Читать онлайн "Лала"

- Опять свои хрененди рисуешь? – в экране мобильного мелькало веснушчатое лицо рыжеволосого Витьки, парня, отношения с которым уже сложно было назвать дружбой. Даже его жена воспринимала меня как неотъемлемую часть Витькиной жизни, как работу, семью или хобби.

- Мехенди, или рисунки хной, - не отвлекаясь от своего занятия, сосредоточенно выводила пастой тонкие линии на запястье. Участок сложный, на сгибе: если шевелить рукой легко можно смазать хну и получится некрасиво. К тому же паста в этот раз вышла густоватой и приходилось прикладывать усилия, чтобы выдавить ее из конуса.

- Ага, я, когда по обоям такие штуки чертил, бабушка Тоня, знаешь, как злилась? Фантомные боли в ягодицах до сих пор.

- Вы с Леркой уже собираетесь? - не глядя в телефон, продолжила. Там слышалась возня и крики двух близнецов, в очередной раз что-то не поделивших.

- Да, на недельку, до второго... – пропел Витька, - Николай, Татьяна, я кому сказал собрать игрушки, которые будете брать с собой!

Где-то в глубине Витькиной квартиры послышался отчаянный вопль.

- Я хочу взять жирааафа!

Ему сразу вторил второй, на ноте повыше:

- Нет, это я-а-а-а хочу взять жирафа!

Витя на минутку пропал с экрана, оставив только свой низкий голос:

- Так, жирафа беру я, а вы идите завтракайте, нам еще долго ехать, остановок не будет!

- Ага, как же, - я усмехнулась вполголоса. Витя до безобразия сильно любил их с Леркой детей. Если бы не жена, вовремя приструнивающая мелких, они бы из папы свили не только веревки, но и красивые кружева фриволите, завязав в мозгах столько узелков, что нейронам места не осталось бы.

- Лала, - рыжая шевелюра опять возникла в экране, - а ты че, не надумала с нами?

- Не, у меня в отличие от некоторых совесть осталась, - выволочку по поводу недавней бесцеремонности Витек уже получил, но я не стеснялась напомнить еще раз, - я знаю, когда нужно оставить людей наедине.

- Долго еще будешь нам это вспоминать? - не проявляя ни капли сожаления на наглой рыжей лице, Витя улыбался во все двадцать восемь, хвастаясь материальным достатком. Год назад он избавился от всех восьмерок, а вот я никак не решусь сдаться проверенному стоматологу, ибо все мое должно остаться при мне. Пусть это мое и растет в десну, периодически напоминая о себе.

- Приеду познакомлю тебя с классным парнем, взамен того, которого мы спугнули, - подмигнул он, и, не прощаясь, отключился.

Для нас это было обычным делом. Уже очень давно между мной и Витьком нет никаких «доброе утро» и «пока». Вряд ли кто-то здоровается и прощается с самим собой. Вот так и у нас. Удивительно, что мы не родились в одной семье, я бы даже сказала из одной яйцеклетки.

За всю историю знакомства лишь однажды в самом начале возник вопрос, стоит ли попробовать встречаться. Тогда наш айкью внезапно вырос (не иначе под влиянием 5джи вышек) и мы решили, что, если отношения не сложатся, можно потерять друга, ближе которого уже сложно было представить. И оставили все как есть. О чем ни разу не пожалели.

У Витька личная жизнь сложилась быстро. Когда он встретил Леру, это был такой взрыв и ураган, что я с трудом справлялась с его энтузиазмом, стараясь вернуть на землю. Эти двое почти растворились друг в друге, но вовремя опомнились и сейчас крепче и счастливее пары сложно представить.

Я же с попеременным успехом влюблялась, встречалась, но того самого, от которого бабочки в животе, коленки трясутся и ладошки потеют, пока не встретила.

Планы на эту неделю у меня были самые грандиозные. Полу отпуск, или «ни туда, ни сюда», как мы называли его в офисе, был размазан по всему году. Неделя зимой, осенью или весной, и, если повезет, целые две недели летом. В этом году у меня получилось нагреть систему, и взяв две недели в конце августа, следующую неделю отпуска я застолбила в начале сентября. Выйти на работу пришлось бы всего на пару дней и потом еще недельку догуливать где-нибудь на побережье, наслаждаясь приятными еще по-летнему теплыми осенними деньками.

А прямо сейчас я, закончив наносить рисунки на руки, включила сериал и завалилась на диван с огромной миской (или тазиком) чипсонов. Аккуратно поддевая хрустящую картошку негнущимися руками, я погрузилась в очарование очередной дорамы.

Завтра первый день двухнедельного отпуска, который я решила посвятить наведению порядка не только в своей жизни, голове и чувствах после очередного расставания, но и в доме. С него и начну.

Интернет давно соблазнял меня всякими идеями ремонта своими руками и минималистичного дизайна. У худеньких блогерш, резво скачущих по стремянкам в ускоренных кадрах, так ловко и резво получалось превращать старые бабкины хрущевки в чудо современного стиля и моды, что по итогу я сама преисполнилась сил и энергии для кардинальных перемен.

Бабушкина квартирка, хоть и выглядела вполне презентабельно, и мало походила на убитые жилища-герои таких видео, в моем воображении уже преобразилась до неузнаваемости. Осталась самая малость – воплотить воображаемое в реальное.

Начиналось все всегда с уборки. Хрупкие красавицы позировали рядом с грудами мусора и старой мебели, а потом, чудесным образом, эти многолетние свидетельства прошедших лет исчезали из кадра, оставляя девственно чистые комнаты, готовые принять в себя следующие жизни. Нередко старая мебель подвергалась реставрации, что вызывало во мне особое уважение.

Придирчиво осмотрев собственную мебель, я решила, что покосившийся шифоньер с выломанными ручками, стол-книжка, давно потерявший одно из «крыльев», многочисленные полки, закрытые стеклянными панелями вдоль стены в спальне, и скрипучий диван идут на выброс.

Бодро вытряхнув вещи из шифоньера, я за пару часов управилась с сортировкой. Принцип был прост: все, что не надевалось больше года, – на выброс. Оказалось, что я обхожусь куда меньшим количеством вещей, чем хранится в недрах шкафа.

В коридор отправилась также и старая техника, и разный хлам из кладовки: верхняя половина старого бабушкиного пылесоса красного цвета, примечательно, что нижняя его часть была приятного бирюзового окраса, но куда она делась, я не знала; неработающий ручной миксер, множество разномастных чашечек и несоответствующие им блюдца и всякая другая посуда, которой не пользовались уже много лет.

Радостная от того, как быстро получается расхламлять квартиру, почти как в тех видосиках, я пообедала заранее приготовленными отбивными.

В спальне случился первый затык. Возможно иссякла моя безжалостность, или прорвалась сентиментальность, но отправить на мусорку многочисленные книги, заполнявшие полки, я не смогла. Это как выбросить все те миры и жизни, прожитые в тихой комнате под слабым желтым светом настольной лампы. Вспомнив, как ругалась бабушка, застававшая меня за чтением среди ночи, я полезла в интернет. Информация о том, какие библиотеки принимают старые книги отыскалась быстро.

- Так-с, оставлю самые любимые, - бормотала я под нос, проводя пальцами по шершавым корешкам.

Стопка любимых увеличивалась, в то время как пожертвование местной библиотеке нельзя было даже с натяжкой назвать щедрым.

- Так, ладно, задействуем старую схему, - теперь я оставляла только те книги, которые регулярно перечитывала. К счастью, их было не так много.

Бубух! Вздрогнув, посмотрела вниз. Добравшись до верхней полки, я не смогла удержать стопку. Одна книга свалилась на пол, громко стукнув и открывшись аккурат посередине. Видно на этом месте ее часто открывали полностью, заламывая корешок.

Спустившись с табурета, я нагнулась чтобы ее поднять. На развороте красовались узоры и символы, привлекшие мое внимание. Заинтересовавшись, я пролистала пожелтевшие страницы. Странно, текст был написан на незнакомом языке. Линии и закорючки больше всего смахивали на арабскую вязь, но переводчик из интернета не смог выдать хоть что-то похожее на осмысленный текст.

Вернулась к единственному рисунку в середине книги. Переплетенные линии складывались в узоры при беглом взгляде напоминающие зверей, но стоило взглянуть еще раз, более пристально, картинка менялась, изображая то человека, то цветы и деревья.

Отложив книгу в стопку моей жадности, я пересмотрела оставшиеся. Вызвала такси и вскоре водитель услужливо помог погрузить перевязанные бечевкой книги. Когда приехали в библиотеку мои представления о бурной радости от такой невиданной щедрости разбились о прозаическую реальность. Библиотекарша сухонько поздоровалась, услышала, что я хочу отдать книги и, слабо улыбнувшись, указала в угол, куда можно сложить бесценный груз. Я догадалась, что теперь ей добавиться работы из-за моей щедрости и виновато улыбаясь, поспешила перетащить стопки от порога в указанный угол, жалея, что их оказалось неприлично много.

Домой я вернулась под вечер. Витек звонил пару раз, но я, то принимала ванну, то готовилась ко сну, поэтому решила связаться с ним уже утром.

Неделя прошла в приятных и не очень хлопотах. На каждом этапе ремонта всплывали какие-нибудь неожиданные трудности, о которых в видео у блогерок не было ни слова. Оказывается, старые обои часто не горят желанием отходить от стен ровными цельными пластами. Их приходится размачивать, скрести и с помощью такой-то матери, давясь пылью, по кусочку отделять непослушную целлюлозу от равнодушного бетона. Первая неделя отпуска к тому времени подошла к концу. Красивые узоры мехенди на руках потускнели и кое где пропали полностью, от частого мытья с агрессивной химией.

- Все, объявляю выходные! – хватило здравомыслия понять, что, если не дам себе отдохнуть, рано или поздно прокляну всю затею или того хуже – проведу отпуск в пыли и разрухе так и не закончив ремонт. Перспектива возвращаться в разобранное по составляющим жилище после напряженного трудового дня меня не радовала. Поэтому, решив набраться сил, для финального рывка, я прогулялась в парке, сходила в кино, поужинала в любимой кафешке и, придя домой, засела наносить мехенди.

Мне нравилось смотреть на замысловатые узоры, украшающие кожу. Во время работы настроение неизменно улучшалось, когда взгляд падал на руки. Всю неделю из головы не шли изображения, найденные в старой книге. Примеряясь к начищенным до блеска рукам, я предварительно разметила рисунок ручкой. Повторять линии из книги было не сложно, достаточно было препарировать отдельные части изображения на самые крупные элементы и потом дорисовать оставшиеся мелкие детали. Получилось очень красиво и необычно. Таких узоров я еще нигде не встречала. Чтобы рисунок как можно лучше отпечатался на коже, решила оставить пасту на ночь, аккуратно замотав эластичным бинтом. Витек с Леркой решили немного продлить свой отпуск, но клятвенно заверили, что вернуться через пару дней и помогут с ремонтом.

Утром я действовала по плану, с горькой решимостью человека, идущего на каторгу. Мешки с штукатуркой, прислоненные к стене, как унылые белые призраки, давили на психику уже одним своим видом. После того как их доставили, я пыталась один приподнять, правильно согнув колени и выпятив попу. Задачка оказалась не из легких, подвели рученьки, почти сразу отказавшиеся таскать такие тяжести. Сейчас я подходила к ним с опаской, но полная решимости. Вцепившись пальцами в шершавый полиэтилен, я сделала рывок — и едва не опрокинулась назад. Мешок, вчера неподъемный, сегодня оказался невесомым, будто набитый пухом.

«Не может быть... Мошенники!» — ярость застучала в висках. Я принялась лихорадочно ощупывать остальные мешки, но все они были легкими, обманчивыми.

В отчаянии я схватилась за наполовину наполненное титаническими усилиями вчера вечером ведро, чтобы отшвырнуть его в сторону — и оно взмыло в воздух с легкостью воздушного шарика. На миг все замерло, а потом пластиковый край ударился о потолок. Белая пыль медленно и торжественно, как снег в стеклянном шаре, заполнила все пространство комнаты.

— Что происходит? — мой крик прозвучал приглушенно в этой внезапной метели.

Именно тогда я это увидела. Боковым зрением, смешанным с внутренним чувством. Тонкие коричневые линии на моих запястьях и предплечьях пульсировали. Сквозь завесу медленно оседающей пыли они мерцали тусклым, но неоспоримым золотистым светом. Он был живым, похожим на бегущие по проводам искры или на то, как светится море в ночи, когда его тревожат весла. Я замерла, завороженная, подняв руки перед лицом. Свет был не просто свечением — он был ощутим. От него исходило едва уловимое тепло, и по коже под рисунками бежали мурашки, словно от прикосновения к источнику тихого, сдерживаемого напряжения. Это не было похоже на сон. Это было настолько реально, насколько реальна внезапно обретенная сила, что звенела теперь в каждой клетке моих рук.

- А, я, наверное, сплю, - спасительная догадка успокоила сознание, - хах, бедный мой мозг. Знает, что утром придется напрягаться, спасает себя как может.

Я закрыла глаза и приготовилась проснуться. Обычно, после осознания, что ты во сне, пробуждение не заставляет себя ждать. Открыла. Ничего не поменялась, я стояла посреди комнаты, где плавно опускалась на пол белая пыль.

- А, тогда ладно, - даже обрадовалась, - тогда полетаем!

Это было моим умением, в которое мало кто верил. Практикуя осознанные сновидения, самое крутое, что я делала, когда понимала, что сплю – это полет. В достаточно глубоком сне, можно было задержаться подольше. Вне зависимости от сюжета, я совершала волевое усилие и отправлялась летать. Мозг действительно воспринимал такое сновидение как полет и посылал по телу удивительно приятные сигналы, имитирующие ощущение невесомости. Часто, чтобы взлететь во сне, нужно было набрать разгон, как самолет, или спрыгнуть с высоты. Для разгона в комнате места было маловато, а высоты восьмого этажа, где располагалась моя квартира, вполне хватило бы. Став на подоконник, я уже открыла окно, когда раздался дверной звонок. Испугавшись, что раздражающий звук выкинет меня из сна, поспешила открыть дверь. На пороге стояли Витя со всем семейством.

- Сюрприиииз! – проорали они, не заботясь о моей репутации среди соседей.

Ошарашенная, я пыталась сориентироваться. Объятия и слюнявые детские поцелуи были слишком реалистичными.

- Тетя Лала, мы ходили в лес и там были горы, а еще бассейн..., - захлебываясь дети наперебой выдавали потоки информации.

- А у тебя, я смотрю, все под контролем, - Витя прошел в комнату, наиболее пострадавшую за последнюю неделю, - странно зыркнул на мои притрушенные штукатуркой руки, - новые узоры?

- Так, суп и фрукты поставлю в холодильник, - уже кричала с кухни Лерка, - так и знала, что нихрена готовить не будешь. Через две минуты иди завтракать, я пирожки разогрею и чай сделаю.

Прикосновения, звуки и запахи были слишком реальными для сновидения. Узоры на руках выглядели вполне обычно, никакого мерцания и свечения. Списав все на секундное помутнение рассудка от переутомления, я включилась в обсуждение отпуска, ремонта и всякого разного, о чем болтают в компании близких людей.

С приходом шумного семейства дело продвинулось с космической скоростью. Ребятню отправили гулять на площадку, благо они были достаточно взрослыми, двор тихим, спокойным и просматриваемым из окна гостиной, где мы и развили бурную деятельность. Точнее сказать, бурно деял Витек, замешивая штукатурку, нанося ее на стены, выравнивая и колдуя, как настоящий профессионал. Хоть я и не сексистка, но крамольная мысль, что мужчины все-таки обладают сокровенным знанием, недоступным женщинам, иногда проскальзывала в мозгу. Мы с Леркой выполняли принеси-подайные функции, в промежутках попивая привезенное из отпуска вино. Она рассказывала о достопримечательностях, экскурсиях и отдыхающих, а я представляла, как сама отправлюсь на море после ремонта.

Закончив с гостиной, Витя решил совершить финальный рывок и вынести из коридора, следующего в очереди на обновление, громоздкий шифоньер.

Изрядно подогретая вином, я напрочь отказалась звать соседа ему в помощь, заявив, что мы вполне управимся. Лерка нехотя согласилась, странным образом за весь вечер они с Витей не перекинулись и словечком.

Хитро ухмыляясь, Витек позволил нам встать с одной стороны шифоньера.

- Ну, давайте, я наклоню его на себя, а вы хватайтесь за ножки.

По всей видимости он совсем не верил в наши способности, но вместо того чтобы спорить с двумя подвыпившими женщинами, дал нам возможность самостоятельно сесть в лужу.

Чего, к всеобщему удивлению, не произошло. Наша сторона шифоньера легко поднялась с пола. Почувствовав внезапную радость, я подвинула Леру, схватившись за ножки и приподнимая мебель будто пушку, из которой готовилась выстрелить вверх.

Витя на другом конце шифоньера вдруг заголосил. Шкаф, еще недавно отягощающий его спину и руки, оторвался от земли и завис в воздухе, удерживаемый с другой стороны.

- Это как это? – Лерка стояла сбоку, наблюдая за происходящим.

- А вот так, - я показала язык сначала Лерке, потом оторопевшему Витьку и прошествовала из квартиры вместе со шкафом.

Когда я вернулась, семейство уже собранное и с напряженными лицами стояло у входной двери.

- Так, завтра со всем разберемся, - почесывая затылок, Витя странно на меня смотрел, Лера, медленно моргая, крепко удерживала за руки близнецов.

- Ага, только не с самого утра, - закрыв дверь, поплелась в спальню и крепко уснула на новеньком матрасе. Кровать приедет, когда ремонт будет закончен.

Проснувшись утром, я первым делом позвонила Вите.

- Слушай, сегодня, не надо приезжать, кха, кха.

- Что случилось?

- Кажется простудилась, еще близнецов заразишь, я наберу, когда полегчает.

- А что это вчера такое было? – Витя не забыл мою выходку с шкафом.

- А, так я прикольнулась, настоящий шкаф грузчики вынесли, а тот, он...пенопластовый был! Ха, кха, кха, видели бы вы свои лица!

- Да? Ну ладно, лечись там! – в голосе Витька все еще сквозило подозрение.

Не теряя времени, прямо из постели я метнулась к самому тяжелому предмету в квартире – комоду. За ночь в голове странным образом прояснилось. Моя догадка оказалась верна – с легкостью подняв его несколько раз, я даже изобразила циркового силача, едва не задев люстру, поднимая комод над головой. Мысль было верной. Я стала сильной, очень сильной. И мерцание, пробегающее по линиям мехенди на руках было как-то с этим связано. Сохраняя спокойствие, я сварила кофе. Наученная фильмами о супер способностях, я решила не терять голову и постараться избежать большинства ошибок начинающих героев.

Прежде чем отправляться на улицы вершить правосудие и выбирать дизайн супергеройского костюма, я внимательно изучила книгу с узорами, которые нанесла на руки.

Сфотографировав небольшую часть, поискала совпадения в интернете. В сети, где все, что однажды было загружено, оставалась навсегда, на одном из старых зарубежных сайтов, в новости про мошенничество работников британского музея я нашла похожее изображение. Это был скриншот лота одного из экспонатов музея, которые мошенник распродавал в обход администрации, пользуясь тем, что никто, даже сами работники музея доподлинно не знали, сколько предметов храниться на их складе. Грандиозная по современным меркам халатность тогда наделала немало шума. По приблизительным подсчетам, на складе музея хранилось от 700 тысяч до миллиона экспонатов, что создавала чудовищную брешь в каталогизации и систематизации предметов старины. Простыми словами – никто не знал, что и в каком количестве храниться в музее и что можно там обнаружить.

Испытав прилив энтузиазма, я сохранила скриншот и распечатала его. Сразу приготовила новый замес пасты, в точности соблюдая то, что делала раньше. На всякий случай, я зашла на маркетплейс и купила несколько упаковок хны из партии, которою использовала, а также коробку баночек масла чайного дерева и, на всякий случай, тот самый сахар, что закупала домой пятикилограммовыми мешками.

По приблизительным расчетам, такого количества сырья мне хватит до конца жизни, если наносить рисунки не постоянно, а только по мере необходимости. В среднем они исчезают за неделю, но если реже мыться и не использовать моющие средства, то продлить жизнь рисунков можно подольше.

Запараноив, я набрала во все емкости, что были в квартире воду, которую обычно использовала, нашла ту самую пиалу, в которой делала последний замес, чуть проржавевшее ситечко и даже кухонное полотенце, которым заматывала пиалу было тем же, что в предыдущий раз.

Тщательно разгладив страницы, на всякий случай сфотографировала их и сохранила оба изображения (и свое и скачанное из интернета) на флешку. Облачному хранилищу я не доверяла.

Тщательно нанеся рисунок ручкой на ноги, я попробовала толкнуть комод. Он не поддался. Значит дело не только в узорах. Мои предположения были верными, ключевым фактором проявления силы была паста. Сделав один замес по старой технологии, я повторила его еще множество раз, слегка меняя состав и количество ингредиентов, скрупулезно записывая каждый образец. Все-таки знакомство с научным методом в ВУЗе не прошло даром и основы эксперимента я еще помнила.

К вечеру все поверхности в квартире были заставлены чашками, тарелками, пиалами и любыми емкостями, в которых можно было замесить пасту. Под каждой из них был листочек с номером, а в блокноте я документировала ход эксперимента.

Еле дождавшись утра следующего дня, когда паста будет готова, я подскочила еще на рассвете. Решила начать с простого и проверить действие хны на ногах. Нанеся один из образцов на одну ногу, предварительно наметив рисунок ручкой, я попробовала снова толкнуть комод – не получилось. Эксперимент только начался и предстояло еще множество попыток, к которым я была готова.

- Как ты? - на экране телефона появилось лицо Витька, я не стала включать камеру, потому что к вечеру была с ног до головы украшена узорами мехенди.

- Да, так себе, кха, кха, - кашляла в трубку.

- Ага, слышу, давай открывай, я поднимаюсь, витаминов, минералов принес.

- Эээ, нет, не надо, я не дома, - оглядывая квартиру. Похожую на пристанище сумасшедшей, я запаниковала.

- В смысле не дома? А где ты?

- В аптеку вышла.

- Без проблем, я твои ключи с собой ношу, зайду, дождусь тебя и пойду.

- Нет, - рявкнула я, подбегая к двери и почти слыша звук проворачивающегося в замке ключа.

- Че орешь? Лала, что происходит? – голос Вити стал серьезным.

- Все нормально, просто, просто…я не одна.

- А, блин, ну так бы и сказала.

- Ага, чтоб ты как в прошлый раз, - решив надавить на совесть Виктора, я припомнила, как они с Лерой отвадили одного из моих кавалеров. Которого, честно говоря, я и сама собиралась отправить на все четыре стороны.

- Ну ты и злопамятная, ладно, развлекайся и не забудь предохраняться.

Мне показалось, или в голосе друга была едва сдерживаемая боль вперемешку со злостью? Может с Леркой поссорились? Потом надо будет поговорить по душам.

Я вернулась к своим экспериментам. Чтобы впитаться в кожу хне хватало пары часов. Одну ногу я оставила с пастой на целый день, а со второй смывала ее после засыхания и пробовала провернуть какое-нибудь из ряда вон выходящее действо. Ни один из образцов не сработал.

Возлагая надежды на последний образец, в точности повторенный по подобию того, что был на руках, я нанесла его перед тем как лечь спать.

Утром ничего не изменилось. Никакой сверхъестественной силы ни в одной ноге не появилось. Спустя неделю таких экспериментов я почти утратила надежду. Надо было делать новые замесы, поскольку они хранились не дольше недели, потом хна утрачивала свои свойства.

Позвонив на работу, я взяла пару отгулов пока не начнется следующая, последняя неделя отпуска. Ремонт был позабыт и заброшен.

Когда коричневатые линии на руках совсем побледнели, обнаружилось, что и силы тоже исчезли. Не поддаваясь унынию, я нанесла одну из экспериментальных паст на левую руку и проверенную, контрольную, на правую. Спустя два часа сработали обе.

Ликование, взорвавшееся во мне, было таким ярким и оглушительным, что на мгновение мир померк, выцвел, оставив лишь бешеный стук сердца в ушах. Оно долго не проходило, это пьянящее чувство открытия, смешанное с леденящей дрожью осознания. Я выяснила не только то, что подходил любой замес, но и кое-что куда более важное и пугающее. Рисунки были живыми. И у каждого была своя воля, свое предназначение, привязанное к определенной части тела. Они не просто давали силу — они взывали к ней, как ключ к замку.

Значит, где-то должны были существовать и другие. Для ног, способных нести с нечеловеческой скоростью. Для туловища, что могло бы выдержать любое давление. Для головы... я боялась даже думать, какая сила могла таиться в узорах для головы.

Воздух в комнате вдруг показался густым, наполненным пылью былых открытий и тихим, едва слышным гулом, исходящим от моих рук. Свет от настольной лампы стал резким, отбрасывая длинные, искаженные тени, которые шевелились на периферии зрения, словно вторя извивам коричневых линий на коже.

Сердце колотилось где-то в горле, когда я метнулась к столу. Бумага шуршала под пальцами неестественно громко, будто протестуя против прикосновения. Я достала распечатанный листок — тот самый, с таинственным узором из недр Британского музея.

Теперь, глядя на него, я видела не просто закорючки. Я видела карту. Карту к части меня самой, которую я еще не открыла. Контуры рисунка словно пульсировали на бумаге, напоминая то ли венозную сеть, то ли схему неведомых энергетических потоков. Он манил и пугал одновременно, этот черно-белый лабиринт. Нужно было найти разгадку. Нужно было понять, для какой части тела он был ключом. И тихий, навязчивый голосок в глубине сознания нашептывал, что как только я это пойму, обратного пути уже не будет. Дверь отопрется, и ветер из иного мира ворвется в мою жизнь окончательно и бесповоротно.

Тщательно вымыв ноги от остатков прежнего рисунка сначала энзимной пудрой, потом хозяйственным мылом и в конце пройдясь по коже пемзой до болезненной красноты, я убедилась, что никаких участков со старой хной не осталось. На ногах рисунок не сработал. На торсе тот же результат (я попыталась положить на живот пресловутый комод и чуть не раздавила сама себя, хорошо, что сила в руках меня страховала). Ни голова, ни шея сильнее тоже не стали. Проблемой была спина, но я пока была не готова посвящать кого-то в свои дела.

Стоя перед зеркалом в полумраке коридора, я рассматривала свое тело, покрытое узорами. Рисунки не просто лежали на коже, даже те что не сработали, казалось, жили своей собственной жизнью. Тем не менее я легко контролировала силу, не превращаясь в Халка, что крушит все вокруг. Мелкая моторика сохранилась, и я легко могла как вдеть нитку в иголку, так и согнуть пальцами чугунную батарею, словно маршмеллоу.

В тишине квартиры, не нарушаемой даже тиканьем часов, которых у меня никогда не было, казалось, можно было услышать тихое, шелестящее дыхание. При слабом свете, падающем из гостиной, линии мерцали, как дорожки из расплавленного золота, текущие под поверхностью кожи. Они пульсировали в такт моему сердцу, но с едва уловимой задержкой, словно эхо, пришедшее из далекого, забытого мира.

Я провела пальцами по узору на предплечье. Кожа подушечек пальцев онемела, ощутив не тепло живого тела, а прохладу древнего пергамента, энергетический вибрационный гул. В отражении движения казались чужими, замедленными, исполненными ритуальной значимости. Тени, отбрасываемые телом, колыхались и извивались независимо от меня, повторяя и искажая замысловатые петли и спирали мехенди, превращаясь в неясные, пугающие силуэты.

Мои собственные черты в зеркале казались чужими. Тот, кто даровал силу, смотрел на мое тело, пытаясь понять – кто отражается в зеркальной глади. Его глаза — мои глаза — были темными, глубокими, и в их глубине плескалось знание, от которого замирало сердце. Отражавшиеся в них линии на лице — на лбу, скулах, веках — казались не рисунком, а таинственными рунами, выжженными самой судьбой. Воздух вокруг сгустился, наполнился запахом пыли, сухих трав и чего-то металлического, озонного, будто после близкого разряда молнии.

Тишина стала давящей, звенящей. И сквозь нее прорвался шепот — едва слышный, исходящий не извне, а рождающийся прямо в сознании, холодный и безличный.

- Что, что я упускаю? - обращаясь к отражению, я пристально всматривалась в зеркало.

Губы в отражении шевельнулись в такт этому беззвучному вопросу, повторяя его с настойчивостью заклинания. Это был уже не мой голос. Это был голос самой силы, требовавший выхода, искавший свою окончательную, совершенную форму.

Что?.. Что?.. Что?..

И тогда ледяная молния осознания пронзила меня. Я поняла, что упускаю. Последний, недостающий фрагмент. Ключ, который отопрет дверь полностью.

- Губы! - прошептала я, и в тишине мой голос прозвучал чужим, низким и вибрирующим.

В зеркале бледные губы казались инородным телом на этом лице, испещренном знаками власти. Они были шлюзом, последней преградой между мной и тем, чем я была готова стать. Поворот был стремительным. Я почти не чувствовала под ногами пола, перемещаясь в ванную, к большому зеркалу над раковиной. Свет был ярче, беспощаднее. Он выхватывал каждую деталь, каждую линию, подчеркивая их инопланетную, нечеловеческую сложность. Тонкой ручкой разместила рисунок так, чтобы он уместился на поверхности губ. Достала из холодильника новый конус и проткнула иголкой малюсенькую дырочку в центре острой вершины. Процесс нанесения пасты был медитативным, почти трансовым. Два часа неподвижности, в течение которых я наблюдала, как темная, почти черная субстанция впитывается в кожу, становясь частью плоти. Вкус хны был горьким и древним на языке.

Когда время вышло, и я смыла засохшую корку, кожа губ запылала. Но не краснотой — они отливали тем же мерцающим, золотисто-коричневым оттенком, что и остальные узоры. Я сомкнула их, и мир на мгновение погрузился в абсолютную тишину. Не было слышно ни шума машин за окном, ни гула холодильника, ни собственного дыхания. Был лишь вибрационный гул, исходящий изнутри, наполняющий все существо. И я знала, какую силу обрела.

- Эй, болезная, ты там не померла еще? – Витька снова внимательно рассматривал черный экран моей выключенной камеры.

- Нормально все, - стараясь говорить беспечно, я придумывала причину, почему мы не можем встретиться в выходные. Голос звучал вполне естественно, я слышала его одновременно из двух точек, внутри и снаружи. Тот, чью силу я беру, был рядом. В моей тени, в эхе моего голоса, в сдавленном дыхании, рвущемся наружу.

- В пятницу у тебя же короткий день? Мы после 4-х за тобой заедем, домики я уже забронировал...

- Я не могу.

- Давай, через не могу, ты мне не нравишься в последнее время, - лицо Вити приобрело редкое выражение, означающее, что на этот раз он не уступит.

- Нет, не приезжайте и не звони мне пару дней, - приказ слетел с губ легко.

На мгновенье в знакомых зеленых глазах мелькнуло удивление. А потом Витька будто загипнотизированный медленно повторил:

- Не приезжать, не звонить.

И отключился.

Следующей ниточкой, за которую я могла потянуть, был Британский музей, а точнее, его необъятные закрома, хранящие множество древностей и тайн.

Прикинув размер своих накоплений я промониторила ближайшие рейсы в Лондон. Забронировав билет на утро следующего дня и оформив бронь в гостинице с самыми дешевыми номерами, собрала вещи. В первую очередь сложила хну и масло чайного дерева. Остальные ингредиенты я легко смогу найти и в Лондоне. Сахар и вода, уверена, там есть.

Как попасть на склад Британского музея я уже продумала. Нужно только добиться встречи с директором музея, а там воспользоваться силой и приказать ему дать мне допуск к складу. Неважно, сколько это займет времени, но уверена, что смогу отыскать то, что приведет меня к остальным частям рисунка. Ощущение одобрения, идущее изнутри придавало сил и решимости.

В такси, ожидая регистрацию и в полете я заучивала фразы на английском, предвидя всякие разные трудности и заминки. «Дайте мне неограниченный допуск к складу», «Вы меня не видели», «Меня здесь не было» и т.п.

Чувствуя себя великолепно, я сошла с трапа и вдохнула совершенно такой же воздух чужой страны.

Чтобы организовать встречу с директором Кулливаном, я связалась с администрацией музея и заявила, что у меня есть вещица, которая может их заинтересовать. Пришлось рискнуть и показать фото книги, в которой содержался рисунок, и это сработало. Изображая капризную русскую фифу, бабушка которой была как минимум княжеских кровей, я твердо стояла на том, что разговаривать по поводу передачи книги в музей буду только лично с самим директором.

На следующий день по прибытии я тщательно оделась в приличный брючный костюм. Осмотрела рисунки на губах и руках (остальные смыла проверенным способом), хна будет держаться еще как минимум пару дней. А потом я легко возобновлю рисунки. Улыбнулась напоследок своему отражению в зеркале у двери и, надев маску, я вышла к поджидавшему такси.

Секретарша Кулливана, увидев меня, сразу же предложила кофе. Вежливо отказавшись едва успела присесть, как в дверях кабинета появился мужчина в сером костюме, белой рубашке и голубом галстуке под цвет льдистых глаз. Лицемерная улыбочка не сходила с его губ. При виде маски на мне, он слегка нахмурился.

- Госпожа Лариса Озерская? – с сильным акцентом он выдавил из себя мое имя.

- Да, очень приятно, директор Кулливан, - я протянула руку, контролируя силу сжатия прохладной и слегка влажной ладони.

- Можно просто Николас, - он крепко сжал мою ладонь.

- Значит, Коля, - я нетерпеливо сделала шаг в сторону кабинета, проявлять силу при свидетелях не хотелось и тут же ощутила острую боль в области шеи. Такого я не предвидела, и даже успела открыть рот, чтобы произнести приказ. Но сознание, расщепленное надвое, померкло, оставив слабый отголосок безмолвно вопящей в уголках зрения тени. Руку, которую все еще сжимал директор, дернули, выворачивая из сустава и я провалилась в темноту.

Проснулась я от ощущения рвущей боли в плече. Ребус сложился сразу. Видимо секретарша была в сговоре с директором, и они оба отлично знали, какое сокровище храниться в недрах музея. А я сама пришла в руки с ключом к тому, как использовать древние знания. При каждом вдохе и малейшем движении от плеч по всему телу прокатывались волны агонии. Меня затошнило, захотелось вернуться обратно в темноту бессознательности. Успокаивающего присутствия рядом не ощущалось от чего к глазам подступили слезы.

При попытке застонать, я поняла, что во рту кляп, для надежности заклеенный скотчем.

- Скажите спасибо, что мы не отрезали вам руки и губы, — из темноты вынырнуло знакомое лицо директора, но голос... голос был не его. Он был механическим, безжизненным, как скрежет шестеренок в глухом подвале. Он наговаривал в динамик телефона, а устройство выдавало плоский, лишенный всяких эмоций перевод. Но слова были лишь оболочкой. Под ними я слышала другой голос — шепот, исходящий откуда-то из углов комнаты, голос самой темноты, скрипучий и многоголосый, как трение крыльев ночных насекомых. — Я даже предположить не мог такой удачи.

Я отчаянно пыталась не шевелится, чтобы не спровоцировать очередную ослепляющую вспышку боли.

- Где книга? — директор присел на стул рядом с кроватью. Его тень, отброшенная на стену, была несоразмерно огромной и нечеткой, ее очертания дрожали и расползались, как будто тень жила своей собственной, беспокойной жизнью. — Когда будете готовы отвечать, моргните два раза. Моя секретарша воспользуется методом, применяемым при синдроме «запертого внутри человека», слышали о таком?

Очевидно, Коля не ожидал, что я буду участвовать в диалоге. Борясь с болью в вывихнутых плечах, я отчаянно пыталась сохранить сознание.

- Если вкратце, - я удивилась такому литературному переводу, - то вам принесут русский алфавит. Я буду указывать на буквы, а вы должны моргнуть, когда будет нужная. Так мы составим слова, которые укажут на местонахождение книги. Вам все понятно? Если да, моргните два раза.

Я моргнула. Дважды. Очень хотелось не открывать глаза и сделать вид, что я снова потеряла сознание. Но, страх потерять хотя бы видимость контроля удержал от бессмысленного ребячества.

- Хорошо. На всякий случай, спешу сообщить, что рисунки с ваших рук и губ мы уже скопировали, и книга нужна нам только для всестороннего исследования этого явления, поэтому не стоит уж очень сильно сопротивляться. Когда все закончиться, мы смоем с вас рисунки и сделаем так, что вы не вспомните об этом приключении. Я приношу свои извинения, что пришлось так варварски поступить с вами, - директор указал на мое тело, и сочувственно покачал голой, но в холодных голубых глазах не было ни капли сострадания, лишь холодный, научный интерес коллекционера, рассматривающего редкий экспонат, - надеюсь, вы понимаете, что мы были вынуждены так поступить. Что скажете, вы готовы?

Я моргнула два раза.

Пока он отходил, чтобы взять все необходимое для «общения», старалась рассмотреть место, где нахожусь. Судя по гулкому эху от его шагов, помещение было огромным, возможно тот самый склад музея. Воздух здесь пах пылью, остывшим металлом, засохшими чернилами и временем, остановившимся много веков назад. В дальних углах, куда не достигал свет, стояла непроглядная тьма, но не тихая — она шевелилась. В ней угадывались смутные очертания ящиков, стеллажей, саркофагов, и от них веяло таким безразличием ко всему живому, что по спине пробежал ледяной холод. Это был не склад. Это была гробница для знаний, которые лучше бы никогда не находили.

- Готовы?

И в этот миг за стеной послышались резкие, оборванные вскрики. Не крики боли или удивления — это были звуки, лишенные смысла, будто лопнувшие струны. Внезапно возникший шум так же резко оборвался, оставив после себя звенящую, неестественную тишину.

- What's happening?

В проеме резко открывшейся двери из темноты мерцали знакомые узоры. Но теперь они были не просто рисунками на коже. Они горели. Переплетающиеся линии сияли яростным, неземным золотом, образуя форму головы, спускались к шее, рисуя внушительный торс. Они не украшали тело — они были его каркасом, его сутью, выжженной в плоти. Когда лицо пришедшего полностью показалось из тени, я не сдержала звука, который был больше похож на предсмертный хрип, чем на человеческий голос.

В это время, директор, быстро оправившись от потрясения, потянулся за пазуху. Я отчаянно завопила, привлекая внимание Вити, но это было лишним.

Рыжеволосый, словно предугадав маневр Кулливана, схватил его за запястье и вывернул руку с неестественной, пугающей легкостью, отчего директор совсем неэлегантно выругался. Вот вам и английский джентльмен. Теперь в его глазах был только животный ужас.

Обездвижив директора, Витя склонился надо мной. В его глазах, обычно таких насмешливых, плескалась настоящая паника и знакомая темнота. Раздвоенное, рваное существо металось между нами в тени, пытаясь притянуть две свои части в наших телах, соединить их в единое целое. Сквозь пелену боли я видела это. Я видела, как по его ладоням бегут тонкие, едва заметные линии. Узнавала их, видя впервые. Они мерцали не золотом силы, а тусклым, болезненным светом, будто его тело отчаянно сопротивлялось вторжению.

- Ты как, Лала? - его голос двоился, возносясь гулким эхом в потолок.

Но я уже не слышала его. Я слышала только тихий, могущественный гул, исходящий от его ладоней, — гул силы, которой он боялся и которую не мог контролировать. Мое сознание, помноженное на два, уже анализировало, калькулировало, раскладывало по полочкам. Он нашел другие рисунки. Он использовал их. Обжигающее тепло, хлынувшее из широких ладоней в мои вывихнутые плечи, было родным, возносящим на вершину экстаза единения.

- Не бойся, все скоро закончиться, - прошептал он, и в его голосе дрогнуло что-то человеческое, слабое. Успокаивающие интонации погружали в сон. Я еще успела заметить, что узорами было покрыто не все тело Вити. Руки и губы были чистыми, а вот ладони и пальцы, из которых сейчас в мои плечи перетекало блаженное тепло, слегка мерцали мелкими линиями.

- Как ты? – не до конца сформулировав вопрос, я окончательно и крепко уснула.

Второе или третье пробуждение этого дня (я уже сбилась со счета) явило моему взору номер отеля. Плечи уже не болели, кляп не закрывал рот и чувствовала я себя, можно сказать, отлично. Шум душа и приятное ощущение завершенности свидетельствовали о том, что я не одна. Из ванной доносился шум душа и его подавленное бормотание:

- Черт, эта херня не смывается, - с полотенцем на талии Витя вышел вместе с горячим влажным воздухом из ванной.

Я не стала притворяться. Сидела, опершись спиной о изголовье, и ждала.

- Да, это не так просто, - я выжидательно смотрела на друга. Тени между нами играли в свои собственные игры, давая возможность поговорить. Они то сплетались, то расходились, будто магниты.

- Ну что, Озерская? Вопросов, я смотрю, накопилось, – улыбаясь своей коронной улыбкой, Витя присел на край кровати. Сейчас она выглядела слегка вымученной и усталой.

Неужели он не чувствует того, что чувствую я? Эту жажду, потребность поглотить силу, находящуюся в другом теле.

Оставаясь серьезной, я кивнула и сложила руки на груди. Витя подошел к бару, взял бутылочку колы. Жестом предложил мне, я отрицательно помотала головой.

- Начну, пожалуй, сначала.

- Было бы неплохо, - в нетерпении мой голос звучал властно.

- Да, конечно, только, - в его глазах мелькнул страх, - не нужно...приказывать.

Я прикусила губу. Совесть, остаточное чувство прежнего тела, взбрыкнула, покусывая где-то в районе диафрагмы. Он все-таки мой близкий человек. Стоит попытаться не причинить ему лишней боли. Я сделала пару быстрых вдохов и приготовилась слушать.

- Наши бабушки были не просто подружками. Они были... исследовательницами. В своем роде. В конце восьмидесятых им в руки попал один странный сборник. Не древний, но текст в нем... он был собран из обрывков куда более старых источников. Они пытались его расшифровать, но потом грянули девяностые, институт развалился... Моя бабуля прихватила книжку с собой. Я вырос на этих историях. Про узоры, дающие силу. Она показывала мне картинки, водила пальцем по линиям и говорила, что, собрав все, можно стать богом. Я думал, это такие сказки на ночь.

Он отхлебнул колы и поморщился.

- А потом ты начала творить черт знает что. Сначала этот шкаф... а потом я не смог тебе позвонить. Буквально. Рука не поднималась набрать номер. Как будто меня кто-то держал. Я Леру к тебе отправил — она сняла на телефон твой... хм... творческий беспорядок. Все эти конусы, банки, блокноты с записями. И я понял. Сложился пазл. Я полез в бабушкины старые вещи... и нашел не только ту книгу. Еще пару листков с рисунками. Для ладоней. — Он развернул свои руки. Кожа на них была красной, будто отчаянно тертой пемзой, но тонкие коричневые линии все еще проступали сквозь красноту. — Мы с Лерой... мы попробовали. Она думала, я рехнулся. Но это сработало.

Он опустил взгляд на собственные ладони. Еще яркие коричневые линии стойко перенесли банные процедуры.

- Они исцеляют, - невпопад проговорил Витя, в его глазах застыл ужас, - когда я осознал это... я испугался. Я почти потерял себя, лишь на секунду вкусив эту силу.

- Как ты меня нашел? – мне не хотелось слушать нотации и морали о том, как трудно быть богом.

- А, здесь все просто, - на секунду вернулся беспечный Витя, еще не сломленный тяжестью принятого решения, - не зря мы тогда на прогулке в лесу законектились в приложении. Я всегда знаю где ты, если телефон рядом.

В его словах не было радости. Только усталое принятие. И боль. Та самая, которую я видела в его глазах все эти годы и старалась не замечать. Он смял пустую пластиковую бутылку и бросил в мусорку возле двери.

- Где остальные книги? – спросила, стараясь выглядеть естественно.

Он ощутимо вздрогнул. Смиренное выражение во взгляде настораживало.

- Отдай мне остальные книги, - голос звучал как обычно, но Витя не смог бы ослушаться.

- Да, я отдам, - он порылся в дорожной сумке, валявшейся у кровати и достал железную кофейную банку. В нос ударил запах гари и пепла.

- Что это? – холодея от страшной догадки, я еле шевелила губами. Тени метнулись за моим взглядом, издавая едва слышный писк, такой, что бывает в ушах, когда просят загадать желание.

- Я подозревал, что ты можешь так поступить, поэтому...после того, как убедился в том, что рисунки работают, я их сжег. Это все, что осталось, - он протянул в мою сторону дурно пахнущую емкость, склоняя голову. Самое время было посыпать ее пеплом.

В наступившем безмолвии тени метались, ища виновника, взывая к наказанию. И сами путались среди узоров наших тел. Их давление становилось невыносимым, жажда стать одним целым затмевала все вокруг. Витя посмотрел на меня. Заметив злой блеск в моих глазах, блуждающих по его разрисованному телу, он вздрогнул.

- Не надо, - в умоляющем взгляде Виктора, было столько нежности, что я на секунду замешкалась. Этого времени хватило, чтобы он приблизился и, обхватив мою голову руками прижался губами к моим губам, не давая вымолвить приказ. Полные губы мягко обхватывали кожу, слегка кололась щетина, но это даже было приятно. От мужчины пахло гелем для душа и колой. Когда воздуха стало не хватать, я положила руку на теплую грудь, впиваясь пальцами в узлы линий на теплой коже.

- Мы разводимся, - поглаживая за ухом, он покрывал поцелуями мои щеки, - этот отпуск был нашей последней попыткой все наладить, но ничего не вышло.

Мужчина наивно полагал, что мне нужны эти жалкие объяснения. А поцелуи смогут отвлечь от главного.

- Прости, что понял это слишком поздно, - приблизив лицо вплотную, он заглядывал в мои глаза. Зеленые зрачки неотрывно следили за моей реакцией, - Я боялся. И не признавался даже себе. Поверил страху, что, если что-то пойдет не так, я потеряю тебя совсем. А так... хоть друг рядом был. Но всегда, с самого начала это была ты, только ты, я люблю тебя, - выдохнул в губы и снова завладел ими.

Этот поцелуй был полон страсти. Он, словно безумный, стал кусать мои губы, щеки, шею, спускаясь к груди. Я не мешала ему, и сама, собрав в кулак полотенце, резко дернула рукой, срывая ткань с мускулистых бедер. Теперь он был передо мной весь, обнаженный и возбужденный. Рисунки покрывали все тело мужчины кроме рук, губ и члена. Я ощутила укол сожаления. Узнать, что умеет божественный член мне не суждено.

И тогда я сама потянулась к нему. Его губы были обветренными, шершавыми. Он сначала замер от неожиданности, а потом обнял меня так, будто боялся, что я рассыплюсь. Его ладони, те самые, что только что были источником почти божественной силы, теперь дрожали. Никогда и ни с кем я не ощущала себя так хорошо. Дыхание мужчины блуждало по телу, опаляя кожу. Я оседлала его, желая видеть все происходящее. Тени, ликуя сливались в единое целое. Золотые блики перетекали из моего тело в его и обратно, усиливая удовольствие. Когда протяжный хриплый стон мужчины разнесся по комнате, я крепче сжала бедра, содрогаясь в конвульсии. Последняя дань той девушке, которая могла чувствовать его любовь.

Тепло мужчины, его запах, его предательски навернувшиеся слезы — все это запечатлевалось в угасающей памяти о прошлой жизни, которую я покидала без сожалений. Когда он затих, я легко высвободилась из теплых объятий.

- Замри, - голос все еще срывался от пережитого удовольствия.

- Нет, Лала, нет, не делай... – он закричал, надсадно, будто от этого зависела его жизнь.

- Молчи.

Я медленно поднялась, позволив его обмякшему члену выскользнуть из меня. Достала из прикроватной тумбочки блокнот и ручку. Внимательно, без суеты, зарисовала рисунки с тела мужчины. Каждый изгиб, каждую линию. Когда срисовывала с лица, по его щекам текли слезы. Они мешали работе. Пришлось промокнуть их платком. Спешить не стоило. Такой возможности больше не представиться. Закончила на рассвете. Серые полосы света падали на его неподвижную фигуру, делая его похожим на мраморную статую.

- Через два часа ты можешь двигаться и говорить, - последняя милость уже исчезнувшего любящего сердца. Окинув взглядом неподвижное тело на кровати, я направилась к выходу, - прощай.