Читать онлайн "Жатва"

ЖАТВА

Ужин. За семь дней до Жатвы.

Тишину в столовой нарушал лишь скрежет ложек о пластик тарелок с синтезированной кашей. Воздух под куполом «Тихого Леса № 73» был, как всегда, стерильным и безжизненным, с привкусом рециркулированного кислорода и едва уловимым запахом влажной земли, доносившимся из теплиц.

Элай ел методично, не поднимая глаз. Он ощущал на себе пристальный взгляд Лии. Девочка ковыряла в тарелке, её большие, не по-детски серьёзные глаза были прикованы к календарю на стене. Автоматически меняющаяся цифра гласила: «7 ДНЕЙ ДО СИНХРОНИЗАЦИИ».

«Синхронизация». Официальный, чистый, стерильный термин. Благозвучный, как и всё в их идеальном, отлаженном загоне. Никто не произносил вслух «Жатва». Никто не говорил: «Забрать».

Нора положила руку на тонкую, почти хрупкую руку дочери.

— Лия, ешь. Тебе нужны силы.

— А что они едят? Там? — тихо спросила Лия, не отрывая взгляда от календаря.

Повисло неловкое молчание. Калеб, старший сын, резко отодвинул тарелку. Пластик громко скрежетал по пластику.

— Они не едят, Лия. Их едят. Или перемалывают на удобрения для своих проклятых садов. Всё это враньё про «обучение»!

— Калеб! — Голос Элая прозвучал как удар хлыста. Тихо, но с такой силой подавленной ярости, что мальчик съёжился. — Правила. Мы соблюдаем Правила. Ради всех. Ради Лии.

Он посмотрел на сына, и в его взгляде была не злость, а животный, примитивный страх. Страх, что эта болтовня привлечёт их внимание. Что накажут не только Калеба. Что сделают больно Лие перед... перед самым.

— Извини, отец, — пробормотал Калеб, опустив голову.

Но его кулаки под столом были сжаты до белизны.

Нора поднялась, чтобы убрать со стола. Её движения были отточенными, почти механическими. Ежедневный ритуал, призванный заглушить навязчивый гул вечного горя. Она поймала взгляд Элая и прочитала в его глазах то же самое: пустоту, испещрённую тонкими трещинами отчаяния. Они давно перестали говорить о главном. Слова были слишком опасны. Слишком ранят.

Ночь. За пять дней до Жатвы.

Элай не спал. Он прислушивался к ровному дыханию Лии за тонкой перегородкой. Он знал каждый её вздох, каждый шелест простыни. Через пять дней эта тишина станет абсолютной, оглушающей.

Он вышел в основную комнату. Калеб тоже не спал. Он сидел в углу, уткнувшись в экран старого коммуникатора, который он десятки раз разбирал и собирал заново — одной из немногих «игрушек», не запрещённых явным указом.

— Что ты делаешь? — тихо спросил Элай.

— Ничего, — Калеб попытался прикрыть экран ладонью, но отец был проворнее.

На экране мигали странные, угловатые символы, непривычные и чужие. Это был перехваченный обломок чужой передачи.

— Где ты взял это? — голос Элая стал низким, опасным шёпотом.

— На свалке старых датчиков. Оно сломанное, они не следят... я подумал...

— Ты не должен думать! — Элай выхватил устройство. Его пальцы сжали хлипкий корпус так, что треснул пластик. — Ты хочешь, чтобы они пришли раньше срока? Хочешь, чтобы твою сестру... — Он не договорил, видя, как лицо Калеба исказилось от гремучей смеси страха и ненависти.

— Они уже забрали твоё мужество, отец. Они вынули его, как сердцевину из фрукта. Оставив одну лишь кожуру.

Элай занёс руку для удара, но замер. В глазах сына он увидел своё отражение — не защитника семьи, а трусливое, приручённое животное. Он медленно опустил руку.

— Отдай, — попросил Калеб, и в его голосе прозвучала недетская твердость. — Пожалуйста. Это... это может быть важно.

Элай, сам не понимая почему, разжал пальцы. Калеб схватил устройство и скрылся в своей нише.

Элай остался один в полной темноте, чувствуя, как что-то внутри, долгое время спавшее, шевельнулось. Не мужество. Слишком поздно для мужества. Возможно …..стыд.

День. За три дня до Жатвы.

Нора привела Лию в архив, где сама работала. Это был её способ провести с дочерью последние дни. Показать ей что-то кроме безликих теплиц и жилых блоков. Архив был хранилищем прекрасных иллюзий: схемы идеальных экосистем, никогда не существовавших, история «Великого Симбиоза», написанная победителями, детские книжки о счастливых ребятах, улетающих к далёким звёздам.

Лия смотрела на голографические изображения «галактических академий». Её глаза горели смесью страха и неподдельного любопытства.

— Мама, а там правда такие красивые сады?

— Говорят, что да, родная, — голос Норы звучал плоско, как заученная мантра.

— А они... они разрешат мне иногда посмотреть на вас?

Горло Норы сжалось от горячего комка.

— Конечно. Конечно, разрешат.

Ложь стала вторым языком в «Тихом Лесу». Языком, на котором говорило выживание.

Внезапно в архив ворвался Калеб. Он был бледен, его глаза лихорадочно блестели. Он схватил мать за руку.

— Мама. Ты должна кое-что увидеть. Сейчас. Пока отец на смене.

Он потащил её в подсобку, куда детям доступ был воспрещён. Лия осталась смотреть на обманчиво красочные картинки.

Калеб вытащил своё устройство. Теперь к нему был припаян какой-то обугленный, неопознанный компонент.

— Я нашёл усилитель. На старом ретрансляторе. Я поймал... я поймал не просто шум.

Он включил его. Из динамика послышался шипящий, прерывистый голос. Чужой. Механический. Но сквозь шум и треск пробивались слова на их языке, будто кто-то переводил самый настоящий кошмар.

«...контур стабилен... подача биологической составляющей... нейроны 74-го сектора показывают сопротивление... усилить подачу энергии... стереть...»

И потом — крик. Не человеческий. Не животный. Это был звук чистого, бесконечного страдания. Звук миллиона голосов, слитых в одну немыслимую агонию.

Нора отшатнулась, инстинктивно зажав уши ладонями. Её лицо выцвело, стало пепельным.

— Выключи! — просипела она, задыхаясь.

Калеб щёлкнул выключателем. В наступившей тишине подсобки было слышно только их учащённое, неровное дыхание.

— Это они, мама. Это не академия. Это... фабрика. Они используют их. Их разум. Как батарейки. Как живые процессоры. И они... они всё ещё чувствуют.

Нора смотрела на сына, и весь её тщательно выстроенный мир — мир правил, покорности, вынужденного смирения — рухнул в одно мгновение. Она вдруг с ужасающей ясностью поняла истинное значение слова «Синхронизация». Это было не обучение. Это было поглощение. Это было растворение в вечном, безумном крике.

Она рухнула на колени, и сухие, беззвучные рыдания затрясли её тело. Слёз не было — лишь немой ужас.

Вечер. За день до Жатвы.

Семья сидела вместе. В последний раз. Завтра в это время Лии уже не будет.

Она старалась казаться взрослой, смелой. В руках она сжимала игрушку — грубого войлочного медвежонка, которого Нора тайком сшила для неё, нарушая правила против «нестандартных вещей».

— Я возьму его с собой? — спросила Лия.

— Нет, родная, — тихо, почти шёпотом, ответила Нора, гладя её по волосам. Её голос был пустым, выжженным дотла. — Там... там тебе всё предоставят.

Она не могла позволить, чтобы частичка души дочери, эта простая игрушка, оказалась там, в этом аду.

Элай смотрел в одну точку перед собой. Он вспоминал лица других родителей на прошлых Жатвах. Их опустошённые, покорные глаза. Он всегда думал, что их горе — неизбежная цена за выживание, за стабильность. Теперь он знал, что их горе — всего лишь жестокая насмешка. Они отдавали детей не ради светлого будущего. Они обрекали их на вечные муки ради... бесперебойной работы чужой, инопланетной машины.

Калеб молчал. Он сгребал всю свою ненависть и отчаяние в один тихий, холодный и твёрдый комок глубоко в груди.

— Лия, — сказал Элай, и его голос прозвучал хрипло, непривычно. — Помни, что мы любим тебя. Всегда. Неважно, как далеко ты будешь.

Она кивнула и доверчиво прижалась к его плечу.

— Я буду хорошо учиться. Я буду вас помнить.

Элай закрыл глаза. Её простые, искренние слова жгли его изнутри, как раскалённое железо.

Утро Жатвы.

Они стояли у выхода из жилого блока. Всё вокруг было, как всегда: идеально чисто, стерильно и тихо. Никаких чужих кораблей, никаких монстров. Лишь безмятежный, мягкий голос из динамиков назидательно вещал: «Этап Синхронизации для когорты девятилетних начнётся через пять минут. Просим родителей сохранять спокойствие. Процесс безболезненный».

Лия держала их за руки. Её ладошки были холодными и влажными от страха.

Нора смотрела на дочь, и в её сознании звучал тот самый, услышанный в архиве крик. Она ясно представляла, как её девочка, её светлая, живая Лия, растворяется в этой безумной машине, порождающей бесконечные страдания.

Элай смотрел на Нору. Он видел в её глазах не просто горе, а знание. Ту же ужасную правду, которую Калеб вскрыл перед ними прошлой ночью, ворвавшись в спальню с устройством в дрожащих руках. Они не произнесли ни слова. В этом не было нужды.

— Лия, — прошептала Нора, и её голос сорвался. — Беги. Прячься. Мы скажем, что ты заболела...

Но даже она понимала — это бессмысленно. Датчики были повсюду. Они найдут. И тогда накажут всех.

Динамик невозмутимо продолжил: «Четыре минуты».

Элай вдруг выпрямился во весь рост. Он посмотрел на Калеба. На Нору. И кивнул. Всего один раз. Это не был план. Не было и надежды. Это был последний инстинкт загнанного в угол зверя, решившего, что умирая, можно хоть укусить.

Он шагнул к панели управления жилым блоком — простому терминалу для бытовых запросов.

— Элай, что ты делаешь? — испуганно выдохнула Нора.

Он не ответил. Он ударил по панели кулаком. Раз. Два. Пластик треснул, посыпались искры. Это было бесполезно, глупо, наивно. Но это был акт. Жест. Последний крик души перед окончательной капитуляцией.

Сирены не завыли. Никто не прибежал. Из динамика раздался всё тот же мягкий, безразличный голос: «Обнаружены акты вандализма. Семья Эдмонов. Ваш рейтинг лояльности понижен. Этап Синхронизации будет продолжен в запланированном режиме».

Дверь в конце коридора бесшумно раздвинулась. За ней не было комнаты — лишь ослепительно белый, пустой туннель, уходящий в никуда.

— Лия Эдмон. Пожалуйста, пройди для Синхронизации.

Лия посмотрела на родителей. В её глазах читался уже не просто испуг, а леденящий ужас. Она всё поняла. Поняла, что сказка — это ложь. Что её ведут на смерть.

— Нет! — закричала Нора, хватая её, прижимая к себе так сильно, будто пыталась вобрать в себя, спрятать.

Калеб бросился к двери, пытаясь загородить собой проход, словно его хрупкое тело могло что-то изменить.

Элай стоял над разбитой панелью, тяжело дыша. Его жест ничего не изменил. Ничего не остановил.

Из туннеля выплыл небольшой дрон. Безоружный, безликий. Он мягко, но неумолимо отодвинул Нору. Тонкое щупальце-манипулятор обвило запястье Лии.

— Не бойся, Лия Эдмон, — произнёс механический голос. — Процесс безболезненный. Ты будешь служить Симбиозу.

Её вытянули из материнских объятий. Войлочный медвежонок выскользнул из её ослабевших пальцев и упал на идеально чистый пол.

— Мама! Папа! — её крик был коротким и пронзительным, как укол.

Дверь закрылась. Бесшумно.

Воцарилась тишина.

Они остались втроём. Стоя над игрушкой на холодном, стерильном полу. В воздухе висел едкий запах озона от разбитой панели и вибрирующее эхо детского крика.

Ничего не изменилось. Купол «Тихого Леса» стоял незыблемо. Воздух был всё так же свеж и безжизненен. Система работала.

Элай поднял взгляд на проекцию в потолке. Среди прочих данных теперь горела новая строка: «Лояльность: Понижена. Статус: Наблюдение. Следующая репродуктивная квота: Отменена.»

Он посмотрел на Нору. Она смотрела в пустоту, в то место, где исчезла её дочь. В её глазах не было слёз. Лишь пустота, более страшная, чем любое, даже самое сильное горе.

Он посмотрел на Калеба. Мальчик смотрел на дверь взглядом, полным ненависти, всё его тело дрожало от бессилия.

Они проиграли. Их жалкий бунт был замечен и наказан парой безличных строчек в цифровом досье. Они были слишком ничтожны, чтобы даже заслужить настоящую, яростную месть.

Элай медленно подошёл, поднял медвежонка. Тот был ещё тёплым от прикосновения Лии.

Он обнял Нору. Она не ответила на объятие. Она была пустой скорлупой, из которой вынули душу.

Он положил руку на плечо Калебу. Тот вздрогнул, но не отстранился.

Молча, словно автоматы, они поплелись обратно в свою квартиру. Свою тюремную камеру с идеальным климатом. Где воздух был чист, еда синтезирована, а горе было таким тихим, таким личным, что его не слышал даже безразличный космос.

Им предстояло жить дальше. Как всегда. Но теперь — с новым, отравляющим знанием. Со знанием, что их дочь не среди звёзд. Она была в аду. И именно они, своими собственными руками, привели её туда, слепо соблюдая Правила.

Элай зажёг свет. Всё было таким же, как вчера. Таким же, как и годы назад. Лишь медвежонок на полке был лишним. Немой свидетель. Их единственная, крошечная победа — горькая, никому не нужная правда, за которую они заплатили всем, что у них было.

Он посмотрел в окно. За куполом «Тихого Леса» лежала непроглядная тьма. И в этой тьме, он знал, не было ни звёзд, ни надежды. Лишь бесконечная, равнодушная машина, безостановочно перемалывающая души.