Лунный свет дрожал в водах миквы, там в глубине сада, Вирсавия совершала вечернее омовение. На каменных ступенях дома сидел Ахитофел — седой генерал, чьи победы над филистимлянами стали легендарными. В его грубых ладонях, привыкших сжимать меч, нежно покачивался голубой ирис — утренний подарок любимой внучке. Этот цветок он растил шесть лет, как когда-то растил её саму.
По крепостным стенам в это время метался лев. Царь Давид, разгорячённый вином и бездельем, вышел из дворца. Его взгляд скользнул вниз — и застыл на женской фигурке, купающейся в лунном свете. Глаза правителя озарил знакомый огонь — тот самый, что зажигался в битвах при виде легкой добычи.
"Принести!" — прохрипел он стражникам. Это не было приказом царя — это был рык хищника, учуявшего жертву.
Ахитофел мгновенно вскочил, услышав тяжёлые шаги. Шесть воинов в чёрных плащах уже входили во двор. Его внучка даже не успела одеться — грубые руки схватили её, завернули в шершавый ковёр и понесли прочь. Генерал бросился вперёд, его мощный удар раскрошил дверной косяк, но было уже поздно — стражники растворились в тёмных коридорах дворца.
Царские покои пропитались тяжёлым запахом вина и пота. Давид дышал как загнанный зверь, его руки дрожали от возбуждения. Он не видел перед собой женщину — только трофей, добычу. Вирсавия закрыла глаза, сосредоточившись на счёте — "один, два, три..." — как учил дед: "Числа — якорь для тонущего разума".
Когда двери наконец распахнулись, Ахитофел увидел жуткую картину: его внучка, бледная как смерть, ползла по каменному полу. Молча, с лицом, застывшим в каменной маске, он завернул её в тот же ковёр — теперь пропитанный запахом позора — и понёс домой. На ступенях валялся растоптанный ирис — символ всей их сломанной жизни.
На рассвете старая служанка нашла их в саду: седого воина, сжимающего кулаки до крови; девушку, отчаянно скребшую кожу в купальне; на садовой дорожке— увядший цветок, всё ещё напоминающий по форме меч.
В своём дневнике Вирсавия напишет позже: "Ирис умрёт. Мы — нет. Потому что сталь не ломается — она лишь гнётся". Эти слова станут её клятвой — клятвой выжить, несмотря ни на что.
"Когда тебя пытаются превратить в трофей — помни: даже сломанный цветок оставляет след на сапоге насильника. А значит — часть тебя всегда останется свободной"