Читать онлайн "Человек без тени"

Предисловие.

Что есть судьба человека? Что определяет выборы, которые мы совершаем? Неподвластная нам сила прошлого, стечение мириад совпадений, или же сила нашего духа, способного преодолевать законы причин и следствий? Мудрецы спорят об этом столь долго, сколь существует сама человеческая мысль. У меня нет ответа, но я могу дополнить вопрос.

Если верно то, что призраки прошлого имеют власть над нами, то верно и обратное – на каждом из нас лежит тень грядущих свершений, и мы живём под гнётом как прошлого, так и будущего. С самых ранних лет я твёрдо знал: изменить прошлое не легче, но и не сложнее, чем изменить будущее.

Читатель, в твоих руках – повесть о моих странствиях. Мне довелось стать свидетелем и непосредственным участником событий, потрясших весь известный нам мир. Мне пришлось встретиться со своим величайшим врагом, архитектором моих несчастий, человеком, что утратил свою природу. Странствия вознесли меня, хоть и против моей воли, во главу Кюнстеринг. Если ты не слышал раньше о Кюнстеринг, не спеши укорять свою нелюбознательность – напротив, порадуй себя тем, как много тайн тебе ещё предстоит раскрыть, ведь тайна Кюнстеринг не из тех, что жаждут явить себя.

Есть ещё одна мысль, которую я хочу утвердить прежде, чем двинуться дальше, ведь без её понимания многие мои решения и поступки могут показаться лишёнными всякого смысла. Память и интуиция – это две стороны одной монеты, два лица, всматривающихся в пучину времени: память пытается углядеть прошлое, а интуиция – будущее. По крайней мере, так оно всегда было для меня. Знаки, которые покажутся многим пустыми, вроде того, сколько раз пропоёт кукушка, для меня часто становились более или менее ясными указаниями на то, что ждёт меня за поворотом. Напомню, однако же, что будущее видится мне не более, но и не менее пластичным, чем прошлое. Из этого следует, что моё прошлое не остаётся высеченным в камне. Прошлое может быть изменено, и я убеждён в том, что даже в узких границах моей жизни оно менялось не единожды.

Теперь, читатель, снабдив тебя всем насущно необходимым для этого путешествия, я приглашаю тебя двинуться дальше. Наша дорога по путям моего детства и отрочества будет краткой, но как только мы приблизимся к началу упомянутых выше эпохальных событий, я стану излагать всё значительно подробнее.

Глава 1. Деревянный человек.

Я не знаю, как я появился на свет. Сейчас, когда я пишу эти строки, я догадываюсь о многом. Но ключи к разгадке попали ко мне много позже, так что пока я промолчу. Скажу об одном: если бы я знал, что меня нашли на берегу реки, и знал, какое слово прозвучало над водой, когда меня подобрал проходивший мимо рыбак, моя жизнь сложилась бы значительно легче.

Но судьба распорядилась так, что впервые я осознавал себя как отдельное существо под милосердным присмотром семьи фан Мервйен. Я знал, что отличаюсь от других троих детей моих родителей. Вероятно, с самого начала я также знал, что не был для них родным, хотя не могу сказать, чтобы они хоть раз, вольно или невольно, оказали другим детям такое предпочтение передо мной, которое заставило бы меня задаться этой мыслью. У меня два брата и одна сестра, я старший из них. Отношения между нами были не хуже и не лучше, чем в семьях других знакомых мне людей, которые говорят, не кривя сердцем, что их детство было счастливым. Несмотря на то, что я всегда был чуть в стороне от братьев и сестры, родные уважали эту причуду и принимали меня таким, каким я был тогда.

К чему меня всегда, сколько себя помню, тянуло, так это к книгам и к воде. Взять с собой томик потолще, особенно из тех, про которые родители говорили, что это слишком сложно для моего возраста, и отправиться на берег реки – плавать и читать, отдыхая, и снова плавать, отдыхая уже от вызванной чтением бури мыслей, и снова читать: таким был мой идеальный день.

Увы, лето в Поднебесном Королевстве коротко, и вода быстро становилась опасно холодной даже для меня. Тогда на первое место выходили они: книги, их герои и авторы. Я солгу, если скажу, что избегал общения с живыми людьми. Но те, кто окружал меня, были слишком часто поглощены текущими проблемами, бытовым заботами – в книгах же я мог общаться с людьми, не менее живыми, но увлечёнными темами, которые затрагивали струны моей души. Даже в самые холодные дни я любил уединяться с книгой на берегу речки, озера или пруда. Иногда случайные прохожие заговаривали со мной. Некоторые из них разительно отличались как от членов моей семьи, так и от жителей моей деревни, и порой были готовы обсудить то, что действительно занимало меня. Возможно, эти разговоры подтолкнули меня встать на путь искателя приключений: чудные странники временами оказывались мне ближе тех, с кем я жил бок о бок, и я захотел стать таким, как они.

Одна из таких встреч помнится мне особенно ярко, ведь она определила мою судьбу. Кажется, это был последний год перед отправкой в школу, то есть мне было десять лет.

Стояла зима. Зимы в долине Розен, где мы жили тогда, мягкие, но очень снежные. Даже в самые холодные дни мне было достаточно мехового плаща с капюшоном и кожаных перчаток, однако порой за ночь выпадало столько снега, что отцу, а потом и нам, его подросшим сыновьям, приходилось по несколько раз за ночь просыпаться и расчищать выход из дома, иначе дверь совсем замело бы.

Я сидел тогда на стволе упавшего дерева рядом с незамерзающим источником; светило солнце, из тонких, полупрозрачных облаков шёл лёгкий снег. Солнечный свет окрашивал стволы деревьев в красноватый тон, а в воздухе витала особенная, пронзительная свежесть – значит, это был последний месяц зимы. Я заканчивал “Хозяина роя”, книгу, исследующую природу Зла – но не в том смысле, в котором говорят о нём священники на проповедях. Книга ничего не говорила о Зле как о прямом проявлении воли Тёмных Богов. “Хозяин роя” говорил о Зле, что сокрыто в самой природе людей. История об отроках, которые через одно только лишение связи с цивилизацией стали по наитию, обращаясь к природным инстинктам человека, соединяться с Богами Зла, поразила моё воображение, и мне не терпелось обсудить прочитанное.

Помнится, я услышал голос за спиной как раз когда голова оленя, насаженная на шест, будто ожила и заговорила с героем книги; возможно, память просто постаралась сделать этот момент более драматичным. Я точно помню: вкрадчивый голос, раздавшийся у самого уха, так застал меня врасплох, что я вздрогнул, вскочил и обернулся.

Передо мной стоял весьма странный мужчина. Тело его казалось дряблым и древним, он горбился так сильно, что лицо опустилось ниже уровня плеч – но оно было гладким и молодым. Он был так высок ростом, что, казалось, если распрямится, будет вдвое, если не втрое, выше меня. Одной из огромных дрожащих рук он опирался на посох, а вторую вытянул ко мне, указывая длинным, извилистым, словно бы вытесанным из дерева пальцем на книгу. Он улыбался, а когда говорил, то уголки губ лишь чуть-чуть шевелились, не открывая зубов – при этом речь его была ясной и чёткой.

- Добрая встреча под взглядом огненного ока, – повторил он своё приветствие, – Что ты читаешь, дитя диких вод?

- Как вы смогли подойти так бесшумно? – я был настолько сбит с толку его появлением, что совсем позабыл о вежливости.

- Долгие годы научили меня переставлять ноги без лишней суеты, – ответил он, не меняя улыбки и почти не разжимая губ, – А толстый ковёр снега доделал то, что не довели до конца ноги. Повторю же свой вопрос: что ты читаешь, дитя?

Я показал ему книжку и прочитал название.

- Да, – покачал он головой, и она двигалась по такой широкой и причудливой дуге, словно его шея была гибкой, как змея, но слабой, как старая верёвка, – О ком о ком, а вот о Хозяине Роя и впрямь стоит узнать чем раньше, тем лучше.

- Вы тоже читали её? – с уважением спросил я.

- Читал? Нет, не думаю; возможно, читал, но уже позабыл об этом. Однако я точно читал похожие тексты. И знаю о Хозяине Роя больше, чем хотел бы.

Его речи, улыбка и манера держать себя успокоили меня. Я понял, что испуг мой был напрасен – это лишь один из тех дивных странников, которые дарили мне увлекательные беседы. Он выглядел необычно, но многие из тех, чьи мысли казались мне наиболее интересными, тоже выделялись неординарной внешностью.

- Вы, похоже, исполнены мудрости, – сказал я ему, – Рад нашей встрече. Меня зовут Луэллан.

- Луэллан? Короткое имя для тебя, слишком короткое, как на мой взгляд. Можешь называть меня Старым Вязом.

- Как вам будет угодно, – я коротко поклонился новому знакомому. Теперь, когда страх прошёл, я хотел, чтобы он задержался со мной, рассказал мне про Хозяина Роя, и – кто знает, какие тайны ещё он мог поведать! – Вторая часть моего имени – это фамилия моих родителей, фан Мервйен.

- Надо же, – не меняя лица, Старый Вяз выразил голосом неподдельное изумление, – Вот эта часть имени вовсе не подходит тебе! Совсем, совсем не подходит.

- Тем не менее, таково моё имя.

- Ты уверен в этом, Луэллан? Будь я в твоей шкуре, я бы усомнился.

- Я последую вашему совету, Старый Вяз, – сказал я, и я не солгал ему, – Но, раз уж мы встретились сегодня, не могли бы вы рассказать мне о Хозяине Роя?

- Охотно, дитя! Охотно, только дай мне сперва немного посмотреть на эту книгу, которую ты читаешь – может быть, я смогу понять, что ты уже знаешь о нём.

Я без колебаний передал книгу новому знакомому. Он полистал её, задавая мне различные вопросы, потом мы сидели с ним у незамерзающего источника под лёгким снегом с почти безоблачного неба. Мы сидели и говорили так долго, что солнце стало клониться к закату, и я засобирался домой. Я пригласил Старого Вяза составить мне компанию, и он ответил согласием. Мы шли вместе до самой ограды дома моих родителей, продолжая разговор. Когда я подошёл к калитке, дверь дома открылась, и мать окликнула меня:

- Где ты так долго пропадал, Лу? Ты же знаешь, мы очень волнуемся, если ты задерживаешься до темноты!

- Мама, всё в порядке! – ответил я ей, – Я встретил нового друга, его зовут Старый Вяз, он проводил меня до дома.

- Кто? – спросила мама, и её голос прозвучал очень встревоженно.

- Так вот же! – я обернулся налево, где был Старый Вяз – и не увидел его. В растерянности я осмотрелся вокруг, и углядел в последний момент, как он скрывался в роще, уходя от дома моих родителей.

Глава 2. Наследные Дары.

Дома после ужина меня ждал серьёзный разговор – но эта серьёзность была не из тех, что делали разговор приятным. Мой отец, Эрхеймс, и моя мать, Фейсингу, во всех подробностях расспрашивали меня про тот день, особенно – про общение со Старым Вязом, которого никто из них не увидел. Это было очень утомительно. Когда их любопытство было удовлетворено, Эрхеймс приказал мне ложиться спать. Я долго не мог отойти ко сну, повторяя в голове всё случившееся и пытаясь понять, почему Фейсингу и Эрхеймс были так встревожены. Из-за закрытой двери я слышал приглушённые отголоски их разговора, но что они говорили, разобрать я не мог, а подслушивать не хотел. Когда они смолкли, в доме воцарились тишина и темнота, но весьма вскоре в мою дверь раздался осторожный стук. Я встал и открыл дверь. Передо мной стояла Урсула, младшая из нас.

- Что случилось? – шёпотом спросил я.

Урсула ответила не сразу. Она стояла, сжимая края пледа, который накинула поверх пижамы, и мне пришлось ещё раз спросить её прежде, чем она ответила:

- Я тоже его видела.

- Кого?

- Древесного человека, которого ты привёл с собой. Я рисовала у окна и поглядывала на дорогу, и видела, как ты шёл с ним. Он хотел тебя съесть, вот что я думаю. Очень страшные у него зубы. Я хотела позвать маму, но так страшно мне было! Вы разговаривали, потом мама окликнула тебя, и тогда деревянный человек сделал прямой свою спину и прыгнул в лес. Там он спрятался, но я видела, что он продолжает следить оттуда. Он и сейчас следит за мной.

- Древесный человек? – переспросил я.

- Какой же ещё? Его руки были как ветви дерева, он весь как дерево, как старая ива.

- Наверное, тебе почудилось. Он выглядел странно, да, но он – обычный человек, как ты или я. И он хороший, добрый, не надо его бояться! Почему ты не скажешь об этом маме или папе?

- Неужели ты так ничего и не понял? – Урсула посмотрела прямо мне в глаза, а потом развернулась и, пытаясь плакать потише, ушла в свою комнату.

Тогда я не мог осмыслить, что именно так опечалило её. Не мог я осмыслить и то, почему в следующие дни отец и мать стали непривычно неразговорчивы.

Через три дня меня отвезли в город, к старой женщине. Она долго беседовала со мной. Она была приятной собеседницей, хотя слишком уж быстро меняла темы разговора, а потом внезапно попросила оставить её наедине с моими родителями. К счастью, у неё дома жил мальчик примерно моего возраста, на удивление уродливый, но очень остроумный, обаятельный и дружелюбный. Он был хорошим другом, и мне совестно, что я не запомнил его имени. Пока старшие говорили, мы с ним довольно долго играли, составляя из кубиков огромный город и расставляя там жителей; помнится, он почему-то отказывался брать кубики и фигурки сам.

Через день после визита к той женщине Эрхеймс и Фейсингу устроили торжественное семейное собрание. Мы, все шестеро, родители и дети, собрались у камина в Сердце дома, и Эрхеймс объявил, что я, Луэллан, их сын – Дитя Снов. Он также сказал нам всем, что это означает, что моя связь с духами сильнее, чем у других членов семьи – настолько сильнее, что я могу видеть их так же ясно, как людей или зверей, и говорить с ними, не изучая их языков заранее. Я не стал говорить тогда, что Урсула тоже видела Старого Вяза.

Сделаю здесь короткое отступление – ведь может статься, читатель, что ты не жил в семье людей, отмеченных Наследными Дарами. Если так, ты можешь и не знать, чем же является Сердце дома. Объяснить это не так просто. Сердце человека сродни торговому посёлку: там наша кровь может сбросить свой груз, закупить новых товаров, и подкрепиться для дальнейшего движения. Сердце дома же скорее похоже на добрую старую бабушку: оно слышит мечты и страхи тех, с кем связано кровью, и старается порадовать и защитить их. Так, дети в домах, имеющих Сердце, нередко находят поутру под подушкой какую-нибудь сладость; чистить такие дома, да и чинить их, приходится не в пример реже; наконец, порой такой дом способен сам отвадить недобрых гостей или отвести дурную удачу от тех, с кем связан кровью (разумеется, покуда кровник находится под крышей дома). Не каждый дом в Поднебесном Королевстве имеет Сердце, и редкий носитель Наследных Даров способен сплести Сердце. Фейсингу была из тех, кто может, и потому сам наш дом был благословлён – конечно, время от времени нам нужно было обновлять связь с Сердцем, угощая его своей кровью, но то было ничтожной платой за даруемые им блага. К слову – много позже мне довелось узнать о том, что случается и обратное, и в далёких землях Сердца служат лишь источником боли, но сейчас не время для этой истории.

Скажу немного и о моих родителях. Фейсингу, Дочь Земли, родилась в одном из северо-западных горных кантонов. Она всегда была домоседкой и удивительно хорошо ладила с растениями – так, в нашем холодном краю ей удалось вырастить апельсиновую рощу, которая ещё и плодоносила дважды за короткое тёплое лето. Она перебралась в долину Розен только потому, что скончавшаяся тётя оставила ей в наследство небольшой земельный надел, а Фейсингу уже давно хотела поселиться с новым мужем и приёмным сыном независимо от родителей, на своей земле. Фейсингу предлагала общине плоды своих садов и огородов, помогала выращивать красивые живые изгороди желающим. Однако едва ли не больше ценились её умения по сплетению Сердец домов, и не раз я проходил мимо участков соседей, с гордостью вспоминая слова матери: «Сердце этого дома сделала именно я!».

Эрхеймс, Сын Ветра, был немного младше своей жены. Он много лет путешествовал в разных краях, сопровождал тяжёлые и быстроходные торговые корабли, флёйты, на далёкий юг, в самое Золотое море. Встретив однажды Фейсингу и полюбив её без памяти, он оставил дальние путешествия, но сохранил дух приключений, поэтому в те годы он работал хеваарманом. Для читателей, не живших в Поднебесном Королевстве, поясню: хеваарман берётся за любые задачи, связанные с особым риском, если верит, что справится с ними. Будь то срочный ремонт одной из многих дамб, защищавших долину Розен от наводнений, вызванных весенним и летним таянием горных снегов; пожар; спасение попавшей в беду лодки рыбаков; доставка срочной посылки через зимний буран, или многое другое – где бы ни понадобилась помощь смелого, быстрого в решениях и действиях человека, там был готов Эрхеймс. Кроме того, он очень хорошо разбирался в географии, и всегда был рад новым ученикам.

Вернёмся к повествованию.

В тот момент я не думал, что услышал нечто новое или даже хоть сколько-то значительное – очень не сразу я понял, что многие из тех удивительных странников, беседы с которыми так очаровывали меня, на самом деле были духами. Но я ощутил тогда: некое будущее стало ближе ко мне, некая угроза, что раньше была бесплотным призраком, обретает жизнь и власть над реальностью – власть над моей судьбой.

С того дня моя жизнь изменилась так резко, словно я попал в иной мир. Этот мир был более суров.

На свете нет человека, жизнь которого хотя бы единожды не менялась, резко, внезапно и бесповоротно, в мрачную сторону. Среди тех, кому – своими ли усилиями, или благоволением судьбы – удалось в будущем обрести больше мира, счастья и покоя, многие склонны переоценивать воспоминания о боли, придавать им особый смысл, утверждать, что страдания помогли им стать лучше, добрее, сильнее.

Я склонен считать, что это лишь наивная попытка побороть живое зло, что несёт в себе прошлое, попытка защититься от памяти. В действительности, думается мне, те, кто смог из тьмы вернуться к свету, стали добрыми и сильными не благодаря, а вопреки той боли, через которую прошли. Слишком часто я видел тех, кто не сумел вытерпеть страданий, и слишком ярко сияют шрамы прошлого на тех, кто смог. Смог ли я вытерпеть то, что выпало на мою долю после того торжественного собрания? У меня нет ответа, хотя в глубине души я считаю, что смог. Какие шрамы сияют на мне после этого – совсем другой вопрос, и, боюсь, не в моих силах ответить на него.

Моё странствие через тёмные коридоры началось сразу после собрания, хотя я не сразу научился замечать, что именно изменилось вокруг меня. Характер изменений был чётким и резким, как удар копьём, но вот их степень нарастала очень медленно, словно гибель дома, что уходит всё глубже и глубже в раскрывшуюся под ним болотную топь.

Первым пропало то, что я привык считать незыблемым фундаментом – отношения с семьёй. Дело в том, что Эрхеймс был из Детей Ветра, а Фейсингу – из Детей Земли. Наследные Дары, которыми обременены мы, аурмаркцы, не всегда передаются по кровному наследству прямо. Так, мой самый младший брат, Эйрекк, Дитя Солнца. Однако Детьми Солнца были как прабабушка Эрхеймса, так и пра-пра-прадед Фейсингу; Детей Снов не было в их родах. Играет роль и степень проявления этих Даров: разумеется, родители догадывались о моей природе, но не подозревали, насколько преобладает во мне кровь духов.

С того дня братья и сестра стали вести себя со мной иначе, а следом за ними постепенно изменились и родители. Говоря коротко, поначалу я перестал быть своим для своих родных, а со временем стал для них чужим. Они, однако же, так и не стали чужими для меня.

***

Когда лето сменило весну, Фейсингу и Эрхеймс начали искать мне академию рыцарей. Обычная школа, в которую я раньше готовился отправиться и где уже успел завести приятелей, оказалась, по их мнению, нехороша для Дитя Снов. Я не понимал их: мне казалось куда как лучше пойти в обычную школу, чтобы затем поступить в один из университетов волшебства, или институт ремесла; наконец, можно было попытаться и вовсе сразу пойти в подмастерья к какому-нибудь магу или книжнику, благо мои наклонности были очевидны. Но родители, особенно Эрхеймс, настаивали именно на академии – что-то они говорили про «закалку характера», или это воспоминание я выдумал уже позже?

Они нашли желаемое, когда лето было на исходе, и новый год я встретил в академии Ордена Рыцарей Ледяной Перчатки.

Я пишу этот текст на фрейе, хотя и допускаю, что в будущем он может быть переведён на другие языки. Если ты, читатель, не был рождён на свет в Поднебесном Королевстве Аурмарк, то вряд ли представляешь себе жизнь в академии одного из Орденов Рыцарей.

Образование стоит отличать от обучения и от познания, хотя многие путают их между собой. Познание, то есть свободное изучение нового, есть несомненное благо. Обучение, то есть изучение нового по систематизированному кем-то иным способу, также скорее является благом, но наличие тени этого Другого, систематизатора, может значительно замедлить собственно познание, а порой и вовсе заразить иллюзиями чужого разума.

Но образование стоит особняком. Это – попытка обуздать природу человека, используя познание как удила и дисциплину как кнут и пряник, а затем изменить эту природу.

В академию Ордена Рыцарей Ледяной Перчатки брали только людей, рождённых в Поднебесном Королевстве, и только тех, кто имел Наследный Дар: людей, рождённых где-либо ещё, или людей, не имевших в себе крови духов, рыцари отвергали.

В тот день в начале второго месяца осени, когда академия проводила последний этап отбора, нас было пять дюжин. Все мы накануне вечером попрощались с родителями и провели уединённую ночь в кельях для будущих послушников ордена. Впервые я видел так много Детей Ветра в одном помещении, их было не меньше половины изо всех собравшихся. Подобных мне, похоже, было лишь трое, Детей Камня не было вовсе, а Детей Земли и Солнца было примерно поровну. Никто не знал, скольких примут в академию, и я мог лишь гадать, сколь многие, как и я, надеются отправиться домой. Одна из темноволосых девочек, очевидно Дитя Ветра, подошла ко мне:

- Что ты здесь забыл, беловолосый мальчишка? – насмешливо спросила она, – Иди домой, читать книги и толковать сны, здесь тебе делать нечего!

Прежде, чем я успел ей ответить, двери барбакана распахнулись, и на залитый утренним солнцем Второй Двор вышли четверо взрослых в одеждах ордена. Хотя все знают, что большинство рыцарей – это женщины, среди вышедших к нам было двое мужчин. Они объявили о начале Испытаний. Я рад был бы поведать об Испытаниях подробнее, но руки отказываются слушать меня и смазывают буквы в кляксы, а рот и язык начинают дикие танцы и разрушают даже слоги, стоит мне начать пытаться рассказать о них – такова сила клятвы, что я вынужден был дать.

***

Так или иначе, я попал в число тех, кто прошёл Испытания. Окончив их, я подошёл к старшей фрейлине, чтобы получить своё облачение послушника и принести финальную клятву, и она спросила меня:

- Хочешь ли ты, Луэллан фан Мервйен, поступить в услужение Ордену Ледяной Перчатки, чтобы со временем стать верным оружием в руках его величества Галахада Второго, чтобы нести волю Поднебесного Королевства и служить своей честью и кровью его славе и могуществу?

- Я не хочу этого, старшая фрейлина, – ответил я, хотя собраться для этого ответа мне было сложно.

- Тем лучше, – странно улыбнулась старшая фрейлина, – Тем быстрее ты научишься действовать, отрицая свои желания.

Пелена дождя, что шёл в тот момент за окном, стала такой плотной, будто спустились сумерки. Без своего согласия я произнёс клятву; вспышки молний и гром отбивали ритм древнего текста, как медные гонги отбивают шаги в ритуале телепортации.

Глава 3. Зелёный Латник Фоскаг.

На следующее же утро после нашего Посвящения, детали которого я не только не могу, но и не хочу раскрывать, нас отправили на первое полевое занятие. Нас разделили на команды, и каждой было велено найти вепря, раненого охотниками из крепости накануне. Мы обязаны были вернуться до заката, и лишь та команда, что придёт первой, получала полный ужин. Должно быть, именно наша команда победила, потому что свой первый сон на голодный желудок я помню хорошо, и случился он в снежный день.

Я мало что запомнил из того занятия. Кажется, та самая задиристая девочка была со мной в одной команде, и в тот день она упала и здорово ушиблась о камни – помню, нам пришлось помогать ей добираться до крепости; она не давала мне спуску поначалу, продолжая задираться, но после того случая была вежлива, так что, должно быть, я хорошо помог ей. Для доказательства успеха нам надо было срезать клыки у кабана, их хруст тоже живо встаёт в моей памяти. Но лучше всего я помню водопад.

Как раз накануне был дикий ливень – горная гроза, из тех, что пролетают за полчаса, но раскрашивают небо тысячью молний и проливают на землю тысячи галлонов воды. Светило солнце, но дорога была скользкой, а путь тут и там прерывали ручьи. Один из них был таким свирепым, что мы обвязались верёвками, чтобы пересечь его. Мы даже дали ему имя: Кабаний ручей.

Кабаний ручей не был родным для этих мест. Он попал сюда волей случая, он путешествовал с облаками и хотел, наверное, пролиться в мирную долину, или в дальнюю степь на севере, или даже дойти до южного моря, к своей родне; но нелепая воля случая заставила его упасть здесь. Он рвался вниз, подальше от этих скал, к свободе, он ярился и сметал все преграды, что были у него на пути, он разломал ствол убитого молнией дерева. Столь велико было его желание обрести свободу, что он сворачивал даже крупные камни на своём пути, и он летел вниз ревущим – свободным – водопадом.

Этот ручей очень хорошо запомнился мне.

***

Академия Ордена Рыцарей Ледяной Перчатки имени фок Скаггена – мы называли её Фоскаг между собой. Так было веселее, особенно потому, что воспитателям это название очень не нравилось. Помню, как мы веселились – кажется, это было на третьем или на четвёртом году обучения; так или иначе, в тот год девочки уже казались мне не просто людьми – когда комендант Оровен обнаружила одну нашу шалость. Мы тогда поздней ночью накануне Дня Вознесения пробрались вместе с Негодной и Шорохом в молельный зал, и написали “вечной краской” огромными буквами “Училище Ордена Горных Зануд ФОСКАГ” поверх официального имени академии. Негодной как раз прислали “вечную краску” из дома вместе с другими подарками. Комендант Оровен в тот день очень потешно пыталась сохранить торжественность во время церемонии, скрывая свой гнев. Кажется, после за нашу шутку попало кому-то из второгодок, но такого я уже не вспомню.

Каждый возраст имеет свою силу, и сила детства в умении находить радость. Мне доводилось видеть в городах, разорённых войной, играющих на руинах детей, и их смех оживлял отчаявшихся взрослых и придавал им сил жить и бороться дальше.

Мы в Фоскаг находили повод посмеяться, хотя всё в академии было направлено на то, чтобы лишить нас этого дара. Каждый из нас старался отыскать себе отдушину, и почти каждый находил, по крайней мере до поры до времени. Моими отдушинами стали уроки волшебства, уроки рукопашного боя, а также вылазки – в одиночку или вместе с друзьями.

Уроки волшебства позволяли разуму унестись вдаль – вдаль не просто от ненавистных залов, комнат и коридоров академии, но куда дальше: вдаль от самих понятий времени и пространства, туда, где вероятности переплетаются между собой и разум пребывает в пульсирующем водовороте из невероятных возможностей, невозможных вероятностей и неописуемых на языках людей переплетениях Нечто и Ничто. В дальнейшем я порой буду описывать ощущения, что возникают во время волшбы, подробнее, сейчас же воздержусь – иначе, боюсь, воля подведёт меня, и вместо обещанного рассказа вы получите очередной практический учебник эфирной магии, только с больно причудливым вступлением.

Никогда не забуду своё первое заклинание. Эдукаторий для изучения волшебства был небольшим залом, построенным в форме многолучевой звезды. Первой задачей от наставницы волшебства был такой вопрос: “Сколько углов есть в строении нашего эдукатория?”. Она задала его в первый же день обучения, и мы честно пытались сосчитать все углы этого сложного помещения; только на третье занятие я ответил, что их число не является постоянным, и с тех пор наставница выделяла меня среди прочих послушников моей группы.

Стены эдукатория, в отличие от большинства других помещений в академии, не были покрыты известью или деревом – только тщательно отшлифованный голый камень, украшенный резьбой, изображающей бесчисленные оккультные символы. В каждом из углов находились книжные полки, и, как мы со временем стали подмечать, набор книжек там постепенно менялся сам собой, отвечая нашим растущим познаниям. Пол был покрыт толстым ковром цвета ночного неба, вышитым серебром. Мы сидели на больших подушках, и перед каждым стоял письменный столик из светлого дерева, столешницу которого покрывала съёмная бронзовая панель.

Первое заклинание мне довелось сотворить где-то к началу зимы. Кажется, я был среди последних в своей группе, но наставница поддерживала меня и помогала не расстраиваться; правда, именно эта поддержка мне была без надобности, ведь я и сам чувствовал, что нахожусь всего в шаге от заклинания. Помню, когда начался очередной сеанс медитации, я смотрел на падающий за окном снег и покручивал в руке писчее перо; оно выскользнуло у меня из пальцев, но я не попытался поймать его - вместо этого я смотрел на него, и его медленное, танцующее падение словно бы повторяло танец снежинок. Мне почудилось, что моя левая рука оказалась там, на улице, и я широко раскрыл пальцы, чтобы поймать снежинку; маленький укол льда по ладони подсказал мне, что замысел мой совершился, и сразу следом за этим я понял: нет, я поймал не снежинку – я поймал перо, застывшее в воздухе. Ещё целых два биения сердца я был единственным, кто мог двигаться в новом странном, застывшем мире. Впоследствии этот фокус никогда не был таким могущественным, как впервые, и просто позволял мне на некоторое время заметно ускорить свои движения. Но само ощущение контроля над временем запомнилось мне накрепко, и я постоянно стремился в дальнейшем вновь ощутить его.

Уроки рукопашного боя, напротив, заставляли разум забыть обо всём кроме того, что происходит прямо здесь и сейчас, в данную конкретную секунду в данном конкретном месте. Мало за что я могу поблагодарить Фоскаг, но навыки боя мне привили именно там.

Помню, когда нам только предлагали рукопашное оружие для специализации, я сразу остановил свой выбор на молоте, даже не дослушав объяснения армьеров. Рыцари Аурмарка известны владением копьями, но я сразу почувствовал, что молот, это короткое, но сокрушающее оружие, создан для меня. Отразить атаки более длинных копий или мечей противника щитом, подойти по-настоящему близко, а потом обрушить град ударов, которые, если и не убьют, то переломают кости или оглушат врага – это хороший стиль боя.

Боевой молот предназначен для пробивания самых лучших доспехов, и он не так хорош, как меч или копьё, если враг не носит лат; но мой выбор был моментальным. Вероятно, что-то подсказывало мне, что самые опасные из тех, с кем мне предстоит столкнуться, не будут существами из плоти. Может статься, что я и вовсе знал уже тогда своего величайшего врага.

Некоторые говорили мне, что молот – излишне жестокое оружие: очень сложно победить молотом врага, не нанося ему суровых ранений. Так, мастер меча или топора может разоружить противника, быстрые удары копья в сторону лица могут запугать и заставить сдаться слабого духом человека, булавой можно пытаться оглушить – молотом тоже, но такое оглушение нередко повреждает череп и почти всегда вызывает серьёзное сотрясение мозга. Но любой бой жесток. Всякий, кто воспринимает его иначе, например, как испытание, развлечение или вовсе как способ общения, лишь занимается недобрым самообманом. Любое оружие предназначено в первую очередь для двух целей: подчинить другого своей воле или помешать другому подчинить себя. Угроза жизни и здоровью здесь есть лишь сопутствующий ущерб. Если твоё оружие способно убедить других не тревожить тебя одним своим видом, то не это ли лучшее оружие?

Рукопашный бой был частью более серьёзной воинской подготовки будущих рыцарей, которая включала в себя также стратегию, тактику, логистику и лидерство (понимаемое как умение вдохновлять и обучать людей). Как правило, мальчики оказываются сильнее девочек в рукопашном бою, но слабее в остальных измерениях боевого искусства. Мне удавалось, по не всегда понятным для себя причинам, добиваться успеха и в общем зачёте: нигде я не был первым, но по сумме баллов нередко занимал второе или третье места.

Волшебство давалось мне очень легко, со многими другими предметами, вроде географии, математики, алхимии и философии я справлялся неплохо, и только с предметами дипломатического цикла испытывал трудности – думаю, с учётом всего этого надзиратели нередко закрывали глаза, когда я сбегал на вылазки, выбирался, хоть и ненадолго, из удушающих объятий Фоскаг.

***

Академия фок Скаггена находится на крайнем северо-востоке Поднебесного Королевства. Зимы здесь такие лютые, что опытные трапперы не решаются выходить, если есть хоть малейший шанс, что облачко на краю горизонта обернётся вьюгой. Бывают дни столь короткие, что солнце лишь на несколько часов лениво приподнимается над горизонтом, а затем снова погружается в сон. Здесь водятся самые разные дикие животные, даже огромные меховые змеи, смертельно опасные в межсезонье, когда они выходят из спячки или готовятся к ней. Растительность в горах небогата, но даже тусклые северо-восточные цветы по весне казались нам россыпью радуги. Очень красивы местные мхи, переливающиеся от более зелёных и золотистых к рыжим и бурым, как густая дубрава ранней осенью. Деревьев вокруг немного, но тем дороже нам было найти очередную рощу или одинокого гиганта, разжечь костёр из палых ветвей и предаться рассказам о своём детстве или мечтам о будущем, когда постылые стены Фоскаг уже будут в прошлом.

Обычно мы сбегали в свободные от учения дни, хотя особым шиком считалось сказаться больным и сбежать в погожий учебный день. Ночью сбегать было опасно, и все это понимали; хотя однажды, на третьем году, ночью сбежали две шестигодки. Останки обеих нашли через три дня, и целый месяц вся академия была в глубоком трауре.

К слову, читатель, тебе могло показаться, будто обучение в академии Рыцарского Ордена было очень опасным. И да, и нет. Мало опасностей угрожало нашим телам, несмотря на частые наказания голодом и холодом, несмотря на суровые испытания и частые спарринги, порой с удивительно похожим на боевое оружие – в академии действовала сложная система чар, защищавших нас от смертельных повреждений, но также мешавших нам убежать слишком далеко. Опытные надзиратели следили за боями, останавливая их, как только возникала действительно опасная ситуация, и ещё более опытные следопыты незримо сопровождали нас в учебных заданиях на природе. Целители академии были под стать лучшим целителям Ордена, их чары вместе со снадобьями могли срастить перелом или восстановить повреждённый орган за считанные дни, а то и часы. Я сам однажды чуть не ослеп на правый глаз после особенно быстрого поединка.

Вот что случилось тогда. Едва наконечник копья оппонента коснулся моего глаза, одно из заклятий, защищавших нас, заморозило мой глаз во времени. Надзиратель засвистел в свисток, останавливая бой. Сразу же меня отвели в госпиталь, и сразу же ко мне отрядили наиболее подходящего лекаря. Он щёлкнул пальцами и приказал явившемуся гному, духу-слуге, сделать из серебра копию моего глаза. Несколько часов, что работал дух-кузнец, я лежал на кушетке, пытаясь побороть тошноту, вызываемую искажениями восприятия времени, прихлёбывая обезболивавшую микстуру, если боль от раны начинала проникать сквозь чары.

То и дело гном подходил ко мне, глядя своими очами цвета стали прямо мне в душу, и, кажется, порой даже трогал раненый глаз - не уверен, было то на самом деле, или сочетание сильного зелья и меняющего восприятие заклинания давало странные видения. Когда серебряный глаз был наконец готов, лекарь повелел мне плюнуть на него, а потом отнёс и положил его в ближайший горный ручей. Покуда лекарь нёс мой глаз, я видел и им тоже; поле зримого с непривычки разрушалось, как паззл, задетый неосторожной рукой, смешивая образы из прошлого и настоящего лазарета и виды гор. Едва глаз опустился в воду, меня окутал милосердный сон без сновидений, а, проснувшись, я убедился: раненый вчера глаз в полном порядке, и боль совершенно отступила.

Конечно, такие мастера не отвлекались на мелочи типа лёгкой простуды – именно поэтому иногда нам удавалось обмануть наставников, симулируя болезнь.

Я помню, как на третий год – каким же насыщенным на яркие события, как я сейчас вспоминаю, был тот год! – мы вместе с Шорохом выбрались из окна нашего дормитория. Было начало лета, холодный, но солнечный денёк. Негодная не смогла сбежать из своего дормитория, хоть мы и ждали её целый час, зато к нам присоединились две Ёлки, Малая и Светлая – близняшки годом младше, они сдружились с нами крепче, чем с большинством своих одногодок. Шорох, или Парвин, как его звали вне Фоскаг, был из Детей Земли, а близняшки, как и большинство обучающихся – из Детей Ветра. Шорох захватил свой знаменитый зачарованный плед, я – универсальный набор для зажигания, который до того выпросил у Эрхеймса, а Ёлки стянули снеди и напитков из столовой. Мы прошли с ними до серого утёса к востоку от крепости и обошли его, так, чтобы никто из академии не увидел нас. Шорох умел превратить в деликатес даже пресную овсянку, так что еду передали ему; Малая занялась костром, а Светлая, которая была особенно хороша в понимании токов ветра, следила за тем, чтобы дым от костра не был заметен из Фоскаг. Я привалился спиной к холодному камню и смотрел куда-то вдаль. Вдруг моё внимание привлёк необычно яркий зелёный блеск по левую руку, словно мимо пролетел огромный жук. Я присмотрелся и увидел, как за другим утёсом, шагах в двухстах от нас, скрылся воин в зелёной броне.

- Что ты там увидел, Пустыня? – со смехом спросили меня близняшки.

- Да вот только что... Нет, смотрите, снова! – я стал тыкать пальцем туда, влево, где снова появился и снова блеснул на солнце панцирем неизвестный латник. Он показался мне необычно высоким и тонким, будто растянутым.

- Ты не видишь? – спросила одна Ёлка другую, – Нет, не вижу! Что там?

- Там воин! Высокий воин в латах, зелёный такой, как жук!

- Ничего там нет, – пробурчал Шорох, бросив быстрый взгляд, – Вечно ты, Пустыня, видишь то, чего нет. Лучше б под ноги присмотрелся, глядишь, корешок какой хороший найдёшь...

Я взялся доказать им, что там действительно кто-то есть; сколько помню, меня уязвил тон Шороха, и к тому же я хотел произвести впечатление на какую-то из Ёлок, то ли на ту, что была меньше ростом, то ли на ту, чья белоснежная кожа всегда будто сияла на фоне иссиня-чёрных волос... Так или иначе, я побежал туда, где видел латника. Малая Ёлка почти насильно вручила мне копьё, которое прихватила с собой – вдруг какая гадюка уже проснулась, или иной зверь попадётся мне на пути, да и как горный посох очень сподручно.

Нас разделяли две сотни шагов, если лететь напрямую, но летать я не мог, так что пришлось изрядно попотеть прежде, чем я добрался до утёса, где видел латника. Всё то время, что я бежал, он не выходил в нашу сторону ни разу, и я уже начал сомневаться, что смогу найти хоть какие-то доказательства его существования для друзей, но не сдаваться же, когда на тебя смотрят!

Добравшись до утёса, я перехватил копьё в обе руки и осторожно двинулся вокруг. Руки задрожали, когда я подумал – слишком поздно – что этот латник может быть враждебен. До того и мысли не промелькнуло у меня о такой возможности: безопасность земель вокруг Фоскаг от любого недоброго человека была слишком привычной. Я дошёл до края утёса; за поворотом меня ждало неизвестное. Дрожь дошла до ног, я нервно сглотнул, но нашёл силы не оглядываться на друзей, и смело, насколько мог, шагнул вперёд и ещё раз влево – скрываясь от Шороха и Ёлок так же, как до того скрылся от меня латник в зелёной броне.

Он ждал меня.

Или так мне подумалось в первый момент, когда я увидел его всего в двух шагах от себя – а опытному воину ничего не стоит поразить врага в двух шагах даже кинжалом, сделав быстрый выпад, в мгновение ока, этому меня крепко научили. Я резко шагнул назад, попытался выставить копьё перед собой, но камни задрожали под пяткой правой ноги, угрожая унести в бездонную пропасть позади, я подался чуть вперёд, открываясь для любой атаки и готовясь прощаться с жизнью –

Ничего не произошло.

Я медленно поглядел на латника. Он сидел, скрестив ноги и положив руки перед собой в странном положении, словно бы вывернув суставы, так, что они лежали локоть к локтю. Латник, казалось, не дышал, но щель забрала в его изысканном и несомненно иноземном шлеме тщательно следовала за моим лицом. Клянусь, он смотрел мне прямо в глаза.

- Кто ты? – не найдя лучших слов, спросил я.

- Я – Зелёный Страж, – ответил мне гулкий голос, в котором было что-то смутно знакомое.

- Мы встречались раньше? – продолжил я, сбитый с толку его голосом.

- Встречались с тобой? Нет, не думаю, дитя текучих вод, – рассмеялся он, – Разве что в иной жизни.

Сердце успокаивалось. Что-то в его голосе успокаивало. Только сейчас я осознал, насколько же высок был мой собеседник: он сидел, скрючив спину, в расщелине глубиной в добрую ладонь, и всё же его склонённая голова была выше моей, хотя я рос очень быстро и на третьем году обучения был выше некоторых из своих наставников. Вытяни он руки, казалось, каждая из них была бы длиной с моё походное копьё. Я не заметил у него оружия, только рядом лежал странной формы щит.

- Что ты делаешь здесь? – спросил я.

- Позволю твоему разуму самому найти тропинку к истине, – рассмеялся Страж, и я почувствовал укол стыда за столь нелепый вопрос.

- Ты охраняешь... Этот утёс?

- И не только, – кивнул Страж, – Но и я спрошу тебя, ведь ты задал уже три дельных вопроса, и получил ответ на каждый.

- Конечно, – я окончательно, насколько это было возможно в такой ситуации, расслабился, поставил копьё перед собой и опёрся на него.

- Кто ты?

- Я – послушник ордена Ледяной Перчатки.

- Так ли уж? – с неожиданным лукавством в голосе спросил меня Латник.

- Пока что – да, – после некоторого раздумья ответил я, – но мне не по душе эта судьба.

- Значит, ты не только Послушник. Тогда скажи мне – что ты делаешь здесь? – он повторил мой вопрос, и мне показалось, будто этой мой голос гулко прозвучал из-за высокого забрала, покрытого коваными листьями из зелёного металла.

- Я... Я пришёл, чтобы доказать своим друзьям, что ты и вправду есть, – я не нашёл лучшего ответа.

- Ха–ха–ха! – рассмеялся латник, – Хорошо же. Возьми этот лист, – он протянул мне зелёный железный лист, похожий на дубовый, неведомо как оказавшийся в его правой руке, – он послужит достаточным доказательством.

- С-спасибо...

- Вот ещё что, – сказал он, протянув мне теперь левую руку, – если ты того желаешь и если я прав в своих догадках, то возьми и второй знак. Не показывай его никому, если возьмёшь, иначе быть беде. И добавлю: за второй знак я потребую платы.

- Платы?

- Не перебивай, не дослушав. Платой будет мой четвёртый вопрос тебе. Ответить на него ты вряд ли сможешь, по крайней мере до следующей луны, а то много позже, но и забыть его ты будешь не в силах.

Серьёзность его тона вновь, впервые с того момента, как я расслабился и поверил в его мирные намерения, заставила холод пробежать по моему загривку. Пронзительный, требовательно-тоскливый крик птицы, которой я не слышал никогда раньше, и в то же время удивительно знакомый, раздался над ущельем.

- Зачем же мне второй знак, – спросил я, и не узнал своего голоса, таким пересохшим и глухим он был.

- Когда ты поймёшь ответ на мой вопрос, ты узнаешь и это.

Во сне бывают моменты, когда ты гуляешь по саду, и вдруг видишь, что стоишь прямо перед камнем, переступить через который – значит оставить за собой этот сад и вступить в царство иного сна. Будет ли это кошмар, или приключение, или праздник?

Или подобные моменты бывают только у Детей Снов?

Так или иначе, я понимал, что стою перед выбором, последствий которого не знаю – знаю лишь, что они будут велики. Я чувствовал на себе тяжесть их тени, но не видел её очертаний.

***

- Что ты так долго, Луэллан? – бросилась ко мне Малая Ёлка, когда между нами оставалось меньше двух дюжин шагов, – Мы уже думали бежать в Фоскаг!

- Зачем? – только и нашёлся я, что спросить.

- Тебя часа четыре не было, дурень! – подбежала Светлая Ёлка, умудрившись обнять меня и дать мне по лбу одним движением.

- Да уж, ты нас заставил понервничать, – хмыкнул Шорох, оттолкнув второгодок и крепко сжав меня за плечо, – Что нашёл-то хоть, Пустыня?

- Вот что, – ответил я, постаравшись улыбнуться пошире, чтобы успокоить друзей, – Зелёный Страж настоящий!

Всю дорогу до академии они передавали странный лист из рук в руки, обсуждая его и не переставая расспрашивать меня о подробностях. Я сочинил какое-то сложное преследование и рассказывал о нём, чтобы не давать им лишних поводов для тревог.

Чуть раньше, когда речь шла об опасностях академии Рыцарей Ордена Ледяной Перчатки, я сказал, что нашим телам ничего не угрожало. Это верно; но вот наш разум был здесь в большой опасности. Образование в академии Рыцарского Ордена создано для того, чтобы сформировать человека, не думающего поистине, но наблюдающего и реагирующего, мыслящего по заготовленным лекалам; не храброго, но безразличного к личной сохранности; не свободного, но покорного воле своих создателей. По сей день я не могу смотреть на выпускников таких академий без смеси сочувствия и брезгливости: меня отвращает то, во что я мог превратиться, не сохрани я достаточно упорства и не вмешайся благоприятный случай в мою судьбу, и мне больно за тех, к кому судьба была не столь щедра.

***

Только наглухо закрыв пологи своей кровати в дормитории и убедившись, что все вокруг спят, я позволил себе достать металлический цветок, который дал мне Зелёный Страж, и как следует задуматься над его вопросом:

“Чего ты желаешь?”

Глава 4. Иной путь.

Железный лист я отправил домой Урсуле с первой же возможностью. Мне показалось, что ей такой подарок придётся по душе, и я был прав: он стал для неё личным талисманом на многие годы.

Четвёртый, а следом за ним и пятый годы в Фоскаг были самыми постылыми. На четвёртый год из нас сформировали постоянные команды, Пальцы – настоящее военное название наименьшей боевой единицы, дери их дьяволы! Некоторые из нас, да что некоторые, большинство гордились этой переменой. Пальцы формировали из послушников старших лет обучения, с четвёртого и по финальный восьмой. Мне не повезло, и все мои друзья оказались в других Пальцах. Справедливости ради добавлю, что целый месяц мы с Негодной были в одном Пальце, но после того, как она провалила свою роль во втором же задании, её сурово наказали и отрядили в другой Палец. Мы дружим до сих пор, и я хорошо помню, как она долго ездила по Империи, пользуясь моими знакомствами, разыскивая доктора, который сумеет и не побоится помочь ей избавиться от уродливых шрамов, оставленных зачарованными плетями академии.

Лишь на пятый год обучения я узнал, что Пальцы в Фоскаг составляются далеко не случайно. Есть целая сложная система формирования этих Пальцев, и они различаются как по преимущественному направлению подготовки, так и по условному “рангу”. В связи со своей треклятой клятвой я не могу раскрывать такие детали, но представим себе, что речь шла бы не о подготовке рыцарей, то есть шпионов и военных лидеров, а о подготовке, к примеру, приказчиков торговой фирмы. Если бы Пальцы были, кхм, управленческими командами в торговой фирме, то некоторые специализировались бы на вопросах сбыта, другие – на вопросах развития, третьи – на кризисном управлении, четвёртые – на отделениях бизнеса с особенно сложной логистикой, и так далее. Так вот, помимо условной “специализации”, Пальцы в Фоскаг получали также упомянутый “ранг”, определявший уровень ожиданий воспитателей и требований к послушникам. Будь мы приказчиками, высший ранг означал бы максимальные требования и наиболее суровые условия задач, но давал бы лучшие рекомендации потенциальным нанимателям. К низшему относились бы снисходительно, но рекомендательные письма писали бы скупо и шаблонно. Мне не посчастливилось попасть в один из самых, скажем так, сложных Пальцев: мы были высшим рангом в том направлении, которое (трижды треклятая клятва!) было, кхм, приоритетным в глазах наших наставников.

Мне хорошо запомнились два практических занятия, названные “Караван с ценным грузом”. По легенде караван с ценным грузом (да, там был небольшой бочонок в фут высотой, набитый камнями, с крупной надписью “ЦЕННЫЙ ГРУЗ” на боку) должен был миновать ущелье Каменная Глотка, проехав около мили от одного флага до другого. Изюминка занятий была в том, что сначала первая группа защищала караван, а вторая нападала на него, а потом группы менялись местами. По условиям нападающим засчитывались штрафные баллы за каждого “убитого” вола: по легенде предполагалось, что победитель захватывает караван и везёт его к себе, так что тягловый скот по возможности следовало сохранить.

Наша группа защищалась сначала, и нападала потом - и победила оба раза, во многом благодаря моему ослиному упрямству в некоторых тактических решениях. Когда мы защищались, вторая группа выбрала для засады самое узкое место в ущелье. Едва мы оказались там, с горы по правую руку появились стрелки, засыпавшие нас тренировочными тростниковыми стрелами и свалянными из войлока “камнями”, а с левой стороны на нас устремились воины с рукопашным оружием. Я тогда убедил лидера нашего отряда припустить вперёд, дав волам кнута, и сосредоточиться на левом фланге, попросту игнорируя стрелков, хотя поначалу мы пытались отстреливаться, прикрываясь за тюками груза.

Решение оказалось удачным. Хоть несколько наших бойцов и сели у дороги, окрашенные зелёной краской от попадания стрелковых снарядов, рукопашный отряд врага был слишком малочисленным, чтобы остановить нас, а через некоторое время стрелки врага оказались бесполезными: мы просто ушли слишком далеко. Они попробовали пристрелить наших волов, но я предусмотрительно повелел покрыть их спины щитами, едва мы обратили в бегство рукопашную группу (если число “позеленевших” в группе становилось слишком большим, один из наблюдавших за занятием надзирателей трубил отступление, имитируя так падение боевого духа и стремление выжить). К слову, даже если бы они и смогли “убить” волов, всё равно мы победили бы: не было у стрелков шансов остановить нас, если бы мы просто взяли ЦЕННЫЙ ГРУЗ и побежали с ним до флага, повесив щиты на спины.

Когда же нам выпал жребий нападающих, именно я убедил остальных, что лучшая тактика – это спрятаться в густом кустарнике, хоть он и был всего в двух сотнях ярдов от второго флага, и сначала всем дать стрелковый залп, а потом, также всем вместе, налететь на смятённого обстрелом врага в рукопашную. Это нападение, помнится, закончилось таким впечатляющим успехом, что мы потом долго спорили – принимать или нет “зелёнку” на двоих наших, ведь они получили “ранения” почти сразу же после пения рогов, призывающих противника к отступлению.

Как я узнал впоследствии, надзиратели также распределяли роли для членов того или иного Пальца; роли, как и их значимость, разумеется, зависели от характера этого Пальца. Мои успехи в волшебстве и в общем боевом зачёте определяли мне почётную роль “тайного стрифмейстера” – в зависимости от характера миссии я оказывался вторым или третьим в командовании, порой лично возглавлял отдельный от основного отряд.

Разумеется, ничего подобного наставники нам не сообщали, даже ожидаемой роли в Пальце. Частью системы оценки и подготовки было то, насколько хорошо и естественно каждый из нас сможет занять отведённую ему роль. Поскольку я не получал никаких наказаний, о которых следовало бы упомянуть сверх сказанного выше, никаких кар, от которых мне, как бедной Негодной, пришлось бы потом мучительно лечиться, а также потому, что поток заданий и нагрузки только рос – могу уверенно сказать, что, по мнению надзирателей, справлялся достойно.

Однако жизнь моя день ото дня, месяц от месяца становилась лишь горше в те два проклятых года. Вылазки, которые были такой прекрасной возможностью отдохнуть, стали пресекаться – тогда-то я и догадался, что раньше надзиратели скорее позволяли их мне, чем действительно упускали меня из виду, и это осознание знатно отравило мои сладкие воспоминания о свободных часах в горах вокруг академии. Уроки рукопашного боя становились более редкими и куда чаще заменялись групповыми боями. Там у меня не было прекрасной возможности полностью уйти в текучие мгновения спарринга, ведь необходимо было постоянно оглядывать тактическую картину в целом и соотносить действия нашей команды с поставленными целями. Хуже всего – даже уроки волшебства превратились из почти свободного странствия по бесконечному миру возможностей в напряжённые попытки любой ценой выцепить желаемое будущее из моря различных случаев, и после побыстрее собраться, чтобы не потерять рассудок от Расплаты, о которой я расскажу чуть позднее.

Каждую ночь, вымотанный до предела, я уходил спать с мыслями о прошедших и предстоящих миссиях; но каждую ночь вопрос Зелёного Стража спасал меня от полного растворения в этих искусственных испытаниях.

Чего я желаю?

Я думал об этом, начинал думать об этом – и засыпал, так и не найдя ответа.

Так продолжалось почти два года.

***

Из ребёнка я постепенно обращался в юношу, и детский дар радости постепенно сменялся новой жгучей потребностью – любовью. Как сердце ребёнка может находить источник радости в самых неожиданных занятиях, так и неопытное сердце юноши способно найти причину полюбить кого угодно, а девушек в академии Рыцарей было очень много; настолько много, что с некоторыми мне даже удавалось искренне дружить, без примеси иных чувств.

Пятый год обучения подходил к концу, лето перевалило за середину. Все делали вид, что это большая тайна, но на самом деле все знали: лучшие послушники из наиболее отличившихся Пальцев будут приглашены на большой приём к самой леди Оровен, коменданту академии. Приглашения ещё не были разосланы, но все уже довольно точно понимали, кто именно получит их. Приглашения ожидал и я; особой прелестью этого листка пергамента с витиеватым письмом (послушники, удостоенные чести быть на приёме в прошлые годы, не прочь были прихвастнуть ими), помимо его удивительной способности наполнять гордостью сердца родителей, была возможность пригласить с собой ещё кого-то.

Моё переменчивое сердце тогда уже давно забыло, на которую из Ёлок так хотел произвести впечатление Луэллан два года назад, и целый месяц я с восторгом наблюдал за Аэвен Гвердлуин, холодной красавицей шестого года обучения, с Пальцем которой мы нередко сталкивались в миссиях. Аккуратно, чтобы не показать лишнего интереса, я задал вопросы наиболее осведомлённым людям – знаете, всегда в любом коллективе оказываются те, кто в курсе подобных дел – и убедился, что комендант не вышлет ей приглашения. Поэтому, как только меня внезапно позвали в кабинет коменданта и секретарь леди Оровен вручил мне заветный лист пергамента, я сказал, что хочу пригласить с собой Аэвен. Она казалась мне столь невероятной, что я был почти уверен, что опоздал, что каждый юноша в Фоскаг захочет позвать именно её; к моей великой радости, я оказался не прав, и секретарь спокойно внёс её имя в список. Окрылённый, я побежал искать Аэвен.

Я нашёл её в одном из отдалённых портиков, выходящих на Рассветный сад. День был облачным, но не пасмурным, и небо светилось ровным, сдержанным белым сиянием; но Аэвен будто несла немного солнца внутри себя, и её снежная кожа и волосы цвета позолоченной меди были покрыты мириадами блестящих огоньков. В тех стихах, что я как-то писал ей, хоть и не решился показать, я сравнивал её со свежим солнечным утром ранней зимой, и моё сердце защемило оттого, насколько точным сейчас казалось это сравнение. Рядом с ней сидели её подруги, но я почти не видел их, это были бесформенные тени рядом с воплощением чистой красоты. Я подошёл к ней и, как мог связно и уверенно, пригласил составить мне компанию на приёме.

Я боялся, что она осмеёт меня и отвергнет. Я надеялся, что она посмотрит на меня своими чарующими глазами, наполненными ледяным огнём, и коротким кивком примет моё приглашение.

Она же в ответ рассмеялась, покраснела – я стоял, как вкопанный, боясь пошевелиться и даже лишний раз вдохнуть – потом начала что-то говорить, сбилась, снова засмеялась было, а потом неожиданно прытко, совсем как ребёнок, без толики грации, спрыгнула с перил портика, поцеловала меня в щёку и пробормотала, что будет счастлива пойти со мной.

Счастье пронзило меня на короткое мгновение, но сразу следом за ним – разочарование. Всё холодное неземное обаяние Аэвен исчезло. Вместо таинственной потусторонней красавицы передо мной стояла, да, симпатичная, очень милая, но – обычная девушка. Моё неопытное сердце тогда было настолько безрассудно, непоследовательно и жестоко, что немедленно стало остывать.

Разумеется, я не отозвал своего приглашения. Однако на приёме общение с Аэвен стало скорее необходимостью, а когда она позвала меня в угол за портьеры и внезапно стала обнимать и целовать, призналась, что давно заметила меня, но боялась и потому старалась напускать безразличный вид – вот тогда я ощутил себя по-настоящему паршиво. Мне стало очень стыдно.

Стыд погнал меня с праздника. Выдав в качестве извинения какой-то экспромт, скорее всего очень неловкий, я оставил за собой растерянную Аэвен, изысканное угощение, прекрасную музыку, танцы и увлекательные беседы, в том числе с опытными и прославленными рыцарями Ордена, прибывшими специально для знакомства с талантливой молодёжью, и пошёл куда-то – не к выходу, нет, я не оставлял мысли вернуться, когда мне полегчает, но куда-то за портьеры, вдаль по коридорам, в которых я никогда раньше не бывал. Я мало смотрел по сторонам и шёл очень быстро, надеясь, что движение разгонит мрачные мысли и горькие чувства.

А затем я ощутил жар где-то слева у груди. Поначалу я патетически списал это на “страдающее сердце”, но быстро понял, что такое объяснение никуда не годится. Я осторожно прижал руку к груди и почувствовал укол чего-то металлического. Конечно! Цветок, который дал мне Зелёный Страж, ещё тогда, в, казалось, прошлой жизни – я носил его с собой, не доверяя сундукам дормитория, ведь я знал, что их порой досматривают воспитатели, и помнил завет Зелёного Стража: “не показывай его никому, иначе быть беде”. Я вынул цветок из нагрудного кармана и обомлел: железный цветок расцвёл. Он ожил, благоухал лёгким ароматом лаванды и сосны и сиял у меня в руке. И он шевелился, подталкивая меня идти дальше, вперёд.

Я огляделся, впервые внимательно изучая коридор вокруг себя. Здесь было очень сумрачно. Вместо обычных электрических ламп, которыми освещалась большая часть помещений Фоскаг, висели редкие и совсем слабые газовые фонарики. Каменные стены Фоскаг, которые в большинстве комнат и коридоров были покрыты белой штукатуркой и часто завешаны шкурами, коврами и гобеленами, здесь были обиты деревом, а балки украшали причудливые статуи, изображающее, вероятнее всего, всевозможных духов – так далеки были их очертания от человеческих или звериных. Позади будто бы ещё доносились отголоски музыки, или так мне казалось, но цветок уверенно звал вперёд – а впереди начинался совсем густой сумрак, переходящий в кромешную темноту. Дрожь охватила меня, когда я шагнул во тьму.

Цветок давал ровно столько света, чтобы я не споткнулся и не упал. Не знаю, сколько я шёл по этому коридору. Звуки музыки стихли окончательно, зато к шуму моих шагов добавился гулкий стук сердца. Так продолжалось, покуда я не оказался перед дверью, над которой свет цветка выхватил выложенную драгоценным металлом надпись:

“Чего ты желаешь?”

Чего я желаю? Сотни раз я задавал себе этот вопрос, но никогда не мог нащупать верного ответа. Чего я желаю? Любви? Да, конечно, но кто не желает её? И это ли стремление направляет мои поступки? Славы? Уж точно не больше, а то и меньше, чем многие другие. Силы? Я никогда не хотел стать сильнее всех, да и сила для меня скорее инструмент, чем цель. Счастья? Да, но...

За лихорадочным бегом разума я вдруг стал ощущать правильный ответ; я постарался успокоиться и потянуться к нему. Вот, я уже почти тут. Тени грядущего начинают обретать очертания, хотя и очень, очень смутные.

- Я желаю свободы, чтобы лучше познать себя и свои устремления, – сорвалось у меня с губ прежде, чем я смог окончательно сформулировать эту мысль.

Цветок вспыхнул так ярко, что мне пришлось закрыть глаза, и разогрелся так сильно, что я не смог удержать его в руках.

- Кто ты? – спросил меня вкрадчивый мужской и несомненно человеческий голос.

- Я... Луэллан, то есть послушник... фан Мервйен, – пробормотал я, пытаясь проморгаться после нестерпимой вспышки.

- Если это правда, – так же вкрадчиво продолжил голос, – То подойди на три шага и остановись. Ты не будешь возражать, если я удостоверюсь в твоих словах. Больно не будет, хотя может быть неприятно.

Я молча прошёл три шага. Под ногами был мягкий ковёр, и начинавшее возвращаться зрение показывало мне смутные очертания комнаты и какой-то багряный силуэт.

Дальше я ощутил нечто странное. Некоторые люди, говорят, испытывают такое во время телепортации. Я почувствовал, словно меня выворачивает наизнанку, только без боли – мерзкое ощущение, которое хочется поскорее забыть. Я широко распахнул глаза, но увидел лишь перетекающие друг в друга тени разных оттенков и огромный сияющий глаз, прожигающий меня своим взором. Своего тела я не видел, но ощущал каждый нерв в нём. В голове крутились слова, фразы и целые рассказы, но они пролетали так быстро, что я не успевал уследить за ними. Хвала Небесам, эта пытка была милосердно короткой.

Когда очертания материального мира и нормальное зрение вернулись ко мне, я обнаружил себя в кресле за столом посередине обитой деревом шестиугольной комнаты. На столе стояло несколько кувшинов и большая чаша. Напротив меня сидел в другом, куда более изысканном кресле, мужчина в багряных одеждах, и что-то в его облике удивительным образом успокаивало и вызывало доверие.

- Прости мне это недоверие и такое неприятное начало знакомства, Луэллан. В качестве извинения прими это угощение. Напиток в твоей чаше придаст бодрости, сил и веселья, а, видит Эутайн, тебе они необходимы!

Я послушно осушил чашу. Зелье было подобно жидкому огню, оно схватило моё горло и желудок, я начал кашлять – но первое впечатление рассосалось моментально, зато огонь, как и обещал мой странный новый знакомый, разогнал печаль на сердце и наполнил энергией и теплом всё тело.

- Что это за чудесный напиток? – спросил я чуть хрипловато.

- Никаких чудес, кроме мастерства винокурения! Это бренди, мой юный друг, – улыбнулся человек в багряном, – Напитки вроде этого всегда особенно хорошо подходят Детям Снов – или детям бегущей воды, как нас называют наши дальние родичи. Но будь осторожен, слишком много огня в подобной воде может выжечь твоё здоровье, особенно с непривычки. А меня зовут мейстер Мервис, и я – верховный волшебник, как вы его называете, Фоскаг. Отвечаю здесь за всякие чары, вроде тех, что мешают вам поубивать друг друга во время боевых занятий. Расскажи мне, как ты нашёл меня?

Только после того, как Мервис назвался Сыном Снов, я понял, почему меня так удивил его облик. Чертами лица он был поразительно похож на меня, только старше, могущественнее и, благороднее, что ли? Прошло немало времени прежде, чем я понял: внешность мейстера Мервиса всегда слегка менялась в зависимости от того, с кем он говорил, черты лица немного перетекали так, что он казался любому собеседнику чем-то похожим на него, только чуть лучше. Это чары могущественной харизмы: Мервис выглядел лишь чуть лучше, чтобы не вызвать зависти или ревности, но достаточно для того, чтобы вызвать симпатию и уважение.

То ли чары харизмы мейстера, то ли сила доброго бренди, то ли напряжение последних минут – а скорее всего, всё это вместе взятое и моё искреннее сознательное решение довериться могущественному человеку, который не стесняется называть эту постылую академию своим настоящим именем; всё это помогло мне выложить свою историю как на духу. Про Зелёного Стража, про цветок, про коридор и дверь.

- Твоя история удивительна, – покачал головой мейстер, и в этом не было неодобрения, – Требуется поистине невероятное стечение обстоятельств, чтобы ты смог найти астральную персонификацию части моих защитных чар, имея только самую базовую подготовку волшебника, и способ обойти их. Тем более это удивительно, что ты сам не понимал, что делаешь. Незаурядный талант и крепкая сила характера – без этого не обошлось, конечно. Но есть здесь что-то ещё, и хотелось бы мне докопаться до истиной природы этой тайны.

- Однако, – продолжил он, – Раз уж ты настолько не хочешь находиться здесь в качестве послушника, что смог пробиться через мои чары своей жаждой свободы, да и я, положа руку на сердце, теперь склонен считать твоё послушничество пустой тратой таланта – как ты смотришь на то, чтобы я показал тебе Иной путь? Путь, который в умелых руках может дать тебе ту самую свободу, о которой ты кричал у меня перед дверью?

Не находя нужных слов, я смог лишь кивнуть.

Глава 5. Искусство невозможного.

Скандал в Фоскаг разразился такой, что о нём даже писали в центральной газете местной бергмарки, Остеберге Шпигель. “Обласканный наставниками послушник капризно оставляет Орден” – так ославила меня Уривен Неттельшлисс, главный редактор упомянутого издания. Да, подданная Уривен – я уверен, что вы читаете это. Иногда последствия наших скверных деяний настигают нас очень не сразу, согласны? А вы тогда, как говорят имперцы, «подложили мне свинью», и преизрядную.

Мейстер Мервис целую неделю боролся с комендантом Оровен, чтобы она позволила мне освободиться от связывающих меня клятв и стать его учеником, и всю эту неделю я был заперт на самом высоком чердаке Дисциплинарной Башни. Вполне понятно, что коменданту было тем тяжелее отпускать меня, что я попал на хороший счёт, и, несомненно, Орден уже строил планы относительно моих дальнейших назначений. Со мной обращались тем хуже, чем выше были ожидания наставников. Духота и жар под самой крышей были настолько невыносимыми в последние дни лета, что я почти не мог спать, а воды мне был положен всего лишь один кувшин в день.

К счастью, однажды Негодной удалось обхитрить охранников и пробраться ко мне. С собой она принесла украденную в столовой еду – настоящее пиршество на фоне обычного арестантского пайка. При ней были также два фолианта лично от мейстера, чтобы скрасить скучное одиночество приятным и полезным чтением, и целых три фляги колодезной воды. Однако самым ценным стала её компания. Тот час, что мы провели вместе, болтая обо всём и ни о чём, прежде чем стражники спохватились и выдворили её, спас тогда мой рассудок. Негодная помогла мне спрятать принесённые ценности от стражников, и следующие дни заключения были уже относительно терпимыми, надо было только успевать прятать фляги и фолианты при малейшем шуме снизу.

Через неделю заточения стража, не говоря ни слова, отвела меня в Зал Церемоний. Перед самым входом в зал мне почти насильно влили в горло целый кувшин воды. Все послушники академии собрались там, с ними же и все воспитатели и надзиратели. Комендант Оровен вызвала меня к трибуне, повелела встать на колени и торжественно заявила, что я освобождён ото всех клятв, требующих повиновения Ордену, но не от клятв, обязывающих меня хранить его секреты. После этого она сорвала с меня одежды послушника (должен сказать, оказаться в шестнадцать лет перед тремя сотнями наблюдателей в одном лишь нижнем белье – само по себе очень суровое наказание), бросила их в огонь и повелела мейстеру Мервису передать мне робу ученика. Хорошо помню, что я пытался облачиться в неё и скрыться от шести сотен глаз настолько быстро, что споткнулся и упал с трибунального помоста, но даже не ощутил боли. До сих пор я благодарен своим однокашникам: почти никто не поддержал смеха, который по команде коменданта Оровен подняли воспитатели.

Расплата за уход из-под власти Ордена не закончилась на этом. Меня ждала встреча с родителями. Из-за разразившегося скандала им пришлось пропустить традиционное домашнее празднование нового года, который мы в Поднебесном Королевстве отмечаем на сломе лета и осени, и это лишь добавило острастки. Моя приёмная мать, Фейсингу, узнала по слухам о моих злоключениях и старалась быть милосердной, но вот Эрхеймс, похоже, по-настоящему и очень по-человечески, пусть и не слишком по-отцовски, обиделся на меня. Масла в огонь подлили газетные статьи, которые отец точно прочитал, ведь иногда он прямо говорил цитатами из них. Во время нашей встречи в отдельной комнате орденской таверны на меня обрушился ураган обвинений: я предал его воспитание и его наследие, я оказался недостоин не только доброго имени фан Мервйен, но и самой принадлежности к отмеченному Наследными Дарами народу Аурмарка, я был эгоистом, трусом и сибаритом, место которому только среди самых развращённых южных варваров из Империи. Многое другое я услышал о себе, но больше всего меня поразили глаза Эрхеймса: порой, теряя контроль над внутренним духом, Дети Ветра обретают “грозовые глаза”, и я впервые увидел, как белки его глаз стали чёрными, а зрачки буквально искрились молниями. Впервые я ощутил, что он действительно готов навредить мне физически.

К своему стыду, я не остался в долгу. Я наговорил папе многое, чего он не заслуживал. Говорил я мало, но старался подобрать слова, чтобы они задели как можно больнее. Горше всего мне вспоминать то, что я назвал его худшим отцом, которого только можно вообразить – тем более это печально, что он никогда не показывал своим родным детям особого предпочтения передо мной, приёмным, всегда был справедливым, заботливым и даже, насколько умел, добрым. Помню, я пообещал ему, что пришлю весточку из самых злачных закоулков Империи, как только доберусь туда. Только благодаря Фейсингу мы смогли разойтись относительно мирно: каким-то образом она сумела заземлить тот шторм, что мы устроили, и мы обошлись без взаимных проклятий напоследок – хоть и, увы, без благословений, которые были бы куда как уместны.

Как ни странно, именно эта яростная ссора с родителями, особенно с отцом, в итоге помогла мне понять, почему они подвергли меня столь несправедливым испытаниям в академии, и со временем примириться с ними – но об этом позже. Добавлю лишь, что уже на день Низвержения Короля Каута, который в нашей семье празднуют на третью неделю зимы, Эрхеймс всё же отправил мне поздравительную открытку, и это так обрадовало меня, что в ответ я выслал простенькое, но полезное для суставов алхимическое зелье собственного изготовления – зимой у папы начинали ныть колени.

Мои однокашники, и даже соратники по Пальцу, к счастью, не держали на меня зла. Мы отпраздновали новый год в таверне Ордена – шестигодки считались достаточно взрослыми для такого, а для меня теперь единственным указом были повеления мейстера Мервиса. Шорох рассказал мне, что поначалу был в обиде, но когда Негодная поведала ему, как я страдаю в одиночестве под солнцепёком на чердаке, а потом он и сам увидел позор, который устроила мне комендант – Шорох счёл нужным извиниться передо мной за мелочную обиду и даже предлагал мне свой зачарованный фамильный плед. Его извинения я понял и принял, а вот от пледа отказался накрепко: не стоит фамильная ценность такой мелкой обиды. Шорох согласился, но пообещал, что сделает мне какой-нибудь достойный подарок взамен; на том мы и порешили.

Обучение у мейстера также дало мне возможность прекратить толком и не начавшийся роман с Аэвен: я солгал ей, что мейстер потребовал от меня обета уединения на неопределённое время. Надеюсь, она поверила мне, хотя это расставание легко тяжёлым грузом на моё сердце, и впредь я пообещал себе быть осмотрительнее и серьёзнее в таких делах.

Мейстер дал мне две недели, чтобы прийти в себя, а после началось моё настоящее обучение, которое продлилось долгих шесть лет. Это были очень интересные годы.

***

“Ты знаешь, что такое Расплата? Хорошо, вижу, ты слышал о ней. Но ты знаешь непростительно мало для волшебника, так что слушай”.

Любая магия, хоть и имеет зримое и порой очень ощутимое физически воплощение, работает не с материей – она работает с судьбой. Заклинание делает ровно то, что должно, не больше и не меньше. Если проклятый человек должен споткнуться, то он споткнётся – и даже если он будет идти по канату, то сумеет ухватиться за него, вновь обрести равновесие и встать. Если проклятый человек будет сегодня побит, то он будет сегодня побит, даже если всегда ходит в окружении телохранителей: судьба сможет найти способ воплотить заклинание.

Игры с судьбой не проходят бесследно для мага. Изменяя чужую жизнь, к добру или к худу, он жертвует своей. В зависимости от школы, которой посвятил себя маг, он платит по-разному. Так, колдун, адепт так называемой Древней Магии (которая в действительности относительно молода, хотя мнения на этот счёт разнятся) будет платить именно своей удачей: каждое заклинание отразится бедой в его будущем. Спиритист, заклинатель, мастер управления духами, платит своим физическим здоровьем. Мы же, волшебники, изучающие Эфирную Магию, расплачиваемся целостностью рассудка, потому что именно разум является тем медиумом, при помощи которого мы воплощаем заклинания в реальности – хоть и имеем дело с понятиями, выходящими за всякие рациональные возможности объяснения и даже выражения.

Опытный и умелый маг умеет обходить часть Расплаты, а порой и всю её, используя определённые ритуалы. Подходящие ритуалы, проведённые до сотворения заклинания, служат своего рода “предварительной Расплатой”, спасая мага если не ото всех, то по крайней мере от наиболее опасных последствий его чар.

Я никогда не забуду свой первый Ритуал. Ритуалы волшебства непостоянны: каждый раз одно и то же заклинание требует разной подготовки. Когда мейстер сообщил мне об этом, я спросил его:

- Как же я узнаю правильный ритуал?

- О, просто держи при себе намерение подготовить заклинание, – усмехнулся Мервис, – И ты всё поймёшь. Это и будет твоим заданием. Не ленись!

Весь тот день я бродил по Фоскаг, пытаясь концентрироваться на желаемом заклинании. Ничего не получалось, я только знатно утомился и под вечер решил пропустить кружку-другую эля в хорошей компании: Мервис прямо сказал мне, чтобы я не брался ни за какие другие задачи, покуда не подготовлю этот треклятый ритуал. Ёлки, Шорох и мои приятели по Пальцу были заняты в тот вечер, так что хорошая компания ограничилась Негодной. Негодная тогда носила волосы в высоком каре, совсем как в журналах моды из Авалона, а шрамы на шее прятала за очень высоким воротником.

- Что ты сидишь, как в воду опущенный, Пустыня? – шутливо спросила меня Негодная, – Жалеешь, что ушёл из Ордена в профессиональные чудаки?

- Да нет, – вяло постарался отшутиться я, – Просто мейстер сегодня объяснил мне, что превращать воду в эль у меня вряд ли когда-то получится, так что прикидываю, насколько дороже обойдётся мне эта жизнь.

Одну кружку и дюжину шуток (куда более удачных, смею заметить!) спустя я почувствовал себя намного легче. Настолько легко, что не удержался и щёлкнул себя по носу. Негодная рассмеялась, и выбившаяся из каре рыжая прядь так задорно коснулась её длинного тонкого носа, что я еле сдержался, чтобы не щёлкнуть и её. “Нет, это не так, нужно щёлкать других людей, важных” – промелькнула у меня в голове мысль. Она прозвучала так, будто я сказал её себе не своим обычным внутренним голосом, и всё же, вне всяких сомнений, это была моя собственная мысль. Я постарался сдержать возникшие позывы и попросил принести нам по стопке крепкой настойки. Хозяйка таверны одарила меня сомнительным взглядом, но я постучал по эмблеме Взаимных Спиралей, означавших мою принадлежность к профессиональным волшебникам, и она со вздохом сделала своё дело.

Ещё две кружки и две настойки спустя я сказал Негодной:

- Знаешь, Рейвен, – так её звали вне школы, – Мне позарез нужно щёлкнуть по носу парочку воспитателей или надзирателей.

- Зачем? – вновь рассмеялась Негодная.

- Как бы тебе объяснить... – я задумался и понял, что “это” не объяснить. “Это” была потребность сродни физиологической. Я очень чётко представлял себе, как я даю по носу какому-нибудь официальному лицу, и у меня просто руки чесались сделать это, – Ладно, не могу объяснить! Просто поверь, что это важно. Веришь?

Кружки, настойки и общая весёлая атмосфера делали своё дело, и Негодная верила. Мне надо было дать три щелчка по носу трём разным важным людям, и Рейвен пообещалась быть моим соратником в этой непростой рыцарской миссии. Мы с ней были словно самая стереотипная пара из остросюжетных романов Поднебесного Королевства: храбрая, сильная и разговорчивая рыцарь и витающий в облаках волшебник, ищущий способ перевернуть мир своими чарами, и понимание этого делало наше приключение только веселее.

Первая жертва нашлась рядом, в таверне: наша преподавательница алхимии увлечённо топила огромного паука в кружке с каким-то странным синеватым напитком, иногда потягивая это пойло через длинную металлическую трубочку. Рейвен попросила предоставить это дело ей. Она подсела к алхимикке и всего минут через десять помахала мне рукой, приглашая присоединиться.

Едва лишь я подошёл, она быстро и незаметно сделала мне знак молчать, а после торжественно сказала:

Вот, многомудрая, это и есть знакомый вам Луэллан, который давеча усвоил у своего мейстера ритуал Передачи Озарения. Вы готовы, почтенная?

Алхимикка церемонно кивнула и требовательно посмотрела на меня.

Мейстер Луэллан, прошу тебя, сделай так же, как ты сделал это со мной, – и она, повернувшись спиной к алхимикке, коснулась пальцем своего лба, затем своего носа, и после указала на неё.

Не говоря ни слова, я торжественно, в тон Рейвен, коснулся пальцем своего лба, ударил себя по носу, а потом повторил то же с преподавательницей. Какой восторг и облечение я испытал, сделав это! Будто мне удалось почесать спину там, куда я раньше никак не мог дотянуться. Алхимикка блаженно улыбнулась и уставилась на тонущего паука с новой решимостью и углублённой концентрацией.

Если память мне не изменяет, дальше мы сыграли в кости на щелбаны: надзирательница несла одинокую вахту, так что посторонние не смущали её, а мы были достаточно старожилами, чтобы её чувство собственного достоинства не пострадало от такого панибратства. Так, по крайней мере, объяснила мне Негодная, придумавшая и эту комбинацию. Наконец, за третий щелбан я, кажется, пообещал какую-то мелкую услугу.

Завершив ритуал, я ощутил такую лёгкость и силу, что память об остатке того дня окончательно скрылась от меня за радужной дымкой.

***

“Запомни раз и навсегда: магия – это не наука. Ты не можешь “выучить” заклинания – заклинания есть выражение твоей души, они уникальны, как каждый из нас. Это не значит, что тебе нужно забыть о чтении – просто помни, что чтение о чужих чарах скорее поможет общей оккультной эрудиции, или будет источником вдохновения для твоих чар”.

Это чистая правда. Каждое заклинание индивидуально, каждый ритуал уникален – а в случае с волшебством ритуалы тем более уникальны, что не имеют постоянной формы даже для одного и того же заклинания. Когда я пробовал подготовить своё Ускорение Времени в следующий раз, мне пришлось бродить по горам и подбирать подходящий мох, а затем есть его, запивая водой из ручья.

Великие мастера могут пытаться повторить чужие заклинания, о которых им доводилось читать, или, что намного лучше, которые им доводилось наблюдать (что, кстати, довольно затруднительно, потому что ритуалы зачастую требуют уединения или молчания), но никогда им не стоит ожидать добиться той же полноты эффекта, какой достигает подлинный автор заклинания.

Сейчас я упомяну ещё одну тайну, которую многие маги предпочитают скрывать, чтобы казаться более могущественными в глазах профанов: каждый маг в действительности может владеть лишь очень скромным числом заклинаний. Человеческий разум, заточенный под естественный для материального мира порядок причин и следствий, на удивление плохо переносит тот уровень глубинных оккультных озарений, которые могут действительно изменять реальность и которые мы называем заклинаниями. Один из моих братьев по Кюнстеринг может воплотить две дюжины различных чар, но подобные ему – редкие исключения. Обычно даже очень могущественные волшебники и колдуны владеют не больше чем дюжиной различных заклинаний.

Упомяну и вторую тайну. Подлинной её природы не знает никто, а те, кто уверяют, будто знают – лгут. Всё, что у нас есть – лишь догадки, наложенные на неточные теории и поэтические метафоры. Изложу наиболее популярную версию, ту, которую сообщают всем магам, прошедшим первые круги посвящения в Поднебесном Королевстве или в Империи.

“Как мы все знаем (то есть вы уже можете оценить уровень аргументации этой гипотезы), человек имеет в себе три сущности: тело, то есть звериная природа, материальный объект; душа, то есть отражение в изнанке мира снов, иначе астрале, что единит всякого человека с различными духами; и бессмертная искра, небесный дар, позволяющий человеку превосходить реальность и соединяться с божественным. Поэтому каждый, изучивший оккультное и освоивший действительные чары, имеет три фокуса для соединения заклинания с собой: в своём теле, в своей душе и в бессмертной искре. Потому три заклинания каждый маг может подготовить через ритуалы, и носить в себе, словно беременный ими, готовый исторгнуть их в реальность”.

Возможно, позже я буду ещё обращаться к этому разбору, выскажу и иные точки зрения на причины существования этого правила, которое коротко формулируется так:

“Каждый маг может нести в себе три подготовленных заклинания, и не больше”.

Добавлю к этому:

“И только из тех, которыми владеет сам”.

Стоит также добавить: по причинам, вовсе уж неведомым, загадочное «правило трёх» распространяется и на зачарованные предметы. Только три по-настоящему зачарованных предмета могут делиться своими дарами со своим носителем. Потому те, кто обвешивает себя десятками амулетов – а мне доводилось видеть таких людей на юге, и немало – скорее надеются на то, что хоть какие-то из них действительно способы сколько-то улучшить судьбу своего суеверного хозяина.

Магия – великая сила, отрицать это могут лишь несведущие или полные глупцы. Но не стоит обманываться в отношении её воображаемого всемогущества – это глупость иного рода, но куда более опасная, особенно для изучающего оккультные искусства.

Большая часть заклинаний может разве что оказать некоторое влияние на судьбу одного человека. Заклинания, способные, скажем, сразу убить человека, а то и группу людей, требуют не только долгого обучения и глубокого посвящения в оккультное, но и нуждаются в очень серьёзной и длительной подготовке. То же касается и заклинаний, способных управлять плодородием земли, погодой, безопасностью движения судов по морям и рекам или сохранностью городских стен. Не без причин некоторые древние здания стоят в разы дороже современных: в наше просвещённое время человеческие жертвоприношения запрещены и в Империи, и в Королевстве, а вот полтысячи лет назад какой-нибудь южный барон мог приказать убить дюжину пленных ради того, чтобы стены его дома давали особую защиту законным хозяевам. До сих пор в Империи практикуют ритуальные жертвоприношения особенно опасных преступников, приговорённых к смертной казни, хотя лично мне подобное кажется неоправданной жестокостью – за исключением особо вопиющих случаев.

Любой маг творит новые заклинания по мере углубления своего посвящения, и первые его заклинания будут слабы. Будущие заклинания могут либо становиться сильнее, но вызывать большую Расплату, либо оставаться столь же незначительными, но уже с куда меньшей Расплатой. К слову, другой мой брат по Кюнстеринг, один из сильнейших боевых волшебников во всём известном мире, пошёл именно по второму пути: даже самые требовательные к мастерству заклинания в его репертуаре слабы и могут лишь немного менять судьбу одного человека, но не вызывают почти никакой Расплаты.

Есть и третья тайна чар. Возможно, я поведаю о ней в дальнейшем, возможно, не стану. Тем более что наиболее проницательные из читателей уже могут узнать её – рассказанного сейчас достаточно для этого.

Магия сильна, но не всесильна. Магия поражает воображение, но с трудом поддаётся подлинному пониманию. Знания помогают магу, но ни в коем разе не могут заменить истинного творчества. Как не раз говорил мой наставник, мейстер Мервис:

“Магия – это искусство невозможного.”

Глава 6. Имперский стиль торговли.

В середине осени мейстер поручил мне необычное задание. Насколько я помню, это было до моего первого ритуала – он случился ближе к концу зимы. Однако за первый месяц осени я показал достаточные успехи в учёбе, чтобы мейстер признал за мной право покинуть его и выполнить задачу далеко за стенами академии.

- Этот месяц, – говорил мне Мервис, прихлёбывая бренди, – Ты провёл с большой пользой, видит Эутайн! Мы привели в порядок тот бардак из разрозненных знаний, которыми вас кормили эти недотёпы-воспитатели, и сейчас ты уже довольно пристойно владеешь некоторыми базовыми фокусами. Ты не опозоришь меня, если представишься моим учеником.

Задача состояла в следующем. Мейстеру нужно было восстановить те чары, которые я по неосторожности повредил, добираясь до него. Для этого, как ему открылось, ему нужно было найти части тел необычных тварей: восьминогой, четырёхногой, двуногой и одноногой. В закромах академии фок Скаггена нашлись рога трёхрогого оленя и клюв магнатора, гигантского орла, который при жизни был так велик, что смог похитить с фермы молодого телёнка. Заспиртованное щупальце осьминога, который умел считать на счётах, прислал мейстеру его друг. Оставалось только найти что-то, что принадлежало необычной одноногой твари – например, панцирь удивительной улитки, или перья птицы, родившейся без ноги. Гадание подсказало мейстеру, что найти подобное можно в Гверринге, городке, расположенном в долине в дне пути от академии. До него также дошли слухи, что там обосновался один мистерион из Империи – так на юге называют профессиональных торговцев подобными диковинами. У него будет это удивительное нечто, или где-то ещё – то было мейстеру неведомо.

- Хорошо, учитель. Могу ли я говорить, что действую от вашего имени или от имени академии, и, таким образом, обещать в обмен на диковину ваши услуги?

- Нет, Луэллан! Это моё поручение тебе. Добудь то, что я ищу, не создавая сложностей ни мне, ни академии.

На прощание он также дал мне кошелёк с дюжиной золотых монет. Должно быть, удивление на моём лице отразилось настолько сильно, что Мервис пояснил:

- Имперцы любят деньги, ценят превыше всего, да помилует Люктор их жадные души. Тебе ведь рассказывали про то, как устроена экономика у южных варваров?

- Конечно, – я постарался вспомнить уроки географии, – Нам говорили, что у них в ходу деньги, которые выступают как своего рода символы услуг.

- Учти также, что эти деньги очень хорошо и легко дробятся. За один золотой они обычно дают дюжину серебряных того же веса, за один серебряный – дюжину медяков.

- Вы немало знаете об Империи, – почтительно сказал я, – Таких деталей нам не рассказывали. Вы жили в тех землях?

- Великие Небеса, даже этого вам не рассказали?! – воскликнул тогда мейстер, – Хорошо же, иди к вашему преподавателю географии и требуй у него руководство по расценкам. А то этот имперский торговец тебя живо без денег оставит. Отправляйся, жду тебя уже с нужным компонентом, и не задерживайся!

“Продающие жизни за золото: как не стать жертвой обмана на юге” – эта монография за авторством прославленной Ариэль ван Хоорст составила мне интересую компанию в скучной поездке по извилистым горным дорогам. Любопытно, на каком году обучения подобное дают будущим рыцарям?

Книга была заполнена таблицами и сложными формулами, помогающими правильно определить цену того или иного товара или услуги в зависимости от условий сделки, и красочными описаниями различных жизненных историй, иллюстрирующих принципы имперского ценообразования.

Насколько можно было понять, во главе здесь стояло правило – чем нужнее товар или услуга, тем большую сумму нужно было за них заплатить. Однако в противовес этому правилу вступали “закон масштабирования” и “конкуренция”: пользующийся большим спросом товар шёл по уже наработанным цепочкам изготовления и доставки, и это снижало его цену, а ещё больше цена снижалась, если товар предлагали разные поставщики, потому что каждый хотел получить как можно больше покупателей, и заманивал их скидками. Однако конкуренции активно мешали “сговоры” и “монополии”: если тем или иным способом поставщик добивался исключения конкурентов, он мог получить возможность ставить любую цену, какую ему вздумается. Тогда управой на него становилась только самоорганизация покупателей или действия представителей закона, хотя роль последних всегда была очень двоякой.

Ариэль сопровождала эти правила леденящими кровь историями. Так, в одном городе на дальнем юге во время засухи какой-то мерзавец, иначе я его назвать не могу, скупил все колодцы и стал продавать воду по таким расценкам, что горожанам буквально приходилось выбирать между возможностью попить и умыться и голодом. Закончилось это тем, что горожане стали штурмовать колодцы, но мерзавец, прикрываясь странной трактовкой законов, призвал на свою помощь армию! Только вмешательство какого-то “имперского цензора” остановило это безобразие, колодцы были конфискованы в пользу города, но мерзавец вместо заслуженного наказания получил компенсацию, став в итоге куда богаче, чем был до своих злодеяний.

Некоторые таблицы мне пришлось перечитывать несколько раз, потому что сходу я просто отказывался верить в то, что было прямо перед моими глазами. Уровень оплаты труда в Империи различался колоссально! Работающий руками поденщик или носильщик получал за день своей работы в десятки раз меньше, чем люди с редкой квалификацией и большими знаниями, несмотря на то, что труд знатоков протекает в куда более комфортных условиях и является более интересным. Больше всего за день труда зарабатывали опытные в военных делах люди, готовые рискнуть жизнями. Если Ариэль была права, и деньги действительно были главным способом добиться чего-либо от имперцев, то неудивительно, что они так одержимы войнами и насилием: это был самый экономически выгодный способ достичь благополучия.

Однако хуже всего мне стало, когда я дочитал до разделов про землевладельцев-патрициев и про банкиров. Выходило, что если тебе посчастливилось получить крупную сумму, то ты мог получать фантастически больше работающего в поте лица человека, и при этом не делать буквально, вот буквально ничего! А уж если тебе повезло родиться в семье патриция и получить земельный надел, то экономика Империи просто-таки засыпала тебя деньгами и, следовательно, возможностью повелевать жизнями людей, потому что патриции получали какие-то невероятные привилегии, в том числе с теми же банковскими вкладами и кредитами.

Если память мне не изменяет, во время ночного привала мне снилось, что злодеи пытаются заполучить власть надо мной, рассыпая серебро и золото, а для защиты я могу пользоваться только тем кошельком, что дал мне мейстер Мервис.

Сложно сказать что-то особенное о Гверринге. Если ты, читатель, бывал хоть раз в маленьком городе на севере Поднебесного Королевства, то ты знаешь всё необходимое. Начитавшись ужасов про имперцев, я твёрдо решил сделать всё, что могу, чтобы не иметь дел с торговцем. Я оставил в ратуше объявление, что ищу диковину, часть тела одноногой твари. Я расспросил о местных охотниках и навестил их дома. До вечера мне удалось также поговорить с тремя живущими там колдуньями. Увы, всё безуспешно. Второй день поисков, когда я забегал в ратушу чуть не каждые полчаса, а остальное время проводил в таверне, донимая горожан своей просьбой, тоже не дал никаких результатов – разве что многие советовали мне навестить недавно открывшуюся лавку Эрвина Форестье, мистериона из Империи.

Как оказалось, этими действиями я лишь усложнил себе задачу. Помните то правило “спроса и предложения”? Эрвин Форестье был мистерионом, к тому же принадлежал к народу регулийцев. Работа мистериона в Империи больше чем наполовину состоит из наведения справок о покупателях, а регулийцы прославлены своим умением заводить и поддерживать связи; как говорят, “если регулиец приедет в новый город, то к вечеру у него будет уже два хороших приятеля, а через неделю полгорода будет делиться с ним слухами”.

Когда на третий день я пришёл к Форестье, он уже ждал меня. Я впервые в жизни видел регулийца, и широкая клыкастая улыбка Эрвина, которой он встретил меня, накрепко отпечаталась в моей памяти. Я живо представил себе тогда общество хищников, обхаживающих друг друга, улыбающихся в лицо и готовых впиться в шею друг другу при первой возможности. Признаюсь, мне было не по себе.

Эрвин был само очарование, он сразу признал во мне профессионального волшебника и, более того, верно опознал мой Наследный Дар. Пригласил меня выпить кофе или вина (и то, и другое оказалось превосходным), расспросил о семье, не переставая также между делом уточнять, чего именно я ищу в его лавке, и сыпать лёгкими, ни к чему не обязывающими, но приятными комплиментами. Он пригласил свою жену составить нам компанию. Эрвин и его жена, Арианна, были словно две южных кошки; будто бы их конечности и шею вытянули, а торс и голову уменьшили; они были захватывающе грациозны, и даже милы – но вызывали несомненное чувство опасности. Я также приметил здорового рыжего парня, примерно моих лет, бывшего у них в услужении: по всему было видно, что он из народа эйров, причём состоит в одном из кланов. Это было немного странно: эйры, особенно из кланов, недолюбливали регулийцев. Что за обстоятельства вынудили его прислуживать торговцам?

- Итак, – прикончив второй бокал вина, Эрвин резко выпрямился, потянулся и, похоже, решил перейти к делу, – Вы, месье Луэллан, молодой одарённый волшебник. Вы ищите нечто, что будет необходимо для вашего, не сомневаюсь, в высшей степени значительного ритуала. Этим нечто, волей Дивина, оказалось какая-то часть тела удивительной одноногой твари, из тех, которые редко родятся в этом мире. Благоволением фортуны, месье Луэллан, подобная вещица у меня есть!

- О, это, кхм, прекрасная новость! Благоволением фортуны, – кивнул я.

Эрвин одарил меня ещё одной хищной улыбкой и коротко кивнул Арианне. Признаюсь, было трудно оторвать взгляд, когда она удивительно изящно, позволив благородной синей ткани узкой юбки проскользнуть по всей длине её стройных ног, поднялась и ненадолго скрылась в закрытой от посетителей части лавки.

- Вы курите, месье? – вкрадчиво спросил Эрвин, доставая из стоящего между нами журнального столика табак и трубку.

- Нет, благодарю вас. А вот ещё вина...

- Непременно, – Эрвин одной рукой, единым слитым движением поднял бутылку и наполнил мой бокал, – Я, с вашего позволения? – он помахал трубкой.

- Конечно! Я всего лишь гость тут у вас, и не в моих границах... – изящество речи хозяев очень остро заставляло меня слышать мой густой северный акцент в империке.

- Спасибо, месье Луэллан. Желание клиента – закон! – затем, полуобернувшись и глядя в пространство, надменным тоном приказал: – Эй, мальчик, принеси ещё вина.

Рыжий здоровяк подошёл и заменил бутылку на столе на новую. Эрвин не удостоил его даже взглядом.

Арианна вернулась, неся нечто с квадратный фут, завернутое в алый бархат. Она аккуратно положила свёрток на столик и раскрыла его. У меня перехватило дыхание. На мгновение мне почудилось, будто семья Форестье смогла разжиться куском звёздного ночного неба.

Раковина портероса, – пояснил журчащий голос Арианны, – Редкий вид гигантских улиток, обитающих только в джунглях далёкого Йиванга, где круглый год стоит жаркое лето, а трава за ночь может вырасти выше человеческого роста. Портерос отличаются от большинства видов животных тем, что обладают, по удивительной причуде великих богов, некими оккультными способностями, и могут порой перемещать к себе небольшие предметы, или сами совершать эфирный прыжок. Конкретно этот портерос был невелик в размерах, но весьма искусен в своей зачаточной дикой магии. К тому же его раковина совершенно уникальна по расцветке.

Стоило мне только увидеть эту раковину, я понял со всей возможной уверенностью – да, это именно то, что нужно мейстеру.

- Сколько готов заплатить за это чудо природы наш дорогой гость? – спросила жемчужноголосая Арианна.

Я прочитал достаточно, чтобы понимать хотя бы зачатки процесса торговли за товар. Но атмосфера лавки, манеры хозяина и очарование его жены, экзотическая красота обстановки, хмелящее вино – всё это заставило меня совершить очень большую ошибку.

- У меня есть с собой дюжина золотых, – я бухнул мешочек на стол, и мой голос показался мне оскорблением этого места после звука речей Арианны, – Их я готов предложить взамен.

Эрвин широко улыбнулся и быстро пересчитал своими паучьими пальцами золото.

- Дюжина – это хорошо, – улыбнулся он своей жене.

- Да, милый, это очень хорошо, – улыбнулась Арианна в ответ.

- Но, месье Луэллан, при всей моей искренней к вам симпатии – этого недостаточно. - Посмотрите сами! – он чуть передвинул раковину, так, что звёзды на обломке неба вспыхнули иначе, – Это удивительно редкая вещь.

- Поразительно редкая.

- Тем более здесь, так далеко на севере!

- Вы представляете себе, месье Луэллан, как высоки расходы на перевозку подобных ценностей? С учётом особых потребностей в сохранности?

- Сколько же вы хотите? – спросил я.

- Я думаю... Дорогая, пятнадцати хватит?

- Дорогой! Не меньше полутора дюжин!

- Конечно, конечно, Ари, но – месье Луэллан такой галантный юный волшебник, неужели мы не сделаем ему скидки?

- Ох, Эр, ты пустишь нас по миру! Хорошо, пусть будет шестнадцать!

- Договорились! Месье Луэллан, мы пришли к решению, – торжественно объявил Эрвин, – - Шестнадцать золотых, только для вас! Но, – он очень внимательно посмотрел мне в глаза, – Только сегодня. Завтра, боюсь, цена может подрасти. Никаких гарантий. Не говоря уже о других клиентах...

- Месье Эрвин! – вдруг вспомнил я, – У меня есть кое-что, что вам может понравиться.

Я выложил на столик универсальный набор для зажигания.

- Настоящее аурмаркское качество, – постарался я сымитировать их манеру, – Проверен в самых суровых полевых условиях. На дороге не... не в каждой лавке, месье Эрвин, мадам Арианна, вы сможете найти подобное.

Эрвин выхватил из нагрудного кармана жилета странного вида монокль и внимательно осмотрел подарок Эрхеймса.

- Да, качество и правда отменное. Если вы добавите это к своим золотым, то один можете скинуть.

Я вышел из лавки Эрвина Форестье подавленным. Очень хорошо я понимал, что допустил глупую ошибку. Что бы мне стоило начать с четырёх, да хотя бы и с шести золотых! Ариэль очень ясно говорила об этом, но увы.

Я задумался. Да, я мог обратиться в ратушу и попросить выдать мне несколько золотых, и записать услугу на себя или на свою фамилию. Можно было попробовать попросить золото у кого-то из жителей: наверняка кто-нибудь не отказался бы помочь ученику волшебника из академии, хотя здесь клятая статья из Остеберге Шпигель была сильной помехой.

Я вернулся в ратушу, где занял одну из гостевых комнат, и стал перечитывать руководство Ариэль. Ещё потравив душу своей оплошностью в торговле, и проиграв в голове с добрую дюжину сцен, в которых я выходил из лавки с почти полным кошельком и с раковиной портероса, я вдруг зацепился за вопросы ценообразования оплаты за услуги. Вот оно! Значит, за “покупку” такого рода, помимо собственно цены товара, надо добавить компенсацию за возможные риски, это даже логично, и в нашем случае они выходят крайне умеренными; ещё, с учётом задуманного, надо учесть продолжительную потерю дохода... Да!

Я ждал в таверне добрых три часа. Я был уверен, что он придёт, и спешно собранные слухи меня не подвели. Через час после заката тот самый эйрский паренёк вошёл в таверну, бросил хозяину: “мне как обычно” и величаво прошествовал к уединённому столику неподалёку от очага. Я постарался вспомнить то, что знал о его народе.

Вспомнилось мне немногое. Эйры горделивы, надменны и обидчивы. Они свято чтут свои традиции и, кажется, очень ревностные эутайнисты – это хорошо, по крайней мере вера у нас общая, хоть я сам и не был особенно религиозным человеком. Правда, мне помнилось, что они то ли слишком увлечены доэутайнистскими языческими обычаями, то ли что-то ещё различает наши деноминации. Судя по тому, что этот парень был одет в красные одежды с золотым шитьём, он был из клана Огненного Лиса – вроде бы у них репутация бандитов и драчунов. Как ни странно, это тоже скорее было мне на руку. Помянув Эутайна, по примеру мейстера Мервиса и для лучшего настроя на разговор, я подошёл к стойке, взял две кружки лучшего эля и направился к пареньку.

- Ты не видишь, что этот столик занят, горец? – спросил меня здоровяк, глядя исподлобья.

- Я подумал, что добрая кружка лучшего местного эля – неплохой способ поприветствовать брата-эутайниста в наших холодных краях, – ответил я.

- Ха! От такого славного приветствия отказываться поистине грешно, – усмехнулся эйр, – Садись, друг. Как тебя зовут?

- Луэллан. Фан Мервйен, если быть точнее. Ученик волшебника. Ты, я так вижу, из прославленного клана воинов, из Огненного Лиса?

- Всегда радостно видеть человека культуры, вот что я скажу тебе, Луэллан! Всегда! Ну а меня зовут Айдред ат Илдмер, и да, я, дьяволы меня забери, из клана Огненного Лиса. За знакомство! – он поднял кружку и, к моему ужасу, сумел прикончить её одним чудовищным глотком, – Не самый паршивый эль, хоть и не чета тому, что мой отец варит в нашем доме в Реаннен Дун. Давай, не робей, твоя очередь!

Насколько смог, я постарался повторить этот богатырский подвиг, справился наполовину и закашлялся.

- Неплохо для горного мальца, – хлопая меня по спине, похвалил Айдред, – Ну что, погнали дальше?

Несколько кружек спустя я был готов изложить ему свой план.

- Смотри, Айдред, у меня есть к тебе деловое предложение, – он кивнул, и я продолжил, – Но сначала вопрос. Почему гордый сын Огненного Лиса служит презренным, – я покопался в памяти, – Регулийским змеям?

Как я и ожидал, между Айдредом и семейной парой Форестье не было тёплых чувств. Для Айдреда это была лишь возможность быстро заработать; он мельком упомянул, что ему приходится помогать троюродному дяде с неким крупным долгом. Для семейной пары же наличие эйра-помощника было, похоже, престижным: как оказалось, в кругах торговцев диковинами и антиквариатом эйров уважали за глубокое знание истории. Кроме того, их навыки спиритизма, то есть подчинения духов, хорошо защищали от попыток магических ограблений. Однако супругов Форестье очень раздражал независимый и гордый характер их наёмного слуги, и они платили ему за это сторицей.

- Забавно, что ты заговорил об ограблениях, – сказал я тогда Айдреду, – Ведь именно это я хочу предложить тебе сделать.

Айдред поперхнулся элем, но приготовился внимательно выслушать меня.

- Итак, – я обратился к воспоминаниям о труде Ариэль, да будет Эутайн милостив к ней или её душе, – Я искренне сомневаюсь, что, с учётом твоей молодости, Форестье платят тебе больше шести серебряных в месяц. Они, конечно, предоставляют тебе стол, но только самое необходимое. Дело, которое я предлагаю тебе, займёт мало времени, но наверняка рассорит тебя с нанимателями и может создать дополнительные риски. Речь идёт о похищении раковины портероса, которая, по моим прикидкам, может стоить в этих краях до четырёх золотых. Тебе наверняка хорошо знакомы охранные системы, которые используют Форестье, так что здесь вряд ли стоит ожидать проблем. Наградой будет... четыре золотых за раковину, плюс полгода за простой без работодателя, ещё три, плюс дополнительный неформализуемый риск, сочтём его в два... Десять золотых, и будет одиннадцать, если раковина будет у меня завтра ночью.

Поначалу Айдред хмурился. Потом его брови поползли вверх. Когда я назвал финальную сумму награды, он выглядел так, будто готов хлопнуть в ладоши.

- После пропажи раковины Форестье наверняка побегут искать меня, а потом и тебя. Отправляться вместе нам неразумно, да и добиться для тебя пропуска в академию нелегко. Но я могу устроить нам транспорт, и дам тебе верительную грамоту со своим именем – с ней ты запросто доберёшься до ближайшего города с телепортационным центром, а оттуда быстро сможешь вернуться прямо в родной – Реаннен Дун, я правильно запомнил?

- Лу, брат, можешь считать, что эта дьяволова раковина уже у тебя в кармане.

- Она великовата для кармана...

- В сумке тогда. Эй, трактирщик!

Проснувшись в середине дня и как следует помывшись, я побежал искать двух извозчиков, готовых ночью увезти нас с Айдредом в разные стороны. Недаром я сохранил один золотой: он как раз пригодился в этом деле. Как оказалось, извозчикам достаточно часто доводится иметь дела с имперцами, чтобы в их кругах драгоценные металлы имели особую ценность. Остаток дня и начало ночи я провёл в условленном с Айдредом месте, у ратуши, сидя как на иголках.

Не буду утомлять тебя, читатель, подробностями того, как завершилось это дело, и как я тревожился, опасаясь преследования. Скажу лишь, что это дело не возымело никаких серьёзных последствий, за исключением одного: на прощание Айдред дал мне свой адрес и сказал писать ему, если вдруг ещё будет подворачиваться хорошая работа. Добавлю также, что своё дело он сделал на удивление хорошо, и смог изрядно запутать следы, нарушив защищающие от духов знаки на стенах лавки и использовав помощь своего личного духа-слуги. Сейчас, вспоминая то неприятное мелкое дело, мне странно думать, что именно оно послужило началом крепкой дружбы, которую я безмерно ценю сегодня, и которую, несомненно, буду чтить всегда.

Глава 7. Тени грядущего.

К концу первого года обучения мейстер устроил мне небольшой праздник. Он не поленился разузнать, с кем я был больше всего дружен, и, когда вечером в середине первого месяца осени я вошёл к нему по срочному вызову, весь его кабинет внезапно заполнился радостными криками:

- Сюрприз! Пустыня, с годовщиной новой жизни тебя! Ура!

Со всех сторон, из-за кресел, из-под стола, из-за шкафов – отовсюду высыпали мои друзья. Тут были все: Шорох, Негодная, обе Ёлки, и многие другие, о которых мне не доводилось говорить подробнее ранее, в основном бывшие соратники по Пальцу. Аэвен тоже была тут, и моё сердце испытало большое облегчение, когда я понял, что она не держит на меня обиды и видит во мне отныне лишь интересного друга. Мейстер Мервис хлопнул в ладоши, и его стол стал вдвое больше, а всё пространство на нём заполнилось самым разнообразным угощением. Мейстер торжественно отпер секретер, где хранил наиболее ценные настойки, и приглашающим жестом дал нам полную свободу в их отношении.

- Почему они зовут тебя Пустыней? – с некоторым недоумением спросил он меня, когда праздник позволил нам оказаться чуть в стороне.

- Сам не знаю, учитель! Мы все даём друг другу прозвища, чтобы немного отстранить себя от надзирателей и самой Фоскаг. Прозвища дают другие, никто не выбирает их сам. Какие-то зацепляются, какие-то нет; меня звали Водяным, ещё Белым Лосем, но те не зацепились.

- Понимаю. Интересно. Если бы я прозывал тебя, то, наверное, назвал бы тебя Сверчком.

- Почему, учитель?

- В тебе много таинственного. Тебя не всегда приметешь сразу, ты можешь быть неуловим и умеешь достигать своего в тайне. А ещё ты создаёшь куда больше шуму, чем тебе кажется!

Я поблагодарил мейстера, сочтя это прозвище лестным. Разумеется, для однокашников я так и остался Пустыней.

Это был очень хороший вечер. Шорох взял слово, рассказав всем о своей несправедливой обиде и об обете принести мне подарок в извинение (к своему стыду, я уже и забыл тогда об этой мелочи), и вручил мне слегка зачарованную и очень качественную верёвку, которую мой верный друг, как оказалось, плёл в свободные вечера с того самого дня. Я прослезился, принимая этот подарок. Затем Шорох пустился в танец с Малой Ёлкой – вскоре после окончания ей академии они поженились. Негодная бессовестно флиртовала с мейстером; кажется, к обоюдному удовольствию. Белая Ёлка вместе с моими боевыми сёстрами и братьями были слишком рады вырваться из когтей Фоскаг, чтобы сосредоточиться на чём-то одном, и просто хорошо проводили время. Аэвен нашла себе добрую подружку в лице лидера нашего Пальца, и они с головой тонули в разговорах; обе, впрочем, были рады потанцевать, когда подворачивались подходящие партнёры. Мейстер то и дело объявлял короткие конкурсы, победители которых неизменно должны были отведать настойку его личного приготовления. А я? Я просто наслаждался этим вечером, переходя от одних к другим, перекидываясь шутками, обмениваясь мыслями, танцуя иногда, заверяя всех в своих самых тёплых чувствах и не забывая благодарить Небеса, что мне посчастливилось завести столько добрых друзей.

Может быть, я слишком много побеждал в конкурсах, а может быть, сказывался уже пример мейстера, но я заснул ещё до того, как все гости покинули вечер. Наверное, я проспал около часа, когда меня разбудил мейстер.

- Вставай, соня, есть ещё у нас с тобой важное дело, видит Аркана, – чуть сбивающимся голосом сказал мне Мервис.

- Да-да, конечно... учитель... Иду.

Учитель провёл меня в самую дальнюю комнату своих покоев. Ноги не вполне хорошо держали меня, и иногда я хватался за стены или за мантию Мервиса, но когда мы подошли к огромному бронзовому барельефу, покрытому абстрактными оккультными символами, меня будто окатило ушатом оживляющей воды. Усталость и хмель сняло как рукой. Я видел этот барельеф и раньше, но никогда он не вызывал у меня никаких особенных чувств; сейчас же мои обострённые годом серьёзного обучения оккультные рецепторы наперебой кричали мне, что происходит нечто невероятное.

- Вот, – с тяжёлым нетрезвым вздохом вымолвил мейстер, – Это, знаешь ли, Лу, Сверчок-Пустыня, мой своего рода шедевр.

Я почтительно внимал словам Мервиса. Было понятно, что сейчас Мервис пьян, но точно так же было кристально ясно, что он потратил не один день на подготовку этого события.

- Я так тебе скажу, – продолжал он, – Я создавал это по крупинке, подбирая правильную бронзу. Мне даже пришлось уроки кузнечного мастерства взять, и вот тут и вот тут – это я сам отлил и выковал. Это некое, скажу тебе, ученик мой дорогой, шедеврообразное произведение волшебства и искусства вместе. Ну и не без кузнечного, да.

- Для его оживления отдельно пришлось поработать, но я поработал. И вот теперь, мой ученик, – он торжественно поднял слегка приплясывающий палец, – Я тебя прошу взять нож и пустить немного крови на этот шедевр.

Я молча пошёл искать нож, а Мервис продолжил:

- Ты спрашиваешь, зачем тут кровь и ножи? Ну это просто, моему творению необходимо с тобой познакомиться, и тут обычным “привет” не обойдёшься, надо что-то посерьёзнее. Вот. А, ты тут уже! Хороший нож, кстати. Ты его помыть не забыл? Мы же им торт резали.

Я помыл нож, упрекнув себя за неосмотрительность.

- Вот, вот то-то и оно, важное правило волшебства: всегда мой ножи. И вообще, будь поосторожнее со всякими сопутствующими глупостями. У тебя это в целом неплохо получается, Лу, но ты не забывай. Готов?

Помянув Эутайна и все небесные силы, я ткнул ножом большой палец и сцедил несколько капель крови на бронзу. Ничего не произошло.

- Добро! Вот это Аркана смотрит на тебя с улыбкой. А теперь давай, шныг-шныг, спать. Расскажешь потом, что увидишь.

Пожелав мейстеру добрых снов, я отправился в кровать, но он окликнул меня на полпути:

- Погоди минутку, Лу... Твоя подруга, эта рыжая негодница, как вы её зовёте, Рейвен – она как, свободна?

- Свободна как все ветра Поднебесного Королевства, Мервис, – с улыбкой ответил я.

Все мы, люди, иногда оказываемся в странном пространстве. Порой, когда мы устали, или больны, грань между сном и явью стирается настолько, что отличить одно от другого нет решительно никакой возможности. Порой сны, которые мы видим, кажутся такими полными жизни и настоящими, что по пробуждении мы не сразу признаём их истинную породу, и какое-то время принимаем наши видения за события действительного прошлого.

Однако сон, что я увидел в ту ночь, потребовал сочетания выдающегося оккультного мастерства Мервиса, моего собственного знакомства с тайными силами, а также фактора крови нас обоих: и создатель могущественного заклинания, и гость этих чар – мы оба Дети Снов, и сны нам зачастую привычнее и роднее материальной реальности. Этот сон ощущался не просто как реальность или как правда – это было переживание сверх-реальности, бытия настолько сосредоточенного, что обычный день в сравнении с ним кажется тусклым и бессмысленным миражом. Да, этот сон оставался сном, с его своеобразной логикой, и хорошую часть увиденного я забыл уже в первые мгновения после пробуждения. Но одновременно он запомнился мне настолько ясным и *настоящим*, с тех пор вся обыденная реальность кажется мне чуть иллюзорной, словно бы за ней, как за маской, можно найти подлинное бытие. Уверен, что моё понимание магии углубилось после той ночи.

Надеюсь, читатель, тебя не смутило это путаное описание моих ощущений. В конце концов, то лишь ощущения, к тому же с большой долей оккультного, и доверять такому стоит с осторожностью. Но я пережил это лично, и моё доверие уцелевшим воспоминаниям из этого сна выше моего доверия воспоминаниям о моей так называемой реальной жизни. Многое из того, что я увидел тогда, мне довелось встретить в будущем, и я предоставлю тебе, читатель, делать выводы об остальном.

Я видел башню, возвышающуюся среди бесконечного моря леса, и блестящий разум, прокажённый безумием, правил ей. Под этой башней был ход, ведущий глубоко в прошлое, в чертоги Королевы Ворон, о которой я не слышал ранее ничего. Я смог забрать с собой скверну, очернявшую разум в этой башне, но мне надо было спешить, ведь только в холме в чертогах, что не больше камешка на дороге снаружи, но не меньше дворца Императора внутри, жил кузнец, что мог излечить эту хворь. Кузнец не справился, и мне пришлось бежать дальше по лесу, но, к счастью, я был не один, со мной был также сильный лис, и хитрая куница, и некая союзница, что меняла свой облик каждый раз, как я смотрел на неё. Жуткий эльф, дух с тремя глазами и пятью руками, не имеющий ног, плясал вокруг нас.

Тень изо льда и тьмы смотрела на нас, и я знал, что нам надлежит сокрушить её. Ещё большая тень, которая скоро перестала быть тенью, ведь человек потерял свою тень, но стала просто тьмой, тьмой, что уничтожает свет, если касается его – эта тьма возвышалась даже над гигантом изо льда и тени. Слепой старик, поражённый стрелами во все свои конечности, бился с этой тенью. Он был и нашим врагом, но когда мы нашли сундук, полный серебра, и бобры приветствовали нас своим праздником с большими фейерверками, он стал нашим союзником. Мой друг лис бегал с мечом, который он в соревновании по копанию выиграл у гиганта, и был очень горд этим. Взмахом хвоста ему удалось убить медведя, а после мы видели нечто столь жуткое, что описать это у меня нет слов.

Мне привиделось, что под холмами, под тоннами земли, спит моя наречённая жена, но между нами стоит старый злобный старик, повелевающий воинственными племенами гоблинов. Но мы смогли украсть кинжал, и потому прогнали старика. Этим же кинжалом позже великан, над головой которого всегда сияла особая божественная звезда, тоже ставший нам другом, сумел разрубить лёд.

Мы попали потом в город, окружённый вечной тьмой, голодный город, что поедал своих жителей, и все они покорно стояли в очереди. Трактирщик звал нас в царство теней, но священник не давал ему совершить намеренное. Две группы мудрецов манили нас лакомствами, а между ними стоял человек из цельного света, который пытался сделать город снова живым. Был в там и волк, столь огромный, что в его пасти была целая пустыня.

После мы попали в город у моря, где ночью правила сталь, а днём – золото. Мой боевой лис хорошо смог заработать на ставках на бои, там были бои за деньги. В тринадцатом доме открывался проход в неизведанное, а штормы в этом городе следовали законам музыки.

Я видел утопающий в цветах город, но нечто было не так с этими цветами – впрочем, всё, не только цветы, имело там второе дно, вторую природу. Грустная женщина пила кровь и лила цветной воск. Мудрец, не умерший, но лишь экспериментирующий, тянулся к руке, которая не была рукой. Слезы были в том городе, и каждая слеза могла исцелить любую рану. Были там и уста, что не умели лгать, но меняли саму реальность.

Видел я и иное, но о том у меня не осталось ровным счётом никакой памяти.

***

Я рассказал об этом сне мейстеру, когда на следующий день мы отдыхали в тёплых источниках под Фоскаг. Послушники не знают о них, как и некоторые надзиратели, но мейстер дал мне разрешение посещать это поистине райское место.

- Вот значит как, – сказал мне Мервис, когда я закончил свой рассказ, – Интригует, да помилует меня Дивин! Что-то ещё помнишь?

- Только то, что рассказал вам, мейстер, – ответил я, и добавил в тон ему, – Да будет мне Эутайн свидетелем.

- Это мне всё надо будет тоже крепко обдумать... Я ведь ещё не разобрался как следует с прошлой твоей задачкой – что, кроме таланта и стремления, помогло тебе обойти мои чары... Да, вот это загадка... – Мервис ушёл под воду, пуская пузыри.

- Эй, Лу, – спросил он, вынырнув, – А то, что ты говорил про эту твою рыжую подругу, Рейвен – я правильно понял, что она свободна?

- Да, учитель, – чуть обескураженно ответил я.

- Мне тридцать, ей семнадцать... Но я не её учитель или наставник, я даже не совсем состою в Ордене, – задумчиво пробормотал мейстер Мервис.

Я предпочёл последовать примеру учителя и погрузиться под воду с головой. Никаких оценок – это просто было совсем не моё дело.

Ещё через месяц, когда я сидел в библиотеке и читал об особенностях кланов Эйре – мой короткий контакт с Айдредом показал, насколько это может быть полезно – ручная сойка мейстера прилетела ко мне, сообщая, что он желает меня видеть. Я отправился немедленно.

Должен тут отступить и подчеркнуть, что моя жизнь качественно изменилась после того, как я стал учеником мейстера, и изменилась в радикально лучшую сторону. Да, указания мейстера следовало выполнять с совершенной дисциплиной: не раз мне доводилось вставать посреди ночи только для того, чтобы почтительно стоять рядом с Мервисом, передавая ему различные окуляры, сосуды со странным содержимым, свёртки с ещё большими странностями внутри, щипцы и ножи или зачитывая особенно поставленным голосом отрывки из указанных им книг. Мне довелось провести не одни сутки вне стен уютных и тёплых покоев академии фок Скаггена. Однажды даже случилось ночевать на улице в палатке ранней зимой; мне тогда очень помогли воспоминания из детства, я смог заставить себя просыпаться каждые пару часов и расчищать снежные заносы у выхода. Выпадали на мою долю и вовсе причудливые и порой опасные задачи.

Но всё это было несравненным облегчением по сравнению с удушающей атмосферой Фоскаг. Мейстер не пытался сломать меня и сделать из меня того, кем я не был; да и, честно сказать, кем никто не был – идеальным продуктом Фоскаг был некий получеловек, лишённый огромного числа качеств, присущих нашей породе. Уже позже, когда я достаточно изучил особенности Империи, я стал понимать, что именно пыталась сделать академия, но об этом я расскажу в своё время.

Мейстер учил меня, он был требовательным, он бывал капризным, он злоупотреблял своей властью – да. Но он оставался человеком, всегда видел человека во мне, и всегда уважал меня. Его злоупотребления не были системными, больше того, зачастую он сам не понимал, что делает – я чётко знаю это благодаря тому, что он не раз искренне извинялся передо мной за свои наиболее одиозные задания, и не давал мне подобных поручений в дальнейшем. Я скажу это сейчас и буду готов повторить в любой ситуации в будущем – я действительно считаю Мервиса хорошим человеком. Не только в отношениях со мной – в отношениях со всеми другими, о которых я знаю (а, например, о его отношениях с Рейвен я знаю очень много), он всегда был добрым; да, порой излишне эгоцентричным, но всегда готовым искренне признать, исправить и не повторять свои ошибки, если ему о них доносили.

Самое главное: мейстер учил меня мыслить всерьёз, задавать любые вопросы. Самые абсурдные, самые фундаментальные вопросы не оставались без ответа, в худшем случае – без поощрения. Мейстер не стеснялся признать передо мной своё невежество в тех или иных областях, больше того – он хвалил меня, если я замечал слабые места в его рассуждениях, и ещё больше хвалил, если я делился с ним своими мыслями. В этом мейстер Мервис напоминал мне Эрхеймса в некоторых из его лучших проявлений.

Но вернёмся к моей истории.

Как только я оказался перед Мервисом и, по обыкновению, почтительно поклонился, он сказал мне:

- Слушай внимательно, Лу, потому что мне кажется, что я кое-то расшифровал в том твоём сне.

Эти слова заставили меня сконцентрироваться настолько, насколько это было возможно.

- Про Королеву Ворон я слышал и раньше. Это – легендарный, хоть и забытый нынче, персонаж из эйрской истории. Она была правителем клана Железных Колёс на исходе их истории – ты знаешь о них?

- Я припоминаю их, учитель, по смутным ассоциациям. Кажется, их уже нет сейчас, но в прошлом они как-то способствовали открытию Врат Зла? Не тех, что в Ётунхейме, а других, которые нынче закрыты, и которые, помнится мне, закрыл сам Пророк Эутайн?

- Да, ты правильно помнишь. Так, по крайней мере, говорят легенды. Тебе стоит это запомнить, а если попадутся ещё источники – изучить. У меня здесь нет почти ничего про неё нет. Теперь вопрос.

- Да, учитель?

- Что ты сам хочешь делать после того, как твоё обучение будет завершено?

Не могу сказать, что этот вопрос застал меня врасплох. Я много думал о возможных вариантах будущего, но ни один из них не отзывался в моём сердце. Я сказал наставнику об этом.

- Что ж, это может быть неплохо. Толкование твоего сна довольно однозначно говорит, что твоё будущее, по крайней мере часть его, лежит вне Аурмарка, в землях Империи.

- Я... Ожидал этого, мейстер, – ответил я. Сложно передать тот водоворот чувств, что бурлил во мне тогда. Да, я видел много знаков грядущего, указывающих на мои деяния и жизнь в Империи; но я также презирал и боялся жителей этих земель, готовых убить или умереть за доли унции серебра. – Я не хочу идти к ним. Они слишком любят убивать.

- Вот чего ты боишься, – с искренним сочувствием обратился ко мне учитель, – Понимаю. Это действительно страшно. Но подумай об этом в зеркальном отражении: если они так любят убивать, то это значит, что они очень боятся угрозы убийства. Это ли не логично?

- Это очень логично, мейстер. Значит, если я...

- Если ты сможешь демонстрировать им свою готовность убивать, то они будут поражены своим же страхом. Тебе лишь нужно будет пугать их. Точнее, тех из них, чей разум одержим убийством – а таких там исчезающее меньшинство, поверь мне. В основном там живут... просто обычные люди. Которые просто хотят жить.

- Постараюсь держать эту мысль про обычных людей при себе, мейстер, чтобы получше свыкнуться с ней. Не уверен, что это будет легко.

- Сдаётся мне, Лу, ты преувеличиваешь свой страх, – беспечно ответил мне мейстер. Эти его слова тогда подбодрили меня, хотя, как показало будущее, всё было сложнее.

- Твое обучение, – продолжал Мервис, – Продлится, покуда ты не достигнешь посвящения в третий круг волшебства.

Вероятно, увидев охватившее меня уныние, он поспешил продолжить:

- Не печалься, и не строй, сохрани тебя Эутайн, ложных иллюзий о своём могуществе. Да, посвящение в первый круг случилось почти сразу, как ты поступил ко мне в обучение. Второй круг ты тоже освоил быстро, прошлой зимой. Третий будет куда сложнее. У некоторых он отнимает несколько лет, иным требуется больше дюжины. До того ты, разумеется, будешь иметь кров везде, где будет мой дом.

- Спасибо, мейстер, – поклонился я, действительно почувствовав облегчение – или так мне показалось в тот момент. Что-то сжало моё сердце на мгновение, несмотря на охвативший меня тогда покой.

Сейчас я понимаю, что это было. Моя судьба звала меня, и в будущем мне не раз довелось пожалеть, что в последующие годы обучения у Мервиса лень и тягучее притяжение комфортного настоящего побуждали меня прохладно относиться к тем задачам, что приближали меня к посвящению. Но я не могу винить себя. Тяжким грузом висели на мне мрачные воспоминания о том, что я видел предательством со стороны семьи. Память о множестве долгих голодных и холодных ночей в Фоскаг, наказаниях за дела и поступки, за которыми я не видел своей вины, терзала меня. Слишком много лет я прожил без надежды не то чтобы на счастье, но хотя бы на покой и волю: ведь я очень хорошо видел, какое будущее готовят для меня воспитатели академии. Мне нужно было создать второй маленький счастливый дом в своём сердце, после того, как прошлый отняли у меня, а это требовало времени – счастливого, спокойного времени.

Вернёмся же к разговору с мейстером, ведь не обо всём существенном я ещё сказал.

Мервис рассказал мне, что в Империи очень ценят волшебников из Аурмарка – примерно так же, как там ценят заклинателей духов из Эйре, заклинателей животных и травников из Йиванга, или воинов из Траумма. Но волшебство, как и любая магия, само по себе представляет великую ценность только тогда, когда его адепт достигает истинных вершин – а это дело требует очень многих лет и суровых испытаний. До того оно ценится скорее как дополнение к иному ремеслу. Так, многие Дети Земли в Империи находят себя в качестве мастеров, создающих живые предметы, или как агрономы. Волшебники, изучавшие инженерию, могут попасть в крупные проекты по постройке электростанций – в последние годы Аурмарк разрешил своим подданным продавать эту технологию в Империю, пусть и на строгих условиях секретности и с обязательным участием поданных Поднебесного Королевства на ключевых позициях. Мейстер предложил мне подумать заранее, с каким ремеслом я бы хотел соединить своё волшебство, чтобы найти достойное занятие в Империи, пока Дивин будет готовить пути, что соединят меня с моей судьбой.

Я спросил его, что он сам мог бы посоветовать мне, ведь его знание жизни в Империи явно значительно превосходило моё. В ответ мейстер посоветовал мне поспрашивать преподавателей, обучающих географии и культурологии, но поделился также и своими мыслями.

Здесь, читатель, мне вновь следует сделать небольшое общее отступление относительно природы магии и особенностей тех, кто пользуется ею. Пока не время говорить подробнее о том, что представляет собой таинство Посвящения, но пришла пора рассказать больше о том, как меняется маг по мере своего движения по избранному им пути.

Вероятно, ты уже догадался, что более опытный и могущественный маг может чуять чужие чары, как это случилось со мной и с Бронзовым Советником Мервиса (так назвал свой шедевр мейстер). Больше того: со временем опытный маг может ещё и понимать, на что именно способно то или иное чужое заклинание, и даже – как можно обойти или вовсе развеять его. Естественно, заклинания родственной школы понятны более других.

Но это не всё. Обострённое восприятие оккультного, побочный результат развития тех необычных способов работы разума, которых требует погружение в сверхъественное, открывает новые, странные способности. Какие именно способности пробуждаются, определяет природа мага, его личность. Так, я знаю одного мудрого колдуна, который может, единожды увидев человека, начать Погоню за ним. Погоню нельзя прекратить, и тот колдун не может ни есть, ни спать, покуда не нагонит жертву. Он всегда знает, где она, и может двигаться к ней самыми прямыми путями, порой даже с необычно высокой скоростью. В завершении Погони он всегда должен, пусть и против своей воли, нанести жертве какой-то физический вред: он рассказал мне, что однажды таким образом чуть не добил до смерти своего друга, пропавшего без вести и угодившего под обвал.

Мейстер Мервис, который всегда стремился знать больше и всегда испытывал некоторое очарование перед духами, сумел, помимо Эфирной Магии, освоить до некоторой степени школу Спиритизма, подчинения духов. Мне же открывалось, всё в большей степени, умение непосредственно управлять судьбой. Как во сне, когда ты понимаешь, что спишь, и одним лишь своим желанием можешь, при должной концентрации, “переиграть” тот или иной сюжетный поворот – подобное мне, пусть и с куда меньшим эффектом, стало удаваться в физической реальности. Если два будущих были отделены друг от друга не шагом, а тонким росчерком пера, я мог будто бы заставить *случиться* именно то, которое было мне больше по душе.

Не знаю, достаточно ли незначительно прозвучало описание этой способности. Если тебе, читатель, кажется, что это поистине великая сила, то позволь заверить сразу: это не так. Однажды, когда я помогал принимать экзамен по волшебству у Негодной, я смог этой силой повлиять на оценку, но только потому, что преподавательница и так была в глубоком раздумье и, положа руку на сердце, сама склонялась к более высокому баллу. Мне никогда не удалось бы изменить судьбу настолько, чтобы откровенно паршивое выступление театральной труппы сорвало бы зрительские овации: но чуть-чуть склонить чашу весов в свою пользу в глазах одного зрителя – такое мне по силам.

Это же касается и поведения животных, и даже вовсе неодушевлённых сил природы. Однажды на моих глазах Айдред, в своей неисповедимой логике, устроил пожар в лавке – мне удалось немного снизить ущерб, но об этом позже. Я могу влиять только на относительно мелкие по масштабу процессы и только на то, что вижу непосредственно.

Прошедшее и будущее не в моей власти, если только событие не подвержено “эффекту наблюдателя”: однажды, и я горжусь этим безмерно, мне удалось спасти жизнь человеку, о судьбе которого моя клиентка собиралась при мне прочитать письмо. Он был смертельно ранен, пребывал между жизнью и смертью, и моё влияние исказило прошлое, оставив его среди живых. Но то стало возможным исключительно потому, что между его жизнью и смертью пролегала удивительно тонкая черта.

Добавлю ещё, что подобная концентрация силы желания изрядно выматывает, и делать такое я могу нечасто – да, читатель, если ты вдруг подумал, что с таким даром я могу стать героем азартных игр, ты просчитался.

Однако довольно отступлений!

Мейстер Мервис, освоивший искусство гадания на весьма высоком уровне, а также сочетавший умения волшебника, спиритиста и наследный дар Дитя Снов, позволявший ему лучше договариваться с духами, был в Империи нарасхват все три года, что пробыл там. В тех городах, где ему удавалось установить свою репутацию, его ждали во всех проблемных случаях с духами, с которыми можно договориться по крайней мере теоретически, вроде эльфов, призраков, трау и многих других; особенно хорош он был, разумеется, с ундинами и фейэри, духами бегущей воды, и с русалками. Если дела в городе складывались не слишком удачно, он всегда находил себе место меж многочисленных в имперских городах гадателей: среди суеверных регулийцев и йивангов есть те, кто предпочитает особенно доверять нам, аурмаркцам.

Что же было у меня? Начальная подготовка шпиона и военного командира, неплохие навыки волшебника и способность управлять судьбой. К тому же – глубочайшее отвращение к убийству, что сразу исключало для меня карьеру наёмного воина и кондотьера. Пораскинув мозгами, мы с мейстером пришли к выводу, который в дальнейшем лишь подтвердили разговоры с преподавателями иных культур: лучшим вариантом для меня оказывалась работа частным сыщиком, особенно если я смогу нанять себе подручных среди местных, которые компенсируют мои слабые стороны.

Такая работа была очень требовательна к удаче, предполагала насилие, но очень умеренное и не летальное; моя шпионская подготовка подходила как влитая, а некоторые навыки военного руководства помогли бы управлять наёмными работниками. Тем более один сотрудник, проверенный делом, уже был у меня на примете.

Глава 8. Тайная сторона озера Брейдвидзее.

Годы летели, как листья на осеннем ветру. Все мои друзья оставили Фоскаг, прошли посвящение и получили свои рыцарские назначения. Я хорошо помню, с какой скорбью я провожал Шороха. В отличие от меня и Негодной, он очень сильно поддался влиянию академии. Прощаясь с ним, я прощался с человеком, с которым меня связывала только память: он растерял свой шарм ворчливого, но незаменимого надёжного друга, и превратился в сосредоточенный на чужих интересах Инструмент – да, инструмент мощный, и даже сохраняющий местами черты своей прошлой личности; но это уже не был старый добрый Шорох. В нашу последнюю встречу в стенах академии я даже не мог называть его иначе как Парвин. В тон ему изменилась и Малая Ёлка. Однако то, что случилось с ними, было почти праздником на фоне тех последствий, которые пережила Белая Ёлка.

Бедная Белая Ёлка! Где Парвин и её сестра смогли скрестить свою природу с чуждыми ей наставлениями проклятой Фоскаг – там Белая стёрла свою личность, заменив это навязанными шаблонами. На второй год после её выпуска пришла трагичная новость о её гибели. Весь Фоскаг две недели носил траур в честь своей жертвы, лицемерно называя её героиней и почётной выпускницей – но я оплакал гибель Белой Ёлки ещё в день прощания с ней. Было очевидно уже тогда, что она слишком хорошо усвоила уроки наставников, чтобы в ней уцелело хотя бы даже данное нам Тетраграмматоном уважение к его главному дару – нашей собственной жизни. Белая Ёлка погибла в самоубийственной миссии, не думая ни о чём, кроме достижения поставленной боевой задачи. После её смерти я старался как можно меньше говорить со всеми в Фоскаг, кроме мейстера, Негодной и учеников младших лет обучения. Человек более крепкого характера, чем я, наверное, решил бы постараться помочь как раз детям старших лет – но, боюсь, я не настолько крепок даже сейчас.

Иначе сложилась судьба Негодной. Где мне помогли упорство и умение приспособиться, “сделав вид”, подстроившись под формальные требования, сохранить своё ядро – там Негодной, истинной Дочери Солнца, помогла неистребимая любовь к Жизни. Разумеется, нам обоим также помог мейстер, каждому по-своему. Но, сдаётся мне, без удачи, что свела меня с мейстером, я пал бы под давлением Фоскаг, а вот Рейвен уцелела бы, несмотря ни на что. Она – одна из немногих причин, по которым у меня всё же есть остатки уважения к рыцарям моей родины. Фоскаг не сломал её – только научил, как стать сильнее, а всё остальное как было при ней в момент поступления, так и осталось: острое чувство справедливости, внутреннее стремление нести счастье другим, но и не забывать о своём собственном. С ней мы продолжали видеться до самого конца моего обучения, потому что она нередко навещала мейстера между своими миссиями. Хоть и намного реже, мы продолжаем встречаться и сейчас.

Я завёл несколько новых друзей в Фоскаг, когда старые покинули академию. Впрочем, наша разница в возрасте ощущалась, наверное, почти так же, как моя разница с Мервисом, так что это была довольно своеобразная дружба. Я показывал новичкам интересные места вокруг академии, где прятались раньше мы, подсказывал, что именно лучше брать с собой на вылазки. Иногда я прямо видел, как “не замечали” нас надзиратели. Я помогал им сохранять живость воображения, пытался разжечь интерес к магии или иному творчеству. Больше всего, разумеется, я старался помочь им получить побольше добрых воспоминаний и отвлечься от порядков академии.

На фоне этих печальных перемен было и одно, пусть небольшое, изменение к лучшему. С начала моего третьего года обучения мейстер стал частенько давать мне поручения, так или иначе связанные с посещением озера Брейдвидзее, “Озера дрём”. Только впервые добравшись до этого озера я ощутил, насколько же сильно мне не хватало Её – Большой Воды.

Так складывалась моя жизнь, что все годы до попадания в Фоскаг я жил где-то рядом с Водой – с озёрами, как в самые первые, не памятные мне вовсе годы, затем у реки в долине Розен. Я плохо понимал, насколько важным было такое соседство, пока не воссоединился с Водой на третьем году обучения у мейстера.

То поручение мейстер подарил мне в самом конце весны. Я хорошо помню, как, увидев озеро, просто побежал к нему, скидывая по пути обувь, одежду, не слушая никаких предупреждений Ивового, и прыгнул в воду, едва добежав до берега.

Я тогда здорово распорол ногу об один из невидимых в мутной воде камней, получил лёгкое обморожение от почти ещё ледяной воды – горное озеро в самой холодной бергмарке нашей родины не шутка даже в конце весны – но ни о чём не жалел. Да, Ивовому пришлось потом выхаживать меня добрых полдня, и ещё втрое больше времени мы потеряли, потому что я не был способен приступить к задаче.

Но какое это имело значение. Я снова был дома, по-настоящему Дома. Сейчас я хорошо понимаю, почему комендант, наказывая меня с особой жестокостью, повелела закрыть меня в душном пропечённом чердаке без воды – и почему перед публичном показом велела влить в меня целый кувшин. Тогда я не думал о таких мелочах.

Задание, которое поручил мне тогда мейстер, было пустяковым, так что вместо него я лучше расскажу об Ивовом. С самых первых дней в услужении Мервиса я стал замечать, что не я один служу ему. Кроме меня, у него был второй подмастерье – смышлёный и интересный собеседник, этот второй был проклят природой. Уродливый горбун с руками и ногами разной длины, он перемещался очень странными перескоками, почти по-крабьи – однако удивительно быстро. Хватка у него также была необычно сильной: когда мейстер повелел нам разгрузить пришедшие ему запасы зерна, Ивовый переносил по мешку в каждой руке, а я с трудом взваливал и тащил на своей спине один. В то же время иногда Ивовый начинал капризничать и напрочь отказывался делать что-либо: однажды, когда мейстер повелел нам накрыть стол для его высоких гостей, Ивовый только метался вокруг и давал советы, а всю работу пришлось сделать мне.

Мне потребовалось, должно быть, года два, прежде чем до меня наконец дошло, что Ивовый вовсе не был человеком. Хорошо помню тот вечер. Стояла середина лета, мейстер устроил пикник на боевой палете самой высокой башни. Обзор оттуда открывался столь великолепный, что описать его под силу только художнику или поэту. В тени зубцов мы спрятали вино, фрукты и те закуски, которые было лучше подавать холодными. Ивовый помог нам перенести всё вверх, и в этот раз он был удивительно полезен: на свою горбатую спину он взвалил столько, сколько я ни в жизнь не поднял бы, и нёс это все многие сотни ступеней, не сбавляя темпа. Негодная должна была прибыть через полчаса-час.

- Дьяволы!, – воскликнул Мервис, – Лу, ученик мой, мне очень жаль, но мы забыли соль. Сам понимаешь, без неё здесь никак.

Я был согласен с мейстером, но не до конца. Тем более что Ивовый как раз собирался уходить – как обычно, он не присутствовал на наших праздничных событиях, и я не мог винить Ивового в этом выборе: далеко не все готовы принимать людей с большими физическими отклонениями за равных себе.

- Мейстер, – сказал я тогда, – А что бы Ивовому не сходить?

Мервис уставился на меня тогда, раскрыв рот. Никогда раньше я не видел своего учителя столь удивлённым:

- Опиши мне Ивового, ученик. Повелеваю.

- Ох! – спохватился я, не ожидавший повеления, – Ну, он вроде нас с вами, мейстер, то есть конечно разница большая, в глаза бросается, так что не вроде нас... Но он – ну, он тоже, похоже, Дитя Снов. Только ему не повезло, – я попытался вспомнить подходящую присказку мейстера, и вот она, про Гигию, ипсилоса здоровья, – Гигии попущением, Ивовый не совсем, кхм, здоров, поэтому спина у него неровная. Однако же в бодрости и выносливости равных ему ещё поискать, вот хоть как сегодня носил тяжести!

- Это всё? – с тем же изумлением на лице вновь спросил Мервис.

- Да, – ответил я. Ради поддержки я посмотрел на Ивового – тот смотрел на меня с той смесью страха и смеха, которую вы, раз увидев, никогда не забудете.

Ты действительно думаешь, что он – человек? – деревянным голосом спросил меня мейстер.

Вот тут я начал осознавать глубину своей ошибки.

- Он – эльф. Из слабых. Мой дух-слуга, хотя скорее приятель. Верно, Ивовый?

- Конечно, господин Мервис! Ивовый есть ваш верный слуга, и служение вам – таково стремление всех моих сердец!

- Присмотрись ещё раз, Луэеллан. Присмотрись, отбросив свои линзы привычного.

Малые дети, не знающие даже азов грамоты, смотрят на буквы и видят занятные картинки. Детям с трудом удаётся научиться связывать эти картинки со стоящими за ними звуками – но, раз сформировав эту связь, они уже не видят за буквами рисунков. Чтобы вновь сделать это, вернуть детское восприятие, нам приходится приложить куда больше усилий. Нечто подобное предстояло сделать и мне: только вот я, если уместным будет такое сравнение, умел читать с рождения. С самых ранних лет я видел духов, видел их лучше, чем многие специально обученные люди. По велению мейстера мне предстояло попытаться разучиться видеть их так, как я привык, и увидеть их так, как они представлялись взгляду большинства других людей. Даже хуже. Добавлю ещё одну метафору, чтобы пояснить сложность. Люди, как правило, способны видеть духов только через особые “очки”, будь то зачарованный предмет или набор ментальных техник. Мне эти очки были без надобности. Но для выполнения поручения мейстера я должен был увидеть духа так, словно бы сам нуждался в таких “очках”.

Не одну минуту я всматривался в Ивового, напрягая разум, пытаясь отучиться и научиться одновременно. Тень от зубцов башни стала длиннее и глубже. Раз или два над нами пролетало облако, и тогда все цвета становились тусклее, но Ивовый оставался собой: некрасивым, даже уродливым, несимметричным, но несомненно человеком.

- Ты видишь их как своих родичей, – прозвучал голос мейстера, – Но они не твоя родня. Я – твоя родня. Посмотри на нас рядом!

Мервис встал вплотную к Ивовому и постарался скопировать его позу, и то ли его слова, то ли наглядность примера, то ли то, что Ивовый стоял без малейшего движения, а вот мейстер, как и всякий человек, немного переносил вес с ноги на ногу, слегка шевелил плечами, пальцами, дышал то глубже, то ровнее – что-то помогло мне, и мой разум наконец Увидел.

Пальцы Мервиса были длинными, как у музыканта, но пальцы Ивового были ещё длиннее. У людей не могло быть таких. На восьми из его пальцев рук было по четыре фаланги, на четырёх – по пять, и лишь на оставшихся трёх – по три. Пальцы оканчивались не ногтями, а когтями, причём место перехода между кожей и когтем было не чётким, как у зверей, а постепенным, словно бы доля когтя росла, а доля кожи и мышц уменьшалась к концу пальца. Как я раньше не замечал, что горб Ивового шевелится? Шевелится так, будто там не единый бугор из плоти, а множество туго переплетённых змей. Его ноги не были ногами – это тоже были руки, только обутые в тугие перчатки с подошвами; как и положено, его нижние руки сгибались внутрь, а не наружу, ведь вместо коленей у Ивового были локти. А его лицо! Лицо человека можно разделить на две половины; лицо, если это верно называть так, Ивового делилось на трети: у него было три глаза, три челюсти, треугольная дырка на месте носа, а ушей его я не видел вовсе.

Я отступил на шаг, ухватился за прохладный камень зубцов и прикрыл глаза свободной рукой.

- Ивовый не враг тебе, – прошелестел где-то между моими ушами вкрадчивый голос Ивового, смесь шёпота, речитатива колдовского наговора и шума листвы, – Вспомни, ведь не раз мы были с тобой как друзья, вместе работая для господина.

- Как раз для того я и закрыл глаза, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос не слишком дрожал.

- Луэллан, соберись. Открой глаза и посмотри ещё. Запоминай, как это делать.

Я снова посмотрел на Ивового. Эльф изменил позу, теперь его левая рука была повёрнута ладонью ко мне, и из этой ладони на меня смотрел ещё один глаз!

- Теперь, Ивовый, – повелел мейстер, – Надень маску.

Эльф жутким образом поклонился, повернулся ко мне спиной – и распрямился. Его горб словно растворился в спине, и, когда он вновь повернулся лицом, он выглядел почти человеком. Почти. Странное, лишь едва оживляемое движением лицо действительно больше напоминало маску, а когда он попробовал резко повернуть голову, это лицо будто бы на долю мгновения отстало от головы. Пальцы были длинными, но, по крайней мере, их снова было десять. Или одиннадцать? Почему-то сосредоточиться на пальцах и сосчитать их было почти невозможно. Эльф сделал пару шагов, и будто бы он снова ходил, слегка прихрамывая, на ногах.

- Запоминай, Луэллан! Некоторые духи могут маскироваться под людей. Видишь, чем они отличаются?

Я старался запоминать детали. Плечи не всегда движутся синхронно с ногами, походка очень неровная, руки могут изогнуться под причудливым углом...

- Чем могущественнее дух, чем ближе его природа к людям и чем лучше он знаком с нашими обычаями, тем проще ему маскироваться, – объяснял мне Мервис.

Когда этот неожиданный урок подошёл к концу, мейстер повелел мне вернуть свой “обычный взгляд” на духов. Это оказалось куда проще, чем я думал: я боялся, что потерял способность видеть духов привычным себе способом навсегда. Для проверки я попытался вновь глянуть на Ивового “новым взглядом”: и этот переход тоже дался просто. С тех пор это умение пригодилось мне не один раз, хотя урок больно прошёлся по воспоминаниям: те многочисленные странные путники, которых я видел в детстве, тоже менялись, если я смотрел на них “новым взглядом”.

После пикника мейстер отправился в свои покои, а мы с Негодной, раскрасневшиеся от холодного сладко-солёного летнего грога, или кёргля, как его называли в тех краях, отправились на прогулку под закатным небом. По пути я пытался аккуратно расспросить её про Ивового, намекая, что у мейстера может быть некий таинственный слуга. Рейвен призналась мне, что однажды, когда они с Мервисом были в его покоях, ей казалось, что в комнатах есть кто-то ещё, будто бы она даже слышала шаги и звуки перемещаемой посуды. Она знала, что я тогда был вне академии, и сильно удивилась, но не решилась делиться с мейстером своими ощущениями. Я в ответ сказал ей, что тоже слышал подобное и решил для себя, что это какой-то дух, старающийся не показываться на глаза людям, помогает мейстеру поддерживать порядок. Стало ясно: всё то время, что мы были на пикнике, Рейвен действительно не видела Ивового. Раньше я думал, что другие не говорят с ним, отвращённые его уродством.

***

Я очень хорошо помню свой последний визит к озеру Брейдвидзее. Это был последний год моего обучения, хотя на тот момент я об этом не догадывался. Стояло тёплое время – кажется, то ли последний месяц лета, то ли летнее тепло окутало собой и первый месяц осени. Рано утром мейстер повелел мне собраться в поход, взяв с собой припасов и всего необходимого на три дня. Когда я с походным рюкзаком миновал ворота, он окликнул меня откуда-то слева; к моему несказанному удивлению и такой же радости, Мервис объявил, что мы отправляемся вместе. При себе у него была только маленькая кожаная сумка, но я уже не раз видел, как он доставал из неё совершенно не могущие поместиться туда предметы.

Мы пошли к озеру длинным, кружным путём. Я знал и всегда стремился выбирать его, но время редко давало мне такую роскошь. Тропинка, отмеченная не ногами, так как мало кто ходил по ней, но заботливо выложенными через каждые две дюжины шагов зеленоватыми камнями, петляла между утёсами, открывая прекрасные виды. Нас ждали потайные водопады, гулкие сияющие мраморные гроты, лужайки и рощицы с самыми разными растениями, грозные чёрные ущелья и залитые ярким солнцем долины. То и дело тропинку перебегали ручьи, и в свежей горной воде, прекрасной на вкус, не было недостатка. Мы шли и болтали – как приятели. Такое случалось между нами порой, но обычно только после хорошего бренди. Сейчас Мервис, казалось, был готов говорить обо всём – только не о моей учёбе.

Когда лицо мейстера покрыли игривые солнечные зайчики, я понял, что за поворотом нас ждёт Оно. Через несколько шагов мы оба остановились, как вкопанные, и не сразу смогли, сражённые восторгом, вернуться к пути и разговору. Озеро Брейдвидзее, словно покрытое солнечным туманом, раскинулось перед нами.

Собрав достаточно палой древесины, принесённый водами – на том берегу, почти скрытом золотистой дымкой и блеском отражений, смутно виднелся густой тёмный лес – мы выбрали себе место рядом с уютным валуном, достали палатки и спальники и разбили лагерь. Мейстер заявил, что ему необходимо собрать каких-то особых ягод, а мне торжественно вручил свою удочку и велел поймать что-нибудь к ужину. Перед работой наскоро перекусили хлебом, сыром и родниковой водой.

Я никогда не был особенно увлечённым рыбаком, хотя обычно поимка рыбы не составляла для меня труда. Поймав нескольких мелких окуньков и одного солидного карпа, я вернулся в лагерь и занялся супом. Конечно, до талантов Шороха мне не подняться никогда, но вот именно рыбные блюда у меня выходили пристойно даже в те годы.

К возвращению мейстера уха весело булькала в походном котелке, а разделанный для жарки карп ожидал своей очереди, обёрнутый плотной бумагой. Я даже успел поплавать и обсохнуть. Мервис принёс лукошко ягод, похожих на огромную голубую ежевику. Он внимательно оглядел пойманных рыб, даже тех, что варились в котелке, и начал что-то искать.

- Сверчок, – обратился он ко мне, почёсывая голову, – Я, кажется, забыл взять с собой каменную ступку, а она нам нынче необходима, видит Аркана. Тебе не сложно будет сходить вдоль берега и поискать подходящий камень? Продолговатый и гладкий?

Я кивнул и отправился на поиски. Не знаю, как долго я бродил, пиная камушки и наклоняясь рассмотреть те, что казались пригодными, но в лагерь я вернулся ещё до заката. Как говорят на юге, “летом часы дня длинны” – да, наверное, это было лето, а не осень. Когда я протянул мейстеру находку, на камень он посмотрел бегло, а вот меня оглядел так внимательно, что я невольно начал отряхиваться от прицепившихся к одежде веточек и засохших водорослей.

- Да, – сказал мне мейстер, – Это подойдёт, – он ещё раз осмотрел ступку и взвесил в руке, – Будто бы специально для меня сделана, а? Только отшлифовать немного...

Ступка сразу пошла в дело. Мейстер аккуратно, стараясь не расплескать ни капли, раздавил ягоды, добавил в ту же миску воды, затем домашней настойки из знакомой фляги, и, наконец, очень осторожно подлил чего-то, блестящего звёздами, из небольшого флакона. Получившуюся смесь он прикрыл платком: “пусть настоится до ночи”.

Пока солнце стояло достаточно высоко, мы ещё поплавали, а потом взялись за еду. Я слышал, будто знатным людям в Империи удаётся нанять особых поваров, колдовские умения которых могут придать любой пище вкус приготовленной в походе. Не знаю, правда ли это. Но мне не доводилось пробовать ничего лучше свежей горячей еды, приготовленной на живом огне посреди диких земель, после долгих часов утомительного пути.

Золото солнца налилось медью, тени стали синими и длинными. За задушевной беседой мы с Мервисом выпили по несколько глотков из его походной фляжки. Начинало холодать. Я взял плащ и накинул его поверх ученической робы. Тут мейстер окликнул меня:

- Луэллан, – сказал он тихо, – Я тебе никогда не говорил, и попрошу молчать об этом, особенно в Фоскаг. Здесь у меня есть небольшая лаборатория, вон в той стороне, – он махнул левой рукой вдоль берега, – Ты мог бы сходить и принести оттуда хрустальный графин?

- Хрустальный графин? – только и смог переспросить я.

- Да, графин. До лаборатории отсюда, кажется, шагов с тысячу, ты успеешь задолго до того, как сгустятся сумерки. Вон за теми огромными валунами должна быть.

Я присмотрелся туда, куда указывали украшенные перстнями пальцы мейстера. Никаких следов здания не было видно, но за валунами действительно можно было скрыть одноэтажный домик на пару-тройку комнат. С мейстера сталось бы завести себе лабораторию не только у озера, но и в других местах вокруг Фоскаг. Однако я бывал здесь не раз, и ни разу не видел домов.

- Учитель, не подумайте, что спорю с вами попусту, – ответил я, – Но не разумнее ли вам будет пойти туда? Вы знаете, где что лежит, у вас и ключи есть, должно быть.

- Эх, Лу! Моё тело не так молодо, как твоё, и на сегодня я уже находил достаточно. Ключи тебе не понадобятся. Открыть дверь просто, а кувшин стоит на самом видном месте. Если там его не окажется, обыщи закрытые полки.

Впервые на моей памяти мейстер ссылался на свой возраст, да и выносливости ему, сколько я видел, было не занимать. Но я кивнул и отправился в путь.

Помнится, этот путь был труднее, чем казалось на первый взгляд. Песок стал будто бы более мягким, я проваливался с каждым шагом. Береговая линия сильно петляла, тут и там приходилось обходить острые камни. Подул пронзительный ветер с севера, и я плотнее закутался в плащ, мыслями пытаясь вернуться к тёплому костру в лагере. Ветер поднял волны, и особенно большая волна разбилась о камень, окатив меня густым душем холодных брызг. Тучи закрыли солнце, и сумерки сгустились мгновенно, как только я добрался до указанных учителем валунов. Я повернул за них.

Одинокий скромный деревянный домик на сваях стоял прямо по правую руку от меня. Мой дом.

Я подошёл к двери. Ключа в кармане не оказалось, но я хорошо помнил, где лежит запасной – вот он, в щели прямо над лампой. В детстве мне никогда не удавалось дотянуться до него самостоятельно, приходилось брать лестницу или вскарабкаться так, чтобы можно было упереться ногами о подоконник. Дверь открылась без скрипа – ещё бы, ведь в таком месте, прямо посреди воды, замки нужно смазывать часто. Меня окатила волна того самого аромата, который всегда был слишком знаком, чтобы я мог описать его.

Было пусто, но уютно. Наши спальни были заперты, и я не стал их тревожить. Я трижды постучал по стене, чтобы лунная лампа осветила главную комнату, и огляделся в поисках кувшина. Вот же он, там, где и положено ему быть: стоит и сверкает, отражая в неровных хрустальных гранях свет, исходящий от портрета матери. Я ненадолго задержался, чтобы ещё полюбоваться на неё, изображённую любящей рукой отца в сиянии её потусторонней славы. Я бы остался и дольше, но вырвавшийся из туч последний луч солнца напомнил мне, что меня ждут на берегу. Взяв кувшин, я коснулся лица матери и поспешил – туда, в наш лагерь, где он ждал меня.

Дорога назад была намного легче. Порывистый северный ветер сменился ровным восточным, волны улеглись, тучи разлетелись. Песок под ногами менял цвет с розоватого на голубой, потом на синий. Над головой всё больше разворачивалась, с востока на запад, усыпанная звёздами скатерть. А впереди горел, с каждым шагом становясь чуть больше, наш костёр; вместе с ним с каждым шагом становилась всё больше и всё ближе фигура его – того, кто пришёл ко мне в тяжёлый час моей жизни, чтобы выручить, кто делился со мной мудростью и заботился обо мне так же, как когда-то, целую жизнь назад.

- Я же говорил, что ты успеешь до темноты, сынок! – приветствовал меня басовитый голос отца, – Садись поближе к огню, я сейчас.

- Я устроился у костра, ощущая тот же уют, что и в доме на сваях. Отец возился за спиной, переливая что-то в хрустальный кувшин, подарок моей матери.

- Готово, – с улыбкой, которую я услышал, он подошёл ко мне и передал кувшин, – Вот, наш семейный рецепт.

- Разве сегодня особенный день? – спросил я.

- Конечно! Ты забыл, что сегодня твой день рождения? Срединный день последнего месяца лета. До полуночи время ещё есть. Выпей, не забудь помянуть ту, что родила тебя на свет.

Я сделал это, и словно бы звёзды одарили меня своей силой вместе с глотком чудесного нектара.

- Жаль, что мамы нет с нами сегодня, – сказал я.

- Это печалит и меня, и её, поверь мне. Но ты понимаешь: даже поминая её имя, мы можем навлечь на неё беду. Пройдёт время...

-...и снова будет, как раньше, только спокойнее, лучше и ярче, – закончил я ту присказку, которую отец нередко повторял в последние пять лет.

- Так и будет! Теперь передай мне её кувшин. Желаю тебе, мой сын, Энрег, чтобы твой путь нёс в себе не больше несчастий, чем то необходимо, и куда больше радости, чем так было положено! – он тоже глотнул, а потом подошёл к озеру Брейдвидзее и угостил щедрым глотком и его – точнее, её.

- Это не обычный твой день рождения, Энрег. Сегодня ты достигаешь совершеннолетия. Твоя жизнь изменится, хотя я и не могу подсказать тебе, как именно. Рад бы, но мои слова разлетятся, как брызги волн. Лишь тебе предстоит познать эту мудрость. Но моё пожелание сегодня имеет особую силу.

- Спасибо, папа, – пробормотал я, кутаясь в плащ ещё больше и чувствуя, как усталость и тепло накрывают меня с головой, – А что...

***

Тогда закончилось моё обучение у мейстера Мервиса – в ту ночь я прошёл посвящение в третий круг волшебства.

Мервис никогда не рассказывал мне в подробностях, что случилось тогда. Я строил разные догадки, и, хотя некоторые из них впоследствии нашли свои подтверждения, до конца я не уверен и поныне. Мейстер лишь сказал, что я неотрывно глядел на звёзды, когда он нашёл меня. Якобы после этого он довёл меня до лагеря и уложил спать.

Я знаю, что это неправда. Я ясно видел у костра следы двух долго сидевших людей, и один след, поразительно похожий на мой, шёл прямо до моей палатки без сопровождения. Кувшин, который я принёс, стоял у костра, и напитка там оставалось совсем немного – разумеется, миска, которую мейстер настаивал до ночи, утром оказалась пуста. Тайком от Мервиса я сделал глоток и убедился, что вкус хорошо знаком мне; больше того, само тело подсказало мне, что вчера я пил это.

Однако ни имени, ни лица своих родителей я вспомнить не мог.

Глава 9. Экзамен в Авалоне.

В глубинном, истинном смысле моё обучение было завершено той ночью: ни один маг не может посвятить другого в четвёртый круг. Но в более прикладном, человеческом смысле мне предстояло провести у мейстера ещё некоторое время. Мы условились, что он отпустит меня в начале следующего лета, если за это время я смогу сдать экзамен перед Советом Провидцев. Мервис также дал понять, что будет разочарован, если я провалюсь.

Когда я спросил учителя, что именно мне стоит подготовить перед проверкой у Совета Провидцев, он лишь неопределённо пожал плечами и сказал мне “не лениться и не расслабляться, побольше читать, но не забывать и о практике”. Этот чрезмерно общий совет начал обретать более ясные очертания, когда на первый же вечер после уговора мейстер устроил мне допрос на тему того, чем именно я был занят. Он отчитал меня и за недостаточное время, уделённое чтению, и за то, что я не применил ни одного из своих заготовленных заклинаний, чтобы начать подготовку нового ритуала. Кроме того, Мервис кивком указал на мои молот и щит и намекнул, что практику с ними забрасывать не стоит: мол, Провидцы будут знать, у кого и где ты учился, и могут учесть это в проверке. Я и раньше дважды в неделю посещал тренировочные площадки, но после стал ходить туда через день.

Пожалуй, здесь стоит сделать небольшое отступление и сказать немного о Совете Провидцев. Они не слишком известны даже в Поднебесном Королевстве, а уж иноземцы и вовсе имеют о них порой самые странные представления.

Сложно подобрать подходящий аналог из Имперской жизни. Наверное, ближе всего будут жрецы Дивина, ипсилоса времени, которого тарквинианцы почитают богом судьбы. Как и в случае со жрецами Дивина, никто не обязан обращаться к ним за советом, но если уж обратились, то должны следовать ему до последней буквы. Однако различий между ними хватает!

Жрецы Дивина – это бродячие мудрецы, ведомые одними им ясными знамениями и не вмешивающиеся ни во что, покуда это не покажется им необходимым. Совет Провидцев – постоянная структура, и в ряде случаев обращаться к ним обязательно (например, именно они признают профессиональных волшебников, прошедших обучение в Аурмарке). В Совете всегда состоит 13 волшебников, они ищут новых членов только в случае смерти одного из них, и полагаются в этом на очень сложное и многоуровневое гадание, которое порой занимает годы. Известен случай, когда число Провидцев упало до семи – тем не менее, они не спешили найти новых членов Совета, чётко следуя традициям. Членство в Совете почётно, но отнимает мало времени: все Провидцы ведут обычную жизнь, и не имеют специальных привилегий. Они собираются в Авалоне, летающей столице нашего Поднебесного Королевства, только тогда, когда возникает на то нужда. К слову, для принятия экзамена юных волшебников достаточно всего троих членов Совета. Я не скажу тебе, читатель, скольких Провидцев увидел тогда я, и сколько начинающих волшебников и волшебниц сдавали экзамен вместе со мной.

Семь месяцев до экзамена, который был определён на середину весны, стали самыми напряжёнными за всё время в академии. Мейстер не уставал с успокаивающей улыбкой заверять меня, что я легко сдам экзамен – но нещадно гнал волховать и читать оккультные гримуары, стоило ему поймать меня за бездельем.

Сдаётся мне, он подговорил Рейвен помогать ему. В те месяцы у меня была ни к чему не обязывающая интрижка с Дориэль ван Хутевег, однокашницей Негодной, ставшей воспитательницей. После каждого визита Рейвен она с утроенным усердием отправляла меня на спарринги, и постоянно ставила против самых опасных соперников, или даже одного против двоих юных послушников. В те месяцы я ходил к лекарям так часто, что стал среди них притчей во языцех.

Примечательным выдался один день в последний месяц зимы, когда мейстер внезапно вызвал меня к себе, совсем как в старые добрые деньки, когда единственной моей заботой были его поручения.

- Сверчок, вот и ты! – Мервис вскочил из-за стола, едва я вошёл, и потёр руки. Лицо его сияло, – Кажется, я наконец-то сумел взломать ту твою тайну, что заняла меня с момента нашего знакомства.

- О чём вы, Мервис? – устало спросил я. Я как раз закончил серию воинских упражнений под пристрастным надзором Дориэль.

- О том, каким чудом ты, мой почти уже бывший ученик, умудрился тогда обойти мои защитные чары.

Насколько силы позволяли мне, я весь обратился во внимание.

- Каждый из нас, – так, слово в слово, он начал своё объяснение, – Мечтает обладать Даром. Быть “не таким как все”, но в хорошем смысле. К некоторым Тетраграмматон благоволит в этом пожелании, к другим нет. С тобой он решил пошутить.

Мервис рассказал мне, что я обладаю странной способностью притягивать маловероятные события, особенно те, что могут облегчить мою жизнь или отяготить её. Иными словами, и везение, и невезение в моей жизни проявляются ярче, чем в жизнях других людей. Он также сказал, что обнаружить подобную особенность крайне сложно, и только сочетание его профессии, связанной с постоянным наблюдением за током вероятностей, наша с ним постоянная близость и его личный интерес к этому делу помогли открыть тайну, которую он назвал Полем Невероятности.

Помнится, не одну неделю я провёл, свыкаясь с этой мыслью. Я искал подтверждения или опровержения, смотря по тому, преобладало во мне очарование этим даром или страх перед ним. Я видел знаки в каждой повседневной мелочи. Повар, раздавая суп в столовой, налил мне чуть гуще, чем обычно? Ворона разбудила на самом рассвете, а после я не смог уснуть?

Я стал столь нервозен, что как-то раз Дориэль, которую я в очередной раз разбудил посреди ночи после кошмарного сна, любезно предложила заехать мне по челюсти, чтобы на какое-то время гарантированно исцелить от “плохой удачи”. Этот короткой ночной разговор очень помог мне.

Время шло, и день экзамена приближался. Настал однажды и тот день, когда мне предстояло отправиться навстречу испытанию. Поутру Дориэль, хоть мы с ней и держали достаточную дистанцию, подарила мне собственноручно выкованный амулет в виде звезды и повелела носить его в нагрудном кармане. Днём я попрощался со всеми своими приятелями и друзьями среди учеников, и услышал куда больше добрых слов, чем мог ожидать. В середине дня, сразу после обеда, мы встретились с мейстером.

- Ты уже почти настолько не мой ученик, Лу, что мне сложно бывает найти правильный тон для разговора с тобой, – внезапно откровенно сказал мне Мервис.

- Мне кажется, я понимаю вас, учитель.

- Конечно понимаешь: ты завёл себе целый выводок учеников, – улыбнулся он, – Но речь не об этом. Во-первых, – очень торжественно и серьёзно сказал он, – Ты – мой первый ученик. Прости меня, если где-то я был неопытен. Я уверен, что ты справишься с заданием Провидцев. В конце концов, они смотрят больше на талант и внутреннюю дисциплину, а не на мастерство; а тебе и первого, и второго не занимать. Но я боюсь за тебя. Я хочу быть больше чем уверен, что ты справишься – кто знает, как повернётся это твоё Поле? Кроме того, после экзамена тебе предстоит отправиться в Империю, как мы с тобой говорили, а там шанса на пересдачу не будет.

Я искренне поблагодарил мейстера, сказав, что он – лучший учитель, какого мне доводилось знать.

- Вот что ещё я хотел сказать тебе. Помнишь, мы говорили об этом Поле Невероятности?

- Как я мог забыть! Я дни напролёт об этом думал!

- Хм? – недоверчиво взглянул на меня мейстер, а потом внезапно рассмеялся, – Да, конечно, как же ещё! Как бы я сам реагировал, услышь такое от наставников из Жемчужного Университета! Конечно, ты много думал об этом, – сочувственно продолжил он, положив мне руку на плечо, – Так вот, я тоже много думал о нём. Я предупреждаю тебя: не оставайся в Авалоне больше, чем необходимо.

Мервис напомнил мне, что Авалон полон сложнейших чар и механизмов. Мало того, что с моим Полем Невероятности я просто могу однажды очень неудачно оступиться и улететь вниз – в худшем случае Поле вступит в резонанс с чарами столицы, и тогда вместе со мной может погибнуть немало невинных людей. Кроме того, он рассчитал, что безопаснее всего мне будет телепортироваться не прямо в Авалон, а в какой-нибудь городок на пути его следования, и вверх пониматься уже на воздушном пароме.

Я от всей души поблагодарил мейстера, собрал свои вещи и отправился в путь – сначала в уже знакомый Гверринг, потом на перекладных до ближайшего центра телепортации. По странной шутке судьбы меня вёз тот же извозчик, который несколько лет назад отвозил среди ночи Айдреда. После нашего с Айдредом спешного отъезда в Гверринге поднялся переполох, и добрых часов шесть, пока мы не добрались до центра телепортации, извозчик донимал меня шутками насчёт того, что я похитил на этот раз.

Из телепортационного центра, расположенного на холме посреди озера рядом со столицей нашей бергмарки, я попал в один из городков, находившихся на пути следования Авалона. Телепортация прошла очень быстро, и целые сутки я провёл среди обширных пшеничных полей в городе, населённом почти исключительно Детьми Земли: весьма неразговорчивой публикой, поглощённой своими бытовыми вопросами. Почти все спутники разъехались дальше, и прибытия Авалона ожидало, кроме меня, только одно семейство Детей Камня.

Их было семеро – пятеро детей и их родители. Далеко не каждый Дитя Камня находит себе пару, но если это происходит, то, как говорят острые языки, такая пара становится поистине плодовитой.

Со мной говорили мать семейства ван Лёйкехтен, самый старший сын и, в весьма своеобразной манере, самая младшая дочь. По словам матери и сына, отцу я не понравился, или он просто не привык ко мне, а остальные дети пока ещё слишком хотели общаться с камнями, чтобы реагировать на других людей. Самая младшая, с кожей цвета извести и глазами, похожими на сапфиры, не делала различий между людьми и камнями, поэтому говорила со мной так же активно, как и с каменными чашками или каменным полом в нашей таверне. Определить, к кому именно она обращалось, было почти невозможно – и это было жутковато.

Старший сын, который, по словам матери, был “прирождённым дипломатом”, начал с того, что без спросу ощупал мой нос, после чего объявил меня “крутым как вершина”, представился Артуром и стал расспрашивать меня о моей жизни и рассказывать о своей. Его кожа была белой, как прожилки мрамора, а глаза походили на живые рубины, даже зрачки казались красноватыми. Свои снежно-белые волосы он стриг очень коротко, они едва закрывали его уши. Как и многие другие Дети Камня, он был весьма полным человеком. То и дело он невротически моргал и начинал неистово осматривать всё окружающее: в ответ на прямой вопрос он поведал мне, что в первую очередь статуи, но также в принципе любые обработанные людьми камни, могут двигаться, чтобы отомстить тем, кто выразил не их внутреннюю истинную форму, а навязал им свои желания. Он был уверен, что в таверне есть как минимум пять недовольных камней.

Несмотря на свою чудаковатость, Артур показался мне интересным и весьма приятным собеседником, а также очень проницательным и наблюдательным человеком. За короткое время он сумел понять обо мне и моей истории куда больше, чем я сказал ему, и куда как больше, чем смогли бы за то же время угадать многие другие знакомые мне люди. Артур оставил мне тогда свой адрес для писем и сообщений.

К полудню следующего дня мы с семьёй ван Лёйкехтен, а также со многими другими путешественниками, остановившимся в иных местах неподалёку или вовсе прибывшими только сейчас, заняли свою очередь у пункта старта воздушного парома. Строители спешно собирали причал из деталей, которые им накануне отправили службы Авалона. Когда солнце достигло полудня, с неба раздался гулкий, мелодичный зов горна. Из-за неровных облаков до самой земли моментально протянулся толстенный канат, и я видел, что удержание его в таком состоянии требует изрядного напряжения сил волшебников, отвечавших за причал. Облака скрывали от нас Авалон, но все понимали, что столица сейчас висит прямо над нами.

- Много сверху, много! – лепетала младшая сестра Артура, играя своими странными игрушками, – Тогда – бам! Камень сверху – бам! На Артурика, – Артурик был её любимой игрушкой, остовом куклы, украшенным приклеенными на голову маленькими гранитами, – Ай, говорит Артурик, ай, ты что это? Я упал, – другим голосом, за “небесный камень”, ответила сестра, – Извини. Зачем так падаешь, Артурик спрашивает. Ну потому что нам там тесно, – рассмеялась маленькая девочка, – Тогда мы к тебе пойдём, всей семьёй, – снова Артурик, – Ну тогда я чай приготовлю, – снова небесный камень, – И пирог не забудь, моей сестричке младшей, взрослой, очень большой, пожалуйста с клубникой!

БАМ! С сотрясающим кости грохотом приземлился шаттл воздушного парома. Я был почти оглушён. Только что я слушал маленькую сапфироглазую Дитя Камня, и вот через мгновение я уже ничего не слышу, а потоки ветра так сильны, что я еле стою на ногах. Я знал, что Авалон добавлял в свои запасы сил энергию падения шаттлов: в этот раз что-то явно пошло не так.

- Многоуважаемые подданные Поднебесного Королевства, а также дорогие гости! – раздался громкий голос над полем приземления, – Примите глубочайшие извинения! Произошёл технический сбой, мы молимся, чтобы наше неправильное приземление не причинило вреда ни вашему здоровью, ни вашим планам! Лекари уже спешат, если среди вас есть раненые. Подъём, как и последующий спуск, будут для вас даром, как и помощь лекарей. Ещё раз, примите наши извинения!

Меня прошиб холодный пот. Допустим, это было Поле Невероятности. Мейстер предупреждал меня, что оно воздействует не слишком часто. Но что, если оно сработает во время подъёма шаттла? Да, мейстер рассчитал, и его расчёты были убедительными: самым опасным вариантом перемещения в Авалон была прямая телепортация. Что, если силу правды обретёт та самая маленькая вероятность, которая предупреждала против путешествия воздушным паромом?

- Не беспокойтесь, – услышал я голос госпожи ван Лёйкехтен, успокаивающей свою многочисленную семью, – Шаттл – самый надёжный способ пути наверх. Если он вдруг и сорвётся, то сработают эфирные тормоза. Если не помогут и они, то шаттл выпустит парашюты, а мастера телепортации из команды Авалона начнут выцеплять нас по одному, и гранитно перекатывать прямо в центр города. Ещё и скоростные баллоны с самыми лихими Детьми Ветра отправят на перехват. Всё будет сланцево мягко!

Мне оставалось только поверить убедительным низким интонациям матери Артура, логичным вычислениям мейстера Мервиса, и унять собственное тревожное сердце.

Доводилось ли тебе, читатель, бывать в Авалоне? Подниматься туда с помощью шаттла-парома или дирижабля? Если да, то ты очень хорошо понимаешь, о чём я хочу рассказать. Если нет – я постараюсь описать, но имей ввиду, читатель, что ни одно описание и близко не передаст всей той гаммы впечатлений, что испытывает путешественник. Если ты ещё не бывал в Авалоне, то послушай мой совет. Отмени все свои путешествия. Отложи денег или накопи услуг, если это требуется, и просто отправляйся в Авалон. Только, заклинаю тебя, не телепортируйся ни туда, ни оттуда – воспользуйся воздушным паромом или дирижаблем. Это, кстати, обойдётся тебе намного дешевле. (Есть ещё одно преимущество путешествия шаттлом или дирижаблем перед телепортацией: воздух в Авалоне более разреженный, чем на земле, и здесь нужно иначе дышать; шаттлы и дирижабли постепенно меняют атмосферу в салоне, чтобы подготовить гостей, а вот телепортировавшиеся иногда попадают к лекарям в первые же минуты пребывания в столице.)

Случалось ли тебе, читатель, быстро вспрыгнуть на лошадь? Или бегом взбежать на самый верх дозорной башни, из тех, в которых наблюдательные окна расположены через каждые два шага пути? Может быть, ты даже вспомнишь то чувство, которое возникает, когда отец сажает тебя, малыша, себе на плечи?

Всё это – ничто перед подъёмом в Авалон так же, как наблюдение с самой высокой башни на самой высокой горе в твоём городе ничто в сравнении с тем видом, что открывается из Авалона.

Земля уходит из-под ног так быстро, словно потоки пламени несут тебя ввысь, а небеса приближаются столь стремительно, что подходящей метафоры мне и найти. Корпус шаттлов воздушного парома сделан из прозрачного металлокристалла, и ты видишь всё вокруг себя, под собой и над собой, всё время подъёма; а поднимаются шаттлы споро, да не даст мне солгать Эутайн! Поначалу ты видишь внизу здания, затем некое подобие карты города, а дальше карта города превращается в зрелище столь абстрактное, что ты мог бы смотреть на него с восторгом и изумлением, не повергай тебя в ужас осознание того, насколько высоко ты поднялся. Небо становится ближе, хоть и остаётся столь же недостижимым.

Потом ты начинаешь подниматься под облака, и вот они уже вокруг тебя, и ты видишь только густую стену неразлившегося дождя. Через бесконечно долгие – минуты? секунды? – движения вверх сквозь плотный, под стать камню, туман, ты видишь, наконец, как облака оказываются *внизу*. Это непередаваемое ощущение. Если глядеть на них сверху, они кажутся пуховыми подушками, но не дай зрению обмануть тебя: они бесплотны, ты упадёшь сквозь них быстрее, чем успеешь сосчитать “раз-два”. А над тобой, над облаками!

Здесь нераздельно царствует Солнце. Над облаками не бывает непогоды. Над облаками парят лишь редкие дирижабли – и Авалон, сияющая столица Поднебесного Королевства.

Я никогда в жизни не видел города прекраснее Авалона. Я не верю, что другой город может быть прекраснее. Бескрайний купол цвета глубочайшей синевы простирается вокруг и вверх, насколько видит глаз. Бесчисленные здания и сады города, расположенные умелыми руками архитекторов так, чтобы никто не страдал от избытка тени, отвечают взгляду чистейшими из возможных цветов. Мудрые инженеры в совместной работе с художниками создали вращающиеся механизмы, поддерживающие город в небесах, столь совершенными, что они кажутся произведениями искусства. У меня нет слов, чтобы описать красоту этого города.

Здесь я провёл неделю, ожидая экзамена, и эту неделю я провёл словно во сне. Возможно, однажды я, или кто-либо из моих братьев по Кюнстеринг, сможем найти средство, которое будет подавлять моё Поле Невероятности в Авалоне. Возможно, тогда я смогу прожить в этом городе чудес достаточно долго, чтобы проникнуться цинизмом местных жителей, и научиться жаловаться на излишне ослепляющее сияние, на безжалостное солнце, вынуждающее людей с более деликатной кожей вести ночной образ жизни, на яростные ветра, грозящие скинуть в бездну тех, кто недостаточно проворен, чтобы при особенно сильных порывах ухватиться за расположенные повсюду поручни. Но пока мне приходится сдерживаться, чтобы не начистить лицо тем авалонцам, которые жалуются мне на свой город.

Клятвы, куда более могущественные, чем те, что запрещают мне говорить о некоторых деталях жизни в Фоскаг, не позволяют даже намекнуть об особенностях и природе Экзамена. Я не могу поведать тебе, читатель, лёгким он был или сложным. Мы сохраним его в тайне.

Скажу лишь, что когда я вернулся в академию Ордена Рыцарей Ледяной Перчатки фок Скаггена, погода была по сезону солнечной и тёплой. Я прошёл экзамен. Меня встречали мейстер, Негодная (ей пришлось рискнуть, схитрив с очередным заданием, чтобы встретить меня – я чувствовал себя очень неловко, вручая ей всего лишь обычный сувенир из Авалона), Дориэль и многие мои друзья и приятели; даже Фейсингу с моими братьями приехала для такой встречи. Я на радостях объявил тогда о большом празднике за мой счёт. На этот праздник пошла ощутимая часть премии, которую дал мне Совет Провидцев после прохождения экзамена, но радость близких возместила расходы сторицей.

Глава 10. Встречи и разлуки.

После праздника моя жизнь вновь изменилась, хотя я сумел отрицать это вплоть до самого начала лета. На второй день лета я проснулся в своей комнате в покоях мейстера Мервиса от громкого шума. Прислушавшись, я понял, что кто-то перетаскивает большие тюки. Я попробовал заснуть снова, но странная подспудная тревога мешала мне. Ещё полчаса я ворочался в постели, как внезапно двери в мою комнату распахнулись, и за ними стояли Ивовый и ещё один дух, нежить, здоровенный, как фамильный шкаф – я опознал его как драуга, духа, любимого извозчиками, грузчиками и фермерами.

- Изволь вставать, друг хозяина, – прошелестел Ивовый, – Ибо его повелением мы выносим твои ценные вещи наружу, да.

Я пошёл прямо к мейстеру.

- Да, Лу, время пришло, – ответил мне Мервис, – Ты закончил своё обучение, как мы и условились.

- Но... учитель...

- Нет-нет! Я больше не учитель тебе. Я научил тебя всему, что мог. Посмотри хоть на свой знак Взаимных Спиралей. Каким металлом он сработан?

- Платиной, учи... мейстер.

- Точно. Как и мой.

- Куда они, – я неопределённо махнул рукой, – Несут мои вещи?

- Недалеко, не пугайся. Всего лишь в одну из комнат Орденской таверны. В твою любимую, кстати!

- И как долго я могу оставаться там? – упавшим голосом спросил я.

- Формально, – задумался Мервис, – Время не оговорено. Но хорошо бы освободить номер через месяц, да, вот тогда Эутайн улыбнулся бы тебе.

- Но, Мервис – что мне делать теперь?

- Так мы ведь не раз говорили об этом, разве нет?

Мейстер опять был прав. Мы много говорили об этом.

- Ты же начал устраивать себе детективное агентство в Империи, верно?

- Признаться...

- Благие Небеса!

Мейстер отправил меня за кофе. Потом за вторым, уже для меня – видно, мой подавленный вид смягчил его сердце. Потом за пергаментом. Через два часа, когда мы оба уже выпили достаточно кофе, а все мои пожитки (весьма многочисленные, должен сказать, учитывая алхимический набор и начавшую собираться коллекцию диковин) переместились во временное жилище, мейстер театральным жестом кинул на стол передо мной пергамент и патетически произнёс:

- Тяжко бремя наставника, сердцем прикипевшего к ученику! Вот здесь рекомендательное письмо графу Таннор, из города Таннор, владельцу провинции Таннор, что на границе между Аурмарком и Империей, к крайнему юго-востоку от нас. Посмотри и скажи, есть ли что мне дополнить.

Я пробежал глазами письмо и благодарно уставился на бывшего учителя. Кажется, я раз десять ему поклонился – он даже остановил меня и сказал оставить эти манерные излишества для Юга. Память подсказывает мне, что я ныл тогда у Мервиса куда больше, чем то было достойно.

Через три дня я и сам написал письмо графу Таннор, а в ожидании ответа отправился в долину Розен, где продолжали жить мои приёмные родители, братья и сестра. Я знал, что дела, подобные моему, делаются в Империи неспешно.

***

Странно вновь оказаться в доме, который успел стать чужим, но столь густо пронизан воспоминаниями. Странно было общаться с братьями и сестрой: они стремительно выросли, и только иногда в отдельных жестах, словах, привычках проявлялись те самые Парсифаль, Урсула и Эйрекк, которых я знал когда-то. Видно было, что и им нелегко даётся новое соседство: о братце Лу они успели позабыть, а мейстер Луэллан был им совсем не знаком. Чуть легче далось нам воссоединение с Эрхеймсом и Фейсингу. Отец и вовсе старался быть приветливым и дружелюбным: видно было, что он давно забыл о своей обиде, но помнил о ссоре при последней встрече, и старался доказать нам обоим, что она осталась в глубоком прошлом. В его манерах не было притворства – только усилия того, кто не привык проявлять лучшие стороны своего сердца.

Теперь и я намного лучше понимал, почему в своё время они обрекли меня на тяжёлые годы в Фоскаг.

Всю свою жизнь они боялись, что я, их сын, но не родной, стану чужим – сначала им, а потом, когда Небеса благоволили их рождением собственных детей, стали бояться, что я стану чуждым другим детям. Они хотели уберечь семью от этого горя. Они принимали меня и мои странности, покуда это вписывалось в их представления о нормальном; однако когда им стало очевидно, что я могу общаться с духами напрямую, это пробудило в них страх. Они постарались убедиться, что страх имеет под собой основание, что та встреча со Старым Вязом не была случайностью – и, убедившись, позволили страху овладеть ими.

Тогда они решили сделать то, что, как им казалось, помогло бы сохранить семью: дать мне то воспитание, которое максимально сгладит мои странности и “приземлит” характер – воспитание в академии рыцарей. Но, как это нередко случается, попав под власть страха, люди лишь способствуют его осуществлению: именно обучение в академии, такое болезненное для меня, действительно расстроило наши отношения. Я не мог не возложить ответственность за эти бессмысленные терзания на Эрхеймса и Фейсингу, а, раз возложив её, не мог перестать винить их. Нельзя сохранять свою целость и одобрять неоправданное насилие над собой, а я смог сохранить и отстоять себя в академии. Так родители завершили путь, начатый ими в день судьбоносного торжественного семейного заседания: после него я стал чужим для своих родных, а после первых годов обучения мои родные стали чужими для меня. Много лет я не хотел знать ни об их радостях, ни об их бедах.

Теперь период отстранения подходил к концу. Эрхеймс и Фейсингу осознали свою ошибку – а я смог понять те добрые намерения, что лежали за ней. Мы вновь учились быть близкими, делиться радостями и горем.

Как оказалось, Парсифаль завидовал мне – он сам хотел попасть в академию Рыцарей, однако возможности родителей были ограничены. Мне пришлось не одну ночь провести с ним за камином, рассказывая гордому Сыну Ветра о том, как ломает личность подобное образование, прежде, чем он начал понимать оборотную сторону судьбы послушника. Он заканчивал обучение в обобщённой высшей школе и много занимался боевыми искусствами. Выслушав мои истории об Орденах, Парсифаль стал задумываться о карьере искателя приключений.

Эйрекк всегда был самым лёгким в общении изо всех нас. Когда первый шок от нового человека в его жизни прошёл, он очень помог всей семье снова стать единым целым. Эйрекк умеет одним словом, иногда всего лишь одной улыбкой погасить конфликт в зародыше. Он готовился стать целителем, и мы с ним провели немало часов в лаборатории, возясь с моим алхимическим набором. Я узнал от младшего брата много нового, ведь его интерес к созданию зелий и изучению свойств материи был куда глубже моего – но и образование у мейстера помогло мне открыть глаза Эйрекку на некоторые важные принципы.

Урсула, которая оказалась талантливой заклинательницей духов, долго не могла решиться посвятить себя этому ремеслу. Мой пример пугал её, и, увы, не без оснований. Она долго скрывала от Эрхеймса и даже от Фейсингу, что тоже могла видеть духов, хоть и не так, как я. Урсула была смышлёной, и родители поначалу мечтали о том, что она, как и положено талантливой и амбициозной девочке, сделает карьеру политика и пойдёт сначала в местный Тинг, затем Альтинг всей марки, а потом, если судьба будет благоприятна, выиграет выборы и в сам Аустаг. Но, хоть политические науки и давались ей относительно легко, по-настоящему выстраивание взаимодействия между людьми никогда не занимало Урсулу. Только через год после того, как я начал учиться у мейстера, и его хвалебные письма в мой адрес заметно смягчили Эрхеймса, она решилась открыться родителям и поступила в обучение к местному спиритисту. Мы с ней в те месяцы часто ходили по лесам, пытаясь найти странных путников и вступая с ними в долгие разговоры – но заходить слишком глубоко мы не рисковали, ведь далеко не все духи питают тёплые чувства к людям, даже к тем, кто несёт в себе Наследные Дары.

***

Первый ответ от его светлости графа Таннор пришёл ещё в конце первого месяца лета. Секретарь его светлости заверял меня в самом добром расположении своего повелителя и засыпал рядом вопросов, не имевших большого значения – как я знал благодаря урокам культурологии, это было добрым знаком, говорящем о том, что моё письмо заинтересовало графа и он иногда даже вспоминает обо мне.

После двух месяцев переписки, аккурат под новый год мне соизволил ответить лично граф. Его светлость довольно прямо спросил меня, чем именно я планирую заниматься в качестве детектива в его землях, и какого рода содействие нужно от него. Помню, тогда я не спал целую ночь, раз за разом переписывая свой ответ. Нужно было одновременно быть кратким, изящно вежливым и предельно конкретным. Больше того, затягивать с ответом было бы вопиющим неуважением. Сумев наконец связать слова в таком порядке, который казался мне по крайней мере не ужасным, я ждал ответа графа как на иголках.

Весь первый месяц осени я заглядывал на почту каждый день. На второй месяц я стал ходить туда раз в неделю, а к началу третьего практически убедил себя, что делу конец: должно быть, что-то в моём письме задело гордого аристократа, и он счёл дальнейшее общение невозможным. Я собирался с силами, чтобы доложить мейстеру о провале и просить дальнейшего совета. Меня несколько развлекла свадьба Парвина и Малой Ёлки: выждав положенный срок траура, они прислали мне приглашение, и почти неделю я гостил у них, вспоминая деньки в академии в компании старых приятелей.

Но первый снег, выпавший в том году необычно поздно, чуть ли не в самом конце осени, принёс с собой удивительного гостя. Меня разбудил тогда громкий стук в дверь и звонкий голос Эйрекка:

- Вставай, братец Лу! Вставай скорее!

- Что такое, Рейк? – сонно спросил я, – Сейчас же ещё утро...

- Вставай, и оденься поторжественнее. Быстрей!

Брату удалось убедить меня, что дело спешное, так что я быстро умылся и облачился в официальную мантию волшебника, которую сшили для меня ещё в Авалоне. Я слышал, что Эйрекк пробежал по всему спальному коридору и разбудил всех домочадцев. Не дожидаясь, пока поднимутся остальные, я спустился в гостиную.

В самом уютном кресле, вытянув длинные ноги поближе к огню, сидел регулиец, одетый так пышно, словно поставил себе целью совместить в своём костюме все самые яркие цвета. Услышав меня, он моментально вскочил и склонился в столь сложном и грациозном поклоне, что я не нашёлся, как ответить ему.

- Я так полагаю, – сияя белоснежными клыками, приветствовал меня нежданный гость, – Вы – это уважаемый мейстер Луэллан?

- Так и есть.

- Счастлив нашей встрече! Меня зовут Феранк Везери, и, благоволением великих богов, я служу персональным курьером его светлости графа Таннор. Мой сьер повелел передать вам это письмо лично в руки.

Не веря своему счастью и не слыша родственников, постепенно собиравшихся у меня за спиной, я подошёл к курьеру и взял огромный конверт, расшитый бархатом и украшенный гигантским гербом дома Таннор. Я аккуратно надломил печать и осторожно извлёк пергамент. Гостиная моментально наполнилась тяжёлым цветочным ароматом.

“Мейстер Луэллан”, гласило письмо, “Я обдумал ваше предложение. С учётом прекрасной репутации вашего учителя, а также тех добрых слов, которыми он не постеснялся наградить вас, и взвесив ситуацию в столице моего графства, я рад сообщить вам, что охотно принимаю вашу службу. Этим письмом я даю вам позволение на открытие детективного агентства, и наделяю вас, после принесения присяги, всеми правами гражданина города Таннор. С учётом Пакта Братской Любви, установленного Его Божественным Величеством Императором и его величеством королём Аурмарка Галахадом II, эта присяга не потребует отказываться от подданства, что досталось вам по праву рождения.

Писано 21 числа месяца аркания, в 323-й год Пятой Династии, по прямому указанию

Его светлости графа Таннор, владельца от имени Империи провинции Таннор”

Мне пришлось выпить не меньше двух чашек кофе, чтобы с помощью родных собраться с силами и написать достойный ответ на месте. Курьер Феранк терпеливо ждал, освещая гостиную своей чужестранной улыбкой и то и дело оправляя роскошные усы. По многочисленным просьбам Фейсингу он согласился остаться у нас на завтрак, продлившийся в итоге до полудня, и развлекал всю семью историями о придворной жизни в графстве.

***

Так и получилось, что уже через неделю я, попрощавшись со вновь обретённой семьёй, оказался на выходе из телепортационного центра города Таннор, столице одноименного графства.

Глава 11. Город Таннор.

Было непросто привыкнуть к новому окружению. Города Империи, их население, архитектура, темп и стиль жизни – всё было иначе, чем в Поднебесном Королевстве.

Город Таннор был очень тесен. Дома здесь старались стать повыше, четыре этажа не редкость, а один недавно построенный доходный дом, в котором я чуть было не поселился на первое время, и вовсе был восьмиэтажной громадиной. Дома жались друг к другу так плотно, что стены большинства из них соприкасались, и для того, чтобы перейти из одного конца города в другой, приходилось изрядно поплутать по улицам, порой таким узким, что там не смогла бы проехать даже двуколка. Немудрено, что в части города лошади и иной крупный тягловый скот были вовсе запрещены.

Я прибыл в город зимой, и меня сразу поразил густой и стойкий запах сажи. Многочисленные трубы жилых домов дымились, и я не сразу понял, что причиной были не странные обычаи местных, а прагматичный вопрос выживания: во всём городе, столице графства, не было электричества! В Аурмарке я много слышал о строящихся в Империи электростанциях, но не понимал, насколько новой и редкой для них была эта технология. Уличное освещение было только на главных проспектах – использовались древние газовые фонари, которые в Поднебесном Королевстве применялись изредка, больше для атмосферы и эстетики старины. В узкие неосвещённые переулки после захода солнца жители не рисковали заходить иначе как группами, а припозднившийся одинокий путник скорее заночевал бы в гостях или в таверне.

Дома были удивительно похожи друг на друга. В Аурмарке каждый дом отражает характер и привычки своих хозяев, а здесь правила диктовала суровая экономия пространства, и различия были скорее декоративны. Но как раз на декорации тут не скупились! Обеспеченные граждане красили выходящие на улицу стены своих домов вызывающе ярко, заказывали самые причудливые статуэтки и оконные рамы, а двери тут и вовсе казались произведениями искусства – так богато их обивали металлическими узорами, порой изображавшими целые сцены. Однажды я минут пять стоял перед дверью, металл на которой открывал зрителям удивительно пикантную картину. Почти над каждой дверью здесь закрепляли статуи богов, богоизбранных или какие-то амулеты на удачу и для защиты от сглаза, иногда всё вышеперечисленное вместе. Особой популярностью пользовалась статуэтка в виде полуобнажённой женщины, которую называли Гвергина Салот. «Полуобнажённая» она, к слову, вполне буквально: её правая половина была прикрыта целомудренным платьем, а вот левая – полностью нага. Кто-то говорил, что Гвергина является одной из Непризнанных Богоравных, кто-то почитал её как малую богиню, отвечавшую сразу и за безопасность дома, и за радость его обитателей. И как же много замков было на дверях горожан!

Не сразу я понял, что было причиной этих отличий; но, раз поняв, уже не мог избавиться от знания.

Городом владел страх. Страх перед внешним врагом заставлял горожан ужиматься, старясь всеми силами разместиться под защитой крепостных стен. Страх перед соседями и случайными прохожими вынуждал их укреплять двери и ставить на них новые и новые замки. Страх перед дурной судьбой или недобрыми чарами подталкивал их искать сверхъественной защиты у всего, что давало хотя бы тень надежды, вплоть до самых странных суеверий. Например, многие уличные торговцы три раза потирали последнюю из монет, которыми расплачивались с ними, и первую из тех, которые отдавали сами. Почти все замужние женщины избегали носить синее по четвергам, зато обязательно надевали хотя бы одну синюю деталь в костюме в последний день месяца – считалось, что так они защитятся от измен.

Страх менял поведение граждан. Почти каждый мужчина здесь носил при себе оружие – как я вскорости узнал, Империя проводит очень чёткое разделение между “гражданским” и “боевым” оружием: ношение первого чуть ли не поощряется, а вот ношение второго, напротив, зачастую требует особых условий и всегда заставляет людей вокруг нервничать. Мне пришлось буквально в первый же день купить себе кулачный щит, баклер, потому что мой щит здесь считался боевым. За каждым поворотом можно было найти практикующего гадателя – от обвешанного дешёвыми самодельными амулетами уличного оборванца, обещающего приманить удачу за пару медяков, до одетого в шелка и бархат хозяина роскошного салона, требующего не меньше золотого за сеанс: страх за своё будущее заставлял граждан щедро платить тем, кто давал им хотя бы иллюзию контроля. Разнообразные храмы великих богов всегда были полны страждущих, а капища и отдельные уличные алтари малых богов и богоравных редко простаивали без подношений – и только самые отчаянные воры и нищие решались на святотатственные кражи.

Второй госпожой душ горожан была жадность. Я знал об этом теоретически, но видеть воочию, какие страсти разгорались тут за металлические кругляшки, было очень странно и поначалу даже страшно: некоторые торговались так истово, будто на кону был не лишний медяк, а сама их жизнь или бессмертная искра. Горожане также очень внимательно следили за внешними признаками богатства. Своими одеждами они старались показать достаточно богатства, чтобы убедить торговцев иметь с ними дела и не бояться отпускать товары в кредит, но не слишком много, чтобы торговцы не стали пытаться сорвать с них лишних денег, и чтобы не провоцировать карманников.

Наконец, третьей повелительницей сердец здесь была гордость. Даже те, кто пытался выглядеть победнее, хотели запомниться каждому прохожему, выделиться на фоне остальных. Первые дни мой разум отказывался принимать происходящее за рядовые будни – всё казалось огромным карнавалом. Лавки цирюльников, куафёров и парикмахеров, клиники косметологов, маникюрные салоны встречались тут на каждом шагу, и неизменно были заняты посетителями; не говоря уже о портных, ювелирах, сапожниках, шляпниках, красильщиках и прочих, и прочих. Банные дома встречались очень часто, хотя вскоре я узнал, что туда ходят не только за мытьём. Я много слышал о поединках чести, популярных в Империи, и был почти раздосадован, что не застал ни одной уличной дуэли: много позже, узнав о внутренних различиях между регулийскими культурами, я понял причину, по которой они не были в ходу в столице графства.

Наполненные столькими противоречащими друг другу чувствами, горожане действовали быстро, делали много, но не всегда в должной мере продуманно. Опять же – после я узнал, что, по регулийским меркам, жители этого графства были неспешными, склонными к планированию и задумчивости; но после моей родины всё это напоминало странную смесь театра и бурного водоворота.

Не только регулийцы населяли город Таннор. Моих соотечественников тут почти не было, зато низкорослых веендра было, кажется, лишь немногим меньше, чем собственно регулийцев. То и дело в толпе попадалась группы эйров – те обычно держались здесь друг друга – встречались и колоритные йиванги, и великаны трауммцы, и северные кочевники; клянусь, несколько раз я видел даже синеволосых темнокожих оссильвийцев. Но все, кто попадал в этот город, приучались жить и двигаться в его темпе.

***

В первый же день по прибытию я добрался ко двору графа, торжественно принёс присягу и получил патент на открытие детективного агентства. Где-то неделю я искал подходящий для аренды дом – подешевле, но не слишком далеко от главных улиц, чтобы сама моя вывеска бросалась в глаза и могла привлекать клиентов: “Мейстер Луэллан, детектив-волшебник”

Теперь, когда я знаю об Империи и обычаях её жителей намного больше, я понимаю, какую роль сыграло покровительство графа. Работа детектива – из тех, в которых крайне важна репутация. Факт личных связей, большого знакомства с городом и самыми разными группами его жителей, тоже имеет огромное значение.

Если бы граф не бросил небрежно, принимая мою присягу, что ценит мои таланты – ставлю свою руку против луковицы, как говорят регулийцы, что никто не пришёл бы ко мне и за целый месяц. Но слово графа обладает особой силой. Как камень, брошенный в воду, оно расходится кругами по всем его близким подданным. Многие амбициозные придворные воспринимают его слово как намёк на то, каким именно образом можно угодить его светлости.

Одного лишь слова графа было бы достаточно для того, чтобы бизнес куафёра или портного расцвёл в считанные недели; но не бизнес частного детектива. Тем более детектива из народа, прославленного своими чудачествами и оторванностью от жизни. Когда мы с мейстером строили планы, мы слишком плохо понимали как особенности работы детектива в Империи, так и те стереотипы, с которыми нас ассоциировали. Южане приписывают нам особую мудрость в том, что касается сверхъестественного, но считают полными профанами в более земных делах – а от детектива здесь ждут в первую очередь мирской осведомлённости и хитрости. Тем не менее, первое дело, которое помогло мне заложить фундамент своей репутации детектива, попало ко мне во многом именно потому, что я был родом из Аурмарка.

Тогда шёл, если я верно помню, всего лишь третий или четвёртый день моей работы. Я помню, что как раз закончил оформление подписки на доставку угля и вновь принялся разбирать свой багаж – всё главное я уже разместил, и был занят украшением полок в приёмной, выставлял на них разные накопившиеся у меня диковины для ритуалов. Я был так погружён в дело, или ещё настолько не привык к шуму Таннора, что не услышал колокольчик у двери.

- Кхм! – раздался громкий кашель за моей спиной.

Я обернулся. Передо мной стоял необычный юный регулиец. Он был невысоким, почти на голову ниже меня, и очевидно осветлял волосы: под его платиновым каре, с помощью геля закреплённого в сложный неровный ёжик, виднелись чёрные корни. Он носил очки без стёкол, оправой очень похожие на те, которые надевают таможенники в Поднебесном Королевстве. Его одежда, по-регулийски причудливая и богатая на детали, была очертаниями очень похожа на странную смесь одеяний священника и робы подмастерья волшебника.

- Худьеда, – промолвил мой посетитель, странно кивнув мне.

- Добрый день, – ответил я ему.

- Ох, простите! Должно быть, я неверно сказал. Худье-даа? – протянул он, и тут я понял: он пытался поздороваться со мной так, как это было принято в южных приморских марках Поднебесного Королевства.

Я попробовал было перейти на родное наречие, тем более что крайне стеснялся своего акцента в то время, но быстро стало ясно, что словарный запас моего клиента во фрейе ограничивается не более чем дюжиной слов. Зато эту дюжину он старался использовать везде, где только мог!

Мне стоило немалых усилий заставить его рассказать, что же ему нужно. Очень много он говорил не по делу. Он сказал было, что хочет нанять меня для важного дела, но приметил мою брошь с эмблемой Взаимных Спиралей и заявил, что с этой пиктограммой (так он её и назвал) и с моей пурпурной мантией я точь-в-точь как Мейстер Лёйрен из “Войны волшебников”, мне только не хватает повязки на глаза. Кое-как я смог убедить его, что не знаком с этим произведением, и он вернулся было к делу, рассказав, что у него есть наречённая невеста, и его отец передал ему дорогое кольцо... Но тут он увидел чучело головы кабана, которое я как раз распаковал (этот кабан имел хвост всех цветов радуги, мне подарили его голову младшие послушники), в восторге хлопнул в ладоши и сказал, что тоже очень любит Йива-Нойке, удивительного йиванга, который помогает своим друзьям, Сыну Ветра и Сыну Солнца, из тайного ордена рыцарей, посвятившего себя убийству одержимых дьяволами монстров. Я подумал было, что мой клиент не вполне хорошо себя чувствует. Тогда он сказал, что как раз дочитал последнюю главу “Убивающих монстров” – и вот тут что-то стало становиться на место у меня в голове, потому что про “Убивающих монстров” я слышал.

Надо сказать, что в те годы некоторые писатели и художники из Поднебесного Королевства внезапно нашли для себя огромную и благодарную аудиторию в Империи. Они писали – или рисовали, тут сложно сказать, чего было больше в этих книжках – обильно иллюстрированные истории о приключениях различных вымышленных героев, а их сюжеты, как правило, основывались на сказках и поверьях долин и кантонов Аурмарка. Такой жанр на грани литературы и изобразительного искусства назывался саглинг, и мой клиент оказался ярым фанатом. Смешно, конечно, что именно саглинги в итоге так приблизили меня к моей судьбе.

Парень оказался сыном главного поставщика вин ко двору графа. Его история была простой, как три придорожных камня. Ещё в тринадцать лет его обручили с дочерью другой знатной фамилии. Невесте на днях исполнялось восемнадцать, совершеннолетие по регулийским традициям, и мой клиент получил от своего отца перстень, который должен был подарить ей. На свою беду, перстень он потерял. Говорить отцу о таком он боялся, но и сам найти его не мог.

Незатейливая на первый взгляд загадка могла оказаться неразрешимой, но я понимал важность самых первых заказов и пообещал взяться за дело со всей ответственностью. Прежде, чем отпустить клиента, я добрый час расспрашивал его обо всех деталях, заставил вспомнить день пропажи до мелочей, даже напоил его снадобьем укрепления памяти (увы, у этого снадобья прескверные побочные эффекты, но мой клиент был согласен на всё, чтобы найти перстень). По всему выходило, что кольцо у него свистнул какой-то ловкач – или на главном городском рынке, или в одной из таверн неподалёку.

У меня было одно заклинание, которое могло помочь установить истину, но провести его в людном месте было практически невозможно. Оно показывало прошлое, но далеко не всегда удавалось правильно настроиться на то прошлое, которое было мне нужно, и чем больше людей ходило вокруг в этом прошлом, тем сложнее мне было поймать нужное видение. Больше того, эти видения были очень сильно привязаны к месту, и не выносили, если на меня в процессе чар смотрели посторонние. В запасе было всего три дня, и без дополнительных деталей, которые помогли бы мне поймать нужное прошлое, поиск перстня одними только заклинаниями был чистой игрой в рулетку, причём с на диво плохими шансами.

Будь я опытнее, я бы сразу вышел на скупщиков краденого, поговорил со знакомыми карманниками. Но тогда я мог полагаться только на два преимущества.

Я отправился на рынок. Это был один из моих первых дней в Танноре, и на рынке в середине дня мне стало физически плохо от постоянных гулких шумов, криков торгующихся людей и безостановочного мельтешения ярких цветов. Едва переставляя ноги, я забрался в ближайшее место, где подавали эль, и крепко принялся за этот напиток. К началу третьей кружки головокружение и тошнота почти прошли. Я заказал себе обед и немного местной настойки, с огорчением отметив, как быстро тают мои финансы. Когда хозяин таверны ушёл на кухню, я почувствовал, что кто-то внимательно наблюдает за мной. Решив не давать наблюдателю повода для подозрений, я продолжил знакомство с кружкой.

Чутьё не подвело меня, и, едва лишь я прихлопнул настойку и начал воздавать должное кулинарным навыкам повара, я услышал вкрадчивый, но очень быстрый голос:

- Слушай, мастер-северянин, я тут это, кое-что вот подумал, может, давай так, присяду тут, не против? Вроде как дело небольшое есть, понимаешь меня, да?

Я молча отодвинул табурет и пригласил говорливого человека присоединиться. Это оказался йиванг неопределённого возраста – его народ сразу выдавали удивительно длинные руки и характерная живость движений. На мою удачу, он был из йивангов-карликов; окажись он из людей обычного роста, или, сохрани Небеса, из йивангов-великанов, всё могло бы обернуться куда более круто. Одет он был почти по-регулийски, но заметно неряшливее: будто просто собрал все вещи, которые казались ему наиболее эффектными, не думая о том, как они будут смотреться вместе.

В своей особой манере, пересыпая мало согласованными обрывками фраз, он коротко расспросил меня о том, как долго я собираюсь здесь оставаться. Я чувствовал, к чему идёт этот разговор, и постарался убедить его, что я просто путешественник, отбываю со дня на день. Тогда йиванг начал твердить мне что-то про “хороший, смекаешь, ну вот крепко славный такой сувенир, лучший подарок жене или маме или девке какой, ну ты смекаешь”, который он, дескать, готов отдать мне за сущие гроши. Я попросил его показать мне этот самый сувенир.

Перстень, который достал йиванг, как две капли воды был похож на рисунок, оставленный клиентом.

Воришка запросил у меня поначалу целых шесть золотых – баснословные деньги за несомненно краденый перстень, тем более украшенный всего лишь полудрагоценными камнями. Я быстро сбил цену, но даже новое предложение едва покрывало ту сумму, которую обязался заплатить мне клиент. Тогда я решил рискнуть. Я сказал йивангу, что готов заключить сделку, но прошу его сбегать за ещё одной кружкой эля – так, сказал я ему, требуют того обычаи моей семьи, хорошую сделку надо обмыть. Йиванг обернулся к стойке всего лишь на секунду – этого мне было достаточно. В те дни я почти всегда носил при себе заготовленными чары Ускорения Времени и, *подумав* определённым образом, смог схватить и прикарманить перстень до того, как йиванг успел обернуться.

Надо было видеть выражение его лица, когда он заметил пропажу. Что он собирался сказать мне, или что был готов выкинуть – не знаю, и не жалею, что не узнал. На поясе у йиванга висел внушительный кинжал, защищаться молотом от кинжала в такой тесной обстановке опасно, а, хоть место и было людным, мелкие преступники бывают удивительно нерациональны.

Я не дал карманнику перехватить инициативу. Я выхватил из кошелька золотой и положил перед ним, и сразу же грозным шёпотом сообщил, что не буду доносить на него людям графа, дарю ему золотой в знак уважения к его мастерству и надеюсь, что в будущем наши встречи будут столь же дружелюбными.

Моими единственными помощниками в первых делах были почти полное отсутствие репутации и Поле Невероятности – а Поле Невероятности порой способно творить настоящие чудеса.

Глава 12. “Луэллан и Айдред, детективы-напарники”.

Первые полгода, до самого лета, я с трудом сводил концы с концами – даже хуже, я уходил в убыток. Да, я выполнил несколько хороших заказов; но были у меня и провалы. Я набирался опыта в новом ремесле.

К началу лета я смог достаточно твёрдо уяснить, что одного меня недостаточно. Немалую роль в этой “недостаточности” играли стереотипы. К примеру, оказалось, что запугивание есть необходимая часть работы частного детектива в Империи, но южане не видели во мне грозного воина даже когда я брался за молот. К счастью, я вспомнил, что знаю одного человека, способного запугать почти кого угодно, и в первом месяце лета я написал Айдреду.

***

Эйр из клана Огненного Лиса не заставил себя долго ждать. Уже через неделю после отправки письма мы сидели в одной из таверн Таннора и обсуждали дела. Мой бизнес ему понравился, а поскольку платить мне было нечем, я вписал его партнёром. Так художник, оформлявший вывеску, получил новый заказ: теперь прохожие видели, что в доме номер 21 по улице Кондитеров им готовы помочь “Луэллан и Айдред, детективы-напарники”.

На пару с Айдредом дела пошли получше, в немалой степени потому, что эйры из кланов, не состоявших во вражде с Огненным Лисом, стали охотно обращаться к нам. На переговорах с преступниками Айдред работал как самые сильные чары харизмы – особенно если условия позволяли ему медленно достать из ножен двуручный меч, с которым он очень не любил расставаться даже там, где ношение боевого оружия было под запретом, и так же медленно, нарочито не глядя на собеседника, начать его точить.

Впрочем, у такого яркого союзника была своя цена. Некоторые люди были не прочь довериться наивному чудаковатому горцу из Поднебесного Королевства, но не хотели иметь дел с кланом, прославившимся не только своими храбрыми воинами, но и взбалмошными драчунами, готовыми поджечь всё вокруг, если их троюродная тётушка упомянута без должного уважения.

Да и лично Айдред оказался не самым простым напарником. Так, я быстро уяснил, что если клиент проявляет хоть малейшие признаки самодовольства и неуважительности, то лучше попросить эйра оставить нас наедине и провести переговоры без его участия. Не раз и не два мне приходилось буквально хватать его за руки и удерживать, чтобы он не начал, кхм, *излишне пристрастный* допрос человека, который, как ему казалось, знает больше, чем говорит. Один раз клиент, поручивший нам узнать, не изменяет ли ему супруга, после завершения работы подал на нас в суд за оскорбления, потому что Айдред не смог сдержаться от унизительных замечаний и насмешек, когда подозрения клиента подтвердились.

К концу первого года нашего сотрудничества эйр впервые не пришёл в приёмную к полудню. В снятом мной домике было три жилых комнаты, и, естественно, Айдред жил вместе со мной. Ему доводилось и раньше ночевать вне дома, но на работу он опаздывал очень редко. К полудню мы были открыты уже четвёртый час. Никакой весточки Айдред тоже не оставил, что было уже совсем из ряда вон: обычно он отправлял своего духа-слугу, мелкого фейэри по имени Бранниган, если задерживался хотя бы на полчаса. В тот день я закрыл наше бюро раньше срока и отправился искать своего друга.

Я знал уже довольно многих соклановцев Айдреда, живущих в Танноре. Но ни один из них, а именно с ними обычно бывали связаны его внеслужебные приключения, не знал ничего о его судьбе. Не видели его и в любимых тавернах. Я начал бояться худшего и даже зашёл в эутайнистский храм, чтобы коротко помолиться за своего друга. Лишь к концу дня, дойдя в отчаянии до двора графа, я узнал, что Айдред сидит в тюрьме, причём не графа, а местного отделения Сектора Цивилис. Возложенный на него штраф был огромным, но ради уважения к моей репутации и нашему с Айдредом предприятию, способствующему поддержанию закона и порядка, его светлость согласился компенсировать часть штрафа из своей казны. В итоге выкуп друга обошёлся примерно в квартальную выручку – а это, клянусь, был очень удачный квартал.

- Эти грязные свиньи, городские стражники, – Айдред начал рассказывать о своих злоключениях не раньше, чем мы вернулись домой и он крепко приложился к бутылке виски со своей родины, – вмешались туда, куда не стоило. Я запомню их лица.

- Айд, прошу тебя – хотя бы их постарайся забыть.

Айдред выразительно хмыкнул, и я вздохнул с облегчением. Иногда, если дело касалось сложных кодексов чести его народа, к которым он относился едва ли не фанатично, он не мог позволить себе прямо пообещать оставить ту или иную обиду, даже если мне удавалось убедить его. В таких случаях он очень выразительно хмыкал.

- Так что стряслось? При дворе мне сказали, что тебя обвиняют в неспровоцированном нападении с использованием боевого оружия в мирном месте, а также в покушении на злонамеренное убийство.

- Крючкотворы, – процедил Айдред сквозь зубы, – никакого зла я не умышлял. Господь и Пророк его в своей мудрости привели мне прямо в руки, вот прямо сюда, – он схватил кулаком воздух, – возможность восстановить справедливость. Возможность отомстить.

Я слушал.

- Я ведь не говорил тебе, как умер Аэдан, прозванный Грозой Красных Лесов, мой дядя? Аэдан Гроза Лесов был великим воином. Он воевал с тех самых пор, как ему довелось впервые возложить цветы лилий к могилам праотцов. Как-нибудь я расскажу тебе, как он гонял по холмам грязных имперцев, ещё во время их первого вторжения!

Айдред надолго замолчал. Он говорил с тенями своей памяти. Лампа на столе погасла, и комнату освещал только тлеющий в камине уголь.

- Его предали, – внезапно вновь раздался голос Айдреда, и уголь вспыхнул ярче, – Предал его названный брат, Мордред из клана Пустых Зеркал – что свело их, есть другая славная история, ведь оба были из кланов, связанных древними клятвами ненависти. Мордред из Клана Пустых Зеркал, ставший побратимом Аэдану, пригласил моего дядю на охоту. Аэдан прибыл туда, взяв лук и охотничье копьё – но дичью стал он, ведь Мордред, чтобы выслужиться перед новым господином, повелел своим родным устроить засаду. Они убили Аэдана. Они не похоронили его, как велят обычаи. Они расчленили тело и утопили останки где-то в южных болотах, под Меренн Дун. Место Аэдана в фамильном склепе, место героя, пусто до сих пор.

- Вчера вечером, – продолжил он, всё ещё не глядя на меня, – Я шёл мимо Ворот Колесницы. И тут стражник произнёс имя, одно из тех, что ножом вырезано на моём сердце: Миннах ат Мордред. Миннах, сын Мордреда. Он был там. Я выследил Миннаха, шёл за ним по узким улочкам, и вызвал его на бой, когда, как я думал, никто не следит за нами. Трус бросился бежать, ведь в моих глазах он увидел возмездие Пророка. Лишь раз мне удалось порезать его прежде, чем ночная стража схватила меня.

- Я не отправил тебе весточки, Лу, – тут эйр наконец обернулся ко мне. В его тёмных глазах плясал такой же огонь, как и в камине, – потому что не хотел беспокоить тебя.

- Ты с ума сошёл?

- Не волнуйся, – устало улыбнулся Айдред, – я раздумывал о том, чтобы попросить клан о помощи. В конце концов, это было не твоё дело.

- Мы – напарники, Айд, – ответил я, – Твоё дело – это моё дело.

Снова воцарилось молчание. Эйр напряжённо думал, покручивая в руках почти пустой стакан.

- Ты говоришь “напарник”, - наконец сказал он, - Мы в наших краях называем это иначе. Мне кажется, ты мой друг.

- Мы давно с тобой друзья... - начал было я, но внезапный свирепый блеск в глазах Айдреда заставил меня замолчать: похоже, началась некая клановая церемония, и я изменил свой ответ, - Да, я считаю тебя своим другом, - я старался подбирать слова, - И буду счастлив узнать, что ты думаешь так же.

- Ты никогда не относился ко мне, как враг, никогда не выказывал неуважения мне или моему дому, - продолжил эйр, - Ты помогал мне с самого знакомства. Сегодня ты рискнул и пожертвовал для меня многим, хотя не был обязан. Я достаточно знаю тебя, чтобы верить, что ты поступишь так и снова.

Он молча поставил на стол стакан, наполнил его до краёв и щелчком пальцев поджёг виски. Не обращая внимания на огонь, раскаляющий стекло, он поднял стакан и медленно проговорил:

- Я поднимаю этот бокал за тебя, Луэллан ат Эрхеймс из дома Мервйен. За моего друга, да будут тебе всегда рады в доме Блаи.

Сказав так, он одним медленным, торжественным глотком прикончил свой пламенеющий напиток.

К счастью, церемония позволяла проявить снисхождение к тем, чьи руки и губы не способны справиться с огнём, а желудок не готов принять сразу целый стакан жидкого пламени. Я, в тон сыну Огненного Лиса, объявил, что считаю Айдреда ат Илдмера из дома Блаи своим другом, и проглотил стопку виски. После этого мой новый названный друг сжал меня в поистине медвежьих объятиях - мне не удавалось даже вздохнуть - и поцеловал в лоб. Я ответил ему тем же.

Теперь, по прошествии многих лет, мне трудно передать, как много значит для меня та церемония - наверное, я постепенно научился понимать, насколько много она значила для Айдреда. С того момента наши отношения изменились. Иметь дело с Айдредом стало намного проще: он стал куда внимательнее к моему мнению, настолько, что теперь мне не приходилось одёргивать его при переговорах даже с весьма хамоватыми клиентами. Он пообещал мне, что в будущем не станет уходить по важным делам, даже по делам личной мести, не посоветовавшись со мной или хотя бы не поставив меня в известность. Наконец, с тех пор Айдред будто бы взял на себя обязанность защищать меня - при этом сохраняя полное уважение к моей свободе и не пытаясь занять покровительственную позицию.

Глава 13. “Луэллан и Айдред, детективы-напарники”, или “Три детектива”.

Ещё год совместной работы убедил нас, что нам категорически не хватает того, кто мог бы заниматься тайной работой. Скрытым наблюдением, а желательно – ещё и скрытым проникновением, или даже прямо похищением ценностей. Нанимать кого-то из знакомых нам воров, а среди людей этой профессии мы завели некоторые полезные связи, не хотелось по очевидным причинам. Бранниган подходил для такого плохо, потому что от проникновения духов защищались почти все здания в городе, а фейэри Айдреда был слишком слаб, чтобы одолеть даже простые печати Изгнания. Почти три месяца мы с Айдредом осторожно наводили справки в поисках какой-либо подходящей кандидатуры. Решение пришло из самого неожиданного источника.

Однажды, гуляя по городу в праздничный день, я наткнулся на Аэвен. Она была одета в белые робы служителей Эутайна и раздавала милостыню на городской ярмарке. Мы оба были счастливо удивлены этой встрече, и за ужином Аэвен рассказала мне, что уже год как покинула рыцарский орден и поступила на служение в Церковь. Она не говорила прямо, но по намёкам и оговоркам я понял, что во время служения Ордену ей довелось совершить нечто, за что теперь её сердце искало искупления. Искупление она проходила в миссии Церкви Аурмарка, где служители не только проповедовали учение Пророка, но и занимались благотворительностью. В числе прочего они содержали приют для ухода за душевнобольными.

Я рассказал старой подруге о том, чем доводится заниматься мне – и упомянул, что ищу добронравного человека, способного совершать дела, приставшие скорее ворам и взломщикам. Аэвен тогда, помнится, сильно призадумалась, но всё же решилась и сказала, что у неё, возможно, есть на примете такой человек. Она пообещала уточнить в миссии и дать мне знать, как только врачеватели дадут свой ответ. Ждать пришлось недолго. Всего через десяток или дюжину дней Аэвен пригласила меня в лечебницу.

Прямо за пределами городских стен начинались кварталы бедняков, плотным кольцом обнимавшие каменную защиту города. Здесь жили малоквалифицированные ремесленники, вчерашние крестьяне, поденщики, бродяги – и просто те, к кому судьба оказалась сурова. Лечебница для страдающих душевными расстройствами находилась ещё дальше, почти в часе пешего пути от города, или трети часа на двуколке.

На первый взгляд лечебница мало чем отличалась от обычной пригородной фермы. Граф милостиво подарил церковной миссии надел плодородной земли, и служители растили пшеницу, бортничали, возделывали огороды, разводили птиц и свиней, привлекая, по возможности, своих подопечных к такому труду. От главных зданий фермы начинался дикий лес. В те годы многие лекари Аурмарка считали единение с природой, общение с домашними животными, покой и размеренный труд лучшими лекарствами от многих недугов разума – само собой, лишь в сочетании с надзором и беседами с целителями. Особые процедуры вмешательства, будь то чары, зелья или иные средства, они считали крайними мерами.

Едва мы приехали, Аэвен представила меня старшему целителю, Гахериту, и отправилась по своим делам.

- Скажите, почтенный целитель, – спросил я Гахерита, когда мы покончили с формальностями, – почему вы считаете, что вашей подопечной, никак не могу запомнить её имя, будет полезна такая работа, как моя?

- Мейстер Луэллан, это хороший вопрос, на который, к сожалению, у меня нет столь же хорошего ответа. Скажу прямо, – низкорослый Гахерит взял меня за локоть, пока мы шли в сторону леса, и мне пришлось немного неловко нагнуться, – Я не считаю, что Вайранна действительно страдает от какой-либо из известных нам ментальных болезней. Разумеется, – он прервал мой очевидный вопрос решительным жестом, – об одержимости в её случае не идёт никакой речи. Никакой!

- Вайранна, – продолжал он, – страдает от потери памяти. Она также испытывает сложности с посещающими её видениями, но мы имели далеко не одну возможность убедиться, что это действительно видения, а не более обычные для больных, кхм, бредовые образы. Вайранна несомненно страдает от серьёзных страхов и с трудом умеет, скажем так, кхм, вести себя в обществе. Мы, конечно же, научили её основам... Кхм! Но в то же время она будто бы имеет некое подобие манер – только вот манер, которых ни в одном человеческом сообществе не встретишь. Они похожи на, кхм, навязчивые привычки. Хотя не являются ими в клиническом смысле. Вы понимаете меня, мейстер?

Я понимал. Старший лекарь объяснил всё достаточно доходчиво, но не ответил на мой вопрос.

- Так почему я, то есть наша, кхм, лечебная коллегия считает обоснованным дать вам поработать с Вайранной? Первое просто, и весьма. Вайранна, повторюсь, производит впечатление душевно здоровой. Она пережила некие ужасы в прошлом, да. Общение с растениями и домашними животными не даёт ей успокоения, напротив – вызывает стресс. Зато вот в, кхм-кхм! В кражах, мейстер – в кражах она находит успокоение.

Лекарь рассказал мне историю Вайранны подробнее. Её нашли в лесах неподалёку к югу отсюда года два назад. Она была в таком глубоком ужасе, что вела себя поначалу как дикое животное, не подпуская к себе никого. Когда первые, самые яркие симптомы страха удалось снять, она бросилась к людям с такой страстью, словно те были единственной её надеждой, и только умоляла: “не отправляйте меня домой”, “не дайте им найти меня”. Лекарям не сразу удалось понять её, ведь она говорила на архаичном диалекте одного из йивангских языков.

Когда и эта волна страха спала, Вайранна стала постепенно приспосабливаться к новой жизни. Она довольно быстро выучила империк – лекари решили, что будет разумнее обучить её этому языку, чем фрейе – и в целом стала весьма активной. Лекари сразу приметили, помимо уже описанных выше, следующие особенности Вайранны.

Во-первых, она была несомненно одарённой оккультно. Более того, уровень её могущества указывал на то, что она проходила обучение и посвящение, но где именно – понять было невозможно, её навыки выглядели слишком экзотично. К примеру, она легко могла, заснув, оставить своё тело и отправиться бродить в мире духов, причём умела проснуться и вернуться в тело ровно до того, как в мире духов ей начинала угрожать большая опасность.

Во-вторых, она была талантливым и очень, скажу за неимением лучшего слова, непосредственным вором. Вайранна как будто не имела представления ни о частной собственности, ни о приватности. Она могла запросто спрятаться в чужой спальне, не ради какой-то цели, а просто потому, что ей так захотелось. Могла взять чужой столовый прибор, не пытаясь припрятать его, и спокойно отдать по первому требованию – искреннее не понимая, что так возмущает другого человека. Как и многие из её народа, она обладала удивительно тонким обонянием, и это помогало ей находить даже очень хорошо спрятанные вещи.

Годы обучения прошли не зря, и нынче Вайранна, хоть и сохраняла немало странностей, научилась понимать, что такое общество и какие ожидания оно возлагает на неё. Целители также заметили, что выполнение дел, связанных со скрытностью, с попытками тайно взять нечто ценное – такие дела оказывают на неё весьма благотворное, успокаивающее и гармонизирующее воздействие.

- Наконец, мейстер Луэллан... Кхм... Как бы это вам так получше сказать... Кхм! Да, к дьяволам, Эутайн благослови! Как только Аэвен в её присутствии упомянула ваше имя, она, Вайранна то есть – она, кхм, так стала о вас говорить, слово она уже давно вас знает. Словно вы с ней вместе уже немало пережили. И как она это уверенно говорила, мейстер Луэллан! Послушница Аэвен ваша давняя знакомая, говорит, что многое совпадает. Словно Вайранна и правда знает вас. Да впрочем – мы вот уже пришли. Я вас оставлю, мейстер, – мы стояли на лужайке, и лишь самые высокие здания фермы проглядывали над ветвями, – Вот здесь она обычно и проводит время в светлые часы. Любит лес, но боится уходить далеко. До потери сознания боится духов. Вы её позовите. Сдаётся мне, если и не сразу, то скоро она вас услышит.

Я поблагодарил старшего лекаря и остался ждать. Признаюсь, я был рад, что незадолго до того дня заготовил ритуал Рассекающего Диска – и что не забыл взять с собой молот и щит.

- Вайранна? – осторожно позвал я, – Это я, Луэллан. Говорят, ты меня знаешь.

Шорох листьев и шум ветвей были мне ответом. Где-то хрустнула ветка под ногой маленького зверька. Я позвал её ещё, и ещё раз. Время напряжённого ожидания тянулось медленно.

- Ты помнишь, – раздался голос сверху, из-под крон высоких дубов, – как тень изо льда и тьмы смотрела на нас?

С трудом я устоял на ногах.

- Ты помнишь, что человек потеряет свою тень?

- Вайранна?

- Ты помнишь.

Что-то спорхнуло с дерева, подобно огромной белке, и передо мной оказалась Вайранна. Даже для йивангов-карликов она была миниатюрной – немногим выше четырёх футов. Её кожа была по цвету как кора деревьев, а густые кудрявые волосы были похожи на листву поздней осенью. Она казалась поразительно хрупкой – и в то же время опасной, как затаившаяся змея.

- Ты так много знаешь обо мне, – сказал я ей, стараясь улыбаться, – что, наверное, догадываешься, зачем я здесь.

- Зачем ты здесь сейчас? – ответила она, – Нет, не знаю. Но я видела много дел, что ожидают нас.

- Как я могу доверять тебе? – спросил я.

- Опусти оружие и подойди, – сказала Вайранна, – Я никогда не причиню тебе вреда.

Только тут я заметил, что её глаза были почти белыми: лишь самый нижний край оранжевых радужек был виден за дрожащими веками. Похоже, слова лекарей про видения подтверждались. Я закрепил молот и баклер на поясе и подошёл к ней.

- Наклонись, – прошептала она, и, когда я склонился ухом к её рту, промолвила едва слышно, – Если сын столь похож на свою мать, то как можно навредить ему?

Я успел подхватить её прежде, чем она упала на землю.

К сожалению, в те дни Вайранна очень плохо контролировала свои видения, редко запоминала их и почти никогда не могла дать пояснений. Однако, придя в себя, она всё равно была убеждена, что мы с ней – хорошие друзья, и очень хотела работать вместе, “как мы это делали в старые добрые”, сказала она. Она действительно знала поразительно много о моём прошлом.

Нелегко оказалось убедить Айдреда, что Вайранне стоит дать шанс. Айдред был, к сожалению, склонен к предрассудкам, а особенно не доверял регулийцам и йивангам. Пока мы с ним спорили относительно Вайранны, она продолжала жить в приюте и приезжала к нам на работу через день.

Однако через пару месяцев Вайранна смогла завоевать уважение гордого эйра. В тот день к нам впервые обратился человек из народа трауммцев.

Разумеется, мне и раньше доводилось видеть их. Но одно дело – перекинуться случайной парой фраз после театральной постановки, на рынке или в баре, и совсем другое – вести деловые переговоры с человеком, который возвышается над тобой, как над ребёнком. Нашей клиентке пришлось не только нагнуться, но и вжать плечи, чтобы войти в приёмную. Плохо закреплённые на полках диковины дрожали и гремели от каждого её шага.

- Прошу вас, присаживайтесь, – как мог уверенно, сказал я, задирая голову, чтобы видеть глаза нашей посетительницы.

Я чувствовал себя так, будто впервые в жизни увидел по-настоящему взрослого человека. Великанша не только полностью подавляла меня своей аурой физической мощи – в её глазах скрывалась некая странная, чуждая мне, но глубокая мудрость.

Одной рукой она аккуратно опёрлась на стул для гостей – рассчитанный на людей среднего или малого роста предмет мебели протяжно застонал (я сделал мысленную пометку обновить мебель в приёмной) – и, отпустив свою жертву, сказала:

- Я постою, – её голос звучал удивительно мелодично, – Меня зовут Рао Бергг Ту. Я пришла, потому что слышала хорошие слова о вас.

Рао Бергг Ту изложила нам своё дело. Она работала хозяйкой речного каравана. Среди прочих ценностей, ей нужно было перевезти клиенту некое письмо, о содержании которого она ничего не могла рассказать нам. Разумеется, Рао Бергг дала нам самое подробное описание письма, и Айдред даже зарисовал его конверт по указанным приметам. Рао была абсолютно уверена в том, кто похитил это письмо: её родная сестра, Рао Дай Киан, которая с детства соперничала с ней и поставила себе целью жизни превзойти её. Вернуть письмо надо было до рассвета: именно поэтому она и обратилась к нам, а не к более могущественным, но куда менее расторопным, людям графа или следователям из Сектора Цивилис.

Мы с Айдредом переглянулись. Рао Дай Киан была широко известна среди тех таннорцев, что жили в стороне от закона. Она была крупнейшим нелегальным ростовщиком, и только безумец или особо отчаянный человек решился бы перейти ей дорогу. Конечно, все таннорцы, старавшиеся делать свои дела в тени, уже давно знали, что граф уделяет мне особое внимание, но Рао Дай слыла человеком, фанатично следящим за своей репутацией – с неё сталось бы рискнуть вызывать гнев графа, чтобы сохранить своё имя.

- Вижу ваши колебания, – глубоким кристальным голосом сказала Рао Бергг, – и понимаю причины. Посмотрите на награду.

Я аккуратно приподнял положенный ей клочок бумаги и ненадолго замер. Айдред подбежал ко мне и, поглядев на цифры, тоже застыл.

- Мы берёмся, – уверенно сказал эйр.

Прежде, чем я смог выразить сомнение, крепкая рука Айдреда сжала моё плечо, и он повторил ещё раз:

- Мы это сделаем.

- Как же я рада это слышать! – улыбнулась склоняющаяся к нам великанша, – Повторюсь, время есть до рассвета. Господа, – она кивнула нам, – Госпожа, – она улыбнулась куда-то в потолок, – я вас покидаю. До самой скорой встречи!

Едва лишь клиентка закрыла за собой дверь, мы с Айдредом уставились на потолок. Вайранна довольно улыбалась нам сверху:

- Я уже вижу, как сделать нужное, друзья. Предоставьте это мне, от вас будет только малая помощь до начала и после, во время побега к нам, назад.

К сожалению или к счастью, читатель, но историю этого ограбления я вынужден скрыть – боюсь, в противном случае цензура в некоторых землях может быть недовольна, так как подробные описания необычных и удачных ограблений якобы способны вдохновить нетвёрдых духом людей на повторение (от себя добавлю, что считаю подобное отношение к текстам очень поверхностным и неразумным). Намекну лишь, что идея Вайранны с последовательными попытками вторжения духов с разных сторон, отступающих сразу после того, как они поднимут тревогу, была превосходной: трижды, по числу Поручений, имитировал попытку проникновения Бранниган, и единожды – сама Вайранна, в своём Путешествии Сновидца. После такой дезориентации охраны она смогла легко прокрасться к столу, где хранились бумаги, а одно из моих нелюбимых заклинаний, Гептагональное Оптическое Замедление, позволило сбить со следа стражу и без проблем добраться до безопасного места.

К началу осени Айдред окончательно согласился признать Вайранну равной нам. Лечебная комиссия также подтвердила значительные улучшения, да нам такое подтверждение было ни к чему: мы сами видели, как с каждой неделей Вайранна, хоть и сохраняла некоторые свои причуды, становилась всё спокойнее и всё лучше вливалась в работу. Ещё за месяц до заключения комиссии мы даже начали иногда оставлять её одну дежурить, принимать посетителей. Правда, в итоге произошла одна неловкая ситуация с серебряным ожерельем, но об этом я, возможно, расскажу после.

Так в середине осени Вайранна переехала к нам, а уже хорошо знакомый мне художник получил новый заказ. Целый квартал перед нашим домом висела вывеска “Три детектива”, но потом пришлось снять её и заменить на старую: случайные прохожие порой принимали нас за паб с интересной атмосферой, а некоторые старые клиенты и вовсе решили, что мы уехали из города и бизнес сменил хозяев.

Глава 14. Детективное агентство “Луэллан и партнёры”.

Читатель, у тебя могло сложиться впечатление, будто жизнь частного детектива в Танноре была полна лёгкой наживы. Это не так. Наши расходы были велики. Аренда в удачном месте стоила сумасшедших денег – о покупке здания и речи не шло. Ещё хуже дело обстояло с поставками угля, особенно с учётом того, что мы работали в запрещённой для тяглового скота части города, и ящики топлива развозили на тележках люди или духи. Нам часто приходилось подкупать возможных свидетелей или даже соучастников преступлений; иногда и откупаться от стражи. Расходы на адвокатов, когда наши методы проходили по грани закона или вовсе выходили за его рамки, а “жертва” имела достаточно денег или влияния для судебных разбирательств, тоже оборачивались кругленькой суммой. Мы часто платили куафёрам за покраску волос и смену причёсок, косметологам за временное изменение черт лица или цвета кожи, портным за новые костюмы для маскировки – и, конечно, мне приходилось раскошеливаться на закупку ингредиентов для ритуалов и зелий.

Тебе, читатель, могло показаться, будто наши дела были захватывающими. Что нам часто приходилось, как своего рода легальным ворам, возвращать ценности, сбегая от опасных злодеев. Может быть, ты даже прочитал достаточного детективных рассказов, чтобы полагать, будто мы занимались расследованиями особенно мудрёных убийств, перед которыми пасовали и люди графа, и следователи Сектора Цивилис. Это не так. За все годы лишь один раз мы расследовали убийство, да и то это оказалось непредвиденной случайностью. Чаще всего мы занимались доказательствами супружеских измен – скажу тебе, мало что может быть зануднее. Очень часто к нам обращались за поиском потерянного, в том числе пропавших домашних животных. Нередко мы помогали людям выпутаться из долгов, которые им навязали, нарушая дух, но не букву закона. Частенько доводилось отваживать излишне назойливых ухажёров от женщин. То и дело к нам приходили жертвы проклятий – само собой, проклятия с них снимали другие специалисты, но именно мы зачастую помогали выйти либо на недобрых колдунов, либо на их заказчиков. Некоторые страховщики оценили наше мастерство и поручали нам проверку страховых случаев. Нашу работу нельзя было назвать ни скучной, ни особенно интересной – это была просто работа, со своими захватывающими моментами, но и со своей рутиной.

То и дело мы оставались без заказов – однажды простой продолжался три месяца, и мы уже начали подумывать о том, чтобы самим совершить что-то противозаконное. Здесь, пожалуй, стоит сделать небольшое отступление.

Я вырос в стране, где почти не существует общих для всех законов – вместо этого мы связаны мириадами контрактов, взаимных обязательств и локальных правил, а также общими ценностями, с которыми сверяем здравомыслие этих договоров. Имперский подход отличается громоздкими и неповоротливыми унифицированными законами, к тому же приправленный нездоровым, на мой взгляд, уважением к жадности и к лени невежества. Он казался мне тогда системой, мало отличающейся по качеству и этичности от неписаных кодексов чести разных банд, только подкреплённый куда большей силой. Айдред, скажем мягко, тоже не питал большого почтения к правилам имперцев. Вайранна же в глубине души и вовсе считала концепции частной собственности и приватности чем-то не совсем нормальным.

Главным, что связывало нас тогда с законом, был факт моей присяги, то есть личных по своей сути обещаний графу, подкреплённый куда более тесной личной связью с мейстером Мервисом. За эту тонкую цепь уважения к закону цеплялись и Айдред, и Вайранна, связанные подобными личными моральными обязательствами уже со мной.

Я и сейчас считаю, что факт личных моральных обязательств перед конкретными людьми лежит в основе соблюдения любой легистской этики, и чем громче сторонники подобных систем ценностей заявляют о своей преданности идеалам буквы закона, тем больше они стараются заглушить внутренний голос, говорящий им о настоящей природе их принципов. Впрочем, такое моё рассуждение слишком сродни пустым риторическим упражнениям.

Так или иначе, мы не испытывали угрызений совести, если нам доводилось нарушать закон. Это не значит, разумеется, что мы беспринципно брались за любое задание – просто наша этика не определялась законами графства и Империи. Не раз и даже не дюжину раз нам доводилось выпроваживать посетителей. Однажды, где-то через полтора года после того, как мы взяли в команду Вайранну, мы чуть было не поплатились за излишнюю гибкость, и весьма дорого.

Стояла середина весны. Весна в графстве Таннор – паршивый сезон. Первый месяц мало отличается от зимы, только солнца становится чуть больше, снег тает днём и превращается в коварный лёд ночью, а цены на еду взлетают до потолка: ведь льды начинают таять, и сани уже не могут идти по многим рекам, а судна ещё не могут. Второй месяц – карусель из заморозков и редкого, но густого снега, холодных проливных дождей; прекрасный снежный покров постепенно сменяется грязной и топкой серо-коричневой землей. Только третий месяц весны выдаётся приличным: он почти похож на местное блёклое лето или на весну в более благословенных землях.

Я хорошо помню, что в день, когда мы познакомились с Сомбриной, стояла середина второго месяца весны: обычная поставка угля обошлась тогда вдвое дороже, и это стало сильным ударом по нашему бюджету, и без того хлипкому. Айдред ходил по знакомым и пытался найти заказы через свои связи, а мы с Вайранной убивали время, уныло поглядывая на часы и прикидывая, на чём именно нам придётся экономить в ближайшие месяцы.

Раздался звон колокольчика – дверь отворилась. Мы с партнёром бросили партию в облавные шашки и обернулись. Изысканная молодая регулийская дама, очень высокого роста, изящно отряхивала свою шляпу от остатков налетевшего мокрого снега. Она бросила взгляд, чуть искоса, прямо над роскошным воротником из бобровой шкуры, и обратилась ко мне так, словно я был единственным человеком в её жизни:

- Мейстер Луэллан, – сверкающая улыбка, полускрытая мехом дикого зверя, завораживала, а грассирующий бархатный голос запоминался раз и навсегда; она не спрашивала – она утверждала, – вы знаете, почему я решилась обратиться именно к вам?

- Наверное, вы слышали о нас нечто хорошее?

- Нет, – рассмеялась она, – я совсем недавно в этом городе. Но я искала детектива, и только над вашим крыльцом не было сосулек. Это значит, мейстер, – она вновь посмотрела мне прямо в глаза, – что вы очень мудрый человек, и вы уважаете своих клиентов.

Сосульки, особенно весной, были частой причиной травм в Танноре. Помня о Поле Невероятности, я старался избавляться ото всех угроз, подобных этой.

- Меня зовут Сомбрина, а остальную часть моего имени вам знать ни к чему, – уверенно сказала клиентка, усаживаясь в самое уютное кресло и доставая длинную костяную трубку.

- Здесь не курят, – огрызнулась на гостью Вайранна.

Сомбрина, не отрывая взгляда от меня, слегка приподняла бровь.

- Вайранна, давай не будем такими чопорными, – попросил я свою подругу. Йиванга кивнула, продолжая буравить Сомбрину глазами, – Что же вы хотели обсудить со мной, то есть с нами?

- Вы даже не предложите мне чего-то согревающего?

Я налил ей стакан горячего грога, и Сомбрина поведала мне о своём деле.

Будь здесь Айдред, он выгнал бы её, да ещё дал пинка вдогонку, не дослушав и до середины. Признаться, я и сам испытал такое желание, когда от общих слов она перешла к сути. Но нити судьбы плетутся поистине причудливо, и тогда нам очень сильно были нужны деньги. Сомбрина, назвавшись представителем некоего влиятельного “конгломерата”, попросила нас похитить все пять алтарных камней из крупнейшей местной церкви Эутайна.

Тут надо очень коротко отступить в сторону и сказать, что к тому моменту я уже очень хорошо знал о различиях всех трёх главных ветвей церкви Эутайна. Последователи Пророка из Эйре, в число которых входит мой очень религиозный друг Айдред (он не пропускает ни одну из четырёх дневных молитв даже в самых необычных обстоятельствах, и всегда возносит благодарности до и после приёмов пищи), отличались от Светлых Провозвестников из Аурмарка (церкви, в которой состою и я) и от Истинных Учеников, входящих де-факто в сонм тарквинианских церквей. Однако, при всех наших различиях, нас объединял если и не личный религиозный трепет перед Пророком Тетраграмматона, то как минимум глубочайшее уважение к его заповедям любви и гуманизма. Любое преступление против церквей Эутайна было недопустимо для каждого из нас – Вайранна, хоть и не была лично поклонницей учения Пророка в любой из трактовок, слишком хорошо помнила, кому была обязана своим спасением.

Не думаю, читатель, что мне нужно объяснять, почему похищение алтарных камней Эутайна было не просто недопустимым, но и вовсе отвратительным. Какой бы деноминации ты ни придерживался, ты знаешь о них.

Однако Айдреда не было, и мы с Вайранной смогли дослушать предложение клиентки. Когда Сомбрина закончила, йиванг приготовилась было выдать отповедь, отвечающую уровню кощунства заказа, но я остановил свою подругу.

Я расспросил Сомбрину о деталях дела. Когда Вайранна начала закипать, я попросил прощения и коротко поговорил с ней наедине. Я пообещал Сомбрине помочь, и даже для вида поторговался за цену. У меня был план.

Впервые в жизни я хотел предать клиента. Вайранна, а следом за ней и Айдред – как только он вернулся, мы рассказали ему и про грязный заказ, и про мою задумку – согласились поддержать меня. Да, это могло ударить по нашей репутации. Но куда скорее это укрепило бы её. Конечно, новая репутация, хоть и принесла бы больше заказов от богобоязненных людей, отвадила бы от нас любителей нарушать закон – а порой именно их заказы приносили самые солидные барыши. Но все мы были согласны, что есть вещи поважнее денег.

Как и ранее, я не стану, читатель, углубляться в детали того дела. Возможно, однажды, когда у меня станет больше свободного времени, а память о прошедших днях начнёт затмевать как видения грядущего, так и образы настоящего – возможно, однажды я напишу о наших детективных приключениях подробнее. Но это будет совсем иная история.

Сейчас же я скажу лишь о том, что план, который предложила Сомбрина, был очень хорош. Он был дьявольски хорош! Единственной уязвимостью было доверие к исполнителю. Чтобы заверить наше сотрудничество, Сомбрина сразу же оставила весьма солидную сумму авансом – однако в тот же вечер я отнёс весь аванс на пожертвования Церкви Эутайна из Поднебесного Королевства, и таким образом разрушил ту силу обязательств, что связывала нас с хозяевами Сомбрины, ещё до начала дела.

Вайранна, со всей скрытностью и со всей прытью, на которые была способна, отправилась с весточкой к графу. Люди хозяев Сомбрины должны были поджидать нас сразу же на пяти различных позициях, чтобы гарантировать успешную передачу похищенного вне зависимости от обстоятельств – Вайранна должна была помочь графу подготовить засаду на каждую из этих групп. Бранниган отправился вместе с Вайранной: он должен был сообщить нам, если бы вдруг Вайранну обнаружили какие-либо служащие похитителям духи.

Мы же с Айдредом направились прямо в указанную Сомбриной церковь. Мы играли роли похитителей до самого последнего момента. Мы действительно забрали, следуя указаниям Сомбрины, все пять алтарных камней – вопреки суевериям, потолок храма не обрушился сразу же на совершивших подобное кощунство. Следуя плану Сомбрины, мы разделились – только вот все камни были у меня, и я сразу побежал к ближайшей группе, которая, как я знал, должна была быть перехвачена в первую очередь.

“Поворачивай!”, раздался голос Сомбрины прямо у меня в голове, когда я был уже близко к захваченной группе, “Люди графа нас раскрыли. Беги ко мне. Я здесь” – и Сомбрина описала мне дорогу до её укрытия.

У меня не было времени на раздумье. Вновь, как когда-то, я увидел, что могу сделать Выбор. Я мог добежать до людей графа и закрыть наше дело – мы получили бы немало денег за помощь в аресте столь опасных людей. Или... Или я мог шагнуть вперёд, в темноту. Я мог бы сказать сейчас тебе, читатель, что хотел поймать Сомбрину, чтобы получить кратно большую награду, или чтобы выйти через неё на её хозяев и раскрыть дело такого масштаба, что о нашем агентстве заговорили бы даже в самом Капитолии. Мог бы сказать, что меня охватил такой праведный гнев, что я не мог позволить мерзавцам уйти. Но я не стану лгать тебе. Я побежал к Сомбрине, унимая дрожь, потому что тени грядущего были особенно густы на этом пути.

Я знал, что я могу умереть. Я видел свою смерть, разную смерть, по пути туда. Но я видел и иное.

Я вышиб дверь в хибару – должно быть, хозяйственный сарай – куда звала меня Сомбрина. Она была не одна. Опустив молот в правой руке, я выставил вперёд левую, держащую камни, и налетел на них так быстро, что они не успели опомниться. Я приготовился было взяться за саму клиентку, но Сомбрина, глядя поверх меня, вскинула руки в сложном жесте, почти танцевальном па, коротко пропела ритм – и я услышал мерзкое чавканье позади. Я обернулся и увидел останки человека, несомненно, пытавшегося поразить меня со спины.

- Ты спас меня! – воскликнула, разрушая мои ожидания, Сомбрина, и кинулась обнимать меня. Она плакала, – Ты спас и мою сестру.

Чуть успокоившись, она объяснила мне, что тёмные силы вынудили её помогать им. Они держали её сестру, Легату, в заложниках – но сейчас, поскольку Сомбрина потеряла всякую пользу для них, просто отпустили её.

- Почему же они не убили Легату, – спросил я, – Ведь раз ты больше не нужна им, а их сердца полны зла – почему не убить ребёнка?

- Ты мало сталкивался с проявлениями малефакторов, Луэллан, – ответила мне Сомбрина, утирая слёзы, – Они не так примитивны, и не всегда могут сделать такое. Они держали её жизнь в своих руках, но их власть над ней была ограничена. Это как пакт, как игра по правилам. Они могли убить её, если бы я, исполняя их указания, предала их. Но я не предала, а игра закончилась – и с ней закончилась их власть. Ты же волшебник, мейстер Луэллан, ты должен понять!

Я понимал. Да, тогда я очень мало знал о природе и возможностях тех, кого сведущие люди называют малефакторами, а другие зовут дьяволами. Но моего малого знания хватало для того, чтобы убедиться в достоверности истории Сомбрины. Я доверял Сомбрине – тем более, что и она спасла меня в тот день.

Сомбрина также убедила меня поскорее вернуться в церковь. Теперь, когда малефакторы были более не властны над ней, она умоляла меня поспешить и вернуть камни на место: ведь в противном случае на весь Таннор могла лечь тяжёлая печать сил зла. Да, малефакторы хотели завладеть алтарными камнями – но даже отсутствие слёз Эутайна на положенных местах открывало им дорогу, пусть и не такую прямую. Я поспешил назад, в церковь, и вновь увидел Сомбрину лишь через два месяца.

То дело создало много хлопот для нашего детективного агентства – к счастью, все разбирательства были слишком острыми для публичного ока и рассматривались на закрытых заседаниях. Около месяца детективное агентство было закрыто, а мы постоянно ходили на встречи с самыми разными комитетами. Мне тогда даже привелось лично познакомиться с имперским цензором всей провинции.

Оплачивая консультантов и законников, мы влезли в приличные долги, и только щедрость графа, заплатившего вдвое за каждого убитого и втрое за каждого задержанного, помогли нам быстро выкарабкаться из этой ямы. Правда, когда всё было завершено, граф, а следом за ним и спасённая нами церковь Эутайна, отправили дары – и это уже позволило нам не только закрыть все счета и пополнить запасы, но и устроить солидный праздник.

***

Я вновь встретил Сомбрину, когда шёл по своему Длинному Прогулочному Пути после первого в том году плавания в реке. Она, казалось, ожидала меня.

- Луэллан! Неожиданная встреча.

- Сомбрина! Рад бы поверить тебе, но – неожиданная встреча здесь, на этой нехоженой тропе в ивовой рощице за городскими поселениями?

- Ты раскусил меня, детектив-волшебник, – улыбнулась мне Сомбрина, вновь бросая взгляд искоса из-за воротника, в этот раз по погоде расшитого кружевами.

- Сомбрина, – устало улыбнулся я ей, – твои чары велики, но я вне их власти. Чего ты хочешь от меня?

- Луэллан, – она перестала сверлить меня томным взглядом, зато совершенно по-дружески рассмеялась и взяла под руку, – в тот день ты меня поразил.

- Как жаль, что тебя не было на наших судебных заседаниях. Твоё доброе слово очень помогло бы тогда, – я сделал акцент на последнем слове.

- Была бы счастлива, – она пожала плечами, – но меня саму допрашивали, и церковники, и цивилы, и даже графские.

- Чего ты хочешь от меня? – снова спросил я.

Сомбрина пустилась в длинные окольные объяснения. Я не перебивал её, только иногда переспрашивал, чтобы не терять нить её рассуждений. Стремительно темнело. Сомбрина намекала, что хотела бы работать вместе с нами. Я отказал ей. Тогда она стала более деловой и начала прямо перечислять те слабости, которые видела в нашей бизнес-модели – надо сказать, это были удивительно проницательные замечания – и предлагать решения: как она, с её умением очаровывать людей, с её тонким пониманием вопросов политики и репутации, может улучшить положение нашего агентства.

Она была поразительно убедительна. На каждый мой вопрос у неё был ответ, и это был, клянусь, хороший ответ. Она рассказала мне, как работать с газетами и со слухами – ни о чём подобном мы и не задумывались. Она упомянула о своих связях в городе и даже при дворе графа – это был крайне правдоподобный рассказ, и мне оставалось лишь гадать, каким образом она смогла обзавестись таким количеством надёжных контактов за считанные месяцы. Впрочем, видя мастерство, с каким она управляла своей речью, своими движениями и даже самим моим впечатлением о ней, ответ напрашивался сам собой. Если она так легко может очаровать даже Дитя Снов, которому странные духи в лесах ближе и роднее сородичей-людей, то какой же за властью она обладает над чистокровными людьми?

Всё же я склонялся к тому, чтобы отказать ей. Слишком много непонятного было в ней. Да, она помогла нам в деле похищения алтарных камней – но она же и начала его. Она несомненно была связана, так или иначе, пусть даже невольно, с самими малефакторами – а это не шутка.

Но я поскользнулся. Уже готовясь сказать Сомбрине решительное и окончательное “нет”, высвободив руку из мягкого и нежного захвата, я оступился на тропе, скользкой после недавнего весеннего ливня, и поехал вниз, прямо в реку.

Солнце уже село, и многие духи, в том числе те, что не чтили нашего с ними родства, вышли на охоту. Я хороший пловец, и легко могу выбраться из воды, не сбрасывая ни сапог, ни оружия, ни кошеля – разумеется, если я не одет в боевую броню, но последнее есть моментальный приговор для каждого упавшего в глубокую воду. От Сомбрины меня отделяло метра три размягчённой земли, от берега – меньше метра. Я поплыл, неловко, как это возможно в сапогах и в полном костюме, но почти сразу же что-то ухватило меня за ногу и потянуло вниз. Это не могли быть фейэри, они действовали совсем иначе. Это не могли быть и ундины – они чтили родство с Детьми Снов и не тянули бы меня, но постарались бы заключить некий выгодный для них договор. Это могли быть только русалки – беспощадно жадная до людской плоти нежить, которая заманивает жертву чарующими иллюзиями, а потом топит и пожирает.

Мне же не досталось даже иллюзий. Я не знал, что делать. Возможно, Ускорение Времени помогло бы мне достаточно быстро спихнуть сапог и вернуться не берег, ухватившись за корни деревьев; управление судьбой тоже могло бы помочь. Но я чуял, что моя погибель близка.

Тогда Сомбрина – её фигура засияла необычным светом, а её голос прозвучал так, что содрогнулась не только вода, но и камни – безумно красивым жестом метнула свою шляпу. Едва лишь её шляпа коснулась воды, она взорвалась сотней подводных фейерверков. Я видел, как горящие звёзды прошивают мои ноги, но не чувствовал ни боли, ни слабости – зато вот русалки, которых здесь оказалось около полудюжины, горели и кричали от боли, стоило лишь искре со шляпы Сомбрины оказаться рядом с их покрытой чешуёй белёсой плотью.

Я зацепился за корни, и споро съехавшая по грязевой горке колдунья помогла мне выбраться на берег и восстановить равновесие. Всё время, что мы с ней шли до границ пригородных ферм, мы слышали полные боли и горечи завывания русалок.

Когда мы добрались до перекрёстка в Танноре, где наши пути расходились, она спросила:

- Так что, мейстер Луэллан? Возьмёте ли вы Сомбрину Айну к себе под крыло, чтобы она стала вашей верной помощницей?

- Да, – ответил я, пожав ей руку на прощание. Я начинал по-настоящему доверять ей.

Последующую неделю я помню как “Неделю Худших Споров”. Айдред рвал и метал. То и дело, когда я понимал вопрос о присоединении к нам Сомбрины, он порывался отправиться к ней – разумеется, я рассказал партнёрам, где её можно найти – и убить на месте. Вайранна была помягче, и только пыталась вызнать у меня, каким именно образом “эта мерзавка” сломала мой разум. Но я доверял Сомбрине, ведь она помогла мне.

Сомбрина рассказала мне о своём прошлом. Она была незаконнорождённой дочерью обнищавшего южного патриция и йиванги, перебравшейся в Империю из джунглей. Связи и кровь отца, вкупе с природной смекалкой, помогли ей занять довольно интересную нишу в имперской системе разделения труда. На Юге граница между патрициями и людьми из простых сословий поистине непреодолима, и даже нуждающийся в помощи купца патриций может быть не в силах обратиться к нему, не запятнав свою честь – что уж говорить о самих купцах, которым помощь патрициев бывает нужна куда как чаще! Сомбрина стала связным между двумя мирами.

Однако долгое общение с торговцами научило её тому, что каждый бизнес может выиграть от проницательного взгляда со стороны – и так, со временем, она стала чаще работать наёмным советником, консильери. Дела привели её на Север, и здесь у неё сложились особенно хорошие отношения с одним нанимателем – главой того самого “конгломерата”. Отношения складывались настолько славно, что скоро наниматель пригласил её стать своим особым поверенным. Поначалу это казалось прекрасной возможностью, но потом наниматель попросил её об услуге, которую она не могла оказать: том самом деле с камнями храма. Услышав отказ, наниматель пришёл в ярость. Всего через неделю он сообщил ей, что её сестра у них в руках, и не оставил Сомбрине выбора.

Я не прекращал попыток подружить Сомбрину со своими партнёрами. После совместного ужина Вайранна примирилась с нашей подругой, а вот Айдред получил новый повод для ненависти, ведь он узнал, что Сомбрина Айна родилась в смешанном союзе между йивангой и регулийцем, да ещё и не освящённом какой-либо церковью. “Ты ей собираешься довериться?!”, кричал он, “Да ты, кажется, любой кошечке готов отдаться, если она тебя поманит!”. В тот вечер мы с ним чуть не подрались – спасибо Вайранне, которая сначала умудрилась припрятать мой молот, а потом смогла найти правильные слова, чтобы застыдить эйра за его предубеждения.

Сомбрина сломила сомнения, когда пришла к нам однажды утром с контрактом от самого графа. Она сказала, что задействовала все рычаги давления, которые только имела при дворе. Ценность этого контракта разрушила подозрения Айдреда, а мы с Вайранной и раньше были готовы принять Сомбрину. Мы вписали её в число партнёров ещё до того, как граф окончательно утвердил нас в качестве исполнителей своей воли.

“Детективное агентство Луэллан и партнёры” – вот как мы назвались, и художник выполнил самый крупный из наших заказов. Помимо каллиграфической надписи, он изобразил также герб, который утвердила для нас палата герольдов. Айдред, разумеется, выбрал для себя золотого лиса на алом поле. Вайранна предпочла серебряную куницу на поле из лесных листьев. Четверть Сомбрины изображала бронзовую змею на поле ониксового цвета. На моей же четверти герба был обрамлённый руками глаз цвета звёзд, сияющий на поле пурпурного закатного неба. Ты, читатель, и сейчас можешь найти этот герб: вывеска с ним до сих пор украшает дом номер 21 по улице Кондитеров города Таннор, а также он сохранён во множестве каталогов, включая небезызвестный Полный Список Памятных Деяний.

Глава 15. Дорога Мехов.

Контракт, который принесла нам куртуазная Сомбрина, поднимал “Детективное агентство Луэллана и партнёров” на невообразимые ранее высоты. Да, награда не была особенно сияющей – то же дело Рао Бергг принесло нам больше денег, чем было обещано новой задачей. Но не одни только деньги определяют жизнь человека, даже в Империи.

Это было первое задание от его светлости лично. Уровень церемониала и роскошь вручения контракта вполне отвечали регулийским представлениям о торжественном, и я очень ясно увидел, почему некоторые мои соотечественники выбирают жизнь в Империи: даже званый приём в Фоскаг, который все считали очень роскошным, был не более чем обычным семейным обедом в сравнении с графским ужином. Столы ломились от изысканных угощений, о многих из которых я ранее и не слышал. Паштет из соловьиных языков (могу лишь ужаснуться при мысли о том, сколько сладкоголосых птиц было убито ради ложки этого лакомства), икра редких рыб и лягушек, изысканные конструкции, напоминающие соборы и дворцы, собранные из тончайших отрезов со спин редких пород форели и из лучших частей вырезки особо отобранных коров – и всё это было почти ничем рядом с роскошью десертов, описывать которые у меня не поднимается рука.

Посередине вечера граф внезапно объявил, что желает видеть лично меня, Луэллана фан Мервйен, прямо перед собой. Я подошёл и понял, что сейчас произойдёт некая важная для имперцев церемония. Его светлость поручил мне миссию и одновременно посвятил меня в свои бейлифы.

Забавно, как много значат порой простые символы. Церемониальный жезл графа освятил лёгким касанием сначала мои плечи, потом мою голову. Пажи его светлости, наследники благородных семейств провинции Таннор, поднесли мне на подушке шпоры, дюжину наконечников для стрел и браслет, дававший некоторую защиту от недобрых чар. Я преклонил колено перед графом, будучи обычным гражданином города Таннор, а поднялся человеком иного сословия. К тому моменту я достаточно хорошо знал законы Империи, чтобы понимать масштаб благоволения его светлости. Став бейлифом, я оказался в сословии патрициев – пусть на самом низу, без права передачи титула по наследству и без земельного надела; но я попал в верха имперского общества. Все мои партнёры получили титулы моих помощников, что также заметно возносило их над большинством жителей графства.

Однако все эти почести были лишь авансом, потерять который очень легко. Граф поручил своему новому бейлифу собрать налоги с вольной общины охотников, и это обещало стать весьма непростой задачей.

Не стану углубляться в детали запутанной имперской системы владения землёй, читатель. Если ты, как и я когда-то, подумываешь о переезде, пусть и временном, в земли Империи, то ты найдёшь всё необходимое в приложении. Сейчас же скажу лишь о том, как строились отношения между графом и охотниками.

Вольная община охотников, или Община Бобра, как она себя называла, была связана с графами Таннор особым Пактом. Этот Пакт даровал общине право владения лесами, от озера Валас на юге и реки Дирна на западе, “до любых границ, коих возжелает община, покуда не станет тому разумных препятствий”, на востоке и на севере – иными словами, жители общины сами решали, где заканчиваются их охотничьи угодья к востоку и к северу, ибо в этих сторонах жили только недружелюбные дикари и опасные духи. Жители общины продавали плоды своего охотничьего ремесла без каких бы то ни было пошлин и ограничений во всём графстве. Они сами вершили суд на своей земле, и только особенно суровые кары необходимо было утверждать в столице Таннор. Граф обязывался защищать их, если они столкнутся с “великими силами, которые не одолеть охотникам”. Наконец, община Бобра каждый год должна была платить солидную сумму серебром.

Этот Пакт заключил ещё покойный отец его светлости. Ни разу община Бобра не нарушала своего обещания – до прошлого года. Сославшись на плохой для охоты год, охотники отказались платить налоги. Граф проявил терпение и согласился подождать, но и на следующий год они не выполнили своего главного обязательства. Помня о долгой истории взаимного уважения, его светлость отправил другого сборщика налогов – но того быстро послали назад, надев ведро бобрового жира на голову. Граф Таннор уже собирался приказать своим наёмникам в том регионе, отряду Головы Медного Кабана, расправиться с наглецами – но советники его светлости, послушав сладкие речи Сомбрины, уговорили его дать мирному решению ещё один шанс.

Условия работы были таковы. Если мы сможем решить дело миром, то получим треть от суммы налогов. Если придётся привлекать наёмников, то чем меньше мира после этого оставалось в общине Бобра, тем меньшей становилась наша доля. В дополнение его светлость в отдельной приватной беседе поручил мне “присмотреть”, как он выразился, за Холмами Верных и Вольных, но об этом я расскажу позже.

Вайранна, и даже Айдред, не сразу решились взяться за такую задачу (разумеется, своё согласие мы должны были дать до вышеописанного приёма). Слишком высока была ответственность. Возвращение без налогов ставило крест на нашей карьере в Таннор – а значит, и на карьере в целом, потому что никто не стал бы вести дел с детективами, опозорившимся на целое графство. Голос Сомбрины тогда мало значил для них, но зато моей уверенности хватило на всех троих. У меня не было никаких разумных причин – только зов судьбы, ставший особенно громким.

***

Я был так воодушевлён, что хотел отправиться на следующий же день после приёма, но коллеги сумели уговорить меня немного повременить. Следовало подготовиться к долгому походу и разобраться с текущими счетами – его светлость благородно взял на себя аренду здания до нашего возвращения, но все долги надо было закрыть, контракты на поставку приостановить; словом, дел было немало. Кроме того, дорога в самую удалённую от цивилизации часть графства была опасной. Не только стаи диких животных или коварные духи – банды хищных до любых ценностей разбойников угрожали неосторожным путникам (разумеется, никто не стал бы строить и поддерживать телепортационный центр в подобной глуши). Разумные люди, как убедил меня Айдред, не скакали сломя голову, а ожидали подходящей, как это называли на севере, оказии. Нашей оказией стал караван мастера Богудана с целой дюжиной вооружённых охранников.

Пожалуй, надо сказать, что Богудан, как и большая часть регулийцев, которых мы видели к востоку, были из культуры бравичей, а вот жители города Таннор, как и те, с которыми мы встречались раньше – из фронтирцев. Внешне они различаются несильно, а вот обычаи и привычки у них весьма разные. Диалект бравичей и вовсе похож на отдельный язык.

Мы серьёзно подготовились к походу на дикий восток. Закупили палаток, походных мехов и фляжек, набор простых инструментов, лампы с запасом масла, несколько дюжин футов крепких верёвок, сапоги и плащи для похода по болотам. Я взял копьё и арбалет, на случай, если доведётся столкнуться с дикими зверьми, и добрую половину своей алхимической коллекции. Вайранна взяла с собой ещё один арбалет, миниатюрнее, но куда качественнее моего, и набор метательных топориков. Айдред решился и наконец купил себе полулаты, на которые откладывал уже не первый год – мы усомнились в том, что это хороший выбор для болотистой и лесистой местности востока графства Таннор, но эйр лишь хмыкнул в ответ. Разумеется, ему пришлось также взять добрых три галлона масла, чтобы надёжно сохранять броню от ржавчины. Мы думали купить ослика для всего этого скарба, но мастер Богудан убедил нас, что куда дешевле взять его в нашем пункте назначения, форте наёмников Головы Медного Кабана: там, дескать, вокруг немало скотоводческих ферм, и их товар намного выгоднее, чем в большом городе.

Караван мастера Богудана вёз очень солидный запас вина – для наёмников, для монастыря Повешенного и для Холмов Верных и Вольных – небольшое количество оружия и брони высокого качества, изготовленного в городе по индивидуальным заказам некоторых наёмников, несколько огромных амфор масла, разные ткани и великое множество всяких мелких бытовых товаров, вроде гвоздей, иголок и сковородок, которые в городе делали не в пример лучше, чем в деревнях. Все караванщики, включая охрану, были родственниками мастера Богудана.

Мы были не единственными попутчиками караванщиков. Помимо нас, в форт наёмников направлялся молодой веендра по имени Ээйтсоо, который должен был заступить на позицию младшего казначея наёмников; несколько паломников, искавших искупления в монастыре Повешенного; роскошная Шиванна Южный Лотос, танцовщица-йиванга, вместе со своим не то сожителем, не то охранником по прозвищу Лютый; и один крайне молчаливый эйр по имени Найель. Все попутчики заплатили мастеру Богудану, и плата включала в себя защиту, тёплое спальное место и горячую еду трижды в день.

В день нашей отправки Сомбрина чуть задержалась. Она прибыла едва-едва до отправки каравана, зато принесла с собой слух от заклинателей погоды: чуть ли не все две недели нашего пути ожидались дожди.

***

Дьяволы меня побери, она оказалась права. На растекавшихся жидкой грязью дорогах две недели пути растянулись почти в три. То были едва ли не самые унылые недели в моей жизни.

Дорога Мехов соединяет столицу с самыми захолустными уголками на северо-востоке графства. Она ветвится, как рука дерева, и отдельные её пальцы доходят даже до самых скромных деревень, поселений, факторий и торговых постов. Требовался изрядный опыт, чтобы не заплутать на этих бесчисленных развилках, и ещё больший, чтобы делать правильный выбор с учётом сезона и погодных условий. Богудан был настолько хорош, что ошибся лишь единожды: половодье так размыло брод, что нам пришлось поворачивать назад. Эта ошибка обошлась почти в целый день, потому что развернуть караван на узкой дороге, с обеих сторон которой густо теснится лес, совсем не просто, да и прошли мы тогда немало от последнего перекрёстка.

Вдоль Дороги Мехов не стоит ни отдельных таверн, ни придорожных часовен, ни даже конюшен – вот как редко ездят по ней путники. За все три недели мы ночевали под крышей только один раз, на третий день пути, в глухой деревне.

Все дорожные игры в слова, в карты, обычная болтовня между приятелями – всё это опостылело к концу первой недели пути. Не добавлял радости и постоянный дождь. На удачу, Айдред оказался хорошим певцом, один из кузенов Богудана умело играл на губной гармошке, а ещё двое караванщиков лихо управлялись с особыми бравическими лютнями, балалайками – и иногда нам удавалось насладиться странным сочетанием протяжных эйрских песен с разухабистой музыкой бравичей; все четверо как-то находили общий лад, и выходило действительно славно. Или так мне казалось со скуки.

Несколько разнообразили и оживляли рутину мелкие ежедневные ритуалы, которыми суеверные бравичи старались привлечь фортуну. Так, каждое утро начиналось с ритуального обхода волов: самая старшая из незамужних караванщиц по очереди подносила с поклоном каждому из волов, от самого старшего до самого младшего, по кусочку сахара. После завтрака, сразу перед отправкой, кто-то из мужчин обходил повозки, освящая каждое колесо знаменьем Источника. На каждом привале начинался короткий хоровод: все мы, обнимая соседей за плечи, плясали несколько минут, покуда самый голосистый из караванщиков пел Славу Коловрату. К слову, кем или чем был этот Коловрат, я так и не смог понять: хоть я и расспрашивал о нём бравичей довольно много, ответы были слишком разными и никак не вязались друг с другом. Думаю, не будет большой ошибкой включить его в число малых богов, популярных именно в этой регулийской культуре. Добавлю также, что конкретно хоровод очень помогал сохранять бодрость тела после долгих сотрясающих кости часов езды. Наконец, сразу после ужина Богудан раскуривал свою огромную «гадательную трубку», сработанную из покрашенной белым и синими узорами глины, и то направление, в которую ветер направлял дым, подсказывало главе каравана, с какой ноги следует встать наутро.

Некоторую перчинку путешествию добавили редкие скандалы. Один случился где-то в конце первой недели. Многие из нас питали надежду, что танцовщица привнесёт некое разнообразие в наши унылые привалы – но она всегда уходила тренироваться в сторону от любопытных глаз. Однажды, вскоре после того, как Шиванна ушла тренироваться, раздались громкие крики, треск ветвей, и из-за кустов к каравану выбежал сначала один из охранников, а за ним – пунцовый от ярости Лютый. Богудан не дал делу дойти до драки, но мы говорили о том происшествии далеко не один день – вот как мало событий скрашивало наш путь.

В другой раз тревогу поднял Найель. Он утверждал, что проснулся ночью от того, что кто-то рылся в его вещах, и был убеждён, что на неудавшемся воре осталась особая метка. Пикантности добавляло то, что метка могла возникнуть в любом месте на теле. После долгих препирательств Найель почти добился своего. Он осмотрел всех, кроме Шиванны (они вместе с Лютым принесли страшную клятву, что она не имеет к этому никакого отношения, да и их палатка всегда стояла достаточно в стороне, чтобы кто-то да заметил необычное движение ночью) и Сомбрины, которая уже третий день болела лёгкой лихорадкой, и потому оказывалась вне подозрений. Метку найти не удалось, и над мастером Найелем долго подшучивали. С того дня Найель постоянно носил свой сундучок при себе.

Признаюсь, отсутствие событий вызывало у меня не только скуку, но и тревогу. Мейстер Мервис предупреждал меня, что Поле Невероятности имеет свойство растягиваться во времени: иными словами, два невероятных события почти не имели шансов случиться поблизости друг от друга, но чем дольше тянулись серые будни, тем выше был шанс того, что Нечто случится. Мои опасения оказались не пустыми.

***

Некоторой отдушиной стал со временем введённый мастером Богуданом обычай: каждый вечерний привал, перед отходом ко сну, собравшиеся по желанию или по очереди рассказывали истории; смотря по тому, длинными они оказывались или короткими, за вечер мы слышали от одной до трёх. За эти недели я узнал немало о быте и обычаях народов Империи, особенно бравичей. Думается, и я смог приподнять завес тайны над жизнью Поднебесного Королевства для многих из наших спутников.

Айдред рассказывал нам истории о славных деяниях людей из его клана – мне больше всего понравилась сага о приключениях Финна, великого воина, причисленного впоследствии к лику святых. Финн много воевал с духами, защищая от их злобы людей, и, по легендам, скончался где-то в этих краях, до того сразив особенно могущественного знатного эльфа, наводившего на землю холод. Говорили, что Финн был так велик ростом, что ни один конь не мог выдержать его, и ему пришлось научиться очень быстро ходить, ведь колесница могла проехать далеко не везде – потому при жизни его прозвали Финн Спешный.

Сомбрина радовала нас пикантными историями из жизни патрициев и влиятельных торговцев, а также красочно рассказывала о жизни и природе далёкого Юга, где люди скрываются в домах от погоды летом, а не зимой, где сочные фрукты растут в изобилии, если подвести к ним воду, а дожди бывают так редко, что засуха пугает людей куда больше паводков.

Однако больше всего мне запомнился рассказ молчаливого мастера Найеля.

Его история повествовала об удивительно талантливом юном эйре по имени Фейран, который попал на обучение в особую школу оккультных искусств, управляемую неким “мастером-заклинателем, знатоком всего сущего, что в этом мире, что в его изнанке”. Этот таинственный мастер, не называвший своего имени, но представлявшийся Хозяином Ежевичных Холмов, не требовал никакой платы, кроме одной: в день окончания обучения последний из учеников, который покинет порог его дома, будет обязан служить ему до самой кончины. Чем ближе был день выпуска, тем больше печалились ученики. Они начинали готовить заговоры друг против друга.

Тогда Фейран вызвался стать последним, и, со временем, смог убедить других в своей искренности. Он также проводил удивительно много времени в алтарной комнате, проводя таинственные ритуалы. Многим чудесам обучил своих учеников Хозяин Ежевичных Холмов – и мне врезалось тогда в память, что некоторых он учил, как, отринув на время своё человеческое тело, можно обратиться в духа и начать бродить и изучать мир вокруг, видя его изнанку; а если случится какое несчастье – в момент вернуться назад и проснуться. Я запомнил также, что Вайранне было видимо тяжело слушать эту историю.

Наконец наступил и день, когда ученики должны были покинуть своего учителя. Стоял рассвет. Входная дверь, как то положено по традициям эйров, была обращена ровно на восток. Все ученики, кроме Фейрана, бросились тогда бегом на выход; сам же Фейран не спешил, он лениво зевнул, потянулся, ещё раз проверил свои вещи и вышел только тогда, когда уже точно ни единой человеческой души не оставалось в доме. Он уже тогда хорошо понимал, что Хозяин Ежевичных Холмов не был человеком, а был королём эльфов, решившим заполучить себе смертного слугу.

Король эльфов, скинув свою маску, потребовал от Фейрана служения, едва тот пересёк порог – но Фейран сказал, что не он последний, и указал на свою тень. Королю эльфов осталось лишь признать торжество хитроумия своего ученика. Он забрал его тень и дал Фейрану некое пророчество, о котором Найель сказал, что оно стёрлось о камни времени.

Фейран, ставший известным как Фейран Без Тени, стал со временем самым могущественным магом своей эпохи – по крайней мере, так гласила легенда. Из-за того, что он потерял свою тень, многие сущие, что в этом мире, что в его изнанке, не могли ни найти его, ни навредить ему.

Мне показался очень важным этот образ: человек, пожертвовавший своей тенью в обмен на могущество.

Глава 16. Две ловушки.

Иногда нам попадались спутники, а иногда встречались те люди, что шли с востока вглубь провинции. Я расскажу только о встрече с Хурангом.

Хуранг шёл с востока. Он присоединился к нам во время обеденного привала, когда дожди уже закончились, а до форта наёмников оставалось всего три-четыре дня. Одноглазый йиванг, в благодарность за место у костра и горячую мясную похлёбку подаривший Богудану шкурку зайца, рассказывал, что батрачил в общине охотников, а теперь хотел добраться до столицы и там прокутить нажитое. Я пытался расспросить его о делах в общине подробнее, но редкого гостя так плотно осадили своим вниманием все члены каравана, что я не успел получить ни одного толкового ответа. Когда Хуранг ушёл, Сомбрина позвала меня в сторону – к Айдреду и Вайранне.

- Этот йиванг, – сказала тогда Вайранна, – не пахнет охотой. Он пахнет лошадью и долгим костром.

- Если спросишь меня, друг, – сказал Айдред, пожёвывая травинку и сплёвывая под ноги, – я этому одноглазому не доверю и гроша.

Сомбрина сказала, что приметила, как упорно Хуранг допытывался у мастера Найеля о том, что было у того в сундучке.

Недолго думая, я доложил мастеру Богудану о своих подозрениях.

- Хоть ты и из горных чудаков с севера, – покосился на меня тогда заплывшим глазом глава каравана, – а, похоже, сердце у тебя, бейлиф, на месте. И глаз не промах. Добро ты говоришь, Луэллан: удвою смены, увеличим патрули. У меня, вишь-то, всего два конника есть; может, твой друг, рыжий-то здоровяк, видел у него духа при себе, тоже подсобит? Духа бы его к патрулям присоединить, вот моё сердце-то порадуется.

На том мы и порешили. Когда мы ударили по рукам, мастер Богудан так расчувствовался, что повелел с тех пор звать его “дядей Богуданом”. За немногие оставшиеся дни я узнал о нём, его семье и его друзьях куда больше, чем за все прошлые дни пути – и, пожалуй, больше, чем был готов переварить.

Следующие два дня пролетели быстро и весело – если не считать тревоги, которая теперь сжимала моё сердце почти беспрерывно. Весёлое и юное солнце поздней весны превращало лес вокруг нас в праздничную мистерию: так много теней и света плясало вокруг нас, и так радостно птицы, освободившись от дождей, привечали скорое пришествие лета. Хотя особенно мне запомнилась кукушка, прокричавшая ровно пять раз. Я знал, что эта кукушка говорит о дурном, и все дни проводил в кольчуге и шлеме, держа щит и молот поблизости.

***

Настал, наконец, предпоследний день нашего изматывающего пути. Должен сказать, я так и не смог привыкнуть к сотрясающим кости и всё нутро колдобинам, и, судя по радости, охватившей в то утро весь караван, я не был одинок. Люди смеялись и пели, а дядя Богудан добавил в утреннюю похлёбку тройную порцию мяса, да к тому же повелел открыть один из бочонков и разлить всем по кружке доброго вина. Я радовался вместе со всеми, но тревога теперь не оставляла меня ни на мгновение. Немало шуток, подколов, а порой и откровенных насмешек услышал я тогда по поводу кольчуги и шлема, но то лишь укрепляло мои страхи.

В полдень дорогу перегородило несколько упавших деревьев. Деревья выглядели так, будто упали сами, и упали давно: вокруг них уже начал образовываться подлесок, перед ними и за ними поднимались молодые кусты, а сами они были покрыты густыми ползучими травами.

Это было совершенно ненормально. Графские рутьеры, с которыми нам пару раз доводилось сталкиваться, следили за состоянием дорог, и должны были либо расчистить такую преграду самостоятельно, либо сообщить о ней в форт наёмников. Больше того: сами наёмники регулярно отправляли патрули во все стороны, и не могли упустить такое долгое и бурное цветение на главной дороге всего лишь в дне пути до форта. Преграда лишь выглядела естественной. Богудан приказал было своим родичам доставать топоры, чтобы расчистить дорогу, но я выступил вперёд.

- Дядя, – сказал я ему, – Позволь мне осмотреть это место так, как я это умею. Моё сердце беспокойно.

- Хорошо, Лу. Действуй. Мы тебе верим.

Я медленно подошёл к основанию одного из деревьев – ни следа топора, всё выглядело так, будто оно упало само по себе. Будто. Оно. Упало. Дерево. Слова.

Слова – это ловушка. Взгляд бредёт по упавшему дереву, и разум режет его, убивает целое, вырезая ствол, кору, ветви, листья, корни и пень, он убивает целое, слова – это ловушка, ты не видишь, ты запрещаешь себе видеть, ты не можешь знать. Ты живёшь в тюрьме, Луэеллан, это так, разум человека это тюрьма, это гранёный куб, плывущий в плоти Бытия, но ты не видишь Бытия, ты видишь только срезы между гранями – сейчас, тогда, потом. Они едины, и Древо едино, нет ни коры, ни будущего, ни ствола, ни прошлого, есть только ловушка слов и оковы твоего человеческого разума, слабого, жалкого, готового рухнуть от мгновения осознания Бытия, и потому запирающего себя в тюрьму, где реальность безопасно расщеплена и разрушена, ты не думал о том, что ты никогда раньше и никогда больше не увидишь реальности, как не видишь её сейчас, и вот некто выходит на дорогу, где стоишь ты, и стоял ты, и будешь стоять ты, и вздымает свои руки в небеса, и что за беспомощное и пустое это слово, небеса, и некое количество женщин – женщин ли, но как хорошо, что ты хотя бы сумел презреть Число – выходят в танце, что вторит поворотам Бытия, которое ты так сильно не хочешь увидеть, ведь иначе безопасная темница рухнет, и все вместе они отражают и приносят из грядущего жизнь, и ты знаешь, да, теперь ты понял хоть что-то...

Друзья рассказали мне, что, когда они наконец смогли привести меня в чувство с помощью нюхательной соли и холодной воды, я бормотал только одно: “Мы не можем идти туда. Там нас ждут. Жители лесов, из грядущего, они ждут нас, они не дадут нам пути”.

Иногда такое случается. Я пытался использовать своё подготовленное заклинание Укромного Взгляда в Прошлое, но оно столкнулось с Нечто, что вызвало изменения в последствиях – и усилило Расплату, несмотря на проведённый заранее ритуал.

Мне сказали, что караван развернулся и двинулся по другому пути, но сам я осознал это далеко не сразу. Тревога не оставляла меня – и не зря.

***

- Снова бревно на пути! – раздался голос откуда-то спереди.

Я схватил молот, щит и пригнулся. Мой шлем валялся в углу – похоже, сердобольные люди сняли его, пока мне было плохо. Очень жаль.

Глядя на меня, сначала коллеги, а следом и другие путники, тоже попрятались за укрытиями. Отличился только Айдред: он скрылся за мешком с тканями, поставил бочку с гвоздями с другой стороны, потом вытащил из-под скамеек свои новые доспехи и начал, не вставая, облачаться в них. Вайранна гибкой змеёй, не уходя из-за укрытий, поползла ему на помощь: облачиться даже в полулаты, не вставая и не прибегая к помощи друга, было невозможно. Несколько мгновений ничего не происходило, и танцовщица Шиванна уже было грациозно поднялась, всем своим видом выражая презрение к людям, вынудившим её неуклюже спрятаться под скамейкой... Но тут воздух застонал так, как не забудут те, кто слышал этот стон не только на охоте и на тренировках: стрелы и болты пронзили наш фургон. Великан Лютый моментально перехватил завизжавшую танцовщицу; когда оба они оказались на полу фургона, из его поражённого арбалетным болтом плеча сочилась кровь. Я судорожно пристегнул шлем и осторожно выглянул из-за холстины.

Творился форменный хаос. Тактическая подготовка в академии рыцарей помогла мне понять, что обстрел закончился, и теперь бандиты, используя преимущество, нападают с трёх сторон: спереди, справа и слева. Не теряя времени, я выскочил из фургона и, подняв щит, бросился на помощь самой маленькой группе – той, что была слева. Кажется, я выкрикнул какие-то команды – уже не помню, какие, и даже не уверен, что кричал их на понятном для других империке, а не на вбитой на тренировках фрейе.

Бой вышел быстрым и смертоносным. Я сразу приметил себе жертву: во главе пятёрки бандитов, надвигавшихся на нас, был один здоровый йиванг, размахивавший цепом. Я поразил его чарами Рассекающего Диска. На нашу удачу, он не смог раздобыть себе достойного амулета, защищающего от заклинаний, и очень кроваво распался на куски. Это смутило бандитов и заставило меня согнуться, выблёвывая страх и отвращение; я впервые убил человека, и убил его страшно. Родичи дяди Богудана, стоявшие у моего плеча, бросились на растерявшихся бандитов на левом фланге.

Я хотел бежать. Я хотел лечь и спрятаться. Я хотел исчезнуть из этого мира, никогда не существовать. Никогда ранее мне было так скверно. Да, я помню мучительные дни в жарком чердаке академии Фоскаг, когда комендант Оровен из личной мести хотела причинить мне максимальные страдания, лишив воды, что так важна для моей природы. Я помню первую голодную ночь в академии, когда я плакал и чувствовал, как место любви к семье в моём сердце занимает чёрная ненависть. Я помню и другие моменты, столь жуткие, что поверить в подобное сможет не каждый; однажды я расскажу и о них.

Ничто не сравнится с тем телесным, физиологическим ощущением течения Зла по самому моему телу, которое я пережил, впервые убив человека. Рационально я понимал, что этот человек сам был бы рад убить меня, и не только меня; но это не отменяло чувства – не вины, но ужаса, который охватил моё тело и не давал двигаться. Паралич казался вечным, хотя умом я понимаю, что стоял без движения, в покрытой рвотой кольчуге, лишь секунды. Потом случилось нечто странное.

Переключение, так я это называю. Когда моральное страдание достигло своего пика, во мне будто бы сменился внутренний хозяин. Новый повелитель моего сознания, новый я не был склонен переживать о том, что он делает – он лишь хотел, чтобы я выжил, а вместе со мной и мои соратники. Я прихватил покрепче молот и щит и побежал туда, где был нужнее всего – на правый фланг, где упал раненый дядя Богудан, а это сильно пошатнуло мораль наших воинов.

Выждав за ближайшим фургоном подходящий момент, я налетел на неприкрытый фланг бандитов, как град посреди лета, щедро рассыпая удары молота на каждого врага, что оказывался поблизости. Я точно помню, как один удар клювом молота пришёлся прямо в шлем бандиту, и из образовавшейся дыры брызнула смесь из крови и чего-то тягучего, густого и белёсо-серого, словно взбитые сливки с ягодным джемом. Не раз потом во сне я начинал есть взбитые сливки с ягодами, понимал, что это мозги с кровью, и просыпался в мокрых от пота простынях.

Мы остановили их правый фланг. Дядя Богудан выжил, его ранения оказались достаточно лёгкими. По центру бились мои друзья. Вайранна сразу нашла себе удобное место на крыше фургона и оттуда, лёжа, поражала врагов из арбалета. Сомбрина смогла с помощью пары заклинаний устроить диверсию, сильно замедлившую продвижение врага и сбившую его строй. И, разумеется, в самой гуще событий был воин из клана Огненного Лиса.

Айдред стал героем дня. Он сдерживал главную группу наседающих бандитов за импровизированной баррикадой, которую караванщики организовали из перевёрнутого фургона. Противники обстреливали баррикаду, набегали на неё – но сразу отступали, как только защитники собирались и давали ответный бой. Так продолжалось, покуда на баррикаду не приготовился броситься главарь бандитов, восьмифутовый великан трауммец в тёмной латной броне, вооружённый огромной булавой. Стало ясно, что он опрокинет баррикаду, и тем приговорит её защитников.

Тогда Айдред вышел вперёд. Говорят, в него попала стрела – бандитов, нападавших с фронта, поддерживали лучники – но отскочила от латной кирасы, и эйр даже не шелохнулся. Он высоко поднял меч и вызвал великана на поединок. Айдред боролся изо всех сил, но бой был слишком неравным. Когда главарь бандитов уже приготовился добить своего врага крепким ударом, ему под мышку вонзился арбалетный болт. Великан замешкался, и тут эйр, бросив меч и выхватив кинжал, прыгнул на него и заколол ударами в визоры шлема. Наступавшая по центру группа, видя гибель вожака, в страхе обратилась в бегство.

Я не видел этого триумфа самоуверенной наглости Айдреда над несомненно превосходящей мощью врага – я был слишком занят. Бегство центральной группы, вкупе с большими потерями, заставило бежать и правый фланг. Вероятно, в тот день мы выжили только благодаря безрассудству моего доброго друга Айдреда – и меткости несравненной Вайранны.

Я надеюсь, читатель, что тебе никогда не доводилось бывать в битве, и если так, то молюсь, чтобы Эутайн миловал тебя и в дальнейшем.

Если ты знаешь о битвах только по рассказам и театральным постановкам, то, вероятно, ты думаешь, будто самое страшное заканчивается, когда поверженный враг отступает.

Это не так.

Раж боя, Переключение, как ни назови – оно отступает. Эйфория от осознания того, что ты выжил – она тоже проходит.

Крики раненых, которые ещё имеют шанс остаться в этом мире, их мольбы о помощи – они остаются с тобой.

Мучительные стоны смертельно раненых, их наполненные тенью смерти глаза - они остаются с тобой.

Искривлённые, исковерканные, истекающие кровью тела умерших, раскрытые взгляду солнца внутренности – они остаются с тобой.

Память обо всех них остаётся с тобой.

Она не оставит тебя. Увидев их раз, ты навеки обречён жить в мире, где они существуют.

Глава 17. Прикосновение смерти.

Помню, я очень хотел делать *что-либо*. Я, кажется, собирал черепки одной из разбитых амфор с маслом, когда ко мне подошёл Радамир, сын раненого Богудана. Он засыпал меня похвалой, говорил, что я один убил, кажется, троих или четверых, что если бы не я, фланги бы рухнули. Радамир что-то спрашивал у меня, хотел советов или указаний. Я только кивал, и тогда на помощь мне пришла Сомбрина.

- Господин бейлиф, – сказала она, – очень измотан после боя и после всех чар, что ему пришлось совершить. Как его старшая помощница, – присвоила она себе это несуществующее звание, – я освобожу господина бейлифа от этого бремени и сама отдам указания.

- Во-первых, – продолжила она, – пошлите обоих всадников к наёмникам, как можно скорее. Мы не знаем, была ли эта группа бандитов единственной. Нам нужны лекари, пусть возьмут их с собой, и пускай поторопятся!

- Да, господарыня, – растерянно отвечал Радамир, – но один из всадников ранен...

- Тогда его место займёт другой, – нетерпеливо продолжила она, – Затем нужно построить защитную стену из фургонов. Пусть все здоровые займутся этим, легко раненые собирают других раненых, наших – отдельно, на лежаки внутри круга из повозок, бандитов – вместе и вовне.

- Да, господарыня. Что делать с мёртвыми?

Я выпал из их разговора. Вайранна перевязывала одного из раненых стражников – он кричал, как умалишённый, и йиванга почти насильно влила ему в горло какое-то снадобье, которое отправило его в забытье. Айдред переносил мертвецов. Он подошёл к одному человеку, который уже перестал кричать и только ритмично открывал рот; правой рукой он пытался удержать кишки, вываливавшиеся из рассечённого живота. Я не мог понять, был это разбойник или кто-то из наших, зрение размывалось и смазывалось. Айдред осенил его Нисходящей Благодатью, пробормотал короткую молитву и добил кинжалом в горло. Богудан, покрытый повязками, кажется, спал полусидя.

- Как... ты славно держишься, – смог вымолвить я, когда мы с Сомбриной вновь остались наедине.

- Иди за мной, – ответила она, внимательно осмотрев меня.

Сомбрина усадила меня рядом с... я не знаю, рядом с чем-то мягким. Мне вспомнилась моя мама – тогда, когда я был таким маленьким, что мог, сидя, привалиться к ней, как к самому доброму в мире дивану, и чувствовать себя таким спокойным, беззаботным, счастливым – клянусь, я расплакался в тот момент. Это была настоящая истерика, и только резкий удар по щеке помог мне вернуть дыхание в норму. Сомбрина очень внимательно смотрела на меня и протягивала что-то хорошее:

- Вот, выпей это.

Я послушано начал пить. Только допив предложенное, я понял, что Сомбрина дала мне одну из моих доживших до конца пути Крепких Фляг. Голова закружилась, но мир постепенно начал возвращаться на место. Да, я двигался не так уверенно, но я снова был в реальности.

- Хорошо, – улыбнулась Сомбрина, – Теперь просто отдохни тут, ладно? Никуда не иди. Всё под контролем, – она снова улыбнулась, совсем по-регулийски – только вот зубы у неё были не такими страшными.

Наверное, я сказал ей об этом, потому что Сомбрина рассмеялась, потом, кажется, чуть не заплакала, а потом резко исчезла. Плавающая хмельная реальность постепенно сменилась сном.

***

Должно быть, я проспал около часа. Голова гудела от крепкой настойки, но я снова был самим собой. Я огляделся.

Наши люди не теряли времени попусту. Вокруг выросла стена из перевёрнутых на бок и крепко сцепленных между собой фургонов. В тесном пространстве внутри разместились наши раненые, из тех, кто не мог двигаться, и все товары. Я вскарабкался на фургон, обратившийся в удивительно удобную для обороны стену, и увидел ещё три группы тел: двоих мёртвых стражников, семерых мёртвых бандитов (я приметил среди них одноглазого, называвшегося Хурангом), и ещё шестерых выживших бандитов, крепко связанных одной верёвкой. Двое из них выглядели так, будто без помощи им не встретить рассвета. Стреноженные волы паслись чуть в стороне.

- Бейлиф, – услышал я слабый голос сзади, – Бейлиф...

Я обернулся и спрыгнул вниз. Меня звал мастер Найель. Его обычная эйрская бледность стала серо-белой.

- Возьми ларец... – попросил меня Найель, – Отнести, куда следует...

- Куда?

- Монастырь... Монастырь Повешенного, – прохрипел эйр; я увидел, что стрелу из его бока даже не стали доставать. Я слушал так внимательно, как только мог.

- Бейлиф? – Найель заговорил иначе, будто наконец увидев меня, – Бейлиф, мне страшно. Я же не умру сейчас, правда?

Я не смог найти в себе сил ни солгать ему, ни сказать правду. Только взял его за руку. Найель сжал мою руку так, словно хотел сломать её. Безумный огонь в его глазах то вспыхивал, то угасал – но угасал слишком быстро.

- Я не хочу умирать. Мне очень страшно. Страшно! Бейлиф, – он сжал мою руку ещё сильнее, а глаза смотрели совсем безумно, – ты ведь попросишь графа, чтобы я не умер? Ты ведь сможешь заставить их, ипсилосов?

- Конечно, – пробормотал я, – Не бойся. Мы тебя защитим.

- Ты говоришь, – умирающий облизнул свои сухие губы, – Я хочу поверить. Очень хочу. Бейлиф! Бейлиф! Мне так страшно!

- Ты просто держись, – сказал я ему, обхватив его кисть обеими руками, – А мы поможем.

- Конечно... Конечно, – забормотал Найель, – Вот. Вот здесь ларец, – я принял сундучок, который он назвал ларцом, из его дрожащих рук, и взял его руки в свои. Они были ледяными, – В монастырь Повешенного. Скорее. Помощь, да, я делаю добро, я получаю ответ. Помощь.

На несколько мгновений мне показалось, что он умер, но он очнулся и снова до боли сжал мою кисть:

- Ты сделаешь это, бейлиф? Ты попросишь их? Ты сделаешь? Ты...

Он был готов повторять это до скончания века, а его глаза светились таким чистым ужасом, что я только кивал в ответ на его повторяющуюся мольбу.

Вскоре он замер, а затем перестал дышать. Мне стоило немалого труда ослабить его хватку, но разжать наше рукопожатие я не смел. Я сидел и смотрел в его открытые мёртвые глаза, надеясь – не знаю, на что я надеялся.

***

Не представляю, как долго я сидел так, но через некоторое время меня выдернул в реальность громкий крик:

- Кто желает заявить право на этот трофей? Пусть говорит сейчас, или, именем Пророка, молчит вечно!

Это был голос Айдреда. Высвободившись из мёртвого рукопожатия Найеля и осенив недавно усопшего знаком Нисходящей Благодати, я вскочил на ближайший фургон.

- Спрашиваю последний раз! – крикнул Айдред. Эйр стоял над трупом трауммца.

- Погоди, Айд! Давай сначала посмотрим, что у него в сумке и в карманах, – ответил я.

Айдред посмотрел на меня очень странно:

- Мародёрство – это грех, – сурово сказал он.

- Ты не так меня понял. Вдруг у него есть при себе, не знаю, какие-нибудь улики? Записки, карты...

- Если ты не претендуешь на доспех и оружие – вперёд.

Было непросто подойти к мёртвым телам, но я пересилил себя и начал осторожно ощупывать главаря.

- Айд, давай сделаем так: я помогу тебе снять доспех, а ты поможешь мне обыскать его?

- Обыскивать мертвецов – грязное дело, – повторил эйр, осенив себя малой благодатью.

- Так ведь... – я указал на доспех.

- Ты не понимаешь! Мародёрство – это мерзкий грех, а трофеи – славный обычай! Ладно, – согласился он после короткой паузы, – давай возьмёмся за дело. Только осторожно, не повреди доспех. Вайранна и так тут наделала дел, такая дыра в кольчуге под мышкой... Эй, ты что, убери нож! Не хватало ещё кожаные постромки повредить, так совсем задёшево придётся продавать...

Через некоторое время мы сняли доспех – я наотрез отказался снимать шлем, чтобы не смотреть в мёртвое лицо с выколотыми глазами – и обыскали великана. При себе у главаря бандитов мы нашли небольшую грубую карту местности, шифрованное письмо и очень странный, чем-то глубоко отталкивающий даже на вид амулет из кованого металла, изображавший птичье крыло.

Прежде, чем я успел спросить Айдреда, что он думает о такой находке, меня отвлёк дикий крик справа – как раз там были раненые бандиты.

***

Подбежав к ним, я увидел, что Полынка, младшая караванщица, девочка лет четырнадцати, тыкает ложкой в лицо одного из пленных, а тот пытается уклоняться. Не тратя времени на разговоры, я подбежал и перехватил её руку:

- Что ты делаешь, Полынка?

- Зачем мешаешь, беловолосый! – взвыла Полынка, пытаясь освободить руку, – Этот... ублюдок... монстр... – она начала выдыхаться, – Он убил брата! Выбил папе глаз! Я... дай только мне... Что ты делаешь, что ты понимаешь, ты, чужак!

- Я понимаю, – ответил я, вырвав у неё ложку, – что месть не вернёт тебе брата, и не вернёт глаз отцу.

После я много раз задавал себе вопрос – мог ли я остановить её? У меня оставалось заготовленное Ускорение Времени, так что, говоря точнее, мой вопрос звучит так – мог ли я понять, что мне нужно её остановить? Мне нравится верить, что я действительно хотел остановить Полынку, и просто не успел среагировать, не смог прочитать выражение её лица.

Иногда, когда ночь становится особенно беспощадной, а бессонница не даёт мне сомкнуть глаз – иногда я думаю, что, возможно, *на самом деле* я не хотел останавливать её. *На самом деле* я прекрасно прочитал выражение её лица – и увидел там отражение своих чувств. Возможно, думаю я в такие часы, во мне куда больше зла, чем мне хотелось бы верить.

Я не остановил её.

Полынка резко выхватила спицу из пучка волос на голове и вогнала её прямо в глаз тому разбойнику.

Разумеется, я сразу вытащил иглу и начал перевязывать его лицо. Вскоре подбежали и другие, куда более сведущие в лекарском мастерстве люди.

Отойдя от раненого, я расспросил подошедшую Сомбрину о том, что сообщили нам пленённые бандитов. К огромному сожалению, они знали немногое. Их всех нанял либо Гао Барсучий – так звали мёртвого трауммца, главаря банды – либо Хуранг, его правая рука. Всех наняли этой весной. Гао Барсучий имел среди разбойников хорошую репутацию, и пойти служить ему слыло прибыльным делом. Им действительно удалось неплохо заработать этой весной, но Гао приказал всем оставаться до начала лета. Какие-то люди видели, как Гао порой уходил из их главного лагеря на север, но никто не решался подглядывать за грозным Барсучьим, так что гулял он, охотился или встречался с кем, было неведомо. Ходили слухи, что Гао прятал свою долю от добычи в некоем Логове, но никто не мог сказать, где оно находится.

***

Вижу, про Логово они и вправду не знают, – раздался голос Вайранны у моего плеча, когда я отошёл от раненых бандитов.

Я вздрогнул.

- Ты слышала весь наш разговор?

- Да. Прошлые допросы тоже. Ничего полезного про место Логова.

- А ты стала искать Логово Барсучьего?

- Да. И нет, – Вайранна уселась рядом со мной, симметрично подобрав ноги. Я тоже опустился на землю.

- Что такое? – спросил я. Вайранна промолчала, только крепче прижала ноги и обняла себя руками. Я понял, что ей нужна помощь – и осторожно обнял её правой рукой. В ответ она прижалась ко мне так сильно, что мне захотелось отодвинуться, но это чувство сразу прошло – я понял, что Вайранне нужно это касание, ей нужно ощутить не-одиночество.

- Я ищу покой, – пробормотала Вайранна.

- Я хочу помочь тебе.

- Я знаю. И ты поможешь, так что сейчас – заранее – спасибо тебе. Именно ты поможешь.

Я не знал, что ответить, и только постарался, неудобно скособочившись, обнять Вайранну и другой рукой. Ей было хуже, чем мне.

- Смерть. Смерть пролетела сегодня над нашими тенями.

Я промолчал. По моей руке пробежали слёзы, но чьими они были?

Её пальцы коснулись каждого из нас. Айдред бежит к ней с вызовом, Сомбрина хитрит и танцует, как змея. Я бегу от неё в сторону, а ты стремишься взлететь вверх. Я знаю, ты поможешь мне, когда твой путь завершится.

Я хотел ответить ей, но не мог. Она говорила привычными словами, но смысл ускользал от меня.

- Я бегу в сторону, – продолжала Вайранна, – Всегда. Так было и раньше, до тебя, Лу.

Когда?

Она посмотрела мне прямо в глаза – и на меня словно бы обрушился океан. Только собрав вместе всё желание помочь ей, пережившей столько неведомой мне боли, я смог удержать взгляд Вайранны.

- Я не помню, что было раньше, Лу. Но я знаю, что это было. Я убежала в сторону. Не один раз.

- Я не знаю, что за сила скрывается в тебе, – сумел тогда выговорить я, – но я знаю, что ты сможешь одолеть это. Однажды тебе не придётся убегать.

Вайранна как-то странно сжалась. Несколько мгновений не происходило ничего, а затем она распрямилась и уже куда более обычным, “земным” голосом, сказала:

- Пока вот что я поняла: покой дают деньги, богатства, сокровища. С бронёй из золота ты защищена ото всех напастей, от которых тебя может спасти человек.

- Пожалуй, и правда, – задумался я. Имперская система экономики действительно учит именно этому. Я подумал тогда, что было бы здорово показать Вайранне Поднебесное Королевство.

- Они не знают про Барсучье Логово, – отстранившись, по-деловому сказала она, – Они не помогут нам.

- Они – нет, – согласно кивнул я.

- Тогда я пойду, – засобиралась Вайранна.

- Погоди! – я чувствовал, что у меня ещё далеко не один вопрос, но ничто не приходило на ум.

- Да?

- Не уходи далеко. Посмотри, откуда пришли бандиты, куда они убежали. Только недалеко, и обязательно вернись до заката. И – слышишь? Ещё раз, не уходи далеко в поисках Логова. Ни за что не уходи.

Вайранна молча кивнула – и исчезла в зарослях кустарника.

***

Разговор с Вайранной заставил меня ещё глубже задуматься над вопросом ценности жизни. Раньше я лицемерно позволял себе формулировать его иначе: “Сколько денег стоит жизнь человека в Империи”. Только теперь я начинал понимать, насколько мерзко и неправильно было мыслить так о жизни.

Из внутреннего монолога меня вырвал голос Айдреда.

- Доволен тем, что нашёл у вожака?

- Ещё как! – воскликнул я.

- На мой взгляд, тут совсем немного, – покачал головой эйр, – Лист бумаги с закорючками, ещё лист пергамента со странными рисунками, обычный амулет... Кошель совсем худой у этого Барсучьего, видать, все денежки дома позабыл... Будь у него при себе дневник, или там карта с кладом – вот это была бы добыча!

- Это была бы поистине невероятная удача, – я улыбнулся впервые за, кажется, очень и очень долгое время; память подсказывала мне, что ещё утром этого дня я смеялся над шуткой одного из стражников – Мечко, вот как его звали.

Айдред поделился со мной ещё одной радостью: ему удалось заполучить целых три скальпа бандитов, ведь из уважения к нему караванщики поделились частью своей добычи. Я едва сдержал рвотный порыв, представив себе процесс снятия скальпов, и обрадовался, что не видел его вживую.

- Кстати, тебе тоже три полагаются. Здорово ты поработал сегодня, видит Пророк!

- Ты знаешь, Айд – мои, ты их тоже можешь забрать себе.

- Ты чего это? За них по два серебряных дают в форте. А, вижу, куда ты клонишь. Ладно, я тоже внесу награду за свои в общий фонд нашей компании.

- Эти шифровки, – я постарался перевести тему, – я пока ничего не смог разобрать. Хотя, может быть, бумага с пергаментом сами по себе могут дать подсказки.

- Будем надеяться, хотя вряд ли, – покачал головой Айдред.

Некоторое время мы молчали, а потом я вдруг спросил:

- Айд, а ты не помнишь, что тогда сказал караванщик, Мечко, когда мы повернули и наша гнедая заржала так тонко, как дама на балу? – я пытался вспомнить ту самую шутку, что развеселила меня утром, это внезапно стало необычайно важным, – что-то было про... – тут мой взгляд скользнул в сторону, и я увидел Мечко. Он не дышал. Шутка сразу забылась.

- Эй, Лу, – эйр похлопал меня по плечу, – Ты как?

- Не знаю...

- Первый раз потрошил чучело? – серьёзно спросил он.

- Что?

- Раньше убивать доводилось?

- Да помилуют меня Небеса, нет.

- Давай-ка отойдём немного отсюда.

Мы шли молча, пока лёгкий поворот дороги и высокие деревья не скрыли от нас поле боя. Тогда я задал донимавший меня вопрос:

- А ты? Чучела?

- Да, – эйр коротко кивнул, глядя в сторону солнца.

Мы снова помолчали.

- Есть что у тебя?

- Я привычным жестом похлопал правое бедро. Пустая фляжка гулко отозвалась.

- Извини, пусто. Раненые...

- Да что это я, Пророк и ученики его мне свидетели! Я сам прихватил одну из твоих фляг.

Эта, у тебя, последняя, – отметил я.

- Вот! – откупоривая флягу, Айдред значительно поднял указательный палец, – Вот! Недаром! Давай, по два – за наши грешные души, а затем за ушедших. Молча.

Мы выпили – и снова помолчали некоторое время. Айдред из тех, с кем можно просто молчать.

Поворот проглатывал часть звуков, доносившихся из скороспелого укреплённого лагеря. Стоны и всхлипы раненных, приказы и переговоры здоровых, ржание и фырканье лошадей, протяжное мычание волов – и клёкот и пение лесных птиц, тихие шаги животных, крадущихся мимо этих опасных двуногих, прыжки грызунов и шуршание свежей травы и прошлогодних прелых листьев, далёкий тихий треск и стук упавшей ветви, и шелест нарождающейся листвы, и песня ветра; мне показалось, что я даже слышу тихое ворчливое шипение последних тающих снегов, которых так утомляет вся эта суета, но которые обещают вернуться, однажды навсегда.

- Некоторые говорят, – тихо начал Айдред, верно поняв незаданный вопрос, – что если ты увидел одного мертвеца, ты увидел их всех. Наивно. Хвастливо. Болтуны. Я не верю им, – он сделал глоток и передал мне флягу.

Немного молчания, и он продолжил:

- Некоторые говорят, что ты привыкаешь. Человек ко всему привыкает, таким уж его создал Господь. Живёшь в холоде – привыкнешь к холоду. Живёшь в роскоши – привыкнешь к роскоши. Видишь мёртвые тела – привыкнешь к мёртвым телам.

Глоток, и снова молчание.

- Эти люди лгут, себе первыми.

Молчание. Я почувствовал, как комок подступил к его горлу.

- Хотя, знаешь, – тут голос Айдреда обрёл более свойственную ему силу, – знаешь, иногда, Лу, иногда я думаю – некоторые из них не врут. Они и правда привыкают. Это самое страшное, Лу, – Айдред посмотрел прямо мне в глаза, и его взгляд был необычным, – самое страшное. Потому что если ты перестаёшь чувствовать, глядя на мёртвого – значит, ты сам умер. Где-то внутри, где-то по-настоящему.

- А ты?..

- Я жив, – коротко сказал Айдред, и снова посмотрел на солнце. Он смотрел, пока ему не пришлось сжать веки и размять их рукой, и тогда он продолжил, – Я жив, – повторил он, – но напоминаю себе, что если бы не я их, то они меня. Как Мечко, как Найеля. Как многих других, – он коротко сглотнул.

Молчание.

Перед тем, как я лёг спать той ночью, Сомбрина сказала мне:

- Ты очень храбро бился сегодня, Луэллан, как настоящий рыцарь Аурмарка! Почти как в тот раз, когда ты спас меня и мою сестру, помнишь?

Помнится, я тогда очень удивился: я ведь точно не лгал сегодня Айдреду, я не убивал людей раньше. Но тогда, в том деле об алтарных камнях – я помню, как падали под моими ударами злодеи, пытавшиеся их похитить...

Ларец, который мне вручил мастер Найель, я крепко обнимал всю ночь.

Глава 18. Наёмники из отряда Головы Медного Кабана.

Не все раненые пережили ту ночь. Одному из паломников так и не довелось получить искупления в монастыре Повешенного – он был в одном фургоне с Найелем, и тоже попал под обстрел; также скончался один из стражников, и умерли несколько бандитов.

Но я ожидал этих смертей. Пять хороших людей потеряли свои жизни – вот о чём пела та кукушка, что подсказала мне не снимать кольчуги. Могли ли я, или кто-то из моих друзей, оказаться в их числе? У меня не было времени на раздумья.

Утро выдалось мрачным и хлопотным. Яркое, жизнерадостное солнце казалось злой насмешкой Небес, хотя я понимал, что дождь был бы куда опаснее для раненых. Рабочих рук стало резко меньше, а вот нуждавшихся в помощи – много больше, и все мы, здоровые, трудились как пчёлы. Ручей был далеко, а свежая вода необходима; раненым надо было менять повязки; волы и лошади нуждались в уходе и присмотре – дел было невпроворот, да к тому же никак нельзя было обойтись без дозорных, ведь бандиты могли вернуться в любой момент. Я знал, что нам ещё доведётся встретится с ними.

Наёмники приехали вскоре после обеда.

Их была дюжина – не считая лекаря и караванщиков, которые очень ярко выделялись на фоне наёмников серостью своих одеяний. Каждый из воинов так и просился на картинку к гравёру или живописцу, от каждого веяло силой и опасностью. Их сияющие, профессионально ухоженные доспехи тут да там сохраняли отметины – следы боя из тех, что не исправить доспешнику, не выровнять кузнечным молотом, не скрыть лаком и полировкой. Даже в их манере держаться в седле, сочетавшей расслабленность с готовностью действовать, читался опыт, доставшийся дорогой ценой – они разительно отличались от церемониальных стражей его светлости графа Таннор, набранных из знатных сыновей на безопасную, но полезную для карьеры синекуру. Я видел, что роскошью одеяний и показным жизнелюбием эти воины выражали своё презрение опасности, унижали саму Смерть через вычурное наслаждение дарами Жизни.

Семеро – конные лучники. Они сидели в особых сёдлах со смещённым центром тяжести, украшенных изображениями мстительных женщин. Они были облачены в сияющие нагрудники, а лицевые маски их шлемов, каждая по-своему, повторяли потусторонние очертания лесных духов. Слева у них висели огромные колчаны со стрелами разного типа, справа их дополнительно защищали щиты экзотической формы, прикованные лёгкими цепями прямо к доспеху. Они несли яркие композитные луки, изогнутые, словно волны моря или стволы ивы во время шторма, и короткие копья и сабли для рукопашных схваток.

Лучники были сходны между собой, и одновременно отличались столь разительно, что перепутать их было невозможно. Вот один из них, одетый исключительно в зелёный и золотой, с плащом настолько длинным, насколько это было возможно, чтобы не мешать лошади, голову которой венчали трофейные рога лося; вот другой, в снежно-белом, закрепивший на задней части шлема с десяток скальпов поверженных врагов с волосами самых разных цветов, его сапоги, поднимавшиеся чуть не до паха, вышиты изысканным серебряным шитьём; вот третий, одетый будто бы в пламя, так играли и трепетали на солнце его сложные одежды из жёлтого, шафранового, оранжевого, красного и пурпурного бархата.

С ними же – трое драгун с огромными осадными арбалетами, каждый в добрых две трети регулийского роста, украшенные медью, серебром и золотом, будто соревнующиеся в щегольстве, с лёгкими длинными пиками и с крыльями за спиной, которые начинали развеваться на ветру и казались поистине огромными и устрашающими, если драгуны шли в лобовую кавалерийскую атаку.

В отряде был и один катафракт: верхом на гигантской кобыле особой породы, в чернёной латной броне, в шитых чёрным шёлком одеждах, к седлу он приторочил своё пугающе тяжёлое штурмовое копьё, которое было не удержать одной рукой иначе как верхом и в особом захвате, зацепив на специальный крюк с правой стороны доспеха. С левого бедра у катафракта свисал здоровенный палаш, а в правой руке он расслабленно держал булаву на длинной рукояти, навершие которой было выковано в виде показывающего язык гоблина.

Знамя отряда, на золотом поле которого была вышита белокожая женщина с голой грудью, сжимавшая по копью в каждой руке, нёс всадник в покрытых бронзой доспехах, восседавший на укрытом кольчугой жеребце. В его седле были специальные крепления, позволявшие ему освободить руки, не опуская знамени, если дело дойдёт до схватки, однако из оружия он имел при себе только устрашающий двуручный топор и короткую тяжёлую саблю.

Главой отряда оказался лучник в пламенных одеждах. Когда он спрыгнул с лошади, я удивился, насколько невысоким и кривоногим был этот офицер.

- Салют верноподданным Его Божественного Величества! – лихо приветствовал нас офицер; его речь из-под шлема звучала глуховато, но зычный голос и торжественный облик превращали этот недостаток в своего рода театральный приём, причём эффектный, – Мы, третье знамя отряда Головы Медного Кабана, искренне сожалеем, что не смогли быть здесь в то время, когда были нужнее всего, – офицер покаянно склонил голову и замолчал.

- Приветствуй его, – прошептала Сомбрина, ткнув меня под бедро, – ты сейчас старший!

- Дядя Богудан? – прошептал я, но ощутимый толчок в бок стал достаточным ответом (как мне объяснили впоследствии, Богудан был главой каравана, но теперь офицер говорил с военным главой – а им уже был я, обладатель титула бейлифа), и я, слегка прокашлявшись, начал импровизировать:

- Приветствую вас, – “огненный лучник?”, мелькнуло у меня в голове; я никогда раньше не говорил с имперскими военными официально, – уважаемый офицер... Я – Луэллан фан Мервйен, подданный Галахада Второго, – я перевёл дух, – Возлюбленного царственного брата и ближайшего союзника Его Божественного Величества, – “Фух! И, пожалуйста, заберите меня отсюда в безопасное место!”, – Светлостью... Благоволением его светлости графа Таннор я – бейлиф, отправленный сюда с особым поручением, руководил, кхм, обороной каравана, – быстрый взгляд на Богудана – мастер караванщик коротко кивнул с широкой улыбкой, – Рад вашему прибытию, – “хотя да, очень зря вас тут не было вчера”, – Препоручаю вашему... радетельному тщанию безопасность и защитность, то есть защиту, нашего каравана, – я постарался закончить свою скомканную речь самым уверенным тоном, на который был способен.

- Молодец, красиво вышло, – прошептала Сомбрина. Я благодарно сжал её запястье.

- Какие светлые слова, господин бейлиф! – глухо воскликнул огненный лучник, – Счастлив помочь! Счастлив знакомству! Лекарь! – крикнул он через плечо.

Сразу следом за этим он артистичным, будто бы не раз отрепетированным жестом откинул забрало. Два сияющих чёрных глаза на породистом смуглом лице, и ещё более сияющая клыкастая улыбка:

- Меня зовут Овъиро Себбасхо Рохос дель Маттаро, я дуазен этого знамени, но ты можешь звать меня просто Рови!

“Вот подходящий приятель для Айдреда”, подумал я, но в ответ лишь вежливо, в тон собеседнику, осклабился и предложил называть меня “Лу”.

Не теряя времени, наёмники очень организованно занялись делами – сказывался богатый опыт. Четверо, по команде Рови, “брали под контроль квадрант и септъету”, кто-то начал помогать с подготовкой каравана к отправке, лекарь вместе с иными занялись ранеными, другие отправились к телам умерших.

Впервые с нападения у меня появилась возможность отвлечься от текущих забот и подумать. Как ни странно, мысли постоянно возвращались к ларцу.

Могло ли нападение бандитов быть случайным? Да, могло. Могла ли засада духов, которой мы избежали, быть случайной? Безусловно. Но вот их сочетание никак не тянуло на занятное совпадение. Больше того: среди бандитов мы не наткнулись не то что ни на одного солидного спиритиста, мы вообще не видели среди них людей с заметной оккультной подготовкой (хотя, конечно, кто-то из них должен был быть в силах нанести хотя бы примитивные Знаки Изгнания для защиты лесного лагеря от духов). Значит, либо духи и бандиты организовали свои нападения независимо друг от друга, но охотясь на одну цель, либо... либо кто-то управлял и первыми, и вторыми.

Нападение бандитов на торговый караван было не слишком частым, но, увы, достаточно обычным делом. Товары, которые мы везли, могли привлечь бандитов – но не духов. Духи, конечно, были бы счастливы испить свежей крови; их могла заинтересовать моя коллекция, возможно, ещё какие-то ценности. Они порадовались бы бочкам вина. Но духи крайне редко устраивают засады на торговые караваны. Они скорее попытались бы выманить нас ночью, воздействуя на наши сны, за защитный круг из Знаков Изгнания, которые каждый вечер наносил вокруг каравана один из родичей дяди Богудана, иногда с помощью эйров-попутчиков.

Единственным, что действительно объединяло и духов, и бандитов, был ларец. Что же скрывалось в нём?

Через пару часов караван был готов отправляться в путь. Повозки были расцеплены и вновь приведены в пригодное к походу состояние: тканые пологи натянуты, товары внутри. Волы и лошади запряжены, люди готовы.

Мы закопали тела наших товарищей и засыпали сверху камнями. Овъиро Себбасхо Рохос дель Маттаро, как уважаемый офицер и, следовательно, рукоположенный для совершения такого таинства жрецами Магнуса Мунди, провёл короткую панихиду. Айдред остался очень недоволен: он настаивал на том, что тела нужно было взять с собой и предать подобающему погребению, в освящённой земле и с полным богослужением, но он был одинок в таком мнении. Только паломники, с разрешения дуазена, забрали своего товарища, чтобы упокоить его в монастыре.

После этого Рови перешёл к уложенным вместе телам умерших бандитов. Мы полили их маслом и разложили дрова, чтобы не оставлять человеческой плоти диким зверям. Мне показалось, что у трупа трауммца пропала голова. Дуазен произнёс короткую напутственную речь бессмертным искрам умерших, чтобы направить их на верный путь в грядущем перерождении. За его спиной чёрной тенью возвышался катафракт, высоко поднимавший факел. Перед тем, как приказать своему товарищу возжечь погребальный костёр, дуазен обратился к нам:

- Верноподданные! Здесь, среди бандитов, лежит один особо разыскиваемый преступник, известный в наших краях как Гао Барсучий. Мы, воины Головы Медного Кабана, милостью его светлости графа Таннор поддерживающие мир и порядок в этих землях, хотим вывесить его голову у ворот форта. Однако с головы упомянутого Гао был снят скальп. Мы просим передать его нам, чтобы Гао могли опознать сразу, и вид головы известного преступника внушал подданным страх перед имперским правосудием.

- И зачем же мне передавать этот скальп вам? – выступил вперёд Айдред. Я потёр веки и тяжело вздохнул.

- А, так скальп у тебя, мастер эйр? – оживился Рови, – Дай его мне, и покончим с этим.

- Этот скальп – мой трофей, сеньор регулиец, – ответил Айдред, – Видит Пророк, я не стану расставаться с ним так просто.

- К чему ты клонишь? – спросил Рови.

- Я требую справедливой компенсации. Это я, Айдред ат Илдмер из дома Блаи, сразил Гао Барсучьего, вот этим мечом! – сказав так, Айдред вскинул вверх свой двуручный меч, который он старался удержать одной правой, и призвал пламя, охватившее клинок.

Некоторое время два воина, бледный рыжий здоровяк с огненным мечом и кривоногий смуглый лучник с отрядом соратников за спиной, напряжённо смотрели друг другу в глаза. Я видел, как пот начал струиться по лицу Айдреда и как дрожала от усталости его правая рука. Казалось, всё вокруг затихло. И тут дуазен рассмеялся:

- Хорошо сказано, Айдред ат Илдмер из дома Блаи! Воистину хорошо, да благословят тебя великие боги!

- И тебя пусть Пророк не забывает, – ответил Айдред, опуская меч и убирая пламя.

- Славно! Ты получишь компенсацию. Как только мы доберёмся до форта, ты получишь за голову Гао Барсучьего вчетверо больше, чем положено за скальп обычного бандита. Я, Овъиро Себбасхо Рохос дель Маттаро, даю тебе своё слово.

- Признателен, – осклабился эйр, – Но, с твоего позволения, голову я передам твоему командиру лично.

- Конечно, Айдред! Иного я и не мыслил. Ха-ха-ха! Кстати, ты можешь называть меня Рови. Ловкий трюк с огнём – как ты это устроил?

Эйр подошёл к регулийцу, тот махнул рукой катафракту – и они, увлечённые разговором, зашагали куда-то в сторону от вспыхнувшей груды трупов.

- Похоже, – промурлыкала Сомбрина, которая, как оказалось, уже давно стояла рядом со мной, – у Айдреда появился новый хороший приятель.

***

Что такое война, читатель? Или, если спросить ещё точнее – что такое насилие? Думается мне, вполне разумно определить насилие как непрошенное вмешательство в жизнь другого, приносящее ему вред и страдание. Если так, то существует ли благое насилие, и возможно ли построить жизнь, не прибегая к насилию вовсе? Мне кажется, эти вопросы взаимосвязаны. Если насилие абсолютно неизбежно, то иногда оно бывает благим. Опять же: если насилие неизбежно, то иногда оно обязано становиться настолько сконцентрированным, что мы называем такие события “войнами”.

Лично я считаю, что насилие допустимо только в крайних случаях, когда оно является единственной возможностью предотвратить абсолютно несомненный вред. К примеру, коновал, осуществляющий насилие над не понимающим своей же пользы животным, может спасти его. Человек, нападающий на других, может и должен быть остановлен насилием, если время для увещеваний прошло.

Но и только. Насилие не является неизбежным. Можно построить жизнь, лишённую войн.

Насилие, которое развязывается ради воображаемой высшей цели, или ради предотвращения сугубо гипотетического, относительно вероятного вреда – это страшно. В Поднебесном Королевстве, увы, были периоды, когда у власти оказывались очень радикальные группы, пытавшиеся предугадывать преступления и карать злодеев заранее. Все эти попытки привели лишь к рекам крови.

Насилие как метод воспитания или как наказание кажется самоочевидным человеческому мышлению, но столь же очевидно является ошибкой. Будь насилие действительно эффективным вариантом исправления, люди не клеймили бы бывших каторжников и не сторонились них – напротив, предпочитали вести дела именно с ними, ведь это были бы гарантированно воспитанные и высокоморальные люди.

Что сообщит преступникам обезображенная голова, вывешенная у форта? Дуазен надеялся, что она вызовет страх, и преступники станут добропорядочными верноподданными. Сомневаюсь. Я согласен с тем, что она вызовет страх – но этот страх скорее заставит преступника быть хитрее и безжалостнее, убедит его не щадить тех, кого он грабит, а убивать свидетелей на месте.

Вот что я заметил за свои годы жизни в Империи. Здесь определённо торжествует уважение к насилию. Оно столь велико, что и война кажется местным не страшным стихийным бедствием, а скорее обыденностью, сродни смене сезонов. Такое отношение к войне плодит воинов, видящих своей целью победу друг над другом, а не над войной: они живут ради войны, а не стремятся предотвратить её – и лишь делают войны более частыми.

Однако вернёмся к нашей истории. Наёмники добрались до нас за половину дня, но они ехали налегке, на быстрых породистых лошадях и без раненых. Наша дорога до форта растянулась на два дня с лишним, мы прибыли на закате.

С давних пор здесь, на вершине самого высокого холма во всех окрестностях, стояли руины башни. Кто построил её, кто разрушил – о том нынче остались только легенды.

Во времена Четвёртой Династии эти земли заняла фамилия Таннор. Графы отреставрировали башню и определили туда гарнизон – и сразу в новые земли, богатые пушным зверем, потянулись поселенцы. Сорок лет назад к башне пристроили деревянный форт; в нём и квартировали нынче наёмники Медной Головы Кабана.

Каменная башня выделялась в деревянном форте, как остов дракона или древнего великана. Хоть реставраторы и работали в соответствии со вкусами своей эпохи, они не осмелились полностью отказаться от задумки древних архитекторов. Пятиконечная башня состояла из двух ярусов, первый высотой в добрых тридцать футов, а второй, шире нижнего на полтора-два шага в каждую сторону, поднимался ещё футов на пятнадцать. Нижний ярус был сработан из огромных серых камней, и время отшлифовало их не меньше, чем инструменты строителей. Машикули второго яруса поддерживали странные, угловатые фигуры с непомерно большими ладонями и широко раскрытыми ртами – из них защитники могли метать снаряды или просто камни в тех врагов, что подойдут к стене вплотную. Айдред сказал, что так строили в древние времена в его землях – может быть, эту башню заложил сам святой Финн, по легендам, встретивший свою смерть в этих краях? В остальном верхний ярус был очень современным и мало отличался от других башен, которые ты, читатель, можешь найти почти в любом уголке Империи. На огромном флагштоке развевалось знамя, изображавшее голову кабана цвета меди на чёрном поле.

Окружённые рвом стены из толстых брёвен поднимались на добрых два регулийских роста, и через каждые двадцать шагов ещё выше вздымались площадки для стрелков. На другой стороне форта была вторая башня – куда более скромная, построенная, как и стены, из толстых брёвен, только обитых кожей для лучшей защиты от пожара.

Скромное пространство внутри стен было тесно застроено деревянными зданиями с побелёнными извёсткой стенами и красными крышами. Большую часть территории занимали конюшни и склады; голоса лошадей, их ржание, фырканье и другие звериные слова, которыми они обменивались между собой, звучали в форте едва ли не громче, чем человеческая речь.

Вайранна стала расспрашивать Рови о лошадях, и он рассказал нам, что на каждого конного лучника в их отряде полагается по три лошади, на драгуна – по две, а на катафракта аж по четыре. Лошади погибали в боях чаще своих всадников, и куда чаще получали ранения - не говоря уже о том, что смена скакуна в бою на свежего позволяла поддерживать темп и сохранять подвижность.

Внутри форта располагались казармы. Все офицеры, а также наиболее опытные и достойные воины жили в каменной башне – иным даже доставалось по отдельной комнате. Там же квартировали два местных мага, колдунья и заклинатель духов, а ещё лекари, ветеринар, парикмахер и косметолог: далеко не всем наёмникам нравилось носить шрамы и ходить с переломанным носом. Сомбрина оживилась было и стала расспрашивать наёмников о последнем специалисте, но быстро потеряла интерес, когда поняла, что он работает только с очень специфическими повреждениями и не больше.

Казармы, как это ни странно, большую часть времени пустовали и использовались как дополнительный склад: наёмники предпочитали квартировать в небольших, но куда более комфортных домиках, которые предприимчивые селяне возвели для них прямо за стенами форта. Перемещение в казармы было обязательным только в том случае, если возникала угроза нападения на форт и командование объявляло особое положение.

Две кузни смолили воздух густым чёрным дымом. Одна была предназначена только для ремонта и изготовления подков и работала постоянно. Другая примыкала сразу к трём мастерским: мастера бронник, оружейник и стрельник, ковавший там наконечники для стрел и арбалетные болты, пользовались ей по согласованию и по мере надобности, благо у каждого хватало дел, не требовавших раскалённого горна.

Чуть поодаль расположилась часовня Магнуса Мунди, Красного Бога, покровителя власти, справедливости и войны. Имперцы почитают каждого Императора живым аватаром Красного Бога, и все их воины искренне гордятся этим, ощущая себя, пусть и в глубине души, лично связанными с Императором, причастными его власти. Часовню возвели из брёвен, но очень густо покрыли штукатуркой; окна в ней были из чистого стекла, к тому же дополнительно раскрашенного, имитируя витражи каменных храмов и соборов. Это было самое чистое и ухоженное здание во всём форте, и вокруг него всегда витал аромат обильно возжигаемых ароматических свечей и благовоний.

Наконец, внутри форта находился большой Гостевой Дом. По своей конструкции он напоминал некоторые храмы. Первый этаж был огромном залом для общих собраний, позади которого находился «святой алтарь», кухня, куда посторонним не было ходу, ведь там вершились таинства приготовления пищи. Чуть поодаль от главного зала поднималось две трёхэтажных «колокольни» – очень широкие башни, в которых находились все жилые комнаты, что сдавали гостям хозяева этого дома. Гостевой Дом был сделан, казалось, из тех же брёвен, которые в своё время пошли на стены. Над его крышами поднималось целых пять печных труб: огромная кухонная, две поменьше на основной зал, и по одной на каждую из башен. Должно быть, внутри было очень тепло даже зимой.

Именно туда мы с караванщиками и отправились. Я приказал Людославе, хозяйке, выделить нам самые удобные жилища. Людослава носила кофту цвета клюквы, украшенную заячьими хвостиками, широкую тёмную юбку в пол, а её лицо цвета печёного яблока всегда было готово ощериться в довольной улыбке. Она покосилась на Рови, тот молча кивнул, и, ещё раз пересчитав нас, хозяйка удалилась чуть ли не на полчаса. Когда она вернулась, широко улыбаясь, я ожидал, что нас будут ждать королевские покои; на моё удивление, она несла всего один ключ.

- Но, хозяйка, – спросил я, – нас же четверо?

- Так и то! В целой доброй горнице четыре хороших кровати, на каждого господаря и господарыню, вот-то. Никого подселять к вам не станем, слово даю! – она снова расплылась в широкой клыкастой улыбке, совсем как сытая дружелюбная волчица.

- Это – роскошные условия, – хлопнув меня по плечу, подмигнул Рови, – Привыкай, Лу.

Как только мы ознакомились с местными ценами, широкие улыбки украсили уже наши лица. Я успел позабыть уроки мудрой Ариэль, учившей, что цены в крупном городе, особенно столице провинции, и в её захолустье, могут различаться в разы. Мы решили не скупиться и снять ту комнату сразу на месяц. Забросив вещи в “горницу класса люкс”, как прозвала её Сомбрина, мы спустились в общий зал и заказали себе самых лучших блюд и напитков, которые были у хозяйки. Меню в этом Гостевом Доме не было, так что мы просто описали свои предпочтения и приготовились ждать.

Прибытие каравана, тем более пережившего нападение разбойников, стало ярким событием для местных. Все хотели услышать не только слухи из иных краёв, но и леденящие душу подробности битвы. С каждым часом посетителей только прибывало: наёмники, свободные в те часы от обязанностей, фермеры и батраки с окрестностей; к ночи пришла группа молодых охотников из общины Бобра, и я оценил сверхъестественную скорость, с которой здесь распространялись слухи.

Постепенно наш стол стал заполняться едой, и, доложу я вам, было удивительно приятно отведать яств домашнего приготовления после трёх недель пути! Мне принесли сома на подушке из тушёных овощей, Айдред потребовал себе с десяток разных мясных отрубов и груду жареной картошки, Вайранна наслаждалась рагу из рябчиков и пирожными с фруктовой начинкой, а Сомбрине подали особый местный многослойный пирог с сыром, овощами и мясным фаршем. Эль не впечатлял, но я слышал, что в общине Бобра гонят удивительные настойки, так что сердце моё сжималось в предвкушении. На колени Вайранне уселся местный кот, и йиванга стала подкармливать его.

Ненадолго к нам присоединился Рови. Он держал себя весело и непринуждённо, отведал по кусочку от каждого заказа, не забывая отвешивать цветастые комплименты как нам, так и поварам. Между едой, шутками и болтовнёй он сообщил некоторые важные сведения.

Во-первых, дуазен получил сообщение от кондотьера Кая, хозяина всего отряда наёмников: Кай очень хотел лично встретиться со мной, но был сейчас в отъезде и планировал вернуться послезавтра. Рови недвусмысленно намекнул мне, что откладывать встречу не стоит. Во-вторых, он посоветовал нам быть повнимательнее с Ваном Щедрым Кулаком. Сомбрина спросила, кто это, но Рови просто покачал головой, пожелал нам всем счастливого вечера и пошёл к своим боевым братьям.

В Доме стало так людно, что новоприбывшим приходилось сооружать себе столы из бочек и скамьи из брёвен на улице. Несколько воодушевлённых наёмников расчистили пространство в середине зала, изрядно потеснив возмутившихся было гостей, поставили туда два больших стола, а следом за тем из-за занавеса вышла Шиванна. Весь Гостевой Дом огласили свист и похабное улюлюканье.

Шиванна была почти обнажена – только лёгкая газовая ткань прикрывала наиболее интимные места – зато навесила на шею, запястья и ключицы столько блестящих украшений, что каждый её шаг звучал как пересыпающиеся монеты. Надо сказать, природа была щедра к своей дочери. Конечно, Шиванна очень внимательно следила за собой, и даже я видел, что её лицо обильно украшено косметикой. Но она сочетала в себе грацию тонкой лани и пышность южных фруктов; её тёмная кожа имела особый оливковый оттенок, одинаково эффектный при любом освещении, а густые каштановые волосы, тут и там перехваченные золотыми цепочками, будто светились сами по себе. С томно полузакрытыми очами и загадочной полуулыбкой она словно перетекала, а не шагала, и скоро даже самые пошлые зрители замолчали, не решаясь нарушить это зрелище подавляющей, агрессивной женственной красоты.

Как только нога Шиванны коснулась возведённого для неё алтаря, раздался гулкий, глухой звук. Лютый, её верный спутник, расставил перед собой несколько длинных йивангских барабанов, и начал играть. Каждый удар, каждый малейший звук отражался на движениях Шиванны, когда она исполняла свой завораживающий, экстатический, почти животный танец. Шиванна владела своим телом в совершенстве. Я поймал себя на том, что не могу понять, какие чувства вызывает у меня это зрелище. С одной стороны, я был восхищён и очарован; с другой стороны, я чувствовал едва ли не отвращение. Думаю, причина в моей крови духов.

Айдред смотрел на Шиванну, раскрыв рот и, кажется, почти не моргая. В его глазах плясало пламя. Вайранна закрыла глаза и отдалась ритму, пританцовывая на своём табурете, но так, чтобы не обидеть сытого и довольного кота – её танец показался мне эстетически более привлекательным, хоть в нём не было и сотой доли чувственности движений Шиванны. Сомбрина Айна смотрела не на Шиванну, а на наблюдающих за танцовщицей мужчин, и её губы сложились в насмешливой ухмылке. Отблески огонька в её зажжённой трубке придавали ей слегка зловещий вид в местном полумраке. Она заметно стушевалась, поймав мой внимательный взгляд:

- Лу? – спросила она.

- Эффектный танец, – сказал я, не отводя от неё глаз.

Обычные мужчины очень падки на такую пошлость, – собравшись, улыбнулась Сомбрина, – Как приятно видеть, что ты не из их числа.

Я готовился было ответить, но тут барабаны смолкли, и Шиванна застыла – в очень непристойной позе, с высоко поднятой ногой и томно изогнутым торсом; только пот струился по ней, и пышная грудь вздымалась от тяжёлого дыхания. Сразу же раздались недовольные голоса, но гости Дома быстро смекнули, почему возникла пауза, и зал наполнился звоном монет. Гости бросали деньги под ноги танцовщицы, не щадя кошельков. Лютый снова взялся за барабаны, и выступление продолжилось.

Сразу за этим левые двери распахнулись, и в зал вошли семеро трауммцев. Их предводитель выглядел огромным даже на фоне своих соплеменников, а его лысая голова была покрыта шрамами. Казалось, он мог разбить камень ударом кулака. Я сразу понял, что это и есть Ван Щедрый Кулак, заместитель Кая и верховный буккъер отряда Медной Головы Кабана. Кот резко проснулся, глянул на вошедших, зашипел и убежал.

Шиванна ненадолго перестала быть центром внимания. Семеро великанов подошли к тому столу, который им понравился, и занимавшие его люди ушли без единого слова.

Танец продолжался.

Глядя на Вана, Айдред крепко приложился ко глиняному стакану с настойкой, утёр рот и негромко объявил:

- Я бы смог его завалить.

Мы с Сомбриной промолчали, а вот Вайранна заливисто рассмеялась.

- Ты и прошлого великана одолел только потому, что я выстрелила в нужный момент, – смахивая слёзы, сказала она.

- Что за чушь?! Во-первых, нет! Я не был сбит с ног, это был финт. Я просто ждал, когда он замахнётся, чтобы подставиться под мою контратаку...

- Конечно, конечно, – пробормотали мы с Сомбриной одновременно, и тоже рассмеялись.

- Да что ж вы! Великий Пророк и все ученики Его! Смотрите, когда он замахнулся булавой, он был так уверен, что победил – я знал, что он будет выжидать одобрения прислужников, и вот когда шлем задрался над горлом...

Музыка резко прекратилась. Весь Дом наполнился криками, а громче всех был высокий голос Шиванны.

Ван бросил её через плечо и медленно оглядывал зал. Он шлёпнул её по заду, так сильно, что остался яркий красный след:

- Эта девочка сегодня – мой трофей, – объявил он удивительно гулким и красивым басом.

- Желаешь оспорить? – истерически хихикая, спросила Айдреда Вайранна.

Мне было не до смеха. Темнокожий Лютый, посеревший от страха, поднялся со своего места. Ван моментально уставился на него. Шиванна уже не кричала – только всхлипывала. Лютый не выдержал взгляда и опустил голову.

- Мудрый выбор, парень, – кивнул ему Ван, – Ты сильный и умный, ты далеко пойдёшь. Что ж, а мы тогда с крошкой...

Внезапно в лицо Вану прилетела кружка с элем. По залу прокатились встревоженные крики. Перед Ваном стоял тощий смуглый юноша, один из батраков с ферм. В правой руке он сжимал топор, и, несмотря на пробирающую всю его тело дрожь, в его глазах была холодная решимость. Ван медленно смахнул с глаз эль и осколки кружки. Он обернулся к парнишке, улыбнулся и спросил:

- Скажи, малец, как ты хочешь умереть?

Повисла звенящая тишина, и тем громче прозвучал в ней голос храбреца:

- Не я сегодня умру, ублюдок! Ты, жалкий...

- Я понял тебя, – холодно ответил Ван.

Я пытался исправить судьбу мальчишки со всей силой, на которую я был только способен. Наверное, именно поэтому на лице Вана остался порез топора, но я не могу быть уверен. Думаю, не я один желал парню удачи.

В следующий миг Ван, не выпуская Шиванну, с поразительной для человека его комплекции быстротой уклонился от удара парня, схватил его за ногу, поднял, как игрушку, и стал прикладывать обо всё, что попадалось под руку: столы, пол, несущие колонны. Через несколько мгновений хруст сменился мерзким чавкающим звуком. Ван поглядел на тот кровоточащий предмет, что ещё недавно был живым человеком, брезгливо бросил его на пол, развернулся и пошёл к выходу.

- Здесь стало скучно, – не оборачиваясь, сказал он.

Его боевые братья тоже засобирались. Клянусь, я видел, что им стыдно за своего командира, но никто из них не решился возразить ему.

Мы тоже не стали задерживаться – да и все остальные быстро засобирались по домам. Уже у подъёма лестницы, ведущей к нашей горнице, нас окликнул Рови:

Вот это и был Ван. Он стал таким совсем недавно. Смотрите в оба. И, пожалуйста, – он очень внимательно посмотрел на меня, – поговорите с Каем.

Глава 19. Ларец, крыло и кольцо.

Все мы были поражены поведением Вана, тем более что он был вторым после Кая во всём отряде. Он поступил точно в соответствии с худшими стереотипами о наёмниках: вёл себя как завоеватель на земле, которую был нанят защищать.

Лично я был в ужасе и отказывался верить, что эти люди действительно исполняют волю графа, к которому я успел проникнуться уважением. Да, его светлость тратил на личную роскошь те средства, которые мне казалось куда разумнее пустить на бесплатную медицину для жителей, но я был готов уважить культурную разницу; и уж точно его светлость не был беспощадным тираном. Только совместные увещевания всех моих коллег, убедивших сначала дождаться Кая, остановили меня от немедленной отправки отчёта графу.

Айдред выразился несколько противоречиво. Он начал с того, что, конечно, Шиванна сама провоцировала, да к тому же была йивангой – но общий осуждающий взгляд быстро заставил его смутиться и двинуться дальше. Эйр сказал, что изнасилование – это очень тяжёлый грех, а убийство батрака, конечно, можно было бы списать на самооборону, но в этом случае всё же дело больше походило на преднамеренное убийство.

Вайранна просто коротко пожелала Вану скорой и мучительной смерти.

Сомбрина сказала, что это, увы, обычное для наёмников дело. Она посоветовала вести с ними как можно меньше дел.

Хоть мы и устали после долгого пути, нервное возбуждение, вызванное жуткой смертью батрака, не давало уснуть, и мы решили сделать важное дело, на которое раньше не хватало времени: изучить улики, найденные у Барсучьего, и странный ларец мастера Найеля.

В тот раз мы попробовали оценить их с оккультной точки зрения. Айдред вызвал своего фэйери, Браннигана, и жутковатым образом поменялся с ним глазами (впрочем, если смотреть в процессе прямо в глаза Айдреду, казалось, что он просто коснулся лица фэйери, а потом своего лица; но вот если смотреть краем глаза...). Сомбрина достала пухлую колоду потрёпанных гадательных карт. Вайранна улеглась спать, чтобы, как и Айдред, рассмотреть всё глазами духа. Я же предался абстрактным медитативным рассуждениям, не переставая смотреть на улики и ларец.

Я задумался о том, насколько относительным является любое знание. Что человек имеет ввиду, когда рассуждает о знании? Речь идёт не о внешнем диалоге, а о глубинной теме, о диалоге разума самого с собой. Забавный парадокс. Разум есть один из синонимов субъектности, одно из доказательств существования личности и, следовательно, доказательств существования реальности как таковой. При этом очевидно, что разум возник как производная от процесса внешнего диалога. То есть мы ощущаем своё бытие только потому, что ощущаем бытие другого; но что, если мы изначально ставим под сомнение бытие другого? Тогда разум становится доказательством не-существования себя. Ты один, Луэллан, и всегда был один, и сама идея диалога, самая идея существования иного есть лишь побочный продукт твоей мысли, ты структурировал свой разум, воображая Другого. Мира не существует и не существовало, всё есть лишь иллюзия, но как же занятно в ней выглядит этот ларец, ведь может быть, именно в нём твоё напуганное одиночеством сознание и спрятало себя, спрятало основную свою часть, от того куска, что осознаёт себя как Луэллан, чтобы только избегать разрушительно истинного одиночества. Жалкая попытка! Расщепление себя ради осознания Другого, временная попытка облегчить страдания в аду, который твоё сознание называет бытием. В этом ларце хранится нечто великое, нечто истинное, но вскрыть это не в твоих силах, Луэллан, ты можешь лишь смотреть за тем, как твоя истинная суть открывается перед тобой, осознавать, окончательно и бесповоротно, разрушение иллюзии своей субъектности в мире иных субъектов, разрушение наивной веры в то, что ты не один в этом мире. Этого мира нет, ты придумал всё это, Луэллан, и себя, и ларец, и друзей, и те защитные чары, что стоят вокруг ларца, и врагов, и преграды – ты один в бесконечности, нет ни времени, ни сложнейшего сплетения более чем двух, но менее чем пяти заклинаний четвёртого круга, чтобы запереть ларец, ни пространства, ни границ, ни иных субъектов, только ты, Луэллан, только ты один, вся твоя жизнь была лишь галлюцинацией агонизирующего в пустоте разума...

Мне пришлось крепко прочистить свой рассудок, заказав ещё настойки у сына Людославы, сменившего свою мать, чтобы обслужить ночных гостей. Хвала Эутайну, что этот юноша оказался тогда на месте! Глубинные страхи, пробуждённые, очевидно, одним из “более чем двух, но менее чем пяти” защитных заклинаний аж четвёртого круга, были готовы крепко повредить мой разум. Пока я шёл вниз, мне чудилось, будто я не просто вижу ступеньки, а *сначала придумываю их, затем имплантирую себе воспоминания о них, и только потом вижу их – иллюзию своего разума, спятившего от одиночества*. Увы! Абстрактные страхи, подобные этому, свойственны духам; и ещё больше свойственны тем, кто углубляется в изучении волшебства. Как я уже говорил: мы, волшебники, расплачиваемся целостью своего рассудка.

Лишь потом я понял, что этот иррациональный страх имел под собой иную природу, хотя мог догадаться об этом в тот же вечер.

Когда я вернулся, мои друзья ещё были погружены в свои процессы изучения. Я подумал было приглядеться к карте и шифрованному письму, но *вспомнил*, что придумал их только что, и потому благоразумно предался чередованию молитв Тетраграмматону с дегустацией фамильной настойки хозяев Гостевого Дома. Трансцендентная мудрость и огненная вода творили чудеса исцеления.

Айдред и Вайранна увидели в целом схожие вещи. Ларец был зачарован, но те, кто зачаровал его, приложили большие усилия для того, чтобы скрыть эти чары. Без сомнений, в нём находится нечто невероятно ценное. Крыло показалось интересным обоим. Айдред, обменявшись назад глазами с Бранниганом, был очень ажитирован и хотел немедленно отправиться к Вану, чтобы призвать трауммца к ответу, однако мы уговорили его повременить. Вайранна, выйдя из своего сна, была крепко напугана. Она плюнула на крыло из кованого железа, закрыла его вязаной салфеткой и сказала никому не трогать его.

Сомбрина, завершив своё долгое гадание, обратилась к нам с вопросом:

- Скажите, друзья, что вы знаете о Богах Зла?

Айдред взялся отвечать, и рассказал примерно то же, что знали мы с Вайранной – благо мы с ней знали о Богах Зла из проповедей на службах в Церкви Аурмарка.

Сомбрина кивала в ответ на рассказ Айдреда, хотя что-то в её улыбке было странным. Когда эйр закончил, она сказала, что кованое крыло, которое мы нашли у главаря разбойников, очень похоже на артефакт Морайны, Жаждущей Птицы, слепой богини вражды, ярости и зависти.

Про ларец Сомбрина не смогла понять почти ничего, но её предположение о том, что нам попала поистине Тёмная вещь, весьма взволновало нас.

Однако ночь становилась лишь позднее, а мы и так были вымотаны. Несмотря на все волнения, один за другим, мы отправились в царство снов.

***

Следующий день прошёл очень спокойно. Мы отдыхали, лениво обсуждали происшедшее и предстоящее, набивали животы местными деликатесами и ожидали возращения Кая. Только Айдред решил отправиться на тренировку к наёмникам. Обсуждение судьбы ларца и жутковатого крыла мы отложили до ночи.

Мы с Вайранной купили ослика – дядя Богудан был прав, это и впрямь обошлось очень дёшево. Наш выбор пал на необычно спокойного и покладистого двухлетку, которого фермер назвал Капустником. Посреди серого лба у ослика было белое пятно, напоминающее ключ, и это очень понравилось йиванге. Айдред согласился расстаться на время с головой Гао Барсучьего, чтобы её обработали формалином для сохранности – вернее, мы заставили его согласиться, потому что голова начинала сильно вонять. После обеда Сомбрина Айна отправилась куда-то, как она выразилась, “на разведку”. Я провёл пару ритуалов, чтобы заново заготовить некоторые заклинания – на мою удачу, ритуалы оказались милосердно простыми.

Я заметил, что у колодца за воротами форта всегда стоят занятные глиняные фигурки. Наёмники пояснили мне, что это – обычай, который они называли «клятвой Феоктисту Соколу». Как оказалось, Феоктиста Сокола многие наёмные воины, особенно регулийцы, почитали как мелкого бога, покровительствующего их ремеслу; каким-то образом суеверия связывали его в том числе с колодезной водой. Каждый наёмник, отправляясь на дело, почитал своим долгом оставить самодельную глиняную статуэтку, отражающего его самого, у колодца рядом с воротами – так, считалось, заметно вырастут их шансы выжить и вернуться невредимыми. Статуэтки полагалось смочить водой из колодца, причём два раза: первое обливание было символом Мёртвой воды, а второе – Живой. Как я понял, концепция двух целительных эссенций, Мёртвой и Живой воды, имеет большое значение для суеверий бравичей, но лично для меня она остаётся слишком запутанной.

Я вернулся в нашу уютную горницу, когда утомившийся от длительных тренировок Айдред уже готовился отходить ко сну. Мы разбудили его и заказали ему особенно крепкий кофе. Сомбрина тоже выглядела бледной и не вполне здоровой, но уверила нас, что всё в порядке. Мы начали собрание.

Я сказал, что мастер Найель повелел мне предсмертным желанием отнести ларец в монастырь Повешенного.

- Нет, Лу! – воскликнул Айдред, – Мы не станем работать на этих сумасшедших еретиков! Все тарквинианцы, конечно, еретики, – счёл нужным добавить он, – но в основном они, ну, нормальные. Терпимые еретики. Кроме этих! На дух их не переношу. Трусы и садисты.

- Я больше не хочу видеть их, – поёжилась, будто от холода, Вайранна, – Когда я ещё только училась вашему языку, они пришли в приют и долго допрашивали меня... Чёрный звон вериг, которые они носят, чёрные рваные балахоны, глаза, полные чёрной жестокости, запах боли...

- Друзья, я согласен с тем, что культ Повешенного – это мерзость. Вместо Судьи, который учит ответственности, порицанию и попранию Зла, этот тарквинианский Повешенный учит только мести и страданию ради страданий. Однако я обещал...

- Ты, Луэллан, обещал мне однажды похитить алтарные камни, – перебила Сомбрина, – но мудро нарушил это обещание.

- Погоди, – возразил я, – Всё же есть разница между поклонниками малефакторов и церковью Повешенного.

- Да неужели? – голос Сомбрины звучал очень раздражённо и необычно искренне, – Ты так говоришь просто потому, что никогда не был далеко на Юге, где у этих повешенных есть настоящая власть. Ты знаешь, что на юге они заживо сжигают мужчин, если ловят их за изучением магии без особого разрешения их церкви? Что они уродуют девочек, если те кажутся им слишком красивыми, чтобы “закалить их душу в праведных испытаниях”?

Не в первый раз я задумался над тем, какой же религии придерживается Сомбрина.

Хорошо, что тогда вы предлагаете делать с ларцом? Мы убедились, что в нём содержится великая ценность.

Спор продолжался долго. Кто бы что ни говорил, я серьёзно относился к предсмертному обещанию, да и Найель казался мне человеком, достойным доверия. Истории, которые рассказала Сомбрина, походили на сильно преувеличенные слухи.

Был и очень практичный резон отнести ларец по месту назначения: если монахи ожидали его, то можно было не сомневаться, что вскоре они начнут его искать. Не знаю, видел ли кто, как Найель передал мне ларец, но то, что я старался утешить его перед смертью, пропустить было невозможно – а слухи в этой глуши летали словно на крыльях.

Неожиданную, но интересную идею предложил Айдред. Он был уверен, что от ларца стоит избавиться как можно скорее, однако прежде следовало понять, что именно там содержится. После этого мы уже могли бы куда осмысленнее решить, что делать с этим подарком судьбы. Он сообщил нам, что узнал от местных о могущественном волшебнике из Аурмарка, мейстере Аэроне, который живёт в башне в двух днях к северо-западу от форта.

Добавлю, что Сомбрина до последнего старалась убедить нас, что лучшее, что мы можем сделать – это выбросить ларец в реку или в озеро, чтобы он не достался никому.

План Айдреда пришёлся по душе большинству из нас, и на том мы и порешили: выслушаем завтра Кая, а дальше, если его слова не перевернут наш мир, отправимся сначала к мейстеру Аэрону, и только потом к Общине Бобра.

После того, как мы приняли его план и закончили обсуждение, Айдред, всё ещё взбудораженный ударной дозой кофе, поделился с нами и другими новостями. Шиванна попала к лекарю. Эйр говорил с безутешным Лютым, который оказался родным братом танцовщицы, и его слова побудили Айдреда дать клятву отомстить за Шиванну и проучить Вана. Мы пытались отговорить нашего друга, но он уже принял решение, и не собирался отступать.

Прямо перед тем, как заснуть, Вайранна сказала нам, что видела сегодня Вана совсем вблизи, и заметила у него перстень, очень похожий по технике изготовления и по стилю на крыло из кованого железа. Она добавила, что кот вчера шипел именно на это кольцо. Думается мне, она уже скорее спала, чем бодрствовала, но её слова крепко запомнились нам.

Глава 20. Кай и Ван.

В полдень следующего дня мы отправились к Каю – кондотьер, владевший отрядом Медной Головы Кабана, приехал на огромной колеснице около десяти часов утра, и сразу же заперся в главном зале каменной башни, который служил тогда его рабочим кабинетом.

Кондотьер принял нас, едва мы постучались к нему. Глубокие морщины на лице Кая и его взгляд говорили, что ему не меньше шестидесяти, но по бодрости тела этот трауммец явно был готов дать фору многим молодым. Его левую, рабочую руку украшал тяжёлый бронзовый браслет, а на каждом пальце, кроме большого, было по здоровому перстню-печатке с одинаковым изображением головы кабана. Я живо представил себе удар такой рукой. Высокий лоб кондотьера венчал тонкий обруч, и по изображённым на нём символам я моментально догадался, что это украшение служит мощной защитой от враждебных чар.

Кай широким жестом пригласил нас садиться, где кому вздумается, и сразу же перешёл к делу:

- Бейлиф и его помощники, я действительно рад видеть вас. У меня есть проблема. Откладывать её опасно, но все решения, которые были со мной до вашего приезда, были паршивыми.

Мы внимательно молчали.

- Вы знаете, на чём основывается власть кондотьера?

- На деньгах? – предположила Вайранна.

- Сила, – кивнул Айдред.

- Они боятся вас, – осклабилась Сомбрина.

- Я не знаю, – ответил я.

- Ага. Вот ты и ты, – он указал на Айдреда и на меня, – хорошая догадка. Мудрая привычка сомневаться. Власть кондотьера держится на вере. Мои люди верят: со мной они получат больше, чем без меня. Оплата их труда по договору такая же декорация, что и патент от имени его, как там бишь, величества. Это бумажки на подтирку, если за ними нет веры в силу. Силу, которую они получают со мной, через меня! Страх важен, - он кивнул Сомбрине, - но страх без веры в наш общий успех лишь заставит их сбежать.

- Уважаемый мастер Кай, – осторожно спросил я, пытаясь подцепить грубоватый цинизм великана, – я правильно понимаю, что между тобой и тем же Гао Барсучьем разница совсем невелика?

- Сразу видно, где здесь бейлиф, – рассмеялся Кай, – Конечно. Ты прав. Мне просто повезло сколотить стартовый капитал и купить патент на частную армию.

- В чём же твоя проблема, мастер Кай?

Кай рассказал нам, что Ван, человек, бывший его правой рукой и кандидатом на место главы отряда, очень изменился с месяц тому назад. Из сильного духом и настойчивого человека он обратился в того, кто не управляет своими капризами и сиюминутными желаниями, зато обладает решимостью и бесстрашием – он стал совершенно беспощаден и вовсе забросил думать о последствиях своих поступков.

Хуже всего было то, что Ван перестал уважать Кая. Даже на общих собраниях он стал дерзить и опускать авторитет кондотьера. Кай был в растерянности и не видел других вариантов, кроме как вызвать Вана на бой или уйти из отряда и уступить сопернику всю власть. Кай понимал, что, в силу возраста, он не сможет победить Вана, тем более что за последний месяц тот стал заметно сильнее. Кай также понимал: если он распустит отряд, то Ван сохранит его – но уже как бандитскую шайку.

- Месье Кай, - спросила Сомбрина, задумчиво выпуская дымное колечко, - Не думали ли вы о более... Тонких методах?

- Принципов у меня немного. Но травить своих людей я не стану. Да и как оно скажется на отряде, если правда всплывёт?

- Нет, я совсем не это имела ввиду! - взмахнула рукой Сомбрина, - Отравление куда более рискованно, чем думают простаки. Дозу рассчитать сложно, скрыть следы сложно, и даже если ни заказчика, ни исполнителя никогда не найдут, все будут подозревать всех, а это гибельно для любого коллектива. Нет, я думала о чём-то, что может испортить его репутацию. Скажем, позорный слух, или порочащее письмо...

- В городе такое сработает, - подумав, кивнул великан, - Но цена имени простого вояки это то, кто он есть - каков в бою, каков в пиру, как держит себя с товарищами. На остальное воинам начхать.

- Что насчёт магии? Иногда один удачный сглаз, применённый в правильный момент, способен на многое...

- И думать забудь, барышня. По нашим правилам мы не только защищаем от чар всех, особенно офицеров, но ещё и регулярно проводим проверки.

- Меня тогда немало впечатлил профессионализм, с которым Сомбрина говорила о ядах.

- Вайранна спросила старого кондотьера про кольцо из кованого железа. Кай глубоко задумался, и вот что ответил:

- Я не слежу за тем, как мои люди украшают свои пальцы. Но если кольцо поможет вам вернуть разум Вану, то я буду вам должен. Если вы просто сможете убедить Вана вернуться к дисциплине, то я тоже буду вам должен.

Я пообещал сделать всё, что будет в наших силах, и спросил, могу ли при необходимости призвать на помощь наёмников.

- Очень жаль, сьер бейлиф, – печально усмехнулся великан, – но нет. Если отряд поймёт, что я поручил вам разобраться с Ваном, кто-то другой решит, что я стал слишком слаб.

- Кое-кто уже догадывается, Кай, – сказал я.

- Рови? Его в счёт не бери. Верен, как борзой пёс. Умеет держать язык за зубами. А ещё... Я этого вам не говорил, – он заговорил тише и очень внимательно посмотрел нам всем в глаза, – но есть тревожные знаки. Кочевников с севера видят всё чаще, раньше такого не было. Охотники поговаривают об оборотнях, колдунах, способных обращаться в огромных медведей. Если мы в отряде не покончим с сомнениями в лидерстве, толку от нас будет мало.

Медведи-оборотни, да ещё такие, что наёмники не одолеют их без сильного лидера, не прибавили хорошего настроения. Разговор явно исчерпал себя, но напоследок я спросил у Кая про мейстера Аэрона, того самого волшебника из башни.

- Хочешь потрещать языком с коллегой, а? – рассмеялся Кай, – Почему бы и нет, попробуй. Расскажешь потом, как оно всё прошло, ладно?

Никаких деталей о мейстере кондотьер раскрывать не стал, дескать, “не хочу испортить тебе сюрприз, бейлиф”.

Когда мы вышли, Айдред мрачно объявил:

- Вот и славно. Как раз обещал Лютому отомстить за Шиванну.

Мы хором бросились переубеждать его.

- Слушай, Айд, давай не будем торопиться, ладно? Насилие поставим на последнюю очередь, это крайняя мера. Хорошо? Ради меня? - взмолился я.

- Не надо никакой мести до разговора! Это неправильно, - заявила Вайранна, зачем-то обняв эйра.

- Придержи коней, огненный воитель, - усмехнулась Сомбрина, - время для мести очень неподходящее.

Айдред немного остыл:

- Ладно. Но всё равно я облачусь в латы. Тебе бы тоже, кстати, кольчуга и толковый щит не помешали, - сказал он мне.

Я тогда наотрез отказался облачаться в броню, чтобы подчеркнуть мирный характер наших намерений. Я очень хотел решить ситуацию с Ваном без насилия. Вместо этого я отправился подготовить заклинание, позволявшее мне лучше сконцентрироваться на чарах, находящихся вокруг меня – тот самый Эфирный Поток Разума, который вчера так помог мне с ларцом. Мы условились встретиться в горнице и сразу оттуда отправиться к Вану – благо сегодня мастер Щедрый Кулак занимался делами в форте, а не патрулировал окрестности. Вайранна сказала, что будет ждать нас в комнате – ей хотелось получше отдохнуть – а Сомбрина решила пособирать слухи и сплетни о Ване.

Не помню точно, какой именно ритуал мне достался в тот раз – помню только, что он выставил меня знатным ослом перед наёмниками. То ли мне нужно было подбрасывать камешки и ловить их ртом, то ли подбрасывать монетку, пока аверс не выпадет нужное число раз, но начинать сначала, если и аверс, и реверс каждый выпадет по простому числу раз... Так или иначе, это было что-то утомительное, не слишком сложное, но – да, вызвавшее немало насмешек у воинов форта.

Наш план в отношении Вана был прост: сегодня мы только собирали информацию. Мы с Айдредом должны были оглядеть помещение на предмет чар, особенно фокусируясь на кольце, раз уж меткое наблюдение Вайранны определило этот предмет в главного подозреваемого; Сомбрина вела бы разговор, а Вайранна изучала бы комнату и самого Вана зоркими глазами и острым нюхом. Если бы мы убедились, что верховный буккъер наёмников не находится под воздействием чар, а просто озверел от ощущения личной мощи и безнаказанности, то мы планировали подготовить засаду, чтобы хорошенько отделать его, когда он окажется один, и вколотить в него осознание наличия последствий за своё поведение. Признаюсь, при всём моём отвращении к насилию и, тем более, к убийству, я допускал, что нам придётся прикончить его, как бешеного зверя – если он окажется таковым. Один удар кулака этого титана, попади он в голову, мог отправить бессмертную искру к Перламутровым Павильонам, и я не хотел рисковать ни своей жизнью, ни жизнями друзей.

Мы собрались вскоре после обеда. Сомбрина сообщила, что как раз сейчас – очень удачный момент для визита, потому что Ван имел привычку отдыхать в своём кабинете пару часов после обеда. В целом же собранные ей слухи подтверждали слова кондотьера и подсказку Рови: Ван действительно стал меняться, только не месяц назад, а два, просто поначалу это замечали лишь воины из его знамени и самые молодые наёмники, “кабанчики”, которые часто оказывались на побегушках у старших товарищей. Большинство наёмников, к нашему облегчению, воспринимали изменения Вана с неприязнью – но около трети уже предвкушали смену лидерства и новую вольную жизнь, которая ожидала их под началом такого вожака.

Вайранна добавила, что в горницу залетела яркая бабочка, и она смогла поймать её, не повредив крыльев - значит, удача нам улыбалась. Мы тоже заулыбались, услышав про такую милую примету: никто не принял её за серьёзный знак судьбы, но эта мелочь ободряла.

Попасть к Вану оказалось несложно: часовые пропустили нас, а дверь в его кабинет была распахнута настежь. Ван лежал в огромном кресле, наверняка изготовленном на особый заказ, забросив ноги на стол. Он распахнул свой роскошный ярко-жёлтый атласный дублет, открывая всему миру затейливую татуировку на широкой волосатой груди. Когда мы подошли к дверям, он улыбался, глядя в пространство, и почёсывал шрамы на лысине.

- Ба, да это же сьер бейлиф, ручной чудак самого графа, – расхохотался он, увидев нас, – а с ним и весь его цирк. Заходите, заходите, клоуны. Чем посмешишь меня, а, беловолосый?

Я сосредоточился на процессе посадки в одно из кресел поменьше, стоявшее у стены. На ум не приходило никакого достойного ответа на оскорбление. Айдред очень громко засопел.

- Господин Ван, – зазвенел хрустальный голосок Сомбрины, – такое счастье, что нам удалось застать вас здесь одного! Вы великий воин, и нам не терпится узнать побольше о вас.

- Какая ты сладкая, – Ван забыл обо мне, пожирая глазами Сомбрину, – Прошлой пышечке ты, конечно, не ровня, но та всё плакала – а ты, кажется, посговорчивее будешь.

События стремительно обретали непредвиденный оборот. Я передумал погружаться в Эфирный Поток Разума. Ван подобрал ноги и очень сильно наклонился к Сомбрине. Она вздрогнула, но не выдала своего волнения, и её голос почти не изменился.

- Господин Ван, я польщена вашим вниманием, но – к чему такая спешка? Я буду счастлива узнать такого выдающегося мужчину, как вы, поближе, но не лучше ли сделать это позже? Вечером, после хорошего ужина с приятным вином, наедине...

- А почему бы и не сейчас? – Ван улыбнулся, и эта улыбка внушала ужас, – Я не против зрителей. Кто из них тебя трахает? Смуглая малышка – нет, ты по мальчикам, это сразу видно, сладенькая. Бледную рыбину считать не будем. Ха, точно! Рыжий малыш прямо закипеть готов, похоже, он-то и занимается тобой по ночам. Тебе нравится смотреть, рыжий лис?

Вместо ответа Айдред, не размахиваясь, ударил закованным в латы кулаком прямо по ухмылке великана. Вайранна спешно захлопнула дверь и начала баррикадировать её, а все остальные оказались в очень грязной и путаной заварушке.

Кажется, я тогда получил локтем в живот – помнится, я отлетел в сторону и даже обрушил на Вана Рассекающий Диск, но, разумеется, второй человек в отряде наёмников был защищён достаточно сильным амулетом, и мои чары уничтожили только его защиту, или вовсе её часть.

Крепко тогда попало Сомбрине. Она схватила со стола мраморное пресс-папье и ударила великана по затылку, но трауммец даже не вздрогнул - не оборачиваясь, он одним поразительно быстрым ударом отправил её в нокаут.

Айдред держался молодцом. Как он рассказывал потом, ему крайне помогла недавняя тренировка с наёмниками. Во время тренировки они отрабатывали, помимо всего прочего, борьбу. Тогда эйр усвоил, что бороться с трауммцами – дело почти безнадёжное: если они захватят тебя и повалят на землю, ты проиграл; если ты захватишь их и повалишь на землю – ты проиграл, потому что они просто перекатятся на тебя, задавят массой и перехватят инициативу. Конечно, чисто теоретически можно было провести даже на трауммце такой точный болевой захват, что ему пришлось бы сдаться, но... В реальной жизни, где противник не подыгрывает тебе, единственным шансом против них было уходить от кулачных ударов, надеясь, что в какой-то момент они подставятся и откроют уязвимое место.

Вайранна продолжала строить баррикаду, а в дверь уже начинали колотить часовые. Мы не хотели проверять, что они сделают, если ворвутся, останутся ли лояльны бейлифу графа или выберут своего без пяти минут нового вожака. Я видел в форте достаточно топоров, чтобы понимать, что дверь, как и баррикада за ней, обрушатся быстро.

Призвав на помощь все силы управления судьбой, что были доступны мне, я *подумал*, одарив Айдреда Ускорением Времени, сорвал с пояса молот и с самым громким криком, который только мог выдать, бросился на великана.

Как я и ожидал, Кай обернулся ко мне. Прежде, чем я успел даже взмахнуть оружием, мне в грудь прилетел будто бы котелок с горячим супом – я взлетел, врезался спиной в стену, и тотчас же тепло супа обратилось в сокрушающую боль. Я боялся даже пошевелиться.

Однако мой славный друг, получив не только передышку и возможность для контратаки, но и необычную скорость, обрушил на великана целый град ударов. Он целил только в голову, и скоро Ван с диким грохотом упал на пол.

Всё кончилось меньше чем за полминуты. Стражники рубили топорами подпёртую стульями дверь, а Ван, тяжело дыша, лежал на полу. Айдред пнул поверженного противника и приказал ему:

- Отзывай своих псов, ублюдок! – пламя в его глазах не угасало, а лицо постепенно заливала кровь: Ван носил много перстней, и один из его скользящих ударов рассёк эйру лоб.

- Зачем... – Ван был в сознании, и даже пытался улыбаться, – Не хочу...

Тогда Айдред выхватил кинжал, вонзил его кончик в шею Вана и прошипел дрожащим от ярости голосом:

- Потому что если ты не отзовёшь их, то рыжий лис отрежет тебе лицо. Говоришь, мне нравится смотреть? Да, мне нравится смотреть, как уроды вроде тебя остаются без лица.

- Проваливайте! – громко крикнул Ван, – Просто дружеская потасовка! Валите, или я вам, гоблины болотные, все кости переломаю!

Стражники убрались так быстро, словно они действительно были гоблинами, а Ван применил против них сильнейшие чары Изгнания.

- Вайранна, – приказал эйр, – свяжи ему руки. Свяжи их дважды, трижды, нет, четырежды – этот мерзавец силён, как вол.

Йиванг бросилась было искать верёвку, но лежавший на полу великан поднял руку и объявил:

- Не нужно. Вы победили честно. Две девки, один дохляк-волшебник – как раз честный довесок доброму воину против меня.

- Смотри мне в глаза, – потребовал Айдред. Великан с некоторым трудом повернул разукрашенное следами стальных перчаток лицо и посмотрел на эйра.

Добрую минуту они глядели друг на друга, не моргая.

- Хорошо, – кивнул Айдред, прерывая этот странный ритуал, – Вставай, – он протянул руку поверженному гиганту.

К моему немалому удивлению, игра в гляделки действительно помогла. Ван резко сбавил тон и стал почти вежлив. Он даже дал мне обезболивающее и достал нюхательную соль, чтобы привести в чувство Сомбрину. Впрочем, она оставалась весьма молчаливой и после того, как вернулась в сознание – сотрясение мозга не шутка.

Пока Айдред с Вайранной говорили с Ваном, я использовал чары и осмотрел помещение. В его кабинете нашлось немало зачарованных побрякушек, но я следил только за перстнем. Он не сразу раскрыл мне свои секреты, довольно долго он и вовсе прикидывался самым обычным куском железа – самоуверенность его и подвела. Если бы перстень был осторожнее и сделал вид, будто чары на нём есть, только совсем незначительные, я бы мог поверить ему и потратить все свои силы, и без того невеликие после удара по рёбрам, на другие вещи. Но перстень просчитался.

- Что ты будешь делать теперь? – спросил он меня насмешливым голосом десятилетнего школяра, – Ты догадался, что я – не простой кусок железа. Что с того?

- Как что? – воскликнул я, – Да я же знаю, что ты виновен!

- Виновен? – с наигранной невинностью спросил перстень, – Виновен в том, что не хотел, чтобы взрослый мужчина подглядывал за мной?

- Ах ты, мелкий пакостник!

- Это кто ещё из нас пакостник, а? Не я подглядывал за тобой, сьер бейлиф. Какой позор! – я физически ощутил, как он пытается копаться в моём разуме, – Позор для его светлости графа. Позор для мейстера Мервиса. Ой, не того хотел от тебя твой учитель!

- Ублюдок, я тебе покажу, что такое позор!

- Ты уже показал, умник – ты сам опозорился! Опозорился! Опозорился!

- Да ты... Да я...

- Что ты? Что я? Что, ударишь меня? Ну давай, иди сюда, попробуй, ударь меня – я тебе сам врежу, ублюдок, давай, подходи, чего ты ждёшь, врежь мне, как тебя матушка-потаскушка научила, давай...

- Лу, что это с тобой? – голос Айдреда вырвал меня из морока.

Все смотрели на меня. Как оказалось, все слышали, что я говорил перстню – но вот перстень слышал только я. В глазах Вана я видел растерянность и страх.

- Этот... это существо, ваш бейлиф, – спросил он Айдреда, – Что с ним?

- Не бери в голову, – отмахнулся эйр, – с ним и не такое бывает.

- Ван, – я постарался говорить как можно солиднее, – это был, кхм, следственный эксперимент.

Великан кивнул, но продолжал пристально смотреть на меня.

- Подданный Ван, – строго продолжил я, – у нас есть все основания полагать, что вот этот твой перстень зачарован при помощи тёмной магии.

- Да не может этого быть! Его проверяли уже.

- Ха, – саркастически усмехнулся я, – не удивлён, что ничего не нашли.

- Нет же, сьер бейлиф! Нашли, это обычный зачарованный перстень крепкой воли.

- Ух ты, какие мы хитрые, – сказал я перстню, – Ну да ничего, выведем и тебя на чистую воду. Вот как бросим тебя в раскалённую печь!

- Клянусь, я не лгу! – воскликнул Ван.

- Что? Ты? Да я не тебе, я это перстню говорил. Помалкивает он теперь, а.

Ван молча уставился на Айдреда, но тот лишь покачал головой.

- Мне необходимо забрать этот перстень. Я заявляю этот трофей, – сказал я, обернувшись к эйру.

- Лу, ты хорошо себя чувствуешь? – заботливо спросил меня Айдред.

- Бывало лучше, бывало хуже, – я пожал плечами, – Но про перстень я серьёзно. Он выдал себя. С головой. Ты бы слышал!

- Хорошо, Лу, я тебя понял, – кивнул Айдред, – А теперь просто отдохни, ладно? Остальное я спрошу сам.

- Ладно. Только ты смотри, Айд – этот перстень, он такой нахал!

Я уснул. Мне казалось, что меня несут куда-то, потом я видел себя дома, и волны озера Брейдвидзее ласкали пол и сваи, и какой-то низкорослый мерзавец сдавил мне рёбра так, словно хотел убить, а потом исцеляющие объятия матери коснулись меня, и мейстер Мервис повелел мне выпить целебного бренди, и дядя Богудан вёз меня куда-то в двуколке, что подпрыгивала на каждом шагу, и тогда Эрхеймс и Фейсингу уложили меня в кровать, огонь горел в камине, и я спал, слушая, как чей-то голос нашёптывает мне слова дивной грёзы...

Я пришёл в себя примерно через сутки. Лекарь Головы Медного Кабана крепко знал своё дело, и рёбра почти не болели. Сомбрина ещё спала; выражение её было безмятежно, но добрую половину лица украшал огромнейший синяк. Айдред рассказал мне, что Ван отдал перстень без лишних вопросов, а потом, как и я, провалился в глубокий сон. Только великан проснулся намного раньше, и, придя в себя, долго не мог вспомнить, какой сейчас день и что происходило с ним последнее время. К счастью, Вайранна догадалась спросить Вана, откуда у него завелось такое украшение, до того, как он передал перстень Айдреду, и великан рассказал, что просто нашёл его в лесу к северу, когда был в патруле. Точное место он не смог вспомнить.

По словам наёмников, проснувшись, Ван держал себя так, будто время откатилось для него на два месяца назад; события последних недель он вспоминал с трудом, словно горячечный сон.

Выслушав всё, я сказал Айдреду немедленно отправляться к любому местному плотнику и заказать шкатулку, причём как можно быстрее. Я убедился, что перстень лежит рядом с крылом, под той же салфеткой, и запретил кому-либо касаться их, покуда у нас не окажется подходящей шкатулки. Теперь я был уверен, что и мои страхи относительно не-реальности были вызваны не защитными чарами ларца, а соприкосновением с кованым крылом. Возможно, эти предметы не были Тёмными, как предположила Сомбрина – но они несомненно несли в себе крайне могущественные, и крайне разрушительные для разума чары.

Кто создал их? Как они оказались здесь? Что ещё за дьявольщина таилась здесь, в тенях северных лесов?

***

На следующее утро мы уже покинули форт, двинувшись на северо-запад, к башне мейстера Аэрона. Кай был вне себя от радости: угроза миновала, Ван стал тем же, что и раньше. На прощание он не только поклялся, что должен нам услугу (Вайранна очень старалась убедить нас, что лучше брать деньгами, но мы были непреклонны: услуга, тем более в такой глуши, стоила куда больше), но и позволил осмотреть арсенал и выбрать то, что будет нам по душе. Мне очень приглянулся новый молот, лёгкий на замах, с особенно острым клювом и длинной рукоятью; Сомбрина взяла себе облечённую пластинчатую кольчугу, которую к тому же нетрудно было спрятать под верхнюю одежду; Вайранна, несколько неожиданно, попросила себе один из перстней Кая, и часто носила его на цепочке на шее, как талисман; а Айдред устроил небольшой спектакль, отказавшись от такого дара, но потребовав, чтобы его имя запомнили как имя человека, поборовшего Вана Щедрого Кулака, а над дверью нашей горницы вывесили эмблему клана Огненного Лиса.

Сомбрина на чём свет костерила косметолога, который отказался лечить её синяк – дескать, его методы могут вступить в неприятное взаимодействие с действующими лекарствами – и только согласился продать ей пудры и лёгких пластырей с травами, вытягивающими лишнюю влагу.

Возможно, читатель, ты спросишь, чем же обернулись для Вана те преступления, что он совершил – изнасилование Шиванны, убийство батрака? Отвечу коротко: это Империя, и здесь деньги могут решить очень многие споры, особенно если речь идёт о страданиях низкорождённых. Кай задействовал свои связи при дворе его светлости и щедро раскошелился, чтобы оба этих дела не дошли до суда графа, ведь, попади они на публичное рассмотрение, даже оправдательный приговор ударил бы по репутации отряда. Признаться, именно тогда я впервые столкнулся с масштабом имперской коррупции. Я лично отправил графу доклад, где, хоть и рекомендовал проявить снисхождение к Вану, который определённо находился под воздействием тёмных чар, настаивал на необходимости справедливой кары. Надо отдать должное Каю: ещё перед отправкой доклада я прямо сказал ему, что вижу свой долг именно так, и он, хоть и помрачнел, не стал возражать и обещал, что уважает моё решение и не будет держать обиды. Он не солгал: этот трауммец знал цену своему слову.

Глава 21. Башня в лесу.

Я не знаю, читатель, доводилось ли тебе проходить посвящение в круги магии, и если да, то до какой ступени. Однако я уверен, что ты знаком со стереотипом, будто бы маги любят селиться в башнях, желательно в безлюдном месте. Это верно, но лишь отчасти. Жилища, которые предпочитают маги, зависят от школы посвящения и сильно различаются между собой.

Колдуны, адепты Древней Магии, предпочитают по возможности жить в городах, или хотя бы неподалёку от торговых постов. Их ритуалы очень сильно завязаны на возможность получать редкие ингредиенты. Ритуалы колдовства стабильны, и часто колдуну бывает удобно завести несколько небольших лабораторий, находящихся в разных местах – скажем, одну у реки, потому что часть ритуалов нужно проводить у живой воды, другую на вершине холма или горы, потому что для иных ритуалов нужно звёздное небо, и так далее. В идеальном случае колдун также постарается выстроить для себя пути, возможно, с помощью своих же чар, позволяющие как можно быстрее перемещаться между лабораториями.

Профессиональные заклинатели духов предпочитают закапываться под землю, выстраивая сложные коридоры изощрённой формы, увешанные зеркалами и гобеленами с вышитыми Знаками. Это связано с особенностями духов, на управлении которыми и строится могущество спиритиста: духам порой бывает сложно идти не по прямой, они часто могут попадать в зеркала, как в ловушки, и большая часть из них куда лучше чувствует себя на поверхности. При этом демонологи, специалисты по работе с духами природы, стараются селиться на самой границе человеческих поселений, а некроманты, специализирующиеся на нежити, выбирают места поближе к центру крупного города.

Мы же, волшебники, действительно любим башни, особенно расположенные в горах или посередине большой воды. Ветер и ток воды помогают быстрее избавиться от Искажений, грубых нарушений привычных причинно-следственных связей, которые порой возникают после применения особенно сильных заклинаний нашей школы. Перемещение между этажами башни тоже оказывается весьма полезным в этом деле. Наши ритуалы случайны, но подстраиваются под окружающую нас действительность – иными словами, не может случиться такого, чтобы волшебнику, возжелавшему заготовить свои чары посреди вечных льдов крайнего севера, потребовалось бы отправиться в пустыни или джунгли дальнего юга; в этом смысле башня тоже помогает нам, открывая возможность движения вверх и вниз, и тем привязывая ритуалы ближе к нашему дому.

Прошу прощения, читатель, если эти сведения были пустыми для тебя. Иногда, особенно если речь касается магии, я становлюсь излишне многословным – впрочем, мне кажется, такова участь всех искренне увлечённых своим ремеслом или хобби: пояснения, которые повергают нас в восторг, даже если мы слышим их в сотый раз, вызывают лишь зевоту у тех, кому чужды наши интересы.

Вернёмся же к нашей истории.

Дорога по лесу прошла без происшествий, достойных упоминания, и утром первого дня лета мы добрались до башни мейстера Аэрона. Сразу было видно, что эту башню строили совсем не те люди, что башню в форте.

Если башня в форте походила со стороны на толстый гриб, на который шутки ради кто-то прикрепил флажок, то башня Аэрона была подобна арбалетному болту без оперения. Она была узкой, круглой, чуть сужалась кверху, и только перед самой вершиной расходились немного вширь машикули, как острые грани наконечника охотничьего болта. Башня была покрыта слоем специально обработанной извести, а камни строители подогнали так ровно, что стыков между ними словно и не было. Строение венчал узкий колпак покрытой белой черепицей крыши. Хозяин башни не имел нужды во флаге.

Чудачество этого волшебника стало очевидным для нас, как только мы обошли его жилище и убедились, что он не имел также нужды в дверях. Двери не было ни прямо у земли, ни выше – так делают иногда в удалённых от городов башнях, когда войти внутрь можно лишь по скидываемой вниз лестнице. До самых машикулей не было и окон, только бойницы, забраться в которые не смогла бы даже Вайранна. Ничего, что могло бы сойти за звонок, мы тоже не обнаружили. Как ни странно, земля на добрых пятнадцать шагов вокруг башни была ухоженной. Тут не росло ни деревца, ни кустика, а трава выглядела так, будто её косили каждый день.

Добрую четверть часа мы кричали на самых разных языках, пытаясь добиться ответа – тщетно.

Некоторое время мы бурно обсуждали, что делать и как наилучшим образом донести приветствие до мейстера, и порешили, что если способ, предложенный Вайранной, не сработает, то я просто буду пробовать разные заклинания в надежде на то, что одно из них заинтересует хозяина башни.

Вайранна крепко примотала написанное мной на фрейе письмо к болту и выстрелила в особенно широкую застеклённую бойницу. Она целилась в раму, но болт пролетел чуть ниже и выбил стекло. Не прошло и пяти минут, как рама отворилась, и с высоты тридцати футов на нас уставился грозно выглядящий старик:

- Вы, эльфово семя! Что вы тут позабыли? Я не звал вас, идите к дьяволам!

- Почтенный мейстер Аэрон, – ответил я, поклонившись, – примите мои искренние извинения. Я готов возместить причинённый ущерб, – я поднял повыше свой знак Взаимных Спиралей, который как раз отцепил от мантии, – Мы ищем лишь возможности услышать вашу мудрость.

- А? Мудрость, говоришь? Что это тут у тебя, – он сощурился, – А, молодой птенчик. Хорошо... – тут он внезапно стал куда серьёзнее и даже будто бы моложе, и голос его зазвучал куда твёрже, – я видел тебя во сне.

Меня прошиб озноб.

- Да, ты можешь войти, – пробормотал волшебник, так тихо, что я едва разобрал его слова, – Давай, два шага вперёд, раз-раз! – снова он кричал старческим каркающим голосом.

- Кто тут ещё? – он внимательно уставился на Сомбрину, и его лицо расплылось в недоброй улыбке, – А, шпион! Не на того напала, – он щёлкнул пальцем, и, к нашему ужасу, Сомбрина исчезла, – Не дрожите, – небрежно бросил Аэрон, – просто домой её отправил. Ещё спасибо скажете.

Мы застыли, как вкопанные. Чары подобной силы, моментальная телепортация человека, который не желал быть перемещённым – это был уровень волшебства, о котором даже мейстер Мервис мог только мечтать!

- Ты! – грозно возопил Аэрон, указав пальцем на Вайранну, – Ты!... Ты вроде ничего, ты не плохой человек. Давай, топ-топ, два шага вперёд.

Йиванга, на дрожащих ногах, послушно подошла ко мне, закрыв глаза и бормоча какую-то мантру на непонятном наречии.

- Ты! Ты! – вновь вопил безумный мейстер, указывая на Айдреда; эйр горделиво посмотрел в ответ, – Ты сжёг целую лавку, и думал, что я пущу тебя сюда? Да ты безумен! Впрочем, – вновь его тон стал почти светским, – ты не плохой человек. Оставайся тут. Разбей палатку, молодой человек, вечером будет скверный дождь. Скоро твои друзья вернутся к тебе, не успеешь ты и сосчитать до пяти тысяч четырёхсот.

Мейстер Аэрон захлопнул разбитое окно, щёлкнул пальцем – и стекло вернулось на место; щёлкнул ещё раз – и мир вокруг меня вздрогнул, потёк густым маревом, постепенно меняя все цвета в тёмную сторону спектра, мой желудок будто бы бросило куда-то к подбородку, потом к ногам –

И я увидел, что мы с Вайранной стоим в очень тесной комнатке, окружённые зачарованным кругом. Вайранну рвало, да и я не смог сопротивляться воле своего измученного желудка.

Через пару минут двери в комнатку распахнулись.

- Простите нашего наставника, – сказала мне молодая женщина с лампой, – Мейстер Аэрон бывает очень эксцентричным.

Эта миловидная девушка с пшеничными волосами и кожей цвета запечённой глины представилась как Мернивен, или “просто Мерни – для друзей”. Судя по всему, она была из Детей Земли. Она провела сложные манипуляции с кругом и пригласила нас внутрь башни.

Мернивен жила здесь со своим учителем, мейстером Аэроном, великим мастером чар пространства, и со вторым учеником, Левейном. Левейн, Дитя Ветра, был исключительно дружелюбен ко мне, но почти игнорировал Вайранну. Ученики показали нам башню.

Её стены были покрашены светлыми красками – каждая комната в свой цвет, так что ориентироваться внутри было очень просто. Полы покрывал паркет, изрядно поизносившийся и скрипевший при каждом неосторожном шаге. Мебель была простой, но добротной, а в качестве украшений на стенах тут и там висели красивые образцы кузнечного ремесла, сродни тем декоративным элементам, которыми иные богачи украшают решётки своих городских усадеб. Мернивен и Левейн не без хвастовства отмечали те работы, которые каждый из них сделал лично, и уровень их мастерства вызывал уважение. Я обратил внимание, что каминов тут нет, а освещение дают электрические лампы. Когда я с удивлением спросил об этом сопровождающих, ведь никаких электростанций не было на сотни миль вокруг, Левейн рассмеялся и сказал, что это один из секретов их учителя.

Нам показали лаборатории, и, клянусь, там было на что посмотреть!

В одной из них сверкали истинной чернотой Зеркала Мёбиуса и тихо и мелодично гудели все шесть акселераторов Ленты Аэриса. В другой самая полная коллекция аппроксимативных окуляров из алмазобронзы соседствовала с эссенциальным экстрактором Гавейна и со впечатляющим набором сепарационных модулей Гвиневен. В третьей инвокационный камень Валленштейна позволял, при помощи множества других приборов, создать почти идеальный Луч фон Вальдена... Впрочем, я несколько увлёкся.

Скажу коротко: башня мейстера Аэрона была заполнена такими совершенными эфирными чудесами, что на какое-то время мне пригрезилось, будто я умер и попал в лучший мир.

Этой грёзе не была суждена долгая жизнь, ведь вскоре мейстер Аэрон освободился и пришёл, чтобы допросить нас с Вайранной. Его седые волосы были расчёсаны и пострижены идеально ровно, мантия гладко выглажена и словно благоухала чистотой. Тем сильнее был контраст с безумным, ненормально подвижным взглядом и резкими, хаотичными, порывистыми движениями. Многочисленные карманы мейстера были забиты под завязку, оставалось лишь гадать, чем именно.

- Ага! – крикнул он, завидев нас, – Будете чай или кофе, или что иное?

- Чай, – ответила Вайранна.

- Эль, – попросил я.

- Ага! Первая проверка! Кофе – выбор южного шпиона. Эль – выбор настоящего мейстера из Детей Снов. Чай – это... пристойный выбор. Ноль баллов, ни плюса, ни минуса.

Кажется, добрых полчаса у нас ушло на подобные странные и, не буду скрывать, очень тревожащие проверки. Так или иначе, неисповедимая логика Аэрона признала в нас не-шпионов. Боюсь подумать о том, какая судьба ожидала тех, кого он определял шпионами.

- Итак, вы не работаете на враждебные государства, включая эту притворно союзническую так называемую «Империю». Вы не работаете на моих конкурентов. Чего же вам, в таком случае, нужно от уединённого отшельника?

- Мейстер, мы пришли искать вашей мудрости, как я и говорил раньше.

- Говорил? Ага! А вот я проверю! – он закрыл глаза и ненадолго погрузился в странную медитацию, – Да, – с разочарованием в голосе признал Аэрон, – да, ты это и говорил.

- Нам попались некоторые удивительные вещи, – продолжил я.

- БАРЬЕР! – возопил Аэрон, и незримая сила отбросила нас на несколько метров.

Когда мы поднялись, мейстер виновато пробормотал:

- Думал, у вас тут вещи, которые нужно метать, чтобы убить меня. БАРЬЕР всегда защитит.

- Мейстер, мы не желаем вам вреда, – сказал я, изо всех сил подавляя желание придушить безумного старика.

- А? – мейстер на секунду заснул, но моментально проснулся и вскинулся, отыскивая источники угроз, – Это что там прошуршало? Вы слышали?

- Похоже на белку, - с видом знатока кивнула Вайранна, - или на большую крысу.

- Зачем белке сюда забираться? - схватился за бороду безумец, - Это эльфийский шпион?

Наш разговор со стариком оказался очень долгим, но далеко не пустым. Он объяснил нам, что ларец хранит в себе некий предмет трансцендентного происхождения – то есть в руки к нам попала святая реликвия. Кроме того, сам ларец был очень непростым. Его практически невозможно повредить, не сняв предварительно одно из наложенных на него заклинаний; его нельзя взломать; третье заклинание делало так, что найти его очень непросто для всех, кроме носителей (то есть если бы Найель не передал мне ларец, мы могли бы потерять его); наконец, четвёртое скрывало факт того, что ларец был зачарованным.

Реакция мейстера на крыло и кольцо была в высшей степени занятной. Поначалу он быстро и очень уверенно определил их как прямые творения служителей сил Зла, будь то малефакторы, одержимые или избранные. Однако сразу после того, как он сказал нам об этом, его память будто бы поблекла, он резко сменил тему, и, судя по всему, потерял саму возможность видеть их.

За ужином Мерни села так близко ко мне, что наши бёдра то и дело соприкасались. Когда мы прощались и готовились отойти ко сну, она внезапно попросила меня проводить её на самый верх башни.

Как и предсказывал мейстер, вечером прошёл дождь. Поднявшись, я увидел одинокую палатку Айдреда и костёр, который он разжёг, чтобы защититься от ночной прохлады и отпугнуть диких зверей – а в местных лесах их водилось немало. Мне стало жаль своего друга. По крайней мере, он не был одинок: рядом с ним у костра сидел мелкий фэйери Бранниган, и они по очереди прикладывались к фляжке. Наш славный ослик стоял чуть в стороне.

Но Мерни указала мне на яркое звёздное небо, такое свежее и чистое после недавнего ливня, что я полностью отдался красоте той ночи. Воздух благоухал цветением, ведь это был первый день лета. Я был благодарен Мернивен за эту красоту.

Тут её сильные руки обняли меня, склонили голову вниз, и прежде, чем я успел понять, что происходит, наши губы слились в поцелуе. Мерни схватила меня за руку и провела в свою спальню, и на следующее утро я проснулся изрядно измотанным.

За завтраком Мернивен дала мне камень причудливой формы, и объяснила, что, если я снова окажусь рядом с башней и захочу попасть внутрь, мне будет достаточно бросить его в огонь, и я сразу попаду в прихожую. Ночью она рассказала мне, что приехала сюда, чтобы учиться у мейстера Аэрона, одного из величайших мастеров пространства и телепортации, но не догадывалась, каким долгим окажется это обучение. Второй ученик, Левейн, не интересовался женщинами; местные жители не привлекали её, и она очень страдала от одиночества.

Было и иное, о чём Мерни поведала той ночью. Я спросил её, не менялся ли характер мейстера Аэрона в последние месяцы, и она ответила утвердительно. Когда я спросил, не появлялось ли в их башне некоего странного нового предмета, будто бы сработанного из кованого метала экзотической техникой, она сказала, что такой предмет появился: месяца два назад мейстер нашёл в лесу очень странную табакерку, и с тех пор не расставался с ней.

За завтраком я сказал мейстеру, что у меня есть критически важная для безопасности информация, которой я обязан поделиться с ним. Как я и ожидал, Аэрон не стал откладывать такую встречу, и принял меня в своей главной лаборатории наверху башни тем же утром.

- Мейстер, – сказал я, выкладывая кольцо и крыло, – эти предметы я нашёл здесь, на самом северо-востоке провинции Таннор, и оба они имеют странную историю. Вчера вы видели их, но теперь я прошу посмотреть на них со всей осторожностью, – тут я чуть слукавил, потому что не знал, как именно кованое крыло попало к Гао Барсучьему, – оба предмета их бывшие хозяева нашли в лесу. Оба предмета влияют на личность хозяина, разрушая его характер. Что бы вы могли сказать о них теперь?

Мейстер Аэрон отнёсся к изучению предметов с таким тщанием, что я ощутил себя безнадёжным лентяем. Через час крайне интенсивных и, поверьте, очень профессиональных исследований, мейстер подтвердил мои худшие опасения. Эти предметы были созданы весьма продвинутыми адептами тёмных сил; они умели становиться найденными, причём только могущественными людьми, и они разрушали разум и личность своих хозяев.

Следующее я сделал только потому, что звёзды прошлой ночью были особенно яркими, запахи цветущей сирени особенно сильными, и ласки Мернивен особенно нежными – я знал, что грядущее улыбается мне.

- Мейстер Аэрон, – попросил я его, стараясь унять тревожную дрожь, – а не могли бы вы сравнить эти проклятые вещи с той табакеркой, что стоит на вашем столе? Они кажутся мне поразительно похожими.

Мне очень помогло то, что я не солгал – крыло, кольцо и табакерка действительно будто бы вышли из-под молота одной и той же артели художников. Несомненно, помогло и то, что раньше я тоже не говорил неправды мейстеру.

Аэрон бросил на меня взгляд, который, казалось, прожигал плоть и добирался до самого сердца, до самого духа. Он ничего не сказал, только схватил крыло и кольцо, затем свою табакерку, и погрузился в исследование.

Все два часа – я чётко видел время по висевшим в лаборатории огромным часам – я старался сохранять спокойствие. Я видел ранее, что безумие, вызванное кольцом, сделало с Ваном. Я наблюдал, каким искажённым стал разум одного из величайших волшебников тех лет. Я на личном опыте знал, какими коварными являются эти артефакты из кованого железа, как ловко они умеют прятать своё влияние, и каким разрушительным может быть даже короткий контакт с ними.

Но мейстер Аэрон был в первую очередь профессионалом – я не ошибся, оценивая риск. Когда он закончил, его лицо, казалось, постарело до таких лет, до которых людям не дано дожить. Он смерил меня настолько сложным взглядом, что я испугался.

- Забирай их, – пробормотал мейстер Аэрон, – забирай их все и выметайся.

- Мейстер?

- Ты меня слышал! – крикнул волшебник, – Вон!

В страхе перед гневом человека, способного отправить тебя в неизвестность одним щелчком пальцев, я быстро собрал крыло, кольцо и табакерку, и спрятал их в специальную шкатулку.

- Хорошо. А теперь вон. И своей подруге скажи, что Дороги Королевы Ворон – не для неё.

Снова цвета изменились, и мой желудок плясал – но где-то в середине этого мучительного пути я услышал старческое “спасибо”, и, когда я извергал из себя остатки завтрака, мне действительно стало легче. Я понимал, что только что завёл нового друга в этих опасных землях – старого, безумного, но то же время мудрого и могущественного.

- Что, неплохо там отдохнули, в этой башне? – спросил меня Айдред.

- Не буду лгать – я и правда хорошо провёл время, – ответил я.

- Когда я осталась одна, – заговорила Вайранна, и её глаза закатились, – я услышала красивые песни из-под земли. Я пошла туда. Дверь из трёх камней не сразу пустила меня; кажется, она что-то спросила, но я ей понравилась, и она открыла мне путь в страну летающих дорог. Небо было сверху, вокруг и подо мной. В том месте всегда был закат. Там были не только дороги – были башни, площади, и разные большие здания. Эти земли есть вотчина Королевы Ворон, а также её возлюбленного...

Тут глаза Вайранны вновь стали обычными, и она сказала:

- Что за странный сон мне привиделся... В той башне мне сразу стало плохо, и какой-то бледный северянин с чёрными волосами провёл меня в маленькую келью. Я заснула там, потом проснулась, на столе была вода и еда, и я снова заснула... Что-то снилось мне, какое-то путешествие.

Загадка Вайранны была очень интригующей, но перед нами стояла куда более насущная задача: мы не знали, куда пропала Сомбрина. В своём безумии мейстер Аэрон отправил её, как он выразился, “домой” – но у нас не было ни малейшего понятия, что это означало. Мы с Вайранной рассказали Айдреду всё, что узнали о ларце.

Глава 22. Куда ты идёшь, брат?

Собрав лагерь и погрузив свои пожитки на ослика, мы отправились к форту. По дороге мы много обсуждали сложившуюся ситуацию.

Итак, у нас была некая священная реликвия, которую ждали в монастыре. Больше того: монахи предполагали, что реликвию могут похитить, и потому подготовили очень хорошо защищённый ларец – который, к слову, мы пока что не смогли открыть. Где была Сомбрина, угадать было невозможно: может быть, мейстер вообще отправил её на другой конец Империи. Однако, если она всё же была где-то в окрестностях (а это, признаться, было куда как вероятнее, иначе пришлось бы допустить, что могущество Аэрона сродни возможностям самых легендарных волшебников, а то и превосходит их), то скорее всего она тоже направилась бы в форт.

Мы были солидарны в нежелании нести реликвию в монастырь: прежде следовало открыть ларец и понять, что именно за реликвия спрятана там, и для чего её могут использовать монахи. Теперь, когда мы узнали, что ларец зачарован таким образом, что найти его непросто, мы почувствовали себя увереннее.

Много глав назад я рассказывал о правилах магии. Тогда я умолчал об одном и предложил тебе, читатель, догадаться самому. Пришло время дать разгадку. Последнее из широко известных правил магии гласит:

«Любые чары могут быть рассеяны, причём любым человеком».

Разумеется, чем сложнее чары, тем сложнее снять их. Чем больше посвящён в оккультное тот, кто соберётся их снимать, тем проще ему будет. Снять чары знакомой школы легче, чем чужой. Но даже если колдун обратит в лягушку того, кто слыхом не слышал о магии, у заколдованного есть шанс однажды избавиться от проклятия.

Ларец был зачарован сильными заклинаниями Древней Магии, но я знал, что смогу развеять их. Правда, это могло занять много времени, а потому прежде следовало поискать иной способ. К мейстеру Аэрону обращаться не хотелось, тем более что сначала старому волшебнику ещё нужно было привести в порядок свой разум, повреждённый табакеркой. Зато духи, которых в этих лесистых и малонаселённых местах наверняка водилось великое множество, точно смогли бы с этим помочь. Вряд ли мы нашли бы подходящего мастера на фермах или в общине Бобра. Колдунья и заклинатель духов в форте вряд ли оказали бы нам помощь: в отряды обычно попадают те, кто занимаются чарами, влияющими на целые группы людей, а не на отдельные предметы, да к тому же армейские маги в Империи всегда перегружены текущими задачами. Но вот в Холмах Верных и Вольных, поселении эйров без клана, наверняка нашлись бы сведущие люди.

Людей в тех лесах было очень мало. С того момента, как мы покинули границы скотоводческих ферм, расположенных вокруг форта, мы видели всего троих: два ребёнка собирали ягоды в часе пути от ферм, да на утро второго дня пути мы столкнулись с одним неразговорчивым углежогом. Как нетрудно понять, местность была нехоженой, и тропинки встречались очень редко. Однако, если нам удавалось наткнуться на них, мы старались следовать по ним так долго, как только могли: не всегда густые заросли позволяли пройти ослику, да к тому же на каждом шагу можно было наткнуться на топь.

Незадолго до полудня того дня мы попали на необычно широкую тропинку, которая в целом вела в нужном направлении, и очень обрадовались такой удаче. По левую руку от нас был густо заросший кустами склон, а по правую раскинулись лесные болота. Новичку в этих краях показалось бы, что справа просто очень яркие лужайки, перемежающиеся редкими блестящими на солнце лужами и небольшими возвышениями, на которых росли кусты, неказистые берёзки или миниатюрные корявые сосны. Но мы знали, что эти лужайки – не что иное, как заросшие болотными травами трясины; редкие лужи – смертельно опасные, бездонные омуты; а возвышения – кочки, единственные безопасные островки относительно плотной земли.

Пришло время обеда, и мы разбили лагерь прямо на тропинке. Я разгрузил и стреножил Капустника, нашего ослика, Айдред собрал валежник и разжёг костёр, а Вайранна набрала трав, в которых она неплохо разбиралась, и покидала их в котелок. Туда же мы бросили пшена и немного сушёного мяса – постепенно воздух заполнился ароматом готовящейся похлёбки. Почему-то разговор зашёл о городе Таннор, мы стали вспоминать о нём; но вскоре и я, и Айдред замолчали, слушая истории Вайранны. Как же по-другому видела этот город она – женщина миниатюрного роста, не помнившая своего прошлого, и насколько иначе относился город к ней!

Жители города боялись и уважали Айдреда. За все годы там он, единственный из нас, рисковал ходить по тёмным переулкам даже по ночам, и только однажды хулиганы попытались остановить его – да и то сразу отстали, едва услышали его акцент.

Меня уважали, без лишних вопросов пускали на элитные собрания, на которые я даже не был приглашён, порой даже относились подобострастно; но почти не боялись, и очень часто пытались обмануть.

Вайранна же столкнулась с куда менее приятным отношением. Чуть ли не каждый день мужчины на улице пытались ущипнуть её, делали ей сальные комплименты или вовсе пытались грубо навязать своё общество, допытываясь, сколько такая экзотическая малышка берёт за ночь; особенно их занимало то, может ли её маленький нежный ротик сделать минет. Некоторые люди боязливо хватались за кошельки, завидя её приближение, матери говорили детям держаться к ним поближе, а в спину ей постоянно летели недобрые слова. Йиванга быстро научилась не замечать пустых проклятий и ругани, уходить от особенно навязчивых кавалеров. Но не всё было так мрачно. В отличие от меня, никто не пытался обманывать Вайранну при сделках. Порой люди, особенно мужчины, были также необычно щедры и благожелательны, ничего не требуя взамен. Йиванга обнаружила, что зримое богатство облачения помогает ей, и с тех пор полюбила обвешиваться ювелирными украшениями.

Меня тогда особенно поразил её тон. Йиванга рассказывала об очень грязных оскорблениях, о мерзких сальных домогательствах так, как иной человек рассказал бы о забавном курьёзе: легко, с юмором – словно бы эти гадости вовсе не касались и не трогали её.

Вайранна, не прерывая своих рассказов, помешивала похлёбку. Айдред следил за костром, то и дело перебивая её и недоверчиво переспрашивая о тех или иных деталях, а я откинулся на моховой ковёр и молча наблюдал за танцами стрекоз, размышляя о том, насколько же сильно ожидания людей влияют на их восприятие мира – и насколько меняют восприятие тех, с кем они взаимодействуют.

Тут, как много лет назад, где-то на краю поля зрения мне привиделся необычно яркий и глубокий зелёный. Словно бы жук удивительных размеров сверкнул своими латами и скрылся в рощице сразу за болотом. Я вскочил и уставился туда, в рощицу, тщась снова углядеть блеск зелёных лат.

- Что ты там увидел, Лу? – со смехом спросила меня Вайранна.

- Да вот только что... Нет, смотрите, снова! – я стал тыкать пальцем туда, вперёд, где снова появился и снова блеснул на солнце панцирем неизвестный латник. Он показался мне знакомо высоким и тонким, будто растянутым.

- Ты не видишь? – спросила Вайранна саму себя, – Нет, не вижу...

- Там воин! Высокий воин в латах, зелёный такой, как жук!

- Ничего там нет, – пробурчал Айдред, бросив быстрый взгляд, – Вечно ты, Лу, видишь то, чего нет. Лучше б под ноги почаще смотрел...

Но я видел его. Я подвернул полы мантии за пояс, выломал палку из ближайшего куста и, как мог быстро, кинулся вперёд. Мне необходимо было доказать друзьям, что я действительно видел зелёного латника! Айдред собрался было помешать мне силой, но Вайранна остановила его.

Будь я птицей, я перелетел бы разделявшую нас топь в мгновение ока. Но я не умел летать, а бежать по болоту – дело не только непростое, но и смертельно опасное. Краем глаза, полуобернувшись, я увидел позади три силуэта: должно быть, на случай, если я стану тонуть, Айдред взывал своего слугу Браннигана. Или мне не показалось, и третий силуэт был слишком высок для мелкого фэйери?... Мне было не до того.

Надо было быстро, пока латник не исчез бесследно, прыгать с кочки на кочку, проверяя их длинной палкой.

Вот наконец и твёрдая земля. Прорвавшись через густые заросли кустов несозревших ежевики и голубики, я оказался в молодом сосновом бору. Как легко здесь дышалось! Словно в горных лугах, да и видно здесь было куда дальше, чем в обычном для тех краёв смешанном лесу. Откуда-то, снова справа, сверкнули знакомые латы. Помахав рукой друзьям и крикнув что-то – надеюсь, они услышали меня – я побежал дальше.

Сосновая рощица, обещавшая к моей старости стать прекрасным бором, закончилась. Я прошёл через густой орешник и оказался на лужайке, такой маленькой, что даже в этот ранний час на неё почти не падало солнца. Здесь было топко, и росли только мхи, копытень, осока и другие болотные травы. Странный, сладковато-тошный запах властвовал над этой лужайкой. Гулко гудели мухи и другие болотные насекомые, стрекотали стрекозы. Прямо передо мной были гигантские, выше человеческого роста, выкорчёванные корни упавшего древнего дуба. Зелёный Латник Фоскаг сидел на них, свесив ноги, без слов указывая мне длиннющей рукой дальше, за корни, туда, где начинался покрытый густыми травами склон.

Я окликнул его, но он лишь покачал головой и ещё раз указал мне на нечто за корнями. Я обогнул корни и едва сдержал рвотный позыв: там лежали два трупа, обглоданных зверьми. Что-то, что я успел не разглядеть, поспешно отведя глаза, копошилось в них, а над ними летали рои мух. Однако по уцелевшим одеяниям и броне я опознал их – эти люди были из тех бандитов, что бежали после неудачного нападения на караван. Мы и вправду вновь встретились с ними.

Я успел также заметить, что прямо за трупами находится чёрный провал, будто бы проход.

Когда я обернулся к латнику, его уже не было. Я вернулся в сосновую рощу – куда осторожнее и неспешнее. Друзья ждали меня с той стороны болота. Я стал громко кричать им и махать руками, стараясь уговорить их выбраться ко мне. Они, в свою очередь, делали то же самое. В принципе, думаю, мне не сложно было бы повторить свой путь назад, объяснить им всё, а потом вернуться с ними в рощицу и дальше, к корням и их мрачной тайне. Но что-то во мне опасалось оставить этот берег.

Мы перекрикивались с добрую четверть часа: довольно скоро мы нашли некий ритм в этом деле, и по очереди кричали и подносили ладони раструбом к ушам, чтобы услышать ответ с другого берега. Однако и таким образом удавалось обмениваться не цельными фразами, а скорее наборами отдельных слов. Наконец Айдред привязал Капустника, вызвал Браннигана – судя по всему, он повелел фэйери защищать ослика от диких хищников, для которых тот был лакомой добычей – и они с Вайранной, выломав себе по моему примеру по шесту, двинулись через болота. Они с лёгкостью справились с этой задачей: Айдред не раз рассказывал мне о своей родине, климат и природа в которой мало отличались от графства Таннор, а йиванга всегда двигалась в диких местах с поистине звериной грацией.

Когда мы подошли к корням, я пояснил им, что за сюрприз ждёт их за поворотом. Айдред кивнул, собирая волю в кулак, а Вайранна обезоруживающе улыбнулась и сказала, что чуяла двух мёртвых бандитов, ныне населённых личинками насекомых, с того самого момента, как оказалась в сосновой роще. Мне оставалось только восхититься её выдержкой.

Мои друзья благородно взяли на себя избавление от трупов. Я малодушно стоял спиной к ним и слышал, как Айдреда вырвало дважды, пока они переносили тела; судя по грязным ругательствам и противному хрусту, одно из тел распалось по пути. Затем Айдред наломал сучьев, Вайранна собрала сухого мха и кусков коры, и Айдред, произнеся короткую напутственную молитву, устроил невезучим бандитам огненное погребение. Запах стал и вовсе неописуемым. Мы зажгли лампы и прошли дальше – туда, в тёмный проход за корнями.

- Логово Барсучьего! – благоговейно воскликнула Вайранна.

Несомненно, она была права. За поворотом была выломанная дверь, а за ней – небольшая пещера с голыми земляными стенами, доверху наполненная тюками и сундуками. Увы, все сундуки были взломаны, а все тюки – разворочены. Логово Гао Барсучьего обчистили до нас.

Мои друзья застонали от разочарования, но я видел Зелёного Латника, и верил, что он не зря указал мне этот путь. Подбадривая друзей и призывая их к усердию личным примером, я начал тщательный обыск, комментируя ценные находки. Помнится, особенно их вдохновило вот это:

- Так, этот сундук сломан. Посмотрим... дерево обычное, ничего за него не выручишь... а вот замок! Это, кажется, замок системы Киллиана-Вукича, нержавеющая сталь, да ещё покрыт тончайшими Знаками... за такой в Танноре дадут вчетверо больше серебра, чем он весит.

Как ни странно, мы нашли немало сокровищ в уже обчищенной пещере. Две качественных шкатулки из дорогих пород дерева представляли большую ценность сами по себе, да к тому же тут нашлось пять тюков прекрасной овечьей шерсти из северного Эйре, две связки досок драгоценного сандалового дерева с далёкого Юга, ящик превосходного эля и огромный слиток хорошего воска – не считая доброй дюжины дорогих замков. Всё это можно было неплохо продать в форте (конечно, в городе барыш был бы куда солиднее, но мы решили не скупиться и не обременять себя лишним грузом). Разумеется, ни единой монеты, даже самого завалящего медяка, мы не нашли – как не было здесь ни ювелирных украшений, ни парфюма, ни красителей, ни иных сколько-то компактных и дорогих товаров.

Однако не за деньгами меня привёл сюда Зелёный Латник. Мне удалось обрести самое ценное: вторая часть шифрованного письма Гао лежала тут. Пока мои друзья продолжали стенать об утрате сокровищ Барсучьего, прикидывать, сколько можно будет выручить за эти жалкие остатки, и перетаскивать ценности через болота, ещё больше загружая бедного Капустника, я расшифровал письмо.

Вот что оно гасило:

“Караван будет проходить через семь или восемь дней. Подготовь засаду на северной дороге. Ты найдёшь искомое у эйра по имени Найель. Мы уверены, что искомое находится в удобном для переноски предмете, будь то сумка, кошель, чехол или шкатулка. Не пытайся открыть саркофаг искомого, поскольку он защищён могучими проклятиями.

Обретя искомое, не теряй времени и иди к Третьему Омуту. Мы будем ждать тебя там с условленной наградой.

С караваном едет один из нас. Спроси наедине каждого пленного: “Куда ты идёшь, брат?”. Если ответ будет: “Я всегда иду домой”, то отпусти этого человека при первой же возможности и не причиняй ему никакого вреда.”

Мы понимали, что искать Третий Омут – пустая затея. Да, он должен быть недалеко от лагеря, но что толку от этого?

Зато мы знали, что в караване с самого начала был предатель – и, возможно, даже знали, как вычислить его.

***

Что есть познание? Точнее – где пролегают границы его царства? Это один из тех вопросов, полного ответа на которые не существует, и мудрецы размышляют над ним, вероятно, с тех самых пор, как зародилась человеческая мысль. Возможно, этот вопрос уже не стоит перед тем разумом, что смог перестать быть человеческим, но не через падение и самоуничтожение, а через вознесение над человеческой природой.

Пожалуй, разумно будет определить познание как увеличение знаний, сведений о том или ином явлении. Однако мудрость Тетраграмматона, его загадка – или его шутка, как тебе будет угодно, читатель – в отношении познания состоит в том, что ни одно явление из тех, о которых мы способны помыслить, не существует само по себе. Говоря ещё точнее – наш язык, само наше мышление есть очень грубый инструмент познания, рассекающий ткань мироздания, выделяющий отдельные части того, что на самом деле является неразрывно единым. Где лежит граница между листом и деревом? Где граница между деревом и землёй, ведь дерево не живёт без почвы, без удобрений, солнечного света, дождей, даже без помощи червей? Эта граница существует не в реальности – лишь в нашем мышлении.

Потому вполне истинным является одно удивительное свойство познания, которое пугает столь многих людей, что они предпочитают вовсе отрицать его, сводя познание к *списку определённых ответов на определённый список вопросов*, или катехизису, хотя на моей памяти клирики грешили пренебрежением познания куда меньше инженеров или военных. Такие люди думают, будто они действительно способны познать нечто, ту же природу дерева, если выучат некоторый очень ограниченный, а главное – конечный набор утверждений.

Но это не есть познание.

Больше того: чем выше уверенность тех, кто свёл познание к списку ответов и вопросов, в том, что указанного списка *достаточно*, что после него познание интересующей их темы теряет всякий смысл – тем глубже их заблуждения, и тем больше вместо познания они занимаются насаждением невежества. Которое, в свою очередь – я в этом вполне убеждён – в глазах Тетраграмматона есть смесь грехов лени и гордыни.

Удивительное свойство познания, добрая весть для всех, кто увлечён этим процессом, состоит в следующем: Познание не имеет конца. Сколько бы ты ни выведал об интересующем тебя предмете, тебя всегда ждёт лишь новая порция поразительных тайн и не менее захватывающих откровений.

Кем, или чем был Зелёный Латник? Долгое время я думал над этим вопросом, пока однажды не нашёл тот ответ, который достаточно устроил меня, чтобы я остановил свои поиски и сосредоточился на иных тайнах. Я знаю, что знаю нём удивительно мало – но пока что этого довольно для меня. Впрочем, те знания я получил позже в своих странствиях, так что пока опишу лишь вопросы, которые стал задавать тогда, и выводы, к которым пришёл в то лето.

Ранее, я напомню, мейстер Мервис поделился со мной своей теорией: Зелёный Латник стал, в некотором роде, иллюзией моего разума, медиумом, благодаря которому мой магический талант вступил во взаимодействие с его чарами. Этот медиум, то есть один из элементов бессознательной части моей личности, объяснил мне, как разрушить чары Мервиса, чтобы добраться до столь желаемой мной свободы.

Мы с Мервисом разделяем взгляды на природу времени, и считаем, что подобная бессознательная часть личности сочетает в себе как забытые нашим разумом подсказки из прошлого, так и не вполне уловленные им знаки будущего. Поясню эту мысль подробнее. Некоторые регулийские врачеватели разума полагают, будто в действительности человек помнит абсолютно всё, что происходило с ним, только хранит большую часть памяти под замком от собственного разума. Продолжая эту мысль, мы с Мервисом полагали тогда, что верно и обратное: каждый человек уже интуитивно видел все возможные сплетения своего грядущего, только прячет большую часть увиденного от собственного разума. Таким образом, Зелёный Латник стал для меня манифестацией части знаний о прошлом и части знаний о будущем, которая помогла мне, опираясь на талант, обойти чары Мервиса.

Однако сегодняшняя встреча заставила меня отказаться от этого объяснения – пусть не полностью, но по крайней мере от части его. Я точно понимал, что Зелёный Латник не может быть манифестацией моей бессознательной мудрости при взаимодействии с чарами Мервиса, ведь Мервис не зачаровывал Логово Барсучьего.

Возможно, Зелёный Латник был моим бессознательным способом вскрывать любые сложные заклинания: если бы Логово было защищено от обнаружения могучими чарами, то такая мысль получила бы солидное подтверждение. Будь у нас время, мы смогли бы проверить это предположение, потому что чары, если и оставались у того Логова, были скорее остаточными (не чары ли пробудили в бандитах такую жажду убийства, что двое из них полегли на месте? Или то были чары, не требующие магии, чары обычной человеческой жадности?); но мы не хотели терять время на изучение неприятного, кишащего богомерзкими насекомыми места, где следы магии не были явными, ведь это могло отнять неопределённое время. Были и другие детали, говорящие против этой гипотезы.

Что же насчёт иных объяснений? Таковых было, пожалуй, даже слишком много, всем им недоставало оснований в виде практических наблюдений, но на тот момент я выделил две главных группы толкований. Первая говорила о том, что Зелёный Латник был особой, ненайденной Мервисом формой моего Поля Невероятности, моих особых отношений со своей судьбой – своего рода персонификацией подсказок из будущего. Вторая гласила, что Зелёный Латник есть самостоятельная, отдельная от меня сущность, связанная, однако же, с моей судьбой: возможно, то был дух, решивший приглядывать за мной, или привязанный к тому моими настоящими родителями.

Так или иначе, тайна Зелёного Латника приоткрылась в тот день – но только для того, чтобы вызвать ещё больше вопросов и сомнений.

Глава 23. Трёхглазый вор.

В форте мы провели почти целые сутки. Мы продали свою добычу, Айдред сдал Каю ещё два скальпа, я пособирал слухи о местных духах, а ночь мы снова провели в уютной горнице. Караван дяди Богудана уже три дня как покинул форт – он направился сначала в монастырь, а потом должен был обойти Холмы Вольных, общину Бобра и вернуться в форт перед началом долгой дороги назад в город Таннор. Сомбрина не появлялась. Мы решили не ждать её, и я оставил для неё письмо у Людославы, рассказав о наших приключениях и сообщив, что мы отправляемся в Общину Бобра.

Подумав ещё раз, я переписал письмо и сжёг прошлое. В новом письме не было одной детали – я ничего не написал там про шифр. Я доверял Сомбрине, но в то же время мне хотелось убедиться, что всё в порядке. Мы с друзьями сошлись на том, что, вероятнее всего, предатель замаскировался под паломника, едущего в монастырь – это было идеальное прикрытие, к тому же они никак не участвовали в бою, да и ехали в одном фургоне с Найелем. Но всё же хотелось удостовериться.

До общины Бобра пролегала прямая дорога на восток, и мы подумали о том, чтобы арендовать или даже рискнуть и купить лошадей, но, поразмыслив ещё, решили пока воздержаться от такого шага. Дело было в том, что я узнал у местных о том, что поблизости живёт один дух из народа Аос Си, Вердуганнувеллион, и оно иногда соглашается вести дела с теми, кто сможет добраться до него и заинтересовать его своим предложением.

Это была очень добрая новость, потому что Аос Си славны своей мудростью и умением соединять чары с кузнечным ремеслом. У нескольких наёмников, включая самих Кая и Вана, было оружие, сделанное этим мастером. Мы подумали, что оно не только поможет нам вскрыть ларец, но и, возможно, расскажет больше о темных вещицах из кованого железа. Может быть, Аос Си сумеет даже уничтожить их – зная об их происхождении, мы сомневались, что в обычной кузнице можно будет избавиться от них. Его жилище находилось где-то к югу от общины Бобра.

Взвесив все за и против, мы решили сначала добраться до мудрого духа. Община Бобра и её налоги никуда бы не подевались, а вот ситуация с ларцом была беспокойной. Капустник остался отдыхать в стойлах форта: лес вокруг общины охотников был очень густым, и мы предпочли ограничиться лишь самым необходимым, что уместилось в рюкзаки. Несмотря на наши с Вайранной уговоры, Айдред напялил на себя латы, да ещё и натянул поверх них плащ на случай дождя. Не прошло и получаса, как жаркое летнее солнце заставило его снять шлем и зацепить его за пояс: теперь эйр не так отчаянно потел и задыхался, но каждому его шагу аккомпанировал металлический перезвон.

Мы планировали свернуть с дороги сразу же, как пересечём мост через Дрину. К нашей радости и удивлению, Сомбрина поджидала нас на другом берегу. Мы обнялись и обменялись новостями – разумеется, о шифре мы ничего не сказали. Синяк полукровки уже почти прошёл - всё же пластыри, которые дал ей косметолог, делали своё дело.

Сомбрина рассказала нам, что волшба мейстера отбросила её в леса к северу. Через день она добралась до общины Бобра, но не рискнула идти туда в одиночку, и вместо этого разбила лагерь неподалёку от моста. К наёмникам она ехать не решилась, потому что не была уверена, что мы станем заходить в форт – это было логично, ведь самая быстрая и прямая дорога от башни Аэрона до общины охотников проходила через мост, а форт лежал в стороне от неё. Сомбрина согласилась с тем, что отправиться к Аос Си – лучшее из того, что мы могли сделать.

Вновь мы очутились в густом лесу. Тот, кто знает о северных лесах лишь через изучение карт, может подумать, будто бы земля там ровная, что пахотные поля или степи. В северных лесах графства Таннор и впрямь нет ни гор, ни даже особенно высоких холмов, но каждый, кто побывает там, на своём опыте узнает, насколько сложна та местность. Канавы, овраги, небольшие холмики и здоровенные валуны; топи и трясины, а местами и зыбучие пески; ручьи и речушки на каждом шагу, за каждым поворотом – вот каковы северные леса. Ладная и удобная поляна здесь может смениться непролазным кустарником, а гладкая, как праздничный стол, земля в еловой роще – таким густым подлеском, что без тесака там не пройти даже пешком.

Да к тому же эти леса – живые, куда более живые, чем леса засушливых южных земель или холодной тундры, с которой знакомы многие подданные короны Аурмарка. За одно лето рощица из мелких, в рост взрослому мужчине, берёз может вымахать так высоко, что и всадник не дотянется до макушки деревьев. Дорога, что была торной в прошлом году, в следующем может исчезнуть от таяния снегов и тайных движений подземных вод. Болотистые участки высыхают, а твёрдые, напротив, заболачиваются. Демоны, столь многочисленные в лесах, тоже вносят свой вклад в перемены, и порой на месте холмика, бывшего прибежищем племени гоблинов, может образоваться глубокая прогалина, если враги этого племени сумели разрушить их ойкос. Если буря повалит одно за другим несколько старых, мощных деревьев, а после ростки и кустарник обовьют их стволы, то может вознестись преграда не хуже крепостной стены. Так дивны и разнообразны северные леса, что порой в один и тот же день в конце весны или начале лета можно застать плоды первых ягод на солнечном пригорке, а в дюжине шагов от них, в тенистой прогалине – последнюю горку снега, уберегающую холод и память о зиме.

Пару часов мы шли, твёрдо придерживаясь направления на юго-восток. Но то болота, то полосы крутых оврагов, то густые кустарники, оплетающие валежник, возникали на нашем пути; каждый раз оказывалось, что идти на юг куда легче, чем на восток или на юго-восток. Мы не унывали: Айдред затянул дорожную песню, и постепенно мы с Сомбриной достаточно разучили ритм и даже смогли вырвать несколько эйрских слов, чтобы начать подпевать ему. А вот Вайранне становилось беспокойно.

Еда за дневным привалом разморила нас, и мы добрый час не могли собраться с силами, чтобы идти дальше. Думали даже вздремнуть, но Вайранна убедила нас, что это скверная идея. Вновь, несмотря на недавний отдых, навалилась усталость. Солнце пекло нещадно, хоть и начинало постепенно клониться к закату. Чтобы взбодриться, снова запели – на этот раз знакомую всем фронтирскую песенку, которая очень популярную в Танноре прошлой зимой. Шагать под такой мотив и впрямь стало легче, и мы повторили её, кажется, раз пять перед тем, как Вайранна остановила нас, воскликнув:

- Слушайте!

- Что такое? – спросил Айдред, – Тихо вокруг.

- В том-то и дело.

Только тут до нас дошло, что уже очень давно, чуть ли не с самого привала, мы не слышали ни пения птиц, ни шума ветвей.

- Назад, – коротко приказала Вайранна.

Мы развернулись, но было уже поздно. По лесу прокатилась такая гулкая волна ветра, что все деревья будто закричали. Прямо перед нами, ровно там, где мы проходили минуту назад, теперь стояла непролазная стена из деревьев и шипастых кустов.

- Что я за дурак... – сказал Айдред, – даром что учился подчинять духов. Бранниган!

- Да, хозяин? – спросил было фэйери, но сразу же сжался, закрыл огромные уши руками и пропищал, – Ох, беда! Беда пала на хозяина, доброго хозяина, его славных друзей и на малютку Браннигана! Ох, беда!

- Говори, – приказал эйр.

- В ловушке, в ловушке! Хитрые, недобрые эльфы построили этот ойкос, хозяин! Ох, быть беде!

- Как выбраться отсюда?

- Только влево, хозяин, всегда только влево, если есть распутье, – неразборчиво защебетал Бранниган, глядя на свою ладонь, – Из двух путей выбери сложный. Назад не возвращайся. Не ешь и не пей ничего, только то, что принёс с собой. Времени не теряй. Как падёт закат – беги. Как скроется последний луч солнца – молись, ибо в тот момент они настигнут тебя.

Бранниган исчез. Сомбрина в ярости топнула ногой и бросила шляпу на землю:

- Боги да проклянут этого Трёхглазого Вора!

- Трёхглазый Вор? – спросила Вайранна, – Его имя знакомо мне.

- Неудивительно, – ярилась Сомбрина, – этот мерзавец... Мы теперь в его ловушке. Не выберемся – нам конец. Кстати, просто чтобы вас повеселить: пока он в лесу, он почти бессмертен, а ещё он трус, и никогда не нападает на жертву, не будучи совершенно уверен в победе! У него целый отряд эльфов под рукой должен быть, или даже два!

- А я вот о нём не слышал, – сказал я.

- Не слышал? – внезапно успокоилась Сомбрина, – Да, я и сама узнала о нём недавно. Он – местный герой сказок. Точнее, он настоящий, но оброс всякими байками.

- И где это ты, дорогая моя, столько узнала о нём? – спросил Айдред.

- Пока собирала слухи про Вана, в форте, – холодно ответила Сомбрина, – и тут, у дороги, пока ждала вас и болтала с путниками. Попался один очень разговорчивый старик, мы с ним вчера обедали. Кстати, Айдред, ты на привалах то и дело поминал помощь Клана, якобы тебе всегда могут отправить с десяток людей в помощь за твою верность Огненному Лису – может, пора?

- Нет, – покачал головой Айдред, – Просьбу о помощи клан получит мгновенно, но вот добраться сюда люди смогут не за пару мгновений и даже не за пару дней.

Вайранна мрачно молчала. Она заметно побледнела, но была готова действовать.

Я посмотрел на солнце. Медленно, но неотвратимо оно двигалось вниз.

- Быстрее, – крикнул я, – Хватит разговоров. Нам налево.

Вскоре наш путь преградил овраг, и что это был за овраг! Я в жизни не видел подобного. Было в нём нечто неестественное: словно что-то выкопало его насильно, убрало огромный пласт земли, а затем оставило на недельку. Может быть, так видят мыши изменения в своём царстве, если за ночь человек выкопает канаву?

С одного края оврага до другого было ярдов сорок – сносный лучник без труда поразил бы мишень на таком расстоянии – а до дна было около пятидесяти футов. Если бы башня из форта каким-то чудом оказалась в этом овраге, её верхушка была бы как раз у наших ног.

Наш склон был весь из влажной земли, только изредка покрытой пучками травы; иногда попадались и валуны. Он был таким крутым, что даже просто устоять на нём было почти невозможно. Будь сейчас зима, я бы ни за что не рискнул скатиться по нему на санях. Противоположный склон был того хуже: ещё круче, вовсе без растений, а вся его верхняя половина была голым камнем. На нашу удачу, эта скальная порода была неровной, сплошь в выщерблинах и выступах; но мы понимали, что подниматься смертельно опасно.

Дно исполинского оврага заросло густой болотной травой. В самом низу трава заканчивалась, сменяясь открытой водой; медленно и лениво текло на юг сердце ручья, непомерно разросшегося и почти обратившегося в болото.

Мы застыли в изумлении и трепете, благодаря судьбу за то, что не взяли с собой ни Капустника, ни лишних вещей. Я собрался с мыслями раньше прочих. Время было дорого, и я снова словно бы оказался на задании в Фоскаг:

- Айд, ты самый тяжёлый, ты спускаешься первым. Следом я, потом Сомбрина и Вайранна. Подъём такой: мы ждём, пока Вайранна поднимется с тремя верёвкам, привяжет их к вон тем крепким деревьям, и скинет нам. Забираемся синхронно. Исполнять!

Эйр начал спуск. Он пытался быть осторожным, но очень скоро стальной доспех распорол влажную кочку, на которую он хотел опереться, и Айдред быстро покатился вниз.

Я стал спускаться, не дожидаясь, покуда он доберётся до дна. Было очень непросто, не раз я падал на живот, чтобы не полететь вниз – доспехи моего друга, хоть и мешали карабкаться как следует, но защищали от царапин о камни и частично даже от переломов, а вот для меня потеря равновесия могла стать критической.

Внизу я убедился, что Айдред не слишком пострадал – он стоял почти по пояс в болотистой жиже, и, похоже, отделался синяками и ушибами. Сомбрине спуск дался очень тяжело. Когда она чуть не потеряла равновесие во второй раз, я приказал ей снять рюкзак и пустить его катиться вниз, а также избавиться от шляпы: широкополая шляпа была очень красива и прекрасно защищала от солнца, но сейчас превратилась в серьёзную помеху. Айдред поймал рюкзак до того, как тот упал в воду, но шляпу спасти не удалось: Сомбрина метнула её вниз очень красивым, мощным жестом, и шляпа упала ровно в середину болотистого ручья. Почему-то мне подумалось, что сейчас вода должна наполниться фейерверками; но нет – шляпа просто медленно поплыла на юг и мирно затонула.

Тогда я ещё подумал, что это, должно быть, очень странное заклинание, слишком уж специфичное, ни один маг не получил бы заклинания с настолько узкими рамками применения. Было и ещё что-то в тех чарах, которыми она тогда отогнала русалок и спасла мне жизнь, что казалось мне странным, но я не мог позволить себе сосредоточиться на таких отвлечённых мыслях.

Последние десять футов Сомбрина всё же проехала вниз, совершенно разорвав и измазав в грязи свой плащ. Мы с Айдредом поймали её, и я приказал ей избавиться и от плаща тоже.

Вайранна, как я и думал, спустилась вниз так легко, словно бежала по ровной земле.

Я передал йиванге верёвку, которую сплёл для меня Шорох много лет назад, и сказал остальным сделать то же. Айдред и Сомбрина лишь развели руками: оказалось, верёвки взяли только мы с Вайранной. Я не стал тратить время на нотации, а приказал Вайранне как можно быстрее двигаться вверх. Мы видели, как медленно, но неуклонно растёт и сгущается тень в овраге.

В середине оврага, как раз когда закончились заросли травы, вода стала настолько глубокой, что я предпочёл переплыть остаток пути до другого склона. Вайранна, которая до того ехала у меня на плечах, а следом за нами и Сомбрина, сделали так же. Айдред остановился, как вкопанный: плыть в латах было невозможно.

- Что стоишь, Айд? – крикнул я ему, – Задержи дыхание и беги со всех ног, берег очень быстро поднимается.

- Я не могу, – ответил мне эйр; его бледное лицо стало словно горный снег.

Давай, быстрее!

- Я не могу, – снова сказал Айдред, и в его тоне звучали нотки, которых я раньше там не слышал, – Я боюсь.

Хоть мы и торопились поскорее выбраться из оврага, такое признание Айдреда заставило нас ненадолго остановиться.

Вайранна, Сомбрина – идите вперёд. Вайр, как доберёшься до склона, начинай карабкаться. Закрепи наверху верёвки за самые толстые деревья и бросай вниз.

Я подплыл к Айдреду и встал рядом с ним. Сомбрина шипела, отказываясь посадить Вайранну себе на плечи, но йиванга не могла плыть через густые заросли, и мне пришлось приказать полукровке умерить гордыню. Сомбрина бросила на меня уничтожающий взгляд, но мне было не до того - надо было помочь Айдреду.

- Хорошо, – сказал я ему, – Давай мы с тобой сейчас вместе коротко помолимся Пророку.

Он кивнул и закрыл глаза, сосредоточившись на молитве. Когда он закончил, я продолжил:

- Теперь возьми меня за руку, – он взял, – А теперь мы с тобой на счёт три закроем глаза, вдохнём поглубже – и побежим. Договорились?

Он снова кивнул. Наверное, именно тогда я действительно поверил в то, что Айдред – беспримерно храбрый человек. На счёт три он глубоко вдохнул, закрыл глаза и побежал вперёд даже быстрее меня.

Когда мы с Айдредом добрались до берега, Вайранна была уже на полпути к вершине оврага. Сомбрина принялась было говорить нам нечто язвительное, но я быстро прервал её. Едва йиванга выбралась на ровную землю и начала привязывать верёвки, я отчётливо услышал гулкое бульканье за спиной и ощутил, как мои ноги подтолкнула вперёд лёгкая волна.

- Смотрите! – истошно закричала Сомбрина, отчаянно указывая рукой в сторону склона, с которого мы только что спустились.

Я обернулся. Из самой середины болотистой воды на нас глядела огромная пятиглазая голова склизкого болотного чудовища. Стой я сейчас на вершине склона, должно быть, принял бы эту голову за валун, такой неровной она была. Это лишь доказывало сверхъественное происхождение чудовища: все звери, даже такие чуждые и порой отвратительные для нас, как насекомые, моллюски или медузы, подчиняются законам симметрии и обладают своеобразной красотой; чудище, которое создали эльфы, было бессмысленно уродливым. Оно смотрело на нас с тупой злобой, не моргая, и, кажется, даже не дыша.

Что-то быстро двигалось в нашу сторону, поднимая небольшой бугорок на воде.

Какое счастье, что Айдред никогда не упускал возможности отточить свои боевые навыки! Отцеплять от спины и доставать из ножен двуручный меч времени не было, но он удивительно удачно встретил удар щупальца своим огромным, сродни короткому мечу, клановым кинжалом. Сталь глубоко впилась в нежную плоть, и чудище отдёрнуло щупальце, огласив весь овраг сотрясающим кости воем. Эйру удалось удержать кинжал.

Первая верёвка спустилась к нам, и Сомбрина начала карабкаться вверх ещё раньше, чем я успел приказать ей сделать это.

Ещё дважды эйр отражал удары щупалец – пострадавшее чудище стало осторожнее и старалось бить внезапно. Третий удар пришёлся по доспеху Айдреда, оставив вмятину и лужицу густой синей жижи, которая немедленно начала дымиться и покрываться пузырями. Четвёртый удар, внезапно, летел к Сомбрине - но полукровка успела заметить его прежде, чем услышала наши запоздалые предупреждения, и, уперевшись ногами в скальную породу, отсекла часть щупальца молниеносным ударом сабли.

Вторая верёвка упала, и мне не сразу удалось убедить Айдреда взяться за неё.

Едва он начал забираться наверх, я сбросил в воду свой рюкзак, *ускорил* себя и стал карабкаться прямо по склону, хватаясь за любой более-менее надёжный камень или кочку и закапывая носки сапог поглубже в мягкую землю. Я старался держаться поближе к верёвке Сомбрины, чтобы схватиться за неё, едва полукровка достигнет вершины, но куда больше беспокоился о том, чтобы как можно скорее убраться от ужасных щупалец.

Дважды щупальце разбивало плоть склона поблизости от меня. Я слышал, что ещё раз чудище смогло попасть в эйра, но удар вновь пришёлся на доспех. Я старался двигаться быстрее, одновременно изо всех сил *желая*, чтобы чудящиеся мне страшные сцены остались лишь в моём воображении. Когда я добрался до вершины, то несколько минут просто лежал и тяжело дышал. Вайранна подала мне воды, а Сомбрина тянула верёвку Айдреда вверх, помогая ему скорее оказаться в безопасности.

Эйр поднялся последним. Его доспехи нуждались в ремонте: там, где чудище поразило их, синяя слизь повредила сталь.

Мы одолели первое испытание на пути к свободе.

Солнце клонилось всё ниже. Мы наскоро покрепились остатками запасов: оказалось, что болотное чудище поразило Айдреда трижды, не только повредив доспех, но и уничтожив всё содержимое рюкзака. Хуже всего было то, что алкоголь был только в моём рюкзаке, а мне как никогда было нужно прочистить нервы. Все мы остро ощущали ток уходящего времени, и разговоры не клеились: мы думали только о том, как побыстрее вырваться из этого проклятого ойкоса.

Когда солнце опустилось так низко, что его лучи совсем перестали освещать дорогу у нас под ногами, нам повстречался пчеловод. На всякий случай я постарался посмотреть на него тем особым взглядом, которому научили меня Мервис и Ивовый: да, перед нами был дух, пытавшийся выглядеть человеком. Надо признать, получалось у него неплохо.

- Приветствую вас, дети праха, и тебя, дитя бегущих вод, – осклабился он, и в его улыбке мне почудилась лишняя челюсть.

Айдред поприветствовал пчеловода в ответ и спросил у него дорогу к человеческим лесам.

- А, так вы заплутали! Немудрено это для чужаков. Вам бы пройти назад, по дороге, потом взять влево, и так и идти до самого Моста. Как переберётесь, останутся только Болота.

- Болота? – переспросил я.

- Болота, – кивнул эльф, и маска на его лице чуть отстала от движения головы, – Да. Полны самого лучшего шиповника, какой только есть под звёздами и луной.

Эйр поблагодарил пчеловода и собрался уходить. Сомбрина выхватила саблю и с громким криком ударила духа прямо по шее: это было правильно, так и велел древний обычай переговоров со слугами эльфов в ойкосах. Голова упала на землю. Лицо эльфа, переставшего прикидываться пчеловодом, подмигнуло нам всеми глазами, отрастило маленькие ножки, напомнившие мне о сколопендрах, и скрылось в кустах. Его тело вовсе исчезло. Вайранна закричала от ужаса нечеловеческим голосом. Я крепко обнял её, шепча всякие утешительные слова, не имевшие большого смысла, и это помогло. Через пару минут йиванга вполне пришла в себя.

Сомбрина развернулась было, но мы остановили её. Эльф говорил идти назад и влево – это прямо противоречило предостережению Браннигана. Он говорил, что нам нужно двигаться влево и вперёд, сквозь рощу, мимо дюжины пчелиных ульев. Вариантов не было: это был самый опасный путь, он вёл влево, и нам не приходилось поворачивать назад.

Айдред вышел вперёд и сказал нам выстроиться за ним. Мы сделали это, и тогда сын клана Огненного Лиса объял себя пламенем и, как путеводный факел, помчался прямо сквозь ульи. Могу лишь поразиться его воле и выносливости: я видел, как быстро выматывает его поддержание пламени, и я знаю, как тяжело бежать по неровной болотистой почве в латах – но Айдред смог бежать первым. Мы старались не отставать, потому что распуганные огнём пчёлы не сразу обращали на нас свою ярость. Увы, никто, кроме Айдреда, не смог вполне избежать гнева ульев, хоть ущерб от них и был не так велик, как мог бы. Сомбрина очень заметно устала.

На нашу удачу, мост показался почти сразу после того, как мы миновали злосчастные ульи. На нашу неудачу, мост лежал над поистине бездонной пропастью, и был не более чем стволом огромного старого дуба, уже давно сбросившего последние листья.

Внезапно Сомбрина расплакалась, и нам с Вайранной не сразу удалось успокоить её. Полукровка сквозь слёзы жаловалась, как сильно устала, как боится высоты и даже просила оставить её здесь. Мне пришлось крепко встряхнуть её и пообещать, что я лично на своих плечах перенесу её через эту пропасть, если понадобится – только тогда она начала успокаиваться. Что-то в её плаче напомнило мне театральные постановки.

Айдред не терял времени. Пока мы приводили в чувство Сомбрину, он совершил страшное для любого воина кощунство: знатно затупил свой двуручный меч, обрубая ветви упавшего дуба.

- Идти по этому бревну опаснее, чем спорить на деньги с гадателем из клана Тысячеокого Столпа, – пояснил он нам свою задумку, – думаю обвязаться верёвкой, ещё завязать той же верёвкой кольцо вокруг ствола, и так пойти. Если и сорвусь, то не упаду, смогу выкарабкаться.

Идея нам очень понравилась, но мы решили слегка усовершенствовать её.

Первой, как самая лёгкая и самая ловкая, пошла Вайранна. Она привязала один конец своей верёвки к корням дерева, а второй, пробежав по стволу так легко, словно это был паркет в бальном зале, к крепкому дереву, росшему на другой стороне провала. Теперь каждый, кто переходил ствол, был не только прикреплён к нему спасительным кольцом, но и мог держаться за веревочное перило.

Вторым пошёл Айдред. Он вызвал на помощь Браннигана: это было несложно для фэйери, ведь дух мог стоять на стволе вниз головой и не падать. То и дело хватаясь за верёвку и взывая к Браннигану, эйр шёл по стволу, выхватывая меч и обрубая ветви перед каждым следующим шагом. Когда он добрался до безопасного места, Вайранна примотала мою верёвку к арбалетному болту, и перебросила её назад.

Солнце освещало уже только верхнюю половину деревьев.

Следующей шла Сомбрина – невероятно медленно, цепляясь в верёвку-перило так крепко, что её смуглые пальцы побелели. В какой-то момент Айдред не выдержал и выдал Браннигану третье, последнее на сегодня поручение: помочь Сомбрине. Видя рядом фэйери, помогавшего ей сохранять равновесие, полукровка обрела достаточно уверенности и прошла остаток дерева с более приличной скоростью.

Я обвязался верёвкой, затем закрепил кольцо вокруг ствола. Я понимал, как мало остаётся времени, ведь впереди было последнее испытание, пресловутые Болота с шиповником. Если путь до них так же долог, как между первыми двумя испытаниями, мы обречены. Но я был обязан сделать всё, что в моих силах.

Я боялся высоты. Взглянув вниз, я вспомнил подъём в Авалон – на дне ущелья была скорее карта реки, едва различимая в густых тенях. Дав себе тот же совет, который я недавно давал Айдреду, я сосредоточился, коротко помолился Эутайну, досчитал до трёх, глубоко вздохнул – и побежал.

Ствол был длиной футов в тридцать, и я пробежал не меньше двадцати, когда правая нога соскользнула, и я рухнул вниз. Мощный удар по рёбрам напомнил мне о драке с Ваном – только теперь удар спасал меня. Я висел в воздухе в сотнях ярдов над землёй, а от безопасного склона меня отделали какие-то три-четыре шага. Мои друзья наклонились и что-то кричали мне. Я попытался, схватившись за верёвку, подтянуть себя вверх, сначала к кольцу, потом ко стволу, чтобы потом встать и дойти – но руки не слушали меня. За лихорадочной гонкой этого вечера я не успел заметить, как страшно устал. Я не мог подняться.

Они спасли меня – все втроём. Вайранна сбегала на другой конец ствола, отвязала свою верёвку, вернулась назад и кинула её мне. Я схватился за спасительный канат, и тогда Айдред с Сомбриной общими усилиями втащили меня наверх.

Оставался последний рывок.

Признаюсь, читатель, моя память не сохранила почти ничего о Болотах. Я был слишком уставшим, мне безумно хотелось пить: как алкоголь, которого у нас не было, так и воду, запасы которой тоже подошли к концу. Я помню ободряющие крики Айдреда, который бежал впереди, пытаясь расчищать путь через колючки. Не знаю, насколько хорошо у него это выходило: когда мы добрались до человеческих лесов, и снова услышали пение ночных птиц, баллады соловьёв и уханье сов, моя мантия была изодрана, а тело покрывали десятки глубоких порезов. У нас осталось всего две палатки, ведь свой рюкзак я скинул в воду оврага, а рюкзак Айдреда уничтожил болотный житель. Не было ни еды, ни воды. По счастью, у Сомбрины нашлись бинты и целебная мазь – если бы не они, я мог и не пережить ту ночь. Мы с трудом разожгли костёр: Айдред больше не мог вызывать пламя, и оставался только подаренный ещё Эрхеймсом набор для разжигания, который я, к счастью, утром того дня положил в карман, а не в рюкзак.

Но мы выбрались из ойкоса, который создал для нас Трёхглазый Вор. Хоть он и был, по словам Сомбрины, очень могущественным эльфом, он не был королём эльфов, и такое дело должно было оставить его без сил на несколько дней.

В тот день мы победили Трёхглазого Вора, хотя в будущем нас всё равно ожидало поражение от его рук.

Глава 24. Кузнец, староста и жрец.

На следующее утро мы проснулись в далеко не добром здравии. Крепче всего досталось мне, но и остальные чувствовали себя скверно. Я проснулся позже всех, и, к моей великой радости, Вайранна уже успела найти поблизости ручей и наполнить наши фляги. Кажется, свою флягу я осушил одним долгим глотком, заработав одобрительный комментарий Айдреда и осуждающий взгляд Сомбрины. Вайранна же просто сбегала и заново наполнила её, да благословит Тетраграмматон её доброе сердце.

Айдред старательно чистил свои пострадавшие доспехи от грязи и ржавчины и заново покрывал их маслом: его запас погиб вместе с остальным содержимым рюкзака, но он безапелляционно забрал запасы женщин, предназначенные для ламп. Отдохнувшая Сомбрина при свете дня смогла найти немного припасов, притаившихся на самом дне рюкзака, и теперь готовила очень скромный завтрак. Вайранна попробовала пристрелить что-нибудь съедобное, но не преуспела. За едой мы обсудили, что делать дальше, и порешили сначала всё же дойти до Аос Си, дом которого был явно поблизости, а потом отправиться в общину Бобра и провести ночь там. “Заодно и масла там купим”, проворчала Сомбрина, покосившись на Айдреда.

Однако, стоило нам собрать лагерь и сдвинуться с места, я почуял нечто особое, взывавшее ко мне с юга. Друзья не стали спорить, и мы двинулись на зов. Не прошло и часа, как, проходя через светлый сосновый бор, мы увидели сверкающие в лучах солнца волны озера Валас. Не обращая внимания на свои раны, я побежал к воде, как когда-то к Брейдвидзее.

В этот раз, впрочем, я не рассёк ногу и не получил обморожения – напротив, выбравшись из воды, явно почувствовал себя лучше. Воды озера сорвали с меня бинты, но раны затягивались буквально на глазах.

Мы провели у озера несколько часов. Всем хотелось немного прийти в себя после вчерашних ужасов, а также отмыться и выстирать одежду. Жара, солнце и волны огромного озера, другой берег которого терялся в туманной дымке, очень располагали к плаванию – даже Айдред, не очень хорошо умевший плавать, забрался в воду по плечи и плескался с видимым удовольствием. Вайранна поразила нас своей ловкостью: она поймала двух здоровых сибасов голыми руками. Я зажарил их, и мы устроили себе второй завтрак. Сомбрина тщательно вымыла волосы, благо потребное для такого мыло всегда брала с собой. Все мы очистили одежду от налипшей грязи.

Отдохнув, мы двинусь к тем местам, где ожидали найти дом Аос Си. Поиск не был простым, но через пару часов после полудня мы наткнулись на удивительно гладкий курган, покрытый короткой травой, на вершине которого стоял каменный идол. Идол был выдолблен внутри большого, в регулийский рост, камня, по форме напоминавшего яйцо: некое четырёхрукое существо, лицо которого было сокрыто, держало каменный поднос с фут диаметром. Надпись вокруг головы идола, как перевёл нам с древнего эйрского Айдред, гласила нечто вроде:

- “Гость! Ради взаимного уважения с хозяином предложи дар, достойный своей просьбы”

Айдред, Вайранна и Сомбрина моментально бросились в жаркий спор, какой же дар следует преподнести хозяину этого дома. Я не стал спорить. Вместо этого я вгляделся в статую; будто бы очертания лица четырёхрукого человека проглянули сквозь каменную вуаль, и эти очертания были добрыми. Статуя казалась удивительно похожей на Бронзового Советника Мервиса.

Я закатал правый рукав, нашёл одну из незаживших царапин, расчесал её, наклонил руку над чашей, сдавил края царапины и прошептал:

Меня зовут Луэллан. Давай поговорим?

Айдред увидел, что я делаю, и попытался остановить, но было поздно. Приняв мою кровь и услышав моё имя, статуя, а следом и весь холм, задрожали, и перед нами распахнулась невидимая ранее дверь.

Мы зашли внутрь. Дверь медленно закрылась, но мы убедились, что легко можем отворить её. Длинная лестница, освещённая особыми камнями, вела вниз. Всё время, что мы шли по ней, Айдред не уставал отчитывать меня за неосторожность, ведь имя, а тем более кровь, могли дать духу огромную власть надо мной. Поначалу я убеждал его, что дипломатия и дружба строятся на доверии, и сделать первый шаг мудро, но постепенно его истории напугали меня, и я перестал спорить. Вайранна положила руку мне на плечо и прошептала, что уверена, что я поступил правильно. Её слова очень сильно подбодрили меня. Сомбрина хранила молчание и только озиралась вокруг, как испуганная кошка.

Мы шли, кажется, добрых полчаса, и я заранее ужаснулся тому, каким тяжёлым будет путь назад, вверх по этой бесконечной лестнице. Очередной поворот открыл перед нами не новый пролёт, а вымощенную площадку и ворота. Друзья подтолкнули меня, и я постучал в них, ещё раз назвав своё имя. Ворота бесшумно распахнулись.

Перед нами открылся зал, пол, стены и потолок которого были покрыты идеально ровными, отполированными плитами мрамора. В каждом из семи углов этого зала возвышалась узкая, не шире дорожного посоха, колонна, сделанная из источавшего свет вещества. В центре зала стоял большой круглый каменный стол, а за ним, глядя прямо на нас, сидело Аос Си.

Оно сидело, но, судя по его верхней половине, выпрямись оно, оно затмило бы трауммца. Аос Си сложило свои две пары рук так, что все его бесчисленные пальцы касались друг друга подушечками. Оба его рта расплывались в улыбках, а семь глаз, рассеянных по лицу, смотрели на нас, не моргая. Трудно было сказать, было ли оно одето, или то, что человеческий разум считал одеждами, было частью его плоти; но если то всё же были одежды, то Вердуганнувеллион носило глубокий капюшон, а со всех его плеч спускались вниз длинные и толстые полоски ткани, расшитые неразличимыми письменами и странными рисунками, столь мелкими, что человеку понадобился бы не один год, чтобы вышить их. Когда Аос Си передвигалось, оно словно парило над землёй: края его юбки, или робы, едва касались земли, и ничто не указывало на то, что у него есть нижние конечности. Или, возможно, оно всегда стояло на месте, и просто пол его ойкоса перетекал, позволяя своему хозяину перемещаться?

Вердуганнувеллион пригласило нас занять свои места за столом – его руки по очереди простёрлись вперёд, и перед каждой выросло по сидению из мрамора. Его голос звучал удивительно красиво и глубоко.

- “Что взыщет здесь многовершащий

Луэллан, баловень ленивых лет?

Что призвало столь звонко в час сиянья солнца

Дитя велкущейся воды в владенья моей воли?”, – промолвило Аос Си.

- Осанна будь сей встрече, осиянной вечной тенью, – ответил я прежде, чем сумел понять, что за слова я собрался породить, – Мои дела двояки, если не тройны. В мои ладони лёг ларец, в нём логовище тайны. Обрёл оброк я также тёмных рук деяний, что проклинают их обрётших на суровый рок.

Я поймал взгляд Сомбрины, и в нём были священный ужас и восторг. Айдред смотрел на нас, раскрыв рот. А вот Вайранна – Вайранна! Её глаза сияли, как колонны по семи углам. Вот что она молвила:

- “Кузнец, узнав казны творца в тебе,

Тщусь я поведать повесть вести невесёлой.

В ней хлад и лёд. Что скажешь ты теперь,

Кузнец, познавший обо кознях Зла?“

Вердуганнувеллион ответило:

“Слова, сечением сочтённые,

Здесь двое другорядно говорят!

Порядок речи, роковое чтенье,

Почту реченьем я ответным”.

***

Аос Си обещало нам, что согласно уничтожить артефакты из кованого железа, включая те, которые мы ещё не обрели, если мы принесём ему нечто, достойное таких трудов – и оно намекнуло, что подобное мы сможем обрести в ойкосе князя фэйери, или в Холмах Верных и Вольных, или в Дорогах Королевы Ворон; но не только. Оно дало нам понять, что любая вещь, которая покажется нам превосходящей наше понимание, обрадует его, и в благодарность за такой дар оно расправится с тёмными предметами.

Наши с Вайранной речи так поразили Вердуганнувеллиона, что оно согласилось помочь нам с ларцом исключительно из уважения и в зарок дальнейшего сотрудничества – так мы трактовали его песнеречи. Оно достало из капюшона иглу, длинную, как рука девушки, гибкую, как волос лошади, и сильную, как первые рассветные лучи; этой иглой оно открыло ларец. Там лежал необычно большой человеческий позвонок.

То ли наши ожидания были столь велики, то ли волшебная атмосфера ойкоса Аос Си повлияла на нас – все мы исполнились благоговения при виде этого позвонка. Айдред и Вайранна, глядя на него, плакали, как младенцы. Сомбрина отвела взгляд, потому что ей было больно видеть его. Я же смотрел на него так пристально, что Айдреду пришлось съездить мне по челюсти, чтобы я смог отвлечься. Аос Си закрыло ларец и подарило нам Иглу.

Когда мы закончили разговоры, Аос Си по очереди хлопнуло в ладоши всеми своими руками, и мы оказались на поверхности. Солнце начинало клониться к закату, и мы, не теряя времени, направились к общине Бобра.

Теперь, когда Трёхглазый Вор не мешал нам, идти по лесу стало легко. Мы дошли до общины задолго до заката.

Густой частокол окружал общину Бобра, местами над ним поднимались защищённые платформы для стрелков. На одной из них мы даже увидели часового: мы окликнули вооружённого луком регулийца, но он демонстративно проигнорировал нас.

Ворота были заперты. Добрую четверть часа нам пришлось стучать и звать стражу. Мы были совершенно уверены, что охотники прекрасно слышат нас, просто пытаются играть в какую-то странную игру. Наконец, на стрелковой площадке над воротами появился один молодчик:

- Что за безобразие вы тут устроили? – сурово спросил он.

Айдред, изрядно раздражённый всей ситуацией, собрался было выразить своё мнение, но я удержал его:

- Мы пришли с миром, лишь для разговора, – сказал я, отпуская Айдреда и поднимая руки, чтобы лучник увидел, что у меня нет при себе оружия, – Мы – люди графа, но мы не ищем мести.

- Людям графа здесь нынче не рады, – ответил лучник, сощурившись.

- Слушай, идиот! – крикнул ему эйр, предусмотрительно отойдя от меня на пару шагов, – Ты понимаешь, что если вы нас не пустите, дальше с вами будут говорить уже стрелы наёмников?!

Лучник побледнел, кивнул и исчез.

- Пора немного вернуть их в чувство, – проворчал Айдред в ответ на мой немой осуждающий взгляд. Сомбрина закивала, одобряя эйра.

Через полчаса двери распахнулись, и за ними выстроилась целая делегация. Впереди стоял очень полный регулиец, улыбаясь нам во всю ширь, а за ним было с полдюжины празднично разодетых девушек – белые кофты без рукавов, красные жакеты с декоративным мехом, и разноцветные узкие юбки. Толстяк был одет в роскошный красный кафтан, расшитый изображениями птиц, а его голову венчала высокая шляпа, тулья которой была покрыта бобровым мехом. Его густые усы, опускавшиеся ниже подбородка, были украшены золотыми кольцами. Он держал в руках скатерть со свежевыпеченным хлебом, а у каждой девушки за его спиной было по блюду с угощением.

- Здравья вам, дорогие гости! – воскликнул толстяк, и сразу же следом за ним это повторил хор молодых девичьих голосов, – Приветствуем вас в Общине, как завещали пращуры, хлебом и солью!

Он разломил свежий хлеб и, придерживая это огромное произведение пекарского искусства одной рукой, осыпал его из солонки, припрятанной в кармане. Вайранна смотрела на изящную солонку как зачарованная: потом я не раз видел её на наших привалах. Йиванга говорила, что староста сделал ей подарок, но я до сих пор не знаю, так ли это, или Вайранна просто решила перераспределить собственность.

Не прошло и часа, как мы оказались на пиршестве, устроенном в нашу честь. Почти все блюда были мясными, но какими же разнообразными! В очередной раз я вспомнил о приёме в Фоскаг и осознал, насколько тусклым тот был.

Здесь, в очень отдалённой от цивилизации общине, нам подавали маринованные щёки оленей; выдержанные в бруснике рёбра лосей; нарезку из свежепойманной форели с соусом из местных трав; и, конечно же, самые разнообразные жареные и запечённые части тех животных, которых ловила община. Вайранна уплетала свежевыпеченные сладкие крендельки. А когда они принесли свои настойки!.. Я словно вознёсся на Небеса.

Весьма впечатлял гостевой зал дома старосты. Скамьи и столы здесь могли вместить, кажется, пять дюжин человек за раз. Все стены украшали разнообразные диковинные охотничьи трофеи, а прямо над камином висел устрашающий череп такой огромной твари, что поначалу я даже думал, будто это изящно сработанная подделка. На самих стенах висели ковры и гобелены, всё дерево было ярко покрашено, а стропила покрывала умелая резьба.

Когда наши желудки уже не могли вместить в себя даже тончайшие деликатесы, а солнце окончательно скрылось за верхушками деревьев, староста Ласко, тот самый толстяк, что встретил нас, стал настойчиво приглашать нас заночевать у него. Айдред и Сомбрина начали в ответ расспрашивать его о жилище, а вот мне от его упорства стало не по себе. Оглядевшись, я поймал взгляд Вайранны и понял, что не одинок в своих тревогах.

- Разместитесь у меня со всем комфортом, – широко улыбался Ласко, обхватив своей медвежьей лапой плечо раскрасневшейся Сомбрины, – Сколько вам надобно горниц? Две, три?

- Четыре, – хлопнул ладонью по столу Айдред.

- А и четыре найдётся! Как раз четыре и будут, старая моя-то с детьми к матери своей отправилась, и до самого поворота лета не вернутся.

- А перины ты чем набиваешь? – спросила, зажмурившись, Сомбрина. Очевидно, она представляла себя в уютной, мягкой кровати.

- Перины мы самым лучшим гусиным пухом набиваем, мягкие, что облако. Да ещё тут атласные простыни, свежие, вот сегодня горничная застирала, а уж какие у меня подушки – на сто миль окрест не найдёте таких подушек!

Вайранна подошла ко мне и тихо сказала:

- В его доме нам не будет сна, только погоня – вижу Тень, и нам не сбежать от неё.

Холодок пробежал по моей спине, разгоняя тепло настоек. Я кивнул встревоженной Вайранне и громко сказал:

- Спасибо вам, уважаемый Ласко, за хлеб и соль! Но нам надо собираться.

- Куда ж это вы пойдёте, на ночь глядя?

- Мы не смеем тревожить тебя... Утруждать в такую ночь лишними хлопотами. Мы найдём крышу в общине.

- Да что ж вы, обидите что ли меня своим отказом? Не так-то принято в наших краях отвечать на гостеприимство, ой не так!

- Извините, эээ, господарь, – постарался я говорить ещё вежливее, – но Кодекс запрещает мне, бейлифу, как должностному лицу, принимать такого рода помощь от другого должностного лица, то есть от вас, старосты.

Айдред и Сомбрина смотрели на меня, как два злых волка, да и Ласко боролся до последнего, но в конце концов мне удалось вытащить нас всех на улицу.

- И где же изволит спать должностное лицо этой ночью? – язвительно спросила меня Сомбрина, – На мою палатку сьер бейлиф может даже не надеяться.

- Мы попросим других добрых людей, – объявил я.

Других добрых людей в общине Бобра не нашлось. Все жители смотрели на нас с угрозой или со страхом, говорили тише, если мы приближались, и долго продолжали перешёптываться, глядя нам вслед, когда мы уходили. Ни один не согласился принять нас на ночлег, даже за хорошие деньги.

Такое отношение было мне в новинку. Я сталкивался с безразличием, пренебрежением, но столь откровенную вражду видел впервые. Айдред с Сомбриной поначалу отмахнулись от наших с Вайранной тревожных предчувствий, но теперь и сами были рады, что не остались у старосты.

Внешний вид охотников и их домов никак не вязался с их жалобами на тяжёлые годы и бедность. Все были сытыми и откормленными, даже собаки. Одеты тоже были достойно, если не щеголевато: кожаные элементы одежды обработаны красителями, и на хорошие ткани тут не скупились. Дома говорили о достатке своих хозяев: белила на стенах были свежими, краски на оконных рамах и крышах не выгорели на солнце. Что же творилось здесь, в общине Бобра?

Солнце давно скрылось за деревьями, сумерки подходили к концу. В общине жило под три сотни людей, и мы обошли уже почти все местные дома, тем более что они теснились друг к дружке за частоколом, почти как в городе Таннор, разве что у каждого дома всё же оставался небольшой участок под огород и для выгула домашней птицы.

- Что же, опять в лесу ночевать, в двух палатках на четверых? – печально спросил пространство Айдред.

- Ты так уверен, что они откроют нам ворота ночью? – спросила Сомбрина. Её вопрос заставил меня крепко задуматься.

- Идите сюда, – услышали мы тихий зов справа. Мы присмотрелись – какой-то пожилой мужчина в длинных одеждах махал нам рукой, – Подойдите ближе, дети мои.

Прежде, чем кто-либо из нас успел сказать хоть слово, Вайранна шустро побежала к нему. Нам не оставалось ничего другого, как последовать за подругой.

- Меня зовут хранителем Октавием, – представился незнакомец, – Я жрец Мурнидаля, и, боюсь, ваш единственный друг в этой общине.

Орлиный нос, грозные густые брови и хищный рот Октавия, вкупе с его статью, подошли бы коварному и властному царедворцу – из тех, что норовят лишать молодых аристократов их наследства в приключенческих историях – но его голос и взгляд выражали глубокую привычку к мудрости и кротости. Его робы цвета ночного неба были обработаны таким образом, что при движении казалось, будто на них вспыхивают и затухают звёзды.

- Как мы можем доверять тебе? – грозно спросили в один голос Айдред и Сомбрина.

- Можете не доверять, – спокойно ответил жрец, – но безопасный сон этой ночью вы найдёте только под защитой божественного крыла Господина Ночи.

- Он в порядке, – заверила нас Вайранна.

Как ни крути, эти аргументы были слишком убедительны.

Зал Общих Церемоний в скромном деревенском храме Мурнидаля был обустроен с большим тщанием и любовью. Повсюду стояли деревянные статуи – одни были сделаны недавно, другим было уже очень много лет; их создатели работали в разных стилях и обладали разным уровнем мастерства, но все вкладывали душу в свои творения. Одна статуя выделялась особенно: великан с огромным мечом грозно смотрел прямо во входные двери, будто ожидая недоброго. В ногах у него была надпись “Богоравный Финн, победитель Ледяного Герцога”. Стены покрывала резьба, в которой проглядывали то деревья и листья, то человеческие фигуры, то изображения духов и зверей; попади я сюда мальчишкой, мог бы дни напролёт бродить по Залу, изучая его тайны. Многочисленные скамьи тоже имели индивидуальный характер, и немудрено: каждая скамья принадлежала отдельной фамилии, и населявшие общину бравичи устроили из них очередную регулийскую ярмарку тщеславия, хоть и облагороженную миролюбивым влиянием Господина Ночи. Единственным металлическим предметом в Зале Общих Церемоний, помимо нескольких свечных канделябров, было огромное таинственно сверкавшее в тусклом свете Крыло, надёжно закреплённое под потолком.

Но что-то было не так в этом Зале.

- Здесь почти не пахнет людьми, – с удивлением отметила Вайранна, – тут давно никого не было.

Мы прошли дальше, в маленькую уютную алтарную, мимо площадки Личных Церемоний, где заключались браки и где главы фамилий дарили имена новорождённым. Жрец зажёг лампу, отпер тяжёлую, окованную железом дверь, и мы спустились по лестнице вниз, под землю. Жрец вручил мне особую табличку:

- Это печать Гостя, – пояснил он, – В тебе течёт кровь духов, сын мой, течёт очень густо. - Коридоры перед Тихими Покоями защищены от всякого духа, и я прошу тебя не забывать о печати, если ты решишь пройти этой дорогой.

- Многие дома в Империи защищены от духов, – спросил я, – Почему здесь мне не достаточно приглашения?

- Защита здесь слишком сильна, сын мой, чтобы недобрые духи не смогли проникнуть, выманив приглашение обманом.

Именно тогда, плутая по извилистым коридорам, обитые деревом стены которых тут и там поблёскивали металлическими знаками Изгнания, проходя мимо упирающихся в пол и потолок зеркал, создававших иллюзию прямого пути, я наконец сложил последний элемент загадки: картина вырисовалась перед моим внутренним взором во всей ясности, и я понял, что было не так с Сомбриной. Пока мы шли, Сомбрина спросила жреца, как он нас нашёл:

- Я как раз шёл, чтобы забрать вас от Ласко, – пояснил Октавий, – Староста ждал вас ещё неделю назад, через день заказывал новый пир и очень ярился, что вы так долго не шли. Я боялся, что он задумал недоброе.

- Что вообще, именем Пророка, здесь творится? – прямо спросил Айдред.

- Потерпи немного, храбрый эйр. Мы почти пришли.

Когда мы дошли до центральной гостиной, объединяющей все гостевые спальни, Октавий усадил нас за большой стол и пустился в длинный рассказ.

По его словам, всё началось три года назад. В ту зиму стояли такие лютые холода, что деревья трещали по ночам. Весной не прекращались дожди. Топи росли, вынуждая травоядных зверей искать другие места для прокорма, а следом уходили и хищники. Когда летом дожди прекратились, люди обрадовалось, но напрасно: солнце жарило нещадно, и за всё лето не пролилось ни капли дождя. Земля высохла, то и дело поднимались лесные пожары. Старожилы не могли припомнить такого скверного года. Хуже всего было то, что не только эти земли страдали в тот год, и служащие графу заклинатели погоды никак не могли найти времени помочь общине. Октавий понимал, что они спасают земли, голод в которых вызовет гибель сотен, если не тысяч людей – но жители общины просто чувствовали предательство.

Тогда осенью Ласко объявил большой поход. Вместе с группой самых отчаянных охотников они отправились так далеко на север, как не ходили даже герои местных легенд. Долгая Охота возвратилась зимой, но из каждых пяти ушедших двое остались на далёком севере – пали жертвами злобных духов, диких зверей или ещё более диких людей. Выжившие привезли с собой много удивительных трофеев, и община смогла расплатиться со всеми долгами, включая налоги, да ещё и отложить в общак солидные барыши.

Но никто из вернувшихся больше не был прежним, особенно Ласко. Октавий не знал, что было тому причиной: боль от потери товарищей, страх за голодающих близких, или обида на графа, не возжелавшего помочь общине в тяжёлый год. Может быть, причины перемен и вовсе были далеки от обычных изменений человеческого сердца.

Так или иначе, с тех пор Ласко стал часто и много поносить графа. Поначалу это были лишь шутки, но постепенно шутки стали наполняться злобой, а однажды от юмора в них не осталось и следа. Следом за графом Ласко принялся за Империю в целом, а недавно начал подтрунивать и над великими богами. В этом не было ничего зазорного: даже в Империи человек волен иметь любое мнение, покуда блюдёт свои обязательства. Но удивительным образом вся община наполнялась настроением Ласко, и такое неестественное единение умов пугало Октавия не на шутку. Остальные вернувшиеся стали необычно несдержанны в проявлении злобы. Впрочем, жрец сказал, что подобное нередко бывает с теми, кто побывал на войне – а Долгая Охота, похоже, была страшнее иных войн.

Меньше чем за год ненависть к графу стала едва ли не главной темой обычных досужих разговоров. О том, как плоха фамилия Таннор, говорили так же часто, как о погоде и добыче, как сплетничали про измены и жаловались на распущенность молодёжи. Когда через год после Долгой Охоты пришла пора платить налоги, старосте не составило труда убедить общинное вече отказаться, сославшись на вымышленный предлог. Ещё через год сборщик налогов вновь получил отказ под вовсе смехотворным предлогом. Почти сразу после явился ещё один сборщик – тот самый, которому сразу за воротами надели на голову ведро с бобровым жиром. Это случилось два месяца назад.

- Они что же, совсем рехнулись, не понимают, что наёмники их просто перебьют? – спросил Айдред, когда история Октавия подошла к концу.

- Последний раз местные жители приходили ко мне за утешением прошлой осенью, – тихо ответил жрец, – Их мысли и страхи мне неведомы.

- Полгода без визита в единственный храм в общине? Я знал регулийцев как крайне суеверных людей.

- Почтенный хранитель, - спросила Сомбрина, набивая трубку, - но ведь у вашей Церкви есть и очень цивильные обязанности. Как же заключение браков? Отметки о рождениях? Неужели никто не рождался здесь за эти месяцы? И - простите, могу ли я здесь курить?

- Это не лучшая привычка, дочь моя, но Тихие Покои созданы ради уюта. Ты можешь курить, и дым не побеспокоит никого другого. Что же до твоих вопросов... Жители общины решили, что им ни к чему напутствие и защита Господина Ночи, – с горькой улыбкой сказал Октавий.

Это уже смахивало на нарушение если не законов Империи, то как минимум “принципов имперской морали”. Интересно, что сделал бы имперский цензор, узнай он о таком.

- Могу ли я спросить, почтенный хранитель... Я правильно понимаю вас, что вы подозреваете, что в общине распространился некий культ? – внимательно глядя на жреца, начала Сомбрина, но он быстро перебил её:

- Нет, дочь моя! Я не спешу винить тех, кого не видел за прегрешением. Однако есть нечто, что весьма усугубило мои тревоги в последние два месяца.

Два месяца? Как часто я слышал в последние дни об этих самых “двух месяцах”.

- В наших охотничьих лесах, как требует того мудрый обычай, – продолжил Октавий, – Стоят освящённые алтари Мурнидаля. У них всегда могут найти прибежище и защиту те охотники, которые повздорили с особо могучими и опасными духами. Поддержание благополучия алтарей, их своевременное освящение – одна из моих почётных обязанностей. Так вот, два месяца назад я увидел, что один из алтарей был осквернён.

Мы ответили лишь удивлёнными возгласами.

- Да точно они умами помрачились, Пророк и все ученики его! – воскликнул Айдред, – Это же самоубийство, чистое самоубийство!

- Сын мой, не горячись. Я не говорил, что охотники осквернили алтарь.

- Но как минимум они не донесли вам, – тихо сказала Сомбрина.

- Ты мыслишь мудро, – кивнул жрец, – Это и тревожит моё сердце. Одно дело – уходить от советов старого жреца, совсем другое – горделиво надеяться, что духи леса больше не смогут навредить тебе.

- Мы должны увидеть этот алтарь! Клянусь предками, это нельзя оставить так просто!

Вопросы роились в наших встревоженных головах, как напуганные пчёлы, но усталость брала своё. Октавий пожелал нам тихой ночи, напомнив, что под защитой Крыла нам не о чем беспокоиться, и отправился спать. Мы постарались последовать его мудрому примеру и, несмотря на массу мрачных открытый, заснули легко, как маленькие дети.

Глава 25. Цена ошибок.

Первым делом на следующий день Айдред отправил Браннигана в лагерь наёмников с заказом: нам нужны были две новых палатки и целая куча припасов. Мы сомневались, что охотники продадут нам хоть что-то; а если вдруг и продадут, то только негодный хлам за бешеную цену. Скорее всего, фэйери должен был вернуться к обеду, а заказ подвезли бы к вечеру.

Жена Октавия, Велеслава, наготовила нам огромную тарелку блинов и несколько мисок с различными начинками. Вайранна спросила Октавия, не пугает ли его череп в доме старосты, и жрец признался, что давно чует в нём нечто очень недоброе; Велеслава горячо поддержала своего мужа, и сказала, что слишком часто видит этот череп во снах. Завтрак прошёл за бурным обсуждением новостей, и к его концу мы определились с планами на день.

Для начала мы направились к Ласко – на этот раз с более официальным визитом. Староста будто бы ждал нас, и держал себя исключительно радушно. Я прямо спросил его о налогах, и Ласко пустился в долгие объяснения. Он достал огромную амбарную книгу, такую тяжёлую, что ему было нелегко даже поднять её, и подтверждал свои выводы множеством деталей. Я втянулся, и мы с Ласко тщательно сопоставляли, сколько шкур разных зверей и какого качества удавалось добыть в последние пять лет, как менялись закупочные цены на зерно и иные припасы, которых община не производила...

Айдред, Сомбрина, а потом и Вайранна крепко заскучали. Я сказал Сомбрине, что ожидал от неё более серьёзного отношения к финансам, но она лишь развела руками: дескать, предпочитает не закапываться в детали слишком глубоко, чтобы не терять стратегического видения. Мои помощники отвлекались от счётов, забывали цифры, которые видели только что, зато не уставали обмениваться сплетнями и шутками, то и дело начинали напевать или отстукивать мотивы – в общем, скоро они стали мешать мне разобраться с бумагами, и я велел им пойти осмотреться в общине. Дважды просить не пришлось.

По плану мы должны были собраться на обед в храме, и уже оттуда отправиться к осквернённому алтарю – Октавий очень точно указал его место на нашей карте и подробно описал, как туда добраться. Алтарь был близко, и даже при самых скверных условиях мы должны были вернуться в общину до заката.

День расходился, и незадолго до полудня, когда мы уже подходили к прошлому году, Ласко предложил сделать травяной чай, которым мы подкреплялись во время работы, “поинтереснее”. Признаюсь, цифры постепенно начинали утомлять даже меня, так что я согласился. Возможно, читатель, тебя удивит моё легкомыслие. В своё оправдание могу лишь сказать, что был излишне самоуверен в способности распознать подвох в любом напитке, редко сталкивался с делами об отравлении – да к тому же Ласко умел быть обаятельным.

- Ну, господарь бейлиф, за правду!

- За правду!

Вкус чая действительно стал намного интереснее. Алкоголь из добавленной настойки слегка обжигал, но сразу же мята и иные травы дарили ощущение прохлады, можжевельник придавал немного горечи и будто пробуждал воспоминания, а затем другие ягоды захватывали и уводили в хоровод... Внезапно я почувствовал холод и тьму, открыл глаза – и увидел чёрные провалы. Я смотрел прямо в глаза огромному черепу, и он, кажется смотрел на меня в ответ.

- Так, говоришь, насторожил я вас вчера. Вот ведь оплошал, старый, а. Так а что ты говорил про наёмников? – спрашивал меня Ласко, поглаживая свои роскошные усы.

- Господин Кай – очень мудрый человек, хотя и циник, – отвечал я, – Он должен мне теперь услугу.

- Когда ж это ты так поспел? – Ласко подлил мне ещё, и я выпил снова – уже чистой настойки.

- Ван, его помощник, носил при себе чудное кольцо. Мы помогли ему, то есть Каю, мы сняли это кольцо с Вана, – только тут я наконец начал понимать, что же я говорю. Интересно, как долго я уже говорил? Беглый взгляд на бутылку и на солнечные лучи подсказал, что, похоже, не очень долго.

- Ух ты, вот так история! Сначала крыло, потом табакерка, а тут и кольцо чудное оказалось! Всем историям история, – похвалил меня Ласко, – Так а что граф приказывал про них, про наёмников бишь, да про нас?

- Его светлость приказал мне вернуться с налогами, – я понял, что не могу говорить Ласко неправды, и не могу молчать, – Если не выйдет миром, то надо звать помощь, – по крайней мере я мог до какой-то степени подбирать слова.

- А если бы ты, скажем, сгинул тут в лесах, что бы наёмники сделали?

- Кай серьёзно относится к своим словам, – постарался я выдавить из себя то, что было лишь намёком, а не ответом, и не сболтнуть лишнего; но разум и язык отказывались служить мне так же верно, как я привык, – Моя пропажа его обеспокоит.

- Ага. Обеспокоит. Ладно, – мне очень не понравилась клыкастая волчья улыбка старосты.

- Я жду вестей сегодня из лагеря, – постарался добавить я. Хвала Эутайну, мне удалось! Пусть я не мог лгать и почти не мог умалчивать – я мог давать ложные намёки: сегодня мы и вправду ожидали заказ из форта.

- Шустро ты работаешь, как погляжу. Крепко держишь дело. А что бы ты сказал мне, сьер бейлиф, если бы я спросил тебя, – тут он посмотрел мне прямо в глаза, – про ларец?

Мне пришлось собрать все силы, какие только остались. Не отрывая взгляда от карих глаз Ласко, я медленно выговорил:

- Куда ты идёшь, брат?

- Я всегда иду домой, – пробормотал он.

Староста переменился так резко, будто кто-то ударил его. Он отскочил от меня, едва не опрокинув стол, потом сел назад, зачесал голову так, словно у него завелись вши, и только тогда обернулся и засыпал меня вопросами:

- Как ковен смог тебя внедрить, брат? Ну ты и мастер, конечно, я в жизнь бы тебя не заподозрил, клянусь! На каком ты шаге уже?

Теперь преимущество было на моей стороне. Но расслабляться было нельзя: настойка продолжала действовать.

- Ковен повлиял на само решение его светлости привлечь меня, – я был почти уверен в том, что это правда, – Хотя обнаружить искомое нам помог случай.

- А что же с Гао было? Я слышал, его наши наняли?

- Гао был лишь одной из заброшенных удочек, – я продолжал делиться догадками, – его нападение очень помогло найти искомое.

- Так а на каком ты шаге посвящения? Я вот на пятом уже.

Я хотел было сказать, что “О моём шаге посвящения теперь знает лишь мой учитель”, надеясь, что настойка *поверит* моему намерению намекнуть на мейстера Мервиса, а секретный характер ковена позволит воображению Ласко достроить картину – но не смог. Настойка не верила мне. На мою удачу, секреты и мистика ковена оказались достаточно сильны, чтобы, видя моё напряжённое молчание, староста воскликнул:

- Ох, конечно! Прости, брат, что спросил такое, забудь про вопрос. И, пожалуйста, не говори старшим, что сболтнул свой шаг, ладно?

- Я умолчу, сколько это будет возможно, – пообещал я.

- Кстати, а кто из твоих тоже в деле?

- Их нам следует держать в неведении, – ответил я, хоть и не без труда.

Я чувствовал, что силы начинают изменять мне, а вот Ласко готов теперь говорить со мной часами напролёт. Я начал отчаянно искать причину, чтобы прервать разговор, не вызвав подозрений, и словно бы сама судьба услышала меня:

- Пожар! Пожар! Горит домик Милицы!

Мы со старостой тут же выскочили на улицу и побежали к источнику шума.

***

На нашу удачу, жители общины моментально организовали передачу вёдер из ближайших колодцев, да и я подбежал достаточно быстро, чтобы *захотеть* не дать огню из распахнутого окна перекинуться на крышу соседнего дома. Очень вскоре следом за этим потушили и домик Милицы.

Вот что случилось, пока Ласко допрашивал меня.

Милица была местной ведьмой и гадательницей. Сомбрина потом сказала мне, что колдунья из неё была посредственная, а Айдред заявил, что “гадает она не лучше дворового гуся” – зато оба признались, что торговаться она мастерица, а уж в том, чтобы навести вокруг себя тайны и тумана, равных ей и вовсе мало.

Увидев чужаков, Милица зазвала их к себе в дом, где нагадала им судьбу, не забыв запросить с каждого по серебряному, потом смогла всучить Сомбрине амулет (поддельный, как оказалось) ещё за пару монет, а вот дальше... Айдред выкинул нечто предельно чудное, он так и не смог убедить нас в том, что в этой выходке был хоть какой-то смысл.

Он внезапно попросил гадательницу растолковать ему один сон, и начал плести какую-то странную историю, под конец которой он якобы увидел красного дракона и проснулся. Разумеется, Милица не упустила возможности заработать на чужаках ещё, и пустилась в толкование. Как только она сказала “красный дракон”, Айдред воззвал к тайным силам своего клана и окружил себя аурой пламени.

Он говорил, что таким образом хотел проверить могущество Милицы: дескать, если бы она испугалась, то грош бы ей была цена, а если бы спокойно продолжила толковать – вот тогда, похоже, она действительно что-то могла. Ему казалось крайне важным проверить её, ведь было ясно как день, что в общине творится недоброе, и местная колдунья стала в глазах эйра важным подозреваемым. Никто из нас не видел здесь и следа логики. Рассуждая таким образом, можно было бы кинуть в строителя камень и смотреть: если поймает его, то это хороший инженер, а станет возмущаться – ничего не смыслит в своём деле. Да и связь Милицы с тёмными силами была очевидной только яркому воображению Айдреда.

Как и следовало ожидать, Милица сразу же закричала на эйра: но не потому, что увидела огонь вокруг него, а потому что увидела огромный костёр в своём небольшом домике. Чтобы казаться более хитроумной и грозной ведьмой, она украсила всю гостевую комнату чучелами чудных мелких зверей, пучками засушенных трав, оккультными вышивками, причудливыми ткаными куклами... Эти декорации вспыхнули, как стог сена.

Милица торговалась с нами добрый час – местные начали было угрожать нам, но Ласко быстро прикрикнул на них. По счастью, дом почти не пострадал. Милица требовала целых три дюжины серебряных, чтобы покрыть ущерб. Если Сомбрина и Айдред были правы, и сгоревшие внутри предметы не несли в себе чар, то, с учётом местности, красная цена им всем, вместе с потребным мелким ремонтом, была дюжина. В конце концов удалось договориться с ней на половину затребованного. Судя по довольной улыбке, которую пыталась скрыть уходящая Милица, сделку на пожаре она провернула отменную.

Айдреду также пришлось поклясться честью своего имени, что он не станет подходить к домам жителей ближе, чем на три шага – исключая, разумеется, дом старосты, храм Мурнидаля и дом любого, кто пожелает увидеть эйра у себя в гостях. На деле это означало, что нам сразу же пришлось уйти из узкого переулка, а в дальнейшем, если мы шли по общине вместе с Айдредом, нужно было исхитряться, петляя по задворкам. С учётом того, как тесно жили в общине Бобра, это была нелёгкая задача.

Мы с Сомбриной то отчитывали Айдреда за его нелепую оплошность, то подтрунивали над ним. Он пытался оправдываться, что только подливало масла в огонь, и мы заметили пропажу Вайранны, только дойдя до храма. Стало не до смеха. Мы пошли внутрь и спустились в гостевую часть – тоже ни следа йиванги. Тогда, вдали от любопытных ушей, я быстро рассказал друзьям о том, что Ласко подпоил меня – только скрыл всё, что касалось ковена, вместо этого преувеличив для ушей Сомбрины свою волю и хитрость. Сразу следом я приказал полукровке отправиться на поиски Вайранны: было ясно, что ближайшую неделю Айдред не сможет добиться полезного ответа ни от кого из охотников, а про себя я не был уверен, что настойка вполне прекратила своё действие. Разумеется, поход к алтарю на сегодня отменялся. Сомбрина спешно отправилась на поиски, и тогда я поведал Айдреду всю правду о происшествии у старосты.

Мы с другом принялись за обед и неспешное рассуждение о том, что делать теперь. Айдред предложил было обратиться к помощи Клана – он говорил, что, с учётом его репутации и того, как редко он просил Помощи, ему вышлют не меньше дюжины опытных и мудрых воинов, и тогда можно будет “разворошить всё это дрянное осиное гнездо”. Забавно: хотя что-то в этом решении казалось мне очень неправильным, я лишь поддакивал другу, не находя слов и сил для возражения – но, слушая моё согласие, он стал спорить уже со мной, и в итоге отказался от изначальной задумки.

***

Вайранна пришла к нам до возвращения Сомбрины, вся покрытая сажей. Ей я тоже поведал свою историю, но то, что сообщила она, вовсе поразило нас.

Как только Айдред и Сомбрина вышли на улицу, оставив нас с Ласко изучать цифры амбарной книги, Вайранна сделала вид, что собирается идти – только вот вместо того, чтобы выйти на улицу, она спряталась. Она осторожно передвигалась по огромной гостиной, прячась за гобелены с коврами, за столы и скамьи, и таким образом дошла до лестницы, ведущей на жилой этаж. Она беззвучно пробежала по ступеням и увидела, что двери во все комнаты заперты тяжёлыми замками. Вайранна начала было возиться с одним из них, но тут Ласко стал подниматься вверх, и она скрылась под потолком, улёгшись на балку. Староста отпер правую дверь, и Вайранна юркнула следом за ним. Там она спряталась под кровать, и, дождавшись, покуда Ласко покинет свою спальню, проверила, может ли она выбраться через окна или дверь. Все они были заперты, и Вайранна заглянула в печку – оказалось, труба достаточно велика, чтобы пропустить миниатюрную йивангу. Это она и определила как путь к отступлению: когда беда может нагрянуть в любой момент, всё проще, чем возиться с незнакомыми замками.

Прежде чем изучить спальню старосты, Вайранна сделала ещё один рискованный ход. Она попробовала своё Путешествие Сновидца. Если бы дом старосты был защищён знаками Изгнания внутри, а не только снаружи, или если бы Ласко держал какого-нибудь хитро прячущегося духа, или зачаровал дом как раз на такой случай, Вайранне бы не поздоровилось: да, она могла проснуться очень быстро, но знаки Изгнания работали *мгновенно*, а дух или чары нашли бы способ предупредить хозяина о вторжении. Но скрытное проникновение всегда связано с риском, и в этом случае он себя оправдал.

Вайранна рассказала, что ощутила нечто похожее на кольцо, табакерку и крыло– так похожи друг на друга близкие родственники. Только это Нечто было огромным, и куда более грозным. Ей стоило большого труда спуститься вниз: мир снов отличается от физической плоскости, и ей виделось, словно она идёт по огромному мосту над бездонной пропастью. Внизу она увидела меня, так же ясно, как видит днём, заметила расплывчатую и будто бы иллюзорную фигуру Ласко, приметила, что на мне есть ещё одно заклинание, помимо двух привычных, но главное – краем глаза она углядела, как из черепа на камине вытягивались клубящиеся и неровные пальцы чистой черноты, почувствовала, что эта чернота начинает замечать её. Вайранна смогла проснуться раньше, чем случилось нечто страшное.

Оставаться в доме старосты ей не хотелось, но прошло немало времени, прежде чем сковавший её ужас отступил и она снова смогла двигаться. Вайранна быстро осмотрела спальню, схватила широкую связку ключей, лежавшую на тумбе у кровати, и вскарабкалась вверх по трубе. Она не сразу поняла, что запах свежей гари исходит не только от неё, и заметила пострадавший домик Милицы. Нас она не видела – мы к тому моменту уже были в храме. Зато увидела Сомбрину, но решила, что лучше сначала добраться до храма, тем более что час обеда уже давно прошёл, и осторожно спустилась с крыши.

По дороге в храм йиванга старалась прятаться в тенях и не попадаться на глаза людям, но не была уверена, что ей это вполне удалось.

Выслушав Вайранну и восхитившись её храбростью, мы сказали ей пойти умыться перед обедом. Йиванга согласно кивнула, но перед тем, как скрыться в умывальной комнате, спросила нас:

- А где Бранниган? Он должен был вернуться до обеда?

Айдред схватился за голову и помчался на улицу, я постарался не отставать – только сказал Вайранне не беспокоиться.

- Я балбес, – рычал на самого себя эйр, – Как же я не догадался! У них же все стены такими знаками покрыты, что мелкому фэйери в жизнь не пробраться, а мы ещё и в храм Мурнидаля спрятались – тут ему даже весточки не передать!

Мы бежали к воротам. По пути встретилась Сомбрина, и я быстро сказал ей, что Вайранна нашлась, всё в порядке, только мы с Айдредом хотим отыскать Браннигана, и попросил ждать нас в храме. Не дожидаясь ответа, я кинулся нагонять Айдреда.

Похоже, староста уже поговорил со стражниками: часовой открыл ворота без лишних разговоров, и даже был вежлив. Мы сказали ему, что товары, которые привезут сегодня из форта, следует доставить в храм – часовой согласился и на это.

Мы трижды обошли частокол общины Бобра. Несмотря на солнечную погоду, было необычно прохладно. Айдред пробовал звать Браннигана разными способами, но фэйери словно сквозь землю провалился. Я спросил эйра, не могло ли случиться такого, что с его слугой приключилась какая-то беда.

- Если бы он умер, я бы узнал, – огрызнулся Айдред.

- А если бы его кто-то изловил?

Он не ответил, и мы продолжили поиски.

Солнце клонилось к закату, когда откуда-то слева от нас громко и неожиданно отчётливо запел зимородок.

- Ты слышишь? – прошептал Айдред, схватив меня за плечо.

- Ай-дред! – пел зимородок, – Ай-дред!

- Это от Браннигана. За мной!

Он побежал в лес, и зимородок, увидев это, тоже полетел – дальше, глубже в лес, продолжая петь, указывая нам дорогу. Возможно, ты спросишь меня, читатель, почему я не остановил Айдреда? Неужели у меня не возникло в тот момент никаких подозрений? Ответ на этот вопрос я узнал значительно позже, когда нам вместе с Вайранной – её чутьё к травам прекрасно дополнило мои алхимические знания – удалось вместе добраться до настойки, которой опоил меня в тот день Ласко.

Любое поистине могучее зелье во многих отношениях похоже на заклинание – собственно, в астральном мире Вайранна даже видела ту силу, которой сковала меня Настойка, как заклинание. Употребление могучих зелий, как и их изготовление, подчинено ряду правил. Одно из таких правил гласит, что любое зелье имеет три стадии воздействия.

Первая обычно оказывается наиболее желанной для алхимика или травника – её называют Приливом, и в это время зелье делает именно то, ради чего было создано. Иные конкокции вызывают ускорение, или бодрость в сердце, или способны вовсе изменить удачу. Настойка, которую дал мне Ласко – коварное и крайне сложное зелье, ведь даже первый его эффект ощущается как нечто прекрасное лишь на поверхности, погружая жертву в сладостные грёзы. На самом деле Прилив делает разум и речь жертвы очень податливыми, неспособными скрыть правду. Что именно помогло мне прийти в себя настолько быстро в тот день? Полной уверенности у меня нет и сейчас, хотя несколько догадок кажутся наиболее вероятными.

Вторая стадия зелья называется Отливом – некоторые яды мастера делают специально с упором на Отлив, ведь эта фаза всегда разрушительна для жертвы. Ускорившийся человек получает отравление крови; тот, кто недавно был исполнен храбрости, падает в конвульсиях. Та настойка сделала меня податливым – но не к вопросам, а ко внушению; если раньше я не мог молчать об истине, то теперь будто терял способность находить её самостоятельно. Вот я и следовал за Айдредом, не в силах задуматься о том, правильно ли поступает мой друг.

Третья стадия называется Иссушением: каждый, употребивший могучее зелье, жаждет добавки. Только от воли человека, как и от особенностей конкокции, зависит сила этой жажды. На мою удачу, Иссушение этой настойки оказалось пренебрежимо мало.

Что же до Айдреда – не мне судить. Возможно, он был зачарован; но, сдаётся мне, его гордость не могла справиться с нанесённым сегодня ударом, и её терзания затмевали разум.

Зимородок летел дальше и дальше в лес, а мы шли за его зовом – сначала бегом, потом, когда стали уставать, быстрым шагом. Только когда солнце опустилось так низко, что освещало лишь верхушки деревьев, мы остановились, и Айдред воскликнул:

- Будь проклят этот день!

Словно подтверждая его слова, деревья вокруг закачались, будто от ураганного ветра, и в их шуме нам слышался издевательский смех. Приближался закат, а с ним – часы власти эльфов. Судя по тому, что я предложил попробовать добраться до ближайшего алтаря Мурнидаля, Отлив заканчивался. Солнце помогло оценить направление, а подсказки на карте совпадали с некоторыми яркими приметами, которые нам попадались – похоже, шансы оставались. Собрав в волю в кулак, чтобы подавить усталость, мы, как могли быстро, направились к алтарю. В гонке с уходящим солнцем мы не тратили дыхание на разговоры.

Картограф не подвёл нас: алтарь действительно оказался так близко, что мы добрались до него прежде, чем последний луч скрылся за деревьями. Огромный валун, украшенный фиолетовым Крылом, источал покой и уют, как толстый домашний кот, мурчащий во сне, как тёплый камин ненастным холодным вечером. Я не знаю, было то прямой манифестацией божественных сил, окутавших этот валун и землю вокруг него, или так проявлялись чары Октавия – но фиолетовый цвет Крыла был словно не из этого мира. Он не менялся от того, падал на него свет или покрывала его тьма, пыль не ложилась на него – Крыло будто было высечено поверх той реальности, в которой пребывали мы с Айдредом. Я осторожно коснулся его, и мой палец показался мне *ненастоящим*, наваждением, не имеющим большого значения – мне вспомнился тогда сон, который подарил мне Бронзовый Советник Мервиса, я словно вновь столкнулся со *сверх-реальностью*, только в этот раз наяву.

Айдред был более прагматичен: в нижней части алтаря кто-то выдолбил каменную чашу, в которую лилась вода из камня, и запыхавшийся после долгого бега эйр теперь вовсю подкреплял силы. Я поспешил последовать его примеру. Напившись свежей воды и переведя дух, мы привалились спинами к валуну, такому уютному и тёплому: последнее было тем более кстати, что воздух становился всё прохладнее.

- Ты оставил ларец во храме? – без надежды спросил Айдред.

- Нет, я всегда ношу его с собой.

- Может, они не за ларцом вовсе?

- А за чем же тогда? С тех пор, как они устроили тот заплот на дороге каравана, он им нужен.

Айдред не стал спорить. Солнце ушло, но пока эльфы не спешили.

- Должно быть, ты меня ненавидишь, – горько сказал мой друг.

- Айд, ты что?

Я попался уже во вторую ловушку эльфов, а кому, как не мне, знать про них. Я потерял Браннигана, и ещё я повёлся на такую приманку – зимородок, ха! Как здесь можно было не догадаться. Я сжёг сегодня эту треклятую лавку, и мы кучу денег...

- Айд, остановись! Никто не совершенен. Если бы тогда, в том ойкосе, ты не вытянул меня на бревне, и потом...

- Если бы я не был таким ослом, ничего этого не случилось бы, как ты не понимаешь! – воскликнул он.

- Никто не совершенен, – тихо повторил я.

- Думай как хочешь, а вот я – я должен быть совершенным. Я не могу позволить себе быть менее, чем совершенным.

Так странно было слышать такие слова от Айдреда – человека, который умудрялся провоцировать других и создавать проблемы на ровном месте едва ли не чаще всех, кого я знал! Впрочем, с учётом того, на какие представления о правильном поведении он опирался, возможно, это и впрямь казалось ему совершенством?

- Хочешь сказать, тебе нравится делать глупости? – язвительно спросил он меня.

- Я... конечно же, я стараюсь быть лучше, – задумался я.

- Вот видишь!

- Погоди, я не закончил... Стараюсь, но понимаю, что в мире есть много сил, и я не властен в полной мере над своей судьбой. Я не всеведущ, и могу ошибаться.

- Ты же вроде бы старший в семье?

- Я приёмный.

- Но перед законами и перед предками ты был принят в дом, – настоял Айдред, и почему-то уверенность, с которой он это сказал, наполнила моё сердце теплом. В самом деле, почему я так много думал о том, что, возможно, не имеет никакого значения для моих близких?

- Значит, однажды ты возглавишь свой дом. Тогда за твои ошибки будут платить и другие. Если ты сейчас, – Айдред явно говорил с собой больше, чем со мной, – Привыкнешь совершать ошибки, привыкнешь *позволять* себе совершать ошибки – однажды другие умрут, люди из твоего дома умрут. И ты один будешь виновен в этом.

- Айд, погоди... – я не знал, какие слова подобрать, чтобы утешить своего друга.

- Что тут годить... – начал было он, но тут в кустах раздался какой-то шорох, и воин вскочил, срывая со спины ножны и начиная доставать меч, – Тут кто-то есть!

Волна смеха прокатилась вокруг нас. Все кусты и ветви в сгущающихся сумерках пришли в пляс. Очень мелодичная, но несомненно насмешливая музыка раздалась откуда-то сзади. Я увидел, как нас со всех сторон окружила добрая дюжина фигур – они были удивительно неподвижны, совсем как Ивовый когда-то на башне, давным-давно. Одна из фигур вышла вперёд.

Глава 26. Эльфийский стиль торговли.

Мне почти не составляло труда видеть того, кто вышел из-под теней, то своим взглядом, то иным, которому научил меня мейстер. Обычный взгляд видел высокого мужчину с лицом столь узким и длинным, словно оно было вырезано из дерева. Его рот всегда кривился в аристократической насмешке, длинные кудрявые волосы отливали зеленью летней листвы, а кожа была цвета молодого ореха. Он был статным и очень прытким в движениях. Иной взгляд открывал куда менее приятную картину.

Высокий, на две головы выше меня, эльф стоял, опираясь на три нижние руки. Некоторые травы растут сегментами: из первого, расходящегося к концу раструбом, вырастает второй, из того – третий и так далее. Эльф тоже, казалось, рос сегментами, только они были удивительно, несколько даже изысканно неровными и ассиметричными. Из двух нижних сегментов руки, похожих на нарисованные сумасшедшим художником куски коры, поднимался один следующий, из него – третий, четвёртый и пятый, сливавшиеся друг с другом в водоворотах из подобной коре плоти. Руки эльфа, что три нижних, что две верхних, заканчивались множеством длинных и сильных пальцев, похожих на корни деревьев. Описать его лицо невозможно, так вычурно переплетались в нём черты дерева и человека. Три глаза смотрели на нас, как зелёные звёзды, и кривился в ехидной ухмылке чёрный провал рта.

- Мне искренне, до самого сердца жаль, что я потревожил вас так быстро, мои пташки, – промурлыкал он, – Дитя праха, проклятое быть рабом безумного Афаруолиннога, и дитя бегущих вод. Весело было слушать вас!

- Чего тебе нужно, отродье дьяволов? – спросил эйр, – Только попробуй сделать ещё шаг, и ты познаешь мой гнев!

- Это жалкая хитрость или отчаянная бравада? – задумчиво пропел эльф, – С другой стороны, хочу ли я знать?

- Я тебя заставлю узнать.

- О, не сегодня! Нынче ночью дети звёзд диктуют детям праха, не иначе. Споём ему, друзья?

Снова раздался прекрасный звук насмешливой скрипки, а скоро к нему присоединился хор голосов – я назвал бы их чарующими, не будь они столь вызывающе нечеловеческими и столь же неприкрыто враждебными.

“Однажды ты возглавишь дом –

Никто! Малец!

Ошибки совершать привык –

Болван! Глупец!

Тебе доверят свои жизни –

И мать! И отец!

Ты вновь, вновь подведёшь –

И всем! Конец!”

Отлив прошёл окончательно, ведь я смог повалить внезапно вскипевшего Айдреда наземь прежде, чем он покинул защитный круг. Мы поднялись, и он коротко поблагодарил меня.

- Впрочем, довольно музыки... Вы же знаете, зачем я здесь?

- Конечно, прославленный Трёхглазый Вор, – поспешно ответил я, выходя вперёд и оттесняя Айдреда.

- Ого, вижу, слава о красноречивом дальнем кузене не преувеличена! Должно быть, твоя матушка научила тебя таким прекрасным манерам... Ой, – театрально всплеснув сразу четырьмя руками и балансируя всего на одной, с притворной грустью воскликнул он, – да ведь ты даже не знаешь её, правда?

- Господин Вор, – устало улыбнулся я, – вы очень хороший актёр, честное слово. Смотреть на вас – одно удовольствие, - “правильно, давай, прожарь его как следует”, пробормотал мне в спину Айдред, – но давайте обсудим наши дела.

- Ха, ты смышлёный, Вердуганнувеллион не ошиблось, – его голос всё ещё звучал насмешливо, но стал куда серьёзнее, – Давай о делах.

- Я понимаю, что нужно тебе, мудрый эльф, – сказал я, – И...

- А у меня как раз есть кое-что для вас! – Трёхглазый Вор хлопнул в ладоши, и один из силуэтов, удлинив свою руку, выбросил из теней запуганного Браннигана.

- Крепись! – крикнул ему Айдред, – Мы тебя вытащим!

- Хозяин! – залился слезами малютка фэйери.

- Господин Вор, – вновь улыбнулся я, – вы же мудрая сущность, и вы прекрасно понимаете, что мы не станем менять ларец на мелкого фэйери.

Я рад, что не видел лица Айдреда. А вот эльф улыбнулся мне в ответ:

- И то правда. Будем считать, что свою задачу малыш уже выполнил. Можете забрать его.

- Ты что, думаешь так дёшево выманить нас из-под защиты алтаря? – взревел эйр.

- Конечно же нет, – капризно скривил рот эльф, – Да, вы хорошо и быстро сообразили, вы теперь под защитой Взломщика Душ, да охранит нас от него владыка Беоллаганн, и вашему фэйери тоже не пройти к вам. Не беда. Подходи поближе, да, ты, дитя праха, и вытяни руку. Сюда, здесь край круга алтаря. Твой слуга вернётся к тебе, и я тебе даю слово, что ни я, ни мои друзья, ни что-либо ещё, что я в силах остановить, не помешает тебе.

- Может, ты задумал всё раньше и подговорил что-то, чтобы оно помогло тебе в такой ситуации? Что-то, что ты не сможешь остановить? – хмуро спросил Айдред.

- Как можно жить в таком недоверии, – посмотрев на звёзды, тяжело вздохнул эльф, – Нет, обещаю тебе, такого тоже нет. Давай, иди уже и забирай своего слугу.

- Что, так просто его отдашь? Не убьёшь, не будешь пытать?

- Да что ты себе воображаешь! – вскипел Трёхглазый Вор, – Я вор, а не убийца и не садист! И не обманщик. Со мной вполне можно иметь дело.

Айдред медленно подошёл к указанному месту, не сводя глаз с Вора, и вытянул руку. Бранниган шустро схватился за неё и скрылся в одном из перстней своего хозяина. Эйр моментально отскочил назад и, не отводя взгляда от эльфов, попятился поближе к алтарю.

- Животное, – брезгливо пожал плечами эльф, – Ну что, вернёмся к делам, человек, которого зовут здесь бейлифом?

Эльф оказался очень толковым переговорщиком. Он быстро и ясно обрисовал ситуацию. Да, сегодня он не так силён, как в нашу прошлую встречу – создание того ойкоса порядком измотало его, и только удачное стечение обстоятельств позволило ему добраться до нас сегодня. Больше того – он действительно не мог ничего поделать с нами, пока мы были внутри круга. Но!

Стоило нам заснуть, и нашими снами начали бы управлять он и его друзья. У них на это была вся ночь, а мы слишком устали, чтобы продержаться до утра – слишком долго бегали, да к тому же во мне даже они чуяли остатки отравления. Он предлагал нам обмен ларца, который и так почти что был у эльфа в руках, на обещание полной неприкосновенности – причём не только на сегодня, но и на следующую дюжину дней, даже если ему снова закажут украсть у нас что-нибудь.

Вот за это слово я и зацепился.

- Мастер Трёхглазый, – сказал я ему, – я правильно вас понял? Ларец не нужен лично вам, вы лишь исполняете чей-то заказ?

- Да, мейстер волшебник, ты разгадал загадку среди моих слов, – промурчал эльф.

- Может быть, ты скажешь нам, кто нанял тебя?

- Нет, волшебник! Рад бы, но не могу, это будет очень непрофессионально, – “непрофессионально”, повторил хор голосов за его спиной, – Я вор, не предатель. Но скажу, что иметь дела с тобой явно приятнее, чем с моим нанимателем, уж больно он надменный. Прислуживает нашей знати, видишь ли, и задирает нос перед остальными.

- Тогда я правильно понимаю, господин Вор, что между вами и нанимателем нет ни любви, ни клятв верности – только условия сделки?

- Точно, – улыбнулся он.

Меня охватила дрожь. Я начал *вспоминать*, как вёл дела с ним. Подняв руку в предостерегающем жесте, чтобы не дать Айдреду наломать дров, я сказал:

- Трёхглазый Вор, меня, бейлифа, очень интересует твоё предложение. Добавь к нему нечто, чтобы сделка стала более справедливой, и ты получишь ларец этой же ночью. Ты ведь знаешь, что, если рискнёшь и попробуешь добиться своего силой, можешь и проиграть. Мы устали, вы сильны – но летом часы ночи коротки.

Шум покатился по кустам. Айдред начал было шептать мне недобрые слова, но я быстро остановил его. Трёхглазый вор, сощурившись, как довольный кот, ответил:

- Хорошо, хорошо, хорошо... – напевал он, покачивая головой и глядя мне в глаза, – Что же порадует славного, мудрого бейлифа, и его друзей? Место логова единорога? Нет, они не станут пить кровь этого существа, они слишком правильные... Может быть – нет, то тоже ни к чему им... Ха! Вот! Что, если я скажу вам...

***

Боюсь, не в человеческих силах описать, что я испытал тогда.

В тот момент? Нет, ведь само понятие “момента” слишком пронизано человеческим ощущением и осмыслением бытия. Это не был момент, но это не было бесконечностью. Может быть, так ощущают время вознёсшиеся в единении с Тетраграмматоном, избавленные от колеса перерождений, проклятия смерти и вечного сомнения, связанного с ним?

Помнишь ли ты, читатель, как в детстве ты оказывался на ярмарке, полной ярких красок? Или как ты кружился в водовороте с сияющими на солнце осенними листьями, и обрывки синего неба смеялись вместе с тобой?

“ДА. ТАК И ЕСТЬ” – отпечаталась в моём разуме *не моя* мысль, слова, исполненные силы, неподвластной времени, превосходящей вероятность.

Если это и было волшебство, то волшебство такого круга, который находится за гранью даже самых безумных фантазий амбициозных и необразованных юных волшебников.

Я мчался в водовороте *будущих*, и в моих силах было ухватить одно из них – или вернее сказать, что все они стремились воплотиться, и в моих силах было отринуть все, кроме одного? Или то ощущение власти было только иллюзией? Я был словно игрушка в неких Руках, но и я мог играть с судьбой, как с игрушкой – так, как играет совсем малое дитя, не понимающее, что именно оно ощущает, не всегда даже различающее границу своих рук и того, что оно сжимает.

Твёрдо я могу сказать только одно: я помог осуществиться Нечту. Нечту судьбоносному.

Боюсь, не в человеческих силах понять, что я испытал тогда.

***

- Что, если я скажу вам, – так полились дальше слова эльфа, – Где в этих лесах, в пути, который даже неповоротливые смертные одолеют меньше чем за четверть луны, можно найти злое железо вроде того, что сейчас сжимает дитя праха? Только ту железку ранее носил тот, кого вы почитаете как божественного героя, а мы проклинаем само его имя?

- По рукам, – ответил я, протянув ему ларец.

Трёхглазый Вор громко прокричал клятву, которую обещал нам, и протянул руку с невесть откуда взявшейся в ней картой, вытатуированной на куске человеческой кожи. Мы обменялись ценностями. Тогда другие эльфы выбежали в освещённый луной и звёздами круг, и начали бешеные танцы; их музыка лилась, не смолкая. Айдред... впрочем, я пока старался не смотреть на него, ведь это было не всё:

- Погоди, я ещё не закончил, господин Вор!

- Да, – протянул он с такой широкой улыбкой, что я понял: он знает, что я скажу дальше.

- Позволь мне нанять тебя!

Эльфы остановились. Айдред издал удивлённый возглас. Трёхглазый Вор подмигнул мне:

- Конечно, славный бейлиф. Что похитить для тебя?

- Вот этот ларец, вместе с его содержимым. И, за дополнительную плату – можешь ли ты сделать так, чтобы ларец попал ко мне до того, как твой предыдущий наниматель вскроет его?

Эльфы дружно рассмеялись и одобрительно засвистели. Айдред выругался, но я спиной видел его улыбку. Трёхглазый Вор торжествующе хлопнул нечеловеческими ладошами:

- Ха, вот этот заказ мне по сердцу, мейстер волшебник, господин бейлиф! Это мне по сердцу!

- Но ты понимаешь, – куда серьёзнее сказал он, – что цена будет немалой. Я не могу обещать тебе, что мой наниматель не вскроет ларец. Сколько получится, я буду удерживать его у себя, но многое зависит от оплаты этой услуги. Половину луны я точно смогу хранить его у себя, возможно, дольше, но здесь обещаний давать не стану.

- За ценой мы не постоим, – уверенно ответил я, – но что, угодное такому могучему духу, мы могли бы предложить?

- Давайте подумаем, – мурчал эльф, – Давайте подумаем... Ты мог бы достать мне ключи от Дорог Королевы Ворон, волшебник. Я знаю, ты бывал в Белой Башне.

- Это так, – не без труда кивнул я, содрогаясь при мысли о том, что сделает со мной Аэрон, если я заявлюсь к нему с такой просьбой, или, ещё хуже, если поймает меня за кражей, – Я запомню это. Что ещё?

- О, да ты готов торговаться дальше! Хорошо же. Ты, – он резко обернулся к эйру, – Ты, дитя праха! Ты же любишь убивать людей? Я чую кровь на твоих руках, столько сладостной крови!

- Что ты несёшь, отродье дьявола, – проворчал Айдред, но я видел, что ему стало не по себе от слов эльфа.

- Ты знаешь, – облизнув губы тремя языками, похожими не то на ствол папоротника, не то на зелёных сколопендр, громко прошептал эльф, – Ты знаешь очень хорошо. Приведи мне дюжину безоружных. Или убей во имя Меня дюжину.

Айдред боялся Трёхглазого Вора – я прекрасно это знал, но всё время ему удавалось покрывать этот страх гневом. Сейчас в глазах эйра был чистый страх.

- Тебе понравится. Они не должны быть невинными, нет, – продолжал плести свои чары эльф, – Ты знаешь, как часто люди теряют Уважение! Накажи их. Накажи тех, кто не уважает тебя. Во имя Меня. Всего дюжина, мелочь...

Нет! – решительно крикнул я, вставая между эльфом и эйром, – Этому не бывать. Мой друг не согласен.

- Аххха! Хорошо... – осклабился Трёхглазый Вор, – Тогда вот тебе дельце, похожее, но поскромнее. Это – последняя цена, которая устроит меня. Три числа, три пути, как говорится. В этих лесах живёт единорог. Принеси мне его голову, бейлиф, и я сочту плату достойной.

Думаю, читатель, не нужно объяснять, почему этот путь был невозможен.

***

Скрепя сердце, мне пришлось поклясться, что я добуду эльфу ключи к Дорогам Королевы Ворон до поворота следующей луны. Если не получится, то я обещал привести и к нему и принести ему в жертву дюжину коров – оплатить издержки, которые он понёс, придерживая ларец ради меня.

Эльфы помогли нам добраться до ворот общины Бобра удивительно быстро, и мы вновь заночевали в гостевых комнатах храма. Разумеется, перед сном нам пришлось рассказать всё о вечернем приключении: Вайранна, Сомбрина и даже почтенный хранитель Октавий ждали нас, боясь худших новостей. Тем более что дух-компаньон жреца нашёл Трёхглазого Вора и видел, как его соратники окружили один из лесных алтарей. Сомбрина, оказывается, всё порывалась найти помощь, любую, хоть бы даже и отправиться к наёмникам – но её уговорили дождаться утра, потому что действовать ночью было не только бесполезно, но и опасно. Они были счастливы видеть нас, и даже тревожные новости не смогли вполне омрачить нашу встречу – тем более что новости, помимо угрозы, несли и надежду. Октавий тогда сказал нам:

Я что-то припоминаю о Королеве Ворон. Здесь у меня немного книг, но я напишу более знающим людям из нашей Церкви. Вам я посоветовал бы сходить узнать о ней в Холмах Вольных: помнится мне, Королева Ворон была из эйрского племени, а корни памяти местной общины уходят поистине глубоко.

На следующий день, сердечно поблагодарив Октавия за его гостеприимство, а следом, куда менее искренне – старосту, мы направились в форт наёмников. Дел было невпроворот, но нам была категорически необходима передышка.

Слухи здесь действительно летали на крыльях: едва завидев нас, Людослава потребовала целую дюжину серебряных авансом “на случай пожара”.

Несколько дней мы отдыхали. Я раздумывал, какие из доступных мне заклинаний лучше заготовить для предстоящих испытаний, и понемногу проводил нужные ритуалы. Расспросы и изучение скромной личной библиотеки Кая показали, что никто здесь ничего не слышал ни о Королеве Ворон, ни о её Дорогах. Сомбрина купила новую шляпу: фасон ей не понравился - тулья была слишком высокой, поля слишком узкими и чуть загнутыми справа и слева, но хорошего мастера-шляпника в этих краях не было, а “портить кожу загаром - удел дикарей и плебеев”. Раньше она часто отправлялась куда-то в одиночестве “на разведку”, но теперь, напротив, старалась как можно больше времени проводить вместе с нами. Зато вот Вайранна стала куда чаще выходить в лес – я мог только радоваться, вспоминая слова врачевателя Гахерита и понимая, что страхи йиванги отступали всё дальше. Почти каждый раз, возвращаясь, она приносила нам какие-то подарки из леса: ценные в алхимии травы и мхи для меня, мелких зверьков для Айдреда (тот скармливал их Браннигану), красивые цветы для Сомбрины. Айдред ходил тренироваться к наёмникам. Он отдал пострадавшие латы броннику, хотя тот наотрез отказался пускать его в свою кузню: эйру пришлось торговаться, стоя под холодным дождём. Помнится, тогда он сказал нам:

- Да неужели мне теперь всю жизнь будут это припоминать!

- Порой последствия наших деяний добираются до нас не сразу, – сказала Сомбрина; почти наверняка она процитировала кого-то.

- Какие глубокие мысли звучат порой из твоих уст, Сомбрина, – сказал тогда я, пристально глядя на неё.

Она стушевалась тогда, и это было хорошо. Я не доверял ей, потому что она не спасала меня – но заставила верить себе обманом. Время раскрыть её неуклонно приближалось.

Мы с партнёрами провели немало часов за картой, составляя возможные маршруты. Стоило ли отправляться в Холмы Вольных? Дорога туда отнимала не меньше суток, если только не повезёт с лодкой и погодой – а установившаяся прохлада и зачастившие дожди не внушали оптимизма. Что мы сможем узнать там о Королеве Ворон такого, что помогло бы нам добыть ключи к её Дорогам? Конечно, его светлость поручал навестить это поселение, но ситуация с ларцом была сейчас главным приоритетом.

Можно было попробовать совместить поход к Октавию, узнать, что написали ему мудрецы из Церкви Мурнидаля, с визитом к осквернённому алтарю, затем сделать круг на север, к тому месту, где Трёхглазый Вор указал нам на утерянный меч неизвестного святого, и дальше, прямо на запад, через самые истоки Дирны, к Белой Башне мейстера Аэрона. Такой поход должен был уместиться в шесть дней даже при неудачных раскладах.

Правда, оставалась загадкой, как получить те ключи, не вызвав гнева мейстера: страшно даже представить себе, каким может быть возмездие великого мастера магии пространства. В прошлую встречу мейстер был одержим подозрительностью и очень боялся, что кто-то разузнает о деталях его работы. Хотелось надеяться, что освобождение от скверного влияния табакерки оздоровило его рассудок, но до какой степени простиралась теперь его готовность доверять?

Глава 27. Искатели Истины.

На третий день нашего отдыха, как раз накануне запланированного путешествия, в форт прибыли необычные гости. Они приехали за нами, и потребовали, чтобы мы говорили на улице. Мы вышли на крыльцо и сели на стоявшие у стены бочки так, чтобы стена и нависающая над ней часть крыши защищали нас от косого дождя и особо злых порывов ветра.

Прибывшие стояли перед нами. Они были босы и одеты в старые чёрные робы, многократно залатанные, рваные и протёршиеся. Сквозь дыры в развеваемых ветром робах мы видели не только их измождённую тощую плоть, но и тяжёлые железные вериги, звеневшие при каждом движении рук или ног. Как и нас, их было четверо. Один, самый молодой, кашлял и дрожал – было видно, что он сильно болен, но старался стоять ровно, вместе со всеми. Двое, явно старше на вид, держались лучше, но того, который был пониже, всё же пробирала дрожь, когда налетал ветер. Самый старший, стоявший впереди, казалось, был сделан не из человеческой плоти. Исполинского для регулийца роста, этот человек стоял ровно, как военный на параде. Его длинные, иссохшие руки казались руками мертвеца, но было видно, что силы ему не занимать: когда стоявший позади больной юноша стал падать, великан поддержал его одной рукой, даже не пошатнувшись. Единственной по-настоящему живой частью этого старика были глаза. Я не мог выдержать их исполненного внутреннего пламени взгляда.

- Меня зовут Владигор Ясень, я – верховный смотритель монастыря Владыки Повешенного.

- Я..., – начало было я, но жрец перебил меня:

- Я взыскую лишь Истины, но не менее чем Истины. Нет той цены, которую я не заплачу за неё – или заставлю заплатить других. Теперь вы знаете обо мне достаточно, и я скажу, зачем я здесь. Я ищу нечто, принадлежащее Владыке. Оно было в караване, но не доехало до монастыря. Я хочу узнать всё, что ведомо вам.

- Я – бейлиф его светлости графа Таннор, – представился я, – Меня зовут...

- Мне ведомы ваши имена и занятие. Отвечайте на мой вопрос.

- Вы уверены, что хотите говорить об этом здесь, при всех? Люди могут услышать...

- В тебе так много лжи, что ты боишься чужих ушей? Отвечай.

Говорить с ним было не легче, чем с опоившим меня Ласко. Владигор не давал мне никакой настойки, я знал, что он не использует чары – и всё же лгать ему, даже просто умалчивая факты, было невыносимо трудно. Он по очереди обводил нас своим прожигающим взором.

- Мне не нравится твой тон, Владигор Ясень, – мрачно заявил Айдред.

- А! Ты из тех трусов, что привыкли думать, будто насилие может менять само мироздание. Ты глупец. Нет ничего, что было бы сильнее Истины, а ей нет дела до твоих детских капризов. Что ты знаешь про ларец?

Айдред отступил, будто его ударили по лицу, побледнел и начал быстро говорить:

- Ларец? Какой ларец? Зачарованный, что ли? Который был у мастера Найеля?

Я резко хлопнул его по плечу, выступил вперёд и сказал остальным уходить в горницу.

- У меня есть к ним вопросы.

- Силой клятвы, которую я принёс перед его светлостью и перед Божественным Императором, я отвечаю за них.

- Хорошо! Отвечай.

- Мы видели странный ларец у мастера Найеля, который ехал с нами в караване. Мастер Найель очень боялся, что кто-то возьмёт его, – я старательно напрягал память и подбирал слова, – Он говорил, что на том, кто коснётся ларца, останется метка, и мы подумали, что ларец зачарован. Мастера Найеля убили бандиты.

- Ты был с ним, когда он умирал. Где был ларец?

Несмотря на холод, я чувствовал, как по спине струится пот. Я пытался собраться с мыслями.

- Тогда, после нападения, я был не вполне в себе, и не помню многого.

- Ты взял ларец у Найеля?

Больной послушник снова зашёлся в страшном кашле. Он выглядел так, словно смерть его не за горами:

- Во имя всего святого, позовите уже лекаря! Этот юноша сильно болен, ему необходима помощь!

- Он знает свой долг перед Владыкой, а ты – нет.

Много раз, что в прошлом, что сейчас, я слышу от людей, не одарённых проницательностью в чтении сердец других, обвинения в холодности и бесчувствии. Обо мне можно говорить немало плохого, и в этих речах будет куда больше правды, чем я готов принять. Но трудно промахнуться дальше, чем упрекая меня в отсутствии эмоций. Просто мои эмоции, как правило, не из тех, что сразу становятся очевидными для окружающих – нечувствительные люди, неспособные услышать чужие чувства иначе как посредством яркой драмы, действительно считают меня холодным. Но это следствие их слепоты, а не холода моего сердца.

Однако порой мои чувства заносит в такие воды, что они становятся очевидными даже для слепцов. Так было и в тот момент. Я ощутил такую ярость к этому Владигору, готовому ради мелочного чувства собственной значимости пожертвовать человеческой жизнью, что позабыл обо всём. Кажется, мои руки тогда дрожали от гнева, но я не уверен – я не мог увидеть этого, ведь чёрные волны ярости застилала мои глаза.

- А я знаю свой долг перед подданными графа, – объявил я, отрицая в своём сердце саму человечность этого гиганта и его право на любую власть, – Твой монастырь стоит на его землях, – я посмотрел прямо в глаза настоятеля – и выдержал его пылающий взгляд, ведь во мне бушевал шторм.

- Этот человек принёс присягу монастырю, он под моей ответственностью, – возразил мне Владигор. Он отшатнулся – на волосок, не больше, но я видел это.

- А люди в этом форте приносили присягу его светлости, но не Повешенному, – я подошёл на пару шагов к огромному регулийцу, не отводя взгляда, – Ты пришёл сюда, раздаёшь приказы так, словно ты у себя в монастыре. Ты допрашивал моих людей. Ты допрашивал меня. Теперь ты хочешь, чтобы я закрыл глаза на смертельно больного человека? – я сделал ещё шаг, подойдя к гиганту вплотную, – Этому не бывать. Больной останется здесь, покуда лекарь не разрешит ему вернуться к служению в монастыре. Наш разговор окончен.

- Ты ошибаешься, бейлиф.

Но я не слушал его. Я уже повернулся спиной к нему и приказывал наёмникам готовить носилки и звать лекаря. В тот раз настоятель отступил, но я знал, что его слова не были пустыми. Больной монах остался в лагере, и именно это подсказало мне: в следующий раз разговор с Владигором будет куда более суровым, а показываться в монастыре или даже рядом с ним нам было опасно. Теперь я был очень рад, что Кай обещал мне помощь.

Глава 28. Холмы Верных и Вольных.

На следующий день наконец развиднелось, и даже солнце вспомнило, что стояло лето. Собрав всё необходимое и погрузив скраб на Капустника, мы направились к огромному озеру Валас, чтобы нанять у рыбаков лодки и доплыть до Холмов Вольных. Такой крюк удлинил бы долгий кружной путь до Белой Башни всего на два-три дня, а кто знает, что удалось бы нам выведать в эйрском поселении? Время позволяло не бежать, сломя голову – или так нам тогда казалось – а вот загадка Дорог Королевы Ворон была покрыта мраком.

Узнав о том, куда мы едем, Рови и ещё двое наёмников вызвались проводить нас до деревни рыбаков. “Хоть вы будете и близко к форту, а всё же от монастыря до деревни рукой подать” – так они объяснили своё решение.

- Здорово ты отшил эту монастырскую нежить, Лу! Теперь об этом вся округа говорит, – рассказывал мне Рови, – Только ты будь теперь поаккуратнее, особенно если окажешься неподалёку от монастыря. Клянусь своими шпорами, Владигор уже готовит для каждого из вас по каменной каморке в своих подвалах.

- Нежить? – недоверчиво переспросила Вайранна, – Он показался мне человеком.

- Он и есть человек, моя дорогая куница! Просто фигура речи, уж очень он неприятный.

С такими попутчиками дорога прошла легче и веселее – да и, что кривить душой, все мы чувствовали себя куда безопаснее.

Найти лодку оказалось проще простого, и, попрощавшись с воинами, мы поплыли на юго-восток. Когда мы отчалили, я услышал громкий, пронзительный крик птицы – и вспомнил, что слышал его давно, ещё в Фоскаг.

- Что это за птица? – спросил я.

- А? Это морская чайка, господарь, – ответил мне рыбак.

- Что они делают здесь?

- Богам одним ведомо, господарь, как да зачем они сюда налетают. Да только озеро-то, видите, что море – видать их птичьи головы и попутали что.

Рыбак был прав. В Фоскаг мне казалось, что на свете нет озера больше Брейдвидзее – но там я видел другой берег, покрытый лесом, а здесь, на озере Валас, небо упиралось в водную гладь. По правую руку от нас, к западу, были каменные склоны – если пойти на запад ещё дальше, и чуть забрать на юг, можно добраться до монастыря. Памятуя о нём, я попросил рыбака взять восточнее, и скоро мы оказались среди царства воды – только сумрачная дымка на западе и на востоке подсказывала, что там есть берег, да иногда попадались редкие миниатюрные островки.

Мы вчетвером плыли на одной лодке, а на второй разместился Капустник с походным снаряжением. Вайранна решила, что ослику страшно, и, оставив с нами арбалет и топорики, переплыла на другую лодку. После того, как она прошептала что-то ему на ухо, Капустник подобрал ноги и лёг.

Хотел бы я, чтобы кто-то и мне нашептал на ушко нечто успокоительное, – услышал я ворчание Айдреда. Только тут я заметил, что он сидел в лодке, изо всех сил вцепившись руками в борт и старательно глядя себе под ноги.

- Дружище, чего тут бояться? – спросил я.

- О, я тебе охотно перечислю! – ответила Сомбрина: она тоже побледнела и старалась поменьше смотреть в воду, – Под нами неизвестно что, если лодка перевернётся, то до дна здесь может быть хоть сто шагов, мало ли какие чудища живут в этих глубинах...

- Слушайте, это надёжная лодка, нас везёт опытный человек, который знает всё это озеро, как свои пять пальцев...

- Так-то, господарь, – вклинился услышавший нас рыбак, – Барышня-то дело говорит. О местных водах всякое рассказывают...

Мне так и не удалось успокоить Айдреда и Сомбрину, и я наслаждался плаванием в одиночестве.

Погода и ветра благоволили нам, и мы причалили у одинокой пристани на юго-востоке задолго до заката. Как и было условлено, мы предложили нашим перевозчикам оплатить ночлег в Холмах, но рыбаки вместо этого взяли деньги, поспешно откланялись и засобирались домой, к семьям – похоже, были уверены, что смогут вернуться до темноты, либо ночь на одном из островков озера была им милее гостеприимства чужаков-эйров.

Ещё когда я впервые рассказывал о поручении графа, я упомянул, что он просил меня “присмотреть” за общиной эйров из Холмов Верных и Вольных, но не стал вдаваться в подробности. Пришло время сделать это.

Община эйров стояла задолго до того, как власть графов Таннор простёрлась в эти края. Эйры, живущие здесь, не принадлежали ни к одному из Кланов – были то потомки изгнанников, или их судьба была иной, я не знал. Эйры вынуждены были признать право графов на земли вокруг общины – на стороне графов была военная сила и законы Империи. Однако и графы пошли навстречу мирному настрою и даровали общине ряд привилегий, заключив Пакт.

Этот Пакт оставлял за эйрами право добывать соль в шахтах неподалёку от их поселения – добыча была скромной, но соль была очень важным товаром. В отличие от охотников, они были вольны вершить правосудие внутри общины так, как считали нужным, не сверяя даже самые суровые кары в столице графства – лишь имперские цензоры могли оспорить их решения, но цензоры отвечали только перед Императором, у графа не было власти над ними. Община, в свою очередь, обязывалась уплачивать долю от торговли солью и предоставлять ополчение, если граф потребует этого.

Эйрам принадлежали все земли к востоку от озера Валас, с севера их границей была речка Еленка, впадавшая в Валас, а с юга – неразмеченная полоса земли, перпендикулярная южному берегу. К востоку от Холмов начинались владения духов, и, хотя законы Империи позволяли эйрам селиться сколь угодно далеко в том направлении, на самом деле уже через день пути земли становились слишком опасными для людей. Я слышал, будто бы неподалёку находится двор одного из князей фэйери.

Общиной управляли вождь и Лаохра, совет Воинов, наиболее опытных и прославленных мужчин. Я не знал деталей их взаимоотношений, но граф сообщил мне, что в ближайшее время Лаохра придётся делать важный выбор. Дело в том, что старый вождь, Рейган Трёхрукий, был смертельно болен. Никто не знал, оставались ли ему дни или месяцы – но точно не годы. В обычном случае наследником стал бы его сын, но сейчас дело было сложнее.

У Рейгана была единственная дочь, Дагмара, прозванная Учёной, и, хотя многие в общине уважали её, не всякий был готов увидеть женщину главой Холмов. Племянник Рейгана, Оссин Длинная Коса, успел завоевать славу и уважение в южных походах, но был очень молод и не был прямым наследником. Оссин недавно стал названным сыном Рейгана, но почему-то местные обычаи не придавали этому большой цены. Наконец, третьим претендентом на ожерелье вождя был старый Куннлауг, влиятельный и могущественный человек. В своё время Куннлауг едва не стал вождём вместо Рейгана, и теперь был его второй шанс. Против Куннлауга говорили только слухи, помешавшие ему в прошлом, но поутихшие теперь. Кроме того, граф просил меня “присмотреть” и, если получится, повлиять на выбор Лаохра так, чтобы вождём не стал Куннлауг. Граф не стал тогда вдаваться в подробности, только сообщил мне, что видел Куннлауга лично, и он показался ему недостойным доверия человеком.

Поэтому я не удивился, что община ожидала моего визита, и некий богато одетый пожилой мужчина, несомненно пользовавшийся здесь уважением, сразу повёл нас в дом вождя. Догадываясь о моём происхождении, он очень многословно приветствовал меня от имени всей общины, а после повторил такое же приветствие Браннигану – таким образом мы с фэйери получили возможность свободно перемещаться по Холмам Вольных, не боясь защитных знаков.

Если бы мы летели над общиной на низко идущем дирижабле, только опытный и зоркий наблюдатель догадался бы, что здесь находится поселение на несколько сотен человек. Сверху мы увидели бы только три мелких неказистых башни, дорожки между холмами, несколько сараев и необычно большое количество валунов неестественной формы.

Эйры из общины Верных и Вольных, как и их соотечественники из некоторых кланов, предпочитали жить не на холмах, а внутри них – под землёй. Валуны, обычно высотой два-три регулийских роста, служили указателями, а также несли на себе знаки, не пускающие враждебных духов. Каждый дом эйров старался поярче украсить свой валун, изобразив на нём, помимо своей эмблемы, как можно больше сцен славных деяний своих предков. Вдоль дорог, соединяющих входы в разные жилища, были высажены деревья красного клёна – благодаря особым чарам по ночам они начинали испускать ровное, мягкое сияние, а в тёплое время года приманивали целые облака разноцветных светлячков. Здесь не было ни мастерских, ни лавок: те, кто предпочитал посвятить себя ремёслам или торговле, выделяли под это часть своих подземных жилищ. Даже церковь Пророка была соединена с домом семьи священников.

Едва мы вошли в широкий главный холл резиденции дома Рейгана, два брауни, служивших здесь, отвели Капустника в стойло и бросились разгружать наши вещи. Судя по всему, место нашего ночлега не подлежало обсуждению. Духи вручили нам ключ от наших покоев и пригласили в центральную гостиную. Коридор спускался ещё ниже под землю, и мне стало немного не по себе от ощущения такой массы земли над головой. Сомбрине с Вайранной тоже было неуютно, зато Айдред сиял улыбкой и явно чувствовал себя как дома.

Стены коридоров дома Рейгана были покрыты гладко отшлифованными камнями, украшенными резьбой и письменами, а центральная гостиная вся была обита деревом. Лампы, наполненные словно бы светящимися облаками, разливали вокруг неяркий желтоватый свет, и большая часть гостиной тонула в таинственном полумраке. Здесь было несколько столов, причём у одних стояли кресла, а у других, пониже, лежали подушки – я не знал, было ли у этих столов разное предназначение, или выбор был делом личного вкуса каждого, но на всякий случай сел в кресло. Стены были почти полностью скрыты плотно уставленными полками и шкафами, и в плавно меняющемся свете глаз выхватывал то книги, то шкатулки, то глиняные бутыли с неизвестным содержимым; иногда сверкало оружие, металлические инструменты, назначение большинства из которых мне было неведомо, статуэтки из металлов или блестящих камней. Здесь были и чучела животных, и всякие загадочные диковины, и самые разные поделки – от курительных трубок и наборов для игры в облавные шашки до сложных деревянных конструкций, покрытых оккультными символами. Вайранна сразу же принялась изучать тайны этой огромной гостиной, хватая, осматривая и обнюхивая местные диковины.

Один из брауни неслышно подбежал к нам: в правой передней лапе он держал четыре кружки, в левой глубокое блюдо с хлебцами, а на голове, старательно придерживая его огромными ушами, нёс поднос с дымящейся рыбой и мясом. Своим длинным хвостом с раздвоенной кисточкой брауни споро разложил угощение, сказал нам дважды хлопать в ладоши, если мы захотим заново наполнить кружку, и трижды, если захотим сменить напиток, и исчез в тенях. Сомбрина попросила заменить ей кружку на бокал и принести пепельницу, и брауни, отвесив изящный поклон, исполнил её желание.

Должно быть, прошло не меньше часа прежде, чем мы впервые увидели человека в этом доме. Мы успели воздать должное и доброму угощению, и хорошему элю – я порядком истосковался по этому напитку, и был занят четвёртой кружкой, когда одна из многочисленных дверей, ведущих в центральную гостиную, отворилась и молодой женский голос позвал нас:

- Прошу вас, гости, следуйте за мной. Отец, да продлит его дни Гигия, проснулся и желает видеть вас.

Так я и познакомился с Дагмарой Учёной. Догадывался ли я тогда, как сильно эта встреча повлияет на мою жизнь? Мне кажется, что нет, хотя на самом деле ключи к этой тайне уже были у меня в руках.

Рейган лежал на огромном пуховом матрасе, занимавшем половину пола его спальни. Освещение здесь было необычным, и мы не сразу сообразили, что свет падал через выходящее на закат окно: спальня прямо примыкала к склону холма. Рядом с вождём лежал металлический поднос с различными лекарствами и стоял огромный кувшин – он был устроен так, что больной мог, не вставая, подставить деревянный стакан, потянуть за цепочку и набрать себе воды. Старик постарался приподняться, когда мы вошли, и опёрся на подушки так, что теперь мог говорить с нами полулёжа. Одного взгляда в его глаза было достаточно, чтобы понять, что разум уже начал покидать Рейгана, прозванного когда-то Трёхруким за скорость в делах и решениях.

- Дочь сказала мне, что придёт граф, – дрожащим, слабым голосом вымолвил старик, внимательно оглядывая каждого из нас, – но я его не вижу. Он спрятался?

- Нет, почтенный Рейган, – ответил я, опускаясь на колено перед больным, – граф не смог приехать. Но он очень хотел передать вам свои добрые пожелания, и приказал мне сделать это.

- Я люблю добрые пожелания, – улыбнулся старик; большая часть зубов ещё была при нём, а на месте недостающих сверкнули золотые протезы, – Как тебя зовут?

- Меня зовут Луэллан, я бейлиф его светлости.

- А эти вот, у тебя за спиной? Что за чудаки?

- Это тоже друзья графа, почтенный Рейган.

- Хорошо быть среди друзей.

Старик закрыл глаза. Мне показалось, что он начал засыпать, но он внезапно заговорил:

Дочь, моя единственная дочь, поздний цветок моей осени – она здесь? Она уже вернулась из Регии Бореалис?

- Да, почтенный Рейган.

- Это плохо, бейлиф, – он очень внимательно и осмысленно посмотрел мне в глаза, –Знаешь ли, – тут он зашептал, и мне пришлось наклонить ухо к его рту, – она была в безопасности там, в обучении. Здесь сейчас дурное место для неё. Куннлауг, этот старый мерзавец, не остановится ни перед чем, он давно уже забыл слова Пророка, этот Куннлауг, не смог одолеть меня тогда, но захочет уничтожить мою кровь сейчас, всё сделает ради вот этого, – он коснулся рукой роскошного золотого ожерелья вождя, украшавшего его шею.

- Ты присмотри за ней, – попросил он меня.

- Обязательно, вождь. А что вы говорили про Куннлауга?

- Он обманщик, вот он кто, и предатель. Давно был, ещё тогда, сорок лет тому назад! Всё правда, что о нём говорили. Стой, – вдруг воскликнул он, указывая на Айдреда, – А что это Куннлауг здесь делает? Убирайся!

- Рейган, это не Куннлауг! Присмотритесь, это человек из клана Огненного Лиса.

- Он и тебя обдурил, граф, – покачал головой Рейган, – А давай ты подманишь его поближе, – громко зашептал он мне, не отрывая взгляда от Айдреда, – а я ему лоб разобью?

Айдреду пришлось выйти, но старик всё никак не мог выкинуть его из головы. Лишь когда Вайранна запела колыбельную на незнакомом наречии, он успокоился – и вскоре провалился в сон, только ещё раз заставил меня пообещать, что я буду приглядывать за Дагмарой и не дам её в обиду злодею Куннлаугу.

Дагмара ожидала нас в гостиной:

- Как он? – спросила она, едва мы открыли дверь.

- Хотел разбить мне лоб, – ответил Айдред.

Нам не сразу удалось успокоить Дагмару и растолковать ей, что ничего страшного не произошло.

Дочь рассказала, как развивалась болезнь её отца. Это была обычная история, которой вряд ли стоит утомлять тебя, читатель. Но иногда именно обычные, знакомые каждому истории оказываются самыми важными. Я внимательно слушал Дагмару, стараясь поддержать её хотя бы этим, ведь больше я ничем не мог помочь её горю.

Нас прервал брауни, сообщивший, что к бейлифу прибыл посланник от Куннлауга. Дагмара сразу же собралась, горделиво выпрямилась и попросила меня принять посланника в общем холле: дескать, ни она, ни её отец не желают видеть людей из дома Куннлауга в своей резиденции. Разумеется, мы уважили её просьбу и вышли в главный холл.

Посланник Куннлауга, увидев нас, склонился в поясном поклоне и протянул письмо, держа его обеими руками. Я вскрыл конверт – Куннлауг приглашал нас навестить его тем же вечером, “дабы выразить своё искреннее почтение его светлости графу и его успевшему прославиться сьеру бейлифу”. Посланник не уходил, ожидая нашего ответа, и мы ответили положительно.

Мы сообщили Дагмаре, что пойдём на встречу, и загодя пожелали ей доброй ночи: вряд ли мы успели бы вернуться до наступления темноты. Она, в свою очередь, посоветовала нам быть настороже, а также попросила уделить ей несколько часов на следующий день.

Куннлауг ожидал нас. Едва мы подошли к порогу его резиденции, каменные ворота распахнулись и уже знакомый нам посланник-слуга, кланяясь, пригласил нас следовать за ним. Мы прошли по длинному запутанному коридору, миновав несколько развилок – я не был уверен, что смог бы выбраться наружу самостоятельно. Стены коридора, пол и потолок были выложены светлым камнем, тут и там расписанным разноцветными абстрактными узорами. Мы миновали несколько запертых дверей, пока, наконец, слуга не остановился и не открыл перед нами деревянную дверь, ведущую в кабинет Куннлауга.

Кабинет Куннлауга был шестиугольным. В середине стоял огромный стол. Прямо напротив нас, за спиной сидевшего в похожем на трон кресле хозяина, возвышался монументальный застеклённый книжный шкаф: сразу было видно, с каким тщанием и уважением к порядку расставлены там книги. По правую руку от Куннлауга стоял алхимический стол: несмотря на несомненные следы частого использования, все ингредиенты были на местах, а инструменты сияли чистотой. Над столом висела большая грифельная доска, исписанная различными формулами и изрисованная диаграммами – мне стоило некоторого труда отвлечься от них и сосредоточиться на разговоре. По левую руку от него стоял специальный стол заклинателя для ритуальной разделки духов, необходимой для некоторых чар Спиритизма. Над ним тоже висела грифельная доска, на этот раз со схемами строения некоторых духов и токов их жизненной эссенции. Две следующие стены, справа и слева от нас, были украшены огромными гобеленами, вышитыми исключительно холодными цветами. Кабинет освещали лампы, испускавшие ровный, умеренно яркий серебристый лунный свет, а вся мебель здесь была из чёрного дерева.

Старый эйр был седым, как горный снег, и отличался теми особенно острыми чертами лица, которые встречаются только у некоторых представителей его народа. Его длинная борода была очень ухоженной, и я был готов поклясться, что он пользуется средствами для разглаживания морщин и подтяжки кожи лица. Брови Куннлауга были тонкими, но такими длинными, что выступали за висками на добрый дюйм; думаю, он смазывал их воском. Глаза у него были зелёными, как у кошки, а в одежде он гармонично сочетал чёрный, красный и фиолетовый.

Завидев нас, старый эйр встал из-за стола и коротко поклонился – я немедленно вернул ему поклон. Куннлауг пригласил нас рассаживаться и, хлопнув в ладоши, приказал куда-то в воздух подать угощение. Напрасно мы говорили, что совсем недавно ели – Куннлауг отказывался слушать возражения, и постепенно перед нами выросли тарелки с местными пресноводными устрицами, засахаренными фруктами и маринованными овощами, поразительно вкусной солониной, свежими, горячими пирожками с самыми разными начинками, кремовыми пирожными с ягодным джемом – и, конечно же, в изобилии появились напитки на любой вкус. Краем глаза мне удавалось заметить нечто, похожее на щупальце из тьмы, появлявшееся за доли мгновения перед тем, как на столе возникал очередной деликатес, или кубок заново заполнялся, и я догадался, что нам прислуживает тень – нежить, покорная этому дому.

Сам Куннлауг ел и пил мало, но отведал от каждого блюда, расхваливая угощение, и скоро мы все, сами не заметив как, набросились на еду – признаться, она стоила самого пристального внимания. Когда Сомбрина достала трубку и вопросительно посмотрела на хозяина, он широко улыбнулся и достал свою - длинную, изящную, из кости какого-то экзотического животного, и предложил гостье воспользоваться его кисетом. Едва услышав название сорта табака, Сомбрина восторженно согласилась, и скоро комната наполнилась тем редким видом табачного дыма, который был по душе даже мне.

Когда мы несколько разомлели от еды и напитков, Куннлауг, до того поддерживавший светскую беседу, сказал:

- Позвольте ещё раз поблагодарить вас, сьер бейлиф, и вас, его славных помощников, что так любезно приняли моё внезапное приглашение.

Мы начали было благодарить его в ответ за гостеприимство, но Куннлауг поднял указательный палец, давая понять, что ещё не договорил:

- Мы хорошо подкрепились, и я предлагаю перейти к делу. Так уж вышло, сьер Луэллан, что я знаю, что вы сейчас ищите, и понимаю, зачем вы здесь.

- Если вы о налогах, господин Куннлауг, то...

- Нет, прошу вас – я, наверное, неудачно высказался. Разумеется, вы здесь для сбора налогов с общины охотников; кстати, если вам понадобится какая-либо помощь с этим, не стесняйтесь обращаться ко мне. Но я имел ввиду другое дело. Секунду.

Он повернулся к шкафу, достал что-то из ящика и положил на стол передо мной.

- Здесь – кое-что, что я на досуге собрал про Дороги Королевы Ворон.

Мы застыли от изумления.

- Почему вы подумали, господин, что нам нужна такая информация? – настороженно спросила Сомбрина.

Я не шпионю за вами, если вы намекаете на это, уважаемая Сомбрина, – спокойно улыбнулся Куннлауг, – но я люблю собирать слухи. Люди в форте слышали, что сьер бейлиф расспрашивал наёмников про Дороги Королевы Ворон, и видели, что он пропадал в библиотеке кондотьера.

- Мне неведомо, друзья мои, – продолжал он, – зачем вам нужны слова о давно почившей королеве клана, которого больше нет на этом свете. Возможно, если бы я знал больше, смог бы собрать нечто более полезное. Но я не стану задавать лишних вопросов.

- Что вы хотите от нас за эту информацию? – осведомилась Сомбрина.

- Ничего, – Куннлауг вскинул брови в изумлении, – это всего лишь дружеский жест.

- Что, даже услугу на будущее не попросишь? – хмуро спросил Айдред.

- Нет, храбрый воин Огненного Лиса, – усмехнувшись, покачал головой старик, – это, как я уже сказал, дружеский жест.

- Если так, – сказал я, – то мне остаётся только от всего сердца поблагодарить вас.

- Всегда рад.

Я осторожно сложил увесистый конверт и положил его в походную сумку.

- Теперь, когда с этим покончено – у меня действительно есть к вам небольшая просьба.

Так и знал! – торжествующе крикнул Айдред, – Сейчас он попросит нас помочь ему выиграть голос Лаохра!

Сомбрина цинично усмехнулась и выпустила облако дыма, молча присоединяясь к эйру. Куннлауг с непроницаемой улыбкой ждал, покуда Айдред закончит, а потом продолжил:

- Нет, мои недоверчивые друзья, моя просьба совсем иного рода. Я составил план по развитию этих земель и прошу вас ознакомиться с ним, а потом – потом вы уж решите сами, стоит ли он внимания его светлости, или старый Куннлауг совсем сбрендил в своём старом кабинете.

- Я в высшей степени заинтригована, – чуть подалась вперёд Сомбрина.

- Как вы знаете, сейчас экономика нашей общины держится на двух опорах: торговля солью, причём в очень скромных объёмах, и трофеи, которые приносят наши воины, нанимаясь к южным кондотьерам. Мы почти не вносим вклада в экономику графства, и наши воины понапрасну рискуют жизнью я, а ведь всё это несложно исправить.

- Первый шаг, - продолжил он, внимательно глядя на Сомбрину, - я вижу в коммерческом объединении с общиной Бобра. Охотники продают шкуры, кости и прочие трофеи, но вот мясо – столько не нужно ни им, ни их собакам. А это дорогое мясо, дичь высоко ценится.

- А у вас как раз есть соляная шахта, верно? - улыбнулась полукровка, улавливая мысль Куннлауга, - К тому же, я слышала, добыча там небольшая, а значит, расходы на логистику неоправданно велики. За те же деньги можно будет вести не просто соль, а сразу же соль с мясом - солонину, верно?

- Ваша красота уступает лишь вашему уму, Сомбрина, - галантно поклонился старый эйр, - Да, если мы построим небольшую мануфактуру и наладим засолку мяса, то прибыли резко возрастут. Качественная солонина стоит огромных денег. Вот, кстати, – он достал ещё один конверт из ящика, – здесь все детали, включая следующие шаги.

На этом моменте Вайранна окончательно потеряла интерес к разговору. Она схватила по пирожному в обе руки и, встав из-за стола, отправилась изучать алхимический стол и стол заклинателя. Мне отчаянно хотелось последовать её примеру, но титул бейлифа имеет свою цену.

- Постройка мануфактуры обойдётся недёшево, – заметила Сомбрина, сразу же раскрывая конверт и погружаясь в чтение, – А налаживание регулярного и прибыльного процесса производства требует и времени, и квалифицированных специалистов.

- Все детали изложены здесь, – улыбнулся Куннлауг, указывая на конверт, – Скажу коротко. Мануфактура, с учётом розы ветров, потребует минимальных вложений, потому что доминирующие здесь восточные ветра несут сухой воздух. Опытных специалистов хватает что среди охотников, что у нас в общине – вам ведь понравилась солонина, которую вы только что отведали?

- Понравилась – слабо сказано, – широко улыбнулся Айдред.

- Её сделали здесь, в Холмах Верных и Вольных, и мы можем делать её в сотни раз больше, чем сейчас, – ответил старик, – Второй шаг будет связан с увеличением производительности. Вместо того, чтобы ходить в редкие и рискованные походы на юг, наши ребята могли бы заняться расчисткой от духов леса к востоку, чтобы охотники смогли увеличить обороты – и, разумеется, мы вместе с ними.

- Не вызовет ли это вражды у могущественных духов? – спросила Сомбрина, отрываясь от чтения.

- Конечно, такой риск есть, – кивнул Куннлауг, выпуская струю дыма, – и потому одновременно мы отправим прошение к Сектору Спиритус об открытии здесь их филиала. Если дело упрётся в финансирование филиала, всегда можно обратиться к займам, тем более что для подобных задач как раз недавно была открыта выгодная программа в Компании Северных Земель. Тогда государственные спиритисты, уполномоченные вести переговоры с духами от имени Империи, помогут нам установить прочную систему союзов с лордами местных духов, и определить, какие земли можно будет использовать для охоты.

- Но это привлечёт бюрократов и их правила! Это будет позор для потомков воинов, потеря исконных свобод! – воскликнул Айдред.

- А я всё пытаюсь понять, кого же ты мне напоминаешь, – улыбнулся Куннлауг, пристально глядя на молодого эйра, – Теперь ясно: Деобрианна, самого славного из живущих ныне воинов общины. Про него говорят, будто он в одиночку потопил галеру корсаров на юге. Может, и преувеличивают. Но ты, молодой мастер, с твоим-то умением управлять огнём, точно справился бы!

- Хм, – Айдред заметно смягчился, – Ну, пожалуй... Чего там сложного-то должно быть? Поджёг, отгоняешь мерзавцев – и все дела...

- Точно. А теперь представь, что ты живёшь здесь, и что тебе не придётся рисковать каждый раз жизнью за лишний серебряный? Ты сможешь заработать здесь, купить лучшее снаряжение – и уже тогда пойти в любой поход, в какой захочешь, а не только в тот, где платят лучше, и покрыть славой и себя, и свой дом!

Дальше были третий, четвёртый шаги... У Куннлауга был ответ на каждый вопрос, а его план был не только подробным и логичным – он был реалистичным, и требовал, главным образом, пассивного одобрения со стороны графа и большой политической активности со стороны самого Куннлауга. За недолгую встречу мы успели убедиться, что этого Куннлаугу не занимать. Впрочем, трудно было не прочесть между строк ясное условие: для того, чтобы этот план осуществился, и ещё один ручеёк золота потёк в казну графов Таннор, Куннлауг должен стать вождём. Никто, кроме него, не справится с таким объёмом работы, а ему для этого необходимо больше власти.

Когда мы вышли на улицу, стояла ночь. Прогулка под мерцающими деревьями, окружёнными стаями светлячков, была прекрасной. Мы слышали много предостережений насчёт Куннлауга, но не могли отрицать, что он произвёл на нас исключительно благоприятное впечатление.

- Слушай, – говорил Айдред, пока мы шли к дому Рейгана, – может, ну их, эти слухи? Мало ли чего он там сорок лет назад наворотил. С кем не бывает, да заступится за нас Пророк.

Он не понравился его светлости.

- А что, его светлость обрёл проницательность богоравного? – усмехнулась Сомбрина, – Все ошибаются, в том числе и аристократы. Куннлауг, конечно, себе на уме, но он дипломатичен, очень умён, а его деловой хватке можно только позавидовать! Кстати, Лу, это очень хороший план. Я изучу его повнимательнее, а потом - ты не против, если я набросаю коммюнике от твоего имени, приложу к документу и отправлю письмом его светлости?

- Конечно, так и сделай. Вайранна, а что ты думаешь?

- Мне понравилось в обоих домах. Хорошая, вкусная еда, вежливые люди. Правда, всё время здесь я чую тревогу. Зато деревья тут очень красивые!

Добравшись до центральной гостиной, мы пожелали друг другу добрых снов. Все разошлись по спальням в отведённом нам крыле резиденции, а я почему-то ощущал бодрость. Я достал бумаги про Дороги Королевы Ворон. Попивая эль и читая записи Куннлауга, я, должно быть, задремал – меня разбудил голос Вайранны:

- Не стоит спать в кресле, Лу, лекари говорили, что это вредно для спины.

О! Хм, – я огляделся. В этом месте невозможно было определить время суток, – А ты почему не спишь? Сейчас утро?

- Нет, ещё ночь. Я помылась и решила посмотреть, что ты тут делаешь. Интересно? – она указала на лежавшие передо мной бумаги.

- Да, есть над чем подумать.

Вайранна села рядом со мной.

- Тебе тоже не спится? – спросил я.

- Мне хочется спать так же, как и тебе. Не стоит нам засиживаться. Но сначала я хотела тебе кое-что сказать.

- Конечно.

- Я много вспоминала тот сон, который видела в башне безумного волшебника – он ещё потом сказал, что я ходила Дорогой Королевы Ворон. И я вспомнила – когда-то давно, ещё до лекарей, я видела что-то похожее.

- Хочешь сказать, ты бывала там и раньше? – изумился я.

- Нет! Нет, это было другое место. Похожее, но другое.

Мы немного помолчали, и я осторожно спросил:

- Я правильно понял, Вайр, что ты вспомнила, будто ходила раньше по похожим дорогам?

- Да... Нет. Я не знаю. Я вспомнила, что у меня была память о похожем месте, – было видно, что Вайранне не по себе от этих воспоминаний, но я решил продолжить:

- А что ты вообще помнишь? Ну, о – до лекарей?

Вайранна задрожала, и я обнял её.

- Иногда мне снятся сны, – забормотала она, – Только, когда я просыпаюсь, я думаю, что это не были сны.

Я молчал.

- Эти не-сны... Я помню их сразу, как проснусь, но потом забываю. Только, – она посмотрела мне прямо в глаза, – я их забываю не так, как обычно забываю сны.

- Почему?

- Обычные сны я хочу запомнить, но забываю, потому что это пустяки. Эти сны я забываю потому, что хочу их забыть. Потому что это не пустяки.

- Это страшные сны? – спросил я, прекрасно зная ответ.

Вайранна сжалась в клубок и молча кивнула. Она дрожала так, будто её сотрясали рыдания, но ничто не нарушало глубокой тишины ночи в подземелье. Некоторое время мы сидели так, и только меняющийся тусклый желтоватый свет танцевал по центральной гостиной, высвечивая то книги, то оружие, то чучела.

Только тогда я вдруг понял: Вайранна совсем не переживала по поводу смерти бандитов и караванщиков. Когда она говорила со мной о прикосновении смерти, то боялась лишь за нас и за себя. Что скрывалось в её позабытом прошлом, если её никак не тронул вид только что умерших, даже тех, кого она лично узнала за долгие дни пути, и тех, кого лично отправила к Перламутровым Павильонам? Почему она спокойно говорила с Бранниганом, даже с действительно жутковатым Аос Си, но так безумно испугалась эльфа?

Всякому ожиданию положен свой предел. Дыхание Вайранны успокоилось, потом она высвободила лицо из моих объятий:

- Я ещё о другом хотела тебе сказать, – йиванга лукаво улыбнулась, – Дагмара – хорошая женщина. Её тронуло твоё сочувствие сегодня.

- Это ты к чему? – смутился я.

- Просто напоминаю тебе, что жизнь не сводится к распутыванию тайн, сьер бейлиф, старший партнёр детективного агентства. А теперь – спать!

Глава 29. Долгий путь на север.

Следующее утро отметил длинный завтрак, за котором Дагмара изложила своё видение развития земель. В отличие от Куннлауга, она не скрывала, что хочет получить нашу поддержку в Лаохра.

В великое озеро Валас впадают две реки, Дирна и Еленка, – восторженно говорила она, указывая на карты в бумагах, которые она подготовила, – И две реки вытекают из него – одна считается продолжением Дирны, другая называется Шуменье. Есть огромная проблема, которая мешает нашим краям полноценно связаться с другими землями Империи: Дирна слишком мелкая.

- Вот что за решение я нашла! – продолжала Дагмара, потирая очки и близоруко щурясь над картой, – Мы построим дамбу на том месте, где Шуменье вытекает из озера. Это поднимет уровень воды в Дирне, и мы сможем отправлять по ней торговые суда с глубокой посадкой, вместительные суда третьего класса.

- Больше того, – Дагмара сияла радостью от своих идей, – повышенный уровень Дирны позволит нам построить здесь электростанцию, и все окрестности, и община Бобра, и наша община, и скотоводы у форта – у всех будет дешёвое электричество!

Это были прекрасные мечты. Поистине прекрасные – но мечты.

- Дагмара, а как повлияет осушение реки Шуменье на вот эти деревни? – спросила Сомбрина, указывая на земледельческие деревни вдоль упомянутой реки, – Как они будут растить пшеницу, овощи и фрукты, если к ним перестанет поступать вода?

- Что ты говоришь, женщина, – возмутился Айдред, – ты понимаешь вообще, что уровень воды в озере поднимется? Вашу же общину затопит первым делом, это видно сразу, а что ещё затопит – ты вообще думала об этом?

Дагмара открывала второй план:

- Вот, торговый остров посреди озера Валас, – говорила она уже без восторга, – Сделаем его особой экономической зоной, как тот же город Марвелий посреди Внутреннего Моря. Воды озера будут смывать Искажения от телепортаций, так что можно будет сделать сразу четыре Телепортационных Центра, или даже пять, если взять вот этот островок тоже – его нет на карте, но он тут, я много плавала по этому озеру. Вот здесь можно будет даже сделать посадочную площадку для дирижаблей.

- Но, Дагмара, – возразила Сомбрина, – Ты же понимаешь, что для этого понадобится огромнейшее вложение средств? Делать искусственные острова очень дорого. Скажи мне, зачем делать их здесь, если можно просто пользоваться теми же возможностями, только уже созданными в Марвелии? Марвелий всего в сотне лиг отсюда, дирижаблям и телепортации это расстояние не важно – забудем сейчас о том, что он ближе к Аурмарку и дирижаблям удобнее лететь в Марвелий. Марвелий находится посреди Внутреннего Моря, он связан удобными речными дорогами с десятками крупных городов. Твой воображаемый город посреди Валас будет связан... Ни с чем, потому что Дирна слишком мелкая для торговых барж. В чём выигрыш твоего проекта для торговцев?

У Дагмары не было ответа.

К полудню долгий завтрак, сопряжённый с обсуждением планов, закончился. Айдред и Сомбрина, прихлопывая в ладоши, просили очередные напитки, Вайранна бродила по гостиной, изучая хранящиеся в ней диковины. Дагмара, извинившись, вышла. Я последовал за ней – я видел, что ей тяжело, и хотел поддержать её.

Я нашёл Дагмару на балконе, выходящем к озеру. Её каштановые волосы, отливающее медью, развевались на ветру. Услышав шаги, она обернулась ко мне. Её глаза цвета осеннего неба светились чистым гневом, и даже очки не ослабляли напора страсти. Порывы редкого здесь западного ветра, налетавшие с озера, прижимали её красную мантию к телу, и я впервые отметил, каким стройным был её стан. Она горько воскликнула:

- Что, бейлиф, решил догнать меня, чтобы ещё больше унизить мои планы?

- Нет, Дагмара, – я немного опешил от её напора, – напротив. Твой второй план и правда странный, но первый показался мне очень интересным. Его можно реализовать не сразу, да, но его стратегический потенциал огромен, и я приложу...

- Ты готовишь сложную насмешку, – холодно перебила меня Дагмара, – Я знаю вас, северян.

- Да неужели? – спросил я, раздражённый таким приветом, – Расскажи мне о нас.

- Там, где у людей сердце, – ответила она, – у вас кусок льда. Вы не умеете ни любить, ни ненавидеть. Вы только думаете и считаете, да соотносите это с какими-то пустыми “главными принципами”.

- Да хоть сейчас, видел бы ты своё лицо! – воскликнула она, – Любой человек был бы в ярости. А ты ледяной истукан.

Я молчал, потому что не мог собраться с силами, чтобы ответить на тот поток ненависти, что она обрушила на меня. Владигор был исполнен Зла, и отвечать ему было легко – Дагмара не несла в себе Зла; напротив, своей искренней заботой об отце и о родных землях она доказывала, что её сердце исполнено Добра. Я не мог ответить гневом, потому что знал: она – хорошая женщина.

Кроме того, я не понимал, чем заслужил её ненависть, и потому не мог возразить ей рационально. Мне просто было очень горько.

- А ведь вчера, – продолжила она после короткого молчания, – я почти поверила в то, что слухи о вас – это глупые выдумки. Теперь я понимаю, что мне показалось.

- Вы, аурмаркцы – вы не люди, – словно печатью приложила она, – Вы – духи в шкуре людей. Вам никогда не понять нас.

У меня не оставалось сил, чтобы ответить ей. Я развернулся и ушёл.

Мы покинули дом Рейгана. Короткий расспрос жителей Холмов сообщил нам, что Оссин Длинная Коса сейчас на охоте и вернётся только через несколько дней, так что, не откладывая дальше, мы двинулись на север – через речку Еленку, мимо ойкоса Вердуганнувеллиона, к общине Бобра, где почтенный хранитель Октавий обещал обогатить наши знания о Дорогах Королевы Ворон.

На вечернем привале Вайранна попробовала расспросить меня, что случилось, когда мы остались одни – видно, мрачные чувства отразились на мне ярче, чем я думал. Я не смог сказать ей правды и сослался на какую-то выдуманную чушь вроде беспокойного желудка или мрачных предчувствий. Мне хотелось как можно быстрее добраться до Белой Башни, бросить в огонь тот камень, что дала мне Мернивен, и забыться в её объятиях. Той ночью мне снился странный, неприятный сон – мне виделось, будто птица всё летает вокруг меня, изучая меня против моей воли. Посреди ночи я проснулся, и, к счастью, остаток сна был мирным и спокойным.

Мы добрались до общины Бобра через полутора суток пути, к полудню. Староста Ласко изо всех сил намекал мне, что ему не терпится обсудить со мной дела ковена, но я сумел отклонить его навязчивые приглашения.

Жрец Октавий ожидал нас. Он принёс новые вести о Дорогах Королевы Ворон, а также, узнав о нашей следующей цели, вызвался сопровождать нас, чтобы заново освятить осквернённый алтарь Господина Ночи.

Вероятно, читатель, ты заметил, что я пока избегал говорить о том, что сообщил нам о Королеве Ворон Куннлауг – ты прав. Я позволю себе злоупотребить твоим терпением ещё чуть больше, и расскажу об этих знаниях в тот момент, который кажется мне наиболее подходящим; он настанет скоро, но не сейчас.

Переночевав в гостевых покоях храма, мы отправились к осквернённому алтарю, и по пути мы с Октавием обменялись знаниями о Королеве Ворон и её Дорогах.

Когда мы подошли к алтарю, то на мгновение замерли в трепетном ужасе. Октавий сразу сказал нам, что в прошлый раз, когда он был тут, картина была совсем другой.

Огромный алтарный валун был раздроблен, причём кто-то не поленился покрыть красной краской все куски, которые несли на себе части изображения фиолетового крыла Мурнидаля. Было очевидно, что осквернители сделали это после того, как разбили алтарный камень, поскольку на осколках, отмеченных Крылом, красная краска покрывала не только элементы изображения Крыла, но и заходила за его границы, вверх и вниз. Прямо над ключом, который раньше давал освящённую воду, теперь лежал разлагающийся труп оленя, и вода вытекала из дыр в мёртвой плоти. Надо всем местом витал особенный гнилостный запах, и даже без Эфирного Потока Разума мне было очевидно, что это место проклято злобными чарами.

Мы сразу же взялись за дело.

Вайранна сообщила, что от этого места сильно пахнет “чудными людьми” и медведями, и стала изучать следы и запахи. Я невольно вспомнил сведения, которыми в тайне поделился с нами кондотьер Кай. Айдред, который оглядывал алтарь и окрестности глазами Браннигана, заявил, что всего несколько дней назад некие люди творили здесь очень странные чары, которые даже сложно было отнести к одной из трёх главных школ магии, настолько самобытными они были. Эти чары не выдавали в них великих мастеров оккультного, но, тем не менее, их следы настораживали. Мы с Сомбриной помогли Октавию убрать тело оленя, собрать пристойную груду камней и заново освятить алтарь. Когда мы закончили, наши пути разошлись: жрец возвращался в общину, а нас ожидал путь к месту погребения меча святого. Оставив себе только самое необходимое, мы отправили Капустника вместе с Октавием: лес становился слишком густым для четвероногого друга. На прощание Октавий благословил нас.

Мы долго искали указанное Трёхглазым Вором место. Ничто, достойное упоминания, не мешало нашему пути через дикие северные леса – разве что погода начала стремительно портиться. Дошло до того, что на вторую ночёвку дождь стал сменяться снегом. Мы не были готовы к такому и не брали зимних палаток, так что пришлось заночевать всем вместе в одной, чтобы сберечь тепло; от храпа, сопения и ворочанья мы совсем не выспались.

На третий день странствий погода наконец смилостивилась, а к середине дня мы подошли совсем близко к тому месту, где, согласно карте, был захоронен меч. К сожалению, карта, которую дал нам Трёхглазый Вор, была составлена без учёта масштаба. Она напоминала те карты, которые рисуют дети – куча символических рисунков, обозначающих примечательные места, и короткие поясняющие подписи к ним. К тому же подписи были составлены на архаичной форме эйрского, и Айдред не всегда мог разобрать, что именно хотел сказать картограф.

Вот и тогда, после обеда, он ломал голову над указаниями у последней достопримечательности.

- “Как же ступни твои будут в”... Так, это слово разобрать невозможно... “Оборащайся горе” – надо искать гору, или просто смотреть вверх? Или идти вверх? “Слике же розвиде у другого древа” – похоже, на втором дереве будет нечто вроде изображения... “Да и заступай по оному” – наверное, нам нужно будет идти так, как покажет рисунок на дереве?

- В чём-чём должны оказаться наши ступни? – тревожно переспросила Сомбрина.

- Да пёс его знает, – почесал голову Айдред, – тут слово не только коряво написано, оно ещё и бессмысленное.

- А рисунок на что похож?

- Сама попробуй разгадать.

Сомбрина, а следом за ней и мы с Вайранной, с интересом склонились над картой. Рисунок, на который показывал нам Айдред, был похож на какую-то мазню.

Это же могила крысиного короля, – рассмеялась Вайранна, – Ну ты и шутник, Айд!

Впрочем, увидев наши изумлённые взгляды, она быстро осеклась:

- А вы как бы её нарисовали на карте?

- Что вообще такое могила крысиного короля? – спросил Айдред.

- Из неё всегда растёт чёрное дерево, – ответила Вайранна, а затем взгляд её покрылся мраком, и она заговорила *особым* голосом:

- Мало родства есть между духами и людьми, и где люди сродни зверям, там духи сродни деревьям и травам. Когда могучий господин возжелает власти над зверьми, то перекрёсток путей его невелик, и многие решают создать себе приёмное дитя, что будет покорно им, как достойный ребёнок покорен родителям, и будет сродни им, но также будет нести в себе кровь зверей. Таков крысиный король.

На некоторое время воцарилось молчание. Первой собралась Сомбрина:

- Значит, – с напускной бодростью сказала она, – нам нужно просто найти чёрное дерево.

Расхожая поговорка гласит: “Если захочешь спрятать дерево, прячь его в лесу”. Даже после того, как Айдред призвал Браннигана, поиски чёрного дерева отняли у нас едва ли не больше суток. Памятуя об опасностях в столь далёких от цивилизации краях, эйр приказал фэйери вернуться в лагерь перед закатом и не заниматься поисками до восхода. Маленький слуга вернулся, когда мы готовили ужин и распределяли роли на дежурство. Помнится, Бранниган тогда сел рядом со мной у костра, снял шляпу – с тех пор, как к нам присоединилась Сомбрина, Бранниган пришёл в такой восторг от её шляпы, что сделал себе похожий головной убор – и рассказал, что видел немало покинутых жилищ эльфов.

- К чему бы это? – спросил я.

- Я видел мало зим, старший кузен, – фэйери почитал меня своим родственником, и мне почему-то льстило такое отношение, – и никогда не был в близких друзьях у детей звёзд. Но я слышал, что эльфы собираются во дворы своих владык, если им грозит беда – или... – он ненадолго задумался, поглаживая свою неказистую шляпу, – или если они собираются сделать нечто особое.

- Например, готовятся сами обратиться в грозную беду?

- Может быть так. Может быть, у их владык другие цели, и им нужна помощь всех вассалов.

- Иными словами, – подытожила попыхивающая трубкой Сомбрина, колдуя над котлом с похлёбкой, – ничего доброго это не предвещает.

Она оказалась совершенно права.

Мы нашли искомое на следующий день незадолго до обеда. Признаться, меня уже начинало беспокоить, как надолго растягивается наш путь.

Чёрное дерево походило скорее на огромный куст, таким разветвлённым было оно. Кора, корни и даже листья – всё было чёрным, но не того сияющего, глубокого цвета, который бросается в глаза и блестит на солнце, как чёрный лак, которым покрывают свои доспехи некоторые воины; нет, чёрный цвет этого дерева был сродни тени, тайной, стремящейся скрыться. Если смотреть на него издали и не пытаться его найти, оно и вовсе могло показаться странной игрой лесных теней. Даже в тот радостный солнечный день, в час полудня, чёрное дерево наводило мысли о сумерках – не об уютных сумерках в городе или живописной деревне, а о сумерках в тёмной глуши, где царят те, о ком стараются не вспоминать. Земля на пару шагов вокруг чёрного дерева утопала в густом белёсом мху.

Айдред осенил себя Малой Благодатью и бесстрашно ступил в круг мха. Его лицо казалось таким бледным, словно много дней пути на солнце не оставили на нём и следа загара. Он долго осматривался вокруг, пытаясь найти “другое” дерево, о котором писал таинственный картограф.

- Айд, не так! – сказала Вайранна, – Тебе нужно стать в это дерево.

- В дерево? – недоверчиво переспросил её эйр. Он коснулся коры рукой, – Оно твёрдое.

- Нет, – замотала головой йиванга, – Нет, ты просто делаешь это неправильно. Смотри.

Она зашла в круг мха, закрыла глаза, странным образом сложила руки над головой – и *вошла* в дерево, как в тень. Жутко было видеть, как из нашей подруги словно произрастали густые чёрные тени дерева.

- Что делать дальше? – спросила Вайранна, и её голос звучал так, словно она давно утонула.

- Смотри вверх, – пробормотал опешивший Айдред, – Ищи второе дерево, и в нём будет картинка.

Йиванга с видимым усилием медленно подняла голову. Ствол дерева теперь рос сквозь её глаза и нос. Её посиневшие губы скривились, и рот выговорил слова:

- Отсюда следует идти на восход, не меньше трёх дюжин шагов, но не больше сотни. Вы поймёте, что пришли в нужное место, едва увидите его.

Тело её свела судорога. Мне показалось, будто я услышал топоток великого множества крысиных ног. Вайранна начала напевать что-то на неизвестном языке, что-то жуткое, от чего тени вокруг стали становиться глубже, ветер замирал, а воздух заполнялся неописуемым запахом...

- Айд! – завопила Сомбрины, – Хватай её скорее и бежим отсюда!

Айдред, как и я, словно очнулись. Тени стали обычными, но страх не уходил, и снова мне послышался топоток – уже ближе. Эйр молча схватил йивангу – я боялся, что это будет нелегко, но он *вынул* её из дерева так же просто, как если бы ничто не держало её – глянул на небо, и бросился на восток. Мы побежали за ним.

Не помню, сколько мы бежали. Вайранна говорила, что шагов будет меньше ста, но мне казалось, что мы бежали чуть ли не милю – так билось моё сердце, когда наконец мы, тяжело переводя дыхание, остановились перед удивительно ровным холмиком, на вершине которого стоял заросший мхом каменный дольмен. Дольмен находился ровно в середине лужайки, и казалось, что сам лес не решается поселить своих детей ближе к нему. Топоток крысиных лап стих, сколько я ни вслушивался – хотя добрую неделю после я просыпался по ночам, разбуженный им. Вайранна пришла в себя и попросила Айдреда отпустить её; когда эйр поставил йивангу на землю, её ноги подкосились, и мы развернули для неё один из спальников.

- Простите, – бормотала она, – Я, кажется, совсем устала...

- Не бери в голову, – ответил Айдред, подкладывая ей под голову свёрнутое одеяло, – Ты сегодня сделала огромное дело, видит Пророк.

- Не знаю, как скоро я смогу идти...

- На счастье, Господь Единый дал тебе совсем крошечное тельце. Нужно будет – я тебя понесу, и даже не запыхаюсь.

Вайранна устало улыбнулась. Её тёмная кожа казалась серой.

Обсудив ситуацию, решили разбить лагерь прямо здесь, на границе леса и необычной лужайки. Айдред занялся костром, я сходил за водой к ближайшему ручью, а Сомбрина готовила – лишь ей удавалось сделать походную кашу не только питательной, но и действительно вкусной. Вайранна задремала, чему мы все были только рады.

После еды Айдред вспомнил о своём слуге и вызвал Браннигана. Фэйери явился через полчаса, уставший, но довольный:

- Хозяин, – сообщил он, гордо подбоченясь, – Сообщаю вам, что ваш верный Бранниган нашёл могилу крысиного короля, и она совсем близко отсюда!

- Ты опоздал, мы уже побывали там.

Бранниган был крайне разочарован.

- Не переживай, малыш, у меня для тебя другое задание есть. Смотри-ка...

- Сжальтесь, мастер! И вчера, и сегодня я до треска в руках летал по округе в поисках треклятой могилы. Ночью Бранниган стоял на страже, и долго! Силы мои на исходе.

- А толку от твоих полётов было? Сами нашли, без твоей помощи.

Айдред преувеличивал: Бранниган помог нам сэкономить массу времени и сил, периодически прилетая и сообщая, что в очередном направлении искать бесполезно.

- Айд, наш друг и правда устал, – сказал я.

- Ох, ну и нытик же достался мне в слуги, – проворчал эйр, – ещё и друга моего на свою сторону сманил... Ладно, будет тебе сегодня особое угощение. Но после этого – сразу же новое поручение!

- Бранниган довольно закивал.

Эйр глубоко вздохнул, пробурчал что-то невнятное, закатал левый рукав, вынул кинжал и кольнул себя в запястье. Сразу же побежал ручеёк крови, и кошачьи зрачки фэйери стали такими широкими, что захватили глаза целиком.

- Дай-ка мне своей Крепкой Фляги, – попросил Айдред. Я молча кинул ему флягу с доброй настойкой из общины Бобра.

- Айдред щедро плеснул в свою миску, в которой ещё оставалось немного каши, потом сцедил туда крови и подвинул её в сторону фэйери:

- Держи, нытик. Заслужил.

Дух набросился на лакомство, а я перевязал небольшую рану своего друга. Когда миска засияла чистотой, а довольный фэйери сыто рыгнул, Айдред приказал ему:

- Давай свои глаза.

- Ох, – вновь запричитал маленький дух, – Хозяин, опять? Вы же знаете, как Браннигану противно это...

- Давай-давай, ненадолго.

- Может, хозяина порадует, если Бранниган слетает и изучит что-то для него? – без особой надежды спросил дух.

- Нет, это я хочу увидеть сам.

- Хозяин, но на что здесь смотреть вам? Всё как обычно. А если вам нужен тот дольмен – он так воняет нежитью, что вы не сможете ничего толком разглядеть!

Эйр был непреклонен, и я поспешно отвернулся – увидеть обмен во всех подробностях можно было только краем глаза, но я никак не хотел рисковать. Через несколько минут случился обратный обмен – и Айдред был вынужден признать, что малютка фэйери оказался прав. Эйр смог безошибочно определить следы влияния нежити, но они были настолько яркими, что разобрать какие-либо детали, оставаясь снаружи дольмена, было решительно невозможно. Фэйери после ещё долго потирал свои глаза и тихо ворчал себе под нос.

- Что ж, видит Пророк, ничего не поделаешь, – почесав голову, объявил Айдред, – придётся идти туда.

- Тебя разве не пугает сама мысль об осквернении могилы? – спросила Сомбрина, – Это не противоречит словам твоего любимого Пророка?

- Нет, – неожиданно просто ответил эйр, – Этот курган возвели язычники, добрые эутайнисты хоронят совсем по-другому.

- Кто-то должен будет остаться тут и смотреть за лагерем и Вайранной, – подёрнув плечами, молвила Сомбрина, – Предлагаю себя.

- Ну что, Лу? – хлопнул меня по плечу Айдред, – Пойдём с тобой вдвоём, как в старые добрые?

От дольмена веяло холодом и ужасом. Я знал, что меня там не ждёт ничего хорошего – но я *помнил* водоворот потоков судьбы, и, скрепя сердце, пожал руку Айдреду. Убедившись, что я не забыл молот, щит, лампу, еду для короткого перекуса, верёвку Шороха и две фляги, с водой и с настойкой, я пошёл следом за своим другом.

Когда мы поднялись на курган и оказались перед чёрным провалом входа, Айдред пробормотал короткую молитву, а я поразился тому, что лес вокруг нас словно замер. Откуда-то снизу, из дольмена, на нас подул холодный ветер, и мне показалось, что этот ветер пах тухлой водой.

- Готов, Лу?

- На такое приключение – только с тобой.

Айдред широко улыбнулся и шагнул вперёд. Тьма поглотила его моментально, и, собрав волю в кулак, я шагнул за ним.

Глава 30. Внутри кургана.

Айдред зажёг свою лампу, а потом и мою. Мы настроили железные щитки ламп так, чтобы свет падал широкими лучами. Вокруг нас были стены из грубого, необработанного камня, покрытые мхом и паутиной. Вперёд и вниз вела лестница, и ступени на ней были такими, словно их делали трауммцы: каждый шаг напоминал скорее прыжок вниз, и я сразу же с горечью прикинул, насколько трудно будет подниматься назад.

Мне стало беспокойно, и я предложил другу обвязаться верёвкой – на всякий случай. Айдред посмеялся было над моей идеей, но, поняв, что я говорю совершенно серьёзно, вздохнул и позволил обвязать себя. Я вынул молот, чтобы, если случится несчастье, использовать его острый длинный клюв как кирку. Дорога вниз пошла чуть медленнее – трудно спешить, когда ты связан за пояс одной верёвкой с товарищем. Ступени стали ещё выше, и мы начали немного уставать от этих парных прыжков вниз.

Какая удача, что я настоял тогда на своём! За очередным поворотом лестницы Айдред привычно прыгнул – но сразу же я услышал его крик и ощутил, как верёвка начинает тянуть меня вниз с огромной силой. Инстинкты кричали мне бросить всё, что я держал в руках, и хвататься за камень, но сознание оказалось выше власти их убийственных советов, и я, схватив молот обеими руками, со всей силы всадил его клюв в стену. Мы остановились. Я не видел Айдреда, но понимал, что он висит в воздухе где-то за углом. Руки сразу задрожали от напряжения, но мой друг не терял времени попусту: ему удалось уцепиться за что-то, и через секунды, казавшиеся вечными, он вскарабкался на твёрдую поверхность. Я не сразу смог разжать руки, а вынуть молот из камня и вовсе не сумел – Айдред сделал это, взобравшись ко мне.

Несколько минут мы приходили в себя, сидя на той самой коварной плите, наклонной и гладкой, которая чуть не погубила нас обоих. С неё открывался бы, должно быть, впечатляющий вид, не будь вокруг полная темнота: по левую руку от нас лестница продолжала спускаться вдоль стены, но коридор закончился, и лучи наших фонарей не могли нащупать ни других стен, ни потолка. До пола, кажется, было не меньше трёх дюжин футов. Мы сделали по несколько глотков из Крепкой Фляги, смахивая с себя обрывки паутины, которая покрывала здешние каменные стены.

Хорошо это ты придумал с верёвкой, – сказал тогда Айд. Его голос отозвался гулким и пугающим эхом.

Когда мы добрались до пола титанической подземной залы, в которой, кажется, могла бы разместиться дюжина фортов наёмников, если не весь город Таннор, мы чувствовали большую усталость. Нервное напряжение от ощущения едва миновавшей нас страшной смерти оказалось сокрушительным для наших сил, и мы устроили короткий привал. Есть совершенно не хотелось, однако мы всё же смогли втиснуть в себя по куску хлеба, запив водой. Странное дело, но после этого простого ритуала на меня накатило такое спокойствие и расслабление, что я откинулся назад, уперевшись спиной в каменную стену, и закрыл глаза.

***

Когда я открыл их снова, меня мучила жажда, и я с ужасом понял, что заснул – здесь, в подземелье нежити. Огонь моей лампы плясал свой последний яркий танец: почти всё масло уже прогорело, лишь несколько капель оставались на донышке. Фляги, верёвка, оружие – всё было при мне.

Не было только Айдреда.

Я схватил лампу и бросился на поиски.

- Айдред! Айдред! Айдред! – кричал я.

- Дред... дред... дред... – отвечало глухое могильное эхо.

Лампа погасла. Я попытался нащупать стену, найти лестницу – но не смог даже за шесть сотен ударов сердца.

Я был в темноте, один, и я не знал пути назад.

Не стану описывать тебе подробно то состояние, в котором я оказался тогда, читатель – думаю, ты представляешь это не хуже меня.

Я брёл вдоль стены. Она немного закруглялась, и вот каким образом я убедился в этом: я упёр стопу в стену, положил перед ней молот и понял, что не могу разместить его вполне прямо. Это дало мне некоторую надежду: да, я понятия не имел, куда подевался мой друг, но по крайней мере теперь был уверен, что со временем набреду на лестницу. Неважно, шёл я к ней или удалялся от неё, вглубь подземных чертогов – если держаться стены и не выходить из залы, однажды я найду путь наверх.

Взвесив скромные возможности, что открывались передо мной, я с печалью осознал, что это и есть мой лучший шанс: выбраться на поверхность, позвать на помощь Сомбрину, Вайранну и Браннигана, взять все припасы и пойти вниз, искать Айдреда. Один, без возможности увидеть хоть что-либо, я не мог надеяться найти его.

Чтобы не рехнуться от страха, я стал считать свои шаги. Помнится, счёт перешёл за тысячу, когда я услышал тихое “Лу!”. Я остановился как вкопанный и весь обратился в слух. Не почудилось ли мне?

“Лу” – откуда-то справа? Я положил конец верёвки на пол и пошёл в сторону звука. “Лу!” – чуть громче. Неужели? Неужели он здесь, я скоро буду не один в этой могиле?!

- Айдред! – крикнул я изо всех сил, – Айдред! Я здесь! Я знаю выход! Иди сюда!

- Нет, – ответила мне глухая темнота, – это ты иди ко мне.

То не был голос Айдреда.

- Выход – это я, – проговорила темнота, а затем, из-за стены справа, выплыло нечто.

Вокруг стояла такая кромешная тьма, что я не видел даже своих рук – но это существо я видел; значит, то был дух, нежить, хранящая курган.

Оно было вдвое выше меня. Каждая из четырёх рук стража оканчивалась острой косой, и я мог только молиться, чтобы прикосновение их бритвенно-острых лезвий не несло тёмное проклятие. Три лица, три маски из латуни, смотрели на меня пустыми прорезями. Ни ног, ни нижней части живота у стража не было - его корпус возвышался на восьми мохнатых паучьих лапах. Страж двигался быстро, непредсказуемо, и был удивительно гибок. Я обрушил на него Рассекающий диск – но чары не сделали почти ничего, кажется, я только срезал одну из рук с косой; страж прыгнул ко мне, и я, *ускорив* себя, побежал.

Возможно, будь мы на поверхности, или хотя бы будь у меня лампа, я бы смог убежать – по крайней мере я знал бы, куда бежать. Здесь же я не видел ничего. Помню, как резкая боль пронзила мою правую ногу, и я понял, что больше не могу бежать. Что-то тёплое текло по ноге, каждое её движение отзывалось острой болью. Сердце было готово разорваться от ужаса, и тогда снова случилось Переключение.

Боли я больше не ощущал, страх тоже ушёл. Я развернулся к стражу, выхватив щит и молот. Даже тот второй я, что приходит на смену обычному во время Переключения, не думал, что сможет победить. Но он твёрдо понимал, что убежать от стража кургана невозможно, а бой давал шанс выжить, хоть и призрачный.

Новички думают, будто страшнее всего в бою – получить рану в руку: дескать, тогда рука станет бесполезной. Это не так. Рана в руку – едва ли не лучшее изо всех возможных ранений, даже если это была ваша ведущая рука и вы совсем скверно владеете другой. Сломанные рёбра не только вызывают безумную боль при каждом движении – они могут и вовсе убить вас на месте, если перелом был серьёзным, а вы двинулись слишком резко и неудачно. Любое ранение шеи рискует стать смертельным, пусть не прямо сейчас – ведь перебитая трахея не даст дышать, а рассечённые артерии извергают водопад крови, и вы упадёте без сил за доли минуты. Каждый удар в голову может заставить вас потерять сознание, а это смертельный приговор в жестокой битве. Ранения ног лучше перечисленных выше, но намного страшнее ранений рук: они не только делают побег невозможным (а поверьте мне, во многих ситуациях побег – лучший друг даже самых храбрых и могучих воинов), но и мешают как нападать, так и защищаться, ведь каждый стоящий усилий удар сопряжён с движением ног, и каждая защитная позиция тоже опирается на ноги.

Похоже, моя рана была не настолько серьёзной, чтобы я совсем потерял возможность защищаться и даже контратаковать. Я бился со стражем как мог, но наши силы были слишком неравны, а подготовленные мной заклинания не смогли дать мне достаточного преимущества. Не знал я и заклинаний, которые помогли бы мне выжить, прими на я себя всю их Расплату без ритуала. Я продолжал бороться, но мой разум постепенно смирялся с осознанием неизбежного конца.

Очередной удар молниеносной косы рассёк мой щит, превратив надёжного друга в два бесполезных и тяжёлых куска дерева. Кое-как я смог сбросить его; даже сумел уклониться от второй косы и встретить третью стальной рукоятью молота, но я понимал, что секунды моей жизни истекают.

Тогда я увидел это.

Яркое сияние возникло прямо за спиной стража – такое яркое, что, забыв о любой защите, я вынужден был закрыть глаза рукой.

- Дейсиг яран! – кричал знакомый голос.

Я знал эти слова: это был фамильный боевой клич дома Блаи. “Пробудись, железо!”, крикнул Айдред, и я услышал звон стали о сталь до того, как смог осторожно разомкнуть веки и увидеть наконец потерянного друга, покрывшего себя пламенным коконом.

Айдред бился как лев – впрочем, он предпочёл бы сравнение с лисом. Он финтил, отпрыгивал в притворном отступлении и моментально обращал его в атаку, если страж допускал хоть малейшую ошибку. То и дело он прикрикивал на стража древним Словом, повелевающим духу замереть, и использовал мгновения замешательства противника как только мог. Он совершенно не боялся боя с духом, даже с таким могущественным, как страж кургана – это была его стихия.

Но каким храбрым и умелым ни был бы мой друг, он был человеком. Я видел, как он начинает уставать. Конечно, в отличие от меня, ему удавалось наносить духу ощутимый урон: он отсёк ещё одну руку и две паучьих лапы, один раз поразил корпус и даже срезал одну из масок. Но дух не знал ни страха, ни усталости. Пока что эйру удавалось ускользать и от рассекающих стонущий воздух кос, и от внезапных ударов огромных паучьих лап, и от исполненных тьмы облаков дыма, которые выдыхал страж – но со всё меньшей и меньшей ловкостью; всё реже уклонение переходило в контратаку, и всё чаще Айдред, в короткие моменты безопасности, просто останавливался и глубоко, прерывисто дышал. Пламя, которым объял себя воин Огненного Лиса, тоже начинало слабеть и танцевать, почти как пламя лампы в момент моего пробуждения.

Мне вспомнился грязный и короткий бой с Ваном. Сейчас я не мог позволить себе принять удар врага – кулак Вана сломал мне рёбра, а вот коса точно отправила бы мою душу к Перламутровым Павильонам.

Двигаться, особенно двигаться быстро, было очень сложно. Другой хозяин моего разума умел притуплять боль, но бой так разбередил свежую рану, что каждый шаг давался мне с огромным трудом; и всё же я продолжал красться.

Удача улыбнулась нам. Страж, уходя от очередного взмаха клинка Айдреда, сам наклонился ко мне. *Пожелав* самого лучше исхода и отрицая все дурные образы, что виделись мне, я подпрыгнул – боль, поднявшаяся от ноги, едва не парализовала меня – и со всей силы всадил молот туда, откуда расходились паучьи ноги духа. Подземелье содрогнулось от вопля раненого стража.

Айдред смог довести дело до конца.

Я лежал на полу, хватая ртом воздух. С правой стороны вдоль каменных ступеней в основную часть дольмена проникал радостный солнечный свет. Нога болела так, что я малодушно мечтал о том, чтобы кто-нибудь отрубил её.

- Дьяволы тебя забери, Лу, это был хороший удар! Лу? Вставай, что с тобой? Ах, дьявольщина, да ты весь истекаешь кровью. Держись, я быстро, только не вырубайся! Сожми кулаки! Нет, ещё сильнее! Чтобы костяшки белели, да, вот так - и не разжимай!

Я до боли сжал оба кулака, чтобы не терять сознание. Темнота комнаты дольмена начинала дрожать и покрываться туманом. Ногу я больше не чувствовал. Я очень, очень сильно хотел спать.

Друзья перевязали мне ногу. Они делали что-то ещё, Сомбрина сотворила странный короткий танец, и мне стало так тепло и уютно, что туман становился только гуще, я сжимал кулаки сколько мог, памятуя наказ Айдреда, но кто-то разжал мне руки, и тогда туман охватил всё, я плыл, лёжа в лодке, по длинному фьорду, вокруг возвышались северные годы, я чуял запах моря, у которого не бывал никогда в жизни, и морские чайки оплакивали мой путь...

Я очнулся ещё до заката, и сразу же, одну за другой, осушил целых две фляги с водой. Друзья окружили меня. Я попробовал встать, но они не дали мне сделать это. Айдред взвалил меня на плечи, как мешок зерна, и понёс в дольмен. На мгновение мне почудилось, будто он несёт меня туда, чтобы похоронить. Но разум приходил в порядок, и я сразу отбросил безумную мысль.

- Зачем нам туда? – спросил я.

- Айдред решил, что это необходимо, – ответила Сомбрина, шедшая рядом.

- Да, – тяжело выдохнул эйр.

- Зачем?

- Чтобы ты своими глазами увидел то, что там находится. Он считает, что ты это заслужил и будет неправильно лишать тебя этого.

- Почему не потом?

Сомбрина пожала плечами. Скоро мы были внутри дольмена – как ни странно, я не ощутил страха, когда мы оказались под его каменными сводами: наверное, моему нутру было *очевидно*, что я был не в ойкосе стража кургана, а в физическом мире.

Айдред осторожно опустил меня на каменный пол, но накрепко запретил вставать.

Все стены внутренней комнаты дольмена были покрыты каменной резьбой, удивительно напоминавшей по стилю тех гигантов с огромными руками, что поддерживали машикули в башне наёмников. Несмотря на царящий здесь полумрак, а может быть, как раз благодаря нему, работы древних художников наполняли сердце торжественным спокойствием.

Передо мной на центральной плите лежал скелет настоящего гиганта. Мёртвые руки сжимали рукоять меча, несомненно выкованного под рост своего хозяина: один только клинок был на целую голову выше Айдреда. Ни следа ржавчины не было на нём. Кости великана тоже прекрасно сохранились, хотя что-то было с ними не так, какая-то мелочь выдавала беспорядок. Верхняя часть каменной плиты была покрыта словами, которые я не мог прочитать.

“Здесь упокоен Финн Спешный, память о делах которого будет жить, покуда не сгниют корни гор. Пусть его дух и сила хранятся вечно в будущих рождениях” – торжественно проговорил Айдред.

- Так мы нашли могилу легендарного Финна? – воскликнул я. Молчание было мне ответом, и поделом.

- Присмотрись к его шее, – подсказала мне Сомбрина после короткой паузы.

Так вот что было не так с этим скелетом! На месте одного из его огромных позвонков зияла пустота.

- Я, Айдред ат Илдмер из дома Блаи, – зычно объявил мой друг, – Сим меняю свой клинок на меч святого Финна, да сохранится его искра в его потомках, и да не забудут его славу во веки веков. Я приношу клятву, что стану использовать этот меч только для тех дел, которые были бы угодны святому Финну.

- Я приношу и вторую клятву, – продолжил Айдред, – Я даю обет отречения от мирских благ, покуда не верну позвонок святого Финна в достойные руки.

С того дня и того момента, как мы вернули Ларец, он действительно спал только на голой земле или на полу, отказывался от любой еды и напитков, имевших вкус, и проводил в молитвах втрое больше времени, чем обычно.

Сразу скажу, читатель, что суровый пост Айдреда оказался недолгим.

Глава 31. Дорога к Белой Башне.

Вайранна вполне вернулась к силам на второй день отдыха, но вот моя рассечённая нога, несмотря на целебные мази, затянула наш постой рядом с курганом ещё на три дня. Я очень пожалел тогда, что не взял с собой ничего из алхимического набора: даже самая простая ступка с пестиком и набор базовых реагентов позволили бы нам с Вайранной приготовить ускоряющие исцеление зелья из местных трав, и в будущем я всегда брал их с собой, отправляясь в глушь.

Вайранна и Сомбрина, взявшая для такого дела мой запасной арбалет, пытались охотиться, но удача улыбнулась им только раз: на второй день они смогли подстрелить оленя. Его мясо стало прекрасным дополнением к нашему рациону, ненадолго сменив приевшуюся кашу с солониной. Айдред нашёл целую грибницу ранних летних сыроежек, и эти непритязательные грибы тоже весьма обрадовали нас. Вайранна как-то вернулась с огромным пучком синего папоротника - это удивительно питательное растение, хоть и встречается очень редко.

Однако куда больше нас радовала наша находка. В вечер после обретения меча Айдред настоял, чтобы мы прикончили одну Крепкую Флягу в честь великого события – сам он, разумеется, пил только воду, уважая обет. Могила легендарного Финна была найдена спустя добрую тысячу лет – да к тому же к нам попала самая настоящая легендарная реликвия. Никто из нас не разделял и десятой доли восторгов эйра по поводу обретения могилы древнего героя его клана, но все мы ощущали тот подъём, который посещает каждого, кому случается увидеть своим ограниченным человеческим разумом несомненные знаки Судьбы. Из кожи оленя эйр, при помощи Вайранны, сработал пока что грубые ножны для своего нового меча, и его исполненные по-детски непосредственного восторга мечты о том, какими роскошными станут новые ножны, которые он закажет в форте, тоже очень сильно подбодряли нас. Я даже почти перестал бояться, что мы опоздаем, и заказчик Трёхглазого Вора откроет ларец.

Погода тем временем изменилась крайне причудливым образом. Обычно на севере работает вот какое правило. Если зимой светит солнце – быть морозу. Если зимой густые облака – будет много снега, но станет теплее. Если летом светит солнце – быть жаре. Если летом густые облака – быть и дождю, и холоду. Сейчас же, в середине первого месяца лета, внезапно стало работать зимнее правило, и солнечные дни парадоксальным образом становились холоднее дождливых – разумеется, если только ты не стоял прямо на солнце. Костёр в лагере мы стали поддерживать не только ночью, но и днём, а все Поручения Браннигану шли на задачи по мытью и сушке одежды, ведь по ночам мы теперь спали, не раздеваясь. Не пошедшие на ножны остатки шкуры оленя, кстати, стали для нас одеялом, и Вайранна постоянно заворачивалась в него у костра.

Пользуясь вынужденной передышкой, я подготовил новый ритуал. Окрестности веяли опасностью, и я предпочёл сменить Эфирный Поток Разума, который ранее надеялся использовать в Белой Башне, на Гептагональное Оптическое Замедление. Я не очень любил это заклинание, потому что ритуал никогда не мог полностью избавить меня от Расплаты за него, но однажды в городе Таннор именно оно спасло жизнь нам с Айдредом: чары, заставляющие жертв видеть всё вокруг с небольшим опозданием, позволили нам выбраться из поистине неблагоприятной ситуации. Для совершения этого ритуала мне пришлось лично повалить здоровенную ель, а потом спилить все её ветви – при этом я не мог позволить себе никакого отдыха, покуда дело не будет завершено. Вероятно, если бы не этот ритуал, моя рана зажила бы быстрее.

Странным образом изменилась Сомбрина. Вот как я это заметил. На привале в глуши не так много способов развеять скуку, когда нет дел или закончились силы, но время сна ещё не пришло. Каждый старается помочь другим развеять скуку, как может. Я в этом смысле попутчик скверный, так как могу предложить разве что истории; но истории есть у всех, и в долгой дороге успевают прискучить. Вайранна иногда радовала нас поделками: она умеет быстро вырезать из дерева забавную фигурку, или собрать из всякого, что попадётся под руку, интересное украшение для лагеря. Айдред умеет петь. Сомбрина обладала куда более ценным и редким умением: она могла поддерживать разговор ни о чём так, что он становился увлекательным, к тому же очень хорошо умела говорить комплименты. На следующий же вечер после того, как мы нашли меч святого Финна, я ощутил, что чего-то не хватает в нашей обычной атмосфере – и не сразу понял, что дело в непривычной молчаливости Сомбрины.

С того дня Сомбрина стала очень много времени молчать, и даже мне было видно, что она напряжённо думает.

Наконец мышцы на моей ноге срослись достаточно, чтобы рана не начинала расходиться при спокойной ходьбе, и мы медленно двинулись на запад, к башне мейстера Аэрона. По моим прикидкам, нам предстояло идти от трёх до пяти дней – смотря по тому, пойдут ли дожди, и как будет себя чувствовать нога.

Дожди случились, а нога заживала средне – не плохо, не хорошо. Хуже того было то, что к концу первого дня пути Вайранна начала слышать странные запахи. Мы насторожились, и не зря: в середине второго дня она уточнила, что это смешанные запахи очень странных людей и диких зверей, чужих для этих краёв. Бранниган теперь постоянно летал вокруг нас, следя за приближением возможной угрозы, и очень скоро наша одежда начала по-настоящему вонять.

Почти весь второй день ушёл на переправу через истоки Дирны. Не будь дождя, мы могли бы справиться куда быстрее, но потоки воды с неба и редкие, но яростные порывы ветра очень сильно затруднили задачу. Переплывать быстротечную речку, неся с собой вещи, да ещё и по похолодевшей до весеннего уровня воде, было слишком опасно. После нескольких неудачных попыток перебраться нам пришлось построить плот. Разумеется, речка сильно снесла нас на юг, но ночь мы встретили уже на другом берегу, и карты местности больше не предвещали серьёзных препятствий.

Зато запасы еды начинали тревожить: передав Капустника с большей частью вещей Октавию, мы думали, что закончим поиск меча за два дня, и взяли провизию дней на пять. Конечно, удачная охота хорошо помогла нам, но охотницы поймали оленя, а не лося. Некоторое время мы раздумывали, заняться ли охотой, но вместо этого решили ускориться.

Кроме того, меня начали по-настоящему донимать дурные предчувствия. После того, как мы пересекли реку, я не снимал кольчуги и шлема, и настоял на том, чтобы Айдред нёс свой новый меч обнажённым, на плече: конечно, так было менее удобно, да и ржавчина становилась проблемой, но зато в критической ситуации не пришлось бы тратить драгоценные моменты на снятие меча со спины и извлечение длиннющего клинка из ножен.

***

Третий день выдался богатым на события.

Через несколько часов после завтрака развиднелось, мерзкий дождь наконец закончился. Айдред, а следом и мы, запели походную песню. Наша радость продолжалась недолго: весьма вскоре Вайранна прервала пение и указала вперёд.

Я взглянул и сразу отвернулся. У звериной тропы, по которой мы шли, лежал гниющий труп огромного оленя. Это редкое зрелище для леса. Быстро находятся голодные: хищники объедают свежую плоть, затем за остатки принимаются трупоеды. Этот олень будто бы начал гнить сразу, как упал замертво. Над ним роились мухи, а в его плоти копошились личинки и черви – я не боюсь ни пауков, ни змей, но вид червей, особенно трупоедов, вызывает у меня неодолимое отвращение. Мы прошли мимо жуткого трупа в молчании, а меня к тому же обуял страх. С того момента, как мой взгляд упал на оленя, я не мог избавиться от ощущения, будто за мной пристально наблюдают.

За час или два до обеденного привала мы вышли из густого леса и оказались на широкой солнечной поляне. Коротко переговорив, решили разбить лагерь здесь же и отобедать пусть и чуть пораньше, но зато в привольном, приятном и тёплом месте. Как только мы принялись за подготовку сидений, костра и еды, откуда-то сзади раздался неровный стук копыт: это не были лошадиные копыта, и каждый их шаг был гулким. Обернувшись на звук, мы застыли в немом ужасе.

К нам приближался мёртвый олень. Его пустые глазницы, заполненные личинками мух, смотрели прямо на нас. Шкура кусками обвисла с гниющего корпуса, и местами вместо волос извивались в весёлых солнечных лучах колонии белых трупных червей. Маленькие куски плоти падали на землю при каждом шаге этого омерзительного монстра, проглядывали голые кости. Остатки кишок волочились по земле, как шлейф. Он двигался совсем не так, как ходят животные, в его шагах не было ни грации, ни силы – он дёргался, словно марионетка в неумелых руках.

- Где ларец? – простонал олень нечеловеческим голосом, и от этих звуков с испуганными криками разлетелись окрестные птицы, – Где ларец? – снова спросил он, и я чувствовал, как конечности перестают слушаться меня.

Я видел, что Вайранна упала на землю и сжалась, прикрывая голову руками. Она что-то кричала, но я не мог разобрать ни слова. Сомбрина упала на колени и – неужели Сомбрина стала молиться? Я старался не смотреть на оленя, но глаза отказывались исполнять волю разума, и меня вырвало от омерзения.

Олень неумолимо приближался.

Вперёд выступил Айдред. Я видел, как дрожат его колени, но храбрый сын Огненного Лиса не собирался отступать. Когда олень, подпрыгивая и дрожа всем своим гнилым корпусом, подобрался ближе, Айдред воззвал к Эутайну и ударил чудовище мечом.

Голова оленя покатилась по земле, а следом рухнуло и всё его тело, покрытое личинками и червями. Мухи продолжали роиться над трупом, наконец обретшим покой.

Мы сразу же собрали вещи и как можно быстрее двинулись вперёд. Обед в тот день мы устроили намного позже обычного.

Через час после обеда Бранниган возник перед Айдредом. Было видно, что фэйери побывал в заварушке: правая рука висела плетью, а одежда и кожа были местами разорваны. В его глазах плясал безумный огонёк:

- Хозяин! – заорал он, едва появившись, – Они близко!

- Кто? – спросил Айдред.

- Люди, с ними колдун, несущий в себе сердце зверя. Он чуть не достал меня.

- Когда они будут здесь?

- Очень скоро, хозяин, – ответил Бранниган, – они почти здесь.

Я оценил тактическую обстановку. Мы шли вдоль ручья, бегущего в небольшом овраге; по обе стороны от нас возвышался лес, хвойный слева и лиственный, с густым подлеском, справа.

- Откуда они, кузен? – спросил я фэйери.

Бранниган махнул здоровой рукой в сторону хвойного леса.

- Скорее, – приказал я, направляясь в обрамлявшие лиственный лес кусты. Они могли дать нам тактическое преимущество, и я не собирался упускать его.

Вайранна, как обычно, быстро вскарабкалась на дерево и устроилась там с арбалетом. Сомбрина тоже держала арбалет, но и сабля у неё была наготове; втроём мы спрятались в кустах. На беду, запасной щит, металлический баклер, который купил ещё в первый день в городе Таннор, я оставил с остальными вещами у Капустника. Однако запасное копьё было при мне, и я приготовился метнуть его во врагов. Кроме того, я сорвал плащ и обмотал вокруг руки: паршивая замена щита, но всё же лучше, чем ничего. Браннигану досталась незавидная роль приманки: он должен быть стоять рядом с ручьём, поближе к нам, и прыгнуть в перстень Айдреда, как только противники начнут спускаться в овраг.

Я видел тех, кого принято называть северными кочевниками, раньше в Аурмарке. На взгляд они мало отличались от нас, только не имели Наследных Даров и были воспитаны в других традициях. Но те, кого я видел в Аурмарке, приехали туда, чтобы начать новую жизнь в нашем просвещённом Поднебесном Королевстве, они стремились повторять наши пути. Впервые в жизни я увидел кочевников, следующих своим обычаям.

Их было семеро. Они были одеты в сложные комбинезоны, сделанные из шкур зверей так, что мех уходил внутрь. Однако те, кто шили эти комбинезоны, обладали развитым чувством красоты: комбинезоны были приталены, подчёркивая мужественные фигуры воинов, и богато украшены теми средствами, до которых могли добраться мастера: вышивкой из ярко выкрашенных нитей, шлифованными костями маленьких животных и даже металлическими талисманами. Некоторые воины были облачены в грубые железные кольчуги и бронзовые шлемы, другие – в доспехи и шлемы из кожи и костей. В качестве оружия они предпочитали копья, топоры и деревянные щиты, обитые кожей. Каждый нёс при себе несколько дротиков в колчане за спиной.

Их предводитель был абсолютно наг, если только не считать обилия татуировок и ритуальных красок, украшавших его тело. В каждой руке он сжимал по короткому мечу, судя по виду, имперской или аурмаркской работы.

Они бросились на Браннигана с потрясающе красивым и одновременно страшным боевым кличем; их наречия похожи на фрейю, и мне показалось, что, готовясь дарить и встречать смерть, они взывают к некоей “священной тени”.

Один сразу же упал, сражённый болтом в голову; второй болт летел прямо в обнажённого вожака, но, видно, чары защищали его, ведь болт отклонился и ушёл вверх. Бранниган рванул к Айдреду. Я выпрямился и метнул копьё, задев одного из наступавших. По плану Айдред должен был ждать, покуда противники не начнут подниматься по нашей стороне оврага, но его кровь вскипела, и эйр кинулся вперёд куда раньше намеченного срока, громогласно крича “Дейсиг яран!”, и встретил их на ровной земле, теряя преимущество. Нам с Сомбриной не оставалось ничего иного, как отправиться за ним: походная бригантина Айдреда и его превосходный меч были на голову лучше вооружения кочевников, но в полном окружении он не протянул бы и минуты.

Увидев наконец настоящих врагов, вожак кочевников издал дикий вопль – и в мгновение ока на месте обнажённого татуированного воина оказался медведь, а его клинки обратились в необычайно длинные и острые стальные когти. Этот зверь был намного крупнее самого большого из тех медведей, которых мне доводилось видеть раньше, и двигался не с медвежьей неуклюжестью, а с грацией опытного фехтовальщика.

Увидев нас, кочевники остановились на мгновение, чтобы метнуть дротики, и сразу же продолжили бег. Это был страшный бросок, ведь ни у кого из нас не было щита, а добрый дротик, брошенный верной рукой, на таком коротком расстоянии мог прошить кольчугу насквозь. Мы с Сомбриной сразу упали наземь, молясь, чтобы снаряды миновали нас. Айдред, хоть и оставил свои надёжные для таких случаев латы в поклаже Капустника, не остановился, только стал раскручивать меч перед собой, словно надеясь сбить дротики. Опытный мастер, к числу которых Айдред несомненно принадлежал даже в те дни, может на потеху публике сбить не то что дротик, а даже стрелу или арбалетный болт – но только с приличного расстояния, в заранее оговоренных условиях, и без любых внешних угроз и помех. Делать такой трюк в настоящем бою, когда ни ты, ни стрелок не могут позволить себе стоять на месте, когда угроз слишком много, чтобы иметь роскошь сосредоточиться только на одной – такое могут только совершенно исключительные бойцы. Впрочем, возможно, эйру тогда удалось отразить снаряд: я не видел этого своими глазами, но слышал громкий треск, а Айдред потом божился, что сбил дротик на лету.

На нашу великую удачу, дротики не задели всерьёз никого из нас: только один врезался в землю прямо рядом с моим правым боком, оставив солидный синяк, и ещё три припечатали плащ Сомбрины к земле так, что ей пришлось спешно срывать застёжку на шее, чтобы подняться вовремя. Эйр вырвался вперёд, и кочевники начали окружать его. Мы с Сомбриной попытались подойти со спины к двум крайним противникам.

Мои ноги запутались в высокой траве, я чуть не споткнулся об корень, и тот, к кому я старался подкрасться, заметил меня. Я обрушил на него Рассекающий Диск, и сразу же отвернулся – не хотел снова видеть распадающегося на куски человека. Это чуть было не погубило меня. В своей гордыне сына цивилизации я не ожидал, что у рядового воина дикарей будет защита от чар. Не знаю, что подвело воина северных лесов: то ли обычаи обязали его крикнуть, вызывая меня на бой или призывая священные силы себе в помощь, то ли его нрав был сродни нраву Айдреда – так или иначе, он крикнул перед атакой. Я сразу же прыгнул в сторону, и мимо меня просвистел топор.

Я обернулся. Обезоруженный и жестоко израненный чарами, кочевник лежал, истекая кровью – но не сводил с меня не моргающий ненавидящий взгляд. Руки больше не слушали его, и он не мог дотянуться до дротиков. Понимал ли он, что находится при смерти? В бою тело иногда удивительным образом теряет чувствительность. Никогда не забуду этот взгляд – он смотрел мне прямо в глаза, когда я опускал молот на его голову. Стоило ли мне забирать ту жизнь? Тогда, в пылу боя, я не сомневался – но только тогда. Много ночей я думал о том, что сталось бы, будь во мне достаточно милосердия, и не мог сдержать слёз, если видел добрые исходы.

Но поток боя захлестнул меня, было не до раздумий: я огляделся и увидел, что Сомбрина сразила одного противника со спины и сошлась в бою с другим. Где кочевник брал яростью и чистой физической силой, там Сомбрина отвечала ловкостью, хитростью и подвижностью сабли. Дела Айдреда выглядели более скверно: один из его врагов отступил с рассечённым щитом, но кто-то смог ранить его в спину, и металлические части бригантины постепенно окрашивались в алый, сливаясь с гамбезоном клановых цветов. Медведь и двое кочевников плясали вокруг него, то бросаясь вперёд, то отступая, и эйр перешёл от наступления к обороне, раскручивая меч так, чтобы охватить всё пространство вокруг, не давая врагу возможности ударить. Схватка была такой плотной, что даже Вайранна не решалась стрелять: одно случайное попадание в Айдреда предрешило бы судьбы всех нас. Было ясно, что эйр выстоит недолго: лёгкая ошибка во вращении клинка, или особенно удачная догадка от кочевника – может быть, кто-то из них решит отступить и метнуть дротик, или ринуться вперёд и принять щитом меч на очередном излёте момента движения – всё могло обернуть бой совсем не в нашу пользу.

Скрепя сердце и мысленно воззвав к Тетраграмматону, я *воплотил* Гептагональное Оптическое Замедление.

То, что мы видим вокруг нас, мы привыкли считать непосредственной реальностью. Шесть чувств дают нам непосредственное осознание реальности, служат первичной формой познания, предшествующей работе разума, хоть это верно и не в полной мере, и на деле обладающий разумом никогда не может воспринять реальность только ощущениями, освобождёнными от привычных его мыслям дорожек достраивания мира: так, в сумерках в одной и той же фигуре охотник узрит волка, спиритист – гоблина, а скульптор – статую. Так происходит потому, что наш разум привык быть другом и союзником ощущений, и, даже получив единый набор ощущений – расплывчатый, не дающий абсолютно несомненных подсказок – разум каждого из нас побежит по наиболее привычной ему дороге, и донесёт по ней до дворца сознания ту весть, которую сочтёт верной своей привычке. И, поскольку скульптор чаще видит статуи, а охотник – волков, скорее всего разум будет прав.

Но как быстро глаз получает те ощущения, что позволяют ему сообщить разуму о своей находке? Как быстро разум отправляет своего гонца во дворец сознания? Что, если мы поставим под сомнение эти скорости, которые привыкли считать константой, равной мельчайшим долям мгновения, и увеличим её хотя бы вдвое? Или уменьшим?

Как и всегда, пространство вокруг меня пустилось в дикий пляс. Я с трудом понимал, где здесь трава, земля, небо, ветви и листья – но хорошо видел людей и духов вокруг. Я видел даже Вайранну, спрыгнувшую в некий хаотичный Низ и бегущую к нам, хотя стоял к ней спиной и не оборачивался. Я видел Браннигана, ставшего совсем крошечным - вытянув ноги, словно к камину, фейэри что-то читал, сидя в своём маленьком ойкосе в перстне Айдреда.

Я постарался исключить своих друзей из действия заклинания, и они двигались как обычно – а вот наши противники стали поистине странными в своих движениях. Они не были ни медленными, ни неловкими – но они *опаздывали*. Удары противника Сомбрины стали приходиться по тем сплетениям пространства, где её уже не было. Воины, бившиеся с Айдредом, потеряли темп, уходили от тех скольжений кружащегося клинка, которые *уже случились*, и наступали там, где наступление не имело никакого смысла. Я знал, что чары закончатся очень скоро, раз рядом бежит ручей и ветер так упорен, и со всех сил закричал:

- Бейте сильнее!

Сомбрина пребывала в очевидном замешательстве, но Айдред был уже знаком с этим заклинанием. Пока полукровка, согласно здравым инстинктам фехтовальщика, держала оборону, изучая резкое изменение поведения врага, эйр не терял времени. Он сделал серию нелогичных па, которые должны были запутать запаздывающих за его зрительным образом врагов, и подошёл поближе к оборотню. Выбрав хорошую позицию на твёрдой земле, он как следует размахнулся и обрушил меч святого Финна на шею зверя. Все мы ожидали, что рана будет страшной – любой серьёзный удар в шею чрезвычайно опасен. Но никто не ожидал того, что произошло.

Голова медведя отлетела и упала на землю, отсечённая так ровно, словно была просто куском бескостного мяса, разрубленного острым поварским топориком.

Уцелевшие кочевники спешно сбежали, бросая оружие. Я всё ещё пытался найти хоть какую-то надёжную зримую точку опоры в скачущем вокруг мире: хвала Небесам, заклинание разрушало только моё зрение, но не другие чувства. Сомбрина, добрая душа, принесла мне воды и помогла взяться за Крепкую Флягу. Вайранна перевязывала Айдреда, который, не отрываясь, с восторгом смотрел на свой новый меч – странное дело, меч не плясал в моих глазах даже сейчас, когда не был в руках человека.

- Я назову тебя Клойган, Головоруб, – сказал он тогда.

Никто не стал спорить с этим.

***

Рана Айдреда оказалась кровавой, но неглубокой: удар топора, пришедшийся аккурат между пластин, рассёк его кольчугу, гамбезон, кожу и верхний слой мышц, не нанеся серьёзных повреждений. Тем не менее, нести содержимое его рюкзака теперь предстояло нам – в основном мне с Сомбриной, ведь миниатюрная Вайранна не могла сильно облегчить такую ношу.

Айдред безумно не хотел расставаться со своим трофеем, головой медведя-оборотня, но мы уговорили его довольствоваться ушами, зубами и глазами чудовища. Вайранна сорвала с комбинезонов убитых все металлические амулеты, которые ей приглянулись, и нашила потом на свои одежды. Пока мы стаскивали вместе тела и готовили погребальный костёр - ни в коем случае нельзя дозволять диким зверям отведать человеческой плоти, это правило чтят все - Сомбрина разложила свои гадательные карты. Когда потом Вайранна спросила её о результатах гадания, полукровка быстро сказала, что грядущие дни обещают стать непростыми, но удачными - но я много раз видел мейстера Мервиса за гаданиями, и знал, что она солгала. Сомбрина крепко задумалась над тем, что сказали ей карты, но не считала возможным поделиться этим откровением с нами: значит, карты ответили ей не на тот вопрос, который она задала им, а на тот, что снедал её сердце.

Многое случилось с нами тогда. Нам было о чём потолковать в те два дня, что отделяли нас от Белой Башни.

Начну, читатель, с короткого рассказа о северных кочевниках. Родился ли ты в Поднебесном Королевстве или в Империи, ты, скорее всего, знаешь лишь малую часть более широкой картины.

Мы, аурмаркцы, привыкли почитать кочевников как этаких чудаковатых диких кузенов. Нас связывает общая история, нас не всегда различишь на взгляд, даже наши языки похожи. Они неграмотны и не умеют общаться с духами так, как мы, и уж точно куда сложнее им даются оккультные искусства. Но мы знаем их в их лучших проявлениях: как сильных, смелых и выносливых людей, умеющих выживать там, где более изнеженные обречены на быструю смерть. Мы любим слушать по вечерам у камина легенды о деяниях героев, рождённых в холодных северных лесах, в бесконечных белых пустошах тундры или ещё дальше – в тех краях, где, говорят, даже солёное море покрывается льдом, а солнце так слабо, что лишь летом позволяет земле освободиться от снежных одеяний.

Теперь вспомни, читатель, любил ты слушать или читать легенды о великих воинах, которые отправлялись в странствия, когда их оголодавшее от несчастливых лет племя объявляло Празднество Жизни и посылало всех молодых неженатых мужчин на поиски приключений. Может быть, тебе вспомнятся истории о благородном Артуре и его соратниках, что всегда садились в Круг на общий совет, так, чтобы никто из них не был выше другого. А теперь задумайся: куда они отправлялись, где обретали те богатства и благословенные плодородные земли, что в легендах служат им наградой за подвиги?

Они шли на юг, ведь никто из них не решался перейти войной горные гряды Аурмарка.

Потому совсем не то знают о кочевниках люди Империи. Кочевники для них – в первую очередь угроза, несомненное Зло, сродни особо злобным духам, моровым болезням или стихийным бедствиям. Процветающие царства на юге падали и погружались в разруху, сражённые волнами жадных воинов, готовых скорее умереть в бою, чем вернуться назад, в родной север, где их ждало медленное голодное увядание. Только Четвёртая Династия научилась вполне организовывать оборону от таких вторжений.

Добавлю также немного про известные всем Врата Зла в Ётунхейме, где Армия Листьев уже не первую сотню лет борется с тёмными силами во всех их формах, от моровых поветрий и Искажений до отрядов обращённых малефакторами людей (кстати, почти все из этих обращённых были рождены как раз в северных племенах кочевников). Нас в Аурмарке учат, что причиной открытия этих Врат был бесчеловечный трауммский военачальник Векк Лай Дорн, прославившийся своим знаменем, сшитым из кожи военачальников, что становились против него. Но мы часто забываем о том, что Врата открылись не из-за очередного зверства Векк Лай Дорна. Они разверзлись на месте огромной битвы, в которой трауммские королевства, тогда независимые от Империи, пытались отразить нашествие Дидериха Друга Воронов. Этот вождь кочевников, по легендам, собрал такую огромную армию, что в ней были даже наездники на мастодонтах с самого крайнего севера. Именно кочевников имперцы винят в открытии Врат Зла.

Конечно, некоторые кочевники переезжают на юг с миром, стараются вжиться в обычаи Империи. В графстве Таннор я видел их немногим реже, чем в Поднебесном Королевстве, а после встречал даже в самых южных частях Империи. Их принимают, хоть поначалу и с опаской – но они, как и их сородичи, перебравшиеся в наше королевство, стараются жить по местным обычаям. В целом же северные кочевники для имперцев – это почти прямая форма тёмной воли Богов Зла.

Что привело воинов севера в эти края? Тем более таких одарённых в оккультном, что их волхв не только умел заметить и ранить наблюдающего за ними духа, но и защищал себя от стрел, даровал союзникам защиту от чар, да ещё и мог обратиться в медведя? Кай делился с нами слухами о медведях-оборотнях. Запах и след чар, которые использовал обезглавленный волхв, были похожи на те, что мы нашли на месте осквернённого алтаря Мурнидаля.

Я пообещал своим спутникам отправить весточку Мервису и спросить его, не слышал ли он о новом вожде кочевников, особенно если тот собирал вокруг себя колдунов с необычно великой оккультной силой, как только предоставится такая возможность.

Был ли волхв кочевников связан с тёмными предметами, что искажали разум своих носителей? Некоторые декоративные амулеты, которыми были украшены одежды поверженных налётчиков, действительно напоминали тёмные предметы по методу и стилю кузнечной работы.

Что происходит с эльфами? Да и нарастающий холод, нетипичный для лета даже в таких северных краях, начинал казаться нам сверхъестественным – что, если это связано с кочевниками или с эльфами?

Что за сущностью, Эутайн да помилуй, был тот проклятый олень? Он пал слишком быстро для монстра – значит, то был труп, оживлённый некими силами. Он искал ларец. Это могло быть как доброй, так и мрачной вестью: если все недобрые силы искали Ларец сообща, то появление оленя означало, что они не обрели его, и Трёхглазый Вор придерживает его у себя. Мрачная же версия говорила, что злые силы здесь слишком велики, чтобы действовать заодно, и заказчик Вора – прислуживающий эльфийской знати, по словам самого Трёхглазого – был не единственным из тех, кто жаждал получить реликвию. Скажу сразу, что ответ именно на этот вопрос я знал уже тогда, только стремился отогнать от себя это знание.

Да и, кстати, чем тот позвонок вообще был так ценен для них?

Мы не находили ответа. Но наши вопросы становились лучше – и это давало некоторое утешение.

Вот что ещё не давало мне покоя: “священная тень”, к которой взывали кочевники – и память об истории покойного Найеля, про человека, что лишился тени ради обретения могущества.

***

К вечеру второго дня после битвы с кочевниками мы добрались до ровной выкошенной лужайки, окружающей Белую Башню мейстера Аэрона.

Глава 32. Легенда о Королеве Ворон.

Перед тем, как продолжить эту историю, читатель, я выполню обещание, которое дал тебе некоторое время назад. Пришло время рассказать о том, что поведали нам Куннлауг и мудрецы из Церкви Господина Ночи о Королеве Ворон.

***

Церковь прислала историческую справку – насколько, разумеется, возможно составить историческую справку о героине давно забытых легенд.

Много столетий назад, ещё до рождения Пророка, земля Эйре принадлежала шести кланам, во главе каждого из которых стоял король. Всеми ними повелевал верховный король: им становился, по сложной системе наследования, один из королей кланов. Если права нескольких наследников казались слишком равными, то короли избирали верховного правителя. Самым могущественным был клан Железных Колёс, клан воинов, кузнецов и работорговцев.

В те времена милосердное учение Пророка Эутайна ещё не смягчило сердец эйров, а военные поражения не усмирили их гордыню. Многие из них почитали людей других народов скорее за животных, чем за равных себе. Могущество эйров происходило из управления духами, и они использовали захваченных рабов как скот. Они поили своих духов-слуг кровью рабов, продавали их знатным независимым духам в обмен на разного рода услуги, приносили их в жертву. Эйры были язычниками, и, хотя они чтили всех богов своего пантеона, у каждого из кланов был свой бог-покровитель.

Покровителем клана Огненного Лиса был Кухулин, хитрый и ловкий бог солнца, шутник, умевший обманывать смерть. В клане Пустых Зеркал, хранителей памяти предков, особенно почитали Ди Уатах, слепую сестру Кухулина, богиню исцеления и памяти, дававшую приют душам ушедших в своих дворцах в Белых Озёрах. Тысячеокий Столп, клан мудрецов и гадателей, особо выделял вечного странника Феонахана, бога мудрости, судьбы и вина. Клан Спящей Рощи, ремесленники и земледельцы, воздавали почести Дагдебару, рогатому богу плодородия, хозяину лесов и зверей. Клан Повелителей Драконов, судьи и защитники Священной Земли, выделяли среди прочих богов Ри Нуаду, одноглазого и однорукого повелителя богов, непобедимого в бою. Наконец, клан Железных Колёс поклонялся Морайне, богине войны и мести, хозяйке воронов.

Все эйры тогда приносили людей в жертву богам, но особенно часто человеческие жертвоприношения вершились в главной резиденции клана Железных Колёс. Воины этого клана совершали набеги на поселения людей других рас. Никакая земля, кроме Священной Земли, не считалась достойной для жизни эйра, и их не интересовал захват новых территорий. Они считали свою культуру единственной, и грабёж или дань тоже не были им нужны. Они нападали только для того, чтобы захватить рабов.

Хотя королём клана мог стать лишь мужчина, однажды, по легенде, клан Железных Колёс возглавила королева. Здесь историки подчеркнули, что переходят к вовсе непроверенным легендам: после Войны Гнева, когда остальные кланы уничтожили клан Железных Колёс, победители постарались стереть из истории все следы Железных Колёс, и материала для работы было очень мало. Версии легенды разнились в том, как именно ей удалось занять трон. Имя этой женщины забыто, но сохранилось её прозвище: Королева Ворон. Про Дороги Королевы Ворон историки сказали только то, что это – своего рода легенда внутри легенды, упоминания о них есть не во всех версиях сказания о Королеве, деталей об этих Дорогах они не видели нигде, а потому никак не могут просветить нас.

Вот что передали нам историки Церкви. Помню, меня охватил озноб, когда я прочитал это. Значит, один из кланов Эйре, пусть и давно уничтоженный, поклонялся Богине Зла? Когда я поделился прочитанным с друзьями, Айдред долго не мог поверить, что это правда. Вайранна глубоко погрузилась в воспоминания о том сне о Дорогах, и сказала, что действительно видела в тех руинах выдолбленные в колоннах символы колеса. Сомбрина отреагировала на удивление сдержанно – но, как я говорил, она вообще стала непривычно задумчивой и молчаливой в те дни.

***

Куннлауг же подготовил для нас текст легенды о Королеве Ворон. Полный её текст, такой, как переписал его для нас Куннлауг, ты сможешь найти в приложении, если будет у тебя такое желание. Здесь же я кратко перескажу её своими словами.

Долгие десятилетия кланом Железный Колёс правил сильный, жестокий и мудрый король по имени Кербис. У Кербиса было всё – слава, страх врагов и преданность подданных, богатство и сила; не было у него только короны верховного короля и наследников. Кербис менял жён и наложниц, но ни одна не могла родить ему ребёнка. Он обращался ко всем врачам и заклинателям, но никто не мог помочь ему. Тогда Кербис поклялся в храме Морайны: если его жена понесёт милостью богини, то за время, что она будет носить под сердцем его дитя, он принесёт в жертву дюжину тысяч человек. В ночь после обета он был со своей молодой женой, и Морайна одарила её своей божественностью, и жена понесла.

Кербис принёс в жертву всех рабов, что были в его королевстве, бросил всех воинов, чтобы исполнить обет – но этого было недостаточно. Рискованные походы источили его армию, и он лишился силы. Он стал выкупать рабов у других королей, но они, видя его нужду, просили втридорога, и так Кербис лишился богатства. Но и этого было мало, и король стал приносить в жертву всех эйров своего клана, которые были пойманы за преступлениями. Народ возроптал, и так он потерял преданность подданных. Все в Эйре сочли старого Кербиса безумным, и так он потерял и славу, и страх врагов.

На десятую луну жена родила дочку. Кербис, желавший сына, пришёл в такую ярость, что пошёл в храм Морайны, чтобы принести в жертву и жену, и новорождённую дочь. Однако жрецы, устрашившиеся гнева богини и презиравшие теперь своего короля, убили его, а после, ко всеобщей радости народа, короновали его дочь, дав ей имя Скатах Морра.

Скатах Морра взрослела не по годам, и уже на двенадцатый вступила в полные права королевы. Как и её отец в свои лучшие годы, она стала сильной, жестокой и мудрой правительницей. Она отвоевала всё, что потерял Кербис. Кроме того, Морайна одарила её особыми колдовскими силами.

В легенде немало говорилось о подвигах Скатах Морры, но я не стану погружаться в их перечисление. Скажу лишь о двух.

Скатах Морра любила ездить по своим землям и вершить правосудие, что вызывало большое уважение у простых людей. Однажды, когда она была в одном из таких походов, враги королевы устроили засаду: то были люди, подосланные другими королями, завидовавшими её славе. Силы были неравны, стражи Скатах Морры пали, и один из нападавших сумел поразить королеву, метнув копьё прямо ей в грудь. Все ожидали, что Скатах Морра скончается на месте, но она вынула копьё из раны, сломала о колено, поклялась в мести и, обратившись в стаю ворон, улетела в столицу. Тогда её и прозвали Королевой Ворон.

Другая легенда говорила о любовнике королевы, Маннагоне. Нелегко было мужчинам завоевать уважение и сердце Скатах Морры, ведь она испытывала каждого, и казнила дерзких и недостойных. Но Маннагон, мастер кузнец и великий воин, не побоялся испытаний Скатах Морры и смог одолеть их – так велика была его любовь к королеве. Он стал её любовником.

Вскоре после поползли слухи, что Маннагон стал править наравне с королевой. Скатах Морра казнила зачинщиков, но слухи не прекратились. Тогда, чтобы сохранить почтение подданных, она даровала Маннагону почётный титул Плети Севера и повелела занять крепость у северо-западных границ, дабы ловить в тех землях рабов и отправлять в столицу.

Но сердца возлюбленных страдали от разлуки, и встречи во время редких визитов Маннагона ко двору не приносили им утешения. Тогда, втайне ото всех, Скатах Морра объединила свою власть над чарами с непревзойдённым кузнечным мастерством Маннагона, и вместе они создали Дороги Королевы Ворон, по которым могли в мгновение ока добраться друг до друга. Они создали два ключа, но даже с ними ступить на Дорогу можно было, только произнеся клятву истинной любви. Однажды, когда коварные дикари осадили крепость Маннагона, Скатах Морра смогла в мгновение ока явиться ему на помощь во главе целого отряда, проведя его через Дороги – после победы она отрезала языки всем этим воинам ради сохранения тайны.

Легенда заканчивалась на том, что возмужавший старший сын Скатах Морры и Маннагона, унаследовавший лучшие (с точки зрения рассказчика легенды) черты своих родителей, занял престол после смерти матери и устроил торжественный пир и жертвоприношение в её честь.

***

Стало понятно, откуда у мастера телепортации и управления пространством такой интерес к Дорогам Королевы Ворон: если легенда не врала, то буквально под ногами у мейстера Аэрона была стабильная телепортационная сеть, способная перемещать группу людей за раз, да к тому же не требующая сложных и дорогих ритуалов для запуска! Окажись в этом хотя бы доля правды, изучение Дорог дало бы невероятные откровения.

Мы также получили подтверждение тому, что к Дорогам есть ключ. Интересно, была ли “клятва вечной любви” необходимой ритуальной формой, художественным образом, частью заклинания, или её нужно было давать искренне?

Другой хороший вопрос – как Куннлауг получил версию легенды, о которой ничего не знала Церковь? Или об этом знали какие-то другие Церкви, но держали в секрете от Церкви Мурнидаля? Откуда о Дорогах узнал сам мейстер Аэрон? И как, милостью Эутайна, смогла попасть на эти Дороги Вайранна в своём сне?

Много вопросов, мыслей и чувств возникло у меня после прочтения легенды. Вот что поразило меня больше всего.

Когда я читал легенду, меня попеременно захлёстывали два чувства: любопытство и ужас. Я был счастлив прикоснуться к произведению, созданному в далёкие и чудные времена, мне было очень интересно познакомиться с разумом, который мыслил настолько иначе, чем мой.

И я приходил в ужас от того, что открывалось мне. Королева Ворон... да что там, все персонажи, которых рассказчик считал положительными – а значит, сам рассказчик был с ними солидарен – убивали людей направо и налево. Они убивали не только рабов: ради мелочной гордости другие короли пытались убить Скатах – не потому, заметьте, что она угрожала их положению, или её жестокость отвращала их. Нет, они хотели убить Скатах только потому, что завидовали её славе. Автор даже не осуждал их за это, только высмеивал их слабость. Не было ничего дурного, в глазах автора, в том, что Кербис убивал жён и наложниц, которые не могли родить ему детей – только дочь и жену, отмеченную Морайной, убивать было нельзя. Самым гадким было то, что... Автор несомненно был человеком, причём не безумцем. Ему была знакома любовь, любовь управляла его героями.

Каким же чудовищем способен стать человек? Где граница той способности ко Злу, что пролегает в нашей природе? Неужели только условности того общества, где выросли мы – где вырос я – мешают мне обратиться в монстра?

***

Во время одного из ночных дежурств я так глубоко задумался об этом, что забыл разбудить Сомбрину, мою сменщицу. Она проснулась сама и напомнила, что мне уже час как следует спать. Но мысли роились в моём разуме, мешая заснуть, и я остался и выложил ей свои тревоги.

- Вот от чего ты уснуть не можешь, – задумчиво ответила она после долгой паузы, – Знай я тебя хоть вот на столечко меньше, я бы тебе не поверила. Но я тебя знаю. И сама сейчас думаю о похожем.

- О чём?

- О том, правильные ли уроки я извлекла из своей жизни.

- Это, должно быть, очень тяжёлая мысль, – честно ответил я, постаравшись представить себе масштаб такой интеллектуальной работы.

- Дьявольски точно, – ответила она, раскуривая трубку.

Некоторое время мы молчали. Моя смена закончилась, и я позволил себе приложиться ко фляге с настойкой.

- Когда я впервые встретила тебя, – заговорила Сомбрина, – я подумала: вот это – взрослый мальчишка, который совсем не знает жизни. Наивный баловень судьбы, не понимающий значение слова “боль”. Я повидала таких раньше.

Я не решался перебить её. Мне казалось, что я впервые вижу этого человека. Вся наигранность, привычка выдавать громоздкие комплименты, агрессивная имперская женственность – всё это исчезло. Рядом со мной сидела незнакомая печальная женщина, привыкшая полагаться только на себя.

- Но потом... В дороге ты рассказывал о семье и об этой твоей академии, Фокег или Фоксак...

Фоскаг.

- Да, Фоскаг. Я поняла, что ты хлебнул своей доли горя. Я стала думать, что ты очень хитрый, не зря учился в академии шпионов. Даже прониклась к тебе уважением за это, – она рассмеялась и сразу закашлялась.

Прочистив и заново набив трубку, она продолжала:

- Но кое-что не сходилось. Тебе правда стало плохо после того боя с караваном. Как ты бился тогда! Не хуже Айдреда.

- Да не говори чепухи!

- Не хуже Айдреда! Ты удержал оба фланга, положил то ли троих, то ли четверых. Другой на твоём месте гоголем бы ходил от гордости – а ты... Твой душевный надрыв тогда – если бы ты сумел *так* его изобразить, то ты не работал бы ни детективом, ни шпионом, ни бейлифом. Ты был бы в ведущей актёрской труппе, выступающей в Столице, и купался бы в золоте. Нет, этот надрыв был настоящим.

- Потом, – продолжала она, – с Шиванной и Ваном и всей той заварушкой. Ты... не был таким, как я ожидала. Я тогда окончательно поняла, что не читаю тебя. Потом – твои отношения с Вайранной. Ты для неё свет в окошке. Полоумная милашка тебе доверяет, как родному. *Любой* мужчина бы этим воспользовался.

- Знаешь, – она отложила трубку и обернулась ко мне, – мы все наблюдали за тобой из окон, когда пришёл тот палач из монастыря. Ребята не заметили, а вот я – я увидела, что ты дал ему отпор *только* тогда, когда он отказался спасать своего! Своего, не твоего! – она снова рассмеялась, и что-то в этом смехе было очень горьким.

Я молча выпил. Слушать её было тяжело, но я хотел дослушать до конца. Я совершенно потерял доверие к той Сомбрине Айне, которую знал – но эта женщина говорила правду, говорила то, во что верила. Тем более я был в этом убеждён, что подаренный графом обруч защиты от чар никак не давал о себе знать.

- Наверное, только в Холмах я окончательно поняла, что ты не играешь. Ты и правда такой, – она снова глядела во тьму, пуская клубы дыма, – Уж когда вы с Айдредом вернулись из того проклятого кургана с мечом – фьють! – присвистнула она, – с мечом самого богоравного, да дерут меня дьяволы, Финна! Нашли его останки!

- Я не религиозный человек, Лу, – продолжала она, – никогда не верила в байки про карму и перерождение. Если я не помню, чего натворила в прошлых жизнях, то какой дьявол заставляет меня страдать в этой? Но что-то есть в этих историях про богов, есть какая-то сила, я всегда это знала. Увидеть это самой?! Чтобы грешная Сомбрина Айна помогла найти священную реликвию? Это просто смешно!

- Ты сказала – “ты и правда такой”, – осторожно спросил я, – Какой?

- Какой? – переспросила Сомбрина, обернувшись, – Блаженный. Ты – жертва, как и я. Мне досталось побольше, но и тебе пришлось отведать страданий. Ты *знаешь*, что этот мир полон зла, что люди полны зла. Но ты – ты почему-то живёшь так, будто не знаешь этого. Будто ничего плохого с тобой не было, и зло – это не обязательно.

- А что случилось с тобой? – тихо сказал я.

- Скажем так: мои рассказы о прошлом были неполны, – горько усмехнулась Сомбрина, – Ты, наверное, совсем не понимаешь, каково это – быть женщиной в Империи? Уверяю тебя, это намного, намного хуже, чем быть мужчиной. Хуже, чем быть женщиной – только быть йивангом-женщиной. Но есть судьба и покруче – быть йивангой-полукровкой. Чтобы собрать полное бинго, добавлю, что я лгала про происхождение моего отца. Он не был обнищавшим патрицием – он жрец Люктора.

- Что плохого в этом? Мне казалось, его жрецы...

- О, конечно! Сияющий бог полудня, покровитель наук, творчества и торговли, старший брат Мурнидаля и муж таинственной Арканы! Его жрецы всегда улыбаются, раздавая милостыню и советы, спонсируя свободных художников и смелых изобретателей! Как могут быть плохими те, кто щедро делятся своими доходами от торговли с общественными школами! – она снова горько рассмеялась, а потом резко заговорила спокойнее:

- Они лицемеры. Мой отец не был мужем моей матери, а когда я родилась – просто исчез. Только вот от слухов никуда не деться. Кто посмеет обвинить жреца самого Люктора? Вся грязь досталась матери, а потом мне. Каждый год её снова тащили в монастырь Повешенного, проверяя очередные обвинения в колдовстве, которые выдумывали городские клуши. Только ленивый не называл её шлюхой.

- Вы могли переехать...

- Куда? На какие гроши? Для йивангов она стала такой же шлюхой, как и для регулийцев. А я...

Тут она резко замолчала, а потом снова посмотрела на меня:

- Но мы заговорились обо мне. А вот ты – я слушала тебя, и ты удивлялся, как же это короли хотели убить человека из зависти. Это же просто смешно!

- Это не смешно, Сомбрина! Это чудовищно!

- Смешно, – покачала она головой, не переставая улыбаться, – потому что ты пережил то же самое. Твоя комендантша, или, как там её, старшая офицер? Которая пыталась тебя иссушить в камере?

- Она никогда не довела бы меня до смерти!

- Неужели? Она хотела этого. Она до смерти ненавидела тебя за то, что ты отверг её милость. Завидовала, что у тебя есть талант, которого она лишена, что ты шутя смог отказаться от карьеры ещё более многообещающей, чем её личная. Ты сам это знаешь. Не будь у тебя Мервиса, родителей, не будь у вас в королевстве всяких там газетчиков, ищеек-законников – она бы тебя убила. И спала потом только крепче.

Я не знал, что ответить ей. В её словах был смысл, но он был настолько неправильным и искажённым, что я не понимал, с чего начать.

- Иди спать, сьер бейлиф, – усмехнулась Сомбрина, убирая погасшую трубку в деревянный футляр, – тебе понадобятся силы, ведь завтра мы будем у Белой Башни, а тебе там по нашему плану предстоит сыграть главную роль.

Глава 33. Ключи к Дорогам Королевы Ворон.

Мы добрались до Белой Башни за два часа до полудня. День выдался погожим, а значит, по новому правилу погоды – холодным.

Как мы и договаривались с друзьями, Айдред разжёг костёр, и я бросил туда подарок Мернивен. Я приготовился проститься с остатками завтрака, но то ли перемещение с помощью камня было иным по своей природе, то ли я уже достаточно привык к эфирным прыжкам в башню – какой бы ни была причина, я просто был рад, что наконец-то попал туда без лишних страданий.

Ещё не успев вполне вернуть зрение на место, я услышал громкое радостное приветствие и утонул в тёплых объятиях. Системы слежения за проникновением в башню несомненно распространялись и на использование особых камней. После той злобной отповеди, что дала мне Дагмара, я жаждал встречи с Мерни и предвкушал её, представляя по ночам в порой излишне ярких красках – но поцелуй, которым мы отметили начало нового совместного приключения, показался мне... Не таким? Нет, я был счастлив вновь ощутить Мерни, но что-то было *иначе* – и не в хорошем смысле.

- Как я рада, что ты вернулся! Я очень скучала, – пробормотала Мерни, прижавшись к моему плечу.

- Я тоже очень много мечтал о тебе, Мерни, – ответил я.

В этот раз мейстер Аэрон не стал томить меня долгим ожиданием. Как только он вошёл в гостиную, я сразу отметил, как посветлел его взгляд.

- Ба, да это славный мальчишка Луэллан! – приветствовал он меня с широкой улыбкой, – Признаться, я рад тебя видеть. Я ведь так толком и не поблагодарил тебя тогда, за ту историю с табакеркой.

- Мейстер, не стоит...

- Какой скромный мальчик! Приятно видеть, что таких ещё делают в нашем Аурмарке. Кроме шуток – я ещё даже не до конца отследил то, насколько те ментальные искажения сказались на моих исследованиях в последние месяцы. А уж остальное... Ты и правда спас меня от безумия, и я понимаю, как ты рисковал! Я тогда был готов наделать очень скверных дел... – мейстер ненадолго замолчал, горестно покачивая головой, но быстро собрался и снова заулыбался, – Да впрочем, что это я всё о своём! Будешь чай или кофе, или что иное?

- Эль, – широко улыбнулся я, вспомнив нашу первую встречу.

- Выбор настоящего мейстера из Детей Снов, – улыбнулся Аэрон в ответ, – Хоть и рановато, но я, пожалуй, составлю тебе компанию. Сдаётся мне, такой занятой молодой человек пришёл не только затем, чтобы проведать свою зазнобу и старика вроде меня?

Когда мы отдали должное чудесному сорту эля, который подавали к столу в доме мейстера – а это был настоящий Брюнеког, сваренный на ледниковой воде северо-западных бергмарок – я заговорил о деле, согласно нашему с друзьями плану:

- Мейстер, мы с помощниками наткнулись на поистине тёмные события, и недавно побывали в бою. Мы хотим рассказать вам о том, каким тёмным деяниям в этих лесах мы стали свидетелями, и предупредить вас об опасностях; мы хотим спросить вашего мудрого совета; и попросим принять нас, покуда наш раненый товарищ вполне оправится.

Глаза мейстера загорелись, но то не был знакомый мне по прошлой встрече огонь безумия: это было куда более близкое мне пламя любопытства.

- Мы – это кто?

- Вы видели всех нас в прошлый раз, мейстер.

- Так эта, которая шпионка, тоже с вами, что ли?

- Я внимательно слежу за ней, – искренне ответил я.

- Ага! Значит, послушал-таки старика, – Аэрон довольно потёр ладони, – Хорошо. Будет вам здесь и кров, и уход, и даже совет. Пойдём со мной, встретим твоих друзей, а потом уж прикончишь этот эль в общей компании.

Я кивнул и последовал за мейстером. Мы спустились к очень хорошо знакомой мне площадке, своеобразной прихожей, куда я попадал каждый раз, когда оказывался в башне. Мейстер глубоко засунул руки в карманы, закрыл глаза и очевидно начал творить чары. Я ожидал, что мои друзья окажутся здесь один за другим, как мы с Вайранной в наш первый визит. Но старик снова удивил меня.

Камни стены зашевелились. Они стали двигаться быстрее, покидая насиженные веками гнёзда, и вылетать куда-то вовне. Я подошёл к растущему проёму и выглянул наружу. Камни, один за другим, выстраивались в узкую наклонную дорогу, которая вела вниз – прямо к моим друзьям. Зрелище напугало их: Айдред выхватил меч, Вайранны не было видно – надо полагать, спряталась в высокой траве, заряжая арбалет – а Сомбрина отступила назад, держа руку на рукояти сабли, готовясь бежать или броситься в наступление. Я громко крикнул им и помахал рукой, показывая, что всё в порядке. Они убрали оружие, и Вайранна поднялась из укрытия, но было видно, что им не по себе. Когда дорожка была готова, они остались на месте – не могу их винить, ведь узкая линия из висящих в воздухе камней действительно не внушала большого доверия.

- Не бойтесь, детишки! – крикнул им Аэрон, – С такого моста упасть невозможно.

Он ступил на воздушную дорогу, прошёл два шага вперёд – а потом шагнул вправо. Даже я боялся, что старый волшебник совсем потерял рассудок и сейчас упадёт; но нет! Он стоял на дорожке под немыслимым углом, как насекомое или маленькая ящерка, но стоял твёрдо, как на ровной земле. Затем мейстер с кряхтением подпрыгнул – и приземлился ровно на то же место, на котором стоял, хотя все законы природы говорили о том, что он должен рухнуть вниз. После этого он в башню. Вдохновлённые его примером, мои друзья гуськом двинулись по воздушной дороге.

Наш с мейстером поздний завтрак постепенно перетёк в общий ранний обед. Мернивен и Левейн тоже присоединись к нам, но, когда все насытились, Аэрон повелел им вернуться к своим обязанностям. Было ясно, что он не хотел обсуждать важные и тревожные новости в присутствии учеников. Внезапно сердце защемило от воспоминаний о Мервисе – он точно не стал бы держать меня в неведении, окажись он на месте Аэрона. Я подумал, что давно не писал Мервису, а его совет мог бы пригодиться сейчас. Да и как вообще обстоят его дела? Не оставил ли он Фоскаг? Как поживает Негодная?

Пока я предавался неожиданному порыву ностальгии, друзья рассказывали хозяину Белой Башни о тех напастях, с которыми нам довелось столкнуться – разумеется, упуская некоторые из них, особенно всё, что касалось Трёхглазого Вора, ведь мы условились не рассказывать о нём при первой встрече. Сомбрина не уставала осыпать мейстера комплиментами.

Старого волшебника чрезвычайно заинтересовала история о мече Финна и битве с колдуном-оборотнем. Он расспрашивал о малейших деталях той схватки, даже попросил Айдреда вызвать Браннигана, чтобы лично осведомиться у фэйери о его впечатлениях. Малютка дух, признав в мейстере Дитя Снов, почтительно называл его “уважаемым дедушкой”, что немало позабавило Аэрона.

- Вот это – тот самый клинок святого Финна, да? – восторженно спрашивал старик, указывая подрагивающим пальцем на огромный меч Айдреда, – Дашь посмотреть, хорошо? А ещё про медведя – ты говоришь, уши и зубы остались? Даже глаза? Можешь их тоже показать? Давай я изучу их все в лаборатории?

Айдред очень не хотел расставаться с мечом, но мы уговорили его, что исследования мейстера не нанесут никакого вреда, и стоит уважить просьбу радушного хозяина. Когда меч и трофеи оказались за спиной мейстера Аэрона, старый волшебник был похож на ребёнка, дорвавшегося до давно чаемой игрушки; эйр же, напротив, нахохлился, словно его оскорбили в лучших чувствах.

- Слышали ли вы, мудрый мейстер, о Трёхглазом Воре? – внезапно проворковала Сомбрина, томно глядя Аэрону прямо в глаза.

Мне захотелось пнуть её, чтобы остановить от нарушения составленного плана, но Сомбрина предусмотрительно пересела поближе к старому волшебнику.

- А? – растерянно спросил старик, – Трёхглазый Вор? Эльф что ли местный, хитрый такой мерзавец, что завёл себе короткие дорожки между старыми деревьями?

- Как много вы знаете, Аэрон! – Сомбрина восторженно распахнула глаза пошире.

- Да, – подбоченился волшебник, – кое в чём разбираюсь.

Тогда, быть может, ваша исключительная проницательность поможет нам разобраться в одной тайне, которая тревожит нас с самого прибытия в эти края?

Сомбрина пустилась в повествование о ларце. Что за игру она затеяла?!

Я был готов провалиться под землю. Попытайся я остановить её сейчас – и о доверии мейстера можно было забыть, а что сделает Аэрон с теми, кто предал его доверие, я не хотел узнавать. Тогда я по-настоящему пожалел, что у меня нет никаких чар, которые могли бы заткнуть товарища, не вовремя раскрывающего рот. Айдред тоже словно обратился в камень, и только Вайранна продолжала вести себя так, будто ничего особенного не происходит – её спокойствие вселяло некоторую надежду.

Сомбрина выложила мейстеру всё – от истории Найеля и встречи с настоятелем Владигором Ясенем до нашей уверенности в том, что позвонок принадлежал святому Финну, и сделки с Трёхглазым Вором. Я видел, как менялся в лице мейстер по ходу повествования. Когда речь дошла до того, что мы пообещали Вору добыть ключи от Дорог Королевы Ворон, он потемнел от гнева – но Сомбрина продолжала. Ловко зацепив интерес мейстера намёком на некую поистине удивительную встречу, она увела рассказ в сторону, и, когда Аэрон успокоился и переварил шок от нашего намерения получить ключи к его бесценному объекту исследований, в красках и с отыгрышем ролей рассказала о встрече с чудовищным оленем. Наконец, она выждала долгую паузу, давая мейстеру собраться с мыслями, и спросила:

- Что вы думаете об этом ларце, мудрый Аэрон? Зачем он так нужен тёмным силам? И чем, во имя всего святого, был тот проклятый олень?

Грозный волшебник долго молчал, сверля глазами Сомбрину – но она продолжала светски улыбаться, глядя в ответ наивно и восторженно. Я *желал* изо всех сил, чтобы Сомбрине удалась её задумка, какой бы безумной она ни была.

Пауза тянулась мучительно долго. Кажется, я даже перестал дышать, целиком сосредоточившись на *желании*.

Внезапно старый волшебник рассмеялся – старческим, скрежещущим смехом, то и дело заходясь в кашле. Он широко улыбался, и я наконец смог выдохнуть.

- Вот это история! Да, девушка, уж что-что, а удивить старика ты смогла!

Сомбрина не меняла выражения лица, и Аэрон продолжил, уже куда серьёзнее:

- Спасибо за доверие. Не всякий решится рассказать такое человеку, которого видит второй раз в жизни. И уж точно, Эутайн благослови, редко кто решится признаться хозяину дома, что пришёл, чтобы ограбить его! Но я не держу на вас зла. Ключи к Дорогам – лишь часть очень, очень широкой картины. Я только сейчас, с твоей, девушка, помощью, начинаю осознавать её масштаб, и понимать, сколь многих деталей мне недостаёт. Но кое-что, милостью Люктора – кое-что складывается.

Сомбрина не дрогнула даже тогда, когда мейстер помянул ненавистного ей Люктора, а это чего-то да стоило.

Вот какими мыслями поделился с нами тогда старый волшебник.

Святой Финн, которого еретики тарквинианцы почитали как богоравного, был особенно прославлен своей победой над невероятно могущественным эльфом, известным как Ледяной Герцог. Аэрон посоветовал нам узнать о том больше в монастыре или в Холмах Верных и Вольных: поселение это было столь древним, что могло сохранить память даже о тех днях. Однако, услышав всю нашу историю, он был почти уверен: необычные холода и летний снег, сбор эльфов ко двору их знатного лорда, работающий на знать дух, заказавший у Трёхглазого Вора ларец – все они связаны между собой. Он предположил, что позвонок святого, убившего Ледяного Герцога, мог теперь использоваться владыками местных эльфов для того, чтобы воссоздать силу их старого господина и избавить эти земли от людей.

В ответ на вопрос Айдреда, пожелавшего узнать, почему тогда эльфы не изгнали нежить из кургана и не взяли себе весь скелет Финна, старик только рассмеялся и посоветовал “рыжему мальчишке” поглубже изучить магию. Эйр побагровел, но смолчал; позже я объяснил ему, что причины могут быть разными: возможно, особую роль играл тот факт, что этот позвонок почитался как реликвия, возможно, эльфы не имели возможности добраться до кургана – ведь даже деревья не могли посадить свои саженцы рядом с ним.

Далее Аэрон поделился своими мыслями о роли кочевников во всём происходящем. Выслушав нас, он не сомневался, что либо верховный вождь этих кочевников сам одарён неординарными оккультными силами, либо окружил себя советом из могучих волхвов. К слову, я уже тогда мог бы решить эту дилемму, но скрывал от себя то знание будущего изо всех сил: слишком большую боль оно несло. Кочевники могут быть союзниками эльфов, надеющимися поживиться плодами их долгой зимы, но также могут действовать отдельно от них, самостоятельно пытаясь использовать благоприятную возможность. С учётом того, что именно кочевники сделали тёмные предметы, затуманивающие разум нашедших их людей, он считал договор с эльфами наиболее вероятным. Мейстер обещал рассказать больше, когда изучит трофеи Айдреда.

Аэрон ответил и про оленя. Наша история определённо что-то напоминала ему, и он сказал, что поделится своими соображениями, когда изучит этот вопрос.

- Правильно я поняла ваши слова, Аэрон, – игриво спросила Сомбрина, – что ларец имеет большое значение, и ему нельзя оставаться в лапах эльфов или попасть в руки кочевников?

- Вот здесь, юная Сомбрина, ты можешь просто ставить мою подпись, – улыбнулся в ответ старик.

- Вряд ли вы сможете продолжать свои исследования, если эльфы и кочевники захватят эти земли? Ваша башня неприступна, но их силы очень велики.

- Да, девочка, если они тут будут хозяйничать – стану паковать вещички и поеду домой, в Авалон.

Я вспомнил залитые солнцем улицы Города Чудес. Знаю, зависть ведёт нас в сети Морайны, но в тот момент я действительно завидовал Аэрону.

- Возможно, тогда вы могли бы дать нам этот ключ, чтобы мы сделали его копию, и отдали её Трёхглазому Вору в обмен на ларец?

- Копию? – вытаращил глаза мейстер.

- Конечно! Неужели вы подумали, что мы осмелились бы оставить вас без настоящего ключа? – притворно опечалилась Сомбрина.

- Да... – растерялся Аэрон, – Нет... Вы мне столько всей правды рассказали, что я...

- Ну разумеется! Мы никогда бы вас не обманули, дедушка Аэрон, – попытался принять участие в разговоре я.

Мейстер уставился на меня, а Сомбрина посмотрела так, что я понял: чтобы заткнуть товарища, чары не нужны.

- Юный Луэллан не всегда умеет находить хорошие слова, уважаемый мейстер, – зажурчал хрустальный голосок Сомбрины, и старик оттаял.

- Да, ты, девочка, верно говоришь... Сердце у него на месте, но манерам ему бы поучиться.

Я видел, как в безмолвном смехе согнулись Айдред и Вайранна.

- Безусловно! – отвечала Сомбрина, – Он имел ввиду, что мы ни в коем случае не пришли сюда, как воры. Помните ли вы того Аос Си, Вердуганнувеллиона? Оно может создавать поистине невероятные вещи. Мы могли бы сделать копию ключа у него.

- Это, конечно, так, – задумчиво ответил старый волшебник, – но ведь Вор захочет забраться сюда, когда ключ будет у него.

- Несомненно, мейстер, – лицо Сомбрины стало печальным, затем игривым, – вы знаете Трёхглазого Вора. Он коварен и хитёр, и не отступает от своей цели. Так и так он попытался бы добраться до Дорог. Однако теперь, если вы будете знать, что именно он сможет предпринять – вы будете на шаг впереди, и подготовите для ему такую ловушку, что все ключи на свете будут бесполезны! Вас, с вашим могуществом, никогда не сможет одолеть какой-то эльф!

- А ты дело говоришь, – мейстер Аэрон улыбнулся, прищурив глаз, – Да, так я даже в большей безопасности от него буду. Поставлю вокруг всех скважин для ключей заклинания, которые поймают мерзавца, стоит ему только сунуться – да, благослови Аркана, я такие ловушки здесь устрою, что Трёхглазый Вор руки свои съест, если сунется ко мне!

Сомбрина молчала, продолжая улыбаться и не сводя глаз с мейстера.

- Ох, красотка, нравится мне твоя идея! – мейстер даже прихлопнул в ладоши – я рефлекторно сжался, ожидая чар, но этот хлопок был просто выражением радости, – Ну и когда ты готова к этому, как его, Аос Си?

- Как только вы дадите мне ключ, я готова! – кокетливо ответила Сомбрина.

Вот тут дурные предчувствия охватили меня с головой. Но прежде, чем я успел вставить хоть слово, мейстер щёлкнул пальцами – и перед нами оказалось поистине странное произведение из обсидиана, каменная полусфера с идеально ровным основанием в форме круга и тончайшими абстрактными фигурами, вздымающимися над ней. Диаметром она была чуть меньше фута, а резьба летящих обсидиановых фигур была такой тонкой, что, казалось, одно прикосновение разрушило бы её, как карточный домик. Это и был искомый ключ.

- Который тут у вас раненый? – деловито спросил мейстер, – Ты, кажется?

- Да, один трус, недостойный называться мужчиной, ударил меня со спины, – проворчал эйр.

- Тогда ты остаёшься тут. Остальные – скорее возвращайтесь!

Мейстер снова хлопнул в ладоши – и на этот раз он творил заклинание.

Мир вокруг обратился в неописуемый водоворот из форм и красок. Меня начинало тошнить, и я понимал, что мейстер *перемещает* меня к дому Аос Си. Я был согласен попасть к волшебному кузнецу, но не прямо сейчас! При мне не было даже рюкзака с провизией – и я знал, что их нет ни у Вайранны, ни у Сомбрины. Я попытался воззвать к мейстеру, но было слишком поздно – чары уже действовали. Тогда я ощутил давление в левой руке, на которой я носил браслет защиты от чар, подарок графа; браслет чувствовал, что мне не нравится заклинание, которому меня пытаются подвергнуть, и предложил свою помощь. Я принял его предложение, надеясь, что браслет отменит заклинание Аэрона, я снова окажусь в гостином зале, и объясню старику, что обратный путь займёт время и потребует припасов, и он даст мне время собраться –

Но всё пошло иначе.

Глава 34. Мейстер Амвросий.

Я не сразу понял, где нахожусь. Несколько минут меня не отпускало головокружение. Я шёл кругами, не видя окрестностей, и только тяжело дышал, пытаясь унять бунтующий живот и привести глаза и разум в соответствие с новой реальностью. Когда видимая картина наконец начала обретать постоянство, а рвотные позывы отступили, я услышал громкий оклик со спины. Я медленно повернулся, используя каждую долю мгновения, чтобы получше понять, где нахожусь и что окружает меня.

Я был глубоко в лесу, но откуда-то доносился близкий запах бегущей воды: значит, я был у Еланки или в верхних течениях Дирны, потому что густых лесов не было ни в нижних течениях Дирны, ни у Шуменье, а лесистые земли вдоль озера Валас были наклонными.

Обернувшись, я увидел причудливый деревянный дом, сложенный из некрашеных брёвен. Первый и второй этажи не производили впечатления, но вместо обычной крыши его венчала словно бы грибница из небольших башен, порой наклонённых под совсем неудобными для человека углами. На пороге дома, перед широким крыльцом, стоял высокий крепко сложенный регулиец лет тридцати пяти.

Он был облачён в странный компромисс между мантией и камзолом: его многоцветная приталенная одежда с узкими рукавами, расширявшимися к манжетам, опускалась до коленей, открывая полоску ярко-красных панталон и высокие лакированные сапоги. Он был смуглым, почти как Вайранна, и отличался удивительно мужественными чертами лица: глубоко посаженные глаза, породистый нос, широкая нижняя челюсть с двойным подбородком, вытянутые и выразительные скулы. Высокий лоб венчал фиолетовый цилиндр, покрытый шитыми медью оккультными символами. Выразительные чёрные глаза смотрели на меня с тревогой. Сразу было ясно, что это профессиональный колдун.

- Ты кто, и что тут делаешь? – спросил он.

- Меня зовут Луэллан, – ответил я, – и, дьяволы меня забери, я был бы рад понять, где я оказался.

- Луэллан! – воскликнул он, – Ба, да ты же наш новый бейлиф?

- Что с того? – спросил я, медленно подойдя к регулийцу на пару шагов.

- Так ведь если ты – это ты, то это всё меняет, – широко заулыбался регулиец.

Помнится, на тот момент я был крайне раздражён и чувствовал большую усталость ото всяких тайн. Меня ободряло то, что при мне были молот и заготовленные чары Ускорения Времени. За время разговора мне удалось сократить расстояние до нескольких шагов, и я был абсолютно уверен, что смогу разбить лоб этого здоровяка в крошево прежде, чем он решит выкинуть какой-нибудь трюк. Держа правую руку поближе к рукояти висевшего на поясе молота, я сказал, провоцируя колдуна:

- Должно быть, тебе интересно, где сейчас ларец?

- Да где угодно, – махнул рукой регулиец, – Лишь бы не у нескольких еретиков из моего ковена. Славно, Луэллан, что нам с тобой довелось встретиться.

Я отпустил молот и расслабился. Неужели Поле Невероятности наконец-то решило улыбнуться мне?

- Я попал в тугой переплёт, – сказал я.

- Догадываюсь, – улыбнулся колдун, сияя всеми своими белоснежными клыками, – Заходи. Кстати, меня зовут Амвросий.

Через четверть часа, подкрепившись чаем и настойкой из общины Бобра, запас которых нашёлся у дружелюбного колдуна, я закончил цензурированную версию истории о том, как я оказался у порога его дома.

Дом Амвросия оказался куда просторнее, чем могло показаться снаружи. Мы сидели в гостиной, стены и потолок которой были так далеки от нас, что тонули в полумраке. Правая стена гостиной была увешана травами и зеркалами, левая – причудливыми трофеями охоты на диковинных зверей и зеркалами. Позади, у двери, поблёскивало разнообразное рукопашное оружие и зеркала, а впереди была печь, и стены украшало великое множество зеркал самых разных размеров. Амвросий, очевидно, обожал зеркала.

- Да, друг мой, переплёт потуже, чем девственница-веендра, – посмеялся над своей же шуткой Амвросий.

Я постарался улыбнуться, но, похоже, вышло неубедительно.

- Ладно, понимаю, тебе не до шуток. Две твоих подруги сейчас у входа в жилище Аос Си, и у них нет с собой ничего, что необходимо в наших диких краях.

- Да, если дух не пустит их переночевать, не думаю, что они успеют до закрытия ворот в Общине Бобра. Если не успеют... Ночи сейчас холодные, а они вряд ли смогут развести костёр, и ничего для ночлега у них нет, они просто замёрзнут насмерть. Их могут найти дикие звери, а они вдвоём и без оружия – я видел, что арбалет Вайранны стоял в углу, и саблю Сомбрина отстегнула. Их могут найти кочевники, и тогда...

- Так, хватит! – прикрикнул на меня Амвросий, – Вижу, что ты устал и взволнован, но истерикой делу не поможешь. Соберись, ты же бейлиф!

Я хотел было огрызнуться, но понял, что он прав, и вместо этого налил себе ещё настойки. Регулиец покосился на мой стакан:

- Пьянство тоже добра не принесёт.

- Я свою дозу знаю хорошо, – пробурчал я в ответ.

- Похоже, правду говорят о вас, северянах: пьёте вы как эльфы. Но давай-ка ты завязывай с этим, нам твоих подруг спасать надо.

- Нам?

- А как ещё я смогу втереться к тебе в доверие самым коротким способом? – расхохотался Амвросий, – Да и не дело это – бросать двух дам в лесу. Наш мужской долг велит защитить их! Подожди здесь, а я посмотрю, что полезного найдётся у меня дома.

Через полчаса, нагруженные огромными рюкзаками со снедью, запасным оружием и снаряжением для выживания на природе, мы покинули дом лесного колдуна.

Доверие – таинственная материя. Доверие и подозрение – два знака, окрашивающих одно и то же чувство веры: доверие есть своего рода положительный полюс, “вера в то, что случится нечто хорошее”, а подозрение, напротив – отрицательный, “вера в то, что случится нечто скверное”. Многие народные мудрости восхваляют подозрение, но ведь в действительности избыток подозрения куда разрушительнее, чем избыток доверия. В своей идеальной, совершенной форме доверие подсказывает совершать действия и претворять в жизнь перемены, а недоверие, напротив, в своей идеальной форме приводит к бездействию и статике. Когда мы совершаем шаг, мы доверяем земле, что она выдержит нас, доверяем своим ногам; доверяем цели, к которой мы движемся. Даже если одержимый подозрением человек совершает некие действия – скажем, запирает дверь, опасаясь визита недоброжелателей – фундаментом именно его действий является доверие: в этом случае доверие к тому, что запертая дверь задержит недоброжелателей или вовсе отвратит их. Исполнись он подозрением в его совершенстве, этот человек отказался бы даже от дыхания, ведь воздух мог быть отравлен, да и мышцы собственной груди могли бы фатально подвести его.

Я мог исполниться подозрений в отношении Амвросия – ведь он, по сути, сам признал, что состоит в ковене, некоторые члены которого ответственны по крайней мере за часть бед, готовых обрушиться на эти земли. Я ничего не знал ни о его прошлом, ни о его мотивах.

Но даже если бы интуиция не подсказывала мне, что этот человек станет добрым союзником, я доверился бы ему в тот день. В тех условиях я просто не мог позволить себе роскошь подозрения.

Амвросий огляделся, определяя стороны света.

- Кстати, где мы сейчас? У Еланки или у верховий Дирны?

- Ловко соображаешь, – уважительно кивнул колдун, – У Дирны. Думаю, нам бы лучше дойти до форта, а уже оттуда – верхом на восток.

- Сколько отсюда до наёмников? – с сомнением спросил я, – Может, лучше прямо пойдём, не будем делать крюк?

- Тут вот какое дело... Я вроде как знаю короткий путь.

- Короткий путь?

- Короткий путь.

По его напряжённому молчанию и выразительному взгляду я понял, что это какое-то заклинание. У колдунов случаются свои заморочки, и порой им приходится напускать туман и разводить тайны, иначе их чары не сработают.

- Хорошо, – согласился я, – Кстати, а почему я никогда не видел тебя в форте, раз ты знаешь короткий путь туда?

- Видишь ли... Я не всегда был таким очаровательным и изысканным в манерах. На скотоводческих фермах и в общине охотников меня уважают, а вот в форте не все будут рады меня видеть. Но, – ободряюще улыбнулся он, – вместе с тобой у нас почти наверняка не будет проблем!

- Почти наверняка?

- Ага. И доберёмся мы быстро! Только: слушай внимательно, – он вдруг стал крайне серьёзным, – Иди за мной след в след, ни шагу в сторону. Не останавливайся, что бы тебе ни померещилось. Не беги. Не оглядывайся. И – ни слова не говори. Понял?

На всякий случай я молча кивнул: вдруг уже сейчас говорить становилось опасно? Амвросий кивнул мне в ответ, и мы двинулись в путь.

Колдун шёл достаточно медленно, чтобы наступать на его следы было легко. Поначалу я немного сбивался, один раз чуть не оступился, когда непривычный рюкзак резко потянул вправо – но я затянул лямки потуже и постепенно приноровился к такому способу передвижения.

Наша дорога шла через лес. Если бы не напряжённое молчание моего спутника и причудливый способ ходьбы, всё было бы как в обычном походе: пространство не изменилось, пели птицы, шелестела трава под ногами пробегавших зверьков. Любопытный лис, припрятавшись за трухлявым пнём, уставил на нас свою острую мордочку, всматриваясь в странных чужаков и поводя чёрным носом. Жужжали и блестели на ярком дневном солнце лесные мошки. Тут слева блеснуло что-то ярко-зелёное, будто огромный жук; но нет, то был Зелёный Латник! Он манил меня рукой, подзывая приблизиться – и я чуть было не ступил в сторону, но вовремя вспомнил наказ Амвросия, и продолжил идти по следам своего проводника. По сию пору я не знаю, правильно ли я поступил тогда. Ведь Зелёный Латник мог вмешиваться в чужие чары, и что, если то правда был он?

Мы вышли на широкую лужайку, густо залитую солнечным светом. Казалось, мы шли не меньше часа, но вот чудно: солнце за время нашего пути почти не сдвинулось с места. Интересно, пролегал ли “короткий путь” Амвросия в *настоящем* лесу, или в некоем особом пространстве, возможно, ойкосе, время в котором текло совсем не так, как в реальном мире? Из раздумий меня вырвал громкий крик – нет, отчаянный вопль.

Вайранна изо всех сил звала меня на помощь. Я рефлекторно посмотрел направо – и увидел её. Раненая, окровавленная, она ползла ко мне из последних сил, еле держась на дрожащих руках. В её исполненных ужаса и боли глазах застыли слёзы.

Признаюсь, читатель, только огромнейшим напряжением воли я смог тогда остаться на дороге колдуна. Я не стану вдаваться в подробности, рассказывая о том, как обливалось кровью моё сердце, когда Вайранна – нет, наваждение, но до чего похожее на неё – кричала и молила, постепенно теряя надежду. Я не знаю и сейчас, гордиться ли тем, что я выдержал то искушение, или стыдиться этого.

Когда из лужайки мы зашли под тёмный покров густого хвойного леса, я почти ожидал третьего искушения. Так и случилось: прямо за спиной я различил тихие шаги, что становились постепенно всё громче, всё ближе... Я стал слышать странное, слегка постанывающее дыхание преследователя – и оно тоже становилось ближе, оно подобралось к самому моему уху. “Это я, Луэллан”, сказал нечеловеческий голос, и как же мне хотелось бежать вперёд или обернуться и встретить тот кошмар лицом к лицу! Но я мысленно повторял слова Амвросия, как мантру, и изо всех концентрировался на том, чтобы попадать в его шаги.

Наконец, дорога закончилась. Мы стояли у края рощи, от которой до форта оставалась всего сотня шагов. Солнце действительно почти не сдвинулось с того момента, как мы вышли из его дома.

- Добрались, хвала Аркане! – с облегчением крикнул Амвросий. Я не знал, обнять мне его в благодарность, или двинуть в челюсть за эти внезапные суровые испытания.

- Это было дьявольски непросто, – выдавил я из себя.

- Да, новичкам там иногда крепко достаётся, – согласился он, – Но ты справился!

Хоть мы и взяли немало полезных вещей в доме Амвросия, нам недоставало и спальников, и палаток, так что для начала мы отправились в Гостевой Дом. Стражники у ворот, увидев Амвросия, ощерились в ухмылках, и у меня слово камень с плеч свалился: как бы ни набедокурил он тут в своё время, Кай не требовал его головы.

Зато Людослава, едва мы только вошли, бросилась на колдуна, как яростная волчица:

- Ах ты, нахал! Заявиться-то сюда! Да чтоб тебя гоблины болотные на куски разорвали! Нет, вы посмотрите, каков нахал!

Я поспешно стал между ними:

- Людослава, пожалуйста! У нас срочное дело!

- Да какое б у этого-то мерзавца дело ни было, срочное или долгое – никогда ему от меня помощи не дождаться!

- Что он хоть натворил?

Амвросий старался хранить непроницаемое лицо.

- Так вы, господарь, и не знаете? А вот вы бы всыпали ему плетей, кстати, от его светлости-то имени, чтоб неповадно было! Он ведь, господарь бейлиф, эль тут сглазил!

- Как это? – опешил я.

Оказалось, дело было так. Восемь лет назад, когда Амвросий только переехал в эти края, он часто захаживал в Гостевой Дом. Однажды зимой он крепко напился и захотел ночевать тут, но Людослава отказала ему: все места, даже скамьи в общей зале, были уже заняты, ведь как раз накануне прибыло аж два каравана. Трактирщица предлагала колдуну попросить ночлега в казармах, где его наверняка приняли бы, но хмель ударил в голову Амвросию, и он счёл это личным оскорблением.

Тогда он вышел из Гостевого Дома, трижды обошёл его против хода солнца, напевая чары, а потом громовым голосом проклял трактир: “Пусть эль здесь будет скверным, что вода из сточной канавы, пока не минет тридцать зим!”. И действительно: эль в Гостевом доме с тех пор стал хуже. Конечно, с водой из сточной канавы его было не сравнить, но одна и та же бочка явно теряла в качестве, если её содержимое пили в Гостевом Доме.

Хозяева пытались найти способ обойти заклинание: подавали эль снаружи, поручали продажи другим людям – ничего не работало. Любой эль, так или иначе *связанный* с Гостевым Домом, был в лучшем случае посредственным.

Когда я уверенно сказал хозяйке, что любые чары могут быть развеяны, она только всплеснула руками. Сам Амвросий не смог снять своего проклятия, да и заезжие чародеи оказались бессильны. Даже колдунья Кая и сильнейший заклинатель духов из его отряда не справились с проклятием – вот каким въедливым оно оказалось.

Впрочем, длинный рассказ успокоил разошедшуюся было Людославу. Я торжественно пообещал, что постараюсь исправить такое вопиющее безобразие – тем более что оно было и в моих интересах – как только закончу с более срочными делами, и это окончательно примирило хозяйку. Тогда мы наконец смогли купить недостающие вещи, отправили мальчишку нанять четырёх лошадей из тех, что половчее умеют скакать по лесу, и подкрепились перед поездкой.

Мы выехали из форта около двух часов пополудни. По нашим прикидкам, мы должны были доехать до дома Аос Си самое позднее к семи вечера: если бы нам не повезло и девушки уже покинули жилище духа, то мы без проблем успели бы до ворот Общины Бобра до заката.

Кровь духов помогает мне легко находить общий язык с астральными сущностями, но лишает человеческого дара инстинктивного понимания животных, так что наездник из меня очень посредственный – к счастью, навыков обращения с лошадьми Амвросия хватило на нас двоих. Он объяснил мне, что родился в семье помешанного на лошадях патриция и научился держаться в седле едва ли не раньше, чем ходить.

По пути Амвросий вообще рассказал немало интересного.

Глава 34. Одиннадцать Тихих Шагов.

Если ты, читатель, не посвятил себя глубокому изучению Древней Магии, или не принадлежишь к культуре фронтирцев, то ты, возможно, ничего не знаешь о ковенах – или хуже, знаешь о них только по странным слухам, развлекательным книжкам и театральным постановкам.

Ковены, сокращение от слова “ковенант”, или, если переводить дословно, “вместе идущие” – это форма организации группы людей, связанных общими целями и приносящими клятвы, закрепляющие эти цели и некоторые правила поведения. Насколько можно понять, ковены зародились во Фронтире ещё в стародавние времена Второй Династии, в мрачные века до рождения Пророка. Каждый ковен состоит как минимум из трёх членов: Дама, Герольд и хотя бы один последователь. Некоторые съентифики считают, что ковены возникли у фронтирцев вследствие их частых контактов с нами, аурмаркцами, и стали результатом смешения разных культурных традиций; может быть, так и было, но даже мне, не профессиональному историку, есть что возразить против такой точки зрения.

Надо добавить, что правила и клятвы ковенов обычно крайне необременительны и сводятся к чему-то вроде: “мы никогда не воруем у своих, а ещё мы стараемся избегать физического насилия и по четвергам обязательно едим рыбу”. Ковены типа тех, которые так любят авторы остросюжетной литературы – с жёстким кодексом и обязательными кровавыми ритуалами – имеют куда больше общего с тёмными сектами, чем с настоящими ковенами. Они похожи на ковены даже меньше, чем, например, на отряды кондотьеров или ремесленные гильдии (вот в них порой ради лишних долей процентов от прибыли люди творят такие мерзости, что никаким авторам не выдумать).

Дама и Герольд находятся в тесных отношениях и управляют ковеном. В наши дни в некоторых ковенах Дамой может становиться мужчина, а Герольдом – женщина, но подавляющее большинство ковенов считают такую практику порочной и следуют традициям. Древнее правило ковенов гласит: “Желание Дамы – закон; трактовка закона – дело Герольда”. На практике это обычно означает, что Дама ставит цели, а Герольд составляет планы по их достижению. Герольд обладает правом вето, но даже тот Герольд, что использует его хоть один раз, резко снижает свой авторитет. Так же происходит и с излишне “капризными” Дамами, заявляющими слишком много Желаний - особенно если Желания начинают противоречить друг другу. Порядок, по которому члены ковена становятся Дамой и Герольдом, очень разнится: я слышал и о ковенах, в которых роль менялась раз в год и определялась жребием, и о тех, где роль была пожизненной и определялась общим голосованием. В идеальном случае Дама должна обладать провидческим даром, а Герольд – изворотливым умом и колдовскими талантами.

Максимальное число членов формально не ограничено, но почти все ковены стараются принимать не больше тридцати трёх членов, чтобы каждый имел возможность хорошо знать личность и характер всех своих собратьев. Если желающих присоединиться к прославенному ковену становится слишком много, то обычно он создаёт “дочерний” ковен, совсем как некоторые коммерческие фирмы. Правила ковенов редко запрещают своим членам состоять в других ковенах, и Дамой и Герольдом дочернего ковена обычно становятся члены старшего. Те ковены, что позволяют себе расти до сотни и более членов, считаются своего рода несерьёзными, “ненастоящими” – порой такие “ковены” создаются фронтирцами только для того, чтобы зарабатывать на наивных чужаках, требуя членских взносов (которых в настоящих ковенов нет почти никогда), но не давая никаких реальных привилегий.

Древняя Магия зародилась во Фронтире, и ковены стали почти обязательной частью жизни любого профессионального колдуна. Такая форма взаимодействия оказалась удобной для адептов этой школы: их высокую зависимость от порой крайне экзотических ингредиентов, как и потребность в очень специфических ритуалах, куда легче удовлетворять, если ты состоишь в тесном кругу единомышленников. Разумеется, бывают и колдуны, занимающиеся своим искусством в одиночестве, но это поистине сложный и тернистый путь.

Мейстер Амвросий дал мне понять, что состоит в некоем достаточно секретном ковене. На всякий случай сразу подчеркну, читатель: сам факт того, что ковен стремится оберегать свои секреты, ещё не повод начинать подозревать его в тёмных делах. Скорее наоборот: мне довелось столкнуться с очень разными ковенами, и куда чаще с Богами Зла оказывались связаны те, что охотно и открыто принимали новых членов, чем те, что старались держаться в стороне от глаз публики. Амвросий явно хотел рассказать мне о ковене больше, но не знал, как подступиться к этой задаче, и я решил помочь ему:

Куда ты идёшь, брат? – с ухмылкой спросил я его.

Амвросий не разочаровал меня. Его породистое лицо сложилось в почти комичном выражении изумления, и он ответил:

- Я всегда иду домой.

Некоторое время он собирался с мыслями, а я беззастенчиво наслаждался произведённым эффектом.

- Значит, этот боров Ласко не соврал... Ты и правда состоишь в нашем ковене! А какой у тебя шаг?

Настала моя очередь удивляться:

- Нет, Амвросий, ты не так меня понял! Я не...

- Нет, Луэллан, это ты не так понял ситуацию, – веско сказал Амвросий, – Если ты знаешь имя нашего ковена, то ты уже попал в него, и ты находишься на первом из одиннадцати шагов, ведь ты завоевал достаточно доверия, чтобы один из нас рассказал тебе тайну. Если ты знаешь первый пароль – а ты знаешь первый пароль – то ты находишься на втором шаге.

- Что за чушь! Я волшебник, а не колдун!

- Пути магии неисповедимы, а правила нашего ковена именно таковы. Что ж, приветствую тебя ещё раз, брат по Одиннадцати Тихим Шагам!

- Я нашёл этот пароль в записке Гао Барсучьего.

- Гао Барсучий? – нахмурился Амвросий, – Я должен его знать? Имя кажется знакомым... Ба, да не его ли голову мы видели у ворот форта?

- Да. Именно так звали главаря бандитов, которые напали на наш караван – помнишь, я рассказывал тебе о нападении?

- Забудешь такое, конечно... А как ты нашёл ту записку?

- Мне указал дорогу Зелёный Латник... – начал было я, но тотчас заткнулся и задумался.

Зелёный Латник?

- Признаться, я и сам не знаю, что он такое. Но именно встреча с ним помогла мне стать учеником волшебника.

Амвросий молчал, но в его взгляде было столько торжества, что мне стало немного стыдно за свои сомнения в путях его ковена. Действительно, если меня посвятил в ковен таинственный Зелёный Латник, то это попахивало тонкими чарами судьбы.

Амвросий рассказал, как сам попал в ковен. Как я догадался по его имени, он принадлежал к культуре капитолийцев, и родился в Цветущей Середине, на землях вокруг Великой Реки.

- Мне повезло стать третьим сыном, самым младшим из пятерых детей моего отца, – сказал он тогда.

Дело в том, что, по древней традиции фамилии Проксимус старший сын был обязан наследовать земли своего отца, заниматься управлением поместьями и “взвалить на себя бремя придворной жизни” (клянусь, этот баловень судьбы выразился именно так!); второй должен был посвятить себя службе в Секторе Цивилис и делать карьеру чиновника; и только младшие были вольны выбирать свой путь в жизни.

Первые тридцать лет своей жизни – оказалось, Амвросий старше, чем я подумал поначалу – он назвал самыми весёлыми: сразу после окончания университета родители подарили ему фонд, и на дивиденды с акций и вкладов он славно кутил, раз в год переезжая в новый город. Так продолжалось до тех пор, покуда в Танноре он не попал в странную мистическую передрягу. Благодаря своим связям он выручил одного чудаковатого старика, и в благодарность тот открыл ему тайну ковена, да ещё и заявил, что у Амвросия есть огромный талант к магии, который необходимо развивать, если Амвросию дорога его судьба и целостность рассудка. Слова старика потрясли Амвросия, который до того знал за собой только талант к умеренному кутежу, как он выразился: “с шиком, но без неудержимого движения к банкротству”. Он последовал за своим новым учителем.

Следующие десять лет своей жизни этот потрясающий малый назвал самыми чудесными: он постигал тайны колдовства под руководством старика, которого при рождении нарекли именем Леобардис. Сейчас Амвросий, как и я, состоял на третьем круге посвящения в школу магии – и был на девятом из Одиннадцати Тихих Шагов. Надо сказать, меня немало удивило это:

- Погоди, но если ты на третьем круге, то что же это за проклятие ты обрушил на несчастный Гостевой Дом, раз даже главная колдунья и главный заклинатель духов наёмников не смогли его разрушить за годы? Да к тому же – это было в твой первый год, в самом лучшем случае ты был на втором круге!

- Да вот видишь ли... Это, можно сказать, особенность у меня такая. Знаешь, бывает так, что ты можешь заделать девушке двух ребятишек всего за один раз?

Частота метафор, связанных с сексом, вызывала во мне неловкость, но я кивнул.

- Вот у меня иногда с заклинаниями так. Если я на взводе, то порой чары залетают так, что – в добрый путь, как говорится!

- Почему же ты не попросил Леобардиса снять чары? Мой учитель, мейстер Мервис, точно постарался бы исправить то, что я натворил.

- Похоже, славный он парень, этот мейстер Мервис. У Леобардиса, видишь ли, есть правила жизни. Он безумно сильный колдун! Но если не считает нужным, то и пальцем не пошевелит. Он верит, что его задача такая: давать другим возможности. А уж кто что натворит – это уже их личная ответственность. Очень он принципиальный в этих вопросах личной ответственности.

- Не слишком ли такой взгляд уводит в гордыню? – спросил я после некоторого раздумья, – Ведь, утверждая такой подход, человек словно ставит себя вровень с ипсилосами – или великими богами, как их называете вы, тарквинианцы.

- Кто это сказал тебе, что я тарквинианец? Что за стереотипное мышление! – возмутился было Амвросий; я пустился в извинения, но он рассмеялся и продолжил, – Ладно, ты прав, я тарквинианец. Просто решил немного разыграть тебя. А если серьёзно, то тебе бы потолковать с Леобардисом! Он тоже любит порассуждать о богах, когда говорит об этом принципе: дескать, раз боги есть идеальный образец для нас, то мы, обретая власть над чужими судьбами, должны по их примеру научиться не злоупотреблять этой властью и оставлять другим свободу выбора.

- Но ипсилосы порой карают тех, кто слишком далеко уходит в страну Зла, обращая дар свободы в инструмент тьмы.

- Он бы на это возразил, что так могут поступать многие боги, но не Сокрытая Богиня, Аркана, а он служит именно Хозяйке Заката. Да, забавно будет послушать ваш разговор. Вы оба – те ещё зануды! – расхохотался он.

Но, как оказалось, поговорить с Леобардисом не так просто – и при этом, по мнению Амвросия, необходимо. Препятствие состояло в том, что Леобардис просто отказывался говорить с теми, кто не прошёл хотя бы до шестого шага; а вот причина для разговора была очень серьёзной.

Философией ковена было оккультное совершенствование. Каждый, кто вступал в него, был обязан поставить на второе место любую мирскую карьеру, увлечения и даже семью, и устремиться в первую очередь к увеличению тайной власти – разумеется, если хотел расти в ковене. Как нетрудно догадаться, такое условие не запрещало тёмных путей, хоть лично Леобардис и осуждал их, считая власть, полученную через контракты с Богами Зла, иллюзорной и разрушительной.

Месяца три или четыре назад Амвросий получил приглашение на важную встречу от нескольких высокопоставленных членов ковена. Они предложили ему работать вместе с ними. Они говорили, что скоро в этих землях произойдут большие перемены; что сюда движется сила с севера, во главе её стоит величайший мастер, а его Тень уже легла на эти леса. Амвросий сразу понял, что речь идёт о каком-то очень тёмном деле, и поспешил отказаться. Пригласившие намекнули, что отказ не был мудрым решением, и предупредили его против попыток мешать им.

Амвросий пробовал говорить о случившимся с Леобардисом, но старик стоял на своём: дескать, не его это дело. Выступить против этой группы прямо было самоубийством, но Амвросию так не понравилась их затея, что он начал тайно наблюдать за ними. Благодаря некоторым методам, о которых он не мог позволить себе рассказать, он узнал, что этой группе крайне необходимо получить некую реликвию, которую везут в монастырь Повешенного; через некоторое время он также выведал, что везут её в зачарованном ларце, и что у той группы есть агент в караване, идущем с ларцом из города Таннор. Группа планировала передать ларец либо эльфам, в обмен на помощь, либо тому самому человеку с севера, чья Тень уже была здесь, в качестве дара уважения и заверения в намерении заключить союз.

Пятеро состояли в этой группе, и каждый был выдающимся колдуном.

Предраг Стоболец, сильный воин и очень осторожный и расчётливый человек, мастер боевых чар.

Медина Лукреция, злопамятная, чванливая женщина, знавшая множество удивительных и ужасных проклятий.

Джамайя Шесть Лиц, владевшая поразительными навыками убеждения и изучавшая чары, способные управлять разумом.

Брегг Кон Пао, старый молчаливый трауммец, мастер алхимии и зельеварения, чары которого управляли жизненными токами.

Фаланиэль ван Стросс, прозванный Белоснежным. Сын Камней из Аурмарка, он собрал себе дружину из семи верных гномов, умел в совершенстве управлять камнями и обладал даром ясновидения.

Амвросию также удалось узнать, что это яркая и разношёрственная пятёрка по каким-то причинам крайне интересовалась кинжалом по имени Карнвеннон. Это был древний кинжал, испокон веков переходивший от вождя Холмов Верных к его наследнику. Легенда гласила, что нет на свете преграды, которую не мог рассечь Карнвеннон, если в руках его носителя достаточно храбрости. Сорок лет назад князь фэйери смог похитить этот кинжал, и это стало тяжёлой утратой для общины эйров. Пять колдунов хотели убедиться, что кинжал не попадёт в руки их возможных врагов.

Глава 35. Возвращение ларца.

Мне нужно было как следует обдумать всё, что сообщил мне Амвросий, и потом сложить это с мыслями старого мейстера Аэрона. Однако уже сейчас было ясно, что разворачивающиеся в этой глуши события могли иметь очень далеко идущие последствия, и я взял себе на заметку отправить графу сообщение о своих открытиях при первой же возможности.

Надо отдать должное Амвросию: его интересные рассказы, то и дело чередующиеся пустяковыми байками или вовсе глуповатыми шутками, очень хорошо отвлекли меня от страха за судьбу Вайранны и Сомбрины. По пути он, намёками и околотками, рассказал мне и о чарах Короткого Пути: это заклинание позволяло Амвросию, по не вполне понятным для него самого принципам, *вдруг* пройти тем самым коротким путём между двумя точками, если между ними не было человеческих строений.

Лошади, которых выбрал трактирный мальчишка и одобрил Амвросий, действительно прекрасно чувствовали себя в лесу, иногда без колебаний бросаясь сквозь такие заросли, где я не сразу решился бы пройти даже на своих двоих. Конечно, нам приходилось огибать глубокие овраги, топи и совсем плотный подлесок, но и только.

Когда мы подъехали к холму Аос Си и я не увидел ни Сомбрины, ни Вайранны, я спрыгнул с лошади и побежал вперёд, выкрикивая их имена. На что я надеялся? Думаю, просто напряжение последних дней взяло-таки верх: как ни крути, каждый следующий день только наваливал новые глубокие и тёмные тайны на мои плечи, а отдых и безделье начинали казаться недостижимым благом.

- Эй, Лу! – раздался голос откуда-то с неба.

Помнится, тогда я упал на колени: мой разум пребывал в таком смятении, что я подумал, будто высшие силы воззвали ко мне. Только когда голос обратился ко мне в третий раз, я понял, что это Вайранна. Я спешно вскочил и крикнул в ответ:

- Я тут!

Да, мой разум пребывал в смятении.

Громкий звук со спины заставил меня обернуться: Сомбрина с Вайранной по очереди спустились с раскидистого дуба. Я заметил, что у Сомбрины был при себе мешок с чем-то тяжёлым и крупным.

- Что вы тут делаете? – спросил я, продолжая говорить невпопад.

К счастью, мои подруги не стали тратить время на пустые слова. Они подбежали и обняли меня, и тут меня прорвало. Кажется, я рыдал минут пять. Когда я пришёл в себя, я увидел, что они уже познакомились с Амвросием и начали собирать лагерь. Я молча присоединился к ним, и, клянусь, даже Амвросий не отпустил ни единой шутки по поводу моей истерики.

За ужином мы обменялись нашими историями, и Вайранна с Сомбриной поближе познакомились с нашим новым товарищем. Сомбрина начала строить глазки колдуну, а тот в ответ прожигал её страстным взглядом и осыпал разнообразными комплиментами.

Когда мейстер Аэрон забросил девушек к дому Аос Си, те поначалу запаниковали. У них действительно не было при себе ни оружия, ни припасов, ни тёплых вещей для ночлега, только походные ножи. Они не сомневались, что смогут добраться до общины Бобра до заката – как ни крути, в прошлый раз мы добрались от холма Аос Си до охотников всего за пять-шесть часов (страх затуманил мой разум, когда я делился опасениями с Амвросием), но они боялись идти туда.

Мало того, что дорога могла измениться и испортиться с того момента – тогда нас было четверо, а теперь они были вдвоём, и хищные звери могли совсем иначе оценить риски нападения. Мои подруги не были уверены, что кочевники не добрались до этих мест, и что им не встретятся голодные лесные духи. Наконец, мало ли что придёт в голову охотникам, если к ним постучатся две напуганных безоружных девушки, без грозного огненного эйра с огромным мечом и непредсказуемого волшебника, облечённого властью бейлифа?

К тому же дамы рационально рассудили, что даже Айдред сможет втолковать старому мейстеру, какую глупость тот выкинул, бросив их одних посреди леса без припасов, и тот постарается исправить свою ошибку, как только заново проведёт нужный ритуал. Признаться, мне стало стыдно, что я даже не подумал о такой возможности.

В итоге они поступили следующим образом. Сначала Вайранна, по моему примеру, расцарапала себе руку, капнула крови в чашу над домом Вердуганнувеллиона и попросила о встрече. Они спустились вниз, и – нет, надо было слышать, с каким восторгом Вайранна рассказывала о торговле с Аос Си, которую провела Сомбрина! Хитрая полукровка запомнила, что с духом следует говорить аллитеративными стихами, и разговаривала с ним исключительно таким способом. Она показала Вердуганнувеллиону ключ к Дорогам Королевы Ворон, а затем предложила такую сделку: Аос Си получит право сделать копию ключа для себя самого, если оно согласится сделать такую же копию для Сомбрины. Жадный до тайн дух не смогло отказаться. Я ощутил невероятное облегчение: я боялся даже представить себе, какую цену заломит Аос Си за создание копии ключа – а вот как элегантно, оказалось, можно было решить этот вопрос. Вердуганнувеллион получило новую диковину в коллекцию, а мы получили заветную копию, причём не затратив на то никаких лишних усилий.

Однако пускать к себе гостей на ночь Вердуганнувеллион решительно отказалось. Впрочем, оно согласилось подарить женщинам простой кувшин, в знак признательности за такое поразительное расширение коллекции.

Настал черёд Вайранны. Им нужно было тёплое и безопасное место, какая-то еда и вода. Йиванга быстро нашла съедобных трав, которые давали хоть какое-то питание, и ручей поблизости. Объяснив Сомбрине, какие именно травы подойдут, Вайранна стала внимательно изучать окружающие деревья. Она хотела найти дерево с крепкими, раскидистыми ветвями, с которого открывался бы вид на холм Аос Си – а ещё лучше то, с которого можно переговорить с человеком, оказавшимся у этого холма.

Подходящее дерево нашлось быстро – им стал тот самый раскидистый дуб. Орудуя ножом, йиванга срезала гибкие молодые ветки и с этого дуба, и с соседних деревьев, и свила из них своего рода гнездо между двумя надёжными сучьями. Гнездо она утеплила и укрепила мхом и пучками травы, но не остановилась и на этом: пока Сомбрина продолжала ходить по окрестностям, собирая съедобные травы, Вайранна соорудила из срезанных веток и травы кущи, дававшие отличную защиту от ветра. Наконец, напрягая память о днях, которые она хотела забыть, йиванга отыскала образы знаков Изгнания, и, ещё раз расцарапав себе руку, нанесла их вокруг места для ночлега. В этом утеплённом гнезде на дубе они были бы защищены и от холода, и от диких зверей, и от духов. Я мог только восхититься своей подругой, и не преминул сообщить ей об этом. Мне было даже немного жаль, что такие изобретательные приготовления остаются брошенными, но спальники и палатки были куда уютнее и удобнее во всех отношениях.

Изложение нашей истории стало для меня непростым. В своём утомлении и волнении я не предупредил Амвросия, что подозреваю Сомбрину и стараюсь держать её в неведении относительно некоторых аспектов наших приключений. Впрочем, многое в тот вечер сыграло мне на руку: и общая усталость всех собравшихся, и несомненная нервозность и тревожность обстановки, и флирт между Сомбриной и Амвросием, и даже мой собственный срыв. Всё это вместе позволило мне сгладить излишне острые углы, хотя было ясно, что через некоторое время у Сомбрины возникнут тревожащие её вопросы. Меня это не беспокоило: я знал, что раскрою её перед друзьями прежде, чем она вполне сопоставит тонкие детали той нашей встречи и подготовит тактику защиты. Мне удалось тогда умолчать, где именно я наткнулся на пароль ковена Одиннадцати Тихих Шагов – больше того, флирт колдуна и колдуньи позволил мне и вовсе скрыть тот факт, что я знал этот пароль ещё до знакомства с Амвросием. Воистину, иногда Поле Невероятности играет мне на руку.

На следующий день погода испортилась так резко, будто мы переместились во времени. Только вчера солнечный день был таким тёплым, что мошки и жучки резвились в лучах солнца, а тяжёлый рюкзак то и дело заставлял меня потеть; а сегодня небо покрылось облаками и обрушило на нас дождь со снегом. Но нашего настроя это не испортило: ларец вновь был почти у нас в руках. Я хотел выменять его у Трёхглазого Вора сразу же, но остальные дружно осудили меня и настояли на том, что Айдред должен присутствовать при обмене. Я последовал решению большинства.

К полудню мы добрались до форта. Там мы перекусили, заплатили ещё за аренду лошадей и взяли с собой юного конюха, который должен был отвести лошадей назад, как только мы доберёмся до Белой Башни. Мы попрощались, до поры до времени, с мейстером Амвросием, который направился в свой лесной дом – на прощание он послал Сомбрине жгучий воздушный поцелуй и пропел несколько строф на старом капитолийском диалекте; полукровка даже покраснела от удовольствия.

На добрых лошадях, да к тому же с помощью хорошо знающего дороги конюшего, мы добрались до Белой Башни ещё до заката. Мы предлагали пареньку переночевать с нами, но он наотрез отказался “соваться в это чудное место” и разбил палатку перед башней, ровно там, где когда-то ночевал в компании фэйери и ослика Айдред. Когда поутру я выглянул из окна, его уже и след простыл, и в следующий раз я увидел его только в форте наёмников.

Едва мы добрались до башни, камни знакомо зашевелились и образовали воздушную дорогу. Собрав все нужные вещи и попрощавшись с юным конюшим, мы пошли внутрь. Нас встретил лично мейстер, и по его озабоченному и печальному лицу мы сразу поняли, как глубоко он раскаивается в своей поспешности.

- Дорогие мои! – воскликнул он, когда мы сошли с воздушной дороги, – Знаю, что обычным “простите старика” тут не отделаться. Видит Тетраграмматон, думал я только о лучшем! Но не крепче разум становится с годами, ой, не крепче!

Я приготовился было ответить Аэрону, но Сомбрина аккуратно положила руку мне на плечо и выступила вперёд.

- Мейстер, – заговорила она, и к хрусталю в её голосе прибавились нотки осуждающей гувернантки, – мы благодарны вам за помощь в обретении копии ключа. Но мы также очень опечалены тем, в какое опасное положение поставило нас ваше безрассудство.

Старик покаянно покачал опущенной головой.

- Мы выручили вас с той тёмной табакеркой, – продолжала Сомбрина, – дали вам на изучение сам меч богоравного Финна, а также удивительные трофеи храброго воина Айдреда. Мы помогли вам подготовить защиту и ловушку для Трёхглазого Вора, и всегда были с вами честны и открыты. Кроме того, мы сейчас боремся за общее благо и за спасение этих земель. А вы – вы чуть не погубили нас с Вайранной! Если бы Луэллан не подоспел вовремя, мы могли бы и вовсе не пережить ту ночь.

Мейстер Аэрон выглядел таким печальным и подавленным, что мне пришлось вспомнить нашу первую встречу и его БАРЬЕР, чтобы не вступиться за него.

Я думаю, мейстер, будет справедливо, если вы признаете, что должны нам Услугу. А также кров и защиту, пока мы вполне не восстановим наши силы.

- Д-да, – с некоторым трудом ответил Аэрон: видно было, как нелегко ему обещать Услугу, – Это будет справедливо, Судья мне свидетель.

- Вот и чудесно, – весь холод исчез из голоса Сомбрины, и снова она ворковала, глядя на мейстера с восторгом и обожанием, – Что у нас на ужин?

Все мы, кроме Айдреда, были совершенно вымотаны, но я настоял на том, чтобы сразу после ужина выйти в лес и вызвать Трёхглазого Вора. Эльф не оставил каких-то особых указаний о том, как вызвать его, так что мы положились на самый простой ритуал, знакомый едва ли не каждому ребёнку.

Мы отыскали более-менее ровный пень и положили на него скатерть. Айдред по очереди зажёг три свечи – разумеется, в башне мейстера нашлись ритуальные свечи, способные гореть даже под дождём – я поставил на скатерть металлическую чашу и наполнил её настойкой. Все мы положили оружие на землю; дольше всех, внезапно, разоружалась Сомбрина – как оказалось, помимо сабли и кинжала на поясе она носила с собой целых три скрытых ножа. Мне внезапно вспомнился тогда короткий бой с Ваном, когда Сомбрина схватила пресс-папье: интересно, то был шок, или она не хотела рисковать убить Вана, используя нож, и просто пыталась выиграть больше времени для Айдреда?

Я трижды пригласил Трёхглазого Вора. Будь у меня его истинное имя, можно было бы не сомневаться в том, что он меня услышит. Если бы мы знали, где находится его жилище, и провели ритуал рядом с ним, эльф тоже обязательно услышал бы нас. Сейчас нам оставалось лишь надеяться на то, что у Трёхглазого Вора и правда глаза и уши по всему лесу.

Ветер не переставал завывать, дождь со снегом всё усиливались. Мы сели поближе друг к другу и плотнее закутались в плащи. Айдред расспрашивал нас о приключениях, но мне совсем не хотелось говорить – мне хотелось спать. Шум ветвей и капель дождя, редкие крики ночных птиц и бормотание Сомбрины и Айдреда убаюкали меня, и скоро я задремал.

Я видел, как мы идём на поиски древнего сокровища, и с нами идут странный великан, отмеченный высшими силами, и мудрый гном, дух камня. Трёхглазый Вор указывал нам путь, и мы петляли между ручьями и деревьями, шли по скалам до самой пещеры, освещённой зелёным, и там, в её сердце, был хрустальный гроб, в котором лежала Вайранна. Нужен был ключ, но он потерялся, и тогда из-за деревьев, которых не было в той пещере, показались странные, угрожающие фигуры. Я услышал крик Вайранны: “Это он!”. Я хотел побежать к ней, но вдруг понял, что сижу – и окончательно проснулся. Дождь стал намного слабее, а к скатерти, на которую не пало ни капли воды, приближался со знакомой ехидной улыбкой Трёхглазый Вор. Мне показалось, что откуда-то справа я слышу тяжёлое, учащённое дыхание.

- Добрая встреча, дети праха и дитя бегущих вод, – пропел он, усаживаясь перед скатертью и осторожно поднимая чашу.

- Добрая встреча и тебе, господин Вор, – ответил я, отчаянно зевая и протирая глаза.

- Вижу, вы позвали меня, чтобы поговорить с миром – угощаете, как радушные хозяева, и не держите оружия. Я принимаю ваше приглашение, – сказал он, залпом выпил чашу и тем закрепил древние правила гостеприимства, которыми мы теперь были связаны до конца разговора.

Дыхание стало ещё громче. Я подумал было, что не в меру храброе и любопытное животное подобралось к нам и обернулся – к моему изумлению, громкое дыхание вырывалось из груди Вайранны. Она побледнела так, что её кожа стала серой, и смотрела на эльфа, не отводя глаз и не моргая.

- Вайр? – спросил я, осторожно положив руку ей на плечо, – Всё в порядке?

Она вскочила, сжав кулаки, и сделала шаг навстречу Трёхглазому Вору. Все мы подобрались, готовясь к самому разному развитию событий. Что задумала йиванга? Если бы она вдруг решила броситься на нашего гостя, мы должны были немедленно остановить её – или ощутить всю тяжесть воздаяния за нарушение традиций, что были старше корней гор.

- Я, – она говорила громко, с вызовом, выдерживая паузу перед каждым следующим словом; тело её дрожало от страха и ярости, – больше никогда не склонюсь перед тобой! Никогда!

- Я не просил тебя об этом, дочь полуденных лесов, – сказал эльф, наклонив голову. Он изучал Вайранну с неприкрытым интересом.

- Никогда! Никогда! – тут я обнял йивангу и постарался усадить на место.

Она не сопротивлялась, только ещё несколько раз прошептала “никогда” мне в плечо. Я гладил её по голове, стараясь успокоить. Эльф наслаждался зрелищем.

- Господин Вор, – слово взяла Сомбрина, – хоть и не я заключала с вами сделку, но говорю с вами от имени бейлифа.

- Это так, – сказал я, не оборачиваясь. Вайранна, кажется, понемногу начинала приходить в чувство.

В ответ эльф неожиданно рассмеялся – так громко и заливисто, что деревья вокруг стали вторить ему; а затем резко замолчал и ответил:

- Хорошо, дитя праха, я слушаю тебя.

- Господин Вор, – голос Сомбрины даже не дрогнул, – Вот ключи от Дорог Королевы Ворон, как мы вам и обещали.

Я услышал тяжёлый звук – похоже, она поставила ключ на скатерть. Вайранна совсем затихла, и я повернулся к нашему гостю. Эльф жадно изучал сокровище. Он осматривал его со всех сторон, поворачивая голову под совершенно немыслимыми углами, прощупывал его своими длинными пальцами, так похожими на корни, обнюхивал. Наконец он распрямился, широко улыбнулся и заговорил:

- Как неправы те из моих сородичей, что почитают детей праха за жалких животных! Как много искусства и хитрости вы умеете проявлять, если возникает на то нужда! Это действительно они. Ключи, что виделись мне в междугрёзье чаще, чем листьев есть на том дубу, – покачивая головой, ритмично пропел он, и вдруг застыл, а голос его стал словно ледяная сталь:

- Но почему я чую терпкий запах Аос Си?

Повисло молчание – только листья и ветви шумели, стонал ветер и стучали по земле капли дождя. Я был близок к отчаянию и изо всех сил пытался придумать, что делать.

- Мы не столь безрассудны, чтобы заводить себе могущественных врагов, Господин Вор, – зазвучал голос Сомбрины, – И потому вчера, едва только добыв ключи, мы пошли к Вердуганнувеллиону и оно сделало для нас копию, чтобы хозяин Белой Башни не заподозрил пропажу. Работая над копией, оно не выпускало из руки оригинала.

- Ха-ха-ха! – вновь разразился хохотом Трёхглазый Вор, – Вот это ловкая работа! Хорошо же. Я, Трёхглазый Вор, объявляю: вы выполнили своё условие сделки.

- Прекрасно, мастер Трёхглазый, – вступил в разговор я, – а где же ваше условие? Неужели дитя звёзд забыло о ларце?

- Моя память хранит число капель росы, что были в месте моего рождения, – ответил мне эльф, – Ларец в сохранности, и, если вы готовы подождать, я скоро вернусь с ним. Я отдал его тому, кто хотел похитить его у вас, но легко смогу вернуть его.

- Но, мастер Вор! – воскликнул я, – Ты же обещал!

- Я сдержал своё обещание, – голос эльфа буквально сочился ехидством, – Это ты, кажется, забываешь свои слова, мейстер волшебник. Я обещал, что сделаю всё, чтобы тот наниматель не раскрыл ларец. Это я сделал: сплёл непроходимую паутину лжи и страха, убедил, что открывать ларец, или пытаться уничтожить его содержимое, предельно опасно до того, как минует два полнолуния.

- Как видишь, дальний родич, – ухмылялся Трёхглазый Вор, – Я уважил не только слова нашего договора, но и сам его не проговорённый в деталях дух.

- Спасибо, мастер Трёхглазый, – кивнул я с облегчением.

- Так я иду за ларцом?

- Хорошо, – кивнула было Сомбрина, но Айдред резко перебил её:

- Только чашу не забудь с собой взять, – сказал эйр, – Чтобы наш дружеский вечер не прервался раньше срока.

- Как же ты недоверчив, о раб безумного Афаруолиннога, – проскрежетал эльф, но взял чашу перед тем, как исчезнуть.

- С такими, как он, – пояснил Айдред, – лучше перебдеть. С него бы сталось подослать сюда кого-нибудь, или чего-нибудь, пока мы ждём. Потом вернулся бы – нас нет, а значит, и сделке конец. Можно продать ларец кому другому, или себе оставить.

- Мне кажется, – задумчиво ответил я, – он на самом деле хочет, чтобы ларец оказался у нас.

- Ну, если ты вдруг, милостью Эутайна, прав, – пожал плечами эйр, – То будет ему на другой раз наука, если замыслит нас предать: подумает дважды, ведь нас так просто не проведёшь! Но что, во имя всего святого, стряслось с Вайр?

Мы склонились над йивангой – она спала, свернувшись на плаще, который мы расстелили для сидения.

- Призраки прошлого, – ответила Сомбрина, усаживаясь рядом с Вайранной и зажигая трубку.

За негромкими разговорами мы провели, кажется, добрый час. Айдред почти перестал осуждать нас за то, что мы так легко поверили Амвросию. Поначалу эйр вбил себе в голову, что этот человек в сговоре с нашими врагами, но теперь он по крайней мере допускал, что его первое впечатление могло быть ошибочным. Мы замолчали, как только пламя свечей высветило очертания эльфа, выходящего к нам из-за деревьев.

- Приношу извинения за долгое ожидание, – сказал он, – но вы ждали не впустую. Ларец здесь.

Он положил ларец на скатерть, и я сразу же бросился к нему. Я выхватил Иглу, которую подарил нам Аос Си, и распахнул ларец – да, позвонок был на месте! Свет будто бы стал чуточку ярче, а эльф отпрыгнул назад, зашипел и закрыл лицо руками:

- Ааах! Хватит, волшебник! Закрой его быстрее!

Я попытался немедленно закрыть ларец, но Айдред перехватил мою руку:

- Ох, а что это? Зачем нам закрывать его? Надо же проверить, что позвонок тот самый...

- Нет! Не вздумай доставать его, ты, дитя праха!

А почему? Почему бы чаду праха и не посмотреть как следует на позвонок? Я пока вот не знаю, как это позвонок должен навредить тебе. Не понимаю, как это может нарушить законы гостеприимства. Позвонок и позвонок. А вы понимаете? – обратился он к нам.

- Нет, – развела руки Сомбрина, не сводя глаз с Трёхглазого Вора, – Понятия не имею.

- У меня есть догадка... – начал было я, но мои друзья так уставились на меня, что я продолжил, – Ой, я, кхм, забыл её. Что за догадка у меня была? Нет, не знаю. Думаю, надо бы достать позвонок, поднять его повыше.

- Нет! – изо всех сил закричал эльф, – Стойте, я всё расскажу! Нельзя доставать его, это нарушит традиции гостеприимства, и вот почему. Здесь, в ларце лежит часть той шелухи, что остаётся от вас, когда вы возвращаетесь в прах, из коего были рождены. Кость. Этот кусок шелухи хранит в себе силы Финна, великого Гонителя детей звёзд, что был послан охотиться на нас самим Раггакоганном, Оборотнем! Один вид его заполоняет детей звёзд болью и страхом. Тех, что слабее, он может сразить на месте, и даже нашей знати придётся несладко! Особенно Ледяному Герцогу, что пробуждается сейчас.

Мы застыли на мгновение. Я убрал руку Айдреда и закрыл ларец. Эльф рухнул на землю, тяжело дыша. Когда я смотрел на него обычным взглядом, то видел, как по его длинному лицу текут ручьи пота и слёз. Не говоря ни слова, я открыл свою Крепкую Флягу и поставил её перед Трёхглазым Вором.

- Так значит, Финн не убил Ледяного Герцога?

- Нет, – отрывисто отвечал эльф, прерываясь ненадолго между долгими, шумными глотками, – Нет, конечно. Растерзал его. Разорвал и сжёг его плоть. Но Сердце Льда нельзя разрубить. Гонитель Финн заковал его. Печатями камня и пламени. Сотни зим верные вассалы ломали печати. Десятки зим Сердце Льда. Нарастало плотью. Сейчас глубокий сон становится мелким. Затем грядёт...

-...грядёт междугрёзье, – догадался я.

- Да. Потом пробуждение.

Я подождал, покуда эльф допьёт и поднимется с земли. Тогда я подошёл к нему поближе и сказал:

- Ты ведь не хочешь, чтобы эти леса сковали вечные льды, правда, мастер Трёхглазый?

Эльф вымученно улыбнулся в ответ.

- Не хочу. Ты ведь не думал, что вы... Только этим трюком с куском шелухи, кости... И потом флягой... Что вы меня перехитрили и вынудили сказать...

- Конечно же нет, – быстро кивнул я, размахивая за спиной рукой, чтобы Айдред и Сомбрина воздержались от едких комментариев и позволили Трёхглазому Вору сохранить остатки достоинства, не обращая его в нашего врага.

- Вот и славно... – сказал Вор. Было видно, что ему всё ещё очень сильно не по себе.

- Давай сделаем небольшой обмен. Я буду говорить тайны тебе, а ты – мне. Я хочу узнать больше о Ледяном Герцоге. О чём бы хотел узнать ты?

- Моё любопытство знает мало границ, но пустяки не интересуют меня.

- Договорились! Вот первая тайна: не только у тебя и у хозяина Белой Башни есть ключи от Дорог Королевы Ворон.

- У кого же ещё? – оживился Трёхглазый Вор.

- У Вердуганнувеллиона. Был и ещё один ключ, его хозяев мы не знаем. Возможно, он находится в Эйре.

- Вот значит как... Это хорошая тайна. Слушай же: сенешаля Герцога зовут Гведдрелиошаурион, и ты понимаешь, как дорого стоит это знание.

Я с почтением поклонился Трёхглазому Вору, благодаря его за щедрость. Имя самого сенешаля Ледяного Герцога действительно было великой ценностью!

Так, меняя один кусок знания на другой, я узнал, что до пробуждения Герцога осталось около двух месяцев, а в междугрёзье он уязвим и не обладает полной силой. Некоторые сведения, к примеру всё, что касалось тёмных предметов, которые разложили по лесу кочевники, совершенно не интересовали эльфа – напротив, новость о том, что во главе кочевников стоит великий мастер, Тень которого уже легла на эти земли, показалась ему невероятно ценной. Я не стал затягивать этот разговор, потому как боялся сообщить Трёхглазому Вору слишком много.

На прощание я пообещал эльфу, что в следующую встречу с меня причитается ещё одна полная Крепкая Фляга. Ухмыльнувшись, он пообещал, что не останется в долгу – и исчез в тенях деревьев. Как только он пропал, металлическая чаша рухнула на насквозь промокшую скатерть, а свечи погасли в один миг. Небо было покрыто тучами, и темнота была столь густой, на мгновение мне почудилось, будто я всё ещё там, под дольменом, иду и ищу выход, а всё, что было после – просто привиделось мне, как горячечный бред... Но Айдред зажёг лампу, тьма расступилась, а с ней и безумные страхи. Мы собрали наши вещи и оружие, зажгли другие лампы, эйр аккуратно положил на плечо всё ещё не приходящую в сознание Вайранну, и пошли в Белую Башню, наш новый временный дом.

Глава 36. Долгожданный отдых.

Следующие пять дней мы провели в блаженном безделье. Погода стала лишь чуточку теплее, дождь не переставал, только становился сильнее или слабее – но нам было всё равно. Мы наслаждались уютом и комфортом башни мейстера Аэрона. Старый волшебник очень серьёзно отнёсся к своему обещанию предоставить нам кров, и рассказал, как пользоваться самыми разными поразительными чудесами, что были в его башне.

В подвале, прямо над проходом в Дороги Королевы Ворон, который оказался похожим на огромную металлическую плиту с изумительно тонкой и сложной резьбой, было три ванных разных размеров, а одна даже умела пускать струи воздуха, массирующие спину. Я провёл в этих ваннах не меньше дюжины часов, вспоминая тёплые источники под Фоскаг.

Мейстер Аэрон показал нам почтовый ящик. Для его использования нужна была особая бумага, сплетённая с перьями духа: иную телепортировать было невозможно. Ящик отправлял всякое письмо прямо в то отделение почты Авалона, которое обслуживало тамошний дом мейстера, а оттуда почтальоны доставляли письма по указанным адресам, даже в Империю. Подозреваю, я был близок к тому, чтобы злоупотребить гостеприимством мейстера, потому что за те пять дней отправил добрую дюжину писем. По активности корреспонденции меня обогнал только Айдред, но от примерного старшего сына и будущего главы весьма многочисленного Дома иного никто и не ожидал.

Разумеется, особо стоит выделить предварительный отчёт его светлости графу. Я рассказал там и о Ледяном Герцоге, и об угрозе со стороны кочевников, и о том, что староста практически наверняка связан с кочевниками. Я обещал приложить все силы, чтобы разобраться в происходящем и навести порядок как можно меньшей ценой, но прямо сказал, что события здесь могут оказаться слишком масштабными не только для бейлифа с кучкой помощников, но даже и для отряда наёмников и ополчения Холмов Верных и Вольных. Писать что-либо определённое о ситуации в самом поселении эйров я считал преждевременным – мы пока так и не встретились с Оссином, да и Дагмара... Впрочем, я постарался выкинуть горькие мысли о ней из головы и перешёл к другим письмам. Само собой, и родители, и братья и сестрой, и мейстер Мервис с Негодной получили от меня в той или иной степени подробный рассказ о моих приключениях. У Мервиса я также спросил совета. Вспомнив про Фаланиэля ван Стросса, я также написал Артуру ван Лёйкехтен, тому Сыну Камня, с которым мы познакомились в ожидании Авалона. Я не знал и даже не мог строить догадки о том, к чему приведёт отправка этого письма, но чувствовал, что это правильное действие.

Мы много говорили о том, что произошло в последние дни. Главной героиней наших разговоров почти неизменно оказывалась Сомбрина: после триумфального дебюта, давшего нам этот контракт, она словно бы отступила на второй план – но, похоже, только для того, чтобы с новыми силами вырваться вперёд. Даже Айдред признал, что она “умеет как следует сплетать слова”. Мне было горько видеть то будущее, что ожидало наши с ней отношения.

Догадки мейстера, рассказы Амвросия и раскрытые тайны Трёхглазого Вора заставляли нас теперь смотреть на всё происходящее в совсем ином свете. Нам пришлось признать, что ветры судьбы закинули нас в самое сердце надвигающегося с севера шторма – и, странное дело, все мы чувствовали только прилив сил от осознания реалий своей ситуации, уровня павшей на нас ответственности.

Айдред возился с новым мечом так много и с такой страстью, словно женился на давно любимой женщине. Оказалось, что и Мернивен, и Левейн, и даже сам мейстер Аэрон – умелые ремесленники, и все вместе они сделали совершенно прекрасные ножны для меча святого Финна. Сработанные из нескольких пород мягкого дерева, глубоко пропитанных маслом против ржавчины, обшитые редкой варёной кожей северных болотных кальмаров, да ещё и украшенные, по просьбе Айдреда, позолоченными металлическими символами, отражавшими как историю Финна, так и философию клана Огненного Лиса – эти ножны стали настоящим произведением искусства, к тому же донельзя функциональным: меч из них можно было извлечь практически мгновенно и совершенно бесшумно, и теперь он требовал удивительно мало масла для ухода. Всё равно эйр точил, полировал и промасливал клинок часами, используя то наждачку разной степени частоты, то несколько вариантов ветоши. Он довёл лезвие до такой остроты, что брился только с его помощью, и дал торжественный обет, что отныне и навсегда будет поддерживать Головоруб в таком состоянии.

Сомбрина вновь переменилась. Она снова то и дело становилась душой компании, только теперь в её поведении было куда меньше наигранности. Она стала намного откровеннее в историях о своём прошлом, рассказывая в том числе о тех деталях, которые выставляли её саму в неприглядном свете, и искренне смеялась над шутками в свой адрес. Я бы дал руку против луковицы, что, окажись мы в башне с прошлой Сомбриной, она бы постоянно уходила “на разведку”: новая Сомбрина оставалась с нами – и я знал, что ей это нравится.

Изменилась и Вайранна. Мы много раз пытались расспросить её о том, что случилось во время той встречи с Трёхглазым Вором, но она ничего не помнила о ней. Тем не менее, изменения были налицо: она стала куда более уверенной, будто бы внутренне свободной. Самое главное: в ней начала исчезать та раздвоенность, что ярко бросалась в глаза любому знающему её человеку. Она постепенно начинала принимать знания, которые обрела в темнейшие годы своей жизни, и научалась использовать их. Стены страха, возведённые её разумом перед памятью, начинали рушиться.

Возможно, читатель, ты спросишь, что случилось со мной, изменился ли я? Как обычно, я использовал возможность провести нужные ритуалы, но это мелочь, едва достойная упоминания – в отличие от небольшой истории, которая случилась на вторую спокойную ночь в Белой Башне.

Как ты понимаешь, я ночевал в спальне Мерни – кстати, надо добавить, что мейстер Аэрон, войдя в наше положение, снизил на время нашего гостевания требования к своей ученице, и мы могли себе позволить просыпаться хоть в десять утра, хоть в полдень.

Так вот, стояла вторая ночь нашего блаженного отдыха. Мы с Мерни понимали, что времени для нас двоих было не очень много, и старались использовать его наилучшим образом; когда мы наконец засыпали, то спали долго и очень крепко. В ту ночь я ощущал великую усталость во всём теле. Моя левая рука лениво обнимала Мерни – я спал на внешнем краю кровати, спиной к комнате и лицом к стене. Мерни уже давно посапывала, её карамельный бок мирно вздымался и опускался, а я то погружался в полудрёму, то просыпался и начинал играть пальцами с её золотыми волосами, представляя себе реки из чистого золота. В один из таких моментов я услышал тихий голос, зовущий меня.

Я осторожно встал, чтобы не разбудить девушку, и набросил на себя мантию – мой банный халат был совсем мокрым.

Я открыл дверь – передо мной стояла Вайранна.

- Что тебе нужно? – зашептал я, – Глубокая ночь ведь.

- Пойдём со мной, я покажу тебе путь в Дороги Королевы Ворон.

Я обернулся – Мерни мирно спала. Я прислушался к своему телу: оно не желало спать; оно было уставшим, но жаждало приключений. Я обулся и закрыл за собой дверь.

Тихая дорога вниз по лестнице казалась бесконечной. Мы с Вайранной не обменялись ни словом, да слова были и ни к чему.

Вот перед нами восстала огромная металлическая плита Ворот к Дорогам. Вайранна приставила ключ к скважине, прятавшейся в изображении переплетающихся листьев. Она посмотрела на меня, и я приставил свой ключ ко второй половине замка, находившейся между слиянием вырезанных в камне водопада и озера. Йиванга кивнула и сказала свою клятву – я сказал свою, и дверь распахнулась перед нами.

Как описать то, что я увидел?

Здесь не было источников света – точнее, всё светилось собственным, очень ровным и мягким светом; а значит, не было и теней, хоть освещение и оставалось несколько сумеречным, по меркам привычной нам реальности.

Небосвод сочетал в себе самые разные оттенки пурпурного и чёрного цвета, и не было ни солнца, ни луны, ни звёзд. Небосвод был и сверху, и снизу, ведь земля лежала не ровной твердью, но казалась скорее наростами вокруг подножия железных строений, что поднимались там и тут, связанные между собой дорогами, сделанными из десятков толстых железных цепей.

- Давай поищем дорогу к библиотеке, – сказала мне Вайранна, ставшая удивительно высокой, и я не нашёл причин спорить с ней.

Я прекрасно понимал замысел Вайранны, и двинулся к библиотеке, расположение которой действительно было мне знакомо. Мы шли по дорогам из железных цепей, переходя с одного островка на другой, и каждый раз небо над и под нами слегка менялось. Да и дороги менялись: те, которые существовали, пока ты смотрел на них из одной точки, могли пропасть, если ты смотрел на них из другой. Некоторые строения, мимо которых мы проходили, казались нам беседками, другие напоминали церкви, мастерские или сторожевые башни; один раз мы прошли мимо мельницы, крылья которой развевались под странным ветром меняющегося цвета; но многие здания были так причудливы, что мы не могли даже приблизительно угадать их предназначение. В одном из таких, подобном извивающейся змее, пытавшейся укусить свой хвост, стены были покрыты сплошным зеркалом – проходя мимо него, я видел, как моё отражение в них то молодеет, то стареет. Кажется немыслимым, как можно находить дорогу в таком пространстве, но мы шли уверенно – мы *знали* путь.

Библиотека разительно отличалась от остальных зданий, ведь была построена не из железа, а из тёмных непрозрачных алмазов. Её двери были приветливо распахнуты, будто ожидали нас, а внутри, среди высоких полок с длинными лестницами и мириадами книг, царил свежий аромат незнакомых трав – и этот аромат был исполнен той же *сверх-реальностью*, что и мой старый сон Бронзового Советника. Вайранна пошла дальше, а я поднялся на несколько шагов по лестнице и взял в руки обитый белым лакированным деревом манускрипт. Он назывался “Путешествие облаков”.

Я раскрыл его на случайной странице ближе к середине:

“...но они были обречены, ведь в самом сердце их цивилизации лежало ложное убеждение, а они были слишком самоуверенны, чтобы одолеть собственную слепоту. Разум окрашен и скован своим окружением, но они не понимали этой простой истины, и потому не подвергали сомнению то, усомниться в чём было необходимо. Окружённые машинами, они во всём видели лишь образы машин. Через мыслеформы и метафоры, повторяющие машины и пригодные для машин, они осмысляли даже самое себя, а ведь их природа была скорее сродни деревьям или зверям...”

Я открыл другую страницу:

“Так Луэллан фан Мервйен – так мы будем называть его, ведь он сам называл себя этим именем, хоть и слышал достаточно даже к тому моменту, чтобы осознать свою ошибку – попал в Алмазную Библиотеку. Рука его потянусь к книге “Путешествие облаков”. Что он надеялся узнать там?”

Меня охватил такой страх, что я спешно поставил эту книгу на место и спустился на пол, и тогда...

Я очнулся в своей кровати. За окном занимался серый рассвет. Моя мантия и обувь кучей лежали у края кровати, а ноги ныли, словно от долгой ходьбы. Я пытался заснуть снова, но не мог. После завтрака я заговорил было с Вайранной об этом сне – был ли это сон? Она сказала, что не помнит ничего, но, когда проснулась, чувствовала себя такой усталой, будто не спала ночью, а отправила свой дух в путешествие.

После того *случая*, был ли то сон, видение, или мне действительно довелось пройти по Дорогам Королевы Ворон, я понял две вещи.

Первое и главное состояло в том, что я забыл нечто очень важное. Второе помогло мне наконец разобраться, что было “не так” с Мерни: я не мог вполне забыть о Дагмаре.

***

Мы с друзьями и мейстером долго говорили о том, что узнали. Теперь, в свете подробностей о Ледяном Герцоге, а также о заговоре пятерых колдунов из ковена, многое прояснялось.

Складывалась следующая картина.

Далеко на севере, в скрытых от цивилизации лесах или степях, появился некий человек, обладавший удивительной силой. Часть этой силы состояла в том, что он умел творить чудеса – тёмные чудеса – при помощи собственной Тени. Человек этот был властным и амбициозным, и сумел подчинить себе окрестные племена кочевников. То ли некоторые из этих племён имели свои давние традиции колдовства, то ли Хозяин Тени умел пробуждать в других оккультные силы – так или иначе, среди кочевников под его властью оказалось немало людей, владевших тайными искусствами. Хозяин Тени возжелал совершить поход на юг, и для начала отправил туда свою Тень. Через Тень он смог заручиться поддержкой нескольких сильных колдунов из ковена; они поклялись ему в верности, рассчитывая обрести новую власть через служение Хозяину Тени. Затем, вместе с помощниками или лично, он изготовил несколько тёмных предметов, что должны были наполнить сердца могущественных людей пороком и, тем самым, ослабить сопротивление вторжению. Кто именно спрятал эти предметы в лесах – колдуны, специально отправленные кочевники или сама Тень, было не так уж существенно. Возможно, их спрятал староста Ласко, попавший под власть Хозяина во время своей несчастной Долгой Охоты.

В то же самое время здесь, в лесах неподалёку от форта, вассалы Ледяного Герцога во главе с его сенешалем, Гведдрелиошаурионом, наконец завершили великий труд, что отнял у них не одно столетие. Тело Ледяного Герцога наконец-то вновь обрело целость, и древний владыка эльфов начал пробуждение.

Знал ли об этом Хозяин Тени заранее, или то было просто удачное совпадение? Это оставалось тайной, но можно было точно утверждать, что именно его люди, будь то колдуны или кочевники, вступили в переговоры со двором Ледяного Герцога, а не наоборот. Судя по тому, что эльфы раскрыли Хозяину Тени великую тайну, секрет погибели Ледяного Герцога – кинжал Карнвеннон, способный рассечь что угодно, если его хозяину достанет храбрости – эльфам удалось заключить союз с Хозяином Тени. Желали ли колдуны передать позвонок святого Финна эльфам для закрепления союза, или, напротив, хотели сохранить у себя на случай, если эта ненадёжная дружба даст трещину – этого мы не знали, но это тоже не имело большого значения.

Роль монастыря Повешенного оставалась не вполне ясной. Возможно, Владигор Ясень или его приближённые получили озарение и, предвидя сражения с эльфами, захотели обрести реликвию; но нельзя было исключать и того, что их мотивы были другими. Возможно, Хозяин Тени нашёл общий язык с жестокосердным настоятелем и хотел получить святую реликвию через него – для войны ли с эльфами, или для иных, более далеко идущих целей.

Мейстер Аэрон был убеждён, что Хозяин Тени, отправляя тёмные предметы, не мог оставить без внимания Холмы Верных и Вольных. Он также предположил, что череп в гостиной дома старосты Ласко был главным из этих тёмных предметов.

Становилось совершенно ясно, что впереди нас ждут очень сложные испытания.

К концу третьего дня прекратился дождь, а утро четвёртого и вовсе встретило нас ярким летним солнцем. Стало заметно теплее, и весь лес и даже луг вокруг башни тонули в густых клубах тумана. К полудню мы вышли на луг и до самого вечера упражнялись в фехтовании, разгоняя кровь и подготавливая тела к скорому возвращению к походной жизни. Левейн оказался знатоком предсказаний погоды, и клятвенно заверял нас, что тёплые и солнечные дни простоят не меньше недели.

Пятый и последний день отдыха прошёл в тревожных сборах перед предстоящими путешествиями. Я не знал, пришли ли мне ответы на какое-либо из отправленных писем, ведь в качестве обратного адреса указал форт наёмников: Белая Башня была прекрасна, но находилась слишком вдали ото всех важных для нас мест, и мы решили, что сохраним форт в качестве штаб-квартиры. Вторая причина такого решения была более мрачной: мейстер Аэрон был страшен для своих врагов, но ему ни за что было не сравниться с мощью целого опытного отряда наёмников, и в форте было намного безопаснее.

Утром шестого дня мы попрощались с гостеприимными хозяевами Белой Башни. Я подарил Мернивен большую перламутровую ракушку с берега озера Валас. Перед тем, как проститься с мейстером Аэроном, я достал из своего рюкзака пачку бумаг и попросил его о коротком разговоре наедине.

- Мейстер, – сказал я, когда он закрыл за собой дверь кабинета, – Здесь текст, который очень сильно вас заинтересует. Мне кажется, он сможет помочь вам проникнуть глубже в тайны Дорог Королевы Ворон. Прошу вас, не спрашивайте, как он попал ко мне.

Аэрон начал бегло читать легенду, которую записал для нас Куннлауг, и постепенно его брови поползли вверх. Он отложил чтение и сердечно поблагодарил меня за этот подарок.

- Однако, мейстер, – добавил я, – У меня есть к вам и просьба. Можете ли вы дать мне способ моментально связаться с вами, если возникнет на то нужда?

- Это – сущий пустяк, юный волшебник, – ответил он, улыбнувшись, и, закрыв глаза, быстро набросал неразборчивый символ на листке бумаги. Этот листок он передал мне, – Если будет худо, просто разорви его, и я узнаю, что ты в беде, и сразу пойму, где тебя найти.

Я многословно поблагодарил мейстера, и мы отправились в путь.

Глава 37. Обвинение предателя.

Первый день пути к форту прошёл без достойных упоминания событий. Мы долго подбирали хорошее место для ночлега: недавние дожди оживили ручьи, залили низкие луга и расширили топи, но в конце концов мы нашли пригожий и достаточно сухой холмик посреди ясной поляны. Ночь обещала быть прекрасной: на посвежевшем небе одна за другой зажигались звёзды, сплетаясь в дивных фигурах, которые принято называть созвездиями. Сомбрина возилась с едой у костра, а я прикидывал, всё ли я подготовил правильно.

По пути я несколько раз пользовался возможностью уединиться с Вайранной и с Айдредом.

Эйру я сказал, что сегодня ночью он может услышать нечто, что заставит его кровь вскипеть от ярости – и заклинал его держать себя в руках, если только я не крикну боевой клич его дома. Айдред засыпал меня градом вопросов, и мне стоило немалого труда убедить его придержать своё недоверчивое любопытство, чтобы не испортить всего плана нашим слишком долгим отсутствием. Я также умолял его постараться вести себя так, словно этого разговора не было. Он ответил согласием, но я вовсе не был уверен, что та настороженность, с которой он стал держаться после нашего разговора, осталась незамеченной или сошла за его обычные перемены настроения.

Вайранне я прямо сказал, что сегодня я раскрою тайны Сомбрины, которые выставят её в очень скверном свете. Я попросил её в то время, когда мы будем разбивать лагерь, зарядить арбалет, спрятать его, но держать под рукой – и стрелять Сомбрине прямо в голову или в сердце, если я скажу ей стрелять, если она увидит, что Сомбрина начинает творить чары, или если случится так, что кто-то из нас троих, то есть я, Айдред или сама Вайранна, захочет напасть на других. Вайранна согласилась без лишних вопросов, но я ещё раз повторил ей: если вдруг она захочет напасть на меня или на Айдреда, ей надо вспомнить мои слова и стрелять именно в Сомбрину, стрелять, чтобы убить наверняка.

Сам я накануне капнул на браслет защиты от чар своей кровью – так следует порой поступать с зачарованными предметами, чтобы они не забывали ни своих сил, ни своего хозяина.

Мне казалось, что я учёл все возможности.

Когда мы покончили с ужином, я сказал, что хочу поднять тост. Я разлил немного настойки каждому из нас, затем встал перед костром и торжественно поднял свою чашу. Я медленно оглядел каждого из своих спутников, всеми силами пытаясь удержать нервную дрожь.

Айдред, мой старый друг. Он чувствовал, что то, о чём я его предупреждал, вот-вот случится, и нервно кусал губы. Он был надёжен, как скала – я бы сказал, что самого себя он подводил чаще, чем меня. Храбрый, сильный – и далеко не глупый человек, хоть и подверженный вспышкам эмоций и склонный к лишним подозрениям. Он положил Головоруб рядом с собой особым образом – вроде бы в стороне, но на самом деле так, что он мог извлечь его за считанные мгновения. Позолоченные символы на богатых ножнах меча таинственно поблёскивали в пляшущих языках пламени, и то же пламя отражалось в тёмных глазах эйра.

Вайранна, самый загадочный человек, которого я знал. По-детски непосредственная и порой наивная, она явно пережила куда больше боли, чем любой из нас, и была исполнена как мудрости, так и страхов. Я знал, что на свете нет людей, которые доверяли бы мне так, как она. Она сидела, поигрывая правой рукой рядом со своим плащом, который бросила бесформенной кучей; я знал, что под ним скрывается заряженный арбалет, и это придавало мне уверенности.

Сомбрина Айна, изящная и ухоженная, полулежала на своём спальнике, держа свою чашу так расслабленно и благородно, словно была на светском рауте. Она всегда выглядела прекрасной, но никогда – беспомощной или уязвимой; и я знал, что в действительности она ещё опаснее, чем видится на первый взгляд. Сабля лежала у неё в ногах, но я понимал, что её прекрасные умения фехтовальщика – наименьшая из угроз. Я знал, что она предала и меня, и всех нас, причём уже очень давно – но не мог забыть и другого. Мы слишком долго пробыли вместе, попали в такое число передряг, что это нельзя было просто взять и вырвать из сердца в одно мгновение. Сейчас, глядя на неё, я знал: я солгу, если скажу, что желаю ей смерти – больше того, солгу, если скажу, что желаю ей зла.

Но ведь потому я и задумал всё сегодняшнее представление, верно?

- Друзья, – сказал я, – Сегодня я хочу поднять бокал за Сомбрину. Я не мастер говорить тосты, но титул бейлифа обязывает меня пытаться, так что заранее прошу у вас прощения.

Вайранна сдержанно хихикнула, Сомбрина улыбнулась, а вот нервный Айдред заржал над этой неловкой шуткой, как конь.

- Сомбрина, – продолжил я, тщательно выбирая слова, – наш партнёр. Она стала самым свежим пополнением самого лучшего отряда, в котором мне довелось служить, – мои корявые слова живо вызвали воспоминания о Фоскаг, – И успела не раз доказать свою незаменимость. Мы получили этот контракт, который, как оказалось, может стать поистине судьбоносным, только благодаря ей, и две опаснейших и сложнейших ситуации, недавно возникших на нашем пути, тоже разрешились лишь её несравненной хитростью и ловкостью в подборе слов, – судя по лицам слушателей, они поняли эту запутанную фразу не лучше, чем я сам, и я решил немного пояснить, – Только благодаря красноречию и сообразительности Сомбрины мы смогли легко получить ключи от Дорог Королевы Ворон, затем сделать их копию, а потом ещё и убедить Трёхглазого Вора, что сделка выполнена. За Сомбрину!

- За Сомбрину! – ответили партнёры, и мы выпили.

Полукровка начала было вставать, чтобы ответить на мой тост, но я жестом дал ей понять, что я не закончил.

- Но это не всё, что я хотел сегодня рассказать.

Краем глаза я заметил, что Айдред сжал рукоять Головоруба, а Вайранна перестала играть пальцами и запустила правую руку под плащ. Сомбрина внимательно смотрела на меня.

- Я ведь рассказывал вам, как спас Сомбрину в своё время? Она была в заложниках у шайки злодеев, служивших малефакторам. Я тогда ворвался в лачугу, где её держало несколько вооружённых мерзавцев, и перебил их всех. Только вот...

- Потом, в караване, помните? Первый раз я убил человека именно тогда.

Наступила полная тишина, только стрекотали сверчки, пели соловьи – и тяжело и быстро задышала Сомбрина. Только сейчас она заметила, что мы не сводим с неё глаз, что все мы напряжены и готовы к действию.

- А я говорил вам, как Сомбрина спасла меня? Я тогда упал в реку, и русалки добрались до меня и жаждали моей плоти. Какое поразительное заклинание тогда сотворила Сомбрина! Она бросила свою шляпу в воду, и шляпа взорвалась в воде фейерверками – заметьте, именно в воде и только в воде, удивительное заклинание, я раньше и не слышал о таких узконаправленных чарах. Затем эти фейерверки стали поражать русалок, но – вот где начинается истинная магия, неподвластная даже легендарным волшебникам древности! Эти фейерверки поражали духов, но никак не вредили мне, хотя во мне крови духов воды больше, чем крови людей. Вот какой исключительный, невозможный магический талант есть у нашей подруги!

- Напомню также, – продолжал я, – что кто-то пытался похитить ларец покойного мейстера Найеля однажды ночью. Мы не проверили на наличие меток только Шиванну и Сомбрину – как мы понимаем, бедная йиванга просто путешествовала и думала подзаработать и двинуться дальше на юг, а вот Сомбрина тогда сказалась больной.

- Как часто, – говорил я дальше, – сразу после того, как мы добрались до этих мест, Сомбрина стала уходить на разведку – только вот эти походы почти никогда не приносили новых сведений. Помните, как Сомбрина старательно убеждала нас выбросить ларец в речку или в озеро? Как её походы на разведку прекратилась сразу после того, как ларец попал к Трёхглазому Вору? Кстати – помните, когда мы попали в ловушку эльфа, Сомбрина сразу назвала его имя? И как потом рассмеялся эльф, увидев её говорящей от моего имени?

Воздух будто звенел между нами, и я уже не слышал ни птиц, ни сверчков. Моё сердце билось, как барабан.

- Вайранна, помнишь, тогда, когда меня опоил Ласко, ты видела, что на мне есть “ещё одно заклинание, помимо обычных”? Только вот незадача: я не зачаровывал себя никакими постоянными чарами, и не платил другим за них.

- На мне лежали, – с дрожью в голосе завершал я свою речь, – два заклинания изменения памяти, которые наложила Сомбрина, одна из самых опасных людей, кого я знаю, ученица и служанка Джамайи Шесть Лиц, колдуньи ковена, присягнувшей Хозяину Тени.

- В завершение я задам один вопрос для проверки, – я смотрел на смертельно побледневшую Сомбрину, не отрываясь, – Мы узнали его из записки Гао Барсучьего, о которой я ничего не говорил тебе, ведь подозревал уже тогда. Эта записка помогла бы Гао найти посланца ковена, скрывавшегося в караване, когда стража будет перебита.

- Куда ты идёшь, сестра? – спросил я.

- Я всегда иду домой, – тихо ответила Сомбрина.

Я ожидал, что она применит чары и постарается скрыться. Что она будет спорить – возможно, добавит к этому изменение памяти, возможно, постарается обойтись одними лишь общечеловеческими чарами убеждения. Что она бросится в бой, до того попытавшись сломить разум одного из нас, чтобы получить временного союзника. Иными словами – я ожидал многого, но не того, что случилось.

Сомбрина рухнула на землю и разрыдалась. Она плакала, как безутешная вдова, потерявшая в один день и супруга, и детей, как сирота, родители которой внезапно погибли. Я тщательно прислушался к браслету, чтобы убедиться, что она не пытается теперь играть с моей памятью – браслет был тих и спокоен.

- Я убью её, – удивительно спокойно сказал Айдред. Он не угрожал и не спрашивал, просто констатировал факт.

- Айд, ты обещал, – сказал я ему.

- Я не бросаюсь в бой, – ответил эйр, – но ты, падаль? Слышишь меня? Реви сколько хочешь, я тебя всё равно убью.

- Айд, давай не будем...

- Давай, – вдруг раздался сквозь всхлипы голос Сомбрины, – давай, прикончи уже меня. Я больше не могу.

- Дама просит, – сказал Айдред, поднимаясь и доставая кинжал.

Я загородил ему дорогу.

- Ты идиот, Лу! Ты что, не понимаешь? Ничему не научился, да?! Да эта погань снова сыграет с твоей памятью шутку! Или с моей, и я вдруг *вспомню*, что это вы с Вайранной предали меня, и мне нужно убить вас, пока вы спите!

- Давай уже, рыжий ты недоносок! – всхлипывала Сомбрина, – Добей меня и хватит этого!

- Айдред ат Илдмер из дома Блаи! Той властью, что есть у меня над тобой как у бейлифа, у старшего партнёра и как у твоего друга, я повелеваю тебе...

- Сам мне спасибо скажешь, – эйр внезапно ловко ударил меня по ноге, и я грохнулся оземь, – Как придёшь в себя. Как твой друг говорю.

Я обернулся, пытаясь хоть как-то удержать Айдреда, но не смог. Он подошёл к Сомбрине и начал прикидывать, как бы убить её одним ударом, но тут словно яркий зверёк пробежал мимо него, и Вайранна распростёрлась на Сомбрине, закрывая её спину, шею и голову своим телом.

- Нет! – уверенно крикнула она, – Я тебе не позволю!

- Да вы рехнулись тут все! – эйр плюнул себе под ноги и сел на корточки рядом с девушками, – Ну хорошо. Я подожду.

- Обещай, что ты не станешь убивать Сомбрину без нашего согласия, – потребовал я, вставая и потирая ушибы.

- Да дьяволы, – проворчал эйр, – Ладно, даю слово, и Пророк мне свидетель.

Вайранна поднялась и села рядом с полукровкой.

- Нам нужно выслушать Сомбрину, – сказал я.

- Я уже говорила: хватит, я не хочу это терпеть.

- Прекрати, Сомбрина, – ласково обратилась к ней йиванга, – чего ты не хочешь терпеть?

Не меньше четверти часа прошло прежде, чем Сомбрина смогла унять свою истерику. Тогда, сжимая обжигающе горячую кружку травяного чая и то и дело снова срываясь в слёзы, она наконец-то поведала нам настоящую историю своей жизни.

Глава 38. Тайна Сомбрины.

Много лет назад, далеко на юге, у берега моря столь тёплого, что в нём можно плавать даже зимой, один из тотемов племени Неоперившейся Головы Мертвеца поселился рядом с небольшим регулийским городком. Отношения между старожилами и новоприбывшими были непростыми, но постепенно они научились уживаться друг с другом. Йиванги ходили веселиться в городских трактирах, смотрели вместе с регулийцами мистерии и театральные постановки, покупали одежду, обувь и инструменты; а горожане и жители окрестных сёл ходили к йивангам, если болел или рожал домашний скот, если они желали купить необычных зелий или плодов дикого леса.

В том тотеме была шаманка, звали её Джамайя Шесть Лиц, ведь она могла найти подход к каждому человеку. Шаманка знала, кто будет её преемницей – боги Собрания Церквей Хомморхе отметили её при рождении, она несла на плече След Птицы. Преемницу нарекли Пари-Наджи, и с самого детства она училась мудрости своей наставницы: понимать языки всех птиц, различать добрые и злые травы, милостивить и обманывать духов, а то и саму судьбу.

Пари-Наджи росла и созревала, и настало время искать ей мужа. Но никто в тотеме не приходился по вкусу юной красавице: иные были слишком стары, другие – слишком юны, и сердце её оставалось спокойным, как сытый змей. Однажды судьба завела её в город как раз в тот день, когда молодой жрец Люктора, Ксабъе, проводил мистерию. Таким ладным и вдохновенным, таким сияющим увидела его Пари-Наджи, что думала с тех пор только о нём – но и Ксабъе заметил прекрасную чужачку, и однажды пригласил в свой дом.

Их встречи продолжались так долго, как только можно было скрывать. Когда растущий живот Пари-Наджи уже нельзя было объяснить ни болезнью, ни перееданием, Джамайя заставила её сознаться. Связью с чужаком Пари-Наджи нарушила те тонкие потоки, что связывали её чакры с Духом Тотема, и тогда Джамайя плюнула в ноги Пари-Наджи, а после покинула тот тотем, ведь своим предательством ученица разрушила и связь наставницы. Тогда весь тотем, лишившись связи со своим Духом и обратившись через то в обычную ватагу, плюнул в ноги Пари-Наджи.

Безутешная ученица шаманки пошла к Ксабъе, но тот стал лицемерно отрицать связь между ними, и предал те сладкие обещания, что нашёптывал юной красавице по ночам. По городу пошли слухи, что Пари-Наджи отдаётся любому мужчине за деньги. Никто не хотел брать её на работу, разве только на самую тяжёлую и грязную.

В положенный срок Пари-Наджи родила дочь и нарекла её Курайной. Она дала Курайне дар жизни, но также поделилась с ней тенью своих ошибок, и с самого младенчества регулийцы клеймили Курайну дочерью шлюхи, а ватага йивангов – дочерью предательницы тотема.

Курайна росла, понимая, что полагаться можно только на себя. Она научилась быть хитрой и сильной, ведь иначе ей пришлось бы умереть. Когда она подросла, то стала замечать, каким особым вниманием одаривают её мужчины: боги, проклявшие её клеймом ошибок матери, взамен дали ей особую красоту. В лицо, особенно при жёнах, мужчины смеялись над ней и оскорбляли её; но стоило им остаться с ней наедине, и они умоляли её утолить их страсть – или брали её силой. Постепенно обучаясь защищаться и ускользать от насильников, играть чувствами похотливых лицемеров, которых она ненавидела, Курайна наконец ощутила власть над своей жизнью – и над жизнями других. Она получала огромное удовольствие, стравливая мужчин друг с другом, шантажируя тех, кого могла, запуская грязные слухи о других. Она научилась использовать свою репутацию и для того, чтобы обретать власть над теми, кто никак не домогался её и не делал её жизнь хуже: простая прогулка ночью у дома мужчины, чья супруга была в отъезде, могла разрушить его репутацию. Получив достаточно денег и вызнав достаточно секретов об управлении жизнями людей, она покинула ненавистный город и назвала себя Сомбриной.

Сомбрина сама продала себя в Цветочные Лодки города Альгрейна, Жемчужины Юга. Она хорошо понимала, чего хочет, и старалась выбирать тех клиентов, что могли, хвастаясь в перерывах между страстью, рассказать полезные секреты – а потом продавала эти секреты тем, кто был готов заплатить за них.

За несколько лет Сомбрина не только отточила мастерство обольщения и изящных манер, учась у лучших куртизанок города, но и смогла узнать немало приёмов и секретов ремесла торговли, ведь именно секреты торговцев были самым ходким товаром в том городе. Сомбрина выкупила себя у хозяйки Цветочных Лодок, хоть та и заломила цену втридорога, стремясь удержать столь прибыльную девушку.

Несмотря на чарующее чувство власти, которое испытывала Сомбрина, управляя страстью мужчин, она не могла избавиться от отвращения, которое вызывала у неё продажа своего тела. Обретя вновь свободу, она отправилась на север, в Марвелий – как можно дальше от Альгрейны, туда, где никто и ничто не напоминало ей о ненавистном прошлом, где она могла стать чужаком из ниоткуда.

Там, используя свой шарм и украденные секреты, она получила место представителя одного из торговых домов. Два года напряжённой работы дали ей достаточно связей, чтобы рассталась с нанимателем и начала работать на себя. Она сводила тех, кто хотел продавать, с теми, кто искал поставщиков; помогала тем, кто тратил слишком дорого на доставке, найти лучшего логиста; помогала ищущим займа найти инвесторов; иными словами, сводила нуждающихся людей друг с другом, а также продавала свой разум и свои советы.

Разумеется, Сомбрина не забывала старые трюки шантажа и роспуска ложных слухов. Она нанимала бедных актёров или просто бродяг, чтобы те порочили честь конкурентов её клиентов, подсылала куртизанок к тем, чью репутацию пыталась уничтожить, или хотя бы выбить из колеи, заставляя тратить силы и ресурсы на опровержение слухов. Она была готова прибегнуть к любым, самым грязным юридическим уловкам и крючкам, чтобы добиться своей цели кратчайшим путём.

Жизнь наконец-то начала приносить ей удовольствие. Шрамы прошлого стали заживать, она даже постепенно научалась смотреть на мужчин без омерзения.

Всё изменилось, когда во время рабочей поездки в город Таннор она заболела странной и редкой болезнью. Из множества лекарей только одна старая йиванга смогла помочь ей. То была Джамайя Шесть Лиц, и она признала в Сомбрине наследницу тотема, увидев на её плече тот же След Птицы, которым была отмечена её мать.

Нетрудно было старой шаманке разбередить едва лишь начавшие заживать душевные раны Сомбрины: достаточно было помочь вспомнить прошлое. Джамайя пообещала Сомбрине, что та получит столько власти, что сможет отомстить всякому, кто посмеет обидеть её – и просила лишь стать своей ученицей. Сомбрина охотно приняла это предложение, и с тех пор, не бросая своего бизнеса, стала учиться у Джамайи и служить ей.

Джамайя давно уже оставила путь шаманки и стала настоящей колдуньей. Чары очень сильно увеличили возможности Сомбрины добиваться своих целей, разрушая жизни тех, кто стоял у неё на пути. Порой она творила заклинания и просто забавы ради, чтобы насладиться собственным могуществом.

Так случилось однажды, что близкой подруге Джамайи, Медине Лукреции, понадобилось добыть алтарные камни из храма Эутайна для одного из своих проклятий. Джамайя приказала Сомбрине обратиться за содействием в одно новое детективное агентство, где работали наивный чудак из Аурмарка, раскрывавший дела только благодаря удаче, глуповатый эйр из клана Огненного Лиса и безумная йиванга из далёких джунглей. Провести и подставить их, говорила Джамайя, будет плёвым делом.

Она ошиблась. Каким-то чудом трое недотёп справились: эйр оказался куда сильнее, чем казалось, йиванга догадалась пойти за помощью к графу, а нелепый северянин и вовсе смог пройти сквозь чары самой Джамайи, как нож сквозь масло. С превеликим трудом Сомбрине удалось скрыться, не вызвав лишнего внимания официальных следователей и церковных ищеек.

Джамайя и Медина затаили крепкую обиду на детективов за то оскорбление. Когда Хозяин Тени рассказал пятерым колдунам о ларце, Джамайя и Медина увидели отличный шанс отомстить. Они повелели Сомбрине привлечь этих наглых дураков к сопровождению каравана. Как только Гао Барсучий и его банда прикончат стражников каравана и детективов, ныне ставших бейлифом и его помощниками, ученица должна была доставить своей наставнице ларец.

Но Гао провалился и погиб, да к тому же выяснилось, что эльфы наняли Трёхглазого Вора, чтобы обрести ларец в обход колдунов ковена. Тогда Джамайя дала ученице новое указание. Пуще всего – беречь ларец от Трёхглазого Вора. Докладывать обо всех перемещениях и планах бейлифа и его помощников, ведь Джамайя и Медина убедились, что просчитались, и эти трое не были бестолковыми глупцами. И, при первой возможности, доставить ларец наставнице.

Когда эльф добрался до ларца, Джамайя явилась к Сомбрине во сне и пригрозила ей страшными карами, если та не выполнит своего задания как можно скорее.

- Что ж, – сказал Айдред, поднимаясь и потягиваясь, – это была длинная и грязная история. Сомбрина, или мне лучше звать тебя настоящим именем, Курайна? Как ты хочешь умереть?

- Подожди, Айдред, – сказала Вайранна, – я вижу, что Сомбрине есть ещё, что рассказать нам.

- Да, – сказал я, – Айд, подожди. Неужели ты сам не видел, как сильно изменилась Сомбрина за последние недели? Мне кажется, – я внимательно посмотрел на несчастную полукровку, – она много думала о том, правильные ли выводы она сделала из своей жизни.

- Любите же вы чесать языками да напрягать уши, – проворчал эйр, вновь усаживаясь.

Сомбрина Айна рассказала нам, что с того самого момента она начала всерьёз задумываться над тем, правильно ли поступает, служа Джамайе, и так ли хороши уроки старой колдуньи. Айдред пытался выразительно хмыкать и цокать языком, но мы с Вайранной быстро зашикали его. Вскоре он и сам увлёкся рассказом, ведь стало ясно, что Сомбрина не пытается выставить себя в лучшем свете, выторговывая милосердие.

Полукровка начала сомневаться в могуществе и мудрости своей учительницы. Да, Джамайя учила её поразительным чарам – больше того, Сомбрина прекрасно знала, что я нахожусь во власти этих чар. Она призналась нам, что с трудом сдерживала смех, когда во время наших первых встреч я чуть не с кулаками бросался на Айдреда, своего близкого друга, защищая Сомбрину от абсолютно справедливых обвинений.

Но раз за разом Джамайя – и не только она, но ещё и Медина, очень грозная колдунья – проваливались, вставая у нас на пути. Поначалу Сомбрина, как и её наставница, списывали это на везение, но очень скоро Сомбрина поняла, что так много везения быть не может, есть некая закономерность, причина. Тогда она стала внимательнее присматриваться к нам.

Каждый из нас был для неё загадкой. Она не могла понять, где пролегает грань между безрассудством Айдреда и его смекалкой: как когда он смог усмирить Вана Щедрого Кулака, просто долго глядя ему в глаза. Вайранна была полной тайной, только её преданность друзьям была очевидной. Но больше всего её сбивал с толку я, Луэллан: так непохожий на мужчин, которых она привыкла знать, сочетавший в себе силу воина, мудрость волшебника и наивность и ранимость ребёнка.

Всё окончательно перемешалось, когда мы добыли меч Финна. Мы сотворили то, что Сомбрина считала невозможным. Впервые она поверила в то, что не только её учительница может фундаментально ошибаться – рухнуть могут и многосотлетние труды вассалов Ледяного Герцога, и даже планы Хозяина Тени, о котором сама Джамайя отваживалась говорить лишь шёпотом и с подчёркнутым уважением.

Её мир переворачивался. Признаки слабости оказывалось точкой опоры великой силы. То, что она почитала верным и надёжным, как корни гор, рассыпалось на глазах, словно разбитое стекло. Едва ли не больше всего её прошлую веру сокрушало то, что каким-то чудом она, бесконечно грешная Курайна-Сомбрина, никогда не делавшая другим добро без задней мысли, но охотно готовая сотворить зло ради забавы, удостоилась чести принять участие в обретении святой реликвии.

Именно тогда она попыталась посмотреть на свою жизнь иначе – так, как, по её мнению, смотрел на свою собственную жизнь я: так, словно бы зло *не было обязательным*. Этот взгляд наполнил её великой горечью: ведь тогда то, что она пережила в начале жизни, не было проявлением законов мироздания. Та боль, что она получила тогда, не имела рациональной, осмысленной причины (ведь веру в расплату за грехи прошлых рождений она отрицала) – эта боль, во всей её неизмеримости, оказывалась просто *случайностью*. Ещё горше ей становилось, когда она начинала смотреть на ту боль, что причиняла другим. То не было следованием истинным законам мира, и не было справедливой местью миру за то, что он сделал с ней – это тоже была *необязательная* боль, которую она причиняла другим просто так.

Да, новый взгляд на жизнь давал надежду на мир и счастье: но океан тьмы, который он открывал, её личной тьмы, был слишком велик. Она постаралась искренне помочь нам – но это было ничтожной каплей в сравнении с тем, что она сотворила раньше.

- Я не хочу больше жить, – сказала она в завершение своего рассказа, – Если Луэллан прав, а я ошибалась, и миром не правит насилие – я хочу забыть о том, что делала. Если я права, а Луэллан ошибается... Тогда мир не стоит того, чтобы жить.

Внезапно Айдред расхохотался. Он смеялся так долго, что это даже начало меня раздражать. Вайранна следила за ним с довольной улыбкой, а Сомбрина застыла в замешательстве. Отсмеявшись, эйр вытер слёзы и рявкнул:

- Какая же ты дура!

- Что?

- Да что говорить с тобой, дура ты и есть.

Он поднялся, метнул кинжал себе под ноги, развернулся и пошёл к костру.

- Что? Я не понимаю...

- Сомбрина, – заговорила тогда Вайранна, – Посмотри на меня. Ты говоришь, что с тобой случилось очень много бед. Это правда. Со мной тоже случилось очень много плохого! Настолько, что я даже не могу об этом вспоминать, и только вижу понемногу в своих снах, каждый раз чуть больше...

- Но ты не делала этого сама, – веско заметила Сомбрина.

- А это важно? – спросила Вайранна, – Тот, кто причиняет боль другим, сначала причиняет её себе, хотя бы и в своём воображении. Почему, ты думаешь, все палачи – пьяницы или наркоманы, почему главари бандитов не могут спать по ночам и не доверяют даже самым близким друзьям?

Я тогда впервые задумался о том, почему так много пью. Я привык списывать это на кровь духов – но я не был духом.

- Важно то, – продолжала Вайранна, – что ты видела очень много боли. Но неужели ты не видела другого?

- Другого слишком мало, – прошептала Сомбрина.

- Это ты сейчас так говоришь, потому что Лу тебя так застыдил, да и вообще у тебя сложное время, – Вайранна села рядом с ней и начала гладить её по голове, – Но вот разве вчера ты хотела умереть?

- Нет, – всхлипнула Сомбрина.

- Видишь? А ты хотела умереть, когда на нас налетел тот медведь со своими друзьями?

- Нет, очень не хотела.

- Вот. Ты и завтра не захочешь умирать. Просто сейчас тебе очень плохо, и ты совсем не привыкла к таким чувствам.

Сомбрина снова заплакала, а я пошёл к Айдреду. Я видел, что полукровка в надёжных руках.

- Что, доволен собой, – мрачно не то спросил, не то осудил меня эйр, отхлебнув из Крепкой Фляги.

Я молча забрал флягу у него и сделал глоток.

- Ты меня сломал, – продолжал он, – Не могу я резать кающегося человека, Эутайн не поймёт.

Теперь он забрал флягу у меня.

- Да я и сам не понял бы.

Некоторое время мы молчали, глядя на пляшущий огонь. Слышен был только треск поленьев, тихие причитания Сомбрины и успокаивающий шёпот Вайранны, да ещё песни соловьёв и стрёкот сверчков. Звёзды и луна в ту ночь сияли столь ярко, что, кажется, можно было читать без огня.

- Ты б сказал чего, а то молчишь, как рыба.

- Да что сказать, Айд...

- Ну, ты мог бы сказать, за какими дьяволами ты ей дал всё это вывалить! Зачем ты так рисковал? Ты что, бессмертным себя считаешь? И как ты себя поведёшь, если мы до этой Джамайи доберёмся – тоже дашь ей слезливую историю рассказать, а потом помилуешь её? “Вот”, – запричитал он, пародируя в меру сил голос старой женщины, – “Молилась я всю жизнь Тотему, и тут одна шлюха как залетит – вся жизнь моя под откос пошла...”

Я сделал тогда очень долгий глоток, и смотрел на звёзды, пока огонь не оставил мою глотку. Мысли наконец пришли в порядок, как звёзды в созвездии.

- Я ненавижу убивать, Айдред. Я пережил достаточно насилия, чтобы возненавидеть его. Я применяю его только тогда, когда других путей не остаётся, когда любое другое действие, или бездействие, будут хуже того зла, которое я возьму на себя. Но ни мгновение я не буду обманывать себя и думать, будто, совершая насилие, я занимаюсь благим делом.

- Ты спрашиваешь, – говорил я, глядя прямо в пламенеющие глаза друга, – Почему я не стал убивать её? Я устроил всё это сегодня только потому, что хотел дать ей шанс. Я хотел дать ей шанс, потому что недавно мы с ней сидели, совсем как сидим сейчас с тобой, и она говорила мне, что раскаивается в своём прошлом.

- Ты думаешь, – продолжал я, – что мне хватило бы одних слов? Нет, я не Пророк, моё милосердие не безгранично. Но я увидел, как она изменилась, увидел, что она действительно пытается помогать нам – и перестала уходить в леса, чтобы выдавать наши секреты своей клике.

- Я убил бы её, – я снова смотрел в небо, – просто сказал бы вам то же, что сегодня, только с чуть другими указаниями. Так же, как я убивал разбойников и кочевников, что шли на нас. Так же, как я убью старосту Ласко, Джамайю, Медину Лукрецию, Ледяного Герцога и всех остальных, что считают, будто могут обращать жизни других в кошмар просто потому, что им так нравится.

- Но я буду ненавидеть каждое из этих убийств, даже убийство Хозяина Тени, – завершил я свой монолог, – я помню лица тех, чью жизнь я прервал. Мне не по себе от каждого трупа, что я вижу. Я остаюсь живым – здесь, внутри.

Айдред просто молча положил мне руку на плечо, и я ответил тем же.

Скажу сразу, читатель: в будущем я пересмотрел свои взгляды, и есть убийства, которыми я горжусь. Красит ли меня такая перемена? Перестал ли я быть живым по-настоящему? Я не берусь судить.

Глава 39. Искатели Карнвеннона.

На следующее утро, когда Сомбрина достаточно пришла в себя, мы сообщили ей об условиях, на которых сохраняем её жизнь. Острая боль и горечь, которые вчера толкали её в объятия смерти, прошли, и она приняла все условия.

Во-первых, под нашим пристальным наблюдением она сотворила все три заготовленных заклинания. Это были чары невидимости, ненадолго полностью скрывшие Айдреда от наших глаз; особое заклинание, придававшее боевую прыть, и некоторое время я двигался так странно и резко, что меня даже немного начало мутить – Сомбрина назвала его Бросок Гадюки; и печально известное нам изменение памяти, которое Сомбрина назвала Грёзы Несбывшегося. Вайранна вызвалась стать жертвой для этого заклинания. Айдред, хорошо умевший рисовать, набросал на листке бумаги волка и показал йиванге. Тогда Сомбрина, глядя прямо на Вайранну, тепло улыбнулась и сказала ей несколько ласковых слов, и после Вайранна долго не могла поверить, что на листке действительно был нарисован волк, а не ярко-синяя улитка.

Во-вторых, она передала нам сумку со всеми своими ингредиентами для заклинаний и подробно описала каждое заклятие и каждый ритуал, который был необходим для его подготовки. Так, для Грёз Несбывшегося ей был нужен клок волос казнённого преступника, который полагалось два часа насыщать светом луны, не допуская чужого взгляда, а после нужно было съесть, не запивая. Я поморщился, представляя себе мокрые волосы мертвеца в своём рту, и возблагодарил Небеса, что избрал путь волшебника, а не колдуна. Впрочем, теперь, после откровений Амвросия и роли Зелёного Латника в моём посвящении в ковен колдунов… Я нервно сглотнул.

Разумеется, все ингредиенты теперь должны были храниться у нас, и мы оставляли за собой право в любой момент осмотреть её вещи, чтобы убедиться, что она уважает это правило.

Оказалось, что Сомбрина прошла всего второй круг посвящения, и знала только три ритуальных заклинания. Мы не были готовы поверить сразу, как бы она ни клялась и не божилась: больно грозными нам казались её чары, особенно изменение памяти. Я тогда даже воспользовался Эфирным Потоком Разума, чтобы проверить её слова – и был вынужден признать, что она говорит правду.

Теперь Сомбрине нужно было спрашивать разрешение у нас на подготовку ритуала, и если хоть один из нас не был согласен, проводить ритуал было нельзя.

В-третьих, мы сказали ей, что отныне она не должна никуда уходить в одиночестве, не получив разрешения всех троих – разумеется, за исключением телесных нужд. Подумав, я добавил к этому правилу ещё одно уточнение: если по каким-то причинам мы окажемся разделены, или некоторые не будут в сознании, будет достаточно разрешения тех, кто способен его дать.

В-четвёртых, Сомбрина должна была рассказать нам все тайны ковена, о которых знала, а также тайны своей наставницы и Медины Лукреции. Надо сказать, это оказалось не только полезным, но и забавным.

Раньше, рассказывая друзьям о разговоре с Амвросием, я не погружался во все подробности – и, как оказалось, забыл предупредить их о том, что они де-факто тоже уже состоят в ковене Одиннадцати Тихих Шагов. Вайранна приняла новости об изменении своего статуса с восторгом, а вот Айдред воспринял их куда тяжелее. Добрых десять минут кряду он ругал на чём свет стоит и этот ковен с его дурацкими правилами, и ненадёжных друзей, которые вписали его против воли в сомнительное предприятие; потом очень долго допытывался у Сомбрины о процедуре формального выхода из ковена, и отказывался верить в то, что она ничего о таком не знает. В конце концов Вайранна смогла уговорить Айдреда, что, если этот ковен действительно несёт вред для его бессмертной искры, то церковь сможет очистить его от этой скверны, а пока что нам стоит воспользоваться возможностью внедрится в ряды противника и разрушить его тёмные планы.

Откровения Сомбрины, по её словам, сразу же подняли нас на четвёртый шаг: она научила нас, как связаться с любым членом ковена, если мы находимся в этих лесах, видели члена ковена лично и он добровольно назвал нам своё имя. Она также немало рассказала нам о Джамайе и Медине и их чарах, но я не стану утомлять тебя, читатель, подробным пересказом. Пользуясь случаем, я спросил Сомбрину, как так вышло, что она не была знакома с Амвросием. Полукровка лишь пожала плечами и сказала, что у Одиннадцати Тихих Шагов нет практики общих собраний, состоит он из индивидуалистов, а сама она слишком много времени проводила в деловых поездках по северным землям, чтобы познакомиться со всеми лесными колдунами.

Нашим пятым и последним пунктом было даже не условие, а предупреждение. Если мы ещё хоть раз заподозрим измену, или поймаем Сомбрину за нарушением условий – мы убьём её, и не станем утруждать себя ни долгим расследованием, ни даже допросом. Сомбрина побледнела, услышав это грозное обещание.

Едва мы закончили, полукровка обратилась к нам с просьбой позволить ей подготовить три её ритуала. Мы единогласно запретили Грёзы Несбывшегося, но, потолковав между собой, решили, что ни невидимость, ни боевая прыть лишними не будут. Я торжественно выдал Сомбрине засушенную лягушку, необходимую для Отвода Глаз, и бутылочку можжевелового масла, без которой нельзя было подготовить Бросок Змеи.

Пока что погода подтверждала предсказания Левейна, и под по-летнему жарким солнцем было сложно поверить, что меньше недели назад шёл снег. Весь лес, особенно в низинах, окутала дымка: солнце испаряло лишнюю воду. Через несколько часов после обеда, уже недалеко от форта, мы наткнулись на кабаниху, и нам пришлось её убить: мы шли по звериной тропе и оказались так близко от её логова, что не успели отступить достаточно, чтобы успокоить её страхи. В стремлении защитить детёнышей, до которых нам не было никакого дела, она напоролась на моё охотничье копьё, и Айдред прервал её страдания. Немного посовещавшись, мы решили, что наёмники вряд ли оскорбятся, если мы принесём тушу кабана с собой, и эйр взвалил на плечи наш трофей.

Мы добрались до форта за пару часов до заката и сразу же пошли в Гостевой Дом: семья Людославы точно будет рада приготовить нам кабана, если мы разрешим им оставить себе шкуру, клыки и внутренности, из которых можно было сделать славную колбасу. Так и оказалось. Только мы договорились с хозяйкой о судьбе добычи, как она сказала, что нас ожидает гость из Холмов Верных. На мгновение моё сердце сжалось – неужели Дагмара решилась приехать ко мне?

Однако навстречу нам вышел человек, похожий на Дагмару лишь весьма отдалённо. По его острым чертам лица, удивительно ярким медным волосам и снежно-белой коже было ясно, что это эйр, но ростом он был почти с трауммца, и ему пришлось наклониться, преодолевая последний лестничный пролёт. Он был одет в красивый композитный доспех из кожи, металла и деревянных пластин, лакированный разноцветными водоотталкивающими красками. Поверх доспеха этот гигантский воин носил яркое синее сюрко с золотой вышивкой, а за спину закрепил огромный топор в кожаном чехле. Он брился начисто, выбривая даже виски, а его роскошная густая коса, тут и там перехваченная золотыми кольцами, спускалась до пояса. Мы сразу поняли, кто перед нами. У нашего нового знакомого был удивительно низкий, мужественный голос.

- Добрая встреча, бейлиф Луэллан фан Мервйен! Добрая встреча, Айдред ат Илдмер из дома Блаи, Сомбрина Айна, Вайранна из Леса! – он коротко поклонился нам с широкой улыбкой на лице.

- Добрая встреча, Оссин Длинная Коса, – поклонился в ответ я, – Что привело тебя сюда? Мне было сказано, что ты ждал меня?

Мы сели за стол, и эйр рассказал нам, что очень сожалел, не застав нас во время нашего короткого визита в Холмы. Куннлауг подсказал ему, что, скорее всего, мы не сразу отправимся в форт и не сразу вернёмся в Холмы, и тогда он решил, что просто прибудет в Гостевой Дом за несколько дней до празднования Дня Бобра и подождёт нас здесь.

- Я бывала в этих краях, – сказала Сомбрина, глядя на Оссина из-под полуопущенных ресниц и поигрывая прядью волос, – но никогда раньше не слышала о Дне Бобра.

- Да не может быть! Это один из лучших праздников! Его отмечают в общине Бобра, это вроде как их день. Послезавтра он будет. История такая: давным-давно была голодная зима, и охотники выжили только благодаря бобрам. То ли они охотились на них, охотники на бобров в смысле, то ли бобры принесли им дары. Если подумать, – он нахмурил свой высокий лоб, не отмеченный и следом морщин, – наверное, всё же охотились.

На праздник, по словам Оссина, старались попасть многие местные жители, ведь охотники не только готовили большой пир, но и устраивали представления. В этом году должна была прибыть труппа артистов из клана Огненного Лиса, и все вокруг предвкушали фейерверки и спектакль пламени. Все влиятельные люди, если только их не занимали срочные дела, считали своим долгом побывать на Дне Бобра – там же, на празднике, они зачастую заключали важные сделки и договоры на ближайшие месяцы. Я заверил Оссина, что мы обязательно составим ему компанию по пути на праздник, и он дружески хлопнул меня по плечу – к счастью, великан умел соизмерять свою силу.

- Но я ещё хотел с вами потолковать о делах, – сказал великан.

- Разумеется, – ответил я, – но ты уверен, Оссин, что хочешь говорить о них здесь, в общем зале?

- Мне нечего скрывать, – рассмеялся воин, – дело у меня простое и славное. Ну, то есть не очень простое, да. Но славное!

- Я внимательно слушаю, – трудно было сдержать улыбку, говоря с Оссином: он источал радость и жизнелюбие.

- Так вышло, что сорок лет назад у нас пропал Карнвеннон. Скверное дело. Похитил его князь фэйери, у него ещё ойкос неподалёку. Туда-то я и ходил на разведку, когда вы у дяди гостили.

Мы слышали, что в пропаже был замешан Куннлауг? Будто бы и ещё в каких-то недобрых делах его тогда обвиняли?

- А, – махнул рукой воин, – это, должно быть, дядя вам наговорил. Не любит он Куннлауга, ведь они ещё тогда враждовали. Куннлауга тогда обвинили, что он обманом отправил на смерть троих наших. А я так скажу: это славный и мудрый старик. Но я не о том. Как вы знаете, дядя мой, да благословит его Пророк, уже скоро отправится к Перламутровым Павильонам. Выбирать вождя будет Лаохра. Я тогда вышел перед ними, перед Лаохра, и сказал: “Выбирайте меня! Я по крови считайте что сын Рейгана. В походах многие из вас меня видели. Все вы знаете, что я человек слова, и всегда сужу по справедливости”...

- Оссин, – томно спросила Сомбрина, – а не поделишься ты с нами планами по развитию вашей общины?

- Планами по развитию? – воин одарил колдунью сияющей улыбкой и искренне недоумевающим взглядом небесно-синих глаз.

- Хм, может быть, идеями? – скорее промурлыкала, чем проговорила Сомбрина, – Что ты хотел бы поменять?

- А! Идеи! – рассмеялся Оссин, – Ну, я не тот человек, к которому ходят за идеями. Зато у моей кузины идей целая гора, недаром она училась в самой Регии Бореалис! Она очень умная. Или вот у Куннлауга идеи есть. Я, как стану вождём, так сделаю: вот есть у тебя идеи? Отлично, давай их перед Лаохра выложи, и все вместе решим, что нам делать.

- Оно ведь как бывает? – развивал свою управленческую философию Оссин, – Вот ты придумал большой план. А у сапожника вопрос. У каменщика возражение. Вот так пусть все вместе соберутся, всё обсудят, примут решение – а я уж тогда буду людей подгонять, чтобы все своё дело сделали и идею эту осуществили.

Оссин начинал мне нравится. В Поднебесном Королевстве решения принимают общим обсуждением, а не полагаются на мудрость лидеров. Я стал раздумывать, как бы подкинуть Оссину мысль о реформе Лаохра для включения туда женщин. Айдред хранил молчание, а Сомбрина и Вайранна, кажется, просто наслаждались голосом нашего нового товарища.

- Но это я увлёкся, – он вернулся к прошлой теме, – А тогда мне Лаохра в ответ говорит, что надо мне, дескать, доказать чем-то свою претензию на власть. Я им и говорю – а я верну Карнвеннон, и даже никакой мне от вас помощи не понадобится. Вот так мы с ними и условились.

- То есть, – подал голос Айдред, – ты хочешь, чтобы мы помогли тебе вернуть кинжал, и ты стал вождём?

- Точно, друг! А у тебя котелок хорошо варит! – восхитился Оссин.

Помнится, я так сильно старался не засмеяться, что не смог выдавить из себя ни слова.

- А их устроит, что ты тут с помощью бейлифа себе власть берёшь? Прогибаешься под имперских бюрократов?

- Каких бюрократов? – опешил Оссин, – Все знают, что вы славные и праведные воины. Побили бандитов и убили их главаря, ты вот медведю-оборотню голову снёс. Вы осквернённый алтарь в лесу восстановили, да ещё и, говорят, меч самого святого Финна обрели. Это не он тут, кстати?

В очередной раз я поразился местным слухам. Кто из учеников мейстера успел рассказать о медведе и мече, и как, если они не покидали башни?

- Ну хорошо, – несколько смягчился Айдред, – Но всё равно: ты же не сам добудешь кинжал. Это не будет ли для тебя позором?

- Так а где я обещал им, что всё сделаю в одиночку? – хитро подмигнул Оссин, – Я говорил, что помощи от общины мне никакой не надобно.

Тут два младших сына Людославы поднесли нам огромный поднос с мясом кабана, возлежащем на ложе тушёных овощей и окружённом словно бы крепостной стеной из золотистого печёного картофеля, и мы набросились на еду, забыв о разговорах.

После этого пиршества и нескольких тостов, поднятых в честь нового доброго знакомства, я попросил Оссина дать нам немного времени, чтобы поразмыслить над его словами, и мы поднялись в ставшую уже почти родной горницу.

- Что думаете? – спросил я, едва мы закрыли за собой дверь.

- Хороший человек, – коротко и решительно ответила Вайранна, а дальше отвернулась к стене, и в целом была очень молчалива в тот вечер. Не говорила она о причинах такого поведения и после, только повторяла, что это очень хороший человек. Немало времени прошло, прежде чем я понял, что же творилось тогда на её сердце.

- Оссин, кончено, весьма впечатляющий мужчина, – сказала Сомбрина, – Но вряд ли из него выйдет сильный лидер.

- Не согласен, – возразил Айдред, – Нормальный из него лидер выйдет. Сильная личность, и уже доказал это в боях. Его будут уважать.

- Мне очень нравится, что он готов делегировать принятие решений широкому собранию самых разных людей! – сказал я, – Если только он сделает ещё шаг и расширит Лаохра до органа, полноценно представляющего разные группы населения...

После некоторых споров мы сошлись на том, что Оссин, произвёл на нас не столь сильное впечатление, как Куннлауг, но был достойным претендентом на место вождя.

В чём мы не сомневались, так это в том, что нам стоит объединиться с ним для поисков Карнвеннона. Кинжал был необходим нам, а разница между князем фэйери и Бранниганом была не меньше, чем между Трёхглазым Вором и Ледяным Герцогом, и попытка попасть в его сокровищницу обещала стать очень опасной. Что же до голосования Лаохра – мы могли повлиять на их голос вне зависимости от того, исполнит Оссин свою клятву или нет.

Спустившись в общий зал, мы пообещали воину, что отправимся с ним на поиски кинжала сразу после того, как закончим свои дела в общине охотников. Мы также условились отправиться вместе на день Бобра утром послезавтрашнего дня. Перед тем, как мы разошлись по кроватям, Оссин поднял тост:

- За успех Искателей Карнвеннона!

На следующий день мы пошли к Каю, чтобы поделиться с кондотьером тревожными новостями и открытиями. Едва речь зашла о кочевниках, Кай пригласил также Вана, Рови и свою колдунью. До самого обеда мы отвечали на расспросы, делились мыслями и наблюдениями - судя по всему, моё письмо ещё не дошло до графа, иначе он немедленно передал бы данные наёмникам.

После обеда Айдред взялся приглядывать за Сомбриной, и они отправились на тренировочную площадку. Вскоре к ним присоединился Оссин, и мне рассказывали, что два эйра сошлись в нескольких поединках, и в большей части из них длинные руки и ноги позволили великану одержать победу. Айдред потом утверждал, что бился не в полную силу, и вообще было не честно, что ему нельзя было использовать огненные силы.

Мы с Вайранной использовали свободное время, чтобы подготовить несколько зелий, благо за время наших путешествий йиванге удалось собрать интересную коллекцию необычных трав. Я пожалел было, что не занялся этим в Белой Башне, ведь там у нас было больше времени, да и инструменты были лучше моего походного набора. Но я быстро одёрнул себя, напомнив, что в то время был слишком слаб и измотан, плюс готовился к раскрытию предательства Сомбрины.

Существует очень серьёзная причина, по которой зелья, при малейшей возможности, лучше делать самостоятельно: зелья крайне чувствительны к индивидуальным особенностям. Одно и то же зелье оказывает бы весьма различный эффект на разных людей. Во мне преобладает кровь духов воды; Вайранна, как йиванг, переживает более сильный Прилив, более слабый Отлив и почти не страдает от Иссушения; Сомбрина йиванга лишь наполовину, а её регулийская часть скорее сделает её более подверженной силе Иссушения; Айдред же отличается от нас большей массой тела и более активным обменом веществ, и потому требует больше действующего вещества и быстрее проходит все стадии.

Покупать готовые зелья — всё равно что покупать готовую одежду, только вместо слишком длинных рукавов или узких плеч вам угрожают риски серьёзного отравления, а то и вовсе непредсказуемых (и почти всегда дурных) последствий. Заказывать зелья у опытного мастера, который сначала не поленится провести внимательное изучение вашего здоровья и особенностей взаимодействия тела и души, можно, особенно если вы слышали о нём много хороших отзывов. Но ничто не заменит возможности сделать зелья под себя самостоятельно, учитывая не только индивидуальные особенности, но и те тонкости состояния ингредиентов, которые видит только алхимик или травник.

Впрочем, здесь стоит сделать короткое уточнение: ядовитые зелья, то есть зелья, направленные на нанесение вреда и акцентирующие Отлив, более универсальны. Как правило, если вы хотите надёжно отравить кого-то, достаточно грубого увеличения концентрации действующего вещества. Конечно, даже в этом случае отравитель, ничего не смыслящий ни в алхимии, ни в зельеварении, может попасть впросак. Например, если такому профану не повезёт отравить меня концентрированным речнохвостом, то вместо ослепшего и беспомощного противника он обнаружит покрытого толстой чешуёй быстрого и ловкого монстра с тремя рядами острых клыков, одержимого стремлением отведать его плоти.

Мы с Вайранной знали, что староста Ласко может попытаться отравить нас, поэтому изготовили по универсальному противоядию для каждого, по зелью бодрости, да к тому же постарались заранее подготовиться хотя бы к некоторым из любимых проклятий Медины Лукреции.

Глава 40. День Бобра.

Мы с Оссином добрались до общины Бобра за час до начала праздника. Шестерым охотникам, покрывшим себя в прошлом году особой славой, была дарована честь объявить о начале Дня Бобра, и они сидели на стрелковой площадке над воротами, проверяя свои рожки и хвастаясь друг перед другом историями о добыче. По пути мы рассказали Оссину часть тёмных тайн общины, и он согласился, что ночевать стоит только в храме.

Как и люди из народа трауммцев, Оссин Долгая Коса был слишком велик, чтобы лошадь могла нести его, и ездил на колеснице: только вместо лошади колесницу тащил трау по прозвищу Овод. Почему-то мне запало в душу, что у его колесницы было ровно два колеса. Говорят, в стародавние времена, когда в тех землях, что нынче принадлежат Империи, волков было больше, чем людей, две силы беспощадно бились друг с другом: свободные союзы трау воевали с королевствами эльфов. Так оно было или нет, мы не знаем; но сейчас трау встречаются очень редко, а вот эльфы правят почти всеми дикими лесами что в Империи, что за её границами.

Оссин познакомился с Оводом в первом южном походе. Кондотьер, которому тогда служил Оссин, получил контракт на крупную банду речных пиратов, в основном состоявшую из эйров клана Спящей Рощи. У вожака банды Оссин нашёл малютку трау, и решил вернуть её в родные холмы. Овод, её старший брат, был так признателен за спасение сестры, что обещал служить Оссину, покуда тот не повесит своё оружие над камином, и эйр с духом крепко подружились за прошедшие с тех пор годы. Оссин относился к Оводу с уважением, и трау отвечал ему тем же - это была крепко спаянная совместными приключениями и боями двойка.

Если я смотрел на Овода обычным взглядом, то видел огромного, ненормально мускулистого мужчину с кожей цвета земли и волосами и глазами цвета янтаря. Особый взгляд открывал мне существо с телом быка, четырьмя огромными и мощными ногами и двумя руками, такими огромными, что каждый кулак был размером с мою голову; головы у этого духа не было вовсе, но вдоль всего тела размещалась равномерно дюжина глаз, а его пастью был живот. В груди трау прятал два копья, которыми, по словам Оссина, мог орудовать с удивительной прытью.

Хранитель Октавий встретил нас, одарил печатями Гостя двоих духов, Овода и Браннигана (раньше малютка проникал внутрь только внутри перстня Айдреда), и провёл в Тихие Покои. Всё оставшееся до начала праздника время мы провели в разговорах. Октавий был так потрясён тем, что слухи оказались правдой, и мы действительно обрели меч святого Финна, которого тарквинианский жрец почитал богоравным, что слёзы выступили на его глазах, когда Айдред неохотно дал ему осмотреть своё новое оружие. У самого Октавия было мало вестей для нас: по его наблюдениям, в общине не произошло ничего, достойного упоминания.

Гулкий зов полудюжины охотничьих рогов, донёсшийся даже до подземелья под храмом Господина Ночи, сообщил нам о начале праздника, и мы поспешили к реке. К нам присоединилась и супруга Октавия, Велеслава: они с мужем жили в небольшом домике неподалёку от храма.

Мы направились чуть к северу, вверх по течению Дирны, следом за толпой, и остановились, когда дошли до цепи плотов, протянувшейся с одного берега реки до другого. На каждом плоту стояло по семейной паре из общины. В ответ на наши вопросы Октавий и Оссин только улыбались и советовали нам подождать. Ждать пришлось недолго.

Из-за поворота реки выплыли, один за другим, дети общинников – на взгляд я бы сказал, что в церемонии участвовали те, кто был старше восьми, но младше дюжины, но мне бывает непросто определить возраст регулийцев. Каждый ребёнок придерживал перед собой деревянный поднос, уставленный хлебцами; на голове у них были прикреплены венки со звериными ушками, а те, кто плавал ловчее и мог держать корпус прямо, поднимали над водой бобровые хвосты, привязанные к низу спины.

- Бобры несут дары, - рассмеялся тогда Оссин, - это начало праздника!

Родители на плотах ловили своих бобрят, принимали у них подносы с «дарами», а потом помогали детям забраться на плот. Каждый поднос, который удавалось передать, не замочив хлебцы, встречал волну аплодисментов и восторженных криков. Дети, донёсшие подносы в целости, гордились и смеялись; некоторые пытались и дальше изображать бобров, горбясь и размахивая хвостами. Кое-кто из проваливших задачу начинал плакать, но родители быстро утешали их. Милица, знакомая нам гадательница, считала добравшиеся в целости подносы, а потом объявила, что следующий год обещает быть изобильным.

Когда все бобрята вернулись в родные семьи и охотники затащили плоты на берег, солнце начало клониться к закату. Празднующие двинулись в сторону общины, где нас ожидали пир и главные развлечения. Милица торжественно объявила ждавшему у ворот старосте, что бобры доставили свои дары, и Ласко приказал распахнуть ворота. Толпа повалила внутрь.

Ради праздника охотники передвинули заборы для выгула домашней птицы, и улочки и площадка у крыльца дома старосты обратились в самую настоящую площадь. Тут и там стояли столы, заваленные самым разным угощением: на одном лежали сыры, которые к празднику принесли скотоводы с ферм около форта, на другом солонина, на углу между двумя улочками дымились мясные пироги, дальше разливали настойки, слева лежали маринованные с прошлой осени фрукты, а за ними – свежепойманная рыба, которую здесь же можно было запечь или зажарить; иными словами, в кушаньях и напитках недостатка не было. Отовсюду раздавалась музыка: охотники и гости, умевшие играть, захватили инструменты и теперь старались внести свою лепту в общее веселье. Каждая группа играла своё, но, хоть между ними не было никакой гармонии, настроение действительно поднималось. Тут и там люди пускались в пляс.

Увидев нас, Ласко громко обратился к нам и сказал подойти ближе. Отказываться было бы слишком грубо, так что мы не стали медлить.

- Вот, родичи, соседи и друзья – бейлиф и его помощники, что помогли почтенному хранителю Октавию заново освятить алтарь Мурнидаля, а это много значит для нас! Приветствуем их! - толпа ответила хором криков, хлопков и одобрительного свиста, и Ласко продолжил, - Здесь стоит Айдред, которого вы, наверное, помните по несчастному случаю с домом Милицы… - громкий смех и неодобрительный свист, - Но сегодня – день Бобра! Община Бобра приветствует всех своих гостей, и потому сегодня словом старосты я разрешаю Айдреду перемещаться по нашим землям свободно!

Прежде, чем я успел решить, какой из столов навестить дальше, староста обнял меня за плечи и отвёл в сторону.

- Брат, тут многое переменилось. Амвросий мне всё про тебя рассказал. Ты тоже в деле. Мастер с Севера готовится...

- Мастер с Севера? - раздался сбоку жемчужный голос Сомбрины. Теперь нас было двое, и я почувствовал себя спокойнее.

Толстяк вопросительно посмотрел на меня, и я обернулся к Сомбрине:

- Куда ты идёшь, сестра?

- Я всегда иду домой, - ответила она.

Ласко заметно полегчало.

- Брат, - продолжила она, глядя на Ласко, - Можем ли мы взять у тебя ключ от твоего дома?

Видя замешательство старосты, она заговорила ещё более томным голосом:

- Ведь такой мудрый и сведущий человек, как ты, наверняка понимает... И Амвросий замолвил уже за нас словечко... Есть дела, которые нельзя вершить под взглядом профанов...

- Эээ, конечно... - растерявшийся под её напором Ласко начал рыться по карманам, - Вам гостиной хватит?

Я заметил, что Сомбрина хотела продолжить тянуть за хвост птицу удачи, и быстро пресёк это рискованное начинание:

- Конечно.

- Хорошо, - староста выдохнул с облегчением, передавая нам увесистый ключ, - Не ходите ни наверх, ни вниз.

- Обязательно, - солгал я, сразу же ощутив сильную изжогу и приступ ноющей боли в большом пальце левой ноги.

Праздник набирал обороты. Запоздавшие гости с Холмов привезли на волах дюжину бочек эля и открыли их для всех желающих. Лучники из форта устроили состязание с охотниками, пытаясь поразить металлический флюгер над домом старосты - разумеется, с его благословения. Какой-то силач притащил камень и объявил состязание в том, кто пронесёт его дальше - самые здоровенные охотники, а с ними наёмники и Айдред, бросились доказывать свою силу; трауммцам, как и приравненному к ним Оссину, камень нужно было нести вдвое дальше. В толпе то и дело мелькал фиолетовый цилиндр Амвросия. Перед самым закатом в середине площади поставили особенно высокий стол - и Шиванна с Лютым повторили свой номер, вновь собрав целый мешок монет.

После танца я оттеснил очарованных Шиванной поклонников и немного поговорил с братом и сестрой. Она ещё не вполне оправилась после трагедии в форте, но им нужно было зарабатывать деньги, а оказии назад, в более цивилизованные земли, пока не случилось. Я от всего сердца пожелал им самой лучшей удачи и осторожно намекнул, что оставить эти края поскорее, даже без такого хорошего сопровождения, как караван, будет мудро. Было видно, что они отнеслись к моему предупреждению очень серьёзно, и тогда я сказал им, что из Холмов Верных нередко отправляются лодки в Регию Бореалис - конечно, место в них обойдётся недёшево, ведь они возят соль, а не пассажиров, но договориться всегда возможно. Поскольку то был последний раз, как я видел их в тех краях, думаю, они воспользовались моим советом.

Когда сумерки сгустились и небо окрасилось чёрно-синим, вышла труппа артистов из клана Огненного Лиса. Площадка перед ними очистилась будто бы сама собой. Две женщины из труппы начали бить в барабаны - сначала медленно, потом скорее; когда к ним присоединилась скрипка, шестеро мужчин, до того стоявших неподвижно в середине площади, пустились в пляс. Каждый раз, когда главный барабан брал паузу, они замирали, и над их вскинутыми в небо руками возникали фигуры из пламени, похожие то на цветы, то на зверей, то на рыб или птиц.

Внезапно музыка резко сменилась; одинокая флейта потянула длинную, сложную и грустную мелодию, и место шестерых запыхавшихся мужчин занял одинокий человек. Казалось, он вдвое выше обычного регулийского роста; присмотревшись, я понял, что он стоит на ходулях, и держит палки, визуально удлиняющие его руки. К флейте присоединился женский хор, и актёр начал расхаживать вправо и влево, размахивая едва ли не комически огромным бутафорским мечом, поражая эльфов – актёров в сложных масках, что подползали к нему, прыгали и изображали смерть в манере, удивительно правдоподобной для тех, кто своими глазами видел разрушающихся духов.

- Мейстер Луэллан, - услышал я голос со спины.

Обернувшись, я увидел перед собой очень впечатляющего бравича. Он был невысок, но так широк в плечах, что, казалось, покатится, если упадёт. Его можно было бы счесть комичным, не будь его круглое лицо столь серьёзным и не окружай его аура силы и уверенности. Его коричневые одежды были вызывающе простыми на празднике ярких красок. Его отличал необычный выбор оружия: два одноручных топора, один висел на поясе справа, другой слева.

- Меня зовут Предраг Стоболец. Уверен, что вы уже слышали обо мне.

- Да, мастер Предраг, - ответил я.

- Давайте сядем и поговорим.

Я молча кивнул, и могучий колдун ковена, один из пяти заговорщиков, провёл меня чуть в сторону - к дальнему краю самого удалённого из тех столов, на которых можно было разжиться напитками.

- Я пью в знак уважения к вам, - сказал Предраг, едва мы сели. Не дожидаясь моего ответа, он опрокинул стопку и, тяжело выдохнув, поставил её на стол. Прислуживавший у стола мальчишка моментально наполнил её.

- Не беспокойтесь о том, что услышат другие, - заверил меня бравич, - Нынче ночью я окружён подходящими чарами, они охватят и вас.

- Мудро, - кивнул я, а после тоже поднял чашу в честь Предрага.

Я знал, что мы с ним не станем друзьями, но не хотел обострять вражду раньше времени. Толпа разразилась громкими криками. Обернувшись, я увидел, что пляшущее над выступающими пламя стало синим, а искры сыпались особенно медленно и густо, напоминая снег. Перед актёром, изображавшим святого Финна, возник Ледяной Герцог: он был так велик, что его несли несколько человек.

- Я несу вам предложение от Пяти, - сказал Предраг.

- Что же предлагают мне Пятеро?

- Мир, - коротко ответил он, - Мир и Содействие.

Внезапно среди зрителей я увидел Айдреда. Эйр сидел, положив меч на колени, и медленно потягивал эль. Он следил за Финном, не отрывая глаз.

- Я - человек мира, - ответил я, - Мне по душе такое предложение. Но, думаю я, вы сказали мне не всё.

- Да, - кивнул Предраг, - Содействие в нашем договоре означает вот что. Мы, Пятеро, будем должны вам. Мы, все вместе, исполним три любых ваших желания - разумеется, из тех, что будут нам по силам, и что не заставят отступить от нашего пути.

Взорвались первые фейерверки, и в небе огненные дружинники Финна столкнулись со звёздно-ледяными эльфами Ледяного Герцога. Финн и Ледяной Герцог начали плясать, описывая круги вокруг друг друга.

- Но вы же уничтожите здесь всё, погрузите в вечную зиму и отдадите на разграбление кочевникам. Неужели вы действительно стремитесь к этому?

- Конечно же нет, - рассмеялся до того невозмутимый Предраг, и его регулийские клыки странно окрашивались синим и красным, - Нет, как вам в голову это пришло! Ох, вот вы посмешили меня, мейстер, да будет ещё за ваше здравие!

Чокнувшись, мы опрокинули ещё по чарке. Я невольно начал сомневаться - такими ли скверными были замысли Пяти? Вдруг Амвросий ошибся? Да, пожалуй, было только логично предположить, что они лишь подыгрывали врагу, готовясь разрушить его планы, нанеся удар в самом уязвимом месте - изнутри. Я уже расслабился было, но тут Предраг резко посерьёзнел и продолжил:

- Конечно же, наши планы не ограничиваются этими жалкими клочками земли. Если вы примите наше предложение, то, вероятно, вскоре сможете сами поговорить с Хозяином Грядущего. Ледяной Герцог - только пешка в той игре, что он затеял. И нам с вами, - он очень внимательно посмотрел мне в глаза, - Тоже суждено быть пешками. Вопрос только в том, хотите ли вы оказаться среди тех, кто насладится плодами победы.

Финн на сцене сумел освятить свой меч, и теперь плясал, размахивая бутафорским клинком, объятым пламенем.

- Чего же Пятеро хотят от меня, - спросил я, уже зная ответ.

- Невмешательства.

- И только?

- Да. Этого достаточно.

- Вы понимаете, - продолжил он после короткой паузы, - Что отказ будет означать объявление войны.

- А что с Джамайей и Мединой? С теми, кто держит на меня такую обиду?

- Ваша осведомлённость говорит лишь о вашей мудрости, - почтительно кивнул Предраг, - Обе они уже осознали глубину своих заблуждений. Они больше не будут преследовать вас из своих мелочных чувств. Так решили Пятеро.

Финн и Ледяной Герцог схлестнулись на сцене, а над ними взрывались в сложных переплетениях жёлтые и бело-голубые фейерверки, рассыпая густые снопы разноцветных искр. Я поднял голову и некоторое время молча смотрел в чистое небо; да, на границе его бушевало сине-красное пламя, но из тихой чёрной бесконечности сияли вечные звёзды, сплетающиеся в созвездия:

- Я принимаю предложение Мира и Содействия, - сказал я.

- Прекрасно, тогда я...

- Но, - продолжал я, не слушая Предрага и не опуская взора, - Я меняю условия. Это Пятеро не будут мешать мне, и не будут Содействовать ни Ледяному Герцогу, ни северному Хозяину Тени.

- В ответ, - я посмотрел прямо в глаза бравича, - Я обещаю, что ни я, ни мои помощники не затаят на Пятерых зла за ваши прошлые деяния. Мы приложим все усилия для того, чтобы никто другой не покарал вас. Это щедрое предложение, Предраг Стоболец.

- Грустно ошибаться, - сказал бравич, покачав головой, не обращаясь ко мне, - Ведь предупреждали, что он слишком упёртый. Да что уж поделать.

Финн и Ледяной Герцог; толпа гостей на празднике; мальчик, разливавший настойки; фейерверки в небе, и даже мои собственные руки - всё застыло. Только не Предраг. Он неспешно обнажил кинжал, висевший у его правой руки, и подошёл ко мне.

- Приятно было познакомиться с тобой, господарь бейлиф, - сказал он, подходя ещё ближе и поудобнее перехватывая кинжал, - Жаль, что нам не вышло стать друзьями.

- Жаль, - ответил я, изо всех сил стараясь не скривиться от обжигающей боли, которую подарил мне браслет графа.

Предраг поднял брови в немом изумлении. Он был опытным воином и сильным колдуном. Но не стоит хорьку пытаться ловить щуку в реке.

Если бы Предраг был менее самоуверен и проклял меня заклинанием, наполняющим моё тело старческой слабостью, или делающим так, чтобы мои движения стали удивительно неудачными - он бы победил. Но бравич дважды поддался гордыне. Сначала он отверг моё предложение, а потом использовал чары, воздействующие на время. Он постарался остановить время для всех, кроме себя. Да, сработай его заклинание во всей своей силе, это было бы идеально: мальчик, разливавший напитки, просто увидел бы, что очередной гость уснул. Далеко не сразу в общине заметили бы, что бейлиф был убит, и Предраг к тому моменту успел бы не только скрыться, но и убрать следы своего присутствия. Но колдун зашёл на чужую территорию. Я работал с заклинаниями, меняющими время, с самых юных лет, и ещё дольше затачивал разум для управления временем и вероятностями. Предрага охватил шок: он уже очень давно не сталкивался с теми, кто может превзойти его чары.

При мне было Ускорение Времени. Преодолевая боль от браслета, помогшего мне освободиться от проклятия Предрага, я *подумал* и выхватил молот и нанёс удар прежде, чем колдун вполне успел прийти в себя от изумления. Его лоб обратился в кровавое крошево.

Тело Предрага, на которое не действовало исключение из общей заморозки времени, начало медленно оседать. Так же медленно, словно в густом меду, двигались летящие птицы, взрывались огни фейерверков, шевелились люди: предсмертное проклятие Предрага Стоболеца начинало рушиться, но было столь сильно, что не уходило мгновенно даже после его смерти.

Я же перемещался не просто с обычной скоростью - я двигался ещё быстрее. Но я знал, что это преимущество продлится недолго, а мне необходимо избавиться от тела колдуна: стоило старосте прознать про его смерть, как он начал бы приходить к очень опасным для нас выводам.

Из пробитой головы колдуна был готов извергнуться фонтан крови и мозгов. Я передвинул шапку Предрага так, чтобы сдержать его, и быстро огляделся. Я готовился к тому, чтобы попытаться протащить тело через всю общину и спрятать в храме Мурнидаля, каким бы кощунством это ни было; но в ту ночь ворота общины оставались открытыми. Моля Тетраграмматона о том, чтобы мне достало сил и чары не рухнули раньше времени, я подхватил тяжеленного Предрага за подмышки и потащил к выходу. Я никогда не был особым силачом, а невысокий колдун оказался очень тяжёлым: сомневаюсь, что я смог бы тащить его сколько-то долго, будь ток времени обычным, но моя скорость была сверхъестественной, и это возмещало недостаток силы. К сожалению, не раз и не два я врезался в празднующих, ведь большую часть пути мне приходилось идти задом наперёд, приглядывая за тем, чтобы шапка оставалась на месте и содержимое черепа Предрага не выплеснулось на кого-то из гостей или охотников.

Остановка времени отступала, и вот уже я вряд ли смог бы двигаться быстрее фейерверка - до ворот оставалась всего дюжина шагов, но на пути к ним медленно шевелилась к выходу добрая дюжина юношей и девушек из общины, очевидно, желавших вкусить романтики ночного летнего леса. Это было скверно, ведь был шанс, что они обнаружат труп ещё до рассвета, особенно если я не смогу найти для него надёжного укрытия - с учётом того, что эти ребята прожили в местном лесу всю жизнь, да ещё и учились читать следы, сделать это было ой как непросто. Напряжённо раздумывая над тем, как поступить, ведь до храма я не успевал, я старался идти как можно скорее, не задевая группу юнцов. Только тогда я начал понимать, что на самом деле мой первый план, дотащить тело до храма, был лучшим вариантом. Но в условиях, когда ответственность и недостаток времени сжимают тебя, как железо между молотом и наковальней, часто лучше следовать уже принятому решению, пусть даже оно было во многом ошибочным.

Мне удалось протиснуться мимо стражника, облокотившегося на ворота, до того, как мои движения стали медленнее полёта стрелы. Я моментально свернул и скрылся от взгляда группы молодых людей, ведь я вовсе не был уверен, что чары незаметности, которыми, по его словам, покрыл себя колдун, не рассеялись раньше заморозки времени. Я огляделся. Будь я у ворот города, я просто бросил бы труп за ближайшими густыми кустами. Но при всём желании я не смог бы протащить Предрага так, чтобы не оставить таких следов, которые наверняка заметили бы юные охотники. Мне надо было стать находчивее, и в поисках вдохновения я поднял глаза к звёздам - вот оно!

Очень густой дуб с низкими, раскидистыми ветвями. Я уже не чувствовал рук от постоянного напряжения, да и спина начинала побаливать от такого долго хода в раскорячку, но я постарался как можно скорее дотащить мертвеца до дуба. Не знаю, как мне удалось закинуть его на ветви - это осталось в моей памяти мрачным тёмным пятном. Помню лишь, что, когда Предраг надёжно укрепился в своём смертном ложе, я спрыгнул на землю и ощутил, как на меня навалилась тяжёлая волна усталости. Я чувствовал себя просто чудовищно, а мои движения стали таковы, что я вряд ли успел бы поймать все листья, падающие с берёзы под порывом осеннего ветра.

Ночь была светлой, и я внимательно всмотрелся в те следы, что оставил на траве и среди кустов. Было слышно, как медленно выходит из ворот дюжина юных романтиков. Стоит ли мне выждать, пока моя скорость станет обычной, выйти к ним и сказать, я видел эльфа у ворот? Вряд ли: это обеспокоит деревню, разгорячённая настойками стража выйдет искать коварного духа, и наверняка наткнётся на мёртвое тело. Смогу ли я распрямить траву, скрывая следы? Будь сейчас лишь начало разморозки времени, я мог бы распрямить не только те травинки, которые смял, перетаскивая тело, но и те, которые сломал, возвращаясь к дороге, но сейчас было уже поздно. Мне на ум пришёл только один путь.

Дорога в общину в этом месте была очень извилистой, и я мог оставаться вне поля зрения юнцов достаточно долго. Собрав несколько веток, я постарался скрыть наиболее заметные от дороги следы, ведущие к дереву. Потом стёр некоторые борозды на дороге, ведущие в нужную сторону, и взамен нарисовал пятками продолжение борозд - только вот уходили они теперь не вправо от дороги, а влево. Продолжая имитировать следы влекомого по земле мёртвого тела широкими, вдавливающими движениями ног, я ушёл дальше влево, за густые заросли, и потом повернул назад, к воротам.

Время стремительно возвращало своё привычное течение, и я перестал задавать ложный след, когда понял, что двигаюсь ничуть не быстрее обычного. Я чувствовал себя измотанным в край, и медленно поплёлся к воротам. Стражник даже не окликнул меня, когда я заходил внутрь. Оказавшись в общине, я выпил зелье бодрости и пошёл как можно скорее искать не только друзей, но и любых возможных союзников.

Глава 41. Череп из дома старосты.

Мне повезло. Четверо из шести людей, которых я очень хотел найти, сидели вместе - за тем самым столом, где недавно были мы с Предрагом. Мейстер Амвросий делал вид, что гадает по руке Сомбрины, в действительности лаская её запястье нежными прикосновениями. Айдред молча смотрел прямо перед собой, не притрагиваясь к стоящей перед ним настойке. Вайранна, весело болтая ногами, потягивала комически огромную рядом с ней глиняную кружку с элем.

Я сел к ним. Коротко поприветствовав меня, друзья вернулись к своим занятиям. Мальчишка, разливавший настойки, подвинул мне чарку и спросил:

- Той-то я думал, господарь, куда ж это вы с вашим другом запропастились? Добро ли всё?

- Всё хорошо, - солгал я, - Мой друг слишком много выпил, и я помог ему дойти до дома.

Духам нелегко даётся прямая ложь, и, хоть во мне лишь доля их крови, это была уже вторая ложь за сегодняшнюю ночь. Зелье бодрости на время вернуло мне силы, но в теле поселилась мигрирующая боль.

Мальчишка кивнул и кинулся к другой стороне стола, где собралась небольшая группа наёмников. Им его внимание было нужно почти постоянно.

- Слушайте, - громко зашептал я, обратившись к друзьям. Поначалу никто не услышал меня за общим гулом праздника, и мне пришлось хлопнуть по плечу Амвросия, чтобы привлечь их внимание, - Слушайте, дела принимают крутой оборот. Нам *срочно* нужно собраться в храме.

- Что такое? - шёпотом спросил Айдред, нагнувшись ко мне через стол.

- Не здесь! Срочно всем в храм. Вайранна, ты зоркая, забирайся на крышу над столом и поищи Оссина, потом скажешь ему тоже идти к храму. Увидите Октавия - берите и его.

Йиванга кивнула и шустрой куницей взлетела вверх, а мы пошли к храму. По пути Айдред то и дело пытался выведать у меня о происшедшем, но я обрывал его. Вытянутые лица Амвросия и Сомбрины красноречивее любых слов говорили, что они думают обо мне и моём внезапном появлении.

Когда мы спустились в Тихие Покои, друзья набросились на меня, требуя ответов. Я сказал им, что нам нужно дождаться остальных, а вместо ответа положил на стол молот: я вытер его об одежды Предрага, пока тащил труп, но пятна крови остались на нём. Не прошло и пяти минут, как к нам присоединились трое оставшихся. Я изложил суть ситуации как мог быстро. Вот что я видел как самые насущные проблемы.

Во-первых, я боялся угрозы со стороны Пятерых. Я понимал, что они, как и остальные члены ковена, ярые индивидуалисты, но всё же почитал уверенность в том, что Предраг здесь нынче один, опасно оптимистичной. Во-вторых, хоть я и постарался скрыть след, я не был ни охотником, ни лесником, ни даже хотя бы лесорубом или углежогом. Обнаружение тела было вопросом недолгого времени, в самом лучшем для нас случае его нашли бы утром. Ласко не гений, но сопоставить рану Предрага с моим молотом и с показаниями мальчишки у стола с настойками он бы смог моментально. Наконец, именно сегодня нам предоставлялась исключительно благоприятная возможность похитить из его дома тёмный череп, и упускать её было нельзя.

Словно горная речка смыла с моих товарищей хмель и веселье.

Амвросий поспешил заверить нас, что Предраг, скорее всего, действовал один. Его слова ободряли, но я видел тогда слишком много *двоек*, и сердце оставалось неспокойным.

Айдред предложил мне заманить Ласко в его дом, чтобы мы пытали и потом убили его там: так мы, дескать, и вызнали бы его тайны, и избавились бы от опасного врага. Все выступили резко против этого, ведь то было не только мерзко, но и неразумно. Любой крик старосты под пытками могли услышать охотники, и мы вовек не убедили бы их, что беспокоиться не о чём. Больше того - если бы охотники обнаружили труп старосты даже завтра в полдень, что само по себе было невероятно, они сразу связали бы нас со смертью своего лидера, и больше ни о каком мире между графом и общиной Бобра не могло быть и речи.

Сомбрина пообещала отвлечь старосту, если мы втроём одобрим такое решение - надо отдать должное её такту, она подобрала слова так, что не знавшие о её предательстве Амвросий и Октавий не обратили никакого внимания на этот вопрос. Амвросий вызвался помочь ей. Переглянувшись между собой, мы решили, что стоит довериться ей.

Октавий сказал, что может попробовать разрушить тёмный череп в храме, и мы согласились с тем, что это хорошая мысль. Вайранна сказала, что без проблем подберёт все нужные ключи к любым замкам в доме старосты, ведь она помнила, где лежит запасная связка ключей, а Оссин обещал ей выбить дверь в спальню Ласко, чтобы не тратить драгоценное время на взлом.

Итак, план был готов.

Первыми Тихие Покои оставили Сомбрина с Амвросием - там, где подвели бы женственные чары Сомбрины, старосту мог удержать прямой указ старшего по ковену. Выждав ровно пять минут, вперёд выдвинулись мы с Вайранной и Оссином; Айдред с Октавием тоже должны были выдержать паузу, чтобы большая группа не вызвала подозрений у охотников.

Мы быстро добрались до дома и легко проникли внутрь. Дверь мы притворили, но не стали запирать. Оссин и Вайранна поднялись по лестнице, и я не смог не отметить, как комично они смотрятся вместе.

Я остался один на один с черепом. Я очень остро ощутил, что череп... жив. Он наблюдает за мной. Мне вспомнилось, как уже давно, в наш первый визит в этот дом, меня охватило то же чувство - теперь я знал, что это не было обманом восприятия. Все тёмные предметы, которые мы нашли в этих лесах, были живыми, а череп – старший и сильнейший из них. Он действительно следил за мной; мне даже почудилось, что он словно бы чуть изменил своё направление, когда я в раздумьях добрёл до стены. Сверху раздался глухой стук, а следом шаги: значит, Оссин выбил дверь.

Взгляд пустых глазниц, за которыми клубились непроницаемые тени, приковывал моё внимание. Пока мы шли сюда, я печалился, что потратил Эфирный Поток Разума на проверку Сомбрины, но сейчас - сейчас я был рад, что у меня не было искушения использовать чары, чтобы проникнуть в секреты черепа. Я вспомнил, как разрушительны для моего разума были прошлые попытки изучить тёмные предметы, и кристально ясно понял, что углублённое изучение черепа оставит в моей душе шрам, который не залечат и десятилетия. Я осознал в тот момент, что не я изучаю череп - он изучает меня, не давая мне отвести взгляд. Меня прошиб холодный пот, когда я наконец заметил, что не могу пошевелиться, не могу даже моргнуть. Казалось, будто тени в гостиной старосты становятся гуще, чернее, будто они начинают обретать объём и приходить в движение, тянутся ко мне... Но дверь распахнулась, вошли Айдред и Октавий, и морок оставил меня.

Не теряя времени, эйр с регулийцем взвалили на плечи огромный череп. Я накинул на него скатерть, чтобы скрыть необычную ношу от любопытных глаз, и они поспешно отправились назад, в храм. Я наконец остался один, без сковывающего волю взгляда черепа, и начал обыскивать гостиную. Шаги сверху подсказали мне, что Оссин с Вайранной закончили со спальней самого Ласко и перешли в правое крыло, где находились спальни его детей.

Первый осмотр гостиной не дал результатов: шкуры и вышивка на стенах не скрывали за собой никаких тайн, а выразительные элементы резьбы, сколько я ни пытался повернуть их, не открывали скрытых ходов. Чувствуя, как утекает сквозь пальцы драгоценное время, я в сердцах топнул ногой - и тут меня осенило. Я пустился в пляс. Воображая мотив, я выдал самую бодрую часть народного гейтенданса - ту самую, где лучшие танцоры, как говорят, успевают ударить правой прежде, чем прозвучит удар левой. Лихо стуча ногами по полу, я переходил из одного угла гостиной в другой.

Помню, сердце подскочило, когда очередной удар каблуком отозвался необычно гулко. Продолжая приплясывать, я примерно понял, где находится подвал, и не мог только найти прохода, ведущего туда. Вот что имел ввиду староста, когда нечаянно выдал нам свой секрет: “Не ходите ни наверх, ни вниз”! Я не знал, как долго Сомбрина сможет удерживать Ласко, и понятия не имел, нашли ли йиванга с эйром что-то ценное наверху, но был совершенно точно убеждён, что внизу, в скрытом подвале, хранится нечто очень важное, и нам необходимо добыть это. Я побежал наверх и сказал Вайранне и Оссину помочь мне найти путь в подвал.

Моё предчувствие оказалось верным. Наверху действительно не нашлось ничего, что могло бы оказаться полезным для нас - и в то же время было прекрасно понятно, почему Ласко не хотел пускать нас на второй этаж, в частные комнаты его семьи. Вайранна отыскала в ящике комода в спальне старосты несколько предметов, которые могли служить только одной цели - помогать супружеской паре находить новое удовольствие в постели. Под потолком спальни одного из сыновей Оссин нашёл целую пачку непристойных рисунков, а прямо под столешницей прикроватного столика в комнате старшей дочери Ласко они обнаружили спрятанный дневник, наполненный излияниями души девочки, неумолимым течением времени обращающуюся в юную девушку.

Вайранна нашла способ проникнуть в подвал почти сразу, как я указал ей на его границы. Йиванга пробежала вдоль стен, простукивая брёвна, а потом просто надавила на один из оставленных мастерами обрубков сука - и пол у самого левого угла комнаты поднялся чуть вверх. Оссин поднял его, сорвав скованную замком узкую цепочку - Вайранна начала было искать нужный ключ, но эйр не захотел ждать.

Мы сняли одну из ламп со стены и спустились вниз. Потолок подвала оказался таким низким, что Оссину пришлось остаться снаружи - если подумать, так оно было только спокойнее. Под землёй мы с Вайранной нашли множество полок, густо уставленных запечатанной глиняной посудой: судя по нанесённым на неё рисункам, то были разнообразные маринованные овощи и фрукты, а также настойки. Кажется, я тогда не удержался и прихватил с собой одну высокую плетёную глиняную бутылку.

Но главная находка ждала нас у самой дальней стены: крепкий сундук, окованный стальными полосками. Ключ к нему оказалось найти удивительно просто - большая часть замков в доме старосты были довольно примитивными и очень громоздкими, и только один ключ в связке был достаточно миниатюрным, чтобы подойти к сложному замку сундука. Распахнув его, мы на мгновение обомлели: он был до краёв полон серебра. С первого взгляда было понятно, что денег здесь с лихвой хватит, чтобы покрыть оба года, которые община Бобра не платила налоги. Недолго думая, мы с Вайранной захлопнули сундук и потащили его наверх: так мы могли исполнить волю графа наилучшим образом, собрав потребные налоги и избежав кровопролития и лишней вражды. Забегая вперёд, скажу: получив сундук, казначеи его светлости высчитали сумму долга общины и отправили остальное назад.

В гостиной было много столов, но скатерть лежала только на том, что стоял прямо под черепом, так что сундук мы обернули в одну из шкур со стены. Мы с Вайранной несли сокровища, согнувшись в три погибели под их тяжестью, но Оссин одной рукой взвалил их себе на плечо и даже не пошатнулся, словно внутри окованного сталью сундука из тяжёлых пород дерева был гусиный пух. Мы уже прятали следы взлома, готовясь уходить, когда раздался громкий стук в окно. Боясь худшего, Оссин бросил сундук на пол и схватился за топор, а Вайранна начала быстро заряжать арбалет - но это оказался Бранниган. Впрочем, его новости были тревожными:

- Беда в храме, друзья хозяина! - забормотал фэйери, когда я наконец сообразил, как разомкнуть раму и открыть окно, - Хозяин и слуга Взломщика Душ молят вас поспешить! Ещё они говорят: готовьте лошадей, но пусть лишь один из вас займётся этим.

Мы не стали тратить драгоценные мгновения на обсуждение и только кивнули друг другу. Вайранна выскочила в окно и побежала в конюшню общины, а мы с Оссином, заперев перед уходом дверь, помчались в храм Мурнидаля. Я настоял на том, чтобы взять сундук с собой, и великан сжимал его подмышкой.

Покуда нас разделяла дюжина шагов, храм казался нормальным; но всего один шаг ближе словно перенёс нас в иной мир. Не нужно было развитого чувства оккультного, чтобы понять: творится настоящая дьявольщина. Здание дрожало и стонало, как раненое животное. Небо стало чернее, а луна и звёзды будто уменьшились и потускли. Вместо ароматов праздника и летнего леса воздух наполнил запах болот и каких-то горьких трав. Всё вокруг, даже круглые брёвна частокола, казалось чуть более вытянутым, более острым. Стало холодно, словно внезапно наступила поздняя осень. Мы с Оссином, переглянувшись, отступили на пару шагов назад - привычный нам мир вернулся на место.

- Это не магия, - сказал я эйру, - это знаки присутствия малефакторов.

- Хочешь сказать, один из них решил сегодня погулять на празднике? Ну, ему не поздоровится, клянусь Пророком, - Оссин бросил сундук, достал топор и стал снимать с него чехол.

- Всё несколько сложнее... Понимаешь, природа малефакторов превосходит пространство и время, они не могут, как мы, *существовать* лишь в одном месте в каждый конкретный момент времени...

- Давай по-простому, - прервал меня великан, - если я ему как следует вмажу топором, это поможет?

- В целом да, но...

- Вот и славно.

Я напомнил ему, чтобы он взял сундук, и мы ступили в храм.

Внутри перемены были ещё ярче, чем снаружи. Статуи, украшавшие зал Общих Церемоний, теперь вызывали лишь ужас и отчаяние. Деревянный бородач слева от входа зажимал руками правую половину лица, пучил левый глаз с тремя зрачками, и, широко раскрыв рот, показывал нам язык, ставший длинным, как змея. Семейная пара прямо за ним обменялись головами: их шеи вытянулись и почти оборвались, каждый супруг держал голову другого на уровне груди, но казалось, будто их головы вполне живы. Лицо женщины в правом приделе вытянулась, рот стал вертикальным и занимал всё пространство ото лба до подбородка, а вместо волос извивались странные толстые отростки, оканчивающиеся глазами. Некоторые фигуры не изменили поз и выражения, но состояли словно из одних тонких линий и острых углов, и эта неестественность пугала больше любых других изменений. Финн, ранее сжимавший меч и грозно глядевший куда-то вдаль, теперь смотрел прямо на входящих с выражением такой ненависти, что я оступился и едва не упал.

В самом центре зала, прямо под металлическим Крылом, лежал череп. Позади черепа за кафедрой возвышался Октавий - он громким, поставленным голосом читал литургию, простерев правую руку к черепу, а левой сжимая священный амулет жреца Мурнидаля. Спереди и слева от черепа стоял Айдред: эйр громко молился, обеими руками сжимая рукоять Головоруба. Правее была Велеслава, и она держала деревянный ящик, покрытый письменами и символами Господина Ночи.

- Скорее! - крикнула она, - Помогите нам!

Я попытался побежать к ним – но не смог. Первый же шаг дался с таким трудом, словно мне пришлось прорваться сквозь плотную занавесь. Остановившись и оглядевшись, я понял, в чём дело: ближе к черепу искажения становились глубже. Теперь я видел, что череп не лежал - нет, он подрагивал, словно в нём пряталось нечто, которое хотело не то выбраться, не то перебежать дальше, как рак в раковине. Крыло Мурнидаля под потолком тоже начало меняться. Позади мне послышался смех, и, обернувшись, я увидел, что одна из статуй, дико вращая глазами, смотрит на нас. Собрав всю волю, я пошёл дальше.

Шаг, другой, третий - череп был всё ближе, и всё больше менялся мир вокруг. Стены будто ожили, рисунки и резьба на них перетекали, образуя мерзкие и чуждые разуму сплетения. Статуи стонали, кричали, некоторые шевелились. Череп теперь был окутан щупальцами из тени, но также - слова, что читал Октавий, тоже стали видимыми, они летали вокруг черепа, и щупальца, что касаясь их, сразу отдёргивались назад. Менялись и люди: Октавий стал высохшим дряхлым стариком, одной ногой стоящим в могиле; Велеслава покрылась мерзкими струпьями; а Айдред был теперь чистым безумцем, и с его рук густо лилась чужая кровь. Я удержался от искушения посмотреть на свои руки, вместо этого взмолился Тетраграмматону и продолжил путь, закрыв глаза. Оставалось совсем немного.

- Стой, Оссин! - крикнула Велеслава.

Я открыл глаза. Велеслава была теперь похожа на скорее на огромную гнилую жабу, чем на человека, изо рта у неё свисал длинный язык, покрытый чёрными нарывами. Октавия было не отличить от нежити. Айдред, весь покрытый кровью, смотрел вокруг безумными пылающими глазами, покусывал губы и дрожал, словно в великом нетерпении. Статуи за спиной издавали такую омерзительную какофонию, что я не решился испытывать свой разум, оборачиваясь.

Только Оссин был неподвластен искажениям - он был таким же, как и до входа в храм. Он подошёл вплотную к черепу и размахнулся было, но застыл, глядя на Велеславу.

- Нельзя разбивать череп, - шлёпала губами жаба, - В нём Тень, и она хочет вырваться на свободу.

- Что мне следует сделать? - спросил Оссин. Казалось, он не замечал, во что превратилась жена жреца.

- Тебе нужно взять его и положить сюда, - она взмахнула ящиком, покрытом слизью, сочившейся с её лап.

- Мы пока, ха-ха, - голос Айдреда менял тембр от баса до визга с каждым звуком, - держим его. Да! Попался! Черепок-черепушка-черепушечка, что-что?! Он боится. Да! Клинка Финна, слов Господина Ночи, знаков Господина Ночи. Ха-ха!

С потолка вниз начали тянуться металлические щупальца - так исказилось теперь Крыло.

- Положи череп в ларец, Оссин, - гнилой язык лениво переваливался вправо и влево, - в ларце силы его будут запечатаны. Мы пробовали взять его, но не смогли.

- Я понял, - кивнул великан.

Я постарался помочь ему, но следующий же шаг заставил меня упасть на колени. Стало отчаянно не хватать свежего воздуха, всё заполнили удушающие болотные газы.

Медленно, словно он двигался сквозь густой мёд, бесстрашный Оссин положил на пол топор и подошёл к черепу. Щупальца тьмы пытались остановить его, но слова литургии окружили воина непроницаемой бронёй. Оссин взял череп, и тут словно пламя объяло его ладони. Он зарычал от боли, сделал шаг, затем второй - и, бросив череп в ларец, упал на колени, сжимая и разжимая ладони. Череп попытался выпрыгнуть вверх, но Велеслава быстро захлопнула крышку.

Глубокий, долгий вздох облегчения пронёсся по всему храму. В мгновение ока все искажения, вызванные тёмным присутствием внутри черепа, исчезли. Правда, глаза не сразу привыкли к новой реальности, и мне пришлось не один раз моргнуть прежде, чем все статуи снова стали приятными и соответствующими храму бога-защитника, покровителя семьи.

Айдред зашатался от усталости, выронил меч - но я успел подбежать и подхватить друга раньше, чем он упал. Воин Огненного Лиса закрыл глаза, побледнел и лишь изо всех сил хватал ртом воздух. Оссин продолжал растирать ладони: следов ожога не было, но я не берусь угадать, что он ощутил, схватив череп. Неутомимая Велеслава бросилась к супругу, который с трудом стоял, опираясь на кафедру. Она помогла ему подойти к нам поближе. Айдред достаточно пришёл в себя, чтобы больше не нуждаться в моей поддержке, Оссин тоже поднялся на ноги. Мы встретили Октавия и Велеславу победными криками, но жрец, подняв руку, быстро остудил нашу радость:

- Дело далеко не закончено, дети мои, - проговорил он, ещё не вполне восстановив дыхание.

- Что такое? - серьёзно спросил Айдред.

- Сейчас тёмная сущность заперта в ларце, но она будет пытаться вырваться из него.

- Вы говорите, - не удержался я, - “тёмная сущность”, но не “малефактор” или “дьявол”. Почему?

- Потому что сущность в ларце - не дьявол. Да, их природа сходна, но и весьма различна.

- Почтенный хранитель, а почему тогда...

- Сейчас не время для вопросов, мой любознательный сын. Однажды я расскажу тебе всё, что узнал, имей только веру и терпение. Сейчас же очень важно, чтобы вы поступили в точности, как я скажу.

Жрец сказал, что его сил недостаточно, чтобы удерживать жителя черепа, и даже стены храма не сдержат его, едва наступит рассвет, ведь тогда окончатся часы Господина Ночи. Ларец должен удерживать сущность некоторое время, но и его не хватит надолго. Нам необходимо как можно скорее доставить череп туда, где власть Богов Зла действительно могла быть посрамлена: в монастырь Повешенного.

Вопросы, назойливые, как рой ос, кружились в моём разуме - и, глядя на Айдреда, я понимал, что не только в моём. На счастье, мы были не одни, и Оссин просто поднял ларец, вручил его Айдреду - мой друг пошатнулся под обрушившимся на него весом - взял сундук старосты и пошёл к выходу. Мы поблагодарили жреца и его жену, и направились к конюшням. Я прихватил с собой шкуру и скатерть, которая валялась тут же в храме, и настоял на том, чтобы ларец и сундук были прикрыты. Кроме того, мы замотали ларец верёвкой Шороха, с которой я не расставался. Теперь, когда ставки становились столь высоки, любая проблема с охотниками оказывалась ещё опаснее, чем раньше.

Впрочем, эта предосторожность вскоре показала себя излишней.

Едва мы вышли на улицу, стало ясно, что что-то изменилось. Общину не отпустили оживление и суета, но вместо радости праздника здесь теперь царили тревога и волнение. Я приготовился к худшему и стал думать, как бы добраться до ворот окольными путями, избегая внимания, но скоро крики охотников и гостей донесли до меня причину перемены атмосферы: старосте Ласко стало плохо, он лежал без сознания. Это было нам на руку, и я сказал эйрам поспешить к конюшням кратчайшим путём. Никто и не думал останавливать нас, и в общей суматохе мы добрались туда очень легко.

У входа нас уже поджидали не только оседланные лошади и запряженная колесница, но и Вайранна с Сомбриной и Амвросием.

- Что у вас стряслось? - сразу же бросилась к нам Сомбрина, - И что вы несёте?

- Расскажем по пути, - ответил я, осторожно садясь на лошадь - эти огромные твари, признаюсь, пугают меня и сейчас, - А что со старостой?

Мы просто болтали, наслаждались едой и напитками - и вдруг он схватился за грудь, выпучил глаза, задышал очень часто и упал, - ответила полукровка, - Мы сразу позвали на помощь.

- Мне показалось тогда, - добавил встревоженный Амвросий, - что его душа стремилась покинуть тело. Я постарался описать это подошедшим лекарям.

Оссин, тем временем, надёжно пристроил сундук старосты и огромный ящик-ларец в основании своей колесницы, и спросил йивангу:

- Вайранна, ты, наверное, знаешь лошадиный язык, раз так быстро управилась с ними! Только вот незадача: моя колесница не нуждается в лошадях. Поможешь мне распрячь их?

- Конечно, - сказала йиванга, начиная отстёгивать правую кобылу, - но я не одна работала. Мне очень помог конюх, такой старый трауммец. Он ещё и дал всем лошадям понюхать бодрящего порошка, когда я сказала, что мы спешим.

Что-то ёкнуло в моём сердце. Не будь мы в такой спешке, не случись за день столько странных и грозных событий - уверен, я разгадал бы эту загадку очень быстро. Но мне было не до того.

Оссин вызвал Овода, мы пришпорили скакунов и быстро покинули общину Бобра. Дорога до монастыря обещала занять около дюжины часов, и то только если нам бы удалось моментально заменить лошадей на свежих в форте наёмников. Мы гнали лошадей рысью, переходя на галоп, если местность становилась ровной. Разговаривать в таких условиях трудно, но мы смогли рассказать друзьям, что приключилось в доме старосты и в храме Мурнидаля, и почему нам жизненно необходимо в кратчайшие сроки добраться до места, которого мы раньше избегали как огня - монастыря Повешенного, вотчины Владигора Ясеня.

Глава 42. Тень.

Прошло, должно быть, около двух часов с момента нашего выезда - мы едва-едва пересекли мост через Дирну, когда кони внезапно начали вести себя очень странно.

Сначала мне показалась, что моего жеребца охватила волна того странного лошадиного юмора, которым подвержены эти благородные животные, и он начал шутки ради заплетать ноги, словно пьяный, и вихлять корпусом. Я нервно крикнул Амвросию, что мне нужна его помощь, но опытный всадник ответил мне, что сам с трудом управляется со своей кобылой. Я знал, что я дурной наездник, и постарался остановить своего скакуна; он ответил на мои призывы, хоть и далеко не сразу. Едва он замедлил шаг, я спрыгнул с него - я слишком хорошо знал, насколько опасным бывает падение с лошади. К моему удивлению, после избавления от бремени жеребец не нашёл ничего лучше, как навалиться на меня своим тяжёлым боком, словно пьяный Айдред; потом он и вовсе лёг на землю.

Я огляделся и не сразу поверил своим глазам: все наши лошади вели себя, как засыпающие на ходу пьяницы. Айдред отчаянно стегал своего скакуна, но тот в ответ лишь фыркнул, неожиданно резко и высоко вскинул таз - и воин полетел на землю, не удержавшись в стременах. В обычном случае конь после такого сразу припустил бы вперёд, но мерин Айдреда вместо этого мирно прилёг прямо на месте, словно ничего и не было, и захрапел. Вайранна легко спрыгнула со своей лошади. Сомбрина пыталась пришпоривать своего жеребца, но тот только лениво перетаптывался, и Амвросий помог даме спуститься на землю. Тяжелее всего пришлось самому мастеру наезднику: его кобыла ощутила прилив сил и решила, что лучше всего будет избавиться от лишнего груза, смахнув его о дерево. Она целенаправленно пыталась вмазать колдуна в низко расположенные ветви ближайших дубов. Амвросий держался, как только мог; он постарался вытащить ноги из стремян и, улучив момент, смог ухватиться за сук, выбравшись таким образом из седла без лишних повреждений.

Всё перечисленное отняло у меня много слов, но в действительности происходило быстро и одновременно: потому, едва увидев, что Айдред упал, я кинулся к моему другу. Эйр постарался приподняться, но даже в неровном свете ламп было видно, каким мертвенно бледным стало его лицо после малейшей попытки; из его сжатых посиневших губ вырвался плохо сдерживаемый стон.

- Крепко я ушибся, - пробормотал он. Я начал развязывать застёжки на его доспехах, - Нет, тут всё в порядке, - он имел ввиду верхнюю часть корпуса, - в берде закололо.

Я осторожно положил руку ему на левое бедро, и Айдред громко закричал.

- Сломано, - уверенно заявила подошедшая Сомбрина, - Без носилок теперь никак.

Она достала трубку и закурила. Амвросий последовал её примеру, а потом обернулся к подошедшей Вайранне:

- Опишешь этого старого трауммца, конюшего?

- Ну... Седой, смуглый, как я, глаза узкие... Нос похож на клюв орла... Одет по-простому, как лесник...

- Он не приговаривал, часом, что-нибудь особенное? Так, между делом?

- Да, было такое! Он то и дело говорил: “Ох, жизнь моя!”

Амвросий со стоном сел на землю и потёр рукой веки.

- Это был Бергг Кон Пао, один из Пяти. Мог бы я догадаться, дьяволы меня дери! Конюх трауммец, тем более в такой глуши - ну конечно! Ещё и “бодрящий порошок”.

- Из Четырёх, ты хотел сказать? - хищно спросила Сомбрина.

Вместо ответа Амвросий устало улыбнулся ей. Оссин с Оводом подошли к нам, и вид огромного трау, признаюсь, очень ободрял.

- Хотел бы я знать, что он задумал, этот кретин, - проворчал Айдред, - Один против нас всех. Не думал же он, да покарает его Пророк, что мы все рухнем с лошадей так же неудачно, как я?

Тут воздух уходящей ночи наполнился тонким перезвоном колокольчиков и едва уловимыми нотками лаванды. Амвросий и Сомбрина воскликнули в унисон:

- О, нет!

- Что такое? - спросил Оссин.

Колдуны ковена умеют связываться с теми из своих, кого знают, моментально, - ответила Сомбрина.

- А если они ещё и связали себя особыми клятвами, - продолжил Амвросий, - то могут быстро прийти на помощь, если дело происходит в наших лесах. Здесь все Четверо.

- Мы с Оводом не раз имели дело с колдунами, - спокойно заявил Оссин, доставая и расчехляя свой топор.

- Всегда с тобой, друг, - гулко ответил ему трау.

- Вы не понимаете, - замотал головой Амвросий, - даже если у вас есть амулеты не просто на защиту, а на отмену заклинаний - не один, пусть даже по три на каждого из вас - это Пятеро.

- Четверо, - уточнила Сомбрина.

- Четверо, - кивнул колдун, - Опытные и могущественные колдуны. У каждого будет не только по два-три заклинания, способных перевернуть вашу жизнь – у них есть и другие таланты, или зачарованные вещицы, которых вполне хватит на всех нас.

- Пусть подходят, - сказал Айдред, - Я, хоть и лёжа, заберу хотя бы одного из них.

Я слушал их молча, но внимательно, и многочисленные воспоминания в моей голове постепенно начинали выстраиваться, образовывать некий порядок.

- Кажется, я знаю, что делать, - сказал я, когда мысли вполне оформились в план.

Все молча смотрели, как я достал из кармана листок бумаги и надорвал его.

- Теперь просто подождите.

Несколько мгновений царила тишина.

- Что случилось, мой мальчик? - раздался из теней голос мейстера Аэрона.

Мы быстро объяснили старому волшебнику ситуацию. Он слушал, не перебивая.

- Понимаю, - сказал он, задумчиво почёсывая бороду, - чего вы хотите от меня?

- Бейся с нами плечом к плечу, мудрый старец! - заявил было Оссин, но я сразу перебил его:

- Нет! Мейстер Аэрон, нам необходимо как можно быстрее попасть в монастырь. Четверо - это проблема, но куда большая беда может случиться, если сущность из ларца обретёт свободу.

- Так ты хочешь, чтобы я переместил вас всех к монастырю? - густые брови мейстера поползли вверх.

- Если это возможно, то это было бы лучшим исходом.

Мейстер задумался. Как мы ни вслушивались, звук шагов не раздавался – значит, Четверо пока были достаточно далеко. Наконец Аэрон сказал:

- Хорошо. Есть у меня одно заклинание, которое я держу для крайних случаев и, признаться, искренне ненавижу. Но я и правда задолжал вам Услугу. К тому же вы, да благословит вас Аркана, делаете доброе дело.

- Малышка, - обратился он к Вайранне, - у тебя зоркие глаза. Помоги мне найти по одному камушку, где-то с ноготь размером, на каждого из вас, включая трау.

Мы с Сомбриной вызвались было помочь, но старик настрого запретил нам: у ритуала мог быть лишь один помощник, и даже наши подсказки могли разрушить чары. В диких местах камушки можно найти всегда, но мы были далеко от гор, дорога здесь была просто полоской вытоптанной земли, не мощёной камнем, да к тому же царила ночь. Не будучи в силах прямо посодействовать поиску необходимого ингредиента, я просто начал молиться - судя по всему, остальные поступили так же, даже Сомбрина.

Запах лаванды стал чуть сильнее, и мне даже почудилось, будто я слышу осторожные человеческие шаги в отдалении, когда наконец появились торжествующие Аэрон и Вайранна. Волшебник повелел Оводу и Оссину взять ларец и сундук - Овод также взвалил себе на плечи колесницу - и медленно и торжественно вручил каждому из нас по камушку.

- Сожмите их обеими руками, и не выпускайте, что бы ни происходило. До самого конца.

Оссин засунул сундук подмышку, а Овод сел на землю и обхватил ларец двумя из четырёх ног. Теперь я был уверен, что шаги мне не чудятся, а запах лаванды начинал перебивать все остальные. Мейстер Аэрон исчез. Шаги стали ещё ближе, однако прежде, чем я успел вполне испугаться, меня будто подхватила и понесла мощная волна.

Само пространство сжималось под её током. Она неслась быстрее, чем воображение, и скрадывала каждую милю так, что та обращалась в ярд, ярд становился дюймом, а дюйм был тоньше волоса - от резкой и яркой смены *зримого* меня начинало мутить, но я держался.

Я увидел прямо перед собой мейстера Аэрона; он стоял на белом меловом камне, и у его ног было семь чёрных точек, каждая размером с камушек вроде тех, что он дал нам. На мгновение я глянул вниз, под ноги - нас с мейстером разделяло всё то пространство, что лежало между нами, только свёрнутое таким образом, чтобы одолеть его можно было одним шагом; внимательный взгляд позволял рассмотреть и деревья, и даже каждый из их листьев, и волны озера Валас, и поднявшихся к поверхности рыб. Но я чувствовал, что связь, создающая этот мост между мной и мейстером, слабеет не то что с каждой минутой - с каждой долей мгновения. Медленно-медленно, куда медленнее, чем оно сворачивалось, пространство начинало *разворачиваться*.

Я быстро огляделся - и Овод, и почти все мои друзья уже положили свои камушки и стояли теперь рядом с мейстером, бешено моргая, чтобы привести в порядок зрение, или высвобождая содержимое своих желудков, если такого рода перемещения были им в новинку. Но не Айдред.

Раненый эйр пробовал приподняться, он тянул руки с камушком, но боль не давала ему закончить это движение. Думаю, не изучай я сам эфирную магию, я был бы не в силах помочь ему, но каким-то образом я смог подобраться к нему и, уперевшись ему в спину, наклонить к положенному его камушку месту. Мой друг орал от боли, и толкать его было очень сложно, но я не переставал, пока не ощутил, что его тело исчезло - теперь оно тоже было там, вместе с другими.

Но вот мне до положенного моему камню места было уже не дотянуться: нарастающее расстояние стало таким большим, что одолеть его можно было только прыжком. Я понимал, что у меня только одна попытка: я не мог сначала прыгнуть, а потом положить камешек на место, или даже хотя бы передвинуть его сразу после прыжка. Собрав все остатки сил и страстно *желая* оказаться в безопасности, вместе с друзьями, я глубоко вздохнул, прицелился и прыгнул.

Когда я открыл глаза, я был там - рядом с остальными, далеко к югу от того места, куда стянулись Четверо. Мы, кто сидя, кто лёжа, кто стоя, были на огромном меловом валуне; у нас за спиной, дальше к югу и к западу, возвышался благоухающий сосновый бор, а прямо перед нами чернели сложные конструкции монастыря самого мрачного из великих богов тарквинианства. Мейстер Аэрон исчез: оказалось, никто из моих товарищей не видел того, что видел я, они просто ощутили дикую карусель из образов и затем оказались на новом месте. Только Айдред, тяжело дыша и обильно потея от острой боли, сказал, что в какой-то момент словно застрял, а потом неведомая сила подтолкнула его вперёд.

Я спросил у Амвросия и Сомбрины, не могли ли Четверо напасть на нас здесь, воззвав к их именам, и с облегчением услышал в ответ, что этот ритуал требует не меньше трёх дней на подготовку, да к тому же работает только к северу от озера Валас и от Еленки. Здесь, как и в землях Холмов Вольных и Верных, а также к востоку, к югу и западу от них мы были защищены от внезапного нападения Четверых.

Прости меня, читатель, если ты достаточно посвящён в теорию эфирных заклинаний перемещения: мне необходимо сделать пояснения для тех, кто предавался иным занятиям. Чары, которые использовал мейстер Аэрон, были действительно очень могущественными и очень необычными. Как правило, заклинания перемещения в пространстве требуют, чтобы место назначения было отмечено особым способом - к примеру, именно так работают телепортационные центры, раскиданные по всем крупным городам Поднебесного Королевства и Империи. Перемещение предметов, не обладающих душой, практически невозможно: именно поэтому для моментально передаваемых писем необходимо использовать особую бумагу, сплетённую с перьями духов, Оводу пришлось держать колесницу, а Оссину - сундук старосты. Больше того: редкое заклинание может переместить человека или духа, который не принял до того активного участия в ритуале - именно поэтому нам приходится долго шагать, подчиняясь ритму ритуальных гонгов и вдыхая благовония, каждый раз, когда мы пользуемся услугами телепортационных центров. Да, в этот раз мы формально приняли участие в ритуале, взяв камушки - но наше участие было смехотворно малым. Наконец, перемещение сразу нескольких людей и духов с помощью всего лишь одного заклинания - это достижение, достойное упоминания в летописях. Недаром мейстер Аэрон был одним из величайших волшебников своего времени. Я понимал, какой существенной была та Услуга, что он оказал нам: заклинание такой силы непременно потребовало бы либо исключительно сложного ритуала для подготовки, либо, как моё Гептагональное Оптическое Замедление, неизбежно давало бы тяжёлую расплату в довесок к предварительному ритуалу. Судя по тому, как неохотно мейстер взялся за это заклинание, причина была именно второй, и я искренне взмолил Эутайна и Аркану проявить милосердие с необходимой расплатой.

Кроме того, частичным ограничением этих поразительных чар оказалось то, что перемещение произошло не только в пространстве, но и во времени: в момент нашего исчезновения ещё царила ночь, а теперь небо на востоке начинало светлеть.

Не было и речи о том, чтобы везти Айдреда на колеснице - ему были нужны настоящие носилки. У Амвросия нашлось при себе крепкое исцеляющее зелье общего действия, рассчитанное на него самого - такой напиток был приемлем для Айдреда, и он выпил его. Зелье ускоряло выздоровление, но оно меняло месяцы на дни, а не на мгновения. Кроме того, опытный лекарь должен был убедиться, что кость не смещена и будет срастаться правильно.

После короткого обсуждения мы решили отправить вперёд Оссина: его, по крайней мере, монахи точно не стали бы сразу хватать и тащить в подземелья для допросов. Амвросий формально не был связан с нами, но опасался идти внутрь: мало ли какие претензии к нему накопились у Владигора Ясеня.

Оссин вскоре вернулся к нам, сообщив, что сам настоятель во главе солидного отряда монахов собирается встретить нас. Он подтвердил, что они несут при себе носилки для раненного, но всё же новость о приближении целого отряда не внушала оптимизма. Небо на востоке медленно, но верно светлело и наливалось розовым.

Оссин не преувеличивал: добрых две дюжины монахов в чёрном тряпье выстроились перед белым валуном, когда первые лучи восхода коснулись верхушек самых высоких деревьев. Владигор выступил вперёд.

- Итак, мы продолжаем разговор, бейлиф, - сказал он так буднично, словно и часа не прошло с нашей последней встречи, - Я спрашиваю снова: где ларец?

Меня охватила злость, уже позабытая с той встречи.

- Ты ищешь ларец? - ответил я, выталкивая вперёд тот ларец, в котором была заключён череп, - Вот он.

Владигор на мгновение опешил.

- Ты не говоришь лжи, - медленно сказал он, - но это не тот ларец, о котором я спрашивал.

- Но *этот* ларец не может ждать, - парировал я, - в нём содержится сущность, что чуть не сокрушила храм Мурнидаля, а до того отравила разум не только старосты Ласко, и едва ли не всей общины Бобра.

Солнечные лучи становились всё ярче и всё ближе к земле. Меня охватил такой страх, что я на секунду потерял контроль над собой и пнул ларец: деревянный ящик, скрытый скатертью и перевязанный верёвкой, скатился вниз по склону к ногам настоятеля.

- Я вижу правду в твоих словах, - сказал Владигор, не обращая внимания на замеревший прямо перед ним ящик, - Но это не был ответ на мой вопрос.

- Тебе так нужен этот проклятый ларец? - воскликнул я, - Хорошо.

Один из Пяти пытался убить меня, и преуспел бы, не будь он столь самонадеян. Меня едва не заметили, пока я выносил труп. Череп в доме старосты лишил меня возможности двигаться - и кто знает, что случилось бы, не войди Октавий с Айдредом так вовремя. Сущность из черепа погрузила меня в мир, полный гротескных искажений, и едва не убила. Другой из Пяти отравил наших лошадей усыпляющим порошком, и, не вызови я на помощь мейстера Аэрона, тёмные колдуны наверняка уже прикончили бы меня.

Всё это случилось между одним закатом и одним, ещё не вполне наступившим, рассветом. Больше того, теперь мне начинал угрожать настоятель монастыря. Я не горжусь тем, что сделал, и не оправдываю себя - лишь подчёркиваю контекст.

Я вытащил из сумки ларец - тот самый, что мне дал мастер Найель. Настоятель приготовился было что-то сказать (на волне гнева я не видел, что делают мои друзья), но я не собирался останавливаться. Я выхватил Иглу, которую подарил нам Аос Си, и раскрыл ларец. После этого я левой рукой вынул Позвонок, высоко подняв его над головой, и крикнул Владигору:

- Я так понимаю, это тебе не нужно? Ты так жаждешь именно ларец? Что ж, тогда... Лови! - и я со всей силы метнул в него пустой ларец.

Рассветные лучи коснулись нас прежде, чем ларец, хранивший Позвонок, достиг своей цели - и сразу же раздался столь громкий треск, что все мы схватились за уши.

Я никогда не был особенно метким, и хранивший Позвонок ларец рухнул в добром ярде от настоятеля, но никто не обратил на это внимания. Второй ларец, тот, что сковывал обитателя черепа - он обратился в прах, едва его коснулись рассветные лучи. Октавий недооценил тёмную сущность. Часы Господина Ночи окончились, его знаки ослабли - этого было довольно для обитателя черепа.

На мгновение все мы узрели чудовищный череп, но и он рассыпался прежде, чем кто-либо успел сделать хоть один вздох.

Перед нами предстала Тень.

Она не была особенно большой: Тень была похожа на тень, которую отбрасывает взрослый мужчина в середине осеннего дня. Но она не лежала на земле. Она не становилась меньше или больше, когда ты подходил к ней. Она была абсолютно плоской, но всегда была повёрнута к тебе лицом - как бы ты ни обходил её, она словно поворачивалась вслед твоим движениям; и такой её видели мы все, даже если смотрели на неё с разных сторон. Тень не стояла на месте, хотя понять, куда она движется и где именно находится, было невероятно тяжело: глаза, привыкшие к совсем другим объектам, никак не хотели давать верных подсказок.

Тень не издавала ни звука. Она перешла куда-то и, кажется, пропала. Мы озирались по сторонам, пытаясь найти её, но тут закричал один из монахов. Тень лежала на нём, и было видно, как начинает сохнуть его тело.

- Уберите это! Уберите! Великие боги, милосердные боги! - орал монах.

Все мы бросились к нему. Я машинально сунул в карман позвонок и выхватил молот. Я услышал, как Айдред окликнул Оссина:

- Возьми мой меч, Головоруб.

- Мои руки привыкли к Острому Языку, - так, очевидно, звали топор Оссина.

- Это меч святого Финна, - настоял Айдред, - Он хочет отведать нутро тёмной твари, а я нынче ему не помощник.

Великан поблагодарил раненого и выполнил его просьбу.

- Последи тогда за Острым Языком, чтобы он не заскучал в одиночестве.

Настоятель воздел руки и обрушил на охваченного Тенью монаха какие-то чары - кажется, они должны были сжечь монстра, но я не могу быть в этом уверен. Монахи сбились в кучку, выставив перед собой оружие и распевая священные гимны. Охваченный тенью, не переставая вопить, выхватил нож и начал колоть себя.

Но ни чары, ни святые слова, ни оружие не вредили тени. На наших глазах за считанные мгновения монах обратился в мумию и рухнул. Тень стояла над его телом и, кажется, раздумывала, что ей делать дальше.

В воздухе просвистел арбалетный болт - я рефлекторно пригнулся и вытащил щит. Вайранна выстрелила тени точно в сердце, но болт прошёл сквозь неё, не нанеся никакого вреда. Тень приняла решение, и двинулась на нас - точнее, прямо на меня, ведь я был впереди.

Когда я наконец понял, что для определения положения Тени надо смотреть не на неё, а на траву под её ногами, она была уже в паре шагов от меня. Тень передвигалась удивительно быстро, бежать было бесполезно. Я не успел даже испугаться. Я выставил вперёд щит и попытался поразить её молотом - разумом я понимал, что это бесполезно, но долгие тренировки в Фоскаг вбили в меня инстинкты боя.

Внезапно Тень отпрянула. Она метнулась от меня, к монахам, и я побежал за ней - она боялась моего молота. Мимо меня промчался длинноногий Оссин - верный Овод не отставал от друга ни на шаг.

- Вперёд! - крикнул я, - Она нас боится!

Монахи, увидев мой успех и поверив, что Тень всё же можно поразить, бросились ей навстречу, размахивая боевыми косами - но зря. Не меньше пяти лезвий должны были поразить её, однако Тень не обратила на них никакого внимания и впилась в ещё одного монаха. Этот мужчина сжал зубы и рухнул на колени - следы боли ярко проступали на его иссыхающем, покрытом тенью лице, но он не хотел кричать. Настоятель попробовал применить другое заклинание, но и оно не тронуло Тень.

Едва мы с Оссином подбежали к монаху, он скончался. Неизвестный мне бравич, имя которого я впоследствии слышал на поминальной службе, но давно позабыл, сумел сохранить свою волю даже перед лицом мучительной смерти.

Тень стояла прямо перед нами. Оссин ударил её мечом, но она ускользнула от клинка; снова попробовала подобраться ко мне, я атаковал её молотом, и вновь она отпрянула; Овод прыгнул на неё, и она сразу же бросилась дальше от нас, к монахам. Те кинулись врассыпную, забыв и о строе, и о гимнах. Неподвижным оставался только Владигор Ясень.

Что происходило с Тенью? Она точно боялась меча святого Финна; удар Овода тоже, кажется, пришёлся ей не по душе. Почему ей так не понравился мой молот? Или - или я не прав, и дело не в молоте?

- Порождение Зла, - гулко воззвал Владигор, широко расставив руки, - оставь моё стадо.

Тень замерла, будто зачарованная властью его голоса. Она не меняла положения, но почему-то стало ясно, что она обернулась и смотрела теперь только на настоятеля.

Иди ко мне и попробуй сразить пастуха, и да познаешь ты гнев Владыки Повешенного.

Тень двинулась к нему. Клянусь, беззвучность её движений, та неторопливая холодность, с которой она выбирала новых жертв, заставляли моё сердце сжиматься от страха. Даже если бы она кричала потусторонним голосом, набрасываясь на врагов, было бы легче.

Оссин с Оводом кинулись на помощь настоятелю, а я застыл, поражённый тенью идеи, пытаясь уловить за хвост ускользавшую мысль.

Храбрый эйр выскочил вперёд настоятеля, широко размахивая Головорубом - но Тень шутя обогнула его, ушла от атаки Овода и впилась в настоятеля. Владигор лишь раз вздрогнул, даже не изменил позы – только его взгляд выдавал колоссальное напряжение. Старик действительно боролся с Тенью. Иссушение не охватывало его, я даже начал думать, что он побеждает.

Но только на короткие мгновения.

Затем медленно, так же медленно, как движется по полу тень от занавески, убегая от лучей идущего солнца, старое лицо Владигора начало высыхать.

- Дурак, - вдруг раздался тяжёлый, прерывистый голос Владигора; он смотрел прямо на Оссина, - не медли.

- Что? - спросил опешивший воин.

- Я держу её. Порази её святым мечом.

- Но... это же...

- Не медли!

Тяжело вздохнув, Оссин подошёл к настоятелю на пару шагов. Было видно, как трудно ему исполнить волю Владигора. Но великан понимал, что если и существует на свете способ победить Тень, то он именно таков.

Тут наконец-то вёрткая мысль попалась в руки моему разуму. Я закричал:

- Стой, Оссин! У меня же Позвонок!

- Не мешкай! - крикнул настоятель, но Оссин уже опустил меч.

Подбежав к ним вплотную, я выхватил из кармана реликвию и приложил Позвонок к телу настоятеля. Тень сразу же оставила его и отпрыгнула в сторону. Прежде, чем кто-либо из нас успел произнести хоть слово, трау, подгадавший наконец-то момент, бросился на Тень, схватил её и проглотил.

- Как на вкус, Овод? - спросил Оссин.

- Помнишь того болотного лича, которого мы отправили пировать в залах Кел прошлой весной?

- Конечно.

- Так вот, он был похуже.

Оссин громко рассмеялся. Я присоединился к нему, возвращая на место молот и закрепляя за спину щит. Настоятель внимательно смотрел на меня, но продолжал хранить молчание - было видно, что он глубоко задумался. Я убрал Позвонок в карман. Оссин положил меч на землю, замахал руками, и его властный голос прогремел над полем:

- Все назад! Тень повержена!

Но тут Овод осел на землю и охнул.

- Что такое? - сразу забеспокоился Оссин.

- Что-то мне нехорошо, брат...

Я уже знал, что происходит, но не решался сказать. Вместо меня заговорил Владигор:

- Не твой дух-соратник проглотил Тень, воин. Это она пожирает его.

Тело Овода пробила судорога, а сам он слегка потемнел, будто облако скрыло его от рассветных лучей, и, кажется, чуть уменьшился. Я достал Позвонок и подошёл к трау, но едва реликвия оказалась рядом с ним, Овод зашёлся в диком крике и с силой оттолкнул меня. Я упал наземь и не сразу смог перевести дух.

- Нет, друг! Не касайся меня этим! Штука в твоих руках несёт смерть!

- Но... - пытаясь поймать дыхание, говорил я, - Ведь святой Финн... воевал с эльфами...

- Да, бейлиф, - ответил Владигор, - мощи Богоравного Финна особенно опасны для эльфов. Но это не значит, что другим духам нет до них дела.

- Но ни Аос Си, ни я сам...

- Не все духи были врагами Богоравного. Он заключил союз с Владычицей Озера, королевой фейэри, и никогда не поднимал клинка на тех духов, что не искали вражды с людьми.

Я смог наконец подняться и осмотреться. Монахи держались от нас на почтительном расстоянии, да и мои друзья тоже не решались подойти ближе. Овод уменьшался на глазах, и теперь был скорее размером с лошадь, чем с быка.

- Ты знаешь свой долг, воин, - сказал Владигор.

- Брат... - промолвил Оссин, глядя только на Овода.

- Если мне суждено умереть, - ответил Овод, - То лучше от твоей руки, чем от мерзкой Тени.

- Настоятель! - закричал Оссин, упав на колени перед Владигором, - Спаси его! У него есть ещё силы, я могу подпитать его своей кровью, да хоть бы даже и плотью! Мы отведём его в монастырь, и там - там же можно будет изгнать из него Тень?

Владигор Ясень промолчал, и Оссин понял его ответ.

- Брат, - сказал Овод, ставший уже не больше обычного человека, - дай мне два обещания.

- Сколько угодно.

- Обещай мне, что отправишь в залы Кел того, кто начал всё это. И ещё: пусть половину перьев, что останутся после меня, отправят в родные холмы, а из второй сделают арфу. Я всегда любил хорошую музыку.

Оссин принёс две клятвы и, размахнувшись, рассёк своего друга надвое. Овод распался, рассыпаясь перьями духа - и Тень, появившаяся над ним, тоже была рассечена. Она искривилась жутким, невозможным для человеческой тени способом, и постепенно рассеялась, растворившись в ярком рассвете.

Глава 43. Справедливость и тайны.

Мы провели следующие шесть дней в Мирском Селе рядом с монастырем - именно столько заживал перелом Айдреда. Здесь было всего четыре здания: большой и неуютный Общий Дом, скотобойня, пекарня и винокурня. Здесь останавливались паломники, шедшие на поклон Владыке Справедливости, и жили “мирские братья и сестры”: так называли тех, кто желал посвятить себя служению Повешенному, но не был готов принять на себя всю тяжесть обетов.

Они играли довольно большую роль в обеспечении монахов питанием, ведь правила Повешенного запрещали его монахам целый ряд необходимых для ведения хозяйства дел. Например, им нельзя было убивать животных ради пропитания, тратить время на придание пище вкуса (это включало в себя любую выпечку хлеба, даже тех пресных хлебцев, что пекли при монастыре), и делать зелья, способные усмирить боль (к которым относился, по их взглядам, и алкоголь). При этом, как ни странно, монахам можно было есть мясо, если они “трудились в поте лица своего”, но только высушенное или варёное до полной потери вкуса, и даже пить вино - по особым праздникам. Мирские братья и сестры могли вступать в брак и заводить детей, хоть их отношения и регулировались сложными правилами, исключающими возможность искушения похотью.

Эутайнисты из Светлых Провозвестников, к числу которых принадлежу и я, не признают институт монашества, и раньше мне никогда не случалось попадать в монастырь. Я догадывался, что церковь Повешенного должна быть особенно сурова к своим последователям, но местная жестокость поразила меня в самое сердце.

Из каждой дюжины монахов один не переживал свою первую зиму, и ещё по одному уходило на вторую и на третью. Оставались только самые стойкие. Для обращения к лекарю нужно было личное разрешение самого Настоятеля, а монахов под его началом было около двух сотен: исключение делали только для очень заразных болезней, вроде зелёной оспы, косеницы, лунной чумы или дифтерии.

Каждый день монахи просыпались за час до рассвета, стояли на коленях в центральном зале Покаяния, ожидая первых лучей солнца, и, после короткого завтрака, принимались за труды. Мы в Поднебесном Королевстве обычно сталкиваемся только с монахами Люктора, что отправляются к нам в поисках знаний или сопровождают торговцев. Мы привыкли думать, будто монахи занимаются инженерными изобретениями, искусством, теорией магии или экономики, финансовой аналитикой; монахи Повешенного не делали ничего из перечисленного. Они не занимались творчеством - только тяжёлым физическим трудом.

Монахи возделывали поля, используя примитивные мотыги: ни плуги, ни тягловые быки не дозволялись Уставом. Они добывали камни, но лишь самыми простыми кирками, а потом несли эти камни на самую вершину Горы Слёз. Позже я узнал, что подобная есть при каждом монастыре Повешенного: это буквально гора из добытых монахами камней, и каждый новый камень обязательно нужно класть на самую вершину. Надо ли говорить, насколько опасным может быть такой подъём! Камни из Горы используют, если настоятель велит заняться строительством или ремонтом. Но подобное случается нечасто, и обычно горы просто растут с годами; в старых монастырях их бывает несколько. По два часа в середине дня каждый из монахов должен был проводить в уединённой медитации, и после неё и до самого ужина - обедов здесь не признавали - все, кроме особо отмеченных настоятелем, соблюдали обет молчания. После медитации наступал второй черёд трудов. Не стану перечислять все утомительные задачи, которыми занимались монахи, скажу лишь, что все они были специально отягчены. После трудов следовал ужин, бывший куда полнее и крепче завтрака, затем - час общей молитвы, час на личные дела и сон.

Архитектурный комплекс и обустройство территории монастыря вполне соответствовал его порядкам. Здесь не было выложенных камнем дорожек - только грязные тропинки, которые размывал каждый дождь. Ни деревьям, ни траве не было места за оградой монастыря, и каждый день отдельная группа монахов ходила и ногами вытаптывала любые ростки жизни, что осмеливались нарушить Устав Повешенного. Летние кельи монахов здесь рыли прямо в земле, и двери в них специально делались грубо, с обилием щелей. Зимние кельи располагались в огромном строении, похожем на каменный мешок, с одной-единственной широченной трубой. Здания для трудов и молитв строились из необработанного камня, грязно-чёрного, в цвет монашеским робам, и у них не было ни крыш, ни окон, ни дверей. Самым уютным строением во всём комплексе был обычный склад, где хранились припасы, инструменты и оружие.

Поначалу я ужасался самой мысли о том, что кто-то может жить в таких условиях. Потом долго не мог принять того, что люди решаются на такое *добровольно*. Лишь позже, сумев пообщаться с монахами и разузнать чуть больше об их историях, я начал понимать суть происходящего.

Монахами Люктора обычно становятся люди, одержимые идеями и пренебрегающие материальной стороной жизни; люди, любящие уединение, не желающие или не могущие тратить свои силы на общение и все эти сложные имперские социальные ритуалы. Совсем не таковыми были монахи Повешенного.

Ко Владыке Справедливости обращались те, кто не мог смириться с тенями прошлого, с последствиями своих деяний. Убийцы, зачастую ненамеренные; пираты и наёмники; воры-рецидивисты; бандиты, нашедшие достаточно силы духа, чтобы оставить своё прошлое; серийные насильники и прочие подобные им люди. Здесь собирались те, кто в какой-то момент сумел взглянуть на свои деяния *иначе* и не смог больше понять и принять того себя, которым был когда-то. Во дни нашего пребывания в монастыре Сомбрина приходила к нам только на обед и на сон, и не единожды я видел её трудящейся среди монахов и мирских сестёр.

Оссин, как и Амвросий, не стали останавливаться с нами. Амвросий сказал, что даже вид местной пищи вызывает у него несварение желудка, и сказал слать ему весточку, как только мы доберёмся до северного леса: с учётом того, что Сомбрина уже научила нас нужным ритуалам, это обещало стать простым делом. Оссин арендовал в монастыре двоих коней для своей колесницы и сказал, что будет ждать нас в Холмах Верных, как только Айдред поправится и придёт время идти за Карнвенноном. На прощание он сказал мне:

Я знаю, Луэллан, что ты добрый человек, и сделал всё правильно. Но если бы не ты, мой брат был бы жив. Мне нужно время, чтобы примирить разум и сердце и перестать гневаться на тебя.

Похоже, гневаться на меня было их фамильной чертой.

Первый день в монастыре выдался самым тяжёлым. Владигор Ясень подробно допрашивал нас о делах - но теперь, когда мы оказались на одной стороне, говорить ему правду было легко. Он признал, что я спас его от верной смерти, и сказал, что это искупает многие наши прегрешения. Владигор потребовал, чтобы я отдал ему ларец с Позвонком (разумеется, мы подобрали тот ларец после боя), но я наотрез отказался. За это мне пришлось провести целую ночь в тюремном подвале монастыря, покуда Настоятель вместе с советниками молились и решали, стоит ли им забрать реликвию у меня силой, или мои дела и цели делали меня пригодным носителем Мощей Богоравного Финна. Владигор также хотел казнить Сомбрину, но мы все поручились за неё, и он услышал нас.

Вопреки моим опасениям, моления жрецов Повешенного указали им, что я был правильным носителем реликвии - разумеется, до поры до времени. Они согласились выпустить меня из темницы, но заставили принести очень серьёзную клятву, что я верну им Позвонок по первому же требованию.

Следующие дни выдались поразительно тихими и мирными. Еда в монастыре была отвратительной, и мы предпочитали походную кухню - надо было видеть, как лицемерно кривились мирские братья и сёстры, проходя мимо нашего костра, и какие завистливые и голодные взгляды бросали, когда отходили на почтительное расстояние. На третий день посланец самого Владигора повелел нам отходить на два полёта стрелы от Мирского Села, когда мы будем готовить, чтобы не искушать верных Владыке.

Победа над Тенью здорово приподняла наш дух, хоть мы и скорбели о погибших монахах, и ещё больше об Оводе. Мы мало знали этого трау, но Оссин успел завоевать наши сердца, и мы не могли не печалиться вместе с ним. Однако эта победа, хоть и доставшаяся дорогой ценой, доказывала: Хозяин Тени, как и все его скверные планы, может быть побеждён.

На третий день прибыл гонец из форта с целой пачкой писем. Мне ответили почти все из тех, кому я писал, и, разумеется, в свою очередь я ответил им.

Фейсингу беспокоилась за меня и умоляла подумать о том, чтобы оставить это опасное дело и поискать себе другое занятие. В её словах не было ни поучений, ни осуждения – только искренняя забота, и я постарался в ответном письме умерить её тревоги. Эрхеймс писал, что гордится тем, какие серьёзные дела я начинаю вершить, и спрашивал, может ли он чем-то пособить; в ответ я подробно описал бой с Тенью и пообещал, что дам ему знать сразу же, как пойму, как применить его помощь. Парсифаль восторгался моими приключениями, спрашивал меня, как я смог стать детективом, и просил при случае замолвить за него словечко перед графом – разумеется, я ответил брату со всей возможной подробностью. Эйрекк написал удивительно искреннее и трогательное письмо, о содержании которого, как и об ответе, я не хочу говорить, потому что никогда не смогу воспроизвести сердечность слога моего брата. Урсула писала, что верит в мою победу, попросила меня рассказать как можно больше о Трёхглазом Воре, Аос Си и о Ледяном Герцоге, а также внезапно просила передать привет Айдреду.

Мейстер Мервис, мой старый учитель, отправил мне чуть ли не целый трактат, где рассуждал о природе тех чар и тех препятствий, с которыми мне, вероятнее всего, предстоит столкнуться. Надо сказать, некоторые его рассуждения о том, как может быть устроен ойкос князя фейэри, оказались очень полезными. Ответ Негодной поразил меня до глубины души. Он был коротким: она пообещала, что приедет, и пригрозилась, что может нагрянуть не одна, а с солидной поддержкой рыцарей Ордена Ледяной Перчатки. Ответы многих других друзей я не стану приводить, чтобы не утомлять тебя, читатель; скажу только, что Шорох был очень тронут тем, как я благодарил его за ту прекрасную верёвку, и пообещал сделать мне что-нибудь похожее к следующему дню рождения, а Аэвен искренне радовалась, что дела Вайранны идут всё лучше и лучше.

Ответ его светлости был очень солидным и развёрнутым. Обычный стиль делового разговора двух занятых людей перемежался в нём столь изысканными, церемониальными и цветастыми фразами, что я даже позвал Сомбрину как культурного переводчика, чтобы помочь расшифровать послание графа. Его светлость выразил мне глубочайшую признательность за те тревожные сведения, что я собрал для него, и обещал объявить ограниченный сбор вассалов, чтобы выслать полную армейскую поддержку - разумеется, это было делом нескольких недель, если не месяцев. Он приложил к письму мраморную копию своей персональной печати, и это был знак величайшего доверия: теперь я мог действовать не просто как бейлиф графа, а как его прямой представитель. Он также сообщил мне, что отныне я могу свободно реквизировать и воинов отряда Медной Головы Кабана, и их имущество, и даже могу объявлять созыв ополчения - иными словами, я становился временным сенешалем графа в этих землях. Само собой, с момента получения этого письма я также мог забыть о деньгах: я получил пустую чековую книжку с подписью и печатями самого графа, и только отъявленный преступник отказался бы принимать такие чеки в границах графства Таннор. Его светлость также сообщал, что поставит в известность о происходящем как Церкви Империи, так и Секторы, и даже саму грозную Гильдию.

Здесь, пожалуй, мне стоит сделать небольшое отступление, чтобы подробнее рассказать о Гильдии. Нет ни малейшей возможности, читатель, чтобы ты не слышал о Гильдии - но почти наверняка ты знаешь о ней по слухам, по остросюжетным книгам и театральным постановкам, а не по личному опыту совместной работы с её агентами. Я пишу эту книгу как подданный короны Аурмарка, но всё же опасаюсь цензуры Империи, и потому имей ввиду, читатель: всё, что я буду говорить о Гильдии, не относится к её особо секретным материалам.

В Империи есть множество гильдий ремесленников, и только одна Гильдия. Историки возводят основание Гильдии ко временам Второй Династии. Тогда недавно основанный Сектор Цивилис воевал с Конклавом Сангвис, первым объединением колдунов, адептов Древней Магии. Сектор Цивилис поддерживал Кезарий, король капитолийских земель, а за Конклавом стоял его брат-близнец, Макрас, король Фронтира. Война закончилась поражением Конклава. Его архонт, Сангерье, принёс себя в жертву, отрубив себе голову и тем закрепив знаменитое Проклятие Крови, погубившее Вторую Династию.

Формально Конклав после этого был упразднён, но в действительности победители очень скоро поняли, что сила Древней Магии нужна им - и нуждается в контроле. Тогда Мерсиф де Ренар, первый из князей его имени, бывший одним из кардиналов Конклава, обещал королю Кезарию справиться с этой задачей. Для большей уверенности в успехе он заплатил мастерам спиритизма из Эйре, и они научили его, как сращивать живых людей с нежитью, духами ушедших. Тогда и родилась Гильдия, и её власть с тех пор только выросла.

Те горделивые балаболы в трактирах Поднебесного Королевства, что твердят, будто Гильдия – это просто жалкая попытка южан скопировать нас, аурмаркцев с Наследными Дарами, лгут лишь отчасти. Братьев Гильдии действительно сращивают с духами - только не с духами природных сил, или демонами, как их называют на Юге, а с нежитью, с тенями ушедших героев Империи. Эта процедура крайне сложна и чрезвычайно опасна, но некоторые избранные проходят её, и в результате получают в своё распоряжение часть сил великих почивших героев Империи – но также теряют способность действовать против её интересов. Все братья Гильдии проходят посвящение в тайны Древней Магии.

Исторически их первой задачей была охота на колдунов, не имевших лицензии Сектора Цивилис. Но искусство колдовства распространялось слишком быстро, да и угрозы государственного масштаба становились лишь серьёзнее по мере роста Империи – и в наши дни Гильдия специализируется на предотвращении и минимизации последствий действий Богов Зла и их адептов.

***

Айдред быстро шёл на поправку. На четвёртый день он уже рискнул отправиться на прогулку на костылях - дескать, опостылели ему унылые покои с серыми стенами, где из развлечений только чтение разной тарквинианской ереси. На пятый день он даже попытался, оставив костыли, пойти со мной и Вайранной в лесной поход; но мы накрепко запретили это, и заставили его пообещать, что он останется в постели.

А мы с йивангой ходили в лес каждый день. К ней постепенно возвращалось всё больше воспоминаний. Пока они были похожи на обрывки причудливых кошмаров, из которых не удавалось сложить никакую внятную историю; но вот умения, которые она припоминала, стоило попрактиковать.

Некоторые навыки из тех, что виделись ей во снах, похоже, были порождениями сонного сознания. Так, однажды ей привиделось, что она может, обмотав одеяния вокруг себя особым образом и съев хвост змеи, парить, словно летучая мышь. Йиванга была совершенно уверена, что это получится, и мне стоило некоторых трудов убедить её прыгать не с вершины дерева, а с нижних ветвей - очень удачно, потому что в противном случае она бы переломала все кости.

Однако немало странных трюков оказались и вправду работающими. Например, она могла особым образом *застыть*, если касалась дерева хотя бы одной рукой или ногой, и стать вполне невидимой. Что обычный мой взор, что Эфирный Поток Разума не смогли отделить её от дерева, я не слышал ни её дыхания, ни аромата парфюма, который одолжила ей Сомбрина специально для той проверки.

Иногда Вайранне стало удаваться говорить с животными: так, монастырская крыса сообщила ей, что квартирмейстер Общего Дома, мирской брат, держал у себя в секрете целую голову ароматного сыра. Правда, понять принцип, по которому ей удавалось это общение, мы пока не могли. Вайранна вспомнила некое короткое проклятие, которое заставляло противника упасть - но только если он стоял на земле или дереве, и не был при этом в лодке.

Больше всего меня поразило то, что у йиванги оказался настоящий дар к разрушению чужих чар. По моему мнению, ритуал для разрушения был очень похож на Древнюю Магию. Так или иначе, Вайранна смогла снять с меня те два проклятия изменения памяти, которыми одарила меня когда-то Сомбрина. Я наконец вспомнил, что случилось на самом деле.

Вот что скрывало первое искажение памяти. Тогда я, неся при себе все алтарные камни, решил побежать к Сомбрине, которая мысленно позвала меня, сообщая, что её раскрыли люди графа. Мне помнилось, будто мы с ней сразили ряд врагов, а после она покаялась в том, что работала на малефакторов, и поблагодарила за спасение её сестры. На самом же деле в мой разум вторглась тогда Джамайя, только вещала она голосом Сомбрины. Внутри хибары я увидел спящих людей графа и Сомбрину, которая явно собиралась их зарезать - меня тогда пронзило острое, физическое ощущение того, что некая сила клонит меня ко сну, но случилось Переключение, и мой внутренний дух взял контроль над засыпающей человеческой сутью. Я пошёл к Сомбрине с явным намерением убить её, но колдунья смогла обмануть мой разум, и вместо этого я помог ей выбраться. На счастье, её чары были не такими могущественными, чтобы заставить меня помочь ей убить спящих или хотя бы не заметить их убийство – стражники остались живы, да и алтарные камни она не смогла забрать. Интересно, что искажение памяти сработало очень тонко при моём взаимодействии со следователями: им я рассказывал вовсе третью историю, где были только мы с Сомбриной, и потому никто не пытался искать несколько исчезнувших трупов.

Второе изменение памяти, то самое, со спасением меня от русалок - тут правда была скорее комичной. Когда мы подошли к реке, Сомбрина просто резко толкнула меня в воду, зачаровала меня и наплела моей памяти эту историю, а потом помогла забраться на берег.

Ритуал Вайранны по разрушению заклинаний назывался Тайным Взломом и был сопряжён с зачарованием куска берёзовой коры, который под конец обретал форму ключа. Я предполагал, что этим ключом можно будет открывать и некоторые из замков, но мы не рискнули проверять это в монастыре - всякому терпению и гостеприимству положен свой предел, а я не хотел проверять границы настоятеля Владигора.

Наконец, часть способностей Вайранны касалась умения управлять духами. Она не могла, как Айдред, завести себе духа-слугу, но знала несколько Слов и Знаков. Вот в этих проверках я стал для неё бесценным союзником. Как ни крути, а йиванга пока ещё продолжала бояться некоторых духов, да и сами эти существа могут быть очень опасными - идти вызывать их в лес в одиночку безрассудно.

Я стал для Вайранны своего рода телохранителем. Она вызывала духов, используя нужное Слово, а дальше - дальше события развивались по-разному. Одного фэйери мы просто уговорили помочь нам: он дал йиванге проверить несколько Слов на себе, а мы в благодарность подарили ему целую бутылку и металлическую цепочку, которая ему очень приглянулась. Однажды Вайранна вызвала гнома, и тут мы просто решили бежать - связываться с таким духом было рискованно даже вдвоём. Неразумного сильвана, похожего на оживший и отдалённо антропоморфный куст, йиванга проклинала Словами, пока я прогонял его молотом.

***

Всякому ожиданию положен свой предел. На седьмой день после победы над Тенью и гибели Овода мы покинули монастырь, чтобы отправиться дальше - к Холмам Верных и Вольных, а уже оттуда, вместе с Оссином - на поиски Карнвеннона, в ойкос самого князя фэйери.

На прощание Владигор вызвал каждого из нас на аудиенцию. Не знаю, что он сказал моим товарищам - никто из них не раскрыл мне этой тайны, как я не раскрыл им свою. Айдред вышел после разговора серьёзным и одухотворённым, и после хранил молчание до самого вечера. Сомбрина провела наедине с настоятелем около получаса, и, когда вышла к нам, её лицо несло следы плача. Вайранна вышла с той же улыбкой, с которой и вошла.

- Ты идёшь тяжёлым путём, бейлиф, - приветствовал меня Владигор, когда настала моя очередь.

Его покои отмечал тот же аскетизм и суровая эстетика, что и остальную часть монастыря. Если бы я не знал, что здесь живёт настоятель, не поверил бы, потому что даже моя тюремная камера была комфортнее: по крайней мере, я спал на мешке с сеном, а не на голой каменной плите.

Моя задача действительно непроста, настоятель, - ответил я.

- Ты не так услышал меня, Луэллан фан Мервйен, и это случилось не в первый раз. Я не говорил ничего о твоей цели - я говорил о твоём пути.

Я внимательно посмотрел на Владигора.

- Даже к великой цели можно идти лёгкой дорогой. Твоя цель непроста - словно бы ты пытаешься подняться на гору с крутыми склонами. Но вместо того, чтобы взять кирку, верёвки и зацепы, избавиться ото всего лишнего, ты оделся как придворный, несёшь в рюкзаке огромную золотую статую, от которой не будет прока, да ещё то и дело подбираешь камни, выпавшие у тебя из-под ног. Ты понимаешь меня?

- Возможно, настоятель.

- Луэллан, - сказал он, глядя мне прямо в глаза, - ты идёшь убивать. Нет способа избежать этого, что в пути, что по его завершению. Ты не сможешь подружиться ни с Ледяным Герцогом, ни с Хозяином Тени. Четверо не станут твоими приятелями, как и обуянные жаждой завоеваний и совращённые Тьмой кочевники. Но ты не отпускаешь золотую статую милосердия Эутайна даже тогда, когда то следует делать. Ты подбираешь камни убитых тобой, и несёшь с собой - когда ты спал в камере, ты просыпался, чтобы помочь Предрагу собрать его разбитый череп и вернуться к семье, ты плакал во сне, вымаливая прощения у какого-то кочевника.

- Если и так, - ответил я, стараясь не поддаться воспоминаниям о снах, которые я не запомнил, что обрушились на меня, как прорвавшая плотину волна, - то я иду дальше как раз потому, что понимаю, насколько ценна жизнь, и насколько мерзки устремления и деяния тех, кто стоит у меня на пути.

- Ты сам чуешь ложь в своих словах. Айдред идёт вперёд, но не несёт твоего бремени.

Я старался сдержать слёзы, вспоминая против воли, как Предраг в моём сне собирался домой; как кочевник, на голову которого я обрушил молот, прощал меня.

- Луэллан, - медленно говорил тогда настоятель, - не все достойны милосердия. Не все заслуживают шанса на прощение.

- Это не так, - прошептал я, пытаясь утереть непослушные слёзы.

- Ты не богоизбранный, Луэллан. Ты не Пророк. Отрекись той гордыни, что заставляет тебя забыть о простой истине: ты всего лишь человек. Отрекись от гордыни, что ставит тебя вровень с богом милосердия - иначе она погубит тебя.

Я не смог ничего ответить, только пытался подавить рыдания. Я не мог спорить с беспощадной логикой настоятеля; но я знал, что и я прав.

- Иди же с моим благословением. Иди, и не забывай, что ты - человек, а не бог, а справедливость - это тоже благо.

Глава 44. Короткий вечер дома.

Теплые летние дни, которые обещал нам Левейн, закончились. Снова холодные порывистые ветры несли снег с дождём, и такими злыми они были, что рыбаки не рискнули везти нас через озеро. Нам пришлось взять долгий крюк вдоль всего юго-западного побережья и пересечь брод через Дирну, чтобы добраться до Холмов Верных и Вольных.

Это была долгая и тяжёлая дорога. Одежда промокала так быстро, словно мы и не брали в монастыре промасленных накидок для защиты от дождя, и тогда холод начинал донимать по-настоящему. Нам приходилось то и дело останавливаться на привалы, чтобы сменить одежду, высушить намокшую и согреться самим. Дорога быстро обратилась в густую грязь, и за день нам редко удавалось пройти больше двадцати миль. Только к вечеру третьего дня пути мы дошли до Холмов.

На вторую ночь стая волков попыталась напасть на нас. Их было полторы-две дюжины, определить в темноте точное число было нелегко. К счастью, они решили подобраться к нам, когда на страже стояла Вайранна, и острый нюх йиванги подсказал о приближении опасности заранее, так что мы были во всеоружии, когда дикие звери начали кружить вокруг нашего лагеря. Я взял копьё, потому что от молота и щита мало толку против зверей, а Сомбрина вооружилась арбалетом. Несколько раз волки попробовали насесть на нас, нападая там, где, как им казалось, мы готовы меньше всего - но всякий раз Айдред выбегал перед ними, широко размахивая мечом, и хищники отступали. Кажется, Сомбрина подстрелила одного и Вайранна ранила ещё двоих прежде, чем волки решили поискать более простую добычу.

- Значит, травоядные уходят дальше на юг, - сказала тогда Сомбрина, откашлявшись после глубокой затяжки, - Только с голодухи волки могут напасть на четверых людей.

- Пусть пробуют ещё, - ответил ей хищной лисьей улыбкой Айдред, - Из шкуры этого серого выйдет добрый трофей, а его мясо, если как следует разварить, украсит нашу похлёбку.

- Наверное, - зевая, отметила Вайранна, - начинается Междугрёзье.

В ту ночь мне снились эльфы, праздновавшие и певшие свои гимны под холодными звёздами посреди скованного льдами озера Валас.

Прибытие в Холмы стало тем более радостным, что нас ожидало несколько добрых встреч.

Оссин приветствовал нас широко раскрытыми объятиями, как только мы вошли в гостевой зал дома Рейгана. Когда все с усердием набросились на угощение, он отвёл меня в сторону и извинился за слова, что произнёс при расставании. Я хлопнул его по плечу и искренне сказал, что не держу никакой обиды и понимаю его чувства.

Здесь есть душа, которая будет поистине счастлива услышать, что ты умеешь не держать зла на нашу эйрскую горячность, - сказал он мне, подмигнув, - жди здесь.

Оссин скрылся в проходе, а затем – когда дверь, за которой он исчез, отворилась вновь, там стояла Дагмара. Моё сердце, кажется, ушло куда-то в пятки. Потупившись, дева подошла ближе и села рядом со мной.

- Дагмара, - нервно сглотнув, поклонился я, - я надеялся встретить тебя вновь.

- Зачем? - спросила она, не поднимая глаз.

Я задумался, стараясь подобрать слова.

- Я не мог забыть о тебе, - наконец смог я сказать то, что было вполне правдой.

- Почему ты остаёшься таким холодным? - повторила она свой старый вопрос, но теперь у меня был готов ответ.

Чувства захлестнули меня целиком, но я сумел выговорить лишь главное:

- Посмотри на меня. Почему ты думаешь, что я холоден?

Наши взоры наконец встретились, и я словно утонул в небесной синеве её глаз.

- Я не кричу и не бросаюсь в бой, когда переживаю, - продолжал я, - даже если мне очень скверно. Неужели ты не видишь этого?

- Я вижу. Теперь я вижу, - тихо ответила она, - прости мне те резкие и несправедливые слова.

Не знаю, как долго мы говорили с ней - речь лилась легко, словно весенний ручей, и порой мне было сложно определить, где заканчиваются мои мысли и начинаются её. Наверное, мы могли бы сидеть так до самого утра.

Но в какой-то момент двери основного прохода распахнулись, и Оссин громогласно объявил:

- Друзья! К нам желают присоединиться Рейган Трёхрукий, а также человек, недавно ставший гостем этого дома - Артур ван Лёйкехтен; он говорит, что он - друг Луэллана, а друзьям Луэллана всегда рады под сводами нашей резиденции!

Я посмотрел на вошедших и обомлел: не только старый Рейган нашёл в себе достаточно сил, чтобы спуститься к гостям, но и - да, тот самый Артур! Он стал заметно старше, но перепутать эту кожу цвета прожилок мрамора, эти нервно моргающие рубиновые глаза было невозможно. Он не прислал мне ответного письма, но прибытие было красноречивее любых слов.

- Папе стало полегче последнюю неделю, - сказала мне Дагмара, - он даже выходил на прогулку в сад. Память его страдает, но, по крайней мере, ему ничего не чудится, милостью Эутайна. Лекари говорят, что это хорошо, но продлится недолго - вот кузен и старается подарить ему побольше радости под конец. Да и нам тоже...

- Оссин очень добрый человек, - заметил я, - и он куда мудрее, чем кажется на первый взгляд.

Дагмара рассмеялась:

- Оссин сказал о тебе то же самое, слово в слово!

Я стушевался, и только спросил, переводя тему:

- А как тот аурмаркец?

- Артур? - снова засмеялась Дагмара, - До встречи с ним я думала, что это *ты* – странный. Пойдём к ним?

Я закивал, и мы присоединились к друзьям за праздничным столом.

Я видел Дагмару всего пару раз. Рейгана я знал даже меньше, чем Артура, а с Артуром мы до того говорили один вечер и одно утро много лет назад. С Оссином мы познакомились меньше месяца назад. Всего месяц назад я был готов убить Сомбрину.

Но тем вечером я был дома.

Старик Рейган так пошёл на поправку, что, не знай я про прогнозы лекарей, ни за что не поверил бы, что он стоит одной ногой у Перламутровых Павильонов. Да, движения его были слабыми и старческими, он не ел твёрдой еды, не пил эля и только пригубливал виски к тостам - но его глаза светились мудростью, губы всегда были готовы сложиться в улыбке, а язык радовал нас остроумными и меткими замечаниями.

Они с Сомбриной разговорились о Куннлауге. Едва лишь старик выдал первое публичное проклятье в адрес своего старого врага, полукровка возразила ему - но сделала это с улыбкой и в остроумной манере, скорее пикируя старого вождя и провоцируя его, и он поддержал её настроение.

Вождь рассказал нам, что же за мрачные слухи окружали Куннлауга.

Сорок лет назад эйры общины, под предводительством молодого Кадбара, наследника прошлого вождя, попробовали расширить свои владения, вступив в конфликт с ближайшем племенем гоблинов. Вождь гоблинов оказался тонким дипломатом и хитрым военачальником: едва узнав об угрозе, он сколотил союз с пятью другими племенами их народа. Он дождался, пока Кадбар вместе со своей дружиной ворвётся на их земли достаточно глубоко, приманивая его в засаду притворным отступлением. В Сечи у Мшистого Холма объединённые силы шести племён убили молодого вождя и перебили всех дружинников - кроме Кербела, младшего брата Куннлауга. Гоблины выкололи ему левый глаз, перерезали сухожилие правой руки и дали головы его товарищей, чтобы он отнёс их в общину.

Тогда Лаохра держало совет - не только они должны были выбрать нового вождя, ведь линия отца Кадбара пресеклась, но и решение о продолжении войны было под вопросом. Рейган сумел убедить их, что необходимо отомстить за поруганную честь общины, и война продолжилась. Лаохра порешили, что новым вождём станет тот, кто проявит себя лучше всех.

Рейган собрал дружину из своих друзей, и не один месяц они бились с гоблинами, то нападая, то отступая. Двое других претендентов на место вождя пали в те дни, и оставался только Куннлауг. Он уже тогда был сильным некромантом, и активно использовал нежить - даже научился собирать себе слуг из перьев убитых гоблинов, принося в жертву домашний скот.

Война шла скверно для эйров. Они бились храбро, но врагов было слишком много. Народ стал поговаривать о том, что пора уже обратиться за помощью к графу, но все понимали, что это положит конец вольной жизни.

Вдруг, в последний месяц осени, всё перевернулось. Куннлауг принёс Лаохра сразу три головы вождей гоблинов. Все вожди гоблинов напали тогда на троих прославленных членов Лаохра, что держали оборону на холме к югу от поселения - трое эйров пали, но Куннлауг, по его собственным словам, оказался рядом, помогал им отбиться и даже сумел отомстить за них.

Лаохра уже были готовы отдать ему ожерелье вождя, но старейшины общины наложили вето на голосование. Очень им не понравилось, как складно всё вышло для Куннлауга. Сразу после того сражения гоблины отступили на старые границы и стали грызться друг с другом, что делало некроманта самым отличившимся в войне, а все трое погибших эйров были врагами Куннлауга. Три головы и с одной, и с другой стороны, и все - в пользу хитреца.

Тут и иное случилось: то ли потому, что защита поселения ослабела, то ли по какой другой, более мрачной причине - пропал сам Карнвеннон, и весьма вскоре среди духов пошли слухи, будто кинжал оказался у князя фэйери. А ведь община хранила реликвию дороже зеницы ока, защитные чары были неприступны для духов. Как же смогли они добраться до кинжала?

Никакие расследования, ни тогда, ни потом, не смогли однозначно подтвердить или опровергнуть подозрения старейшин Лаохра. Мир с гоблинами вскоре заключили, но и они ничего не говорили о сговоре с Куннлаугом.

Тогда, от греха подальше, Лаохра выбрали компромисс и передали ожерелье Рейгану - тот, конечно, не приносил три головы вождей гоблинов, зато никто не подозревал его в братоубийственном сговоре с духами. Куннлауг в гневе покинул общину и скитался в дальних краях целых три года, но, вернувшись, принял сложившийся порядок.

Оссин рассказывал всем о наших приключениях - видно было, что его родственники и даже Артур слышат эту историю не первый раз, но харизма воина была так велика, что все внимали ему с удовольствием. После он начал долгий рассказ об Оводе и их деяниях. Мы почтили достойного трау минутой молчания и безмолвным тостом.

Воодушевившийся Айдред бросился рассказывать историю о наших делах в этих краях. Я попытался было увлечь Дагмару более приватным разговором, но она ещё не слышала речей Айдреда.

Сомбрина принесла на тот вечер истории с дальнего юга, и порой её напевные рассказы, где-то о её жизни, где-то о жизни племён йивангов, так резонировали с сумрачным пляшущим светом облачных ламп, с таинственным окружением в этой гостиной, что мы будто оказывались там - далеко на юге, где за каждой тенью могла притаиться ядовитая змея или древнее сокровище, где причудливые духи джунглей встречались не реже, чем не менее удивительные звери, где ночь никогда не была длиннее или короче дня, а вода в море была такой тёплой, что купаться там можно было круглый год. Я не заметил, как задремал, опустив голову на плечо Дагмары, и меня разбудила только внезапно заигравшая музыка.

Вайранна стучала в барабан, который нашла здесь, старый Рейган неожиданно бодро играл на флейте, Оссин достал скрипку, а Айдред начал петь. Скоро и Сомбрина присоединилась к ним - она приметила тут звонкий бубен с монетами и трясла им в такт, добавляя мелодии глубины.

Когда они закончили, слово само собой перешло к Артуру, и вот его долгие, сложно построенные речи, повествующие о мудрости камня и предупреждающие против неуважения к этой стихии, окончательно усыпили меня.

Потом мне рассказывали, что я пропустил речи Вайранны, похожие на стихи, исполненные самых странных и причудливых образов - к несчастью, на них у меня уже не осталось сил.

Мы отправились в поход через день, ведь нам с товарищами надо было отдохнуть после утомительного пути от монастыря. Я надеялся навестить Куннлауга, но старого некроманта не было дома, и никто не знал, когда ожидать его возвращения. Весь день я то валялся в мягкой постели, то выбирался и шёл болтать с Дагмарой. Оссин с Айдредом и Вайранной провели тот день в кузне - эйры готовили своё оружие и доспехи к долгому походу по скверной погоде (по совету Оссина, на этот раз Айдред надел свои полулаты), а Вайранна, промаслив арбалет и топорики, следила за тем, как кузнец ковал ей набор новых болтов с весьма разнообразными наконечниками. Сомбрина играла в карты с местными, и её довольная улыбка вечером подсказывала, что она не осталась в проигрыше. Артур общался с местными детьми - как он сказал, ему нравится заниматься просвещением подрастающих поколений. Судя по тому, что никто не жаловался нам на безумные истории о живых камнях, он говорил с детьми о человеческих вопросах, и говорил разумные и полезные слова.

Дождь и снег прекратились в ночь перед нашим отправлением - но тепло не пришло. Напротив, под ярким солнцем стало лишь холоднее. Зимнее правило погоды вступало в полную силу, и я старался не думать о том, какие последствия будет иметь гибель урожая даже в том случае, если Ледяного Герцога удастся победить в самое ближайшее время. Мчались на юг холодные ветра, и перед отправлением нам пришлось взять с собой тёплую одежду и зимние палатки. Радовало только то, что Оссин не возражал, чтобы мы взяли с собой в ойкос князя фэйери Капустника - тащить на себе зимние припасы было бы совсем мучительно.

Мой опыт вылазок и миссий в Фоскаг очень пригодился тогда: как оказалось, только я раньше ночевал в диких местах в зимние месяцы, ведь даже военные походы Оссина случались в тёплые периоды года. Припорашивать палатки снегом, чтобы сохранить тепло; разжигать костёр так, чтобы его пламя не погасло от ветра; растапливать снег вместо того, чтобы брести неведомо куда в поисках ручья - все эти навыки стали новинкой для моих спутников.

Погода в междугрёзье менялась разительно. На третий день пути, когда мы должны были уже добраться до того входа в ойкос, который разведал Оссин, снова наступило лето. Снег стремительно таял, размывая лесные тропинки, и однажды мы все чуть не скатились кубарем вниз оврага, когда Капустник вдруг потерял равновесие. Вайранна приметила гоблина, наблюдавшего за нами, но духи оказались осторожнее и сообразительнее волков.

Глава 45. Ойкос князя фэйери.

Вскоре после обеденного привала Оссин, шедший во главе отряда, остановил нас властным жестом.

- Вот тот старый ясень, - указал он.

Дерево было в паре дюжин шагов.

- Внутрь ослику не войти, - сказал воин, - Но не пугайтесь. Время там медленное... или быстрое, как тут правильно сказать? Коротко говоря, с ним ничего приключиться не успеет. Там будет много всего, а здесь, не знаю, четверть часа пройдёт.

- Мне это не нравится, - сказал Айдред.

- Что же ты предлагаешь? Ни одному животному не войти в ойкос князя.

Почесав подбородок, эйр из Огненного Лиса вызвал Браннигана и велел маленькому слуге беречь Капустника.

- Берите только самое необходимое, - напутствовал нам Оссин, - Возьмите воды и еды хотя бы на два дня, лучше на три. Без палаток можно обойтись, погода там стоит славная, а вот спальники пригодятся. Что ещё... Конечно, оружие! Побольше берите.

Я взял копьё, повесил молот на пояс и щит за спину; слева я также прицепил на пояс маленький баклер. Кроме указанных Оссином запасов я положил в рюкзак целых три Крепких Фляги: что-то подсказывало, что они помогут не только моим нервам, но и общению с жителями ойкоса. Айдред нёс за спиной Головоруб, а на пояс повесил купленный недавно у кузнеца солидный одноручный тесак. Хороший выбор для похода: в крайнем случае им можно прорубать путь в густых зарослях, да и для разделки туш прекрасно подойдёт. Сомбрина взяла мой арбалет - мы с ней переглянулись, кивнули друг другу и безмолвно согласились, что теперь это её арбалет, уж больно часто и толково она им пользовалась. Кроме того, с её пояса свисали теперь не только сабля, но и симпатичный баклер эйрской работы. Вайранна разжилась у купца коротким копьём с широким наконечником, и, по моему примеру, взяла его в руки как дорожный посох; за спиной у неё был арбалет, а на поясе висели метательные топорики. Оссин, помимо Острого Языка, взял с собой мощный композитный лук из жил животных, костей и разных пород дерева, а на пояс прикрепил одноручную дубину.

Артур стоял чуть в стороне, засунув руки в карманы и насвистывая что-то не очень мелодичное.

- Тебе бы тоже стоило вооружиться, Артур, - сказал ему Оссин, - Есть ещё немного запасного оружия в тюках Капустника.

- Мне? Я не верю в силу оружия.

Оссин широко разинул рот и вытаращил глаза.

- Артур, но ты же согласен с тем, что оно может помочь в некоторых ситуациях? - спросил я.

- Лу, - ответил он, - я не говорю, что никто не верит в силу оружия. Не пытаюсь никого обращать в свою веру. Я только говорю, что не верю в его силу.

- Ты полагаешься на чары? Это мудро, но даже самые могущественные волшебники не гнушаются браться за луки и клинки.

- Это их выбор, - серьёзно кивнул Артур.

- Что же ты станешь делать, если нам будет угрожать беда, а заклинаний у тебя не останется?

- Ох, как грубо с моей стороны! Столько всего случилось с тех пор, как я попал сюда, что я совсем забыл представить вам своих спутников.

Мы было облегчённо выдохнули, подумав, что у него есть два духа-слуги, но Дитя Камня продолжил:

- Вот это, - он осторожно достал из миниатюрной сумки, висевшей у него по правую руку, гладкий чёрный камень с дыркой посередине, - мой первый спутник. Его зовут Скорбь. А вот это, - он достал из такой же сумки слева вытянутый камень, переливавшийся на солнце, но Сомбрина перебила его:

- Дай угадаю, - насмешливо сказала она, - это другой твой спутник, его зовут Радость.

- Сомбрина, - осуждающе посмотрел на неё Артур, - как грубо! Не его, а её. Не переживай, дорогая, - сказал он камню, - эти южане слепы, как мухи.

Айдред проворчал:

- Ну, если мастер Скорбь и мастерица Радость смогут надрать зад гоблинам, фэйери и прочим тварям, что будут мешать нам в ойкосе, то милости просим.

Оссин же прокашлялся и громко сказал:

- Теперь слушайте очень внимательно, потому что если сейчас прослушаете, то сгинете. Не перебивайте. Повторить я не смогу, таковы правила ойкоса князя. Зададите вопрос - ойкос вас не пустит.

- Пойдём вперёд по очереди, иначе не выйдет. Как прыгните в воду, - тут Сомбрина схватилась за рот, очевидно, чтобы не дать вырваться опасному вопросу, - то вынырните вроде как на пороге. Что там увидите – того не знаю. Знаю вот что: идите прямо по дороге и только по ней, не сворачивайте, не возвращайтесь назад, кто бы вас ни звал, - я вспомнил похожие указания Амвросия.

- Сами поймёте, когда путь закончится. Он вас выведет на лужайку, где будут и остальные. Я пойду первым. Что ещё важно. Внутри ничего не пейте и не ешьте, кроме того, что взяли с собой. Кто бы вам что ни предлагал - не берите, всегда спрашивайте, что потребуется взамен на услугу. Как окажетесь на лужайке - поблагодарите Пророка, или ипсилосов, ведь первая часть пути будет позади. Там уже и потолковать как следует можно будет. Ну, Искатели Карнвеннона - вперёд, да не оставит нас Господь Единый!

Оссин решительно зашагал вперёд, наклонился, заходя в проход под высокими корнями ясеня, и исчез. Переговариваться между собой мы не рискнули, так что очередь образовалась сама собой. Передо мной был Айдред, а замыкающим был Артур.

Когда настал мой черёд, я глубоко вздохнул, мысленно воззвал к Тетраграмматону и зашагал. Нагибаться, чтобы войти в земляную пещерку под корнями огромного ясеня, мне не пришлось. Внутри было темно, а в самом сердце пещеры зиял вовсе чёрный провал. Я осторожно подошёл ближе и посмотрел вниз: слабые отблески подсказали, что это и есть та вода, в которую должно прыгать. Мой разум начал было пугаться темноты, строить дикие фантазии о том, как уничтожится запас еды, едва я прыгну – но внезапно налетевший запах свежей воды смысл все сомнения, и я прыгнул.

Как только я открыл глаза, я был посреди канала, наполненного зеленоватой стоячей водой. В нескольких ярдах справа поднимались ступени на набережную. Окажись я в обычной воде, мне пришлось бы как можно быстрее скинуть всё лишнее, чтобы не утонуть, но эта вода словно бы не обращала внимания ни на оружие, ни на кольчугу, ни на рюкзак с вещами. Выйдя на набережную, я без удивления отметил, что одежда осталась сухой, и огляделся.

Я был в странном городе, чем-то похожем на Таннор, только улицы здесь были шире и шли вдоль каналов, а дома строили исключительно из некрашеных кирпичей. В городе царили предзакатные сумерки, надо всем витал дух запустения. Ещё здесь не было людей.

Я медленно двинулся вперёд, стараясь не нарушать зловещую тишину. Мне почудились шаги за спиной, но, вспоминая слова Амвросия, я не стал оборачиваться, только прибавил ходу. Шаги позади стихли, зато будто кто-то начал на четвереньках бежать по крыше слева. Я тоже побежал. Внезапно я вспомнил: это лесной колдун запрещал оборачиваться – Оссин ничего такого не говорил! Я обернулся, и вовремя. С крыши мне на спину готовился прыгнуть жуткий монстр.

Он был словно помесью человека и лягушки, так высоко поднимались колени над его спиной. У него была медвежья морда, тело было покрыто шерстью, и явно он был тяжело болен - тут и там шкура сваливалась с него, открывая голую красную плоть. Я развернулся, припав на колено, направил копьё в сторону врага и упёр его о мостовую. Издав душераздирающий вопль, монстр отпрыгнул и убежал.

Я собрался было продолжить свой медленный, негромкий путь, но тут во всех домах начал подниматься шум – слышались приглушённые переговоры, в которых нельзя было разобрать ни слова, звучали шаги. Я бегло глянул в сторону – ставни одного из окон с грохотом распахнулись, и на меня уставилось нечто, похожее на лицо человека не больше и не меньше, чем на морду зверя, несомненно отмеченное той же болезнью, что и у убежавшего монстра. Лицо исказилось звериной яростью, ставни захлопнулись, я услышал громкий топот – и побежал вперёд так быстро, как только мог. В городе действительно не было людей; но город просыпался.

Человекообразные твари за моей спиной начинали выбегать на улицу, они кучковались. Кто-то был больше похож на человека, ходил на ногах, носил регулийские камзолы и даже шляпы – другие же больше походили на зверей, хотя и они иногда бежали на трёх лапах, держа над мохнатыми спинами оружие, и некоторые были одеты в рваньё. Все они переговаривались между собой, все хотели поймать меня.

К счастью, дорога за очередным поворотом наконец свернула с улиц и повела в парк. Вбитые тренировками инстинкты звали отбежать в сторону и двигаться дальше под прикрытием кустов, но я хорошо помнил слова Оссина, и бежал только вперёд, по каменной дороге, которую уже начинал ощущать как нечто особое, не вполне принадлежащее той тёмной субреальности, в которой я оказался. Дорога резко повернула вправо, и передо мной возник брат-близнец того самого монстра, который чуть было не прыгнул мне на спину.

Этот монстр не спешил. Он слегка приподнял корпус, так, чтобы его когтистые передние лапы, каждая не короче моего копья, не опирались на землю, и внимательно следил за мной. За его спиной виднелась освещённая солнцем лужайка, и мне даже показалось, что я увидел там Айдреда. Дорога здесь раздваивалась: ещё один путь вёл чуть влево, и в его конце тоже сияло над лужайкой солнце. Какой риск стоило принять?

Шум и крики преследователей становились ближе, времени на раздумья не оставалось.

Размахнувшись как следует, я шагнул вперёд и метнул в монстра копьё, *желая* всем сердцем, чтобы удар поразил цель. Тут же, не проверяя, попал ли я, я *подумал*, ускорившись, выхватил молот и щит, пригнулся и, прикрывая голову от удара сверху, помчался вперёд.

Я не знаю, насколько серьёзным оказался бросок копья, то он точно не пришёлся по нраву той твари. Она отшатнулась, потом и вовсе отпрыгнула, когда я помчался на неё. Один удар когтистой лапы угодил прямо в щит, едва не раскрошив его и не бросив меня оземь, второй рассёк кольчугу на спине.

Но я справился.

Едва только тварь осталась позади, всё вокруг меня залил яркий солнечный свет; звуки погони исчезли, я услышал голоса своих друзей-эйров, и рухнул, переводя дыхание.

Как оказалось, каждый действительно пережил своё. Оссин очутился в колеснице - его вёз Овод, и трау стал рассказывать, как ему удалось выжить, а потом вполне восстановиться в этом ойкосе. Слушая брата и не веря своим ушам от счастья, Оссин едва успел спрыгнуть с колесницы, когда она стала сворачивать с дороги. Воин был глубоко подавлен. Айдред тогда отказался рассказывать о том, что виделось ему. Потом, когда он всё же поделился своей историей, я хорошо понял причину его молчания.

Сомбрине досталось очень непростое испытание. Ей чудилось, что она оказалась в местном лесу, и по пятам за ней идут Четверо. Тут она услышала мой зов: я выглядывал из окна лесной хижины, за другими окнами она ясно видела Оссина, Айдреда, Вайранну и Амвросия, и я сказал ей, что Четверо устроили нам ловушку на пути в ойкос, и теперь единственным безопасным местом была хижина Амвросия. Сомбрина смогла догадаться, что это испытание Врат Ойкоса, и пошла вперёд. Я был очень впечатлён этим.

Артур поведал, что его пытались звать разные люди, но он просто шёл по дороге, слушая её камни.

Только тут мы сообразили: Вайранна пропала. Она должна была оказаться здесь сразу следом за мной.

***

У нас не было ни малейшего понятия, где искать йивангу. Обнадёживали лишь слова эйров: оба утверждали, что Вайранна здесь, в этом ойкосе, и вполне может быть жива. Закипело нервное обсуждение, как найти её, и стоит ли вообще этим заниматься, есть ли хоть какая-то надежда. Все были подавлены, и все остро чувствовали ток уходящего времени.

Не знаю, что за причуда овладела мной тогда, но пока остальные спорили, я отошёл в сторону от лужайки, сорвал свой плащ, положил его на пень. Потом достал из рюкзака три свечки и зажёг их, отвинтил крышку у одной из фляг, сбросил с себя молот, щиты и кинжал, и воззвал:

- Трёхглазый Вор! Трёхглазый Вор! Трёхглазый Вор! Именем всего, что свято для тебя, заклинаю - явись передо мной, прими моё угощение и поделись своей мудростью!

Только тут остальные заметили, что я делаю. Они подошли ближе – Айдред с Сомбриной спешно начали пояснять товарищам, что связывало нас с Трёхглазым Вором, а я, не размыкая глаз, молился и страстно *желал*, отметая все мрачные образы будущего, чтобы –

- Ахххахах! - пропел голос эльфа, - Мы встретились вновь, дитя бегущих вод, мейстер волшебник.

Я открыл глаза. Трёхглазый Вор изящно выходил из тени ближайшего вяза, дерева, подобных которому не росло в физической плоскости в тех краях.

- Я вижу угощенье пред собой, - продолжал напевать он, - но где гостеприимство, знаки мира, заверенья дружбы?

Я обернулся к друзьям и решительными жестами приказал им положить оружие на землю. Оссин повиновался особенно неохотно. Только слова Айдреда окончательно убедили его, но всё равно он клал на землю оружие очень медленно, не прекращая буравить взглядом коварного эльфа. Трёхглазый Вор явно наслаждался зрелищем.

- Что ж, вот теперь, когда мир установлен, я приветствую вас всех! О дети праха, сын озёрных снов, и родич горных гномов - мир вам здесь, под сводом царства истинного отраженья! - сказав так, он аккуратно взял открытую фляжку и выпил её содержимое. Законы гостеприимства сковали нас.

- Мой друг, - улыбнулся я, вспоминая прошлую встречу, - вот дар, что я зарёк тебе однажды.

Я кинул ему одну из Крепких Фляг, и эльф, не меняя своей обычной ухмылки, поймал её. Фляга исчезла, будто бы её и не было.

- Как радостно мне видеть тех, кто знает цену слову, - он коротко поклонился мне, - Я обещал, что не останусь в должниках. Довольно ж песен на покамест; заговорю теперь я просто.

- Ты вряд ли вызвал меня, бейлиф, чтобы передать мне флягу?

- Ты прав, мастер Вор. С нами приключилась беда. Ты помнишь ту йивангу, что была с нами в прошлый раз?

- Как же я смогу забыть дочь полуденных лесов, - рассмеялся эльф, и его три глаза ярко блеснули.

Она сейчас не с нами. Её похитил ойкос.

- Что? Я правильно тебя расслышал? - ухмылка исчезла с его лица.

Я коротко описал ему ситуацию.

- В скверный переплёт попала ваша подруга. Что ж, полечу и посмотрю, здесь ли она, жива ли - на том закроем долг.

Я благодарно поклонился эльфу, а когда выпрямился, его уже не было. Свечи продолжали гореть. Оссин набросился было на меня за то, что я доверяю такому ненадёжному созданию, как Трёхглазый Вор, но Айдред сумел переубедить воина. Не знаю, как долго мы ждали эльфа – солнце не двинулось с места, но по ощущениям прошло около часа.

Явившись вновь, эльф рассказал, что Вайранна жива и будет жива ещё не меньше суток – и даже подсказал, как добраться до неё. Я хотел было предложить ему награду за такие добрые и нужные сведения, но Трёхглазый Вор наотрез отказался, сказав, что сам явится к Вайранне, если мы сможем спасти её, ведь только тогда плата будет оправдана, и именно йиванге будет верным оплатить её. Оба эйра в ответ согласно закивали: дескать, да, по законам мира духов так будет справедливо. Потом они сказали, что я мог бы оплатить труды Вора сам, но, видно, эльфу зачем-то нужна была именно Вайранна.

Вот что мы заметили вскоре после начала пути. Солнце здесь двигалось не само по себе - оно висело в небе, как огромная лампа, и меняло своё положение только тогда, когда ты начинал идти и уходил достаточно далеко. Привыкнуть к такому было нелегко, но на самом деле это была удобная метка: мы точно знали, что над лужайкой у входа царит полдень, и потому всегда могли вернуться к ней. Эльф сказал, что грот, где держат в заточении Вайранну, находится на закате, если идти всегда влево; туда мы и двинулись.

Ты уже представляешь себе, читатель, какой причудливой бывает природа в ойкосах. Я не стану утомлять тебя подробным описанием того, как мы преодолели те три преграды, что отделяли нас от Вайранны. Скажу о них кратко.

Подъём по лестнице за водопадом оказался очень простым: безумно скользкая каменная лестница, падение с которой означало верную смерть, не имела перил, но мы догадались обвязаться верёвками так, чтобы вес обвязанных был сопоставим. Мы с Артуром составили одну команду – каждый мог бы поддержать другого, сорвись он – а Сомбрина с Айдредом и Оссином составили вторую, причём тяжёлый великан шёл первым, а закованный в латы эйр из клана последним. Мы с Артуром поднялись без проблем, хоть и не быстро, а вот окованная в металл стопа Айдреда один раз поскользнулась - но великан с полукровкой легко помогли ему вновь обрести равновесие.

Вторым испытанием стала борьба с огромным быком, загородившим дорогу. Оружие не брало его, и он едва не распорол меня, когда мы отступали после первого неудачного нападения. Тогда вперёд вышел Оссин: Сомбрина одарила его заклинанием Броска Змеи, что давало необычную прыть в бою, и великану удалось повалить быка оземь. То, что недавно казалось быком, обратилось доброй дюжиной мелких фэйери, очень похожих на Браннигана, и они с насмешками и улюлюканьем бросились врассыпную, скрывшись в придорожных зарослях.

Памятуя об особом течении времени в этом месте, Сомбрина захотела провести ритуал для подготовки Броска Змеи, но эйры сразу осадили её: подобное нарушит правила испытания и погубит Вайранну. Я тоже думал провести ритуал Ускорения Времени, но, услышав знатоков мира духов, отказался от этого замысла.

Третьим и последним испытанием оказалась каменная голова, что задала нам загадку. Чувства оккультного кричали мне, что Вайранна находится прямо за этой преградой. Беда была в том, что загадка была очень уж расплывчатой, а для того, чтобы дать ответ, надо было положить руку в распахнутую пасть головы: если ответ был ошибочным, голова откусывала руку. Вот что спросила она:

“Нас три брата. Мы старше времени, но моложе полудня. Один из нас всегда смеётся, второй подобен пернатым змеям, духам рек, а у старшего семь очей. Дважды в этой загадке я солгала. Кто из братьев создал меня?”

Мы спорили не меньше часа, но никто не был готов рискнуть рукой и дать ответ. Тогда вперёд выступил Артур. Он положил руки на края каменной головы, и, сосредоточившись, начал *творить*. Было видно, как тяжело ему это даётся: несмотря на летнее солнце, вокруг было довольно прохладно, то и дело налетал освежающий ветерок, но лицо Артура покраснело, и по нему начал ручьями струиться пот. Труды не уходили впустую: на наших глазах лицо постепенно начинало меняться, покуда не стало полной копией лица его матери. Когда Артур рухнул, потеряв сознание от переутомления, новая каменная голова дала нам другую загадку:

“Артурик, какой пирог больше всего любила твоя младшая сестра в детстве?”

Сомбрина с Айдредом бросились приводить в чувство Дитя Камня, а Оссин изумлённо уставился на голову. Я напряжённо вспоминал – а потом рассмеялся. Я подошёл к голове госпожи ван Лёйкехтен, положил руку в её открытый в полуулыбке рот и сказал:

- Мне, взрослой, пожалуйста пирог с клубникой!

Глаза каменной госпожи ван Лёйкехтен смягчились, и её лицо исчезло, открыв грот, залитый тусклым зелёным светом, исходившим снизу. В середине грота сидела, скрестив ноги, спящая Вайранна - она была закована в хрустальное яйцо, висевшее на семи цепях.

Сомбрина осталась приглядывать за начавшим приходить в себя аурмаркцем, а мы с эйрами устремились вперёд. В неровном полу пещеры тут и там блестели странные камни болезненно-зелёного цвета, источавшие то самое сияние. Было очевидно, что касаться их не стоит, ведь один пристальный взгляд на них отзывался болью в сердце. Сбавив темп, чтобы ненароком не задеть тёмные камни, мы осторожно подошли к яйцу.

На хрустале не было никаких надписей, в нём не было изъянов – только прямо надо лбом Вайранны можно было приметить замочную скважину, если смотреть под углом. Вайранна казалось удивительно умиротворённой – я никогда не видел её такой спокойной даже во сне.

Едва мы осмотрели яйцо и его узницу, оба эйра выхватили оружие. Прежде, чем я смог остановить их, Айдред ударил Головорубом цепи, а Оссин обрушил Острый Язык на хрустальную скорлупу. Ни следа не осталось ни на цепях, ни на хрустале, а отдача от ударов была так велика, что воины с трудом удержали оружие в руках.

Сразу же зелёные камни засияли так ярко, что мне пришлось сощуриться, а из горы раздался отдалённый, но быстрый топот десятков ног.

- Дьявольщина! - грязно выругался Айдред, ощупывая клинок, проверяя, не возникло ли зазубрины, - Это кобольды, целое племя.

- Как там Артур? - крикнул Оссин Сомбрине.

Вероятно, её ответ был безмолвным и неутешительным, потому что я не услышал голоса полукровки, а Оссин пробормотал:

- Вчетвером против целого племени, ещё и внутри горы... Да направят святые мои руки.

Айдред закричал Сомбрине бросать Артура, доставать оружие и бежать к нам, а я целиком сосредоточился на Вайранне и яйце.

Я не был спиритистом, но постепенно начинал понимать странные правила, управлявшие астральным миром, или миром снов, как называют его иногда – вероятно, кровь помогала мне быстрее усваивать и глубже сознавать его принципы. Так же твёрдо, как я сейчас уверен в том, что моя рука держит перо и выписывает буквы на бумаге, я был уверен тогда, что битва с кобольдами будет не испытанием на пути спасения подруги, а наказанием за *неправильное* поведение. Был способ спасти Вайранну, и он не требовал ни разрушения яйца силой, ни смертельно опасной битвы – да, кобольды были малыми духами камня, не ровней гномам, но мы находились не в лесу или на поле, а буквально в сердце их стихии. Я с лихорадочной внимательностью осматривал Вайранну, ощупывал хрусталь, даже принюхивался – и наконец заметил.

В левой руке йиванга сжимала ключ из бересты.

Мне нужно было только разбудить её. Топот кобольдов становился всё ближе. Оссин, Айдред и Сомбрина перекрикивались, вероятно, пытаясь быстро составить план, но я даже не разбирал отдельных слов – так глубоко я ушёл в себя, стараясь найти путь пробуждения Вайранны. Я знал, что этот пусть доступен мне.

Я вспомнил. Кровь, подаренная Бронзовому Советнику Мервиса, и обрывки образов пророческого сна. Тёплые источники под академией фон Скаггена. Я стою в лесу за фермой целителей из храма Эутайна, и слышу голос Вайранны.

- Ты помнишь, - зашептал я, глядя прямо в лицо йиванги, - как тень изо льда и тьмы смотрела на нас?

Её веки дрогнули, и дыхание чуть сбилось.

- Ты помнишь, что человек потеряет свою тень?

Она задёргалась, будто на грани между грёзами и явью.

- Ты помнишь.

Глаза йиванги распахнулись.

Она смотрела на меня с ужасом, начала колотить руками по скорлупе – я пытался рассказать ей, что делать, но хрусталь не пропускал обычных слов. Эйры и полукровка разразились какими-то восклицаниями, но я не слушал их. Я с силой саданул кулаком по скорлупе, и, поймав внимание Вайранны, стал одной рукой указывать ей на замочную скважину, а другой – на берестяной ключ, что лежал сейчас в складках её одежды. Хвала Тетраграмматону, она быстро поняла меня. Я отступил, потирая взвывший от боли кулак.

Едва лишь берестяной ключ, манифестация чар Тайного Взлома, коснулся замочной скважины – хрустальное яйцо с оглушительным звоном разбилось, обратившись в мириад острых осколков, и рухнуло на пол пещеры. Вайранна тоже полетела вниз, но вовремя подбежавший Оссин сумел подхватить её, и она не поранилась о частички хрусталя. Я хотел было поблагодарить Оссина, но великан, не теряя времени попусту, перекинул йивангу через левое плечо, потом схватил меня, перекинул через правое, и бросился бежать; сразу следом за ним кинулись к выходу Айдред и Сомбрина.

Вовремя! Едва мы оказались снаружи, пещера начала заполняться высокими скрежещущими голосами кобольдов, уродливой пародией на пение птиц. Айдред помогал идти ещё не вполне пришедшему в себя Артуру, и мы устремились подальше от пещеры. На нашу удачу, кобольды не рискнули преследовать нас.

***

Мы разбили лагерь и заночевали в паре часов пути от пещеры. Хоть мы и двигались теперь к полудню, сама земля под нашими ногами ожидаемо изменилась: когда мы шли *туда*, земля ойкоса создавала испытания и препятствия на нашем пути, но дорога *назад* была поразительно похожа на обычный путь по летнему лесу.

Все мы вымотались до предела, но ночевать в таком месте без часовых было чистым безумием. Первым вызвался я, а меня по жребию сменила Вайранна. Когда пришло время пересменки, йиванга сказала мне, что во время сна в ловушке ойкоса память вполне вернулась к ней. Она сказала, что поддалась искушению, потому что её звали Сиблинги Номер 5, 11 и 19 – самые близкие ей люди, и они убеждали её, что тоже смогли наконец сбежать из Зиккурата. Вайранна рассказала мне тогда немало, но ещё больше она поведала потом, когда мы вернулись в физическую плоскость – и я, читатель, последую её примеру и расскажу о быте Рабыни Зиккурата лишь после того, как повествование выведет нас из Ойкоса Князя.

Глава 46. Законы поэзии.

Ночь прошла спокойно, но когда к середине следующего дня мы вернулись к Полуденному Лугу, раздался звук охотничьего горна – таким громким он был, что, кажется, содрогнулся весь ойкос.

- Скверное дело, - сказал тогда Айдред, - не иначе как при дворе объявили охоту на нас.

Лично меня куда больше пугала ситуация с едой, и, особенно, с водой. Если Айдред был прав и зов горна действительно связан именно с нами – а даже моего короткого знакомства с миром духов было достаточно, чтобы понять, что это не обязательно так – неведомым охотникам не удастся найти нас сразу. Но запас воды здесь пополнить нельзя, а мы потратили больше дня на спасение Вайранны.

Я поделился этими опасениями с товарищами, и оба эйра поддержали меня. Общим решением мы согласились, что воду нужно экономить и тратить только для питья. Но и слова Айдреда мы игнорировать не стали. Будь с нами Бранниган, малышу можно было бы поручить путать следы, но вызвать сюда фэйери было невозможно. Вайранна предложила чаще двигаться прямо по ручьям, но эйры сразу заявили, что это очень плохая идея: мало того, что ручьи здесь часто бывают отравлены, так ещё и для духов воды такие следы могут быть только очевиднее. Услышав это, Артур предложил обратную стратегию: где только возможно, идти по камням, и уж там он постарается уговорить камни не выдавать нас. Этот план пришёлся нам по душе, и, не теряя времени, мы двинулись вперёд.

Оссин ходил сюда на разведку и представлял примерное направление к тайной казне князя. Мы попросили его рассказать нам об испытаниях, что могут ждать нас по пути туда, но он отказался: эйр был уверен, что преграды в этот раз будут иными – как показало будущее, он не ошибся.

Дорога к казне шла вправо. Луг сменился густой буковой рощей, где царила осень. Налетавший ветер срывал листья, и тогда под лучами клонящегося к закату солнца вокруг нас начинали вращаться водовороты, сияющие всеми оттенками золота и меди. То и дело попадались животные, особенно олени – Сомбрина начала было заряжать арбалет, но остановилась прежде, чем эйры сделали ей замечание: было ясно, что охотиться здесь не менее опасно, чем пить родниковую воду.

А осенняя роща была полна родников! Тут и там за очередным поворотом из земли, из-под корней, или из щели в валуне бил ключом рассыпающийся тысячами сияющих капель водопад. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько вкусной была эта вода, и меня так и подмывало плюнуть на все предостережения и насладиться её свежестью. Один вид этих ключей наполнял меня жаждой.

- Смотрите! - Айдред с восторженным придыханием указал куда-то под корни особо старого вяза, - Это же белые грибы. Целая грибница, и какая густая! Если их зажарить на углях, или над походным костерком – будет королевское угощение.

Становилось ясно: роща издевалась над нами. Вайранна с трудом удержалась от того, чтобы не нарвать ежевики. Сочные груши на плодовых деревьях надолго завладели воображением Оссина. Артур приметил кусты орешника, и мне не сразу удалось уговорить соотечественника, что срывать здесь орехи – на редкость плохая идея. Хуже всего было то, что чем дальше мы шли, тем сильнее становились голод и жажда. Мне пришлось передать свои фляги Айдреду, чтобы не выпить их сразу же.

Прогулка по роще, поначалу казавшаяся столь прекрасной, превращалась в пытку. Солнце клонилось к закату, и мы всё сильнее чувствовали усталость – но, как бы нам ни хотелось сделать привал и утолить голод, мы понимали, что сначала надо выбраться отсюда. Здесь, под зачарованными буками, мы прикончили бы все свои запасы за один присест. Все разговоры прекратились; исполнившись раздражения, мы то и дело огрызались друг на друга, и только мечтали о том, чтобы наконец-то остановиться и наесться и напиться вдоволь.

Роща кончилась внезапно. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, воцарились сумерки. Впереди, в миле-другой, вздымались горы – мы не видели их из рощи, но в ойкосах подобное не редкость. По левую руку роща обращалась в столь густой лес, что Айдреду пришлось бы прокладывать путь своим новеньким тесаком. По правую руку текла река, не меньше Дирны, а на другом берегу широкие поля вскоре сменялись холмами. Прямо перед нами стояла водяная мельница. В её окошке горел огонь, из печной трубы шёл дым, а сквозь открытую дверь летели столь чарующие ароматы горячей еды, что всё тело сводило голодной судорогой.

- Попадётся мне этот князь, - зарычал Айдред, - я его не сразу прикончу, по кусочку отрезать буду.

По словам Оссина, наш путь теперь лежал либо через горы, либо через холмы. Идти по горам ночью опасно, но зато так мы могли бы надёжно скрыться от охотников. Эйры пояснили нам, что в ойкосах пространство весьма относительно, и скорость передвижения мало что меняет (разумеется, покуда мы не попадём в экстренную ситуацию, вроде того же боя) – важны решимость и само *продолжение* движения. Скептично настроенная Сомбрина уточнила:

- Вы серьёзно хотите сказать, что если я сейчас лягу и поползу, но решительно, то доберусь до казны быстрее, чем если бы наш длинноногий Оссин побежал, но в сомнениях?

- Именно так, - единогласно ответили эйры.

После короткого обсуждения (”Ох, думайте быстрее уже, а то мой желудок сам себя съест!” - ныла Вайранна) мы решили, что всё же лучше будет двинуться через горы. Единственный путь туда лежал мимо мельницы.

- Эй, путники славные! - окликнул нас старческий голос, когда мы огибали мельницу, - Куда путь держите?

Мы обернулись. Перед нами стоял фэйери почтенного возраста, и сразу было видно, что он не слишком могуч. Ростом он был где-то с Вайранну, и отличался той же нескладностью, что и малютка Бранниган.

- Старик, - ответил ему Айдред, медленно обнажая Головоруб. Глаза эйра пылали, - как требуют того правила, я отвечу тебе. После спрошу у тебя совета, как нам добраться до нашей цели. Как я не солгу тебе, так и ты не солжёшь мне. Ты же знаешь, что будет потом?

Фэйери нервно сглотнул, не отводя взгляда от таинственно поблёскивающего в сумерках лезвия.

- Ты ведь отрубишь этому паскуднику голову, правда? - хищно осведомилась Сомбрина, вспоминая ойкос-ловушку Трёхглазого Вора.

- Эй, странники! - пискнул старик, - Да я ж не эльф какой, не дитя звёзд! Я просто мирный дух бегущих вод...

- Невовремя ты решил прервать наш путь, фэйери, - мрачно сказал Оссин, сложив руки на груди, - Мы много натерпелись в проклятой роще. Мы не простим пытку ароматами с твоей мельницы.

- Да погодите же вы! - завопил старик, - Кузен, хоть ты скажи слово за меня! Я вам никакого зла не желаю, напротив!

Я, а следом за мной и Артур, вышли вперёд и стали между друзьями и фэйери.

- Погодите, друзья. Давайте выслушаем его.

Артур молча кивнул. Эйры и Сомбрина недовольно заворчали, но Айдред опустил оружие.

- Дедушка, что ты хотел сказать нам?

- Так ведь, - старый дух начал нервно мять свою шапку, - Вы же, - обратился он к Айдреду, - мастер юного Браннигана?

- Возможно, - пробурчал эйр, - Что, если так?

- А вы, - обратился ко мне фэйери, - стало быть, волшебник, что в приятелях теперь у Трёхглазого Вора? И в немилости у эльфов из двора Ледяного Герцога?

Признаться, эти слова мне польстили.

- Да, - ответил я.

- Так ведь, славные странники - про вас добрые слухи ходят. Леса, холмы и реки полнятся вестями.

То, что случилось, я могу объяснить только Полем Невероятности.

Старый мельник рассказал нам, что князь действительно поручил ему держать здесь заставу против тех, кто будет искать пути в его казну. Но князь стал заносчив в последние годы. Он утяжелил повинности и повысил подати – некоторые подданные, особенно те, что были постарше и помнили более славные годы, затаили обиду на своего сюзерена. Бранниган, когда Айдред отправлял его на поиски или для доставки сообщений, часто толковал с местными духами, и много говорил им о своём щедром и справедливом мастере. Про наши сделки с Трёхглазым Вором тоже ходили разные слухи, как и про торговлю с Аос Си; оказалось, что и тот фэйери, который дал нам с Вайранной опробовать на нём Слова в обмен на флягу и ожерелье, тоже говорил о нас добро. Ледяного Герцога ненавидели и боялись почти все местные фэйери, даже сам князь говорил, что от пробуждения этого эльфа ничего хорошего ждать не придётся. Наконец, когда предоставилась возможность нам с мельником остаться наедине, он сказал, что уважает старшинство моей крови, и сложно было бы ему навредить сыну моей матери.

Вот к чему клонил старый фэйери: он собирался предать своего господина, князя этого ойкоса. Он предлагал нам отдохнуть и поесть под его крышей.

Не только эйры – все мы далеко не сразу поверили духу. Но фэйери поочерёдно принёс три очень замысловатых клятвы. Они не давали ему навредить нам, с умыслом или без оного, и донести сведения, которые могут навредить нам, прямо, намёком или даже умолчанием; клятвы убедили даже Айдреда.

Войдя наконец внутрь мельницы, мы набросились на разнообразные приготовленные для нас блюда и напитки с такой страстью, будто не ели и не пили целый год. За едой старик рассказал нам кое-что об особенностях этого ойкоса.

Здесь было семь солнц – по числу очей самого князя, создателя этого ойкоса, прозванного Смеющимся. У каждого Полудня был выход в мир людей, но выходы эти находились в разных местах и выводили в разные дни. Система времени здесь в целом была слишком запутанной, чтобы я рискнул утомлять тебя, читатель, подробным её изложением; скажу лишь, что Оссин ошибся, и время здесь имело связь с числом совершённых в ойкосе Деяний, помимо разницы между Полуднем входа и выхода. Стало ясно, что если Бранниган не сумеет довести Капустника до Холмов Верных и Вольных, то ослика мы больше не увидим. Больше всех это опечалило Вайранну.

Старик сказал, что при всём желании не может дать нам никаких подсказок в отношении Испытаний, но советовал пойти через холмы. Он пообещал нам сбить Охотников со следа – оказалось, опасение Айдреда было верным – да и холмы были достаточно каменистыми, чтобы Артур сумел дополнительно запутать следы. Самое главное: мельник сообщил, что в сокровищнице князя хранится некий ключ, который может сразу вывести нас из ойкоса, но предупредил, что каждое лишнее хищение внутри казны кратно увеличивало опасность.

Мы заночевали, не выставляя часовых, и выспались как следует. Очень непривычно было просыпаться в тот же предполночный сумрак, в котором мы заснули. Едва мы все собрались во вчерашней пиршественной зале внизу мельницы, старый фэйери сказал нам торопиться и советовал завтракать уже в холмах, на рассвете. Он не мог дать нам в дорогу ни еды, ни воды: его сил хватило только на то, чтобы снять проклятия со вчерашнего угощения. Пересечь реку, по его словам, лучше всего было в предгорьях, там был хороший брод.

Мы сердечно поблагодарили мельника. Дольше всех извинялся Айдред, ведь вчера он действительно очень хотел отхватить голову духу, и фэйери великодушно простил его. На прощание старик ещё раз наказал нам спешить, покуда всё не покроется рассветными лучами, и особенно не мешкать с бродом: он отправит охотников в горы, но не стоит полагаться на одну удачу.

Пересечь в кромешной темноте брод, пролегавший рядом с огромным ревущим водопадом, да ещё и неся столько оружия и припасов, было так трудно, что это могло бы сойти за Испытание в меньшем ойкосе или ради меньшего Деяния. Мне казалось, что мы перебирались около часа, прыгая по скрытым тьмой камням, то и дело срываясь и вытаскивая товарищей за верёвки, которыми мы предусмотрительно обвязались. Лампы мы погасили почти сразу: бегущая вода была совершенно прозрачной, и вперёд вышел я – здесь, в ойкосе, кровь духов обострила моё зрение, а уж воду и камни я различал куда лучше прочих.

Дальнейшая дорога вряд ли заслуживает твоего пристального внимания, читатель. Мы шли по лугам, затем по холмам – как и говорил фэйери, они становились всё более каменистыми. Артур иногда ложился на землю и начинал шептать что-то, уперев лицо в камни, и не раз и не два мне казалось, что дорога, по которой мы только что прошли, действительно менялась. Мы отдохнули и позавтракали, едва всё вокруг охватили рассветные лучи, и шли до самого полудня – когда перед нами возвысилась Стена.

Стена добрых тридцати футов в высоту была выкована из железа, и напоминала здания в Дорогах Королевы Ворон. Забраться на неё было решительно невозможно: Вайранна попробовала, но само железо задрожало и столкнуло её вниз – как и раньше, когда она падала из разбитого хрустального яйца, Оссин поймал её, только в этот раз она успела разогнаться в падении, и потом эйр долго растирал пострадавшие руки, а йиванга – ушибленную спину.

Попытки обойти стену быстро убедили нас в том, что это невозможно. Стена изменяла пространство вокруг себя, и, как бы далеко ты ни шёл, она всегда стояла перед тобой. Оссин попробовал, без большой надежды на успех, поразить стену булавой, но отдача от удара была болезненной, а образовавшая выщерблина заросла у нас на глазах. Что-то подсказывало нам, что подкоп тоже не принесёт никаких плодов, да и не было у нас с собой подходящих для того инструментов.

Мы устроили короткий привал там, где стояли, и крепко задумались. Что делать? Оссин сказал, что наверняка есть способ вызвать дух хранителя Стены и, сразив его в бою, пройти вперёд – но бросивший вызов должен биться сам, один на один. Мы решили оставить этот способ на крайний случай: конечно, у нас были средства для оказания первой помощи, но никто из нас не был настоящим лекарем. Даже если бы наш чемпион смог одолеть один на один стража Стены, а этот страж был силён, нести с собой тяжело раненого и надеяться добраться до казны было безумием.

- Вот что я думаю, - заговорила Сомбрина, потягивая трубку и глядя в пустоту перед собой, - Если я что-то и поняла о законах астральной плоскости, так это то, что они сродни скорее поэзии, чем физике. Слова и смыслы здесь управляют временем и пространством. Я права?

Мы ответили согласием, но Сомбрина словно не слышала:

- Я допускаю: наш милый бейлиф, что умудряется дружить с самыми необычными духами, сможет пригласить стража Стены на попойку. Луэллан выведает что-то об ужасной обиде на князя, и, пообещав стражу услугу, откроет нам дорогу.

Все рассмеялись, а я покраснел.

- Но даже если это сработает, услуга будет очень дорогой. Должен быть другой путь. Вайранна, - она обратилась к йиванге, не переставая курить и смотреть перед собой невидящим взглядом, - Ты можешь использовать Тайный Взлом?

- Нет, Брина, - ответила йиванга, и я заметил, что раньше никто из нас не пытался назвать Сомбрину сокращённым вариантом имени, - Мне сказали, что нельзя проводить ритуалы в ойкосе.

- Это так, - полукровка выпустила кольцо дыма, - но ты умеешь воровать. Попробуй украсть эту Стену.

Мы поразились наглостью и масштабом этой идеи.

- Как украсть? - спросила опешившая Вайранна.

- Не знаю, - Сомбрина обернулась к ней, широко улыбаясь и пожимая плечами, - Я не воровка, я консультант по ведению дел. Я проанализировала ситуацию, и предлагаю попробовать такое решение. Наверное, есть способ пройти Стену, не обходя её ни сверху, ни снизу, ни сбоку, не ломая и не взламывая её. Но будем честными: мы его не знаем и не можем найти. Оссин предлагает бой – это путь понятный, но очень рискованный. Я думаю, что Луэллан может уговорить стража, но не уверена, да и мало ли что нам придётся пообещать взамен! Попытка похищения стены безумна в физическом мире, но здесь – кто знает? Хоть она и исполнена магии – это стена, предмет, а не живое существо.

- Хорошо, - кивнула Вайранна, - но как?

- Придумай что-нибудь! Трёхглазый Вор смог бы.

Упоминание эльфа подхлестнуло йивангу. Мы наблюдали за ней, словно зачарованные – она обнюхала стену, поцарапала металл ногтем, даже попробовала её на вкус. Не меньше часа Вайранна бродила вокруг стены; потом вдруг подпрыгнула, радостно воскликнув что-то, и кинулась назад, на ближайший холм. Айдред собрался окликнуть её, но Сомбрина удержала его: “Она поймала вдохновение за хвост, не говори ей под руку”.

Когда йиванга стала совсем маленькой, она наклонила голову, сощурились – моё обострившееся зрение отмечало даже такие детали – и затем с видимым усилием сжала правую руку в кулак. Я следил за Вайранной, и потому сначала услышал изумлённые возгласы, и только потом обернулся и обомлел: Стена исчезла.

- Бегите! - донёсся до нас голос йиванги, - Тяжело... Долго не сдержать...

Мы рванули вперёд, прихватив с собой вещи, и Стена снова возникла позади нас. Всё было хорошо – только Вайранна осталась на другой стороне.

Мы долго и громко кричали, чтобы она снова убрала преграду, но только громогласный Оссин смог докричаться до йиванги. Стена снова исчезла, и я выбежал вперёд.

- Вайр! - кричал я, - В чём дело?

- Очень тяжело! Держать выходит, убрать – нет!

- Отпусти её!

Йиванга разжала кулак и опёрлась на колени, глубоко дыша. Я подошёл к ней поближе – так, что можно было уже на надрывать глотки для разговора.

- Ты просто гений! - объявил я, - Как ты это делаешь?

- Ну, - усмехнулась Вайранна, - когда Стена такая маленькая, что может уместиться у меня в кулаке, - она перевела дыхание, - я могу схватить её. Я пыталась положить её в карман, или убрать в сторону. Не получается. Стена остаётся на месте, давит на пальцы.

- То есть, - у меня начал созревать план, - проблема именно в том, что видят твои глаза?

- Да. И что Стена большая и давит.

- Есть у меня одна идея.

Я объяснил ей, что сделать. Я подошёл к ней на две дюжины шагов - иначе заклинание не сработало бы – а потом обрушил на Вайранну всю силу Гептагонального Оптического Замедления. Ненавижу это заклинание, и в тот раз, как обычно, оно полностью разрушило картину мира вокруг меня. Но я не боялся: главным было перевести через Стену Вайранну. Если она окажется на другой стороне, то сможет отойти от Стены достаточно далеко, чтобы убрать её, и я быстро окажусь на одной стороне с остальными. Гептагональное Оптическое Замедление не разрушало для меня зрительные образы других людей, я видел Вайранну, постарался повернуться к ней спиной, и побежал вперёд. Я помнил: в астральной плоскости решимость важнее физической скорости, но бег придавал мне решимости. То и дело я спотыкался о пляшущую перед глазами землю, пытался бежать с закрытыми глазами, и снова спотыкался – но каждый раз поднимался и изо всех стремился вперёд.

Сила Гептагонального Оптического Замедления может поразить сразу несколько человек, но можно сосредоточить её и на одной цели. Я постарался замедлить зрение Вайранны так сильно, как только мог, и сказал ей изо всех сил бежать вперёд сразу же, как я закончу заклинание. Она должна была *схватить* Стену только тогда, когда её оптический образ начнёт увеличиваться.

Не думаю, что нам хватило бы решимости одолеть этот пусть достаточно быстро, если бы не голоса наших друзей. Они ничего не знали о нашем плане, но слышали, что мы бежим к ним, и старались поддержать нас, как могли.

Айдред потом рассказывал, что они почуяли моё заклинание, потом услышали наш бег – и сначала Сомбрина, потом и остальные стали кричать нам, чтобы мы не сомневались, что мы делали уже и не такое, и всякую прочую чушь, которая имеет значение только в тот момент, когда она произнесена. Они услышали глухой стук и моё громкое “Ой!”, когда я ударился о Стену – затем Стена исчезла, и я ошалело попёр куда-то вперёд, шатаясь, как пьяный, а Вайранна застыла буквально в паре шагов перед тем местом, где только что была Стена, крепко сжимая кулак и глядя куда-то вверх. Оссин, не теряя времени, подбежал к ней, бросил йивангу вперёд и сразу же прыгнул сам – Стена вновь возникла, когда он был в прыжке, и какой-то неведомой силой толкнула его вперёд так, что он пролетел добрых пять ярдов, и приземлился на редкость неудачно.

Мы с Вайранной долго не могли прийти в себя. Скажу сразу, что зрение и нормальное восприятие мира вполне вернулись ко мне только после ночлега: до того всё окружающее в любой момент могло начать подрагивать и закручиваться в лихие водовороты. Вайранна же просто заснула, моментально, как маленький ребёнок. Оссин вывихнул правую руку, и Сомбрина с Айдредом помогли ему вправить сустав и наложили повязку.

Время шло, и все понимали, что двигаться вперёд необходимо. Сомбрина разбудила йивангу, и мы отправились дальше. В первые часы пути я держался поближе к Артуру, иногда опирался на него и брал его за руку, когда мир вокруг пускался в особенно лихой пляс. Я чувствовал себя очень паршиво после всех падений, особенно после удара головой об железную Стену.

Глава 47. Сокровищница князя.

Наверное, только в ойкосе холмы могут обратиться в горы незаметно. Может быть, сыграла роль расплата за ненавистное заклинание. Так или иначе – путь по каменистым холмам сменился дорогой вдоль горного ущелья. Предполагая, что впереди будет очередное испытание с преодолением гор, мы обвязались верёвками – и зря. Через несколько дюжин шагов очередной поворот открыл перед нами картину следующего Испытания. Оно было ясным, как день.

Дорога вдоль скалы оборачивалась длинным каменным мостом, достаточно широким для двуколки. Мост стоял над бездонной пропастью, но не он был Испытанием: в самой середине моста, на самом высоком его излёте неподвижно стоял рыцарь фэйери.

Дух был пониже Оссина, но выше Айдреда. Он был закован в очень причудливый, но несомненно прочный латный доспех. В шлеме не было прорезей, зато по одному глазу следили за нами из каждого из его плеч, другие два скрывались в ладонях, пятый был посреди живота, там, где у людей находится пупок, а последний появлялся то на его остром топоре, то на узком щите, то на закреплённом за спину копье. Едва мы подошли к мосту, дух зычным голосом, отдающимся эхом в горах, объявил:

- Именем моего сюзерена я охраняю этот мост. Первый, кто ступит на него, вызовет меня на бой.

Оссин, потирая перевязанное плечо и поминая дьяволов, начал было разминаться, но Айдред выступил вперёд. Воин Огненного Лиса сбросил рюкзак, отцепил от пояса ненужный тесак и вынул из ножен Головоруб. Вайранна, как настоящий оруженосец, помогла ему подтянуть ремни латного доспеха.

- Хочешь остановить меня, дух? - крикнул он рыцарю, и эхо разнесло его вызов по бездонному ущелью. Фэйери молча кивнул.

- Ну попробуй, - сказал Айдред, ступая на мост.

Этот поединок запомнился нам. Дух стоял, словно статуя, покуда эйр не сделал дюжину шагов – а затем полетел к нему, стремительно, как стрела, сменив топор на копьё. Только чудом Айдред смог отразить эту атаку, и рыцарь фэйери сразу отлетел назад и застыл. Едва отошедший от столь быстрого нападения эйр сделал шаг вперёд, дух метнул копьё с поистине нечеловеческой скоростью; он попал в верхушку шлема, и Айдред, вскинув голову так, что мы испугались, не сломал ли он шею, упал на спину. Дух сразу подлетел к нему, выхватывая невесть откуда взявшейся третьей рукой кинжал, но эйр и не думал сдаваться: он тоже достал свой клановый кинжал, и отразил нападение. Бой продолжался.

Айдред то хватал двумя руками свой меч за лезвие, обращая его в импровизированный молот, весьма опасный даже против лат, то перехватывал Головоруб за рукоять и принимался описывать клинком сложные фигуры, то перебрасывал меч в левую руку и начинал орудовать клановым кинжалом, стараясь поразить щели в броне противника или его глаза. Фэйери то нападал, парируя удары щитом и стремясь поразить врага топором, то пытался зацепить оружие врага, используя оборотную сторону лезвия топора как крюк, то делал дикие, невозможные для человека прыжки, и искал бреши в броне врага со спины. Третья рука духа, сжимавшая кинжал, использовала любое промедление Айдреда.

Не раз и не два гибкому и быстрому рыцарю удалось поразить эйра – но где иной потерял бы присутствие духа, Айдред лишь наполнялся холодной яростью. Очередная сложная атака фэйери, когда щит встретил удар меча, топор обухом, для большего оглушения, ударил по шлему, а кинжал вонзился в бок, прямо за латным нагрудником, завершила бой. Эйр пошатнулся и рухнул на колено. Уверенный в своей победе рыцарь медленно вышел вперёд и встал прямо перед противником. Вайранна громко зарыдала, да и я, признаться, то и дело смахивал слёзы.

- Ты бился достойно и храбро, эйр, - сказал рыцарь, поднимая кинжал, чтобы добить врага ударами в сочленения шлема, - Что ты скажешь перед смертью?

- Никогда не начинай праздник до победы, - прохрипел Айдред.

Прежде, чем кто-либо успел среагировать, он молниеносно выпрямился, схватил фэйери за горло и высоко поднял над головой. И сам фэйери, и его доспех были не из тяжёлой плоти и металла – они состояли из перьев духа, и даже Вайранна при желании смогла бы поднять этого здоровяка над землёй.

В панике рыцарь пытался пинать Айдреда, бить его двумя обычными руками и поразить третьей, с кинжалом – тщетно. То, что фэйери счёл поражением, оказалось хитрым финтом: сил у эйра хватало.

Айдред подошёл к самому краю моста, сжимая горло своего врага.

- Подарок тебе напоследок: твои последние слова услышат и повторят эти горы. Говори с умом.

Он разжал руку, и рыцарь с дикими воплями полетел вниз, навстречу неминуемой смерти.

- Так и думал, - усмехнулся эйр, - Много слов, мало дела, мало смысла.

Сказав так, он и сам осел, схватившись за раненый бок. Мы поспешили к нему.

Мы помогли Айдреду снять верхнюю часть доспеха, промыли рану, смазали заживляющей мазью и перевязали. Раненый заметно побледнел и, судя по тому, как он иногда резко обрывал вдох и сжимал зубы, страдал от сильной боли при каждом резком повороте корпуса. Артур спросил, не отдаёт ли боль в плечо, и, когда эйр ответил утвердительно, авторитетно заявил, что кинжал фэйери задел селезёнку. К счастью, рана не мешала Айдреду идти.

Мы коротко посовещались. Солнце клонилось к закату, и оба эйра были уверены, что казна находится поблизости – признаться, я и сам ощущал нечто подобное. Было похоже, что самый короткий путь в физическую плоскость, а значит, и в руки надёжных лекарей, лежит именно через сокровищницу фэйери. С другой стороны, мы не знали, кто или что охраняет казну. Однако и путь назад не обещал быть лёгким: по нашим следам скакали Охотники. Хоть мельник и направил их ложным путём, а Артур скрывал следы на камнях, Охотников при дворах знатных духов выбирали не за красоту речей и куртуазность. В конечном итоге мы решили положиться на судьбу и направились вперёд.

За следующим поворотом местность вокруг вновь переменилась так резко, словно мы попали в иной мир. За спиной остались суровые серые скалы, лишённые малейших признаков жизни – теперь мы шли по широкому, открытому всем ветрам каменистому плато, поросшему густыми колючими травами. По левую руку от нас огромное озеро, простирающееся до самого горизонта, бросало армии волн на штурм высокого скалистого берега. Солнце, что окрашивало воды озера красным, с каждым шагом всё глубже погружалось в густую дымку, стоявшую над горизонтом. По правую руку начинался редкий подлесок, постепенно становившийся всё плотнее, пока не превращался в непроходимую стену окутанного сумерками леса.

Когда солнце окончательно скрылось в водах озера, спереди сверкнул огонёк. Мы переглянулись и, не сговариваясь, прибавили ходу, хоть это и не значило ничего в мире духов. Скоро перед нами появилось здание, и чем ближе мы приближались, тем более знакомым оно мне казалось. Где-то я уже видел эти очертания, так живо напоминающие основание старой башни в форте наёмников, эти поблёскивающие чёрные камни, из которых оно было сделано... Во сне, или в видении?

Двери здания были приветливо распахнуты, будто ожидали нас, а внутри, среди высоких полок с длинными лестницами и мириадами книг, царил свежий аромат незнакомых трав. Где же я видел это здание раньше? Мои друзья, восторженно и приглушённо переговариваясь, поражённые торжественностью этого необъятного места, пошли дальше, а я поднялся на несколько шагов по лестнице и взял в руки обитый белым лакированным деревом манускрипт. Он назывался “Путешествие облаков”.

Я приготовился уже было открыть его в середине, и тут вдруг словно со стороны увидел, как я открываю его. Я увидел, что читаю там странные слова о народе или даже о целой цивилизации, одержимой машинами, и тогда наконец вспомнил. Я бросил книгу и громко закричал:

- Стойте! Не открывайте книг!

- Это очень опасно, - сбивчиво начал объяснять я, когда мы собрались вместе и сели за большим книжным столом с несколькими сияющими лампами, созданными из тех же чёрных алмазов, что и стены библиотеки, - В них много разного, опасного. Мысли, рассказы. Можно даже что-то прочитать про себя! Эй! - крикнул я Айдреду, - Немедленно положи это!

Эйр неохотно повиновался, расставшись с толстым фолиантом, обложку которого украшали затейливое изображение воина в латах и красном сюрко и ещё более затейливая надпись золотыми буквами: “Подлинная история поразительных и опасных, но несомненно героических подвигов Айдреда ат Илдмера из дома Блаи, записанная с его слов”.

- Что плохого может быть в книжках? - беспечно улыбнулась Вайранна.

- Ты же была здесь со мной! Разве не помнишь? Ты и провела меня к Дорогам Королевы Ворон.

- Дороги Королевы Ворон? - нахмурил лоб Оссин, - Это же старая байка, которую рассказывают по ночам у каминов под холмами.

- О, это место более чем реально, уверяю тебя! Но об этом потом. Смотрите, эти книги, - я широко развёл руками, - это не просто книги. Если прочитаешь не то, то – то всякое может случиться! - я старался подбирать слова, продираясь сквозь потоки ненадёжной памяти и обрывки полученного откровения, - Они вроде как могут перенести тебя в другой мир, в другое место, в даже совсем другую судьбу. Вот когда я в прошлый раз открыл “Путешествие облаков”...

- Так, давай-ка поподробнее, - потребовала Сомбрина, закуривая трубку, - Ты хочешь сказать, что бывал на Дорогах Королевы Ворон, да ещё и вместе с Вайр, и наткнулся там на похожее место?

Как мог, я рассказал им о том, что запомнил из того странного путешествия, случившегося не то во сне, не то наяву.

- Интересный поворот, - Сомбрина задумчиво выпустила колечко дыма, - Значит, ты думаешь, что дорога в казну князя тоже лежит через одну из книг?

- Да, - согласился я.

- И ты говоришь, что эти книги могут переместить нас в чужую судьбу? - уточнил Артур; когда я кивнул, он продолжил, - То есть, если я сейчас возьму вот эту книгу, - он указал на “Приключения Айдреда”, - то может статься, что я сам окажусь Айдредом?

Эйр нервно отодвинул книгу подальше от аурмаркца.

- Возможно, Артур, - я пожал плечами, - но точно я не знаю.

- То есть нам в руки попала возможность перекроить само мироздание, - кивнул Дитя Камня, - Давайте порассуждаем. Мы признаём, что князь фэйери – могущественный дух. Но чтобы в его ойкосе содержалась нечто, обладающее таким потенциалом? Мне кажется, это маловероятно.

- А я вот что ещё хотел бы узнать, - тихо, но веско пробормотал бледный Айдред, - как вышло, что про Дороги Королевы Ворон рассказывают тут у каждого камина под холмами, но никто, даже дотошный исследователь Аэрон, не слышал этой легенды?

По первому вопросу мы пришли к единению после недолгого, но жаркого спора. Да, Артур прав, мои страхи преувеличены: не было решительно никакой возможности, чтобы князь фэйери мог вот так, походя менять замысел ипсилосов. Было практически исключено и то, что его ойкос имел какую-то связь с Дорогами и, таким образом, вывел нас к Алмазной Библиотеке; конечно, оставалась загадкой как сама природа Библиотеки, так и её связь с Дорогами. И уж точно ни Королева, ни её возлюбленный не могли создать подобное чудо. В итоге мы пришли к выводу, что князь просто имел знакомство с Библиотекой и вдохновился ей, создавая свой ойкос. Вероятнее всего, прочтение неправильных книг либо просто выкидывало незваных гостей наружу, либо покрывало их тёмным проклятьем.

Оссин так ответил на вопрос Айдреда:

- Теперь, как ты спрашиваешь прямо, друг, я, кажется, понимаю, что сболтнул не того. Я только один раз слышал о Дорогах Королевы Ворон. Кажется, тогда я был совсем маленьким, и гостил у Куннлауга – он-то и рассказал мне о них. Такая сказка перед сном...

Кто знает, как долго сидели бы мы за столом, обсуждая удивительные тайны, что открылись нам у самого порога казны, если бы ветер не донёс до нас тихие отголоски горна Охотников. Они были уже на плато, и терять время было нельзя.

Мы условились складывать все книги, которые покажутся похожими на дверь в казну, на этот самый стол, и бросились в разные стороны. Быстро выяснилось, что библиотека князя, в отличие от оригинала, только *казалась* бесконечной: пространство в ней было искривлено таким удивительным образом, что очень скоро мы с Артуром, хотя каждый бежал только от стола, внимательно оглядывая полки, столкнулись нос к носу. Лестницы тоже оказались лишними: корешки книг повторялись каждые две полки. Тем не менее, по самым скромным прикидкам здесь было не меньше дюжины тысяч книг.

Оссин читал не так быстро, как другие, зато хорошо разбирался в ойкосах, так что мы попросили его заняться изучением нашего улова. Тем не менее, гора на столе только росла, число книг на проверку едва уменьшалось, а повторно раздавшийся зов горна прозвучал так громко, словно Охотники уже минули границу ночи и заката.

- К дьяволам это всё! - крикнула Сомбрина, - Вайр, Лу, у вас хорошая интуиция. Артур, ты тоже северянин - надеюсь, слухи не врут и это у вас в крови. Хватайте книги, не глядя, и несите сюда.

Она подбежала к столу, с шумом столкнула мешавшие ей манускрипты и вывалила колоду гадательных карт, что-то раздражённо пришёптывая.

Что ж, мы действительно решили положиться на удачу, когда рискнули идти дальше. Моля Тетраграмматона, я закрыл глаза и, стараясь слушать только голос интуиции, начал брать с полок книги. Когда в руках у меня оказалось пять фолиантов, меня потянуло назад, к столу, и я вынул ещё два из той горы, что лежала там. Артур отобрал три книги, Вайранна в два захода принесла ещё восемь. Сомбрина яростно метала карты и вчитывалась в свою походную книгу теней, а Айдред и Оссин устроили консилиум, бурно обсуждая каждую из наших находок.

Горн прозвучал в третий раз, и нам пришлось зажать уши, чтобы не оглохнуть – Охотники были уже у дверей. Я оглянулся: сияние лунно-серебристых доспехов спешивающихся фэйери вступало в удивительно гармоничный резонанс с игрой света на гранях чёрных алмазов стен.

- Вот! - три руки, Айдреда, Оссина и Сомбрины, разом схватились за одну и ту же книгу, “Мистерии меди, секреты серебра, заветы золота: ключ кладов и дорога драгоценностей”.

Не теряя ни мгновения на раздумья, Вайранна, Артур и я тоже схватили обложку фолианта, и на счёт “три” мы разом открыли его.

Телепортация в физической плоскости всегда сопряжена с некоторыми трудностями для перемещённого: даже самые опытные путешественники, к тому же обладающими природными наклонностями к лёгкому перенесению таких чар, не сразу могут вполне заместить прошлое *видимое* новым. По странному капризу Тетраграмматона подобное не происходит в астральной плоскости, и потому мы сразу же чётко увидели место, в которое забросила нас книга.

Мы стояли на столе титанических размеров. Придвинутый к нему стул был не менее огромным: Оссин едва смог бы дотянуться до столешницы, если бы стоял на его сидении. Прыжок на пол мог стоить жизни человеку, и уж наверняка переломал бы все кости.

Тёмные пятна, глубоко въевшиеся в древесину. Огромный, размером с меня, разделочный нож, вогнанный в стол слева от нас. Набор ножей с такими же здоровыми рукоятками, но куда меньшими лезвиями, удивительно причудливыми. Игла высотой с Вайранну, но тонкая, как последний луч солнца, и столь же тонкие нити. Множество неживых людей и зверей, висящих вдоль стен и глядящих на нас из полумрака глазами-бусинами. Мы попали прямо на разделочный стол гиганта, увлекавшегося таксидермией.

- Ха-ха-ха! - раздался гулкий голос, такой низкий и медленный, что у меня заложило уши и засосало под ложечкой, - Вот и новые украшения!

Гора тряпья, лежавшая у ближней стены, обернулась к нам, и пять глаз, голубых, как рассветное небо ранней весной, уставились на нас. Взгляд приковывал к месту. Темнота под глазами расплылась в широкой клыкастой белозубой улыбке, почему-то напомнившей мне Феранка Везери, личного курьера его светлости, что когда-то давно, в позапрошлой уже жизни привёз мне долгожданное письмо. “Неужели здесь и закончится мой путь”, подумалось мне в тот момент, “Наверное, надо было тогда отказаться от приглашения”.

Всё произошло настолько внезапно, что я даже не успел испугаться. Взгляд титана сковывал движения, я мог только моргать, дышать и чуть-чуть переминаться с ноги на ногу. Судя по всему, в таком же положении оказались и остальные. Тёмная груда тряпья – теперь я понимал, что это не было тряпьё, просто тело великана было создано из лоскутов тьмы – медленно и беззвучно приближалась к нам. Оно выбросило отросток чистой черноты, не той, которой украшают себя модники из южных краёв Империи, а той, что сродни самому небытию, и этот отросток потянулся к разделочному ножу. Я увидел краем глаза, как Артур медленно запускает руки в свои сумки. Поток ветра заставил меня пошатнуться; ряды белых клыков раздвинулись, и пятиглазое нечто, набрав воздуха, одарило нас ещё одним изречением:

- Я – казначей князя, создателя всего сущего под Семью Очами. Многие пытались проникнуть сюда, чтобы ВОРОВАТЬ, - оно медленно, с громом и рокотом выговорило каждый звук этого слова, почти пропело его, - Вы не первые, вы не последние. Но я...

Тут раздался голос Артура. Его лицо было искажено тенью глубокой печали, а в глазах начали образовываться слёзы, похожие на осколки горного хрусталя:

- Казначей, - заговорил он, - Мы пришли сюда не просто так, - было видно, как трудно ему избегать прямой лжи – но это было очень мудро, особенно в мире духов, - У нас есть кое-что, что мы хотели бы тебе передать.

Не вынимая правую руку из сумки, Дитя Камня протянул огромному духу левую. В раскрытой ладони поблёскивала в неверном свете факелов, освещавших эту титаническую комнату, мастерица Радость.

- Что это? - спросило казначей, приблизив своё лицо. Гром голоса и поток ветра заставили меня встать на колено, чтобы не упасть. Я заметил, что Айдред медленно тянется к перевязи, державшей Головоруб за его спиной.

- Возьми, это не принесёт тебе ни боли, ни несчастья.

Отросток, которым существо ранее хотело взять нож, теперь оказался прямо над ладонью Артура.

- Нечасто непрошеные гости, ВОРЫ, приходят, чтобы что-то дать, а не забрать, - задумчиво говорило казначей, - но раз так, то я... Ха! Ахххахах! Ха-ха-ха-ха!

Взгляд казначея наконец отпустил меня, и я упал на колени, тяжело дыша и стараясь сосредоточиться, чтобы не потерять рассудок от раздирающего уши гогота титана.

- Дейсиг яран! - знакомый звук ворвался в подобный шумному водопаду смех, и я увидел, как Айдред, не обращая внимания на свою рану, прыгнул, выставив вперёд Головоруб, прямо на гору тьмы.

Сразу же следом за ним прыгнул Оссин, сжимая свою новою булаву здоровой левой рукой. Немного погодя к ним присоединилась Сомбрина: полукровка спустилась вниз по огромному стулу и тоже принялась кромсать темноту небытия быстрой саблей.

- Нет! Остановитесь! - услышал я рыдающий голос Артура, но этот слабый звук почти утонул в омерзительно сладострастных стонах разрываемого на части казначея.

Я подбежал к Дитя Камня и не без труда разжал его правую руку, заставив выпустить Печаль.

- Они убивают неправильно, - смахивая слёзы, говорил Артур, - Беспричинно убивают. И они оскверняют Радость!

Я попробовал докричаться до друзей, но это было невозможно: всё вокруг дрожало от стонов казначея. Тогда я бросился вниз, чтобы остановить их, но было слишком поздно. Я едва восстановил равновесие после неудачного прыжка на сиденье стула, как казначей смолкло, и в гигантской комнате, наполненной чучелами, воцарилась тишина. Затем Айдред, в пылу ярости потерявший было чувство боли, выронил Головоруб и с протяжным стоном опустился на колени. Вайранна поспешила на помощь другу. Оссин и Сомбрина, не замечая этого, разразились победными кличами.

- Что вы натворили? - перебил их Артур неожиданно низким и гулким голосом, - Зачем вы убили его?

- Что за нелепый вопрос? - возмутилась Сомбрина, - Да оно же освежевать нас пыталось! Оно...

- Чушь, - перебил её Артур, - Оно держало Радость, оно скоро потеряло бы сознание. Оно не представляло собой угрозы.

- Не представляло собой угрозы? - взревел Оссин, указывая булавой на человеческие чучела по стенам, - Осмотрись, безумец!

- А ты разве спас их? Они были мертвы, и остались мертвы.

- Вот, - указал Оссин, - И вот. Этих двоих я знал лично. Нимар пропал дюжину лет назад на охоте – должно быть, злые силы попутали его и он попал в этот проклятый ойкос. Шибон исчезла три года назад. Что ты на это скажешь?

- А что ты делаешь с ворами, если ловишь за кражей? Казначей не представляло для нас никакой угрозы, а до того честно исполняло долг перед своим господином.

- Послушай-ка сюда, умник, - крикнул побагровевший Оссин, поигрывая дубиной, - спускайся давай. Если ты намекаешь, что мне стоит оставить смерть моих сородичей и надругательство над их телами...

Артур начал спускаться, и я поспешил вмешаться:

- Нет, Оссин, погоди, - в глазах эйра плясало пламя убийства, - Не стоит заводить склок. Артур наш друг, и он совсем не хотел сказать, что надругательство над трупами – это пустяк, или что смерти людей из твоей общины надо было оставить без воздания.

Артур спустился и подошёл к нам. Спокойно глядя прямо в глаза Оссину, он сказал:

- Не пытайся вложить в мои уста свои слова, Лу. Я сказал то, что было правильно. Или твои друзья настолько кровожадны, что теперь убьют и меня?

Несколько мгновений стояла звенящая тишина, только Оссин тяжело дышал и то поднимал, то опускал булаву.

- Чужаку не понять чести, - промолвил он наконец, отвернувшись и закрепив булаву за пояс.

Все, кроме Артура, вздохнули с облегчением.

- Мало того, что вы убили невинного – вы обратили мои слова в ложь, - сказал Дитя Камня, - А ещё вы осквернили Радость. Не вам говорить о чести.

Он поднял руку, поманил ей – и из груды обрывков тьмы к нему вернулся маленький вытянутый камешек. Мастерица Радость больше не сверкала: она стала тёмной и тусклой, совсем как обычный придорожный камень.

В останках казначея мы нашли связку ключей, огромных, под стать своему хранителю. Впрочем, едва только я попытался потянуть её на себя, ключи уменьшились. Вайранна, забравшись по деревянной двери к замочной скважине, быстро подобрала правильный ключ, и дверь в казну распахнулась.

Сокровищница была меньше комнаты казначея, но от одного взгляда на её богатства перехватывало дыхание. Тут и там лежали груды серебра, меди, золота и драгоценностей, такие большие, что Вайранна могла бы зарыться в них с головой – но было видно, что хозяину казны эти сокровища не интересны, ведь он искал шедевры, а не драгоценные металлы.

Огромные статуи из самых разных материалов – иные работы людей, другие явно сделанные духами – украшали казну. Дитя Камня надолго застыл, изучая их и проговаривая нечто восторженное на фрейе. На стенах висели картины и гобелены, и порой изображения на них казались более живыми, чем мы сами. На большом стенде, поднимавшемся от пола до потолка, было закреплено оружие, как привычное нам, так и столь причудливое, что походило скорее на произведения экспериментального искусства. На многочисленных полках рядами стояли самые разные предметы, от изысканных кувшинов и ламп до редких лабораторных приборов и вещей столь загадочных, что понять их назначение было решительно невозможно. Небольшая конструкция, похожая не то на квадратную корону, не то на нижнюю половину клетки для птиц, окружённую перетекающей лентой сложной формы, очень сильно напомнила мне о Вердуганнувеллионе – наверняка это было творение его рук.

- Руки держите при себе, - не то проворчал, не то простонал Айдред – после боя ему стало совсем худо, и он стоял, опираясь на Сомбрину, - Нам надо только найти ключ для выхода отсюда и Карнвеннон. Не гневите Господа жадностью.

Видно было, как тяжело Вайранне следовать мудрому замечанию эйра: она медленно переводила возбуждённый взгляд с одного чуда на другое, нервно потирая руки, будто пытаясь удержать их в узде.

Небеса смилостивились над нами, и найти ключ оказалось нетрудно: в самом центре сокровищницы в камне была вырезана замочная скважина, точно повторявшая очертания скважины в двери. Сомбрина с Айдредом сразу встали рядом с ней, забрав ключи у Вайранны, а остальные отправились на поиски кинжала. Охотники почти настигли нас в Библиотеке, но могли ли они попасть в сокровищницу? Если нет – то как быстро князь узнает о непрошеных гостях? Ответов мы не знали, но было кристально ясно: времени у нас в обрез.

Я проходил мимо рядов удивительных артефактов, стараясь двигаться побыстрее, но и не упускать ни малейшей детали. Артур тоже изучал артефакты, только у другой стены. Вайранна рылась в грудах сокровищ – она нашла там уже с дюжину богато изукрашенных кинжалов, но ни один из них не был искомым. Оссин отступил от стенда с оружием:

- Нет его здесь! - он гневно топнул, - Что за хитрые игры духов, да покарает их Мурнидаль!

Я приуныл: в глубине души я был уверен, что Карнвеннон лежит на стенде среди другого оружия. Пространство для поисков возрастало многократно.

- Говоришь, хитрые игры? - прищурившись, спросила Сомбрина, - Оссин, а посмотри вот сюда.

Мы обернулись. Сомбрина указывала на последний из триптиха гобеленов. Первый изображал создание Карнвеннона. В центре пятеро Аос Си трудились над сверкающим кинжалом. Снизу гномы подавали им металлы, добытые у самого Пылающего Сердца, чтобы Карнвеннон стал несокрушим. Сверху эльфы несли пойманный свет звёзд, чтобы заточить на нём клинок до невиданной остроты. Слева фэйери подносили отражения луны в листьях кувшинок, чтобы закалённый ими кинжал был гибок и смертоносен. Справа эйры несли в дар кровь людей, чтобы испивший её Карнвеннон отражал храбрость сердца своего хозяина. На втором гобелене была показана измена: люди обманули других творцов и завладели сияющим клинком, и в центре теперь стоял горделивый эйр со злым лицом, а духи в испуге смешались и пытались скрыться от него. Третий гобелен, тот самый, на который указывала полукровка, рассказывал о торжестве справедливости: по краю шла серия сцен, изображавшая похищение кинжала у общины Верных и Вольных, а в центре сам князь в сияющих одеждах торжествующе поднимал над головой тусклый Карнвеннон.

- Присмотрись, Оссин, - продолжила Сомбрина, - Видишь, какой яркий клинок на первом и втором гобеленах, и какой он серый на третьем?

Рассмеявшись и окрестив Сомбрину хитрой дьяволицей, Оссин подошёл и вырвал из рук вышитого князя реликвию своего народа.

Сразу раздался гулкий звон, будто великан, подобный казначею, ударил в бронзовый гонг, и сокровища в казне задрожали. Вся сокровищница начала подёргиваться странным туманом, густевшим с каждой долей мгновения. Мне показалось, будто сами сокровища тоже стали обращаться в туман, их очертания менялись, подрагивали, расплывались. Наверху раздались частые, тяжёлые шаги.

Не теряя времени, мы бросились ко ключу. Он вновь увеличился, и весьма кстати: так каждый из нас смог взяться за него хотя бы одной рукой. Вайранна чуть замешкалась, и Оссин, ноги которого коснулся туман, вскрикнул и грязно выругался. Едва лишь все руки оказались на ключе, мы досчитали до двух и повернули его.

Пусть мы окажемся у самых Холмов Верных и Вольных! - властно прокричал Оссин.

Глава 48. Рабыня Зиккурата.

Я обещал тебе, читатель, что расскажу о бедах и злоключениях Вайранны, как только мы покинем ойкос князя и окажемся в безопасности. Я сдержу своё слово, хоть и не полностью. Покинув ойкос, мы не избавились от Охотников, да и другая опасность поджидала нас за порогом; но сейчас я расскажу о Вайранне.

Не раз я пытался переложить на письмо рассказ Вайранны. Ни разу мне не удалось сделать это так, чтобы я был действительно доволен. Причин тому немало на первый взгляд, но на деле все они упираются в особенности и ограничения нашего мышления и нашего языка.

Вайранна начинала свой рассказ хронологически, от первых воспоминаний к самым свежим. Но её первые воспоминания не являются памятью человека в привычном нам понимании этого слова. До того, как произошли некоторые события, о которых я вскоре расскажу, Вайранна не обладала вполне человеческим сознанием, и её память о давнем прошлом сводится к почти животным ощущениям, осмысленным впоследствии человеческим разумом. В какой-то степени это знакомо каждому человеку. Все мы или полностью забываем первые годы жизни, или можем припомнить лишь редкие, обрывистые образы. Но только если обычно мы обладаем более-менее непрерывной памятью об осознанном себе с пяти-семи лет, то к Вайранне полное осознание себя пришло значительно позже. Потому, с одной стороны, она помнит много больше того тумана полусознания, с другой – помнит события своей жизни куда хуже, и совсем не так, как другие.

Больше того: все образованные люди знают, насколько сильно окружение влияет на язык – так, во фрейе есть девять слов, описывающих снег в его различных состояниях, а в регулийских диалектах культуры Маринере, процветающей на самых южных островах, есть несколько существительных, означающих разные сорта берега в контексте удобства причаливания. Часто различаются слова для описания эмоций, грамматика может иметь разную структуру времён. Насколько же причудливы и необычны слова, то есть мыслительные категории, тех, кто рос в Зиккурате? Даже такие базовые для наших языков категории, как люди, духи, животные и растения, оказываются перемешаны самым поразительным образом; первым словом почти всех людей становится “мама”, но Вайранна познакомилась с самой концепцией материнства значительно позже.

Та попытка пересказать историю Вайранны, которую я излагаю здесь, пятая по счёту – и, признаться, она кажется мне более удачной, чем шестая и седьмая, которые я предпринял потом, перед тем, как забросил это почти безнадёжное дело.

***

“Запах говорит – это доброе, родное. Я держусь запаха. Однажды меня забирают чужие руки. Здесь много запахов, но мало родного. Много опасного. Я ищу своё и мы сбиваемся, чтобы было тепло, и засыпаем. Еды нет, мы начинаем искать. Вокруг много опасного”

Существа, рождённые в Зиккурате, не появляются на свет в семье. Не обретают они и рода. Никто не даёт рождённым имени. Рождённый в Зиккурате не знает ни матери, ни отца, ни себя самого. Как только Хранители решают, что время пришло, новое существо отнимают от груди матери и оно попадает в Загон. Там, среди множества других существ, оно старается выживать. Родственный запах, однако же, помогает существам, и сиблинги, даже принесённые ранее или позднее, часто могут найти друг друга и держаться вместе – если не для того, чтобы помочь с питанием, то хотя бы для сохранения тепла холодными ночами.

Питание приносят в особые места, и те существа, что попали в Загон слишком юными, чтобы передвигаться самостоятельно, или не могут добраться до питания по другим причинам, погибают.

“Руки, что принесли нас, и что приносят Дары, уносят тех, кто заснул особенно глубоко”

Тела погибших существ Хранители уносят. Лишь много после та, которой удалось украсть своё имя, смогла узнать, что случается с ними.

“С каждым приношением Даров я вижу, как всё вокруг становится меньше. Другие начинают убегать от меня, как я убегала от других”

В Загоне нет света солнца, нет дня и ночи. Время течёт, но никто из жителей Загона не может осознать этого.

Долго ли, коротко ли было так? Даже сейчас, имея на руках все подсказки, что смогла дать мне Вайранна, я не знаю, сколько лет ей было, когда она наконец смогла получить часть дара человеческого сознания, который мы, благословенные рождением в иных местах, получаем в самые первые годы жизни – дар речи, пусть и странной и примитивной по нашим меркам.

“Хранители приходят и берут тех, кто стал таким большим, что может дотянуться до верхней части дверей. Однажды мне стало одиноко и холодно. Много Даров потом они унесли меня”

Тех, кто выжил и смог достаточно вырасти, Хранители оценивают, и решают, как именно эти существа смогут служить Зиккурату лучшим образом. Некоторых, как и ту, что смогла потом украсть своё имя, отправляют в особый загон, куда меньший, зато без решёток. Вдоль всех стен там стоят подобия Хозяев, но недвижимые и почти совсем не живые. В середине того загона стоит стол, и на нём лежит Угощение: хоть оно сырое и склизкое, рот при виде него наполняется слюной, а желудок – голодом. Отведав Угощение, существа засыпают, и в долгом сне видят свои прошлые жизни, но наполненные теперь не только образами и ощущениями, но и новыми жителями: словами, а затем и числами. Так, бредя в долгом сне по коридорам своих однообразных воспоминаний, существа постепенно научаются обычным именам (но не истинным именам, ведь их знание Хозяева берегут для себя) того, что их окружает; и когда в их сне не остаётся неназванного и не подсчитанного, они просыпаются.

В том долгом сне та, что в будущем украла своё имя, поняла, что её мать умерла очень давно. Существа в Загоне сбиваются вместе по запаху своей матери. Мать умерла, когда всех старших сиблингов унесли Хранители, а новые перестали появляться, и она осталась одна.

“Когда я пробудилась, Хранители дали мне первое Имя: Искательница. Это ложное Имя”

Через день после Пробуждения в её ушах зазвучал Он – Шёпот Зиккурата. Шёпот Зиккурата шептал в закоулках разума, и не слышать Его было невозможно – Он замолкал лишь тогда, когда Искательница принималась исполнять Его поручения. В то время у Него было лишь одно поручение: Искательница должна была Искать, находить ценности и нести их Архивариусу. Он принимал любые ценности и давал взамен Жетоны. Места для поиска теперь хватало.

Мир Искательницы был неизмеримо больше мира безымянного существа. Загон, который был её вселённой долгие годы, можно было обойти за четыре тысячи шагов, если всегда идти вдоль забора. Сколько тысяч шагов понадобилось бы, чтобы обойти Зиккурат, Искательница бросила считать очень быстро: ей стало ясно, что внутри Зиккурата можно было разместить больше Загонов, чем было капель воды в одном глотке. Зиккурат и его коридоры, лестницы, дороги, подъёмные шахты, галереи и тайные извилистые ходы расширялись вправо, влево, вперёд, назад, вверх и вниз и простирались так далеко, что, казалось, конца им быть не может.

Этот большой мир был полон своих опасностей. Бичи Незримых Хозяев больно карали тех, кто осмеливался сунуться в запретные для существ и Задачников секции. Пищи теперь постоянно не хватало. Её можно было получить у Доброй Бабушки, но Добрая Бабушка била по рукам тех, кто пытался взять больше, чем было положено, а миски с похлёбкой у неё были такими мелкими, что еды едва хватало на половину дня. За Жетоны можно было получить дополнительное угощение у Пекаря, но добыть достаточно ценностей даже для одного Жетона было очень непросто. Иногда удавалось найти нечто съедобное в Прогулочных Аллеях, где еда росла сама собой, но такое было редкой удачей. Ходили слухи о Погребах, якобы полных любой снеди, но никто не мог похвастаться тем, что действительно бывал там, и Искательница сочла истории о Погребах выдумкой. Вот рассказы про Аптекарский Сад, полный не только еды, но и дарящих счастье трав, были правдой, однажды Искательнице самой удалось побывать там: но Хозяева внимательно следили за Аптекарским Садом, и, хоть и еды, и ценностей там было вдосталь, поживиться там можно было только хозяйскими хлыстами.

Хуже того – другие существа и Задачники теперь пытались забрать еду у Искательницы. Особенно это полюбил делать один черногривый самец. Он был высоким, на две головы выше Искательницы, и очень сильным. Он всегда ходил с длинной дубинкой, и Искательница видела, как он сломал обе ноги одному новичку, который отказался делиться с ним едой. Того новичка забрали Хранители, и больше Искательница его не видела.

Тогда Искательница поняла, что от голодной смерти её спасут только Жетоны, и стала искать ценности денно и нощно. Хоть она и трудилась так, что порой забывала о сне, и не гнушалась воровать ценности у других Задачников или даже у зазевавшихся Хозяев, Жетонов всё равно едва-едва хватало. Однажды, когда она добыла аж четыре Жетона, черногривый выскочил на неё прямо перед Пекарем и, угрожая длинной дубиной, забрал и их.

В ту ночь Искательница не могла сомкнуть глаз от голода. На следующий день она отыскала острый осколок обсидиана, а дальше нашла укрытие под потолком на пути к водопою, который часто выбирал черногривый самец. Искательница ждала три дня. Она уходила только дважды, чтобы справить нужду, не выдавая себя метками, и утолить жажду у водопоя. Шёпот Зиккурата помогал ей не смыкать глаз. Она знала, что ей не выжить, покуда жив черногривый.

На третий день черногривый пошёл на водопой. Едва он показался, она подобралась, а когда он сделал два шага, прыгнула на него, целя осколком обсидиана прямо в то место, где пролегает самая полная крови река.

Черногривый шёл не один, но его соратники не успели ничего сделать: Искательница всадила обсидиан, и сразу же бросилась наутёк. Она мчалась вверх, только вверх, через пути воды и дороги воздуха, цепляясь за камень. Так она добралась до маленьких каменных покоев за самой вершиной той стелы, что была ближайшей к Загону, и там, свернувшись и скрываясь ото всех взглядов, провела целые сутки.

Искательница начала поскуливать, и тогда вспомнила: так она подзывала свою мать, когда – когда она была существом, лишённом проклятия разума, неспособным отличать прошлое и настоящее. Искательница была маленькой, а её мать была большой. У матери были широкие бёдра и большая грудь. Мать тоже слышала Шёпот Зиккурата, и делала важное для Зиккурата дело: она рожала. Теперь, когда проклятие разума начинало больше и больше омрачать воспоминания Искательницы, росла и память. Она понимала, что её мать давно осталась в прошлом; но всё равно она продолжала стонать, взывая к мёртвой матери, в тайных проходах внутри Зиккурата.

Возможно, Искательница так и умерла бы там от истощения, но ветер тайных проходов разносил её скулящий зов. Когда она лежала, обессилев от голода, путаясь между воспоминаниями, вязкой сетью повелений Шёпота Зиккурата и образами тех крошечных каменных покоев, что окружали её, пришли они: её сиблинги из тех, кого Хранители забрали раньше. Сиблинги номер 5, 11 и 13 пришли, услышав и опознав её мольбы, и с собой они принесли воды и еды. Так началась новая глава в её жизни.

“Мы давно потеряли общий запах. Теперь нас связывала общая память. Они тоже были Искателями. Мы помогали друг другу. Они звали меня Четырнадцатой”

Вновь мир Искательницы вырос. То, что казалось ей всем Зиккуратом, оказалось лишь его малой частью, окрестностями Загона. За её пределами начинались места, где проживали Хозяева. Но самым страшным для неё стал широкий мир, что простирался за стенами Зиккурата. Когда Искательница впервые оказалась в бескрайней комнате, лишённой стен и потолка, она упала на землю и заплакала, закрывая голову руками. Целую луну сиблинги помогали её освоиться в этом пространстве - держали за руку, покуда она не убедилась, что не упадёт в пустоту сверху; разъясняли имена и свойства неподвижных и подвижных жителей джунглей, чем они опасны и чем бывают полезны; учили разводить огонь и пользоваться разными инструментами.

Луны сменялись. Искательница не переставала Искать. Теперь ей больше не было нужды идти к Архивариусу: ценности можно было оставлять у алтарей, и там же брать положенное число Жетонов. С едой тоже стало легче, ведь в джунглях она водилась в избытке, и теперь Жетоны Искательница обычно меняла на снадобья из удивительных трав, уносящие горе и порой даже позволяющие на время заглушить Шёпот Зиккурата. Разное она приносила к алтарям Зиккурата: живых жителей джунглей или их мёртвые части, особые камни, образы Хозяев, а также предметы, сделанные руками. Изредка ей удавалось добыть тела животных, похожих на неё саму – такие находки особенно радовали Шёпот Зиккурата, и иногда он замолкал на день или даже на два; не меньше его радовали странные творения рук, которые удавалось порой украсть со стоянок этих чудных животных. Искательница особенно полюбила охотиться на движущихся жителей джунглей и добывать те ценности, что ярко сверкали в лучах солнца. Она была не одна: ей помогали её добрые сиблинги, Пятая, Одиннадцатый и Тринадцатый.

“Если ты родилась в Зиккурате, ты есть часть Зиккурата. Совсем не так, Луэллан, как ты есть часть Аурмарка, или даже как Айдред есть часть своего клана и своей семьи. Ты часть Зиккурата, как ноготь на твоём пальце есть часть твоего тела”

У каждой комнаты Зиккурата свой хозяин, и Искательница должна была падать ниц перед каждым, если Хозяин обратит на неё свой взор или прикажет ей лечь. Хозяева комнат часто были голодны, и она должна была лежать, покуда они не насытятся её кровью. Вокруг и внутри Зиккурата ходили Незримые Хозяева; они тоже хотели есть, и отказывать им было нельзя. Голос требовал нести добытое внутрь, к алтарям, путь туда иногда пролегал через множество комнат. Если бы рядом с алтарями не было источников живой воды, Искательница давно бы иссохла.

Ей рассказали, что именно так, от потери крови, умерли сиблинги номер 7 и 9. Та, что в будущем украла своё имя, не забыла этого.

Существа также должны были исполнять любой приказ Хозяев, слово в слово. Сиблинг номер 8 погиб, потому что Хозяин поручил ему сторожить его комнату, не отлучаясь оттуда ни под каким предлогом, и не пускать внутрь никого, покуда Хозяин не освободит его от этого поручения – а дальше Хозяин просто забыл о нём на несколько дней, увлёкшись своими делами, и сиблинг номер 8 умер от жажды. Искательница не забыла и этого.

В Зиккурате жили Хозяева, ещё Задачники, и существа. Быт Хозяев был непознаваем для Искательницы, что они делали и зачем, было на порядок выше её разумения. Ясно было только, что Шёпот крепко связан с ними. Задачники – нечто сродни Хозяевам, но служащее Им. Быстрые Дороги, позволяющие в мгновение ока подниматься вверх по тайным путям внутри Зиккурата, были Задачниками; они же создавали для Хозяев незримые хлысты, чаши для питания, средства для наблюдения за существами, и многое другое, о чём Искательница не имела никакого понятия. Задачники, как и Хозяева, ели кровь и душу существ.

(Здесь я заметил, что Вайранна немного путается в своих же словах: иногда по её речам выходило, что Задачники – это название людей, обретших некое кастовое назначение, как она сама. Когда я указал на это Вайранне, она смутилась и не смогла прояснить различия; вероятно, это один из тех моментов, где воспоминания и попытки найти подходящие слова в разных языках начинали путаться между собой. Я предпочёл сохранить эту путаницу в тексте, чтобы лучше передать восприятие Рабыни Зиккурата. Точно так же я сохраняю несколько неопределёнными различия между Хранителями, Хозяевами и Незримыми Хозяевами)

Существа жили в обозначенных для них загонах. Они ели “вовсе меньшую плоть, дары подножий Хозяев и Задачников”, или пойманную Искателям дичь. Хозяева в своей мудрости отбирали разные сорта существ: некоторые, как мать Вайранны, производили других подобных себе; иных помещали ближе к источникам воды и давали им больше пищи, и такие становились Кухней; некоторых, как Вайранну, отправляли на Поиски; наиболее талантливые существа становились Слугами, и Слуги со временем могли так уподобиться своим Хозяевам, что сначала становились равными Им, а потом и вовсе после ритуалов обращались в новых Хозяев.

“Вот чем Зиккурат отличается от тела. Если часть тела начинает болеть, то тело старается спасти её от боли. В Зиккурате всё наоборот. Если часть его не справляется, от неё избавляются. Если часть его справляется хорошо, Зиккурат помогает ей”

Искательница справлялась со своей работой хорошо, и порой Хранители приглашали её в комнату Познания. Они давали ей Угощение, но теперь иное, чем в первый раз, и каждый раз после Угощения она погружалась в сон, и в этом сне научалась чему-то новому.

Однажды Шёпот Зиккурата в её разуме изменился. Теперь он не говорил ей искать любые ценности – он говорил ей, где находятся стоянки животных, похожих на неё саму, и требовал добывать ценности только там. Шёпот Зиккурата был настойчив, и Искательнице приходилось подчиняться. Только Пятая и Тринадцатый помогали ей в этих поисках, потому что Шёпот не доверял такие задачи другим сиблингам. С горечью в сердце и со слезами на глазах сиблинги разделились.

Не раз Искательнице, Пятой и Тринадцатому доводилось убивать этих странно близких животных; нередко им помогали Задачники, а то и сами Незримые Хозяева или Хранители. Но странные животные были хитры. Часто они сопротивлялись, и Искательница провела немало дней в источниках живой воды после особенно яростных Поисков.

Не только Хранители учили Искательницу – она и сама узнавала новое. По мере того, как Шёпот всё реже поручал ей охотиться на обычных животных, она стала заводить себе друзей среди них. Её постоянным спутником в джунглях стал большой пятнистый кот, которого она нарекла Одиннадцатым: из-за указаний Шёпота сиблинг к тому времени оставался только в её памяти, а вот новый друг, кот, был очень похож на него. Постепенно Искательница также научилась опознавать в джунглях травы, из которых Аптекари в Зиккурате готовили удивительные снадобья, и поняла, как делать подобия этих зелий самостоятельно.

“Когда тот мой мир рухнул? Когда я поняла: Хозяева лишь хотят нашей крови. Когда я поняла, что я могу жить без Зиккурата”

Это случилось во время одного из нападений на стоянки.

(Тебе, читатель, может показаться, будто этих нападений были десятки – нет, их было меньше одного десятка; просто подготовка к каждому была воистину серьёзной)

Тогда они с Пятой, Тринадцатым и несколькими Незримыми Хозяевами проникли посреди ночи на стоянку спящих животных. Но внезапно там появился иной Незримый Хозяин, друг животных, и он был воистину велик и силён; он разорвал на части одного из нападавших Хозяев в мгновение ока, и сразу бросился следом за остальными, что Бежали в великом трепете. Мы с сиблингами продолжили нападение, но впустую: животные, высокие, как ростки бамбука на третий месяц, и белые, как мертвецы, кричали злые слова, ранящие и изгонявшие Незримых Хозяев, и погрузили джунгли в пламя. Страх обуял нас, и Шёпот дал позволение: “Бегите!”. Только одно повеление добавил Шёпот, и только Искательнице, ведь он уже давно выделял её среди прочих: “Забери Сердце моего родича”, приказал Шёпот. Другие бежали, но Искательница, одолевая страх, кралась среди жалящих языков пламени, как хитрая сколопендра, и смогла ухватить Сердце того из поверженных Незримых Хозяев, что был родичем Шёпоту, прежде, чем враги поймали её.

Бой был тяжёлым. Та, что вскоре после украла своё имя, потеряла своих сиблингов. Она не знала, живы ли Пятая и Тринадцатый. Тело её было покрыто ранами и ожогами. Шёпот стал громким, как Голос, и велел ей идти – но Искательница знала своё тело, и знала, что не дойдёт до Зиккурата живой, не залечив свои раны. Тогда она съела часть той травы, что дарила радость и усмиряла Шёпот; она добралась до ближнего родника, омыла и обработала раны, как учили её сиблинги, покрыла их мазями, которые помог ей сделать Тринадцатый, и заснула.

Во сне Искательница, лишившая себя связи с Шёпотом, увидела: Сердце, что она спасла, отрастило ноги и хоботок и теперь пытается присосаться к ней, ко главному току крови, что находится на шее. Искательница пробудилась – и сорвала с себя Сердце, ведь оказалось, что её сон не был пустым. Вот что ещё тогда поняла Искательница: Сердце, что она сорвала с себя, хотело не просто утолить свой голод, как то делали Незримые Хозяева и другие в Зиккурате – оно хотело убить её, Искательницу, до конца насытиться её кровью, чтобы восстановить своё тело.

(Возможно, читатель, тебе покажется, что странно было Искательнице так удивляться в тот момент, ведь и раньше говорилось, что она давно погибла бы, питая Хозяев, если бы не источники с целебной водой. У меня нет хорошего ответа. По какой-то причине именно этот момент стал поворотным. Возможно, то, что Хозяева были всегда готовы пожертвовать ей даже ради мелочного голода, стало понятно ей ретроспективно, окрасило воспоминания.)

Схватив Сердце, Искательница оторвала хоботок, а следом за тем стала отрывать и его ноги, все пятеро, одну за другой. Сердце надрывно кричало в её разуме, но Искательница была исполнена решимости. Тогда Сердце стало плакать, чтобы разжалобить её, говорило, что лишение ног убьёт его; но Искательница не знала жалости, такой её вырастил Зиккурат, ведь Сердце не было одним из её Сиблингов, а только очень, очень слабым Хозяином, ныне попавшем во власть своей презираемой слуги. Сердце стало было грозить Искательнице, обещая немыслимые кары Зиккурата, мучительно долгое, безнадёжное существование Растущего Мяса – именно тогда Искательница наконец поняла, что происходит со многими пропавшими существами, из тех, кого Незримые Хозяева почитали далее непригодными, и откуда берётся часть питательных веществ для жителей Загона. Она только с большей ненавистью оторвала четвёртую ногу: ведь она знала, что угрозы Сердца пусты, сейчас Шёпот не видит её, и ей хватит лишь бросить Сердце в ту лужу, что была рядом с ней, чтобы об этом Сердце забыли навсегда.

Тогда, видя, что иного пути не остаётся, Сердце предложило Искательнице Контракт. Стоило ему воплотить в её разуме особое слово, как Искательница остановилась. Существа не были достойны Контрактов – их заключали между собой лишь Хозяева и Хранители, изредка такой чести удостаивались Слуги. Ведь Контракт был обязателен, связывал силой смертного слова, и ставил на одну доску заключивших его. Искательница отпустила последнюю ногу истекающего кровью Сердца и стала слушать очень внимательно.

- Я готово исполнить всё, что в моих силах, и не приведёт к моей погибели, если ты сохранишь мою жизнь.

- Обязуешься ли ты в любом случае молчать о том, что я вредила тебе, что бы ни случилось с нами в дальнейшем?

- Эту обязанность я на себя беру, - охотно обещало Сердце, - Говори же, чего ещё ты желаешь.

- Я хочу, чтобы ты нашло моих Сиблингов.

- Этого я не могу обещать, - отвечало Сердце, и та, что уже почти нашла своё имя, видела, какой страх обуял его после этих слов, ведь Сердце подумало, что то есть единственное желание Искательницы.

- Я хочу, чтобы вернуло к жизни мою мать.

- Это невозможно, - ответило Сердце, и так его сжал страх, что оно стало меньше ладони Искательницы, - Молю, проси иного, ибо видят все звёзды и их тени, я очень хочу жить!

- Дай же мне тогда те знания, которыми ты обладаешь, - повелела Искательница, - Сделай меня равной Хозяевам.

- Ты просишь об ужасном, - взвыло Сердце, - Ты не знаешь, о чём ты просишь!

- Я знаю, чего я хочу, - настояла Искательница, - И такова цена твоей жизни.

- Тогда мне придётся провести тебя в Архив, и там ты обретёшь своё имя, и весь груз, что следует за обладанием именем, падёт на твои плечи.

- Зачем же ты отговариваешь меня?

- Затем, о безрассудная, что это несёт великую угрозу – не только тебе или мне, но и всему Зиккурату.

Тогда, не глядя на Сердце, Искательница сжала его последнюю ногу.

- Я не знаю себя. Я потеряла тех, кто был мне дорог, следуя Шёпоту. Не осталось того, что я боюсь потерять. Нет во мне и добрых чувств к Зиккурату.

Сердце предложило Контракт Искательнице, ведь только так оно могло спасти свою жизнь. Искательница также заставила Сердце обещать, что оно поможет ей уйти от возмездия Зиккурата, покуда хватит его сил, но не дольше, и не станет помогать ей в дальнейшем. Этого было достаточно, и Контракт был заключён.

Путь той, что была в шаге от обретения своего имени, был долог, но излагать его здесь я не возьмусь даже с пятидесятой попытки. Не в силах человеческого разума объяснить, чем положение Сердца у пятой Точки Дыхания так отличается от позиции Скромной Неясыти, почему положение луны в первой из Круглых Комнат было за последней третью, а в четвёртой – на первой убыли, и как всё перечисленное подсказало Искательнице, через переданную Сердцем мыслепесню, танцевать перед Младшим Кондуктором танец беременной пантеры, и почему именно этот танец позволил ей получить печать для пользования Туннельным Задачником. Много таких испытаний, глубоко бессмысленных для нас, даже для проклятых Наследными Дарами, прошла тогда та, что вскоре обрела своё имя, и никаким, даже самым невообразимым способом, она не смогла бы пройти их без помощи Контракта, заключённого с Сердцем.

Когда её путь подошёл к концу, она оказалась у ворот огромного здания очень причудливых оттенков, словно сделанного из светлой тьмы. Ворота были приветливо распахнуты, будто ожидали её, а внутри, среди высоких полок с длинными лестницами и мириадами книг, царил свежий аромат незнакомых трав. Сердце начало восторженно и приглушённо бормотать, поражённое торжественностью этого необъятного места, а Искательница приметила лежавший на нижней полке в двух дюжинах шагов фолиант, покрытый кожей. Она не умела читать, но он звал её со всей очевидностью. Сердце вновь попыталось остановить Искательницу, но её Поиск был наконец завершён: она нашла своё имя. Она распахнула фолиант, название и содержание которого раскрывалось по мере чтения, ведь, только открыв его, нашедшая своё имя не умела читать, но стоило ей увидеть затейливые завитки, как они сложились в название истории – истории про Неё: “Невероятная история Вайранны, сироты, обречённой быть орудием духов, но сумевшей стать хозяйкой своей судьбы”.

Волны за волнами, целые тома видений возможных будущих наполнили тогда разум Вайранны. Образы, сохранившиеся в её памяти из прошлого, тоже обретали такую полноту и глубину, что сердце её готово было разорваться, такими настоящими они были, так остро оно переживала их *сейчас*. Она стала не просто существом. Она стала личностью, обретя своё имя. Она стала – и всегда была, и всегда будет – Вайранной.

Она узнала многое. Как и предупреждало Сердце, она получила то, чего не ожидала, и новые откровения сокрушили её. В один миг Вайранна, лишённая отныне отупляющего покрова Шёпота, лишённая безвольности и бессубъектности своей памяти, осознала свою жизнь, своё бытие. Она стала человеком не медленно и постепенно, как то происходит с нами – она стала человеком в один момент, и обрела чёткую память о своих деяниях, и не могла отвернуться от неё, скрыться за той милосердной и оправдывающей пеленой из рассуждений и умствований, что обычно дарована нам. Больше того: не все из людей могут видеть будущее так же ясно, и так же расплывчато, как прошлое. Вайранна смогла. Вся масса увиденного, неподъёмная для ограниченного человеческого разума, упала на неё в одночасье. Иные погибли бы под таким гнётом – но не Искательница, завершившая свой Поиск: Вайранна, укравшая своё Имя.

Только благодаря тому, что Вайранна заставила Сердце обещать ей помощь в защите от Зиккурата, она, потеряв сознание после обретения имени, смогла сохранить свою жизнь.

На этом заканчивается повесть Рабыни Зиккурата, что была рождена, чтобы служить духам, но смогла обрести своё Имя и взять судьбу в свои руки.

Глава 49. Главное блюдо.

Только стон ветра, запах близкой воды, переклики ночных птиц и зверей помогли нам сразу же понять, что темнота, в которой мы оказались, есть не очередная причуда мира духов, а обычная глухая беззвёздная ночь в физической плоскости где-то на побережье озера Валас.

Ламп у нас не было, Айдред был в слишком плохой форме, чтобы вызвать огонь, и в результате мы немало провозились прежде, чем я наконец поджёг импровизированный факел универсальным набором, который давным-давно подарил мне Эрхеймс. Незадолго до того, как мне поднесли мокрую палку, обмотанную пропитанным маслом куском запасной рубахи, мне почудилось: сгусток тьмы справа, удивительно плотный и чем-то похожий на сову, резко вспорхнул крыльями и умчался прочь. Этого не заметили даже Вайранна и Артур, так что я не берусь судить, было ли такое в действительности, или просто усталость того безумно длинного дня взяла верх над моим воображением.

Свет факела открыл взору кучку измождённых путников, один из которых и вовсе был бледнее горных снегов и явно нуждался в скорейшей медицинской помощи. Не тратя лишних слов, мы сделали ещё факелов, помогли Айдреду и Оссину снять доспехи, и великан взялся нести израненного эйра, а мы взвалили на себя бремя брони воинов.

Тут, на нашу удачу, между плотными тучами возник просвет, и ясная луна на несколько минут осветила окрестности. Мы действительно были у берегов озера, и опытный глаз Оссина даже смог определить, что до общины Верных и Вольных нам не то три, не то пять лиг – смотря по тому, у какого из двух проливов мы оказались. Впрочем, три или пять – путь наш теперь был ясен, нам следовало двигаться на юг вдоль берега, в сторону пролива. Оссин предложил было подняться на ближайший из южных холмов, чтобы лучше осмотреться, когда луна выглянет вновь, но мы отвергли этот план: если и так ясно, куда идти, затем тратить и без того малый запас сил на разведку? Останавливаться на ночлег мы не решились. Хоть Артур и отметил, что Айдреду следует как минимум хорошо выспаться перед продолжением пути, все, включая эйра из дома Блаи, настояли на том, чтобы двигаться дальше без остановок: до рассвета Охота князя могла преследовать нас за пределами ойкоса.

Взвесив ситуацию, мы решили идти длинной цепью со всего двумя зажжёнными факелами: запасной одеждой был готов пожертвовать каждый, но вот масла осталось совсем немного. Айдред попробовал вызвать Браннигана, но тот не ответил – впрочем, эйр был столь обессилен, что мало кто ожидал иного. Будь Бранниган постарше и посильнее, он и сам бы почуял появление раненного хозяина и устремился к нему, но фэйери был совсем ещё юн и неопытен.

Снова небо обернулось густой чернотой, и единственными источниками света стали пляшущие огни факелов – Вайранна шла первой, а Сомбрина была замыкающей. Зарядил дождь со снегом. Не знаю, сколько мы прошли так, напряжённо вслушиваясь в шум волн и стоны ветра, тревожась услышать отголоски охотничьего рога, но внезапно пламя впереди остановилась, и йиванга воскликнула:

- Нет дальше прямого пути!

- Как это нет? – тяжело дыша, переспросил Оссин, - Я местные берега знаю как все семь заповедей. Дай глянуть.

Осторожно посадив на землю Айдреда, он взял факел Вайранны. Мы поспешили к нему. Действительно: насколько хватало глаз, перед нами взымались скалистые зубы, перелезть которые было бы тяжело и днём, но сейчас, да ещё с раненым товарищем, и вовсе невозможно. Я попробовал зайти в воду и пройти вправо, но быстро стало ясно, что с этой стороны обогнуть скалы можно лишь вплавь, а в настолько похолодевшей воде на плавание в темноте на неизвестное расстояние не решился бы даже я. Я схватился было за один из камней, чтобы перелезть его или хотя бы приподняться, посмотреть, что там, по другую сторону – но камень оказался таким острым, что порезал мне ладонь. Всю руку, аж до локтя, где я носил браслет графа, охватило резкой болью. Чтобы быстрее заживало, я как следует прополоскал руку в живительной ледяной воде озера и поплотнее натянул рукавицу: надо было, конечно, надеть её перед тем, как хвататься за проклятый камень.

- Не было здесь никаких утёсов, на этом берегу! Клянусь своей пятернёй – вот не было, и провалиться мне на этом месте! – возмущался Оссин.

- Должно быть, междугрёзье меняет не только погоду, - задумчиво ответила Сомбрина. Нам оставалось лишь принять это объяснение, за неимением лучшего.

Короткий осмотр местности открыл, что утёсы переходят в подножия холма, оказавшиеся непомерно крутыми; однако если повернуть влево и пойти вдоль холма, пытаясь обогнуть его, то там путь выглядел ровным – насколько хватало света факелов.

- Ну, - подытожил Айдред заметно ослабевшим голосом, - Если мы не планируем строить лодку среди ночи, то дорога у нас одна.

Путь вокруг холма оказался долгим, но теперь, когда мы удалились от ледяной воды озера, стало немного теплее. Скоро и ветер сменился, и, кажется, теперь массивная стена холма защищала нас от мокрого снега. Идти было заметно легче.

Факела догорели – самодельные уродцы вроде тех, которые мы соорудили впопыхах, горят на диво недолго, зато очень обильно расходуют масло. Коротко обсудив ситуацию, решили теперь идти с одним: масла было мало, простые горящие палки под дождём могли погаснуть в любой момент, а оставаться совсем без света в диких местах ой как не хотелось.

Постепенно удалось свернуть в нужном направлении: сказать однозначно было сложно, но, кажется, мы наконец снова шли параллельно берегу озера. Мы приободрились было, но ненадолго: не прошли мы и сотни шагов, как вновь Вайранна остановила нас. На этот раз путь преградило болото – и вновь у нас не было возможности идти ни прямо, ни вправо, а только налево. В этот раз Оссин сказал, что не удивлён: места по эту сторону от прибрежных холмов и впрямь были болотистыми, а с теми обильными дождями, что поили земли последний месяц почти без устали, немудрено было топям подняться. Обычно в это время года они уже начинали подсыхать, но этот год можно было назвать как угодно, только не «обычным». Вновь зарядил дождь со снегом, и снова мне краем глаза почудилось нечто вроде совы, упорхнувшее – куда?

Стоило нам повернуть налево, огибая теперь уже топь, и всего через несколько дюжин шагов дождь прекратил. Сказать тебе, читатель, что сердце моё было неспокойно – не сказать ничего. Однако все мы были утомлены до предела, всех снедала тревога, и я не стал отягчать шаги друзей ещё и своими страхами. Очень мне хотелось попробовать уговорить всех вернуться назад, и попытать всё же счастья сквозь топь, или вернуться ещё раньше, к тем утёсам на берегу, и постараться сообразить что-то, чтобы и самим перебраться, и Айдреда перенести – но тут словно бы в глазах у меня стало двоиться от усталости, и мне почудилось, что огонь разделился: не только факел Вайранны, а и ещё один огонёк засиял где-то впереди. Я остановился было протереть глаза, но радостные крики товарищей развеяли сомнения – действительно, где-то впереди маячил огонь, и оба эйра единодушно опознали его как то пламя, которое возжигают порой перед резиденциями, чтобы дать знать, что рады принять заблудших в ночи путников.

- Вот так удача! – громогласно воскликнул Оссин, - Не иначе, как кто-то из моих родичей ночует нынче в охотничьем домике. Там нас ждёт и крыша над головой, и защита от Охоты, да и раны твои, Айд, наконец получат достойный уход – возможно, даже найдётся там дух тебе на поглощение.

- Хвала Пророку, - пробормотал Айдред.

Как же тревожно было мне на сердце! Я обернулся к Вайранне, но и она с широкой улыбкой уже предвкушала тёплую, сухую постель, горячее угощение и добрую встречу:

- Мне нравится этот огонёк, - рассмеялась она, - Он не может предвещать зла.

Меня, напротив, вид этого огня вдали беспокоил не меньше странных отклонений от пути и внезапных преград – теперь, когда глаза к нему попривыкли, я видел, что не веет от этого пламени теплом, будто оно было лишь мёртвым призраком живого огня.

- Тогда пойдём скорее, мне не терпится наконец сесть и вытянуть ноги, - присоединилась к остальным Сомбрина.

Потирая вновь занывшую руку, я обернулся к Артуру – но и мой сородич тоже довольно улыбался, пусть и не так широко, как другие товарищи.

- Куда лучше было б, если бы мы были поблизости от общины, но и это сойдёт!

Что-то подсказывало мне, что нет смысла спорить с ними. Скрепя сердце и моля Тетраграмматона, чтобы мои подозрения оказались беспочвенными, я поспешил за ними. И вот что ещё было странно – едва они исполнились решимости идти к огоньку, словно бы усталость покинула их вовсе. Даже Оссин, до того то и дело останавливавшийся или замедлявший шаг, чтобы перевести дыхание, так припустил, будто на плечах у него был не здоровенный воин в дюжину с лишним стоунов, а лёгкий бочонок на три галлона эля. Я еле поспевал за ними, и не раз и не два мне приходилось просить их притормозить и подождать меня – каждый раз к их вящему и всё нарастающему неудовольствию; в последний раз, уже у ворот, мне досталось немало едких и злобных насмешек.

Охотничий домик, выразился было Оссин? Да это место было не меньше резиденции самого старого Рейгана. Распахнутые ворота были так широки, что две боевых колесницы могли бы въехать в них вольготно. Изнутри раздавалась музыка и тянуло сильными ароматами, лился свет. Мои друзья дружно разразились бурными счастливыми возгласами, а вот мне было не до восторгов.

Мы прошли дальше, и за поворотом увидели пиршественный зал, по площади вдвое, если не втрое, обгонявший центральную гостиную дома Рейгана. Три дюжины эйров пировали тут, шестеро прислуживали им, а ещё двое, удивительно величественного вида высоченный мужчина лет пятидесяти и столь же царственная женщина немногим моложе, сидели на возвышении во главе огромного стола; прямо у них за спиной стояла причудливая чёрная статуя, очень знакомая – но где я её видел, я никак не мог взять в толк. Стены украшали различные охотничьи трофеи, особенно выделялась из них гигантская сова, ярдов двух в размахе крыльев, висевшая прямо над троном. Троица музыкантов трудилась в алькове слева, извлекая гармонию из своих инструментов, и с отдалённой кухни то и дела слышались приглушённые расстоянием приказы повара, покрикивавшего на своих помощников. Странное дело – духов-слуг не было видно вовсе.

- Отец! Мама! – Оссин, уже опустивший на пол Айдреда, потрясённо глядел на немолодую пару, и из глаз его обильно лились слёзы.

- Как давно мои глаза не видели тебя, возлюбленный сын, - торжественно ответил отец, поднимаясь и раскрывая руки для объятий, - Иди к нам!

Мать хранила молчание, но выражение её лица было красноречивее любых слов.

Медленно, то и дело щипая себя, будто боясь, что всё в миг исчезнет, Оссин двинулся к ним.

- Иди к нам, славный горец! – позвали Артура три молодых эйрских девушки, то и дело бросая на него кокетливые взгляды, - Поведай нам тайны твоего края, ведь мы так любим истории чужестранцев!

Широко улыбнувшись, Дитя Камней пошёл на зов, по пути отряхивая с мантии особо заметные следы грязи.

Огромный кот, свернувшийся у одного из очагов, потянулся, распрямился, посмотрел сияющими изумрудными глазами прямо на Вайранну, коротко мяукнул и выразительно постучал лапкой перед собой – иди, мол, человек. Йиванга вскрикнула от удовольствия и побежала к нему.

Широкоплечий молодой эйр в поистине аристократических одеждах, удивительно похожий на мейстера Амвросия, только рыжий и бледный, без лишних слов протянул кубок в сторону Сомбрины, прожигая её страстным взглядом, и полукровка, выпрямившись и слегка покачивая бёдрами, направилась к нему.

Айдред устроился около самого правого очага, лёг на груду подушек, и немедленно одна расторопная и на диво смазливая служанка бросила все свои дела и принялась прислуживать ему, принесла снеди и напитков, и убежала за лекарствами.

- Что ты стоишь, как потерянный осенний лист, Лу? – услышал я сбоку знакомый голос. Сердце сжалось в комок и кровь будто замерла на секунду, но лишь затем, чтобы снова помчаться бурным потоком. Я медленно обернулся. Неотрывно глядя на меня глазами, подобными яркому небу или глубоким озёрам в ясный день, Дагмара стояла передо мной – так близко, как не стояла ранее никогда. Она сжимала двумя руками приветственную чашу, и запах подсказал мне, что в этой чаше была лучшая из настоек Общины Бобра – можжевелово-ягодная, та самая, которую мне удалось вытащить из погреба Ласко. Но вот только – веяло от чаши и чем-то ещё.

Стараясь унять бег крови, вызванной столь неожиданной и волнующей близостью Дагмары, я постарался вспомнить древний урок мейстера Мервиса и поглядеть на всё вокруг *иначе*.

Вот чем ещё веяло от чаши – сырой болотной водой. Болотные пиявки копошились в ней. Стоящая передо мной походила на Дагмару, но мертвенной была синева её очей, тусклыми волосы, а когда я чуть отступил назад и глянул на неё сбоку – оказалось, что позади у неё лишь голые кости.

Служанка, что прислуживала Айдреду, вовсе не имела плоти – то была лишь тень, по своим очертаниям отдалённо напоминавшая человека. На то место, где рыцарь особенно тяжело ранил эйра, она сейчас пристраивала сонную слепую змею, белую, как трупные черви.

Молодой аристократ, положивший руку на талию Сомбрине: у него не было кожи на лице, только посеревшая плоть лохмотьями свисала с костей черепа. Из пустого провала на месте носа то и дело высовывались щупальца чистой тьмы, и та же тьма плескалась в кубке, который сжимала теперь полукровка.

Кот, которого самозабвенно гладила Вайранна, был похож на чудовищную поделку безумного таксидермиста, сцепившего из костей животных и младенца уродливую химеру, только забывшего покрыть её плотью и шкурой. Пять пустых глазниц на трёх черепах этой твари медленно оглядывали помещение, а заканчивающийся четырьмя пальцами с острыми когтями хвост ласково – пока что – обнимал шею йиванги.

Три девушки, зазвавшие Артура, вальяжно вещавшего что-то, оказались одним существом, поразительно напомнившем мне о страже кургана. Огромная трёхглавая нежить с несколькими конечностями, казалось, старательно внимала ничего не подозревающему аурмаркцу.

Оссин со счастливым лицом сидел между двумя привидениями, которые, как марионетки, двигались, открывали и закрывали рты – и я видел нити, что протянулись от них к той самой чёрной статуе. Я наконец понял, почему она казалась мне знакомой – под личиной статуи скрывался Куннлауг, старый некромант. Огромная сова, неживой дух, собранный, как я теперь видел, из множества множеств перьев гоблинов, сидела теперь у него на плече, и медленно осматривала весь зал единственным немигающим глазом, провалом в бесконечно чёрное Ничто, что темнее ночного неба.

Не было в зале ни эйров, ни слуг, ни музыкантов – только нежить разнообразного вида. Не было тут угощения, пригодного для людей – тарелки полнились могильной землёй и костями, в кубках копошились в болотной воде пиявки, плавали куски давно сгнившей плоти. Не обычная гармоничная музыка разносилась по залу, но разорванная, бесконечно тоскливая мелодия, от которой ныли кости и начинало мутить, и хотелось только скорее лечь, закрыть наконец глаза, заткнуть уши, зарыться в землю, под землю, и заснуть, наконец заснуть, отдохнуть, забыть обо всём…

Вновь волна боли прокатилась по моей руке от правого локтя, и наконец-то я, несмотря на усталость, понял причину этой боли и позвол амулету графу помочь мне вполне защититься от губительного наваждения.

Боль стала более терпимой, но в этот раз не ушла. Локоть ныл, но теперь мне не нужно было смотреть на вещи *иначе*, чтобы видеть их истинную суть. Я потёр руку, приходя в себя, обернулся было к ложной Дагмаре, готовый – не знаю, наверное, готовый ко всему, кроме того, что случилось в действительности: нежить вдруг развернулась и неуверенной, будто бы растерянной походкой, пошла дальше от меня. «Лу, милый мой? Где ты? Я очень скучала по тебе после нашей последней встречи», позвала она. Она обернулась, её глаза цвета плоти, поражённой гангреной, взглянули на то место, где я находился, но не увидели меня. Она пошла дальше, время от времени повторяя свой зов.

Не заметила моего присутствия и одноглазая сова. Даже Куннлауг, то дело бросавший взгляды на зал, отвлекаясь от своего театра на мгновение, тоже будто смотрел сквозь меня. Луч надежды забрезжил на горизонте, хоть страх и отчаяние мои были воистину велики. Я быстро оглядел своих друзей.

Кубок Сомбрины был уже наполовину пуст, и что-то в ней изменилось – её смуглая, гладкая кожа стала сероватой и покрылась морщинами; я видел, что движения её уже не столь прытки, а в приглушённом противоестественной музыкой голосе зазвучали не то старческие, не то глубоко болезненные нотки. Вайранна, не касавшаяся пока что еды и напитков, выглядела как обычно; как и Артур, слишком поглощённый своими историями, чтобы наконец приняться за ужин. Нельзя было сказать того же об Айдреде: присосавшаяся к его боку змея всё пухла, а вот самого эйра уже не всякий отличил бы от очередного мертвеца из кургана, так плотно стала облеплять кожа его кости, таким безжизненным и пустым стал его взгляд. Оссин, изрядно пригубивший из предложенной тенями его родителей чаши, казался всё таким же – но более внимательный взгляд открывал, что постепенно он становился чуть более призрачным, расплывчатым. Его рука сначала совершала движение, и лишь затем, постепенно, целиком оказывалась на новом месте; тут и там в его облике появлялись отдельные пятна, похожие скорее на туман, чем на плотное тело.

Мысли мои сменялись столь спешно, словно обратились в водопад. Что делать? Я быстро проверил и убедился, что меня не видит не только нежить, но и мои друзья. Впрочем, не совсем так – Вайранна заметила моё прикосновение, но не услышала моих слов; зато вот химера, устроившаяся вокруг неё, хоть и не заметила меня самого, но очень ревностно отнеслась к тому, что что-то смогло отвлечь от неё её жертву, и слегка сжала когти. Тоненькие ручейки крови потекли по шее йиванги, и вот этого уже не заметила она, вновь погрузившись в ласки с тем, что продолжала почитать котом. Увидев такое, я не рискнул пытаться привлечь внимание Артура: с той твари, что следила за ним, сталось бы мелким движением рассечь моего друга напополам.

Луч надежды гас.

Я стал прикидывать, как бы мне снять змею с Айдреда так, чтобы служанка не заметила этого. Я успел убедиться, что могу касаться нежили и оказывать на неё какое-то воздействие, но каждое такое касание начинало очень сильно беспокоить мертвецов, и я не хотел рисковать брать оружие и начинать бойню: что-то подсказывало мне, что такое очень быстро раскрыло бы меня и стало приговором всем нам.

Признаюсь, посещали меня и малодушные мысли. Что, если я просто убегу? Какая-то часть меня, особенно циничная, даже выдвигала целые логически обоснованные цепочки рассуждений, говорящих, что раз уж так всё обернулось, то лучше всего будет сделать так, чтобы хотя бы Позвонок не попал в руки такого мерзавца, как Куннлауг. Пусть выживет хоть один, если гибель остальных неизбежна.

Такие мысли не красят меня, и куда меньше красит то внимание, которое я им уделил.

В то же время – в то же время я прикидывал, что, может быть, лучше всего будет сейчас взять Головоруб, подкрасться к Куннлаугу и попытаться прикончить его. Водовороты мыслей, предчувствий и страхов то подталкивали к такому, то отговаривали – ведь не может быть так, чтобы столь сложные чары разрушились таким образом, всегда столь умелые некроманты имеют способы избежать по крайней мере первой такой атаки, а стоит ей провалиться, и все мы будем обречены.

Сейчас, читатель, я смотрю на часы и понимаю, что у меня ушло несколько минут на изложение лишь малой толики тех мыслей, которые в действительности проносились в моей разогнанной страхом голове за считанные мгновения.

Ведь на самом деле не прошло и минуты после того, как лже-Дагмара потеряла меня из виду, когда случилась следующая перемена.

Громкий звук гонга наполнил залу, музыканты бросили свои проклятые инструменты, все пирующие оставили свои дела и обернулись к тронному возвышению.

- Время для главного блюда! – зычным голосом повторило беззвучные слова Куннлауга привидение, игравшее роль отца, - И именно нашему возлюбленному сыну надлежит разрезать его.

Сразу следом за этим раздался второй удар незримого гонга, и торжественная процессия из нескольких мертвецов – повара и его помощников, как я догадался – внесла в пиршественный зал главное блюдо.

На огромном прямоугольном подносе, сделанном из отполированных временем костей, лежала спящая Дагмара. Нетронутая ни иссушением нежити, ни началом обращения в призрака, как её кузен и сводный брат, невыразимо *живая* на фоне всего этого ойкоса нежити. Только очень, очень глубоко спящая.

Привидение-мать, повинуясь нитям Куннлауга, поднялось, неловко изобразило поцелуй в щёку своего сына, и протянуло Оссину огромный нож.

- Режь главное блюдо твёрдой рукой, мой мальчик, - сказало оно слова некроманта нежным материнским голосом.

Я не хочу описывать те чувства, которые наводнили моё и так исстрадавшееся сердце в тот момент, когда Оссин, двигавшийся медленно, словно в болотной топи, подошёл к своей сестре и осмотрел её. Что он видел? Я знаю только то, что видел я: я видел, как мой зачарованный друг собирается разрезать свою живую сестру и раздать её плоть толпе нежити и моим друзьям; сестру, которая, несмотря на краткость нашего знакомства, успела прочно воцариться в моём сердце. И я никак не мог остановить его – даже если бы я в мгновение ока очутился рядом с ним, мои руки прошли бы сквозь него, как руки призрака, как прошла сквозь тело Сомбрины моя рука, когда я пытался привлечь её внимание, похлопав её по плечу.

Но всё же было в Оссине нечто особое, нечто совершенно чудесное! Как тогда, в храме Мурнидаля, он один не был подвержен искажениям – так и сейчас чёрное заклятие мастера Куннлауга будто бы дало сбой. Осмотрев свою сестру, он поднял руку с ножом – но сразу опустил её:

- Отец мой, мать, - пробормотал он неуверенно, словно извиняясь перед ними – ох, какую злобу это вызвало у некроманта, - Что-то с этим блюдом не так. Может, вы ошиблись?

Куннлауг, растерявшийся было, быстро собрался и стал говорить голосами ложных родителей, увещевая сомневающегося Оссина. И мне стало очевидно, что вся сила этого заклинания, пусть и подлежащего школе Спиритизма, в действительности через сеть эфирных цепей завязана именно на этом жертвоприношении, на брате, убивающим свою любимую сестру – и часть той скверны, что поразила уже моих друзей, в действительности была *одолженной у ещё неслучившегося будущего*, а значит, предотвращение жертвоприношения словно откатит время вспять. Мой разум не спал: едва озарение о сути этого чёрного ритуала поразило меня, я вскочил и, размахивая руками, изо всех сил стараясь привлечь к себе внимание, и к тому же призывая на помощь все свою оккультную власть, заорал:

- Оссин! Это ложь! Они хотят, чтобы ты убил сестру, Дагмару!

Чутьё не подвело меня – не зря я сидел тихо раньше. Такая активность разрушила незаметность, которой окутал меня браслет, вытащив из-под власти наваждения, и сначала сова, затем Куннлауг, заметили меня. Нежить пока что просто резко оглядывалась вокруг – очевидно, она была не столь внимательной, как её повелитель и его кровные слуги.

- Ба, так вот вы где, господин бейлиф! – заговорил Куннлауг, и тут время вокруг нас словно замерло: и Оссин, и все мои друзья, и нежить вокруг застыли. Только сова шевелилась, пусть и безумно медленно, не быстрее, чем летели фейерверки вскоре после гибели Предрага.

- А я-то думал, что с вами приключилось, да где вы, не сгинули ли в ойкосе или по пути, - кровожадно улыбнулся он, - Зря вы упустили свой шанс и не скрылись, пока я вас не видел. Теперь пути у вас уже не будет, уж я об этом позабочусь.

- Но зачем? – задал я вопрос, что снедал меня всё это время.

- Как – зачем? – немного озадаченно спросил меня Куннлауг, - Всё же очевидно. Вы не приняли моё предложение, спелись с Оссином – мои друзья из гоблинов видели, как вы шли к ойкосу князя, доложили мне. Помогли ему украсть Карнвеннон, и теперь, сложим два и два, ясно, что вы поддержите Оссина.

- Неужели это и есть причина? Такой талант в некромантии… Пожелай ты, и многие кланы приняли бы тебя в свои ряды, и были бы счастливы помочь тебе с движением по клановым титулам. Если Айдред мне не лгал, то к твоим годам ты мог бы занять очень достойное положение. Столько смертей, столько усилий – и всё ради ожерелья вождя мелкого, забытого всеми поселения?

- Ха! Да что ты, юнец, чужестранец, можешь знать? Моя кровь и так выше крови величайших князей из нынешних кланов. Моё родовое наследство – здесь же, закопано под землёй. Мои предки потеряли эти знания, но я – я нашёл правду, нашёл нужные ключи. Только семя великана Финна стоит выше меня, только ожерелье вождя... Всего два препятствия, и оба одним ударом – я буду главой этого поселения, и буду высшим и старшим из прямых…

Тут лицо старого эйра стало вовсе растерянным – он огляделся вокруг и, кажется, только сейчас заметил, что время остановилось для всех, кроме нас двоих.

- Это что за игру ты затеял, молодой волшебник? – недовольно спросил он меня.

Признаюсь, у меня и так сворачивало всё нутро от масштабов Зла, на которые оказался легко способен Куннлауг на основе ничтожных и совершенно ложных, подкреплённых лишь его собственной недоверчивостью, подозрений. Не знаю, как ещё описать своё состояние. Кажется, на фоне усталости, ужаса и отвращения меня вырвало тогда, и я, смеясь, отплевываясь и плача одновременно, попытался ответить ему:

- Какой же ты глупец! Как ты мог всё понять так извращённо! Мы не хотели давать Оссину лидерство, - тут, мне кажется, я отдышался и начал говорить, прямо глядя в глаза Куннлаугу, но память может играть со мной злую шутку, приукрашивая жалкую сцену и заменяя её той, которая выставляет меня почти что драматическим театральным героем. Рискну изложить именно то, что помню, благо как раз для этого случая других источников, кроме собственной памяти, у меня нет.

- Мы хотели дать ожерелье вождя *тебе*, - говорил я ему, - Ты мудрый, сильный, хитрый лидер, у тебя есть ясное видение будущего, и это хорошее будущее. Мы помогли Оссину только ради Карнвеннона, который нужен нам для поражения Ледяного Герцога. Мы ничего не обещали ему. Больше того – будь ты в Холмах в те дни, покуда мы готовились к походу в ойкос князя, я бы всё рассказал тебе. Старый Рейган рассказал нам о слухах и подозрениях против тебя, но мы не поверили. Да, граф говорил нам, что лучше бы, чтобы наследником стал не ты, но мы хотели выбрать именно тебя. И я ничего не делал для того, чтобы время остановилось сейчас, даю тебе слово – по крайней мере, не сознательно.

- Но теперь, - говорил я, и горячечная память подсказывает мне, что я видел искреннее сожаление и растерянность на лице старика, - теперь мосты сожжены. Но не мы сожгли их – ты сделал это. Теперь пути назад нет.

- Как бы то ни было, - злорадно ответил тогда Куннлауг, - сила твоего хитрого фокуса иссякает. Мой славный сын, - он вновь заговорил голосом матери, - оставь лишние сомнения, не подобающие такому пиру.

Куннлауг был прав – замедление времени прекратилось. Некоторые мертвецы в зале, похоже, наконец стали замечать меня – они замирали, фиксируя взгляд на мне, и начинали медленно двигаться в мою сторону.

- Оссин! – ещё раз закричал я изо всех немногих оставшихся сил.

Тщетно – великан не слышал меня. Зато он слышал своих «родителей», и их голос постепенно убивал сомнения в его сердце. Ещё раз присмотревшись к «главному блюду», он обернулся к привидениям-марионеткам, улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой, извинялся перед ними за задержу…

И тут я вспомнил – или наконец заметил? Дагмара, лежащая на подносе из костей, не была ни постаревшей, ни похожей на нежить, ни прозрачной. Вкладывая все остатки своих сил, всю надежду, что ещё оставалась во мне – и, конечно, всю ту любовь, что жила в моём сердце – я воззвал к ней: к сестре, не к брату.

Веки Дагмары дрогнули. Не раз потом она просыпалась посреди ночи в ужасе, вспоминая, с каким блаженным лицом брат собирался разрезать её охотничьим ножом. В тот момент она просто закричала, умоляя Оссина и взывая к нему.

И вот этот крик, крик человека, с которыми его связывали узы истинной любви, Оссин услышал. Как раньше его бдительность окончательно усыпили призраки любимых, но уже ушедших родителей – так сейчас его вполне пробудил полный ужаса крик любимой, ещё живой сестры.

Пробудившийся от морока нежити Оссин резко обернулся – и сразу увидел Куннлауга. Не пытаясь схватить другое оружие, он кинулся на некроманта с тем же охотничьим кинжалом, который некромант руками «матери» до того передал ему сам.

Возможно, читатель, окажись тогда Куннлауг похрабрее, наш путь всё равно мог окончиться в том склепе (как оказалось потом, он соорудил подобие резиденции именно в фамильном склепе рода Оссина). Но старый некромант очень сильно испугался летящего на него великана. Используя силы, что давал ему ойкос, он обернулся чёрной гадюкой и прыгнул вверх – уходя от ножа великана прямо в цепкие лапы своей одноглазой совы.

С обращением Куннлауга в змею всё в ойкосе пришло в движение. Пол перетекал в стены, нежить исчезала или разлеталась тысячами перьев духа; но и после этого изменение продолжалось, и круговорот перемен вызывал у нас головокружение и тошноту.

Прошло, должно быть, минут десять прежде, чем мы вполне осознали, что лежим на ледяном полу огромного эйрского склепа, в полной темноте. Кое-как мы смогли разжечь факелы и выбраться на поверхность.

На нашу великую удачу, на востоке уже занимался рассвет, а Охота князя так и не вышла на наш след – как потом объяснили мне Айдред и Оссин, Охоте помешал именно Куннлауг, затянувший нас через свой сложный морок в специально заготовленную ловушку, ойкос нежити. Как и подсказывало мне понимание сути заклинания Куннлауга, завязанного на не совершившемся жертвоприношении, разрушительные потери здоровья, которые получили было Айдред и Сомбрина, рассеялись вместе с первыми лучами солнца.

Глава 50. Испытание поединком.

Мы вернулись в Холмы Верных и Вольных только через день – после утомительного ночного путешествия и смертельно опасного приключения в ойкосе Куннлауга мы проспали с рассвета до вечера. Потом мы шли несколько часов, и, как следует выспавшись следующей ночью, добрались до Холмов только к полудню второго дня после выхода из ойкоса князя фейэри.

По прибытию нас ждали очень разные вести – как добрые, так и худые.

Умер старый Рейган. Он скончался во сне в ту самую ночь, когда мы бились с Куннлаугом, и его тело ещё не было погребено – священница поселения ждала прибытия его дочери и приёмного сына, ведь они обещали скоро быть. Оссин как в воду глядел, когда решил устроить для старика прощальное пиршество. (Оказалось также, что Куннлауг сумел так зачаровать Дагмару, что та сообщила слугам и другим заинтересованным, что отправляется навестить форт наёмников, и будет дома не позднее, чем через три дня). Куннлауг вернулся ещё вчера, но был очень нездоров и сразу же закрылся у себя в резиденции, никого не принимая.

Добрые вести пришли от наёмников: письмо, которое донёс их посыльный дух, сообщало, что в их форт прибыло целых две дюжины рыцарей Аурмарка, возглавляемых, как гласило это письмо, «Старой Негодной, лучшей подругой лунатика Луэллана, которого тут почитают бейлифом». Также из форта, другой посыльный дух донёс, что граф успешно собирает своих вассалов, и что брат Гильдии должен прибыть буквально со дня на день.

Наконец, была новость, которая опечалила нашу четвёрку сверх всякой меры – гоблины, вступившие в союз со двором Ледяного Герцога, отправили нам голову Браннигана и гриву Капустника. Эти мрачные посылки они сопроводили издевательским стихом, который я не стану приводить здесь. Думаю, если бы не ранение, наш горячий Айдред отправился мстить гоблинам, пусть бы и в одиночку – и воспоминания о том, как Вайранна хоронит гриву Капустника, до сих заставляет слёзы выступить у меня на глазах, хоть эта потеря и кажется мелочью на фоне прочих.

Едва лишь мы добрались до резиденции почившего вождя, как Оссин и Дагмара, на правах новых хозяев, преподнесли Айдреду одного из домашних брауни как духа на поглощение. Владевший этими чарами сын Огненного Лиса не стал отказываться: он поглотил беднягу брауни одним титаническим глотком, и его раны стали затягиваться прямо на глазах. Уже к следующему утру он чувствовал себя полностью здоровым. Такая практика, как я знал, была нормальной для эйров, но вызывала у меня глубочайшее отвращение. Впрочем, когда я попробовал поделиться своими чувствами сначала с Вайранной, а затем и с Сомбриной, я не нашёл понимания нигде: обе не видели в этом ничего дурного. Вайранна и вовсе почитала такой обычай прекрасным – не могу с ней согласиться, но, с учётом её прошлого, не могу и осудить.

Сомбрина отметила один минус – если вдруг события сложатся так, что до следующего повторения текущей фазы луны Айдред получит чудовищные ранения, ему нельзя будет есть другого духа: если он сделает это, то начнёт обращаться в полуэльфа, а там и до полного превращения недолго. Кроме того, каждое поглощение духа поправляло текущее здоровье, но на очень длительный срок, от полугода до года, ослабляло иммунитет и общие природные силы человеческого тела, и потому далеко не в каждой ситуации заклинатель вовсе решался на такой шаг. Айдред, однако, презрел все риски и погрузился в дела, наслаждаясь вернувшейся телесной бодростью. Сейчас мне трудно судить, насколько мудрым или ошибочным было то решение, но могу точно сказать: после того, как я увидел, как мой друг поедает духа без малейших угрызений совести, добрую неделю я не мог относиться к нему так же тепло, как и раньше, хоть и пытался не показывать этого временного охлаждения.

Было одно дело, которое нам предстояло решить прежде всех прочих, причём именно здесь, в Холмах Верных и Вольных.

Как бы измотаны ни были Дагмара и Оссин, как ни были они сражены вестью о кончине отца – на следующий же день после возвращения они, по очереди, подняли древний Малахитовый Молот и ударили по гонгу, что стоял в самом сердце общины. Так они сообщали о том, что один из жителей Холмов совершил в их отношении величайшую несправедливость. Они созывали не только Лаохра, но и Киффредин, общее собрание. Как я узнал позже, поиск справедливости был долгом и привилегией Лаохра, но Киффредин могло наложить вето громким освистанием, и тогда Лаохра должны были сформулировать своё решение иначе – до тех пор, покуда рокот одобрения среди Киффредин не покроет свист недовольных.

Через час тусклая поверхность холмов, обычно почти безлюдная, пестрела от яркости торжественных одежд, в которые по такому особому случаю облачились все жители общины, от мала до велика. У подножия большого камня, на котором торжественно стояли все воины Лаохра, опираясь на своё оружие, лежали четыре свистка – некоторые подростки решили попытаться схитрить, чтобы навести побольше шуму, но их старшие родичи быстро пресекли безобразие. Один юнец лет тринадцати, которому дед отвесил особо звонкую оплеуху, всё потирал ушибленный затылок и смотрел вокруг лютым волком. Видно было, что он постарается создать так много хаоса, сколько только будет в его силах – просто чтобы доказать всем, и себе первому, что он чего-то да значит в этой жизни.

По правую руку от воинов, согласно традиции, стояли Оскорблённые – великан Оссин и Дагмара. Прекрасная дочь почившего вождя была слишком усталой после злоключений, и только крепкая рука приёмного брата не давала ей упасть. Сердце звало меня поддержать её, но обычай удерживал в указанных Лаохра двух шагах за спиной, словно самые сильные знаки Изгнания. По бокам от меня стояли все мои товарищи, побывавшие в ойкосе нежити – мы были Веским Словом пострадавшей стороны.

По левую руку от Лаохра стоял Куннлауг. Он стоял, то и дело сотрясаемый дрожью, и изо всех сил обеими руками опирался на посох. Кожа его стала такой бледной, что седые волосы казались почти тёмными на её фоне. Не всегда ему хватало сил поднять голову, когда он начинал говорить, и иной раз, с особого разрешения Лаохра, его слова громогласно повторял один из молодых родичей – так тих иногда становился голос старого некроманта. Вот почему я решил, что Куннлауг не прикидывался: его волосы, как и раньше, были ухоженными, одежда была безупречной – но вот брови, так ярко впечатавшиеся мне в памяти, были уложены совсем не так, как во время нашей прошлой встречи. Будь его утомление и дурное состояние здоровья игрой на публику, он либо вышел бы перед нами неухоженным, надеясь тем растопить сердца наиболее наивных зрителей, либо приказал бы родичам привести себя в надлежащий вид. Но ему правда было плохо, и поэтому в надлежащий вид Куннлауга привели без его указаний – так, как считали правильным сами его родные.

Протрубив в рог вождя, старший из Лаохра объявил начало суда и дал слово Оскорблённым.

Первой говорила Дагмара. Она поведала всем собравшимся, как раньше рассказала нам, что за день до своего отъезда из общины она ходила к источнику к северу от холмов, чтобы набрать там любимой родниковой воды Рейгана. По пути туда она заметила необычно большую чёрную сову, что упорхнула сразу при её приближении, а на обратном пути на том же месте её остановил Куннлауг. Старик, по её словам, своими чарами заставил её застыть, затем достал яблоко цвета закатного неба и принудил съесть его. Так она попала под власть сложного заклинания Куннлауга, вынудившего её тотчас же возжелать отправиться в фамильный склеп семьи Оссина, да ещё лгать о своих намерениях всем, кто спрашивал её.

Среди Киффредин поднялся было ропот, но Лаохра остановили их.

Дагмара продолжила. Чем ближе к склепу она приближалась, тем больше её охватывал недобрый сон. Как только тень склепа пала на неё, она погрузилась в глубокую дрёму без видений, и была там, покуда мой голос не пробудил её.

Гулко зашумели Киффредин, но Лаохра вновь угомонили собравшихся и дали выступить Оссину.

Ничего из того, что рассказал людям Оссин, не будет новостью для тебя, читатель.

Тогда вновь прозвучал рог, и слово перешло к Куннлаугу. Вот что он говорил:

- В чёрных делах обвиняют меня дочь и названный сын почтенного Рейгана, да будут милостивы к нему в Перламутровых Павильонах, и да ожидает его счастливое новое рождение. Не только в запретном зачаровании разума, но и в намерении на убийство, и даже в братоубийстве – пусть не моими руками, но прямо по моей воле должен был свершиться один из трёх тяжелейших грехов. Как ни тяжко мне оговаривать себя, но вынужден признать: в их словах есть правда.

Киффредин взорвался шумом и гамом, криками и свистом. Немалых трудов стоило Лаохра навести порядок: части почтенных воинов и вовсе пришлось соскочить с камня и взяться за дело руками. Я бы и не заметил этого, но Сомбрина сжала мне локоть и быстро прошептала прямо на ухо:

- Смотри, Лу, что они творят! Нет, не воины, нет – родные Куннлауга. Нет, не влево, вправо смотри! Видишь?

Я наконец заметил и обомлел. Пользуясь суматохой, несколько родственников Куннлауга подходили к людям из Киффредин, тем, кто стоял чуть в стороне – и, после короткого разговора, передавали им кошельки. Кровь забурлила во мне, я захотел было воззвать к Лаохра и указать на такое безобразие, но Сомбрина остановила меня:

- Ты не понимаешь? Если ты обвинишь их в подкупе, то это будет слово двух чужаков против слова уважаемых жителей. Они всё будут отрицать, и Лаохра даже не удосужится проверить нас – только в итоге наши слова о деле станут пустыми и ложными для собравшихся судей.

- Как же так? – спросил я, сбитый с толку, - Ведь цель здесь правосудие?

- О, просто поверь мне, - горько ответила Сомбрина Айна, - ты не знаешь, как сильно в сердцах людей желание защищать своих и как слабо они готовы верить чужакам.

- Но я же…

- «Кровь духа течёт в тебе особенно густо, сын мой», - она попыталась по памяти процитировать мастера Октавия, - Вспомни хоть страх своих родителей, о котором ты говорил нам. Даже в вашем безумном Аурмарке сильны эти чувства, хоть они и мало знакомы тебе лично.

Задумавшись над её словами, я чуть не пропустил продолжение речей Куннлауга.

- Действительно, я обманом и чарами заманил дочь Рейгана в склеп Оссина. Я же сделал так, чтобы дорога привела Оссина именно туда.

Некромант выдержал короткую паузу, но Киффредин, помня недавный урок от Лаохра, терпеливо молчало.

- Дело в том, что только с помощью нашей чудесной, прекрасной Дагмары я мог направить Оссина в склеп его дома. Только так я мог спасти и его, и его друзей.

Вот тут уже заголосили не только Киффредин, но и Лаохра, да даже и мы, Оскорблённые. Что за чудовищную паутину лжи плёл этот дьявольски хитрый и опасный старик?

- От своих глаз и ушей в окрестных краях я узнал о том, что за Оссином идёт Охота князя фэйери. Значит, рассудил я, наш великий герой смог сделать невозможное: обрести Карнвеннон. Узнав о таком, мог ли я бездействовать? Нет, видят предки мои слова! Ради чести нашей общины и ради спасения кинжала и его славного нового хозяина я кинулся, не теряя ни мгновения, готовить им безопасное убежище. Мои соглядатаи – сова, о которой говорила Дагмара, была одним из них. Пустоглазая служила мне верой и правдой со времён самой войны с гоблинами, да… Сорок лет назад я собирал её из перьев убитых мной вождей, помню это так ясно, словно то было вчера…

Выждав пару мгновений, он продолжал:

- Где может быть безопаснее эйру, чем под кровом его родного дома, среди его кровных родичей? Но кровных родичей не осталось у сироты Оссина, так что самым безопасным местом для него, способном отвадить даже Охоту князя фэйери, был склеп его предков, души которых защитили бы его от любого скверного демона. Зная, что в добрые мои намерения не поверят ни сестра, ни брат – я зачаровал их, ведь не видел иного способа спасти их. Знаю, что наши законы, как и законы Империи, - тут он резко бросил взгляд прямо мне в глаза, - запрещают подобные чары. Но, да видит Эутайн, другого пути я не нашёл. За это я склоняю свою голову перед Лаохра, перед всем Киффредин, и перед теми, кого оскорбил – я признаю вину.

Шум, поднявшийся после, было не описать словами. Будто самая оживлённая ярмарка в Капитолии смешалась с бурными протестами гневных горожан, да ещё рядом началась кровавая битва, и прямо посреди всей суматохи команда моряков вступила в битву со штормом.

Около четверти часа ушло у старейшин Лаохра на то, чтобы унять более молодых уважаемых воинов, и затем ещё столько же на то, чтобы утихомирить Киффредин. В этот раз звучали и вскрики от вразумляющих ударов. Не один кошелёк переменил владельца в эти полчаса.

Едва стихло, Куннлауг продолжил:

- Но чего я не мог ожидать – это того, как увидят мои чары Оссин и Дагмара. Видно, недаром говорят – старая вражда, что старое вино, с каждым годом всё крепче. Виноват тут и я, ведь мои чары прямо воздействовали на разум несчастных детей Рейгана. Злой рок тоже сыграл свою роль: именно в ту ночь дух и искра покидали тело старого вождя, да будет ему даровано новое счастливое рождение; и не могли столь чуткие и любящие сердца, как у наших драгоценных Оссина и Дагмары, не чувствовать недоброго, не истекать кровью от горя. Вот так и вышло, друзья мои, что память Оскорблённых исказилась – ведь я искажал её чарами, - он счёл нужным ещё раз повторить свои аргументы, чтобы даже до самых далёких от магии членов общины дошла его мысль, - Смерть Рейгана наполняла их затуманенный разум болью, да и утомление Оссина, следы его недавних опасных подвигов в ойкосе князя, не могли забыться сразу.

- Так и вышло, - плёл свою паутину Куннлауг, - что, едва Охота, наткнувшись на неприступную крепость-резиденцию, протрубила в рог и позорно отступила, как Оссин, раньше мирно державший беседу с почившими предками, увидел меня и слово обезумел. Он выхватил оружие и помчался ко мне, грозный, как чёрная туча посреди широкой воды, - тут старик снова сверкнул глазом, глядя прямо на меня, и холод охватил меня; или мне только почудилось, и он не смотрел на меня? – Не видя иного доброго выхода, я схватился за Пустоглазую и постарался скрыться. Увы! - он трагически покачал головой, и голос его слегка дрогнул, - Моя славная служанка не смогла выбраться из склепа, так велика была ярость людей, потерявших на время рассудок. Мне и самому досталось, как вы можете видеть. Но я смог добраться до дома.

- Со своей стороны, - лицемерно завершил он длинную речь, исполненную самой чёрной лжи, - я объявляю перед всеми моими друзьями и добрыми соседями, перед Лаохра, перед Киффредин, и перед Оскорблёнными: я не держу зла на бедных детей Рейгана. Ибо они не ведали, что творили. Скажу больше: и я, и несчастные сироты, что обвиняют меня, готовы принести, я уверен в этом, любые клятвы, чтобы доказать правдивость своих слов. Только вот, - этими словами он будто завершил сложную мозаику, и её узор наконец предстал во всём своём тёмном величии, - если заклинатели и колдуны из Лаохра захотят проверить мой разум, они увидят, что тот не был искажён чарами уже долгое время. А вот разум бедных сироток – он был искажён, и недавно.

Как ни странно, теперь Киффредин молчали. Слишком сильно их потряс рассказ старого некроманта, перевернувший повесть Оскорблённых с ног на голову.

Надо ли говорить вам, как ярились Оссин, Дагмара, Вайранна, Артур и, особенно, Айдред? Но мы с Сомбриной успели достаточно успокоить их, и когда Лаохра, ещё раз протрубив в рог, дало Оскорблённым право вызывать их сторонников, свидетелей, сказать своё Веское Слово, Оссину хватило самообладания молча указать мне выступить вперёд.

Я сказал всем то, что видел – ни больше, ни меньше.

То же сказал Айдред.

За ним говорил Артур, и его рассказ был длиннее и запутаннее нашего, но не отличался по сути.

Затем говорила Вайранна, и вот повесть йиванги была хоть и короче, но намного богаче на странные, упущенные нами детали и удивительно проницательные наблюдения.

Когда Оссин позвал Сомбрину, она вышла на положенное ей место – и публично отказалась от своего слова.

Волна громкого, удивлённого шёпота прокатилась по Лаохра и по Киффредин. Мы зашипели было на вернувшуюся на своё место полукровку, но она только скрестила в мольбе руки на груди и поклялась нам, что промолчала исключительно в наше благо, и попросила поверить ей хотя бы на четверть часа.

Вновь рог – но Куннлауг не стал звать своих родных. Он вызвался отвечать сам, на что, как мне объяснили, имел полное право.

- Дорогие мои друзья! – говорил старик, - Вы услышали много историй. Очень похожих историй. А знаете, друзья, что ещё объединяет эти истории?

Он выдержал паузу, достаточную, чтобы ответные выкрики из толпы и общий гомон стихли в нетерпеливом ожидании; тонко поймав этот ускользающе краткий момент максимального внимания, он продолжил, и голос его прозвучал необычно грубо и резко:

- Да это всё чужаки, не заслуживающие доверия!

Я почти физически ощутил давление ненависти толпы, будто меня толкнули со всех сторон одновременно.

- Вот, - кричал Куннлауг, принимая лист бумаги из рук своего родственника, - Это – письмо из лечебницы для душевнобольных из города Таннор, подписанное Гахеритом, старшим целителем! Знаете, что там говорится? Что вот эта *йиванга*, - он выговорил имя расы Вайранны с актёрским, натужным, преувеличенным отвращением; но именно такую эмоцию была готова проглотить заведённая толпа, - лечилась там не один год. Она больная, у неё голова не на месте! Что скажешь в своё оправдание, макака? – презрительно обратился он к Вайранне, - Скажешь, я лгу? Ты не лечилась там?

- Да, я была там, но…

Взрыв голосов эйров потопил её ответ, и Куннлауг, выждав, пока станет потише, двинулся дальше:

- Кого ещё вы будете слушать? Вот этого истукана, наполовину гнома? Да у него в голове не мозги, а гранит да сланец!

Артур глубоко вдохнул, не считая подобное достойным ответа, и смотрел в небеса, покуда смех, свист и улюлюканье толпы не стихли.

Тогда Куннлауг обернулся ко мне, принимая от своих родичей теперь уже целую пачку бумаги:

- Наш так называемый бейлиф, - он заговорил гнусаво, пародируя говор фронтирцев, и вызвал этим взрыв смеха и одобрения, - А вы знали, что он – тот ещё пройдоха и вор? Да-да! Вот у меня вырезка из одной газеты северян – не было ему и семнадцати, как он уже обчистил законопослушного имперского торговца. Рано начал, да далеко пошёл! Пользуясь связями, основал «детективное агентство» – вот здесь, здесь все доказательства, выписки судов, друзья мои, всё можете прочитать сами, всё официально и заверено печатями – которое стало лишь прикрытием для дальнейшего воровства! Тут добрых две дюжины дел, все освещены в газетах, можете, повторяю, сами посмотреть – везде нашего бейлифа обвиняют в кражах, и везде ему, вот так удача! Вот так совпадение! Везде он выходит без ущерба, как гусь из воды. Нужны ли вам ещё доказательства продажности как бейлифа, так и его покровителя, графа? Помните ли вы поборы, которыми обложил нас граф, и что нам за это было, какая польза? Вот, - завершил он своё обвинение, - цена, которую я дам за его слова, - и он плюнул себе под ноги.

Я был совершенно сокрушён гневом, презрением и ненавистью толпы – людей, которых мой долг перед графом (и в конечном итоге перед мейстером Мервисом) велел мне защищать.

Почти физически я ощущал, как закипает рядом со мной Айдред. Заметил это и Куннлауг.

- Есть одно свидетельство, - и снова его голос стал добрым, принимающим и покаянным, - Которое нельзя подвергнуть неуважению. Айдред ат Илдмер из дома Блаи – глубоко уважаемый член прославленного клана Огненного Лиса, дальних родичей многих из нас, включая несчастного Оссина, дважды осиротевшего. Айдред – примерный сын, храбрый воин и верный друг. Но вот несчастье! Помогая великому Оссину в обретении Карнвеннона, Айдред очень сильно пострадал. Покидая ойкос, он был на грани между жизнью и смертью. Кроме того, на его разум, как и на разум наших бедных сирот, я был вынужден воздействовать. Верный своим друзьям, он видел то, что видел Оссин – и проверка мудрецов Лаохра, буде они возжелают её провести, подтвердит мои слова.

Как же мудра была Сомбрина, не ставшая выступать в подтверждение слов Оскорблённых!

Мы, друзья Оскорблённых, и сами Оссин и Дагмара были сокрушены. Где-то краем уха я слышал, как смешались крики и свист Киффредин, как обсуждают что-то Лаохра. Были во мне волны возмущения, гнева, призывавшие сейчас же выхватить письмо графа и властью сенешаля остановить это похабное судилище, но разум сдерживал их – я понимал, что Верные и Вольные, ещё и заведённые Куннлаугом, плюнут на это письмо, и мы будем счастливчиками, если нас просто выгонят взашей. Но больше всего во мне поднималась горечь. Я очень сильно старался не заплакать – так тяжко мне стало от прямого наблюдения за тем, как легко Зло может охватить сердца сотен людей. А ещё больше того – ещё больше мне хотелось обнять Дагмару и поддержать её хотя бы так, ведь те беды, что пали на неё, были по сравнению с моими что море по сравнению с лужей. Я буквально физически видел, как худо было её душе.

- А смотрите, - вырвал меня из пучин отчаяния спокойный голос Артура, - Многие здесь сохранили голову. Не верят лжецу.

Потирая глаза и подавляя всхлипы, я осмотрелся – Сын Камней был прав. Вайранна аж подпрыгнула от радости и хлопнула в ладоши. Оссин вскинул руки к небесам и пробормотал благодарственную молитву, его примеру последовали и Дагмара, и Айдред. Сомбрина, пряча улыбку, разжигала трубку.

Киффредин будто раскололось чётко надвое. Я совсем не понимал того диалекта эйрского, на котором они говорили между собой, но даже я мог понять настроение и уровень ярости их споров (как объяснили мне позже, сами официальные Слова участников судилища говорили на империке исключительно из уважения к моей персоне, как прямому представителю графа).

Не молчали и Лаохра – и очень скоро эйры в нашей компании передали нам, что собрание уважаемых воинов склоняется в нашу сторону. Молодые поверили было ярким речам Куннлауга, но почтенные старики осадили их и указали на то, что в наших обвинениях было много фактов и мало эмоций, а вот Куннлауг, напротив, мало говорил по делу, только пытался обернуть наши слова в свою пользу, и манипулировал переживаниями. Когда молодые возразили было, указывая на документы, которые принёс Куннлауг, старики только усмехнулись и отмахнулись – мол, вы, юноши, поживите с наше, а потом судите по имперским газетам. Там каждую новость разносят жадные до сенсаций газетчики, потом хватают в свои отчёты мечтающие выслужиться бюрократы, а дальше хватают скучающие по сплетням кумушки – да вы знаете этих болтливых регулийцев, они поймают зайца, а назовут его волком – и круг начинается по новой, газетчики хватают уже вовсе ставшие безумными слухи. В суд фронтирцы бегут по любой мелочи, и врут там безбожно. А вот мы, весомо добавляли старожилы, Куннлауга ещё сорок лет назад в недобром подозревали, и тут вот как эти обвинения подтверждаются: и фэйери, и ослика гоблины прикончили, и хозяину своему о похищении кинжала донесли, и снова как славно выходит, будто в союзе они с Куннлаугом.

В бурных обсуждениях эйры из общины провели не меньше часа. К счастью, теперь обычай уже не требовал от сторон спора стоять, и Дагмара наконец смогла сесть на землю и привалиться к опустившемуся рядом же Оссину. На мгновение ревность уколола меня – очень уж мне хотелось оказаться на месте великана – но я не позволил этому чувству, столь позорному в таких условиях, вполне поселиться в моём сердце.

Трижды прозвучал рог, и все собравшиеся вмиг замолкли и приготовились внимать: Лаохра объявляло своё решение.

Старейший из воинов вышел на шаг вперёд своих товарищей и зычным, поставленным голосом, привыкшем перекрывать шум сражения, объявил:

- Лаохра решили. Оскорблённые говорили много, и говорили о деяниях. Обвиняемый тоже говорил много, но лишь переворачивал слова Оскорблённых, и говорил пустые слова, что мало поясняют дело, но будоражат сердца. Потому решение Лаохра таково: Обвиняемый виновен, и приговорён к смертной казни, и его дом объявляется Должником у домов как Дагмары, родной дочери Рейгана, так и у Оссина, наследника линии своих предков.

Буря, которую вызвали эти слова, была подобна той, что разыгралась здесь же, когда Куннлауг, плетя первые широкие стежки своей паутины, картинно покаялся в том, что зачаровал детей Рейгана ради их же блага. Мы с Сомбриной видели: по мере того, как родичи Куннлауга, обернувшись в толпу, выцепляли взглядом обогатившихся сегодня эйров, шум из равного смешения одобрительного рокота и осуждающего свиста всё больше менялся в сторону осуждения.

Лаохра были вынуждены признать вето Киффредин, и отступили, чтобы обсудить ситуацию и предложить другое решение.

Оссин нервно потирал кулаки, смеряя Куннлауга уничтожающим взглядом. Дагмара снова рухнула, обессилев, и готова была забыться в плаче. Должно быть, это наполнило меня такой яростью, что я пришёл в себя только когда Айдред, хлопая меня по плечам, встревоженно убеждал меня не бросаться в бой здесь и сейчас.

Вновь прозвучал тройной сигнал рога, и вновь в возникшей тишине старший из Лаохра вышел объявить суждение:

- Мы, - вещал он, - Лаохра, взвесив все свидетельства сторон, а также учтя голос Киффредин, пришли к решению. Поскольку Куннлауг добровольно сознался в применении тёмных и запретных чар, а вся иная часть обвинений является слишком запутанной для однозначного суждения, мы обвиняем Куннлауга виновным и приговариваем его к изгнанию, а его дом объявляем Малым Должником пострадавших Оссина и Дагмары, с возможностью искупления долга через справедливую виру.

Вновь поднялась яростная буря, и вновь жесты родственников коварного некроманта резко усилили свист.

Лаохра снова погрузились в тихое совещание, и тут Сомбрина спросила у Айдреда:

- Айд, а правду говорят про вас, лисов, что у вас есть обычай суда через поединок? Знаю, такой обычай есть у кантарцев, южных регулийцев, и у многих бравичей; но как дела с этим обстоят у вас?

- Хм, - нахмурившись, задумчиво ответил Айдред; Оссин и Дагмара внезапно стали слушать его очень внимательно, - Да, у нас есть такой обычай. Мы нечасто к нему прибегаем. Только если совпадают два условия: суд никак не может прийти к решению, а решение это нужно, и сейчас.

Тогда Сомбрина обратилась ко мне:

- Маэстро сенешаль, - официально, хоть и игриво подмигнув мне, сказала она, - Можете ли вы, пользуясь особой властью от графа и особой информацией, которой обладаете вы, в частном порядке уведомить ныне правящий общиной орган, а именно Лаохра, о том, что сейчас, - она ненадолго замолчала, сделав особый акцент именно на слове «сейчас», - У нас очень особое положение?

Я кивнул, и тут Оссин, раскусивший план Сомбрины, хлопнул себя по коленям и расплылся в счастливой улыбке.

- Айд, а можешь ли ты встать, и публично признать, что Оссин, очевидно наследник святого Финна, есть не только член общины, но также и почётный член клана Огненного Лиса?

Тёмные глаза Айдреда, до того слушавшего полукровку с видимым недоверием, засияли. Не тратя ни мгновения и даже не слушая Сомбрину, которая очевидно не хотела, чтобы он начал действовать сразу, Айдред распрямился, вскинул Головоруб над головой и объял себя пламенем. Как только все эйры из общины благоговейно замолчали и обернулись к нему, он зычным голосом объявил:

- Сим я, Айдред ат Илдмер из дома Блаи, третий из наследников титула Несущего Закат, объявляю: присутствующий здесь Оссин ат Дагдебар из дома Гвидо, не теряя все права и привилегии, что положены ему по наследованию как от его родного отца, Дагдебара из дома Гвидо, так и от приёмного, Рейгана из дома Эйве, имеет также все права и привилегии, что присущи истинному Сыну из клана Огненного Лиса. Порукой тому моя честь и честь моего дома. Пусть тот, кто имеет что возразить, возразит сейчас, покуда я досчитаю до трёх дюжин, или молчит вечно.

Впервые я слышал полные имена и названия домов Оссина и Рейгана – поразительно, как часто чужак даже не задумывается о своём незнании, хотя все ключи к правильным вопросам уже у него в руках.

Прежде, чем Сомбрина, сбитая с толку уже одним только внезапным заявлением Айдреда, попыталась остановить его, Оссин поднялся и обратился к Лаохра:

- Теперь, именем своего родства с Лисом и ради сохранения чести моего клана, как и чести моего дома, я вызываю Куннлауга. Я вызываю Куннлауга на Испытание Поединком, как то принято в клане Огненного Лиса, и пусть так решится наш спор, ведь Господь Единый не даст совершиться неправосудию!

Киффредин ответило напряжённым молчанием, но даже закрой я глаза, было бы ясно: это молчание одобрительно. Община, главным источником дохода которой была продажа воинских сил своих сынов, ощущала такой поворот сложного судебного дела как очень правильный. Нервные взгляды родичей некроманта подняли было свист, но он моментально потонул в ответном рокоте одобрения.

Куннлауг, прежде чем ответить, несколько минут советовался с роднёй. Лаохра выжидало, а Киффредин жадно молчали в предвкушении.

- Добро, - ответил наконец Куннлауг, - Но я задам сначала два вопроса.

- Задавай, - хищно улыбнулся Оссин, и только сейчас я понял: он до сих пор полон гнева за гибель Овода, и ищет любой шанс выплеснуть его. Раненая ещё при преодолении Стены рука Оссина, к тому же усугубившая своё состояние во время длительного пути к ойкосу нежити, когда он тащил на себе Айдреда, свисала безжизненной плетью. Он мог двигать ей, хлопал ей по колену, вздымал к небу в молитве – но видно было, как слаба его левая рука, как тяжело ему даётся каждое движение.

- Каковы условия этого поединка?

Айдред думал было податься вперёд и ответить, но Оссин опередил его; похоже, воин хорошо знал этот обычай своих дальних родичей:

- Нетрудно ответить. Бой идёт на круге в две дюжины шагов шириной, на ровной земле. Каждая сторона имеет право исключить один из видов боевого искусства, включая любую школу заклинаний. Каждая сторона ставит себе даракхоса, второго, и затем бойцы вместе с даракхосами выбирают старшего судью и младшего судью. Судьи в любой момент могут остановить бой, но только старший судья может объявить победителя до того, как будет исполнено Главное Условие. О Главном Условии стороны договариваются заранее – то может быть бой до первой крови, до первого падения оземь или до смерти. Стороны заранее решают, при каких условиях помогают даракхосы. Любая сторона может попросить, чтобы её заменил чемпион, другой боец, согласный рискнуть, если судьи признают условия слишком неравными.

- Наконец, - продолжал великан, - есть Предмет Спора. Это – те кары и обязательства, что падут на проигравшего. Они могут отличаться для разных сторон. Если стороны не приходят к согласию за сутки, то Предмет Спора определяет старший судья, опираясь на пожелания сторон и свою здравость суждения. Ну что, приступим, старик? – улыбнулся от, обнажая зубы и смеряя противника гневным взглядом.

- Пожалуй, - ответил некромант, - На мой второй вопрос ты уже ответил.

Такой громкий и восторженный шёпот поднялся над Киффредин, что он стал громче иного крика, и вновь Лаохра были вынуждены вмешаться.

Не стану, читатель, подробно пересказывать тебе переговоры. Скажу лишь об их исходе.

Обе стороны согласились с тем, что бой будет идти до смерти, и что Предметом станет признание дома проигравшего Должниками, а также снятие всех обвинений с победителя. Условились, что даракхосы вступят в бой, если того потребует хоть один из участников и если старший судья даст своё одобрение. Старшим судьёй стал старейший из Лаохра, младшим судьёй – следующий за ним воин.

Когда Оссин дал обет драться лично, Куннлауг поставил вот какое правило: бойцы будут биться без доспехов. Мы хорошо понимали его задумку: в рукопашной боец без щита и без доспеха оказывается в очень опасном положении, а Оссин был ранен в руку. Лаохра, хоть и не сразу, всё же приняли условие некроманта. В ответ Оссин запретил любые чары сложнее наговоров, включая помощь духов-слуг – и раз уж прошлое требование было принято, это прошло без лишних возражений.

Сразу после этого Куннлауг сослался на старость и слабость и потребовал чемпиона. Принимая во внимание очевидную разницу между молодым воином и старым некромантом, Лаохра не смогли возразить.

Отдельно придётся сказать о даракхосах, ведь по какой-то причине Оссин выбрал своим вторым не Айдреда, как мы все ожидали, а меня. Изумление, гордость и страх наполнили меня, когда Оссин назвал моё имя. Айдред молча хлопнул меня по плечу; не знаю, зависти или желания поддержать было больше в этом жесте. Как потом объяснил Оссин, нигде я не сыграл главной роли, но везде именно без меня нас ждал крах – в побеге от Четверых колдунов из ковена, в бою с Тенью, в приключениях в ойкосе князя и затем в ойкосе нежити. Всем было ясно, что как воин Айдред даст мне сто очков форы; но нашим противником был Куннлауг, и кто знает, что ещё припрятал в рукаве хитроумный старик? Мне невольно вспомнился Фоскаг: там тоже ни в одном из предметов я не был первым, но по общему зачёту нередко оказывался в вершине списка.

Говорит ли это что-то о моей природе? Или, возможно, о природе человеческого общества, о том, как оно строит системы оценки? Не мне судить.

Даракхосом Куннлауга стал его внучатый племянник, не слишком крепкий на взгляд, но рослый и гибкий, как змея. Взгляд его быстро перебегал с одного объекта на другой, будто схватывая суть и спешась, не тратя время попусту, продолжить изучение дальше; у многих поистине проницательных и опасных людей я видел эту привычку. Мне очень не понравилась перспектива столкнуться с таким противником. Но не он был главной угрозой.

Чемпионом Куннлауга стал Деобрианн, тот самый, кого Куннлауг во время первой нашей встречи назвал сильнейшим воином общины, якобы потопивший в одиночку целую галеру мамелюков. Дрожь в коленях пробирала меня от одного взгляда на этого воина: высокий и сильный, под стать Айдреду, гибкий и ловкий, как Вайранна; ему было немного за сорок – пик возраста для воина. Конечно, ему недоставало выносливости и бодрости юноши, и потому в длительной кампании с долгими маршами Деобрианн уступал бы более молодым, но в нашем случае речь шла о коротком поединке – а тут опыт, отточенные движения и тренированные инстинкты бойца, ещё не сдержанные по-настоящему немощью старости, давали сотню очков вперёд прыти юности, не отёсанной годами практики. Я искренне надеялся, что мне не придётся сражаться с этим человеком.

Так или иначе, с боем решили не откладывать: Испытание Поединком должно было состояться на утро второго дня после собрания Лаохра и Киффредин.

Вечер перед предстоящим боем выдался непростым. Он запомнился мне двумя событиями.

Во-первых, где-то в середине дня пропал Айдред. Мы уже готовились отправиться на его поиски, помятуя о коварстве Куннлауга, но перед самым закатом он вернулся в резиденцию почившего Рейгана. Айдред рассказал нам, что старый некромант, присыпая каждое слово сахарной горкой из лести, пытался подкупить его, чтобы сын Огненного Лиса стал его чемпионом. Он даже обещал, в довесок к солидной сумме золотом высокой пробы, фамильное наследие своего рода, Шлем Неясыти, поистине могущественный артефакт работы древних мастеров, усовершенствованный современными шлемниками.

Мы все видели, как непросто было Айдреду отказаться от столь заманчивого предложения, но меня искренне кольнула его готовность всерьёз задуматься над тем, чтобы предать своих друзей ради больших денег. Не сразу во мне нашлись силы вполне принять и простить своего друга. Лишь позже я вспомнил, как сам был на грани того, чтобы малодушно бросить своих друзей в склепе; и добавил к тому, что деньги для всех имперцев имели такую ценность и важность, которой я, как ни старался в будущем, так и не смог в них углядеть.

Во-вторых, за ужином перед сном Сомбрина внезапно стала повествовать об обычаях поединков чести на дальнем юге, особенно среди кантарских регулийцев. Они были так разнообразны и причудливы, что постепенно мне начало казаться, будто она рассказывает странные сказки, а не повествует о жизни настоящих людей.

Одна деталь, однако же, крепко запала мне в душу. Так крепко, что когда я очередной раз, после очередной молитвы, убедился, что тревога не даёт мне заснуть перед смертельным поединком – повинуясь всеобъемлющему страху и странному чувству, я вдруг вспомнил об одном обычае кантарцев. Я вышел из комнаты и отправился к Дагмаре.

Не сразу мне удалось собраться с духом, чтобы постучать в дверь в глухой ночи и разбудить её, и очень не сразу она услышала меня и открыла замок. Внезапно разбуженная посреди ночи, она недобро щурилась, пытаясь выцепить меня близоруким взглядом, а я мучительно долго подбирал правильные слова. Наконец, мне удалось объяснить свою просьбу: поскольку завтра мне, возможно, предстоит поединок не на жизнь, а на смерть, я хочу выступить её чемпионом, посвятить этот бой ей. Для этого мне нужен её рукав, чтобы я обмотал его вокруг шлема, совсем как то делают южные каббалъехро.

Дагмара весьма не сразу поняла, ради чего я стал ломиться к ней в дверь в такой час; но когда поняла, то сначала рассмеялась, потом всплакнула, вспомнив о цене завтрашнего боя, затем ненадолго скрылась у себя в спальне (я услышал звук рвущейся ткани и короткое ругательство на эйрском). Как советовал рассказ Сомбрины, в ответ на этот дар я преклонил колено перед своей демосьеллэ – она рассмеялась, поцеловала меня в лоб и почти насильно подняла. На прощание она пожала мне руки и сказала, что вот теперь – теперь она наконец верит, что мы с её братом победим. Была ли тогда Дагмара искренней, или кривила душой – толика той веры, о которой она говорила, поселилась в моём сердце. Мне удалось наконец заснуть в ту ночь, и на утро поединка я чувствовал себя сносно.

Мне не довелось обагрить свой молот кровью в честь Дагмары в том бою – и мы с ней оба, как я смею теперь заверить, очень этому рады.

Куннлауг очевидно переоценил свою репутацию в общине. Думаю, сыграло тут свою роль и то, что всё время до поединка Сомбрина, а с ней и Дагмара и Айдред, старались попасть в любую группу людей; там они невзначай, на уровне слуха, между слов, бросали, что будто бы многие говорят, и что многие видели, как люди Куннлауга активно подкупали Киффредин – и, дескать, если бы не этот подкуп, то уже голова старика была бы на шесте в самом центре города, да и вообще дни Куннлауга сочтены, потому что не сдюжить никому против Оссина, тем более что за ним правда. Как бы то ни было, когда начался бой, все симпатии зрителей были на стороне Оссина, а любой, кому доводилось выступать перед толпой, знает, как много значит поддержка зрителей и как сильно сбивает с толку их ненависть.

Не буду утомлять тебя, читатель, подробным описанием боя. Оссин не стал поглощать духа и бился одной рукой – вторую прикрывал щит, но он редко пользовался им, полагаясь на длину рук и длину лезвия своего одноручного меча. Он много финтил, отступал, где не видел возможности для хорошей обороны, а где мог – наносил рипостом противнику любые повреждения, обычно неглубокие порезы. Такой стиль боя, вместе с улюлюканьем, насмешками и оскорблениями толпы, очень сильно выводил из себя Деобрианна. Он, напротив, пытался войти в клинч и решить всё решающей атакой: разумно, ведь в клинче Оссину было не обойтись без щита, а вот в долгой выматывающей схватке разница в возрасте была на стороне более молодого и выносливого великана. Когда чемпион Куннлауга, вконец озверев от тех порезов и синяков (и, вероятно, ещё больше от унижений), что он получил, взревел и кинулся на великана, забыв о должной защите, Оссин лёгким движением кисти сумел отбить его атаку, а затем поразил его клинком прямо в открытый рот. Деобрианн скончался моментально – ни он, ни даже Куннлауг не успели воззвать к даракхосам, чтобы продолжить бой.

Куннлауг пробовал было сбежать, обернувшись в тень, но заклинатели из Лаохра сразу же поймали его и отвели к уже подготовленной плахе. Оссин предложил было Дагмаре взять топор палача и отомстить за оскорбления, но дочь Рейгана отказалась.

Великан стал перед некромантом.

- Последние слова? – спросил наследник Финна.

- Ты не понимаешь, - взгляд некроманта бегал, как у безумца, голос дрожал от искренней паники, - Ты глупец. Если ты убьёшь меня сейчас – я уже всё подготовил, да, подготовил – я стану лишь сильнее, и тебе…

- Скучные слова, - перебил предсмертный лепет Оссин, вздымая топор и опуская его на шею старика. Я вздрогнул – срез был таким же противоестественно острым, как и от удара Головоруба по шее оборотня.

На доли мгновения мне показалось, что моего правого плеча коснулись холод и тень – но только на доли мгновения. С Куннлаугом было покончено.

Вслед за гибелью Куннлауга определилось и будущее Холмов Верных и Вольных. Оссин, приёмный сын Рейгана, вернувший после сорока лет Карнвеннон, стал новым вождём общины. Первым же указом новый вождь утвердил Дагмару как равную себе соправительницу. Обязательный траур по почившему вождю откладывал пиршество на месяц. Раз дела больше не держали нас в общине, зато звали на север, в форт, мы не стали задерживаться, хотя обещали присутствовать на торжестве, если будет на то возможность.

На прощание Оссин, как когда-то Айдред, выпил со мной по стакану, сжал в медвежьих объятиях, поцеловал в лоб и объявил своим другом, а ещё дал мне особый свисток: раньше этот свисток носил Овод, и когда бы я ни посвистел в него, Оссин узнал бы, где я нахожусь, и понял бы, что мне нужна его помощь. Я знаю немало людей, которым такой подарок мог бы показаться недоброй приметой, но я был спокоен на этот счёт – иногда дурное прошлое это лишь бессильный призрак.

Другие тоже получили свои награды.

Айдреду достался особый точильный камень, способный приводить в порядок клинок после почти что любых повреждений. Сын Огненного Лиса принял камень с подобающей такому редкому и ценному артефакту торжественностью. Айдред очень боялся оставить на клинке святого Финна лишнюю зазубрину.

Вайранне подарили браслет, хозяин которого мог, направив его на восток, трижды обернуть его против хода солнца, и таким образом сделаться полностью незаметным для того, кто первым попытается найти его.

Сомбрине Оссин передал коробок с особой мазью: стоило смазать ей два арбалетных болта или две стрелы, как второй сам вылетал из колчана и летел туда же, куда был выпущен первый, причём с той же скоростью. Мазь в этом коробке обновлялась сама собой, надо было только не забывать правильно ухаживать за ней.

Наконец, Артуру Дагмара вручила Книгу Добрых Слов. Чем именно она была, ни Артур, ни Дагмара после не рассказывали мне; думается мне, на то есть очень веские причины. Как бы то ни было, Артур очень высоко оценил такой подарок, и после я часто видел его читавшим эту книгу на привалах, и неизменно Дитя Камня сжимал нечто в руке.

Перед самым отъездом, когда мы седлали одолженных новому сенешалю лошадей, готовясь направиться в форт, Дагмара отозвала меня в сторону.

- Я вижу свой подарок у тебя, - весело сказала она, указывая на рукав, который я не снимал со своего шлема, - Может быть, и у тебя есть что-то для меня?

Солнечные зайчики отражались от стёкол её очков, наполняя каждый взгляд глубиной и сиянием; они же тут и там обращали пряди её осенних волос в золотые реки. Я взял её за руки – помню, какими холодными они мне показались – и задумался: а чем я могу ответить? Что я могу подарить принцессе общины воинов?

Вот что я сделал. Я достал тогда свой знак Взаимных Спиралей. Я нашёл маленькую глиняную чашку, и положил внутрь серебряную монету – не только потому, что серебро есть символ луны, особо связанной со всеми духами воды, но и просто ради красоты. Я сделал тогда то, что не рекомендуется делать никакому магу, будь он колдуном, заклинателем или волшебником – я постарался забыть о сути всех своих подготовленных ритуалов, я не думал о Расплате – я просто плёл новое заклинание, подпитанное силой уже заготовленных. Друзья потом говорили мне, что я пробыл в медитативном наблюдении за чашей более часа, и что Дагмара всё это время то уходила, то приходила вновь.

Наконец, дело было закончено. Мир плыл перед моими глазами, я едва держался на ногах – но я принёс Дагмаре тот подарок, который считал подходящим. Серебряная монета, благодаря моим чарам, обратила чашу в лунное серебро, и Дагмара (но только она), взяв её, всегда могла изгнать холод из своих рук.

Тогда я не знал, понравился ли мой дар Дагмаре – она просто приняла его, поблагодарила, а дальше нам уже совсем не стоило задерживаться. Да и мир тогда вращался передо мной в утомительном водовороте, и на коня я взобрался только благодаря трём помощникам. Кажется, меня даже дополнительно привязали к седлу, но это может быть игрой изменчивой памяти об изменчивом прошлом.

По пути до форта Сомбрина, когда я уже вполне пришёл в себя и наши с ней лошади поравнялись, тихо сказала мне:

- Неужели наш отречённый ото всего мирского мейстер волшебник наконец нашёл свою человечность? Неужели в твоём сердце и твоих снах поселилась живая женщина, а не только призраки вины и абстрактные фантазии о природе судьбы и времени?

Я постарался отшутиться.

Но Сомбрина была совершенно права.

Глава 51. Созыв знамён.

- Рассвет уж час как минул, маэстро сенешаль! – так будил меня верный Ээйтсоо в те дни.

Забавно, ведь до того я успел уже и забыть о нём. Молодой веендра ехал с нами в караване, чтобы занять вакантную позицию второго казначея. Во время наших первых визитов в форт мы не сталкивались: Ээйтсоо вникал в работу казначея в этом захолустье, а мы – мы разбирались с кольцом Вана, пытались перехитрить Трёхглазого Вора, раскрыть тайны Ларца; Эутайн Милостивый, казалось, то было в прошлой жизни.

Зато теперь, когда я вернулся в форт, облечённый властью сенешаля и обременённый всей связанной с ней ответственностью, этот шустрый, исключительно сообразительный и трудолюбивый карлик постепенно стал моей правой рукой, и я куда чаще говорил с ним, чем даже с Айдредом.

Я потянулся и выбрался из кровати. Голова немного гудела. Серая морось за окном говорила, что сегодня междугрёзье обращает лето в раннюю осень. Что ж, по крайней мере один день обойдётся без снега, и то хвала Господу! Междугрёзье было досадной помехой для нас, когда мы путешествовали вчетвером, но теперь, когда на меня обрушилась ответственность за целый регион графства, я видел и весь масштаб катастрофы, которая неизбежно следовала за разрушением привычной смены сезонов.

Я умылся и сменил пижаму на нижние одежды, пока Ээйтсоо быстро собирал мой завтрак. Как обычно, он бросился помочь мне с облачением в мантию, но, как обычно, я отказался и оделся сам. Эта привычка людей из верхов имперского общества входит в число тех, которые я искренне порицаю.

- Ээйтсоо, а где рыба? – спросил я помощника, оглядывая два унылых сэндвича с сыром, яйцом, маринованными огурцами и печёными бобами.

- Никакой рыбы в нашей армии нет уже третий день, сьер Луэллан, - отвечал веендра, наливая мне чашку крепкого кофе.

- Но почему?

- Ещё вчера объяснял вам, сенешаль. Но вы уже *крепко* принялись за пиво, то есть, прошу прощения, «добрый эль», - в его взгляде проскользнуло нескрываемое осуждение, - Неужели снова забыли?

Занятно, как сильно один месяц непривычного труда может поменять привычки человека. Отвечай сейчас тот Луэллан, мейстер-волшебник, что въехал в ворота форта в шлеме, обмотанном рукавом Дагмары – он спокойно сказал бы, что да, забыл. Но маэстро сенешаль, Луэллан фан Мервйен, тем более натасканный Сомбриной и наученный собственным опытом общения с имперцами, усвоил: в Империи, если ты облечён властью, признаваться в своей слабости и ошибках очень вредно.

Впрочем, кровь духов никуда не делась, и лгать прямо мне было сложно и в те суровые месяцы.

- Просто хочу попросить тебя повторить диспозицию насчёт рыбы, - извернулся тогда я.

Судя по тому, какое недовольство сверкнуло в чёрно-серых глаза Ээйтсоо, мой помощник прекрасно понимал настоящую причину моей забывчивости – а она была той же, по которой даже после умывания прохладной водой у меня ныли виски, а предметы всё норовили раздвоиться перед глазами.

- Всё просто, сьер Луэллан. Последняя партия рыбаков вернулась почти без улова, а дальше от северных ветров поднялось такое волнение, что два дня они стояли на берегу, и только нынче утром…

***

Логистика – это основа любого военного предприятия. Как человек, лишённый желудка, мгновенно упадёт и будет беспомощен, сколько бы оружия ему не давали, так и армия, лишённая снабжения, теряет боеспособность поразительно быстро. Конечно, каждый из нас слышал о героических отрядах, что месяцами голодали, но защищали крепость. Однако – многие ли слышали о голодающих отрядах, что месяцами продолжали наступать, если только не были в пустыне или в самой глубине вражеских земель? Или просто нести регулярные обязанности, без столкновения с противником? В том-то и разгадка: голодающие герои стали героями просто потому, что не могли отступить, и им повезло дотерпеть до поворота удачи в их сторону. Если поднимается голод, и воинам есть, куда бежать – они бегут. Голодный желудок – вот первый и самый страшный враг, которого надлежит победить любому военачальнику.

Наша армия – всё прибывающая, должен заметить – кормилась из трёх главных источников.

Во-первых, поставки по Дороге Мехов. Несмотря на чудовищные логистические издержки, так попадала к нам большая часть снеди, из которой повара стряпали пайки. Ээйтсоо говорил, что содержание одного воина здесь и сейчас обходилось впятеро дороже, чем в городе Таннор.

Немудрено: издержки были поистине велики. Мало того, что наземные караваны – это в принципе дорогой вид транспорта, в сравнении с корабельным, так ещё и дороги здесь никак не были рассчитаны на цепочки повозок, идущих друг навстречу другу. Помните, я описывал, как мы потеряли не один час, просто пытаясь развернуть небольшой караван мастера Богудана? Теперь представьте, какая морока поднимется, если на такой дороге встретятся два каравана: один везёт нам новые мешки и бочки, полные всяческой снеди и прочих необходимых припасов, а второй возвращается в Таннор? Добавьте к этому погоду междугрёзья, что начиналась иногда в двух, а иногда и в трёх днях пути от наших мест – смотря как повезёт. Таких трудов стоили поставки по Дороге Мехов.

Посовещавшись с другими военачальниками, мы решили пока отрядить чуть ли не добрую треть нашей армии на две логистические задачи. Во-первых, строительство и охрану простеньких опорных пунктов со складами и стойлами для скота, чтобы повозки из города разгружались и меньше сталкивались с теми, кто едет по самым злополучным местам ближе к нашему форту. В немалой степени к такому решению нас подтолкнули сами караванщики: лишь немногие по-настоящему хорошо ориентировались в хитрых дорогах местных лесов. Постройка опорных пунктов позволила заметно ускорить процессы, отдав пути у форта знатокам и отрядив остальных курсировать между гордом Таннор и пунктами.

Во-вторых, на узких дорогах воины теперь вырубали и выкорчёвывали деревья, освобождая прогоны в двадцать-тридцать шагов, чтобы караваны могли спокойно обходить друг друга, и поддерживали эти прогоны в пригодном состоянии. Караванщики старались работать в соответствии с расписанием, но всё равно порой идущему каравану приходилось останавливаться у прогона и ждать того, что шёл ему навстречу, несколько часов, чтобы спокойно разминуться. Тем не менее, это было прекрасной экономией времени и сил погонщиков и их скота.

Вторым источником был речной транспорт. Провианта по нему пока прибывало мало, но мы возлагали на него большие надежды. Как только весть о беде, грозящей графству Таннор, разошлась по окрестным землям, многие властители соседних феодов и магистраты вольных городов захотели поддержать его светлость. Одной из множества протянутых ими рук помощи стала организация транспорта вверх по Дирне и дальше по озеру Валас. Увы, идти вверх по реке куда труднее, чем вниз, да к тому же Дирна очень капризна. Не раз в её течениях ниже озера случались мелкие опасные пороги с очень шустрым течением, и обычные речные торговые баржи не могли пройти сюда – только особые судна, вместительные, но с мелкой посадкой. Беда усугублялась тем, что междугрезье ставило крест на надежде на попутный ветер, и потому значительную часть полезного объёма этих суден приходилось отводить под дополнительных гребцов – и, само собой, под припасы уже для них.

Впрочем, постепенно судоходы набирались опыта, и если первые судна в итоге привозили сущие крохи, поставки последней недели были обнадёживающе солидными. Ходили слухи, что будто бы некие наши влиятельные симпатизанты в Марвелии ожидали со дня на день прибытия группы опытных гидроинженеров, которые сумеют углубить устье Дирны в опасных местах. Увы, верить в такие слухи всегда стоит с большой осторожностью, а рассчитывать на них всерьёз – и вовсе непозволительная глупость.

Наконец, третьим источником, вполне ожидаемо, была фуражировка на местности. Львиной долей забот фуражиров был сбор травы и заготовка сена – лошади и иной скот нуждались в еде не меньше людей. Скупать что-либо у крестьян, которые сами ожидали голода, было невозможно. К слову, крестьяне тоже получали помощь от графа – да, небольшая часть доставляемых по дороге Мехов товаров назначалась крестьянам, ведь было уже ясно, что урожая им в этом году не видать. Кое-каким провиантом, в основном молоком и иногда мясом, делились скотоводы: их хозяйства тоже страдали от междугрезья, но намного меньше тех, где основой было выращивание пшеницы и овощей. Ещё больше можно было сторговать у местных рыбаков, но они просто не могли поставить столько, сколько нужно было нам, даже за очень хорошие деньги. Подарки от общины охотников, хоть и были в действительности очень малой частью рациона воинов, вносили приятное разнообразие и крайне благотворно сказывались на боевом духе. Наконец, и сами воины порой добывали что-то на охоте – разумеется, очень немного, ведь и дичь уходила из мест междугрезья; но некоторые отчаянные головы, с разрешения своих командиров, отправлялись на охоту на неделю и больше, и они тоже добавляли в общий котёл столь лакомого сердцу любого воителя мяса дичи.

Небольшой ручеёк припасов, вовсе незаметный на общем фоне, но очень ценный лично для меня, отправился к нам из башни мейстера Аэрона: прознав о собирающейся армии, старый волшебник счёл своим долгом внести лепту в общее дело. Каждый день к нам прибывали небольшие, но полезные партии гостинцев из Аурмарка – в основном чай, табак и специи, а лично меня ежедневно дожидалось по большой бутылке самого настоящего Брюнеког.

***

Покончив с завтраком и постепенно ощущая прилив сил, я повелел Ээйтсоо пойти в штаб-квартиру и подготовить для меня все бумаги, а сам отправился немного размяться на ближайшую тренировочную площадку.

Когда мы только прибыли в форт, основное здание казарм пустовало – наёмники предпочитали жить в отдельных домиках вне стен. Теперь казармы были забиты напрочь, и что в них, что в домиках люди ютились настолько тесно, что отдельная личная кровать стала такой же роскошью, какой раньше была отдельная комната. Я слышал, что подобное не редкость в общежитиях и тавернах некоторых особо густонаселённых имперских городов, но не мог не возблагодарить Тетраграмматона за то, что лично я защищён от такого неудобства аурой власти сенешаля.

За стенами форта уже в столь ранний час стучали топоры и молотки, перекрикивались строители – если люди ещё могли жить в походных шатрах, то вот лошадям на долгом постое в такую дикую погоду стойла были необходимы; да и воины, конечно, тоже хотели поскорее перестать спать на земле. Кстати сказать – холода междугрёзья создавали острую дополнительную нужду в дровах и в угле для обогрева. Кто по-настоящему озолотился от тех времён, так это мастер печник (собравший по такому делу целую артель учеников), мастер колодезник, и все местные углежоги (каждый из них тоже быстро нанял себе по ватаге мальчишек на подхват).

Сразу несколько широких и ровных полян вокруг холма как-то сами собой превратились в тренировочные площадки, затем даже обросли самодельными скамейками или просто обтёсанными брёвнами, чтобы тренирующиеся могли взять паузу и отдохнуть, и чтобы зеваки или новички могли полюбоваться да поучиться ратному делу.

Постепенно площадки специализировались, и на Жабьей, самой просторной, тренировались всадники. К ним я присоединялся лишь изредка, за компанию и по приглашению своих товарищей.

Поле у Большого Камня, как его прозвали, облюбовали те бойцы, кто в значительной степени полагался на чары и был готов использовать свои наговоры и порой даже ритуалы для тренировки. Здесь желающих практиковаться было столь много, что порой бои шли и в сумерках, и немудрено – например, я сам теперь раз в неделю обязательно отрабатывал со всеми волонтёрами бой в условиях Гептагонального Оптического Замедления. Не менее причудливыми были и заклинания прибывших – к примеру, некоторые колдуны отращивали себе от заклинаний дополнительные незримые конечности, или начинали особым образом взаимодействовать с тенями – конечно, им было лучше отработать свои навыки в тесном сотрудничестве с теми, кто оказался бы их соратниками на поле боя.

Лучники и арбалетчики огородили себе длинный и узкий участок вдоль дороги, который назвали Три Препятствия, а рукопашные бойцы застолбили за собой особо каменистый кусок земли у самого подножья холма, наречённый отныне Размахом.

Какая пёстрая армия собиралась под нашим началом! Наёмники из Головы Медного Кабана были разнообразной и яркой командой, но теперь они казались – нет, не серыми, но удивительно монолитными и похожими друг на друга. Его Светлость объявил Созыв Знамён около полутора месяцев назад, и первыми к нам прибыли те, кого проницательный кондотьер Кай определил как «самых лучших и самых худших».

К нам прибыли, во-первых, самые благородные и самоотверженные патриции, чтущие свой долг перед сюзереном и ищущие славы в бою. Во-вторых, быстро добрались до нас отряды тех патрициев, которые почитали свои военные обязанности постылым обременением, и потому как можно скорее отправившие наименьшие силы из возможных, чтобы не вызвать гнева графа. Наконец, к нам присоединились самые жадные и отчаянные наёмники – в основном небольшие отряды. Клянусь, во время купания я видел как минимум у троих из их братии плохо сведённое клеймо каторжника, верный признак беглого.

Помимо мотивации, снаряжения и отношения к делу очень сильно различался и культурный и расовый состав прибывших вассалов и наёмников. Впервые я ярко, выпукло увидел различия в военном деле у фронтирцев и бравичей, регулийцев, из которых состояла большая часть вассалов короны графов Таннор.

Мелкие патриции фронтирцев, имеющие боевые обязанности, назывались обычно оптиматами. В культуре Фронтира огромным уважением пользуются колдовство и торговля, богатство – и оптиматы прибывали, облачённые в очень качественные доспехи, окружённые пышными свитами, причём из их свитских дай Бог один из троих действительно имел хоть какую-то боевую подготовку и в принципе планировал принимать участие в сражениях. Остальные должны были готовить горячую еду, развлекать бойцов, строить защищённый лагерь, чинить броню и делать стрелы, лечить раненых и в целом обеспечивать максимально комфортный быт. Каждый оптимат, каким бы грозным ни было его вооружение, был, как правило, посредственным воином, но опасным колдуном, при этом у каждого было по два-три оруженосца, тоже являвшихся скорее подмастерьями колдуна. Грязную кровавую работу должны были делать их свитские воины, арбалетчики и пикинеры – к слову, редко кто из них тоже не владел если не ритуальным заклинанием, то хотя бы наговорами. Оптиматы полагались на планирование, обожали концепцию засад или, напротив, внезапных нападений, и в целом надеялись на грамотно рассчитанную, как по нотам сыгранную комбинацию из серии ритуальных заклинаний и действий подготовленных к ним тяжёлых арбалетчиков и фаланг пикинеров. В обороне они стабильно полагались не только на магию и оружие, но и на укрепления спешно возводимого полевого лагеря. Каждый отряд обязательно сопровождали спиритисты, и их духи, вместе с легковооружёнными следопытами, позволяли собрать информацию о противнике заранее, а при удобном случае и вовсе устраивать диверсии или ночные налёты. Кавалерия казалась фронтирцам делом ненадёжным, и немудрено: даже человеку сложно действовать как обычно, когда мир вокруг искажают заклинания, а зверям это зачастую вовсе не под силу.

Совсем не то бравичи. Свита их, которую бояре и шляхтичи бравичей называли дружиной, была небольшой, но состояла сплошь из закалённых в боях воинов. В плане вооружения они все были на диво универсальны: неплохо стреляли, владели какой-никакой боевой магией, уверенно держались в боях в седле, но, как правило, лучше всего показывали себя в тесном пешем рукопашном строю. Большинство их патрициев не считали зазорным помочь дружине разбить лагерь, приготовить еду в походе. Планирование бравичи, как я понял, считали не то пустой тратой времени, не то вовсе дурной приметой, и потому упор в подготовке делали на тренировку боевых навыков, а больше всего уважали упорство и стойкость.

Не раз за тот месяц мне довелось видеть тренировочные бои, где бравичи одерживали верх над фронтирцами только потому, что отказывались сдаться и продолжали стоять даже тогда, когда ситуация поворачивалась совсем не в их пользу. Напротив, оптиматы порой проигрывали лишь из-за того, что командовали отступление, как только видели, что события начинают совсем выходить из-под контроля. Легендарная удаль бравичей выглядела прекрасно и впечатляюще во время тренировки, когда оружие заменялось красящими бутафорскими палками, а все ритуалы были заметно ослаблены (колдуны обычно для такого принимали специальные конкокции ровно перед творением чар). Но я не мог не ужасаться, представляя, какие потери ждали бы дружины бояр и шляхтичей в реальном бою, с таким-то пренебрежением к риску. Я сделал себе мысленную заметку иметь ввиду эту особенность бравичей и стараться взвешивать риск за них, перед тем, как отправлять их на миссию.

Что же до отчаянных и жадных наёмников – тут словно бы собрался весь Летейм, разве только веендра среди них не было. Трауммцы, эйры, йиванги, регулийцы, даже некоторые мои сородичи – да что там, среди них было несколько темнокожих и синеволосых оссильвийцев, мастеров ловушек и превосходных стрелков. Даже трое мамелюков с южного берега Золотого Моря оказались среди нас; одному Тетраграмматону ведомо, что завело этих отчаянных воителей так далеко от их родных краёв. Признаться, первые недели, когда я сталкивался с ними, я искренне думал, что это духи – так непривычно выглядят они для северного глаза. Я говорил раньше о том, что регулийцы кажутся нам словно бы вытянутыми – непомерно длинные конечности и шея, короткий торс, узкие плечи и бёдра, небольшая голова; так вот, для регулийцев мамелюки, должно быть, кажутся такими же, какими выглядят регулийцы для меня. Я, наверное, был в глазах мамелюков сродни большому человекообразному хомяку с комично короткими лапками, очень длинным торсом и непомерно крупной головой. Ощущения глубокой чужеродности добавляет и их чёрная кожа, отливающая на солнце синим – в отличие ото многих йивангов, оссильвийцев, некоторых регулийцев и особо темнокожих Детей Земли, чья кожа на ярком свету видится скорее тёмно-коричневой. Хотя по росту мамелюки мало отличаются от нас, а в плечах и вовсе узки, я бы очень не хотел столкнуться с одним из них в рукопашной.

Такая разношёрственная компания, с разными привычками, да ещё с настолько разными целями, неизбежно порождает конфликты. Два из них по восходящей иерархической цепочке судов дошли до меня, как до прямого представителя графа, и я приговорил одного человека к смертной казни. Наверное, читатель, ты уже догадался, что осудить мне пришлось как раз мамелюка. Ни единого разу он не сделал того, за что подобная кара была бы оправдана даже варварским, на мой взгляд, имперским законом военного времени, которым я должен был руководствоваться, но общая совокупность его проступков была слишком велика, а нежелание исправляться очевидно.

Что тяжелее – лично разбить лоб врагу, как тому смертельно раненному Диском кочевнику, или видеть каждый день висящее у ворот напоминание о суровости твоего решения? Увы, ответ циничен и прекрасно объясняет ту лёгкость, с которой правители идут порой на поразительно кровожадные меры: память о разбитом черепе порой всплывает, даже если мне доводится разбить тыкву во время тренировки, а вот гниющая голова казнённого редко являлась мне во снах.

К слову сказать – мне доводилось раньше читать, что армия несёт потери даже во время походов и периодов простоя, не только в боях. Я убедился в этом на своём опыте: за то время, что прибывали воины графа, мы провели шесть похорон. Драки из-за внимания селянок или права на маркитанток, просто выяснения отношений с применением оружия в итоге лишили нас двоих; один южанин утонул в озере, и его тело доставили нам рыбаки; один трауммец скончался от передозировки веселящими разум веществами; наконец, ещё один дебошир, помимо того мамелюка, погиб, но не на казни, а сопротивляясь аресту.

В тот день мои ритуалы не были готовы, и я тренировался вместе с бравичами на Размахе. Я как следует поработал тренировочным бутафорским молотом, безумно тяжёлым на замах, но удивительно безобидном на удар, и побегал в полном доспехе в строю. Пропотев и вымотавшись, я быстро окунулся в ближайший омут у глубокого ручья, оделся и поспешил в древнюю каменную башню, ставшую теперь штаб-квартирой армии графства Таннор. На ветру над ней развевалось большое, в полтора регулийских роста, знамя, изображавшее вооружённого булавой ониксового кокатрикса на серебряном поле с писаным ониксовыми же буквами девизом – Tenere venias. «Держитесь: я иду» - вот что значит мотто дома Таннор в переводе на современные языки.

***

По пути меня перехватила Негодная.

Когда мы встретились с ней впервые после долгой разлуки, сначала я не почувствовал ничего. Нет, она мало изменилась – разве что перестала носить высокие стоячие воротники, ведь один из имперских косметологов наконец смог удались следы зачарованных хлыстов наставников академии; конечно, и время, и накопленный ей опыт тоже оставили следы на запомнившемся мне облике. Но не прошло двух дней, и будто солнце растопило ледник, и свободные реки – наконец свободные, как когда-то был свободен Кабаний ручей – хлынули вниз. Память о Фоскаг, о послушнике Луэллане по прозвищу Пустыня, бредущему по тёмным коридорам своей судьбы, без зримой надежды на лучшее будущее, с похищенным прошлым; память о том, чем были для него тогда друзья – Шорох, обе Ёлки, Негодная, и многие другие; всё вернулось в одночасье. Тогда, помнится, я позвал её, и мы с ней засели в ночь, только иногда звеня в колокольчик и приказывая Ээйтсоо принести нам следующий кувшин горячительного, и говорили, говорили – или, напротив, мы говорили мало, и больше молчали, и сама доверительная тишина между нами была красноречивее любых речей?

Так или иначе – я был счастлив, что она была здесь. Даже если бы она пришла без двух дюжин рыцарей. Мне кажется, и она была счастлива оказаться здесь, и иногда она думала, что две дюжины рыцарей – это просто предлог.

Я узнал от неё тысячу и ещё сто одиннадцать слухов из родных краёв, но они не имеют значения для тебя, читатель. Лишь скажу для тех, кому ещё помнится и интересна их судьба – Негодная и Мервис продолжали отношения, которые, неожиданно для обоих, оказались куда более серьёзными, чем они чувствовали поначалу. Они условились, как это делают многие в нашей благословенной стране, взять Год Терпения – пожить по отдельности, чтобы удостовериться, что вместе им лучше, чем в разлуке. Год должен был закончиться через пять месяцев, и пока что Негодная была уверена, что ей не хватает мейстера. Нужно ли говорить тебе, читатель, какая волна лично моих сожалений об отсутствии Мервиса в лично моей жизни обрушилась тогда на бедную Негодную?

Но вернёмся к делам.

Отряд Негодной, состоявший из двух дюжин рыцарей, в основном молодых, считанные годы назад прошедших посвящение, стал интересным дополнением нашей армии. Я знал, что все рыцари очень грозны в бою, и ещё более полезны в массе других задач. Собственно, дюжину более опытных мы с Негодной сразу же отправили на север – внедряться в ряды кочевников, выяснять и сообщать нам, что там происходит. Предвосхищая очевидные вопросы, сразу скажу: едва ли не в первые же дни на нас посыпался вал панических сообщений. Из них следовало, что сотни кочевников уже здесь, в ближайших окрестностях, и тысячи, если не десятки тысяч, сбиваются вокруг Хозяина Тени – того самого, которого экзальтированный колдун-оборотень и его товарищи звали «Священной Тенью». Эти донесения, грамотно обработанные Сомбриной и Каем, немедленно через мейстера Аэрона отправились к графу, и, судя по всему, очень сильно ускорили Сбор Знамён.

Однако прибытие двух дюжин рыцарей добавило и некоторой, так сказать, пикантности. Дело в том, что воины-имперцы, за редчайшими исключениями, были мужчинами, а вот из двадцати четырёх (двадцати пяти, считая Негодную) рыцарей Аурмарка мужчин было лишь пятеро. Двадцать молодых женщин с экзотической внешностью, да ещё и так сильно отличающихся по своему социальному статусу от обычных для военных лагерей кухарок, ремесленниц и маркитанток, очень сильно взбудоражили умы воинов. Собственно, последней каплей, заставившей меня принять самое суровое из возможных решений в отношении того мамелюка… странное дело, не могу вспомнить ни его имени, ни его прозвища: то память даёт слабину или, напротив, проявляет свою силу и помогает мне спокойнее принимать свой приказ об убийстве, ведь куда легче помнить приказ об убийстве *безымянного некто*, чем конкретного человека, имеющего имя, историю, личность? Впрочем, оставим это рассуждение. Так вот, именно грубое домогательство до одной из рыцарей, на грани попытки изнасилования, стало последним злодеянием в жизни того мамелюка. После казни, кстати, отношения между рыцарями и остальной армией стали куда более спокойными и деловыми – как ни грустно мне было признавать это, то есть пользу такого кошмара, как смертельная казнь. Мне начинало казаться, что я постепенно слишком близко к сердцу принимаю один совет, который очень не понравился мне, когда я впервые услышал его, но что это был за совет – тогда у меня не было сил то ли признаться себе, то ли отыскать его в своей памяти. Ты же, читатель, наверняка уже понимаешь, о чём я сейчас говорю.

В итоге Негодная и её рыцари заняли крайне важную нишу разведки, а также особого элитного отряда боевых волшебников. Какие именно сведения она передала мне в тот день, по большому счёту не имеет значения.

***

В штаб-квартире меня первым делом дожидался доклад о ситуации в Общине Бобра. Как я уже говорил ранее, там жило около трёх сотен людей, из них собственно охотников, то есть не слишком молодых и не слишком старых мужчин, способных умело управляться с луком, было немногим меньше сотни. Надо ли говорить, что в местных реалиях сотня – ну, скорее полсотни, если откинуть из общего числа тех, кто слишком молод или стар для войны, или не подходит по другим причинам – полсотни умелых лучников, да ещё и знающих каждую кочку в коварных северных лесах, были очень значимой силой? Так вот, доклад сообщал мне, что эти люди наконец собрались и готовы выдвинуться по первому зову.

После смерти старосты Ласко жизнь в Общине перевернулась. Тёмные чары, туманившие разум людей, исчезли. Не сразу жители Общины избавились от их влияния: хоть источник искажений их опытов был внешним, каждый успел накопить немало личных воспоминаний, изуродованных Тенью. В целом они оправились меньше чем за месяц, но я невольно подумал. Что, если однажды некий правитель, не скованный представлениями о чести и весе слова, но зато обладающий сверхъественной властью над тем, какие именно сведения доходят до его подданных – что, если такой воображаемый тиран будет отравлять разум своих подданных годами? Как быстро они смогут наконец увидеть мир таким, каков он есть, когда шоры падут, и как много времени придётся им потратить прежде, чем они отучатся отправлять свой разум в путешествие по тем дорогам, которые проторил для них тот недобрый правитель?

Иногда, раздумывая над этой мыслью, я прихожу к поистине ужасающему выводу: что ответ уже есть у меня, и он кроется в истории о Той, Что Похитила Своё Имя. Если тот ход мысли верен, то правда такова: человек не может избавиться ото лжи, в которой был воспитан, если только не будет удивительного ситуативного совпадения. Продолжая эту мысль, я невольно погружаюсь ещё дальше в пучины сомнений в человеческой природе. Ведь история Сомбрины говорит, что память о прошлом зле живуча, самодостаточна как оправдание и причина того зла, которое человек творит уже сам. А недобрый правитель всегда старается убедить подданных, что у них есть некий крайне могущественный, таинственный и злокозненный враг, и едва ли не все их беды есть дело его рук. Слишком логичным и последовательным порой кажется мне этот вывод, хоть я всем сердцем и желаю того, чтобы он оказался ложным.

Как бы то ни было, по голосованию, принятому в таких случаях, новым главой общины стал Милош, крайне бодрый и общительный охотник лет шестидесяти, известный тем, что пробегает каждый день по дюжине миль, и по-хорошему одержимый темой строительства (не было ни одного года, чтобы он не затеял на своём участке или большое строительство, или большой ремонт). Милош был среди тех жителей Общины, которые мало поддавались воздействию Тени и речам Ласко. Он быстро помог общине восстановить отношения с Октавием, а следом за тем отправил нам предложение: дескать, Милош и его охотники помогут графам в войне, а за то графы проявят снисхождение. С учётом сложившихся обстоятельств, а также особого отчёта Октавия, подтверждавшего, что тьма больше не властна над сердцами лесовиков, Его Светлость принял предложение нового старосты – и тем самым пять десятков очень умелых стрелков и следопытов оказались в моём распоряжении.

***

Что за полным чудных событий, невероятных совпадений был тот день! Едва я закончил изучение отчёта о делах в Общине и отправил ответный приказ, повелевающий всем стрелкам явиться в форт для учёта и дальнейших указаний, как двери моего рабочего кабинета распахнулись – очень яркий посетитель потревожил меня. Ровно за мгновение до того, как он постучал в дверь, предчувствие великой силы и великой опасности, сплетённое в единое нечто, так захлестнуло меня, что я ощутил, как поднимаются дыбом волосы на моём теле.

К тому часу, после умывания, тренировки и купания, даже самые остаточные следы алкоголя покинули меня; но гость троился в моих глазах. Я видел троих, то сменявших друг друга на одном и том же месте, то будто пребывавших в одной и той же точке одновременно; от мельтешения их очертаний в глазах начинало рябить, и далеко не сразу я научился фокусироваться только на одном из трёх образов, чтобы поддерживать нормальный разговор.

Первым и самым ярким был великан, вероятно трауммец, будто бы слабо светящийся изнутри: так или иначе, тени не смели коснуться его. Он оглядывал окружающее с тем самым чувством спокойного, уверенного, лишённого малейшей гордыни чувства превосходства, которое так свойственно расе великанов. Нечто в деталях его брони и оружия, в стиле одежд выдавало огромного поклонника старины – он словно бы вооружался не у бронника и оружейника, а в антикварных лавках, а потом доводил древние артефакты до идеального состояния.

Второй, кого улавливал мой взор, был словно смесью чистой тени и лишь отдельных черт живого человека – да, читатель, ты понял верно, то ловил мой взор, тренированный мейстером Мервисом. Тень, нежить, которой являлся вошедший, была очень гибка и подвижна, ни секунды она не пребывала в покое, оглядывая, ощупывая, изучая всё, до чего могла дотянуться. Внешняя человечность её очертаний входила в особенно уродливое противоречие с её движениями, противоестественными для живого человека, даже для проклятого Наследными Дарами.

Наконец, третьим был регулиец немного неопределённого возраста: он мог быть как двадцатилетним, на долю которого выпали особенно суровые испытания, так и пятидесятилетним, отмеченным удивительно крепким здоровьем и очень внимательно следящим за собой. Он был облачён в обычные для странствующего торговца одежды.

Такая маскировка обманула бы многих, но не меня, с рождения видящего духов так же ярко, как и людей. Вошедший был даже дальше от торгового ремесла, чем я. Это был брат Гильдии – регулиец, срощенный с нежитью, духом особо прославившегося раньше героя Империи.

Говорил ли я уже, читатель, какой мощью потенциальной угрозы веяло от моего гостя?

Он отвесил мне реверанс, невольно напомнивший о курьере графа, Ференце Везери, и представился:

- Маэстро сенешаль, меня зовут брат Антоний.

Начавший подниматься на моей душе шторм тревоги стих после его приветствия, и я ответил искренне:

- А как зовут вас всех?

Регулиец уставился на меня непроницаемым усталым взглядом, тень замерла, изучая меня, а великан только добродушно усмехнулся.

- Нас зовут брат Антоний, - ответили мне три голоса в унисон, - Большего тебе, мейстер волшебник, знать не стоит.

Я коротко поклонился, уважая стремление этой сущности сохранять её приватность. Однако не зря я задал тот вопрос: когда бы позже мы ни говорили с братом Антонием, я всегда мог слышать лёгкий, назовём это за неимением лучшего слова «акцент», отличающий одну из трёх сторон его существа.

- Поскольку вы уже поняли мою природу, - говорили брат Антоний, - Не будем тратить время впустую.

- Я прибыл, чтобы нести Pax Imperios, - промолвил великан, - И буду рад помочь всеми силами.

- Какова текущая диспозиция? Каковы и где главные угрозы, как ты считаешь, на данный момент? Какие проблемы вторичны, но тоже есть? Что про Четверых, я читал отчёт? – тараторила тень, - Что вообще необычного творится?

- Где я могу быть наиболее полезен, - устало спросил меня регулиец, - И где здесь мне можно будет наконец отдохнуть?

Наш разговор с братом Антонием растянулся на час, если не больше. Хвала Тетраграмматону, мои ответы не расстроили их, и они не стали ни оспаривать моё лидерство, ни осуждать меня. Если братья Гильдии действуют в рамках порученных им миссий, то они отвечают только лично перед Его Божественным Величеством, и всё, что они предпримут ради достижения цели, не может быть осуждено ни одним судом, только личным решением Императора. Брат Антоний согласились с тем, что будет лучше всего, если они займутся Четырьмя колдунами и пока что предоставят ведение остальных дел мне.

Только когда они покинули мой кабинет, я ощутил, насколько вымотал меня этот разговор, и насколько промокла от пота моя одежда. В обычном случае я переоделся бы сам, но сейчас я вызвал Ээйтсоо – сначала я думал попросить его прихватить по пути доброго эля, но в итоге приказал ему явиться, взяв у Айдреда бутылку его кланового виски.

Давно, ещё в начале этой истории, я обещал тебе, читатель: однажды я расскажу, что же пытались сделать из аурмаркцев академии рыцарских Орденов. Этот момент настал.

Так же, как братья Гильдии есть своего рода попытка обратить имперцев в аурмаркцев – верно и обратное, ведь академии пытаются делать из носителей Наследных Даров аналог братьев Гильдии. И те, и другие не являются более людьми в обычном смысле слова, и, что страшнее всего, не имеют той степени свободы воли, что свойственна всем разумным сущностям. Братья Гильдии лишаются её через насильственное объединение с духами ушедших мертвецов, рыцари Орденов – через ломающую их разум и сердце дисциплину.

***

Наверное, выпить пару стопок виски – не лучшая идея перед встречей с боевыми монахами Повешенного. Хвала Тетраграмматону, верный Ээйтсоо был рядом, и убедил меня как следует прополоскать рот кофе и сбрызнуться парфюмом перед аудиенцией с иеромонахом Сречко Стужным – так звали командира отряда монахов, который направил нам в помощь преподобный Владигор Ясень.

Кодекс Повешенного гласит: те, кто обречёт себя судьбе крови (то есть военному ремеслу), неся в сердце и на устах слово Правосудия, исполняют строжайшую аскезу. Потому де-факто воины Повешенного освобождены от массы ограничений, положенных его монахам в обычном случае. Например, они могут есть и спать, как нормальные люди. Положа руку на сердце, я считаю это вынужденным следствием жизненной необходимости: если воин недоедает и недосыпает, не может выпить вина после боя – он просто будет очень плохим воином, и это пришлось учесть даже тем безумным садистам, что составляли Кодекс.

Но такой скептический настрой разделяли немногие в нашей армии, хвала Тетраграмматону.

Боевые монахи Повешенного, или страдники, как называли их тарквинианцы, были немногочисленны: всего две дюжины отрядил нам монастырь. Однако трудно переоценить то влияние, которое их прибытие оказало на нашу армию. Страдники стали живой ролевой моделью для многих тарквинианцев; порой само появление такого монаха могло остановить даже очень жестокий и суровый спор. К ним стали обращаться за духовными советами. Ээйтсоо подсчитал, что после прибытия монахов число драк между нашими воинами сократилось вдвое, и на четверть упало потребление горячительных напитков. Я не мог не приветствовать это новое дополнение к нашей армии.

В чисто боевом смысле отряд страдников был силён в первую очередь как проводник защиты от враждебных чар. Хотя в строю фаланги эти вооружённые пиками и боевыми косами фанатики тоже могли показать класс, я хотел использовать их именно как щит от заклинаний. В этом мы очень сильно разошлись с иеромонахом, и разговор у нас вышел не из простых.

Сречко оказался здоровенным, как медведь, бравичем лет пятидесяти. Его манера речи тоже скорее подходила дружелюбному медведю, и под стать был его акцент: родом он был из южных бравичей, а их произношение умудряется обратить в воинственный рык даже признание в любви.

- Итак, - говорил я, - Раз мы имеем дело с противником, необычно много полагающемся на оккультные средства, я хочу, чтобы вы распределили ваших людей между отрядами, чтобы благословение Повешенного защищало воинов от недобрых чар.

- Не бывать такому! – грозно рычал Сречко, - Мы есть братья, мы братьями и будем. В самое пекло пойдём, но разлуку не примем.

Несколько минут такого повторяющегося диалога поставили меня в тупик.

Вот что я понимал твёрдо. Во-первых, воззвать ко внешнему авторитету, будь то совет командиров или прямое обращение к Владигору, будет ошибкой: я достаточно изучил регулийцев, чтобы понять, как безразличны они бывают к доводам разума, зато как покорны становятся перед символом Силы. Если бы я воззвал к другим, то потерял в глазах Сречко ту самую Силу, авторитет, и в каждый момент он мог бы отказаться слушать мои приказы, требуя вместо того приказ Авторитета, того, кто сейчас разобрал бы наш конфликт.

Во-вторых, я мог отдать ему твёрдый приказ, взывая к своей власти сенешаля; если бы не мудрые уроки Сомбрины, а за этот месяц полукровка потратила не один час, вдалбливая в мою неподатливую северную голову основы того, что очевидно всем южанам – если бы не они, я бы не понимал, насколько неверным будет и такой ход. Прикажи я Сречко силой сенешаля, то есть именем графа – он исполнил бы мой приказ, но потерял ко мне всякое уважение. То же случилось бы и с его людьми. Будь они мелким отрядом иноземных наёмников, не было бы беды. Но они были отрядом, сплошь состоявшим из моральных авторитетов, и через разрушение их доверия я заложил бы целую мину боевого фейерверка под свой авторитет среди всех тарквинианцев в армии. Армия, не уважающая своего командира, не будет подчиняться ему – либо прямо, объявив мятеж, либо скрыто, саботируя его указы и действуя по своему разумению.

Признаюсь тебе, читатель: в тот момент я какое-то время всерьёз подумывал воззвать ко власти сенешаля *именно* для того, чтобы мою власть начали саботировать офицеры, чтобы наконец от конкретно моих указаний перестал зависеть успех всей кампании. Но долг, который я чувствовал перед мейстером Мервисом, заставлял меня всерьёз относится к моим обязанностям перед графом. Уже потом я думал – наверное, так же чувствует себя Айдред, когда я прошу его пренебречь обычаями клана; так же чувствует себя Вайранна, когда я напоминаю ей об обычаях людей. Как чувствует себя Сомбрина – я не понимал тогда, и не могу сказать тебе, читатель, , что понимаю и сейчас. Слишком различны наши с ней природы, слишком различны жизненные опыты.

В-третьих, я понимал, что не могу и оставить события на самотёк. Я уже очень ясно дал понять Сречко Стужному свою позицию, и если теперь отступлю, то он станет считать себя стоящим выше моих указаний, и передаст то же своим страдникам.

Я должен был решить эту ситуацию сам, и вот что я сделал.

Я отправил Ээйтсоо с несколькими приказами.

Четверть часа мы со Сречко напряжённо молчали. Я был бы рад провести время более спокойно, но медведеобразный иеромонах сверлил меня взглядом, и, помятуя советы Сомбрины, я понимал, что не могу просто игнорировать это. В гляделки я бы проиграл ему сразу, поэтому я очень сосредоточенно делал вид, что изучаю документы и пишу приказы. В действительности я просто малевал на бумаге что-то случайное, похожее на буквы.

Через четверть часа в кабинете лежали Головоруб, засушенные уши и зубы медведя-оборотня, несколько сохранившихся у нас осколков черепа, служившего раньше вместилищем Тени, и все Тёмные предметы, которые нам удалось добыть: табакерка, кольцо и амулет в форме крыла.

Поднявшись и постепенно, по мере речи, переходя от одного экспоната к другому, я говорил:

- Итак, почтенный иеромонах, ты говоришь, что вашим людям стоит держаться вместе. Пожалуй, что и так! – удивлённый взгляд Сречко подбодрил меня, - Ведь мы с друзьями были здесь всего лишь три месяца, а узнали удивительно много об опасностях этих мест.

- Вот, - указал я, - Тёмные предметы, что искажали разум людей. Не простых людей, видит Тетраграмматон, - я специально подчёркивал разницу наших вероисповеданий, - А только облечённых властью и могуществом. Простой человек не нашёл бы их. Крыло – видишь, Сречко? Его носил глава бандитов, посвящённый в ковен, служивший Пятерым. Табакерка – она наполняла разум мейстера Аэрона безумием, хоть о том тебе и неведомо. Кольцо – его нашёл Ван, и, если ты спросишь мастера Кая, он расскажет тебе многое. Меч…

- Что вы лопочете, господарь, - проворчал медведь, - То как к делу относится?

- Не перебивай меня, пока я не закончил речь, - ответил я, напустив столько холода, сколько мог, - Меч, что лежит здесь – это подлинный клинок, который носил Финн Спешный, - тут я сделал короткую паузу, и снова подчеркнул разность наших верований, - Святой.

Медведь недовольно кивнул. Но я видел – он готов слушать дальше, он хочет узнать, к чему я клоню.

- Вот это, - указал я на зубы и уши, - Трофей. Добыча, которую мой друг, владеющий мечом Финна, - здесь я специально не подчеркнул разницу наших религий, - Добыл в бою, отрубив голову колдуну кочевников, что умел оборачиваться в медведя.

- Обратись же теперь к своему сердцу, иеромонах, - повелел я собеседнику, - Обратись к своему чувству оккультного, и скажи затем: где я солгал?

Смерив меня очень недовольным взглядом и одарив ещё более недовольным пыхтением, здоровяк закрыл глаза и погрузился в тот способ оккультного созерцания, который был более близок ему. Он очень глубоко и размеренно дышал, странным образом сложив руки на животе, а губы его беспрестанно двигались, будто повторяя одну и ту же простую молитву.

Когда он открыл глаза, надменности и самоуверенности в нём заметно поубавилось.

- Вот что ещё я хочу показать тебе, - я повёл рукой в сторону черепков от обиталища Тени, - Посмотри. То – дом Тени, которая убила некоторых твоих братьев. Даже его преподобие Владигор не мог победить ту Тень, не пожертвовав собой. А мы с друзьями смогли.

Скупая слеза появилась было на лице Сречко, но медвежья лапа сразу смахнула её. Похоже, среди погибших в тот день были те, кто оставил след в его душе.

- Теперь, - мой голос звенел, как ледник, - Ты, иеромонах? Ты осмелишься отрицать, что наш враг владеет могущественными чарами? Что мои суждения лишены рассудительности?

- Нет! – поспешно ответил дрогнувшим голосом Сречко, - Нет, господарь… Сенешаль…

- Теперь, - лёд был в моём голосе, - Станешь ли ты, иеромонах, противиться указу о разделении твоего отряда, чтобы каждый твой страдник мог спасать жизни верноподданных, защищая их от тёмных чар кочевников? Станешь ли ты в гордыне своей настаивать, чтобы все твои воины держались вместе, позволяя погибать другим своим соратникам, лишь ради того, чтобы их отряду было проще вместе снискать славу?

- Нет! – воскликнул медведь.

Так я одержал победу, одну из самых сложных в той кампании. Если бы не уроки Сомбрины, у меня не было бы ни шанса.

***

Не только монастырь прислал нам своих воинов – то же сделала община Верных и Вольных. Около сотни эйров оказалось в моём распоряжении, и твёрдая воля Оссина и Лаохра поддерживала в них тот максимум дисциплины, на который они были способны.

Максимум этот был невелик. Эйры клялись в верности нашему делу, но отказывались слушать прямые приказы. Впрочем, они ценили и уважали советы. Как объяснил мне Айдред, это была довольно обычная практика и для эйров из его клана: верховный лидер, то есть в данном случае я, озвучивает для общего собрания главные цели, а дальше уже люди сами между собой организуются и решают, как им лучше этих целей достичь. Я могу «одарить» одного или двух человек какой-либо почётной миссией, но как исполнять её, как собирать команду – это они будут решать сами. К слову, такая миссия действительно должна быть почётной, иначе эйры воспримут это как начало моей личной вражды с данным конкретным воином, которого я пытаюсь унизить недостойным заданием. В результате кто-то из эйров воюет единолично, кто-то собирается в группы; в одних группах царит строгая (по их меркам) дисциплина и подчинение лидеру, в других люди просто действуют вместе, меняя лидера по ситуации или вовсе обходясь без вождя.

Мне не осталось ничего иного, как принять эту странную, по меркам военного дела Аурмарка, помощь. Пожалуй, объяснения Айдреда помогли мне наконец понять, почему во время Великой Войны армия клана Огненного Лиса выиграла у имперцев всего одно масштабное сражение, зато их партизанская война была очень эффективной и длилась добрую дюжину лет.

Эйры из общины стали в итоге очень сильной поддержкой для всех нас. Да, их очень сложно было собрать в единый кулак, который нанёс бы врагу ощутимое поражение в конкретном сражении – но их активность, гибкость, изобретательность в итоге заметно усилили наши войска успехи на каждом направлении. Особенно, конечно же, снизился ущерб, вызванный недобрыми духами: Ээйтсоо подсчитал, что всего за неделю после их прибытия подобный урон сократился на треть.

***

К слову о духах – едва я покончил с обедом, как ко мне неожиданно забежала Вайранна.

- Лу, - воскликнула она, хватая меня за руку, - Идём со мной. Это важно.

- Конечно, я всегда рад пойти с тобой, - немного неловко ответил я, - Но в чём спешность? Видит Господь, много дел сейчас навалилось на меня.

Вайранна посмотрела на меня таким молящим взором, что я понял – дело не шуточное. Вероятно, что-то запрещало ей говорить о деталях.

- Если бы дело бы не тем самым, которым мы сейчас займёмся с тобой, - задумчиво спросил я, вспоминая правила магии и законы мира духов, - А неким другим, но сходным; как ты считаешь, стоило бы мне взять с собой оружие и, возможно, попросить о помощи других людей?

Моя подруга энергично помотала головой.

- А может ли быть так, что, если мы представим себе ситуацию чуть иначе…

- Хватит уже, Лу! Он готов ждать долго, но он рискует, когда они все вместе.

Понимая, что тратить время на расспросы становится не только бессмысленно, но и опасно, я лишь мысленно взмолил Тетраграмматона и поспешил за шустрой йивангой.

Наш путь лежал через ворота форта, мимо домиков, мимо вырубленной на дрова ближайшей рощи, через площадки Трёх Препятствий и дальше. Что меня удивило по-настоящему, так это то, что никто даже не пытался окликнуть меня, покуда мы с Вайранной бежали. В те дни редко удавалось мне сделать хотя бы джину шагов по форту и внешнему лагерю, чтобы кто-то не почтил моё присутствие салютом, добрым пожеланием сенешалю или не попытался бы обратиться ко мне с неким вопросом. Как только мы выбежали за границы лагеря, второе удивление захлестнуло меня: никогда я не был хорошим бегуном, а тут пробежал уже заметно больше трёх сотен шагов, и дыхание моё было ровным, а сердце билось спокойно.

Минув Три Препятствия, мы свернули в рощу, и какой же густой она была! Раньше, проезжая мимо неё на лошади или проходя пешком, я видел редкие и пожухлые деревья, лишь предваряющие величественные местные леса. Но оказалось, что в ней растут не только редкие берёзы. Могучие древние дубы сплетают ветви в подобие сводов собора, старые сосны дарят удивительную свежесть воздуха, тут и там под тесными ветвями ели образуют укромные альковы, уютные даже на вид, будто созданные для приватных переговоров. В сердце рощи стоял ясень, белый, как волосы древнего старца, давно засохший, но крепкий и сильный даже на вид; крошащими камень корнями он впивался в мраморный валун, и там, где дерево ломало камень, били искрящиеся на внезапно вышедшем из-за облаков солнце маленькие водопады. По одному запаху этой воды я понимал, как прекрасна она будет на вкус, и какой живительной станет, если я решусь отведать её.

- Он здесь, - прошептала йиванга, внезапно останавливаясь и сжимая мою руку, - Они здесь.

Прежде, чем я успел задать самый очевидный изо всех возможных вопросов, лёгкий порыв ветра всколыхнул траву, кусты и деревья, и из мельтешения листьев и трав вышли они; точнее, проявили себя, ведь были здесь и раньше.

Эльфы. Мешаясь между собой, мои два взгляда вылавливали то людей, удивительно, нечеловечески красивых или, напротив, столь же нечеловечески нескладных; то монструозных уродцев, созданных из сплетений плоти, подобной коре. Только их глаза, когда два, а когда несколько, светились, как звёзды.

- Дети звёзд приветствуют тебя, маэстро сенешаль, - словно снова поднялся порыв ветра, только теперь он пел.

- И я вас приветствую, - слегка прокашлявшись, ответил я, и тут память из детства озарила меня, и я продолжил, как когда-то один старый дух, встреча с которым изменила мою судьбу, - Добрая встреча под взглядом огненного ока! – я сам удивился тому, как громогласно прозвучало это приветствие, - Чего же жаждут дети звёзд от сына убегающей воды?

- То славно сказано, - я узнал лёгкий насмешливый голос за мгновение до того, как очередной перелив тысячи маленьких радуг, окружающих водопады, открыл мне облик Трёхглазого Вора, - И верно, ведь у нас есть пожеланье. Но то потом – прими пока в знак мира угощенье, в тени гостеприимного дворца, в который был ты приглашён.

Едва он закончил плести слова, я заметил, что на камне передо мной стоит кубок из коры того самого ясеня, наполненный водой из родника. Я был лишён предрассудков Айдреда, поэтому осушил кубок ещё до того, как услышал звук падающего оружия, которое каждый из эльфов бросил себе под ноги картинным, театральным жестом.

Так я стал гостем в ойкосе, что был дворцом Трёхглазого Вора. Но далеко не сразу, и вовсе не в тот день, я понял – Вайранне не нужно было становиться гостем там, чтобы чувствовать себя, как дома. Много позже, когда я узнал, как сильно изменилась её жизнь за тот месяц, я долго не мог простить себя за пренебрежение к жизням своих друзей, которое охватило меня с того самого момента, как мы вошли в ворота форта и титул сенешаля вполне покрыл меня своей мантией власти. Не спеши беспокоиться, читатель: сразу скажу тебе, что те перемены были лишь к лучшему для испившей три колодца горя йиванги, и не принесли ей ничего, кроме радости. Но упускать столь значительные вещи непозволительно для друга, какими титулами он ни был бы облечён. Я только больше исполнился отвращения к той форме власти, которую давало продвижение по имперской лестнице; да и не от такой ли судьбы я бежал, когда брёл по тёмным коридорам мейстера Мервиса в Фоскаг, где единственным светом был металлический цветок, а единственной надеждой – то, что в конце пути меня ждёт судьба, отличная от той, что владела мной до того? Впрочем, все эти мысли посетили меня много позже.

Тогда, испив удивительно освежающей воды, я приготовился слушать Трёхглазого Вора, тем более что и эльфу не терпелось приступить к делу.

- Твой визит в мой дворец, волшебник, случился позже, чем я надеялся, но раньше, чем боялся.

- В чём же причина той задержки?

- Их слишком много, словно листьев на ветру в период уменьшенья света. А время поджимает нас, ведь псы Зимы не ждут.

- Тогда я слушаю со всем вниманьем.

- Сдержанней ты стал, - человеческий вариант Вора подмигнул мне, а древесное чудовище сверкнуло тремя звёздными глазами, словно все их на мгновение поразило затмение, - Сложнее мне теперь держать секреты на замке. То не беда – ведь между нами есть теперь доверие, - дух не спрашивал: он утверждал, и он был абсолютно прав.

- Скажу так коротко и полно, как могу, - продолжал эльф, - Не все леса мечтают о Зиме. Так собрались мы…

Чтобы не утомлять деталями того разговора тебя, читатель, я уподоблюсь здесь своему собеседнику и расскажу о той встрече так коротко и полно, как могу.

Как мы подозревали уже очень давно, далеко не все духи, даже среди эльфов, были рады возвращению Ледяного Герцога. Вокруг Трёхглазого Вора собралась одна из таких недовольных партий – по его словам, из детей звёзд она была самой крупной и могущественной. Справедливое уточнение, ведь было ясно, что тот же князь фэйери, у которого мы похитили Карнвеннон, был куда сильнее этой группы. Отряд Вора назвался Валетами Весны, в честь своих устремлений, а самого господина Трёхглазого признал своим Виконтом – сразу скажу, читатель, что подобные титулы среди духов никогда не являются формальностью, и Вор стал более могущественен после этого; очевидно также было, что признание за своим лидером такого титула было очень непростым решением для его последователей.

Так или иначе, Виконт Валетов Весны предлагал мне союз: полное взаимное доверие и дружеское содействие до того момента, как Ледяной Герцог будет повержен, и обещал также «тишайший мир» на время как минимум до следующей фазы луны после падения Герцога, а в принципе – до той поры, до которой я и сам обязуюсь соблюдать этот «тишайший мир». Надо ли говорить о том, как я воспринял это предложение?

В знак заключения мира Трёхглазый Вор испил из того же самого кубка виски, которого я плеснул ему, а я, сразу следом за ним – той самой воды из родника, что вновь наполнила кубок из белой коры. В знак заключения союза я, полоснув руку кинжалом, сцедил крови на кусок бересты, а Вор передал один из трёх Золотых Желудей, в которых скрывался секрет чар бессмертия, что защищают его, покуда он не покидает своего домена. Это был поистине знак большого доверия. Жёлудь приняла Вайранна, и на мгновение – на мгновение мне показалось, что она принимает его не так, как это сделал бы я. Что же напомнило мне то замедление, короткая остановка, когда пальцы йиванги и пальцы эльфа соприкоснулись? Пожалуй, вот что: не в тот день, но через неделю или больше меня поразило озарение – так задержал бы руку я, принимая нечто от Дагмары.

Эльф оставил мне также особое зеркало, сделанное из до блеска отполированного дерева – достижение, невозможное для людей, разве только для особенно одарённых Детей Земли. Вор сказал мне, что, если мне понадобится поговорить с ним, то достаточно будет трижды воззвать к нему, полить зеркало водой и посмотреть в него; правда, он дал понять, что говорить с ним стоит только по очень важным случаям, ведь связь через зеркало отнимала у нас обоих немало сил. Наконец, если бы мне понадобилось воззвать к нему и просить его о немедленной помощи, то все следовало бы сделать так же, только зеркало надо было обильно напоить моей кровью.

В ответ на такой подарок я раскрыл эльфу одно из моих имён: Сверчок, то, которым нарёк меня мейстер Мервис. Мы оба с духом понимали, каким важным было это знание, и насколько легко Трёхглазый Вор мог бы вызвать меня.

Едва мы попрощались, дикий ветер поднял водоворот из листьев. Не меньше минуты мы с Вайранной просто брели куда-то, но, когда ветер спал, мы очутились на краю скудной рощи с редкими берёзами, в трёх дюжинах шагов от дороги и в доброй сотне шагов от Трёх Препятствий. Солнце снова скрылось за свинцовыми облаками, и снова моросил холодный дождь.

Вот о чём ещё я подумал тогда – что, если бы лучники назвали свою площадку иначе? Было бы нам с Вайранной достаточно побежать по ней, чтобы принять приглашение доброжелательно настроенного духа и попасть в его ойкос, или нам бы всё же пришлось бы проходить три препятствия, обязательных перед достижением цели? Или имя площадки не имело значения, и то было лишь забавным совпадением?

***

Погружённый в эти мысли, я наконец вернулся в кабинет и принялся, при активной помощи Ээйтсоо, изучать бумаги и готовить новые приказы. Вайранна, разумеется, не стала погружаться в мир стратегии и бюрократии, и отправилась по своим делам, едва мы приблизились к стенам форта.

Особое моё внимание привлекла записка от Рови. Вот что он писал:

«Да будет известно маэстро сенешалю, многоуважаемому бейлифу Луэллану фан Мервйен, что множественность изменений последнего времени, а также чудность новоприбывших союзников, вызывают немало вопросов среди нас, верных слуг его светлости, ведь не все из них уважают в правильной мере опыт нашего боевого братства, не все принимают нас как старших братьев, и что ещё хуже всего вышеупомянутого: некоторые, видит Красный бог, и вовсе забывают, что находятся в нашем форте в гостях.

Если не ради нашей дружбы, то ради сохранения порядка в армии, ради предотвращения лишних потерь, кои неизбежны, если новички продолжат горделиво отметать наши добрые и мудрые советы, умоляю: используй свою власть сенешаля, Лу, и укажи всем новичкам их правильное место!»

Писано было по-южному витиевато, но суть я понял. В словах дуазена Рови был резон, и даже два. Во-первых, прибывшим и впрямь стоило прислушаться к опыту отряда, который служит в этих лесах не первый год. Во-вторых, наёмникам из Головы Медного Кабана действительно было чисто по-человечески обидно, что в форте, который они привыкли считать своим, появились непрошенные квартиранты. Впрочем, масштабы первой проблемы были непонятны, а вторая была крайне деликатной. Мне нужно было свежее мнение со стороны – экспертное, но не вовлечённое в этот возможный конфликт прямо.

Взвесив все за и против, я отправил Айдреда навести справки о положении дел среди прибывающих, а Сомбрину – разведать настроения у отряда Кабана. Рови я направил ответ, что услышал его просьбу, признаю её резонной и обещаюсь разрешить ситуацию как можно скорее.

Несмотря на то, что решение мне довелось принять через пару дней после прочтения письма, я приведу его здесь же.

Наблюдения и беседы, которые провели мои друзья, показали: слова Рови далеко не пусты. Эйры с Холмов отказывались от советов наёмников, но то не задевало последних: как-никак, эйры прожили тут всю жизнь, а наёмники служили всего несколько лет. Зато вот оптиматы и бояре, не слушающие Голову Кабана исключительно из спеси, действительно усложняли нам жизнь. Их примеру следовали и самые ушлые из новых наёмников. Как понял Айдред, эти регулийцы отказывались слушать служителей человека, не состоявшего в благородном сословии, а Кай не имел патрицианского титула. Сомбрина докладывала, что недовольству наёмников далеко до критической стадии, то есть дезертирства или открытого бунта, но близко к тому, чтобы воины Кая начали изолироваться от сотрудничества с вассалами графа, а если приказы будут объединять их – саботировать взаимодействие.

Допустить такого развития событий я не мог. Первым делом мне пришла в голову идея объявить отряд Головы Кабана своей личной гвардией, но друзья сразу же наперебой бросились отговаривать меня. Сомбрина справедливо отметила, что, хоть я и исполнял обязанности сенешаля, моим титулом был всего лишь бейлиф, и практически любой оптимат или шляхтич стоял выше меня. Айдред предупредил, что так воины Кабана совсем зазнаются, и конфликты станут провоцировать уже они.

Мы крепко задумались. Ни один вариант, что приходил на ум, не был лишён слишком большого риска. Выделить из отряда Кая группу опытных следопытов и определить как комиссаров ко всем отрядам вассалов? Ничего не изменится, это в лучшем случае. Публично начать на общих советах выделять отряд Кабана, давать им преимущество перед другими? С огромной вероятностью спровоцирует обострение вражды и начало подковёрных интриг, попытки роспуска порочащих слухов, которые Господь один знает, к чему приведут.

Внезапно ответ нашёл Айдред: почему бы не скопировать тот метод, которым мы уже пользовались с эйрами из Холмов? Если начать отряжать на самые опасные и почётные задачи именно отряд Кая, то его люди сами в очень скорое время завоюют уважение – вассалы сами увидят, насколько превосходят их знакомые с местными лесами наёмники.

Также сразу скажу, читатель, что этот путь действительно решил проблему, и преотлично – но не сразу и не без лишних потерь. За те две недели, что воины Головы Медного Кабана доказывали себя перед надменными патрициями, мы понесли несколько тяжёлых потерь, и трижды старый Октавий прибывал к нам, чтобы вместе со Сречко Стужным и жрецом Магнуса Мунди провести похороны. Самым суровым ударом стала внезапная гибель Вана Щедрого Кулака. Трауммец, казавшийся непобедимым, встретил свою смерть удивительно нелепо.

Он руководил ночным штурмом аванпоста кочевников, в своей наглости пробравшихся до самых верхних ключей Дирны. В аванпосте было около сорока воинов, но Ван решил положиться на внезапность, превосходство оружия и дисциплины своего отряда, и атаковал их на второй час после полуночи, имея в распоряжении всего дюжину воинов из пятого крыла, легковооружённых следопытов. Нападение увенчалось триумфальным успехом: лишь немногим больше дюжины иноземных грабителей смогли скрыться, а из воинов Империи ни один не пал и не получил тяжёлых ранений. Сам Ван, как говорят, лично прикончил с десяток кочевников, включая целых двух оборотней. (Айдред ворчал, что слухи явно преувеличены, и, положа руку на сердце, я с ним согласен: но тогда, ради поддержания морали армии, жарко поддержал такую версию истории. К слову, сомневаться в остальных деталях той операции у нас не было ни малейших причин). Едва последний из кочевников бежал, Ван вышел было вперёд, чтобы сказать ободряющую речь, снял шлем, но поскользнулся на земле, размытой дождями и затем схваченной в лёд причудами междугрезья, и упал самым скверным из возможных способов: он упал виском прямо на один из вбитых для походного тента кольев, и даже крепкий трауммский череп не выдержал. Ван, буккъер Кая, умер мгновенно.

Его отряд тогда сжёг большую часть трофеев вместе с лагерем, чтобы иметь возможность предать тело своего вожака подобающему погребению в форте – но, разумеется, захватил все скальпы, как и те ценности, что были достаточно лёгкими. За скальпы давно уже не было никаких наград, но вид покрытых ими щитов, которые мы стали вывешивать у ворот, напоминал выжившим воинам, что жертвы их павших братьев не проходят зря, и помогал найти силы, чтобы продолжать войну.

Старый Кай, который был очень бодрым для своего возраста, когда мы с ним познакомились, будто сразу постарел на добрую дюжину лет от той новости. Конечно, он оставался активным лидером своего отряда, но постепенно всё больше и больше задач он стал поручать своему новому буккъеру, Рови.

Я был бы рад завершить на этом тот из рассказов о наёмниках, который привёл сейчас, но есть одна деталь об отряде Головы Медного Кабана, которую я считаю важной упомянуть, однако не могу найти для неё лучшего места в своей истории. Мне кажется полезным наконец растолковать, чем же был этот отряд и как он был устроен. Если тебе, читатель, не интересно военное дело, смело пропускай этот раздел и приступай к следующему.

Отряд Головы Медного Кабана, как я уже отмечал ранее, состоял из примерно пяти дюжин воинов. Я пишу именно «примерно», поскольку ремесло наёмников входит в число самых опасных – насколько я знаю по работам Краставаца Ракши по прозвищу Статист, известного имперского сьентифика, изучавшего в последнее десятилетие труд и жизнь людей разных профессий, смертность среди наёмников уступает только смертности шахтёров и лесорубов, и даже несколько обгоняет смертность рыбаков и профессиональных экзорцистов. Потому нередко в каждый конкретный момент число людей, прошедших посвящение в полноправные воины отряда и получающих соответствующее жалованье, оказывалось чуть меньше – или чуть больше, если Кай ожидал неизбежные потери в ближайшем будущем.

Кроме того, при отряде было примерно столько же получающих жалованье людей, не являющихся при этом воинами. Большинство из них, исключая офицеров, и вовсе брались за оружие только при самой крайней необходимости. Во-первых, то были собственно офицеры, включая и самого Кая. У Кая был буккъер, второй человек после него, а также два геррилъера: мастер Нападения и мастер Обороны. Нетрудно догадаться об их обязанностях. Во главе каждой дюжины, или крыла, стоял свой дуазен. Во-вторых, при каждом из крыльев всегда был резерв из как минимум шести подмастерьев – то были малоопытные пока наёмники, и далеко не всегда, вопреки расхожим стереотипам, они были молоды. Нередко подмастерья воинов оказывались старше своих наставников, просто жизненные невзгоды вынудили их бросить свою прошлую работу и пойти искать больших, хоть и лихих, денег наёмника. В-третьих, в форте нес постоянную службу целый ворох самых разных специалистов и ремесленников – главная колдунья и главный спиритист отряда, каждый со своими помощниками; лекари и зельевары; мастера различных ответвлений кузнечного дела; повара и винокуры; берейторы, конюхи и коновалы; комендант, бухгалтер и многие другие.

Наконец, ещё примерно пять дюжин людей жили при отряде, не получая никакого жалованья. Так, здесь был свой пекарь, косметологи, куафёры и портные, строители и прочие, поденщики, мечтающие стать подмастерьями воинов; и, конечно же, немало маркитанток. Стоит отметить и некоторых жён, отчаянно смелых или столь же ревнивых, решивших рискнуть всем и отправиться за мужьями на их место службы – само собой, были при отряде и дети, хоть и совсем немного.

Пять крыльев, пять меньших отрядов, несколько отличались друг от друга. Я перечислю их в порядке возрастания значимости.

Пятое знамя несло крыло, состоявшее из пеших следопытов, мастеров скрытности, стрельбы и быстрого рукопашного боя; среди них были и спиритисты нижних кругов посвящения. В основном оно занималось разведкой и теми заданиями, которые можно было решить малыми силами. Потери здесь случались редко, но, если случались, то заменять порой приходилось чуть ли не половину крыла. На зелёном поле их знамени был изображён обрамлённый серебряной каймой алый зимородок, несущий в лапках стрелу. Считалось, что главный спиритист особо покровительствует именно пятому знамени.

Четвёртое знамя несло крыло боевых инженеров. Их главными задачами было сооружение траншей, укреплённых лагерей, конструкция несложных боевых машин и в целом любых объектов, которые могут потребоваться старшим знамёнам, будь то частокол, наскоро сработанная транспортная лодка или навесной мост. По возрасту они обычно были несколько старше прочих. Вооружены они были пиками и арбалетами, и в масштабном бою нередко именно их редут, быстро собранный из наполненных инженерным оборудованием повозок, принимал на себя главный удар противника. На их знамени был ониксовый барсук, стоящий в угрожающей позе посреди поля цвета серебра. У них были особенно тесные отношения с комендантом и интендантом, а также с кузнецами и другими ремесленниками отряда.

Третье знамя, кавалеристы, главой которого совсем недавно был Рови, я описывал много ранее. По слухам, их особо выделяла главная колдунья отряда.

Второе знамя по составу бойцов не отличалось от третьего, только они несли штандарт, где на лазурном поле высокий золотой всадник поражал из лука золотого же змия. Именно сюда стремились попасть наиболее талантливые из подмастерий. Да, это знамя было почётнее того, под которым служил Рови, но его дуазен не пользовался таким доверием Кая: старый трауммец считал, что глава второго знамени находится на своём месте и не имеет потенциала к более высокому командованию, а вот Рови имеет. Как признавался мне однажды старик после очередной ночной чарки настойки, именно потому он и дал Рови более сложную работу – чтобы юный каббалъехро из Кантарии поднабрался опыта как следует.

Наконец, первое знамя было личным отрядом Кая, и состояло оно исключительно из трауммцев. Каждый воин в этом отряде был прекрасным лучником – а выдающийся рост, размах плеч и сила рук превращали тугие композитные луки великанов в подобие малых баллист – и каждый, разумеется, мог более чем постоять за себя в рукопашном бою. Знамя отряда было вызывающе простым: на его алом поле была лишь обрамлённая золотом ониксовая вертикальная линия, символизирующая одновременно и стрелу, и единицу.

Вот каким был состав отряда Головы Медного Кабана.

***

Вернёмся же, читатель, в тот исключительно наполненный событиями летний день, который междугрезье обращало в осень. Поручив Айдреду и Сомбрине разобраться с проблемой наёмников, закончив наконец изучение текущих задач и отдав самые необходимые приказы, я отпустил Ээйтсоо на отдых, взял бутылку Брюнекога, присланную вчера от мейстера Аэрона, и поднялся на самый верх башни. Мерзкий, слякотный дождь, вопреки моим надеждам, начал обращаться в мокрый снег, едва незримое за облаками солнце стало клониться к закату. Подняв повыше меховой воротник своего плаща сенешаля – это невероятно уютное и удобное, но аляповато и избыточно украшенное густым золотым шитьём нечто вручил мне Кай сразу по моему прибытию в форт – и набросив тёплый капюшон, я открыл бутылку и достал трубку. Да, читатель, на то время, что я был подавлен и вымотан ответственностью главы небольшой имперской армии, я взял себе привычку курить трубку. К счастью, потребность в том пропала из моего сердца сразу же, как ядовитое бремя чуждого моей природе сорта власти оставило меня.

Трубка, которую я разжёг при столь мерзком ветре только с третьей попытки (хвала универсальному набору для зажигания от Эрхеймса), помогала быстро прогнать навязчивые мысли и настроиться на покой. Тот день был очень, слишком длинным, слишком насыщенным событиями. Хоть погода междугрезья и несла холода, сезон оставался летним, и солнечные часы были долгими, а лунные – короткими. Верный Ээйтсоо будил меня вскоре после рассвета, сейчас приближался закат, а на севере разница между ними во дни, опоясывающие летнее солнцестояние, поистине велика. Пока я поднимался на крышу башни, иногда от усталости меня начинало слегка подташнивать – но Брюнеког и добрый сорт табака (мы с Сомбриной запросили себе все запасы Куннлауга из Холмов, и получили их очень вскоре) быстро приводили встревоженное море моей души в покойный штиль.

Сосредоточившись на благостном отсутствии мыслей, я не сразу уловил *это*.

Что-то скреблось ко мне – через покой, который я так усиленно вызывал в себе; нечто хотело проникнуть внутрь моего разума. Очень хотело. Я мог сжать свой браслет защиты от чар, но он был покоен, да и предчувствие не говорило мне об опасности. Корабль моего сознания, лениво плывущий по тихим волнам разума, поднимал флаг мира.

Две мысли пронеслись в доли мгновения перед тем, как я дал добро на это внешнее вторжение. Первая была почему-то о моём визите в дом дедушки, отца матери, который скончался так давно, что я уже успел позабыть и о нём, и о том чае, что он всегда подавал к нашим приездам – чай тот, как внезапно со всей ясностью вспомнил я, был настоян на травах и заварен в воде с тех же ледников, с которых брали воду пивовары из компании Брюнеког. Вторая и вовсе была странной: то было воспоминание о завершении легенды мастера Найеля, моменте, где ученик короля эльфов отказывался от своей тени; слова почившего эйра ожили, я снова слышал их: «Забирай его, говорил тогда Фейран о своей тени. На том пути, который ждёт меня, он был бы подспорьем поначалу, но однажды станет лишь досадным бременем».

Я позволил скребущемуся нечто охватить меня, и мир закружился перед моими глазами. Через несколько мгновений, сдерживая накатившую тошноту, я осознал, что оказался в башне мейстера Аэрона.

Увы, читатель! Эта часть моего рассказа затягивается сверх всякого приличия, но не в моих силах найти лучший способ сообщить тебе обо всём, что происходило в те месяцы. Не стану утомлять тебя подробным рассказом о той встрече с мейстером и его учениками, но об их госте я не могу умолчать.

Когда я, вполне уже успокоившись после столь внезапного развития событий, за застольем со своими земляками, увидел его, моя рука рефлекторно потянулась к молоту. Немудрено: в гостевую комнату вошёл кочевник. Судя по татуировкам на его лице – к тому момент я уже более-менее научился трактовать их – это был их волхв, умевший обращаться в медведя. На счастье, сидевшая тут же Мернивен обняла меня за плечи, и я остановился. Я выслушал историю оборотня, потом засыпал его сотней вопросов.

Он говорил на своём языке, но Левейн, оказавшийся на удивление талантливым лингвистом, помогал нам с переводом – ведь кочевник, как выяснилось, прожил в их башне уже несколько дней, и всё это время подмастерье мейстера Аэрона активно изучал его наречие. Свою лепту в перевод вносила и одна из рыцарей Негодной, которая и помогла кочевнику добраться до Белой Башни с миром, и тоже остановилась здесь. Вот что поведал мне этот поразительный гость.

«Давным-давно, во времена, когда юго-западные ветры ещё не несли хвори, одно племя на далёком севере приняло чудного странника. Странник был вовсе не похож на одного из жителей Белых Земель (так прозвали кочевники свои родные просторы), но споро освоил все обычаи местных, а дальше и вовсе стал делиться своими премудростями. Не один год прожил странник среди людей племени, следуя вместе с ними по их треку (так называли кочевники те регулярные пути миграции, по которому следовали племена), но однажды падающая звезда озарила небосклон, и тогда гость засобирался в путь. На прощание он дал вождю племени песню-пророчество, и повелел накрепко запомнить её, а дальше передавать из уст в уста, от отца к сыну, покуда не настанет время этому пророчеству исполниться».

Едва только Левейн перевёл слова «чудный странник», нечто незримое будто сжало моё сердце. Снова я ощутил, очень остро, как тени грядущего падают на меня, и не в моих силах уйти от них, как не в силах стоящего на горе убежать от землетрясения. Именно так, «чудными странниками», я привык называть тех, встречи с кем направили меня на путь искателя приключений; я знал, что это сродство не случайно.

Едва только рыцарь сказала о падающей звезде, тело моё наполнилось таким волнением, что немалых трудов мне стоило не разрыдаться на пустом, как то виделось бы всем другим, месте. Грядущее, о котором я никогда не просил, которого – моё тело знало это раньше разума – я всегда стремился избежать, было уже здесь. Как часто меня самого направляло зелёное сияние, способное пронзить любую тьму?

Едва только колдун кочевников произнёс слова древнего пророчества, я понял их безо всякого перевода. Я понял их, потому что они были вырезаны на моём сердце с самого рождения, и я знал их уже, я слышал их уже, только вот гнал их от себя; не понимая их, забывая о них, забывая о своём знании о них, я гнал их потому, что тело помнило их: помнило Боль.

«Солнце рождалось и умирало, трек шёл за треком, поколение наследовало поколению. Многое изменилось с той поры. Но слова пророчества хранились в том племени, да и само племя выживало даже в самые суровые годы, будто зачарованное – от отца к сыну, от сына ко внуку, так сохранялись эти слова.

Однажды случилось так, что родился в том племени (тот, кто стал исполнять заветы пророчества). (как и гласило пророчество), он возмужал раньше срока, был мудр не по годам и один был сильнее любых двоих взрослых мужей. Слава о великом воине и мудром волхве облетала окрестности, и многие устремились к нему – одни искали его мудрости, другие хотели вызвать его, дабы проверить в бою и доказать свою удаль, а третьи просто хотели лично убедиться, что столь удивительный человек появился в Белых Землях.»

Кочевник дальше вещал о Человеке, имя которого он отказывался говорить, ведь сказавший имя Человека без прямого его разрешения был обречён на мучительную смерть. Человек нёс смерть с самого рождения: в родах скончалась его мать, а затем, будучи ещё младенцем, он так разбросал по полу ледышки, что вошедший отец поскользнулся и разбил голову о камни очага.

Кочевник говорил о том, как Человек завоёвывал всё больше и больше авторитета и власти. Как он стал главой своего племени ещё прежде, чем настала ему пора искать себе первую жену. Как он подчинил сначала одно, потом другое соседнее племя.

С восторгом и трепетом говорил тот волхв о деяниях Человека – Человека, который вскоре обрёл новое имя, и стали его прозывать Хозяином Тени.

Очень долгими были его речи. Если бы не зелье бодрости, которое подал мне заботливый мейстер Аэрон, я бы заснул прямо там, сидя за столом. Я услышал и о том, что Хозяин Тени ввёл культ новой богини, Слепой Соколицы, и культ этот потеснил культы старых богов, даже веру в саму Эрду, богиню земли, и Нъёрттога, господина морей и льдов. На лбу у Хозяина Тени был шрам в форме птицы – он достался ему, когда лекари вырезали его из живота умершей матери.

Говорил колдун и о том, как сам он, а с ним и сотни других, прошли посвящение в тайны власти над плотью – как отбирал их Хозяин Тени, отыскивая носителей одному ему ведомых меток Соколицы, и как избранные боролись до смерти за право пройти дальше в своём посвящении. О том, как власть и слава Хозяина Тени стали столь велики, что даже величайшие из вождей почитали теперь честью на пиру сидеть у ног его трона и подавать ему рога браги и наполненные снедью хлебы. Как Хозяин Тени однажды объявил, что настало время нового Пиршества Жизни, особо великого, и что теперь надлежит всем верным ему обратиться в поход на юг – такой, которого не видели ещё горы, такой, рядом с которым поход Дидериха Друга Воронов покажется обычным набегом.

Колдун, чьё имя было Гагнерик, рассказал и о том, почему решился оставить своего прошлого господина. Как только Хозяин Тени потерял свою Тень, нечто изменилось в нём. Где раньше в его неудержимые амбиции были всё же человеческими, там теперь было нечто, глубоко чуждое тому, что Левейн, крепко посовещавшись с рыцарем, перевели в итоге как «понятная человеку, твёрдая, в чём-то рациональная основанность на жизни» (и что я вспомнил вырезанном на сердце куда более коротким словом «человечность»). Боясь своего нового отвращения к ужасающе могущественному господину, Гагнерик, собрав вокруг себя группу единомышленников, смог отправиться среди одного из отрядов-разведчиков на юг. Здесь ему посчастливилось встретить Уллехару, рыцаря, и та провела их в Белую Башню. Да – как оказалось, во время нашего разговора добрых три дюжины кочевников стали лагерем под стенами башни, боясь как своих прошлых союзников, так и наших воинов.

Разумеется, я, как и советовала мне Уллехара, написал и передал ей грамоту, в которой своей властью и своим именем подтверждал, что конкретно эта группа кочевников есть наши союзники.

Чары мейстера Аэрона вернули меня на то самое место, с которого забрали тремя часами ранее. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, давно уже весь наш лагерь охватила тьма, только редкие огни из окон ещё не заснувших людей светились под густым сырым снегопадом, будто редкие красные звёзды, упавшие на землю. Хоть от моего покоя не осталось ни следа, и не в силах ни трубки, ни эля было утихомирить тот чёрный шторм, я прикончил и табак, и бутылку наверху, и отправился вниз нетвёрдой походкой. Нет, не эль был тому причиной: самые мрачные из теней грядущего обрели свойство реальности, и я не мог смириться с этим так быстро. Слова пророчества, что могут показаться обычными тебе, читатель, крутились в моём разуме, как чёрный водоворот, ведущий в бесконечную бездну, ведь я слишком хорошо знал каждое из них.

Вот что гласило Пророчество о Человеке Без Тени:

Он будет рождён через жертву чужой жизни.

Он будет отмечен меткой Птицы.

Он убьёт первого человека до того, как проронит первое слово.

Он станет господином до того, как познает женщину.

Он потеряет свою тень, но станет через то лишь сильнее, ведь так многие сущие, что в этом мире, что в его изнанке, не смогут ни найти его, ни навредить ему.

Его конь растопчет сады Красного Владыки, когда небо озарит падающая красная звезда.

Его деяния будут таковы, что весь мир покроет Тень Птицы.

Ни один человек не сможет одолеть его, ни оружием, ни хитростью, ни волшбой.

***

Моя затянувшаяся повесть о тех днях приближается к концу – как приближался уже к полуночи тот невероятно долгий день.

Подходя к своему кабинету, я увидел некую тень. Поначалу я подумал, что это встревоженный Ээйтсоо ждёт меня; но тень была уж очень большой. Мрак, захлестнувший меня, был слишком густым, и потому я беззвучно вынул из ножен кинжал и, как мог скрытно, двинулся к тени. Тень повернулась, и в жалких остатках проникавшего сюда с улицы света я увидел её голову – удивительно, невозможно высокую, да ещё и причудливой цилиндрической формы. От удивления я слегка притормозил, и хвала Тетраграмматону: тень что-то пробурчала, а дальше вспышка огонька на мгновение выхватило лицо полночного гостя, и я чуть не рассмеялся от облегчения.

- Мейстер Амвросий! – окликнул я закурившую трубку тень, - Что ты делаешь здесь в поздний час?

- Ох, - изумлённо ответил колдун, - Вот умеешь же ты подкрасться, сенешаль! Да тебя жду, твой карлик мне сказал, что ты ушёл на крышу и запропал. Сам я по этой лестнице не ходил, так что без свечи не рискнул подниматься, решил тут подождать.

Мы прошли в кабинет, я зажёг лампы, и мы уселись за стол.

- Дьявольски паршиво ты выглядишь, Лу, - встревоженно заметил Амвросий.

Я неопределённо пожал плечами. Пока что я не был готов делиться с ним свалившимся на меня откровениями. Потом – да, потом, я знал это твёрдо, я расскажу ему всё. Но не сейчас.

- Управление этой толпой больших и вооружённых детишек выматывает, должно быть, - интерпретировал моё состояние колдун, кивая с пониманием, - Ну да я постараюсь разбавить. Видишь ли, я с добрыми новостями.

Я не без труда поднял голову и посмотрел ему в глаза. Само существование такого явления, как «добрые новости», казалось мне тогда невозможным.

- Знаешь, - видимо, мой взгляд был совсем безнадёжным, - Что сказала плоская шлюха старику? Хоть сисек у меня нет, но, глядишь, мой ловкий язык поможет тебе приподняться.

Как же разорвало меня тогда после этой шутки! Такой жизненностью, глубокой земной силой веяло от её грубой беззаботности, что словно бы самые сильные чары Изгнания поразили тёмного духа, присосавшегося было к моим токам жизненной эссенции. Хотя обычно пошлые шутки Амвросия вызывали у меня в лучшем случае неловкую, вымученную улыбку, сейчас я смеялся до слёз.

Как может Человек Без Тени сокрушить подобное? Да никак! Покуда живы люди вроде мейстера Амвросия, никакая дьяволова Тень Птицы не сможет покрыть наш славный Летейм.

Должно быть, колдун понял, что у меня истерика. Я припоминаю, что он почти насильно влил в меня добрых два стакана воды прежде, чем я успокоился.

Тогда, подбирая слова куда аккуратнее (и игнорируя все мои уверения в том, что вот теперь-то я наконец в порядке) Амвросий рассказал мне, зачем прибыл в такой неурочный час.

Дело было в том, что ему наконец-то удалось получить не только аудиенцию у своего учителя, старого Леобардиса, но и ценный совет. Леобардис не отказывался от принципа неучастия; но, послушав истории Амвросия как о всей ситуации, так и лично обо мне, новом и быстро растущем члене ковена Одиннадцати Тихих Шагов, снизошёл и сообщил, что, в порядке исключения, даст мне аудиенцию и поделится всем, что знает о Ледяном Герцоге. По словам Амвросия, Леобардис почти что прямым текстом сообщил, что знает, как именно победить древнего эльфа.

Амвросий объяснил очень необычное время своего визита: он поспешил к нам, как только выбрался из ойкоса своего учителя, ведь время не ждёт. Лишь одно препятствие оставалось между мной и Леобардисом: для следующего Тихого Шага, после которого старый глава ковена сочтёт возможным говорить со мной, мне нужно было сделать, по словам иерарха ковена, «сущую малость»: создать новое заклинание. Я начал было рассказывать Амвросию о той чашке, которую зачаровал для Дагмары, но регулиец быстро перебил меня простым вопросом: смогу ли я легко повторить эти чары? Обратившись к своему чувству оккультного, я ответил отрицательно, и тогда колдун решительно обрубил эту ниточку: заклинание должно быть полноценным, надёжным, вроде моих Рассекающего Диска, Гептагонального Оптического Замедления, или Короткого Пути самого мейстера Амвросия.

Другой на моём месте мог бы отчаяться ещё больше – но чары всегда были моим призванием, и творческая жажда поглотила разочарование в мгновение ока. Я не бросился пытаться создать новое заклинание сразу же только благодаря чуткому и мудрому вмешательству Амвросия, уговорившего меня для начала как следует выспаться, а также пообещавшего отвадить будильник в лице верного Ээйтсоо.

***

В заключение этой истории, дорогой читатель, я признаюсь тебе: то был первый раз, когда я провёл тебя. Впрочем, я старался кидать подсказки тут и там, так что, возможно, моя хитрость всё же не удалась, и в таком случае прими мои искренние комплименты.

События, о которых я говорил в этой главе, конечно же, не произошли все вместе в один день. Они действительно случились в мой первый месяц управления армией, но были разнесены где днями, а где и неделями. Я специально собрал их в один день, преследуя две цели. Первая – я хотел придать несколько больше жизни и художественности этому рассказу, а не превращать его в сухой пересказ дневника. Вторая – я хотел передать тот уровень интенсивности событий, давления ответственности и дефицита времени, который переживал тогда, при этом не погружаясь в детали, которые имеют очень мало значения для истории нашей борьбы с Ледяным Герцогом. Надеюсь, читатель, ты не держишь на меня зла за этот безобидный обман – ведь главной его причиной были как раз уважение к тебе и признательность за то, что ты до сих пор не оставил меня и продолжаешь следить за моими приключениями и досужими рассуждениями.

Глава 52. Осколки похищенных воспоминаний.

Разумеется, я взялся за вызов Леобардиса, не откладывая.

Предварительное исследование мне было ни к чему: у меня уже был источник вдохновения для нового заклинания. Я знал, чего хочу от него, и у меня был готовый образец: чары Предрага Стоболеца, то самое заклинание времени. Чуть позже я расскажу, что хотел позаимствовать у недоброго колдуна, а что – изменить.

Глубокая работа над укреплением души и разума, чтобы они были способны уместить новые чары, тоже не требовалась: я ощущал это так же ясно, как могу ощутить, боса моя нога или обута. Впрочем, ощущения такого рода иногда бывают обманчивы, так что я всё же посоветовался с главной колдуньей отряда Кабана. Выслушав меня, она подтвердила, что я готов к сотворению нового заклинания без риска непоправимого урона для души и разума. Самым убедительным для неё стало то, насколько быстро мне удалось заколдовать импровизированным заклинанием чашку для Дагмары: если в душе мага нет места для новых чар, то импровизированные заклинания требуют куда большего времени и сил.

Наконец, мне безумно *хотелось* взяться за это дело. Забыть о бремени ответственности за стратегию и ежедневные нужды целой армии, забыть об убивающем всякую надежду пророчестве, и заняться наконец тем, для чего, по моему глубокому убеждению, я был рождён – творчеством, «искусством невозможного», как называл магию мой несравненный учитель.

Одно препятствие стояло между мной и новым заклинанием: мантия сенешаля. К счастью, у меня были контакты взломщика, специализирующегося на замках подобного рода, и весьма вскоре мы с ней встретились.

- Лу, - сказала мне Сомбрина, - Обычно я настаиваю на том, чтобы дела обсуждались после еды, но тебе кусок в горло не лезет. Давай, излагай уже, зачем решил позвать меня, и потом ешь как следует.

Не теряя ни мгновения, я выпалил ей всё про заклинание и Леобардиса.

- Вот так вот? – неожиданно для меня вспылила полукровка, - Значит, что я тут не первый год в ковене ишачу на Джамайю – сколько я поручений для неё исполнила, ты не представляешь! Так вот это, оказывается, не считается. Как была я на шестом шаге два года назад, так на нём и застряла. А тут появляется, - она почти выплюнула следующее слово, - *волшебник*, вовсе не колдун, и раз-два – месяца не прошло, а он уже в шаге от личной аудиенции с иерархом ковена! Ух, вот интересно, просто шутки ради спрашиваю – если бы я была мужиком, как ты или Амро (похоже, их с Амвросием общение уже дошло до «Амро»), с которым, кстати, этот старик Леобардис с самого начала всегда был готов лясы поточить; интересно, как давно я бы уже с этим иерархом за ручку здоровалась да всегда могла сообщение отправить?

Это не красит меня, но любопытство стало сильнее сочувствия к Сомбрине, и я спросил:

- Ты знаешь, да, я заметил, что здесь у вас очень странно относятся к различиям мужчин и женщин. И твои рассказы, и рассказы Вайранны, да и мои наблюдения после это подтверждают. Неужели правда сам факт рождения мужчиной так важен даже в секретных ковенах? Я-то подумал, что дело тут скорее в неординарном стечении обстоятельств в моём случае. Амвросий, Предраг Стоболец тоже показались мне могучими колдунами, а не просто любимчиками. Может быть, тебе просто не повезло с наставницей, и Джамайя тормозила твоё продвижение, чтобы задержать при себе – а вот Амвросий, наоборот, всеми силами пытался познакомить меня с Леобардисом?

- Когда ты так это поворачиваешь, - горько ответила Сомбрина, - Становится только обиднее. Посмотрим. Вот как доберусь до Леобардиса, сразу пойму – он был причиной или Джамайя.

Выдохнув и видимо отпустив – на время – своё возмущение, в справедливости которого я не сомневался, она спросила:

- Так, и почему ты решил поговорить об этом со мной?

В ответ я объяснил ей своё затруднение: я не знал, как объяснить графу и всем прочим, что мне нужно будет посвятить себя не рядовым, пусть и крайне существенным, задачам сенешаля, а сфокусироваться на время на заклинании. Кроме того – что делать с моими обязанностями, покуда я буду заниматься чарами? Кому передать эту ответственность?

- Мощный у тебя вопрос, ничего не скажешь, - Сомбрина задумчиво разожгла трубку, и почему-то именно этот жест успокоил меня достаточно, чтобы я наконец ощутил голод и смог нормально приняться за обед.

Не меньше четверти часа я равномерно жевал, а Сомбрина задумчиво пускала дымные кольца в потолок моих покоев. Раз или два Ээйтсоо стучал в дверь и справлялся, не нужно ли нам что, но мы дружно шикали на веендра и просили не беспокоить нас покамест.

Наконец Сомбрина закончила с рассуждениями и промолвила:

- Так, хорошо. Я вижу, что тебе надо сделать. Дай мне три карт-бланша; нет, погоди, дай-ка лучше сразу пять.

Не задавая лишних вопросов, я достал пять листов бумаги и поставил на них свои печати.

- Так, дьяволы! Лу, а у тебя нет прямо красивого пергамента? Чтобы графу отправить не стыдно?

- Сколько таких листов нужно?

- Хватит трёх.

Через минуту три листа тончайшего и нежнейшего пергамента, сработанного из кожи с нижней части телячьего брюха, лежали перед полукровкой, украшенные моей печатью сенешаля.

Сомбрина смотрела на них с непроницаемым выражением. Некоторое время она молчала – я не торопился её прерывать.

- То есть, - очень медленно проговорила она, - Ты вот так легко даёшь мне целых пять – нет, восемь карт-бланшей. При этом я должна отчитываться перед вами каждый раз, как хочу приготовить чары. Ты что, - её речь вновь стала быстрой, а глаза как-то особенно блеснули, - Не понимаешь? До сих пор? Да с этими карт-бланшами я могу от твоего имени и твоей властью сделать столько, что ни одно заклятье изменения памяти не нанесёт и десятой доли вреда твоему делу?

Я почувствовал жгучий укол совести. Я встал и повинно поклонился.

- Прости меня, Брина. Я совсем забыл о тех суровых и унизительных условиях, которые мы наложили на тебя тогда. Конечно, уже давно нам надо было собраться снова и снять их. Просто, видит Тетраграмматон, меня так поглотили дела…

Я ожидал упрёков, а услышал только смех. Сомбрина подскочила и обняла меня, и спросила:

- То есть – после всего, что я сделала? После всего, что я *делала* на протяжении жизни – ты веришь мне? Ты прощаешь меня?

- Конечно, - немного растерянно ответил я, - Ведь ты изменилась, с тех пор ты…

Ещё более крепкие объятья – какой сильной была эта полукровка! – прервали мою речь.

- Ты – настоящий блаженный, - с восторгом сказала Сомбрина, - Ты готов верить в добро, как глупый ребёнок. Как же можно такого подвести?

Я не нашёлся с ответом, только пробормотал, что Аурмарк очень отличается от Империи.

- Отличается? – усмехнулась циничная колдунья, - Да, и нет. Я, знаешь ли, немало времени провела со своей новой подругой, Рейвен, как там её звали у вас в Фоскаг – с Негодной.

- Вы подружились с ней?

- А почему бы нам и не подружиться? – с некоторым вызовом спросила Сомбрина, словно подозревая, что эта новость заденет или расстроит меня.

- Так это же прекрасно! – я поспешил успокоить её подозрения, тем более что они были совершенно беспочвенными, - Нет большей радости, чем видеть, как два близких тебе человека становятся близкими и друг другу.

- Блаженный, - снова рассмеялась Сомбрина, - Нет, Негодная мне много рассказала про Аурмарк. Да и твои истории о прошлом, если подумать, не о райском краю говорят.

- Не о райском, - охотно согласился я, - Но всё же – в том, что я помню о своей стране, много прекрасного. Уж точно там нет такого давления прошлого и такого недоверия.

- Если ты прав, - задумчиво сказала тогда Сомбрина. Её глаза были обращены ко мне, но взгляд устремлялся в бесконечную даль, - То хотелось бы мне родиться в Аурмарке – в твоём Аурмарке.

Тут словно бы некие чары покинули полукровку – или, напротив, вновь овладели ей? Снова она стала привычной: ироничной, собранной, деловой.

- Я вижу такое решение: мы просим графа на время освободить лично тебя от обязанностей сенешаля. При этом мы не снимаем с тебя этой власти, то есть на деле ты всегда можешь вмешаться в любую ситуацию, в какую захочешь, и разрешить её именем графа. В то же время, для несения регулярных обязанностей мы назначаем тебе заместителя – думаю, ты бы предпочёл Айдреда…

- А мы можем назначить двоих? – спросил я, вспомнив про разделение власти в отряде Кабана, про двух геррилъеров, мастера Нападения и мастера Обороны. Мне, как истинному сыну Аурмарка, импонирует идея максимального разделения власти.

- Конечно, - немного сбившись, ответила Сомбрина, - можем и двоих. Думаешь Кая ему в напарники, чтобы сдерживал нашего бешеного лиса?

- Нет, - я покачал головой, - я хотел бы назначить второй тебя. Айд взял бы собственно военное дела, а обеспечение, правосудие, логистика – они были бы за…

- Ты что, уже пьяный? – в нотках голоса Сомбрины мне почудился гнев, а затем она всхлипнула, смахивая слезу, - Почему я-то? Как – я? Полукровка от самого презренного народа, дочь шлюхи…

- Что за чушь ты городишь? – опешил уже я, - Да я не представляю, кто из тех, что есть вокруг, справится лучше тебя. Ты умная, находчивая, умеешь к каждому найти подход, расчётливая – в хорошем смысле, - поспешил добавить я, - Ты…

Сомбрина собралась очень быстро. Вновь она была уверенной в себе, деловой и ироничной. Однако кое-что, что я поймал, хоть и не сразу, всё же было немного иным.

- Не мне спорить с мудростью сенешаля его светлости, - с лёгкой насмешкой ответила она, - Если ты *действительно* так доверяешь мне, то я не стану отказываться. Я люблю власть, - она улыбнулась, и вот сейчас её регулийские клыки было видно очень ясно, - Но я также обещаю тебе; нет, я информирую тебя. Если кто-нибудь, - с расстановкой объявила она, - Кто угодно. Будет скверно говорить о тебе. Я *лично* прослежу за тем, чтобы этот кто-то вполне ощутил ответственность за свои слова. Осознал глубину ошибки и раскаялся. Что скажешь сейчас?

- Я хочу, чтобы Айдред стал моим магистратом Войны, а ты стала моим магистратом Мира, - повторил я своё пожелание.

- Да будет так.

На том мы и порешили, и Сомбрина взялась за дело. Не прошло и недели, как она преуспела: мне прибыло письмо от графа, в котором Его Светлость уведомлял меня, что слышит мои тревоги и признаёт срочность моего нового занятия, необходимого для одоления Ледяного Герцога, и потому дарует мне право распределить задачи по двум заместителям: моему помощнику Айдреду, который станет руководителем всех военных операций, и Сомбрине, которая займётся всеми задачами, не касающимися прямого столкновения наших воинов с отрядами противника или непосредственной подготовки к ним. По эйрским меркам Айдред был достаточно благороден, чтобы наши своенравные патриции не слишком возмущались, а Сомбрина – никто не знал о её истинном происхождении, для всех она была богатой чужестранкой, весьма вероятно, бастардой какого-то южного патриция, да к тому же опытной консильери, и это назначение тоже не вызвало лишних вопросов.

***

Как я уже говорил, настоящее имя заклинания умерло вместе с Предрагом, но для себя я назвал его «Мгновением Убийства». Вот что оно делало, насколько я смог разобраться.

Мгновение Убийства было сложной смесью проклятия и благословения. Оно связывало двоих: колдуна и его жертву. Жертва была обречена на смерть, таковым было условие заклятия. Скорее всего, были и другие условия – что-то, что позволило бы Предрагу уйти на безопасное расстояние, или успешно скрыть следы своего деяния; может быть, колдун мог также убить ещё нескольких помимо жертвы – я бы не удивился.

Ведь второй особенностью этого заклинания было то, что для него требовался крайне сложный ритуал. Мгновение Убийства было очень могущественным – на мой взгляд, избыточно могущественным для своей цели. Я понял это потому, что даже после смерти Предрага оно не прекратило своё действие, и я, чужак для этого заклятья, смог нести его на себе, словно раздуваемый ветром стог сена, удивительно долго.

Заклинание безмерно ускоряло время для колдуна. Впрочем, съентифики и натурософы поправили бы меня, и по делу: если бы оно просто ускоряло колдуна, тот умер бы на месте, ведь его тело не выдержало бы подобной перегрузки. Оно, как бы непонятно и обскурно это ни прозвучало, меняло относительный ток времени для колдуна и для всего окружающего мира, включая жертву.

Наконец, важной особенностью Мгновения Убийства было само происхождение этих чар. Они относились к колдовству, Древней Магии, а потому были привязаны именно к событиям: время пребывало бы изменённым ровно столько, сколько потребовалось бы колдуну, чтобы исполнить условия, не меньше, не больше. Не удивлюсь, если Предраг порой не отказывал себе в удовольствии раскурить трубку, настраиваясь на убийство, уже после применения заклинания.

Многое из этого я хотел изменить, кое-что был должен.

Во-первых, я волшебник, а потому мои чары времени привязываются, прошу прощения за неудобную тавтологию, к моему внутреннему ощущению времени. Мы с мейстером Мервисом назвали это внутреннее время интайт, но многие предпочитают более академический вариант, хронос.

Во-вторых, я очень давно изучал природу времени, и от рождения был крайне приспособлен к такому. Для Предрага, при всём его оккультном мастерстве, которое на тот момент явно превосходило моё на голову, стихия времени была чуждой и новой. Потому Мгновение Убийства казалось мне очень, если можно так сказать, неэффективным. Словно бы Предраг срубал по столетнему дубу каждый раз, и затем сжигал его целиком, чтобы вскипятить чайник.

Я очень хотел, чтобы моё заклинание было куда менее требовательным к сложности ритуала. Да, каждый неофит, неважно, в какой школе он проходит посвящение, мечтает о том, как однажды будет способен сотворить нечто невероятно масштабное и внушительное. Но опыт убедил меня: чары, требующие сложнейших ритуалов, подходят для мирных степенных магов вроде мейстера Аэрона – у которых есть башня, подмастерья, сколько угодно времени и никакой ответственности за жизни других людей или духов. Путь, к которому явно склоняла меня судьба, не предполагал такой роскоши. Чары, чей ритуал отнял бы у меня больше хотя бы трёх дней, были непозволительны. Потому мой вариант должен был быть куда скромнее.

Наконец, в-третьих, мне хотелось иметь некоторую гибкость в своём Мгновении. Я желал уметь разделить его с несколькими товарищами, или хотя бы с одним – конечно, лестно было бы оставить всю силу заклятья себе, но я понимал, что иногда будет куда лучше, если ускорение токов времени сможет благословить не только меня. Что смог бы натворить Айдред хотя бы за два биения сердца в моём хроносе, страшно даже представить.

Теперь, когда мантия сенешаля больше не сковывала мейстера Луэллана, волшебника, оставалась сущая мелочь: понять, как воплотить эти чары в жизнь, как запечатлеть их на своей душе.

***

С точки зрения обитателей как физической, так и астральной плоскостей, волшебство хаотично. Потому там, где колдун тратил бы дни в аскезе, молитвах и медитациях, а заклинатель духов штудировал трактаты, отрабатывал сложные жесты и правильное звучание Истинных слов, настраивал бы сердце и разум на погружение в астрал – там волшебник вроде меня следует тому уроку, который преподал мне однажды мейстер Мервис: слушает свой внутренний голос.

Я слушал его так старательно, как только мог. Куда повернуть сейчас? Наступить ли на трещину в полу или, напротив, избегать её любой ценой? Какой рукой мне стоит открыть дверь – правой, левой, обеими, или вообще сначала надо почесать голову, потом попробовать открыть её носком левой ноги, и только после отворить ручку правой рукой, но лишь кончиками пальцев? Так продолжалось не меньше недели, а плодов всё не было – только усталость нарастала, ведь верное слушание внутреннего голоса является весьма утомительным занятием.

Дошло до того, что однажды на завтрак я отказался от трудов Ээйтсоо, чтобы спуститься в общий зал и дождаться очереди к кашевару за порцией похлёбки. Только вот обулся я лишь в левый сапог, всю дорогу скакал на одной ножке, а каждую третью ложку каши возил в воздухе кругами, приговаривая «дирижабль летит-летит, ищет площадку» перед тем, как съесть. После этого военный совет мягко намекнул мне, что маэстро сенешалю, пожалуй, стоит взять небольшой отпуск. Не могу их винить, видит Пророк, только поражаюсь их терпению. На счастье, моя вполне сложившаяся репутация чудака позволила здорово смягчить урон авторитету центральной власти, нанесённый столь эксцентричным завтраком.

Так и вышло, что через восемь дней после того, как я погрузился в сотворение заклинания, я обустраивался в новом временном жилище. Им стал небольшой охотничий домик в нескольких лигах к юго-западу от форта, совсем неподалёку от озера Валас. Ээйтсоо остался в форте, ведь его помощь теперь постоянно требовалась Сомбрине, зато компанию мне вызвались составить, помимо двух телохранителей из отряда Кабана, Вайранна и Айдред. Йиванга была свободна, как ветер, а вот эйр, когда я спросил его о делах и о том, не станет ли эта дорога помехой, только отмахнулся и сказал, что «умение правильно расставлять приоритеты – вот главная добродетель Мастера Войны. Да к тому же завтра после рассвета я уже буду на пути в форт».

Я попытался было расспросить его о том, как идут дела, не было ли новых стычек, потерь или успехов, но друг лишь ткнул пальцем в мою эмблему Взаимных Спиралей и сказал, что сейчас мейстеру волшебнику надо бы сосредоточиться на главном для него деле, а по мелочам уж товарищи его подстрахуют. Вайранна тоже собиралась поутру отправиться по своим делам – по её выразительной немногословности я подозревал, что эти дела как-то связаны с эльфами.

Охотничий домик оказался добротным строением. В нём было аж три комнаты: центральная, «тёплая спальня», с кухней и печкой; «холодная спальня», рассчитанная скорее на тёплые месяцы, но всё же бывшая куда лучшей альтернативой почти любому походному шатру; и «комната добычи» с подвалом-ледником, где можно было свежевать туши и сохранять шкуры и иные трофеи над землёй, а мясо – под. Изнутри домика стены были обиты просмолёнными досками, а снаружи – дополнительно укреплены наваленными друг на друга камнями, поднимавшимися до уровня узких окон. Само собой, все стены были обильно украшены знаками изгнания, но мантия сенешаля позволила мне пройти их без лишних сложностей.

Та ночь выдалась милосердно тёплой, и телохранители, не слушая никаких возражений, пожелали ночевать на улице в палатках, чтобы «не мешать благородным господам». Впрочем, нам удалось уговорить их разделить с нами ужин, а также пообещать, что сразу по отбытию моих гостей они переместятся в «холодную спальню». На ту ночь в «холодной» решили расположиться мы с Айдредом, чтобы не так хорошо переносящая холод Вайранна с комфортом уснула в «тёплой».

Едва солнце скрылось за горизонтом, телохранители откланялись, и мы с друзьями остались наедине. Тогда Айдред вынул из походной сумки солидную бутыль из обожжённой глины, перевязанную изящным соломенным плетением, и взломал внушительную печать, украшенную длинной парчовой лентой с золотым шитьём.

- Эта бутылка, - торжественно объявил эйр, - Одна из шести, что можно наполнить из того бочонка, который отец заложил в день, когда стало известно, что моя мать понесла под сердцем первенца. Таков один из обычаев дома Блаи, да сохранит его Пророк во веки веков.

Мы с йивангой трепетно внимали.

- Это вторая бутыль из тех, которые наполнены виски из того запаса, и первая, которую я открываю по своей воле. Я не знал, что случится в моей жизни раньше, но так вышло, что первой стала добрая встреча среди истинных друзей. И уж о чём я точно не догадывался, - усмехнулся воин, и вспышка пламени в камине отразилась в его весёлых тёмных глазах, - Какими будут эти друзья.

Он разлил нам по стакану – Вайранна уже давно доказала нам, что легендарная лёгкость, с которой её народ переносит действующие на разум вещества, не миф, и эйр не скупился.

- Сначала скажу о тебе, северный чудак! Первый из друзей, что не из клана, и, пожалуй – просто первый. Что ещё сказать? – он задумчиво вгляделся в отблески огня, пляшущие в напитке, а у меня ойкнуло сердце, - Ты самый безумный и самый мудрый. Твоё сердце золотое и живое, но холодное, ты не знаешь пламени. Ты очень силён и очень слаб; не знаю, как это описать. Самое главное – ты сумел, хитрец ты такой, забраться мне в голову.

Он поднял взор и попросил нас выслушать небольшую историю; согласно обычаю, не отпуская стаканы.

«Миннах ат Мордред». Это имя нашёл Айдред, когда просматривал список недавно прибывших воинов. Созыв Знамён продолжался, но постепенно подкрепления заканчивались – почти все, кто собирался на помощь его светлости, уже прибыли, только последние потягивались по Дороге Мехов. Миннах ат Мордред был одним из дюжины членов небольшого отряда наёмников, сопровождавших миссию священников из клана Предвечного Сияния, что прибыла сюда ради «лечения и утешения раненых и проводов ушедших».

Айдред не мог думать ни о чём другом, прочитав это имя. Ему надо было узнать, тот ли это самый Миннах, сын Мордреда, предателя, убившего его дядю; всё остальное словно заволокло дымом, и только угли ненависти тлели в его сердце, готовясь воспылать жаждой возмездия. Нетрудно было Мастеру Войны узнать всё о воине, хоть тот и был под покровительством церковной миссии. Один из верных людей описал своему господину внешность новичка, и Айдред больше не медлил. Как только хватило наглости у презренного отпрыска клана предателей явиться сюда? Неужели он не слышал, кто управляет армией, даже слухи по пути не донесли до него имени Айдреда? В благодарность за шанс и в зарок совершения части своей мести эйр возжёг свечи вокруг домашнего алтаря Пророка.

Дождавшись ночи, Айдред совершил недостойное – накинул дешёвый плащ, чтобы скрыться от назойливого внимания. Он отправился к тому месту, где квартировалась миссия, и, прячась в тени, дождался, покуда настанет очередь Миннаха нести дежурство. Как только эйр из Пустых Зеркал заступил на стражу, эйр из Огненного Лиса вышел из тени и, слегка пошатываясь, направился к нему.

- Кто идёт? – грозно окликнул его Миннах.

- О, - изменив голос, изображая пьяного, сказал Айдред, - да это ж земляк мой! Земеля, а как бы мне до восьмого дома добраться, - он икнул для убедительности, - что на южном склоне?

Медленно говоря заготовленную ложь, лис сближался со своей добычей.

Миннах нахмурился было, но поверил в этот спектакль, сам шагнул навстречу пьяному земляку, поднимая руку, чтобы указать дорогу – и тут воин Огненного Лиса, мгновенно, словно пламенеющий змей кнута Оргайла, прыгнул к нему и приставил кинжал к горлу.

- Тихо, - прошептал Айдред, скидывая свободной рукой капюшон и больше не искажая голос, - Помнишь меня?

Миннах кивнул. Его кожа была белой, как свежий пепел, как снег, запорошивший крыши домов вокруг.

- Иди.

Миннах пошёл.

Они шли, шли до самого Размаха, где в это время суток не было ни одного свидетеля, где никто не услышал бы крики, тем более что ветер и снег скрадывали звуки, а следы крови на земле показались бы всем обычным делом.

Айдред отпустил Миннаха и приказал ему браться за оружие. «Я – не ублюдок, как твой отец», говорил воин Огненного Лиса, «Я дам тебе шанс, которого твой отец и его присные трусы не дали Аэдану». Они бились, но коротким и неравным был тот бой, хоть Миннах и попытался призвать своего духа-слугу, тень по имени Шадрах. Через пару дюжин долгих мгновений Миннах был разоружён и повержен; он лежал на земле, тяжело дыша и глядя на заклятого врага широко раскрытыми глазами.

Айдред подошёл к противнику, достал кинжал и вновь приставил его к горлу сыну предателя. Он нанёс удар, и из шеи Миннаха ат Мордреда, сына убийцы Аэдана Грозы Лесов, потекла кровь.

- Я не убил его, - уже некоторое время Айдред говорил не с нами, но со своей памятью, отражённой в пляшущем пламени стакана, - Только порезал. Как же он плакал! Как умолял пощадить его! Не его мольбы остановили меня, - продолжил он, резко обернувшись ко мне, и взгляд эйра будто прожёг меня, - А ты!

Прежде, чем я успел собраться с мыслями и как-то ответить, Айдред жестом остановил меня и продолжил.

- Ты раньше заставил меня обещать, что я не стану вершить больших дел, даже дел клановой мести, не посоветовавшись с тобой. Это было важно, но не в тот день. Вот что было важнее… Ты много говорил мне о милосердии. Ты пощадил Сомбрину. Ты – ты заставил меня сомневаться.

Последовала длинная пауза, заполненная звенящей тишиной.

- Я ненавижу тебя за то, что ты заставил меня отступиться от путей клана. И люблю тебя за это же. В тот момент я не был просто Айдредом ат Илдмер из дома Блаи; я был им, но ещё – чем-то большим.

Выразительный жест прервал теперь уже Вайранну.

- Миннах остался жив, и даже остался среди нашей армии. Я поклялся ему, что наша вражда откладывается, покуда не будет повержен Ледяной Герцог, и потом ещё на год. Он передал мне Шадраха – нет, это не подкуп, и не подарок, потому что подарок обязывает принявшего его. Это мой трофей, мой новый дух-слуга, и весьма вскоре я вас познакомлю.

- Я же, - завершил этот удивительно долгий тост Айдред, - Ещё долго буду думать над тем, что случилось в ту ночь. Почему я не убил Миннаха. Мне не нужны советы, - он окинул взглядом нас обоих, - Только те, о которых я попрошу сам.

- А теперь, - громогласно заявил воин, - За Луэллана!

- Дошла очередь и до тебя, Вайр, - усмехнулся Айдред, доливая нам виски, - Уж не взыщи, здесь мой сказ будет короче. Вот о чём я точно никогда не думал, так это о том, что смогу однажды назвать йиванга своим другом. Что там другом – одним из самых близких друзей!

Он покачал головой, и снова тишина овладела комнатой, только трещали дрова в очаге, свистел ветер, да заухала вдруг сова.

- Скверные вещи говорят о вашем народе под холмами в землях Огненного Лиса, - продолжил Айдред, - Но вижу я теперь, что то говорят люди, которые не знакомы с тобой. Редко доводилось мне видеть эйров, чьё сердце так преданно своим друзьям, и так храбро, как твоё. Ты могла бы стать одной из нас, - серьёзно сказал эйр, - Ведь именно храбрость и преданность стоят выше прочих добродетелей в клане Огненного Лиса. Я знаю, что ты снюхалась с эльфами – я тебе верю, тем более верю, что ты сама рассказала мне об этом. Ты никогда не сделаешь того, что навредит твоим друзьям. Потому тебе и твоему слову я готов доверить свою жизнь.

Прежде, чем мы с йивангой вполне смогли взвесить эти комплименты и оценить их силу, Айдред высоко поднял стакан и воскликнул:

- За Вайранну! Она опасна, как змея, хитра, как сам лис, и столь же бесстрашна!

Время тостов сменилось доверительной беседой, но говорили мы о тех пустяках, которые имели значение только для нашей компании, а не для нашей с тобой, читатель, истории. Лишь одно ещё добавлю о том вечере – Айдред признался, что выжидал такого момента, чтобы мы остались втроём, потому как Сомбрину своим другом он пока не считал.

***

Что-то разбудило меня – назойливый, громкий, повторяющийся звук. Поначалу я подумал, что это Айдред снова повернулся на спину и захрапел, и приготовился было подтолкнуть его, чтобы он снова лёг на бок – но нет, эйр лежал на боку и тихо сопел во сне. Звук шёл от узкого окна. Я поднялся, зачем-то обулся и надел мантию, взял на всякий случай молот и шагнул к окну. Не знаю, чего я ожидал спросонья – но увидел только огромного майского жука, таинственно блестящего зелёным в ярких лучах луны. Господин жук очень сильно хотел выбраться наружу, и сердце моё сжалилось. Было нечто деловое, серьёзное, даже величественное в этом жуке. Я попытался открыть окно, но оказалось, что рама намертво прибита к стенам. Тогда я аккуратно протянул руку жуку, и тот, будто поняв мой замысел, уселся на мою перчатку и замолчал.

Я вышел наружу, стараясь как можно тише пересечь «тёплую» спальню, не потревожив Вайранну. Жук вспорхнул и, солидно жужжа, полетел куда-то по своим делам – видать, искал путь к норке, чтобы переждать внезапную зиму там. Я остался снаружи, наслаждаясь свежим воздухом – в нашем лагере в форте и вокруг него топили так много, что запах дыма витал там непрестанно, напоминая о столице графства. Свежий снег, выпавший уже после того, как мы отправились спать, пах ледяной водой и отражал лунный свет, словно зеркало. Мне было очень хорошо.

Тут снова раздалось жужжание – ярдах в дюжине влево. Господин жук внезапно остановил свой полёт к норке, он кружил, сияя зелёными латами, и, клянусь, смотрел на меня с осуждением. Он звал меня.

Много раз потом я думал – смог бы я услышать жука, если бы не тренировал до того неделю свой внутренний голос? Или – впрочем, нет, другие версии я пока придержу.

Жук вёл меня за собой – дальше, глубже в лес. Только свет и тьма были вокруг меня: свет шёл от луны и отражался в снежном зеркале, а чёрные стволы деревьев были сродни пустоте меж небесных светил, и одинокая зелёная звёздочка летела передо мной, указывая путь. Вопрос, которым я задавался однажды, когда-то давно, в очень похожем месте, вертелся у меня на уме, но никак не мог выразить себя в осознанных словах; или, напротив, то давнее путешествие было отражением этого? Только нарастало нечто, гул ожиданий, давление – грядущего? Прошлого, что было утрачено? Я чувствовал, как меня захватывает великое течение, как могучий поток несёт меня – столь могуч он был, что я не знал, хватит ли мне сил поплыть прочь; да и не желал проверять. Сияющие латы жука указывали путь, но сердце само звало меня вперёд, предвкушая.

Лес тьмы и света кончился так же внезапно, как начался.

Я стоял на берегу бескрайней, уютно холодной водной глади. Два небесных свода видел я: один был сверху, над головой; другой, вторя своему брату, сиял прорывающими бездну звёздами у моих ног. Тихий шелест мирных, спокойных волн наполнял сердце той безмятежностью, что дарят усталому ребёнку объятия и песня матери. Некоторое время я просто стоял на месте, наслаждаясь воспоминаниями о прошлом.

Но время шло, я понимал, что дело не завершено. Встрепенувшись и, не без труда, вырвавшись из уютных осколков похищенных у меня воспоминаний, я пригляделся повнимательнее и увидел – снова слева, как раньше, там, где он и должен был быть, стоял наш дом. На сваях, прямо за двумя большими валунами, прикрытый ими от праздных глаз отдыхающих, которые в летнее время нет-нет да съезжались сюда из самых разных уголков Аурмарка, ведь наше озеро – чем же оно славилось? И почему отдыхающих всегда было не очень много?

Я не думал тогда о том. Я просто хотел домой.

То и дело сбиваясь на бег, я спешил. Никто не гнался за мной, только желание поскорее увидеть тех, кого не видел так давно, подстёгивало меня. Вот на башенке над третьим этажом загорелся приветственный свет – должно быть, мама поднялась, как она всегда делала в полнолуние, поближе к луне, своей родственнице. Я пытался окликнуть её, но имя её не могло прорваться в мою память даже сейчас, в изменчивом прошлом, а налетавший ветер уносил «мама!» дальше от воды, в густой лес пустоты.

Всего-то дюжины две шагов отделяли меня от валунов, когда слева, на самой границе леса, вновь засияли таинственные зелёные латы – но то уже не был господин жук. Я остановился, переводя дыхание, и тогда вопрос, что вертелся у меня на уме с самого начала пути, прозвучал так ярко и громко, что я не сразу понял, что это я повторил его:

- Чего ты желаешь?

Чего я желаю? Справа был дом моих родителей. *Мой* дом, *мои* родители. Украденные у меня.

Слева – слева был Зелёный Латник, и в протянутых ко мне руках он держал сияющий потир. В нём был последний шаг, что отделял меня от нового заклинания, и название этого заклинания было выложено пурпурными камнями на платине потира – «Семь Мгновений Мейстера Луэллана».

Со всей ясностью, на которую способно моё понимание, я знал: я могу повернуть только в одну сторону.

***

Не одну ночь после этого выбора, читатель, я провёл в слезах, сожалея о своём выборе – ведь в своём желании я выбрал тот поворот, который подсказывало мне чувство долга, а не глубины сердца.

Верным ли был мой выбор? Кто знает. Возможно, послушай я сердце, события обернулись бы так, что многих бед не случилось бы и вовсе. А может быть, тот самый похититель, что стремился – не будем пока о моих догадках насчёт его стремлений; так вот, тот самый похититель взрастил себе могучего врага именно благодаря своим стараниям поразить меня. Ведь уроки Фоскаг навеки изувечили мою душу, а главным из них, как сказала мне старшая фрейлина ещё в день принесения клятвы, был вот какой: «Тем лучше. Тем быстрее ты научишься действовать, отрицая свои желания».

***

Испив из потира, я провалился в глубокий сон без сновидений, и пришёл в себя только в полдень следующего дня. Безумно встревоженный Айдред сидел рядом со мной. Он рассказал, что, проснувшись поутру, не нашёл меня – разбудил Вайранну, и вместе они разбудили телохранителей. Те, хоть и не пили за ужином ни капли горячительного, уснули оба на своём посту, и ничего не видели ночью. Поднявшуюся было панику прекратила Вайранна: по запаху (и здесь немало помогло особое виски Айдреда) она нашла мой след, и вчетвером они отыскали меня, спящего у самого берега озера Валас. Разбудить меня было невозможно, и мужчины взялись отнести меня в охотничий домик, а Вайр побежала вперёд, чтобы оседлать своего жеребца и поскорее привести лекаря из форта.

Довольно быстро я убедил Айдреда, что чувствую себя превосходно – больше того, что сотворение нового заклинания наконец-то завершено. Мы собрались и покинули гостеприимный охотничий домик и направились в форт. По пути мы встретились с Вайр и лекарем; узнав, что со мной всё в порядке, йиванга рассмеялась, а лекарь только покачал головой, бормоча себе под нос что-то о безумных горцах и их безумной физиологии.

Глава 53. Асцендент Леобардис.

- Так, - нетерпеливо спрашивал Айдред, - А теперь нам куда поворачивать? Я вот лично никаких знаков не вижу.

- Погоди, - отмахнулся Амвросий, вглядываясь куда-то вдаль, - Не спеши. Знаки или явятся вскоре, или уже здесь. Имей терпение.

- Да я уж столько терпения поимел, - проворчал эйр, - Что скоро торговать им начну.

Шёл второй день после завершения сотворения нового заклинания.

Едва прибыв в форт, я немедленно отправил весточку Амвросию. Колдун не заставил себя долго ждать, и сразу же огорошил нас приятной новостью: оказывается, Леобардис, прознав уже каким-то образом о моём успехе, сообщил своему ученику, что примет не только меня, но и моих товарищей. Таким образом, утром следующего дня на поклон ко главе ковена отправились не только мы четверо, но также Оссин, живший последнее время в лагере, Рейвен, и сам Амвросий – он же должен был провести нас к Леобардису.

Оказалось, старый колдун сумел создать свой собственный ойкос, и попасть туда без приглашения и без проводника было практически невозможно. Мы позвали бы и Артура, но мастер ван Лёйкехтен недели три как покинул лагерь, присоединившись к экспедиции, что направлялась к северо-восточным отрогам гор – как сказал Сын Камней, там он был нужен больше всего.

Мейстер Амвросий бодро и уверенно заявил, что дорога к его наставнику – сущий пустяк, приключение на несколько часов, туда-обратно успеем до ночи. Поверив ему, мы и рискнули отправиться в путь всей командой, не беспокоясь о назначении заместителей. Увы, как это часто бывает, Тетраграмматон не оставил самоуверенную гордыню безнаказанной, и за час до заката нашими главными героями стали те, над кем в начале пути, до полудня, мы подтрунивали: скептично настроенные Айдред и Сомбрина не только взяли с собой палатки, но и ультимативно настояли на том, чтобы каждый из нас взял рацион на несколько дней. Амвросий попытался было упрекнуть их в том, что именно недостаток веры не дал проявиться пути в ойкос Леобардиса в срок, но мы быстро зашикали любителя пошлых шуток. Больше всех возмущался Оссин, ведь с его размерами места в обычных палатках ему никак не хватало, и эйра ожидала весьма суровая ночь.

Правило пути к Леобардису было простое: надо следовать за солнцем, покуда не явится первый Знак. Что именно будет Знаком – Амвросий просто сказал нам, что мы узнаем его, как только увидим. После встречи со Знаком надлежало двигаться туда, куда этот самый Знак укажет, но не меньше одного солнечного часа и не больше двух. Амвросий убеждал нас, что знаков будет всего-ничего, один, много два; но когда мы наткнулись на третий, а затем и на четвёртый, прыти поубавилось даже у мейстера колдуна.

Первым Знаком, который уверенно опознал сам Амвросий, стала огромная ель, расщеплённая молнией. Будто рука сплелась из её мёртвых ветвей, и теперь указывала точно на север. Само собой, мы шли пешком – по словам Амвросия, наш путь был сродни паломничеству, а потому все излишества были неуместны. Впрочем, он не стал возражать ни против моих Крепких фляг, ни против табака Сомбрины, а уж что за вещества брала с собой Вайранна, и вовсе одному Тетраграмматону ведомо.

Вторым Знаком стал родник, вода из которого – я это заметил – текла не вниз, к озеру, а вверх, на запад. Третий был очевиден нам всем: огромный, сияющий серебром ястреб не на жизнь, а насмерть бился с не менее громадной красной змеёй. Вайранна пыталась убедить нас, что надо вмешаться: ястреб и змея зовут нас на помощь, предлагая взамен награду, но мы решили ждать. Когда, наконец, бой закончился, поверженная змея вытянулась головой ровно на восток, и туда же улетел, неловко размахивая раненым крылом, ястреб. Четвёртым Знаком оказался слепой старец, просивший хлеба и воды; Сомбрина заподозрила было в нём эльфа и положила уже руку на рукоять шашки, но мы с Вайранной остановили её. Конечно, в том старике было мало человеческого, но и эльфом он точно не был. Старик вновь указал нам на север.

И вот теперь, в час заката, мы разбивали лагерь, а Амвросий упорно продолжал искать какой-то новый Знак, ведь два солнечных часа как раз минули со времени встречи со старцем. Но как ни вглядывался колдун в очертания окружающих нас деревьев, кустов и пней, как ни пытался он найти нечто необычное и похожее на указание пути в грибах и травах, в цветах, что успели подняться за три дня покоя междугрёзья (а оно словно бы заснуло после той снежной ночи, когда я шёл за майским жуком) – ни следа Знака не появлялось. Когда Айдред пригрозил Амвросию, что если тот не возьмётся наконец за дело, то не видать ему места в мужской палатке – ещё раньше Сомбрина, специально не глядя на Амвросия, но говоря очень громко, объявила, что в её палатке могут сегодня спать только женщины – так вот, под угрозой холодной ночи колдун бросил свои бесплодные поиски и принялся помогать мне сплетать шалаш для Оссина; сам же великан всё время рубил дрова для ночного костра.

Ужин, как ни странно, прошёл весело. Мейстер Амвросий в очередной раз доказал, что он свойский парень: он не обижался на наши подначки, и даже сам отпустил ряд острот в свой адрес. Вся мелочная враждебность, что возникла было в нашей группе, сошла на нет. Радости добавила и Вайранна, сумевшая изловить кролика: его мясо изрядно украсило похлёбку из пшена из наших походных рационов. Моя Крепкая фляга, пущенная по кругу, развеяла остатки недовольства. Все мы, уставшие от тяжёлого бремени в период кризиса, поймали себя на том, что откровенно наслаждаемся странным путешествием – пусть оно и пошло не по плану; а возможно, как раз благодаря этому.

К счастью или нет, но разрушить идиллию славного походного вечера довелось мне. О чём я думал в тот момент, не помню; помню только, что мне показалось, будто звёзды сошлись в идеальном порядке, и, воспользовавшись очередной паузой в обмене рассказами, песнями и шутками, я взял и вывалил всем собравшимся то, что узнал о Человеке Без Тени.

Словно чёрное заклятье, поражающее разум, охватило нас, и всякие следы веселья покинули бодрый до того лагерь. Глубокими и страшными были теперь тени северного леса; бесконечной и ужасной стала чёрная пустота между звёздами; да и сами небесные огни, как и огонь земного костра, стали лишь доказательствами неоспоримой власти тьмы. Пустыми обернулись наши шутки, потеряли свой смысл песни. Каждый из нас ощутил на себе тень смерти, и каждый не мог с уверенностью заявить, что действительно верит, будто после нас ждёт нечто иное, чем бесконечное ничто.

Друзья засыпали меня вопросами, но мои ответы не дарили утешения. Да, он был рождён через жертву чужой жизни, ведь его мать умерла родами. Он нёс на себе метку Птицы, ведь таков был шрам, что оставили ему лекари – больше того, он умел замечать и иные метки Птицы у тех, кого отбирал себе в ученики. Да, он убил своего отца прежде, чем проронил первое слово, пусть и вряд ли по своей воле. Он стал хозяином своего племени прежде, чем пришло время искать ему первую жену, а у кочевников браки заключаются в весьма раннем возрасте – судя по рассказам Гагнерика, первую жену мальчику начинают искать, когда ему исполняется пятнадцать, через пять лет после того, как отец дарит ему оружие.

Главным же было то, с чем не решался поспорить ни один из нас – Человек действительно потерял свою Тень. Мы знали это, потому что именно мы лишили его Тени; Рейвен, не участвовавшая в том бою, уже слышала эту историю. То, что казалось нам великим триумфом, обернулось полной противоположностью.

Молчание, мрачная тишина охватила нас.

Её разрушил Айдред, да благословит Тетраграмматон его храброе сердце. Вот что сказал тогда воин Огненного Лиса:

- Значит, - мрачно усмехнулся он, и огонь костра отразился в его тёмных глазах, - Говорят, ни один человек не сможет одолеть его? Ни оружием, ни хитростью, ни волшбой? Да пускай говорят, что хотят! Я лучше сдохну, чем сдамся, не попробовав. А там уж одному Господу Единому решать, кто будет первым – мы, вместе с Головорубом, или этот Человек, что остался без своей Тени.

Верил ли тогда Айдред в свои шансы на победу? Этого я не знаю, и не думаю, что это важно. Все мы видели, что он верит: сдаваться нельзя, даже если надежды на победу нет. Странное дело: его решимость вернула лес вокруг нас в порядок. Не было больше космической пустоты в тенях, не было предвестья конца в скорбных стонах ветра. Снова огонь, что земной, что горний, были символами надежды – нет, не на победу; на достойную жизнь и славную борьбу до самого конца.

Ещё скажу о мысли, которую проронила Вайранна, потягиваясь, зевая, уже в шаге от «женской» палатки. Вот что сказала Та, Что Похитила Своё Имя:

- Ни один человек не сможет одолеть его? – пробормотала она, - Так а если его врагом будет не человек?

Словно брызги высокой волны, разбившейся о прибрежный валун, окатили меня. Сколько раз я слышал, сколько раз я думал – я знал: я не вполне человек.

Утро встретило меня громким криком Амвросия. Колдун проснулся раньше всех и наконец увидел Знак, хоть и совсем не там, где ожидал. Сбежавшись на его зов, мы тоже поразились – пепел от прогоревшего костра лежал в форме мёртвого человека, вскинувшего свои руки на юг.

Это стало последним Знаком на нашем пути.

***

Через час после плотного завтрака мы внезапно оказались в густой буковой роще. Буки не могли расти в климате холодной земли Таннор, и все мы поняли, что наконец-то добрались до ойкоса главы ковена.

Только тут я задал Амвросию вопрос, который более мудрый человек прояснил бы много ранее:

- Амро, - спросил я, вспоминая недавние слова Сомбрины, - А кто в вашем ковене Глашатай и Дама?

- В вашем? – с хитринкой в голосе переспросил меня Амвросий.

- В нашем, - покорно кивнул головой я.

Внезапно колдун рассмеялся. Он смеялся несколько минут, и мы с друзьями не раз обменялись осуждающими взглядами. Отдышавшись, Амвросий сказал:

- Вот это хорошая шутка богов! В нашем ковене каждый следующий Шаг даётся великим трудом. Но вот Лу за пару месяцев добрался уже до восьмого шага, стоит на пороге девятого, мы с ним вскоре сравняемся – а я к своему Шагу шёл добрых лет десять, и ой как не ленился. Лу пробежал все Шаги так быстро, что не понимает даже, а куда это он так шустро бежит – то в одиночку сразит походя одного из сильнейших колдунов ковена, то совершит Деяние, вроде победы над Тенью или похищения реликвии у князя фэйери. Не знает самых основ, которые обычные аколиты узнают на третьем Шаге, а особо амбициозные и того раньше!

- Отвечая же на твой справедливый, хоть и удивительно запоздалый вопрос, - продолжил регулиец, - Позволь представиться: Амвросий Лукулла Сервентус из фамилии Проксимус, второй Глашатай ковена Одиннадцати Тихих Шагов.

- А я добавлю, - торжественно сказала Сомбрина, - Что имею честь быть ученицей Джамайи Шесть Лиц, второй Дамы этого ковена.

- Что ещё за вторые? – одновременно проворчали Айдред и Рейвен – и рассмеялись от этой синхронности.

- А вот так, - развёл руками Амвросий, - В нашем ковене есть разделение первых и вторых Глашатаев и Дам. Угадаете ли, кто…

- Так первым и первой – это сам Леобардис, наверное? – Вайранна ответила прежде, чем Амвросий закончил свой вопрос.

В ответ колдун одним изящным движением снял цилиндр, коротко, но вполне куртуазно поклонился йиванге, одарил её белозубой клыкастой улыбкой и прожёг чувственным взглядом.

- Да, - сказал он, - Твои интуиция и проницательность не знают равных, несравненная Вайранна!

Я не мог не заметить, что после этого Сомбрина постоянно старалась оказаться между Амвросием и Вайранной, и перебивала йивангу каждый раз, когда та пыталась заговорить с колдуном.

- Как это? - спросил я, - Ведь правила ковенов, насколько я знаю, говорят…

Вот что я узнал: аколиты Одиннадцати Тихих Шагов следовали скорее за персоной Леобардиса, чем за теми ключами к тайнам, которые давали пути ковена. Моральный авторитет старого колдуна, как и его неординарное оккультное могущество, были столь велики, что, когда Дама ковена, жена Леобардиса, скончалась, все пожелали, чтобы и её власть перешла теперь к нему. Леобардис не стал возражать, но потребовал, чтобы в таком случае в ковене возникли Вторые – их определял жребий, который бросали особо посвящённые.

Я не стал заострять на этом внимание, но вот что стало ясно даже мне. Раз между Джамайей и Амвросием возник такой раздор, что они дошли уже до прямой вражды (напомню, Амвросий собирался биться с нами плечом к плечу против Четырёх в тот день, когда погиб Овод), то, значит, влияние Вторых в ковене было не очень велико.

Такая концентрация власти в одних руках, безусловно, вступала в противоречие с самыми фундаментальными правилами ковенов, какими бы гибкими они ни были. В то же время я помнил, что жизненная философия Леобардиса, его принципы требовали от него максимального невмешательства – пожалуй, подумал я тогда, будь я на его месте, я бы рассудил структуру власти так же. Как ни парадоксально это выглядело, Леобардис, через это сосредоточение власти, сумел избавиться от неё и передать право решения в руки каждого из членов ковена.

К счастью, нам не пришлось проходить никаких испытаний, как в ойкосах духов жизни или нежити. Не было и запрета на употребление пищи – чему я искренне порадовался в первые же минуты, ведь вода в роднике, бьющем из-под корней сияющего на солнце платана, была такой же упоительно вкусной, как и выглядела. Осмелев после моего примера, друзья тоже стали то и дело отлучаться на несколько шагов, чтобы сорвать приглянувшуюся ягоду или фрукт – Айдред и вовсе умудрился найти целую грибницу. Амвросий поначалу пытался поторапливать нас, но вскоре прекратил, и даже сорвал цветок с лепестками необычного, солнечного оттенка зелёного цвета, который преподнёс Сомбрине. Амвросий было попробовал украсить им шляпу, но полукровка прикрепила его к верхнему карману жилета, и правильно: таинственный цветок удивительно хорошо гармонировал с её глазами. Больше всех беспокоилась Рейвен; она то и дело опускала руку к поясу с оружием, тревожно оглядывалась по сторонам и старалась держаться поближе ко мне. Убедить её расслабиться оказалось невозможно.

Ойкос Леобардиса и правда отличался от тех, в которых нам доводилось побывать раньше. Не сразу я смог сформулировать эти отличия, ведь они были весьма тонкими, но беседы с друзьями об их впечатлениях немало помогли моему пониманию. Вот что за различия мне удалось поймать.

Во-первых, этот ойкос была куда более похож на привычный нам мир, физическую плоскость. Не было здесь ни застывшего на месте солнца, ни необычных ветров и запахов, ни странной и противоестественной смены ландшафта и климата. Во-вторых, при всей его естественности – нет, то плохое слово, ведь мало что так отражает природу и её естество, как ойкосы многих духов природы; нет, при всей его приземлённости, приближенности к человеку и его пониманию природы, ойкос был сродни саду, а не лесу. Всюду в нём ощущалась рука мастера, носителя человеческого разума, управляющего по своему усмотрению. Именно потому тут росли деревья, которые не в силах выдержать холода северных лесов – как платаны или каштаны – но рядом же с ними росли очевидно северные берёзы и северные же виды хвойных деревьев. Именно потому вдоль тропинки, широкой и добротной – кто, к слову, протоптал её, если не желание отшельника, скроившего эту реальность под свой вкус – тут и там попадались самые разные ягоды и фруктовые деревья. В ойкосе фэйери подобное изобилие было частью испытания, воплотившегося специально, чтобы остановить нас; но здесь это было частью «постоянной плоти» ойкоса.

Наконец, третьим отличием, пожалуй, самым главным, которое смог вполне заметить и сформулировать только Айдред, было вот какое: «этому ойкосу плевать на нас». Впервые мы не были ни добычей, как в ловушке Трёхглазого Вора, ни врагами, как во владениях князя или в кургане, ни желанными гостями, как на мельнице того славного старого фэйери, что рискнул ослушаться своего сенешаля, ни главным блюдом; впервые мы были просто странниками, которым волей случая довелось краем глаза поглядеть на чужую жизнь.

Вот чем я бы ещё дополнил наблюдение Айдреда. Вероятно, именно это и тревожило Негодную. Впервые мы оказались в месте, которому мы *действительно* безразличны. Поясню эту мысль. Даже если мы откажемся от веры в Тетраграмматона или иные божественные силы, что постоянно присутствуют в нашей жизни (тем более что нет оснований полагать, будто именно ойкос Леобардиса был закрыт от всевидящего взгляда Тетраграмматона или выходил из-под всемогущей власти Господа); всё равно мы, люди, живём в мире, который остро реагирует на нас. Каким-то его обитателям, вроде лис или птиц, мы кажемся грозными и страшными; кто-то, как комары, видит в нас корм и добычу.

Некоторые натурософы, мистики и многие из Детей Земли уверяют, что и растения знают о нашем приближении, и некоторые горюют заранее, предвидя уже топор дровосека, а другие исполняются радости, ожидая всевозможной поддержки, от орошения до сбора плодов и, следовательно, помощи в распространении потомства (говорят, именно так плодовые растения видят нас – хотелось бы мне в это верить). Сама земля вокруг, ветра, вода – все они находятся в глубокой гармонии со строением нашего тела.

Не то мы ощущали в ойкосе иерарха ковена. Весь мир здесь был рассчитан, и в ответ считался, лишь с желаниями и потребностями одного-единственного существа – мы не были этим существом. Трудно передать это чувство, читатель, когда ты понимаешь: тропа под твоими ногами не просто вытоптана одним человеком, и не тобой, но и лежит на земле, которая явно расположила свои пригорки, изгибы, подъёмы и углубления так, чтобы отвечать *неким* личным интересам – не твоим. Быть не просто нейтральным фоном для твоего путешествия – нет, активно игнорировать тебя.

Прошло не меньше получаса прежде, чем мы услышали в отдалении размеренный стук топора. Амвросий подбодрил нас, и весьма вскоре мы добрались до жилища Леобардиса – колдуна, о мощи которого я слышал так много.

В паре дюжин шагов перед нами стояло довольно скромное строение. Дом, в котором жил грозный Леобардис, был сродни самому скромному жилищу в Общине Бобра. «Ну и халупа», - услышал я негромкий шёпот Айдреда. Впрочем, видно было, что у обитателя этого дома есть целое хозяйство. Тут был и хлев, явно рассчитанный на коров, и домики для гусей, и грядки для самых разных овощей, и фруктовый сад.

Прямо перед входом в дом рубил дрова высокий, плечистый, но подавленный бременем прожитых лет регулиец. Впрочем, возраст его было сложно определить на глаз – было ли ему за шестьдесят, за семьдесят, или сочетание занятиями магией и жизни в собственном ойкосе позволяли ему и вовсе продлить активные годы? Оправдывая своё имя, Леобардис носил густую, ухоженную бороду, а его длинные пышные волосы были собраны в пучок.

Он никак не отреагировал на наше приближение – только ещё один чурбачок раскололся от удара тяжёлого топора, да прикрытая шкурами поленница чуть приросла. Амвросий попробовал было позвать своего учителя, но тот не отозвался. Только – ещё один чурбачок из лежащих перед колодой раскололся от меткого удара.

- Эй! – крикнул тогда Айдред.

Леобардис продолжил собирать дрова.

Похоже, начинать разговор предстояло мне.

- Досточтимый Леобардис, - прокашлявшись, заговорил я, - Меня зовут Луэллан, и я…

- Ба! – внезапно старый дровосек оторвался от своего дела и будто впервые увидел нас, - Вижу, ты и друзей своих привёл?

- Так и есть, мейстер, ведь…

- Почему бы и нет. Никто не сможет помешать нашему делу. Вижу, и Амвросий здесь – привет! Как дела с твоим заданием? – он обратился к своему ученику.

- Как видите, - Амвросий развёл руками, - Работаю изо всех сил!

- Ты решил положиться на внешнюю помощь? – покачал головой Леобардис.

- Так ведь… - Амвросий, явно не ожидавший осуждения, не сразу собрался, чтобы ответить, - Так ведь и их пятеро – то есть четверо уже. И у них есть внешняя помощь. Да видит Дивин – поистине большая внешняя помощь!

- И раз так, то ты, мой ученик, решил уподобиться им в их слабости?

- Нет! – я впервые видел Амвросия таким беспомощным, - Нет, конечно! Видит…

- Кто видит? Вновь ты пытаешься воззвать ко внешним силам на пустом месте – там, где вполне хватит твоих.

Подобная эскапада задела уже и меня, но Айдред оказался быстрее:

- Слушай, ты, седой! – крикнул эйр, - Мы тут мир спасать пытаемся, если что! Раз ты такой могучий, как о тебе говорят, то мог бы и…

Взгляд – нет, даже ВЗГЛЯД, пронзил сына Огненного Лиса. Слово сам воздух этого места отказался наполнять его лёгкие – так быстро замолчал Айдред, едва Леобардис посмотрел на него. Колдун смотрел на эйра с той же внушающей страх уверенностью в своём праве, с которой сова смотрит на мышь. Даже птицы перестали петь – сам мир вокруг нас затих, словно море в мгновение перед штормом.

Тишина длилась десять долгих ударов сердца.

- Ты мне не интересен, - вынес наконец свой вердикт Леобардис.

Отдышавшись, Айдред пытался снова говорить с ним, даже кричать – колдун не реагировал, продолжая свои дела. Эйр даже попробовал подойти к Леобардису и толкнуть его в плечо, но рука воина прошла сквозь плечо колдуна, не встретив сопротивления – очевидно, своей властью надо всем, что происходит в его ойкосе, Леобардис просто *убрал* все возможные воздействия Айдреда на свой мир.

Амвросий начал было отвечать своему учителю, но Леобардис обернулся ко мне и, игнорируя регулийца, спросил:

- А ты почему не перебиваешь человека, который отнимает твоё же время?

- Моё время? – растерянно спросил я.

- Конечно, - улыбнулся в густую бороду Леобардис, - Я тебя пригласил, а ты позволяешь другим говорить вместо тебя.

- Но это же ваш ученик?

- Значит, пусть он дождётся своей аудиенции.

- Вы ведь сами обратились к нему? – чувствуя поднимающуюся волну, ответил я.

- Так и в чём помеха? Перебей его. Ведь ты знаешь о приглашении.

Такая волна возмущения охватила меня, что не сразу я смог собраться с силами и дать толковый ответ. Кем возомнил себя этот старик, что ставил себя настолько выше других людей?

- Вы так уверены, что вполне превзошли человечность и стали сродни стихии природы или тому, что тарквинианцы называют богами – почему?

Тут уже настал черёд Леобардиса надолго замолчать и задуматься. Он отбросил топор и медленно поглаживал бороду, смеряя шагами площадку перед дверями дома и глядя в бесконечность. Негодная подошла ко мне и незаметно пожала мне руку, а Айдред, уже убедившийся, что мир вокруг игнорирует его, забрался на крышу и пародировал Леобардиса – к немалому нашему развлечению. Сомбрине даже пришлось стукнуть Вайранну по плечу, чтобы слишком громкий смех не спровоцировал хозяина ойкоса.

- Скажи, - заговорил наконец Леобардис, и теперь его голос был тихим, но взгляд всё так же был обращён в бесконечность, - Видел ли ты вашего эутайнистского Тетраграмматона?

Я задумался над ответом. Вероятно, я думал слишком долго, потому что Леобардис продолжил свой вопрос:

- Видел ли ты его во плоти, как меня сейчас? Или твоих друзей?

- Нет, - уверенно ответил я.

- Слышал ли ты его голос? Так же, как сейчас слышишь мой?

- Нет.

- Так я и думал. Вопрос теперь: завещают ли боги нам, смертным, следовать их путям?

- С поправкой на то, что я, как эутайнист, не…

- Ответь на мой вопрос по его сути, Луэллан. Не придирайся к мелочам.

- Да. Мой ответ – да. Пророк есть модель для всех его последователей, а Пророк несёт слово Тетраграмматона.

- А вот теперь, - выждав паузу, спросил меня Леобардис, - Если боги не являются нам в обычной жизни, но просят нас следовать их примеру – как нам следует вести себя? Скажи мне.

Мой ответ уже был готов, ведь я много думал об этом ранее.

- Тем и важна фигура Пророка Эутайна, - ответил я, - Что он нёс в себе как человеческое, так и божественное. Следуя божественному, он творил Чудеса лишь изредка, и всегда в одиночестве – за исключением утешающего всех, осознающих смертность, Чуда Вознесения. Следуя же человеческому, он не стеснялся проповедовать, порой даже браться за оружие, хоть и сделал последнее лишь единожды.

- Отсюда и мой вопрос, - продолжил я, - Ты так уверен, что вполне вознёсся к божествам, что человеческое уже стало чуждо тебе?

Некоторое время хранилась густая тишина, затем Леобардис усмехнулся, рассмеялся – вместе с ним смеялись и местные леса – а дальше мир вокруг нас пришёл в своё обычное движение. Снова мы услышали песни птиц и шум ветвей.

- Хорошо сказано, - проговорил наконец Леобардис, - Мне стало понятнее, почему ты смог одолеть одного из Пяти. Да и…, - тут он прервал себя, - Нет, о том не ко времени. Только вот – мой ответный вопрос тебе, даже два. Первый таков: что, если твоё божество, Пророк, требует одного, а моё, Аркана, требует другого? И второй: что если это ты, Луэллан, в своей активности, в своём стремлении спасти и помочь – это ты уподобляешь себя божественному, забывая о человеческом, или трактуешь их ошибочно, или вовсе перепутал местами? Что, если это не мне стоит начать чаще вмешиваться в дела людей – это *тебе* стоит умерить гордыню и чаще позволять событиям идти своим чередом?

Слёзы охватили меня от этих слов. Действительно: сколько людей остались бы живы, если бы я не покидал Аурмарка? Разбойники, кочевник, Предраг Стоболец, несдержанный мамелюк? *Я* считал их скверными, достойными смерти. Но кто назначил меня судьёй?

- Я не знаю, - ответил я, глотая слёзы, - Мне не нравится моя судьба.

- Так почему, - спросил меня старый колдун, - Ты решил, что мне нравится моя?

- Прости меня, - попросил я.

- Не мне прощать тебя, ведь не мне ты вредил. Но кое-что я сделать могу. Во-первых, я знаю, зачем вы пришли, и расскажу, как вам одолеть Ледяного Герцога.

- Хвала Пророку! – в один голос закричали Оссин и Айдред, но колдун не прерывался:

- Помимо того, дам каждому из вас по одному ответу. Кроме тебя, - Леобардис посмотрел на Вайранну, - Потому что все ответы и так есть у тебя, тебе нужно лишь научиться вовремя находить их.

Йиванга задумчиво кивнула.

- И твой черёд, - сказал колдун Амвросию, - Мой ученик, не сегодня. Ты и так услышал достаточно – больше, чем следовало бы.

Горделивый потомок знатных патрициев смиренно склонил голову перед безродным отшельником.

Чуть позже, читатель, я изложу тот непростой путь, который, по словам Леобардиса, мог привести нас к победе над Ледяным Герцогом.

Мы с нашими вопросами по очереди заходили в дом, почти как – как давно это было! – однажды при встрече с другим тарквинианцем, далеко зашедшим в своём пути просветления.

Первой была Сомбрина. Она вышла через несколько минут, мрачная, как туча.

- Он дал мне худший ответ изо всех возможных, - чуть не прорычала она, - Я спросила его, Джамайя ли сдерживала моё продвижение в ковене, или то был лично он. Вот что сказало мне это старое пугало: «Твой вопрос», - она стала пародировать голос Леобардиса, - «Не имеет смысла, но я постараюсь ответить». Постарался он на славу, друзья мои, ох уж постарался! «На твоём пути», мол, «Стоял и я, через созданные мной правила; и Джамайя, через свою склонную к обману и использованию других природу». Ну, думаю, приехали. А он продолжает: «Но больше всего тебе мешала, и продолжает мешать, ты сама. До тех пор, покуда ты задаёшься такими вопросами, а не мыслишь о том, как тебе расти дальше, ты будешь топтаться в проклятом кругу из обвинений и лжи».

Айдред молча пожал ей руку, а я едва сдержался от того, чтобы признать правоту Леобардиса.

Второй была Рейвен. Вышла она ещё более встревоженной, чем вошла, и только коротко сказала, что Человек Без Тени куда опаснее, чем она смела бояться, и что ей немедленно надо будет отлучиться в Аурмарк. Она клялась всеми страшными клятвами, что вернётся не позднее, чем через три дня – если мейстер Аэрон не поможет ей, в их отряде рыцарей были способы быстро отправить одного из своих в штаб-квартиру. Она очень просила не начинать Искание Ледяного Герцога без неё, и, взвесив все за и против, мы обещали ей дождаться. Отговорить её от визита в главную цитадель Ордена было невозможно.

Дальше настал мой черёд.

- Чего ты желаешь узнать? – промолвил Леобардис, и в его холодном голосе было искреннее участие, а от выбранной им формулировки сердце моё сжалось.

Помнится, я брякнул что-то о Человеке Без Тени, но Леобардис, коротко помолчав и подумав, спросил меня снова:

- Ты правда уверен, что сердце твоё желает узнать именно это?

Мы действительно неплохо успели узнать друг друга за тот короткий разговор. Я доверился асценденту Леобардису. Я рассказал ему и про то, что моя мать, похоже, была могущественной фэйери, и про Зелёного Латника, и про дом на озере, что являлся мне порой, когда я искал новые заклинания. То и дело меня пробивала дрожь, иногда я начинал плакать, но спокойное участливое внимание Леобардиса позволяло быстро взять себя в руки.

Он спросил меня, что я сам думаю об этом, и я поделился своими догадками.

- Позволь мне взять один из твоих волос, - попросил колдун, и я охотно выполнил его просьбу.

Некоторое время иерарх ковена молча будто бы играл с длинной платиновой нитью; затем она стала серебряной, а всё вокруг накрыло тенью; затем водоворот из обрывков воспоминаний закружил меня в таком лихом вихре, что я вовсе перестал видеть что-либо вокруг… Всё кончилось так же внезапно, как и началось. Мой волос распался, как прах на ветру, и Леобардис спросил меня:

- Ты запомнил что-то из того, что видел?

- Не уверен, - задумчиво ответил я, пытаясь выцепить что-то из той круговерти, - Я…

Не слушая дальше, колдун резко и неожиданно сильно схватил мою макушку и сжал пальцы – но моментально убрал руку.

- Ты вспомнишь, - спокойно сказал он, - Не сразу, но – ты вспомнишь.

Я не мог найти слов, чтобы отблагодарить его. Будто прочитав мои мысли, он улыбнулся и сказал:

- Не надо слов. Порой они могут лишь вредить. Ты делаешь своё дело, я – своё. Если ты думаешь, будто мне нравится мысль о торжестве Человека Без Тени, ты глубоко заблуждаешься. И – не говори никому, но у меня есть для тебя кое-что ещё. Возьми.

Если бы кто угодно другой, даже сам мейстер Мервис, протянул мне такой дар, у меня возникли бы вопросы. Но это был Леобардис. Я знал и его могущество, и его боль: ведь не он выбирал свою судьбу, но именно он имел достаточно силы, чтобы принять её бремя. Потому я молча принял из его рук грубую щепку, только взмолился всем святым, чтобы от неё не осталось занозы.

- Если в вашем Искании тебе понадобится моя помощь – просто сломай её, и скажи моё имя.

Вновь благодарность застыла у меня на устах: прежде, чем я успел вымолвить хоть слово, Леобардис поднял ладонь в предупредительном жесте и сказал:

- Эй! Не говори никому. Никому – даже мне. Иначе чуда не получится.

Само собой, по пути к друзьям мне пришлось быстро сочинить какую-то легенду. Помнится, я наврал им, будто бы Леобардис поделился со мной секретами сотворения чар – если подумать, не так уж и далёк я был от правды, но бок у меня потом ныл до самой ночёвки.

Наконец, Оссин вышел почти сразу же, как и зашёл. Мы бросились к нему с грудой вопросов.

- Я, - сказал великан, - Сначала спросил досточтимого иерарха, не умеет ли он возвращать ушедших. Тот мне сказал – «Не так, как то тебя порадовало бы, сынок».

Сомбрина уже приготовилась выдать новую порцию сарказма, но Оссин ещё не закончил:

- Тогда уже он меня спрашивает, мол, чего бы ты другого хотел узнать. А я ему говорю: спасибо, дедушка – ну, раз он меня сынком назвал, невежливо было бы от такого названного родства отказываться – но нет у меня других вопросов. Что мне Господь Единый заготовил, то я сам узнаю, а иное мне без надобности. Вот он растерялся! Мне аж жалко его стало. Сидит тут один-одинёшенек, как дубовый пень среди молодых берёз, а я вот и от разговора будто отказываюсь. Я поглядел на него, и тогда вот что спросил: «Дедушка, есть, пожалуй, один вопрос. Может, я с дровами тебе помогу? А то я ж вижу – ты хоть и крепкий, а всяко спину у тебя на замахе прихватывает».

Мы внимали словам воина в благоговейном молчании.

- Ну, он так посмотрел на меня странно – как ты, Лу, иногда смотришь, если глубоко задумаешься, или устанешь, и перестаёшь актёрствовать – и говорит: «Нет», говорит, «Сынок. Если я не буду дрова рубить, у меня так спину ломать начнёт, что и с кровати вставать будет невмоготу. Но спасибо тебе. Вижу, добрая у тебя душа». Я говорю – да как не помочь-то уважаемому старцу? Он рассмеялся тогда, и дал мне вот этот перстень на прощание. Если, сказал, ты однажды поймёшь, что мудрость моя тебе поможет, или просто захочешь зайти на чай или на что покрепче – просто заходи в любой лес западнее Дирны, надевай перстень да шагай себе, так вскоре мой дом найдёшь. А тут тебе, говорит, всегда рады будут.

Не сразу мы пришли в себя после такого поворота. Не стану описывать тебе, читатель, все разговоры, которые мы вели, обсуждая поступок Оссина, только коснусь одной очень личной для меня темы. Улучив момент, я спросил великана, что он имел ввиду, когда сказал, что я актёрствую.

- Так это же сразу всем понятно, - удивлённо ответил мне воин (все, кто слышали тот наш разговор, покачали головами, когда я посмотрел на них), - Любой человек – он настоящий, когда напуган, устал, или когда время в край урезано, и действовать надо сразу. Как такое с тобой случается, ты на взгляд спокоен, ну как кусок льда, только действуешь уж очень прытко. Иногда, кстати, ты и в это время актёрствуешь, ну если беда происходит во время разговора, и ты думаешь, что надо кого-то убедить; но класс тогда у тебя прямо – моё почтение! А вот как дела спокойно идут, так ты чуть не каждое слово интонируешь, будто в театре, жесты чужие копируешь, выражения лица. Ты зачем меня спрашиваешь, - вдруг усмехнулся он, - Это шутка такая была, подначил меня? А что, неплохо, забавно вышло!

Только после некоторого наблюдения за собой я понял, насколько же проницательным и точным было то замечание Оссина – и в очередной раз осознал, насколько далеко я стою от того, что многие привыкли называть словом «человек». «В тебе течёт кровь духов, сын мой, течёт очень густо» - так говорил отец Октавий, и как же прав он был. Вспомнились мне и слова Вайранны, что она, будучи в провидческом трансе, произнесла в день нашей встречи: «Если сын столь похож на свою мать, то как можно навредить ему?»; о чём, о каком вреде говорила она тогда?

Путь назад в форт прошёл так легко, что и говорить об этом немного неловко. Разве что отмечу, что выбрались из ойкоса уже на закате, и потому нам пришлось провести ещё одну ночь в диком лесу.

Когда была моя очередь дежурить, шалаш, который мы снова соорудили для Оссина, задрожал, и великан сел у костра рядом со мной.

- Что такое? – спросил я Оссина.

- Всё в порядке, - уверенно ответил он, - Просто я не хотел засыпать, не поговорив с тобой наедине.

Я молча ждал продолжения. Сил на активный разговор – и на актёрство, как я теперь замечал – у меня не было.

- Мало я что понял из вашей с дедушкой Леобардисом заумной беседы, - прокашлявшись, сказал великан, - Но одно заметил точно, и возражений не приму. Ты, кажется, сомневаешься в себе? В своём прошлом, в своём настоящем?

- Ты удивительно наблюдателен и проницателен, - ответил я.

Почему-то у меня промелькнула мысль, что именно такой сорт наблюдательности особенно важен для лидера – а значит, хорошо, что в итоге наших приключений лидером стал именно Оссин. В то же время – а дождись мы тогда Куннлауга, кто знает… Но добрый голос великана вырвал меня из цепких лап демонов вины:

- Ты это – давай, забрасывай. Ты это зря.

Я хотел было ответить что-то Оссину, но очень долгий и очень насыщенный на эмоции и тяжёлые разговоры день сломал меня, и я только снова разрыдался – в третий раз за те утомительно богатые сутки.

Он просто обнял меня за плечо, не вслушиваясь в моё сбивчивое и нервное бормотание, полное самобичевания. Дождавшись, пока я замолчу, он продолжил:

- Напраслину ты на себя возводишь. Ты – хороший человек, добрый. Только вот больно заумный. А это нелегко – быть добрым, быть заумным, да ещё и делать что-то настоящее. Но у тебя получается.

Я хотел было возражать Оссину, говорить ему о тех, кого я убил, кого я подвёл; обо всём, чего хотел сделать, но не смог, не успел. Но сил у меня не было, и я мог только внимать его тёплым словам.

- Ты, конечно, тот ещё чудак. Ну так недаром ты больше фэйери, чем чистокровный человек. Это многих может с толку сбить. Тебя вот, похоже, сбивает. Только это зря всё. Сердце у тебя на месте, котелок варит как надо, руки не ленятся. Ещё ты почти никогда не лжёшь – это редкий дар. Только уж очень заумно говоришь иногда, это людям сложно понять, да и прямоту твою порой как дурной умысел трактуют.

Я просто положил голову ему на плечо и молча глядел на пляски пламени. Смогу ли я когда-то, как Айдред, читать в них прошлое и находить некие глубокие истины, или до самого конца буду прикован к воде? Вовсе безумная, рождённая лишь сочетанием особых событий, мысль поразила меня: что, если холод моей природы будет вечно отгонять от меня тепло сердец других людей? Но успокаивающее тепло великана по имени Оссин было здесь, рядом, и он не бежал от меня.

- Мы с сестрой каждый день тебя поминаем в вечерней молитве. Сестра, кстати, ещё и в утренней – я не подглядывал специально, просто было однажды, что она дверь закрыть забыла, а я как раз мимо проходил. Ты – хороший человек.

Наверное, будь во мне достаточно сил, у меня снова побежали бы слёзы.

Какое-то время мы сидели с Оссином молча, только разок он подкинул в огонь новое полешко. Кое-как я смог наконец собрать вместе несколько слов, и сказал:

- Спасибо тебе, Оссин. Ты хороший друг.

Он только рассмеялся, хлопнул меня по плечу и вновь забрался в свой шалаш.

Когда моя смена закончилась, я уснул – и видел в ту ночь только приятные сны.

***

Одно лишь добавлю перед тем, как перейти к следующей части наших приключений.

Как в прошлое утро меня разбудил крик Амвросия, так в это – крик Айдреда. Мы выбежали из палаток и собрались вокруг него. Сын Огненного Лиса был готов рвать и метать.

- Да вы только посмотрите! – он тыкал пальцем в нагрудник своего доспеха, - Что этот сын собаки сотворил!

Мы вгляделись – кирасу покрывали пятна ржавчины. Сомбрина сразу же бросилась в палатку за уксусом, а вот Вайранна, а следом за ней и Оссин, и Амвросий, рассмеялись. Я вгляделся в пятна и не мог не последовать их примеру. Наконец, в пятна вгляделся и сам оскорблённый владелец доспеха – и сразу же схватил тряпку и прикрыл самые нижние из них.

Ведь то не были просто пятна – ржавчина складывалась в слова, написанные на империке. Вот какую часть послания Леобардиса мы смогли прочитать:

«Ты, заносчивый юнец, тоже не уйдёшь без ответа, пусть и лишил себя шанса задать вопрос. Нарекаю: не ты главный герой этой легенды, но тебе судьбой начертано быть ему оруженосцем. Когда рука его дрогнет, только ты сможешь придать его сердцу храбрости. Помни об этом и иди с честью, хоть твои горячность и глу…»

Конец послания мы так и не смогли прочитать. Позже Айдред открыл мне написанное, и я очень хорошо понял, что не мелочная обидчивость заставила его тогда спрятать от нас слова Леобардиса.

Глава 54. Ледяное озеро.

«Так Финн, прознав твёрдо, что путь к крепости врага его лежит на другом берегу великого озера, отправился вместе со своим Лаохра добыть лодку. Непростым делом то оказалось, ведь ветра зимы властвовали над водной гладью, а утлыми и слабыми были судна рыбаков. К тому же никто из тех, кто знал воды и мели озера, не согласился стать проводником – таков был их страх. Но Финн, что был прозван Спешным, не стал медлить и тогда…»

Мы, вопреки словам легенды, промедлили целых три дня, дожидаясь Негодную, и потом ещё два – дожидаясь, покуда мастера корабельщики укрепят для нас борта лодки, заострят и усилят киль, чтобы отдельные льдины не стали препятствием, да наладят самые современные паруса и обучат наших силачей-эйров правильному обращению с ними. Своевременное свёртывание, развёртывание и перенаправление четырёх парусов в междугрёзье было исключительно тяжёлой и утомительной задачей, но скорость, которую они могли дать, стоила всех усилий. Мне в итоге достался руль, тоже дополнительно укреплённый: руль стал очень тугим на поворот, зато курс лодки менялся почти моментально, а в неизведанных водах, наполненных льдами, это было важнее всего. Вайранна сидела в «вороньем гнезде» на вершине мачты, выглядывая не только льды, но и скрытые под водой утёсы и мели. За вёсла пришлось взяться Негодной, Сомбрине, и как раз вернувшемуся с триумфом Артуру; иногда к ним присоединялись эйры, и для того в лодке было два дополнительных места для гребцов.

Вот что сказал нам Леобардис.

Убийство Ледяного Герцога было, по словам иерарха, судьбой Финна – того самого святого. Но дух Финна дрогнул, и потому тогда могучий эльф был лишь ранен. Нам же следовало теперь исправить ту ошибку – благо с нами был потомок Финна, очевидно наделённый от рождения исключительной мощью и отмеченный самими Небесами.

Каждому доставалась своя роль, ведь и в своём пути Финн не был одинок, с ним было его Лаохра, шесть избранных бойцов. Так, Айдред занимал роль легендарного Донневана из Глубокой Долины, оруженосца Финна. Сомбрина стала Скуатах диа Леннор, дочерью воительницы Скуатах Старой, что обучала Финна особым приёмам, в том числе знаменитому «Прыжку лосося». Артур занял место своего тёзки, таинственного белокурого воина из северных гор – по некоторым источникам, того самого Артура, который собирал своих соратников в Круг. Рейвен была в роли Радослава Яровича Вука, могучего и немногословного бравича, хитрого, расчётливого и бесстрашного витязя, особо прославившегося своими навыками с копьём. Вайранна оказалась в Искании безымянным богатырём – имя его, или её, стёрлось течением времени, но все помнили его как способное видеть сквозь время, и исключительно умелое в поражении врагов на расстоянии. Наконец, Амвросию досталось нести имя и место Конрадиуса Маллета, благородного паладина из далёких западных земель, которого к служению Финна привели видения; легенды гласили, что Конрадиус также был умелым колдуном.

Что же за роль досталась мне? Ответ прост и сложен одновременно. Мне надлежало быть, цитируя Леобардиса, «маяком, что служит сигналом, притягивающим будущее и прошлое в один порт». Пользуясь другой метафорой Леобардиса, я «нёс за Оссином шлейф, словно паж, и шлейф тот связывал воедино два мира: в мир ошибшегося Финна он нёс шанс на исправление, в наш мир – шанс на победу над Ледяным Герцогом». При мне был позвонок святого Финна: именно он связывал нас с прошлым, и именно я стал наиболее подходящим медиумом, осуществляющим эту связь. Правда, держать реликвию мне надо было при себе, скрывая от чужих глаз.

По словам асцендента, наше Искание следовало начать в том же месте, где начал свой путь Финн – и было то место в древней каменной башне форта наёмников. Нам надлежало повторить дорогу Финна, пройти те же испытания, которые прошли он и его Лаохра – но только на этот раз пройти их «правильно». Когда мы попробовали уточнить у Леобардиса, что именно нам нужно исправить, он сказал, что «верный ответ вы поймёте сами каждый раз, как возникнет у вас вопрос».

Если, как говорил Леобардис, мы сделаем всё правильно, «повторив мудрость Финна и избежав его грехов», то мы сможем сразиться с Ледяным Герцогом так, что у нас будет шанс не просто отправить его в новый цикл гибернации, а навеки избавить эти земли от его гибельного присутствия. Он очень явно, даже нарочито, избегал некоторых вопросов, и мы поняли, что единственный путь к убийству эльфа – удар Карнвеннона, направленный прямо в его Сердце твёрдой рукой Оссина, наследника Финна.

Рейвен спросила старика, как победа над Герцогом поможет в предстоящей борьбе с Человеком Без Тени, но в ответ Леобардис лишь усмехнулся и сказал, что «плотина строится из многих брёвен». Я прекрасно понял его слова.

Так и вышло, что через пять дней после беседы с Леобардисом мы с друзьями отправились на длинной рыбацкой лодке сквозь леденеющее озеро на встречу с противником, «взгляд которого наполнял морозом члены врагов его, дыхание обращало воздух в ледяную морось, а каждое прикосновение рук немедленно похищало всё тепло жизни».

Летом, при идеальной погоде, опытные и прекрасно знающие озеро рыбаки смогли довезти нас до другого берега всего за восемь или десять часов. Хоть наше судно и было заметно качественнее их лодок, у нас не было и сотой доли их опыта, а путь лежал через незнакомые и опасные воды. Мы рассчитывали управиться за сутки; будущее показало, как сильно мы просчитались.

«Легенда о Финне» гласила, что в пути он и его Лаохра боролись с ветром – таким лютым был тот ветер, что сломал мачту, и только объединённая сила безымянного богатыря и Финна смогли сохранить парус. Чтобы заменить мачту, Радослав крепко вогнал своё копьё в корму, и парус повязали на него. Мы не знали, насколько буквально нам предстоит пройти испытания, с которыми столкнулся святой Финн, но на всякий случай поначалу старались покрепче держаться за паруса, если поднимался особенно грозный шквал. Инженерное решение в виде паруса, повязанного на копьё Рейвен, не вдохновляло никого из нас. Впрочем, после того, как Артур резонно заметил, что нам неизвестна достоверность легенды, мы и вовсе решили привязать весь наш скраб к корме двойной верёвкой; сразу скажу, позже нам довелось пожалеть об этой предосторожности.

В легенде также говорилось о столкновении с особо сладкоголосыми ундинами, чьи песни манили людей. Финн успел заложить себе уши воском, а Артур, «был столь исполнен праведности, что не знал соблазнов», и вдвоём они хватали и связывали товарищей, которые по очереди поддавались этим песням. Нас утешало то, что теперь аурмаркцев в команде было аж трое – все мы рассудили, что вряд ли дело было именно в особенной праведности легендарного тёзки нашего друга – но на всякий случай каждый, включая обладателей Наследных Даров, держал при себе по два шарика воска.

То, с чем столкнулись мы, застало нас врасплох.

Впрочем, начну немного издалека. Помнишь ли, читатель, план Дагмары по постройке второго Марвелия на нашем озере? Кратчайший путь между пристанью, с которой мы отправились в плавание, и скалой, у которой мы должны были сойти на берег, пролегал как раз через ту часть озера, что стала фундаментом воображаемого города. Вода здесь была особенно мелкой, тут и там над ней поднимались утёсы или даже целые островки – иные мелкие и скалистые, а другие достаточно крупные, чтобы на них росли настоящие рощи и даже водились кабаны. Эту часть озера местные называли Спиной Ящерицы. Рыбаки обожали ловить здесь крабов, раков и мелководную рыбу – но человеку, не знакомому со Спиной Ящерицы, путь сюда был заказан: слишком уж много тут было коварных мелей, жестоких рифов, готовых распороть брюхо лодке, да быстрых и переменчивых течений.

Взвесив все за и против, послушав знатоков, мы с друзьями задумали маршрут так, чтобы надёжно обогнуть коварный участок – но и не заходить в особо глубокие воды в центре озера, ведь Господу одному ведомо, *что* могло пробудить междугрёзье. Мы должны были сначала держать на юго-юго-восток, пройти так около шести лиг; при хорошей видимости нашим ориентиром бы стали шпили монастыря Повешенного далеко к западу, при более плохой – известняковая скала, облюбованная птичьими семействами. Тут нам следовало повернуть строго на восток и дальше идти целых восемь лиг. Как только на востоке покажутся три прибрежных скалы, нам следовало бы сменить направление на северо-северо-восток и идти так ещё два часа, до приближения заката. На ночь мы планировали стать на якорь, и после рассвета нам просто надо было держать путь на север – через несколько часов мы должны были наткнуться на скалу Серый Шип, которая и была нашей целью.

Пока мы сидели за картами, беседовали с рыбаками, рассчитывали расстояние, всё выглядело просто. Разумеется, мы взяли компас, и уж с ним-то почитали себя способными надёжно проложить путь сквозь стихию. Как же мы заблуждались!

Первые два часа пути прошли складно, нам даже частенько удавалось поймать ветер композитными парусами, разгоняясь порой аж до десяти узлов – Айдред уже потирал руки, предвещая, что такими темпами мы доберёмся до Серого Шипа ещё до заката. Но сразу следом за этим такой шквал нагрянул будто со всех сторон одновременно, такие поднялись волны, что добрых полчаса мы просто боролись за то, чтобы лодка не перевернулась.

Затем с резко почерневшего неба обильно повалил снег, и дальше мы плыли очень, очень осторожно. Что-то казалось мне неправильным тогда, но я не мог понять, что – паруса мы не поднимали, вёсла гребли исправно, компас уверенно подтверждал, что нос лодки верно ориентирован относительно севера и юга; но что-то гложило меня.

Постепенно ветерок стал подниматься, а снег – убывать. Посовещавшись, эйры вновь стали за парус, и тут словно бы целое стадо диких льдин окружило нас. Я не отпускал руля, Вайранна посадила голос, командуя нам «право!», «лево!», «назад!», а эйры, бросив паруса, баграми отталкивали особо опасные льдины от наших бортов – да, инженерный отряд укрепил эти борта дополнительным слоем дерева и даже слоем выдубленных шкур, но они оставались бортами обычной рыбацкой лодки, а не крупного торгового или военного корабля. Казалось, с этим нападением стихии мы боролись около часа, хотя на деле вряд ли дольше четверти; но потом мы бросили якорь и отдыхали часа полтора, не в силах идти дальше. Всем стало ясно, что ночёвки посреди озера не избежать.

Наконец, набравшись сил – Айдред даже разрешил нам использовать свой нагрудник, чтобы развести на нём огонь и заварить для Вайранны горячий травяной чай: как-никак, все мы жизнью зависели от силы её голоса – мы подняли было паруса и взялись за вёсла, но тут накатил такой густой туман, что видимость упала до нескольких шагов. Вайранна сбежала вниз по мачте и расположилась на носу, и вовремя! Впереди нас поджидала такая густая стена из подводных утёсов, что мы только успевали вовремя поворачивать; к тому же от новой серии резких поворотов силы стали покидать меня, и моё место пришлось занять Оссину, а я сам на время обратился в бесполезный груз.

Возможно, читатель, ты уже догадываешься, что пошло не так – но я совершенно выбился из сил, а все остальные были слишком заняты.

Как раз когда из сил постепенно начали выбиваться уже и гребцы, раздался громкий треск, словно упало древнее дерево, затем всю лодку так сотрясло, что моя нижняя челюсть влетела в верхнюю как от удара невидимого врага (зубы ныли до самого утра), а дальше лодку резко и внезапно стало кренить вправо. Как бы зорка ни была Вайранна, у неё не было глаз на затылке, и мы врезались боком в один из подводных рифов.

Не стану, читатель, подробно описывать бешеную суматоху следующих нескольких минут, когда все мы, забыв об усталости, отчаянно боролись за жизнь. В результате Негодная пожертвовала своим щитом – он один оказался достаточно большим, чтобы закрыть пробоину – а мы с Оссином и Айдредом по очереди ныряли в ледяную воду, гвоздями прибивая его к борту со внешней стороны, покуда не начинали неметь от холода, в то время как все остальные спешно выплёскивали набегающую воду за борт.

Когда мы починили пробоину, до заката оставалось около двух часов. Мы отплыли подальше от рифов и бросили якорь, готовясь к ночлегу. После заката туман ушёл. Развиднелось. Небо расчистилось, и вот уже отблески созвездий трепыхались на спокойной чёрной водной глади; берегов видно не было. Среди нашей компании лишь Оссин был сколько-то опытным судоходом, а Рейвен умела рассчитывать положение по звёздам; вместе они определили, что мы таки да, действительно приблизились к цели – вот только находились куда севернее, чем должны были: как раз посреди Спины Ящерицы.

Сейчас, пытаясь восстановить наш реальный маршрут, я полагаю, что дело было так: поначалу мы забирали на восток куда больше, чем нам то казалось; затем шквал здорово сдвинул нас к северу; после, во время снегопада, мы действительно пытались плыть в верном направлении, но сильное течение несло нас на север; ну а дальше, в суматохе с туманом, льдинами, затем рифами – мы и сами не заметили, как загребли ещё севернее.

Тогда мы были очень подавлены этим открытием. Единственной отрадой стало то, что мы приметили достаточно большой остров в миле-другой в нужном направлении – там мы планировали передохнуть и как следует отремонтировать лодку. Скажу сразу: щит Рейвен так и остался частью корабля, ведь наши неловкие подводные удары так изуродовали его, что снимать его не было ни малейшего смысла. К слову, в наши дни этот щит хранится в музее графов города Таннор, а образ лодки с щитом, закрывающим пробоину или украшающим борт судна, стал популярен в северо-восточных землях Империи. Порой тамошние судоходы прибивают щит к борту на удачу или просто ради красоты. Негодная храбрилась и говорила всем, что теперь с копьём ей будет только сподручнее, но я понимал, что она лукавит: да, в дуэли, если ты выбрал копьё, лучше обойтись без щита, но в групповом бою, особенно если враг использует стрелковое оружие, щиты спасают жизни.

Я не буду подробно описывать все трудности, которыми было так богато то плавание. Как же отличалось оно от нашего прошлого путешествия по озеру Валас! В прошлый раз мы наслаждались теплом раннего лета, солнечные лучи плясали на синих волнах, и только лёгкая дымка скрывала от нас берега. Мы тревожились о том, как бы нам не попасться в руки таинственных и, как мы подозревали, недобрых монахов Повешенного; ломали голову над загадкой Дорог Королевы Ворон, беспокоились о ларце, а самым сложным делом нам казался сбор налогов. На соседней лодке плыл Капустник, а Сомбрина и Айдред очень забавно, как мне тогда казалось, боялись воображаемых монстров, ждущих в глубинах озера.

Теперь же свинцовое небо то и дело обрушивало нас ледяные ливни, или вдруг засыпало снегом, да так густо, что видимость падала до считанных шагов. То и дело налетал шквальный ветер, и мороз пробирал до костей. Тут и там в неспокойных серых волнах прятались льдины, и – никто не решался говорить об этом вслух, но теперь для всех нас неведомые монстры из глубин казались очень близкими и очень настоящими. Мы плыли навстречу страшной опасности, твёрдо зная о том, что даже она – лишь тень поистине ужасной угрозы.

Мы думали управиться за день, но в действительности потратили пять – правда, чуть не половину этого времени мы провели на берегу, на островах, устраиваясь на ночлег, отдыхая или ремонтируя пострадавшую от очередного рифа или мели лодку. Какое счастье, что мы с Вайранной, при помощи алхимиков и зельеваров нашей армии, смогли заготовить достаточно целебных эликсиров и конкокций для каждого из членов отряда – если бы не они, многих сразили бы вызванные постоянным переохлаждением болезни. Увы, запас подобных зелий иссякал удручающе быстро.

***

Вот что действительно поддержало нас во время того тяжёлого путешествия – истории о победе над Четырьмя, которыми поделился с нами Артур, помогавший в том брату Антонию. Не всеми Артур поделился с нами именно тогда, в плавании по леденеющему озеру, но все эти повести мы услышали в привалах во время Искания.

Первой, и самой сложной, добычей стал Брегг Кон Пао – тот самый мастер алхимии, чары которого управляли самими жизненными токами, и который отравил наших лошадей в День Бобра. Артур не один раз повторил, что, если бы не фактор внезапности, и он, и брат Антоний могли бы сейчас ожидать суда и нового рождения в Перламутровых Павильонах: ведь в рабочих записях трауммца они нашли такие поразительные рецепты, такие комбинации его чар и зелий, что разум отказывался верить в подобное – и всё же своими глазами они видели настоящие чудеса. Тёмные, унижающие саму человечность чудеса.

Артур прибыл как раз тогда, когда брат Антоний готовили нападение. Они быстро поладили, и не могу сказать, что я был этому удивлён. Брат Антоний рассказали Артуру (к слову, Артур, не могущий видеть духов так, как вижу их я, видел брата Антония только как регулийца и называл его «он»), что они опросили духов местности и нашли жилище Брегга. Духи обычно плохо замечают животных, но вот творения Брегга они видели хорошо – в животных, обработанных особыми снадобьями, а где-то и вовсе срощенных с несчастными забрёдшими в дурной край людьми, мало осталось от замысла Тетраграмматона.

Совместными усилиями Артуру и брату Антонию удалось изготовить особый «каменный парфюм» - только благодаря нему они смогли добраться до дома тёмного алхимика, обманув бдительность его рабов и питомцев. Щадя наши сердца в те мрачные дни, Артур не стал подробно описывать тех, кого им с братом Гильдии довелось увидеть: мимо одних они проскользнули незамеченными, других им пришлось убить, подкравшись, прежде, чем те смогли бы поднять тревогу.

Так или иначе, когда они оказались у дома трауммца, тот ни сном, ни духом не догадывался об их приближении. Они ворвались внутрь, когда тот был поглощён работой – Артур использовал свои силы, чтобы войти сквозь каменную стену, а брат Антоний мощным ударом выбили дверь.

Не стану описывать весь их бой в подробностях, читатель, ведь тогда мне пришлось бы посвятить ему целую главу. Упомяну лишь несколько ярких деталей, заслуживающих, на мой взгляд, особого внимания.

Так, очень быстро оказалось, что обычные удары не наносят Бреггу особого вреда. Отсечённая рука продолжала слушаться его – точнее, возвращалась в его власть, как только до неё дотягивалось щупальце из крови, и вот уже щупальце перерубить не было ни малейшей возможности. Ни повреждения головы, ни даже рассечение сердца колдуна не остановили его. Брат Антоний пытались использовать, как то назвал Артур, «особую лампу», способную метать жидкий огонь – но толку от этой лампы было мало, разве что всё вокруг заволокло удивительно неуместным запахом барбекю: кровавые нити, связывающие части тела трауммца, не испарялись, а только коричневели и источали запах жареной крови. Я невольно вспомнил День Пречистого Мохероса, когда Фейсингу делала кровяной пудинг, а Эрхеймс готовил свежие стейки. Иногда Брегг испускал из своего тела костяные стрелы, острые иглы из сгущенной крови или струи кислоты. Раны от ударов, не отсекающих частей тела, затягивались на глазах. Мастерица Радость пока ещё проходила лечение после убийства Казначея, а когда мастер Скорбь коснулся Брегга, трауммец лишь рассмеялся, и стал только злее и быстрее.

Тут Артур ненадолго отошёл от своей истории, чтобы покаянно поклониться Оссину: «Именно тогда», сказал он, «Я понял, Оссин, что был не прав в своём неверии в силу оружия». Как оказалось, где не работала прижигающая лампа, там работал факел, и они с братом Антонием скоординировали свои усилия: брат Антоний атаковали, и сразу же поражённое место прижигал факел Артура; одновременно брат Антоний защищали их от ударов конечностей и острых щупалец из крови. Дитя Камня признался, что никогда раньше не чувствовал себя столь необходимым и столь бесполезным одновременно: с одной стороны, он видел, что без него в том бою не обойтись, с другой – осознавал, что на его месте мог оказаться даже ребёнок, а вот заменить брата Антония мог мало кто.

Так или иначе, в конце концов им удалось надёжно отсечь голову Брегга (уже трижды разрубленную к тому моменту, но продолжавшую жить, даже изображать эмоции всеми своими тремя частями) от его тела, лишить её всех длинных щупалец; убегая, голова умудрилась выкатить угли из очага так, что в доме поднялся пожар. Очевидно, Брегг надеялся, что пожар заставит его врагов остановиться, но просчитался. Артур занялся пожаром, метая камни очага против поднимающихся огней где руками, а где силой своей природы, а брат Антоний перехватили в одну руку свой полуторный меч, в другую – факел, и споро разделались с головой. Так им удалось и одолеть одного из Четырёх, и сохранить его труды и записи.

Вторым пал Фаланиэль ван Стросс по прозвищу Белоснежный, Сын Камней из Аурмарка. Ему служили семь гномов, и слухи гласили, будто он обладает даром предвидения. Как ни странно, столь грозный враг оказался почти беспомощен против союза брата Антония и Артура Лёйкехтена.

Жилище Фаланиэля, представлявшее собой башню на вершине горы и множество подземных укреплений под ней, не было секретным, как дом Брегга. Однако брату Гильдии и его союзнику даже не пришлось штурмовать эту фортификацию – ван Стросс сам охотно вышел на бой с ними в открытом поле. Прознав о гибели товарища, Белоснежный провёл гадание. Его волшебное зеркало показало, как найти убийц, и открыло, насколько они измотаны и изранены после своей победы. Не теряя времени, аурмаркец созвал свою дружину и как можно скорее отправился к лаборатории Брегга Кон Пао. Предвидя встречу с ослабленными врагами, он подготовил самые агрессивные заклинания, которыми владел, не заботясь о защите.

Его ожидало жестокое разочарование. Брат Антоний были братом Гильдии, а их репутация построена не на умелой рекламе – напротив, популярные источники скорее преуменьшают их реальное могущество, а главным их умением всегда был поиск правды. Брат Антоний знали, как именно работает прорицание Фаланиэля. То не было прорицанием – скорее ясновидением; волшебное зеркало, которое Белоснежный забрал у своего приёмного отца, лишь показывало то, о чём просил его хозяин. Зеркало не предлагало интерпретаций и говорило только о настоящем. Кроме того, природой чар зеркала была магия спиритизма, а эта школа традиционно славится исключительной точностью во всём, что касается астральной плоскости, но некоторым пренебрежением к физическому миру. Это знание и позволило Антонию обмануть волшебное зеркало.

Брат Антоний расщепили свою природу и заставили нежить изображать беспомощность, вызванную глубокими ранами. Они также смогли научить Артура на время расщеплять свою природу – и тут уже любое актёрство было без надобности. Ведь если для брата Гильдии нежить была изначально чуждой, то для обладателя Наследных Даров его природа духа является частью самого естества, и гном, которого отделил от себя Артур (или человек, которого он отделил от себя?), страдал по-настоящему. Эти израненные души узрел Белоснежный в своём гадательном видении, но не с ними столкнулся, когда добрался до дома Брегга.

Брат Антоний, как то и планировали они с Артуром, сразу же бросились на Фаланиэля – и как человек, и как нежить. Ошалевший от такого натиска аурмаркец воззвал к своим атакующим чарам, но особая тренировка и амулеты брата Гильдии поглотили их без последствий. Тогда ван Стросс призвал слуг.

Семеро гномов явилось на его зов – семеро низкорослых, не выше веендра, духов, только очень широких в плечах, и в целом сложением скорее напоминающих трауммцев. Когда они шли к своему лорду, их ноги редко поднимались над поверхностью почвы, словно земля была для них тем же, чем для нас являются лужи. Фаланиэль приказал им атаковать брата Антония. Гномы разом вскинули руки, складывая свои многочисленные и очень длинные пальцы в сложные Знаки, а их глубокое гортанное пение, подобное рокоту горных недр, заставило землю содрогнуться – но не на брата Антония был направлен их гнев.

Ведь всё то время Артур не сидел, сложа руки. Пользуясь сродством их природы, мастер Лёйкехтен к этому моменту уже не один час в тайне от Фаланиэля беседовал с его слугами, рассказывая им толком обо всём, что происходит вокруг – о том, что их господин собирается отдать земли вокруг сначала эльфам, одержимым мечтой обо льдах, а затем и вовсе Человеку Без Тени, что желает погрузить весь мир в кровавую резню.

Заклятие гномов обратило их жертву в безжизненный камень – только вот статуей стал не брат Гильдии, а их бывший господин. Я был бы рад сказать, что статуя навеки застывшего в повелительном жесте Фаланиэля хранится теперь в музее или украшает собой площадь – но нет, воины нашей армии разбили её и растащили на «камни удачи». Увы, пропал и тот камень, в который обратилось волшебное зеркало – а я очень надеялся если не заполучить его в свою коллекцию, то хотя бы поглядеть на него. Вот эти камни вы действительно и сейчас можете найти на аукционах, или среди ассортимента некоторых антикварных лавок, или даже, если вам повезёт, на блошиных рынках. Я видел некоторые из них – подлинные, не многочисленные подделки. Чтобы не рисковать судебными исками, я не стану высказывать здесь своё мнение об их реальном магическом потенциале.

Тут я хотел бы сделать небольшую оговорку. Насколько я знаю, в принятии решений гномы неспешны, но, раз ответив для себя на некий вопрос, остаются очень деятельны и последовательны в придании жизни этому ответу. Из этого я могу сделать вывод, что гномы, служащие Фаланиэлю, уже сильно сомневались в своём господине к тому моменту – впрочем, возможно, я ошибаюсь, и один гном действительно может полностью переубедить другого достаточно быстро.

Четверо, некогда Пятеро, обратились в Двоих – только Джамайя Шесть Лиц и Медина Лукреция продолжали отравлять этот мир. О них Артур не рассказал почти ничего – только поведал о том, что Джамайя умерла от рук брата Антония, а вот Медина Лукреция смогла, по словам Артура, «изменить свою судьбу через великую жертву». Таким образом она потеряла значительную часть своего могущества, но сохранила как жизнь, так и память о прошлом – и, как я догадался, личную ненависть к нам. Не буду держать пустую и очевидную интригу, читатель: в будущем она действительно пыталась отомстить нам. Артур не бился с Джамайей, ведь по их с братом Антонием плану именно аурмаркец принял на себя серию проклятий Медины, защищавших проход в лабораторию Джамайи. После, разумеется, брат Гильдии помогли жрецам в исцелении Сына Камня.

Джамайя умерла, но Артур не был тому свидетелем, а брат Антоний были удивительно скупым на слова рассказчиком. Это крайне расстроило Сомбрину, которая хотела услышать все кровавые подробности гибели своей бывшей учительницы, которую она последнее время привыкла называть «мучительницей», подразумевая нездоровую и основанную на лжи природу их отношений. Как ни странно, именно Артур сумел утешить Сомбрину, с помощью логики убедив её в разрушительном характере ненависти к бывшей наставнице.

***

Четвёртый день плавания, пожалуй, выдался самым сложным.

Поначалу погода смилостивилась: шедший ночью снег постепенно обратился в дождь, а утро и вовсе встретило нас почти по-летнему жарким рассветом. Ни облачка не было на ясном небе, только гуще обычного была туманная дымка: льды, сковавшие Валас, начинали таять. С запада дул бодрый тёплый ветер. Не желая упускать такой шанс, мы споро перекусили остатками ужина и сухими рационами, и сразу же поплыли на восток, по протоке, которую нашли ещё позавчера. Протока шла прямо на восток и выглядела многообещающе, но обилие льдов, постоянно налетающие снегопады и видимые даже тогда утёсы и рифы вынудили нас искать обходные пути. Сейчас же, приободрённые историями Артура и улыбнувшейся наконец погодой, мы рискнули.

Протока оказалась довольно мелкой – такой мелкой, что, будь вода тёплой, мы с Айдредом, и уж тем более Оссин, могли бы пройти её вброд. Только лёгкая посадка рыбацкой лодки позволяла нам идти по ней дальше, маневрируя и уклоняясь от столкновения с рифами. Само собой, парус пришлось спустить.

Будь мы хоть чуть более опытными судоходами, мы догадались бы повернуть назад. Нет ни единого шанса, чтобы команда, какой бы умелой она ни была, не погубила судно в длительном пути по незнакомой мелкой воде, изобилующей рифами. Нашу задачу усложняли и льдины, тем более подвижные, что внезапное тепло стало обращать их в воду.

Немногим дольше двух часов продолжался проход через протоку, когда лодка – неизбежно, как после понимали мы все – села на мель с тяжёлым, гулким треском. Мы кое-как смогли вытолкнуть её с мели – только для того, чтобы вода стала бурно заливать её. Как оказалось, в песке прятался коварный острый камень, и мы врезались в него на солидной скорости. Пробоина была огромной.

Втащить лодку назад на мель так, чтобы вода перестала затапливать её, оказалось невероятно сложно, и скоро под угрозой оказались уже наши припасы. Конечно, части из них вода, тем более пресная, была безразлична, но вот сухие пайки, как и некоторые другие виды снеди, могли погибнуть. Тут-то мы и пожалели, что привязали свои припасы так крепко: мы сначала развязывали, затем и вовсе резали верёвки (починить разрезанную верёвку можно, если есть довольно времени), но добрая треть запасов еды безвозвратно испортилась.

Кое-как разместив мешки с припасами на высокий утёс, поднимавшийся в дюжине шагов от места крушения, мы, стоя по пояс в холодной воде, осознали наконец тяжесть текущего положения. Лодка нуждалась в срочном ремонте, но ремонтировать её мы не могли, ведь ни на одном острове поблизости не было деревьев. Мы постепенно замерзали – да, солнце грело щедро, но вода оставалась опасно для жизни холодной, и потому вскоре мы расселись по ближайшим утёсам, нахохлившись, как стая недовольных птиц. Словно всего этого было мало, тёплый и спокойный западный ветер вдруг сменился на холодный и порывистый северный, а небо на горизонте из голубого стало чёрно-серым.

Обсудив наше отчаянное положение – мы теперь были далеко друг от друга, и вместо спокойного разговора нам пришлось перекрикиваться – мы пришли к выводу, что лучше всего будет Оссину принять все пригодные для него зелья защиты от холода и болезней, и отправиться к нашему лагерю, чтобы взять там достаточно дерева для ремонта. В итоге зелья против мороза остались только у носителей Наследных Даров, а это было очень тревожно. Я предложил было пустить на ремонт дерево из кормы и палубы, но это была плохая идея: мало того, что гребля обратилась бы от того в форменное издевательство, так и борта наверняка треснули бы, лишённые поддержки сердцевины.

Мы шли на лодке два часа, но Оссин вернулся лишь через девять – сразу было видно, что он в очень скверной форме. Девять часов великан брёл по воде, холод которой способен убить обычного человека за полчаса, и объём поглощённых им за это время зелий очень сильно превышал безопасный. Когда Оссин наконец добрался до нас и сбросил свой груз, он говорил так чудно, что никто не мог разобрать ни единого слова, а вскоре он и вовсе заснул, столь внезапно и глубоко, что только подоспевший Айдред спас своего сородича от утопления.

Ещё три часа ушло у нас на работу с принесёнными брёвнами и ремонт лодки. Чёрные тучи давно уже заволокли небо, и сразу после того, как обессиливший Оссин заснул и упал в воду, молния разрезала небеса и начался ливень. Небесная вода становилась всё холоднее, затем и вовсе обратилась в густой снег. На обратном пути Вайранна стояла на самом носу, да ещё и помогала себе фонарём, а шли мы так тихо, что нас обогнал бы и одноногий с костылём.

Мы вернулись на остров, что стал нашей базой, в глухой ночи – если бы вода вокруг неё не успела стать очень знакомой, мы точно погубили бы лодку ещё раз. Напомню, что это был четвёртый день нашего плавания, хотя мы ожидали управиться за один.

Сомбрина первой рискнула выразить общее настроение:

- Нам надо бросить это дело, - громко объявила она.

На некоторое время воцарилось молчание, а дальше – сначала Айдред, потом и другие; все заговорили разом, уже не скрывая своих сомнений и возмущений. Зачем мы рискуем жизнями здесь, в борьбе с озером, когда есть реальные враги, когда идёт война? Почему мы верим Леобардису? Так ли важно поразить Ледяного Герцога сейчас, не лучше ли сделать это потом?

Я почувствовал головокружение. Для меня в тот день уже случилось слишком много, и какофония голосов ввела меня в странное состояние транса, ступора, сродни потери сознания. Я не мог говорить, я не слышал больше их слов – я только знал, что они не правы.

- Что ж, - дошёл до моего спящего сознания глубокий голос Оссина, - Если моё Лаохра так уверено в том, что наш путь является ошибкой…

- Нет! – воскликнула вдруг Рейвен; её звонкий голос вырвал меня из пучины небытия, и мне показалось, что будто бы не огонь костра отражается в её глазах и волосах, нет – это костёр был лишь слабой тенью того света, что источала она, - Как вы, что прошли так много, что одолели столько препятствий, не видите? Это, это всё, - сияющая Негодная широким жестом охватила всё озеро, - Есть лишь ещё одно испытание?

Видно было, как тяжело ей далось сопротивление: она закашлялась, тяжело задышала и опустилась на своё место – немудрено, ведь и она пробыла в ледяной воде куда дольше, чем стоило бы.

Вновь поднялось было ворчание, но тут заговорил Артур. Дитя Камня не вставал с места; он сложил руки на внушительном животе, не отводил взгляда от костра – но его короткая речь была звучной и мощной, словно горная лавина, и оставила после себя ту же тишину.

- Она права. Вы – не правы. Мы должны идти дальше. Подумайте: если Ледяной Герцог, не пробудившись, столь силён, что его *первое* испытание ломает нас – на что он будет способен, когда проснётся?

Прежде, чем вновь заговорят сомневающиеся, я вскочил, чтобы поддержать Артура и Рейвен; но слова покинули меня. Я оглядывал лица друзей, отчаянно пытаясь вспомнить, что же я хотел сказать им, но тут небеса извергли новую воду, и начавшийся ливень подсказал мне.

Помнится, я рассказал им тогда про Кабаний ручей. Про то, как важно иногда просто *не сдаваться*, просто продолжать рвать реальность на пути к своей цели. Когда я договорил, ливень окончился, и снова наполнили небо звёзды.

Я замолчал, и, кажется, все молчали вместе со мной – но я не могу быть уверен, ведь лихорадка уже добралась до моих костей, сон и явь мешались между собой. Однако я знаю, что следующее было явью, ведь то подтверждали и другие.

Оссин встал тогда, выпрямившись во весь рост, и приказал Айдреду подать ему Карнвеннон. Воин Огненного Лиса, облечённый на время Искания титулом оруженосца, исполнил приказ не медля. Тогда потомок Финна высоко поднял кинжал – так, что рукоять его ловила пламя костра, а лезвие сияло в свете звёзд – и сказал:

- Я даю обет. Пусть отныне и до конца моих дней я не буду знать покоя; пусть мои потомки будут жить под тенью моего греха, если сердце моё поддастся трусости или сомнениям; вот что я зарекаю. Прежде, чем полная нынче луна исчезнет, я поражу Ледяного Герцога этим клинком в самое сердце. Порукой тому моя кровь.

Оссин полоснул кинжалом свою ладонь, и капли крови западали на землю – исполненные звёздного света в начале, и света костра в конце. Не опуская вытянутую вперёд раненую руку, он объявил:

- Я иду до конца. Пусть каждый, кто идёт со мной, пожмёт мою руку. Нет ни стыда, ни осуждения тем, кто откажется.

Я был первым, кто коснулся его крови. Следом шла Негодная, дальше был Артур, затем и остальные; все присягнули клятве Оссина.

Мы не отказались от этого решения до самого конца.

***

На следующий день мы наконец смогли одолеть озеро, хоть завершения того пути я не помню – как я говорил, лихорадка добралась до меня, и я путал сон и явь.

Глава 55. Две ошибки святого Финна.

Наверное, то был второй день пути по лесу, когда я окончательно оправился. Обычно я выздоравливаю быстрее других, но тот случай был особым: друзья допили свои снадобья сопротивления морозу, чтобы перейти наконец постылое озеро, и только одно моё осталось нетронутым. Нехорошо: мы все очень надеялись, что хотя бы одному такому зелью будет у каждого для встречи с Герцогом. Теперь выходило, что моя роль в победе над древним духом становилась много существеннее. Куда больше ответственности меня тревожила *неправильность* этой ситуации. Я всем телом ощущал, что так быть не должно. К счастью, у меня был с собой походный алхимический набор, и я надеялся, что мне предоставится возможность сделать снадобье хотя бы для Оссина или Айдреда.

Пока что наш путь был утомительным, но спокойным. Мы шли через заснеженный зимний лес, почти ничем не отличавшийся от обычного для тех мест. Протоптанных тропинок тут не было, и первым шёл великан, расчищая путь для остальных, а последними – Негодная, затем ещё более субтильная Сомбрина и, наконец, Вайранна. Мы шли, руководствуясь древним правилом для сверхъестественных путешествий: всегда следовали за ходом солнца. От рассвета до полудня мы шли на восток, около полудня на юг, а к вечеру сворачивали на запад. Поскольку других указаний у нас не было, именно это правило настоятельно рекомендовали что эйры, что разбиравшаяся в подобных фокусах Рейвен. Тут и там на нашем пути возникали овраги, или крутые склоны, или слишком густые сплетения деревьев и подлеска; в таких случаях, конечно, мы старались их огибать, но в целом направление удавалось сохранить.

Если вам не доводилось путешествовать по диким заснеженным лесам, то могу вас уверить: это не так опасно, как кажется многим. На самом деле, если вы как следует подготовились, у вас есть подходящая одежда, топор и запас еды, идти по ледяным лесам намного безопаснее, чем по снежным равнинам, где внезапные бураны уносят каждый год множество жизней, а уж про горы мы даже не говорим – горы и летом заметно опаснее зимних северных лесов. Леса дают дополнительную защиту от холода – всегда можно разжечь костёр и построить укрытие – да и о запасах воды можно не беспокоиться. Но вот чему холодные леса действительно угрожают, так это вашим запасам еды. Движение там отнимает массу энергии: телу нужно топливо для поддержания температуры, а каждый шаг в глубоком снегу утомляет куда больше обычного. Оссин на привалах ел за четверых, затем на час погружался в глубокую дрёму – но если бы не его поистине легендарная сила и выносливость, мы бы ползли по лесу, как улитки, и уничтожали припасы ещё быстрее.

Именно в лесу мы вполне ощутили на себе цену той ошибки, что погубила часть нашей еды. В воде озера погибла вся наша мука и добрая половина круп, остались только печёные и маринованные яйца, сухофрукты, вяленое мясо, большая часть походных хлебов (в этих краях бравичи пекли походный хлеб, замешивая на одну долю теста столько же масла и свиного жира, да ещё четверть доли мёда) и питательные батончики из орехов и мёда. У нас осталась самая вкусная и разнообразная часть рациона, но именно сейчас главной была простая питательность.

Как назло, никакой дичи поймать тоже не удавалось – кажется, её просто не было. Мы не слышали ни криков птиц, ни шороха шагов зверей, только скрип снега, треск ломающейся от стужи древесины, и свист ветра. Как я уже говорил, наш путь был спокойным. Слишком спокойным.

«Ступив на землю, Финн и его Лаохра вошли в великий лес, где не ступала нога человека. Так велик и запутан он был, что даже Радован не мог проложить верный путь, и судьба была Финну ходить по тому лесу половину луны. (Дальше легенда в щедрых и ярких образах описывала трудности, с которыми героям пришлось столкнуться в том пути). Когда пришла пора вечернего привала на седьмой день, не осталось ничего, что можно было бы добавить в похлёбку, и Финн, а следом и его Лаохра, пили пустой суп. (…) Но вера Финна была крепка, и Господь Единый (хоть не знавший Эутайна Финн и не поминал его в своих молитвах – это явно позднейшая вставка) не оставил своего избранника, и на ущербе луны они вышли из (одержимого демонами) леса. Мало сил оставалось у них, истощённых, и всё же…»

Мы уже поняли, что испытания из легенды о Финне имеют отношение к нам, но не указывают прямо на то, с чем нам предстоит столкнуться. Так, Финн не шёл по заснеженному зимнему лесу – но вот нехватка еды явно выглядела общей темой.

На третий день пути я своими глазами увидел, насколько худеют наши мешки с припасами за сутки. Зрелище повергло меня в трепет. Господь был милосерден ко мне: ни разу в жизни я не знал длительного голода, и я не спешил его узнавать. Я представил себе, в каком состоянии мы окажемся, если, по стопам святого Финна, будем неделю брести по снежному лесу, на привалах подкрепляясь только «пустым супом», то есть просто подогретой водой. По моим оценкам, еды у нас к тому моменту оставалось хорошо если ещё на три дня.

На следующий же привал я достал из нагрудного кармана походной мантии деревянное зеркало и отошёл подальше от лагеря, попросив не следовать за мной. Я не взял с собой воды, но, чтобы не терять времени, растопил снег ладонями и дыханием, и так полил зеркало. Поверхность его засверкала в лучах солнца, а следом за тем я увидел и его – Трёхглазого Вора.

- Аххх! Ты мог бы и воззвать ко мне в иной час, сын бегущих вод! Не во мгновенья полной власти Насылающего Хвори.

Эльфу явно было нехорошо под лучами полуденного солнца, и я поспешил ответить:

- Прошу за то прощения, - я поклонился, - Если час Люктора так ранит друга, разумно выбрать время друго.

- Слова сплетаешь славно, словно листья льются. Нет: не потребно перенос вершить. Нет боли – только неудобство. Реки, друг, о причине раздраженья.

Я рассказал эльфу о ситуации, в которой мы оказались, и попросил его совета.

- Вижу: есть здесь тень, и чую: запах есть знакомца моего; из тех, которых память хочет не хранить. Его я имя не могу изречь, прости, ведь таковы оковы обязательств. Но скажу: он есть, источник ваших страд. Он один. Он ждёт, покуда вы наполнитесь отчаяньем, и после, как испит он оного – уйдёт.

- Но как же защититься от него?

- То просто: нападайте. Для того потребно вам лишь имя.

- Как его узнать?

- Чем слышите? Ушами. Услышьте всякий шум: шелест листьев, свист ветра, треск коры – в них скрыто имя. Ваш враг весьма себялюбив, и прославляет своё имя неустанно.

Я от всего сердца поблагодарил Трёхглазого Вора.

Вторую половину того дня, а за ним и следующий, мы стояли на месте – только слушали. Мы запоминали и записывали, как могли, все звуки, которые доносились до нас – особо громкие стоны ветра, резкий рокот страдающих от мороза деревьев. На ночь мы поставили часовых парами, чтобы ловить и все ночные звуки. К слову, не могу не отметить, что стояние в лагере стоило нам куда меньшего расхода еды.

Звуки набирались у нас, но мы не были уверены, как трактовать их, как собрать, а порой и вовсе: как вообще обратить их в звуки человеческой гортани. Артур предложил пробовать разные сочетания, но мы быстро отговорили его: если бы мы начали пытаться вызвать духа, повелевавшего этим Испытанием, он мог бы и усмирить гордыню, о которой поминал Трёхглазый, и приказать лесу пасть в тишину, или вовсе заполнить его новыми преградами. Мы понимали, что у нас есть считанное число попыток правильно назвать имя духа.

Мы ждали и слушали не зря. Перед самым рассветом следующего дня Вайранна смогла краем уха уловить песню внезапно залетевшего снегиря – тот пел «кра-кра-кра».

«Кра трк суу лищь др ууй хаа скерп шо» – вот какие звуки мы поймали. Сразу у нескольких из нас сложились варианты имени. Так, мне казалось, что духа, в ловушке которого мы находились, звали Шолишдруйкраахаскр. Мы вступили в горячий спор, но внезапно Айдред – увлечённые спором, мы и не заметили, как он отошёл от лагеря и поднялся на ближайший пригорок – закричал:

- Kraasuterksholeeshkhadr’uiskerp – tagaim!

Тагайм – древнее слово Призыва; им Айдред скрепил то, что почитал истинным именем духа.

Хозяин заснеженного леса услышал Айдреда – это было бы очевидно даже ребёнку, ничего не знающему о магии. Как только эйр закончил своё короткое заклинание, поднялся такой ветер, что не слышно и не видно было даже того, кто был на вытянутую руку от тебя – ураган кричал, поднимая белые вихри из снега. Мы сцепились за руки, молясь о том, чтобы ветер не унёс никого из нас и не уничтожил наш лагерь.

Через несколько минут ветер ушёл. Мы стояли среди чёрных деревьев на покрове из чёрно-коричневых гниющих листьев, словно в южном лесу, не знающем льда; солнце скрылось за густыми облаками; ветер пропал, а дальше – медленно-медленно, торжественно, беззвучно, словно паж на коронации имперского нобиля, западал снег.

Более эмоциональные из нас бросились было на Айдреда, осуждая его за то, что выдал нас владельцу леса, и теперь путь наш станет стократ труднее, но я постарался утихомирить их.

- Что сделано, то сделано, - припечатал Оссин, принимая мою сторону.

- И каждый из вас скажет мне «спасибо» ещё до того, как взойдёт новое солнце, - горделиво добавил Айдред, - Я знаю: я поймал добычу. Он будет трепыхаться, как старый сом, попавший на крючок; но я держу его. Он придёт ко мне.

Нам не оставалось ничего иного, как понадеяться на слова заклинателя духов и начать готовиться к появлению духа.

Он пришёл после заката.

Свежий снег скрыл от нас шум его шагов, но нюх Вайранны было не обмануть – она тихо указала нам на старую ель, и через несколько мгновений из-за её ствола вышла тень. Мы обратили на неё лампы, и тень, нелепо подпрыгнув, будто обиженная лучами света, обрела очертания.

Существо, что пришло на зов Айдреда, было похоже на сгорбленного годами регулийца с непомерно длинной спиной и чуть раскачивающейся, будто закреплённой на верёвке, головой. Лицо его было молодо и подобно маске, но кожа открытых кистей рук выдавала поистине древний возраст. Невольно я вспомнил Старого Вяза – только вот если Старый Вяз был дружелюбным, то от нового знакомца явно веяло угрозой. Лицо Старого Вяза располагало к себе, а улыбка на лице этого лешего, как верно опознал его Айдред, была фальшивой.

Леший сжимал и разжимал свои длинные ветвеобразные пальцы, и я чувствовал в них остаток невоплотившихся чар: он надеялся застать нас со спины, прямой взгляд лишал его подготовленные заклятья силы, и Kraasuterksholeeshkhadr’uiskerp неловко пытался скрыть от нас очевидные признаки своих злых намерений. Наконец, на шее он нёс с гордостью ожерелье из черепов людей – но погодите, как то было возможно, ведь его собственная голова была на взгляд не больше человеческой, а спина, хоть и была очень длинной, вряд ли имела в себе хотя бы три ярда? Вот как: если я смотрел на Kraasuterksholeeshkhadr’uiskerp уголком глаза, то он открывал свои истинные размеры, и он был настоящим гигантом: распрямись он, его тень закрыла бы собой тени ближайший деревьев. Похоже, не я один заметил это:

- Осторожно! Он куда опаснее и больше, чем старается казаться, - услышал я голос Рейвен.

Айдред подтвердил её наблюдение, и тут заговорил леший, примирительно поднимая руку:

- Искатели! Нет нужды нам во вражде. Что ищете вы в рощах, вверенных мне сюзереном? Поверьте: ссоры и распри расстраивают, отвратны мне, - я видел, как мелко подрагивало его тело, когда он говорил настолько прямую ложь.

- Раз так, - сказал Айдред, и я заметил, что он отворачивает голову от лица духа, чтобы смотреть на него краем глаза, - То давай же пожмём друг другу руки, чтобы установить тем мир между нами.

- Добро речено, - ответил дух, сладострастно вздрогнув от сочетания лжи и предвкушения, поднимая из тени за своей спиной целый лес чёрных острых рук, готовых обрушиться на Айдреда, как только тот станет достаточно близко.

Я хотел было предупредить друга, идущего прямо в ловушку, но Сомбрина и Негодная остановили меня: обе шёпотом сказали, что эйр явно знает, что делает. Я знал, что они правы, но моё сердце сжималось от ужаса. С трудом я мог представить себе мир, в котором нет Айдреда.

Сын Огненного Лиса остановился ровно там, где заканчивался край света, что дарил наш огонь – в ладони от той земли, на которой когти лешего могли поразить его. Прямо перед ним покачивалось лицо-маска.

- Что ж, - сказал эйр, - Давай, тяни руку.

- То трудно сотворить, - улыбаясь и дрожа, говорил леший, - Ведь ты стоишь в кругу огня. Лишь шаг вовне ты соверши, и ждут тебя мои объятья.

- А я вот чего понять не могу, - сказал Айдред так громко, что стало ясно: он обращается не к духу, а к нам, точнее – ко мне, - Где у него шея?

Только тут я додумался посмотреть на лешего *иным* взглядом, и, о, Пророк! Каким же жутким был, должно быть, Старый Вяз для маленькой Урсулы!

Я не стану описывать тебе, читатель, то кошмарно противоестественное сплетение подобия человека и дерева, которым был Kraasuterksholeeshkhadr’uiskerp – не потому, что не хочу, а потому, что не могу. Скажу лишь, что среди духов, с которыми мне доводилось сталкиваться, включая даже нежить, лешие являются одними из самых мерзких, богопротивно смешивая в себе растительное и человеческое.

Едва сдержав рвотные позывы, я описал Айдреду то место, что было болтающейся шеей в моём *обычном* взгляде. Не теряя ни мгновения, эйр взмахнул Головорубом – и вновь мир вокруг нас обратился в водоворот из снега и тени, лунного сияния и света костра.

Когда хаос наконец упорядочился, мы оказались на летней лужайке. По три стороны от нас поднимался глухой лес, ветви и стволы деревьев переплетались так густо, что Оссину топором пришлось бы прорубать нам каждый шаг. Прямо перед нами были стены растительного лабиринта, ухоженные неведомыми садовниками до идеальной гладкости.

Солнце было близко к закату. Наш лагерь, разумеется, переместился вместе с нами, и мы заночевали прямо на лужайке – благо она выглядела куда более уютной и нормальной, чем безмолвный снежный лес. Разумеется, мы выставили часовых, да к тому же решили спать той ночью в доспехах: хоть с утра после такого сна тело и ломит, но куда лучше ломота, которую нетрудно снять короткой зарядкой или добрым купанием, чем беззащитность перед ночным рейдом. Недаром: не прошло и нескольких часов, как громкий рог Рейвен разбудил нас.

Я выбежал из палатки одним из первых. Рейвен стояла, выпрямившись во весь рост, трубила в рог, а в правой руке держала копьё. Свет полной луны наполнял наконечник копья, шлем и белый плащ рыцаря. Второй часовой, мейстер Амвросий, стоял чуть позади неё, и в своих тёмных одеяниях казался огромной ожившей тенью воительницы; только медные оккультные украшения его камзола таинственно поблёскивали, будто тёмные отражения небесных звёзд. Свой цилиндр он снял и держал причудливым жестом в левой руке, словно готовился не то метнуть его, не то достать оттуда кролика или голубя, как ярмарочный чародей. Рядом со мной оказалась Вайранна, уже успевшая зарядить арбалет; слышно было, как с проклятиями выбирается из палатки сонный Айдред, как скрипит могучий лук Оссина, когда великан натягивает на него тетиву, подготавливая к бою; слева сверкнула серая мантия Артура, а неподалёку от него стояла Сомбрина, держа руку на рукояти сабли.

Мы были не одни. Деревья глухого леса расступились, пропуская эльфийских воителей. Их было не меньше трёх дюжин, а судя по теням за спинами первого ряда, и того больше. Разнообразными и чудными выглядели стражи Двора Ледяного Герцога. Одни были выше любого трауммца, с руками столь длинными и тонкими, изгибающимися под такими немыслимыми углами, что невозможно было различить, где заканчиваются руки и начинается оружие. Иные, напротив, были коренастыми, крепкими, словно пни могучих деревьев, причём у некоторых будто и вовсе не было ног – то ли ноги их были подобны корням, скрытым под почвой, то ли сама трава леса несла их вперёд, если было на то их желание. Несколько эльфов походили скорее на многорукие лианы: они быстро ползли по траве и резко вздымались вверх, словно кобра перед броском. Кто-то был отдалённо похож на людей, а кто-то и вовсе напоминал скорее сплетение абстрактных геометрических фигур. Но все они были покрыты ярко сияющими лунным светом латами, а значит все они были рыцарями. С месяц назад Айдред не без труда одолел одного рыцаря фэйери, но рыцари-эльфы слыли более грозными противниками.

Во главе их отряда ехал предводитель, и едва мой взгляд пал на него, я понял: это и есть сенешаль Ледяного Герцога, смотритель двора своего сюзерена в его отсутствие. Впрочем, ехал ли он, или в действительности скакун был частью тела этого духа, только очертаниями напоминающего тяжёлого катафракта имперской армии?

Сенешаль остановился в двух дюжинах шагов перед нами. Одной из своих пяти рук он поднял забрало, и оттуда вырвался водоворот заиндевевших осенних листьев, мерцающих под луной, как неяркий, но самый прекрасный на свете фейерверк. Его голос, не мужской и не женский, но поразительно властный, раздался прямо в наших головах:

- Вам не место здесь. Именем и властью Ледяного Герцога, что пребывает в глубоком сне, я – его сенешаль, полноправный представитель и хозяин этого Двора. Вам не место здесь – ни детям праха, ни дальним родичам. Уходите, если не желаете отправиться пировать в залах Кел. Хоть вы и погубили одного из верных служителей Двора, то было сделано с честью, потому мы не станем требовать виры за то деяние. Но и времени на раздумье мы дадим вам лишь столько, сколько необходимо – покуда не упадёт этот лист, - один из листьев взметнулся вверх на несколько метров, полностью схватился инеем, и начал медленно падать, - Вам не место здесь, - ещё раз повторив угрозу, Сенешаль отступил на несколько шагов, закрыл забрало, и вихрь из листьев исчез – только один оставался в воздухе.

Я очень быстро думал, не сводя глаз с сияющего листа.

В легенде о святом Финне говорилось, что он и его Лаохра силой прорубили путь в «крепость», как называл Двор автор легенды. Он говорил и о том, что после битвы Финн и его Лаохра остались, чтобы похоронить и оплакать своих павших товарищей, Безымянного богатыря и Радослава Вука.

Вот что мне было ясно, как день: если Финн и совершал ошибки в своём Искании, то тот бой был одной из них. Мало того, я вовсе не был уверен, что даже могущества Оссина и вмешательства меня, дикой карты, которой не было у святого потомка нашего друга, хватит, чтобы одолеть и обратить в бегство такую армию. Я напряжённо думал, не пора ли мне призывать на помощь Леобардиса, но мои спешные размышления были прерваны:

- Гведдрелиошаурион! – Рейвен выкрикнула имя Сенешаля, и таким громом оно прозвучало, что по всей лужайке пронёсся сокрушительный шквал ледяного ветра. Лист унесло далеко в лес, а вся трава теперь покрылась инеем и переливалась игрой света и тени у нас под ногами, будто мы сами стояли среди звёзд.

Видно было, как медленно, с какой неохотой, против своей воли оборачивается Сенешаль к Негодной. Хоть доспехи, покрывавшие тело эльфа (или бывшие его телом?) и отражали лунный свет, но тут и там в них проглядывали тени; а вот броня, плащ и копьё Рейвен, напротив, будто засияли сами собой. Теперь казалось, что у тонкой воительницы две тени: одна, огромная и зловещая, клубится перед ней, другая же, куда меньше, но темнее и плотнее, застыла за ней.

- Да? – спросил Сенешаль, не поднимая забрала.

- Повелеваю! Убери свою армию, и не смей больше чинить нам препятствия в нашем Искании! – выкрикнув приказ, Рейвен ударила древком копья по земле.

Айдред и Оссин побежали было к ней, но тут ветер прекратился. Сенешаль застыл, словно статуя, и то же сделали его воины – мы поспешили последовать их примеру. Неужели?

Ветер поднялся вновь. Сенешаль рассмеялся, а следом и его верные рыцари. Холодным, отстранённо-жестоким был тот смех – так мог бы смеяться натурософ, наблюдая за нелепыми попытками подопытного жука сбежать из-под скальпеля.

- Не знаю, кузина, - заговорил он, отсмеявшись, - Какими чудесами ты смогла выведать моё Имя. Будь мы сейчас в землях праха, или хотя бы в краях, что презирают моего Ледяного сюзерена, твоего приказа, пожалуй, было б и достаточно. Но!

Тут ветер смолк, сменившись лёгким снегом, сыплющимся посреди ясного неба, и смеяться прекратили даже самые назойливые из эльфов. Голос Сенешаля изменился – теперь он сочился ненавистью и презрением.

- Ты, чужеродная, смеешь оскорблять дитя звёзд в его собственном доме, ведь именем Герцога я блюду его Двор. Нет! Такой власти надо мной у тебя нет. Да услышит меня Смеющийся Беоллаганн: ещё до рассвета мы разорвём вашу грязную плоть и напьёмся вашей кровью. И я лично сделаю всё для того, чтобы твоё сердце, презренная кузина, билось как можно дольше.

Очевидно, Сенешаль собирался отдать команду своим воинам, но Айдред прервал его:

- Молчи, Гведдрелиошаурион!

Поражённый не то наглостью эйра, не то силой поминания своего имени, Сенешаль действительно сбился, и Айдред скороговоркой выкрикнул:

- Вызови его на бой, требуй прохода за победу, ставь меня или Оссина своим чемпионом!

Хоть мы и проходили обучение вместе с Негодной, и я даже был впереди неё по оценкам наставников, годы службы в Ордене закалили её куда больше, чем меня закалили годы бытия – кем, кстати? Волшебником? Детективом? Искателем приключений; или, может, уже бейлифом? Иными словами: там, где я наверняка потерял бы драгоценные мгновенья замешательства эльфа в лишних сейчас раздумьях, Негодная действовала, не думая:

- Тогда я вызываю тебя на бой! Проиграешь – даруешь нам проход. И ещё…

- Что предлагаешь мне, если проиграешь ты? – перебил её громогласный Сенешаль.

- Неважно, - сказал Айдред, - Что я, что Оссин – завалим мы этого болтуна.

- Что угодно, - ответила Сенешалю Рейвен.

- То нетрудно определить, - усмехнулся эльф, и у каждого из нас кровь на мгновение застыла в жилах, - Вы отдадите мне всю кровь, что есть в ваших телах.

- Согласна. Но…

Прежде, чем она смогла бы вставить хоть слово, Сенешаль закричал – и только сейчас я понял, что раньше он говорил скорее тихо, ведь от его крика я не мог слышать даже свои мысли:

- Да будет так! Свидетелями нашей сделки – Беоллаганн и иные добрые боги.

- Погоди! Я желаю выставить вместо себя чемпиона.

- А я не желаю выставлять чемпиона вместо себя, - так злорадно ответил ей Сенешаль, что я почти видел кривую насмешливую улыбку, - И не желаю дарить подобной привилегии нахалке вроде тебя.

- Сейчас мы разойдёмся по разные стороны, - продолжил он, - Я начну от края леса, а ты – от любого места в вашем лагере, которое сама выберешь.

- Есть ли запреты на виды оружия или чар в нашем бою? – спросила Рейвен, и я в очередной раз поразился её самообладанию. Она держалась так, будто ничего особенного не происходило.

- Нет. Только один запрет: наши союзники стоят в стороне. Они не вмешиваются, чтобы помочь кому-то из нас, или навредить кому-то из нас. Гнев богов падёт на того, кто нарушит договор.

Сенешаль отошёл к краю леса, как и обещал. Рейвен предпочла остаться на месте, только мы все ступили подальше – на дюжину шагов, как того требовал обычай.

Я был бесконечно благодарен судьбе за то, что у меня есть щепка, позволяющая вызвать помощь Леобардиса. В то же время – я жалел, что не могу сделать того, чего мне действительно хотелось: просто упасть на колени, закрыть лицо капюшоном, чтобы не видеть боя, и молиться. Молиться со всей верой, которую я мог наскрести в сердце.

Конечно, я упал на колени, и я молился. Но я не мог позволить себе отвести глаз от боя, ведь одно я знал твёрдо:

Я не позволю Негодной умереть сегодня.

Мне было плевать на обещание, данное эльфу. Я не мог дать ей умереть. Ради нашей дружбы, что спасала мне жизнь и рассудок в каменных залах Фоскаг. Ради всех нас, забитых и напуганных послушников. Ради мейстера Мервиса, что спас меня от постылой судьбы. Ради, дьяволы его побери, «братства Фоскаг», которое пытались вдолбить в нас, каким бы лживым оно ни было. Ради всего этого я вмешаюсь в бой и нарушу любое правило, приму любую Расплату – Рейвен должна выжить.

Их бой оказался мучительно долгим.

Поначалу Сенешаль хотел закончить всё быстрым наскоком, но вскоре убедился, что здорово недооценил противницу. Рейвен была очень скверной волшебницей, но всё же владела некими базовыми трюками. Кроме того, она немного разбиралась в спиритизме. Наконец, она провела немало времени, пробуждая силы духов солнца, скрытые в её крови, и могла иногда управлять самим светом – а значит, и тьмой, и зрением своего противника. Самое главное: в отличие от меня, Негодная отточила применение своих магических способностей на практике, во множестве по-настоящему опасных боёв.

Через несколько минут эльф, дважды неудачно попытавшийся взять воительницу тараном, неспешно оглядывал сияющую Рейвен, очевидно прикидывая, как сменить тактику. Первый раз, когда его копьё уже должно было поразить врага, арумарка вдруг исчезла – только для того, чтобы сразу же оказаться прямо у него за спиной, немедленно ударила его и отбежала, уходя от контратаки других рук духа. Во второй раз Негодная использовала внутренний свет, чтобы ослепить противника, вновь поразила его и отступила на безопасное расстояние. Одна из пяти рук Сенешаля теперь висела, как плеть, а его конь прихрамывал на одну ногу. Как то и положено канонами Ордена, копьё рыцаря Ледяной Перчатки было специально зачаровано против духов.

Конечно, Сенешаль был ранен, а на Негодной пока не было и царапины, но было понятно – эльфийский воин неплохо знает о слабостях людей, и понимает, что подобных трюков у его противницы осталось немного.

Сенешаль не стал вновь атаковать Рейвен – напротив, он застыл, и только рой осенних листьев порхал вокруг него. Засмотревшись на врага, я забыл было о Негодной, и тут рыцарь вскрикнула: сама заиндевевшая трава вокруг неё пришла в движение, собираясь в огромные живые ленты, похожие на голодных ледяных пиявок, и ленты эти пытались схватить и обездвижить её.

Уходя от захвата, Рейвен вновь исчезла и появилась рядом со врагом – но в этот раз Сенешаль ожидал её. Едва она пропала, он взмахнул всеми четырьмя руками одновременно – и удар древком копья пришёлся ровно по тому месту, где очутилась рыцарь. Прежде, чем она успела нанести удар, защититься или уклониться, могучая сила опрокинула её на землю. Древко копья врезалось в броню Рейвен с противным звуком, напоминающим о постройке каменного дома.

Мне было очень больно смотреть. Такой удар мог переломать рёбра и разорвать часть внутренних органов. Я со всей силой *желал*, чтобы всё оказалось не так страшно, как выглядело.

То ли сила моего сконцентрированного *желания*, то ли судьба благоволила Рейвен: Сенешаль не сразу заметил, где именно находится его противница, ведь он просто атаковал во все стороны одновременно. Да и сама Негодная, несмотря на явно тяжёлую рану, не только смогла быстро встать на ноги, но и сохранила присутствие духа и чувство ритма боя: давала о себе знать закалка и дисциплина рыцарей Поднебесного Королевства. Она моментально приняла единственное верное в её ситуации решение: вместо того, чтобы пытаться в таком состоянии уйти от атак эльфа и увеличить дистанцию, она бросилась вперёд, обрушив на противника град ударов. Получив несколько неожиданных и видимо чувствительных порезов, Сенешаль отпрянул, собрался, отразил следующие – уже слабеющие – удары Рейвен, начал контратаковать; я уже готовился сломать щепку и принять гнев Беоллаганна и других эльфийских богов, но тут услышал тихий голос Амвросия:

- Bona fortuna, - прошептал колдун, опуская руку в свой цилиндр.

Сразу следом за этим из его цилиндра вылетел, с сотрясающим землю громом и свистом, огромный огненный змей. Эльфы, Сенешаль, все мы в лагере невольно обернулись к источнику света и шума. В считанные мгновения змей широко взмахнул крыльями, издал громовой рёв, испустил струю пламени – а затем взорвался мириадами падающих звёздочек, ведь то был лишь фейерверк. Сразу следом за этим мы услышали громовой крик Сенешаля:

- Сдаюсь!

Только одна живая душа изо всех собравшихся проигнорировала фейерверк: Рейвен было не до взрыва и грома, она пыталась выжить и спасти своих друзей. Мгновение отвлечения Сенешаля было ей более чем достаточно – преодолевая боль от ранений, она пробежала несколько шагов, с силой ударила эльфа в торс, а затем приставила копьё к самому забралу Сенешаля, тому месту, откуда тот выпускал рой листьев.

- Тогда клянись, - тяжело дыша, потребовала Негодная, - Что отзовёшь своих вассалов и не станешь мешать нам.

Сенешаль сдался, но сразу следом:

- Грязная игра! – раздался низкий рокот от одного из коренастых эльфов, - Обман! Колдун детей праха нарушил правила!

- Тогда почему гнев Беоллаганна ещё не пал на меня? – парировал мейстер Амвросий, - Я не нарушал правил. Мои чары не были направлены ни на одного из участников поединка.

Начался долгий спор. Я не мог оторвать взгляда от Рейвен, ведь я видел – ей становится хуже. Вскоре после начала спора она упала на колени и дышала очень редко и прерывисто. Треклятое копьё треклятого Сенешаля точно повредила какой-то из важных внутренних органов, но мы не могли помочь ей, покуда спор не решится.

- Довольно! – закричал я тогда.

- Ты лишь тянешь время, - сказал я Сенешалю, - Ты сдался. Ты берёшь свои слова назад? Вызовешь ли гнев Беоллаганна и иных добрых богов? Говори прямо: да или нет.

Как долго тянулись то время, что Сенешаль выбирал: рискнуть ли ему гордыней или жизнью. Лицо Негодной, и без того бледное, становилось вовсе синеватым. Она упала наземь, отпустив копьё и погрузившись в забытьё. Наконец, Сенешаль ответил:

- Мы уходим.

Не теряя ни мгновения и не глядя на отступление эльфов, я со всех ног бросился к подруге. Кажется, друзья что-то говорили и делали, кто-то пытался оттеснить меня – я не обращал внимания. Негодная не ответила на мои слова, она была без сознания. Я прощупал её пульс – мне хватило нескольких ударов сердца, чтобы понять, что он исчезающе слаб.

Я уверен, что кто-то пытался звать меня, задержать меня – у меня не было времени. Я вытащил из кармана деревянное зеркало, выхватил кинжал и как следует полоснул себя по руке. В мгновение ока кровь залила зеркало, и я увидел Трёхглазого Вора. Может быть, я видел его в отражении, может быть, он уже явился к нам во плоти – того я не помню, потому что мне было не до таких мелочей.

- Что за беда случилась в столь коротком сроке, что сын бегущих вод взывает…

- Моя подруга. Она умирает. Спаси её.

Эльф не стал тратить лишних слов.

- Мои сердца скорбят, - сказал он через несколько минут, - Но ущерб поистине велик. Токи её крови… храм, в коем творится очищенье («печень», подсказал Айдред) и горы, что рождают ветер для движенья рек («осколки рёбер пробили лёгкие») – все повреждены. Не в силах моих даровать ей исцеленье.

- Тогда хотя бы спаси её жизнь на время! Останови умирание!

- То могу я сделать, - кивнул эльф, - Остановить всё до смерти текущей луны – то возможно. Но потребна жертва.

- Я отдам всё, что потребуется, - сказал я.

Но прежде, чем Трёхглазый Вор успел ответить, вперёд выступил Артур.

- Нет, Лу. Это я отдам всё, что потребуется.

Я молча уставился на Сына Камней.

- Это логично. Только наши с тобой жертвы могут быть достаточно безвредными для того, чтобы выжили и мы, и Рейвен, согласен? – я невольно кивнул: да, это было так, - Рейвен должна выжить. Будет плевком в лицо Тетраграмматону и Пророку, если она умрёт теперь. Если падёшь ты, то и вся наша миссия будет обречена, ведь только через заклятие Леобардиса, которое несёшь ты, мы получаем шанс убить Герцога. Ты, наверное, и забыл об этом?

- Да, - покаянно согласился я.

- А я не забыл. Поэтому, - он обернулся к эльфу, - Давай, Трёхглазый друг. Бери то, что тебе нужно.

- Погоди! – воскликнул я, - Но что, если мы не справимся?

- Если мы не справимся? – Артур задумался, взвешивая свой ответ, - Насколько я понял, если мы не справимся, то через не очень долгое время мир покроет Тень Птицы. Это не тот мир, в котором я хотел бы жить. А теперь не мешай мне, или станет слишком поздно для Рейвен. Только вот – возьми мастера Скорбь, ты будешь ему подходящим хранителем. Держи при себе, но не касайся голыми руками. И, Вайранна? Возьми мастерицу Радость – из них ты одна, что сможет правильно приглядывать за ней.

- Эй! – крикнул ему Оссин, - Может, ты хочешь, чтобы мы что передали твоим родителям, семье? Если вдруг… Ты больше не сможешь?

- Зачем? Они и так знают всё, что я хотел бы им сказать. Давай, мастер Трёхглазый, хватит терять время.

Финн похоронил двоих – мы были благословлены Небесами, и нам лишь пришлось нести двоих с собой. Правда, выходило так, что теперь место Артура занял Безымянный богатырь. К тому же ещё один раненый был на плечах Искателей – я. Хоть ни один враг не тронул меня, я потерял немало крови, призывая помощь Трёхглазого Вора, и теперь то и дело на меня накатывала слабость, начинала кружиться голова. В спешке я резанул себя глубже, чем следовало бы, и перевязали меня не сразу, ведь в суете я забыл о ране и не чувствовал боли; только Вайранна заметила, что рукав моей мантии из пурпурного стал чёрным. На беду, на лужайке не нашлось ни одного источника воды, да и снег прекратил – я не мог пить столько воды, сколько было нужно.

Впрочем, всю тяжесть своего положения мы смогли оценить только следующим утром, когда наконец отправились в лабиринт.

Глава 55. «Архитектор твоих несчастий».

Во время отдыха мастер Амвросий наконец рассказал нам о заклинании, которое он применил той ночью. Чары, которые он назвал Гармоничным Сочетанием, наполняли его фешенебельный цилиндр силой исполнить два приказа колдуна. Bona fortuna, или «добрая удача» – и из цилиндра появлялся некий предмет, который должен был помочь колдуну. Как именно – догадаться должен был сам мейстер Амвросий, и каждый раз предмет был разным. Сегодня, например, ему попался фейерверк, и он сразу же запустил его в небо. Mala fortuna, «дурная удача» – и цилиндр наполнялся некой субстанцией, разрушающей всё на своём пути. Собственно, Амвросий потому и поведал нам о Гармоничном Сочетании, что понял – начнись бой, мы, не знающие об опасности, могли пострадать от «дурной удачи».

- Наверное, нелегко было найти цилиндр, способный стать вместилищем для таких мощных чар? – Айдред смотрел на головной убор колдуна почти с тем же почтением, что и на Головоруб.

- Да нет, - усмехнулся Амвросий, - Тут подойдёт любой предмет с внутренним пространством. Кружка, кошелёк, хоть кулёк из бумаги – что угодно. Но мне нравятся цилиндры, они красивые!

Наверное, если бы не рана, я присоединился бы ко громкому общему смеху – ведь мы едва миновали очень страшную участь, и все были живы. Несмотря на то, что двое из нас теперь пребывали в зачарованном сне, смертельно раненые, да и предстоящие нам угрозы не радовали – именно сегодня все были на подъёме, все чувствовали большое облегчение.

Ещё одним источником радости было то, что легенда о Финне подходила к концу. Правда, про лабиринт в ней не было ни слова. Согласно легенде, вскоре после похорон товарищей, Финн с Лаохра двинулись дальше, покуда не наткнулись на немого воина, способного менять свою форму так, чтобы всегда быть сильнее своего противника. Поскольку Финн знал, что именно ему надлежит сразить Герцога, на битву с немым витязем (вероятно, доппельгангером) вышла бесстрашная Скуатах диа Леннор. Благодаря своей храбрости она смогла одержать верх, но и сама была глубоко ранена. По разным версиям легенды, она либо скончалась от ран на месте, либо покинула отряд, чтобы не затруднять путь остальным, либо – о третьем варианте я скажу чуть позже, ведь он связан с последним препятствием, стоявшим на пути героев.

Последней преградой стали ворота в крепость эльфа. Конрадиус Маллет сразу распознал, что их защищает грозное проклятие, и стал плести ритуал, чтобы развеять его. Однако придворный чародей Ледяного Герцога, о котором не говорилось ранее ни разу, заметил попытки Конрадиуса разрушить его чары, и смог обратить их против паладина. Паладин выжил, но был так серьёзно ранен, что покинул отряд. Так вот: третья версия легенды гласит, что Конрадиус и Скуатах диа Леннор покинули Лаохра вместе, и, помогая друг другу, смогли выжить и вернуться в земли людей.

Вскоре после рассвета мы отправились в путь. Металлическая калитка, преграждавшая вход в лабиринт, была гостеприимно распахнута.

Сразу же мы столкнулись с целым рядом сложностей. Раньше, когда меня снедала лихорадка, меня несли по очереди то Оссин, то Амвросий с Айдредом на носилках. Теперь же, во-первых, раненых было двое, а носилки, которые мы собрали для Артура, оказались слишком большими и не вписывались в резкие повороты лабиринта.

Во-вторых, теперь Вайранна и Сомбрина несли очень значительную часть поклажи. Нам пришлось выкинуть все палатки, кроме одной, и выбросить доспехи Артура и Рейвен – но всё равно нашим подругам было очень нелегко. Внезапно похудевшие мешки с едой из помехи и повода для тревог стали облечением: едоков стало меньше, да и все чуяли, что мы приближаемся к концу путешествия.

Зато вот, в-третьих, внезапной проблемой стали запасы воды. Я сдерживал свой аппетит, сколько мог, но мне действительно нужно было пить много, чтобы восстанавливать потерянную кровь. При этом погода после отбытия Сенешаля сменилась на летнюю, и друзья изрядно потели в доспехах и под гнётом дополнительного груза, а источников видно не было. На нашу удачу, я всегда нервно следил за тем, чтобы все фляги были наполнены, и хотя бы сутки мы могли протянуть, разумно экономя воду.

В-четвёртых, Артур был не в пример тяжелее что Негодной, что меня, и нашим силачам то и дело приходилось меняться: когда Амвросий с Айдредом начинали изнемогать под весом Сына Камня, его на время брал на себя Оссин. Наконец, я слишком ослаб от потери крови, не мог нести дополнительной ноши, да к тому же то и дело страдал от головокружения и был вынужден останавливаться, замедляя друзей.

Всем было так тяжело идти, что не сразу мы заметили удивительную странность лабиринта. Вот что я имею ввиду: он имел форму лабиринта, то и дело путь вынуждал нас поворачивать – но поворот всегда был только один. На всякий случай мы устроили короткий привал, чтобы Вайранна могла, сбросив ношу, сбегать и проверить путь назад. Когда она вернулась, оказалась, что путь назад открыт: мы могли, возникни у нас такое желание, развернуться и снова выйти на лужайку.

- Что за чудак будет строить лабиринт, в котором невозможно заблудиться? – задал витавший в воздухе вопрос Оссин.

Сомбрина мрачно предрекла, что всё это ничего не значит – вот как мы пройдём какой-нибудь особый камень, так лабиринт изменится, и мы ещё пожалеем, что не можем найти пути ко входу. Айдред попробовал тесаком прорубить заросли одной из стен, но ветви сразу же отросли вновь. Это подало мне идею: я собрал листья с отрубленных ветвей, выжал их и наскоро проверил реагентами, определяющими яд – судя по всему, сок этих листьев в принципе можно было пить. Амвросий использовал колдовскую линзу и тоже подтвердил, что на отрубленных ветвях чар нет. Использовать их сок было не опаснее, чем пить топлёный снег в лесу лешего.

Амвросий высказал интересную мысль:

- А что, если местные эльфы просто не очень хорошо понимают идею лабиринта? Они скопировали его форму, но не более.

Мы задумались над его словами, и вот что внезапно пришло мне в голову:

- Вы знаете, - сказал я немного заплетающимся языком, - Я подумал: а зачем я бы вдруг мог сделать лабиринт именно таким?

Выждав короткую паузу, я продолжил:

- Чтобы мои гости не увидели, что ждёт их за поворотом.

Некоторое время друзья молчали, затем Сомбрина, пустив кольцо табачного дыма, медленно кивнула:

- Безумная мысль. Только тебе такая и могла в голову прийти. Но чем больше я размышляю над ней, тем больше начинаю с ней соглашаться.

После этого наше движение вперёд стало ещё медленнее. Теперь первым шёл я, держа наготове щит, и сначала заглядывал за новый поворот, используя зеркало, затем смотрел своими глазами – на случай, если угроза за углом не отражается в зеркале – и только потом давал знак друзьям, что всё в порядке.

Кто знает, как повернулось бы наше путешествие, если бы не эта предосторожность? Когда очередной поворот замедлил нас, острые глаза Вайранны вдруг приметили очень уж необычный камень. Точнее – она заметила его, потому что я чуть не споткнулся о него. Вайранна подошла поближе:

- На этом камне что-то написано! – воскликнула она.

Оссин с Айдредом разобрали слово: на архаичной форме эйрского на камне был высечен иероглиф, означающий «величайший враг». Не пришлось нам долго совещаться, прежде чем решить: мы с Сомбриной и Амвросием остаёмся здесь, следить за телами спящих и за нашими припасами, а эйры с Вайранной отправляются назад – искать такие же камни.

Когда они вернулись, солнце уже поднялось к зениту. Вот что они собрали: от начала нашего пути и до того места камни с надписями были ещё на восьми поворотах. Вместе с нашим, они складывали цельную фразу. Я приведу её, читатель, когда мы окажемся у последнего камня – он был семнадцатым, и мы дошли до него, когда солнце уже начинало крениться к закату ближе, чем к зениту. Несмотря на частые остановки на отдых, сил у нас было мало, и если бы не печальная ситуация с водой, мы бы точно заночевали здесь, в лабиринте, перед завершающим его испытанием.

Вот что гласили камни; после послания каждого из них я поставил номер.

«Путник,1 знай же:2 впереди,3 за последним поворотом,4 тебя5 жду6 я,7 твой8 величайший враг,9 архитектор10 твоих несчастий11 и12 источник13 твоей ненависти.14 Готовься,15 ведь16 я здесь!17»

Поворот прямо за камнем, что говорил «я здесь!», был отмечен полуаркой из алых цветов. Оттуда тянуло свежей родниковой водой и прохладой, но мы понимали: кто бы ни ступил туда, встретится со своим величайшим врагом.

Поскольку я к тому моменту был уже практически убеждён в том, что знаю архитектора своих несчастий, я накрепко отказался идти первым. К нашему общему удивлению, от этой чести отказался и Айдред – обещаю, читатель, ты узнаешь, почему он сделал это, ещё до конца этой книги.

Внезапно волонтёром вызвалась Сомбрина:

- Я знаю, кто есть архитектор моих несчастий – точнее, догадываюсь. То может быть лишь один из двоих, и ко встрече с обоими я готова.

- Нет, Брина! – тревожно воскликнул Амвросий, - Не делай этого, именем богов! Ты разве забыла, чем закончилась битва Скуатах?

- Если мне и суждено быть Скуатах, - мрачно ответила полукровка, - То я выбираю третью из них. Однако, - её лицо посветлело, и она постаралась улыбнуться колдуну, - Не тревожься. Я не она, и я знаю, что делаю. Поверь мне.

Амвросий кивнул и отступил, хотя даже мне было очевидно, что сердце его не на месте. Я, как ни странно, не чувствовал тревоги – казалось *правильным*, чтобы на бой со своим величайшим врагом вышла именно Сомбрина.

Однако Оссин был иного мнения:

- Нет, - твёрдо сказал он, - Кое-что я понял из легенды о святом Финне. Где надо было быть расчётливым и хитрым, как вот в лесу, он был поспешен. Где надо было ему смело идти вперёд, как вот с этим немым витязем, что говорит с нами через камни… Так вот, как надо было ему грудью закрывать товарищей – там он хитрил и медлил.

- Пожалуйста, - попросила Сомбрина, - Неужели ты не веришь мне?

- Я доверяю тебе, - осторожно ответил Оссин, - Но сейчас я знаю: это мой бой.

- Не затем я ехала на Север, чтобы снова становиться на колени перед мужчиной, - я заметил, как Сомбрину передёрнуло, - Но видят все небесные силы, что святые, что проклятые: если это нужно, я буду молить на коленях.

Она склонила голову и начала было опускаться, но я был быстрее:

- Нет! – закричал я так громко, что у меня самого заложило правое ухо. Оссин, Сомбрина, да и все остальные застыли на месте, - Оссин, ты должен дать ей сделать это.

- Не могу, - покачал головой герой, - Рад бы, но я же знаю: нет худшего союзника, чем гнев…

- Чушь, и ты знаешь это! – возразил я, - Айдред бьётся лишь сильнее, если он в ярости. Да и ты сам – разве не помог тебе гнев о гибели Овода, когда ты бился с Деобрианном, чемпионом Куннлауга?

Оссин вздрогнул, услышав об Оводе, и очень пристально посмотрел мне в глаза. Но сомнения оказались сильнее, он покачал головой и ответил:

- Мы – эйры. У нас это в крови.

- Ладно… Тогда – просто ради меня. Помнишь, ты говорил мне – «везде именно без тебя нас ждал крах»? Совет станет моим присутствием в этом испытании.

Оссин снова вздрогнул и снова посмотрел мне в глаза – ещё пристальнее, чем раньше.

- Странно работает твой разум. Как уживаются в тебе такая мудрость и такая наивность?

- Дай Сомбрине этот бой. Прошу тебя.

Вновь Оссин задумался. Наконец, крепко нахмурившись – я понимал, что ему не по сердцу было такое решение – он рявкнул:

- Добро.

Сомбрина, перехватив саблю поудобнее, шагнула за поворот, не слушая наших напутственных благословений.

Тихим и быстрым был её бой с немым витязем.

Сомбрина прихрамывала, её сабля была вся в крови, а кольчуга грубо рассечена на левом боку. К счастью, удар витязя не пробил гамбезон – полукровка явно не зря потела сегодня, не снимая доспехов – да и рана на ноге оказалась скорее глубокой царапиной, болезненной, но не опасной.

В ответ на наши настойчивые расспросы Сомбрина заявила, что не может сообщить нам, кем был тот враг. Она была странно спокойной, словно слегка оглушённой, и то и дело впадала в подобную трансу медитативную задумчивость.

- Да ладно, - фамильярно хлопнул её по плечу Айдред, - Все мы знаем, кто там был. Скажи хоть, приятно тебе было лично прирезать Джамайю?

- Это была не она, - тихо ответила Сомбрина.

- Конечно, не она, - потеря крови лишала меня осмотрительности, и я выболтал лишнего, - Ведь не Джамайя была источником её несчастий. То был либо жрец Люктора, запустивший всю цепь бед, либо – либо та, кого Сомбрина каждый день видит в зеркале. Сдаётся мне…

С таким ужасом посмотрела на меня полукровка, что я замолчал и больше никогда не говорил о том, к какому выводу я пришёл. Не скажу этого и тебе, читатель, ведь я не ищу новых несчастий для своей доброй подруги.

***

За поворотом нас ждал уютный альков, отделённый от внешнего мира густым занавесом из лиан, и украшенный богатым цветочным садом. Мы не спешили прорубать путь вперёд и разбили здесь лагерь.

К счастью, источник был безопасен; мы наконец смогли напиться и наполнить наши фляги. Я и вовсе разделся и добрых полчаса просто сидел под льющейся сверху водой, прохладной и целительной – увы, ни стоять под водопадом, ни плавать в образованном им водоёме было невозможно, слишком маленьким был тот родник.

Пока вымотавшиеся в край друзья отдыхали, я взял перья духа, оставшиеся от немого витязя, и достал походный набор алхимика. На нашу удачу, цветочный сад был настолько богат, что в нём нашлись белые нарциссы – с добавлением эссенции их листьев я мог сделать одну дозу зелья защиты от холода, пригодную для Оссина. Этим я и занялся. Мне удалось вырезать достаточно необходимых для дела сердцевин остевых перьев духа, извлечь эссенцию листьев, и даже уговорить Оссина наплевать целую мерную чашку слюны – этих ингредиентов было достаточно. Правильная обработка и доведение до нужного термического состояния каждого компонента зелья заставили меня попотеть – к несчастью для Оссина, один раз я ошибся, и ему пришлось снова наплевать для меня мерную чашку – но базовое зелье было готово ещё до полуночи. Я поставил реторту с ним настаиваться в самом холодном месте, которое мог найти – в роднике. Иронично: будь у меня доступ к снегу, зелье настоялось бы как следует за несколько часов, но именно здесь снега не было, так что зелье в любом случае выходило слабоватым. Тем не менее, слабая защита от холода намного лучше никакой.

Сделаю короткое отступление здесь, специально для тех из моих читателей, кто никогда не связывал свою профессию с опасностью для жизни. Алхимические и травнические зелья готовятся в стеклянных ретортах, а продаются на вес: или в глиняных кувшинчиках, или, если ваш кошель особенно пузат, в стеклянных колбочках, которые так удобно поставить дома на полку. Больше того: в театральных постановках, как и в книжных иллюстрациях, снадобья обычно показывают в прозрачных стеклянных ёмкостях, чтобы зрителю было понятнее. Часто эти сосуды ещё и гротескно огромны, будто в них вино, а не концентрированное сильнодействующее вещество, всего один полный глоток которого, скорее всего, приведёт к смертельной передозировке. Да и какой дурак будет так разбавлять зелье, чтобы его употребление требовало нескольких полных глотков, а не одного маленького, особенно если планирует выпить его в бою?

В реальной жизни ни один искатель приключений, ни один воин, пожарный или даже вор не станет носить снадобья в простом стекле, ведь одно неудачное движение легко разобьёт его. Те зелья, которые поглощают воины, наливают в маленькие, на одну дозу, глиняные флаконы, очень густо обмотанные дополнительной защитой: стандартом служит двойное покрытие, сначала слой пуха, затем слой густо сплетённой соломы. Это касается не только тех конкокций, которые можно быстро выпить даже в самых экстремальных условиях, но и тех, которые, например, нужно капать в глаза или втирать в подмышки.

К слову, зелье, которое я изготовил тогда для Оссина, надо было заливать прямо в глаза: будь у меня крылья летучей мыши или хотя бы порошок из панцирей улиток, или иной сходный ингредиент, можно было бы защитить действующее вещество от желудочных соков, но увы.

Лёг я поздно, и друзья не стали будить меня. Думаю, и им дополнительный отдых пошёл на пользу, но со мной двенадцатичасовой сон, вместе со вчерашним подобием купания, сотворил настоящее чудо. Проснувшись после полудня, я чувствовал себя так бодро, словно был только первый день нашего пути. Увы, моя рана ещё не затянулась, и даже слишком резкие движения повреждённой рукой могли снова открыть её, но в остальном я был в прекрасной форме.

Через пару часов, пообедав и собрав лагерь, мы двинулись дальше. Айдред прорубил проход своим тесаком, и перед нами открылось величественное зрелище.

Мы оказались на вершине лысого холма, возвышавшегося над зелёным морем леса. Вновь повеяло зимой, пошёл снег, и скоро деревья облачились в торжественные белые одеяния. На самом краю видимости, в доброй лиге, поднимался другой холм, и возвышавшийся на нём дворец буквально кричал, что это и есть резиденция спящего Ледяного Герцога.

Не стану подробно расписывать, как прошли наши два дня пути через этот лес. Не будь мы обременены двумя спящими друзьями, мы управились бы за несколько часов, но мы были благодарны Господу за это замедление – пусть каждая миля обращалась в дюжину, сон бесконечно лучше смерти.

Пойми меня правильно, читатель. Да, в обычном случае вид двух смертельно раненых друзей – да что друзей, просто постоянное наблюдение за двумя смертельно ранеными – вселяет трепет и лишает сил. Но наш случай был настолько далёк от обычной жизни, насколько это возможно. Присутствие с нами тех, кто должен был бы погибнуть, кто погиб уже в том Искании, что мы повторяли – оно вселяло надежду и развеивало страх. Да, идти по лишённому тропинок заснеженному лесу было труднее, чем по ровному газону лабиринта – но зато мы не были скованы его узкими поворотами. Здесь, в лесу, мы быстро соорудили сани: на одних теперь почивала Рейвен, на вторых – Артур, а к третьим мы привязали наш скраб. Вновь Оссин могучими руками расчищал нам путь, следующий за ним Айдред подрубал лишние кусты и ветви; дальше тащили сани мы с Амвросием и Сомбриной, и замыкала нашу цепочку чуткая Вайранна, следящая, чтобы неведомый враг не напал на нас со спины, из засады. Конечно, сани часто не могли проехать там, где прошёл бы человек, и часто нам приходилось брать большие крюки, чтобы обойти непроходимые для саней участки. Мешки с едой постепенно опустевали. Но всё же – теперь, будто в зеркальном отражении начала пути, мы были исполнены надежды.

Когда мы оказались перед воротами дворца Герцога, стоял солнечный полдень. Не один я ощущал сейчас тяжкое, но в то же время бодрящее, давление теней грядущего – как густы они были здесь! Все мы знали, что только ворота отделяют нас от Герцога, так же точно, как мы знаем, что именно колокольчик в лавке поможет нам вызвать задержавшегося на складе приказчика.

***

И так же ясно мы видели, что на воротах лежит тяжёлое проклятие. Будь у нас такое желание, мы, пожалуй, даже могли бы понять, какие именно страдания оно причинит жертве.

Но такого желания у нас не было. Едва мы остановились, мейстер Амвросий рассмеялся, сбросил свою сумку колдуна и, закатав рукава, начал искать нужные ингредиенты.

- Амри! – тревожно одёрнула его Сомбрина, - Разве ты не помнишь, чем закончилось путешествие для Конрадиуса?

- Если ты помнишь, - ответил колдун, - Худшее, что ждёт нас – это судьба третьей Скуатах. Но ты не она – ты даже не ранена. Чего же, ради Сокрытой Богини, бояться теперь мне?

Сомбрина собиралась со словами, ведь тревога не покидала её чуткое сердце, но тут:

- Я вижу: тебе стоит бояться, - ответила Вайранна. Её глаза закатились, её голос был необычно глубок; но я понимал, что сейчас она, её сознание – здесь. Она не в трансе, она контролирует себя.

Амвросий остановился, обернувшись к йиванге.

- Ведь если носитель Колеса Фортуны коснётся врат Башни, его ждёт Расплата, какие бы хитрости ни хранил он под своей короной. Нет будущего, которое повернулось бы иначе.

Тогда, не говоря ни слова, вперёд зашагал Оссин. Чёрная решимость была на его лице.

- Стой и ты, потомок и отражение Финна Спешного. Ведь и Звезда вянет и гаснет, если касается её Жнец, - продолжала говорить Вайранна.

Оссин застыл на месте, будто поражённый молнией.

- Я открою ворота. Только я могу открыть их, - гортанный, нечеловеческий голос вещающей прорицательницы достигал самого моего нутра.

Не выходя из полутрансового состояния, йиванга небрежным жестом опустила руку в карман, достала оттуда берестяной ключ Взлома Чар, и неспешно подошла к воротам.

Едва ключ коснулся их, где-то внутри дворца зазвенела разом, кажется, добрая дюжина гигантских гонгов – от обрушившегося на меня грома я упал на колени. Рокот закончился так же быстро, как начался; когда я наконец осмелился отпустить уши и, унимая поднятую болезненно громким гулом тошноту, выпрямился – ворота лежали грудой щепок, а Вайранна, вернувшись в обычное состояние, скромно улыбалась и растерянно смотрела себе под ноги. Мороз, ударивший мне в лицо, говорил: Ледяной Герцог перед нами, прямо во внутреннем дворе за разрушенными воротами.

Оссин вынул моё снадобье, и, тихо ругаясь на эйрском, залил его себе в глаза. Я последовал его примеру и выпил оба зелья защиты от холода. Айдред, с помощью Вайранны и Амвросия, облачился в латы. Сомбрина спешно раскурила трубку, готовясь к неизбежному.

Глава 56. Ледяное сердце.

За воротами нас ждал обширный внутренний двор. Тут и там переливались на солнце стволы таинственных деревьев – не то созданных изо льда с нечеловеческой точностью, не то обратившихся в лёд от чар этого места. Казалось, что некогда здесь стояли статуи, беседки, вероятно, даже форум или сцена – нынче они были разрушены, и только огромное множество камней необычной формы, заветренных и покрытых льдом и снегом, напоминали о былом богатстве этого двора. Трудно было оценить размеры этого места: казалось, мы отошли от ворот всего на дюжину шагов, но, обернувшись назад, я был готов поклясться, что нас разделяет с полсотни ярдов. Стены и вовсе выглядели просто тенями, обрамлявшими горизонт, сродни удивительно ровным горным хребтам, хотя снаружи дворец Ледяного Герцога не поражал воображение своими размерами. Было непонятно, в чём дело – в том ли, что пространство внутри действительно было таким великим, или в том, что восприятие здесь искажалось. Скорее всего, оба объяснения были отчасти истинными, но подробное изучение свойств этого дворца было непозволительной роскошью. Ещё через несколько минут из-за очередной груды руин и рощи ледяных деревьев появился, наконец, предмет нашего Искания.

Сердце Ледяного Герцога, закованное в гору прозрачнейшего льда, было пред нами. Солнце зашло за облака, и стало ясно: нам не показалось, оно действительно источало свет, и теней вокруг него не было. Гора была выше Оссина на добрых три головы. Перед ней в торжественной молитвенной церемонии медленно кружили семь эльфов, удивительно похожих друг на друга, облачённых в ритуальные одежды. Мы подготовились было к бою, бросая сани и выхватывая оружие, но жрецы, едва увидев нас, бросились врассыпную. Гнаться за ними мы не стали, тем более что поймать каждого было решительно невозможно. Вместо этого, снова подхватив сани, мы устремились к Сердцу.

Очень скоро выяснилось, что подойти к нему вплотную без лишних проблем можем только мы с Оссином. На дюжину шагов вокруг себя Сердце испускало волну всё крепнущего мороза, и доспехи Айдреда полностью покрылись инеем уже на третьем. На четвёртом они и вовсе стали леденеть, и сыну Огненного Лиса пришлось отступить, чтобы не оказаться закованным в смертельный саркофаг. Он попробовал было хлестнуть гору огненным хлыстом – лёд зашипел, но, стоило тонкому языку пламени исчезнуть, сразу же схватился заново. Понадобился бы, должно быть, огонь вулкана или мощной доменной печи, чтобы действительно понадеяться растопить эту глыбу.

- И что же теперь с этим делать? – растерянно спросил Оссин.

Ответ был мне вполне ясен:

- А вот что, - ответил я, подбежал к горе и, покуда Сердце не заморозило кровь внутри меня, ударил клювом молота, стараясь отколоть кусок побольше, и отбежал. С удивительно громким гулом, отозвавшегося эхом, осколок льда размером с голову ребёнка упал к подножию горы – и не прирос назад. Широко усмехнувшись, Оссин последовал моему примеру.

Несколько минут мы с ним работали таким образом, словно два впавших в детство горняка. Очень скоро мы чуть сменили тактику: сначала я ударял по глыбе молотом, чтобы вызвать трещины, и сразу же следом, покуда трещины не затянулись, великан выбивал целые груды льда своим топором. Гора постепенно уменьшалась, хоть и наши силы тоже убывали, и то и дело приходилось делать паузу. Я беспокоился не на шутку: зелье, что я сделал для Оссина, могло действовать час, а могло закончиться и за двадцать минут, и если так, то наше время истекало.

Однако весьма вскоре товарищи, продолжавшие внимательно оглядывать окрестности, подарили новые поводы для тревоги – как очевидные, так и несколько сбивающие с толку.

Во-первых, Вайранна, всегда отличавшаяся низкой устойчивостью к холоду, заметила, что по мере того, как ледяная гора даёт трещину, во всём дворе становится заметно холоднее. Я хотел было возразить подруге, но тут одна за другой лопнули две фляги – мои, которые я всегда заполнял доверху – и спорить стало бесполезно. Сердце моё упало, когда друзья, видя такое, резко опустошили остальные фляги; я понимал, что они действуют разумно, но недавний опыт жажды не давал мне покоя.

Во-вторых, Амвросий заметил, что руин вокруг будто бы стало меньше. Словно кто-то тайком постепенно прятал камни, когда мы не смотрели. Я лишь почуял в этом ещё одно приближение теней грядущего, а вот Вайранну эта новость встревожила по-настоящему.

Наконец, после того, как гора льда уменьшилась на добрую треть, все мы услышали гулкий зов рога, и во двор посыпали воины эльфов. Их было немного, и это не была стража дворца, ведь сенешаль убрал элитный отряд, исполняя свою клятву; но было ясно, что эльфы будут лишь прибывать – по крайней мере, какое-то время. Сколько их здесь было, сколько готовы были рискнуть жизнью ради своего сюзерена – того мы не знали.

Айдред, Вайранна, Сомбрина и Амвросий взялись за эльфов, прибывающих небольшими группками, а мы с Оссином продолжили наш странный труд.

Я был бы рад описать тебе, читатель, подвиги, которые показали в том бою мои друзья, но не могу этого сделать, потому что не видел их. Впрочем, если у тебя есть либо опыт сражений, либо хотя бы твёрдое теоретическое понимание этого страшного явления, ты можешь понять: раз мне не пришлось видеть этот бой своих товарищей, они действительно совершали настоящие подвиги, ведь мы с Оссином имели роскошь не отвлекаться от главной задачи. Вайранна потом говорила, что видела, как Айдреду удалось, спрятавшись меж деревьями – иней брони стал из помехи отличным камуфляжем – ловким ударом Головоруба отсечь сразу две головы эльфов, обратив таким образом в бегство целую группу из семи духов. Сомбрина и Вайранна почти исчерпали колчаны своих арбалетов, и эйр уверял, что каждая из них в тот день забрала больше жизней «поганых демонов», чем он сам – с учётом того, как трудно ему было отдать пальму первенства в бою кому-либо, я верю другу безоговорочно. Но, конечно, главным героем того боя стал мейстер Амвросий. Едва лишь появились первые эльфы, он вынул из кармана глиняную жабу, подышал на неё, и выросшая жаба споро прыгала вокруг нас, повинуясь командам пальцев колдуна, и ловила языком чары эльфов, как её живые товарки ловят назойливых москитов. Часть этих пойманных проклятий видел своими – точнее, не своими, а одолженными на время глазами Шадраха, своего нового духа-слуги – Айдред; если бы не поддержка Амвросия, отразить нападение эльфов было бы решительно невозможно.

Вскоре после того, как последняя группа из по-настоящему верных своему герцогу придворных эльфов была обращена в бегство, а наша с Оссином комбинированная атака разрушила очередной участок горы – та, уменьшаясь, становилась всё ярче – вновь раздался гул, подобный дюжине гигантских гонгов. Таким сокрушительным он был здесь, в центре двора, что я упал наземь и некоторое время не мог подняться, а в глазах у меня потемнело. Мне вдруг стало очень холодно. Я слышал краем сознания какие-то мутные голоса, дальше словно нечто тянуло меня – я пришёл в себя, громко чихая и нервно оглядываясь, когда Вайранна смазала мне нос уксусом.

Мне не показалось: стало по-настоящему холодно, хоть мы теперь и стояли в добрых двух дюжинах ярдов от Сердца. Солнце скрыли глухие чёрные тучи, и главным источником света стало Сердце – но вот оно теперь сияло, как спустившаяся с небес звезда, и смотреть на него было больно. Густой снегопад обратился в настоящий буран, налетающий словно со всех сторон одновременно. Ветер выл так громко, что казался подобным вою голодных волков. Чёрные вихри вращались вокруг Сердца, и очень не сразу я с ужасом осознал, что это не просто вихри – это камни, те самые, которые мы наивно приняли за обломки статуй и павильонов. Они не просто вращались вокруг Сердца – нет, они прилетали, потом приземлялись и собрались в некую конструкцию. Громкая ругань на эйрском оторвала меня от наблюдения за Сердцем. Я обернулся на голос Оссина и увидел – огромный волк, полупрозрачный, похожий на ледяное привидение, впился зубами ему в бедро, пытаясь прогрызть кольчугу. Но великан будто не видел зверя – он только ругался и нелепо размахивал руками.

- Ударь его! – крикнул я Оссину, пытаясь перекричать вопли бурана.

- Что? – ошалело спросил меня эйр.

- Невидимый волк! – догадался я, - Дух бурана! Его голова тут, у твоей правой ноги!

Не тратя время на сомнения, воин выхватил Карнвеннон и ударил – ровно в центр лба ледяной твари. Волк моментально распался, и буран подхватил его перья духа.

Быстро оглядевшись, я увидел с дюжину волков, кружащих вокруг нас, готовящихся к прыжку.

- Что за невидимый волк? – крикнул кто-то, но во мне уже заиграли инстинкты полевого командира, вбитые годами тренировок в Фоскаг.

- Амри! Давай, mala fortuna туда, на пять шагов вперёд, на пол-оборота вправо! – там сейчас плотной группой перетаптывались аж четыре волка, готовясь наброситься на ничего не подозревающего колдуна.

- Айд – меняйся снова глазами, так увидишь их!

- Вайр – ко мне за спину, быстро! – йиванга побежала, как раз вовремя уходя от прыжка очередной твари. Не переставая отдавать приказы, я бросил молот и схватил лежащее рядом копьё – каким образом мне удалось заметить его, ведомо только Тетраграмматону.

- Брина – хватай саблю, размахивай ей и кричи, беги к раненым, - двое волков приметили неподвижных людей, привязанных к саням, и готовились полакомиться ими.

Бой с волками оказался очень коротким, но стоил нам дороже сражения с эльфами. У мейстера Амвросия закончились чары, что могли бы помочь нам в бою – к слову, только тут я подумал, что, возможно, стоило бы попробовать использовать Гармоничное Сочетание для сокрушения ледяной горы вокруг Сердца. Мудрые и правильные мысли легко нащупать, сидя в комфорте и безопасности – но когда время и ответственность давят по-настоящему, даже самые хладнокровные и находчивые начинают допускать ошибки, что уж говорить обо мне. Впрочем, возможно, то не было ошибкой: никто не знает, как среагировало бы Сердце на такое резкое и грубое магическое вмешательство, да и биться с восемью невидимыми волками было намного легче, чем с дюжиной.

К слову, осознав, что мы теперь видим их, волки стали одновременно решительнее и осторожнее. Поначалу они неспешно подходили к нам, выбирая лучший момент для нападения: я так понимаю, они хотели напасть на нас одновременно, чтобы сразу прихлопнуть тех, кто угрожал их хозяину – только Оссин почему-то был для них особо важной целью. Теперь, читатель, я прекрасно понимаю, почему – уверен, ты тоже либо уже понял это, либо скоро сделаешь это открытие; но тогда, в пылу схватки, я даже не начал задумываться над этой загадкой.

Айдред, вновь получив возможность видеть духов непосредственно, бросился на волков – вот только поначалу он ещё и охватил себя пламенем, и это было большой ошибкой. Да, огонь напугал волков, но теперь они любой ценой избегали встречи с закованным в латы воином, умевшим испускать пламя, и кинулись на остальных. Не сразу я сообразил приказать Айдреду взяться за лук и снять шлем, чтобы целиться получше – волки слишком боялись его и не давали ему ни шанса поразить их Головорубом. Больше прочих твари наседали именно на Оссина.

Хоть великан и быстро сообразил, что происходит, и даже выбрал самую мудрую тактику из возможных – выхватил свой топор и стал описывать им сложные кольца вокруг себя – волки не были неразумными зверьми, к тому же мало пеклись о своей жизни. Три твари приняли на себя удары топора, чтобы их соратники смогли дорваться до тела наследника Финна, и одному удалось впиться в то самое место, что расчистил для него первый из убитых духов бурана. Этот волк был самым длинным и поджарым из прочих. Его ледяные клыки вырвали целый шмат мяса из ноги Оссина, и сразу же он, уходя от моего копья, кинулся прямо к Сердцу. Третья из пущенных Айдредом стрел поразила волка, но он успел добежать до своей цели. Вырванный зубами кусок мяса Финна попал в Сердце, и вихри вокруг него изменились – но нам было не до того, чтобы изучать случившиеся перемены. Странным образом ледяные клыки твари даже сыграли нам на руку: укус заморозил разорванные вены великана, и, расправившись с волками, мы успели смазать рану мазью и наложить повязки до того, как Оссин начал истекать кровью. Будь тот волк обычным, от подобной раны в бедро воин мог бы скончаться за минуту-другую.

Как и Амвросий, Сомбрина потеряла в том бою все чары, что могли бы помочь нам. Колдун бросил ей свою линзу, с помощью которой изучал чужие заклинания, и на короткое время этот зачарованный предмет дал полукровке возможность видеть духов. Она использовала эти секунды наилучшим образом: одарила себя Броском Гадюки и, получив особую прыть, прервала жизни ещё двух тварей.

С волками было покончено.

Мы обернулись к Сердцу – но увидели его очень не сразу.

День обратился в ночь. Буран закончился, небо расчистилось. Ущербная луна и звёзды освещали теперь двор, отражаясь холодными искрами от снега и играя мириадами морозных огней на ветвях ледяных деревьев. Руины больше не портили идеальной сине-белой гармонии двора, ведь все камни – впрочем, были ли то камни вообще – пребывали теперь там, где и были должны: они составляли тело Ледяного Герцога.

Великий дух, конечно, не был сильнейшим из представителей своего народа, хоть и мог потягаться на равных, а то и одолеть некоторых из королей эльфов. Но даже в нём было больше от силы природы, чем от существа, сопоставимого по масштабу человеку. Должно быть, для него мы были – не мухами, конечно, нет; сколопендрами? Обезумившими белками? Бешеными кошками, что в своём помутнённом рассудке решили поохотиться на взрослого человека? Так или иначе – его превосходство над нами было очевидным и подавляющим. Настолько масштабнее каждого из нас он был, что мы не могли даже вполне осознать, где начинаются и где заканчиваются границы его тела, представлявшегося нам линиями камней, вращающимся по безумно запутанным траекториям. Когда он говорил с нами, мы не слышали его голоса вовсе – просто мысли наши начинали путаться, и образы, которые посылал нам Герцог, затмевали рассудок. Спасибо за кровь потомка Финна – вот что я подумал тогда, и не сразу понял, что это как раз голос Ледяного Герцога.

Но главное: такая стужа сковала нас тогда, что даже я, закалённый морозами Аурмарка и любивший холод, принявший двойную дозу идеального для меня зелья, дрожал и не мог сделать ни одного уверенного шага. Я понимал: если я не исправлю ситуации, то жить всем нам осталось не больше минуты, и Герцогу даже не придётся касаться нас. Не придётся марать руки прикосновением к мерзкому праху.

Я даже не глядел на друзей, боясь того, что я могу увидеть. И правильно: ведь червю стоит бояться великана, который готов раздавить его. Дрожащими руками я едва смог выудить из кармана щепку – она была тёплой. Но никакое тепло не живёт долго рядом с хозяином холода.

- Леобардис! – крикнул я, ломая щепку, и мне показалось, что сами звуки замерзают в воздухе, как обратилось в инистые льдинки облако пара, едва покинув мои губы.

Мысль о том, как жалки и бесполезны мои мольбы, на мгновение пронзила мой разум, но сразу следом всё вокруг замерло, и:

- Да, Луэллан? – услышал я спокойный и участливый голос.

- Помоги, - пробормотал я замерзающими, отказывающимися слушаться губами.

Вайранна после уверяла меня: она видела, как чёрная тень Леобардиса появилась в небе, закрывая звёзды, широко развела руки, и пропала. Говорила, что видела, в какую ярость привело Герцога это вторжение. Но я сам не видел ничего подобного: я только почувствовал, как внезапно резко заболели мои пальцы, затем боль охватило всё лицо – и чуть не заплакал от радости. Значит, проклятый мороз начал спадать, раз тело снова способно чувствовать!

Вот что рассказал мне после Леобардис: увидев ситуацию, в которую мы попали, он принял мороз Герцога в свой ойкос.

И вот какая мысль посетила меня тогда и не давала покоя очень долго, вновь и вновь чёрной птицей нависая надо мной бессонными ночами – что, если жизнь и боль связаны неразрывно?

Но тогда я не слышал ещё пояснений Леобардиса, и не думал ни о каких отвлечённых материях – как когда-то давно, в спаррингах в стенах Фоскаг, мой разум был полностью поглощён тем, что происходит здесь и сейчас.

Как может белка одолеть человека? Никак. Но нас было шестеро, а наш настрой был сродни звериному бешенству. Да и сущность, с которой мы бились, была ослаблена – Герцог не обрёл ещё всей своей силы. Он только-только вышел изо сна, что длился столетиями, к тому же Леобардис лишил его части привычной духу власти. Это было заметно: не раз и не два товарищи, которых поражал своим ледяным дыханием великий эльф, выживали просто потому, что Герцог слишком привык полагаться на свою ауру мороза, и не доводил дело до конца. Раз он ошибся, сбив с ног Оссина и сразу принявшись за Айдреда – как я понял после боя, он по привычке рассчитывал, что сбитую с ног жертву в клочья разорвут волки-призраки.

Айдред собрался первым из нас. Он принялся поражать конечности Герцога, отрубая куски от групп из вращающихся кусков плоти эльфа, где появлялась возможность, но в основном уклоняясь от его ударов – и не переставая кричать оскорбления духу, провоцируя его. Ни я, ни Айд не знаем, выжил бы он, если бы я не одарил его сначала Ускорением. В какой-то момент, устав от назойливого эйра, Герцог попытался было поразить его, обернув к нему голову и испустив на мелкого врага такое облако морозного дыхания, что обратило бы в лёд целую боевую галеру; но я впервые воплотил в реальность «Семь Мгновений Мейстера Луэллана», передав все их другу. Айдред не растерялся – я, хоть и замер вместе со всем остальным миром, мог наблюдать. Воин Огненного Лиса взбежал по камням одной из переставших вращаться лент прямо к голове эльфа и сумел отсечь её одним поистине титаническим ударом – мне почудилось даже, что фигура эйра на мгновение выросла, став сродни Оссину.

Время вновь обрело обычный ход; Айдред спрыгнул и постарался отбежать, но падающая голова произнесла три слова – беззвучных, но сотрясающих всё мироздание вокруг – и эйр застыл, будто обращённый в соляной столп. Я знал, что он жив – но также ясно понимал, что живым ему, если мы не поразим Сердце, остаётся быть недолго. Любой крепкий удар одной из многочисленных конечностей Герцога отправил бы неподвижного Айдреда в Перламутровые Павильоны. Для Герцога же потеря головы оказалась лишь досадной помехой, не более – да, он больше не мог поражать нас ледяным дыханием, но на этом всё. Только рассечённое Сердце могло остановить его – впрочем, смертельный удар эльфа последовал куда раньше, чем мы добрались до Сердца.

Айдред не был одинок. Одновременно с ним на Герцога набросились мы все.

Я видел отблески света Сердца, исходившие откуда-то окрестностей того места, где раньше была ледяная гора – это я и выбрал своей целью. Не буду описывать, читатель, ту утомительную и страшную мешанину ударов и уклонений, что отделяла меня от цели – если тебе хотя бы однажды доводилось отбиваться от стаи голодных бродячих собак, используя лишь походный посох, ты прекрасно поймёшь меня, если нет – просто поверь, что путь к цели был поистине утомительным, рискованным и непростым. Так или иначе, мне удалось, не иначе как благоволением Тетраграмматона, разбить часть камней, окружающих Ледяное Сердце. Увы: за камнями Сердце защищали вращающиеся в воздухе щиты.

Рядом со мной шёл Оссин – он хромал, и было видно, как тяжело ему даются любые резкие движения, задействующие раненую ногу. Но, хвала Небесам, народ эйров владеет особым даром боевого транса, и наследник Финна продолжал действовать там, где иной уже давно пал бы в агонии. Больше того – не думаю, что я смог бы добраться до Сердца, если бы не помощь Оссина. Великан бросил топор и достал Карнвеннон, надеясь поразить один из щитов, но мы оба понимали, в каком опасном положении оказались: было лишь вопросом мгновений, покуда все удары Герцога, внезапно осознавшего главную угрозу, обрушатся на нас. При мне было только Гептагональное Оптическое Замедление, но оно никак не могло спасти нас.

Как великан поддержал меня, так Сомбрина решила помочь Айдреду. Не один раз именно её сабля отсекала тот камень, который должен был поразить эйра. Как и все, она застыла, когда Головоруб отрубил голову Герцога; когда время вновь обрело свой обычный темп, именно она спасла Айдреда. С почти невозможной для человека точностью высчитав момент, она всем телом бросилась на летящую в Айдреда ленту – ей удалось отвести удар, но ценой тому стали страшные рвущие раны: летящие в ленте куски тела Герцога сначала разорвали её доспех, а затем и плоть на боку. Сомбрина рухнула там же, только снег вокруг неё постепенно начинал темнеть и отражать свет звёзд алым.

Мейстер Амвросий не спешил браться за меч: он сфокусировался на своих наговорах, малых заклинаниях, и помогал нам уходить от ударов врага. Как оказалось потом, он пожертвовал несколькими прихваченными с собой зачарованными предметами, чтобы где я, где Оссин, где Сомбрина или Айдред – выжили, и атаки Герцога вовсе не задели бы нас, или только задели по касательной. Но когда Сомбрина упала в снег, он потерял самообладание и бросился на помощь – зря: очередное лёгкое касание одной из малых конечностей Герцога отправило в кровавый нокаут уже самого колдуна.

Вайранна потратила время иначе. Она зарядила арбалет, спряталась, а затем, прямо посреди боя, стала творить ритуал Чёрной Стрелы, заклинания, наделявшего следующий её выстрел особым могуществом. Она выждала, покуда мои удары не разрушат камни и не откроют нам дорогу к Сердцу. Вайранна могла использовать Чёрную Стрелу, чтобы разрушить ту конечность Герцога, что разорвала бок Сомбрины, или другую, что разбила плечо Амвросия – но она знала, где её главная цель. Как только мой молот рассёк камни, Вайранна выстрелила. Чёрная Стрела обратила в крошево один из щитов, что вращались вокруг Сердца.

Ничего больше не было между Карнвенноном и Сердцем Ледяного Герцога.

Кроме одного – зелье защиты от холода, которое закапал себе в глаза Оссин, наконец окончило стадию Прилива. Начинался Отлив, и в моём собранном из-под коленки зелье Отлив, неожиданно для меня самого, выразился в переживании особой слабости перед холодом.

Господь один знает, что за мысли звучали в голове Оссина. Занесённая рука застыла, всё его тело била крупная дрожь. Вращающиеся щиты продолжали неспешное движение, и момент для удара ускользал.

- Я не могу… Слишком холодно, это будет погибелью… - пробормотал наследник святого Финна.

- Прогони эти мысли! – пытался помочь ему я, но великан не слышал.

Но тут неподвижный до того Айдред прорычал несколько слов на эйрском, которые я не мог понять; лицо Оссина, чернеющее от поражающего мороза, стало ещё и красным, и он смог нанести удар.

Ледяное Сердце было рассечено.

***

Мне сложно преувеличить, читатель, насколько тяжёлым стал для нас обратный путь. Да, смерть Ледяного Герцога, истинное имя которого нам так и не довелось узнать, уничтожила его ойкос, и после короткого водоворота реальности, подобного тому, что мы пережили в ойкосе нежити после побега Куннлауга, мы все оказались в физической плоскости. Только вот раны, что получили наши друзья, были настоящими: они не были привязаны к правильному завершению ритуала пробуждения Герцога.

Мы с Вайранной оказались единственными лекарями и стражами для наших друзей. Удар Герцога обратил плечо Амвросия в крошево – как же стонал и кричал колдун, когда сознание наконец вернулось к нему! Мы никак не могли облегчить страдания друга. Бок Сомбрины, по которому прошлась рука эльфа, вовсе лишился плоти – голые кости, истекающие кровью, смотрели на нас, когда мы взялись за раны полукровки. Только Тетраграмматона можно благодарить за то, что нам удалось перевязать её раны до того, как она скончалась от потери крови. Проклятие, поразившее Айдреда, требовало очень серьёзного и спешного вмешательства – оно вызывало прогрессирующий паралич и деградацию мышц. Уже к полудню Айдред не мог говорить, и было вопросом – часов? дней? – покуда не откажут либо его сердце, либо лёгкие. Рана Оссина зажила бы, если бы сразу после боя с волками он лёг и не двигался – но сейчас она разбередила, и уже к рассвету великан был без сознания от потери крови. Куда хуже дела обстояли с его правой рукой, той самой, которой он рассёк Сердце. Она почернела, а к вечеру первого дня постоя истаяла до локтя. Мы перевязали и эту чудовищную рану, и только благодарили Небеса, что лишившийся руки великан не приходил в сознание. Это уже не говоря о Рейвен и Артуре – Трёхглазый Вор смог даровать им время до гибели текущей луны, а она была на ущербе, и было ясно, что только редкие лекари смогут исцелить их.

В довершение наших бед – мы оказались где-то весьма далеко к востоку от озера Валас, во владениях гоблинов, и одна из их небольших банд атаковала нас ещё до наступления рассвета. Не знаю, как обернулось бы будущее, если бы Шадрах не проявил редкую для духа-слуги лояльность и не стал вместе с нами на защиту жизни своего господина. Позже, когда мы с тенью смогли подружиться, Шадрах поведал мне, что спас Айдреда потому, что хозяин не стал поглощать его. Я не нашёл тогда сил сказать нежити, что, скорее всего, его мастер поглотил бы его – только вот не мог, ведь не так давно уже поглотил другого духа.

Рассвет застал нас в поистине жалком состоянии. Я был вынужден ещё раз обратиться к деревянному зеркалу, чтобы попросить Трёхглазого Вора передать весточку о нас в форт или в другое ближайшее население. Эльф начал было торговаться, но, как только в разговор вступила Вайранна, спешно пообещал выполнить нашу просьбу без лишних требований.

Мало когда я так боялся, как в те четыре дня, что отделили нас от возвращения в форт. Даже полевая помощь лекарей, прибывших вместе с отрядом сопровождения на вторые сутки, мало уняла мои страхи. Недаром: хоть врачи и смогли стабилизировать состояние Айдреда, Амвросия и Сомбрины, для Оссина было слишком поздно.

На третий день после того, как ему удалось убить Ледяного Герцога, завершив дело святого Финна, Оссин ат Дагдебар из дома Гвидо, вождь Холмов Верных и Вольных, скончался, не приходя в сознание. Главными причинами целители назвали массивную кровопотерю и общий шок организма, вызванный критическим переохлаждением.

У меня не было сил оплакать Оссина тогда. Первые дни я и вовсе отказывался верить лекарям. Сначала я надеялся на то, что целители в форте, со всеми их средствами, смогут спасти его. То, что Оссин не дышал и сердце его не билось, не убеждало меня. Когда врачи в форте подтвердили диагноз своих коллег, очевидный всем, кроме меня – я не верил. Даже на похоронах героя, куда собрались жители всех окрестностей; даже тогда, обнимая безутешно рыдающую Дагмару перед погребальным костром брата, я не мог вполне поверить в реальность смерти Оссина. Кстати, это – единственное моё воспоминание с тех похорон, а ведь они были куда торжественнее и серьёзнее, чем какой-то «День бобра».

Добрый, наивный, но в то же время удивительно проницательный великан был не просто моим другом. Он стал для меня важной опорой, глядя на него, я верил: да, Тетраграмматон существует, и Ему есть до нас дело. Иногда Оссин казался мне святым. Я действительно ждал чуда воскресения – ждал, что Пророк явится, вдохнёт жизнь в прах, и прах снова обратится им: храбрым, мудрым, добрым, не знающем сомнений – но беспощадным ко Злу.

Чуда не произошло ни на первый, ни на третий, ни на девятый день после похорон.

Только тогда я начал принимать тяжесть утраты.

Вот что поразило меня: я потерял на время способность молиться. Не могу сказать, что я хоть на десятую долю столь религиозен, как Айдред, но всё же молитва для меня дело довольно обычное. Однако до самого нового года слова молитв отказывались складываться в знакомые ритуальные формулы, и даже на обязательных для сенешаля церковных мероприятиях я лишь делал вид, беззвучно шевеля губами.

Первое время я винил себя в смерти друга – и у меня была на это дьявольски хорошая причина. Рука Оссина растаяла у меня на глазах, очень сильно усугубив кровотечение. Да и общее обморожение; что, если бы в решающий момент Оссин не страдал от Отлива моего грубого походного зелья? Что бы мне стоило сделать зелье посильнее, подержать его подольше? Сварить новое у выхода из алькова с родником, и настоять как следует в снегу леса? Сделать больше зелий перед началом пути? Забрать треклятый флакон у Оссина и дать ему только тогда, когда мы увидели Ледяное Сердце? Слишком легко было поверить, что он выжил бы. Да, сейчас я понимаю, что каждое из этих решений выглядит мудро лишь ретроспективно; когда я принимал их, все они были предельно логичными. Но логика не могла утешить мою вину в те дни.

Как ни странно, её утешил сам Оссин. В одном из снов ко мне снова пришли слова, подаренные им по пути от Леобардиса: «Напраслину ты на себя возводишь. Ты – хороший человек, добрый. Только вот больно заумный. А это нелегко – быть добрым, быть заумным, да ещё и делать что-то настоящее. Но у тебя получается». Вспомнив эти слова, вспомнив, с какой заботой говорил их Оссин, я дал себе зарок:

«Я больше не буду винить себя за то, что делал обдуманно и из лучших побуждений».

Увы, этот зарок вошёл в число тех, которые я в будущем нарушал неоднократно.

После похорон Дагмара, новая предводительница общины, перебралась в форт, чтобы возглавить Лаохра и заменить своего брата. Мы с ней стали много времени проводить вместе. Теперь я понимаю – помимо горя, её снедало одиночество и угнетала ответственность. Ей было безумно одиноко, ведь за половину короткого лета она потеряла и отца, и брата, а получила только ответственный титул предводительницы; и некому было поддержать её в начале этого тяжёлого пути. Тогда я понимал только то, что её горе по Оссину было стократ глубже моего – а раз моё так иссушало душу и выедало сердце, то каково было Дагмаре? Мы оба старались быть чуткими друг к другу, много говорили, делились воспоминаниями – сначала об Оссине, затем о прочих важных людях в наших жизнях, потом и просто рассказывали друг другу истории из прошлого, наши мысли, страхи и надежды на будущее.

Воины эйров оказались удивительно лояльны новой военачальнице. Вероятно, поначалу они слишком уважали её горе, память и подвиг её брата, а потом она смогла завоевать уже свой собственный авторитет. Дагмара не была так харизматична и храбра, как её брат, её не окружал ореол героини – но она была умна, всё время училась и сохраняла открытый разум, и всегда уважала других. Постепенно за её советами стали ходить не только старшие из Лаохра, ради церемониального почтения к титулу своей предводительницы, но и рядовые воины, отправляющиеся на задания. Да и в общем закрытом совете военачальников, где мы с Каем и другими лидерами отрядов планировали стратегию и тактику, голос Дагмары постепенно становился всё громче.

Конечно же, очень большую поддержку оказали и друзья – все мы помогали друг другу пережить утрату.

К слову о друзьях – сразу скажу о судьбе Рейвен и Артура. К моменту их возвращения в форт до смерти луны оставалось пять суток. Рейвен сразу же телепортировали в главную цитадель Ордена, а про мастерство тамошних лекарей я рассказывал ещё очень давно. Конечно, урон, нанесённый ударом самого Сенешаля, был неизмеримо страшнее ран, которые способен был причинить на спарринге послушник, да и вмешательство остаточных чар Трёхглазого Вора не упрощало задачу целителей, но они справились. Справились и врачеватели Авалона, куда спящего Артура отправил мейстер Аэрон. Оба наших друга вполне восстановились к концу лета, и оба поспешили навестить нас к празднованию нового года, о котором я расскажу позднее.

На мою радость, заместителем Рейвен отправили никого иного, как Парвина, во время послушничества носившего прозвище Шорох.

Айдред оправился очень быстро. Сложное проклятие сняли совместными усилиями главная колдунья и главный заклинатель отряда Медной Головы Кабана, и уже на следующее утро после их ритуала эйр был как новенький. Даже больше – хоть он и скорбел по погибшему, в нём появилось будто много новой энергии, новой прыти, веселья и лёгкости. Что поразило меня по-настоящему, так это то, что однажды, всего через несколько дней после похорон, Айдред весьма иронично и едко прокомментировал один из обычаев своего клана. Потерпи ещё чуть-чуть, читатель: очень скоро ты узнаешь о Первом Приключении Айдреда, но я расскажу о нём только тогда, когда о нём узнает Луэллан из моего прошлого. Точнее, того прошлого, о котором я рассказываю, ведь ты помнишь: изменить будущее не легче, но и не сложнее, чем изменить прошлое.

Амвросий получил способность ходить и в целом вернуться к активной жизни примерно через сутки после возвращения в форт. Конечно, распавшиеся в крошку кости правой руки срастались около месяца даже при помощи лучших врачевателей нашей армии, и он носил тугой гипс, да к тому же постоянно пил сильные обезболивающие. Но он был с нами, и не передать, как радовал и поддерживал всех нас его оптимистичный и весёлый нрав – при этом мейстер был достаточно тактичен, чтобы не передавливать и уважать чужое право на горе.

Сомбрина была в тяжелом состоянии. В первые дни мы не смогли как следует промыть её рану, и немудрено – у нас просто не было необходимых для того инструментов и расходников. В итоге опасное заражение попало в её лёгкие, почти открытые страшным ударом Герцога, да к тому же ослабленные годами курения. Несколько дней она буквально была между жизнью и смертью. Как ни странно, особое внимание ей уделил Владигор Ясень. Настоятель монастыря Повешенного не только лично прибыл, чтобы поговорить с Сомбриной в те критические дни, но и пошёл на очень необычный ход, вызвавший много сутолок даже в соседних с графством Таннор землях.

Владигор дал своё благословение церковного иерарха на проведение ритуала Приношения Крови. Дело в том, что этот ритуал, бывший в своё время фундаментальным для Конклава Сангвис, в наши более просвещённые дни жёстко ограничен, ведь слишком легко он привлекает внимание Богов Зла. Чтобы сохранить участников ритуала от искушения, несколько дней монахи усердно молились, поминая и Сомбрину, и лекарей, и всех добровольцев – а также всех, кто уже пал в той тяжёлой борьбе против кочевников, которую Владигор объявил новой «войной против Морайны». Тогда никто из нас не мог представить себе, насколько большими последствиями обернутся тот ритуал и заявление настоятеля.

Сам ритуал представляет собой весьма растянутое по времени и, говоря с экспертной точки зрения, примитивное и неэффективное жертвоприношение: каждый желающий жертвует толикой своей крови, чтобы помочь Бенефициару Жертвы. Чем более искренней является жертва, чем больше тёплых чувств связывает Жертвующего и Бенефициара, тем сильнее будет эффект. Но, в силу большой грубости и примитивности чар, эффект в любом случае будет весьма скромен, и лично я почитаю это пустой растратой.

Меня впечатлило, что больше всех в том ритуале пожертвовал Айдред – даже больше, чем Амвросий, хотя тут дело было скорее всего в том, что колдун и сам только восстанавливался, а воин уже давно был на ногах. Сомбрина вполне оправилась через месяц после окончательной смерти Герцога.

Каждый из нас по-своему переживал утрату, ведь не для всех Оссин значил столько же и то же, как для Дагмары или для меня.

Айдред оплакал великана на похоронах. Позже он говорил мне, что для него Оссин – это один из идеалов. Не тот, которому хотелось следовать полностью; но один из них. Когда я в ответ попытался вывалить на друга тот огромный снежный ком чувств, что был у меня на сердце, Айд просто прервал меня и сказал:

- Не говори лишнего. Я и так понимаю: для тебя он успел стать семьёй.

Семьёй? Наверное. Раньше такое не приходило мне в голову, но потом я много думал над теми словами друга.

Амвросий горевал меньше прочих. Он глубоко почитал Оссина как героя, но не имел большой личной привязанности к великану. Как ни странно, именно поэтому разговоры с ним особенно помогали: он просто слушал, помогал высказаться, и не осуждал.

Тяжёлыми выдались некоторые разговоры с Сомбриной – тяжёлыми, но очень важными. В отличие от других, она сразу заметила:

- Так ты винишь себя в его смерти?

Я вывалил ей те обвинения, что кидал себе, и она понимающе кивнула.

- Я тоже виновна в его смерти. Если бы не то зло, что я делала… Если бы была осмотрительнее… Мудрее, если бы имела достаточно сил, чтобы не слышать голоса мести – сколько всего не случилось бы? Если бы я сразу отреклась от Джамайи, не только Оссин был бы жив. А Оссин – он же не был человеком. Не как ты, нет – ты стоишь в стороне, а Оссин стоял выше. Он был святым, - истово заявила вдруг Сомбрина, и её обострившиеся от истощения черты лица напомнили мне на мгновение измождённого Владигора, питаемого будто одним огнём веры, - А мы с тобой убили его.

Потрясённый её словами, я не мог найти ответа. Но Сомбрина не закончила; выждав, покуда мысль соберётся и найдётся достаточно сил в её находящемся на пороге смерти теле, она сказала:

- Но это только значит, что нам надо жить дальше. Стараться дальше. Ради него. Сделать то, что должен был сделать он – ведь это мы не дали ему совершить предначертанное.

Возможно, ты заметил, читатель, что я не упоминаю Вайранну? Этому есть причина, но о ней позже. Пока лишь скажу, что йиванга будто почти не печалилась по Оссину – но только потому, что она, в отличие от нас, видела его судьбу ещё в день первой встречи, и уже успела смириться с неизбежной потерей. Она рассказала, что не делилась теми знаниями, потому что «такие пророчества не приносят пользы, если будут высказаны и окажутся истинны, зато немало вредят, если станут ложными». Йиванга много пропадала в лесах в те месяцы, но когда она появлялась, её сочувствие немало поддерживало меня, а ещё больше – Дагмару, с которой они смогли крепко подружиться.

Наконец, очень сильно помогало пережить горе расставание и бремя обязанностей сенешаля, вновь рухнувшее на меня в полную силу с возвращением в форт.

Глава 57. Отзыв знамён.

Впрочем, нет – теперь оно изменилось. Наша победа над Ледяным Герцогом имела огромный в масштабах кампании эффект, и уважение к моему авторитету теперь стало, пожалуй, даже несколько избыточным.

Закончилось междугрёзье. Наши логистические операции стали настолько легче, что Ээйтсоо, вновь ставший моей правой рукой, оценил ускорение и снижение затрат, по разным направлениям, от 30 процентов по Дороге Мехов до фантастических 110 по воде.

Весть о погибели легендарного эльфа, сражённого – как то гласили слухи – живым святым и его советником, исключительно мудрым сенешалем из таинственного Аурмарка, а также их верной свитой, разлетелись не только по всем окрестным землям, но и намного дальше. Эхом за ними хлынули новые волны помощи, и где раньше к нам текли ручьи, теперь бурлили реки. Самые разные амбициозные кондотьеры и искатели приключений со всей Империи, и даже из иных держав, хотели причаститься той славы, которая щедрым фонтаном изливалась теперь из нашей военной кампании.

Кроме того, теперь, когда победа была ближе, падал риск, и к нам прибыло немало вассалов его светлости. Те оптиматы и бояре, что боялись потерять своих воинов и искали оправдания перед графом, посылая самые минимальные отряды в трудные дни, теперь внезапно разрешили все мешавшие им проблемы. Они слали большие силы, да ещё инструктировали руководящих офицеров не знать страха, или вовсе прибывали командовать войсками лично.

Но теперь их встречал не растерянный северный чудак в яркой мантии, вынужденный слушать советы доверенных людей, чтобы не выкинуть очередную глупость – их встречал сенешаль, своими руками сотворивший чудо и, пусть и опосредованно, сделавший то, чего не смог сделать сам святой Финн (или богоравный, сказали бы тарквинианцы). Ни один спесивый шляхтич, какой бы высокой он ни считал свою кровь, больше не осмеливался на собраниях выражать что-либо, кроме восхищённого одобрения, любым моим решениям и приказам.

Я видел, как это радовало моих верных союзников – Айдреда, кондотьера Кая, затем и Сомбрину, когда здоровье позволило ей вернуться в ряды командующих армией. Только Дагмара разделяла мою печаль. Мы понимали: я не стал мудрее или лучше как военачальник. Просто, как говорят регулийцы, обернулось Колесо Фортуны: теперь на какое-то время я стал не странным чужаком, представляющем графа по непонятному другим капризу его светлости, а героем, символом власти. Я видел, как активно пытаются задобрить меня те, кто искал продвижения при дворе – меня засыпали дарами и комплиментами. Внезапно моё чудачество стало «милым» и «верным признаком гения», мои вкусы и предпочтения – «изысканными». Однажды я узнал, что часть прибывших нобилей стали, по моему примеру, специально отказываться от помощи слуг в облачении в одежды, чаще плавать и упражняться в пешем рукопашном строю. Но такое копирование лишь раздражало, потому что я слишком хорошо видел его настоящую цену. Если завтра вдруг судьба выделит, например, Рови, меня забудут моментально, и станут ударяться в куртуазные манеры, а привычные мне упражнения заменят охота, стрельба из лука и кавалерийская выездка.

К счастью, опыт жизни в Империи, и, куда больше, ценные советы друзей, достаточно подготовили меня. Я не завёл себе новых врагов, порицая регулийцев за свойственное их культуре поведение и открыто отказываясь от их внимания. Напротив, я принимал все дары с благодарностью (и по возможности старался быстро подарить что-то в ответ, чтобы не остаться в долгу); терпел непрошеную компанию в банях и источниках, находя силы улыбаться и поддерживать светские беседы. Я не избегал приглашений на частные праздники, которые внезапно стали организовывать нобили в нашем лагере чуть не каждый день, но тут передал полный контроль над своим расписанием Сомбрине: система связей, по которой мне следовало немедленно принимать приглашения одних и откладывать под благовидными предлогами приглашения других, была выше моего понимания.

Нужно ли говорить тебе, читатель, что война пошла куда лучше? И до того мы держались достойно: когда у нас были только «лучшие из лучших и худшие из худших», а прибывающим кочевникам помогали верные двору Ледяного Герцога эльфы, Четверо из ковена, да и, косвенно, само междугрёзье. Теперь все преимущества были у нас.

Очень ценным советником для меня стал тот волхв кочевников, Гагнерик. Он сообщил мне важную информацию: Празднество Жизни, объявленное Хозяином Тени, не было обычным, так как в нём шли и женщины с детьми. Это Празднество двигалось «крыльями» – иронично, ведь именно так назывались наименьшие оперативные единицы имперской армии. Так, первым крылом кочевников были разведчики – именно один из их отрядов мы сразили по пути от Кургана к Белой Башне. Вторым крылом, прибывающим на исследованные разведчиками места, были «быстрые отряды»: легковооружённые пешие воины и всадники на лосях – с ними бились большую часть времени войска под моим командованием. Третье крыло составляли тяжеловооружённые отряды, и с ними уже начала сталкиваться армия, когда ей командовал Айдред, а я был погружён в сотворение «Семи Мгновений Мейстера Луэллана». Наконец, появление среди наступающих сил женщин и второй волны кавалерии, особенно быстрой, означало наступление Четвёртого крыла – решающего. С ним шёл и сам Священная Тень, освящая чужие капища во славу Слепой Соколицы, забирая земли под свою власть; женщины вольны были селиться, где они пожелают, и заводить новый очаг, а быстрые всадники должны были подчищать все остатки сопротивления, собирать дань с покорных, и защищать новые очаги. Следуя советам волхва, мы стали намного ловчее готовить засады против кочевников, и правильно подготовили решающее сражение.

Вот как оно случилось. Рыцари – ранее Негодной, теперь Шороха – донесли нам о приближении особенно крупной группы закованных в грубую броню воинов. Гагнерик посоветовал нам на время сосредоточить все силы на отражении именно этого отряда. Он рассказал, как убедить кочевников отказаться от дальнейшего наступления на наши края: надобно было убить или пленить всех, или почти всех из отряда «славных воинов», и только отпустить десяток или дюжину, предварительно передав им побольше отрубленных голов их соратников, и приказав нести эту «дань» своему вождю. Многие военачальники возражали: концентрация сил, необходимая для настолько амбициозного плана, оставляла наши стратегические фланги открытыми. Все земли, вплоть до деревень скотоводов у форта, оказывались в опасной уязвимости перед отрядами лёгких налётчиков врага. Чтобы гарантировать успех, нам надо было бы превосходить врага в пять к одному, да к тому же вовлечь все наиболее мобильные силы для поимки отступающих.

Но никто не смел перечить моему авторитету в те дни, и дюжина сотен наших воинов двинулась вперёд. Три сотни следопытов, включая всех союзных нам охотников, шли по широким флангам, готовясь замкнуть кольцо по сигналу – они должны были ловить бегущих врагов, чтобы без моей воли не ушёл никто. В тайне от большинства, с нами также отправились Валеты Весны – я обещал их Виконту столько свежей крови убитых врагов, сколько они смогут выпить, если они испортят сон наших врагов перед боем и вымотают их внезапными топями и трясинами на пути, а затем отловят тех, кто сможет ускользнуть даже от передовых отрядов следопытов. Остальные воины шли полумесяцем, готовясь обрушиться на отряды врага, как только мы столкнёмся. Я лично возглавил эту армию, чтобы поддержать боевой дух.

Наши основные силы превосходили налётчиков почти в соотношении пять к одному. Наше вооружение было намного качественнее того, что могли сработать лучшие мастера кочевников. Наконец, противник был измотан и ослаблен – Валеты Весны более чем исполнили ту часть сделки. И всё равно решимость и стойкость «славных воинов» оказались на высоте, и бой стоил нам дорого. Больше двухсот воинов врага пало тогда, но каждый из них смог забрать хотя бы одному нашему. Айдред настоял на том, чтобы мы похоронили убитых самым почётным способом из тех, что дозволяли нам условия дикого края, и непросто мне было найти баланс между уважением убитым врагам и обещанием Трёхглазому Вору. Уцелевшим тринадцати «славным воинам» мы дали телегу, набитую двумя сотнями голов и, как и советовал Гагнерик, я лично повелел им отнести такую дань их вождю.

Не одну ночь после зрелище телеги, наполненной десятками искорёженных, но живых голов, молящих меня о пощаде, преследовало меня – но каждый такой сон заканчивался добрым касанием руки великана, утешающего меня. Я просыпался в поту и слезах, но без сжимающей сердце черноты. Порой я вижу этот сон и сейчас.

Вскоре после того боя кочевники действительно оставили земли графства Таннор в покое, и наступил период Отзыва Знамён.

Только вот ещё о чём я хотел бы сказать здесь, раз уж столько упоминал волхва кочевников. Мне доложили, что брат Антоний отправились, после победы над Четырьмя, дальше на север, сразить самого Хозяина Тени или хотя бы узнать больше о нём. Гагнерик рассказал мне, что умолял брата Гильдии одуматься, но бесполезно; кочевник был убеждён, что брата Антония ждёт смерть, или судьба ещё горше. Брат Антоний действительно пропали в степях, и только много-много позже я узнал, насколько же был прав в своих предостережениях Гагнерик.

Кампания подходила к концу, но не обязанности сенешаля – мне предстояло начать восстановление пострадавших земель. Даже с учётом того, что слухи о группе гидроинженеров оказались правдой и теперь Дирна стала проходимой для нормальных торговых судов, задача была очень непростой.

Оптиматы, шляхта и бояре отбывали – не забывая, разумеется, лицемерно и подобострастно одаривать хвалами богов, что подарили им шанс столкнуться со столь удивительным героем, как я. Со мной оставались только отряд Медной Головы Кабана, активные местные жители, да ещё присланные графом несколько дюжин работников и десяток агроинженеров. Нам предстояло, по возможности, исправить тот ужасный вред, что нанесло междугрёзье.

Как оценить, сколько мы сделали за последний месяц лета, что был отведён нам,? Мы сделали очень много – в том смысле, что все мы трудились, не покладая рук, и все наши усилия были разумно организованны. Но мы сделали очень мало – в том смысле, что ущерб был слишком велик, чтобы его можно было исправить даже и за дюжину лет.

Целые виды деревьев, особенно плодовых садовых, погибли за время власти междугрёзья. Очень нескоро Милош, новый староста охотников, смог заложить свежий запас настоек, основанных на забродивших сладких сортах вишни и груш. Больше половины сортов зерновых пришлось завозить и засеивать снова. Огромный урон полям нанесли и постоянные смены льда и дождя, вымывшие плодородные пласты почвы из привычных мест – и не меньше сил, чем на попытки исправить это, нам пришлось потратить, помогая крестьянам в их яростных юридических спорах о переделе земель, так резко поменявших свои свойства.

Леса были заполнены мёртвыми деревьями, и разбираться с этим надо было споро – любая засуха грозила страшными лесными пожарами. По нашим оценкам, в худшем сценарии дома и хозяйства пришлось бы восстанавливать всем, кроме эйров и монахов; даже сам форт мог сгореть до основания. В предотвращении лесных пожаров нам крайне помогли таланты Левейна, ученика мейстера Аэрона, в предсказании погоды. Почти везде нам удалось достаточно подготовить лес к наступившей таки засухе – но не везде. Добрую неделю мы боролись с окружавшими общину Бобра и фермы скотоводов лесными пожарами, пока прибывшая из Таннора группа заклинателей погоды не исправила ситуацию, призвав так необходимые дожди. Октавий после рассказал мне слухи из общины – некоторые на время вновь стали поносить графа, который прислал заклинателей погоды сейчас, но не тогда, в великую засуху; другие же стали считать меня своим счастливым талисманом, связав прибытие магов из Таннора именно со мной.

Дагмара решила остаться в форте и после отступления кочевников, когда отбыла большая часть её воинов (разумеется, они, а с ними и многие другие жители Холмов, активно помогали нам исправлять последствия междугрёзья). Если бы не шутливое замечание Сомбрины, я не смог бы правильно понять её поступок, приняв его просто за деловое рвение.

Расскажу здесь, читатель, ещё кое о чём, что понял в те дни.

Я понял, что я – человек, какая бы кровь ни преобладала в моих жилах. Я человек, и вот почему: я беспокоюсь о своих близких, тяжело переживаю чужие несчастья; я умею любить. Друзья, которых я нашёл за время странствий, доказали это. Что ещё есть человечность, как не умение любить? Если есть в ней и иные, тёмные стороны, вроде так свойственной регулийцам потребности править, то я был только рад, что лишён их: ведь, решил тогда я, это их человечность страдает от наличия подобных чувств, а не моя – от их отсутствия.

Раньше я слишком часто слушал тех, кто не хотел или не мог узнать меня – и имел наивность верить им. Соглашался с тем, что я не человек, только потому, что проявляю свои чувства и любовь не так, как они хотели бы видеть. Но это только их глупость и слепота. Их вина, что они не могут увидеть мою человечность – не моя, что я не могу сыграть роль так, чтобы то устроило их. Я не должен играть роль, чтобы убеждать слепых и глухих.

Вот что ещё я понял. Я не должен быть Милосердным к тем, кто сам активно отрицает Милосердие в своих сердцах, ставит выше лень своего рассудка или жестокость сердца, очерняющего непривычную для себя форму проявления добрых чувств. Для таких людей я теперь буду проявлять лишь Справедливость, ведь они сами лишили свои миры моего Милосердия. Тем же, кто не чтит и Справедливости, уже буду отказывать в человечности я сам – я буду видеть их как бешеных зверей, слуг дьявола или силы природы.

Скажу сразу: некоторое время я позволял этим правилам управлять собой, не видя их ошибок и их радикальности. Мне нужно было то время – но я не прощаю себя за него. И не сужу себя, ведь действительно достаточно натерпелся от людей к тому моменту. По сути я лишь начал отражать те требования, которые они предъявляли мне: как они ставили мне планку, которую я не мог одолеть, так и я поставил в ответ планку, которая не по силам многим из них. Возможно, ты заметил, читатель: тогда я считал себя человеком, но теперь я говорю о людях как о «них». Это не случайность. Но время для объяснения того внутреннего мира, который однажды смог обрести Луэллан, ещё не пришло, ведь тогда я был очень далёк от него.

Добавлю: тяжёлые сны, полные призраками вины, действительно стали намного реже лишать меня покоя.

Также добавлю: если бы не добрые слова Оссина, я никогда не смог бы дойти до такого осмысления.

Глава 58. Первое приключение Айдреда.

Стоял конец лета. Вчера поутру отбыли заклинатели погоды, а на рассвете того дня прекратились и дожди – вовремя, ведь с лесными пожарами было покончено, а влаги в то лето было и без того слишком много. Мы с друзьями и большей частью нашей команды были в общине Бобра.

Пахло приближающейся осенью. Я вспомнил об озере Брейдвидзее, и, влекомый волнами ностальгии, сам не заметил, как дошёл до его сестры – озера Валас. Везде, куда падал взор, поднявшиеся по сравнению с началом лета воды озера радостно блестели на солнце, а всего в сотне шагов стояла такая плотная дымка тумана, что разглядеть за ней что-либо было решительно невозможно. Я быстро разделся и пошёл было к воде, но тут знакомый голос окликнул меня со спины:

- Подожди!

Я обернулся – это был Айдред. Свои полулаты, сущее наказание во время борьбы с пожаром, он благоразумно оставил в форте, и ходил сейчас обычно в подбитом кольчугой стёганом дублете клановой расцветки, поверх которого надевал лёгкий бурый походный плащ с несколько вычурной заколкой в форме цветка чертополоха, одного из клановых символов.

- Как ты тут оказался? – растерянно спросил я.

- Ногами пришёл, - ухмыльнулся эйр и тоже принялся раздеваться.

- Вода будет холодной.

- Нашёл чем испугать, после наших-то приключений, - фыркнул он.

- Да ты и плавать не умеешь?

- Вот как раз поучусь.

Я вспомнил, как боялся Айдред воды в наше первое плавание на лодке, как близко к берегу плескался, когда мы вышли к озеру после бегства из ловушки Трёхглазого Вора. Вероятно, слишком уж пристальным был мой взгляд, потому что эйр ответил:

- Ну да, я боюсь воды. Но на то страхи и существуют, чтобы их преодолевать! Давай уже, Лу, залезай в озеро и показывай, как там надо дрыгать ногами да руками, чтобы не пойти ко дну.

- На самом деле, - начал я, прыгнув в воду и вынырнув, - Самое главное, особенно поначалу – это контроль дыхания…

Долгие летние часы дня постепенно становились короче, рассвет наступал позже, закат приходил раньше. Мы, должно быть, проплавали до полудня, то и дело вылезая, чтобы отогреться на солнце. К моему удивлению и искреннему одобрению, Айдред сумел научиться сносно держаться на воде. Плавал он не изящнее топора и не быстрее улитки, пыхтел как кипящая кастрюля – но к концу нашего длинного урока он уже не тонул, и мог проплыть без остановки около десяти ярдов. Айдред рассмеялся, услышав мою оценку, и некоторое время мы просто лежали, обсыхая.

Тут эйр снова заговорил, вот только я не понял ни слова. Я встревоженно обернулся к нему – мой друг расслабленно смотрел в небо, счастливо улыбался, пожёвывал травинку и негромко бормотал какую-то тарабарщину. Я огляделся – никого рядом не было. Неужели что-то случилось со мной, и я больше не понимаю человеческой речи? Я окликнул было друга, но тот просто продолжал бормотание. И тут я услышал незнакомый голос – он мог бы принадлежать хитрому ярмарочному чародею, только что-то нечеловеческое, будто даже звериное чуялось в нём:

- Ну тогда давай проверим. Эй, дитя диких вод! Ты меня слышишь?

- Слышу, - я очень настороженно оглядывался, двигаясь в сторону своей одежды и надеясь, что не забыл захватить молот, - Но не вижу вас.

- Это легко исправить.

Слева раздалось немного тявкающее покашливание – я обернулся и протёр глаза. Потом ещё раз. Я уже вовсе начал думать, что сплю и вижу какой-то удивительно правдоподобный сон, но стоящее передо мной существо будто прочло мои мысли.

- Уверяю тебя, ты не спишь. Позволь представиться: я – тот, кого некоторые твои родичи по чужой нам линии кличут Огненным Лисом, а другие прозвали Афаруолинногом.

Передо мной действительно стоял лис. Он носил цилиндр и камзол, похожие на те, что предпочитал мейстер Амвросий, только ещё более щегольские, а в правой лапке держал трость. Ростом он, стоя на задних лапах, был где-то со среднего регулийца. На первый взгляд его шерсть казалась обычной для лиса, только очень холёной и благородной, но очень скоро я понял, что он источает собственный свет, пусть и не видимый под лучами полуденного солнца, а по шкуре тут и там пробегают будто бы отблески волн лавы. Лис постарался улыбнуться, насколько это возможно для обладателя подобной мордашки, затем франтовским жестом снял цилиндр и картинно поклонился. Я машинально поклонился в ответ – коротко, приложив левую руку к сердцу, так, как то принято в Аурмарке. Лис сел, и роскошное антикварное кресло возникло само собой, чтобы приютить своего хозяина.

- Ты тоже можешь садиться. Я и так знаю твоё имя. А твоё замешательство куда больше радует меня, чем любые хорошие манеры. Ты смешной! – одобрительно заявил он.

Я уселся в другое неведомо как оказавшееся тут кресло, и только тут понял – я же голый.

- Ты так покраснел, словно сам хочешь обратиться в лиса! – рассмеялся дух, - Можно подумать, я чего не видел. Уж чем-чем, а видом человека в его естественной шкуре меня не смутишь. И я не Тысячеокий Столп, мне всякий церемониал безразличен.

Наверное, я выглядел очень жалко – слова всё никак не хотели возвращаться ко мне – потому что лис продолжил:

- Ладно, если тебя *так* всё это смущает – я отвернусь. Айд, ты тоже оденься, а то наш друг, кажется, из белого скоро станет совсем красным.

Через пару минут мы сидели втроём с Айдредом и Огненным Лисом в роскошных креслах, а между нами стоял стол, тоже явившийся из ниоткуда. Лис попросил эйра накинуть на стол походный плащ.

- Ты не возражаешь, если я твой плащ немного замараю?

Айдред продолжал говорить на родном наречии.

- Вот и славно – вижу же, вы проголодались. И мне подкрепиться не мешает. Минуту!

Лис повелительно взмахнул тростью в сторону озера – и сразу оттуда выскочил здоровенный лосось. Могучим прыжком огромная рыба одолела добрую дюжину ярдов, отделявшую нас от берега, и оказалась ровно посреди стола. Внезапность заставила меня рефлекторно отскочить, и я чуть не опрокинул кресло. «И-хи-хи-хи-хи!» рассмеялся в ответ дух, совсем как смеются обычные земные лисы. Затем он прижал лосося лапкой, и в считанные секунды рыбина пропеклась, да так, что запах соков и хрустящей корочки заставил наши желудки заурчать в предвкушении.

- Чуть терпения, - безобидно прорычал лис, - Лу, у тебя есть фляга. Положи её на стол.

Я безропотно повиновался. Постепенно конфуз проходил, и я начинал наслаждаться этим причудливым пикником.

- Вытяните спичку, - попросил лис, протягивая лапку.

Он сжимал три спички. Самую длинную вытянул Айдред.

- Значит, в этой фляге тот напиток, который ты хотел сейчас больше всего! – лис хлопнул ладошами лапок – беззвучно, ведь их мягкие подушки скрадывали шум – и снова рассмеялся.

Айдред разразился длинной тирадой на эйрском. Лис согласно кивал.

- Конечно. Нужен напиток и полегче, и рыбой одной сыт не будешь.

- А вот тут я бы возразил, - постарался сострить я; похоже, мой ответ пришёлся духу по вкусу.

Скоро кинжал Айдреда обратился в походный чайник с чаем, а небольшая армия муравьёв принесла зерно, ставшее блюдом с хрустящими дымящимися хлебцами. Затем, персонально для меня, Огненный Лис обратил маленький камень в чашу с ледяной родниковой водой, от свежести которой вспоминался хруст снега – но не того, что лежал между нами и Ледяным Герцогом, а того, который ты ел в однажды в детстве, когда вы с родителями катались на санях с горки в погожий зимний день, и смех летал вокруг, а в будущем было только счастье без конца. Самым славным было то, что это угощение, изысканно вкусное в своей простоте, не заканчивалось.

Как только мы утолили первый голод, Огненный Лис сказал Айдреду:

- Ладно, давай уж, переходи на империк. Мне его звуки не по душе, но наш друг так совсем лишним себя чувствовать будет.

Айдред кивнул, и я наконец-то снова начал понимать его.

- Мой лорд, - обратился он к духу, - Раз уж так дело пошло – видит Пророк, может, закончим с тем Контрактом?

- Ох ты ж, - совсем по-человечески хлопнул себя по лбу лис, - Конечно! Да, самое время. Давай отойдём на несколько шагов.

- А ничего, что… - начал было я, но оба моих сотрапезника – и Огненный Лис, и воин из клана его имени, не оборачиваясь, махнули рукой. Похоже, им было всё равно, что я увижу. Я не стал сдерживать своё любопытство.

Как только Лис остановился, Айдред упал на колени; его рука рефлекторно потянулась к клановому кинжалу, но того не было на месте, ведь оружие было сейчас чайником. Эйр и дух растерянно огляделись, и я кинул им свой кинжал, не вынимая его из ножен. Айдред поблагодарил меня коротким кивком, обнажил клинок, аккуратно ткнул себя в левую ладонь и сцедил на лезвие несколько капель крови. Затем он склонил лицо к земле и на вытянутых руках протянул кинжал духу-покровителю своего Великого Клана.

Я думал, что Огненному Лису уже не удивить меня сегодня, но я ошибался. Перед Айдредом стояло настоящее чудовище. Наконец я начал понимать, почему одно из каноничных изображений Головы Лиса, используемое в геральдике клана, было таким жутким. Огненный Лис был огромным – видно было, что сейчас он свернулся и сжался, насколько мог, но, распрямись он, стал бы больше иного боевого корабля или крепостной башни. Пламя, из которого он состоял, сияло так нестерпимо ярко, что понять, сколько у него конечностей, было вовсе невозможно. Голос Лиса звучал прямо у нас в головах, но всё же каждое его слово сотрясало землю.

- Я принимаю твою кровь, мой адепт Айдред, сын Илдмера, согласно Клятве, что ты дал двадцать лет назад.

«Значит», подсчитал я, «Айдреду всего двадцать пять лет?». Я думал раньше, что мы с ним ровесники.

- И готов выслушать тебя.

- Прошу Великого Духа освободить меня от Контракта, что связал меня восемнадцать лет назад.

- Считай свои обязательства исполненными.

Айдред поднялся – и вновь Огненный Лис обернулся щеголеватым зверем в камзоле и цилиндре. Они рассмеялись, хлопнули друг друга по плечам, сели за стол и разлили себе по чашке чаю – так, словно зловещего ритуала и не было.

- Как сказала однажды курица, оказавшись на кухне и увидев там яйца – вот теперь мне бы не помешало хорошее объяснение, - пошутил я, стараясь скопировать манеру Амвросия.

- И-хи-хи, - усмехнулся дух, - Вижу, ты начинаешь расслабляться. Айдред, расскажи ему.

Айдред рассказал. Поначалу он говорил очень быстро, сбивчиво – мне даже приходилось просить его повторять какие-то куски заново. Видно было, что ему уже очень давно не терпелось поведать свою историю хоть кому-то, хотя бы просто высказать её вслух: очень часто он продолжал говорить, совсем не глядя на собеседника, а в глазах его плясало пламя. Не раз и не два он прерывался, чтобы смахнуть непрошеные слёзы и вернуть голосу твёрдость.

***

Дом Блаи стоит дальше от Клановых Титулов, чем желал бы, но куда ближе, чем того желали бы его враги. Испокон веков люди, рождённые в этом славном доме, чтили завет Гилерда Щитоносца, своего основателя: «Есть угроза – бей первым». Много достойных деяний совершили они, следуя этим словам, и великой славой покрыли они имя Блаи.

Так случилось, что тридцать лет назад главой дома стал Кевин ат Руаннен, седой витязь, проливший немало регулийской крови – как во время Великой Войны, так и во время Великого Восстания. Мало любви в его сердце было к новым порядкам, что установились в Святой Земле после позорных поражений. Тем меньше её было, что через свою супругу, Сиршу Беззаботную, он стал кровным родичем самого дома Каэрун, глава которого всегда носил титул Пятого Крыла, что по значению бывал то седьмым, то даже шестым в клане Повелителей Драконов, что был уничтожен имперской армией и упразднён перед камнями Тары…

(тут я попросил Айдреда немного вернуться к сути, потому что начинал уже путаться в именах. Айдред одарил меня странным взглядом, но исполнил просьбу)

У Кевина было два сына и три дочери, одна из которых отбыла к Перламутровым Павильонам ещё до того, как пришло время повязать ей первый пояс (то есть до того, как ей исполнилось девять лет). Старшим сыном, наследником дома Блаи, был Аэдан, прозванный Грозой Лесов. Неспроста он получил то прозвище: ведь…

(тут Айдред пустился в пересказ деяний своего дяди, слишком длинный, чтобы его имело смысл приводить здесь; заканчивался тот рассказ уже известным тебе, читатель, предательством со стороны Мордреда из клана Пустых Зеркал)

- Это прекрасная история, - осторожно сказал я Айдреду, - Но к чему ты клонишь?

Видимо, поняв, что стандартный формат эйрской фамильной саги тяжеловат для меня, Айдред упростил вступление к своему рассказу.

Вот что было ключевым в том предисловии. Дед Айдреда, потеряв рассудок после смерти наследника, объявил кровную месть дому Мордреда. Поскольку суд королей счёл, что доказательств недостаточно, и не дал своего благословления, дому Блаи пришлось действовать в одиночку. В итоге война, продлившаяся около семи лет, унесла жизни как самого деда Кевина, так и всех сыновей Аэдана, но закончилась ничем.

Заметь, читатель – та война была совсем не похожа на привычные нам войны (если, конечно, ты не относишься к Сыновьям или Дочерям Священной Земли – в таком случае, надеюсь, тебя позабавят слова северного варвара). Не было ни особой мобилизации, ни специальных нападений, спланированных массовых операций – точнее, они были, но очень редко. Единственное потенциально крупное столкновение, стояние на реке Донне, где с обеих сторон было по сотне воинов, обратилось в состязание в изысканных оскорблениях и закончилось индивидуальной дуэлью предводителей; обе стороны разошлись без потерь. В основном в эти семь лет просто иногда случались дуэли, если люди Блаи или дома Мордреда оказывались в одном месте, или изредка одни устраивали засаду по дороге на других. Для примера, вот каким стал один из самых масштабных актов этой «войны»: на пятый год сыновья Аэдана, позвав своих близких друзей, вдесятером атаковали самые плодородные фермы дома Мордреда, сожгли поля, вырезали работавшую там нежить, убили одного из мужчин враждебного дома и похитили наследницу одной из младших ветвей. К слову, за эту наследницу поначалу потребовали выкуп, но в итоге один из друзей сыновей Аэдана женился на ней, причём с благословением лидеров обоих «воюющих» домов. Конечно, были в этой истории и отдельные кровавые страницы: например, однажды сторонники дома Блаи сумели поймать целую семью из дома, бывшего союзником дому Мордреда, и убили всех, включая младенцев; были подобные деяния и на руках противоположной стороны.

Так или иначе, война, разорив и обескровив оба дома, не принесла победы никому. В итоге отец Айдреда, Илдмер ат Кевин, едва став новым главой дома Блаи, заключил мир с главой дома Мордреда.

Вскоре после этого у него родился третий сын, Нолан, а через год и четвёртый, самый младший в семье – его назвали Аэданом в честь почившего дяди.

Только тут Айдред счёл возможным перейти к тому, с чего представитель другого народа, собственно, и начал бы свою историю.

Однажды ненастной ночью Шинейд, жена Илдмера и мать Айдреда, ехала в походном фургоне со своими четырьмя сыновьями. Они должны были добраться до Долмер Бороу, ближайшего городка по пути и запланированного места ночёвки, ещё до заката, но внезапно зарядивший дождь сильно замедлил их.

Должно быть, до Долмер Бороу оставалось немногим больше четырёх миль, когда внезапно погонщик и волы, везущие их фургон, пали один за другим в мгновение ока. Шинейд захотела было выйти и проверить, что происходит, но её старший сын, Поудрег, остановил мать и вышел вперёд. Уже шесть лет минуло с тех пор, как отец подарил ему клановый кинжал (значит, юноше было от семнадцати до девятнадцати лет), но Поудрег уже успел прославиться как славный воитель, умелый заклинатель и мудрый не по годам человек – и Шинейд, и Илдмер видели в нём достойного наследника и надежду на возрождение дома Блаи. Не успел юный воитель сделать и трёх шагов, как тень, что чернее самой ночи, налетела на него – и разорвала его горло быстрее, чем маленький Айдред успел моргнуть. Тень не остановилась на этом: в мгновения перед смертью Поудрега она вырвала у него, ещё живого, глаза, один за другим, и обернулась к семье эйров, будто глядя на них глазами их родича. Сердце Шинейд, похоронившей уже слишком многих, не выдержало, и она упала без сознания. Вспышка молнии выхватило лицо тени, похожее на смесь лица мертвеца и морды летучей мыши. Только Айдред, на которого лишь два года назад возложили шапку (то есть ему было семь лет), остался между чудовищем, убившем его брата, и двумя младенцами, младшими братьями, что спали в фургоне.

Тень не спешила. Она медленно вынула кишки Поудрега, поднимая их повыше, как праздничную гирлянду, и смеялась, глядя на малыша Айдреда. Айдред пытался разбудить маму, но та едва дышала. Айдред понимал – сейчас он становится старшим мужчиной. Ему должно защищать братьев. Он метнул в тень кинжал матери – без толку. Тень, глумливо посмеиваясь, начала приближаться – мелкими, мелкими шажками, не переставая то и дело «глядеть» на ребёнка глазами его старшего брата.

Айдред взмолился Боженьке, как его учили – но ничего не произошло, иеродул не явился на помощь. Только чудовище издевательски рассмеялось. Но малыш вспомнил, что его учили и другим молитвам. Кинжала не было, и он взял запасной гвоздь для колёс, зажмурился, с размаха всадил его в левую ладонь, и позвал Огненного Лиса. Ведь он слышал: в сказках, что рассказывали ему папа, мама и Поудрег перед сном, к некоторым героям его клана иногда являлся, в величайший час нужды, Дух-Покровитель – тот, клятву верности которому Айдред принёс два года назад, в день возложения шапки.

Малыш очень сильно старался не плакать, потому что, хоть рука и болела, он был старшим мужчиной, а мужчины, тем более старшие, не могут плакать. Поэтому он жмурил глаза. Только голос заставил его осмотреться.

- Вижу, ты в большой беде, - сказал тогда мальчику пламенный воин, лис в латах, сжимающий огненный меч.

- Да, великий лис! – крикнул тогда Айдред, - Вот этот вот, - он указал на тень, и не сразу заметил, что тень, а с ней даже и капли дождя, застыли без движения, - Он брата убил! Горло ему съел. И мама…

Старший мужчина всё же не смог сдержать детских слёз.

- Шинейд жива, - успокоил его воин.

Он подошёл к мальчику и коснулся его лба, и сердце Айдреда наполнилось пламенем. Плакать больше не хотелось – ведь было дело, важное.

- Ненавижу я вмешиваться в такое, - сказал лис, - Но очень уж вашему дому досталось. Несправедливо досталось.

- Да! Это всё Мордред!

- Мордред? – рассмеялся тогда лис. Он смеялся так долго, и так весело и спокойно было малышу от этого смеха, что на время горечь и страх совсем покинули его – он смеялся вместе со своим Покровителем.

- Нет, конечно! Людям его дома не под силу менять прошлое. Они лишь стали инструментом. Что должно было… Впрочем, будем действовать с тем, что есть.

Он вновь стал серьёзным:

- Паскудства, которым ваш дом подвергся, заканчиваются здесь. Дальше я терпеть не намерен. Но прямо сейчас, юный воин – прямо сейчас я не смогу помочь лично тебе, если мы не заключим Контракт.

Это слово было знакомо любому мальчику из клана Огненного Лиса, которому исполнилось пять лет.

- А как же мама, Нолан, Аэдан?

- Без сознания, слишком мал, слишком мал. Нет, только ты.

- А мы уже заключили с тобой Контракт, помнишь? Два года назад. Я повторить могу, вот, слушай: «Вступая в Ковенант, я клянусь. Я клянусь быть храбрым и беспощадным, как пламя. Я клянусь быть хитрым и ловким, как лис. Я вкушу всех удовольствий жизни, но никогда...

- Довольно! – рявкнул лис, но мальчик не испугался – просто замолчал.

- То была Клятва Ковенанта. Благодаря ней возможен Контракт, - пояснил Лис.

- Ну тогда я клянусь!

- Погоди. Я могу сразить только одного из двух: либо того, кто наслал на вас этого ашванга, либо саму нежить.

Маленький Айдред крепко задумался. Если бы не храбрость и спокойствие, какими наполняла его близость Покровителя, он не справился бы.

- Только одного? – мрачно переспросил он.

- Да.

- Тогда убей его. Человека, который управляет духом.

- Ты уверен?

- Да, - ответил Айдред, и в его глазах отразилось пламя Лиса.

- Почему?

- Потому что этот дух просто оружие. Дух убежит, когда умрёт хозяин. А я его задержу, и он не тронет маму, Нолана и Аэдана. Задержу, даже если, - он нервно сглотнул, - Как Поудрег.

- Молодец, - лис потрепал маленького воина по голове, - Раз ты такой смышлёный и храбрый, вот тебе совет в подарок: ашванг до ужаса боится соли.

Айдред кивнул.

- Теперь о твоей плате. Тебе предстоит…

- Я заплачу что хочешь.

- Какой ты, а! – восторженно воскликнул Великий Дух, - Ну хорошо, раз ты сам так просишь, будет тебе двойная цена.

- Хоть, - мальчик задумался, загибая пальцы, а потом ткнул в нос длинной морде лиса пятернёй, - Хоть вот такая! В пять цена!

- Нет, малыш, так я тебя мучать не буду, - улыбнулся лис, показывая зубы, - Вот что тебе надо будет сделать. Во-первых, тебе предстоит познать истинные пути Огненного Лиса, раз ты так смышлён. Во-вторых, тебе надо будет сотворить нечто, что действительно впечатлит меня, раз ты так храбр.

- Договорились!

- Погоди чутка. Есть ещё одно условие. Ни одна душа, ни живая, ни мёртвая; ни человеческая, ни даже звериная – никто не должен знать о нашем уговоре, покуда я не освобожу тебя от клятвы. Понял? Проговоришься – они умрут, - закованная в латную рукавицу лапа лиса по очереди указывала на его родных, - Мама умрёт. Младший брат умрёт. Самый младший брат умрёт.

Малыш молча кивнул.

- Вот теперь Контракт заключён, - лис опустил забрало своего длинного шлема, - Я с превеликой радостью исполню свою часть. А ты, малыш – помни про соль. Ты мне понравился.

Старший мужчина помнил, где лежит мешочек соли, ведь часто помогал маме готовить. Когда ашванг, продолжая глумиться – глупая нежить не знала о Контракте – подошёл достаточно близко, Айдред распахнул мешочек и кинул его в чудовище.

Дух умирал приятно долго. Стонам медленно разрушающейся нежити вторили раздающиеся из-за пригорка вопли человека – там сияли отсветы пламени, и мальчик понимал: Лис не солгал, он убивает некроманта медленно и с удовольствием, сжигает его заживо, по частям, растягивая агонию ублюдка. Сердце малыша наполнилось неведомой ранее сладостью – его брат был отмщён, и убийцы очень сильно сожалели о своей ошибке.

Ответственность будущего старшего мужчины всего дома Блаи легла тогда на плечи мальчика, два года назад получившего шапку. Поудрег был хорош – но Поудрег не справился. Аэдан Гроза Лесов был превосходен – но не справился и он. Значит, ему, Аэдану ат Илдмер из дома Блаи, нельзя быть меньше, чем совершенным. Иначе близкие будут погибать.

Хвала Господу, что услышал его молитву и послал на помощь самого Огненного Лиса: теперь Айдред ещё и знал, как именно ему достичь ему совершенства.

Точнее – думал тогда, что знает.

***

Застолье с Огненным Лисом продолжалось до самого заката. Мы шутили, смеялись, отбегали для иногда для игр в мяч – а потом вдруг делились тем, что снедало наши сердца по-настоящему; никто не говорил тогда ни слова в ответ, но молчаливая поддержка была сродни объятиям, и следом возвращались смех и радость праздника.

Так, Айдред рассказал, что видел во время погружения в ойкос князя фэйери – Поудрег, живой, звал его заглянуть к нему на чай по пути. Рассказал и том, что однажды его стали столь утомлять оковы правил клана Огненного Лиса, что в лабиринте он искренне боялся: его величайшим врагом окажется сам Великий Дух.

В ответ лис разразился длинной тирадой, поносящей формализм и его адептов. Он завершил это следующей фразой:

- Ты только тогда начал по-настоящему понимать меня, Айд, когда отказался убивать того напуганного юнца. Мой путь – это путь свободы, а не правил. Путь сердца, горящего страстью, а на запуганного разума, боящегося оступиться. Ты всё время путал меня с моим братом, Тысячеоким Столпом. Вот он да, такой зануда, каких свет не видел!

Лис поведал, что видел наш бой с Герцогом. Он сказал, что пришёл тогда к умирающему Айдреду и сделал так, чтобы движение проклятия остановилось: ведь Айдред куда как превзошёл его ожидания, не просто впечатлив, но прямо-таки поразив его. Большего он тогда сделать не мог, но мы сердечно поблагодарили его за то вмешательство. Я, кстати, и сам был удивлён, как это проклятие так быстро лишило Айдреда даже дара речи, но затем будто остановилось на долгие полутора суток, что мы ждали лекарей.

Я, в свою очередь, рассказал друзьям, старому и новому, о своём изменчивом прошлом, о матери и отце, которых меня лишили. Айдред тогда надолго замолчал, а Лис после некоторого раздумья сказал мне:

- Вот значит как? Может, я даже и смогу найти твою маму, и передать ей весточку. Думается мне, и она помнит о тебе, так или иначе. Об отце не скажу – может статься, что и нет уже его вовсе в нашем мире. Заинтриговал ты меня, и нос мой чует в тебе высокую кровь. Обещать ничего не хочу, тем более что непросто мне бывает найти общий язык с фэйери…

- Давай заключим Контракт? – предложил было я.

- Э? Нет, дружище! Ты уж извини, но ты даже не из клана моих адептов. Да и обязанности Духа-Покровителя… - он печально помотал длинной мордочкой, - Если что, Айд, ты там будь начеку и хвост держи как курок арбалета – я тебя выручил тогда, и потом подкрепил недавно в память о былом, но не рассчитывай, что и дальше буду твою шкуру спасать. Сам пляши.

Айдред успел убедить духа, что прекрасно понимает ситуацию, как раз до того, как женский голос прервал нас:

- Лу! Луэллан! Ты где?

Это была Дагмара, и такой тревогой был полон её зов, что я вскочил с кресла прежде, чем успел подумать.

- Что думаешь о ней? – спросил Лис Айдреда.

- Они прекрасная пара, оба зануды, - махнул рукой мой названный брат.

«И-хи-хи-хи!», рассмеялся лис, а следом – всё исчезло: стол, кресла, лис в цилиндре и камзоле, и даже Айдред. Эйр рассказал мне потом, что очутился внезапно прямо перед воротами общины; клановый кинжал был при нём.

Остались только особая лёгкость и бодрость, шутливое и искренне настроение. Я позвал Дагмару, услышал, как она побежала на мой голос, и спрятался в кустах.

В густеющих сумерках она выбежала на то место, где только что был наш долгий пикник, и стала снова звать меня, оглядывая воду. Как хорошо она знала меня уже тогда!

Я подкрался со спины и внезапно обнял её, закружил – и вот мы стояли лицом к лицу, только последние лучи уходящего солнца и первый, слабый свет луны, освещали нас, а между нашими глазами было меньше ладони.

Дагмара, не пытаясь вырваться из моих объятий, обняла меня в ответ, и начала было что-то говорить, но я прервал её поцелуем. Помнится, я сбил её очки, но мы не обратили внимания. Когда наши губы разжались, луна стала чуть ярче, а следов солнца осталось совсем мало. Её глаза сияли, подобные синим северным озёрам.

- Я люблю тебя, - признался я наконец в том, что появилось и росло во мне уже давно.

Она в ответ только всхлипнула, обняла меня изо всех сил, уткнулась носом мне в плечо и что-то пробормотала. К счастью, на тот момент я достаточно хорошо знал людские причуды, чтобы понять Дагмару правильно.

Мы вернулись в общину под звёздным светом, держась за руки, шагая между теней – и тени небытия были не властны над нами.

Глава 59. Новый год. Новая жизнь.

Насколько полным препятствий и тяжёлым был наш путь по Дороге Мехов на восток, настолько же лёгким и приятным было возвращение на запад. Не было неторопливых волов, везущих фургоны и телеги с товаром – мы скакали на лучших лошадях, а сопровождали нас третье крыло наёмников, снова на время возглавляемое Рови, и быстрая колесница кондотьера Кая. Не было дождей – только золотая осень северных лесов. Вместо струй холодного ливня падали сияющие в лучах усталого солнца листья, а ветер пел о бесконечности мимолётной красоты.

Мы прибыли в столицу Таннор за два дня до нового года, как его празднуем мы, эутайнисты. Помня уроки Сомбрины, я понимал: выбор даты не случаен. Его светлость привязал день нашего Триумфа к новому году, и то был знак его особого расположения.

Как лес и небо будто облачились в торжественные одеяния, провожая нас – лес оделся в золотой, оранжевый, красный и коричневый, а небо облачилось в тот тёмный, глубокий синий, который носит погожими днями на исходе года в северных краях, и несло на челе золотой венец солнца – так и Таннор нарядился, ожидая нас. Помните, я писал, как пестрота города казалась мне в первые дни затянувшимся карнавалом? Так вот: Таннор, ожидавший триумфаторов, был ещё ярче и пестрее. Чуть не каждый домовладелец счёл своим долгом вывесить под окнами флаги, отмечающие его личных фаворитов среди победителей, спасших графство от нашествия кровожадных дикарей. Тут и там появлялись реплики знамён отрядов оптиматов и бояр, боевых стягов различных отрядов наёмников. Разумеется, чаще прочих попадалось одно из шести знамён отряда Медной Головы Кабана, и каждый раз, как Кай, Рови или воины третьего крыла замечали их, они вскидывали руки в воинском приветствии и громко издавали боевой клич – и горожане отвечали им кличами, одобрительным свистом и овациями.

Внезапно я увидел на одном из домов свой герб – тот самый, который украсил мою четверть на щите, висящем над дверью дома номер 21 по улице Кондитеров. Целый широкий трёхэтажный дом смотрел на меня доброй дюжиной очей цвета звёзд, обрамлённых руками, на фоне пурпурных полей. Едва жители этого дома увидели мантию сенешаля, такое оглушительное приветствие обрушилось на меня, что, если бы ехавшая рядом Сомбрина не похлопала меня по плечу, я не смог бы даже поднять руку, чтобы ответить им. Этот дом, как оказалось, был первым из очень многих – я представления не имел, какой известной персоной успел стать в Танноре.

Каждый из нас получил свою долю славы. Особого приветствия удостоился и Амвросий – люди, славящие колдуна, несли знамёна с тремя перекрещенными золотыми ключами на обсидиановом поле. Как пояснил мне Амвросий, это был герб, который носил третий сын фамилии Проксимус. Что и говорить о том, как часто мы видели стяги Огненного Лиса, и с какой гордостью принимал восхищение Айдред! Группы людей, нередко возглавляемых послушниками или даже жрецами церкви Магнуса Мунди, то и дело падали на колени перед конным Айдредом, умоляя его дать им прикоснуться к реликвии, носителем которой он стал – мечу Финна богоравного. Эйр, хоть и любил за частным разговором пройтись по «тарквинианским еретикам», не отказывал просящим. Каждый раз, увидев своё знамя с куницей, Вайранна смеялась искренне, как ребёнок – и именно дети чаще прочих подбегали к ней, просили её потрогать «на удачу» листья, и йиванга была только рада исполнить их просьбы. Сомбрина, напротив, покрывала капюшоном лицо, едва появлялся флаг с её бронзовой змеёй, и не раз и не два я видел, как её плечи сотрясают рыдания. Всё почтение, которое хотели выказать горожане Оссину, истинному герою той войны, принимала Дагмара, облачённая в чёрные траурные одеяния своего народа; горожане, несущие белые стяги с золотой лютней, тоже старались одеться в чёрное, и в их приветствиях была не радость, но торжественная печаль.

Не только знамёна и радостная толпа приветствовала нас – весь город преобразился. Редкий дом, редкое дерево в скверах не были украшены разноцветными гирляндами. Тут и там, где на площади, а где и посреди улицы, стояли фургоны фокусников и ярмарочных чародеев, играли труппы трубадуров, труверов и прочих бродячих музыкантов; повара продавали самые различные лакомства; на площадях разбивали сцены и леса и готовились выступать циркачи и акробаты; привозили свои зверинцы те заклинатели животных, что предпочитали дрессировать зверей на потеху публике; гадатели, бродячие колдуны и заклинатели духов, изготовители дешёвых талисманов – эта братия и вовсе была на каждом углу; мастера фейерверков, танцоры и танцовщицы, шуты и лицедеи, труппы актёров, рифмачи и чтецы, сказители легенд – все собрались в Танноре в те дни. Весь город обратился в огромную весёлую ярмарку.

Мне казалось несправедливым, что Рейвен и Артур, сделавшие немало ради нашей победы, лишись своей части праздника – но едва мы подъехали к палаццо, которое даровал нам для постоя граф, ворота распахнулись, и там нас встретили Дочь Солнца и Сын Камней. Толпа на площади перед палаццо разразилась громовыми приветствиями, сразу же взлетели в солнечное небо стяги аурмаркских витязей, и я понял – наши друзья прибыли раньше, и горожане уже успели отдать им честь.

Мы знали, что в палаццо нас уже дожидаются те родные и друзья, кто смог добраться до Таннора накануне праздника. Поскольку к празднику стали готовиться сильно заранее, сразу после того, как последние кочевники покинули земли графства, приглашения разослали с месяц как. Помнится, курьеры графа, прибывшие к нам за списками тех, кого мы желали видеть, были изрядно удивлены, что ни Вайранна, ни Сомбрина не назвали ни одного имени. В результате правое крыло палаццо отдали моим гостям, а левое – гостям Айдреда. Мы же вчетвером получили по роскошной спальне в центральных покоях; каждая из них выходила в особый внутренний дворик с небольшим фонтаном.

Едва мы успели как следует отмыться после долгой дороги и облачиться в приличествующие одежды, как слуги стали настойчиво звать нас в главный гостевой зал. Мы вчетвером вошли туда последними – я уже успел заметить, что у регулийцев более позднее прибытие считается признаком более высокого положения – и сразу на нас обрушился гул приветствий. Сам не знаю, как появился в моей руке кубок, но я успел выпить шесть раз, отвечая на различные тосты, прежде, чем заботливый церемониймейстер усадил меня в положенное кресло в середине стола. Прямо напротив меня сидели Эрхеймс и Фейсингу, а по бокам от них – мои братья, Парсифаль и Эйрекк, и сестра, Урсула. Как сильно они повзрослели с последней нашей встречи!

В правой части стола сидели мои гости – Мервис, однокашники, из тех, что смогли добраться, а также некоторые гости Рейвен и Артура. Даже сапфироглазая сестричка Артура была тут – она была уже не столь болтлива и заметно подросла, но перепутать её с кем-либо ещё было решительно невозможно. В левой части стола будто полыхал пожар: там разместились многочисленные родичи Айдреда, и только небольшая группа несколько манерных регулийцев, одетых в изысканные оттенки чёрного, разбавляла цветовую гамму. Даже если бы Амвросий не сидел рядом с ними, я бы сразу понял, что это – его семья.

Играла музыка, смех и разговоры журчали над огромным столом, а вино и прочие напитки лились рекой. То и дело церемониймейстер объявлял о перемене блюд, и одни изысканные угощения сменяли другие. Временами он вздымал свой медный жезл распорядителя праздника особенно высоко, и тогда либо появлялись шуты и лицедеи, либо музыканты резко меняли ритм и начинались танцы.

Вечер шёл весело. Так, Эрхеймс, пропустив очередную чарку, крикнул музыкантам зарядить «Рассветного сокола», и выдал затем такие лихие коленца, что не всякий молодой рискнул бы повторить. Под неспешные романтические аккорды «Беззвучного спутника» вышли сначала Мервис с Негодной, затем мы с Дагмарой, потом Амвросий с Сомбриной, и, наконец, к нам присоединилась Вайранна, кружащая странного вида кусок ветви; что-то знакомое виделось мне в ней, но не сразу я понял, что именно.

Айдред совсем погрузился в беседы с Урсулой – настолько, что я даже не удивился, когда на следующий парный танец первыми вышли уже они. Странно и красиво выглядела эта пара: огромный Айдред, с белоснежной кожей и огненными волосами, и миниатюрная Урсула, с будто глиняной кожей и волосами цвета пшеницы – только глаза у обоих были одинаково тёмными, и одинаково сияли внутренним огнём.

Но увы – даже такой светлый вечер, очевидно задуманный для того, чтобы мы могли провести время с близкими, не обошёлся без неприятностей. Эрхеймс, как следует отдохнув после своего танцевального подвига, решил снова выйти и сорвать овации – но сорвал только своё колено. Увы, он не стал моложе с тех дней, когда я отправлял ему из Фоскаг зелья для суставов, а колени у него были слабы уже тогда. Не без труда мы с мамой и братьями помогли ему добраться до опочивальни, и утешали его, покуда не прибыл вызванный дворецким доктор.

На обратом пути я решил ненадолго заглянуть в сад с фонтаном – и застал там Сомбрину. Она ожесточённо курила, и по кисловатому запаху дыма и характерному хлюпанью я понял, что табака она потратила уже немало, а вот чистить трубку сегодня забывала. Я сел рядом с ней на борт фонтана, и только тут заметил – она много плакала.

Я осторожно положил ей руку на плечо, и подруга, уронив трубку, молча уткнулась мне в грудь. Я хотел было спросить её, в чём дело, но она коснулась моих губ ладонью, и я понял, что время было неподходящим для слов. Один раз Сомбрина вновь зарыдала было, но, похоже, в тот день слёзы её иссякли. Должно быть, мы сидели так далеко не одну минуту; и кто знает, как долго оставались там, если бы нас внезапно не прервал мейстер Амвросий.

Колдун с шумом захлопнул дверь одной из спален, ведущих в закрытый сад (кажется, то была спальня Айдреда), с чувством выругался, обернулся – не берусь сказать, какие эмоции отразились на его лице, когда он увидел нас.

- Если бы я знал тебя похуже, Лу, - процедил он, и даже в ночной темноте было видно, какой недоброй страстью сияют его глаза, - Я бы вызвал тебя на поединок.

- Дурак, - глухим, надтреснутым голосом ответила ему Сомбрина, поднимаясь и разрывая наши объятия.

- Как – дурак? – продолжал гневно клокотать Амвросий, сверля нас взглядом и нервно расхаживая то направо, то налево, - Значит, сразу после нашего третьего танца, как я сажусь на своё место – отец начинает выговаривать мне, тихонечко так, чтобы никто не слышал. Дескать, что это я себе за полукровку выцепил, и уж не думаю ли я осквернить древнюю кровь фамилии Проксимус? А тут и мать включается, и затем мой старший, чтоб ему облысеть, вечно он у татá и мамá подпевалой – и всё гадости наговаривают, да советы дают такие, что жаба с гадюкой опплевались бы. Да тут и средний, то есть второй мой старший, с лицемерной крысиной улыбкой, какие только в самых бесполезных закоулках Сектора Цивилис выдают… И вот я вырываюсь, спасибо Айдреду, что дал ключ, и – что я вижу? Вы тут обжимаетесь под луной, и что я должен…

- Дурак! – теперь уже воскликнула Сомбрина; закашлялась и, собрав дыхание, продолжила, - У тебя хотя бы есть отец. Твоя мама жива и здорова. А вот моя…

Колдун моргнул, будто морок отпустил его. Он подбежал к своей возлюбленной, опустился на колено, нежно обхватил её лицо ладонями и, пристально глядя на неё, заговорил уже совсем другим тоном:

- Великие боги, Брина! Что с тобой? Как ты себя чувствуешь?

- Паршиво, - хрипло ответила полукровка, пытаясь изобразить улыбку и положив руки на плечи Амвросию, - Очень. Кажется, та хворь, от Герцога, ещё не до конца вышла. А тут ещё – праздник, у всех семьи вот, любимые, родные… А я – а я даже ни одного имени в тот грешный список приглашённых не внесла… Некого мне…

Она снова закашлялась, затем задрожала, будто рыдая – но слёзы на сегодня кончились. Не глядя уже во встревоженные глаза Амвросия, она продолжала:

- Никого нет у меня… Отца нет, а найду я его – убью. Мама – где она? Жива ли? Я же бросила её, давно. Не хотела знать о ней, а она же нищая, презренная…

Амвросий расспрашивал Сомбрину, она отвечала – мне больше не было здесь места, и я поспешил вернуться в общий зал.

Праздник постепенно подходил к концу.

Остринки семейному торжеству добавили молодые эйры. Настолько они разошлись, что меня даже разбудил посреди ночи помощник дворецкого, умоляя прийти на помощь и угомонить бешеных воинов.

Крепко наклюкавшиеся, да ещё и опьянённые атмосферой большого чужестранного города, в котором они оказались впервые, дюжина младших родичей Айдреда решили, что город этот теперь их. Раз так, власть надо было доказать делом. Ватага вусмерть пьяных эйров, распевая песни времён Великой войны (чтобы вы понимали, одними из самых популярных песен тех времён в клане Огненного Лиса были такие шедевры, как «Где увидишь столичного – там и убей», и «Мой дядя – военный преступник»), стала шататься по улицам, задирая прохожих. К счастью, дело было глубокой ночью, да ещё и во Фронтире, где поединки чести не в ходу, так что обошлось без жертв. Однако нетрезвым героям очень не понравилась лавка сапожника под вывеской «Ценные каблуки Фанруа». Как мне объяснил потом Айдред, деда одного из юношей казнил имперский чиновник по имени Фанруа, а их захмелевшие и не очень хорошо знакомые с империком глаза прочитали вывеску как приказ: «Целуй каблуки Фанруа!». Надо ли говорить тебе, читатель, какого страху натерпелось несчастное семейство честного ремесленника, когда дверь их стала выбивать толпа пьяных эйров?

К великой удаче, до самого Фанруа, его жены и детей, хулиганы добраться не успели. Сапожник не потерял головы: выбил камнем окно соседа, а когда тот полез спросонья ругаться, быстро объяснил ситуацию. Увидев рыжих молодчиков, сосед всё понял моментально, и семья сапожника эвакуировалась к нему через балкон. Мы тоже не сидели, сложа руки, и в итоге пострадал только первый этаж дома сапожника. Фанруа оказался понимающим человеком, и небольшой ручеёк серебра, перетёкший от Айдреда к новому владельцу, замял это потенциально позорное для клана дело в зародыше. Само собой, всем лихим «завоевателям» тоже на следующий день крепко попало от их старших – одного из этих вояк я увидел вскоре на торжестве во дворце графа, и приметил, что ему очень сильно не хотелось сидеть, всё он норовил встать при любой возможности.

Следующий день мы провели в блаженном покое. Нас отвлекали только то и дело забегавшие посыльные от графа – осведомиться о наших предпочтениях по тем или иным вопросам, а с меня даже один раз сняли мерки. В остальном тот пасмурный, но тёплый и светлый, день я посвятил общению с теми, кого так давно не видел: с семьёй и с мейстером Мервисом.

Едва ли не больше всего времени я провёл с Парсифалем. Как я уже рассказывал, Дитя Ветра, выслушав мои истории о Фоскаг, бросил затею стать рыцарем и пошёл учиться в ближайшую старшую школу, чтобы стать искателем приключений. Оказалось, он не поленился провести целый комплексный анализ, и в итоге выбрал образование геолога, но с факультативным фокусом на лингвистике, этнографии, прикладном спиритизме и биологии. Такая комбинация позволяла ему получить много практики путешествий в диких краях, при этом расширяя его эрудицию в тех направлениях, которые помогли бы общаться с самыми разными людьми, к тому же научили бы защищаться от духов и позволили получить фундамент для медицинских знаний. Не случайным оказался и выбор весьма посредственной, зато близкой старшей школы: так у Парсифаля оказывалось достаточно свободного времени, чтобы заняться углублённой физической и боевой подготовкой. Мы устроили короткий спарринг у фонтана, и брат поразил меня ловкостью, с которой управлялся боевым посохом. Видно было, что ему ни разу не доводилось по-настоящему рисковать здоровьем в бою – здесь не могу не отвесить комплимент школе боёв в академии фок Скаггена – и я указал ему на этот минус, посоветовав удвоить, если не утроить, внимание к обороне, а нападающие удары делать реже, но намного сильнее: простое касание часто засчитывалось за попадание в школах, но не давало почти ничего в реальном бою.

Эйрекк, Эрхеймс и Фейсингу были просто счастливы наконец увидеть меня. Хоть они уже знали историю моих приключений из писем, что я слал им, из восторженных пересказов людей графа, слышали отрывки из них вчера на семейном празднике – всё равно они хотели услышать их от меня, и я постарался не разочаровать их. Да и мне было приятно повествовать о своих приключениях – теперь, в комфорте палаццо, они казались причудливой сказкой, что случилась с кем-то другим. Полной чудес и опасностей была жизнь того, кто нёс ларец с позвонком святого, защищая его как от опасного эльфа, так и от мрачных и грозных монахов; кто бился во тьме кургана, чтобы добыть волшебный меч, а затем шёл в полный ловушек ойкос князя фэйери, чтобы выкрасть не менее волшебный кинжал – и кинжал тот был нужен лишь затем, чтобы герой, будто сошедший со страниц древних легенд, смог поразить в самое сердце Зло из забытых эпох. И всё это – на фоне сбора налогов, управления армией, а ведь ещё был бой с тенью, и курган, осквернённый Куннлаугом, и – и была ещё Дагмара…

Разумеется, и мои родные хотели узнать Дагмару получше, и моя возлюбленная хотела познакомиться с ними как следует. Но когда момент знакомства настал, случился некоторый конфуз.

Я представил своих родных Дагмаре, говоря фразы вроде: «Дагмара, познакомься: это Фейсингу, моя мать». Всё шло гладко, пока не пришлось мне представить возлюбленную. Что я мог сказать? «Мама, папа, братья и сестра, смотрите – это Дагмара, моя…» - кто? Я запнулся, и увидел, что это очень сильно не обрадовало предводительницу общины. Эйрекк, да не оставит солнце его мудрое сердце, поспешил на выручку: он сказал: «Разве вы не видите? Они любят друг друга», и это помогло встрече пройти хорошо.

Тем не менее, после знакомства с моей семьёй у нас с Дагмарой состоялся первый из непростых разговоров, которых в итоге было немало, особенно в начале отношений. Дагмара прямо спросила меня, как я вижу наше будущее. Хоть она и не была эйркой из великого клана, она выросла в очень традиционном обществе, и отношения без брака казались ей чем-то недостойным. Я же, напротив, вырос в стране, где отношения и брак – это, ну, не то чтобы совсем разные субстанции; нет, это явления одного порядка, но отличающиеся кардинально. Недаром в наших краях многие практикуют Год Ожидания, а поспешные браки и вовсе служат сюжетом анекдотов и поводом для насмешек.

Повторюсь – тот разговор не был простым. Нелегко мне было убедить Дагмару, что в моём сердце сожительствует любовь к ней и неготовность заключить брак быстро. Больше того – сама моя неспешность в брачных обязательствах есть прямое свидетельство серьёзности моих намерений: ведь развод, по обычаям Аурмарка, не обременителен, и, ищи я с Дагмарой лишь быстрых утех, я бы охотно поддался её условиям, а потом так же быстро отказался от взятых обязательств. Непросто было и мне понять мир, в котором росла и продолжала жить Дагмара: мир, в котором женщина, вступая в отношения, не освящённые церковью, получала клеймо позора.

Вот к чему мы пришли в итоге: вечером того же дня я нарёк Дагмару своей невестой, но мы с ней условились, что брак заключим не менее, чем через год. Конечно, после того, как вечером я огорошил Эрхеймса и Фейсингу внезапным появлением невесты, мне также пришлось не один час успокаивать родителей и убеждать их, что это не поспешное решение и не прямое обязательство скорого заключения брака, но моральных сил эти разговоры отняли немало. Могу только представить себе, как тяжело потом было Дагмаре развеивать недобрые сплетни в общине Верных и Вольных.

С Урсулой мне почти не удалось побеседовать тогда. Разве что за завтраком мы немного поговорили о духах, об алхимии – но больше всего об Айдреде. Сразу после завтрака она убежала в город – как я узнал потом, большую часть времени она была не одинока, и посетила, одну за другой, все клановые таврены Огненного Лиса в Танноре, только забежала в палаццо ненадолго ради формального знакомства с моей возлюбленной. Интересно, чем так зацепил её мой друг? Я припомнил, что давным-давно, целую жизнь назад, перед тем письмом, что превратило меня в сенешаля, Урсула почему-то попросила меня передать привет Айдреду.

Только к полуночи мне удалось добраться до мейстера Мервиса. Я постучался в их с Рейвен комнату (очевидно, ради особого случая они решили устроить перерыв в Годе Ожидания), и Негодная, да хранит её Господь, просто сказала нам отправиться к фонтану. Так мы и поступили, и сидели там, болтая обо всём и ни о чём, не один час. Я был бы рад сказать тебе, читатель, что именно тогда Мервис одарил меня неким особенно ценным уроком или мудрым наблюдением, но нет – ничего подобного не было. Мы просто очень хорошо провели время, потому что оба успели очень сильно соскучиться друг по другу. За пару часов до рассвета я проводил Мервиса в его с Рейвен опочивальню, а затем отправился в кровать – завтра предстоял важный день.

***

Если праздник в палаццо был организован для нас, для нашего отдыха и для восстановления сил, то Триумф был направлен вовне. Он успокаивал жителей графства, убеждая их, что пора испытаний позади; он укреплял позиции его светлости как сильного и умелого лидера; он давал урок всем его вассалам, показывая, какое именно поведение награждается больше всего; и посылал ещё дьяволову тучу разных регулийских сигналов самым разным группам, которые искренне пыталась расшифровать для меня Сомбрина, но которые мой северный варварский разум накрепко отказывался воспринимать.

Я ужасно не выспался, но суровые будни управляющего армией вполне закалили меня, а две чашки крепкого кофе, холодное умывание и короткий сеанс разминки шеи дали достаточно бодрости. Все мы, триумфаторы, в десять утра выехали в закрытых каретах. Нас довезли до разбитых загодя шатров в двух сотнях шагов от городских стен, прикрытых лесом. Там мы облачились в подобающе значимости торжества одеяния.

Айдред был в сияющих и отполированных полулатах, да к тому же получил роскошный алый плащ с клановой символикой. Вайранна обернула себя сложной композицией из четырёх длинных разноцветных лент, и обвесилась таким количеством железных, медных, бронзовых, серебряных и даже золотых украшений, что каждое её движение сопровождал мелодичный металлический перезвон. Сомбрина согласилась лишь на строгий чёрный костюм для охоты, но он был сработан портными графа с таким мастерством и так ладно притален, что в своей изящной простоте мог дать сто очков форы ярким одеждам придворных. Амвросий не смог отказать своей любви к цилиндрам и камзолам, но теперь его одежда была белой, а декоративные элементы были серебряными – как я догадался, в пику чёрному и золотому, цветам его фамильного герба. Негодная выбрала подчёркнуто имперское платье оранжевого цвета, оттеняющее её пламенные косы и одновременно гармонирующее с ними. Артур не изменил себе и был, как и раньше, в длинном сером сюртуке, только если раньше его одежда будто скрывала своего хозяина, то теперь серый сюртук, сшитый мастерами его светлости, напротив, подчёркивал тонкий вкус Артура и придавал благородства и внушительности его полноватой фигуре. Мне же досталась уже знакомая, старая пурпурная мантия волшебника, поверх которой следовало надеть вычищенную белую мантию сенешаля. Признаюсь, я немало пропотел под их двойным весом в тот день.

Триумф начался в полдень.

Высокие и гулкие рога сопровождающих, а затем такие же ответы с городских стен – и мы отправились, пустив коней шагом. Мы выстроились в длинную кавалькаду. Впереди ехали особо отличившиеся наёмники – они везли роскошную телегу, наполненную наиболее значимыми трофеями той кампании. Затем скакали вассалы графа, оптиматы, бояре и шляхта, лидеры своих отрядов – как я понял, первыми ехали наименее влиятельные и отличившиеся меньше прочих, а позже более славные. За ними вёл колесницу Кай, рядом с ним был Рови, его буккъер. Дальше – Амвросий, Рейвен и Артур, Вайранна, Сомбрина, Айдред, затем я, следом Дагмара с вышитым на чёрном стяге образом Оссина. Завершала шествие группа пеших тарквинианских жрецов, несущих сделанные из папье-маше образы великих богов и некоторых богоравных, включая и богоравного Финна.

Если на наше прибытие Таннор отвечал сам, выбирая и славя героев по своему усмотрению, то теперь, во время Триумфа, жители, как и мы, стали участниками большого спектакля. Приветственное пение толпы всё нарастало по мере того, как следующие, более значимые триумфаторы, проходили мимо неё – но за то время, покуда последние триумфаторы слышали финальное крещендо гимна, первые уходили намного вперёд, и это создавало удивительный эффект а капелла из восхищения. Буду краток, читатель: такой глубокой волной накрыл меня священный трепет тогда, что я невольно думал – да, наверное, если единение с Тетраграмматоном действительно возможно, то это очень близко к одной из тех форм, в которых оно может переживаться.

Когда мы добрались до дворца и неземное ощущение возносящего в небеса восторга немного отступило, я осознал, что мне дали целую роскошную спальню и целых три часа, которые я был волен потратить по своему усмотрению. Я рухнул на подушку, утопил её в слезах счастья от пережитого, и сам не заметил, как заснул. Кажется, я даже не разделся.

Когда солнце стало клониться к закату, слуги графа разбудили меня, и я направился в праздничный зал. Приём в тот день был далёк от разнузданного сибаритства, что поразило меня перед отправкой за сбором налогов. Не было ни замков из редчайших отрезов мяса зверей и рыб, ни изысков вроде паштета из птичьих языков – все блюда были невероятно вкусны, но ингредиенты были куда дешевле, обычнее. Припоминая уроки Сомбрины, я понимал: так его светлость отправляет очередное «послание» своим вассалам: он говорит, что, хоть враг и был отражён, потери наши велики, и время для роскоши пока не вернулось.

Очень много необычных гостей было здесь сегодня. Мне посчастливилось пообщаться с несколькими художниками, один из которых был придворным живописцем его светлости; со съентификами, натурософами и, конечно, с собратьями и сёстрами по «искусству невозможного». Большое впечатление на меня произвела глава гидроинженеров – тех самых, что повысили проходимость Дирны. Хоть родом она была из Империи, училась она в Жемчужном Университете в старой столице Аурмарка, Уппсале, и мне было очень интересно послушать как её впечатления о моей родине, так и мнение о главном университете Королевства. Кроме того, меня познакомили тогда с некоторыми влиятельными аристократами из соседних земель – это оказалось небесполезным в дальнейшем, как и возобновление знакомства с цензором провинции, но в более располагающей обстановке, чем раньше. Однако подробно я расскажу лишь о трёх встречах, самых необычных и, на мой взгляд, самых важных для этой истории.

Так, меня очень удивил немолодой высокий регулиец, что везде сопровождал Вайранну. Едва приметив, как он внимательно изучал тарталетку с креветкой и травами, крутил её в воздухе, оглядывая со всех сторон, я подумал – вот интересный человек. Я продолжал краем глаза приглядывать за ним, и не уставал поражаться: этот регулиец вёл себя порой так, как вёл себя я во время первого приёма у его светлости. Но я был чужестранцем, кровь духов во мне гуще крови людей – как же выходило так, что этот стильно, по последней имперской моде одетый человек допускает такие же нарушения имперского этикета, очевидные даже мне, всего несколько месяцев получавшему уроки у Сомбрины? Было в нём и что-то иное, иногда мне будто виделся высокий витязь с зелёными волосами и кожей цвета дубовой коры.

Улучив момент, я поймал их в углу зала, где никто не мог услышать нас. Я прямо спросил Вайранну:

- Я вижу, что твой спутник – не человек. Кто же он?

- Добрая встреча, друг из детей бегущей воды, - ответил мне знакомый голос, и во лбу спутника йиванги на мгновение мелькнул третий глаз.

Я широко улыбнулся. Так вот кого напоминала мне ветка, с которой кружилась в самозабвенном танце Вайранна.

- Да, - ответили моим мыслям эльф и йиванга одновременно.

- Но он же… - начал было я, уже зная ответ.

- Он любит меня, - улыбнулась Вайранна.

- Никогда я не допущу её несчастья, намеренно или нет, и не позволю причинить ей несчастья тем и тому, кто и что в моей власти, - пообещал эльф.

Я знал, что он не имеет намерения лгать – ни мне, ни себе, ни, тем более, Вайранне.

Вторым внезапным гостем на празднике стал мейстер Аэрон. Не стану подробно излагать наш разговор, ведь он выдался на диво длинным – и стал ещё длиннее, когда к нам присоединился мейстер Мервис.

Вот о чём я хотел бы поведать:

- Он, - говорил хмельной Мервис, указывая на меня, - Был моим первым учеником. Я старался всё сделать правильно. Где-то провалился, конечно. Но вот чего я хотел: чтобы я опекал Лу, как второй отец. Давал задачи, что помогут ему раскрыться, будут на грани возможного; но я буду на страже. Поддерживал, чтобы Сверчок экспериментировал и не боялся пробовать. Если ошибётся – чуть ждал, чтобы он ощутил вес ошибки, но потом спасал его. А ты?

- Ох, молодой человек! – язык Аэрона слегка заплетался, - Вижу твои помыслы, и они чисты. Но мало опыта у тебя. Много самопожертвования. Вот мой путь: я просто делаю то, что делал бы без них. Я даю им наблюдать, где это им не повредит. Ну и мне не повредит, вестимо. Я не учу и не караю их – они, благослови их Эутайн, взрослые люди. Сами поймут, что им нужно.

- Но так они не поймут ничего вовремя. А если будут лениться, то и вовсе не поймут ничего.

- Так учителя ли это дело? Дело учителя – давать, дело ученика – брать.

- Не согласен, - они чокнулись и выпили за несогласие, за уважение к чужому мнению, - Учитель отвечает за ученика.

- Дай тебе Господь сил не потерять душу на том пути, что ты на себя взвалил, - ответил Аэрон.

Третьим стал таинственный старик в чёрном плаще. Едва я увидел его, я понял – он наблюдает за мной. Я пытался расспросить слуг и других гостей, но, оказалось, они либо вовсе не видели старика, либо считали этого человека совершенно нормальным и не понимали причин моего интереса. Только вот слуги видели его одним из почётных гостей, а гости – одним из слуг.

Я подошёл к нему, когда солнце уже приблизилось к горизонту.

- А, ты всё же нашёл меня! – воскликнул знакомый голос, - Я уж боялся, что не получится.

- Асцендент Леобардис, - приветствовал я иерарха моего ковена.

- У нас мало времени, - забормотал отмеченный Арканой колдун, - Слушай.

Я обратился в слух.

- Бери этот талисман. Всегда носи его, особенно – перед сном. Забудешь – быть великой беде. Не только ты можешь пострадать, но и твои ближайшие спутники.

- Спасибо! Но…

- Хватит вопросов. Ты и так услышал больше, чем следовало бы.

После этого старец в чёрных одеждах исчез, и никто, кроме меня, не мог вспомнить, что видел его.

***

Когда пришёл час заката, двое герольдов в сюрко с гербом дома Таннор вышли перед графским троном и звонко протрубили сигнал. Музыка стихла, слуги замерли, и все собравшиеся смолкли и обернулись к трону. Его светлость неспешно занял место правителя, дождался, пока мастер реликвариус принесёт ему на подушке графскую корону, похожую на обруч с семью зубами, сужающимися кверху, и перчатки из шёлка капитолийского шелкопряда. Надев перчатки и возложив на голову корону, граф громко объявил:

- Пусть наречённая Вайранной подойдёт ко мне.

Йиванга, нимало не смущаясь обрушившегося на неё внимания, не то подошла, не то подбежала к трону.

- Преклони колено.

Йиванга послушно стала на одно колено. Я не видел её лица, но судя по тому, что дрогнули уголки губ самого графа, она улыбалась, как счастливый ребёнок.

- Мне известно уже твоё пожелание, и оно будет исполнено. Ради той великой услуги, что ты оказала нашему графству, мы говорили с нашими добрыми соседями и верными друзьями из города Марвелий. Сим я объявляю, что магистрат вольного города Марвелий принимает тебя своей гражданкой. К тому я, не от скупости и не от расточительства, но лишь ради справедливости, дарую дюжину дюжин, иначе гросс, полновесных дивинов золотом. Теперь ты можешь встать.

Вайранна приняла принесённые церемониймейстером мешок золота и почётную грамоту, поклонилась графу, затем зачем-то его слуге, потом снова графу, обернулась к нам – вскинула мешок и грамоту, как трофеи, радостно рассмеялась, и убежала в толпу. Только очень долгая придворная закалка позволила старому графу скрыть улыбку. Позже, в следующей истории, я расскажу, чем так ценно было именно гражданство вольного Марвелия.

Разумеется, дорогой читатель – дорогой, ведь раз ты продолжаешь слушать мою историю даже сейчас, значит, ты услышал её почти до конца; точнее, эту её часть. Так вот – разумеется, раньше Вайранны свои дары получили кондотьер Кай и Овъиро Рохос Себбасхо, затем Амвросий, Рейвен и Артур – но они держали себя, если можно так выразиться, стандартно, да и дары те имели мало влияния на дальнейшие события. В самом деле, сильно ли изменился Амвросий от тех пяти дюжин золотых, что достались ему? Добавлю здесь же, подтверждая твою догадку: да, все мы уже выражали свои предпочтения в плане наград. Но всё же каждый был в итоге удивлён щедростью его светлости.

Отдельно скажу о Сомбрине. Она получила речное торговое судно третьего класса и членство в очень престижной и уважаемой гильдии Северных Водных Торговцев, что открывало ей возможности торговать большими партиями в северных регионах Империи, сниженные пошлины с Аурмарком и даже официально враждебном Империи Оссильво, а также доступ к достаточно выгодным кредитам в практически любом банке.

Вот как Сомбрина пояснила мне свой выбор – к слову, сделала она это ещё во время нашего возвращения в Таннор.

- Когда я умирала, - она имела ввиду дни, что была между жизнью и смертью после раны, - Ко мне пришёл преподобный Владигор. Я молила его принять моё послушание в монастыре, или хотя бы как одной из мирских сестёр. Но преподобный, в своей мудрости, отказал мне тогда! Вот что он мне сказал: «Сердце твоё не создано для пути Владыки Повешенного. И не столько зла ты сотворила, дочь моя, чтобы встать на него вопреки своей сути. Владыка видит и принимает твоё покаяние, внемлет ему, и дарует тебе путь исправления. Но то – лишь одна из множества дорожек, что суждено пройти тебе, дочь моя». Он говорил о том, что я слишком люблю красоту, и что не познала пока той жизни, ради которой была рождена.

- Я думала просить у графа, чтобы он отрядил меня в Армию Листьев – хоть бы и в сам Ётунхейм. Но Рейвен отговорила меня: она сказала, что я возненавижу жизнь монашествующего воина. Рассказала о том, как живут те её подруги и друзья, что выбрали такое служение, и я согласилась с ней.

- Тогда я задумалась: а чего же я желаю? – помню, я вздрогнул, услышав эту формулировку, - И поняла. Мне нравилась моя работа консильери для деловых людей. Раз я так горазда давать советы другим, почему бы не начать давать их себе самой? Я смогу немало заработать, занимаясь торговлей. Начну с реализации плана Куннлауга – он ведь и правда хорош, да и предводительница Холмов, как и новый староста общины Бобра, мои добрые знакомые. От чистой прибыли на каждую дюжину серебряных четыре я бы отправляла в развитие своего дела, ещё четыре – в Армию Листьев. Такой мой вклад был бы поважнее личного участия в боях – ведь заработать я смогу немало, а Армии всегда нужны деньги.

Меня очень обрадовал тот план Сомбрины! Я спросил её, важно ли ей моё мнение, и, когда она ответила утвердительно, постарался убедить её не уходить от намеченного пути. Вот что ещё тогда обрадовало меня: похоже, шок Сомбрины от столкновения с реальностью существования добра, её переоценка прошлого постепенно подходила к концу. Больно мне было видеть, как она мучит себя за то, что уже не может исправить.

Только ещё одну мелкую оговорку сделаю, раз уж речь зашла о Сомбрине: после окончания она пояснила мне, что само время начала награждения граф выбрал как ещё одно послание – закат, час Арканы, ипсилоса оккультного знания, а значит, и моей покровительницы. Конечно, вместо этого он мог бы выбрать час Дивина, владыки судьбы, которого иногда считают патроном волшебства, но его светлость предпочёл более явный и доходчивый символ.

Вернёмся же к церемонии. Когда граф позвал Айдреда, воин Огненного Лиса обнажил меч святого Финна и положил его на плечо, а, опустившись на одно колено перед нобилем, поднял клинок обеими руками – совсем как перед Огненным Лисом. Его светлость взял церемониальный жезл, коснулся им плеч Айдреда, как когда-то – так недавно, если смотреть на календарь, и так давно, если обратиться к памяти сердца – касался им моих, и изрёк:

- Сим нарекаю тебя, Айдред ат Илдмер из дома Блаи, своим сенешалем. Ради соответствия Имперским Нормам и Регуляциям дарую тебе к тому титул виконта города Шамерье.

(Специально для читателей, рождённых в Поднебесном королевстве, поясню: виконт стоит достаточно высоко, являясь по сути заместителем самого графа, но этот титул не является наследуемым. Небольшой город Шамерье… Впрочем, о нём я расскажу позже).

Айдред не стал благодарить своего нового сюзерена. Вместо этого он выпрямился, вскинул меч повыше, объял себя пламенем – возгласы восхищения и тревоги прокатились по залу – и громогласно заявил:

- Принимая этот титул, я клянусь честью своего дома: отныне твои враги, мой лорд – мои враги. Если ты захочешь их смерти, только прикажи – Головоруб знает своё дело.

Пламя погасло, и церемониймейстер наконец смог накинуть на плечи строптивого эйра мантию сенешаля.

Неторопливо и величественно шагал Айдред назад, на своё место в зале – и очень много глаз отныне стали следить за каждым его движением.

- Подойди же теперь ты, Луэллан фан Мервйен, мой верный бейлиф; сенешаль, покрывший себя славой, и через то прославивший имя семьи Таннор.

Хоть я и давно знал, что моя очередь не за горами, я исполнился великого трепета, когда шёл к графу.

Когда мне пришло письмо с вопросом о моих пожеланиях, я поначалу неверно понял его светлость. Я расписал целый план по восстановлению и развитию пострадавших от междугрёзья и нашествия земель – как я его видел, опираясь также и на план Куннлауга, и на мысли Дагмары, и на замечания Милоша, на советы старост других поселений, на сетования и мечтания простых работяг, что гасили вместе с нами лесные пожары, помогали рекам и ручьям вернуться в свои берега, засеивали осиротевшие поля и погибшие сады. После, когда мне пришло второе письмо с уточнённым вопросом, об именно моих пожеланиях, я смог только написать, что мне понравилось служить графу и я хотел бы продолжить. Сейчас же, видя масштаб щедрости его светлости, я мог только гадать, что за дар ждёт меня. Тени грядущего, вновь ставшие почти зримыми, густели с каждым шагом, и нелегко мне было скреплять сердце, чтобы прорваться через них.

Когда-то, давным-давно, ещё перед поступлением в школу, я ощутил, как тени сгустились, и некое мрачное будущее начало обретать реальность. Много позже, когда я получил драгоценный контракт на судьбоносный сбор налогов, будущее, напротив, манило и звало меня. Сейчас же я чувствовал, будто из маленького домашнего сада я выхожу в огромный мир – фантастический, удивительный, чарующий и пугающий; будто всё, что я знал раньше, покажется лишь сном на фоне *настоящего*, путь в которое открывался передо мной. Конечно же, не награда так переворачивала мой мир – но именно она была ключом, что открывал ворота.

Я упал на колено за мгновение до того, как граф повелел мне сделать это.

- Стань на колено, - моя спешность заставила и графа ускорить свою речь, - И запомни: последний раз ты преклоняешь колено перед мирским владыкой. Отныне, Луэллан, ты не опустишься на колени ни перед кем, кроме великих богов или их представителей. Отныне никто, кроме урождённых патрициев или носителей особых полномочий, не может требовать от тебя отчёта о твоих действиях. Буде возникнут у кого сомнения в чистоте твоих намерений и верности избранных тобой средств, судьями тебе будут лишь равные тебе или стоящие выше – Суд Пэров.

Я сосредоточился на дыхании, чтобы захватывающий меня водоворот чувств не испортил торжество – не ради меня, но ради графа, и ради Мервиса, что наставил меня. Лёгкими были касания церемониального жезла, но величием и тяжестью наполняло их будущее.

- Теперь встань, сьер Луэллан. Мы даруем тебе земли, что раньше были краем вольной общины Бобра, ведь она подвела не только нас, но и Его Божественное Величество, а ты сумел принести туда Имперский Мир. К тому прибавляем озеро Валас, что тоже будет твоей вотчиной, а однажды тоже отойдёт твоим потомкам. Даруем тебе титул, что некоторые называют оптиматом, другие – боярином, в зависимости от их происхождения. Мы беседовали о том со знающими людьми твоего народа, и нарекаем тебя фрейгольдером.

Я старался сохранять спокойствие, несмотря на обрушившийся со спины гром аплодисментов.

- Желаешь ли ты изменить свой герб?

Я помотал головой, не в силах найти слова.

- Каким будет имя твоей фамилии, фрейгольдер Валас, ведь имя фан Мервйен привязано к Королевству Аурмарк, да будет вечным Пакт Братской Любви между ним и нашей славной Речной Империей?

Имя возникло у меня прежде, чем я смог вспомнить, где же я его слышал.

- Энрег. Ван Энрег.

- Что ж, Луэллан ван Энрег, фрейгольдер Валас – прими символы своей новой власти, и распрощайся с прошлым.

Я отдал церемониймейстеру мантию сенешаля, только тут поняв, зачем мне пришлось нести ещё и мантию волшебника, и принял два перстня особой формы и головной обруч, что отличают полноправных патрициев от более низких сословий. Уважая цвета моего герба, зачарованные драгоценности были сделаны из платины, а украшали их пурпурные сапфиры.

Дагмара получила дополнительные привилегии для Холмов Верных и Вольных, а также право лично обращаться к Императору, буде возникнет у неё такая нужда.

Глава 60. Человек без тени.

Не стану, читатель, утомлять тебя описанием праздничного бала, что начался сразу после церемонии награждения, и шёл, как говорят, до самого рассвета – тем более что сам я, утомлённый нахлынувшими переживаниями, ушёл в свою спальню во дворце графа ещё до полуночи.

Боюсь подумать, что сталось бы со мной, не надень я перед сном амулет Леобардиса. Сразу скажу: однажды в будущем я забыл сделать это, и расплата за неосторожность была поистине велика.

Во сне я увидел себя у того самого озера, что являлось мне и раньше. Но что-то было не так. Не свежестью веяло от воды – горькой, душной гарью был наполнен воздух; недаром: оглядевшись, я понял, что то, что казалось мне звёздами, было огнями догорающего леса, и не туча скрывала луну, а чёрное облако дыма.

За двумя валунами был дом, и я поспешил туда.

Я подошёл к двери. Ключа в кармане не оказалось, но нужды в нём не было: дверь была изрублена в щепки. Запах крови ударил мне в нос вместо того особого аромата дома, который я никогда не мог описать. Сердце моё забилось, и я вбежал в дом, доставая молот.

Было пусто и страшно. Двери спален были разбиты. Я трижды постучал по стене, пытаясь разбудить свет – тщетно; света не было больше в моём доме. Портрет моей матери был разорван, но перед этим осквернён столь похабно, что я не стану говорить об этом. Тут догорели леса: последние лучи, порождённые жадным и злобным пламенем, исчезли. Мой дом погрузился во тьму.

Некоторое время я не видел ничего и не слышал ничего, кроме своего прерывистого дыхания, стука напуганного сердца и быстрого шума крови. Затем я услышал тяжёлые шаги, спускающиеся по лестнице. А потом я увидел его – так же ясно, как видел бы, если бы тьмы здесь не было.

- Думал, сможешь спрятаться от меня? – спросил меня Он.

Человек без Тени. Я знал, что это он – недаром, ведь раньше я видел его много, очень много раз; помнил о будущем, которого так боялся, что закрывал от своего разума это знание. В ту ночь плотина треснула.

- Хорошо, - кивнул Человек. Он читал мои мысли, или, по крайней мере, некоторые из них. Мои страдания доставляли ему наслаждение – ведь и я тоже мог читать его, пусть и не так хорошо, как он меня.

- Позволь мне сокрушить эту крупицу надежды, - рассмеялся он, поднимая свой боевой молот.

Коротким и неравным был тот бой – мой враг даже не бил меня оружием, только толкал ладонью. Все мои атаки он отражал шутя, а когда я уже стал выматываться, легко разоружил меня.

- Ты же не думал, что я просто убью тебя? – глумливо спросил он, поднимая забрало своего шлема, так похожее на морду изуродованного тьмой зверя.

Нет – я так не думал. Я знал, что он не просто убьёт меня.

- Знаешь, - протянул Человек без Тени, - Если бы судьба бросила на моём пути иного врага, я бы даже был расстроен.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и я ужаснулся. Его лицо, волосы, глаза – как же они были похожи на то, что я привык видеть в зеркале! Только он выглядел намного опаснее, страшнее. Я подумал было, что Человек без Тени использует чары харизмы, подобные тем, которыми окружил себя Мервис – только если мой учитель пытался завоевать любовь, то мой враг желал внушать страх.

- Ничтожный червь, - холодно ответил мне Человек без Тени, - Ты думаешь, я нуждаюсь в подобных игрушках, чтобы внушать страх? Само моё естество столь совершенно, что низшие твари дрожат при моём приближении.

- Кстати о червях, - он снова глумился, - Как бы мне убить тебя в первый раз? Может, утопить в яме с червями-трупоедами? Ты такой же жалкий и бледный, как они, ты хорошо будешь смотреться с ними.

Меня вырвало от одной мысли о такой кончине. И что значит «в первый раз»?

- То и значит, что я сказал. Я не бросаю слов на ветер. Если есть в тебе что-то, достойное моего уважения – это оно, наше с тобой сходство. Мы не лжём. Только ты делаешь это по ущербности своей презренной природы, *фэйери*, - он буквально выплюнул это слово, - А я, чистокровный человек, человек высшей крови – делаю это потому, что мне неведом страх.

- Нет, - смахивая следы рвоты с губ, сказал я, - Это я человек, а ты – ничтожная тварь.

- Вот как? – усмехнулся Человек без Тени, - Много раз ты будешь проклинать свой поганый язык за эти слова.

Тут он посмотрел на меня с такой ненавистью, что взгляд тот был больней удара, и я понял: то, что я раньше принимал за злобу, было для него спокойствием.

- Ведь я буду жечь твой язык калёным железом, - с улыбкой обещал он, - Обжигать ледяным морозом. Буду резать его, давить его прессом. Дам ему отведать все вкусы, что вызывают отвращение. Я скормлю его сколопендрам, затем пиявкам, затем червям – нет, не надейся, я не буду отрезать его перед этими пиршествами. И я позабочусь о том, чтобы ты видел их все. Пожалуй, начнём со сколопендр, оставим сладкое на последок.

Он схватил меня за шиворот и поволок к выходу из моего родного дома, который до того разорил. Осколки разбитого кувшина впились мне в спину.

Но слова, что я произнёс, возвратили мне толику воли, вырвали на мгновения из кошмара – и я безмолвно взмолился Тетраграмматону. Я не молился с девятого дня после похорон Оссина, но теперь я молился со всей верой, что смогла возродиться в моём сердце. Молитва очистила разум достаточно, чтобы я вспомнил: в кармане мантии волшебника лежит талисман, что дал мне асцендент Леобардис. Я схватил талисман, и сразу же кошмар стал рассеиваться.

Я проснулся. Кровать была мокрой от пота. Я вскочил на ноги, всё ещё сжимая талисман. Надо ли говорить тебе, читатель, что после я носил его на шее, не снимая – до одного злополучного дня?

Очень не сразу, не через один час, мне удалось наконец поверить, что мир вокруг – не изощрённая пытка Человека без Тени, решившего подарить мне ложную надежду, а реальность. Поверить, что мне действительно удалось сбежать из кошмара. Следов ударов и порезов от осколков не было, но я ощущал боль от них так, словно они были настоящими, и прошла та боль ровно так и ровно в те сроки, в которые завершилось бы исцеление.

А вот слова, которые сказал мне Человек без Тени, когда я ускользал из его власти, засели в моей памяти, и исцеление от них вряд ли возможно даже в будущем:

«Думаешь, убежал от меня? Ты никогда не сбежишь от судьбы».

Послесловие.

Что есть судьба человека? Я много думал о том – и раньше, и после. Что определяет выборы, которые мы совершаем? Неподвластная нам сила прошлого, стечение мириад совпадений, или же сила нашего духа, способного преодолевать законы причин и следствий? Мудрецы спорят об этом столь долго, сколь существует сама человеческая мысль. У меня нет ответа.

Но могу сказать точно: в своей судьбе я видел и власть прошлого, и тени грядущего – но также остро переживал моменты Выбора. Выборы, которые я делал, ощущались настоящими – а значит, были таковыми, пусть и лишь в моём мире. Даже если на деле они были просто частью полотна, что соткали чужие руки, и Выбор был лишь иллюзией, эта иллюзия не отрицает наличия моей воли как части того полотна. Замечу: нигде я не сказал, что отрицаю глубокую истинность Выбора, отрицаю, что воля способна одолевать причины и следствия. Некоторыми Выборами я горжусь, о других сожалею, остальные принимаю спокойно; но все считаю своими, и за все готов дать ответ.

Добавлю к тому, что и Айдред, и Вайранна, и Сомбрина – все проснулись в поту после кошмаров в ту ночь, но никто из них, даже Укравшая Своё Имя, не запомнили их.

***

На этом, мой дорогой читатель, подходит к концу первая часть моей истории. Следующая будет описывать события, что случились через два года после гибели Оссина и победы над Ледяным Герцогом. Вопреки некоторым намёкам, которые звучали ранее, позднее мы попали не в голодный город, окружённый вечной тьмой, а в иное место – впрочем, о нём тоже было уже упомянуто.

Хочу также пообещать: если и остались неразрешённые загадки, я постараюсь ответить на них позже, и скажу не меньше, чем могу доверить бумаге. Ты знаешь: я не имею привычки лгать, хоть иногда несколько искажаю факты, если то видится мне необходимым.

Пусть Тетраграмматон хранит тебя, и – до следующей встречи.