Читать онлайн "Темные инстинкты"

ТЕМНЫЕ

ИНСТИНКТЫ

1.

***

Спешить некуда.

Сигаретный дым плотной пеленой заполняет обшарпанную комнатку в таком же вонючем, обшарпанном малоквартирном доме. Он навсегда въедается в облупленные обои, словно в легкие, придавая им болезненный желтоватый оттенок, разрушая их изнутри. Мягкий, но тусклый свет одной единственной лампочки не способен разогнать полумрак, царивший в помещении.

Джош сидит на сильно потертом диване, обивка которого почти слезла с деревянного скелета. Жалюзи на окне позади него опущены, но сквозь них немного проникает холодный уличный свет. На маленьком столике перед ним стоит утыканная пепельница, похожая на никотинового ежика с кривыми окурками вместо прямых игл. Рядом стоит бутылка бурбона «Old Crow»

Джош добавляет еще дыма в комнату. Немного смочить горло алкоголем. Можно прям из горла, стаканы для лохов.

«…классно мы позабавились с той блондинистой сукой! Верно парни?»

Еще глоток. Хорошее пойло для промывки мозгов. Или двигателя какой-нибудь развалюхи. Дым в себя. Потом в комнату.

«…черт, ты помнишь ее сиськи, Боб? Они так классно прыгали, когда я усадил ее на своего дружка! Ахаха!»

Голоса не покидали его голову. Они засели там, как заноза. Если ее не вытащить она будет проникать все глубже. Голоса в голове проникли глубоко. Практически распаковали чемоданы в мозгу.

«…эта сучка так стонала и орала, словно она грязная шлюха! Особенно когда Нэд впихнул ей, в ее сочный зад. Ты помнишь ее упругую задницу, Нэд? Да, Фил, узкая и сладкая.»

Джош приложился к бутылке. Затяжка. Никотин и бурбон наконец-то начинают быть в голову. Может удастся вышибить оттуда эту гниль.

«…да она так начала верещать, когда я зашел через заднюю дверь! Вот шлюха, я думал, она всю округу разбудит. Но Зак молодец, смачно заткнул ее вопящий рот! Ахаха! Ты помнишь, Зак? Да, Норман. Блондинка, с большими буферами. Точенным личиком и фиалковыми глазами. Ты долбанный романтик, Зак!»

Хлоя. На столе рядом с пепельным ежом стояла фотография. Она не должна была приезжать.

«…помнишь, как она сначала вырывалась и пищала? Визжала как свинья, ахаха! Черт, когда мы принялись за дело все вместе, она стонала не хуже тех баб, что работают у Майлза. Умелая девочка. Делала вид что ей не нравится!»

Джош воткнул окурок в пепельницу. Приложился к горлышку. Жидкость уже не обжигала горло. Он посмотрел на фото. Со старого снимка на него смотрела светловолосая девушка. Она была одета в цветастое летнее платье. Позади виднелся их старый, чуть покосившийся родительский дом. Девушка была красивой, с высокой грудью, точечным личиком. Девушка с фотографии улыбалась Джошу, глядя на него фиалковыми глазами.

На обратной стороне снимка была надпись: любимому брату в память о доме. Джош взял в руки рядом лежащий дробовик Mossberg двадцатого калибра. Провел рукой по его крепкой стали. Посмотрев на фото, он прикурил новую сигарету; затем принялся неторопливо заряжать дробовик большими патронами. Спокойно и методично. Один за одним.

Она не должна была приезжать.

За окном пошел снег. Зимние сумерки уже укутали город. Стрелки на наручных часах тикнули, указав на половину седьмого. Еще рано. Джош спокойно продолжал заряжать дробовик.

Спешить некуда.

***

Черный «камаро ss» словно хищник крадется сквозь завесу крупного снегопада. Плавно и мягко. Я чувствую его нетерпение. Оно мне знакомо. Он ждет, когда я утоплю педаль газа в пол, позволив его мощи вырваться наружу, разорвав тишину ночи звериным рыком его стального естества. Кварталы спят. Лишь несколько огоньков горят в жилых домах; магазины закрыты на крепкие замки и зарешечены стальными перегородками. Приличных заведений тут и в помине не было. Кабаки, бары, стрип-клубы, бордели. Они оживают ночью, приветливо распахивая свои порочные двери, приглашая окунуться в безумие ночи, собирая под своей крышей всякий сброд, преступников, и прочих неудачников, способных купить себе прелести ночной жизни. Я хорошо знаю эти места.

«Камаро» тихо приминает снег на дороге. Следы практически сразу заметаются снегопадом. Свет от уличных фонарей почти отсутствует.

На этих улицах свет не жалуют.

Хлоя. Почему она оказалась здесь? Каким образом двадцатилетняя девушка, которая должна была поступить в хороший колледж, забралась в самый тухлый и прогнивший город на свете?

Какие дорожки тебя привели сюда? Уж не те ли, что и меня, сестренка? Ты всегда была дерзкой. И свободолюбивой. Семейные пикники не для тебя. Также, как и милые посиделки у камина. Мы были чертовски похожи. Шайка из двух человек против всего мира.

Родители покинули эту жизнь слишком рано. Тетя забрала нас к себе. Но я, наверное, так и не справился с этим. Замкнувшись в себе, взращивая свою дерзость и неугомонную злобу, я постепенно превращался в подонка. Окружение и заработок стали соответствовать моему новому я. Хотя я никогда не переставал заботиться о тетке и Хлое. Но она слишком привязалась ко мне. Она желала быть такой же дерзкой, свободной и сильной. Как ей казалось.

Но нам иногда удавалась ее вразумить. Тетя заставляла ее учиться, а я прогонял ее домой с улиц. Иногда нам удавалось обуздать этого желтоволосого бесенка. В тебе, сестренка, в отличие от меня, было больше послушания и смирения.

Черт, да я даже уехал из дома, чтобы мое присутствие и влияние не портило ее. Это было самое поганое, мерзкое и тяжелое решение. Она недолжна была опускаться до моего уровня. Скользкие острые дорожки завели меня далеко от дома. Тетя не возражала, хотя я и видел в ее глазах тревогу за меня. Но тянуть сразу троих она не смогла бы. А большие и быстрые деньги всегда идут за руку с опасностью. Я не сказал Хлое куда именно уезжаю. Прекрасно понимая, что она может свалить из дома, отправившись за мной, угробив своим поступком не только свою жизнь, но и тетину, которая действительно ее любила. Ох и взбесилась же ты тогда, сестренка! Еще немного и я подумал, ты попытаешься сломать мне ноги, чтобы остановить меня. Тогда она не смогла понять мой поступок. И мою боль.

Первый год, когда я обосновался в этом городишке, где жизнь под стать моему характеру и привычкам, я писал им каждый месяц. Но не получал ответа от Хлои. Только от тети.

***

Первое письмо от сестры пришло в канун нового года. Первого уходящего года моего прибивания здесь. Видимо она успокоилась; или тетя наконец-то подобрала правильные слова, объясняющие мой поступок. Иногда так трудно подобрать слова для наших близких; несмотря на то, что для остальных людей наш словарный запас практически не исчерпаем. И хотя письмо было грубое, я понимал, что это возможно первый шаг к улучшению ее жизни. К каждому дальнейшему письму я начал прилагать стопку купюр, чтобы как-то помогать ей и тети.

Письма им я писал без указания исходящего адреса, что бы Хлоя не знала где именно я нахожусь. Тетя адрес знала, и сама отправляла мне их письма. Я думал, что таким образом оберегаю сестру; и возможно под влиянием тетиного воспитания, Хлоя сможет стать нормальным человеком. А я тем временем смогу накопить столько денег, что бы мы смогли начать все сначала.

Последнее письмо пришло три месяца назад. В нем Хлоя писала, что поступила в колледж и вскоре уедет; но надеется, что я приеду домой во время ее первых каникул. В конверте вместе с письмом она прислала старую фотографию, на которой мы стояли в обнимку на фоне нашего старого домика.

После этого письма больше не приходили.

***

Я выехал за пределы спящих кварталов, приближаясь к своей цели. И к своим жертвам. «Камаро» словно волк, почуявший приближение добычи и предвкушая вкус крови, начинает увеличивать скорость. Я ослабеваю давление на педаль газа. Еще не время дружище. Снегопад плотной пеленой поможет нам подобраться к ним не заметно. Потерпи, скоро начнется потеха. Сталь лежащего рядом дробовика отсвечивает холодной улыбкой в свете проносящихся мимо уличных фонарей. Давно мы так не веселились.

«…классно мы позабавились с той блондинистой сукой! Верно парни?»

«…черт, ты помнишь ее сиськи, Боб?»

Проклятые голоса снова всплывают на поверхность моей памяти. Три дня назад я услышал этот разговор в одном баре. Не плохое местечко. Относительно тихое, для этих мест; с минимальным количеством всякой швали и бандюгов средней руки. Три дня назад я зашел вечером в бар как обычно промочить горло после законченной работы. В баре набилось прилично народу, даже несколько знакомых рож покивали мне, когда я шел по залу. В тот вечер там отдыхала грязная пятерка Билла Блэйза. Он был приближенным местного главаря мафии; держал и отвечал за финансовые потоки нескольких стрип-баров и борделей, приносящие в этих местах не плохой доход. Так же он присматривал за копами (усыплял их деятельность и бдительность зелеными купюрами). Боб, Зак, Нэд, Фил, и самый горластый из них, Мартин. Эта пятерка парней была чем-то вроде его личных бульдогов, кусающая по команде Билла. А иногда и разрывающая в клочья.

Потягивая выпивку, я сначала не прислушивался к их разговору, хотя парни были уже сильно навеселе, и довольно громко голосили. Я даже удивился, что они заявились сюда. Эти грязные, извращенные ублюдки предпочитали заведения типа борделя «У Майлза». По сути, обычный притон с проститутками, замаскированный под стрип-бар. Там наливали приличную выпивку. Кого попало не пускали. Суровые детины на входе оберегали спокойствие находившихся внутри заведения хмырей. Майлз любил делать деньги. И любил их делать из девочек. На сцене извивались хорошенькие мордашки; светили своими голыми задницами на радость пополняемого кассового аппарата. Однако «У Майлза», за определенную плату, можно было получить определенные услуги от определенных представительниц прекрасного пола.

Эта ублюдочная пятерка извращенцев отличалась тем, что предпочитала групповые развлечения.

Они говорили о том, что не зря вчера заехали на семнадцатую улицу. Там находился средней руки стрип-бар. Публика того заведения была средняя, выпивка не самая дорогая, а девочки по своим параметрам уступали красоткам Майлза. Тем более на семнадцатой распускать руки было строго запрещено. Девочек там трогать не разрешалось, за чем присматривали близнецы Гарри и Регги, наверное, самые здоровенные мужики во всем городе. Они обсуждали недавно появившуюся новую танцовщицу. Сочную блондинку, вытворяющую на сцене такие вещи, что крышу сносило не хуже, чем от самого ядреного забористого пойла.

«Я же говорил, что она отличная баба! Классно мы позабавились с той блондинистой сукой! Верно парни?»

Горластый Мартин. Тупой озабоченный кретин.

«…черт, ты помнишь ее сиськи, Боб? Они так классно прыгали, когда я усадил ее на своего дружка! Ахаха!»

Сняли деваху на семнадцатой? Странно. Мало кто не знал этих парней и их репутацию. Только «У Майлза» находились любительницы, кто мог играть в их игры и по их правилам.

«…эта сучка так стонала и орала, словно она грязная шлюха! Особенно когда Нэд впихнул ей в ее сочный зад».

Отвратно. Тупые животные. Не выношу таких.

«…да она так начала верещать, когда я зашел через заднюю дверь! Вот шлюха, я думал, она всю округу разбудит. Но Зак молодец, смачно заткнул ее вопящий рот! Ахаха! Ты помнишь, Зак? Да, Норман. Блондинка, с большими буферами. Точенным личиком и фиалковыми глазами. Ты долбанный романтик, Зак!»

Моя рука останавливается, не донося стакан до рта. Что сейчас сказал этот урод?! Фиалковыми глазами? Память сразу выдает красивое лицо Хлои.

Да нет, чушь! Не может этого быть.

Но сердце почему-то начало стучать быстрее.

«…помнишь, как она сначала вырывалась и пищала? Визжала как хрюшка, ахаха! Черт, когда мы принялись за дело все вместе, она стонала не хуже тех баб, что работают у Майлза. Умелая девочка. Делала вид что ей не нравится».

Они не сняли деваху. Они ее просто взяли. Устроили с ней групповичок, забыв спросить разрешения.

Блондинка, с точенным лицом и фиалковыми глазами.

Хлоя.

Но это бред.

Одним глотком я допиваю порцию, бросаю на столик купюры и быстро выхожу на улицу. Слегка пьяное сознание выдает не самые приятные картины, с участием этой шайки и моей сестры. Их слова стучат по моим мозгам. Я пытаюсь себя успокоить. Убедить, что этого не может быть, потому что Хлоя сейчас в колледже. Только вот писем от нее не приходило уже три месяца.

Ни строчки.

Ни слова.

Ни одного письма от светловолосого, дерзкого бесенка, которого бросил брат; и к которому она тянулась, стараясь подражать. Маленькая бестия, сбегающая из дома на улицу, доводя тетю до предынфарктного состояния. Возможно, в ней было не так много смирения, как мне казалось.

Всю дорогу до дома, и дома тоже, я продолжаю убеждать себя, что это ничего не значит. Мало что ли блондинок с точенным лицом?

Сочной задницей и высокой грудью?

А с редкими фиалковыми глазами?

И этот аргумент заставляет дрожать мои внутренности. Аргумент, который высвечивает в моей голове огромную неоновую вывеску с красными светящимися буквами: А ЧТО ЕСЛИ?!

Я подхожу к телефону и делаю то, чего не делал уже больше года. Набираю номер дома тети.

Гудки.

Затем ее голос. Я спрашиваю, все ли хорошо, и действительно ли Хлоя в колледже. Она сначала отвечает немного встревожено (я не часто звоню домой); говорит, что да, видела документы о зачислении. И уточняет, почему я испытываю сомнения. Я говорю ей что не получал письма от нее уже три месяца. Она говорит, что Хлоя уехала уже как месяц. Сестра писала тети, письмо пришло примерно недели две с половиной назад, все хорошо. Возможно, девочка заводит новые знакомства, и смена обстановки влияет на нее хорошо. Столько нового и интересно, что возможно у нее пока нет времени писать нам. Это кажется логичным. Но не успокаивающим.

Я прощаюсь.

Гудки.

Неубедительно. Голоса в голове звучат убедительней.

«...но Зак молодец, смачно заткнул ее вопящий рот! Да, Норман. Блондинка, с большими буферами. Точенным личиком и фиалковыми глазами.»

Я беру трубку и делаю второй звонок. В стрип-бар на семнадцатой. Трубку берет сама Линди, хозяйка заведения. Она все расскажет мне. Мы были в хороших отношениях, особенно после того, как я помог ей разобраться с несколькими деликатными проблемами, еще до появления близнецов Гарри и Регги. Я спрашиваю не появлялась ли у нее в последние недели новая танцовщица. Она отвечает, что да, к ней устроилась заезжая девочка. Ей нужны были деньги и временное жилье. Фигурка у нее была что надо, и Линди предложила ей подзаработать, и даже сдала ей подешевке комнату на верхних этажах бара. Я спрашиваю, что это была за девочка. Она говорит, что блондинка была хороша. Двигалась так офигенно, что даже у нее все намокало в трусиках. Народ просто обожал ее. Я говорю Линде, что имел в виду другое. Как она выглядела? Она описывает мне внешность Хлои, уделяя особое внимание ее редким фиалковым глазам. Внутри меня снова все начинает дрожать. Я задаю самый главный вопрос: как зовут девочку.

Рита. Линди говорит, что ее звали Рита.

Ее слова холодным, густым киселем медленно опускаются внутрь, заливая сердце и желудок ледяной массой. Рита − имя нашей мамы.

Линди говорит, что если я хотел на нее посмотреть, то девчонка не объявляется уже третий день, и скорее всего, свалила из города. Я вешаю трубку, не дослушав ее до конца.

Тишина.

Слишком много совпадений. Слишком много очевидного. Холодное чувство не отпускает меня. Третий звонок ― контрольный выстрел. Регистраторша единственной больницы сообщает мне, что к ним не поступала за последние дни блондинка, по описанию похожую на Хлою.

А это значит, для нее эта жизнь окончена.

Она не пережила встречу с пятеркой Билла Блэйза. Я швыряю аппарат в стену, и тот со звонким «трииинь» разлетается вдребезги. Я хочу вернуться в бар и прямо сейчас разобраться с ними. Порвать глотки каждому из этих извращенных ублюдков и скотов. Прирезать их как тупых животных, какими они и являлись.

Но так действовать нельзя. Все нужно обдумать. Сделать все так, чтобы они были одни.

Чтобы никто не мешал мне повеселиться с ними на славу.

***

Останавливаю «Камаро» на перекрестке. Я хорошо изучил их маршрут. Несколько дней на подготовку. Я сказал домоправителю, что съезжаю. Всю наличность, что я скопил, отправляю тетке; вместе с письмом, в котором пытаюсь все объяснить. Переезжаю в зачухленный дом, забиваясь в самую обшарпанную квартиру единственным соседями в которой являются мой дробовик. И мои мысли.

Я умею быть незаметным, так что эти уроды не видели меня, когда я таскался за ними повсюду.

Сейчас меня разделяет от них пять домов и десять минут времени. Они всегда встречаются на пустырном пяточке перед тем, как решить, куда отправятся проводить ночь. Очередную ночь, в которой возможно загубят очередную жизнь. Мне насрать почему они встречаются именно здесь, словно это какая-то тупая традиция.

Через девять минут я положу этому конец.

Я медленно начинаю катить «Камаро» по улице. Мотор мирно и тихо урчит. Снег валит плотной завесой и кажется, что он способен укрыть даже звуки. Четыре дома. Пять минут.

Приближаюсь к пустырю. Они появляются из-за угла здания. Переходят дорогу. Меня не видно из-за снега. Они останавливаются под уличным фонарем.

Грязная пятерка в сборе.

Пора.

Я резко переключаю передачу грубо втаптывая в пол педаль газа. Мотор благосклонно рычит, выпуская наружу все свою скорость и мощь. «Камаро» резво набирает обороты. В свете бледного фонаря я вижу, как они смеются, и, кажется, не слышат звук двигателя. Следующая передача. Новый рык черного зверя. Как призрачная черная тень я выскакиваю из-за пелены снегопада.

Они слышат.

Но еще не понимают.

Я врубаю мощные фары. Свет ослепляет их. Дезориентирует; приковывает их к асфальту, лишая желания разбежаться в стороны.

Сильный и мощный удар сотрясает корпус «Камаро». Ублюдки разлетаются словно кегли в кегельбане. Я врезаюсь в них на скорости, переламывая им кости. Машину заносит. Я давлю на тормоз. Рука дергает ручник. Руль почти не слушается меня. Через короткие мгновения мне удается успокоить и остановить машину. Передок сильно помят, одна фара вылетела. Бампер отвалился. Но у моей «ss» усиленный корпус, вроде тех, что раньше использовали трюкачи в старых фильмах. Стекло слева треснуло. Один из пятерки пытался прыгнуть на капот. Идиот.

Я беру дробовик и вылезаю из машины.

Разбросанные, покалеченные тела лежат в рассыпную на пустыре. Свет в домах выключен. Даже если кто-то и слышал аварию, то предпочитает не лезть не в свое дело.

Я подхожу к первому. Передергиваю затвор. Боб.

«…черт, ты помнишь ее сиськи, Боб?»

Ему везет больше всех, хотя он этого не понимает. Он лежит с переломанными ногами, держась за правый бок. Глаза закрыты.

БАБАХ!

Мощный выстрел двадцатого калибра превращает его голову в расколотый арбуз, куски которого разлетаются во все стороны. Красное перемешивается с белым.

Иду ко второму. Передергиваю затвор. Нэд.

«…эта сучка так стонала и орала, словно она грязная шлюха! Особенно когда Нэд впихнул ей, в ее сочный зад».

Он приходит в себя. Переворачивается с бока на спину. Когда я появляюсь в поле его зрения, он пытается сфокусировать взгляд. Его губы шевелятся, но изо рта ничего не вылетает кроме мычания.

БАБАХ!

Первый выстрел превращает его причиндалы в омлет. Он кричит и дергается. Я даю ему несколько секунд насладиться этой агонией.

БАБАХ!

Второй выстрел разносит ему черепушку. Теплая кровь забрызгивает холодный снег.

Третий подонок, Зак, даже умудряется перевернуться на бок и смотрит в мою сторону. Он достает пистолет, направляя его в мою сторону дрожащей рукой. Я быстрым движением выбиваю пистолет из его руки. Затем ногой переворачиваю Зака обратно на спину. Наступаю ему на грудь и начинаю давить. Мне нравится гримаса боли на его лице. Он широко открывает рот в немом крике.

«Но Зак молодец, смачно заткнул ее вопящий рот! Ахаха!»

Я смачно затыкаю его рот стволом дробовика. Его влажные губы на таком морозе прилипают к металлу.

БАБАХ!!

Выстрел превращает его башку в кашу.

Следующий такой же везунчик, как и Боб. Фил валяется в отключке. Он пропускает свое самое последнее представление.

«…Ты помнишь ее упругую задницу, Нэд? Да, Фил, узкая и сладкая.»

БАБАХ!

Больше Фил уже ничего вспоминать не будет.

«…классно мы позабавились с той блондинистой сукой! Верно парни?»

Мартин пытается отползти. Со скоростью слизняка закапывается в сугроб. Я пинками переворачиваю его на спину. Он все понимает. Я присаживаюсь и показываю ему фотографию. Он узнает ее. Я спрашиваю, где она. Где они ее оставили. Он поворачивает голову в сторону своих дружков. Пару секунд молчит. Я ору на него, повторяя вопрос. Он начинает смеяться. Смехом психованной гиены. Он указывает мне в сторону моста, соединяющий две части города. Он хихикает; изо рта текут слюни и кровь. Я всаживаю ему дробь в грудную клетку.

БАБАХ!

Звук выстрела подхватывает ветер и уносит в тишину улиц вместе со снегом. Крупные хлопья покрывают пустырь, стирая красные пятна.

Я сажусь в «Камаро» и срываюсь с места. Ни в одном из окон свет так и не зажигается.

***

Я гоню на скорости за восемьдесят по пустой улице.

Прости меня, Хлоя.

Думая, что оберегаю тебя своим отъездом, я самолично угробил твою жизнь. Я должен был приглядывать за тобой. Должен был сделать из светловолосого бесенка, доброго ангела.

Я сделал то, что должен был сделать; убив пятерку Билла, я взял билет в один конец, до той станции, на которой мы встретимся. И я не собираюсь ждать, пока за меня это сделают другие.

А они это сделают. Билл Блэйз подобного не прощает.

Не снижая скорости, я вхожу в резкий поворот на мост. На середине моста выкручиваю руль. «Камаро» выбивает трухлявую ограду, и машина вылетает с моста.

Я не чувствую падения. Мне кажется, что это вода поднимается к машине. От удара о воду меня кидает вперед. Прости дружище, тебе сегодня много достается. Я сижу в машине. Ледяная вода заполняет салон, подбираясь все ближе к горлу.

Холод воды. Я впущу его в свои легкие. Я загубил единственный смысл моей жалкой жизни. Машина тонет. Вода поглотила меня целиком.

Где-то там, на дне, меня ждет встреча с моей сестренкой.

2.

***

Сэм приходит поразвлечься.

Пятнадцатилетняя Шелли тихо сидела в своей комнате. Забравшись на кровать, она натянула на ноги одеяло. За окном сыпал снег. Она чувствовала себя несчастной, затравленной и напуганной. Даже через закрытую дверь своей комнаты, которая находилась через коридор от маминой спальни, девушка слышала, как пыхтит Сэм. И она знала, что он делает там с ее мамой. Мэри, ее мать, пыталась быть тихой. Но иногда Шелли слышала короткие вскрики ее звонкого голоса. Иногда она слышала, как он называет ее похотливой дрянью. Иногда он говорил, что любит ее. А иногда, как сейчас, например, Шелли слышала хлесткие удары пощечины и шлепки.

Когда он приходил, мать запирала ее в комнате, и велела вести себя тихо. Однажды Сэм шлепнул Шелли по попке. Мать быстро увела его в свою комнату.

Он приходил по четвергам. Каждый четверг становился для них испытанием на протяжении последних двух месяцев.

Он делал все, что ему вздумается. Она не знала, почему он приходит именно к ним. Мама просто отвечала, что так надо. Мама говорила, что он не в себе. Каждый четверг Шелли слушала, что делает Сэм с ее матерью. Она смотрела в окно, и знала, что никому нет до них никакого дела.

На помощь никто не придет.

И Шелли не могла ничего с этим поделать. Ей оставалось только сидеть на кровати натянув на ноги одеяло и слушать. И бояться. За маму. За себя.

Она боялась, что однажды, когда мамы не будет дома, Сэм может прийти поразвлечься и с ней.

Но вместе с тем, она испытывала еще одно чувство, которое грозило перерасти в настоящую атомную бомбу.

Гнев.

А может и ненависть. Шелли не могла сама себе ответить, что именно она чувствовала, но она точно знала, что скоро не сможет сдерживаться, и тогда красная пелена разрушения застелет ей глаза и она выплеснет все это горячей, бурлящей лавой наружу.

И тогда никому не поздоровиться.

***

Снег начал сыпать еще ночью. Когда я проснулась и посмотрела в окно, то на улице все было белым и почти бесформенным. Как будто мир решил спрятаться под снегом, словно под одеялом и вздремнуть денек другой. Времени было половина восьмого. На дворе застыл вторник. Из-за погоды занятия в школе, наверное, отменят.

Если повезет мама тоже останется дома.

Хотя это маловероятно. После смерти отца мы остались ни с чем. Мама работает в две смены не в самом приятном заведении, самого неприятного, на мой взгляд, и самого зачухлого города на свете, в который нам пришлось переехать.

Господи, как же я ненавижу все это!

Омерзительная квартира с вечно текущим краном, отвратительным запахом в туалете, выцветавшими обоими в комнатах и шумными соседями. По приезду мы два дня отмывали ванну и раковину от сомнительного вида пятен.

Школа отстой полный. Директор вообще походу спит с несколькими училками. А одноклассники так вообще пипец полный. В сортире постоянно стоит запах травки. В школе не хватает трех учителей по разным предметам, и никому, похоже, нет до этого дела. Мама обещала, что мы здесь не на долго; что она будет много работать, и когда мы накопим достаточно денег, то уедем куда ни будь, где жизнь будет лучше.

Но нет ничего более постоянного, чем временное…

Бесит! Все это бесит!!

Иногда хочется поджечь квартиру.

Иногда хочется все бросить и свалить отсюда. Поддаться импульсу истерики и гневу, не оставив маме выбора и свалить. Почему мы не можем уехать прямо сейчас? Вдруг мама не хочет уезжать? Может быть, она, как и все тут слишком глубоко погрузилась в это болото, в котором тонут не только люди, но их надежды и мечты?

Аааа!!

Ненавижу эту квартиру (сжечь!!); ненавижу эту дебильную школу для дебилов (сжечь!!); иногда мне кажется, что я ненавижу ма...!

Тшшшш. Спокойнее Шелли. Глубокий вдох. Маме тоже тяжело.

Она пашет в две смены, бегая на ногах и разнося еду местным неудачникам. Почему неудачникам? А кто еще может тут жить по собственной воле?

И мы становимся такими же неудачниками! БЕСИТ!!

Успокойся. День еще не начался, а я уже злюсь. Мама не виновата. Ей тяжело. Ей так же страшно, как и мне. Даже страшнее.

Потому что помимо всего дерьма, которое нас теперь окружает, есть еще и Сэм.

Голос мамы доносится из кухни. Она зовет меня к завтраку. Только спокойнее Шелли. Я выхожу из комнаты. Вытяжка на кухне не работает. Пахнет яичницей и кислым дешевым кофе. Мама суетится у плиты. По радио передают сводку погоды. Ожидается сильнейший снегопад, сильные порывы ветра и понижение температуры на пять градусов ниже нормы. В школах отменяют занятия. Перекрывают движения на некоторых участках трасс и так далее. Я сажусь за стол, желая маме доброго утра. Она поворачивается ко мне. Вид у нее усталый. Глаза не красные, но это действие глазных капель. Круги под глазами скроет умелый макияж.

Она стоит в майке и на плече у нее я вижу синяк. Она делает вид, что не замечает моего взгляда на это безобразие. Это сделал Сэм. На меня накатывает жалость. К маме и к себе. Но в следующую секунду на меня накатывает злость. Она возвращается, так легко, словно выходила всего на пару минут. В прочем так оно и есть. Мама ставит передо мной тарелку с яйцами. Пара подгоревших тостов и пакетированный сок дополняют унылую картину мира.

Она чмокает меня в щеку. Говорит, что раз уж я сегодня бездельничаю, было бы неплохо прибраться в квартире.

Хорошо мама.

Она говорит, что, когда вернется, и, если я еще не буду спать, мы можем вместе что-нибудь приготовить и посмотреть кино. Я соглашаюсь. Последние месяцы наше совместное время препровождение превратилось в споры, скандалы, слезы.

Когда Сэм только появился, а вместе с ним появились синяки и взгляд побитой собаки, наши отношения с мамой подломились. Я не знала, как на это реагировать. Мне было страшно. Я старалась ложиться спать до прихода мамы, чтобы не видеть ее. Не видеть ее пустеющий взгляд и синяков на ее теле. Когда это продолжилось я пыталась уговорить ее убраться отсюда. Я умоляла ее. Я жалела ее.

Но потом я перестала понимать ее. Я не понимала, почему она терпит Сэма. Почему позволяет ему издеваться над собой. Почему она позволяет этому ненормальному ублюдку ТАК с собой обращаться каждый четверг, каждой унылой недели. И вот тогда жалость, обида, мольбы и страх превратились в гнев.

Вечера стали походить один на другой. Ужин в тишине или под мамины разговоры ни о чем (когда тишина надоедает). Почти любая тема вызывает во мне злость. Я перестала замечать, что разговариваю с ней не как с мамой. Дерзко, вызывающе, раздражительно.

Скучный вечер? Скандалы от Шелли скрасят вашу скуку. Неблагодарная дочь-истеричка устроит вам взбучку, добавив на десерт еще порцию расшатанных нервов. Кричи детка. Полей грязью своего оппонента. Для этого мы сюда и перебрались.

Но мама не отвечает. Она не будет кричать в ответ. Она будет говорить, что так надо. Что нет выбора и что она должна слушаться Сэма, когда он приходит. Она будет говорить, что понимает. Что ей жаль и что она делает все возможное, чтобы все исправить. И когда я довожу скандал до пика (а такое бывает всегда), мама смотрит прямо мне в глаза (что бывает тоже редко), и только этот взгляд припечатывает меня, в одно мгновение отнимая все силы. И скандал кончается. В ее взгляде понимание. Стыд. И любовь.

Концерт окончен. После этого я ухожу в комнату. Мама будет сидеть на кухне, и ждать пока я не усну. И только после этого пойдет к себе в спальню, проходя мимо моей комнаты.

Так что совместный ужин и кино, возможно, не самая худшая идея. Главное не истерить.

Мама выходит из кухни. Я смотрю ей в след, и вижу у нее на бедре еще синяк. Сознание услужливо рисует картину, как Сэм хватает ее своими здоровенными руками. Сильно и грубо. Новая порция гнева закипает, и я еле сдерживаюсь, чтобы не окликнуть ее (швырнув тарелку в стену) и дико заорав.

Тшшшш. Успокойся. Сегодня есть возможность узнать, кто такой Сэм. Мама перестала пускать меня в свою комнату. Возможно, она что-то прячет там от меня. Может быть, даже что-то связанное с Сэмом. Его лицо мне как будто было знакомо, только я не могла вспомнить откуда. За все время его визитов, я видела его всего четыре раза; но его образ навсегда останется со мной; и даже когда мне будет казаться, что я забыла его, он выпрыгнет из колодца моей памяти, представ передо мной во всей своей омерзительной красоте.

Мама из коридора прощается со мной. До вечера! Скрип петель. Хлопок двери. Щелчок замка. За окном стонет ветер. Снегопад начал усиливаться. Мне кажется, что в квартире стало холоднее.

Меня передергивает.

***

Дверь в спальню заперта. Не проблема. Один анашист из школы, белый паренек, почему-то любящий носить афроамериканские пышные прически, научил меня вскрывать замки. Мой шкафчик в школе, раздолбанная железяка, однажды отказался открываться. Этот парень выплыл из сортира, и, обдавая меня запахом марихуаны, вскрыл шкафчик. Затем он минут тридцать таскался за мной, втирая мне про замки, защелки и механизмы; и про то, чем и как вскрывать тот или иной механизм. Зачем он мне все это рассказывал, я не знала. Он был так обдолблен, что даже не пялился на мою грудь и задницу.

Настал день практики проверить бредни марихуан-мена. В моей комнате есть все что нужно. Беру две металлические скрепки. Одну сгибаю. Получается буква «Г». Вторую скрепку скручиваю в крючок. Первый вставляю в секрет замка, прижимаю и поддерживаю пальцами и проворачиваю секрет; одновременно крючком пытаюсь провернуть цилиндрики. С четвертого раза неумелых манипуляций старый замок поддается. Я захожу в обитель секретов и тайн.

Аккуратно застеленная кровать. Бельевой шкаф, слишком маленький для мамы. Стол. Комод. Два торшера в углах комнаты. Люстра на потолке не работает. Выцветавшие обои мама попыталась спрятать за календарем, и какими-то дешевыми картинами. Единственное что выделяется во всей этой серости, так это окно. Чистое и прозрачное. Шторы мы с ней купили недели три назад. Они светло-зеленые. Все это похоже на волшебный выход в сказочную страну. Там не живут неудачники.

Они живут здесь.

Иду к комоду. Шкаф оставлю напоследок. Отчасти из-за совести. Мне неловко копаться в мамином белье. У комода всего три дверцы. Открываю первую. Черт! Нижнее белье мамы. Вдруг под ним она что-то прячет? Но белье сложено аккуратно. Сложить так же заново я не сумею, и она поймет, что я рылась в ее вещах. Глупо, конечно, так думать. Ну правда, часто вы проверяете как лежат ваши трусы? Но все-таки я закрываю дверцу.

Вторая дверца открывает мне свои тайны. Там лежит косметика, какие-то бумаженции и прочая мелочевка. Аккуратно разбираю содержимое. Ничего что бы могло дать мне намек на то, кто такой Сэм.

Третья дверца. Результат не утешительный. Там лежат какие-то крема. Маленькая стопка наличных в потертом конверте в дальнем конце ящика. И наручники.

Ступор.

Зачем маме нужны наручники? Через секунды я понимаю, что они нужны не ей. К горлу подступает комок, словно я проглотила таракана. Отвратно.

Я снова представляю Сэма. Только на этот раз он пристегивает не маму. Он сковывает меня. Трясу головой, прогоняя ведение.

Иду к столу. Тетради, бумажки. Выписки и счета. Вскрытая пачка печенья. Кружка с остатками кислого кофе. Среди счетов я замечаю визитку.

«Букмекерская контора Сэма Либбирнети. Любые сделки с наличностью». Ниже напечатан телефон и адрес конторы (не помню, чтоб видела название такой улицы здесь). На обратной стороне фраза: «мы пристроим ваши деньги». Фамилия Либбирнети вызывает смутные воспоминания, связанные с…чем? В голове сразу выпрыгивает образ Сэма. Он смотрит на меня; ухмыляется похотливой улыбкой. Шлепок по попке.

Брррр.

Мерзкий говнюк!

Кладу визитку на место. Выхожу из комнаты и захлопываю дверь. Замок щелкает. Дергаю ручку. Дверь заперта. Секреты снова на замке. Осталось найти Сэма.

***

Ноутбук тихо шумит в комнате. Единственная вещь, которую удалось сохранить из прошлой жизни. Счастливой жизни. Ввожу в поисковой строке «Букмекерская контора Сэма Либбирнети». Попадаю на сайт самой конторы. Ставки. Сделки. Услуги. Контакты. Все, как всегда. Разделы и подразделы. Тематические картинки. Ничего полезного. Кстати, о пользе! Черт! Забыла, мать просила убраться. Ладно, потом. Это важнее.

Ввожу запрос в поисковике: Сэм Либбирнети. На экране появляется несколько ссылок. Внизу фото. Он смотрит на меня. Пролистываю несколько изображений. На одном из них урод стоит рядом с каким-то приличным мужчиной в костюме и галстуке с безукоризненной прической. Судя по позе, видна офицерская выправка. Оба улыбаются. У мужчины на костюме значок виде американского флага; типа тех, которые носят политики и чиновники.

Это уже интересно.

Кручу колесо мыши. Натыкаюсь на сайт местной газеты. Открываю.

Длинная статья. Сноски на другие источники, в том числе и на полицейские сводки.

Когда я дочитываю ее до конца, проходит минут тридцать. Сначала приходит шок. Затем приходит понимание, почему мама не может прогнать Сэма. Почему она так послушна. Это понимание сравнимо только с мухобойкой, размазывающей маленькую муху по стене. Двух маленьких мух, если быть точной.

Сэмюель Либбирнети Уотхем − кузен прокурора Майлза Эдкинса, прославившегося тем, что не имеет почти ни одного проигранного обвинительного дела; он засадил за решетку множество людей (и как намекал автор статьи, не только преступников); жесткий общественный деятель. Он имеет огромную власть и вес в трех городах, считая этот мухосранск. Автор так же намекал, что Эдкинс был не чист на руку и мог расправиться с кем угодно, применяя свои обширные знания уголовного права и связи.

Его кузен, Сэмюель Либбирнети, лечился когда-то в психиатрической лечебнице (диагноз держали в тайне). За последние четыре года его подозревали в изнасиловании и убийстве восьми женщин и двух подростков женского пола (улики, по словам прокурора, были косвенные и за решеткой всегда оказывался какой-нибудь мелкий преступник). Тем более что пять убийств вообще не смогли с ним связать, но автор вел свое личное расследование и наседал на детективов. Автор писал, что адвоката, который защищал Сэма, частенько видели в компании с прокурором Эдкинсоном.

Все знали кто он такой, и кто его покровитель. Только однажды, одна из жертв, видимо не выдержав того, что вытворял с ней этот гаденыш, обратилась в полицию. Дело получилось громким. Но не долгим.

Женщина почему-то отозвала иск и пропала с поля зрения. Дело списали на психические расстройства и отправили Либбирнети в центр психической реабилитации штата Флорида (греть косточки и восстанавливать расшатанные нервы).

После того, как автор статьи написал о том, что Сэм держит букмекерскую контору, занимающуюся отмывкой грязных денег, получаемых прокурором, в газете почти сразу был размещен некролог о несчастном случае. Бедолага автор попал в аварию на шоссе, угодив под грузовик.

Точка.

Мама не могла ничего поделать.

Потому что ничего сделать нельзя.

Точка.

Она знала кто он такой. Этот больной ублюдок сначала наиграется с мамой; потом примется за меня; а потом все наши страдания закончатся. На дне реки или по кусочкам в мусорных баках.

Я смотрю в окно. Сыпет снег. Кажется, он решил засыпать весь мир. Спрятать его и укрыть. Я хочу, чтобы он засыпал и нас.

Исчезнуть.

Мне нравится это слово. Оно начинает что-то для меня значить. Я еще не понимаю, что именно.

Исчезнуть, это выход. Мы с мамой должны исчезнуть. Но потом приходит другая мысль. Очень незаметно и тихо. Эта мысль заполняет все мое сознание и обретает силу, гораздо большую, чем охватившие меня в последнее время эмоции.

Мысль проста и логична.

Исчезнуть должен Сэм.

***

Мама возвращается раньше обычного. Она говорит, что ее подвезла Нона. Это покрытая татуировками барменша в баре, где работает мама. Я впервые за много месяцев крепко обнимаю ее в коридоре. Она смотрит на меня ошарашенными глазами. Она уже отвыкла от такого. Я говорю, что мы успеем сварганить блинчиков. А по телеку будут показывать комедию с Джимом Керри. Пока она переодевается в своей спальне я начинаю готовить ужин. Она присоединяется ко мне спустя пару минут. Я интересуюсь, как у нее прошел день. Она удивляется смене моего настроения. Затем я спрашиваю ее, куда мы отправимся отсюда; куда бы она хотела поехать? Мы болтаем об этом пока готовятся блинчики. Мама постоянно поглядывает на меня украдкой. В ее глазах я вижу вопрос: сегодня обычная вечерняя программа «Скандалы от Шелли» отменяется?

Да мам, отменяется.

Сэм должен исчезнуть. Простота этой мысли все изменила во мне. Как будто в моей голове поселилась другая Шелли. Она может показаться немного безумной, но мне определенно нравится эта девушка. Она придумает, как все сделать.

Вечер проходит хорошо. Смешной фильм. Блинчики. И никаких скандалов. Как раньше, когда папа был еще жив, и мы могли так проводить много вечеров подряд.

По телевизору началась реклама. Толстяк в форме шеф-повара расхваливает новый чудесный кухонный топорик. Шеф-повар с легкостью разделывает мясо, перерубая кости и сухожилия. Он разрубает кусок голени, проходя через кость, словно толстяк режет хлеб. Улучшенная сталь. Удобная ручка. Это просто мечта! Ресторанное качество прямо у вас дома! Всего девятнадцать долларов. Спешите приобрести этот кухонный топорик для разделки мяса, и вы сможете без особого труда готовить блюда высшего качества. Толстяк с экрана говорит, что его можно заказать по интернету, и топорик доставят вам домой в тот же день.

Не стоит откладывать удобство на потом. Берите прямо сейчас, пока товар есть в наличие.

Правильно говоришь толстяк. Пока товар есть в наличии. Пока он не исчез.

А вот Сэм исчезнет.

Всего за девятнадцать долларов.

***

Среда похожа на вторник. Школы по-прежнему не работают. Мама ушла на смену. Снег немного перестал, и теперь он медленно опускается на улицу крупными, ленивыми снежинками.

Среда похожа на вторник.

Сегодня похоже на вчера.

За исключением двух вещей. Я больше не боюсь четвергов. Меня это не пугает. А может это не пугает ту, новую Шелли в моей голове? Но я не вижу разницы. Она это я, верно? Я тебя больше не боюсь Сэмми.

А еще я купила маме подарок. Я спрятала его под подушкой, где он будет лежать до завтра. Мама сегодня придет поздно. Подарок ей понравится, я знаю. Хороший подарок, для самой лучшей мамочки на свете, от хорошей доченьки. А хорошие дочери должны заниматься, даже если занятия отменили.

Я открываю учебник анатомии. Нужно прочитать три главы по строению человеческого тела. От строения скелета, до кожного покрова, расположения вен и мышечных волокон и соединительных сухожилий. Я буду хорошей дочерью.

Мне определенно нравится новая Шелли. Надеюсь, она побудет со мной еще немного.

***

Сэм приходит поразвлечься в четверг. Он придет, швырнет свою черную сумку на диван, не позволяя даже подойти к ней. Что там у него?

Мама уже дома. Как всегда, она говорит мне пойти в комнату и не выходить. Она уже нарядилась к его приходу. Раньше меня бесил ее наряд, иногда вызывал жалость. Прозрачна белая рубашка, через которую видно кружевное белье. Сейчас она одета так же. Но я ничего не испытываю по этому поводу. Я могу думать только о том, как подарю маме подарок, и все будет хорошо.

Сильные стуки в дверь. Мама открывает. Я слышу, как Сэм говорит: «О, привет детка. Ты уже при параде? Хорошая девочка, я тебя обожаю, Мэри». Голос веселый, слышно, что он уже поддал градуса. Они проходят в общую комнату. Я слышу, как он кидает свою сумку на стол. Я ни с чем не перепутаю этот звук. Мне даже не нужно видеть, как он это делает. Это похоже на то, кода спустя долгое время проживания с кем-то, вы можете узнать человека только по звуку его шагов. Мама говорит: «Милый, не бросай свою сумку, где попало». Она, наверное, хочет переложить ее, но Сэм резко говорит: «Даже не думай к ней прикасаться, крошка. Это не для твоих глаз, дрянь! Ты же не хочешь, чтобы я расстроился, верно?». Мама говорит, что он прав, она не хочет его расстраивать. Он говорит, что сегодня лучший день в его жизни. И вечер должен быть соответствующим. Он говорит: «У меня есть пять миллионов причин сегодня повеселиться, детка!». Он говорит маме, чтоб она повернулась. Затем я слышу шлепки. «Славные булочки. Мои. Сегодня займемся ими, верно крошка?» Мама говорит, что да, верно.

Я знаю, что мне нужно оставаться в комнате, но я почему-то выхожу. Захожу в общую комнату. Мама смотрит на меня испуганными глазами. Сэм бурно реагирует на мое появление. Он называет меня маленькой мисс большие титьки. Он подтаскивает меня к себе грубой рукой. От него пахнет алкоголем. Я съеживаюсь, но почему-то не испытываю страха или отвращения. Он спрашивает у мамы, как мы смотримся. И начинает посмеиваться. Он начинает расстегивать молнию на моем балахоне; его глаза жадно палятся на мою грудь. Обнимающая меня рука опускается на попу, и резко сжимается. Я слегка вскрикиваю и отталкиваю его. Он удивляется, но только сначала. Затем в его глазах появляется недовольство. Оно может перерасти в нечто более опасное.

Но я не боюсь.

Сама не знаю почему.

Он называет меня мелкой дрянью. Мелкой, не послушной дрянью, которой нужно преподать урок послушания. Я отступаю к выходу из комнаты. Он хочет пойти на меня, но его окликает мама. Он поворачивается к ней. Она начинает расстегивать рубашку медленно подходя к нему. Его внимание приковано к ее движениям. Затем она говорит: «Дрогой, ты хотел начать веселье. Так чего же нам ждать? Пойдем в спальню». Я исчезаю в своей комнате. Через секунды я слышу, как мама запирает замок своей спальни. Концерт начинается.

Грязный козел. Падаль. Ненавижу его. Но эмоций нет. Я испытываю странное чувство. Оно похоже на тихую злобу; только теперь оно не интенсивное. Я смотрю в зеркало. Мое отражение улыбается мне, но я не ощущаю губами своей улыбки.

Там на меня смотрит Шелли.

Я смотрю на нее.

На себя.

На Шелли.

***

Через пятнадцать минут Сэм пыхтит как собака. Маму не слышно. Я тихо выхожу из комнаты и прохожу в гостиную. Сумка лежит на столе. Видимо я его здорово задела, раз он забыл забрать ее с собой, торопясь выпустить пар с помощью мамы. Он всегда забирал сумку с собой. Я подхожу к столу. Открываю сумку.

Это Джек-пот!

«У меня есть пять миллионов причин сегодня повеселиться». Эти причины аккуратными пачками лежат в сумке. Нет Сэм. Это у нас с мамой есть пять миллионов причин смыться из этого города.

Пять миллионов возможностей начать все заново лежит прямо передо мной.

Сэм перестает пыхтеть. Теперь слышно только как он глубоко дышит. Первый акт закончен. Скоро он пойдет на кухню налить себе стаканчик. Я возвращаюсь в комнату. Достаю из-под подушки подарок для мамы. На столике лежит учебник анатомии. Расширенный курс. Домашнее задание сделано. С теорией покончено. Пора приступать к практическим занятиям.

Я перехожу в кухню, и становлюсь за угол стены. Присаживаюсь, крепко сжимая подарок. Я слышу его шаги. Они приближаются. Сэм входит в кухню, не замечая меня. Он высокий. Он большой. Он не привык смотреть себе под ноги. Тут он привык быть хозяином положения. Тут ему никто не угрожает. Он делает два шага, и я вижу его голую задницу.

Резким ударом я бью его кухонным топориком по ноге, с той стороны, где за коленной чашечкой расположены сухожилия. Несколько капель крови вылетают из-под наточенного лезвия топорика, словно соус из банки. Сэм вскрикивает от боли и неожиданности. Его подкашивает. Он сгибается в колене, выставляя вперед руки. По его ноге течет кровь. Сэм поворачивается ко мне. В его глазах я вижу удивление. Кода я заношу руку для следующего удара, мне на секунду кажется, что, к удивлению, примешивается немного страха.

Давай Шелли. Не медли.

Рубящим движением я бью его топориком по шее. Лезвие входит без проблем. Я точно знаю, куда надо бить, чтобы из артерии начала хлестать кровь. Она брызгает мне на лицо. Сэм заваливается на бок. Кровь горячим потоком заливает его массивную шею, плечи и грудь. В его глазах паника.

Так тебе и надо ублюдок.

Он громко хрипит. Хочет что-то сказать, но слова не складываются. Только хрип с бульканьем.

Следующим ударом я вгоняю топорик в височную долю. Топорик широкий, так что лезвие разрезает не только кожу, врубаясь немного в кость, но также и отрубает ему верхнюю часть уха. Вместе с обильным потоком вытыкаемой крови, из Сема вытекает и жизнь. Он окончательно заваливается на пол. Кровь разбегается по полу.

Мама, услышав звуки борьбы, быстро вбегает в кухню. Она видит лежащего в крови Сэма.

Я поворачиваюсь к ней.

Она вскрикивает, закрывая ладонями рот. Мое лицо в крови. Кровь даже на волосах. В руке я держу чудесный кухонный топорик. Подарок маме, всего за девятнадцать долларов! Мама напугана. Она не знает, что сказать. Просто стоит и смотрит на меня. Кажется, я улыбаюсь. Я говорю ей, чтоб она посмотрела, что принес Сэм. Она как загипнотизированная идет в общую комнату. Я слышу, как она шепчет: «О боже». Затем она возвращается в кухню. Я говорю, что это мой подарок нам. Что на улице стоит машина Сэма. Снегопад сильно усилился, и на дорогах хоть и небезопасно, зато пусто. А даже если нам попадутся копы, они не станут останавливать машину. Они знают, чья она. А стекла у машины тонированные. Мы поедем по объездному шоссе. Там дорогу не перекроют из-за непогоды, потому что она связывает город с прилегающими заводскими предприятиями. Сэма долго не хватятся. Я рассказываю ей про статью, которую вычитала в интернете. Она говорит, что знает кто такой Сэм, и на что он способен. И что могут сделать с нами, если найдут.

Ей страшно.

Я говорю ей, что бояться больше не нужно. Сэм подарил нам пять миллионов. Нас не найдут. Мы можем исчезнуть, словно и не появлялись здесь. Она быстро успокаивается. Подходит к холодильнику, достает бутылку и прикладывается к горлышку. Она снова поворачивается ко мне и смотрит в мои глаза. Смотрит почти минуту. Затем она шумно делает вздох носом. Смотрит на лежащего Сэма.

Метрового Сэма.

Хороший подарок, правда?

Она говорит: «Иди умойся, милая. Потом собери вещи. Мы уезжаем». Я улыбаюсь ей. Она улыбается мне в ответ. Я кладу топорик на стол.

Через полчаса мы едем по шоссе. Снегу намело очень много. На дороге почти пусто. Видимость плохая, но машина у Сэма большая и мощная. Его труп разложен по пакетам в багажнике. Это мама придумала. Снег делает нас почти незаметными.

Мы подъезжаем к развилке. Там стоят несколько полицейских машин, и пара здоровенных рыжих снегоуборщиков. Мы приближаемся к ним. Мама смотрит на меня и улыбается, кивая головой, как бы говоря, что волноваться не надо и все будет хорошо. Мощные фары высвечивают копов. По лицам видно, что они узнают машину. Но нас не видно. Из-за плотного снега, и затемненных окон.

Мы проезжаем мимо них. Плотная пелена снега быстро скрывает их очертания сзади.

Нас никто не останавливает.

3.

***

Арчи любит поиграть.

Чистый, белоснежный снег переливался множеством маленьких искорок под холодным светом галогеновых фар «кадиллака эскалейд». Такой перелив света бывает только в пригороде, подальше от больших дорог и огромного скопления автомобилей и людей, всегда оставляющие после себя грязь и серую жижу.

Автомобиль едет с оптимальной скоростью, хотя его большие колеса едва ли замечали слегка занесенную снегом дорогу. По обеим сторонам рядком стоят аккуратные двухэтажные дома. По случаю приближающихся праздников они были традиционно украшены разноцветными гирляндами и прочими мелкими рождественскими украшениями.

Два-три снеговика провожали проезжающий мимо автомобиль своими не живыми, но веселыми улыбками.

Несмотря на то, что время приближалось к десяти часам вечера во многих домах горел свет.

И если кто-нибудь из жителей этого замечательно района взглянул бы случайно в окно и увидел проезжающий мимо «кадиллак», то он бы почувствовал легкое, но непонятно откуда взявшееся чувство нервозности. Словно бы машина была черным, мерзким пятном на этой белоснежной улице, расписанной множеством цветных лапочек новогодних гирлянд.

От машины веяло чем-то темным; чем-то страшным.

Эта темнота задержалась бы в вашей памяти еще на несколько минут, принося смутные подозрения и опасения, что случится что-то нехорошее.

Было двадцать третье декабря.

Ночь перед сочельником.

Для кое-кого она станет последней.

Люди, сидевшие внутри «кадиллака», позаботятся об этом.

Арчи увидел свет приближающихся фар, надел пальто и вышел из дома.

Пришло время немного поиграть. Ставки сделаны. Ставок больше нет.

***

Много людей не понимают, зачем я это делаю. И лишь немногие не будут задавать этот глупый вопрос. Эти немногие, они похожи на меня.

Игроки.

Те, кто любят подразнить судьбу и пощекотать нервы.

Но в отличие даже от этих немногих, я всегда любил играть на повышение ставок. Тем самым заработав репутацию самого отчаянного и самого везучего игрока в покер.

Когда я сколотил небольшое состояние, я вдруг ощутил, на мой взгляд самое отвратительное чувство, которое может испытывать азартный человек.

Скуку.

Она как болезнь, завладевала мной каждый день, не давая насладиться результатами моих побед.

Скука словно огромная змея заглатывала меня и медленно переваривала в своем черном чреве.

И где бы я не играл; с кем бы я не играл; сколько бы не выигрывал или наоборот проигрывал, я больше не ощущал наркотического чувства азарта, которое всегда придавало моей жизни особенный аромат и вкус.

И в какие бы игры я не играл, ни один долбанный нерв в моем теле не отзывался ни на что, словно омертвевшие конечности холодного трупа. Интерес к жизни растворялся как пердеж в воздухе, оставляя после себя только легкое отвращение и скуку.

Но все изменил человек по имени Гарри Уилсон.

Мэр криминального бизнеса. Интересы его деятельности начинались от сбрасываемых в реки отходов до политических интриг и махинаций.

Мистер «отчаянная голова».

Господин Игрок.

Играющий в самые интересные игры, ставкой в которых была ваша жизнь.

Тех денег, что я сколотил на игре в покер, позволяли мне вести беззаботный образ жизни в какой-нибудь тропической стране, грея свою задницу под лучами палящего солнца; имея десятки женщин разных сортов и предпочтений; и иногда тешить самолюбие обставляя малоопытных любителей техасского холдема.

Но я всегда любил играть на повышение ставок.

Всего одна дерзкая партия в карты в компании мистера Уилсона и его людей, и я нашел с ним общий язык и понимание для нашего общего интересного сотрудничества.

Игры, в которые мне предлагал играть темный мэр, были настоящими. Оценить их мог только Игрок; человек, в чью жизнь снова вернулся смысл и трепет; возможно одержимый безумец, чувствующий возбуждение азарта, только поставив на кон собственную жизнь и чувствующий ни с чем несравнимый экстаз от получаемого выигрыша.

Таким был мистер Уилсон.

Таким был я.

***

Машина останавливается у моего дома. Поправляю пальто и открываю входную дверь. Морозный воздух дарит мне свой ледяной поцелуй. Подходя к «кадиллаку», вижу сидящего за рулем Бонзу. Здоровяк почти касается бритой макушкой крыши не маленького автомобиля. Его испещренная морщинами физиономия, побывавшая во многих хреновых переделках, напоминает теперь лицо Франкенштейна.

Открываю заднюю дверцу и забираюсь в тачку.

Кадиллак почти бесшумно отъезжает от дома.

Бонза, посмотрев на меня через зеркальце заднего вида, слегка кивает мне и здоровается: «Здорова, Арч». Я отвечаю ему тем же и говорю, чтобы он сразу ехал к причалу.

Рядом с Бонзой на пассажирском сиденье сидит Бруно. Типичный смуглый итальянец с аккуратной стрижкой.

Он достает из внутреннего кармана куртки небольшую фляжку и присасывается к ней как ребенок к титьке.

Бруно не плохой парень. Но всегда нервничает, когда мистер Уилсон вводит меня в игру. Бруно я не нравлюсь.

Мы выезжаем из дорого пригорода и попадаем на шоссе. Оно почти пустое; только пара грузовиков везущие продукты в магазины; да пара-тройка бедолаг, спешащих кто куда, вместо того чтобы сидеть дома, отмечая праздники.

Бонза спрашивает меня, какой по прибытию будет план действий. Я отвечаю ему, что мистер Уилсон предложил сыграть в рулетку с этими кретинами, решившими его кинуть. И еще попросил передать рождественские поздравления их компаньонам.

Бонза снова глядит на меня в зеркальце заднего вида; потом на его лице нарисовывается улыбка. Такая же безжизненная, как у снеговиков; но отнюдь не веселая.

Бруно в очередной раз присасывается к фляжке.

***

Через десять минут после того, как мы свернули с шоссе, подъезжаем к территории причала. Бонза гасит фары и замедляет ход автомобиля.

Идиоты, что решили кинуть мистера Уилсона, приняли единственное правильное решение во всей этой заварухе: спрятаться и подождать своих компаньонов здесь. В это время причал становится самым безлюдным местом во всей округе.

Несколько маленьких одноэтажных домиков напоминают кладбищенские гробницы. Холодные и безжизненные. Но в одном из них горит свет, словно яркий транспарант с надписью: те, кто кинули Гарри Уилсона, находятся здесь. И указатель. Идиоты…

Мы выбираемся из машины. Ночь тихая, безветренная и холодная.

Аккуратно подходим к домику. Снег мягко хрустит под ногами.

Я говорю, что Бонза входит первый и работает с двух рук на устрашение. Его здоровенные «desert eagle», в совокупности с его физиономией и телосложением огромной гориллы, произведут нужное впечатление. Прошу его не крошить всех подряд; мне еще предстоит с ними поиграть.

Бруно должен будет прикрывать Бонзу, не давая особо расторопным джентльменам поднять шумиху.

Дальше дело за мной.

Даже из закрытого окна слышны довольно громкие голоса. Они даже не понимают в какое вляпались дерьмо.

Бонза становится напротив двери, заслоняя и саму дверь, и дверной косяк. Достает пушки. Бруно тихо перезаряжает «узи» с глушителем. Сейчас начнется потеха, и я начинаю чувствовать азарт, который разгоняет мою кровь, вливая в нее порцию адреналина. Ставки сделаны. Карты сейчас откроются и все будет происходить с невероятной скоростью.

У меня сет из тузов; двое из них ждут моего сигнала. Посмотрим, какие карты выпали нашим противникам.

Я тихо говорю: «Бонза».

И сто двадцать килограммов смерти врывается в домик, просто сметая дверь и часть дверной коробки. Слышатся возня; в морозном воздухе запахло паникой. Звук переворачивающегося стола и звон бутылок. Пара возгласов.

Два тяжелых выстрела из «desert eagle» походят в этой тишине на пушечный залп.

Бруно скользит следом. Слышатся приглушенные хлопки «узи».

Затем все стихает.

«Арчи!»

Это Бонза. Он приглашает меня за игровой стол. Мы взяли первый банк, хотя с такими тузами в кармане как Бонза и Бруно — это не трудно. Пора повышать ставки и проверить из чего сделаны нервишки оставшихся любителей.

Закуриваю сигарету и захожу в домик.

***

Их было семеро. Благодаря двум моим тузам их осталось пятеро. Громила Бонза и расторопный Бруно поставили несчастных на колени.

На меня смотрят пять пар глаз. Трое из них напуганы до усрачки, разве что только не трясутся как девочки. Двое спокойны. Сильные и слабые игроки определены. Их видно с первого взгляда.

Пускаю клубы табачного дыма, внимательно разглядывая сидящих передо мной на коленях парней. Бруно проходит в конец домика. Там в углу сложены несколько дорожных сумок.

Товар и деньги мистера Уилсона на месте. Бруно подтверждает это кивком головы.

Роняю окурок на пол и раздавливаю его. Снова смотрю на эту пятерку. Надо представиться и начинать игру. Времени осталось не много.

− Добрый вечер господа. Мы от мистера Гарри Уилсона. Он попросил нас урегулировать возникшие между вами серьезные противоречия. Думаю, не нужно объяснять, что это значит?

В ответ тишина. Молчание знак согласия. Они понимают, что это значит. Продолжаю.

− Мистер Уилсон крайне раздосадован случившимися событиями, но при этом он всегда восхищался дерзкими и смелыми людьми. Мы сыграем с вами в рулетку, господа. И тот, единственный счастливчик, который выйдет победителем, будет приглашен на встречу к мистеру Уилсону, в ходе которой решится дальнейшая судьба выжившего везунчика. Господин Гарри Уилсон гарантирует жизнь победителю и предоставит ему некий выбор, узнать который возможно будет только на этой встречи.

Они продолжают молчать, глядя на меня тупыми глазами безмозглых коров.

После моих слов на страшном лице Бонзы нарисовывается подобие улыбки.

Жуткой, как у пираньи.

Даже Бруно напрягается от этого зрелища.

Я ставлю перевернутый столик на ножки. Бонза пинками двигает пятерку к столу так, чтобы мы оказались друг другу напортив. Я вытаскиваю револьвер, откидываю барабан, показывая, что он пустой. Затем, достаю из кармана пальто одну пулю и показываю ее сидящим передо мной участникам игры.

− Это очень простая игра джентльмены. Каждому из вас сегодня выпадет возможность испытать удачу на благосклонность. И тот, кто окажется более удачливым (если такой, конечно, останется), выйдет отсюда живым.

Затем вставляю пулю в барабан. Второй рукой сильно раскручиваю его и жду несколько мгновений; барабан с пулей крутится словно рулетка в казино, даже звук похож; затем с резким щелчком отправляю барабан на место в револьвер.

Взвожу курок и кладу пушку на стол.

***

Они смотрят на лежащий перед ними револьвер как на бомбу, детонатор которой показывает последние пять секунд.

По глазам я вижу, что им не надо объяснять правила.

Они продолжают молчать, пристально глядя на пистолет.

Это очень тонкий момент.

Они прекрасно понимают, что, если сейчас откажутся играть и попытаются сопротивляться, Бонза и Бруно заберут их жизни. Без вариантов.

Однако в голове каждого из пятерых сейчас формируется и другая мысль.

Мысль о том, что возможно именно ему повезет не оставить свои мозги на полу в холодном домке у причала. И что именно у него есть шанс выйти отсюда живым.

Шанс один к пяти.

И каждый из них понимает, что в данной ситуации, это не мало.

Один из тех трех сыкунов допирает до этой мысли, но реагирует слишком бурно. Он начинает хныкать, растрепывая свои волосы. Давление очень сильное. Страх завладевает им, превращаясь в панику, вызывая много лишних эмоций.

В покере это называется «тилт». Парень резко хватает револьвер трясущейся рукой; подносит его к виску; сильно зажмуривается, стискивая зубы, и спускает курок.

БАХ!!

Парень валится на пол. Из его башки течет кровь. Первый покинувший игровой стол.

Бруно забирает у покойника револьвер и отдает его мне. Я снова достаю одну пулю, вставляю в барабан, раскручиваю и затем защелкиваю на место. Взвожу курок и кладу пистолет на стол.

Проходит не больше пары секунд. Один из тех парней, что проявлял хладнокровие, берет пушку. Затем он поднимает на меня взгляд.

Он спокойный.

Парень медленно упирает дуло револьвера себе под подбородок. Продолжая смотреть мне в глаза, медленно спускает курок.

Щелк!

Пуля остается где-то в барабане. Он медленно опускает руку с револьвером, но останавливает ее так, чтобы дуло теперь было направленно на меня. Так же медленно взводит курок.

Это мой любимый момент.

Мы смотрим друг другу в глаза. Сейчас перед ним стоит выбор. Ему нужно решить, что делать дальше.

Он, также, как и я не знает в каком отделении барабана находится пуля. Она может быть готова вылететь из дула, разворотив мне голову. А может и нет.

Он может рискнуть и спустить курок. Он может попытаться убить меня, хоть и понимает, что тогда их всех завалят. Но ведь мне это уже будет не важно, верно? Уйти из жизни, будет, как ему кажется достойно, прихватив меня с собой.

Он видит, что Бонза и Бруно стоят спокойно и не пытаются отнять у него револьвер. Ему разрешают принять решение.

Я пылаю от возбуждения и адреналина! Он на мгновение поменял правила игры, поставив меня наравне с ними. Что он выберет? Как поступит?

Он может рискнуть и спустить курок. Но вместо громкого выстрела может раздаться тупой звук щелчка. В след за щелчком раздаться оглушительный выстрел пушек Бонзы, и это будет последнее, что он услышит.

Однако есть и другой вариант.

И он выбирает его.

Продолжая пристально смотреть мне в глаза, кладет револьвер на стол. Я продолжаю смотреть на него еще несколько секунд, затем перевожу взгляд на его соседа. Там один их дергунчиков. Его лицо покрылось испариной хотя в домике минусовая температура.

Он пялится на револьвер.

Затем хватает ствол; сует его себе под подбородок и нажимает на курок.

Щелк!

Громкий выдох. Нервный. С нотками облегчения.

Затем он снова взводит курок, направляя револьвер на меня.

Доля секунды.

Мое сердце в сладкой истоме реагирует на его движение. Адреналин заменяет кровь.

Глухое «щелк» похоже на неожиданно громкую отрыжку в ресторане в разгар вечера.

Затем оба пистолета Бонзы выплевывают пламя, наполняя домик оглушительным залпом. БУХ-БУХ!

И мы прощаемся с еще одним игроком.

Бруно поднимает револьвер и передает его мне.

Отточенные движения и через секунды ствол снова лежит на столе, заряженный единственной пулей.

На этот раз его берет второй смельчак. Он действует медленно, также, как и его сосед. Хладнокровно и методично. Я получаю истинное наслаждение от его поведения. Он держит в руке револьвер почти небрежно. Смотрит на него, словно оценивает что-то; пытается его понять; возможно, он пытается почувствовать в каком делении барабана пуля.

Он сидит так почти минуту. Слева от играющего, оставшийся трус что-то бормочет себе под нос; его руки дрожат как у человека, страдающего Паркинсоном.

Смельчак поворачивается к мямлящему трусу рядом с собой и направляет ствол ему в висок. Тот на секунду таращится на дуло ошалевшими глазами не в силах поверить в то, что сейчас произойдет.

БАХ!

И их остается двое.

Затем смельчак швыряет револьвер на стол, словно кость собаке, и нагло глядит на меня.

Он сжульничал. В любой игре всегда найдется такой.

Но жульничество должно быть наказуемо.

***

Я перезаряжаю револьвер. Затем кладу его четко напротив этого паскудного жулика. Он уставил на меня свои наглые зеньки и говорит, что уже отстрелялся. Затем он говорит, что слышал, что у мистера Уилсона появился новый человек. Игрок с большой буквы. Человек такой же азартный и рисковый, как сам мистер Уилсон.

Он называет меня трусом.

И говорит, что сейчас не видит перед собой никакого игрока. Он видит трусливого извращенного палача, прячущегося за своими верзилами.

Черт! Вот это я понимаю хороший ход! Я не в первый раз играю в эту игру. Но принять участие в игре таким образом меня приглашают не каждый раз. Но когда такое происходит все остальное перестает иметь значение.

Это именно тот момент, ради которого я живу.

Я сажусь на колени перед столом прямо напротив наглеца. Между нами лежит револьвер. Бонза хмурится. Он всегда напрягается в такие моменты. Бруно закуривает сигарету. До ужаса знакомая сцена, по-прежнему приносящая удовольствие.

Мы смотрим друг другу в глаза. Он улыбается кривой улыбкой. Кривой и наглой. Я спокойно протягиваю руку и беру револьвер. Медленно приставляю ствол к виску. В его глазах появляется ожидание. Возможно даже тень надежды на то, что я укокошу себя на радость этому болвану.

Я немного оттягиваю момент. Не из-за страха.

От удовольствия.

Самый волнительный момент для любого Игрока.

Мгновение, когда противник открывает свои карты.

Мгновение, и шарик упадет на определенное число в рулетке.

Мгновение, и тебе выпадет двадцать одно; или крупье выпадет перебор.

Мгновение, и возможно это последняя моя игра.

Металлическое «щелк!» кажется звучит громче обычного. Наглость из глаз жулика улетучивается вместе с этим «щелк!».

Теперь его очередь.

Он берет пушку. Взводит курок. Смотрит на меня теперь с презрением.

Затем резко вскидывает руку к виску и спускает курок.

БАХ!

***

Последний из пятерки остается один на один с заряженным револьвером. Последняя партия.

Он держится спокойно, принимая неизбежное.

Вместе со звонким щелчком в его взгляде что-то меняется. Он медленно опускает руку с пистолетом и тупо смотрит в одну точку. Игра окончена.

Он выиграл самый ценный приз, который только может быть.

Свою жизнь.

Я прошу Бруно отвести счастливчика в машину. Нам с Бонзой нужно еще оставить поздравления от мистера Уилсона.

***

Холодный воздух морозной ночи принимает нас в свои объятия. Мы спешим спрятаться от него в «кадиллаке», оставляя позади домик с включенным светом, пробивающимся через маленькое окошко.

Забравшись в машину, Бонза заводит двигатель, и мы покидаем окончательно опустевший причал.

Парень, сидящий рядом со мной, глядит в окно; после игры он по-новому будет смотреть на свою жизнь.

На часах одиннадцать тридцать пять ночи.

В полночь компаньоны этой пятерки приедут в домик к причалу.

Войдя внутрь, они увидят прислоненные к стене четыре трупа с вышибленными мозгами.

Над их головами они увидят поздравление, написанное кровью мертвой четверки:

«Счастливого рождества. Г.У.»

4.

***

Паршивая ночь.

Марк Колд совсем не рассчитывал оказаться в ночном морозном лесу.

Заснеженной, холодной пустыни с торчащими омертвевшими деревьями.

Продираясь по колено в сугробах и оставляя за собой крупные капли крови.

Несложная привычная работенка обернулась крупными неприятностями.

И эти неприятности все еще преследовали его.

Кривые тени деревьев растянулись на снегу под ярким светом луны.

Где-то позади остался взорванный форд; и Марк надеялся, что сумел тем самым потрепать своих преследователей.

Точнее преследовательниц.

Они моложе него. Быстрее него. И также как он, очень целеустремленные.

Сексуальные и опасные. Точно знающие свое дело; не только постельное.

Но Марк Колд всегда отличался охрененной силой воли; несгибаемым характером и стальными тросами вместо нервов.

Правда две кровоточащие раны слегка постудили его пыл; а оставшиеся шесть патронов в обойме заставили отступить в лес, надеясь ненадолго оторваться от этих безумных сучек; и, если очень повезет, он сможет перехитрить их, и не загнуться в этой глуши.

А все так хорошо начиналось…

***

Горячие, упругие струи душа. То, что нужно в такую гадкую погоду.

Стою в ванне, вокруг меня пар и тепло. Холодный воздух на улице трещит, словно замершие сухие ветки.

Мышцы радуются горячей воде. Я начинаю приходить в себя.

Зимой по утрам всегда так. Ни на что не способен, пока не прогреюсь как следует.

Думаю о Лори.

Раньше по утрам грела меня она. Ее губы; ее груди; ее крепкие бедра; ее страсть и пылкость давали жизненное тепло по турам.

Последний месяц вместо нее это делает вода. Хлорированная, со странным, не приятным запахом.

От мыслей о Лори становится еще теплее.

Выключаю душ. Пар немного рассеивается. Вылезаю из ванны.

Разглядываю себя в зеркале. Подтянутое, сорока пятилетнее тело еще поигрывает мускулами; три шрама от пуль на груди, длинный, и самый уродливый шрам от мачете пересекает правый бок и прячется за поясницей. Вид со спины еще страшнее и безобразнее.

Последствия войны в Ираке.

Но больше меня забавляют психологические последствия. Позволяющие мне браться за самую разною работу с оплатой по факту. Война выбила из меня само понятие страха.

Мысли о Лори не отпускают. Они приятные и теплые. Единственный лучик света в этой клоаке непроглядного мрака, под названием моя жизнь.

Но даже такие чистые, как моя Лори, со временем утонут в безумии этой глухомани, где правят отнюдь не приличные нравы.

Она не оставалась со мной уже месяц.

Она устала.

Устала от такой жизни. Устала от обещаний. Хотя я и вправду могу увезти ее и начать все сначала. Но я не люблю торопиться. Деньги уже есть, но хочу быть уверен, что их хватит очень надолго. И для этого мне нужно сделать сегодня ночью еще одно дельце.

Самое последнее.

Я и так тянул долго. Она может не дождаться. Найти себе какого-нибудь папика, который купит ей все, что она захочет; но и взамен возьмет столько же.

Не бухти. Она не такая. Хотя…моральные принципы на этих улицах встречаются редко. А если они и есть, то их продолжительность очень короткая.

Когда ты один; когда нет связей или влиятельных друзей; когда ты зависишь от грабительских цен в магазинах и должен жить в малюсенькой квартирке, больше напоминающей кладовку.

Моральные принципы умирают, когда девушке, чтобы прокормиться, приходится вертеть задницей на сцене, или с голыми сиськами разносить бухло по столикам, кожей ощущая похотливые взгляды на своем теле.

Мы были вместе всего два месяца. И по началу она не испытывала ко мне особого доверия.

Наобещал новую жизнь, а потом тянул кота за яйца.

Но сегодня все изменится.

Мы провели вместе всего пять ночей.

Невероятных.

Эти безумные ночи перевернули мою жизнь.

Я ее надежда на лучшее.

Она мое спасение.

***

Прям возле кровати, в моей однокомнатной квартирке стоит средних размеров сейф. Надежный и прочный как танк.

В нем лежит то, что олицетворяет начало новой жизни.

Жизнь с Лори.

Ввожу код; проворачиваю ручку; открываю толстую дверцу.

Аккуратные стопки наличных лежат словно в банке. Пара кредиток. И некоторые документы, которые я отнесу своему банкиру, а он грамотно оформит мне счет, куда я снесу всю это наличку.

На нижней полке лежат мои рабочие инструменты. Зеркальный фотоаппарат и мистер «Б».

Безотказная «берета», девять миллиметров. Я редко выпускаю его на прогулку.

Но сегодня ночью мистер «Б» составит мне компанию. Работенка не сложная. Но объект наблюдения уж больно высоко летает. Страховка не повредит. Тем более, после этого дела я сразу помчу на мустанге к Лори; оставив эту дыру в прошлом.

Одеваюсь.

Затем опустошаю содержимое сейфа, оставляя там только зеркалку и пушку.

Сначала к банкиру, потом примусь за дело.

***

День сменяется вечером. Улицы темнеют и мне пора приниматься за дело.

Мустанг приятно ворчит, увозя меня на окраину. К перекрестку трех кварталов. То еще местечко.

Объект: лейтенант полиции, относительно недавно переведенный в наши края. Он начинал как принципиальный коп и с упорством бульдозера принялся расчищать дерьмо на наших улицах.

Правда, в последние полтора года энтузиазма в нем поубавилось. Лейтенанта стали замечать в сомнительных местах, в компании сомнительных личностей; что в принципе не очень удивляло.

Соблазн и пороки всегда берут свое. А если ты им не поддаешься, то тебя сливают в сортир и забывают о твоем существовании.

Знакомый коп попросил меня проследить за лейтенантом и добыть компрометирующие фотографии, чтобы у департамента были улики, для того чтобы выкинуть начинающего загнивать копа. Не все копы готовы действовать в тихую, предпочитая разбираться с проблемами по закону.

Я взялся за это дело не из чувства гражданского долга. А потому что мне не страшно. Мне все равно против кого идти если это хорошо оплачивается.

Коп платил хорошо. Той наличности, что он мне отдаст после получения снимков, хватит нам с Лори на первых порах быстро убраться из города.

Подъезжаю к перекресту трех кварталов. Даже странно, что такая важная птица как лейтенант, придается своим темным утехам в таком месте. Для таких как он, есть более приличные места и заведения.

Объезжаю четырехэтажное здание. Ставлю мустанг в черной тени здания на задворках. Коп должен быть на четвертом этаже с восточной стороны. С эскортом пышногрудых развлечений.

Вешаю зеркалку на шею. Берету за пояс. Поднимаю воротник плаща, пряча шею от сквозняка, гулявшего между домами. Пожарная лестница с балконами находится с противоположной стороны от меня. Быстро обхожу здание. Забираюсь на лестницу.

Она старая, местами покрытая инеем. И сильно шатается. Нужно быть осторожным. Главное не свалиться и не издавать много шума.

Я еще не поднялся на нужный этаж, а из чуть приоткрытого окна уже доносятся сладкие звуки ночной оргии.

Медленно и без звука поднимаюсь на нужный этаж. Гуськом подбираюсь к окну.

Картина маслом.

Мужчина сидит на диване. Одна девочка, судя по телосложению и стонам азиатка, прыгает на его чреслах. Вторая девушка, блондинка, похожа на европейку забралась на спинку дивана и уселась развратнику на лицо. Они стонут в унисон, двигаясь умело и сладко.

Европейка и азиатка. Прям Евразия черт возьми!

У мужика континентальный секс. Азия с юга, Европа с севера.

Видя это, в голове возникает силуэт Лори. В лучшем ее виде. Откровенном и соблазнительном.

Прогоняю ее из головы. Нельзя отвлекаться.

Мне нужно его лицо. Готовлю фотоаппарат.

Наконец-то девчонки меняют позиции. Усаживаются по обе стороны от мужика, работая своими умелыми ручками. Шепчут ему на уши какие-то слова, от которых у лейтенанта появляется широкая улыбка чешырского кота. Зеркалка тихо щелкает несколько раз.

Блондинка поворачивает лицо лейтенанта к себе и дарит ему глубокий поцелуй.

Снова тихий треск фотоаппарата.

Последний кадр ловит азиатку, опускающуюся к его дружку.

Ладно. Достаточно. Материала хватит. У лейтенанта скоро будут крупные неприятности.

Всего пять фотографий.

Пяток цветных картинок обрушат на его задницу нереальные проблемы. Аккуратно отворачиваюсь от окна. Гуськом двигаюсь по скользкому балкону.

Спускаюсь на пару ступенек.

И вдруг слышу удивленный мужской возглас.

«Какого хрена?! Не смей сука!»

Возглас переходит в хрип.

Не нравится мне это.

Возвращаюсь на балкончик.

Мужик сидит на диване. Из его груди торчит японский нож. Кровь заливает выпуклый живот.

На автомате открываю крышку объектива и делаю снимки.

Девочки натягивают трусики и штаны. Причем не особо торопятся. В голове много вопросов; но мне не хочется их никому задавать. Копа тупо слили. И это точно были не коллеги. Но за что?

Очнись кретин!

Начинаю поворачиваться от окна. Уже ставлю ногу на первую ступеньку, как с крыши что-то падает мне за спину.

Черт. Толстенная сосулька сорвалась с крыши и с грохотом падает на балкон. Я застываю на месте, как воришка, согнувшись в три погибели, в какой-нибудь дешевой комедии.

Смотрю в окно. Почти одетые девчонки палятся на меня с недоумением, но без страха. Пара мгновений и по их глазам я понимаю, что передо мной не умелые жрицы любви, а смертоносные дикие кошки.

Пора сваливать.

Почти бегом скольжу по лестнице. Когда я добираюсь до первого этажа, сверху раздаются выстрелы и пули начинают бить по замерзшему металлу, противно звеня у меня над головой.

Достаю пушку и отправляю несколько пуль в ответ. Специально не целясь, скорее хочу просто отвлечь и напугать.

Не хочу оставлять за собой трупы.

После четвертого выстрела девчонка ныряет в окно.

Не тратя время, я спрыгиваю с балкона; приземляюсь на асфальт и драпаю вокруг здания к машине.

Надеюсь, они не успели, как следует разглядеть мое лицо. О том, что именно я буду разоблачать теперь уже мертвого копа, не знает никто, кроме моего приятеля.

Камера стучит по спине. Рука сжимает холодную сталь береты. Холод кусает щеки.

Запрыгиваю в мустанг. Бросаю пушку и фотоаппарат на соседнее сиденье.

Рев мотора.

Визг колес.

Машина срывается с места.

Хреново все обернулось. Хреново.

***

Я уже почти выезжаю из трех кварталов, как в зеркале заднего вида вижу быстро приближающиеся фары автомобиля.

Это они.

И судя по всему, они не собираются меня отпускать. Их машина стремительно приближается к мустангу. Прибавим обороты. Мотор ревет, и мустанг увеличивает расстояние.

Но они все равно не отстают. Судя по круглым фарам у них, «ягуар». Быстрая машинка. Но не настолько мощная как моя.

Скоро кварталы кончатся. Дорога побежит к центральной части города. Там так не разгонишься. Преследовательницы знают свое дело и не отстанут. А погоня может привлечь копов; что совсем мне не на руку.

У невидимой границы трех кварталов я сворачиваю в переулок; кривая выведет меня на объездную, старую дорогу, которой почти не пользуются.

Девочки не отстают. Водят они замечательно. Вписываются в повороты, правильно переходят на пониженную. Но мне нужно успеть выскочить на объездную. Она пролегает через небольшой участок леса; в некоторых местах есть совсем заброшенные проселочные колеи, они мое спасение. У их тачки заниженная подвеска. Если свернуть на проселочную, мощный мустанг не застрянет, а подвеска мешать не будет. «Ягуар» быстр. Но с таким днищем обязательно встрянет.

Старая дорога. Раздолбанная и ненадежная. Зато пустая.

Вокруг голые деревья и полотно не потревоженного снега. Дорога слегка скользкая. Приходится немного снизить скорость. Машина сзади делает то же самое и ее фары перестают приближаться, оставаясь постоянно на постоянной дистанции от меня.

Внезапно одна из этих сумасшедших тварей высовывается из окна и начинает палить по мне из скорострельного. Пули прогрызают себе путь внутрь мустанга. Заднее стекло разлетается. На переднем появляются дыры и трещины. Я пригибаюсь и начинаю вилять тачкой.

Бешеные твари!

Плечо обжигает острая болью. По инерции сворачиваю руль, а ноги уже на педали тормоза. Машину заносит.

Колеса попадают в колдобину. Мустанг начинает переворачивать с колес на крышу. Ее дважды бросает через себя. Ягуар по инерции проносится мимо.

Когда я перевернутый держусь за плечо, слышу визг тормозов.

У мустанга есть каркас безопасности. Только благодаря нему я не вырубился.

Вышибаю дверь. Прихватываю с собой зеркалку и мистера «Б». Смотрю перед собой и вижу ягуар. Суки выходят из тачки. Я вскидываю руку.

Берета начинает плеваться смертельным огнем. Девки пригибаются и расходятся по разные стороны своей машины. Пули стучат по металлу.

Снова трель скорострельных. Из бока вырывается кусок плоти, как если бы его откусил громадный пес. Меня разворачивает, и я падаю. Несколько пуль проносится над головой. Я отползаю за перевернутую тачку так, чтобы я мог видеть их машину, а они меня нет.

Обе пули на вылет. Хорошо.

Кровь течет сильно. Плохо. Но пока не смертельно.

Успокойся. У тебя пара секунд чтобы перевести дыхание. Думай. Они не хотят отпускать. Убить их? Потом придется избавляться от тел. Не вариант.

Слышу, как они приближаются. Ладно, придется немного пошуметь.

Я отползаю еще немного от тачки. Бок саднит; левое плечо начинает неметь. Их силуэты под фонарными столбами напоминают мне восставших фурий из ада, явившихся по мою душу.

Их лица перекошены от гнева. И это самое неприятное, что я видел в жизни. Настолько они стали отвратительны.

Убийцы двигаются аккуратно. Затаись! Пусть подойдут поближе.

Они подходят к мустангу. Я собираю волю в кулак. Делаю кувырок назад и встаю на одно колено. Выпускаю в каждую по две пули. Они пригибаются и останавливаются. В боку пульсирует боль, но я все же отталкиваюсь ногами от асфальта и прыгаю спиной назад на обочину. К деревьям. Попутно стреляя по бензобаку.

БА-БАХ!!!

Меня обдает жаркой волной взрыва. Бешеных исчадий ада должно было славно задеть. Но лежать нельзя. Я выиграл немного времени.

Поднимаюсь так быстро, как могу и по сугробам углубляюсь в лес.

***

Паршивая ночь.

Я совсем не рассчитывал оказаться в ночном морозном лесу.

Заснеженной, холодной пустыни с торчащими омертвевшими деревьями.

Продираясь по колено в сугробах. Оставляя за собой крупные капли крови.

Несложная привычная работенка обернулась крупными неприятностями.

Луна, вырвавшись из-за туч, светит мертвецким холодным сиянием.

Впереди полянка. Туда соваться опасно. Делаю крюк в обход.

Левая рука немеет еще сильнее. Окровавленный бок огрызается болью почти при каждом шаге. Морозный, влажный воздух царапает легкие. Прислоняюсь к толстому стволу дерева.

Паршивая ночь.

Отдышись. Не паникуй.

Снимаю с плеча фотоаппарат. Вытаскиваю карту памяти. Фотоаппарат закапываю в снег. Вдруг слышу тихие женские голоса. Живучие сучки.

Прячусь за дерево. Голоса приближаются. Осторожно выглядываю из-за ствола. Мне нравится то, что я вижу.

Одна девчонка повисла на плече у другой. Кровь заливает половину ее одежды. Голоса низко опущена. Мустанг пострадал не напрасно.

Блондинка поддерживает азиатку. Смотрит на снег и видит мою кровь, словно указатель направления. Азиатка что-то ей говорит. Слышно плохо. Затем блондинка показывает ей куда-то вперед. Я поворачиваю голову в ту же сторону. Там, не далеко виднеется огонек света. Домик какого-нибудь старика отшельника. Не думал, что еще кто-то живет на старых фермах.

Сейчас этой блонди нужно решать, как поступить. Идти по моим следам и добить, или тащить подругу в дом.

Она выбирает правильно.

Они ковыляют по освещенной луной полянке. Сейчас они идеальные мишени. С такого расстояние каждой по пуле в башку всадить не проблема.

Но я не хочу оставлять за собой трупы.

Да и крови потерял уже не мало. А когда я передам своему приятелю из департамента снимки, у бешеных девок не будет на меня времени.

Жду, пока они пересекут полянку и скроются за тенью деревьев; и как можно скорее ковыляю обратно к дороге.

По пути набираю номер Лори. Прошу ее собрать только необходимое и ехать ко мне. Говорю ей, что сегодня я увезу ее далеко от этого места; туда, где мы сможем начать все сначала. Она просит не шутить с ней. Я называю ей сумму на своем счету. Ее голос дрожит. Вот-вот расплачется. Я прошу ее отправляться ко мне. Наконец она замечает, что что-то не так с моим голосом. Я говорю ей, что все будет хорошо. Это по работе. Она отвечает, что будет у меня через полчаса.

Выбираюсь на дрогу. Мустанг еще догорает. Иду к ягуару. Завожу двигатель.

Набираю номер Эдди. Спустя пять гудков он, наконец, отвечает. Я говорю ему, чтоб он срочно взял свой чемоданчик и дул ко мне. Я буду через двадцать минут. Эдди хороший малый. Умелый. Заштопает в два счета, и лекарства привезет какие надо.

Ягуар мчит меня к дому. По дороге делаю последний звонок, своему нанимателю. Объясняю ситуацию. Полностью и подробно. Договариваемся о том, что встретимся у меня.

Теперь главное не потерять сознание.

Кровь пачкает сиденье.

Дорога быстро несется под колесами ягуара.

***

Эдди знает свое дело. Он даже капельницу мне поставил. Красавчик-Эдди, хирург-спаситель. Он уходит почти сразу после прихода Лори и знакомого копа. Она в шоке от моего вида.

Передаю приятелю карту памяти. Он кладет пухлый конверт с наличкой на столик возле кровати. Лори все это время сидит на стуле и не произносит ни звука.

Коп уходит.

Она подсаживается ко мне.

Я говорю ей, что мне нужно покимарить два-три часа и можем отправляться.

Говорю ей, чтоб она никому не открывала; и, если кто-то будет стучаться, сразу будить меня.

Если не сможет добудиться, тогда…

Я знакомлю ее с мистером «Б».

Она почему-то спокойна; совсем не похожа на ту Лори, которую я знал. Но она, по-прежнему моя Лори, и я готов умереть за нее.

Я надеюсь, что, когда очнусь, она будет рядом со мной.

В ее глазах я вижу обещание: она будет.

Позволяю тьме взять меня и наконец отрубаюсь.

5.

***

Заблудившийся.

Черт! Ну и захолустье!

Не дорога, а сработавшее минное поле. Одни дыры и колдобины.

Дурацкий навигатор сдох. А дорожные карты я всегда плохо умел читать.

Блин, пять часов мотаюсь по этой округе. Теперь вот в эту задницу занесло.

Пять часов! Полная хрень!

По обеим сторонам дороги лес. Голые деревья не ровным строем торчат из снега.

Еду не спеша; почти медленно. Не хочется раздолбить трансмиссию.

Надо было ехать на поезде. Конференция по журналистике только через три дня.

Но нет, мне ж надо было найти приключения на свою голову. Проехаться по разным городам, посмотреть, как люди живут.

Посмотрел? И как?

Хреново они живут. С такими-то дорогами.

У поворота еще больше снижаю скорость.

Вдруг фары высвечивают перевернутую впереди машину.

Ого! Не повезло кому-то.

Подъезжаю ближе и понимаю, что машина не просто перевернута, но еще и обгоревшая. Странно.

Притормаживаю возле нее и выхожу из своего старенького форда.

Подхожу к обгоревшему скелету машины. Не хило.

Затем глаза замечают валяющиеся на асфальте гильзы.

Опа! Кажется, это не просто авария.

Слева от машины, на снегу замечаю крупные капли крови, тянувшиеся цепочкой вглубь леса. И мне становится страшно. Я быстро оглядываюсь по сторонам. Дорога. Деревья. Снег. И больше ничего.

Здесь случилось что-то плохое.

Чертовски плохое.

Здесь кого-то пытались убить.

Или убили.

Я начинаю пятиться назад к форду.

Сажусь в машину. В ней уютно и почти не страшно. Переключаю передачу и давлю на педаль газа.

Когда я проезжаю перекресток мимо трех загаженных кварталов, окончательно прихожу в себя. Навигатор запищал и включился.

Вот те на! Очнулся, блин! Он автоматически определяет мою локацию. Пункт назначения вбит в памяти, и он выбирает оптимальный маршрут.

Я следую за зеленой полоской на экране.

Минут через десять я попадаю на территорию старенького причала.

***

Обычный причал. Ничем непримечательный; разве что только вокруг слишком тихо и безлюдно. Как будто зимой никто им не пользуется, и территория превращается в законсервированную банку, отложенную до весны.

Мне вдруг начинается хотеться в туалет.

Приспичило сильно, как бывает после двух выпитых бутылок пива. На улице холодища. Не хочется морозить своего малыша.

Проезжаю мимо маленьких домиков. Они почему-то напоминают мне кладбищенские склепы. Давление на мочевой пузырь усиливается.

Я гляжу по сторонам, ища место, где можно бы было отлить.

Чуть впереди я вижу, что в одном из домиков горит свет. Какая удача!

Может там засел какой-нибудь сторож? И у него наверняка есть в домике теплый сортир. Куда-то же он ходит мочиться, верно?

Подъезжаю к домику. Выбираюсь из машины. На улице очень тихо и холодно. Чем ближе я подхожу, тем сильнее мне хочется отлить. Подойдя к домику, я замираю от ужаса.

Двери нет. Она, как и часть дверного косяка валяется внутри дома. Такое ощущение, что кто-то очень большой просто снес ее своим телом.

Прямо на стене я вижу надпись, написанную красными буквами:

«Счастливого Рождества. Г.У.»

Только спустя пару секунд я замечаю красные подтеки, что тянутся вниз по стене от надписи. И потом до меня доходит, что это не краска.

Это кровь!

Руки начинают дрожать. В туалет сразу расхотелось. Мочевой пузырь заткнулся, и больше не падает признаков жизни.

Под надписью, полусидя у стены, пристроились четыре трупа.

Четыре тела с простреленными головами.

Твою-то мать! Да что же это такое?!

Ужас сковал меня не хуже ледяного ветра, что поднялся на улице. Я смотрю на это…эту…эту могилу и не могу пошевелиться.

Нужно кому-то сообщить!

Нужно вызвать полицию! Нужно…

Нужно убираться отсюда!!

Вот это здравая мысль. Я очухиваюсь и шустро топаю к машине. Невольно смотрю на воду в заливе и вижу вдалеке приближающийся круг света. Кто-то спешит по воде к причалу.

Уноси ноги идиот!!

Еще никогда в жизни с такой скоростью я не забирался в машину и срывался с места.

Все. С меня хватит на сегодня! Это уж слишком.

Из шока меня выводит писк навигатора. Он снова отыскал какой-то короткий маршрут. Давай дружок, не подведи. Выведи меня отсюда.

Зеленая полоска на экране убегала к центру города.

***

Погода начала портиться. Крупные снежные хлопья засыпали эти страшные, тусклые улицы. Не знаю, что это за место, но тут определенно творится какая-то чертовщина.

Навигатор ведет меня переулками. Приближаясь (судя по показателям навигатора) к центру, я ожидал увидеть яркие огни города. Свет уличных фонарей, вывески магазинов и забегаловок.

Но улицы все равно кажутся темными, словно все лампочки и светодиоды горели каким-то приглушенным светом. Тусклым. Неспособным, как следует разогнать ночной мрак это безумной ночи.

Выезжая из очередного закоулка, мимо меня, чуть ли, не протаранив мой форд на бешеной скорости проносится брутальный, черный «камаро ss».

Вот псих! На тот свет, что ли торопиться?

Странна мысль.

Я смотрю вслед удаляющимся красным габаритным огням.

Но через метров пять, «камаро» резко входит в поворот на мост. Мощный мотор рычит; машину слегка заносит. Но на мост машина влетает уже выровнявшись не снижая скорости.

Точно псих!

На середине моста она резко поворачивает и, пробивая тонкую ограду, вылетает с моста. В глубину черной, ледяной воды.

Я сижу в полном шоке даже не осознавая, что это шок.

Что это? Случайность? Ужасная трагедия? Безумие?

Дерьмо, вот что это!

Проклятое место, в котором живут какие-то безумцы и психи. И как я попал сюда?!

Навигатор снова пищит, меняя маршрут. Еще одно подобное событие; еще хоть один вид трупов или страшной аварии, и я точно свихнусь!

***

Снег усилился, но дворники на лобовом стекле пока что справляются. Я снова по милости долбанного навигатора оказываюсь в переулке между домами.

Я как незваный гость, шныряю по закоулкам, постоянно натыкаясь на чекнутых хозяев этого городка.

Внезапно машину начинает трясти. Мотор возмущенно чихает. Электроника начинает помигивать. Немного не выезжая из переулка, машина глохнет.

Ну приехали! Только этого мне еще не хватало.

Впереди через дорогу стоит обшарпанный дом. Свет горит только в одном окне. Снег валит не переставая, но я почему-то отчетливо вижу и дом, и подъезд, и тротуар перед ним. У подъезда стоит крутая машина, но я не помню, какая именно эта модель. Из подъезда выходит женщина и девочка лет пятнадцати, судя по всему, ее дочь. Они тащат два здоровенных черных полиэтиленовых мусорных мешка. Не поздновато ли для выноса мусора?

Подойдя к машине, женщина долго возится с замком багажника, и мне приходит в голову мысль, что это не ее машина. Затем мне приходит в голову другая мысль.

Что в мешках вовсе не мусор. В них что-то другое.

Женщина наконец-то открывает багажник и запихивает туда первый мешок.

Девочка следует ее примеру, но край мешка цепляется за машину и рвется.

Из мешка что-то выпадает.

И это не мусор.

О Господи, этого не может быть!

Из мешка на снег падает окровавленная часть руки, отрубленная по локоть. Я даже вижу отблеск золотых часов на запястье. Девочка наклоняется, поднимает обрубок, засовывает его обратно в пакет, и женщина помогает ей запихнуть мешок в багажник.

Я сплю. Да, точно. Это просто страшный сон. Чертовски реальный, безумный, но сон.

Да, именно так. То, что я увидел за последние полтора часа, просто не может случиться в реальной жизни. Так не бывает.

Я зажмуриваюсь и трясу головой.

Нет-нет-нет! Этого не может быть. Это бред.

Но открыв глаза, я вижу, как женщина и девочка садятся в машину и уезжают.

Голова пустая. Мысли окутала темнота. Мне хочется плакать.

Мне кажется, что, безумие от увиденного проникает в мое сознание. Оно как спрут окутывает меня своими щупальцами, приглашая еще немного покататься по этим улицам. Им есть, что рассказать мне.

Я почти соглашаюсь. Почти.

Вдруг навигатор снова оживает, хотя другая электроника в машине по-прежнему в коме.

На экране появляется маленькая точка, показывая мое местоположение. И зеленая полоса. Я смотрю на нее. Минуту, но может и больше. Это полоса, ведущая в ад.

Я чувствую, что я на грани. Мой рассудок начинает рассыпаться, как треснувшее стекло. Еще немного и оно разлетится на маленькие острые кусочки.

Я с силой бью кулаком по экрану навигатора. Затем еще раз. После третьего удара свет за разбитым экраном гаснет. Я беру его в руку и вылезаю из машины.

Бросаю теперь уже бесполезный прибор под ноги. И с удовольствием раздавливаю каблуком ботинка. Пошел ты! Я смогу вырваться. Смогу!

Через сорок минут я выезжаю на трассу, где мимо проносятся такие приятные и привычные указатели, точно показывающие направление.

В следующий раз я поеду на поезде. КОНЕЦ.