В классе было тихо. Слишком тихо. Но тишина вокруг не могла заглушить грохот внутри. Я сидел у окна, наблюдая, как солнечные лучи пробиваются сквозь тяжёлые облака, рассекая небо, словно кто-то сверху пытался разрезать этот мир ножницами.
За моей спиной одноклассники вели свои пустые разговоры — фоновый гул, неотличимый от белого шума. Будто телевизоры, включённые на разные каналы, спорили друг с другом о бессмысленном.
—Это всё спектакль, — сказал Голос. — Никто из них не живёт по-настоящему. Просто читает реплики с бумажек.
Я не ответил. Просто продолжал смотреть в окно. Мир за стеклом казался более реальным, чем всё, что происходило в классе.
Я давно не спал нормально. Ночи превратились в затяжные тени, где мысли крутились, словно слипшаяся в комок VHS-плёнка. Каждый вечер был как падение в бездонную пропасть, а каждое утро — насильственное пробуждение.
Иногда мне казалось, что трещины во мне слишком заметны. Но никто не замечал. Мысли метались в поисках хоть одной живой души вокруг, но натыкались только на пластиковые улыбки. В реальности я стеснялся даже смотреть на людей. Потому что любой взгляд мог увидеть то, что я сам хотел бы скрыть. Пустоту.
На доске учительница что-то объясняла, но её голос звучал, как замедленная кассета — чужой, стерильный, ненужный.
—А знаешь, что хуже всего? — Голос зевнул. — Ты ведь притворяешься, будто всё это тебе надо. Формулы, даты, лица, оценки. Хах. Смешно. Ты — никто здесь. Даже для себя.
Он был прав. Иногда мне казалось, что я живу чужую жизнь. Что я просто фигура в расписании, строчка в списке, пустой контейнер.
После школы я приходил домой и чувствовал... нет, не одиночество. Скорее, отсутствие — как будто я ушёл сам от себя. Я не смотрел фильмы, не играл, не учился. Я просто сидел, глядя на экран, пока мир за окном тускнел. Про авиакатастрофу я думал редко, но, когда вспоминал — это не вызывало слёз. Только онемение. Словно чувство горя застряло где-то между рёбер и не могло выбраться.
Иногда я лежал в ванне по два часа, представляя, как одноклассники смеются, целуются, живут. А я — нет. Меня как будто и не было.
—Им не до тебя. Никогда и не было. Ты — пустое место. Хочешь, я напомню, сколько раз ты уже это слышал?
Хватит... — прошептал я вслух.
Люди в школе... они казались мне пластиковыми.
Поверхностные «друзья», одноразовые улыбки. Когда звонок звонил, связь обрывалась, как оборванный провод.
Но среди них была она. Юка. Я не знал её по-настоящему. Может, и не хотел. Мне нравился её образ — как она бросала волосы за плечо, оставляя едкий шлейф вишни, как смеялась на переменах. Я знал, что не влюблён в неё — я влюблён в возможность быть рядом с кем-то, кто светится. Даже если этот свет фальшивый.
Вечером, в своей полутора спальной клетке, окружённый подушками, я думал: может, и не существует никаких чувств. Ни любви, ни радости, ни боли. Всё это выдумки. Или, может, у других оно есть, а у меня — нет.
— Ты просто устал. Знаешь, чего ты хочешь? Не счастья. Ты хочешь, чтобы тебя наконец поняли.
Я кивнул. Самому себе. Или Голосу. Уже неважно.
— Но этого не будет. Никогда.
Я лёг на спину, уставился в потолок и прошептал:
— Я не могу так больше.