Читать онлайн "Встречник"

Дима мечтал стать футболистом, но врожденный дефект (одна нога короче другой), оставлял мечту только несбыточной мечтой. Он пинал мяч в забор, ловил его и снова пинал, мало обращая внимание на грохот сотрясаемой металлической изгороди, погруженный в воспоминания.

Они с мамой жили в собственном доме, оставшемся по наследству от бабушки. После развода родителей, им пришлось уехать в это довольно большое село. Что там произошло у них Дима не знал, но папа вдруг стал чужим. Если и разговаривал с сыном, то односложно и сквозь зубы.

— Ты лживая тварь, — подслушал он как-то ночью как они ругались. — Я воспитывал двенадцать лет чужого щенка, — шипел злобно отец. — Хватит! Людка родит мне моего сына, она уже на шестом месяце, а ты вали к тому кобелю, от которого забеременела. Я лишу тебя всего. Подлая змея, ты не получишь ничего из имущества. Все приобретено на мои деньги, и все это мое, адвокат позаботится о справедливости, тебе не достанется ничего.

— Это какая-то ошибка Леша, — плакала мама. — Это же твой сын.

— Какая может быть ошибка! — Ревел отец. — Вот результаты теста! Читай! Ноль! Ты видишь! Ноль! Он не мой! Собирай шмотки и уматывай в ту деревню из которой я тебя вытащил! Свинье место в хлеву! Бумаги на развод пришлю по почте. Видеть тебя не хочу!

— Но он же твоя копия! Леша! Мы столько лет вместе! Вы вместе строили этот дом!

— Хватит врать! Строил я, а ты… — Отец не нашел, что еще сказать, и хлопнув дверью ушел.

Они уехали утром. Из вещей только чемодан и спортивная сумка. Мама не взяла ничего лишнего, она гордая женщина, даже на такси денег не было, только на электричку и автобус.

Село Жабня довольно крупное, больше тысячи жителей. Здание сельсовета, неработающий медпункт (старый фельдшер умер, много и часто пил, а нового так и не прислали), клуб, где по вечерам собиралась молодежь и фальшиво бренчала гитара, разрушенная еще во времена революции церковь, ну и конечно же крохотный магазинчик, куда и устроила на работу маму подруга детства тетя Валя, она же и хозяйка этой торговой точки.

Старый бабушкин дом встретил новых жителей зимним холодом, пылью, запахом сырости, плесени, старости, да густой паутиной по углам. Протопили печь, убрались, и стали жить. Диму устроили в школу, в город, и мальчика утром увозил, а вечером привозил обратно желтый школьный автобус. Мама работала и каждую ночь плакала, стараясь скрывать это от сына, но он видел ее красные глаза и все понимал. Он уже взрослый.

Сейчас лето. Мама уже не плачет, только как-то осунулась и постарела за полгода. Дима помогает ей во всем. Научился колоть дрова, таскать воду, топить печь. Он мечтает стать знаменитым футболистом, что бы разбогатеть, и купить новую стиральную машину, холодильник и телевизор, а еще, что бы отец увидел каким он стал и вернулся.

Дима пинал мяч и мечтал о карьере, которой никогда не будет, когда одна нога скользнула по траве, а занесенная другая, промахнувшись по кожаному боку мяча, отправила его не в забор, а выше. Мальчик похолодел от ужаса.

Соседский участок являлся местом которого избегали все жители Жабни, и не только потому, что там повесился бывший, отсидевший свой срок насильник и убийца, а еще и потому, что поселившийся в нем наследник нелюдя, вид имел таинственный, всегда носил черные очки, ни с кем не разговаривал, и вообще не выходил за ворота своих владений никогда.

Люди называли его колдуном, упырем и еще множеством нелицеприятных прозвищ, хотя на самом деле его звали Федор Николаевич Ветров (так во всяком случае значилось в документах, которые он предъявил в администрации при заселении).

Дима видел его всего один раз, когда тот открывал ржавые, визжащие не смазанными петлями ворота, перед приехавшим, привезшим дрова трактором, и после этого встречаться с ним не желал.

Высокий, широкоплечий мужчина, в черном, идеально чистом, выглаженном одеянии напоминающем монашескую рясу и в черных, зеркальных очках опирающихся на горбатый, хищный нос, больше похожий на клюв орла, тут же поселили в душе ребенка животный ужас и естественное желание бежать куда глаза глядят.

Ярко красные, тонкие губы колдуна, особенно страшно смотревшиеся на фоне бледной кожи, что-то тихо сказали водителю, и скривились в жесткой ухмылке, когда черные очки повернулись в сторону Димы, который тут же бросился наутек дрожа от страха.

А теперь, из-за собственной глупости, придется залезть в жуткое логово, где по слухам обитает самая настоящая нечистая сила. Деваться-то некуда, мяч один, и второй купить не получится, зарплата у мамы маленькая, а Диме еще и в школу форму к осени покупать, лишних денег нет и не будет. Придется лезть.

Притащенная сколоченная для починки протекающей крыши, нанятым за бутылку соседом-алкоголиком Васькой кривая, деревянная лестница, как раз доставала до края забора.

Соседский участок выглядел запущенным. Бревенчатый дом, крытый шифером поросшим мхом, с дымящейся, не смотря на жаркую погоду печной трубой, смотрелся мрачным пятном в зарослях чертополоха, крапивы и лопухов, выросших до такого размера, что могли скрыть с головой довольно рослого мальчика. Где искать в этих дебрях мяч — непонятно, но деваться-то некуда, придется лезть.

Поборов в себе страх Дима перелез через забор, свесился на руках с обратной стороны, немного повисел, собираясь с силами и наконец спрыгнул. Раздвигая крапиву и лопухи руками, он приступил к поискам. Приходилось терпеть боль от укусов жгучей травы, но мяч нужно непременно найти, ведь он воплощение мечты, а лишиться мечты никак нельзя.

Все произошло неожиданно, быстро и одновременно: Дима наступил на валяющуюся в зарослях, брошенную за ненадобностью еще бывшим хозяином ржавую борону, попав ступней на один из ее зубьев, который вылез кровавым жалом с обратной стороны ноги, а так же дверь скрипнув, выпустила на улицу бледного хозяина дома.

Мальчик не сдержавшись от боли и страха закричал, замахав в отчаянии руками, и начал заваливаться набок, прямо на острые клыки бороны, но завис в воздухе, в миллиметрах от неминуемой смерти. Сознание не выдержало такого испытания и отключилось.

В себя он пришел от резкого запаха нашатыря, и вновь едва не потерял сознание, увидев над собой склоненнуюголову в жутких очках, в которых отражалось как в зеркале, его же собственное, Димино искаженное стеклами лицо.

Он закричал и отталкиваясь ногами начал отползать по лавке на которой лежал, подальше от жуткого зрелища, но уперся о стену, и сделал то, что сделает каждый ребенок на его месте. Он закрыл глаза ладонями, в детской попытке спрятаться от собственного страха и заплакал.

— Я бы, на твоем месте, не стал тревожить ногу, — прозвучал рядом с ним басовитый голос мужчины. — Я только что сложил раздробленные кости, и если ты их собьешь со своих мест, пытаясь от меня сбежать, то они срастутся неправильно, и окончательно навсегда похоронят твою мечту о футболе. Не будь дураком.

— Это вы меня спасли? — Дима всхлипнул и неуверенно выглянул из-за ладошек. Почему-то этот грубый голос оказался совсем не страшным. — Я помню, что падал прямо на острые зубья, но повис в воздухе, потом ничего не помню…

Колдун отвечать не стал, а просто кивнул, а затем встал и молча вышел вон из дома, оставив Диму одного.

Мальчик огляделся. Комната мало отличалась от той в которой они жили с мамой, только мебели практически не было. Огромная, на полдома печь, тепла от которой, не смотря на то, что потрескивали дрова, не ощущалось, скорее даже наоборот, веяло холодом, как от кондиционера. Квадратный, деревянный стол по центру комнаты, без скатерти, с древней, медной, потушенной керосиновой лампой, две грубые табуретки, полка на стене с идеально чистой посудой, лавка у стены, на которой и лежал Дима, застеленная белоснежной простыней прямо по голым доскам, и больше ничего, даже запахов никаких нет.

Дверь едва не слетела с петель, когда в дом ворвалась мама.

— Что ты сделал нелюдь с моим ребенком?! — Орала она подбегая и падая на колени перед сыном. — Колдун чертов!.. Что с тобой, Димочка? — Мгновенно сменился ее тон на ласковый и встревоженный, как только руки коснулись лба мальчика. — Тебе больно? Ты сможешь идти? Нам нельзя тут оставаться.

— Ему нельзя ходить, — ответил вместо ребенка вошедший следом колдун. — Ступня сильно повреждена, потревожит останется калекой. Если хотите отнести его домой, то зовите помощь.

— Без тебя разберусь, нелюдь, убийца! — рыкнула в его сторону женщина.

Мужчина стоял в непринужденной позе, с таким выражением лица, словно все происходящее его не касалось, и безучастно рассматривал сквозь черные очки суетящуюся около ребенка мать.

Молодая, симпатичная, можно даже сказать красивая женщина лет тридцати. Даже перекосившееся гримасой от слез смеси: тревоги, радости, страха и злости лицо не портили приятного впечатления. Породистая женщина, с такой картиныписать.

Небольшой носик с легкой горбинкой, раскрасневшиеся щеки, маленькие пухлые губы, ухоженные брови и ни грамма косметики. Одета в дешевый, залатанный, но чисто выглаженный халат, и домашние тапочки.

Полная, нет не толстая, а налитая тем таинственным женским шармом, который как магнитом притягивает мужской взгляд. Русые волосы растрепаны, но видно, что еще совсем недавно были заколоты болтающейся в данный момент на кончиках бывшей прически, пластиковой заколкой. Движенья суетливые, в которых одновременное желание обнять, приласкать и защитить сына от страшного колдуна.

Хозяин вздрогнул прогоняя наваждение:

— Мне долго ждать, когда вы уберетесь из моего дома? — Он наконец вошел в двери и сел напротив не прошенных гостей на табурет.

— Но мне не донести Димочку, он тяжелый, а ходить вы ему запретили? — Женщина немного пришла в себя, поняла где находится, с кем разговаривает и в отчаянии заломила руки. — Я сейчас вызову скорую, нас увезут в больницу, надо сделать рентген…

— Пустое, — вздохнул колдун с видом человека только что откусившего кусок лимона. — Не нужен ему никакой рентген, ему покой нужен, недели две в кровати полежать. Я все сделал как надо, ногу зафиксировал, даже вытянул дефектную короткую кость. Поправиться, станет футболистом. Он парень упертый и смелый, добьется своего. — Он вдруг изменил тон на раздраженный. — Хватит слезы по щекам размазывать! Беги за Васькой, ставь алкашу бутылку, он дотащит пацана до дома. Все, достаточно зыркать на меня глазами. Не люблю этого. Устал от вас. Проваливайте.

Васька согласился донести Диму и без всякой бутылки. Он не смотря ни на что, помнил добро, а эта женщина, частенько угощала его обедом: Выносила на порог тарелку с супом, и грустно смотрела как он ест сидя на ступеньках. Ваську трясло от страха, когда входил в страшный дом, а при виде колдуна, едва не бросился вон, но все же смог собраться с духом и унести ребенка.

Скорая так и не приехала. Почему-то уверения черного, жуткого человека, что все будет в порядке подействовали. То ли колдун был на столько убедительным, то ли страх ослушаться того, кто знается с нечистой силой подействовал, но ему поверили и врача не вызывали.

Через два часа, выслушав от сына, что на самом деле произошло на соседском участке, и успокоившись, Настасья Павловна, как звали молодую женщину, вновь пошла к колдуну, теперь уже с извинениями за недостойное поведение, и запоздалыми словами благодарности.

Калитка осталась после ухода незваных гостей распахнутой, хозяин еще не выходил из дома, да и входные двери слегка приоткрыты. Настасья осторожно заглянула внутрь и осмотрелась.

Странный человек все также сидел на табурете, и смотрел себе под ноги. То ли задумался, то ли уснул. Она покашляла, что бы привлечь внимание и нерешительно вошла, остановившись на пороге.

— Что надо? — Встретил ее басовитый отрешенный голос, но хозяин даже не поднял головы на встречу гостии.

— Я пришла извиниться и сказать спасибо, — почти шепотом, хриплым от волнения голосом произнесла она.

— Извинилась? — Он поднял лицо, сверкнув черными очками. — Проваливай!

Такой ответ Настасью Павловну не устроил, в нем не было ни грамма участия, а она хотела, что бы ее поняли и простили. Поборов в себе страх, она осторожно вошла в дом и остановилась напротив хозяина.

— Вы не простили меня. Я вижу, — дрогнул ее голос. — Но вы должны понять. Я очень волновалась за сына, я была не в себе. Да вы и сами виноваты… Ворвались в дом, с видом совершившего преступление бандита, сообщили, что с Димой беда, что он ранен, что лежит у вас дома, и как ни в чем не бывало ушли. — Она покраснела. — Еще и о вас по селу жуткие слухи ходят, да такие, что я рассудок потеряла от страха.

— Люди любят придумывать небылицы, особенно о том, чего не понимают. — Голос его стал теплее, и даже легкая улыбка коснулась тонких губ. — Вы и сотой части не знаете обо мне правды, а делаете выводы… Я простил тебя женщина. Уходи.

Настасья Павловна и не подумала выполнять его просьбу. Она оглядела дом, кивнула, соглашаясь с собственными мыслями и произнесла:

— Я думала в благодарность вам комнату убрать, или белье постирать, вы же один живете, семьи нет, но смотрю не каждая хозяйка содержит дом в такой чистоте как вы, даже не знаю чем вас еще отблагодарить… — Она улыбнулась. — А хотите, я вас борщом угощу?

— Борщом?.. — Вскинул он черные очки к ее лицу. — С ржаным свежим хлебом?.. Хочу!

— Хлеб вчерашний, но я могу сбегать в магазин за свежим… — Она вдруг растерялась от столь быстрого согласия, но взяла себя в руки. — Вам сюда принести, или к нам пойдете. Дима обрадуется…

— Лет сто пятьдесят не ел борща. — Он не ответил, продолжая рассматривать ее сквозь черные стекла

Интересная женщина, сильная, переминается с ноги на ногу, боится, но не уходит, чувствуется в ней стержень, хорошая мать и хорошая жена. Видно, что бедствует, муж скорее всего пьет, вот и перебивается как может, едва концы с концами сводит.

— Сюда борщ неси, и хлеб непременно свежий, — колдун улыбнулся. Меняющийся из растерянного, в решительный вид женщины его развеселил. — Ну чего клушей-то стоишь? Бегом!

Она выскочила вон, но буквально через пятнадцать минут вернулась, умудряясь нести в руках кастрюлю, тарелку, ложку, буханку хлеба, бутылку водки и стопку.

— Вот, — она с ловкостью фокусника выставила угощение, налив тарелку борща, рюмку водки, порезав хлеб и развела руками, приглашая к столу.

— Спиртное зачем? Пьешь? — Скривился хозяин дома.

— Нет, это вам, к борщу, — смутилась гостья.

— Муж пьет, — понятливо кивнул колдун.

— Нет мужа, выгнал нас. Обвинил в измене, сказал, что Дима не его сын, и выгнал. Сейчас у него другая семья и дочь. — Вздохнула она.

— Была измена? — Безучастно спросил колдун, какое ему в принципе дело до чужой жизни, он привык и к человеческой подлости, и к предательствам.

— Нет, — покраснела Настасья. — Это какая-то врачебная ошибка. Видимо с тестом что-то напутали в лаборатории. Бывает же такое? Правда? — Она с мольбой посмотрела в черные очки, словно те могли исправить ее жизнь.

— Может и так, — взял в руку ложку колдун. — А может и поспособствовал кто, в желании владеть тем, что ему не принадлежит. Еще может и старая жена мужу надоесть и на новенькое потянуть. Люди частенько совершают гадости в желании стать счастливыми. А водку убери. Лишняя она, — брезгливо отодвинул черный человек от себя стопку. — Однако, — через мгновение, попробовав угощение, восхищенно выдохнул он. — Очень вкусный борщ у тебя получился Настасья. Мне такой мама варила в детстве. — Он задумался. — Отомстить хочешь?

В душе колдуна начал наливаться ветер, медленно вытесняя человеческую сущность. Одно слово женщины, и все, кто причастен к ее бедам умрут страшной смертью.

— Нет. Зачем. Мстить это так мелко. Месть выжигает душу. Я простила его. — Она вздохнула и задумалась, а потом, словно очнувшись от сна улыбнулась и покраснела. — Я вам завтра пирогов принесу. С капустой. Вы Любите?

— Люблю, но не стоит. Люди начнут судачить, придумывать. Потом такого себе нафантазируют о романе колдуна и разведенки, что выставят добрую женщину злющей ведьмой и житья не дадут, — он отодвинул пустую тарелку и посмотрел Настасьи в глаза. — А на счет мести ты не права, иногда месть становится смыслом жизни. Поверь, я знаю что говорю. — Он улыбнулся холодной улыбкой, в которой не было веселья, а только скрытая боль. — Угодила ты мне женщина. Ох как угодила. Прямо теплом по душе прошлась. За сына не волнуйся, все у него хорошо. Я все исправил, хромать больше не будет. — Он поднялся. — Все, пора и честь знать, уходи.

— Может вам еще чем-то помочь, я все могу, — Настасья начала собирать посуду изредка, исподлобья поглядывая на хозяина. — А можно один вопрос задать? — Наконец решилась она

— Любопытная, — хмыкнул тот. — Ну да ладно, за борщ отдариваться положено, раз мести не хочешь, то вопрос задавай, отвечу.

— А почему вы один живете? На вид вам за сорок. В таком возрасте уже семьей обзаводятся, детьми? — Спросила она дрогнувшим от волнения голосом, не переставая собирать посуду.

— Долгая история, — вздохнул колдун. — Хочешь знать?

— Да. — Она снова покраснела. Этот странный человек, вызывал в ней непонятные чувства. С одной стороны страх, с другой любопытство и жалость. Не смотря на весь свой суровый, таинственный вид, он выглядел несчастным, одиноким, никому не нужным.

— Ну тогда присаживайся, так и быть расскажу, раз обещал, тем более, что тебе ни кто не поверит, даже если кому пересказать надумаешь мою историю. Люди никогда не верят в чудеса, которые происходят у них прямо перед носом. Какие могут исходить чудеса от привычного, почти родного соседа, которого знаешь? Люди предпочитают восхищаться делами давно минувших лет, особенно если они произошли на чужбине, подальше от дома.— Он вновь опустился на табурет и пригласил Настасью Павловну присесть рядом.

— Давно это было. Очень давно. Жили мы в этой самой деревне, своей семьей. Я, мамка, отец да брат мой Савва. Тогда не было еще телефонов, автомобилей и электричества, даже свечка парафиновая за чудо считалась.

— Это когда же такое было? — женщина удивленно округлила глаза. — Это же сколько лет-то прошло? Сколько же вам тогда?..

— Не перебивай, — рявкнул колдун так, что она вздрогнула. — Сказал же, что давно это было, и лет мне столько, сколько ты и не подумаешь. — Он не на долго задумался и продолжил.

— Ранней весной, отец мой пошел за хворостом, дрова к тому времени закончились, а топить все еще было нужно. Барин ему добро дал, папка мой хорошим плотником был, вот и расщедрился для своего крепостного хозяин. Надо же было такому случиться, что пригрело уже ласковое весеннее солнышко берлогу и разбудило спящего медведя. Голодный зверь, после зимней спячки мало разбирается кто перед ним, страха не чувствует, все для него, в тот момент корм. Встретились они на поляне. Напал хозяин мишка и задрал моего папку, оставив нас с мамкой и братом сиротами. Жили мы и так не богато, а без кормильца и вовсе голодать начали.

Мама моя женщина была красивая, статная, хоть и любила без ума нашего отца, но по окончанию траура, подалась на уговоры и ради детей, пошла вновь замуж, за сына мельника. Отчимом тот оказался мерзким.

Перваком его звали. Характер имел гадкий, подленький, завистливый да жадный. Нас с братом возненавидел. Мешали мы ему. Своих детей хотел, да Бог не давал ему продолжения рода, от того он раз от разу еще злее становился, и при каждом удобном случае бил смертным боем нас и мамку до крови. Бил и приговаривал, что жизни и послушанию учит. Что пригрел змею бесплодную с ее гаденышами. Позарился на стать да красоту, а ведьму поганую проглядел.

Долго так продолжалось, мне уже десятый год пошел, когда напившись в один из дней браги, сволочь переусердствовал, и проломил рукоятью плети моему брату голову. Насмерть забил мальца гад. Я в тот момент сам не свой в угол спрятался, испугался первый раз в жизни убийство увидев, а Мать, так та вначале к Савве метнулась, да тот затих уже, так она тигрицей взвыла рванулась самой смертью на отчима, в волосы вцепилась, в глаза ногтями нацелилась, да где уж бабе с мужиком справиться.

Задушил Первак мою мамку. На пол кинул и тут меня заметил. Нож со стола схватил, глаза бешеные, орет, что свидетелей убийства своего в живых не оставит, и всю нашу поганую семейку под корень изведет, да в болоте утопит. Что поверят ему, как обокрали его да ушли. Что сбежали счастливой жизни искать. Что часто шушукались, что на Доне жизнь вольная, и туда подаваться надо.

Бог меня спас, или дьявол, не знаю. Только словно пелена у меня с глаз спала и из оцепенения смертельного вывела. Откуда только силы взялись. Бросился я вон из дома, и в лес. Под ногами у убийцы проскользнул, едва от ножа увернулся, только плечо порезать гад успел. Зайцем по чащобе петлял, в оврагах прятался. Не смог догнать меня Первак.

Долго я бродил, возвращаться некуда. Ходил по лесу и все думал, как татю отомстить, как тварь со света белого изжить. Вспомнил, что в дубовой роще, в двадцати верстах от барской усадьбы, колдун живет, древний старик. За плату людям помогает, или порчу наводит, тут уж кто чего пожелает и как кто заплатит. Нечем было мне платить за услугу волшебную, но я решил себя в рабство, вместо платы отдать, а понадобиться и жизнью откупиться, лишь бы только толк вышел.

Пошел я к колдуну, в ноги упал, и рассказал все как есть. Ведмир его звали. Сухой как смерть, только что костьми не гремит, седой как лунь, а на глазах пенсне из черных стекол, такие я у лекаря видел, что к барину чай пить приезжал.

— Мести хочешь? — Сощурился колдун едва я вошел. — А что готов за это отдать?

— Все! — Ответил я и на колени упал. — В рабы к тебе пойду. Жизнью заплачу. Ничего не пожалею. Помоги Первака со света белого изжить.

— А готов в душу ветер пустить? — У колдуна даже руки от возбуждения затряслись, на столько его взволновал мой ответ.

— Готов! — Кивнул я с решительностью.

— Назад дороги не будет. — Сощурился дед. — Подумай как следует. Другим станешь, мало похожим на себя прежнего. Мало на человека похожим. Люди тебя бояться начнут, стороной обходить и в спину плевать.

— Главное, отомстить, а дальше что будет не важно. — Я склонил голову. — Помоги, ты же можешь.

— Ну тогда ты именно тот, кто мне, такой горячий и решительный, месть выше жизни поставивший, нужен, — улыбнулся плотоядно колдун. — Жизнь мне самому в тягость давно стала, а умереть, не отдав свой дар достойному не могу. Вот с тобой и поделюсь. — Он ушел в дальний угол дома и немного погодя вернулся в черном саване.

— Для того, что бы желание свое исполнилось, потрудиться придется. Убьешь меня вот этим кинжалом. — Он протянул мне ржавый нож, которым свиней режут. — Воткнешь мне сталь в сердце и заберешь дар. Будешь вместо меня Встречником. Не таращи глаза, — он поморщился, приняв мое непонимание за нерешительность. — Сам того пожелал. Ветром мести станешь, не знающим пощады. Убьешь отчима и еще очень многим кто достоин, смерть даруешь, а потом начнешь метаться по свету в поисках жертв, и не будет твоей душе, ветром наполненной покоя.

Кто-то, для убийства недруга, призывать тебя будет древним ритуалом сжигания куклы, выйдя в полночь на перекресток четырех дорог, а кого-то и сам найдешь да покараешь. Для убийства тебе многого не надо, только сняв черные стекла, посмотреть в глаза тому, кого желаешь жизни лишить, да пожелать этого. Ветер сам за тебя все сделает.

С той минуты, как ад, за грехи возьмет мою душу к себе, ты станешь бессмертным, получив дар мести. Ты станешь Встречником — ветром неминуемой смерти.

Он лег на лавку и раскинул руки, подставив под удар грудь. Это было очень страшно! Убить десятилетнему пацану, который и курицу зарезать до этого не мог, человека, да этого и не каждый взрослый сможет сделать. Но я смог. Чувство мести съедало мне душу и утолить свой голод могло только через убийство старика.

Я двумя руками сжал рукоять ножа, зажмурился и ударил. Думал, что умру от страха когда в лицо брызнула горячая кровь, но тут же мне в душу с хрипом умирающего колдуна, влетел шквал ледяного ветра, и я почувствовал ни с чем не сравнимое наслаждение, от ощущения чужой смерти.

Я стал монстром, безжалостным убийцей, получающим удовольствие от смерти, и мне это понравилось.

На следующий день я убил своего первого врага.

Первак, подхваченный смерчем, орал поднимаясь все выше и выше в небеса, а я смеялся в перекошенное лицо, наслаждаясь его ужасом. Я рассказывал ему за что и как он умрет, а он просил пощады, и плакал как ребенок. Когда же деревья внизу стали похожими на травинки, когда люди приобрели вид муравьев, я бросил его вниз.

Он летел, забавно дергая ногами, и визжал как свинья. Он выл выпучив глаза от ужаса, а я летел рядом и хохотал. Это было великолепно. Моя месть вкусила первой крови, но ей этого было мало.

Вызывали меня редко, ритуал призыва Встречника позабылся у людей, все меньше и меньше верящих с годами в колдовство, но я начал искать обиженных и мстить обидчикам сам. Я стал судьей и палачом, и не знал жалости. Я убивал, убивал, убивал, но мне было мало, я хотел больше.

Однажды, бродя по улицам, я заметил маленького мальчика, который ревел от обиды, а над ним склонившегося огромного мужика, занесшего руку для удара. Я не раздумывал. Обернулся смерчем, подхватил негодяя поднявшего руку на того, кто не может ответить и взмыл ввысь, а оттуда из-под облаков, бросил к ногам малыша.

Как же я ошибся… Мальчик, вместо того, что бы обрадоваться смерти того, кто только что его обижал, бросился трупу на грудь, и размазывая по щекам слезы вперемешку с кровью, зарыдал:

— Папочка!

Его не били, его наказывали за шалость, и делали это любя, с грубой нежностью, столь мало заметой у мужчин, ради его же блага.

Мой мир рухнул. Это был конец.

Оказалось, что месть не так уж приятна, особенно если она пришла по глупости к тому, кто ее не заслужил. Я вернулся в деревню где жил до этого с родителями, заставил написать завещание насильника, и убив его поселился в этом доме. Закрылся от всех и живу не снимая очков, ведь только они охраняют от меня людей.

Ну что, женщина? Как тебе спаситель сына? Безжалостный убийца. Встречник? Уже не хочешь угощать меня пирогами?

Он поднял голову, посмотрел на гостью и вздрогнул. Она плакала.

— Вы такой несчастный, — слезы не останавливаясь текли из ее глаз. — Вы с детских лет не знали любви живя одной лишь местью. Это так больно, так страшно. Неужели теперь вы так и останетесь Встречником навсегда, и не испытаете простого человеческого счастья, которого были лишены?

— Счастьем для меня была бы смерть. — Он криво усмехнулся. — Я устал жить, женщина. Я не хочу больше убивать. Я не хочу быть Встречником, но он живет в моей душе, и требует мести.

— Вы еще не жили, — она встала, подошла к нему и обняла сзади за плечи, прижавшись мокрой щекой к волосам. — Завтра я приду и принесу вам пирогов с капустой, а еще ватрушек. Мы сядем и вместе попьем сладкого чаю. Может это и будет то маленькое счастье, которого вы были лишены в жизни. Может это хоть на немного успокоит Встречника? Может согреет лед в вашей груди?

— Приходи, — он улыбнулся, и первый раз, за многие столетия, у него внутри что-то вздрогнуло и начало разгораться загоняя в дальний угол упирающийся ветер. Первый раз его кто-то, после матери пожалел, первый раз, после матери о нем кто-то позаботился, и сказал добрые слова. Первый раз он кому-то нужен не ради мести, не по делу, а просто так, просто потому, что он есть на этом свете.

Может и вправду не все еще потеряно и он сможет наконец успокоить этого проклятого Встречника — дар колдуна, и обрести простое, человеческое счастье.— Я буду ждать, приходи, — он поднялся и проводил ее до дверей. — Нет, не приходи, останься с сыном, ты ему сейчас нужна. Я приду к вам сам…