Читать онлайн "Путь доблестного воина Ахалвина. Часть III."

Ночь над долиной Бистрицы была неестественно тихой, словно сама природа затаила дыхание перед грядущей бурей. Ни крика совы, ни шелеста листьев под лапками ночных тварей. Лишь далёкий, настойчивый плеск воды в каменистом русле да сдержанная перекличка часовых на южном фланге нарушали звенящую тишину. Огромный тумен Перуна, растянувшийся на многие вёрсты, стоял лагерем у самого подножия Дукльского перевала, в последнем тесном ущелье, что отделяло его от раскинувшихся внизу, словно чёрное полотно, земель гепидов. Позади остались коварные снега Карпат, впереди ждала неизвестность.

Перун не спал. Сон бежал от него, гонимый зудящим предчувствием. Обходя посты, он вслушивался в тёмное дыхание ночи, пытаясь прочитать в нём скрытые знаки. Он знал, что воеводе не подобает самолично проверять караулы, особенно в такой час. Тумен-баши, как почтительно величали его гунны, должен восседать в своей походной юрте, окружённый охраной и советниками, погружённый в чтение карт и донесений. Но разве могут рождаться свежие мысли в душном замкнутом пространстве, где видишь лишь почтительные лица тысячников и слышишь только то, что они считают нужным доложить? Нет. Чтобы постичь истинный смысл происходящего, нужно остаться наедине с ночным небом, позволить холоду звёзд пронизать тебя насквозь, прочесть усталость и тревогу на лицах простых воинов у костров, ощутить кожей вибрации надвигающейся угрозы.

Как сейчас.

Часовые несли службу исправно, и никакой человек не смог бы проскользнуть мимо их зорких глаз. Человек — нет. А серая, скользкая тень, мелькнувшая меж стволов сосен? Ещё одна. Бродячий пёс, решивший поживиться остатками от людского пира? Такое бывало — пятнадцатитысячная рать, плетущаяся в походной колонне, как магнит притягивала разномастных падальщиков. Но эти тени вели себя иначе. Они не рыскали в поисках пищи, а смыкались, окружая его, двигаясь с тихой, хищной целеустремлённостью.

Первый волк атаковал со спины, могучее тело сорвалось с места в яростном прыжке, оскаленная пасть целилась в сонную артерию. Но рефлексы, отточенные в схватках с драконами и людьми, сработали быстрее мысли. Резкий удар локтем сбил прыжок, и в следующий миг стальной клинок, вспыхнув в лунном свете, прочертил по шее зверя смертельную черту. Тот рухнул на землю с хриплым завыванием, и уже на глазах у изумлённого Перуна его облик начал расплываться, превращаясь в искажённое гримасой боли и ярости лицо человека.

— Алтын! — громко крикнул Перун, отскакивая на шаг. — Волки!

Он знал, что молодой гунн, его тень и правая рука, всегда где-то рядом. Но времени дожидаться помощи не было. Второй оборотень уже прыгнул на него, целясь когтями в грудь, третий зашел в ноги. Меч в руке Перуна запел свою привычную, страшную песню. Это был не легендарный Грам, но славянские кузнецы, его же ученики, тоже не зря ели свой хлеб. Сталь гудела в ночи, рассекая шерсть и плоть. Одна из тварей вцепилась ему в плечо — железная хватка не дрогнула, ответный удар клинка в сердце был безжалостен и точен. Другой прыгнул на спину — Перун рывком ушёл вперёд, позволив противнику проскользнуть мимо, и в последний миг развернулся, вонзив остриё в горло.

Их было много. И они не ведали страха. Но это их не спасло. Волк, сорвавшись с места в длинном прыжке, не пролетел и половины пути, как был отброшен в сторону метко пущенной стрелой. Он ещё не успел рухнуть на землю, как второй хищник, уже почти достигший Перуна, свалился с торчащим в глазнице оперенным древком. Руку Алтына нельзя было спутать ни с чем: он успевал выпустить четыре стрелы, прежде чем первая достигала цели.

Диверсанты, поняв, что засада раскрыта, мгновенно рассеялись, растворившись в лесной чаще. К Перуну уже подбегал запыхавшийся Алтын, с тетивой, ещё дрожащей от недавнего выстрела.

— Тумен-баши, прости! Я должен был быть рядом!

— Вины твоей тут нет, Алтын, — отозвался Перун, отирая клинок о плащ одного из убитых. — Это я забываю, что отныне всегда хожу под прицелом. Где наши союзники, даки? Не ушли ещё? Позови ко мне Карпата. И Тори.

Алтын коротко свистнул, и словно из-под земли возникли двое его вестовых. Через мгновение, получив приказ, они исчезли в темноте. Вскоре в юрту Перуна, освещённую трепещущим светом масляной лампы, вошли двое: кряжистый, испещрённый шрамами Карпат, предводитель местных даков, и сухопарый, с пронзительным взглядом Тори Собачья Лапа, начальник разведки тумена, получивший своё прозвище за редкий дар превращаться в пса.

— Гепиды знают о нашем марше, — без предисловий начал Перун. — Их лазутчики, принявшие звериный облик, проникли в самую сердцевину лагеря. Значит, жди беды. Мы в ловушке этого ущелья, где враг может устроить нам каменную могилу. Карпат, ты рождён среди этих скал. Возьми людей Тори, проверь все высоты над перевалом, все тропы, откуда можно обрушить на нас гору. Выставь там дозоры. Немедля.

Когда они ушли, пытаться уснуть было бессмысленно. Перун развернул на столе кожаную карту, но взгляд его был обращён внутрь себя. Великий Элла, которого римляне называют Аттилой, движется южнее Дуная, круша их твердыни, расчищая путь к Рейну. Первый удар будет нанесён по Галлии, по землям, знакомым ему из той жизни, где Перун звался Сигурдом. Его тумену поставлена иная задача: идти севернее, через лесистые земли, заготовить материал и тайно навести переправу через великую реку, дав армии гуннов возможность атаковать внезапно, сократив многочисленные потери. Именно поэтому он вёл своих воинов через горы, намеренно выбирая трудный, но скрытный путь.

«Вокруг главных сил Аттилы сейчас вьются все разведки мира, — размышлял он. — А мы должны стать тенью, невидимым молотом. Но сохранить тайну не удалось. Гепиды тут как тут. Каким же легкомысленным надо быть, чтобы пройдя столь тяжкий путь, пасть от руки горстки диверсантов, пробравшихся в самую ставку? Моя кожа, омытая кровью дракона, тверда к стали, но это не убережёт от камня, сброшенного на голову. Моя жизнь принадлежит не только мне, но и каждому, кто пошёл за мной. Я не вправе их подвести».

За этими нелегкими думами его застал рассвет, алеющий над зубчатыми гребнями гор.

— Алтын!
— Слушаю, тумен-баши!
— Позови ко мне Бьярки и Фроди.

Вскоре в юрту вошли два брата, олицетворявшие стальную мощь тумена: Бьярки, командир копейщиков, грузный но подвижный, и флегматичный, с колким взглядом Фроди, начальник отрядов самострельщиков.

— Слушайте, други, — сказал Перун, указывая на карту. — Выдвигаться на равнину поодиночке — значит отдать людей на убой. Выходить будем стальной стеной. Так: первая сотня выбегает, занимает оборону, прикрывая выход щитами. Под её прикрытием — вторая, третья… Пока не соберём ударный кулак в тысячу копий. Если врага нет — сочтём за учение. Если есть — встретим во всеоружии. Идите и продумайте порядок. Не мне вас учить ратному делу.

Вперёд выслали разведчиков Тори. Те, словно тени, сливаясь с местностью, заняли наблюдательные посты, создав живую цепь оповещения, где условными знаками и криками птиц передавали вести вглубь ущелья. Движение обозов замерло. Вперёд выдвигались копейщики и самострельщики, собираясь на заранее выбранных площадках. Дорогу к выходу расчистили от всяких помех — каждая секунда могла стоить жизней.

От разведки поступила донесение: на равнине, у самого выхода из ущелья, замечено скрытное движение. Враги, и их немало, укрылись в придорожной роще.

Итак, всё готово. Раздалась короткая команда, и первая сотня, прикрываясь щитами, стремительным броском высыпалась на открытое пространство. В считанные мгновения, отработанными до автоматизма движениями, воины сомкнули щиты, создав сплошную стену, ощетинившуюся частоколом копий — грозный дикобраз, готовый к бою.

Не успели гепиды опомниться, как из ущелья, точно из чрева горы, выскочила вторая сотня. Строясь в беге, она заняла место слева от первой, наращивая стальную стену. Затем третья, четвёртая… Лишь тогда в стане врага поднялась тревога. Молниеносность и выучка славян ошеломили их. Раздался дикий боевой клич, и в дружинников Перуна полетели первые стрелы и камни.Но беспомощно отскакивали от сплошной стены щитов.

Тогда с очередным исступлённым рёвом гепиды, вооружённые топорами и мечами, густой толпой хлынули из-за деревьев в яростную атаку. К тому моменту уже семь сотен копейщиков стояли несокрушимой фалангой.

— Гром! — пронеслась над строем чёткая команда.

Передние шеренги дружно опустились на колено, и из-за их спин, с шипящим звуком, в надвигающуюся лавину врага вонзился смертоносный залп самострельных болтов. Целиться не было нужды — плотная масса гепидов была идеальной мишенью. Через три секунды — новый залп, и ещё один.

Гепиды, неся потери, успели преодолеть две трети расстояния, но их строй редел на глазах.

— Щит! — прогремела новая команда.

Копейщики поднялись, встретив яростный натиск непробиваемой стеной щитов и остриями копий. Строй не дрогнул. Раненых тут же отводили назад, в ущелье, где их принимали руки товарищей. А им на смену из горного прохода выбегали новые сотни, смыкали ряды и, под мерный, зловещий бой бубна, начинали теснить врага с флангов, осыпая новыми залпами «грома».

У гепидов, бившихся в ярости о стальную стену, возникло жуткое ощущение: чем больше они рубят и кромсают, тем неумолимее вражеский строй нарастает и сжимается вокруг них, как стальные тиски. Они уже стояли по щиколотку в крови и наступали на тела своих павших собратьев. Их ярость сменилась ужасом, а ужас — паникой. Первые ряды дрогнули, и вот уже вся орда, путая направления, бросилась прочь, к спасительному лесу.

— Гром! — раздался им вдогонку привычный уже приговор.

Многие из бегущих так и не достигли спасительных деревьев, сраженные в спину безжалостными болтами. Ущелье было очищено. Стальная стена выстояла.