Читать онлайн "Сезон охоты"

1

Чем все закончилось

− Улика №1. Электронный планшет, производство «Нью.Ком.Технолоджи». Модель SX-23, выпущенная в 2005 году и снятая с производства десять лет назад. Из разобранного корпуса удалена плата памяти. Учитывая, что сам планшет был разобран аккуратно, а плата памяти сожжена, и соответственно восстановлению не подлежит, говорит об умышленном действии, а не о случайности. Видимо на этой плате хранилась какая-то информация, которую мистер Грэм намеренно уничтожил. Об этом также говорят найденные отпечатки пальцев на планшете: никто кроме него к планшету не прикасался.

Детектив положил перед Эдвардом Мак-Дугалом снимок разобранного планшета, словно открывал игральную карту в пасьянсе. Эдварду не нужно было внимательно рассматривать снимок. Он и так знал, что это без всяких сомнений был планшет Бена Грэма. У него имелся такой же; они купили их в 2005, спустя неделю после знакомства. Эта была его идея. И как показывает следствие, чертовски подходящий каламбур в комнате для допросов, идея была хорошая. Эти модели настолько устарели что, если бы потребовалось замести следы, достаточно было бы выбросить простейший прибор в реку. А кода планшеты компании «Нью.Ком.Технолоджи» сняли с производства, установить истинного покупателя или настоящего владельца стало уже не реально. Если только владелец не вырывал плату памяти и не расплавлял ее ручным паяльником. Предварительно оставив свои «пальчики», как бы говоря: да, это я, но вам кретины, от этого легче не станет.

− Улика № 2. – Следующая фотография была аккуратно положена на металлический стол рядом с первой. – Револьвер модели «Смит энд Вессон» калибра .38, с укороченным стволом 54 мм. Единственные отпечатки на рукоятке револьвера и барабане так же принадлежат мистеру Грэму.

А вот на эту фотографию Эдвард Мак-Дугал смотрел долго. Холодная сталь револьвера на снимке была покрыта крапинками крови. И еще до того, как седовласый следователь с глазами, такими же холодными и без сомнения опасными как дуло револьвера продолжил говорить, Эдвард Мак-Дугал уже знал, чья кровь запачкала ствол.

− Баллистическая экспертиза показала, что пуля, извлеченная из височной области головы мистера Грэма, соответствует калибру данного револьвера. Следы пороха на руках и вокруг пулевого отверстия не оставляют сомнений в том, что Бен Грэм выстрелил себе в висок, держа руку с револьвером от головы на небольшом расстоянии.

Детектив Уайт медленно, словно бы смакуя приятный момент положил на стол следующую фотографию. Секунду он не убирал от снимка руку, а затем так же медленно подвинул фото ближе к Эдварду Мак-Дугалу. Проделал он это с таким видом, словно бы перед ним сидел нашкодивший щенок, которого тыкали носом в кучу дерьма. Ну и что ты на это скажешь, гаденыш?

Фото запечатлело развороченное лицо Бена Грэма. Крупный план.

Половина головы забрызгана кровавыми пылинками, что и револьвер. Лицо его друга обрело синюшный оттенок и напоминало испорченную рыбу. Входное отверстие от пули казалось Эдварду бездонной черной дырой, из которой выветрилась жизнь. Глядя на фотографию, он почувствовал во рту привкус крови и снега.

Седовласый детектив Уайт, упершись ручищами в стол, слегка перегнулся через него и практически навис над Эдвардом. Это было на подобии того, как если бы великан склонился над мелкой букашкой, чтобы получше разглядеть ее у себя под ногами. Детектив всем своим видом буквально умолял дать ему повод раздавить Эдварда. И это фото должно было, по его мнению, быть не менее эффективным средством, чем выпущенная пуля в мозг. Но вид простреленной головы Бена Грэма, казалось, не затронул не единого нерва Эдварда Мак-Дугала. Он смотрел на разложенные снимки с видом человека, которого все это не касается.

Букашка не боялась седовласого великана. Эдвард Мак-Дугал понимал, что в этом спектакле детектив Уайт хоть и играет главную роль, однако постановка ему не принадлежит. Уайт, без сомнения обладал моральной и физической тяжестью бульдозера, но Эдварда это не волновало. Против лома нет приема, как говориться. А вот напарник Уайта заставлял его нервничать. Не то чтобы до дрожи в пальцах, но судя по поведению второго детектива (Симонс, как он представился), тот был опаснее Уайта. Эдвард это чувствовал своим профессиональным радаром. За все время, проведенное в компании двух детективов, Симонс произнес всего одну фразу, назвав свою фамилию. И сейчас он сидел в дальнем углу комнаты и не сводил с Эдварда глаз. Детектив молчун смотрел на него взглядом строгого и придирчивого профессора, принимающего у аспиранта выпускной экзамен.

К слову сказать, Эдвард Мак-Дугал сдал свой выпускной экзамен на «отлично».

Не дождавшись какой-нибудь реакции от Эдварда, Уайт выпрямился. Взял папку со стола и резкими движениями принялся шлепать вынимаемыми из нее снимками по столу. Словно одиночные выстрелы, подумал Эдвард.

Фотоснимки хранили на себе кадры, которым позавидовали бы даже самые заядлые любители ужасов.

Шесть фотографий уместили на себе части разорванных тел четверых мужчин. Кусочки бумаги с кусочками человеческой плоти.

Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп!

− А теперь доктор Мак-Дугал потрудитесь объяснить, почему Бен Грэм был обнаружен среди растерзанных тел, с пулей в башке, выпущенной из его же револьвера?

− Я не знаю, о чем вы говорите детектив. Я никогда не был знаком с этим человеком. – Эдвард произнес фразу с таким спокойствием, что удав, овившись вокруг себя, удавился бы от зависти.

− Я не понимаю, зачем вы показываете мне эти снимки. Я психоаналитик, а не криминалист. Это все не по моей части. – Немного наивной иронии в голос и у великана заскрежетали зубы.

− Тогда объясните-ка нам кое-что другое, доктор Мак-Дугал. – Уайт выудил из папки очередную фотографию, но не спешил класть ее на стол. – Если вы утверждаете, что не знаете никакого Бена Грэма: ни как его психоаналитик и ни как друг-приятель, то с чего бы ему кончать с собой возле вашего старого охотничьего домика? – Он не стал добавлять, что труп Бена был найден среди расчлененных тел. За него это делали омерзительные снимки, которые по какой-то непонятной причине до сих пор притягивали взгляд Эдварда. Вместо этого Уайт выложил свой главный аргумент.

− Улика № 4 доктор Мак-Дугал. – На фотоснимке старый охотничий домик его отца. Единственное доставшееся Эдварду наследство от родителей. Живописная речная местность; чуть вдалеке горные возвышенности с елями и соснами; на другом берегу виднеется развалившийся деревянный причал, с которого он в детстве удил рыбу во время отцовского отпуска. Только в те времена возле дома не были разбросаны оторванные части человеческих тел в ярких охотничьих куртках; а снег в это время года был белым и чистым, а не грязно-красным; и в то время никто не вышибал себе мозги.

− Мне нечего вам сказать, детектив. Я не приезжал в «Северные охотничьи угодья» больше месяца. Если вы не знали, сезон окончился в ноябре, а сейчас середина декабря. – Уайт, не слушая доктора, сделал глубокий вдох, готовясь обрушить на Эдварда новый вопрос, но Эдвард не дал себя перебить. – А если вы не прекратите на меня давить, я буду вынужден сообщить об этом своему адвокату, мистеру Говарду Робинсону, который объявится здесь в течение двадцати минут.

Смори не подавись, козел.

Седовласый великан, услышав фамилию адвоката, так и застыл с поднятой грудью, на секунду забыв выдохнуть набранный в легкие воздух. Его верхняя губа начала мелко подрагивать, стремясь отобразить на лице гримасу отвращения. Шипящий звук просочился сквозь сжатые зубы, а лицо пошло красными пятнами. Сейчас плечистый детектив имел такой вид, как будто этот гребаный щенок наложил еще одну вонючую кучу прямо поверх первой. Уайт «детонировал» спустя три секунды.

− Дерьмо! – Он обрушил свой гнев на металлический стол с такой силой, что тот чуть было не перевернулся от удара массивных рук. Звук был такой, словно в помещение выстрелили из пушки. Его напарник, Симонс, проворно подскочил к нему, вытянув руки.

− Все-все, хватит. – Симонс положил здоровяку руки на плечи, и оттащил того от стола к стене. При его росте это выглядело забавно. – Давай выйдем. Тебе надо остыть. – Эдвард видел, что Уайт на грани бешенства. Великан всю дорогу до участка ерзал на пассажирском сиденье, как будто ему вставили кочергу в задницу. Доктору Эдварду удалось, по всей видимости, за три минуты их милого общения пропихнуть кочергу еще на пару сантиметров.

− Пошли-пошли. – Симонс толкал Уайта к двери. При выходе великан саданул ладонью по стене со злобно-досадным рыком. Бетон выдержал. В этот раз.

На счет себя Эдвард был уже не уверен.

***

− Что ты устроил, Мак? – Сказал Симонс. Он постарался вложить в свой голос как можно больше строгости. Иногда этот прием остужал Уайта не хуже ледяной струи из садового шланга.

− Я выжму из него все, что он скрывает! – Мак Уайт суетился как игрушечный волчок не в силах остановится. – Ты же видишь, что этот… (Мак тыкал пальцем в воздухе по направлению к двери допросной, где сидел Эдвард), этот…Мак-Дугал, он точно причастен к этой бойне! Он покрывает его!

− Слушай, остынь! И прекрати орать. Тебе что, не терпится оказаться перед комиссией внутренних расследований? – Главное, подобрать верные слова. Симонс уяснил это спустя пару месяцев работы с Уайтом. – Ты слышал, что сказал Мак-Дугал на счет того, кто его адвокат. Детектив Мак Уайт состроил гримасу, ясно показывающую его отношению к мистеру Говарду Робинсону, юридическому кошмару полицейских.

− Слышал. – Плечи Уайта слегка пошли вниз, и пламя в глазах поутихло.

− Я понимаю, что для тебя значит это дело, Мак, но у нас ничего нет на этого Мак-Дугала.

− Пять трупов, это не ничего! Ты видел в каком состоянии были тела охотников? Их порвали на кусочки, как бумажных человечков, Пол! Черт! И все это случилось возле его охотничьего домика!

− Это косвенная улика. – Пол решил поднажать на напарника. Иногда чтобы прочистить кому-то мозги, нужно хорошенько по ним треснуть тяжестью аргументов. – Все что произошло возле охотничьего домика, никак не доказывает вину Мак-Дугала. Это даже не доказывает его причастности. Экспертиза показала, что с момента бойни прошло три дня, когда их обнаружил смотритель лесничества. А мы знаем, что Мак-Дугал не появлялся в домике больше трех недель. Лесник это подтвердил. А учитывая отдаленность домика от остальных охотничьих угодий, эта лачуга долго оставалась без присмотра. Робинсон убедит прокурора в том, что это совпадение. И прокурор ему поверит, потому что у нас нет никаких доказательств того, что Мак-Дугал был знаком с Грэмом.

Мак Уайт слушал напарника и постепенно успокаивался. Симонсу почти всегда удавалось достучаться до здоровяка до того, как великан окончательно выходил из себя. Благо, такое случалось редко. Несмотря на суровые (а если, по правде, опасные) методы, которые использовал Мак Уайт в своей работе, Пол Симонс уважал напарника. Большинство копов сейчас стали мягкими и податливыми как свежее тесто. Все опасаются за свою карьеру; пара жалоб на непотребное поведение или мнимое превышение полномочий и тебя вышибут на улицу. Общественность с радостью отнимет у тебя пенсию и обольет помоями презрения. Офицеры внутренних расследований не дремлют (племя каннибалов, как называл их Уайт). Все твои заслуги останутся только на бумаге, которую сольют в архив и похоронят под бетонной глыбой бюрократической гробницы. Маку было 53 года. Всего пара лет до пенсии, и уж кому, а ему точно не следовало бы высовывать голову из песка. Но штука в том, что детектив Мак Уайт никогда ее туда и не прятал. Пол уважал это, даже иногда восхищался, но все же считал, что карьера и пенсия важнее, чем желание выбить признание из какого-нибудь говнюка. Пол не был сыкуном-карьеристом, но предпочитал действовать не так грубо, как Уайт. Необязательно жертвовать всем ради раскрытия дела. Кому ты поможешь, если тебя отстранят или уволят? И потому Пол присматривал за Уайтом.

− Давай так, напарник. Я продолжу с ним сам. Попробую вытянуть из него какие-нибудь ответы до приезда адвоката. Этим мозгоправам, знаешь ли, не так уж просто запудрить мозги. Давай ты просто понаблюдаешь из смотровой комнаты, ок?

Здоровяк провел рукой по вспотевшему лбу. Затем пригладил короткие белые волосы и внимательно посмотрел Полу в глаза.

− Ладно. Он твой. – Сказал с расстановкой Уайт и зашел в смотровую комнату, из которой с помощью двустороннего стекла можно было следить за допросом. Симонс пару секунд постоял в коридоре, поправил манжеты рубашки и вернулся в допросную.

***

Когда Симонс вошел в комнату, Эдвард смотрел на фотографию разнесшего себе мозги Бена Грэма. И было в его взгляде нечто такое, что в отличие от Уайта не ускользнуло от внимания Пола. Но в его работе, повязанной крепкими путами прямых и косвенных улик, судебной и обвинительной системы, разнообразной трактовки закона, чаще всего взгляд (не важно, свидетель это был или подозреваемый), и каким бы ни был это самый взгляд, к сожалению, оставался просто взглядом. Но как бы там ни было, это можно использовать. За спрос ведь денег не берут, верно? Так же верно, как если начать называть придурком человека с «пониженными интеллектуальными способностями», от чего конечно же он не перестанет быть просто придурком. Симонс почувствовал, что во взгляде доктора Мак-Дугала хранится ответ на все его вопросы по этому делу.

− Прошу прощения за поведение моего напарника, доктор Мак-Дугал. – Не искренняя фраза; чисто формальная, как пожелание хорошего вечера от официанта. На этот раз Симонс сел за стол прямо напротив Эдварда. Затем он начал собирать разбросанные снимки и аккуратно складывать в папку. Давайте начнем все с чистого стола! Ну, или почти с чистого: одну фотографию Симонс убирать не стал − ту, на которой было мертвое лицо Бена Грэма. Фото лежало у самых рук Эдварда, и могло показаться, что Симонсу было лень тянуться за ней через стол. Вид у Эдварда по-прежнему оставался безучастный. Он словно воспринимал ситуацию как досадное, очень досадное недоразумение и ждал рыцаря адвокатуры в сверкающем костюме, который быстро вызволит его из этой передряги. Будет ли рыцарь отсекать головы драконам правопорядка, Эдвард еще не решил.

− Может быть, вы хотите чего-нибудь? Кофе, воды, шипучки? – Ну прямо сама любезность, разве что фартука не хватает с бейджем вместо значка.

− Не трудитесь, детектив. То, что вы оставили «плохого» копа за дверью, не означает, что теперь я буду отвечать на ваши вопросы без адвоката. – Вот так вот. Надо было сразу избрать такую линию поведения, но Уайту удалось своим напором выбить Эдварда из колеи. Особенно фотографией Бена. Все обернулось гораздо хуже, чем он себе представлял; даже после полученного письма он не верил, что Бен сделает это.

− Это ваше право доктор Мак-Дугал, – ответил Симонс. – Но я надеялся, что вы окажите некоторую помощь в этом расследовании.

− С чего бы вдруг? – Эдвард внутренне собрался. Он чувствовал, что Симонс почти подобрался к нему. Вот так с ходу, он, казалось, раскусил доктора. Словно играл в шашки с ребенком.

− Потому что вы законопослушный гражданин доктор, не так ли?

Умник хренов.

− Странный у вас способ просить о помощи, – сказал Эдвард, специально скосив глаза на дверь, через которую Симонс вывел взбесившегося напарника.

− Понимаю. Я, правда, хочу загладить инцидент и все объяснить. Но и вы мне помогите доктор. Эта страшная трагедия (он постучал по папке, в которую убрал фото растерзанных охотников) произошла прямо у вашего охотничьего домика и честно говоря, я надеялся, что вы проявите больше понимания и захотите как-то прояснить ситуацию. И поверьте, это важно: даже если бы на вашем месте сидел кто-то другой поведение детектива Уайта было бы таким же. Понимаете, о чем я? – Его глаза, темные, как спелый каштан смотрели на Эдварда Мак-Дугала взглядом доброго друга, который искренне желал избавить его от проблем.

− Понимаю, детектив. Но это не дает вам право оказывать такое давление и проявлять открытую агрессию!

− Все так, доктор Мак-Дугал. я понимаю, как это выглядит со стороны. Но вы, как психоаналитик понимаете, что вещи не всегда такие, какими могут показаться на первый взгляд. Как и в случае с вашим домиком у озера. Там, где детектив Уайт увидел причастность (а то и вину), я пока что вижу только совпадение. Но я удивлен вашим спокойствием. Если бы возле моего загородного дома обнаружили пять трупов, я не смог бы оставаться таким равнодушным.

Хорошая попытка.

Еще пара подобных фраз и Симонс загонит его в угол. Если Эдвард продолжит отмалчиваться, то тем самым укрепит их подозрения. Рот держат на замке обычно те, кому есть что скрывать.

Черт, где же Робинсон?

− Мне нечего вам сказать, детектив.

Вы мне все равно, не поверите…

− Дело ваше, доктор. Зато мне есть, что вам рассказать. Это поможет прояснить возникшее недопонимание.

Ага, как же.

− Вы могли не слышать об этом, так как живете и работаете в Ист-Порт Тауне; и, судя по всему, не состоите в «Лиге охотников округа». Да и домик находится в самой отдаленной части частных и свободных охотничьих угодий: в самом неудобном месте с точки зрения охотничьего маршрута.

Офигительная дедукция, мистер коп.

− Но те, кто живет неподалеку от «Северных угодий», я имею в виду, в том числе и жителей Кроссвиля и Колд Лейк Сити, хорошо знакомы с тем, о чем я вам расскажу.

Все эти мелкие городишки и их еще более малые пригороды находятся в отдалении от «Северных угодий» всего в полутора – трех часах езды. Ист-Порт Таун почти в сутках, при условии, что не будешь останавливаться на перекус и запасешься энергетиком. Так что домик-то стоял как раз в самом удачном месте.

− Подобное тому, что вы увидели сегодня на фото, для территории «Северных угодий» не является чем-то из ряда вон. Не то чтобы об этом трубили на всю округу и приманивали второсортных журналюг, но репутация на протяжении почти пяти лет у «Северных угодий» была не хуже, чем у какого-нибудь Бермудского треугольника. С той разницей, что у нас окровавленные доказательства были разбросаны по всей округе, а не оставались лишь скомканными предположениями на страницах бульварных газет.

Эдвард медленно поднял руку и посмотрел на наручные часы. Он наделся, что с каждым скачком секундной стрелки Робинсон приближался к полицейскому участку.

− Не беспокойтесь, доктор Мак-Дугал. Я закончу до прихода вашего адвоката.

Затем он откинулся на спинку неудобного стула и начал свой рассказ.

2

Середина, приближенная к концу.

Доктор Мак-Дугал не удивился, когда в половине одиннадцатого вечера постучали в дверь его дома. Он знал, что все этим кончится. Как психоаналитик он предполагал, что подобный исход наиболее очевидный для Бена Грэма. Но как его друг он до последнего отказывался в это верить. Последний раз они виделись три недели назад, и после этого от Бена остались только электронные письма, которые, кстати, перестали приходить с месяц, за неделю до их прошлой встречи. Разумеется, Бен мог просто уехать не в силах более взваливать на Эдварда глыбу ответственности своего несчастья (в этом весь Бен), но Эдвард слабо в это верил. Несмотря на весь пережитый ужас они стали по-настоящему близкими друзьями. И никому об этом не было известно (так будет лучше для нас двоих, сказал Бен), даже его жене, Мириам. Психоаналитики вруны первоклассные. Свои задержки по работе он объяснил попавшимся ему в руки «самым экстраординарным случаем в практике!». Делиться подробностями он не мог (спасибо закону о конфиденциальности), но ложь эта была во благо, пусть такой, пожалуй, и не существует. Тут все зависит от качества вашей совести. Мириам ему верила. В свои тридцать семь Эдвард был влюблен в свою жену, как юнец влюбляется в первый поцелуй или прикосновению к женским соскам. Редкое явление для тридцати семи. Эдвард в этом разбирался.

Поездки к домику на озере тоже стали чем-то на подобии нового (когда-то хорошо забытого) увлечения. Он сказал Мириам, что хочет его перестроить, чтобы они могли иногда выбираться из тесного Ист Порт Тауна (она всегда скептически кривила губы, когда он про это говорил), но понимал различия между мужским и женским представлением о комфорте и заверил ее, что для начала приведет домик в порядок.

Тем более там он мог отвлечься от работы, и иногда проветривать голову. Он добавил это естественно, как мелкую незначительную деталь, словно стряхивал хлебные крошки со стола. Да и не так уж часто он туда ездил. Всего пару-тройку дней в месяц.

Единственную вещь, которую он когда-либо от нее прятал, был электронный планшет «Нью.Ком.Технолоджи». Модель SX-23. Хранил он его в своем кожаном портфеле, неизменном вместительном партнере, купленным в магазине «Спенсер и Ко». А дома он хранил его среди множества книг по практической психологии, консультированию, и прочих необходимых научных изданий. Он точно знал, что это часть кабинета сохранит его секрет в безопасности. А простейший планшет оставит их переписку с Беном только между ними.

Знакомство с Беном, а в последствии и дружба, начались в отцовском домике «Северных охотничьих угодий», чуть больше двух лет назад.

И, по всей видимости, там же и закончится.

Когда Бен не объявился на третью неделю, Эдвард предположил, что Бен, возможно, поехал именно туда. Но что-то сдерживало Эдварда, когда он собирался проверить свое предположение. А может быть, он просто боялся убедиться в том, что Бена там нет. Он не хотел верить, что его друг просто растворился в воздухе, как утренний туман над рекой. А даже если и так, то это был его выбор. А ведь друзья должны уметь принимать и с уважением относиться к выбору своих друзей, не так ли? А может Бену хотелось побыть какое-то время одному. С ним такое случалось; очередные приступы совестного терзания из-за того, что он втянул в свой кошмар Эдварда.

Человек, на чью долю выпали такие нечеловеческие страдания, больше других заслуживал настоящего покоя. Каким бы этот самый покой не был.

За три дня до того, как детективы пришли к Эдварду в дом, на его планшет пришло письмо от Бена. Оно стало прощальным рукопожатием доброго друга, после которого останется только память. Именно в тот день Эдвард уговорил Мириам отправиться к сестре на пару дней раньше него. Бен оставил много следов. И один из них ведет к Эдварду. Самый четкий (и, если повезет единственный) след, который будет у полиции или федералов − это домик его отца.

Планшет Эдвард уничтожил. Сжег его в камине, предварительно разобрав на мелкие детали. Письмо от друга он распечатал и спрятал среди страниц пособий и энциклопедий − маленькая сентиментальность, которую он мог себе позволить.

А после отъезда жены доктор Мак-Дугал каждый вечер наливал себе немного коньяка и ждал.

И потому, когда в десять тридцать вечера раздался резкий, требовательный стук в дверь доктор Мак-Дугал даже не вздрогну. И ему не обязательно было выглядывать в окно, чтобы проверить чья машина стоит перед домом. Он и так знал, кто это был. Приход властей означал, что Бен натворил что-то плохое. И его задача защитить секрет своего друга, при этом, не раскрывая себя.

Он спокойно, одним глотком допил порцию коньяка и отправился открывать дверь.

На улице начался мокрый снег, больше походивший на размокшие птичьи перышки. Ноябрьский морозец сразу сунул нос в прихожую, и принялся красть тепло из дома.

На пороге стояли двое. Высоченный седовласый бугай в легкой кожаной куртке (явно не по погоде) и второй, головы на две ниже первого. Одет он был в пальто с высоким воротом, и походил на шпиона с карикатурных плакатов, что висят в городской библиотеке. Позади них на тротуаре с включенными мигалками стояли две патрульные машины и синий внедорожник. Многовато для вечернего визита в дом законопослушного психоаналитика, кисло подумал Эдвард.

− Доктор Мак-Дугал? – Эдвард подумал, что голос великана будет похолоднее ноябрьского вечера.

− Он самый, – ответил Эдвард.

− Детектив Уайт.

− Детектив Симонс.

− Чем могу помочь, господа?

− Прошу вас проехать с нами в участок доктор Мак-Дугал, – сказал Уайт.

− По какому поводу позвольте спросить? – Сейчас ему скажут. Сунут под нос ордер на его арест и пишите письма. Хорошо, что он уговорил Мириам отправиться к ее сестре на неделю раньше; ожидалось веселое рождество в кругу друзей и родни, и он убедил жену ехать раньше, чтобы помочь с организацией празднества. И не зря. Объяснить ей в половине одиннадцатого вечера вторжение полиции он бы не смог.

− У нас есть к вам несколько вопросов доктор. – Из «доктора Мак-Дугала» он превратился в просто «доктора». Упрямого мозготраха, который слишком много болтает, а не подчиняется приказам. Все это большими буквами было написано на лбу рассерженного великана. Его напарник развернулся и пошел к внедорожнику, словно, не сомневаясь в том, что Эдвард последует его примеру.

− Одну минуту. Мне нужно одеться. – И не дожидаясь ответа Эдвард закрыл входную дверь. Все что могло случиться, уже случилось, успокаивал он себя. Если бы у них на него что-то было, этот здоровый коп вместо приветствия двумя пальцами выволок бы его на мороз в одном халате, а его напарник по пути к машине зачитывал бы Эдварду права.

Эдвард подошел к телефону и набрал номер. Двигался он довольно спешно.

− Робинсон слушает. – Прозвучало сонно из трубки.

− Здравствуй Говард, – сказал Эдвард. И только по одному этому «здравствуй» адвокат понял, что Эдвард сильно нервничает. «Здравствуй», а не «Привет», звучат из уст доктора только в напряженные моменты. Адвокат это хорошо знал.

− Что случилось, Эд?

− Помнишь, я говорил, что однажды ко мне могут прийти из полиции и скорее всего это будет по поводу отцовского домика? И что возможно там обнаружится нечто ужасное.

Вроде растерзанных человеческих тел.

− Да, помню. Кто сейчас у тебя?

− Полиция. Стоят на пороге.

− Кто конкретно? Простые офицеры? Детективы? Кто?

− Двое детективов. Уайт и Самонс.

− Симонс, – машинально поправил адвокат. Затем немного помолчал, обдумывая ситуацию.

− Ладно, Эд. Они тебя хотят отвезти в участок?

− Да. Этот здоровый коп, Уайт, господи, я думал, он меня за шкирку потащит! Честное слово!

− Я понял. Теперь слушай. Они из пятнадцатого участка. От тебя до них минут сорок езды; но думаю, они доставят тебя минут за двадцать пять. Что бы там ни было, не отвечай на их вопросы. Ты понял? Отрицай то, что можешь отрицать, а если почувствуешь, что Уайт начинает перегибать палку назови мою фамилию.

− Хорошо, спасибо, Говард. Я пойду собираться.

− И помни, Эдвард. Ты обещал рассказать мне все подробности, иначе в случае чего, я не смогу грамотно выстроить линию защиты.

− Если до этого дойдет – расскажу. Но это мало чем поможет, поверь.

− Я приеду в участок минут через сорок пять. Продержись, Эд.

− Хорошо, спасибо… – Сказал доктор Мак-Дугал уже телефонным гудкам. Робинсон видимо не стал тратить время на прощальные формальности. Оно и к лучшему. Как, собственно, и их знакомство. Робинсон пользовался у Эдварда особым доверием (кроме прекрасных рекомендаций и выигранных двух сот с лишним дел) адвокат, как и психоаналитик, соблюдал закон о конфиденциальности своих дел и клиентов. Это не значило, что Эдвард сразу выложил ему всю историю без утайки. Но слегка приоткрыл занавес, осветив потаенный мир жизненных кулис. Там все было без прикрас; костюмы выглядят поношенными, макияж через чур сильным, а блеск глазам придавали софиты. И хотя доктор сильно переживал из-за этого, не раскрыться, хоть не много перед адвокатом он не мог. Это как прием у врача. Утаишь какую-то деталь, не доскажешь о чем-то, что тебя мучает, и получаешь шансы оказаться на операционном столе. В лучшем случае. С врачами, как и с адвокатами шутки плохи.

Эдвард принялся одеваться, сопровождая себя ободряющими наставлениями.

Пока что не ясно из-за чего весь сыр-бор. Точнее ему-то ясно (Бен все подробно описал в письме), а вот полиции нет. Когда им все понятно, копы не задают вопросов. Они действуют, не тратя время на слова.

Робинсон в пути, а значит, все скоро закончится, не успев начаться. Зацепка, как и предполагал Эдвард, единственная ведущая к нему, был старый охотничий домик его отца. Но он не появлялся там почти месяц, а письмо от Бена пришло три дня назад. Ему даже врать не придется о том, где он был в то время, когда Бен рвал на куски четверых бедолаг, по роковой случайности вышедших к охотничьему домику.

Бен уничтожил планшет и написал в письме, чтобы Эдвард сделал то же самое. Их ничего не должно связывать кроме домика (Бен трижды извинился за это в письме). Но Эдвард понимал, почему Бен выбрал именно это место. И даже если бы Бен не объяснил этого в письме, Эдвард бы все равно понял.

Он вышел в прихожую, снял с крючка пальто, надел его, застегнул на все пуговицы, и вышел на улицу.

3

Середина

− Теперь видите, сколько непонятных моментов в этом деле, доктор Мак-Дугал. – Детектив Симонс говорил уже десять минут, но ничего нового Эдвард не услышал. То, о чем говорил детектив, доктор мог рассказать и сам, причем лучше самого Симонса и даже Уайта.

− Как я говорил вам, подобное произошло пять лет назад. Сезон охоты подходил к концу, и тогда местные охотники наткнулись на человеческие, даже не тела, а практически останки. Даже эксперты не смоги точно определить время смерти двоих бедолаг. Они были буквально выпотрошены и изуродованы на столько, что установить их личности получилось только с помощью стоматологической экспертизы. Разумеется, были подключены все ведомственные структуры. Полиция, зоологический надзор и управление лесничеством территории «Северных угодий». Частный сектор так же проявил инициативу и оказывал полное содействие властям, что было в порядке вещей. Понятное дело, первой версией стало нападение хищного зверя. Пумы у нас, конечно, не водятся, но вот медведи и волки обитают. Хотя честно сказать, то, что я видел, было скорее похоже на моментальное убийство. Казалось, зверь за секунды рвал людей, а те просто не сопротивлялись, оцепенев от ужаса. И это притом, что среди жертв были опытные охотники! Уж не знаю, что они видели, но, судя по всему, это было что-то настолько ужасное, что никто не был в состоянии сделать не одного выстрела. Само собой, живя в таких местах как наши, понимаешь, что дикий мир практически за окном; там живут опасные для человека звери; но, когда сталкиваешься с такими ужасами вживую, понимаешь, что дикость вовсе не за окном. Она уже забралась к тебе в прихожую.

Весенний сезон подошел к концу, но все, же патрули решили не снимать. Даже местные охотники выбирались в леса имея в паре одного офицера полиции.

Но, ни хрена вы не нашли. Потому что невозможно найти то, во что не веришь.

Результатом патрулирования в межсезонье была большая дырка от бублика, доктор. Версия о хищном звере казалась наиболее верной. Все решили, что он ушел вглубь угодий, туда, где они граничат с восточной границей Канады и Государственным Заповедником.

А потом наступил осенний сезон охоты…и, все началось сначала.

Еще три случая произошли с сентября по декабрь. Трое натуралистов, как потом выяснилось прибывшие по заданию журнала «Нешенл Географик»; два охотника с инструктором и парочка туристов из Висконсина. Разорванные на части, словно ватные куклы злобной девочки с психическими отклонениями. Люди были растерзаны в разных участках обширной территории угодий, с разницей всего в сутки. Не говоря уже о найденных трупах оленей и других мелких животных. Их полу-съеденные туши находили почти каждый день. Это укрепило версию о хищнике, который превратил «Северные охотничьи угодья» в свои личные владения.

Когда под конец сезона у самой западной границы частного владения Боба Уикри патруль нашел вырезанную семью Дуганов, зимний сезон объявили закрытым на месяц раньше. У Дуганов было двое детей. Мальчишкам исполнилось по одиннадцать и тринадцать лет. От их тел почти ничего не осталось: разлитые литры крови и переломанные кости с разорванной плотью.

Симонс замолчал, как замолкают люди, когда собираются помянуть усопших. Эдвард посмотрел на свои часы в поисках Робинсона.

Скорее бы уже он приехал и забрал меня отсюда.

Затем Эдвард прямо посмотрел на двухстороннее стекло за спиной Симонса. Ему казалось, что он буквально ощущает на себе гневный взгляд Уайта.

− После того случая было принято решение ограничить доступ в «Северные угодья». Разумеется, администрация ближайших поселений и городков была не в восторге. Да, они понимали весь ужас и опасность происходящего, но, как и большинство подобных городков жили за счет туристов и охотничьего промысла.

Все были на нервах. Столько жертв, доктор. Столько страха, и самое противное для любого (ну тут ты слукавил, подумал Эдвард), полицейского, чувство бессилия. Это стало чем-то вроде…эээ…наводящей идеей?

− Навязчивой, – машинально поправил детектива Эдвард.

− Точно! Спасибо. Так вот, это стало настоящей навязчивой идеей. Каждый мужчина, поверьте мне на слово, имеющий огнестрельное оружие и умеющий с ним обращаться жаждал самолично прикончить зверя-убийцу.

Полиция и охотничья гильдия совместно с зоологами продолжали обход территорий, но ничего кроме трупов животных не находили.

И вдруг в конце декабря, группа, которую, кстати сказать, возглавлял детектив Уайт, обнаружили по-настоящему странные, но существенные следы. Если бы я сам их не видел, не поверил бы никогда. На место сразу вызвали зоологов. Хотите верьте, хотите нет, но я почти точно помню, что было написано в заключение. В нем было сказано, что след принадлежит животному чей рост два с половиной метра, весом более ста пятидесяти килограммов и, судя по глубине следов, животное хоть и передвигается на четырех конечностях, способно вставать на задние лапы и долго сохранять равновесие. А отпечатки когтей намекали на сходство с волком. Каково?

− Я не верю в оборотней, детектив, если вы на это намекаете.

− Да, я тоже доктор Мак-Дугал. Но могу точно сказать, что у каждого кто видел следы промелькнула мысль именно об оборотне. У меня точно. Уайт с группой отправился дальше на север и через пару километров они наткнулись на лоскуты порванной одежды. Но никаких следов убийства не было. Ни крови, ни останков, ничего. Только разорванная мужская одежда. Даже обувки не нашлось. И тогда-то Уайту пришла в голову мысль, что зверь может и завелся в наших местах, да только вовсе не один. Он тогда предположил, что возможно в «Северных угодьях» завелся сдвинутый на всю голову психопат, который как раз и кромсает людей пачками. Он считал, что зверь, про которого говорили зоологи может и приходит в угодья каждый сезон охоты и убивает животных (одних оленей насчитали более двадцати штук!), но вот людей мог убивать и человек. Жестко и страшно, маскируя свои кровавые деяния под лесного хищника, чтобы как можно дольше оставаться незамеченным.

− Неужели? – Эдвард не сдержался: начал втягиваться в разговор, как алкоголик тянется к очередному стакану, хотя знает, что последствия будут плачевными.

− На самом деле версия имела место быть, если взглянуть на факты с точки зрения человеческого поведения. Судите сами доктор. Убийства людей происходили только в сезон охоты. Когда сезон закрывался находили только трупы животных, притом, что никто из патрульных групп не пострадал. Звери не люди, заметать следы они не умеют, а ведь за год ничего кроме этой находки обнаружено не было.

− Это могли быть вещи любого бродяги.

− Бродяги не шастают по диким лесам в конце зимы доктор. Они предпочитают более уютные места, типа вокзалов или трущоб. Но не будем отвлекаться. И так, люди погибали, только когда начинался охотничий сезон. А значит, кто бы это не делал, был в курсе, когда в наших местах становится больше приезжих. Никогда не видел, чтобы волк или медведь пользовались интернетом.

Очень смешно.

Жертвами всегда оказывались приезжие. Ни один житель ближайших городков не пропадал и не погибал. Что тоже говорит о том, что убийца легко мог определить, кто есть, кто. Да, понимаю, места у нас дикие и опасные и человеку выжить тут будет, мягко говоря, проблематично, если ему взбредет в голову здесь потеряться. Но кто знает, какие шарики крутятся в головах безумцев, доктор? Детектив Уайт пытался отталкиваться от версии бегающего по лесам психа, но версия себя не оправдала. Как раз из-за отсутствия каких-либо существенных доказательств. Даже когда Уайт навел справки по полицейским архивам и обнаружил, что подобные кровавые события произошли на территории Каскадных гор штата Вашингтон, а до этого на территории Юкона в Канаде, это никак не помогало следствию. Присланные рапорты того времени, если сопоставить их с нашими отчетами пятилетней давности, то можно подумать, писались они в одно и тоже время. Сначала Канада, затем штат Вашингтон, затем мы. Так что версия Уайта выглядела правдоподобно, однако, управление округа не убедило. Даже аргумент, что животное, каким бы оно ни было умным, не способно незаметно проделать такой огромный путь от Канады до нас. Первый же попавшийся на пути город и зверя бы поймали.

− Неужели об этом не передавали по новостям? Пусть я из Ист Порт Тауна, но то, о чем вы говорите, мне не понятно, как это прошло мимо прессы?

Нужно тянуть время. Как только приедет Робинсон, я буду в безопасности.

− В Кроссвиле и Колд Лейк Сити происходящие события печатались на первых полосах местных газет, и жители следили за ситуацией через газетные статьи. Местные радиостанции, которые вещают в северном округе Ист Порт Тауна также передавали предупреждающие сообщения о возникшей опасности. Но до центральной и южной части Ист Порт Тауна доходили только отголоски тех сообщений. Наш участок подключили только потому, что половина служащих состояла в охотничьей гильдии. Полиция Кроссвиля в расследованиях помогала только тем, что распространяла предупреждения среди населения не соваться на территорию «Северных угодий» и приглядывала за приезжими. Шумихи не было, но люди, как правило, не обращают внимания на то, что их не касается. Чтобы ужасного не происходило с другими, если тебя это не касается, ты предпочитаешь не тратить на это время. Да и потом периодичность сезонов, как обезболивающее, временно успокаивало взволнованных местных жителей. Не будем забывать и про администрацию округа; раздувать трагедию до размеров катастрофы никто не хотел.

Естественно. Платить налоги с того света становится проблематично. Но несмотря на весь творившийся ужас, желающих внести свой вклад не убавилось, не так ли детектив?

И словно подтверждая мысли Эдварда, Симонс сказал то, что доктор и так ожидал услышать доктор.

− Но, когда по сети, в основном на охотничьих форумах, появились сообщения о неком ужасном звере наводящим ужас на жителей Северного округа Ист Порт Тауна, в округу начали стягиваться отчаянные головы с разных городов. Идея добыть такой трофей и стать героем для местных жителей притягивала множество людей. По мне так форменное безумие! Полиция выполняла свой долг, тут и говорить не о чем. Местная гильдия охотников остаться в стороне тоже не могла. Но у меня в голове не укладывалось, что заставляло приезжих целенаправленно лезть зверю в пасть.

Симонс отвлекся на подавший оповещение телефон. Быстро прочитав его, детектив убрал телефон в карман, проигнорировав пришедшее сообщение.

Наверняка это Уайт его поторапливает. Для такого как он должно быть пыткой выступать в роли пассивного наблюдателя.

Помолчав несколько секунд, Симонс продолжил.

− Шесть сезонов доктор Мак-Дугал. Три весенних и три осенних. По два на каждый из трех лет. За это время на территории «Северных угодий» погибло двадцать семь человек. И это несмотря на все предпринятые полицией и охотничьей гильдией меры. Третий сезон был самым ужасным. Некоторые члены администрации готовы были закрыть «Северные угодья» пока не будет решена проблема; проще говоря, на неопределенный срок, что означало серьезные финансовые осложнения для Кроссвиля и других поселений.

− Послушайте детектив, – перебил Симонса Эдвард. – К чему весь этот рассказ? Вы говорите о событиях, на мой взгляд невероятных, но которые в любом случае прошли мимо меня, а значит, меня и не касающиеся. Как, собственно, и сейчас.

− А к тому доктор Мак-Дугал, что все закончилось так же внезапно, как и началось. После трех кровавых лет все прекратилось. Все вернулось на круги своя, как говориться. Бывало, конечно, кто-нибудь наткнется на растерзанного оленя, но это ничего не означало. Никаких трупов. Никаких странных следов вроде тех, что обнаружил детектив Уайт. Да, бывало такое, что поступали сообщения о пропавших, но это все больше были так называемые городские бродяги или пьяницы. Было даже несколько заявлений о пропаже туристов, но их так и не нашли. Но по сравнению с тем, что происходило в те три года, нынешние события были не заметнее заканчивающихся чернил в ручке. Но так или иначе все это повлияло на некоторых людей, в том числе и на детектива Уайта. Вы называете это посттравматическим синдромом. Они считали, что не довели дело до конца. Считали, что снимать патрули нельзя, как и объявлять всем, что проблема решена. Он даже раз в сезон организовывал народные патрули с теми, кто был с ним согласен. Но шеф жестко пресек эту самодеятельность, объяснив это Уайту тем, что администрация округа расценивает его действия как побуждающие к общественной панике. Но поверьте, его напарнику: Уайт, где-то в глубине души так и не успокоился. Но, конечно, главным было то, что ужас покинул «Северные угодья».

Симонс замолчал и внимательно посмотрел на Эдварда. Доктор спокойно выдержал взгляд. Затем детектив похлопав папку с фото, сказал:

− И вот, спустя два с половиной года лесник Джо Абрахам натыкается возле вашего домика на ужасающую, почти забытую картину. Он сразу оповестил об этом Уайта. Представляете себе реакцию?

− Ваш напарник наглядно мне ее продемонстрировал.

− Но теперь я надеюсь вы понимаете причину его поведения, доктор Мак-Дугал?

− Ваш напарник считает, что этот человек с фото, Бен Грэм, и есть тот псих?

− Совершенно, верно, доктор. Труп застрелившегося Бена Грэма идеально вписывается в версию о психопате. Уж не знаю, как у вас, я имею в виду знатоков психологии, а по мне, так только сумасшедшие вышибают себе мозги. А уж в компании истерзанных трупов тем более. Все это, мягко говоря, наводит на определенные размышления.

− А поскольку все случилось возле моего домика, вы считаете, что я пособник этого Грэма?

Осторожнее Эдвард, осторожнее. Не наболтай лишнего. Симонс только этого и ждет.

− Не совсем так. Формально само место преступления может ни на что и не указывать. Тем более лесник Джо Абрахам подтвердил, что вы почти месяц не приезжали к домику. Да и с Беном Грэмом не все понятно.

− Кто были те люди? На фото. – Впервые Эдвард задал вопрос, который Симонс определил, как искренний.

− Перед тем как прийти к вам доктор, мы провели ряд подготовительных мероприятий. Шеф полиции не хотел огласки. И уж тем более бросаться неподтвержденными обвинениями в ваш адрес.

Эдвард ничего на это не ответил.

− Убитые были любителями натуралистами из Сиэтла. Вели сайт о дикой природе. Что-то вроде пособия для путешественников. Иногда работали по заказу интернет-изданий по данной тематике и снимали ознакомительные видео ролики. Установить их личности было не трудно. Все четверо имели при себе удостоверения личности. Остальное как говориться, дело техники. А вот с Беном Грэмом вышла натуральная загадка. Мы только сегодня утром установили его личность. По полицейской базе данных. Бен Грэм почти десять лет назад ввязался в драку в баре недалеко от Лейквуда, штат Вашингтон. Как раз в паре дней от Каскадных гор. Интересное совпадение, не так ли доктор? Именно там, как я и говорил, происходили точно такие же страшные события, что и у нас.

Эдвард продолжал молчать.

− Так вот. Офицеры забрали всех участников потасовки. Выяснилось, что Грэм хотел разнять дерущихся, но взбесился и крепко отделал троих парней! Пока разбирались что к чему, офицер снял у всех отпечатки пальцев и другие личные данные. По ним мы и установили личность мистера Грэма. Детектив Уайт настоял на том, чтобы пробить Грэма по полицейской базе данных. Да и других вариантов все равно не было. Документов при нем мы не нашли. Однако странность заключается не в этом. У Бена Грэма не нашлось ни родственников, ни друзей. Никаких упоминаний о местах работы или каких-то других связей. Словно бы человек по имени Бен Грэм за всю жизнь появился один раз в Лейквуде, и второй раз возле вашего домика. С простреленной головой. Вся остальная его жизнь, словно черная дыра. Даже поиск по совпадению лица не помог.

Симонс не закончил мысль. Дверь допросной открылась и в комнату вошел Уайт. И, слава Богу, за ним прошел Робинсон.

Давно пора!

Уайт не стал представлять адвоката напарнику. Они и так хорошо его знали.

− Я жду объяснений детективы, что здесь происходит? – Робинсон сразу взял быка за рога. Точнее быков.

− Это называется беседа, мистер Робинсон. Доктор Мак-Дугал приехал по собственной воле, верно?

− Ничего не отвечай Эдвард, – строго сказал адвокат. – На каком основании вы привезли моего клиента в участок? Ему предъявлено обвинение?

− Нет, мистер Робинсон. Мы просто хотели поговорить и прояснить некоторые моменты текущего дела. – Говорил только Пол. Уайт тратил все силы, чтобы сдержаться и не наломать дров.

− С этого момента все беседы будут проходить только в моем присутствии! Если у вас вдруг возникнут еще какие-то вопросы по текущему делу (с которым по закону меня должны ознакомить), они будут задаваться моему клиенту при мне. И очень надеюсь, что доктору Мак-Дугалу нечего будет мне рассказать о том, как именно проходила ваша беседа. Для вашего же блага детективы.

Все трое уставились на Эдварда.

Не стоит лезть на рожон. Иначе Уайт не отцепится.

− Ну что ж господа. Раз мы все прояснили я забираю своего клиента. Если мой клиент захочет составить на вас жалобу я уведомлю об этом ваше начальство. Идем Эдвард.

Доктор Мак-Дугал встал из-за стола. Уайт буквально вылетел из комнаты. По всей видимости в поисках места, где можно было бы дать волю гневу. Когда Робинсон и Эдвард выходили из комнаты, детектив Симонс обратился к Эдварду.

− Доктор Мак-Дугал, еще один момент.

− Я что, не понятно выразился, детектив? – Голос Робинсона приобрел опасные интонации.

− Сказать вам, что меня удивляет в этой истории больше всего? – Пол игнорировал адвоката. Он снова смотрел на Эдварда внимательными глазами придирчивого профессора.

− И что же это? – Робинсон неодобрительно покачал головой, тоже глядя на Эдварда.

− Ваш взгляд доктор.

− Взгляд? О чем вы?

− Ваш взгляд на фотографию мертвого Бена Грэма. Ваша реакция на все увиденное на фото была спокойной. Это редкость; обычно люди содрогаются при виде таких ужасов. Поверьте, мне, я хорошо умею наблюдать за поведением людей. Не хуже вас доктор. Может быть вы и относитесь к той малой доле людей у кого чертовски крепкие нервы и стальные яйца…

− Детектив! Я требую…− Робинсон перебил Симонса, но к удивлению адвоката, Робинсона перебил Эдвард.

− Пусть он договорит, Говард.

− Возможно, психоаналитики обладают крепкими нервами и выдержкой. Не сомневаюсь, в вашем деле это немало важно. Безразличный взгляд на расчлененные тела людей; рассказ, который не просто основан на реальных событиях, а сложился именно из этих самых событий не произвел на вас сильного впечатления. Но вот фото Бена Грэма не оставила вас равнодушным.

− Не понимаю, о чем вы говорите детектив. Я не знаю Бена Грэма.

− Тогда очень странно, что вы смотрели на мертвое лицо Бена Грэма грустным взглядом. Глазами полными скорби, которую можно увидеть на похоронах, когда прощаешься с близким другом. Такими глазами вы смотрели на фото.

Спустя пару секунд молчания Робинсон, наконец, вывел Эдварда из полицейского участка.

4

С чего все началось. Последнее письмо Бена Грэма.

Когда они вышли на улицу, снег валил с такой силой, что не успевал таять, падая на мокрый асфальт. Усилившийся ветер походил на злую собачонку: кусался не больно, но жутко противно. Кутаясь в высокие воротники своих пальто, Эдвард и Робинсон быстро шли к стоянке возле участка.

− Спасибо, Говард! Ты сделал все как надо! – Сказал Эдвард, когда они подошли к машине адвоката.

− Надеюсь, что так! Знаешь, довольно трудно быть убедительным, когда сам не в курсе всех деталей. Сейчас помогла только моя репутация, и как я понял отсутствие у полиции прямых улик.

− Ты просто зверь адвокатуры и уголовно практики дружище! – Однако Робинсон даже не улыбнулся. Он требовательно смотрел на Эдварда. Адвокату нужны были пояснения.

− Я все расскажу тебе, как и обещал, если дело дойдет до суда. Обещаю. Но до тех пор тебе придется поверить мне на слово. Я не влипал ни в какие передряги. И все, что я делаю сейчас, не ради того, чтобы прикрыть свою задницу. Все ради хорошего человека, которому волею судьбы пришлось переживать страшные, нечеловеческие мучения. Ради него я пойду до конца!

Говард Робинсон стоял возле своей дорогой машины, и казалось, не замечал холодного ветра и мокрого снега, что сыпал на его дорогую стрижку.

− Садись. Я отвезу тебя домой, – сказал Говард открывая дверь.

− Только если не будешь лезть с расспросами.

− Обещаю. Но. Ты обещал, Эдвард. Иначе я не смогу тебя защищать.

− Не думаю, что дело дойдет до суда; но как я понял, этот Уайт своего не упустит?

− Уайту через два года на пенсию! Думаю, Симонс сумеет убедить напарника не шибко напирать на тебя. Все, садись! Иначе мы оба простынем.

Эдвард забрался в машину.

Говард отвез доктора домой, и по пути они разговаривали о всякой предпраздничной всячине. Быстро попрощавшись и дав обещание Говарду приехать к нему в начале Января, Эдвард быстро дошел до входной двери и спрятался в уютном тепле своего дома.

Странно оставаться в одиночку в доме в преддверии праздника. Доктор Мак-Дугал знал, что одинокие люди в эти дни чувствуют себя во много хуже, чем в любое другое время года. Их одиночество подобно острому шипу впивающимся в разум, нанося непоправимые раны в их жизни. Сейчас его дом был пуст, как давно вскрытая банка консервов. Однако сейчас пустота эта была ему необходима.

Переодевшись в домашний халат, Эдвард растопил камин в большой комнате, налили себе коньяка и перед тем, как усесться на мягкий диванчик напротив огня сходил в кабинет и взял распечатанные листки бумаги – последний привет его друга.

Прочитав письмо в первый раз, он почувствовал печаль. Грусть. И, наверное, даже отчаяние. Он больше не в силах был помочь Бену. И хотя такой исход был очевидным (а иначе, и быть не могло; он хорошо изучил Бена за эти два с половиной года), доктор все равно не хотел до конца верить в такой исход. Он так же понимал, что оставлять письмо нельзя. Эдвард Мак-Дугал не был сентиментальным человеком; но эти строчки являлись последними обрывками памяти о Бене. Он сохранил эти строчки, зная, что вернется к их прочтению. Но вспоминая поведение Уайта и профессорский взгляд детектива Симонса, он понял, что письмо представляет собой серьезную опасность. Не только ему. Оно угрожало его жене Мириам. Их планам на детей и его карьере, которая год от года шла вверх. На этих листках хранилась память о его друге, и их, пусть и коротком, но совместном прошлом. Но в тоже время, послание несло в себе угрозу его настоящему и будущему. Его семье.

И потому он был рад, что сейчас может спокойно сесть на диван, вытянуть ноги к огню и вдумчиво, в последний раз перечитать слова друга ни на что, не отвлекаясь. После он отправит листки в камин, тем самым кремировав единственное, что связывает его с Беном Грэмом.

«Здравствуй дорогой Друг!

Вот и случилось то, чего ты так боялся и во что не хотел верить: в закономерный и очевидный для меня конец. Сожги это письмо, а вместе с ним постарайся сжечь внутренний мостик, который соединял нас с тобой мой друг. Это важно, потому что мне все же не удалось, даже под самый конец, уберечь тебя от беды. Мне искренне жаль, что все так закончилось, но сейчас ты должен позаботиться о себе и о Мириам. И потому еще раз прошу тебя, сожги письмо, Эдвард! Без сожалений и колебаний! Мне так жаль, что все это время я подвергал твою жизнь опасности, хотя и знаю, что бы ты на это сказал. То же, что и твой отец: что это был твой выбор.

Я безумно благодарен тебе за все, что ты для меня сделал. Как друг и как доктор. Возможно, моя злая судьба решила по каким-то невиданным для меня причинам подарить мне такого человека как ты. Ты сделал для меня гораздо больше, чем кто-либо из всех людей на земле; и я не побоюсь этого, даже больше, чем твой старик, хоть я жутко по нему скучаю. Но ты подарил мне воспоминания. Самые светлые и добрые несмотря на всю тьму, которая сопровождала меня вплоть до этого дня. И хотя моя совесть с первого дня нашей встречи терзала меня не хуже моего недуга, я, признаюсь, не хотел тебя терять. Это жутко эгоистично, но это правда. Прости меня, за это, Эдвард.

И сейчас, когда я пишу эти строки, у меня есть память о тебе, а не только о крови, которую я проливал с наступлением полнолуния. И мне сейчас вспоминается наша первая встреча. Ты ведь помнишь ее? Конечно, помнишь. Я даже не сомневаюсь в этом.

Интересно, о чем ты подумал в тот момент (мы ведь ни разу об этом не говорили; все больше обо мне), когда ты вышел из домика среди ночи, чтобы проверить, что это за странные звуки снаружи. И увидел ползущего к домику человека на грани сознания. Обнаженного, грязного и окровавленного человека, воняющего мокрой псиной.

И как же я счастлив, что вышел к домику твоего отца, когда трансформация вернула мне человеческий облик. Когда я думаю о том, что было бы с тобой приди я тогда в другом обличие, я испытываю почти физическую боль в сердце.

А знаешь, что мне лучше всего запомнилось на следующее утро, когда я очнулся на диване внизу, а ты сидел на кресле напротив меня, как часовой?

Твой взгляд. А точнее сочувствие и тревогу, которую я в нем увидел. И были они такими искренними, что, наверное, уже в тот момент я понял, что могу довериться тебе.

И я все рассказал. Все без утайки, но даже тогда, после всего услышанного ты не отвернулся от меня, как от психа. И даже не вызвал подкрепление из белых халатов. Хотя к сочувствию и интересу, в тот момент профессиональному, как я полагаю, примешался цвет сомнения. А как иначе? Когда какой-то незнакомец говорит, что каждое полнолуние его плоть разрывает на части и тело трансформируется в оборотня, уничтожая рассудок, оставляя только животные инстинкты хищника, это и вправду звучит нелепо. Бредятина, одним словом. Ты в своей профессии повидал, поди, немало чудаков с историями из искалеченных мыслей.

Но после всех подготовительных процедур для твоей безопасности я показал тебе, как это происходит. А потом, дабы тебя успокоить, я при тебе же вытащил из каминной кладки шкатулку твоего отца. Помнишь ту видеозапись? Ну еще бы!».

Эдвард помнил. И после ее просмотра все сразу встало на свои места. Бен Грэм непросто по случайности набрел на охотничий домик Эдварда. Он уже бывал в нем. На пленке отец Эдварда, профессор Мак-Дугал старший, оставил своему сыну нестоящее наследство. Он рассказал, как впервые встретил Бена, и их встреча не особенно отличалась от встречи Бена и Эдварда. Только отец тогда в живую застал последнюю стадию трансформации Бена. И так уж вышло, что Мак-Дугал старший был ведущим генетиком, работающим в том числе и по правительственным поручениям.

Но та боль, которая жила в глазах несчастного Бена Грэма заставила отца Эдварда держать язык за зубами. Но ученый есть ученый, хоть утром, хоть ночью, и они договорились, что Мак-Дугал постарается помочь Бену избавиться от его кошмарного проклятия и никому про него не расскажет; а Бен в свою очередь будет не против различных экспериментов. Отец Эдварда говорил, что в генетике Бена наверняка заключено много вопросов и ответов, которые могут быть полезными человечеству.

Пользуясь в те времена шумихой из-за появления ядерного оружия, Мак-Дугал старший соорудил рядом с охотничьим домиком небольшой подземный бункер. В то время ни у кого подобное поведение не вызывало вопросов. Но, разумеется, вместо консервов, одежды и медикаментов Мак-Дугал старший организовал там свою маленькую лабораторию.

Но судя по разговорам отца на пленке, они с Беном сдружились, и отец Эдварда начал испытывать не просто научный интерес к Бену, а проявил настоящее участие и сочувствие, которые переросли если не в крепкую дружбу, то во что-то очень на то похожее. Мак-Дугал старший в своей видеозаписи рассказывал, какими способами пытался излечить Бена; какие удалось получить результаты и как Бен Грэм искренне переживал за него, боясь навредить ему или его семье. И, в конце концов, Бен ушел. Он оставил лишь короткую записку со словами благодарности и извинениями.

В конце записи отец просил Эдварда, если тот когда-нибудь повстречает Бена Грэма, непременно постараться помочь и поддержать этого человека.

Эдвард хорошо помнил, как в детстве отец часто ездил в свой охотничий домик и даже несколько раз пропускал важные для сына события в кружках и школе, и тогда маленький сын злился, не понимая, что такого важного было в том доме. А потом, когда видимо Бен ушел, отец стал брать с собой маленького Эдварда в эти поездки; но не успел ничего объяснить. Его отец погиб в автоаварии, когда Бену стукнуло девятнадцать. Это одно из событий, которое повлияло на решение Бена отучиться и стать психоаналитиком. Когда погиб его отец рядом с ним была только убитая горем мать, и не понятно, кто кого в тот момент поддерживал как родитель.

Эдвард, просмотрев посмертную запись отца, решил, что обязательно выполнит его последнюю волю.

Чем сможет, он постарается помочь Бену Грэму. Эдвард, отвлекшись на размышления, сделал легкий глоток коньяка и вернулся к письму.

«Спасибо твоему отцу, да упокоит Господь его душу, что он соорудил подвал, крепость которого не уступала небольшому бункеру. Здорово ты тогда придумал и с цепями из титана и укрепленной дверью, сделанной из сейфовой стали. А твои инъекции транквилизаторов, как ты и надеялся, вызвали блестящий сдерживающий эффект.
Помню, в каком шоке ты прибывал почти сутки, когда узрел живущего во мне монстра во всей его красе. Не каждый день видишь прямостоящего волка под два метра ростом с глазами, в которых голубым пламенем светится самый жестокий разум в мире.

Но, несмотря на все меры предосторожности без крови не обошлось. В этом я всегда был прав. Как ни как, а зверь был частью моей сущности. Исковерканной, жаждущей нести смерть для удовлетворения собственных первобытных инстинктов.

И без крови зверь умирал. Угасал, словно человек лишенный пищи. Твоему отцу удавалось ее заглушить с помощью каких-то уколов; но у тебя не было подобных знаний. И тогда зверь злился. И пытался добраться до тебя. Я все помнил после перевоплощений, ты знаешь, это была чудовищная особенность моего проклятия: помнить все совершенные кровавые убийства; лица растерзанных или съеденных мною людей, бессильных противостоять хищнику. И вот тогда-то я испугался за тебя по-настоящему дружище. Помнишь, как я пытался убедить тебя бросить меня? Оставить это дело в покое и забыть (хотя сам не уходил, как бы ни старался оттолкнуть тебя подальше) …

Если бы не ты, меня бы точно пристрелили. Я помню, какая шумиха пошла по «Северным Угодьям» когда я оказался в этих краях. Полиция и множество охотников, жаждущих моей смерти рыскали в округе в поисках кровожадного убийцы. Даже в Канаде и Вашингтоне было не так опасно. Но как бы далеко я не забирался от людей чтобы не причинять им вреда, люди сами, как сумасшедшие следовали за мной. Может быть не так уж я и отличался от них. Или они от меня…

С твоим появлением я почувствовал себя в безопасности. Ты спрятал меня в отцовском подвале-бункере, как и он когда-то в моменты, когда проклятие просыпалось, выворачивая меня наизнанку. И тогда смертей стало меньше. Гораздо меньше. А иногда тебе удавалось заглушить эту жажду убийства огромными дозами транквилизаторов. Приковывая меня цепями среди бетона и стали, ты огораживал меня от мира, спасая не только людей, но и меня. Наши еженедельные беседы спасали меня от безумия. И пусть сначала они были сугубо психологическими, и ты копался в моих мозгах с надеждой унять мои страхи, я рад, что после первого превращения, которое мы пережили вместе, ты остался рядом. Остался и занял главное место в моей жизни. Надеюсь, мне удалось отплатить тебе тем же, мой друг.

С каждым разом наши встречи становились все более теплыми (не пойми меня превратно), и вместо психоаналитика я обрел друга. Ни с кем я не разговаривал столько, сколько с тобой. Привыкший к одиночеству, я словно утопающий наслаждался нашими встречами как глотком спасительного воздуха. А твоя идея с планшетами? Просто гениально! Я мог писать тебе и не ждать неделями нашей следующей встречи. У меня наконец-то появилась причина жить; впервые в жизни я почти ощущал себя нормальным человеком. Я до сих пор не знаю, почему ты был рядом все это время. Зачем каждый раз оставался по ту строну двери, когда внутренний зверь проглатывал человека и бился о сейфовую сталь разрывая полуночный воздух острым рычанием. Не знаю, чем я заслужил твою доброту и заботу. Ведь все что я мог предложить тебе взамен, это были тьма и ужас… Может ты сделал это ради отца… но знаешь, это уже не важно.

Он лечил мое тело, а ты вылечил мою душу и разум.

Но ты не поверил, что без крови зверь не выживет.

И ты стал делать ужасные вещи ради ужасного человека. Боже, прости меня, Эдвард! Видит Бог, я не хотел этого! Лучше бы тебе было меня оставить тогда прикованным в подвале, чтобы я сдох, как, и положено опасному зверю!

Но жажда убийства была для меня (точнее для него, а он это я), также необходима как для человека еда. И тогда сдерживать меня ты уже не мог. Но даже в те дни ты не оставлял меня в одиночестве. Перед охотой я проглатывал отслеживающий GPS-трекер, ты находил меня после обратной трансформации и помогал избавляться от следов кровавого безумия. А инъекции мощных седативных, принимаемых перед охотой не позволяли мне далеко забираться в угодья.

Сколько мы закопали останков по всему «Северному Угодью» за эти два года? Я содрогаюсь, когда начинаю думать об этом.

Зачем, Эдвард? Зачем? Неужели мое безумие прокралось и в твой разум? Не верю! Я видел твои глаза и не видел в них безумия. А я к нему привык, уж поверь мне, и умею распознавать его с первого взгляда. Я верю, что тобой двигало непонятное мне (и, пожалуй, многим другим) инакомыслие, неисчерпаемое чувство сочувствия и желание помочь; чем бы эта помощь ни являлась.

Но я был не достоин такого отношения…

И так не могло продолжаться вечно, мой друг. И ты понимал это не хуже меня. Может быть не хотел признавать, но понимал, что рано или поздно нас вычислят. Или я сорвусь с привези и разорву тебя на части, насытившись затем твоей кровью и плотью.

Я больше не мог подвергать тебя такой опасности. Я и так слишком долго злоупотреблял твоим доверием и дружбой. Моя жизнь много лет была обречена на одинокий конец. И потому я уехал в твой домик, место, которое почти стало для меня домом. Пусть и на время бесконечных циклов превращения.

Я хотел уйти спокойно и тихо. Принять успокоительных, написать тебе письмо и покончить с этим. Но я, наверное, напутал с таблетками и просто уснул. Я был на втором этаже, собирался после написания письма разломать планшет и затем утопить его в озере.

Я не заметил, как меня сморило, и я отключился.

Меня разбудили голоса на улице. И как только я открыл глаза лунный свет попал на мои зрачки, и я понял, что начинаю меняться. Я запаниковал. В тот момент я даже забыл про подготовленный револьвер. У меня пульсировала только одна мысль: убежать от этих людей как можно дальше. Я расслышал, как один из них, подзывает остальных выйти на улицу. И мой слух, обостренный начавшимся превращением, чутко уловил, что тот, кто звал остальных, стоял рядом с открытым подвалом-бункером, где я рассчитывал закончить свой путь. Меня трясло и лихорадило. Мышцы неестественно бугрились, и вскоре они начнут с треском разрывать мою кожу. Когда я понял, что остальные вышли из дома я поспешил спуститься вниз, и выскочить на улицу, и как можно скорее убраться подальше. Но как только я прошел сквозь полосы лунного света проникающий в комнату, я понял, что не успею. Я был на лестнице, когда кости начали деформироваться, заставляя мышцы расти и видоизменяться. Человеческая кожа, не выдержав такого напряжение рвалась и осыпалась кусочками прогнившей ржавчины. Я свалился с лестницы: обрубок из человеческой плоти и волка. Лицо пронзила обжигающая боль; треск костей и рычание просыпающегося зверя. Покрываясь густой черной шерстью, я успел только выскочить на улицу, но поскользнувшись упал, ударившись головой, и тем самым не оставил этим людям шансов на спасение. От удара я более не мог держать мысли сосредоточенными, и волчья сущность жадно проглотила моим сознание, оставив мне только память, которая проснется после возвращения в человеческий облик.

Я убил их. Быстро и беспощадно. Я помню запах исходящего от них ужаса, и запах этот был сладок и желанен. Они увидели меня во всей красе. Они застали последний этап превращения, когда нечто покрытое шерстью вздымается на два метра, частично сохраняя человеческие очертания, но уже в облике волка, встает на задние лапы и издает вой, пробирающийся ледяным дыханием до самого сердца. Чудовище; полуволк, получеловек; изуродованный гибрид, с острой зубастой мордой, готовящийся разорвать вас на части. Последнее что они увидели, это были голубые глаза, переливающиеся под лунным светом.

А дальше только кровь и смерть.

Крики боли и рычание животного экстаза.

Не знаю, как, но очнулся я там же, возле домика и останков. Ужас сковал меня, и я перестал здраво мыслить. Мое письмо, это последний более-менее осознанный поступок за эти минуты, что я человек. Я хорошенько замаскировал вход в подвал-бункер. Я собрал свою порванную одежду и сложил ее там же. Планшет я уничтожу, как только отправлю тебе письмо. Сделай то же самое Эдвард!

У меня нет времени избавиться от тел. Я наделал столько шуму, что старый лесник Абрахам наверняка уже вызвал, кого следует. А даже если нет, рисковать я не буду. Уйти в таком виде не получится. И единственное что мне приходит на ум, это довести начатое до конца.

Револьвер заряжен.

Я выйду сейчас и сделаю это среди своих последних жертв. Возможно, это собьет с толку тех, кто придет за тобой, Эдвард. Им никогда не связать нас друг с другом, если ты все сделаешь правильно.

Прости меня, друг! Прост и прощай!

Забудь все что было, и сожги письмо.

Я благодарен тебе за все; ты лучший из людей, кто был в моей жизни. И эта моя последняя просьба. Убереги себя.

Револьвер заряжен, дружище, и пуля ждет своего выступления.

Прощай!

Твой друг, Бенджамин Теодор Грэм».

Эдвард сделал глоток коньяка и поставил пузатый стакан на подлокотник кресла. Ветер за окном заигрывал с легкими снежинками, гоняя и закручивая их в своих вездесущих объятиях.

Эдвард еще с минуту сидел в кресле, и смотрел на последние напечатанные слова его друга.

Затем он придвинулся к огню и бросил листки в огонь.

Прощай дружище. Ты всю жизнь спасался от самого себя, пытаясь при этом уберечь людей от внутреннего зверя. Я никогда не забуду наших встреч и теплых разговоров. Не перестану восхищаться силой твоего характера и добротой твоего сердца. Несмотря на все произошедшее, я ни о чем не жалею.

Затем он достал телефон и набрал номер Мириам.

Они проговорили почти час, и Мириам была рада этому. Эдвард сидел в кресле вытянув ноги к огню, и слушал голос жены под веселый треск прогораемых в камине палений, с нетерпением ожидая их встречи и предстоящих праздников.

Поднимаясь в свою комнату, он увидел, как еле заметный лунный свет пробивается сквозь тучи, слегка освещая его спальню.

И впервые за два года, Эдварду было хорошо от того, что бледное свечение луны больше никогда не побеспокоит его друга.

КОНЕЦ.