Читать онлайн "Хомо Комментикус"

Арсений Лосев не шелохнулся. Он сидел в своем кресле — не простом предмете мебели, а архитектурном объекте из черной матовой кожи и вороненой стали — в самом центре своей личной вселенной. Перед ним не было ничего, кроме низкого столика из цельного куска черного обсидиана, отражавшего парящую в воздухе голограмму. Это была не плоская картинка, а дрожащая, пульсирующая взвесь световых частиц, в которой висели три размытых, умышленно обезличенных аватара — три корпоративных призрака, требующих от него ответа.

— …прогнозные показатели превышены, мы это видим, профессор. Но инвесторов волнует отсутствие четкой стратегии монетизации, — голос был идеально ровным, цифровым, лишенным малейших человеческих интонаций, и оттого казался Арсению Лосеву еще более отвратительным. Он был как скрежет пенопласта по стеклу, как идеально выверенная, но фальшивая нота.

Лишь его пальцы, покоившиеся на подлокотнике, едва заметно танцевали, дирижируя потоками данных. Легким, почти незаметным движением он смахнул с голографического дисплея диаграммы прибыли и прогнозы доходов. Цифры, которые для его собеседников были единственной реальностью, для него были лишь раздражающим визуальным шумом. Его биомонитор на запястье — тонкий, гибкий браслет без циферблата — показывал абсолютно спокойный, ровный пульс. Шестьдесят два удара в минуту. Он был в полном, абсолютном контроле.

На месте исчезнувших графиков возникла карта мира, испещренная темно-красными, пульсирующими очагами, похожими на раковую опухоль. Карта распространения не вируса, а глупости. Карта информационной энтропии.

В этот момент короткой напряженной паузы его мир проявился во всей своей стерильной полноте. Стены комнаты, обитые матовым, поглощающим звук материалом, создавали ощущение вакуума, идеальной акустической пустоты, его личной крепости, защищенной от хаоса внешнего мира. Воздух был прохладным и пах озоном — дыханием серверов, работающих в подвале. Лосев бросил короткий, почти мимолетный взгляд в огромное панорамное окно. Там, в холодной синеве предрассветного утра, застыл в своем безупречном, неземном совершенстве его японский сад камней. Пять замшелых валунов, идеально расчерченный гравий. Его единственный источник спокойствия. Его личная мандала. Островок порядка в океане безумия, которое сейчас пыталось прорваться к нему через эту голограмму, говорящую о низменном. О деньгах.

Он снова перевел взгляд на безликие аватары. И нанес свой первый удар. Его голос был тихим, но в абсолютной акустике комнаты каждое слово звучало как удар хлыста, как щелчок затвора.

— Монетизация? — он перехватывал инициативу, атакуя саму основу их претензий, их примитивную, одномерную картину мира. — Вы хотите продавать акции в горящем сумасшедшем доме. Я же предлагаю построить огнетушитель.

Один из аватаров мерцал чуть интенсивнее других.

Синтезированный голос, лишенный малейших колебаний, попытался вернуть разговор в привычное, безопасное русло.

— Профессор, мы ценим вашу метафору. Однако, вернемся к утвержденной дорожной карте. Нам нужны конкретные сроки выхода на окупаемость.

Лосев прервал его, не дав закончить. Сейчас было время его манифеста.

— Ваша дорожная карта ведет в пропасть, — отрезал он.

На месте карты мира с очагами «информационной чумы» возник яростный, хаотичный видеоряд. Нарезка самого примитивного, самого вирусного контента из социальных сетей. Глупые челленджи. Кривляющиеся лица. Распаковка бессмысленных товаров. Короткие, лишенные содержания танцы. Все это мелькало на экране с головокружительной скоростью, под аккомпанемент примитивной, навязчивой музыки. Это больше не была лекция. Это было обвинение.

— Вот ваш главный актив, господа. Вот ваша целевая аудитория, — голос Лосева был холоден как лед. — Поколения, вскормленные этим. Разум, неспособный удержать внимание дольше пятнадцати секунд. Нейронные связи, атрофированные до уровня простейших рефлексов: увидел — лайкнул, возмутился — прокомментировал. И вы хотите доверить будущее им? Вы хотите строить свои финансовые модели, опираясь на их решения?

Он сделал паузу, позволяя абсурдности этого вопроса повиснуть в воздухе.

— Проект «Архив», — он впервые произнес это название, и оно прозвучало в стерильной тишине как клятва, — это не очередной стартап, который можно «монетизировать». Это единственный в своем роде фильтр от глупости. Ковчег. Единственный способ создать среду, изолированную от этой меметической заразы. Среду, в которой сможет зародиться и вырасти чистое, не замутненное цифровым шумом сознание. Разум, способный не просто реагировать, но и творить.

Он говорил об этом не как менеджер, а как пророк. Со страстью, с верой, с фанатичной убежденностью в своей правоте. Он говорил о последнем шансе.

— Вы спрашиваете об окупаемости. Хорошо. Какова окупаемость кислорода на тонущей подводной лодке? Какова рентабельность спасательной шлюпки во время крушения «Титаника»? Я строю единственный оплот разума в мире, который с радостным гиканьем несется в новые темные века. И если вы этого не понимаете, то вы — часть проблемы, а не часть решения.

Он не просил. Не убеждал. Он поставил ультиматум. Его слова были абсолютны, не терпящие возражений.

— Финансирование следующего этапа должно поступить на указанные счета не позднее полудня по Гринвичу. Это не просьба. Это констатация необходимости. Если вы хотите, чтобы ваши инвестиции имели хоть какой-то смысл в будущем, которое я пытаюсь предотвратить. Связь окончена.

Резким, почти невидимым движением пальца он оборвал сеанс. Мерцающая взвесь частиц схлопнулась в одну точку и исчезла. Аватары погасли. Вместе с ними пропал и их отвратительный, синтетический голос.

Лосев остался в наступившей, благословенной тишине. Он медленно откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Напряжение, которое до этого делало его спину прямой, как струна, начало медленно спадать с его плеч. Он сделал глубокий, почти шумный выдох, выпуская из легких не только воздух, но и всю ту грязь, всю ту пошлость, с которой ему пришлось соприкоснуться. Он устал от этой битвы. Этот короткий, почти мимолетный момент уязвимости, когда маска фанатика и пророка спала, делал его более сложным, более человечным.

Конфликт с инвесторами был разрешен. Он победил, сломив их своей интеллектуальной и моральной волей. Но теперь, в этой тишине, вставал главный вопрос, который он задавал сам себе. Ради чего все это? Что дальше? Впереди был самый сложный, самый опасный этап его проекта. И он знал, что отступать уже некуда.

***

В наступившей после битвы тишине, которая казалась густой и тяжелой, как ртуть, из тени бокового коридора, ведущего к лабораторному крылу, бесшумно выступила Анна.

Она была здесь все это время, молчаливый, невидимый свидетель всего разговора. Ее присутствие мгновенно изменило атмосферу в комнате. Холодная, деловая жестокость уступила место чему-то более личному, почти интимному. Она была не просто ассистенткой. Она была соучастницей, единственным человеком в этой вселенной, допущенным в святая святых его замысла.

На ней были простые джинсы и серая футболка с выцветшим логотипом ЦЕРНа. Длинные волосы были собраны в небрежный пучок. Ее умное, серьезное лицо было встревоженным. Она остановилась в нескольких шагах позади его кресла.

— Арсений Павлович, — ее голос, в отличие от синтетического скрежета аватаров, был тихим, живым и ясным. — Они могут отказаться. Они могут подать в суд за невыполнение условий.

Лосев не обернулся. Он продолжал смотреть на свой сад, который в наступающем утре приобретал все более четкие, резкие очертания. Его ответ показал, что он уже давно перешагнул эту проблему и думал о следующем, самом главном, самом страшном шаге.

— Они не откажутся, Анна, — сказал он ровно, его голос был лишен малейшего сомнения. — Страх и жадность — самые надежные рычаги управления. Они боятся упустить прибыль больше, чем боятся меня. — Он сделал короткую паузу. — Все готово?

Ее тревога стала почти осязаемой. Она нервно сцепила руки.

— Да. Лаборатория полностью откалибрована. Все системы жизнеобеспечения функционируют в штатном режиме. Нейроинтерфейс прошел все тесты. Но… — она запнулась, — у нас до сих пор нет главного. Нет… субъекта.

Лосев наконец медленно повернулся в своем кресле и посмотрел на нее. Его взгляд, до этого расфокусированный, теперь был острым как лазер. В его глубине горел холодный, почти безумный огонь одержимости. Он смотрел на нее, но видел сквозь нее, видя уже конечную цель своего пути.

— Значит, пора его найти, — его голос снова стал абсолютно спокойным и холодным, как у хирурга, отдающего финальные распоряжения перед началом операции. — Нам нужен сосуд. Идеальный Tabula rasa. Чистый лист, не изгаженный их миром.

Анна молча кивнула. Она поняла, что точка невозврата пройдена. Она была напугана, но ее научный азарт и почти фанатичная преданность этому человеку были сильнее страха. Она развернулась и так же бесшумно исчезла в коридоре.

Лосев снова остался один. Битва была выиграна, но он не чувствовал триумфа. Он чувствовал лишь глубокую, всепоглощающую усталость. Он медленно встал со своего кресла, подошел к своей аудиосистеме, похожей на алтарь из черного дерева и металла, — последнему оплоту аналогового, настоящего мира в его цифровой крепости.

В полной, звенящей тишине он произнес лишь два слова, обращаясь к невидимому духу этого дома.

— Афина. Бах.

Раздался тихий, теплый, живой треск виниловой иглы, опускающейся на дорожку. И первые строгие, гармоничные, математически выверенные, но полные глубочайшей человеческой скорби аккорды Чаконы начали заполнять комнату. Музыка, созданная гением ушедшей эпохи, начала медленно восстанавливать порядок в его мире, смывая грязь и пошлость только что отгремевшего боя.