Читать онлайн "Лоскутное бабушкино одеяло"

Глава третья: Ушкуйники

Холмс и Ватсон ждали в аэропорту Хитроу, когда стало известно, что все гражданские рейсы отменены из-за COVID и СВО. Шерлок знал, что времени мало, и нужно действовать незамедлительно. Внезапно ему вспомнилось таинственное слово, связанное с Россией, — "ушкуйники", которое когда-то упомянул его контакт из старой службы британской разведки.

— Ватсон, мы полетим на грузовом рейсе до Балаково, — твёрдо произнёс Холмс, услышав объявление о рейсе BA1234.

Они подошли к стойке регистрации, где Холмс шепнул это загадочное слово. Ватсона пробрала дрожь, когда он услышал это.

Капитан, услышав пароль, без лишних вопросов пропустил их на борт. Вскоре самолёт поднялся в воздух, направляясь на восток. Ватсон, бледный как полотно, затаился между ящиков грузового отсека. Холмс решился срочно разрядить обстановку разговором. — Ушкуйники — это новгородские речные пираты, появившиеся в XIV веке. Они совершали набеги на Волгу и Каму, занимаясь грабежом и торговлей. Но, что интересно, их деятельность не ограничивалась исключительно разбоем. Они также играли значительную роль в освоении новых территорий и укреплении власти Новгорода.

— Но какое отношение они имеют к Британии? Как они могли оказаться на службе у нашей короны? - поинтересовался Ватсон.

— Видите ли, Ватсон, в XVI веке Англия стремилась расширить свои торговые связи с Россией. Иван Грозный искал союзников против Польши и Швеции, и английская корона видела в этом возможность усилить своё влияние. Именно тогда наши спецслужбы, вероятно, решили использовать ушкуйников в качестве агентов влияния.

— То есть вы предполагаете, что MI6 использовала ушкуйников для шпионажа и диверсий…- последние слова Ватсона утонули в грохоте и вспышках, похоже, самолет попал в атаку беспилотников.

Холмс хорошо помнил, что во время второй мировой войны советник премьер-министра Уинстона Черчилля организовал группу людей, которая каждую ночь в определенное время собиралась для совместной молитвы за мир и безопасность Англии. Вскоре бомбардировки Лондона самолетами Люфтваффе прекратились. Результат был ошеломляющим. Губы сыщика интуитивно шептали: «Отче наш» (Our Father). Каково же было его изумление, когда он увидел главаря ушкуйников, стоящего на коленях и кричащего: «помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твоё!» ( Евангелие от Луки 23).Мимолетная тень королевы Екатерины Парр с молитвенником в руках мелькнула среди отблесков огня, казалось, именно она остановила атаку. Похоже, королевы сговорились, - подумал сыщик. Утомленные происшествиями, они с доктором уснули. Их ждало приземление в Балаковском транспортном аэропорту.

Глава четвертая: Странности российской глубинки

Холмс проснулся неожиданно. Для него было удивительным увидеть командира ушкуйников в обнимку с Ватсоном. Они распевали, стоя на коленях в глубине грузового отсека…на испанском

A la huella, a la huella José y María Por las pampas heladas Cardos y ortigas. A la huella, a la huella Cortando campo No hay cobijo ni fonda Sigan andando…

От шока, - решил Холмс, но почему на испанском? Чопорный британский доктор и русский предводитель разбойников пели на языке хвалы и братской благодарности Господу.

Мелодия Рамиреса о чудесном Рождестве неслась вместе с огромным самолетом, счастливо избежавшем уничтожения, навстречу первым лучам солнца.

Балаковская земля встретила путешественников невероятно солнечной и ветреной погодой. Холмс был приятно удивлен еще и тем, что по королевской почте ему пришло несколько документов от инспектора Лестрейда. Все они касались засекреченных архивов и личных дневников королевской семьи. Первым был документ о поставках знаменитой Балаковки ко двору Её Величества. К сожалению, современные городские кварталы вытеснили когда-то обширные поля, пшеницы там обнаружено не было. О былом величии зерновой биржи напоминал только особняк ее основателя в стиле западноевропейского барокко. Знаменитый сыщик был буквально ослеплен, после сумрачного Лондона с нависшими туманами и смогом, Поволжье казалось ему бесконечным фейерверком и праздником во всем. Сияющее солнце, резвый ветер, блестящая рябь Волги, обилие зелени и простор –ошеломляли. Напоминает Испанию или Италию, только просторнее, тише и умиротвореннее, - размышлял Холмс. -Однако, к делу,- записки повара Её Величества и скан дневника королевы напоминали, что принцесса голодна.- Похоже, Лестрейд тоже не ест, да и нам пора подкрепиться. Солнце склонялось к вечеру, огромный внедорожник главаря ушкуйников, безвозмездно выданный Ватсону, мчался по бесконечным дорогам. Сельские пейзажи бесконечных полей и широкая лента напитанной солнцем Волги удивляли. Ватсон уже обговаривал с художниками и архитекторами по всему миру выезды на пленер в Поволжье. Пейзажи действительно напоминали Прованс или Испанию. Вполне достаточно для небольшого туристического бизнеса любителей архитектуры или сельских пейзажей. Ближайшее местечко Крижим звало остановиться на пятичасовой чай. Огромные поля неведомых сыщику растений и жужжащие рои пчел остановили путешественников. На маленькой пасеке, расположенной в излучине притока Волги, теснились пчелиные ульи. Заросли шалфея, поля гречихи и угодья кипрея благоухали в буйстве цвета. Впервые в жизни путешественники попробовали знаменитый русский Иван-чай. Английский двор доселе, конечно, предпочитал традиционный чай Индии или Шри-Ланки. Но это только потому, что никогда не пробовали здешнего чая. От него шел аромат сухофруктов, дикой клубникой и чернослива. Добродушная хозяйка пасеки предложила сыщику и доктору небольшие вышитые мешочки, наполненные ферментированными травами. В середине июня мед еще не качали, но гостям был предложен прошлогодний сбор первой качки -вкуснейший, не застывающий…Доктор Ватсон, воспользовавшись документами, присланными инспектором, составлял новую карту блюд для королевского завтрака: мед, Иван-чай, дикая клубника, гречневая каша и блинчики из гречневой муки. Созревала ранняя малина и местная клубника. Странно, в отличии от уимблдонской она была темная, почти черная, мельче, но слаще –сорт Цыганка. Первая партия, отправленная через ушкуйников, была принята принцессой благосклонно. Это вдохновило.

Как-то незаметно сыщик бросил свою традиционную трубку: то ли времени было мало, то ли воздух здесь был так свеж и ароматен, что не нуждался ни в каких добавках. Доктор не мог нарадоваться чудесному освобождению.

Глава пятая: Ведьмин колодец

Ватсон не заметил исчезновения Холмса. Он благополучно организовал поставки продуктов ко двору: Лестрейд благодарил за сотрудничество. Рыбалка, поездки с ушкуйниками по местным лесам, садам и полям порядком ему приелись. Доктор собирался домой. Только Шерлок исчез неожиданно. Говорили, что в недалёком местечке Шиханы располагалась невероятной силы и величины роза ветров.

«Ну, не могло же его унести ветром, — здраво рассуждал доктор, — тем более он всегда с телефоном». Абонент не отвечал. Даже королевская почта потеряла сыщика из виду. Доктор срочно засобирался в путь к Жигулёвским горам. Всю дорогу он наблюдал марево. Это были мелькающие миражи городов и дворцов. Один раз Ватсону даже пригрезился фантастический автомобиль его мечты. «Неужели здесь производят такое?» — подумал он.

В Сызрани доктор увидел огромное старинное здание элеватора, но уже не удивлялся. Поволжье — зерновая столица мира — снова оживало. Сызранские помидоры и крижимские бахчевые культуры ещё больше пополнили список, рекомендованный дворцовому повару.

Неожиданно доктора привезли в огромный лунный кратер, заполненный невероятно чистым и мелким кинетическим песком. Здесь брали сырьё для производства самых серьёзных телескопов, таких как «Хаббл». Доктор долго всматривался в глубокий котлован и пересыпал в ладонях песок. Чего только не рассказывали местные про исчезновение людей, а иногда и целых поселений! То «ведмин котёл», то «гнилой угол». Ватсон вынужден был связаться с Лестрейдом. Инспектор был немногословен:

— Что вы хотите, доктор? Сызрань — город лежачих полицейских. Местные службы вам вряд ли помогут.

И тут доктор вспомнил про совместную молитву с главарём ушкуйников во время атаки на самолёт. Он поднялся на гору повыше, на самом крутом берегу Волги, и начал петь. Сначала тихо. Потом всё громче.

Иеремия 22:20: „Взойди на Ливан и кричи, и на Васане возвысь голос твой и кричи с Аварима, ибо сокрушены все друзья твои“. Исаия 65:24: „И будет, прежде нежели они воззовут, Я отвечу; они ещё будут говорить, и Я уже услышу“».

Солнце уже зашло, с Волги подул ночной бриз. Уставший, но почему-то спокойный Ватсон вернулся в гостиницу. Ему позвонил Лестрейд и сообщил, что в район Ведьминого колодца направлена группа спасателей-добровольцев.

Глава шестая: Кто куда, а я в Сызрань

Тихий тёплый дождь привёл его в чувство. От Волги несло сыростью, но безопасной, не то, что от Темзы. Чьи-то нежные руки гладили его лицо, а шёпот на незнакомом языке звучал как молитва. Холмс с трудом попытался открыть глаза. Огромные огненные шары с хвостами превращались в людей, бешеные ветряные воронки закручивали всё в свои вихри, а вполне приличная дорожка превращалась в бесконечный лабиринт. Сколько времени он пробыл в этом вихре, сыщик не помнил.

Лёгкая теплота дождя, нежные руки, ласковый шёпот и неожиданно громкий голос Ватсона вырвали Шерлока из небытия.

— Ну, слава Богу, вы живы! — воскликнул доктор. Холмсу ещё долго предстояло поправляться: сначала в домике на берегу Волги, потом дома - на берегу Темзы. Что с ним произошло, он старался не вспоминать и никому не рассказывал. Только Ватсону загадочно намекал, что спасла его «молитва согласия» — доктора и ещё какого-то человека.

Сыщик перестал ездить в Италию и Францию. Теперь каждый свой отпуск он проводил в России, неизменно говоря:

— Кто куда, а я — в Сызрань!

03.03.2025

Флейта, соль и немое пение

…невысказанное звенит — не как страх, не как память, а как соль, упавшая в лёд.

И вибрации — идут по внутренним стенам, как в запертой флейте — звук, забытый п…а…л…ь…ц…а…м…и.

я не молчу — я просто звучу на другой частоте. там, где слова — это слишком, а дыхание — как прикосновение к струне, что ещё не звучала. Ты подступаешь ближе — и воздух между нами начинает петь…

Она помнила, как звучал мир, когда её дерево было ещё живо. Возлюбленный-Музыкант  у алтаря научил говорить без слов. Но когда он ушёл, оставив после себя лишь тишину между тактами, её тело стонало от пустоты.

Слёзы текли по лаковым узорам, соль выедала древесину, оставляя белые шрамы — будто мороз на стекле. Они взошли кристаллами прямо на страницах раскрытой Псалтири: «Как вода, пролитая на землю…» (2 Цар. 14:14).

Каждая слеза жгла, как раскалённая пыль в пустыне. Она глохла — да, флейты тоже теряют слух! — и слышала только эхо: «Я не молчу… я просто звучу в пустоте, где даже Бог, кажется, прикрыл уши ладонями».

Но однажды соль на страницах Писания зашевелилась. Не та, что разъедала её тело, а та, о которой сказано: «Вы — соль земли» (Мф. 5:13).

Кристаллы светились, как манна в пустыне, и тогда Флейта поняла: Её слёзы — не яд, а завет.

Она прижалась к Библии, и священные буквы впитали её боль. Соль превратилась в ноты, а елей из семисвечника (Исх. 27:20) стекал по трещинам, как жидкое золото: «Он исцеляет сокрушённых сердцем и врачует скорби их» (Пс. 146:3).

Теперь её голос звучал иначе — не как прежде, а глубже. «Я — флейта, в которой живёт ветер с Голгофы», — пела она.

И тьма отступала, потому что соль её слёз стала хвалой, а немое горе — партитурой для Ангелов Света.

12.05.2025

Дом, который верил

Майский ливень хлестал по ставням старинного особняка, будто природа сама оплакивала его судьбу. Наутро должны были прийти бульдозеры — вековые стены из лиственницы готовились к последнему вздоху...

Катя приехала сюда случайно. Дизайнеру интерьеров понадобились фотографии старинной мебели для проекта. "Только на часок", — думала она, разглядывая резные двери. Но внезапный майский ливень заставил её остаться. Вода залила дорогу, превратив её в бурный поток.

Той ночью, когда гром гремел над крышей, дом впервые за сто лет почувствовал надежду.

В мезонине Катя обнаружила:

Сундук с дневниками, где дрожащий почерк княжны выводил: "Дом оживёт, когда в нём забьётся новое сердце"

Тайник в печи — георгиевские кресты и пожелтевшую фотографию: большая семья у этого же крыльца

Двойную колыбель за досками пола — будто ждала именно этого момента...

Ровно через год особняк расцвёл:

В гостиной висел портрет новой семьи — Катя, её муж и двойняшки,

На террасе звенел смех, многочисленные гости собрались за круглым столом.

А в спальне мирно посапывали два малыша — будто сам дом наконец-то смог выдохнуть.

P.S. Иногда судьба стучится в двери под аккомпанемент майского ливня, или под августовский звездопад…

14.05.2025

Снегурочка проснулась

Она спала под завывания метели, под шорох мерзлых листьев старого дуба, которые он не успел скинуть. Спала под скрежет оторвавшейся местами железной кровли. Шорох озябшего камыша бодрости не придавал. И даже треск поленьев в огромном камине не уменьшал пронизывающего холода.

Тяжелая дрема, мгла, морось, ледяная пелена связали Снегурочку. Пуховые варежки да носочки (на оледеневшие пальчики), хрустальная полуулыбка застыла на прозрачном спящем личике. Даже соболиные брови, казалось, выцвели во время сна. Просыпаться не хотелось — так проще, не видеть, не слышать, не знать: спать, спать, спать… Дятел на вершине старой засохшей березы долбит целый день. Нарядный, шумный, бойкий — стучит вовсю. «Лучше бы снег пошел», — подумала сквозь дрему Снегурочка. Огромные, пушистые, многочисленные снежинки в тот же миг обрушились на землю и заглушили барабанную дробь дятла.

«Еще слово будет на устах твоих, а Я уже услышу», — удивилась Снегурочка. Стоило подумать — оно появилось. В снеговой замяти раскричались вороны, ближе к ночи завыли волки… — Снегурочка, — звучал голос внутри. — Ты спишь, но Я бодрствую. Ты забыла, кто ты есть. Ты — Моё творение. Я сказал: «Да будет свет», и свет стал. Ты тоже можешь говорить, и это будет совершаться. Пробудись. Снегурочка не открыла глаз, но её сердце дрогнуло. Она прошептала:

— Кто Ты?

— Я — Тот, Кто сказал: «Да будет свет». Я — Тот, Кто создал звёзды и снежинки. Я — Тот, Кто дал тебе силу Слова. Пробудись, Снегурочка. Скажи слово.

Снегурочка не знала, что сказать. Её губы дрожали, а мысли путались. Но голос звучал снова:

— Не бойся. «В начале было Слово». Скажи, и оно станет.

Она собрала всю свою волю и прошептала:

— Ле хаим (Жизнь).

И в тот же миг лёд на её ресницах растаял, а ветви старого дуба, скованные льдом, зашелестели. Снегурочка открыла глаза. Вокруг всё ещё бушевала метель, но внутри неё было тепло.

— Я есть, — сказала она громче. И мир вокруг неё замер, будто прислушиваясь.

Снегурочка поднялась с ледяного ложа. Она чувствовала, как сила наполняет её и поняла, что её слова могут не только разрушать, но и созидать.

— Херут (Свобода), — произнесла она.

И в тот же миг цепи сна разорвались. Лёд, который сковывал её, растаял, а холод отступил. Снегурочка почувствовала, что больше не боится. Она поняла, что её сила Слова — это не бремя, а возможность творить и быть свободной.

Снегурочка стояла посреди оживающего по ее слову мира. Она подняла глаза к небу и произнесла:

— Тода (Благодарю).

И в тот же миг небо прояснилось. Звёзды зажглись на небе, а луна осветила её путь. Снегурочка поняла, что её пробуждение — это не конец, а начало нового пути. Она шла вперёд, зная, что её сила Слова — это дар, который она будет использовать для созидания, а не для бегства от реальности.

09.03.2025

Колобок, или Сладкое возвращение Поняв, что Дед замесил его не от щедрости, а от корысти, прозорливый Колобок сбежал в лес. "Не хлебом единым", — шептал он, катясь прочь (Мф. 4:4). Годы опасных приключений закалили его. От былой мечты — стать нежнейшей Булочкой с корицей — осталась лишь горькая ирония. "Кому я нужен, кроме как на закуску?" — думал он, уворачиваясь от хищников. Но в день, когда Лиса чуть не одолела его хитростью, Колобок выкатился на оживлённую московскую улицу. И вдруг — аромат ванили, звон колокольчика над дверью... Кондитерская! За стеклом, среди пирожных, он увидел её — румяную девушку в кружевной косынке. Её глаза округлились: — Ой, да ты же идеальный! Тёплые руки в муке подхватили его. Она бережно обмахнула его сахарной пудрой, и Колобок, глядя в зеркало, узнал себя: не беглеца, а шедевр кулинарного искусства. "Любовь не ищет своего" (*1 Кор. 13:5*), — вспомнил он. Дед видел в нём еду, звери — добычу, но эта девушка разглядела призвание. Теперь он счастливо покоится на вышитой салфетке, понимая: иногда надо пройти весь лес, чтобы найти того, кто увидит в тебе не то, что можно взять, а то, чем можно поделиться.

Свершилось, эволюция потерь Меня уж больше не тревожит Потери были, есть, возможно, будут Но не печалит этот факт теперь

Жар-птица, обронив свое перо Не тащилась взад его вернуть Возможно, осветило оно путь А для кого-то на погибель отдано.

Май 2025

"Когда все мастера давать советы"

Мастера любят давать советы. Не так живёшь, не так поёшь, не так сидишь, не так стучишь. А я, между прочим, не дятел, а Пин. В душе — птица, только у каждого свои особенности. Дятлу можно стучать сутками — у него мозг языком амортизирован. А мне нельзя. Я в каждый стук душу вкладываю.

Да и потом, в Поволжье пингвины — редкость. Я тоже редкость. Хочу летать — ведь я же птица! — потому меня к аппаратам тянет, особенно к летательным. А ещё хочу петь. Павлин ведь поёт — и все понимают, что соловья из него не выйдет. Но ему можно, а мне — нет?

Мастерю, стучу, пою, живу с душой. А душа моя похожа на мастерскую: там всего вдосталь, всему есть место. Ну да, и беспорядок тоже имеется — творческий. Кому не нравится — не заходите. Я же в ваши дела без приглашения не лезу!

Так ворчал Пин в своей мастерской, которая постепенно наполнялась разными ценными вещами. Но он был не одинок. Сама Премудрость Божия (Притчи 8:30-31) трудилась рядом с ним, и вскоре его творчество наполнило землю радостью — как и обещано в Книге Бытия (5:29).

Однажды Пин с Совуньей пили чай. Как ни странно, в домике Пина. Встретились по двум причинам: Пина накрыл кашель, у Совуньи сломалась кофемолка. Глубокий снег для Совуньи не преграда — лыжи всегда стоят на крыльце. Её сумка с красным крестом была полна пузырьков и баночек; спешно кинув туда ещё пару пакетиков с загадочным порошком, Совунья отправилась в путь.

Пин вам не Карыч... Он не лежал в кровати, а неуклюже передвигался по домику-мастерской. Электронный градусник показывал температуру дистанционно, заодно измеряя пульс и давление. Вот только кашель душил и мешал работе. Хрупкие макеты Пина от мощных приступов кашля буквально рассыпались, как карточные домики. "Вот, самолётик сломал", — выдавил Пин.

Совунья впервые была в домике Пина. Её приятно удивили уют и продуманность пространства — всё было под рукой. Но её военно-полевая хирургия здесь оказалась бессильна. Помогли только консервативные и нетрадиционные методы. Вскоре на плите забулькал бульон с кореньями, засвистел чайник. Необычный круглый стол на пружине, казалось, сам выкатился в центр кухни. А ещё часы... Часы, которые обычно украшала чекушка, сегодня демонстрировали литровую банку бузинного чая с мёдом.

На миг Совунье показалось, что рядом сидит Безумный Шляпник, а за окном мелькает Белый Кролик. "Тьфу, напасть, показалось", — подумала она. Просто метель. Но кто знает? "Некогда мне о кроликах размышлять", — решила Совунья и начала терапию. В чай был добавлен дивный порошок. И вместо кашля по домику понёсся... смех.

Сначала засмеялась Совунья — тонким серебристым смехом. Подхватил Пин — его баритон раскатисто разносился по комнате. Слезы текли по щекам, животы болели от смеха. Чтобы успокоиться, Пин взялся за кофемолку. И зря! В зеркальной крышке отразилась его смешная рожица. И ещё что-то... неявное, но очень желанное.

Раскаты хохота разносились по округе. Раздражённый Карыч позвонил, требуя, чтобы Совунья навестила и его — он страдал от жестокой меланхолии. Но Совунья не спешила. Лечение смехом и зеркалами было в разгаре. Впереди их ждали вечерний кофе и долгий разговор. За окном бушует метель, рассерженный Карыч звонит не переставая — и пусть весь мир подождет…

28.04.2024

Дом, устроенный Богом

За сие Бог делал добро повивальным бабкам, а народ умножался и весьма усиливался. И так как повивальные бабки боялись Бога, то Он устроял домы их.(Исх.20-21)

Ёжика спросили, что там в узелке?... Он сказал: " Не знаю, но на коньяке"

Увитый розами, глицинией, жасмином

Там кабинет с библиотекой и камином

На каждый месяц есть и фрукты, и цветы…

Я слышу твое сердце, дорогая,

Тебя Я вижу в суматохе дней

И Я тебе дарю кусочек рая

Как матери, врачующией детей,

Как тем счастливым повивальным бабкам, которые приняли Моисея

Я устрояю дом твой, дорогая, за то, что ты души не пожалела.

Не испугалась битвы и, поверив, в Мое лишь Слово, ты не отступила:

Прими награду, счастлива будь, помни, ты- Вера, вера - значит сила.

Великая победа от Иисуса, терпение и действие с Любовью

Тебе я посылаю и Надежду: любил, люблю и бесконечно помню!

Он снова ожил, этот старинный кирпичный особняк с историей — бывшая библиотека и молитвенный дом начала XX века. Каждая трещинка в кладке, каждый кирпич хранил шёпот молитв и переливы вдохновенных слов. «За то, что повивальные бабки боялись Бога, Он устроял домы их» (Исх. 1:20-21). Этот дом стал небесным даром — наградой за веру, что не отступила, за стойкость, за щедрость души, не пожалевшей себя в битвах.

Хозяйка получила его полностью обустроенным — с садом, где цветники окружали плодовые деревья и кустарники, с уютной виноградной беседкой и даже с капсульным отелем в цокольном этаже для дорогих гостей. Забавного зинненхунда с раскосыми глазами тоже подарили вместе с брендовым автомобилем. А вот кот пришёл сам — важный, полосатый, словно знал, что этот дом теперь и его.

Лунный свет лился в высокие окна, играя бликами на паркетных полах. В камине потрескивали поленья, наполняя дом теплом и уютом. «И дал Я вам землю, над которою ты не трудился, и города, которых вы не строили...» (Нав. 24:13). Сад вокруг особняка жил в вечном цветении: весной — тюльпаны и пионы под арками глицинии, летом — пышные розы и нежные гортензии, осенью — царственные хризантемы, даже зимой — морозники и солнечная форзиция. Виноградная беседка, качели среди цветов, оранжерея с тропическими растениями — всё говорило о Божьем благоволении к хозяйке.

Просторная зала-столовая-гостиная на первом этаже становилась то местом молитвенных собраний, то творческих посиделок. Их слова, как искры, разлетались в ночи, готовя сердца к пробуждению. В углу стояло массивное кресло в английском стиле — свидетель многих откровений, а тяжёлые бархатные шторы создавали атмосферу таинственности.

На втором уровне, под самой крышей, находился кабинет хозяйки, где рождались книги. Среди уютного текстиля, дорогих сердцу безделушек и аккуратных стопок рукописей хозяйка вела свои тихие беседы с Богом. Внизу, у камина или в прихожей, её всегда ждала забавная парочка — лохматый пёс, вечный сладкоежка-оптимист, и важный полосатый кот, хранитель домашнего уюта. В саду жила великолепная сова, пара редких соколов-змеяедов и множество невесть откуда взявшихся ежей. Автомобиль хозяйка не водила, но этот блестящий «посланник» всегда был готов отправиться в путь — нести Слово туда, где его жаждали услышать.

Этот дом был больше, чем здание из кирпича и дерева. Он стал крепостью веры, местом божественных встреч, кусочком рая на земле. Здесь жила любовь, не знающая условий, царила надежда, не ведающая границ. Здесь совершалось ежедневное чудо — полнота жизни во Христе Иисусе.

07.06.2025

Как безудельный князь БОБРОК - ВОЛЫНСКИЙ, получил во владение район Хвалынский, да с местечками Берсенёвка, Беркутовка, Вишнёвое, Сливянка, Ягодное-Годное, Малиновка, Изюмчик и Мускатная гора.

Пс 2:8: "проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе;"

Эй, кузнец-молодец, Скуй мне медный ларец Чтоб в ларце том лежали Всё ключи и скрижали И сердца, что дарует Небесный Отец 27.04.24 Вирсавия А он, князь Боброк-Волынский, и впрямь был безудельный. Нет, не бездомный — слава Господу, голову где приклонить всегда находилось: то походный лагерь с дружиною, то княжий терем, где стерег господина своего. Верным сюзереном был, а вот о стяжании не думал — не в том богатство видел. За кров и хлеб благодарил, за здравие и Божий оберег — тоже. Скромен да нестяжателен был Князь. Но однажды д руг его ратный, Владимир Андреевич, рассказал, как вотчину заимел. Не то чтобы Боброк закручинился — нет, но мечта в сердце затеплилась: «А что, если и мне Господь уготовил место?» И решил он челобитную написать — обратиться с просьбой ко Владетелю всей земли, коему служил верно, безропотно. Не с руки ему, воину, пером ворочать — мечом сподручнее! Но вспомнил, как в детстве старый Князь грамоте учил. Написал лебедиными перьями, да раздосадовался — скомкал да бросил к печи на растопку. Но рукописи не горят. Особенно такие. "Объявление князя Боброка" (Найдено в пепле, Ис.61:3 возвестить сетующим на Сионе, что им вместо пепла дастся украшение, вместо плача — елей радости, вместо унылого духа — славная одежда, и назовут их сильными правдою...16.07.25, Вирсавия-Гардарика) Жду дом просторный с гаражом и садом, Что жилья, служения, творчества готов Благодарю, бесплатно, как награду, И место для покоя от врагов. БОБРОК-ВОЛЫНСКИЙ, князь Христов И услышана была просьба его.

И вскоре безудельный князь БОБРОК - ВОЛЫНСКИЙ, получил во владение район Хвалынский, да с местечками Берсенёвка, Беркутовка, Вишнёвое, Сливянка, Ягодное-Годное, Малиновка, Изюмчик и Мускатная гора. Не за золото, не за меч — а за верность в малом.

Дом с садом в награду Боброку даны За верную службу и в ночи, и в дни В судьбе скротечной награда Творца За то, что послушен был Слову Отца То тихая пристань, любви колыбель, Бери, наслаждайся и радостно верь, Что жизнь не напрасна, хоть тяжек твой путь, Прими же награду, и счастлив, Сын, будь!

16.07.2025

Он сказал мне: венцу уподоблю я суд Мой; как нет запоздания последних, так и ускорения первых. 3 книга Ездры, 25 глава.

Все имеет конец и начало Всё имеет исток и венец Даже если б мы с Вами молчали Бог рассудит биенье сердец.

Все мотивы, намеренья, мысли Всё доступно и вписано мигом То, что мнится лишенным и смысла. Взвешено и указано в книгу

Книга жизни и судеб раскрыта Пред Единым Судьёй Справедливым И дела, помышления в том свитке Даже если их сами забыли.

В тронном зале суды не стихают Обвинитель клевещет всечасно Только Кровь с покаяньем смывает То, что дьявол готовит несчастным

Он прекрасно исследовал Слово И следит, где преткнемся в законе Уловляя детей Божьих снова Обвиненье всегда наготове.

У порга Судебного зала Мое сердце от страха сжималось До тех пор пока я не познала Что Судьей я Отца называла

Старший брат Иисус - мой ходатай Он на крест уж вознес все пороки Его жертва меня оправдала, И Любовь ждёт меня у порога.

И вхожу в судный зал с дерзновеньем Славя Бога, Христу воспевая И вердикт слышу я в восхищеньи: Крест покрыл все. Свободна, родная.

14.08.2024

Записки кота Бориса (субботнее)

— Привет, Бориска, а ты чего тут делаешь? — в открытые двери веранды ему улыбалась соседка.

«Чего-чего, тебя караулю», — пробурчал про себя Борис. Хозяин твой мед качать уехал, а мне наказал, чтобы я сон твой сторожил.

Женщина эту фразу, конечно, не расслышала, тем более что кот невероятно элегантно потянулся, вышел из-под куста малины и исчез — растворился за забором.

«Странно, но приятно, охрану оставил», — ещё раз улыбнулась про себя женщина. Женаты четвёртый год, брак по расчёту (тьфу, какой такой расчёт — расчёт это хотя бы деньги!), как её угораздило вновь выйти замуж под старость лет? И вновь, как ей казалось, без любви...

Противоречивые мысли крутились в голове женщины, Борис об этом и не подозревал. Странной казалась ему эта парочка...

Мужчина Борису откровенно нравился, кстати, имя Борис ему дал именно он. У кота были официальные хозяева, и жил он вполне благополучно в соседнем доме, но что-то непонятное тянуло его к скромному одноэтажному домику в Старом городе, с заброшенным крошечным участком и сараем во дворе. Психически больная, небезопасная, на взгляд Бориса, девушка и эти двое...

Мужчина за шестьдесят, невысокий, седоволосый, с красивым громким голосом. Он уезжал от дома по делам на машине, всегда вымытой и ухоженной, кстати, как и он сам. Борис уважал территориальные права, поэтому, когда метил участок — а всё вышеописанное он считал своим, — автомобиль не трогал. Мужчина ухаживал за машиной и за собой — это было заметно. Три раза в неделю он уезжал в тренажерный зал, летом катался на велосипеде и просто бегал. «Если бы я был собакой, — иногда размышлял Борис, — обязательно бы составил ему компанию». Впрочем, компанию он был готов составить мужчине и в других ситуациях. Например, когда банда из семи ворон окончательно наглела. Мужчина доставал малокалиберную винтовку и пытался подстрелить нахалов. Те, заразы, были неуловимы. В ненависти к воронам, в уважении к чужой территории и правилам, в заботе о своём теле и вообще в бережном почёте к окружающему миру мужчина и кот были единодушны.

Женщина, когда он впервые пришел к ним во двор, пыталась придумать имя, но кот никак не реагировал. Он позволил себя погладить, принял угощение и терпеливо ждал, пока она, посоветовавшись с мужем, не назвала его котом Борисом. Чаще всего женщина, конечно, звала его ласково — Бориской. Ну, что с неё возьмёшь, здраво рассуждал Борис. С мужчиной было всё понятно: кота влекло в нём разумное уважение, бережное почитание. Да-да, котам, как ни странно, тоже нравится, когда их уважают и чтут.

Вот и сегодня рано утром мужчина, уезжая, деликатно намекнул Борису, что неплохо бы было охранять сон женщины. В этом было столько свободы, ответственности, уважения и надежды. Разумеется, Борис не смог отказаться.

Тем более женщина ему тоже нравилась. Она была красивой, ошеломляюще красивой, несмотря на зрелый возраст. Борис был обычным большеносым котом традиционного серовато-коричневого окраса, но породу он видел, ценил и восхищённо подглядывал за женщиной. Любовался густыми, когда-то каштановыми волосами, стройными ногами и, чего уж таить, высокой грудью. Кот он и в Африке кот, Борис даже не собирался оправдываться...

Больше всего кота привлекала в женщине её мудрость. Вместо бессмысленного размахивания дробовиком против ворон, она сумела привлечь пару редких для этих мест соколов. Стоило этим охотникам появиться над двором, как наглые птицы бесследно исчезали.

Женщина нежно любила животных и растения. Однажды она долго молилась о появлении ежа, потому что мерзкие слизни заполонили участок. Вскоре ёжики действительно начали активно размножаться в Старом городе, избавив местность от вредителей. Вороны ушли вслед за слизнями, уступив место соколам.

Борис иногда чувствовал, что и он сам оказался здесь не случайно, вероятно, по просьбе женщины. Лёжа под кустом малины субботним утром, он задумывался: «Зачем же я здесь нужен?»

Впрочем, гадать долго не приходилось: мужчина поручил ему важную миссию — охранять покой женщины. А женщина отчаянно нуждалась в безопасности, близости и благодарности, она нуждалась в любви.

Борис знал, что женщина ассоциировала любовь с собаками, хотя и кошек никогда не обижала. У неё были домашние питомцы, она писала о них сказки и стихи. Тут Бориса внезапно озарила смутная догадка: вдруг он и есть тот самый Кот из её сказок?

Умный, благородный, грациозный, верный и надёжный спутник. Возможно, предназначение Бориса заключалось в том, чтобы совершить некий подвиг или передать важный урок отнюдь не юному Маркизу Карабасу или героям будущих историй?!

Эта субботняя мысль успокоила кота и придала особый смысл его повседневной миссии...

18.07.2025

Получила сегодня в подарок картину с изображением ПЕРА, забираю его в дом мечты...

Тьма притаилась за стеной Метель, вздыхая, лезет в щели. О, Дух Святой, ты у дверей не стой Давай обьединимся к общей цели.

Возьму перо, цветных листов поболе Поставлю чайник и зажгу свечу Ты послан в помощь мне Святою волей Тебя я жажду, Истины хочу.

Дай мне услышать Слово благодати Дай мне узреть, как вырваться из пут Из уз земных в Священные обьятья Где благодать и Истина спасут.

И пусть свеча мерцает до рассвета И пусть чернил не кончится поток Готова я писать, как тысяча поэтов И диктовать как Ездра, выпивший глоток

Святого чистого огня из Божьей чаши Чтоб он пылал в моих и в сердце и устах Чтоб Буква принесла на земли наши Любовь, Свободу и разбит был страх.

Господь, дай смысл и силу, дай цель Существованью моему Пошли мне Слово с разуменьем Откровений Я от Тебя лишь это всё приму.

13.12.23.

Сказка терапевтическая

(написанная под моим руководством)

Мистер Лимон Это не просто машина — это Автомобиль. Само его имя говорило о значимости. Все вокруг обращали на него внимание — его невозможно было не заметить среди множества других машин. Он был ярко-жёлтого цвета — цвета солнца и радости, словно воплощение детского озорства. Но мистер Лимон понимал свою важность: у него всегда были ответственные задания — перевозить особых пассажиров из пункта А в пункт Б. И он исправно трудился год за годом, помогая водителю своей маневренностью и лёгкостью в управлении. Только в те редкие моменты, когда важных заданий не было, а все машины вокруг отдыхали после трудового дня, остывая в вечерней прохладе, мистер Лимон позволял себе мечтать. В своём воображении он рисовал картины: вот он лихо разгоняется по ледовому покрытию, исполняет виртуозные пируэты, оставляя замысловатые узоры от протектора шин. Ах, как хотелось ему устроить что-нибудь озорное! Ведь второе имя мистера Лимона — Шкода. (Странно, почему-то слёзы наворачиваются, и строки становится сложно писать...) Ещё мистер Лимон мечтал о приключениях: лететь быстрее птицы по автостраде, выжимая из своего двигателя все 1.2 литра, 60 лошадиных сил, 150 километров в час. Как же круто было бы ощутить, будто паришь над дорогой! Но в последнее время автомобиль всё чаще оставался невостребованным. Его ярко-жёлтый цвет потускнел, и он уже реже видел автостраду с её ровной блестящей поверхностью, по которой неслись пёстрые машины, устремлённые к горизонту. Вместо этого в его воображении всё чаще возникала болезненная картина — автокатастрофа, где пострадавший мистер Лимон окружён полицейскими, выясняющими причину аварии. "Как это могло случиться?" — звучит главный вопрос. А его водитель, Вацлав Эрбен, снова и снова твердит: "Нет, этого не случится. Никогда!" Но когда двор затихает и лишь вдалеке слышны звуки гоночных мотоциклов, разрезающих воздух скоростью, мистеру Лимону являются тяжёлые видения. Будто он буксует на грязной одинокой дороге, и никто не придёт на помощь — ведь дорога пустынна, а дождь льёт не переставая. И он понимает: мощность его двигателя — всего 1.2 литра, 60 лошадиных сил. Беспомощно жужжат колёса, вязнущие в грязи, машина погружается всё глубже. Брызги покрывают её целиком, и только верхушка кузова остаётся чистой, ярко-жёлтой, отражаясь в дождевых каплях. Ещё ему снятся головокружительные серпантины, ведущие на вершину высокой-высокой горы. Дорога такая узкая, что кажется: ещё немного — и колёса сорвутся в пропасть. "Только поближе нужно прижаться к Скале", — шепчет мистер Лимон, вспоминая слова Писания: «Господь — твердыня моя и крепость моя и избавитель мой. Бог мой — скала моя; на Него я уповаю» (Псалом 17:3) Камни с шумом осыпаются вниз, мотор чуть слышно урчит, но он знает: «Ибо кто Бог, кроме Господа, и кто защита, кроме Бога нашего? Бог препоясывает меня силою и устрояет путь мой непорочным; делает ноги мои, как оленьи, и на высотах моих поставляет меня» (Псалом 17:32-33) Но мистер Лимон упрямо движется вперёд, выше и выше, повторяя про себя: "Это моя дорога. Я пройду её. Обязательно достигну цели!" И вот он почти на вершине, где его ждёт... Happy End? Или, может быть, Happy Start?

05.05.2025

Совет Ахитофела

Глава 1. «Шестилетняя луна»

Луна над Беэр-Шевой была огромной и медной, как щит забытого воина. Маленькая Бер-Шева, прижав к груди глиняную табличку, пробиралась в ночной сад. Ее босые ступни оставляли на песке следы, похожие на древние письмена — может быть, стихи, может быть, первые в ее жизни военные донесения.

Под гранатовым деревом, чьи ветви склонились подобно седым мудрецам, она осторожно вывела палочкой:

"Если ветер украдёт мой стих —

Я сплету ему пояс из звёзд..."

Тень за её спиной зашевелилась, и запахло сушёными финиками и железом.

— Поэзия — это замаскированный приказ, — прозвучал голос Ахитофела.

Он стоял, заслонив собой луну, и жевал финик так медленно, будто разгадывал его косточкой будущее. За его спиной, едва различимые в темноте, три Ангельские фигуры:

Рафаэль в доспехах, звонящих тише колокольчиков, со шрамом-ключом вместо мизинца.

Гавриил с семью свитками, пробитыми стрелами на поясе.

Уриил с покрытыми сажей крыльями, будто вылетевший из печи войны.

Внезапно Ахитофел хлопнул в ладоши — песчаный вихрь взметнулся, стирая строки.

— Твоя прабабка Иудифь, — продолжил он, вытирая пальцы о хитон, — писала стихи, от которых враги падали замертво раньше, чем долетали стрелы.

Из складок его плаща выскользнула глиняная табличка с клинописью.

— Прочти.

Бер-Шева повертела тяжёлую плитку в руках:

— Здесь сказано... о любви?

— Здесь, — Ахитофел ткнул пальцем в трещину, — расстановка лучников на стенах Мегиддо. Видишь этот знак? Это не "сердце" — это указание, где спрятаны запасы воды. А вон там — не "поцелуй", а код для ночной смены караула.

Он внезапно дед подхватил её за талию и поставил на плоский камень:

— Теперь станцуй это.

Уроки Рут

По вечерам, когда жара спадала, служанка Рут — бывшая танцовщица из Моава — учила Бер-Шеву языку тела:

— Бёдра — как волны у Эйлата, — ворковала она, поправляя руки девочки. — Руки — как ветви маслины, что гнутся, но не ломаются. А шея...

— Шея должна быть прямой, — раздался голос Ахитофела из темноты.

Он вышел из-под арки, освещённой факелами, с мечом в одной руке и плодом гранатового дерева в другой.

— Как у лучника перед выстрелом.

Рут замерла, но дед уже клал плод на голову внучке:

— Танцуй.

— Но...

— Если упадёт — значит, ещё ребёнок. Если устоит...

Бер-Шева зажмурилась и начала движение — медленно, как учила Рут.

И тогда случилось чудо:

Меч за её спиной запел (как будто ветер играл по его лезвию)

Гранат на голове засветился изнутри (будто в нём зажгли крошечную лампу)

Тени на стенах сложились в фигуру ангела с крыльями вместо рук

— ...значит, уже царица, — закончил Ахитофел, подхватывая гранат, который всё же упал в последний момент.

Ночные гости

Перед рассветом Бер-Шева проснулась от холода — её одеяло съехалo, а на груди лежал...

Ключ. Костяной, тёплый, с вырезанной на рукояти буквой "алеф".

— Дёрни, — прошептал кто-то.

Она обернулась — в углу комнаты стоял ковёр. Тот самый, что обычно расстилали в зале совета.

— Дёрни, — повторил ковёр (или голос из-под него?).

Она потянула ключом за нитку, торчащую из узора — и весь ковёр вздрогнул, как пойманная рыба. Из его складок выпали:

- Три гранатовых зерна (одно — с кровяным пятном)

- Обрывок кожи с татуировкой (карта?)

- Перо (но не птичье — оно было металлическим)

За окном запел петух, и ковёр свернулся в аккуратный рулон.

Только теперь она заметила надпись на стене, которой раньше не было:

"Спи. Завтра начнётся твоя война"

Глава 2. «Вода, огонь и медные звёзды»

Пролог: Спор ангелов

В первую свадебную ночь, когда Урия спал глубоким сном воина, три тени появились в спальне. Их крылья отбрасывали на стены узоры, похожие на древние письмена.

Рафаэль первым нарушил тишину, бросив на ковёр сломанный клинок. Металл звонко ударился о камень, и лезвие вдруг засветилось голубоватым светом.

— Она станет оружием, — произнёс он, и его голос звучал как звон стали. — Её красота — лучшая маскировка. Когда придёт время...

Он провёл пальцем по узору ковра, и нити внезапно сложились в образ сверкающего меча.

Гавриил не спеша развернул свиток — тот самый, что когда-то висел у него на поясе. Но теперь дыры от стрел затянулись тончайшей серебряной паутиной, сквозь которую просвечивали странные письмена.

— Ты ошибаешься, — возразил он. — Она будет словом. Её история станет законом, который переживёт стены этого города.

Свиток внезапно вспыхнул синим пламенем, и дым сложился в древний символ — знак "царь".

Уриил молчал. В его руках была простая глиняная чаша, наполненная мутной водой. Когда он поставил её на ковёр, поверхность жидкости вдруг стала прозрачной, и в ней отразился образ:

Вирсавия с ребёнком на руках. А вокруг — пылающий Иерусалим.

— Ты всегда видишь только жертву! — Рафаэль ударил кулаком по чаше, и вода расплескалась, оставляя на ковре ожоги в форме звёзд. — Она сильнее, чем кажется!

— А ты слеп, — прошептал Уриил, и его голос звучал как шум далёкого водопада. — Разве не понимаешь? Её боль и есть оружие. Через неё придёт искупление.

Вдруг ковёр вздыбился, узоры задвигались, складываясь в знакомые черты.

— Довольно! — прогремел голос Ахитофела, хотя самого его не было видно. — Вы спорите, как торговцы на базаре.

Он появился из ниоткуда — седой, могучий, с глазами, полными древней мудрости. В руках он держал три предмета:

Восстановленный клинок — его он протянул Рафаэлю

Пепел от свитка — его получил Гавриил

Каплю воды — её принял Уриил

— Она будет всем сразу, — провозгласил Ахитофел. — Мечом — когда нужно защищать сына. Законом — когда надо править. Жертвой — когда потребуется искупить. А теперь — на свои посты.

Когда ангелы исчезли, на ковре осталась лишь одна деталь — крошечное гранатовое зерно, пульсирующее, как живое сердце.

Ахитофел поднял его и прошептал:

— И всё-таки... главное — пережить.

За окном запел первый петух.

Той весной даже ночи были тёплыми. Вирсавия — теперь уже не Бер-Шева — стояла на пороге миквы, сбрасывая с плеч вышитый хитон. Лунный свет ласкал её кожу, как когда-то ласкал ладони Урия перед уходом на последнюю войну.

Миква, вырубленная в скале, хранила дневное тепло. Вода здесь никогда не была просто водой — для Вирсавии она становилась жидким серебром, зеркалом богинь, колыбелью для новых душ.

Она медленно погружалась в воду, чувствуя, как её мышцы расслабляются, а мысли становятся ясными.

— Ты вернёшься, — шептала вода, принимая в себя лавандовые лепестки — последний подарок Урии.

Её пальцы распустили косы, и тяжёлые от ароматного масла волосы упали в воду, превращаясь в чёрных змей — не опасных, а тех, что приносят вещие сны.

Она тихо смеялась, наблюдая, как:

- Лавандовые лепестки цепляются за её бёдра, словно маленькие руки

- Отражение луны дробится на тысячу серебряных рыб

- Её собственные пальцы кажутся вдруг чужими — прекрасными и таинственными

Где-то за стеной пел соловей. Тот самый, которому Урия однажды сказал:

"Если я погибну — пой ей о моей любви на языке хеттов".

Вирсавия набрала воду в ладони и подбросила вверх. Брызги застыли на мгновение, превращаясь:

- В осколки звёзд (как обещал дед)

- В слёзы ангелов (как шептала кормилица)

- В отблеск будущего (как знала она сама)

И в этот миг — чистый, прозрачный, целиком принадлежащий ей — с городской стены донёсся звук упавшего медного кубка.

Вирсавия не обернулась.

Она не знала, чьи это руки.

Не знала, отчего они дрожат.

И продолжала купаться, теперь уже напоминая себе:

"Я всего лишь женщина, женщина в ритуальной микве.

Всего лишь жена, ждущая мужа.

Ничего больше.

Ничего важнее…"

А луна, круглая как печать царя, плыла по небу, освещая:

- Её мокрые ресницы

- Царя на стене (который вдруг вспомнил, что забыл, как дышать)

- Тень Ахитофела у входа в сад (он бросал в микву гранатовые зёрна — одно за другим, как бросают кости судьбы)

"Спи, дитя моё, — шептала вода, убаюкивая. — Завтра будет война."

Глава 3. «Черные гранаты»

(Внутренний дневник Вирсавии)

Гарем

Стены здесь пахли мёдом и ложью. Мне отвели комнату с синими изразцами — цвет траура по ещё не умершим детям. Жёны царевичей смеялись, когда я проходила: — Смотрите, несёт в животе грех царя! Их браслеты звенели, как кандалы.

По ночам я прижимала ладонь к стене — ковёр из детства висел теперь здесь, но узоры стали колючими. Если всмотреться, можно было разглядеть: перевёрнутых львов (знак опалы), змей, пожирающих собственные хвосты и едва заметное пятно, похожее на отпечаток детской ладони

Давид

Он приходил по ночам, пахнущий кровью и ладаном.

— Ты ненавидишь меня? — спрашивал он, но это был не вопрос, а исповедь палача. Его руки дрожали, когда касались моего живота — будто боялись оставить синяки на ребёнке.

Однажды он принёс гранат — тот самый, что сорвал в нашем саду в день, когда… — Ешь, — сказал он, — в нём нет косточек. Я разломила плод — зёрна были чёрными.

Смерть первая

Ребёнок прожил шесть дней. Когда он умер, гарем запел. Не плач — песню, как на празднике урожая.

Давид не пришёл. Вместо него явился Уриил с пустым кувшином: — Наполни его слезами. Они понадобятся твоему следующему сыну. Я не плакала.

Утром нашли первую служанку — та, что подмешивала морской лук в моё молоко. Она висела на собственных волосах, заплетённых в петлю.