Читать онлайн "Контракт на крови"

Вы когда-нибудь задумывались, сколько стоит ваша жизнь?

Не в пересчете на органы, не в шутливом “да я тут весь на миллион”. А всерьез: во что оценить тепло в остывающем доме, если отключили газ, а зима пришла в ноябре?

Сколько стоит лекарство, когда мать задыхается, а в аптеке лишь равнодушные скидки на бесполезные аскорбинки?

Сколько стоит тишина, разрезаемая лишь тиканьем часов, без назойливых звонков, чужих голосов и леденящих угроз?

Порой жизнь — это бездушный счет. Итоговая сумма внизу квитанции, словно приговор. Иногда — непомерная плата за чужие грехи.

Так сколько же стоит право жить на самом деле?

Она не знала. И всей душой надеялась никогда не узнать.

***

Телефон надрывался прямо над ухом, визгливо, как разъяренная сирена. Девушка подскочила — не то от внезапного звука, не то от острого чувства вины, словно в очередной раз что-то забыла, что-то непоправимо упустила. Ноги коснулись ледяного пола. Ковер давно пылился в химчистке, откуда его так и не удалось вернуть.

На экране высветился до боли знакомый номер.

+7… “Альфа-Решение”.

Третий звонок за это проклятое утро.

— Да пошли вы… — пробормотала Валерия, даже не успев встать, и скинула вызов.

Пальцы дрожали не столько от страха, сколько от пронизывающего холода. За окном серой, беспросветной массой нависла ранняя зима. Ноябрь только начинался, но колючий снег уже облепил крыши и засыпал балкон, словно хороня остатки тепла. Газ отключили еще в конце октября — из-за чудовищной задолженности. Мать с температурой бредила в полузабытьи. Брат — как всегда, на своей безумной волне. Жизни не было. Лишь отчаянное выживание.

Кухня встретила ее плотным туманом сырости и тошнотворным запахом прокисшей тряпки. Где-то в углу предательски сочилась вода, но чинить было некому и не на что. Подоконник был заставлен пестрой коллекцией банок с таблетками, потемневшим чайником и дешевыми пластиковыми кружками. Отсыревшие обои отклеивались от стен. Все вокруг — квартира и мебель в ней, словно истерзанные души обитателей — неумолимо ветшали.

Валерия поставила чайник, обреченно вздохнула и тут же выплюнула сквозь зубы:

— Ну ты, сука…

Брат сидел за кухонным столом, сгорбившись над телефоном, в одурманенном трансе. Наушники наполовину вываливались из ушей, и под самым носом слышались приглушенные шепотки:

— Заходит, бля… вот сейчас пойдет… давай, сука!

— Только попробуй, — прошипела девушка тихо, как перед смертельным ударом. — Только попробуй еще раз поставить.

Он лишь дернул головой, словно не слышал ее предостережения. И в тот самый момент, когда его палец коснулся экрана, она сорвалась с места и… смачно влепила ему подзатыльник. Телефон едва не вылетел из рук. Он взвыл от неожиданности и схватился за голову:

— Ты че творишь, психопатка? Это бабки были! Я почти поднял!

— Поднял? Поднял, блядь? Ты прошлую зарплату спустил на свое чертово “почти поднял”! — Валерия не выдержала и перешла на крик. — Лучше бы устроился на нормальную работу, Вадим! Как все нормальные люди!

— Работа – это для лохов, Лер. Сейчас весь мир в крипте и ставках.

— Ты говоришь, как с другой планеты. Я тебя просто не понимаю.

— Да и не надо. Это уровень, которого тебе никогда не достичь. Я — будущий миллионер!

— Ты зависимый!

— А ты конченная лузерша. Проебала свою жизнь, так не лезь к моей!

Быстрое движение и громкий хлопок пронзили комнату. Вадим сжал челюсть, прижав ладонь к покрасневшей щеке. Его голубые глаза, наполненные ненавистью, впились в сестру.

— Ненавижу, — сквозь зубы процедил парень и вышел из квартиры, хлопнув дверью. Скорее всего, он отправился к такому же бестолковому приятелю, вместе с которым они собирались “инвестировать”.

Валерия молча отвернулась и, дрожащими руками, вернулась к плите. Чайник противно запищал. Она сняла его с плиты и, словно в забытьи, заварила матери чай: липа, валерьянка, растолченная таблетка, растворенная в ложке старого варенья. Все — по привычке, этот ритуал она совершала каждый день, год за годом.

“Брату всего двадцать. Вечный ребенок, играющий во взрослую жизнь и раз за разом проигрывающий. И это длится уже тринадцатый месяц. И это уже совсем не смешно.”

Из спальни раздался кашель. Сухой, хриплый, затяжной — как будто из самого нутра. Валерия понесла кружку.

Мать лежала под двумя пледами, в теплых носках, с серым лицом и синими губами. Ей было чуть за пятьдесят, но по глазам — будто все восемьдесят. Она молчала, но смотрела на Леру с невысказанным извинением. Как всегда.

— Температура?

— Тридцать семь с хвостиком. Но вроде не так сильно жарит, — прошептала она едва слышно.

— Давление?

— На грани.

— Нормально. Для нашего цирка это еще не рекорд.

Мать попыталась выдавить слабую улыбку. Валерия заботливо опустила плед пониже и поправила подушку. В углу комнаты стояла обшарпанная табуретка с ингалятором, на потолке расползалась зловещая плесень, а по стене тянулась глубокая трещина. Жизнь здесь находилась в состоянии полного упадка.

— Ты знаешь, мне тут сон приснился… — проговорила мать, с трудом сглатывая. – Ты еще совсем маленькая была. Все пыталась склеить разбитую чашку. А у тебя руки все в крови…

— Ну, значит, будет жизнь. Кровь во сне – к жизни, мам. К долгой жизни!

Девушка вернулась на кухню. Она устало опустилась на стул и невидящим взглядом уставилась в заляпанное грязными хлопьями снега окно. На подоконнике тянулась трещина. На потолке темнело расползающееся пятно. А на душе поселилось ощущение, будто все в этой жизни безвозвратно сломалось, но никто даже не пытается что-либо починить.

Свет на кухне мерцал, словно издевался. Старая проводка давно требовала замены. Лампочка предательски мигала.

Телефон снова зазвонил. Незнакомый номер. Она даже не собиралась отвечать.

В этот момент ей хотелось лишь одного: чтобы этот проклятый день поскорее закончился. Чтобы хоть одна ночь прошла в тишине, без изматывающих звонков, надрывного кашля и пугающих слов “Вы задолжали”. Чтобы просто стало тепло. Но зима пришла слишком рано. И тепла не предвиделось. Ни снаружи, ни внутри.

Громкий сухой кашель, сотрясающий квартиру, вывел Леру из мыслей. Еще не все. Пора идти на работу. Напоследок, словно перед разлукой, девушка заглянула в комнату матери. Долго всматривалась в ее лицо, умиротворенное сном. Вглядывалась, пытаясь отыскать в угасающих чертах отблеск той, кого уже много лет не видела. Той, что жила когда-то, в далеком, счастливом прошлом. В мыслях шептала прощание, каждый раз – словно последнее.

Одевалась она быстро, почти машинально. Все — из старого, привычного шкафа: серые джинсы, черная водолазка, безнадежно покрытая катышками, бесформенный пуховик, из которого предательски торчал комковатый синтепон. Зеркало в коридоре висело мутное, покрытое слоем пыли. В левом углу зияло застарелое пятно от лака или зубной пасты, происхождение которого уже никто не помнил.

Она на секунду остановилась, вглядываясь в свое отражение, словно видя незнакомку. Усталое, осунувшееся лицо. Светло-русые волосы, собранные в небрежный пучок. Бледная кожа с легким синеватым оттенком от постоянного недосыпа. Под глазами — темные мешки, губы потрескались от ветра и безысходности, но глаза…

Глаза оставались живыми. Неяркими, но живыми, пусть и вечно прикрытыми пеленой сарказма. Та самая искра, которая еще не погасла окончательно.

Она выпрямилась, словно собираясь с духом, натянула шапку и вышла из квартиры. Холодный подъезд, скользкие ступени, чужие двери, за которыми тоже далеко не все благополучно, но, возможно, чуть тише и чуть чище.

***

Колл-центр встретил ее привычным гулом голосов и резким запахом дешевого антисептика. Ряды серых столов, безликие люди, унылый затертый ковролин. Где-то слева кто-то беззастенчиво жевал жвачку и выслушивал очередную жалобу клиента из далекой Тюмени. Справа — кто-то отчаянно зевал прямо в лицо начальнику. Все жили здесь, словно на самом дне, от которого уже не было сил оттолкнуться.

Ее стол находился у окна. Наушники — те же самые, что и год назад – обшарпанные и неудобные. Сломанная ручка, которую давно пора выбросить. Идиотская бумажка с мотивационной цитатой от HR: “Ты меняешь чью-то жизнь!” — криво приклеена к монитору.

Чушь. Ничья жизнь от пары скриптовых фраз не менялась.

— Добрый день. Вас приветствует служба поддержки…

— Да, я понимаю ваше разочарование…

— Приносим свои искренние извинения за доставленные неудобства…

Она говорила правильно, внятно, вежливо, но внутри не чувствовала ровным счетом ничего. Люди кричали, ругались, жаловались на судьбу. Некоторые плакали от бессилия. Другие угрожали судом и расправой.

Лера сидела — как пустая кукла, забытая в пыльном чулане, которую уже никто и никогда не достанет.

Иногда ей казалось, что она давно перестала быть человеком. Превратилась в функцию, в бездушный голос в телефонной трубке. В сервисного бота, имитирующего эмоции.

Так и жила. Отчаянно цеплялась за ускользающую надежду до самой весны, тянула лямку, как могла. Денег катастрофически не хватало даже на еду. Прошедшие месяцы пролетели как будто в тумане. Новый год встретили под редкий глухой залп салюта за окном. Праздничным столом можно было назвать разве что тарелку одинокого оливье. А в январе в квартира опустела еще больше — не стало телевизора и стиральной машины: брат спустил их на ставки.

На возмущения матери он лишь равнодушно бросил:

— Зато теперь долгов хоть немного, да меньше.

И мерзко хохотнул, как настоящий идиот.

Квартира — хоть и двухкомнатная, но маленькая, уже без привычных удобств. Даже нормального чайника не осталось. Вс ушло в бездонную яму долгов, неподъемных кредитов и безумных процентов. Брат крутился в своих мутных темах, никак не показывая, что семья для него хоть что-то значит. Мать, больная и измотанная, тянула не лямку, а последние дни, тихо плача по ночам.

Они давно перестали быть семьей, больше напоминали тонущий корабль, который медленно, но верно шел ко дну. А Лера была той, кто отчаянно пытался заткнуть бреши своими дрожащими пальцами, пока не начали ломаться кости.

Иногда она просыпалась посреди ночи. Не от посторонних звуков, а от собственных мучительных мыслей.

Что, если все это и есть ее настоящая жизнь? Не временно. Не пока. А навсегда?

Мать — будет медленно угасать, превращаясь в тень. Брат — будет бесконечно искать легкие деньги и раз за разом втягиваться в большие долги. А она — будет безропотно работать, выплачивать долги, снова надрывно работать, вежливо улыбаться, когда от отчаяния хочется выть в голос.

И если все действительно так… то зачем?

Ради кого она живет?

Ради чего?

Она не знала.

Смену она отработала на автомате. Слова вылетали, как заезженная пластинка, не оставляя ни следа в ее сознании. В перерывах она механически просматривала сайты с вакансиями, но все было тщетно. Требовался опыт, знания, навыки, которых у нее не было. Да и на кого оставишь мать? Надежда, как тонкая нить, оборвалась, и ее место заняло бессилие.

Вечером, возвращаясь домой, Валерия зашла в дешевый супермаркет. Купила пачку самых дешевых макарон, куриные кости для бульона и пару яблок — чтобы хоть как-то скрасить унылый вечер. На кассе ее пронзил жалобный взгляд старушки, которая с трудом выкладывала на ленту початую буханку хлеба и пачку дешевого чая. Девушка молча достала из кошелька последние деньги и положила на прилавок. Старушка заплакала от благодарности.

Дома ее ждала та же гнетущая атмосфера. Мать тихо стонала в своей комнате. На кухне валялись обрывки лотерейных билетов — брат снова пытался поймать удачу за хвост. Валерия молча приготовила ужин, накормила мать, убрала в квартире. Она чувствовала себя загнанной лошадью, из которой выжали все соки.

Ночью, лежа в темноте, она долго не могла заснуть, рассматривая трещины на потолке. В голове роились мысли о долгах, будущем, безысходности. Внезапно ее осенило: а что, если попробовать продать квартиру? Да, это будет тяжело. Да, придется переехать в какую-нибудь конуру. Но зато можно будет расплатиться с долгами, купить матери лекарства и начать жизнь с чистого листа. Впервые за долгое время в ее душе затеплилась слабая надежда. Она встала с кровати и подошла к окну. На улице мерцали огни ночного города. И в этот момент грудь наполнилась твердой решимостью: она вырвется из этого кошмара. Чего бы это ни стоило.