Читать онлайн "Трамвай"

— На этом или следующего подождем? — вопрос вырвал меня из пустоты, которую тут же заполнил снег.

Считанные секунды, и все пространство стало белым. Лишь несколько темных пятен продолжали отчаянно сопротивляться - двигались, меняли форму, пока не приняли очертания людей, исполняющих причудливый танец притоптываний и похлопываний.

— Ехать дольше, конечно, а с другой стороны, если следующего ждать - околеть можно.

Сознание пыталось зацепиться за дополнительные детали: уходящая в заснеженный полумрак трамвайная колея, с расшатанными, выбивающимися из суставов рельсами. Прижимающийся к ней малюсенький домик, слегка обшарпанный, из тех, где не укрыться, но который хочется укрыть самому. Вокруг, со всех сторон - люди. Облачка их дыхания были настолько густыми, что в них почти читались невысказанные вслух слова.

Вплотную ко мне стоял человек. Я старался вглядеться в темный провал капюшона, но так и не смог понять кто это.

Видимо устав от моих метаний, рядом загрохотал трамвай. Лица ожидавших на остановке людей осветили фары, а из капюшона выглянуло улыбающееся лицо Д.

— С возвращением на планету Земля! Едем, нет? — опять спросил он.

— Поехали.

Прозвучал характерный скрежет металла о металл, трамвай остановился и люди засуетились, начиная борьбу за лучшие места.

— Рваться не будем, постоим, тем более так разговаривать удобнее. К тому же, когда сидишь, постоянно глазами рыщешь, кому уступить, а правильно выбрать не так-то и просто. С бабушками, инвалидами и маленькими детьми вроде всё понятно. А если дед - большинство на перекладине до последнего висят, за молодость цепляются, обижаются, когда им уступаешь. С девушками тоже тяжело, иногда такой взгляд словишь, как будто ты им не место своё предлагаешь, а постель. Не, ну я согласен, уступишь иной раз, потому что приглянулась девчонка, но с чистым сердцем же, без пошлости…

Общаться с Д. было хорошо – киваешь, бросаешь пару фраз по теме, ровно столько, чтобы разговор назывался диалогом, а все остальное время просто слушаешь. Или не слушаешь.

Я осмотрелся по сторонам. Большинство пассажиров были мне знакомы, и не вызывали подобных вопросов - уступать им место или нет. Дед в майке, шортах и кроссовках, которые он одевал в любую погоду. Стайка молодых ребят, всячески делающих вид, что ездить в трамвае им не по статусу. Интеллигентного вида мужчина, который год, читающий одну и ту же книгу и неизменно засыпающий еще до первой остановки. Все они были частью почти каждой моей поездки, той частью, о которой я практически ничего не знал.

Трамвай тронулся. Люди на мгновение прижались друг другу, но тут же восстановили свои границы.

— За проезд готовим, — громыхнул голос с другого конца вагона.

Голос, упреждающий любые виды мошенничества со стороны пассажиров – просроченные карточки, пятитысячные купюры, “всего одну остановочку”. Услышав этот голос, каждый потенциальный заяц должен был осознать, что сворованная морковка окажется у него в противоположном ото рта отверстии.

— О, ледокол начал движение, — буркнул я.

Д. все еще перечислял, как и кому он уступает место в транспорте, но, услышав меня, тут же переключился.

— А я в чем-то её понимаю, сквозь льды пассажирских лиц иначе не пробраться. Вот ты, харю свою видел? И таких здесь больше половины. Думают, что поужинать, а на лице гримаса, как будто у них всю семью в заложниках держат. А ей каждого такого одухотворенного человека нужно спустить до мелкого капитализма, с которым у него не сказать, что ладится.

— Ходишь ты с этими билетиками наперевес, то в толпу, то лично каждому орешь – “оплачиваем проезд”. А душа в этот момент рвется, хочется давать человеку, а не просить. Каждому счастливый билетик оторвать, в руку вложить и своей ладонью накрыть.

Как раз в этот момент подошла кондукторша. Д. протянул деньги и расплылся в улыбке. Я замер, казалось, вот-вот произойдет чудо — ее ладонь накроет его, они засмеются, закружатся вдоль вагона, упадут запыхавшись на освободившиеся сиденья и…

— Поживее можно, у меня ещё полный вагон таких тугодумов, — мое разыгравшееся воображение разбилось о суровое лицо кондукторши.

— Конечно, конечно — ответил Д. и добавил, когда она отошла — Ничего, к доброте нужно привыкнуть. Человек без человека страдает. Каждый нуждается, хочет быть нужным, хоть и часто сам себя этого лишает.

Трамвай остановился, с улицы ворвался свежий зимний воздух, тут же выдворенный обратно ввалившейся толпой.

— Я, кстати, сон сегодня видел, мне кажется, к слову, придется. Короче, захожу я к себе в квартиру, а там все залито почти по колено. Часть вещей всплыло и между комнатами курсирует. Прохожу в гостиную, там плавает картонка небольшая, а на ней два хомяка сцепились. Комки ярости, не иначе. Один из них изловчился и столкнул второго. Тот сразу ко дну, безвольно, без попытки выбраться, как Джек из Титаника. Я его подобрал, на диван положил, а эта скотина меня укусила и опять в воду прыгнула.

— Поясни мораль, — не понял я.

— Вот жил хомяк, его жизнь состояла из жрать, срать, спать и нелепо умереть, застряв между прутиками клетки. А этот обрел смысл и хотел погибнуть в подвиге.

— То есть утонуть, сражаясь за картонку, это подвиг теперь называется?

— Главное, что они вдвоём сошлись на мысли, что картонка — это нечто неимоверно для них важное и между ними неделимое.

— А может он тебя укусил, потому что понял, что все его хомячьи мысли во сне вложил ему именно ты? Мне кажется, самоубийство было для него единственным шансом избавиться от твоих бредней.

— Душно, — ответил Д. с ноткой обиды и потянулся к оконной задвижке.

— К метро подъезжаем, сейчас народ рассосется - я сделал вид, что понял его слова буквально.

На остановке вышло около половины пассажиров. Услышав нарочито глубокий вдох Д., я ухмыльнулся.

Зашел на удивление только один человек – это был небольшого роста мужичок с матерчатой сумкой, гремящей бутылками. Одежда потёртая, но не настолько, чтобы признать в нём человека без определённого места жительства. Покачивающейся походкой он направился прямо к кондукторше и передал ей заранее приготовленную мелочь. Сразу было видно - правила знал, своё и без того шаткое положение осознавал, испытывать судьбу не хотел. Она прошипела что-то несвязное, но деньги взяла. Мужичок прошёл дальше в конец вагона и прислонился к заднему окну недалеко от нас.

Картина не сказать, что совсем непривычная, но что-то в его образе неуловимо не сходилось. Как стаканчик кофе, забытый актером на съемках фильма о средневековье.

— Пахнет свежей клубникой.

Д. был прав. Так могла пахнуть понравившаяся молодая девушка на первом свидании, дети, обнимающие тебя после какой-нибудь шалости, так пахла мама, когда ты был маленьким. Мужичок так пахнуть не мог и не должен был, хоть обмажься он этой клубникой.

Тем временем двери закрылись, трамвай натужно заскрипел и начал подъем на мост. Я не заметил сразу, но вокруг что-то переменилось. Вроде все было на своих местах, как и тысячи поездок назад, но ощущалось чем-то чужим. Неба видно не было и, казалось, что теперь снег источает Земля. Под мостом едут поезда, один за одним непрерывным потоком, нагруженные ее исторгнутыми внутренностями. Они направляются в сторону кладбища, которое стало отчетливо видно. Оно как будто подсвечено изнутри нежным красноватым светом. Посадочная полоса, своими огнями ведущая к краю. Поезда притормаживают, приоткрыв створки, вываливают на ходу что-то бесформенное, что то, что было живым и едут дальше в неизбежную пропасть.

— Опять улетел? — Д. кивнул себе под ноги, — Самое интересное пропустишь.

Мужичок, устав бороться с гравитацией, присел на корточки и прислонился к стенке. Проиграв ещё один бой, но уже самому себе, он достал из сумки початую бутылку водки, отвинтил крышку, хотел было сделать глоток, но остановился. Отложил бутылку, засунул руку обратно и выудил оттуда коробочку клубники.

Она была крупная, спелая, ярко-красная. Он достал одну, придирчиво осмотрел и с нескрываемым удовольствием надкусил. Затем взял рядом стоящую бутылку, сделал большой глоток, рыгнул и закинул недоеденную клубничину в рот. Все произошло очень буднично, движения плавно перетекали друг в друга, завораживая и гипнотизируя.

— Если бы я не видел, как он с трудом взбирался по ступенькам, я
бы подумал, что он спустился с небес — сказал Д.

Двигатель затих, и до поворота трамвай двигался по инерции, неуверенно, как будто у него был выбор и стрелка еще не переведена. Свернув, он сразу начал набирать скорость. Вагон тряхнуло, но на этот раз никто ни к кому не прижался, все сидели не шелохнувшись. И тут, видимо возмущенный этой людской холодностью и безразличием мужичок повалился вперед, распластался на грязном полу, потащив за собой свою котомку. Бутылка выпала из руки и покатилась вперед, остановившись у свободного сиденья. Из открытого горлышка с хлюпаньем, будто всхлипывая, стала выливаться водка. Оплакивала ли она упавшего, или свою горькую судьбу, не понятно.

Мужичек хрипло обматерился, ещё больше подрывая гипотезу о своем небесном происхождении. Привстав на колени, он пополз в сторону бутылки, попутно собирая в мешок слякоть.

Падение было довольно громким, но все люди завороженно смотрели в окно. Я попытался проследить за их взглядом - всё так же валил снег, внизу проезжали автомобили, неподалёку виднелся рынок. Ещё недавно он был средоточием жизни этого района. Диски с пиратскими играми, латки с турецкой одеждой и неизменной картонкой для переодевания, книжные развалы, ремонт любых видов техники - от телевизора до трактора.

Вдруг я поймал себя на мысли, что до рынка должно было быть остановки четыре, а после поворота трамвай не останавливался. А пустое сиденье? Людей точно стало меньше, как они… Опередив дальнейшее размышление, что-то мелькнуло за окном, и послышался глухой удар о землю.

Я тут же обернулся проверить свою догадку и похолодел. Свободных мест стало еще больше, а оставшиеся люди, смотрели немигающим взглядом в мою сторону. Как бесстрастные экспериментаторы наблюдают за подопытным. Да кто вы такие, чтобы ставить меня, свободного человека, перед выбором?

Я медленно повернул голову в сторону Д. и в отражении стекла увидел, как он стоит, уставившись в мой затылок.

— Не замечал раньше, что у тебя плешь — сказал Д.

Я с облегчением выдохнул. Плешь была реальной, куда реальней, чем мне хотелось, и мысли ухватись за это, как за соломинку.

— Расчищаю взлетно-посадочную для новых идей — отшутился я.

Повернувшись обратно, я не увидел на себе ни одного взгляда. Мужичок все еще полз в сторону бутылки.

— Ты ничего странного не заметил сейчас? — спросил я, хотя догадывался каким будет ответ.

— Если не считать трамвайную алкоодиссею - нет.

Мужичок наконец дополз. Прижал грязную заплаканную бутылку к груди и уселся между рядами, чтобы не тратить силы на обратный путь. Расположившись, он поднял взгляд сначала налево, на пустое сидение, а потом направо, где сидела девушка.

Ей было лет 35, может 40, соболиная шуба и шапка, кожаные сапоги до колена. Комплект выглядел дорого, но сильно изношено, что выдавало в ней либо отчаявшуюся аристократку, либо напустившую шик провинциалку. В любом случае соболя у нее работали в две смены и без выходных в тяжелых погодных условиях. Мужичок хлебнул из бутылки немного храбрости. Достал из коробочки клубнику и, проявив всю возможную в его ситуации деликатность, дотронулся до края высокого сапога. Девушка никак не отреагировала, и мужичок дотронулся еще раз. Брезгливо дернув ногой, она свела колени в сторону от настырного кавалера.

На всякий случай я обернулся на Д. Сейчас он оставался единственной надежной опорой реальности. Не отвлекаясь от происходящего, он показал пальцами сердечко и запустил его в сторону разыгравшейся драмы.

Тем временем, мужичок, наполненный решимости достучаться до сердца, хотел было еще раз дотронуться до сапога, но трамвай вошел в еще один поворот. Бедолагу швырнуло сначала на девушку, потом от нее - на пустое сиденье. Он взметнул руками, чтобы удержать равновесие. Клубники в них уже не оказалось.

Девушка вскрикнула и вскочила на ноги. Теперь ее шуба напоминала шкуру только что убитого зверя, грязная, со следами борьбы, а из-под меха растекалось красное пятно. Оно становилось все больше, пока не покрыло почти половину поверхности. Вместе с пятном на лице расползалась пошло-алая улыбка. Хохоча, она набросилась на мужичка и стала царапать ему лицо. Он закрылся руками, но его схватили сорвавшиеся со своих мест пассажиры. Не переставая хохотать, девушка наклонилась к мужичку и припала своими губами к его расцарапанному лицу, целуя и зализывая раны, которые сама же и нанесла. Он попытался зарыться головой в куртку, но девушка схватила его за волосы и потащила к выходу. Державшие его люди опустились на четвереньки и с жадностью стали зачерпывать в разинутые рты оставшуюся на месте мужичка грязно-багровую жижу. Остальные сидели на своих местах и сверлили меня взглядом.

Чего вы опять ждете? Почему я? Что за очередной бессмысленный эксперимент?

Трамвай остановился. Непреодолимое чувство, что я ни в коем случае не могу позволить вытащить мужичка из вагона бросило меня вперед. И я ринулся сквозь толпу копошащихся тел. Что-то в мире надломится, если его выволокут на улицу. Во всем мире или только в моем, без разницы.

Разинутая пасть дверей уже готова была его проглотить.

— Нееет! — я что было сил ухватился за болтающуюся в проеме котомку и рванул на себя. Не удержавшись на ногах, упал, а сверху грузно, как мешок, на меня навалилось тело. Там, где должна была быть его рука, мне на лицо свисал рваный лоскут ткани, а сквозь одежду стало просачиваться что-то липкое. Но самым невыносимым был запах. Эта груда лохмотьев пахла свежей клубникой, запахом самого близкого и дорогого.

Я судорожно начал выбираться, попытался извернуться, чтобы выскользнуть из-под неподвижного тела, но ничего не выходило. Единственное, чего я добился, это освободил одну руку. Этой рукой я упёрся в мокрое тряпьё, выгнул шею, чтобы стряхнуть его с себя.

Краем глаза заметил Д. Он стоял рядом со мной и с улыбкой всматривался на висевший на поручне красный ошметок, поддел его пальцем, лизнул и улыбнулся еще шире.

— Эх, вкусная была, столько продукта пропало!

Наваждение прошло. Я сидел на полу рядом с мужичком, весь в грязи и клубнике. Над нами возвышалась кондукторша с оторванным рукавом в руке. Ярость на ее лице постепенно сменялась потерянностью и недоумением.

Так и не найдя подходящие слова, она протяжно вздохнула, выкинула рукав в открытую дверь и ретировалась на своё место.

— Да ты рыцарь! — захохотал Д. — Спас принцессу от дракона!

В вагоне осталось несколько человек. В нашу сторону они старательно не смотрели. Мужичок, как ни в чем ни бывало сидел рядом и прихлебывал из бутылки. Оставив примерно треть, он протянул мне.

— Нет, спасибо — отказался я и для пущей убедительности выставил руку ладонью вперед, как на советских антиалкогольных плакатах.

Он пожал плечами и в пару глотков допил содержимое. Рядом присел Д.

— Каково это быть героем? «Ты чуть не погиб», — последняя фраза была сказана с издевательским придыханием.

Хотелось ответить ему что-нибудь едкое, но в голову ничего не приходило. Да и какой смысл постоянно пытаться оставить за собой последнее слово.

Я посмотрел в стеклянный проем двери. Снег кружил на фоне не меняющихся титров - “Не прислоняться”. Фонари искали землю, но никак не могли найти. Некоторые смирялись с судьбой и уже не горели. Мерные постукивания колес стали сбиваться, пока не превратились в сплошной, однотонный гул. Я сидел, как завороженный и не заметил, как трамвай вошел в свой последний поворот.

Все вокруг потемнело. Снова пустота, из которой меня не так давно выдернули. Я поводил руками вокруг себя - никого рядом не было.

— Д., ты здесь? — окликнул я.

Тишина. Когда-нибудь эта соломинка должна была надломиться.

Я еще поводил руками, пока они не коснулись поручня. Подтянулся, тщательно отряхнул одежду от грязи, и сел к окну.

Темнота была не полная, снаружи проплывали огни, то далекие, то совсем близкие, но неизменно холодные и безразличные. Внутри же нарастало ощущение, что все к этому и шло, все так и должно было случится. Все чувства ушли, время застыло и осталась только тоска.

— Ну что, опять улетел? — спросил я себя.

Мысли баюкали в такт покачивающимся огням за окном. Неожиданно в голове мелькнула тревожная мысль и, как опухоль, неумолимо начал разрастаться страх. А что, если я не лечу, а ухожу на дно? Огни перестали казаться безразличными, и от этого становилось жутко. Они - приманка огромных глубоководных удильщиков, терпеливых, уверенных, что деваться мне некуда. Трамвай застонал, несколько тонн стали отчаянно сопротивлялись нарастающему давлению. Одновременно застонало и все внутри меня. Все-таки все было зря, все стремления, цели, идеи, все будет похоронено на дне в этом стальном гробу.

Около меня что-то зашуршало. Я резко обернулся и увидел, что рядом со мной сидел мужичок и копался в своей сумке. Поймав мой взгляд он спросил:

— Уважаемый, не подскажете, парк 60-летия победы - следующая? — теперь его голос звучал неправдоподобно звонко и даже певуче.

— Наверное. Не знаю. Но Вам выходить сейчас нельзя!

— Почему нельзя? Как раз туда-то мне и надо. Там, говорят, прием стеклотары открылся новый, 1.5 рубля за не битую бутылку дают, веришь, нет?

— Верю, — ответил я и понял, что на этот раз удержать я его уже не смогу.

Еще немного покопавшись в сумке, мужичок достал коробочку с одиноко болтающейся внутри клубничиной и сунул ее мне в руки.

— Держи, а то кислый какой-то сидишь, я уже обожрался.

Он встал с сидения и направился к выходу. Я бросил взгляд на уходящую в вечерний сумрак пошатывающуюся фигуру и тоже стал собираться. Немного подумав, я дошёл до места кондуктора.

— Спасибо Вам, — я вложил ей в руку коробочку с клубникой и накрыл ее руку своей — за всё.

— Да иди ты знаешь куда, как таких дураков вообще земля носит? - прозвучало это мягко и примирительно, да и высвободить руку она даже не попыталась.

Двери с шумом открылись, и я вышел. Немного постоял, запрокинув голову на встречу снегу, взял телефон и набрал номер. Пять гудков спустя она взяла трубку.

— Да? — послышалось в трубке предварительное согласие.

— Возьми санки с балкона и одевайтесь потихоньку, скоро приду.