Читать онлайн "Плюшевый щит"

Дождь стучал по подоконнику квартиры, больше похожей на склеп. Максим сидел за кухонным столом, пустым, кроме пачки дешевых сигарет и мобильника. Экран светился холодным белым – цифры долга за квартиру, счет за лечение матери, сумма, нужная на операцию дочери. Цифры, как ножевые лезвия, впивались в мозг. "Недостаточно". Вечное, глумливое "недостаточно".

Он сжал кулаки, костяшки побелели. Работа слесарем на заводе? Гроши. Грузчиком? Чуть больше, но все равно – капля в море долгов. Варианты мелькали, как пыльные мухи, и разбивались о стену реальности. А потом... Потом приходила та мысль. Такая же холодная и липкая, как этот дождь за окном.

КОНТРАКТ.

Слово висело в воздухе, тяжелое, ядовитое. Война. Не абстрактная где-то там, на экранах, а конкретная, кровавая, здесь, за тысячу километров. Туда, где каждый день гибнут люди. Солдаты. Такие же, как он мог бы стать. Где рвутся снаряды в жилых кварталах. Где понятия "справедливость" и "вина" стираются в кровавую кашу.

Максим закрыл глаза. Он видел их: Аленку, его девочку, с ее большими, слишком взрослыми для семи лет глазами. Мать, согбенную болью и бессилием. Жену, Свету, которая уже почти не улыбалась, превратившись в тень, замотанную работой и страхом. Их лица – вот его Родина. Не флаги, не гимны. Они. Ради них он дышал. Ради них он ломал спину. Ради них... Ради них он готов был продать душу?

"Не продать, – пытался убедить себя внутренний голос, слабый и трусливый. – Заработать. Обеспечить. Спасти. Это работа. Опасная, да. Но просто работа. Как на шахте. Как на стройке высоток".

Но это была ложь, и он знал это. На стройке не стреляют. В шахте не взрываются мины под ногами соседа. Это не работа. Это лотерея со смертью, где ставка – его жизнь, а выигрыш – шанс его семьи выжить. Грязный, кровавый контракт с судьбой.

Он открыл глаза. Дождь все стучал. Цифры на экране все жгли. Решение, как лезвие гильотины, уже падало, медленно и неотвратимо. Оно созрело не сегодня. Оно копилось месяцами, подтачивая его изнутри, пока не осталось только это – пустота, заполненная отчаянием и долгами.

"Папа?" – тихий голосок из соседней комнаты. Аленка. Сердце Максима сжалось, как в тисках. Этот голос перевесил все. Все страхи, все сомнения, всю грязь предстоящего.

Завтра он подпишет.

В военкомате пахло пылью, дешевым лаком и страхом. Не патриотическим горением, не яростной решимостью – именно страхом. Терпким, знакомым. Страхом парней в камуфляже, стоящих в очереди, избегающих взглядов. Страхом женщин за соседним столом, оформляющих что-то с трясущимися руками. Страхом, витавшим в воздухе вместе с табачным дымом из открытой форточки.

Максим механически ставил подписи. Карандаш скрипел по бумаге. Каждый росчерк – еще один шаг в пропасть. Каждый штамп – гвоздь в крышку его прежней жизни. Он не слушал формальную речь офицера о долге, о важности, о поставленных задачах. Он слышал только стук собственного сердца и видел цифры на экране своего телефона. "Хватит. На все хватит". Это была единственная мантра. Его единственная "идеология".

Его сосед по очереди, тощий паренек с лихорадочным блеском в глазах, что-то горячо шептал о "защите родной земли", о "пособниках". Максим отвернулся. Фанатик. Ему было непонятно. Как можно рваться *туда* по зову сердца? Разве сердце не должно кричать от ужаса? Он шел не по зову. Он шел по принуждению. По принуждению безденежья и беспомощности

На вокзале было шумно, гулко, пахло дизельным дымом и дешевой едой. Платформа. Зеленый вагон. Толпа провожающих – плачущие матери, сжавшие челюсти отцы, дети, не до конца понимающие, почему папу увозят "надолго".

Света стояла, обняв Аленку. Дочь прижимала к груди старого плюшевого медвежонка, подаренного Максимом в ее последний "здоровый" день рождения. Глаза Светы были сухими, но огромными, полными такого ужаса и безысходности, что Максиму хотелось закричать. Она знала цену этим деньгам. Знать – и не иметь права отказаться.

"Ты... Осторожней," – прошептала она, не в силах сказать больше. Слова застревали в горле, как камни. "Обещай".

Он кивнул, не в силах говорить. Что он мог обещать? Вернуться? Он не был богом. Он был товаром, который только что продал себя. За шанс. Только за шанс.

Аленка протянула ему медвежонка. "Возьми, папа. Он будет тебя охранять. Он сильный".

Максим взял игрушку. Тряпичная лапа была теплой от детских рук. Ком в горле стал таким огромным, что казалось, он задохнется. "Сильный". Какая ирония. Он, идущий убивать и, вероятно, быть убитым, нуждался в охране плюшевого зверя.

Он обнял их обеих. Крепко, отчаянно, впитывая запах дочери, тепло жены, ощущение дома, которое он, возможно, чувствовал в последний раз. Света дрожала мелкой дрожью. Аленка всхлипывала.

Гудок паровоза прозвучал, как похоронный колокол. Пора. Последний взгляд. Последнее прикосновение. Последнее "береги себя", сорвавшееся с губ Светы.

Он повернулся и пошел к вагону, не оглядываясь. Нельзя было оглядываться. Если оглянуться – ноги откажут, сердце разорвется, и он побежит назад, к ним, обрекая их на голод, холод и отчаяние. Он шагнул в зев вагона – темный, пахнущий потом, металлом и неизвестностью.

Двери захлопнулись с металлическим лязгом. Поезд дернулся и пополз. Максим стоял у грязного окна, сжимая в руке теплого плюшевого медведя. За стеклом мелькали огни города, его города, его прошлой жизни. Они таяли, как мираж. Впереди был только гул колес, уводящий его туда, где платят кровью.

В кармане горел новенький военный билет с печатью о контракте. И мобильник, где теперь светилась другая цифра – сумма аванса, переведенная на счет Светы. Хватит. На все хватит.

Максим закрыл глаза. Поезд увозил его на войну. Он подписался. Цена была названа. Теперь предстояло заплатить.