Читать онлайн "Урок труда"

Урок труда.

Он был с утра.

Мы лобзиком пилили все трудовика.

Арни &Марат

Наша классная руководительница, Светлана Борисовна, обожает заводить свою любимую, заезженную до скрипа шарманку:

— Вот, какие же вы все неблагодарные исчадия! — тут она непременно делала театральную паузу и обводила нас тяжёлым, как чугунный утюг, взглядом. — От вас трудовики бегут, как крысы с «Титаника»! Последний, говорят, вообще просился в армию, лишь бы подальше от восьмого «А»!

И в такие моменты мне всегда хочется вставить свои пять копеек. Сказать что-нибудь вроде: «Ну что вы, Светлана Борисовна, мы же почти интеллигентные люди. Да, пошаливаем, но строго в рамках Уголовного кодекса... той его части, которую мы пока не дочитали. Будто вы сами в наши годы не подкладывали гвозди на стул физруку?».

Но тут в памяти всплывает ангельский лик нашего прекраснейшего, великолепнейшего, скромнейшего мальчика в мире — Вовчика Дармоедова. И я тут же понимаю: обвинения нашей классной не то что обоснованы, они преступно мягкие. После тех двух случаев, что вошли в мой нетленный сборник «ВОВЧИК», наш последний трудовик уволился, оставив на столе лишь записку «Я ухожу в тюремную колонию. Там спокойнее и люди более интеллигентные».

Но между этими двумя эпическими провалами был ещё один, ставший, так сказать, контрольным выстрелом в его педагогическую карьеру.

Кабинет труда у нас располагался стратегически — на первом этаже, прямо напротив малого спортзала. Поэтому все трудовики, словно сговорившись, начинали урок с армейского построения в коридоре. Это была их личная минута славы и садизма. Особенно усердствовал последний из могикан — Павел Сергеевич. Представьте себе сухонького, как прошлогодний веник, дедка с черепом, отполированным до зеркального блеска десятилетиями педагогического выгорания. Звали его Павел Сергеевич, но за глаза мы величали его Пал Сергеич. Или просто Палач. Его взгляд мог заставить завянуть даже пластиковый фикус в углу, а скрип его ботинок действовал на нервы похлеще бормашины. Я был уверен: любая шутка в его сторону приведёт к последствиям, описанным в книге Оурэлла «1984». И оказался прав.

— Смир-р-рно! — рявкнул он, вылетая из класса так, будто его оттуда катапультировали.

Мы, как пингвины на льдине, вытянулись в кривоватую шеренгу. И тут мой взгляд наткнулся на Вовчика Дармоедова. Он... плакал! Натурально, по-настоящему. Закрыл лицо ладонями, плечи его содрогались в беззвучных конвульсиях вселенской скорби.

Павел Сергеевич на миг опешил. Его система дала сбой. В его алгоритме «построил-наорал-загнал в класс» не было пункта «утешить рыдающего оболтуса».

— Ты чего ревёшь? — спросил он с интонацией человека, увидевшего говорящего хомяка. — Баба, что ли?

И тут Вовчик медленно, как в замедленной съемке трагического фильма, опускает ладони. А под ними – не искаженное горем лицо мученика, а сияющая физиономия идиота, который только что выиграл в лотерею мешок семечек. Улыбка до ушей, хитрые глаза-щёлочки, из которых вот-вот брызнут уже не слёзы, а смех.

— Драсте, Павел Сергеич! — жизнерадостно проговорил он.

Пал Сергеич из бледного превратился в пунцового. Казалось, его лысина сейчас начнёт испускать пар, как перегретый чайник.

— Ты... что себе позволяешь, Дармоедов?! — прошипел он, надвигаясь на Вовчика. — Совсем инстинкт самосохранения атрофировался?

— Никак нет, Павел Сергеич! — браво ответил Вовчик, принимая стойку «смирно». — Я плакал от переизбытка чувств! От счастья!

Трудовик замер в полушаге.

— От какого ещё, к лешему, счастья, паразит?!

— От педагогического! — выпалил Вовчик, глядя на учителя глазами преданного спаниеля. — Я как представил, что нас ждёт ещё один урок с вами, с мастером золотые руки, с титаном мысли и повелителем лобзика... Как мы будем впитывать мудрость... Как вы научите нас делать табуретки, которые не развалятся, даже если на них уронить рояль... Моё сердце не выдержало! Залилось слезами восторга!

Наступила мёртвая, звенящая тишина. Было слышно, как в кабинете химии на третьем этаже муха совершает суицид, ударяясь о стекло. Мы стояли, боясь дышать. Это было издевательство высшего, олимпийского уровня. Пал Сергеич несколько секунд переваривал информацию, моргая, как мой старый компьютер при попытке открыть файл тяжелее «Дурака». Затем его лицо приобрело цвет спелого баклажана.

— Упор лёжа принять! — взревел он, указывая на грязный коридорный пол.

— Есть упор лёжа принять! — безропотно ответил Вовчик и рухнул на пол с грацией мешка с картошкой.

— Отжимайся, пока не поумнеешь! — прорычал трудовик, нависая над ним.

— Слушаюсь! — крикнул Вовчик и начал отжиматься, громко комментируя каждое движение. — Раз — за Родину! Два — за партию! Три — за Пал Сергеича... Ой!

На третьем отжимании он замер, уткнувшись носом в пол, и замер.

— Что «ой»?! — не понял учитель.

Вовчик поднял голову. На его лице было выражение крайнего беспокойства.

— Павел Сергеич, а тут... антисанитария! Полы не соответствуют нормам СанПиН для проведения внеклассных физических упражнений. Микробы, опять же. Я же так могу подхватить что-нибудь и пропустить ваш следующий гениальный урок! Вы же этого не хотите?

Пал Сергеич молча смотрел на него. Потом на нас. Потом снова на Вовчика, лежащего на полу с видом санитарного инспектора. Затем он медленно выпрямился и тихо, почти шёпотом, произнёс:

— В класс. Все.

Мы еле-еле поплелись в класс.

— БЫСТРО!!! — взревел трудовик так, что у меня в ушах зазвенело, а в мастерской со шкафа упал бюст какого-то бородатого пролетария.

Он, видимо, заметил, как Вовчик, поднимаясь с пола, незаметно показал ему язык. Этот рёв произвёл эффект разорвавшейся петарды в библиотеке.

Мы из сонных школьников мгновенно превратились в стаю испуганных газелей, спасающихся от лесного пожара. Залетев в класс, мы с грохотом захлопнули дверь и, как по команде, нырнули под верстаки.

— Фух, я чуть кирпичный завод не открыл у себя в штанах! — выдохнул Серёга, выползая из-под парты. — У него что, в лёгких встроенный мегафон? Так можно и заикой остаться.

— Да уж, — согласился я, проверяя, на месте ли сердце. — Озверел он окончательно. Скоро начнёт метать в нас стамески.

— Эй, вы, партизаны! Быстро отпирайте дверь! — крик Пал Сергеича и яростный стук в дверь, напоминающий работу отбойного молотка, прервал нашу короткую передышку.

— Павел Сергеевич, дорогой вы наш человек, у вас же в кармане ключ! — с ангельской улыбкой пропел Вовчик, который единственный не прятался, а с невозмутимым видом рассматривал плакат «Техника безопасности при работе с рубанком». — Достаньте его и войдите, как культурный человек.

Наступила тишина. Затем послышалось бормотание и шуршание.

— Нету у меня ключа. Он в ящике стола остался, — наконец пробормотал учитель и тут же, спохватившись, заорал: — То есть нет! Я пошутил! Нету там его!!!

Но было уже поздно. Дармоедов, этот гений диверсий, был уже у учительского стола, грациозно, как балерина, скользнув к нему.

— Ребята… вы только посмотрите! — заговорщицким шёпотом произнёс мой одноклассник, с победным щелчком открыв ящик. — Да наш Пал Сергеич, похоже, не только трудовик, но и местный Дон Жуан!

С этими словами он, как фокусник, извлёк из ящика стопку фотографий. Мы, позабыв о страхе, окружили его. На снимках были разные молодые и симпатичные девушки: вот одна позирует на фоне Эйфелевой башни, вот другая обнимает дельфина, третья смеётся, сидя в кафе.

— Ничего себе, — присвистнул Серёга. — А с виду и не скажешь. Ходит вечно в своём заляпанном фартуке, а тут такой мачо.

— Интересно, это его бывшие, настоящие или будущие? — задумчиво протянул я.

Вовчик тем временем продолжал рыться.

— Ребята, он же скоро эту дверь с петель снимет, — сказал я. — Давайте прячем улики и откроем?

— Отличный план! — Вовчик раздал нам всем по несколько штук и потянулся за ключом. — Парни… а ключа-то тут нет.

— Как нет? — опешил Серёга. — А где он?

Тут дверь, издав предсмертный хрип, слетела с одной петли, и в проёме явился Пал Сергеич, тяжело дышащий и красный, как пожарная машина. Пока он пытался восстановить равновесие, мы молниеносно закрыли ящик и мотанулись к своим местам. К тому моменту, когда он обернулся, мы уже сидели за верстаками с видом невинных оленят.

— Павел Сергеевич! Мы искали, тут не было ключа! — с кристальной честностью в голосе воскликнул Вовчик.

— Ты… ты… издеваешься? — сквозь одышку просипел он. — Я вас всех сейчас… на табуретки пущу! На мелкие детали!

И тут он опустил руку в карман (страшно предположить, зачем) и… вытащил ключ.

— А, — ошарашенно пробормотал Пал Сергеич, глядя на ключ так, словно тот его предал. — Он был у меня в кармане всё это время. Ну… что ж. Начнём урок.

Это был единственный урок труда в нашей истории, прошедший в атмосфере почти библиотечной тишины. Учитель молчал, мы боялись дышать, и только мухи нагло летали по классу, чувствуя свою безнаказанность.

— До свидания, Павел Сергеевич! — прощались мы с ним, когда урок кончился.

— Да, да, валите! — бросил он нам, будто бы выжидая, когда мы наконец-то исчезнем.

«Наверное, не терпится остаться наедине со своим добром», — подумал я и неоднозначно переглянулся с друзьями.

— Сейчас ка-а-ак бомбанёт! — с предвкушением в голосе сказал Дармоедов, когда мы вышли из школы на безопасное расстояние.

И точно. Из окна кабинета технологии до нас донёсся рёв:

— ГДЕЕЕЕ МОИ ДОЧЕРИ-И-И-И?!