Читать онлайн "Игра Дьявола"

Холодный зимний вечер врезался в память не семейной идиллией, не хрустом снега под ногами и даже не запахом маминых духов, смешанным с колючим морозным воздухом. Он запомнился первой трещиной. Первой странностью, которая, как шрам, осталась на подкорке сознания.

Мы недалеко отошли от подъезда, от желтого света окон, обещавшего тепло и безопасность. Отец в своей тяжелой кожаной куртке, мать, укутанная в мягкую норковую шубу, крепко держали меня за руки.

Я вырвался, задыхаясь от восторга и ужаса, ткнул пальцем в начало темной аллеи, что вела к заброшенной заводской проходной.

— Смотрите, волк!

— Где? — с улыбкой обернулась мама.

Аллея оказалась пуста. Как будто ничего и не было. Но я-то видел!

— Ну, волк! Вы что, не видели? — в голосе послышались слезы.

— Я никого не видела. Может, папа видел? — Мама снова взяла меня за руку.

— Волки здесь не водятся. Наверное, собака пробежала, — равнодушно бросил отец.

Мне было три или четыре года, но я точно знал, как выглядят волки. И тот факт, что они "не водятся", ничего не значил перед тем, что я увидел. Он был прекрасен и оттого жуток. Белоснежная шерсть, сливающаяся со снегом, и два угля-глаза, впившиеся в меня на мгновение, прежде чем исчезнуть. Я до сих пор помню детскую обиду от того, что мне не поверили.

Годами позже, уже взрослым, я спросил мать об этом случае. Она покачала головой: «Там никого не было. Ни собак, ни следов». Потом добавила тихо, почти шепотом: «Но ты у меня всегда видел то, что другим не дано».

Обсуждать другие "случаи" не имело смысла, я их не помнил. Вернее, память надежно спрятала их в самые глубокие, непроглядные чуланы сознания. Я пытался списать все на фантазии. Но почему тогда мне стоит лишь вспомнить и закрыть глаза, я вижу те два черных провала и чувствую ледяной укол обиды, смешанной со страхом? Этот волк не просто был видением. Он знал, что я его вижу. И это было только началом.

Детскими фантазиями не объяснить того, что случилось в деревне, когда мне было девять. Пока взрослые убирали кукурузу, я играл с местной девочкой на заднем дворе, упиравшемся в огромную поляну, за которой темнел частокол мрачного леса.

Перед уходом бабушка строго наказала, вглядываясь нам прямо в глаза: «На поле не ходите! Там после войны мины остались».

Особого желания нарушать запрет не было. Старый, почерневший от времени дом и этот гнетущий, молчаливый лес нависали над нами, угнетая и заставляя держаться поближе к крыльцу. Но мое проклятое любопытство пересилило страх. Я всматривался в кромку леса, надеясь увидеть мелькнувшую лису или лося.

И, увидев резкое движение в густой тени, я инстинктивно схватил девочку за рукав.

Мы замерли, вглядываясь в чащу. Из лесного мрака на нас смотрело Нечто. Существо, сгорбленное и неестественно высокое. Все его тело было покрыто слипшейся, грязно-бурой шерстью, будто оно только что вылезло из могилы. Его огромная лапа с длинными, костяными пальцами, с которых свисали клочья шерсти, лежала на стволе сосны, впиваясь когтями в кору.

— Ты это видишь? — прошептала девочка.

Чудовище не издало ни звука. Оно лишь медленно, на полусогнутых ногах, с какой-то жуткой, плавной грацией отступило вглубь чащи, растворившись в тенях, будто его и не было.

— Бежим! Надо родителям сказать! — закричал я, и мы рванули к далеким силуэтам взрослых.

Но почти у самой кромки кукурузы она резко остановила меня.

— Подожди. — Она тяжело дышала. — Может, не надо? Они не поверят. Будут смеяться или ругать.

Ее иррациональная логика поразила меня до глубины души, и я согласился. Возвращаясь к дому, воодушевленный тем, что видел не один, пытался расспросить ее, найти оправдание, название, хоть какую-то ниточку.

— А глаза ты видела? Красные, жуть.

Она лишь резко ударила меня по плечу:

— Хватит пугать! Ты уедешь, а мне тут жить.

Тогда я понял: это не было галлюцинацией. Это было реально, и оно приходило не только ко мне.

После этого я годами боялся ездить в деревню. Следующая поездка случилась лишь лет в тринадцать. Погостил неделю у тети. Семья у нее была глубоко верующей, в доме висели иконы, соблюдались все посты и праздники, но люди они были тихие и ненавязчивые. Никаких явных странностей не происходило, если не считать непроходящего чувства, что за мной наблюдают. Я ловил на себе взгляды, но, оборачиваясь, видел пустоту. Это был уже другой страх: тихий, хронический, вгрызающийся изнутри. Я был не жертвой нападения, а объектом пристального, неотрывного изучения.

Казалось, стены города надежно защищают. Я ошибался. Следующая встреча случилась в шестнадцать, на дне рождения друга в частном доме на окраине. Мы веселились, алкоголь на меня почти не действовал. Сейчас я думаю, это было не преимущество, а часть проклятия. Недозволение забыться, тотальная трезвость перед лицом надвигающегося кошмара.

Все разошлись спать. Мне выпала самая дальняя комната, в конце длинного, тонущего во мраке коридора с непропорционально высокими потолками. Глубокой ночью я проснулся и побрел в туалет. Напитки брали свое.

Возвращаясь, я замер у двери. Воздух застыл, стал густым, вязким. И я увидел: в левом верхнем углу коридора из гущи теней на меня смотрели два багровых угля. А потом проступили очертания: рогатая голова, нечестивый гибрид козла и человека. Леденящий ужас сковал меня. Я не мог пошевелиться, не мог издать ни звука.

Оно неестественно забралось на стену. Длинные, сухие конечности, согнутые в невероятных суставах, с крючковатыми пальцами и острыми копытцами, цеплялись за стену и потолок. Костлявая фигура, покрытая свалявшейся, грязной шерстью, двигалась с противной, паучьей грацией. Рога, огромные, как у горного козла, царапали потолок. Оно медленно поползло ко мне.

Гнетущая тишина нарушалась приглушенным стуком его копыт и тяжелым, свистяще-хриплым дыханием, как у разъяренного быка. А потом накатила волна невыносимого смрада — разложения, крови и прелого сена. Меня затрясло от спазмов, слезы выступили на глазах.

Этот шок разбил оковы паралича. Я рванул в комнату, захлопнул дверь и в панике нырнул под одеяло, зажмурившись, с идиотской, детской надеждой: если я притворюсь спящим, Оно меня не тронет. Услышал, как дверь тихо открылась, будто перестав существовать как преграда.

Я чувствовал, как по потолку над кроватью поползла тень. Горячее, зловонное дыхание опалило мое лицо. Сквозь сомкнутые веки я видел, как в темноте пылают два багровых глаза, впиваясь, проходя сквозь плоть и кости, пожирая саму душу.

А потом все исчезло. Я еще долго лежал, боясь пошевелиться и открыть глаза, пока сердце не успокоилось.

Утром, бледный и помятый, отшутился, рассказывая о «кошмарном сне». Высказав это вслух, правда, на какое-то время стало легче, но забыть это было невозможно. Тело помнило смрад, а кожа — жар. И самое ужасное было в том, что на этот раз был только я и мой личный, беспросветный страх снова оказаться в этом аду.

Апофеоз наступил в восемнадцать. Я возвращался с учебы в свою съемную квартиру в обшарпанном, продуваемом всеми ветрами бывшем здании общежития. Холодная осень выла за стенами, и я был рад укрыться в этом убогом муравейнике. Поднимаясь на четвертый этаж, я думал о теплой ванне, но на площадке почувствовал внезапный, ничем не обоснованный приступ паники. Войдя на свой этаж, я увидел, как прямо у моей двери, на грязном линолеуме, лежал мужчина. А рядом с ним на корточках сидел другой, закутанный в длинный черный плащ, склонившись, как ворон над падалью.

— Вам… нужна помощь? — выдавил я, замирая на месте.

— Нет, — мужчина поднялся и обернулся. Он улыбался. Широкая, неестественная улыбка, не дотягивающая до пустых глаз.

Подойдя ближе, я увидел ужасающую картину. Лежащий был мертв. Его грудь и живот были аккуратно, с хирургической точностью, разрезаны от ключицы до низа живота. Внутренности, тусклые и пестрые, пульсировали с тихим, хлюпающим звуком. Алая кровь медленно и неумолимо растекалась по грязному полу, подбираясь к моим ботинкам.

— Может, вызвать скорую? — пробормотал я, чувствуя, как подкашиваются ноги и мир уплывает куда-то в сторону.

Человек в плаще посмотрел на тело с видом знатока, оценивающего свою работу, потом на меня, махнул рукой и произнес с той же леденящей улыбкой:

— Он в порядке.

В голове у меня все зашумело, как будто лопнула барабанная перепонка. Взгляд сам собой прилип к его глазам, которые я знал с трех лет. И они из бездонно-черных стали алыми, наполнились тем же адским светом, что и у волка в снегу, у твари в лесу, у рогатого кошмара в коридоре. Я не мог пошевелиться, не мог издать ни звука. Он заговорил, но его голос звучал не снаружи, а прямо у меня в черепе, скребя по извилинам, вороша самые темные уголки:

— Для тебя уготовано особое место.

Я очнулся в мокрой от холодного пота кровати. И тогда все воспоминания нахлынули разом, сложившись в единую, чудовищную мозаику. Это всегда был ОН. Дьявол, демон, наваждение, не знаю, как назвать. Его последние слова впились в меня глубже любого ножа. Они звенели в ушах, будто вынося приговор и предлагая сделку.

С тех пор прошло больше тринадцати лет. Я построил жизнь: карьера, свой дом, любимая жена. Кошмары прекратились. Держа планшет в руках, я наконец-то решился изложить эту историю, чтобы навсегда закрыть гештальт. Перечитывая написанное, я понимаю, насколько все это абсурдно звучит в контексте моей благополучной жизни. Один клик — и годы кошмаров сотрутся вместе с текстом. Я делаю глоток воды, пытаясь загнать обратно поднимающуюся панику.

«Delete» — История исчезла. Я закрыл глаза, ощущая пустоту и облегчение.

И тогда на белом поле сами собой проступили новые слова, будто их выводила невидимая рука.

«Разве ты её писал?»

Чувство ужаса вновь сковало меня. Я медленно поднял голову и встретился взглядом с женой. Она стояла в дверях гостиной, но на лице её застыла чужая, незнакомая улыбка, растянутая до мочек ушей.

— Что-то случилось? — её голос звучал как обычно, но глаза были пустыми, как у мертвой рыбы, отражая ту самую багровую бездну.

Она шагнула вперед, тень за её спиной начала растягиваться, теряя человеческие очертания, обретая знакомые рогатые контуры. И я наконец-то понял: сцена для последнего акта была готова — стены моего собственного дома.