Читать онлайн "Феликс и Акулина"

Июнь 1990 г. д. Чёрные Сущи. Ростовская область.

***

В прошлом году Володьку к бабушке не привезли, и Феликсу пришлось скучать одному всё лето. Конечно, он сдружился с местной пацанвой, но всё же с двоюродным братом ему было намного веселее.

И Феля искренне считал, что прошлогодние каникулы пропали зря, и в этом году собирался наверстать упущенное, он был счастлив, когда родители сказали ему, что Вовка приехал к бабушке ещё неделю назад.

Будь на то его воля, мальчишка сорвался бы и приехал в деревню сразу же в последний учебный день, но папа перекрывал теплицу на даче, и отвезти сына на отдых у него не было времени.

Поэтому бедняге пришлось околачиваться дома ещё целых семь дней, которые показались ему мучительно долгим сроком.

И вот наконец жигулёнок примчал их в деревню Чёрные Сущи аккурат к воротам бабушкиного дома.

И двоюродные братья по-дружески обнялись.

— Привет, старик! Сколько лет, сколько зим?! — деловито приговаривал Володька, радостно похихикивая. Вообще-то ему хотелось назвать брата Лопух, ведь такое у него было прозвище от фамилии Лопушанский.

Но Вовка прикусил язык, он знал, что бабушка терпеть не может кличек. Поэтому выбрал это нейтральное «старик», по правде говоря, такого обращения не было в его лексиконе. Но он совсем недавно подцепил это слово из какого-то американского фильма, и вот теперь оно само собой вырвалось от избытка чувств.

— Здорова! — смущённо отвечал Феликс, мягко высвобождаясь из жарких объятий толстяка. На самом деле, он был рад встречи не меньше, но всё же такие нежности казались скромному мальчику излишними.

Ему вообще было сложновато выражать свои эмоции. Слишком уж часто Феля задумывался о том, что подумают о нём окружающие, и вообще, прилично ли это будет выглядеть со стороны. Он рос в интеллигентной семье: папа - учитель истории, а мама - гример в шахтенском драмтеатре.

Вовка же такими комплексами никогда не страдал. Шумный и подвижный, он заполнял собою всё пространство вокруг, но при этом очень редко кого раздражал. Все любили его за харизму и неуёмную энергию. Его шутки действительно почти всегда были смешные, а затеи - рискованные.

Большинство сверстников любили мальчишку. И даже прозвище у него было уважительное и взрослое - Папик. Хотя, такая кличка не имела под собой глубинного смысла, а тоже была лишь сокращением от фамилии Папулькин.

Сначала друзья называли его Пулька, но этот вариант не прижился, а вот прозвище Папик прицепилось к мальчугану намертво!

Так же, как к Феликсу прозвище Лопух, хотя, конечно же, это звучало куда менее благозвучно. Но мальчик не обижался, он понимал, что противиться бесполезно, и раз уж у него такая фамилия, то никуда не денешься, и придётся откликаться на это глупое прозвище.

С одной стороны, он был даже рад этому, ведь одноклассники могли начать называть его Дзержинский в честь знаменитого тёзки, такой вариант тоже одно время ходил в их компании. Уж это Феликс точно бы не стерпел! Поэтому откликался на Лопух почти с удовольствием, выбирая меньшее из зол…

Вообще-то, как ни обидно было мальчику это признавать, но всё же такое прозвище хорошо отражало его характер: отличник, книголюб, тихий и боязливый не столько потому что трус, сколько из-за опаски быть осуждённым людьми, ведь его родители очень беспокоились за свою репутацию, и послушный Феликс всегда боялся ненароком опозорить их.

Поэтому летние каникулы в деревне были для него настоящей отдушиной!

Хотя режим у бабушки не особенно отличался от того, который царил у него дома, а может быть, даже в чем-то был даже по строже.

У них, по крайней мере, никто с утра пораньше не играл на рояле, а здесь у бабушки вволю выспаться было невозможно, ведь она просыпалась рано и по обыкновению начинала свой день с мелодий своего обожаемого Шопена. Но что хуже этого, с пяти утра павлины во дворе начинали орать без умолку!

Менять свои привычки даже ради спокойствия любимых внуков Алла Евгеньевна не собиралась. Она была человеком старой закалки: несгибаемая, горделивая и очень красивая, несмотря на свои довольно-таки почтительные шестьдесят пять лет.

Когда Алле Евгеньевне было семь лет, её отца, полковника НКВД, расстреляли за контрреволюционную деятельность. А их с мамой выслали из Москвы на 101-й километр, в глухую деревеньку, где до школы приходилось идти три километра через кладбище.

Они прожили там совсем недолго, и скоро Аллочка вместе с мамой переехала сюда, в более благоустроенную и многолюдную деревню в Ростовской области. Здесь жить было куда комфортнее и сытнее, несмотря на пугающее название Чёрные Сущи.

Алла в юности мечтала, что когда повзрослеет, то переедет в областной центр. Но за ней стал ухлёстывать участковый лейтенант, на восемь лет старше её самой.

И матушка на радостях выдала шестнадцатилетнюю дочку замуж.

И её мечтам о переезде не суждено было сбыться. В город она так и не уехала, а всего-то перебралась из родного дома к мужу на окраину деревни.

Окончить музыкальную консерваторию Алла смогла лишь во втором браке, оставшись вдовой, уже через восемь месяцев после свадьбы, мужа зарезал по пьяни местный забулдыга-рецидивист…

Красивая, благовоспитанная девушка совсем недолго была одна. Вторым её супругом стал пожилой, но зажиточный директор хлебокомбината, с ним они прожили в браке тринадцать лет, но детей так и не нажили. По слухам, супруг имел серьезные проблемы со здоровьем по мужской части… Престарелый муженёк скончался от кровоизлияния в мозг, сделав свою красавицу жену вдовой второй раз.

От этого брака Алле Евгеньевне достался самый большой особняк во всей деревне и дурная слава чёрной вдовы…

Односельчане и без того ее недолюбливали, женщины судачили о ней с особой язвительностью. Считали заносчивой и презрительно называли москвичкой.

Несмотря на то что Алла Евгеньевна, считай, без малого всю жизнь прожила в Чёрных Сущах, но своей здесь так и не стала, местных в ней раздражало всё: начиная от того, что вместо куриц она держит во дворе красивых, но горластых павлинов, а вместо поросят зачем-то возится с собачонками,

заканчивая манерой нарядно одеваться и обязательно носить хоть невысокие, но каблучки.

Несмотря на всеобщее неприятие, Аллу Евгеньевну хоть и не любили, но всё-таки уважали, ведь уже много лет она была бессменной учительницей музыки в их деревенской школе.

Третий брак для неё, пожалуй, стал самым счастливым! Она вышла замуж за очень известного ростовского художника Фому Лопушанского, который был на десять лет её моложе.

После очередной выгодной продажи картины он решил прикупить себе домик в деревне, выбор пал на живописные Чёрные Сущи.

Здесь дома были недорогие и просторные. Вскоре художник познакомился с Аллой Евгеньевной и, несмотря на довольно-таки существенную разницу в возрасте, она сразу же покорила художника, сделавшись для него настоящей музой!

Уже на следующий день после знакомства Лопушанский сделал ей предложение. И не постеснялся переехать к ней в особняк, так как тот был намного больше и шикарнее его скромного деревенского домишки.

Алла родила ему двоих детей: мальчика назвали в честь отца Фомой, а девочку Галиной в честь дочки Брежнева.

Супруги сами себя считали идеальной парой! Но, увы, их счастье тоже длилось недолго, неизвестно, действительно ли Алла Евгеньевна носила на себе проклятие чёрной вдовы, или так получилось случайно. Но Лопушанский сделал её вдовой в третий раз, когда заболел раком и умер. Болезнь была скоротечной, и внуки Феликс и Владимир, увы, уже не застали дедушку в живых….

Мальчики лишь со слов бабушки и родителей знали о их знаменитом талантливом дедушке лишь только хорошее.

Правда, Феликс однажды случайно подслушал, как бабушка сквозь слезы жаловалась папе на тётю Галю, Володькину мать:

«Бедный Фома, в гробу перевернулся бы, если б знал, за кого Галюся вышла замуж! Если бы он был жив, то ни за что мы не отдали дочку этому троглодиту!»

Мальчик, конечно же, понял, что речь идёт о Володькином отце. Все знали, что дядя Саша фарцовщик, и если его родители хоть скрипя сердцем, но смирились с этим, то для бабушки зять-торгаш - это настоящий позор! И трагедия!

Их родители хоть и были родными братом и сестрой, но, честно говоря, не очень-то ладили. Каждому из них казалось, что бабушка любит кого-то из них гораздо больше.

Но на самом деле это, конечно же, было не так! Ведь бабушка и детей, и обоих внуков любила одинаково сильно. Несмотря на их непохожесть.

Вовочка - пузатый низкорослый бутуз, потливый, с красными щеками. Но на удивление подвижный и приятный в общении мальчишка, весь в отца!

У того тоже были такие же лучистые зелёные глаза и заразительная улыбка.

Феликс всего лишь на год моложе своего двоюродного брата. Был не по годам высокий и болезненно худой. Больше похож на деда, вдумчивый и молчаливый, и, как надеялась бабушка, такой же талантливый! От неё самой он перенял холодность и отстраненность в общении и бескомпромиссную прямолинейность.

Вот и сейчас, без оглядки на чувства других, Алла Евгеньевна напрямую заявила сыну:

— Фомушка, я, конечно, безмерно рада, что ты привёз Феликса погостить, но разве Наталья тебе не сказала, что завтра я уезжаю на три дня в Ростов? — спросила она, склонив голову набок, словно большая седая сова.

— Нет. — удивлённо развёл руками сын.

Алла Евгеньевна призрительно хмыкнула. По её выражению лица казалось, она не так уж огорчена, а наоборот, даже обрадовалась очередному промаху невестки.

— Это так на нее похоже... — произнесла бабушка с ехидной улыбкой и объяснила ситуацию:

— В ростовской государственной филармонии, будет проходить очень важный для меня концерт... Я не могу отложить поездку! Я говорила об этом твоей жене по телефону и даже не один раз! А она что, специально скрыла это от тебя? — заподозрила бабуля невестку в подлости, вовсе не стесняясь того, что внуки тут же за столом пьют чай и всё слышат.

— Мам, ну что ты такое говоришь?! — раздраженно нахмурил брови Фома Фомич и тут же кинулся заступаться за жену:

— Зачем ей что-то скрывать?! Тоже мне секрет Полишинеля! Езжай на концерт, никто и не собирался тебе препятствовать! Ничего страшного, если на пару дней мальчишки побудут одни... Они же уже взрослые совсем!

Если бы беспечный отец мог знать тогда, к каким последствиям приведёт его легкомысленность, то никогда бы не оставил детей дома одних. Да и бабушка, если бы знала, что её отъезд сломает жизни обоим внукам, наверняка отменила бы даже такой долгожданный концерт…

***

Уснули мальчишки под утро. Ещё с вечера, когда бабушка легла спать, они перебрались на одну кровать, соорудили шалаш из одеяла и всю ночь играли в дурака.

Володька где-то раздобыл колоду с голыми женщинами. Если бы бабушка узнала, то у неё случился бы инфаркт! Да и Феликсу дома отец за такое надрал бы уши.

А вот Папик родительского гнева совсем не боялся, он сказал с бравадой:

«Мне батя трёпку устроит не за то, что играл, а за то, что проиграл. Он говорит, что главное в жизни - не жевать сопли и не быть лохом! Это ты у нас Лопух, тебе не привыкать к тонкому», — беззлобно подколол он двоюродного брата и заржал как конь.

Феликс совсем не обиделся и тоже засмеялся. Дома он частенько слышал сложные слова: «гуманизм», «аскетизм», «толерантность» и, честно говоря, чертовски подустал от этого…

Иногда он завидовал кузену, ему хотелось жить в простой семье, где никто не соблюдает этикет, а вместо книжек по вечерам смотрят телек. Мальчишка и представить себе не мог, чтобы когда-нибудь мама или папа сказали что-то типа «сопляжуй» или «задница», а в семье Папулькиных это было в порядке вещей.

Феля, конечно, никогда не сознался бы в этом, но в душе он завидовал кузену. Его отец обещал подарить ему купить мопед, если тот исправит двойки в Четверти. А вот Феликс обязан был учиться на отлично без всяких поощрений! О двойках не то что в четверти, а вообще в теории не могло быть и речи!

Лишь однажды так случилось, что он принёс домой из школы две четвёрки подряд, дело было накануне каникул, и он изрядно подустал тогда. Папа не ругался, но посмотрел на него осуждающим и произнёс с грустью:

«Что-то ты, сынок, совсем скатился…».

Больше такого мальчишка себе никогда не позволял, боясь разочаровать отца.

И дело было не только в учёбе. Папулькины и материально жили намного лучше, чем Лопушанские. Володьке запросто покупали джинсы и Кока-Колу, давали деньги на карманные расходы, а в прошлом году как выразилась тётя Галя: «Вырвались за бугор!»

Целых две недели всей семьёй они отдыхали в Греции на курорте в Санторини. Володька потом хвастался, что папа там за всё рассчитывался долларами!

Феликс иностранной валюты никогда в глаза не видел. Его папа, школьный учитель истории, мог по полгода не получать зарплату. А маму так и вообще выгнали в отпуск без содержания, потому что все постановки в ее театре отменили из-за безденежья.

Феликс, конечно, понимал, что завидовать нехорошо. Тем более что они с Володькой хоть не родные, но всё же братья, но ничего не мог с собой поделать.

Он, очень сильно любил своих родителей. Если бы даже тётя Галя и дядя Саша предложили ему жить у них вместе с Вовчиком, то он ни за что бы не согласился. Он не мечтал о других родителях, он всего лишь хотел, чтобы его собственные вдруг стали как все.

Мальчишка даже не мог до конца этого сформулировать, но остро чувствовал, что его мама и папа безнадёжно отстали от времени. Дядя Саша говорил: «Сейчас хорошо живут только оборотистые, рисковые пацаны!»

А Лопушанские по-прежнему оставались верны идеалам и моральным ценностям, которые, кажется, уже навсегда остались в советском, а то даже, может быть, дореволюционном прошлом…

Володька так и уснул на кровати Феликса. И когда часов в шесть прибежала бабушкина такса по кличке Нота и принялась жалобно скулить и бесцеремонно топтаться по спящим мальчикам, увалень Папик только лишь повернулся с боку на бок, с недовольным ворчанием укрылся одеялом с головой и продолжил дрыхнуть. А вот Феля проснулся сразу и понял, что хочешь не хочешь, а придётся вставать и идти выгуливать собачонку.

Бабушка вчера вечером строго-настрого приказала им Ноту не обижать, кормить и выводить на прогулку только на поводке!

Бабушкина такса была добрая, но дурная собака. Алла Евгеньевна слишком уж избаловала свою любимицу. Она не хотела слезать с рук хозяйки и в еде была очень привередливая.

Вот и сейчас вертлявая и гавкучая Нота заставила Феликса попотеть, прежде чем он нацепил на неё прогулочный ошейник с поводком.

«Нота! Подожди, стой! Да стой же ты! Дурёха малая!»

Возмущался мальчик, но такса, почуяв слабину, ни в какую не желала слушаться, заливисто лаяла и не давалась в руки. Но Феликс всё же справился, и они пошли гулять.

Утренний воздух был ещё прохладным и свежим, но мальчик подумал, что это ненадолго и сегодня дождя не будет.

Солнце днём наверняка будет жечь нещадно. А пока лёгкий ветерок колыхал листву, и мальчишка был даже рад тому, что Нота разбудила его пораньше. Он отпустил таксу на всю длину поводка, чтобы та без смущения могла сделать свои дела.

А сам шёл быстрым шагом и наслаждался природой. Феликс ещё с детства удивлялся тому, что деревня так странно называется: Чёрные Кущи, ведь природа здесь была такой яркой и пёстрой, что казалось, возьмись рисовать всю эту красоту, и фломастеров даже из самого большого набора не хватит.

Здесь улицы были на удивление широкие, щебенчатые. Покосившихся домов не было, как это нередко бывает в других, более малких деревнях. Все дома были большие и добротные, а бабушкин лучше всех! С застеклённой террасой и резным крылечком. Хоть и на окраине, но зато с тыльной стороны прилегал аккурат к яблоневому саду.

Здесь, в Чёрных кущах, кругом было чистенько и благостно, бабушка говорила, что это потому, что здесь, на окраине деревни, был приборостроительный завод по изготовлению запчастей для тракторов, поэтому рабочие здесь изначально селились высококвалифицированные и алкашей почти не было.

Но несколько лет назад, к великому огорчению жителей, завод обанкротился и закрылся. Теперь район промзоны был самым мрачным местом в Чёрных кущах:

Заброшенные пятиэтажки с выбитыми окнами утопали в грудах промышленного и бытового мусора, смотрелись настоящим паршивым пятном на фоне живописной природы.

Когда мальчики были маленькие, то, как и все дети, боялись туда ходить, но года два назад облюбовали тамошний пруд. И с тех пор каждое лето рыбачили на промзоне.

Неизвестно, чем их не устраивала местная речка, ведь рыба в ней клевала не хуже. Но мальчиков всё же тянуло туда, на пруд в промзону, и дело тут, конечно, было не столько в рыбе, сколько в самом факте, что они такие взрослые и деловые уходят в безлюдную часть деревни и ничего не боятся.

Когда они рыбачили на этом пруду, Феля чувствовал себя как Робинзон Крузо Даниэля Дефо. Володька эту книгу не читал, он ощущал себя просто крутым пацаном, и это ему нравилось не меньше.

Мальчик задумался и размечтался о том, как они с Вовкой пойдут на рыбалку и о том, какой знатный сегодня намечается вечерний клёв! И даже не сразу понял, почему Нота вдруг залаяла особенно истерично и в испуге кинулась к нему, ища защиты.

И немудрено! Феликс и сам чуть не умер от ужаса, когда увидел, как со двора, где, по словам бабушки, жили шахтенские дачники, выбежала чудовищно гигантская кавказская овчарка.

Собака была без ошейника и без намордника, от чего мальчик сразу догадался, что пёс не то что порвал цепь и убежал, а, по всей видимости, собака вольно гуляла по двору.

Мелкая Нота, видимо, не на шутку разозлила пса своим звонким неутихающим лаем. Овчарка оглушительно гавкнула один раз, потом ненадолго замолчала, видимо, для солидности, и гавкнула снова, будто подтверждая, что всерьёз собирается порвать и таксу, и мальчика.

Феликс подхватил Ноту на руки, та пошла без капризов, но лаяла так звонко, что можно было оглохнуть. Лопушанский застыл от ужаса. «Мне конец!» — подумал он.

Хотел закричать, позвать на помощь хозяев огромной собаки, чтобы они защитили его и Ноту, но от шока у него пропал дар речи. Он хотел бежать, но знал, что стоит ему сделать хотя бы один шаг, и озверевшая овчарка тут же кинется и начнёт жрать его живьём!

Как бы подтверждая его мысли, гигантская псина вдруг склонила морду к земле, вытянула шею, оскалила клыки и зарычала, из уголка её чудовищной пасти текла вязкая слюна.

Феликс приготовился умирать, но больше, чем за себя, он переживал за Ноту. На миг подумал, что если выпустить собаку, то, быть может, овчарка

погонится за ней и забудет про него, но добрый мальчик никогда бы так не поступил, даже спасая собственную жизнь…

На его счастье, вдруг случилось чудо! Он услышал голос Володьки:

«А ну пошла вон, сука!» — кричал он с недельной яростью.

Феликс обернулся и увидел, как его двоюродный брат на велосипеде вихрем мчит прямо на овчарку.

Та угрожающе залаяла и ощетинилась, отчего стала ещё больше напоминать разъяренного медведя. Но Феликс понял, что Вовка не остановится, он явно решил идти на таран!

«Задавлю, тварь!» — крикнул мальчик, словивший кураж. Его пухленькие ручонки намертво вцепились в руль. Толстые щеки раскраснелись, футболка на пузе нелепо задралась, оголив пупок, а со спины хлопала от ветра, словно пиратский флаг.

Овчарка сделала несмелый шаг ему навстречу и снова грозно залаяла, запрокинув башку вверх. Но тут уже мальчишки поняли, что она испугалась велосипедиста.

Володька поравнялся с Феликсом и остановился так резко, что велик опрокинулся на бок. Лопушанский подумал, что он тоже испугался собаку, но Папик и не думал пасовать, он набрал щебёнку в кулачок и, не дрогнув, запустил камнем в пса. Камушки отлетали от лохматой псины, словно дробь от слона.

«Атуй его! Феликс, атуй!» — кричал Володька. И тут только Лопух опомнился и, вопя, как дикарь, тоже принялся бросаться щебнем в собаку:

«Пошла, а ну пошла вон!» — кричал он. «Ах ты сука! Скотина! Убью! Убью!» — вопил рядом разгоряченный Папик.

Тут наконец-то хозяйка овчарки вышла на крыльцо и истеричным тоном наорала на пацанов:

— Эй, вы что делаете?! Придурки, совсем охренели, что ли?! Вы зачем собаку бьёте?! Герда, Герда! Иди ко мне, маленькая! — ласково позвала она свою убийственную псину.

— Да она сама первая на нас напала! Чуть не съела меня и мою таксу! — робко начал оправдываться Лопушанский.

— Значит, не надо было её дразнить, так тебе и надо, козел малолетний! — без зазрения совести обозвала мальчика беспардонная дачница.

Тут Володька не выдержал и вмешался в разговор:

— Сама коза! — ответил он, ничуть не смущаясь того, что разговаривает со взрослым человеком.

Но дачница уже увела собаку и сама ушла в дом, не желая дальше продолжать перепалку. Володька выкрикнул угрозу напоследок:

— Ещё раз твоя собака моего брата тронет, я из неё мыло сварю! Поняла?!

— Тихо! Тихо, не кричи! — попытался угомонить его Феликс.

Он уже готов был провалиться сквозь землю от стыда, но в то же время испытывал безмерную благодарность своему спасителю. Мальчик и подумать тогда не мог, что пройдёт совсем немного времени, и он начнёт всей душой ненавидеть своего двоюродного брата…