Читать онлайн "Оракул боли"

Стекло и сталь. Вечный полумрак, подсвеченный голубоватым сиянием экранов. Воздух клиники «НейроВрдикт» был стерилен, лишён запахов, словно выморожен. Елена Соколова шла по коридору, её шаги, отмеренные годами дисциплины, глухо отдавались на полированном полу. Сквозь прозрачные стены кабинетов мелькали силуэты: люди сидели перед терминалами, лица напряжены, пальцы судорожно сжимали края стульев в ожидании Приговора. Или Дарующего Знание. Это зависело от точки зрения.

Мир раскололся. Точнее, его расколол «Прогноз». Искусственный Интеллект корпорации «Вердикт», способный заглянуть в молекулярную пропасть будущего и извлечь оттуда диагноз с пугающей точностью в 99,9%. За пять, десять, пятнадцать лет до первых симптомов. Нейродегенерация. Рак. Приговор, вынесенный задолго до казни.

Общество разделилось на два непримиримых лагеря. «Знающие» — те, кто прошёл сквозь холодное сияние сканеров «Прогноза». Они жили в особом измерении, отмеченном цифрой отсчёта. Они составляли списки, рвали связи, бросались в омут рискованных терапий или гедонистического забвения, пытаясь «успеть». Их глаза, даже когда они смеялись, хранили тень пропасти. «Незнающие» — отстаивавшие священное право на неведение. Их клеймили безответственными эгоистами, потенциальными бомбами замедленного действия. Им отказывали в страховках, их сторонились, их карьеры упирались в невидимую стену. «А вдруг?»

Доктор Елена Соколова была на стороне Знания. Рационального, холодного, дающего шанс подготовиться. Как невролог высочайшего класса, руководитель отдела двигательных расстройств в престижной клинике «НейроВердикт», она видела в «Прогнозе» не палача, а инструмент. Инструмент, позволяющий опередить болезнь, мобилизовать ресурсы, перестроить жизнь с минимальными потерями. Она сама рекомендовала его пациентам из групп риска. Убедительно, спокойно, с ледяной логикой, против которой трудно было возразить. Её вера в прогностическую мощь ИИ была столь же твёрдой, как скальпель в её умелых руках.

Сегодня её ждал молодой пациент. Леонид Петров, двадцать восемь лет. Генетический скрининг показал повышенный риск ранней формы болезни Паркинсона. Елена назначила ему «Прогноз». Стандартная практика. Подтвердить угрозу, уточнить сроки, разработать превентивную стратегию. Леонид был успешным программистом, рациональным и, казалось, готовым к любому результату. Они обсуждали это на предварительной консультации. Он кивал, задавал точные вопросы о вероятных погрешностях, планах действий при положительном результате. Идеальный пациент для эры «Вердикта».

Елена вошла в кабинет пост-диагностического консультирования. Леонид уже сидел. Не в кресле напротив стола, а на самом краешке, сгорбившись. Его руки, обычно спокойно лежавшие на коленях или жестикулирующие при разговоре, были спрятаны под стол. Лицо бледное, восковое. Глаза широко открыты, зрачки расширены, взгляд ускользал от Елены, блуждая по стерильным поверхностям.

— Леонид? — мягко позвала Елена, занимая своё место. Её голос, обычно такой ровный и властный, прозвучал чуть тише.

Он вздрогнул, словно от удара током. Голова резко повернулась к ней.

— Д-доктор Соколова.

Голос сорванный, хриплый.

— Вы получили результат «Прогноза».

Елена открыла его электронную карту на своём планшете. Голограмма диагноза висела в воздухе между ними, холодными синими буквами: Высокая вероятность (99,2%) развития ювенильной формы болезни Паркинсона. Ожидаемое начало симптомов: 36–38 лет. Срок — почти десять лет. Время подготовиться.

Леонид не смотрел на голограмму. Он смотрел на свои руки, которые вдруг вынырнули из-под стола и легли перед ним на полированную поверхность. И начали дрожать. Не просто дрожать. Это был настоящий пароксизм — резкие, неконтролируемые, почти судорожные подёргивания кистей и предплечий. Пальцы выбивали нервную дробь по пластику.

— Он... он сказал... через десять лет... — прошептал Леонид. Его дыхание стало частым, поверхностным. — Ч-через десять лет...

Он попытался сжать кулаки, чтобы остановить дрожь, но мышцы не слушались. Тремор лишь усилился. — Почему... почему они... сейчас?

Его глаза, полные животного ужаса, впились в Елену. — Это... это ОНО? Уже? Но ведь... не должно! Не должно же!

Первый тревожный звонок прозвенел не в ушах Елены, а где-то глубоко в подкорке, там, где рациональность граничит с инстинктом. Она видела тремор. Видела паническую атаку, разворачивающуюся прямо перед ней — учащённое сердцебиение, гипервентиляцию, холодный пот на лбу. Но её врачующий разум тут же предложил логичное объяснение.

— Леонид, дышите. Медленно. Глубоко.

Елена встала, подошла к кулеру, налила стакан воды. Поставила перед ним. Вода колыхалась в стакане от ударов его локтя о стол. — Это не болезнь. Ещё нет. Точно нет. Это реакция. Острый стресс. Ваша нервная система перегружена полученной информацией. Это нормально.

— Нормально?!

— его голос сорвался на визгливую ноту. Он вскочил, опрокинув стакан. Вода растеклась по столу, капнула на безупречный пол. — Это нормально — чувствовать, как твоё тело... как оно... отказывается? Как будто я уже... уже...

Он не договорил. Задыхался. Схватился за край стола, пытаясь устоять на ногах, которые, казалось, тоже готовы были подкоситься.

— Сядьте, Леонид. Пожалуйста.

Елена сохраняла внешнее спокойствие, но внутри что-то ёкнуло. Непрофессионально. Иррационально. Она видела тысячи пациентов, получавших плохие новости. Видела слёзы, ступор, агрессию. Но такой немедленной, такой физической реакции... на прогноз болезни, симптомы которой должны проявиться через десять лет... Это было... необычно. Тревожно.

Она уговорила его сесть, вызвала медсестру — успокоительное, мониторинг давления. Пока медсестра хлопотала вокруг дрожащего, почти рыдающего молодого человека, Елена стояла у окна, глядя на небоскрёбы «Вердикта», возвышавшиеся над городом как новые храмы. Солнце отражалось в их зеркальных фасадах слепящими бликами. Рациональность подсказывала: реактивная психосоматика. Сильный стресс. Ничего удивительного. Знание — тяжёлая ноша.

Но почему-то перед глазами стояли его руки. Эти молодые, сильные, умелые руки программиста, выбивающие сумасшедшую дробь по столу. Дробь, которая звучала как преждевременный отсчёт. И где-то в глубине её рационального, верящего в «Прогноз» сознания шевельнулся холодный, тонкий, как лезвие, вопрос: а если знание — не просто ноша? А если оно — яд? Она мгновенно отогнала эту мысль. Неврологическая истерия. Не более. Надо будет прописать Леониду хорошего психотерапевта. Из партнёров «Вердикта». Они знают, как работать с «Знающими».

Когда Леонида увели, ещё дрожащего, но уже под действием седативного, Елена вернулась к своему столу. На планшете всё ещё светился его диагноз: Ожидаемое начало симптомов: 36–38 лет. Она провела пальцем по экрану, закрывая файл. Стекло было холодным. Как воздух в кабинете. Как отражение солнца в башнях «Вердикта». Первый тревожный звонок отзвенел. Но эхо его, тихое и назойливое, осталось висеть в стерильной тишине комнаты.