Читать онлайн "Небесные горы. Восхождение"

Барсуков Виктор

Воздух в кабинете спертый, пропитанный запахом старых бумаг и табака. Я докуриваю сигарету, уставившись на две папки перед собой. «Царин Денис» и «Берг Олимпия». Два дела о безвестном исчезновении. Два студента, друзья детства. Сначала пропал он, а через несколько дней — она, и во всем этом полный ноль за несколько месяцев.

— Виктор, тебе домой небось пора? — дверь противно скрипнула, и в кабинет вошел Семен с двумя одноразовыми стаканчиками кофе из того дешевенького автомата. — На, зарядись. Опять на своих призраков смотришь? — заулыбался тот.

Я молча беру кофе и отхлебываю горькую жидкость.

— Призраков не существует, Семен, есть только факты. Царин и Берг исчезли по очереди. Родители Дениса забили тревогу на третий день — думали, что он у Олимпии, потому что ее родители-археологи вечно в разъездах, и девушка в это время остается одна в квартире. А когда они вернулись из Греции, то нашли свое недвижимое имущество в странном состоянии.

— В каком? — коллега сел на край стола, а улыбка на его лице исчезла. Он только недавно вышел из отпуска, и его любопытство мне понятно, ведь новостная лента — это чаще всего желтая пресса, не имеющая точности.

— Гостиная и кухня — будто ураган прошелся. Все перевернуто, а комната девушки и их спальня нетронуты. Как будто искали что-то одно, очень конкретное. Саму Олимпию, естественно, не нашли. — Я побарабанил подушечками пальца по столу и открыл третью тощую папку. — За неделю до исчезновения Дениса их группа была в музее на практическом занятии. В этот же день оттуда украли древние золотые браслеты. Камеры исправны, но техника три минуты показывала сплошную белую рябь, а потом изображение вернулось, а браслетов уже нет. Олимпию нашли без сознания в коридоре у входа в склад-архив. Со слов сокурсников, она очнулась и ничего не помнила. Говорила, голова закружилась.

Я замолчал и попытался перенестись мысленно в тот пятничный день в университет. Я помню, как ждал в коридоре, надеясь поймать кого-то из группы, а еще лучше саму Олимпию. Все это время Семен пристально следил за мной, не понимая, буду ли я молчать или продолжу свой рассказ. Глубоко вздохнув, я все же продолжил.

— И вот он идет, — я облокотился о стол и сложил подбородок на сомкнутые пальцы. — Парень, длинные черные волосы, собранные в конский хвост, весь в черном. Этот студент шел уверенно, в ту самую аудиторию. Я остановил его и спросил, из той ли он группы. Тот лишь кивнул и посмотрел на меня своими темными глазами. После краткого допроса он усмехнулся и сказал: «Достаточно, чтобы передать вашу визитку». Я, по привычке, дал ему свою карточку. Он взял, не глядя, сунул в карман и пошел дальше, а я уехал.

— Ну, странный тип, бывает, это же подростки, — Семен обыденно пожал плечами.

— Нет, они уже давно не дети. Восемнадцать лет исполнилось, и будь добр нести ответственность за свою жизнь сам! Но это еще не все, — мои пальцы сжали бумажный стаканчик. — В понедельник утром на моем столе оказывается заявление на Олимпию. Я рванул в универ, а его, точнее, их, студента по обмену и нового преподавателя, Леона Львовича, уже нет. И не просто нет, их стерли. Ни личных дел, ни записей в журналах. В базе данных тоже пусто. Коллеги Леона смутно помнят «временщика», но деталей — ноль. Того студента вообще никто не вспомнил, словно их и не было. — Я сделал паузу, собираясь с мыслями, и посмотрел на коллегу. — А потом при обыске в квартире Олимпии нашли мою визитку, ту самую.

В кабинете повисло тяжелое молчание.

— Вот сидишь ты, — говорю я уже больше сам себе, — следователь, прагматик, циник. А по коже мурашки. Мысль о чем-то потустороннем сама лезет в голову. Слишком уж все чисто и необъяснимо.

— Виктор, может, ты перерабатываешь? — осторожно спросил Семен, — ты когда последний раз в отпуске был?

— Нет, — я резко тряхнул головой, отгоняя прочь эти мысли. — Нет там никакой чертовщины! — я сурово сжал пальцы в кулак и ударил по столу. — Есть преступление и умный, изощренный маньяк или аферист. Либо он передал ей визитку, либо сам был в той квартире, и его исчезновение всего лишь хорошо спланированное бегство. — Я резко поднялся и схватил с соседнего стола свой портфель. — Я еду в университет! Буду рыться в архивах до утра. Должен же был остаться хоть один бумажный след. Он не призрак, а плоть и кровь.

— Виктор, даже если ты что-то найдешь... — попытался произнести Семен, но я прервал его.

— Я буду оперировать фактами, а не видениями. Факт — я дал ему визитку. Факт — ее нашли у пропавшей. Все остальное — шелуха!

Я вышел, твердо захлопнув дверь. Семен что-то кричит мне вслед, но я уже не слышу его.

Все происходит быстро и на автомате, ключи, машины, газ в пол. Я еду по ночному городу, а в голове, вопреки воле, всплывают обрывки: белая рябь на камерах, обморок девушки в музее, спокойный взгляд того парня в черном, который знает больше, чем кажется, и абсолютная пустота на его месте. Если я видел студента и знаю, как он выглядит, то их преподаватель, от него у меня только имя и должность.

«Нет магии! Есть только дело и факты!», — мысленно говорю я себе, сильнее спиваясь пальцами в руль, лишь бы выгнать эту ересь о сверхъестественном из своей головы, но впервые за всю карьеру эта мысль не приносит уверенности, а лишь подчеркивает зияющую пустоту там, где должна быть логика.

Сторож, пожилой мужчина с уставшим лицом, нехотя впускает меня, услышав слово «следствие». Проводит по длинным, пустым коридорам, где шаги гулко отдаются от плиточного пола. Воздух пахнет мелом, старыми книгами и тишиной.

Архив располагается в подвале. Небольшая комната со стеллажами до потолка, забитыми папками. Сторож включает свет — лампочка мигает раз-другой и зажигается, отбрасывая резкие тени.

— Вам какая информация нужна? — он широко зевнул и вытянулся.

— Все, что связано с группой ИСТ-301 за последний семестр, и все документы по кадровому перемещению за последние три месяца. Приказы, распоряжения, списки.

— Это надолго, — обреченно вздохнул сторож. — Ладно, копайтесь. Я в своей будке, если что. — Он махнул на меня рукой и ушел, оставив меня одного в этой бумажной гробнице.

Я начал с самого очевидного, с журнала посещаемости группы ИСТ-301. Тот самый семестр, когда все началось. Аккуратные столбцы, фамилии: Берг, Царин. Пролистываю несколько недель и вижу: вот отметка о посещении музея, вот их подписи. Все на месте…

Ищу его инициалы, того странного парня, но я их не знаю. Листаю страницу за страницей, вглядываясь в каждую фамилию, пытаясь вспомнить хоть что-то. Все заканчивается ничем, ни одного намека на «студента по обмену в черном».

Раздражение начинает подкрадываться. Откладываю журналы и принимаюсь за приказы по университету. Папка с трудовыми договорами временного персонала. Имя «Леон Львович» крутится в моей голове, а глаза судорожно пытаются найти хоть одно упоминание о нем. Должен же был остаться хоть один экземпляр, хотя бы черновик.

Продолжаю листать тонкие листы, испещренные печатями и подписями. Время течет медленно. За окном темно. От всего этого накатывает усталость, она давит на виски, но внутри горит тот самый азарт, та самая одержимость, что заставляет копать глубже, когда все остальные уже бы сдались. И тогда я нахожу не официальный приказ, служебную записку от заведующего кафедрой на имя декана. Несколько строк, отпечатанных на старом принтере:

«В связи с внезапным отъездом доцента Шпагина А.С. на длительные курсы прошу рассмотреть возможность привлечения к педагогической деятельности на временной основе Леона Львовича Орлова, имеющего большой практический опыт в области...».

Замираю. Леон Львович Орлов. Л.Л. Орлов. Это он! Хватаю папку с личными делами преподавателей. Быстро, почти срывая обложки, листаю. Ничего. Ни одного Орлова. Возвращаюсь к служебной записке. На ней резолюция декана:

«Утверждаю. Оформить срочный договор». И дата, но самого договора нет. Его вырвали. Аккуратно, оставив только эту записку, затерявшуюся среди других бумаг.

Сердце колотится чаще. Он существовал. Его имя — Леон Орлов.

Почти не сомневаюсь, что сейчас побегу искать дело этого Орлова и обнаружу, что его нигде нет. Но это уже что-то. Имя. Зацепка.

Снова беру журнал посещаемости группы ИСТ-301 и начинаю листать, но теперь уже с новой целью. Я ищу не незнакомца, а того, кто мог оказаться связан с Орловым. Того, кто мог внезапно исчезнуть.

И тогда взгляд падает на фамилию, которая сначала не привлекла внимания. Линской. Янис Линской. Фамилия обведена кружком, а рядом стоит пометка карандашом:

«акад. отпуск с 24.09».

Дата совпадает. Как раз на следующий день после заявления на Олимпию.

Сердце заходится в груди. Линской — студент по обмену, который внезапно взял академический отпуск. Почти не сомневаюсь, что сейчас проверю его дело и обнаружу заявление на академотпуск, написанное кривым почерком и поданное по электронной почте, а его фотография из личного дела таинственным образом исчезнет.

Но это уже не важно. Есть имя. Цепочка выстраивается. Хватаю телефон, чтобы позвонить Семену, но замираю.

Из темноты коридора, прямо за поворотом, доносится тихий, едва различимый, словно чей-то шаг, звук.

Затаив дыхание, я выключаю свет в архиве.

Полная темнота. Тишина. И снова шаг. Ближе на этот раз. Кто-то идет по коридору. Медленно. Целенаправленно.

Сторож? Нет, он бы окликнул.

Я стою в темноте, прижавшись к стеллажу, и чувствую, как холодный пот стекает по спине. Это он. Чувствую нутром. Он знал, что я здесь. Он знал, что я что-то найду, и теперь он шел за мной.

Из темноты вышел не тот, кого я ожидал увидеть.

Это был другой. Совсем другой. Невысокий, худощавый, в бархатном камзоле, расшитом причудливыми золотыми узорами. Короткие растрепанные волосы, острые черты лица, густо подведенные сурьмой глаза, светящиеся тусклым бронзовым светом. На его ухе болталась серьга — оскаленная морда гиены.

Он остановился в дверном проеме, и его взгляд, тяжелый и оценивающий, медленно прополз по стеллажам, будто он не просто видел в темноте, а видел меня — мой испуг, мое напряжение, мои мысли.

Ледяная волна прокатилась по всему телу. Это был не тот парень. Тот высокий, со спокойной уверенностью призрака. Этот же похож на его гончую. На хищника, выпущенного по следу.

И я понял. Понял с внезапной, абсолютной ясностью. Он пришел за мной. Не случайно забрел в ночной архив. Он пришел потому, что я нашел их имена. Линской, Орлов. И теперь за мной прислали кого-то другого. Потому что они были связаны.

Кошмар наяву сделал бесшумный шаг вперед, и золотые нити на его одежде мерцали в полумраке, как глаза ночного зверя.

— Ищешь? — произнес тихий, хриплый голос, он будто доносился из-под земли. — Напрасно пылишь легкие, сыщик. Бумаги врут. Мертвые буквы для мертвых душ.

Я вжался в стеллаж, стараясь не дышать. Он знал. Он знал, зачем я здесь.

Некто повернул голову, и его бронзовые глаза, казалось, уперлись прямо в меня, в щель между папками.

— Линской, Орлов, — воплощение моего страха, бросил фамилии, будто игральные кости. — Шифры — пустые скорлупки. Ты думаешь, они что-то значат? А ты все идешь и идешь по следу, который остыл еще до твоего рождения. — Еще один шаг в мою сторону. Тишина в подвале стала абсолютной, давящей. — Ты решил, что получил приглашение? Ту визитку. — Он сказал это без упрека, просто констатируя факт моего глупого любопытства. — И пришел. Заглянул в щель, в которую не следовало. Теперь пора уходить, пока дверь не захлопнулась. — В его голосе не слышалось злобы, даже угрозы. Была лишь холодная, нечеловеческая уверенность в том, что он здесь хозяин, а я случайный гость, который засиделся, и от осознания этого становилось в тысячу раз страшнее. Дрожь пробежала по моим рукам, сжимавшим края папки. Воздух уплотнился, стало нечем дышать. Это была ловушка, и я в нее попался. Инстинкт кричал — беги, дерись, делай что угодно! Но я был следователем, и у меня осталась последняя, отчаянная карта — правда.

— Я...я ищу их! — мой возглас прозвучал хрипло, сорвавшись с пересохшего горла. Я сделал шаг из-за стеллажа, показываясь ему. Руки дрожали, но я сжал их в кулаки. — Олимпию и Дениса. Их родители... Они сходят с ума. Не могут найти себе места. Мать Олимпии не выходит из дома, ждет у телефона. Отец Дениса стал седым за неделю. Они просто дети. — Я смотрел на него, в эти горящие бронзой глаза, искал в них хоть каплю понимания, человечности.

На его острых, подведенных чертах появилась тень. Не злости, нет. Раздражения, того самого, какое бывает у взрослого, когда ребенок надоедает с глупыми вопросами. Он вздохнул, коротко и резко, словно устал от назойливой мухи.

— С ними всё хорошо, — произнес он отточено, холодно, отсекая дальнейшие расспросы. — Они на своих местах, где им и положено быть. Придет время вернутся, но лишь для того, чтобы объясниться. — В его словах не было утешения, только констатация факта, выданная свысока. Словно он говорил о вещах, которые мне, смертному, не дано постичь.

— Место Олимпии и Дениса здесь! — я не сдержал едкой усмешки. — Их родители ждут не объяснений, они ждут их живыми! Вернутся ненадолго? Что это значит?!

Но он уже отворачивался, его внимание ускользало от меня, будто дело закрыто, и точка поставлена. Он сделал легкий, почти невесомый жест рукой — раздраженно отмахнулся.

— Хватит копать, сыщик. Твоя работа окончена. Игра окончена. — Его бронзовый взор скользнул по мне в последний раз, и в нем читалось предупреждение, окончательное и бесповоротное. — Займись живыми, пока они у тебя еще есть. — Он повернулся и стал уходить, его темный силуэт растворялся во мраке коридора так же бесшумно, как и появился. Ночной кошмар оставил меня одного в ледяной тишине архива, с единственной, страшной уверенностью, что они живы. Но та правда, что стояла за этими словами, была куда ужаснее любой смерти.

Я провел ладонью по лицу, ощущая влажный холод кожи. Тело била мелкая дрожь, та самая, что бывает не от страха, а от столкновения с чем-то, что ломает все твои представления о мире. До этого момента я не верил в сверхъестественное. Теперь в пыльном университетском подвале до меня снизошел если не сам дьявол, то кто-то из его свиты. И этот кто-то знал меня. Он следил. Считал меня муравьем, полезшим не в свой муравейник.

Паника сжимала горло ледяным кольцом. Разум кричал: «Беги! Запрись дома! Забудь!». Это был древний, животный ужас перед тем, что сильнее, быстрее, чужероднее, но под ним, глубже, туже натягиваясь, как струна, таилось другое. Долг, профессиональная стойкость, а вместе с этим и унижение. Меня, Виктора Максимовича Барсукова, старшего следователя, просто отфутболили. Пришли, одарили презрительным взглядом, бросили кость словно надоедливой скулящей животине со словами: «живи, не мешай», и ушли, как хозяин, приказавший собаке не лаять.

Кто-то забрал детей, стер людей из памяти и документов, и теперь думает, что может вот так вот просто отмахнуться от меня?!

Дрожь стала отступать, вытесняемая медленным, раскаленным гневом. Нет! Так не пойдет. Он может быть кем угодно — демоном, призраком, инопланетянином. Но этот некто совершил преступление в моем мире! На моей территории! И я буду преследовать его по своим правилам!

Я выпрямился, отряхнул пыль с рукавов пиджака. Руки больше не дрожали, правда, страх никуда не делся, он просто нашел себе соседа — ледяную, непоколебимую решимость.

Он наблюдает? Пусть наблюдает! Пусть видит, что его предупреждение не сработало!

Я поднял с пола служебную записку с именем «Леон Львович Орлов» и вырванный лист журнала с пометкой о «Линском». Не «пустые скорлупки» — улики. Первые зацепки в деле, которое только что перестало быть обычным исчезновением и превратилось в нечто большее.

Я сунул бумаги во внутренний карман пиджака, погасил фонарик и вышел из архива. Коридор был пуст, но я чувствовал, что больше не один. Я ощущал на себе этот взгляд, бронзовый, бесчеловечный.

Пусть смотрит, игра только начинается…