Читать онлайн "Новое искусство"

– Севастьяна вывешивают только за его осенние пейзажи, – Катрин старалась рассуждать смело, но после каждой фразы делала паузу, ожидая реакции Дениса, – и теперь он не пишет ничего другого. Но зато его манера стала узнаваема, особенно в последних работах.

– А чем отличаются ранние? – Анжела воспользовалась одной из пауз, чтобы в пику подруге начать противоречить. – Он не придумал ничего лучше отражений в лужах...

– А слыхали про казачков? – Денис абсолютно бестактно прервал изящную беседу, хлопнул себя по колену и разразился гомерическим хохотом. Однако сегодня ему было позволено все. – Один из этих пакостников, – Денис взялся восполнить пустоту в рюмках и нещадно орошал коньяком кухонный стол, – заявился в галерею на Литейном… капельку… встал супротив Филатовской «Мадонны №32» и давай швыряться в нее тухлыми яйцами! Понятное дело, скандал, паника, журналисты! И… выходит бабка с ведром и шваброй. – Денис начал совершенно непохоже изображать бабку, но без улыбки на его кривляния смотреть было невозможно. – Так вот! Неизвестно откуда выпрыгивает сам Филатов собственной персоной и кричит бабке: «Не трожь искусство! Перед нами конфликт творца и черни! Интеракция!»

Денис давился от смеха, стучал кулаком по столу, заходился истерическим кашлем и, глядя на него, даже Артур, с лица которого весь вечер не сходила постная мина, не сдержал вялой ухмылки. Он был искренне благодарен своему другу, который в хвост и в гриву ругал галерейщиков, и со своей стороны старался не слишком уж портить праздник. Оба они знали, что их дружба гораздо важнее прихотей переменчивой фортуны. Но все же, картины Артура теснились под старой простыней в соседней комнате, а сразу три работы Дениса были отобраны для выставки в Арт-Пассаже на Литейном.

Катрин и Анжела вернулись к разговору о высоком, демонстрируя широту познаний и утонченность вкуса, но Денис вновь варварски нарушил галантный ход светского диспута. Он шумел, горячился, размахивал руками и постоянно призывал Артура в свидетели.

– Я никогда не признаю искусством то, что мне не нравится! – под девичий визг Денис кропил кухню коньяком и продолжал ораторствовать. – То, что не возвышает меня, не возвеличивает над природой и самим собой, что не оставляет в моем сердце след, которым я стану дорожить и являть только избранным как самую великую драгоценность! Мое кредо – я сам! Нет! К дьяволу меня! Вот человек, чьему вкусу я всецело доверюсь! – и новоявленный Демосфен наградил Артура дружеской оплеухой. – И если он скажет, что я рисую дрянь, то я без промедления сожгу эту дрянь, потому что она и есть дрянь!

Артур, кисло улыбаясь, возил по столу пустую рюмку и думал: «Как же так получилось? Я был лучшим. Меня хвалили, ставили в пример. Профессора Академии в один голос пророчили мне блестящее будущее, а Дениса, прогульщика, лентяя и хулигана, в лучшем случае обходили молчанием. Многие мне завидовали, и ведь было чему. Куда же все делось?»

Коньяк покрыл дно его рюмки, поднялся до краев и уже готов был прорвать пленку поверхностного натяжения, когда Артур выпал из сонмища своих печальных дум и под хруст стекла встряхнул головой и присоединился к общему веселью. Девушки смеялись, обнажая свои длинные бледные шеи, тусклый свет пыльной лампочки под потолком отражался в их серьгах, а Денис в своем красноречии забрел в такие дебри, из которых уже неспособен был выбраться.

– Можно просто начертать на холсте слова «восторгайся, глупец, перед тобой прекрасное». Точка! Не это ли мы делали до сих пор, – вопрошал заплетающимся языком трибун-живописец, – когда наполняли раму образами, понятными лишь разуму? Через его посредство мы пытаемся достичь центра наслаждения, где бы он ни был спрятан. Но есть путь короче! Цвет? Форма? Движение? Не знаю! Но знаю, что в этом главная задача искусства будущего – найти кратчайшую тропу и явить миру эстетическое совершенство, Абсолют прекрасного!

Артур, наконец, расслабился и отправил свое утомленное рефлексией сознание в свободное падение. Отдельные голоса и сообщаемые ими истины потонули в гомоне дружеского хохота, в сладком дурмане белозубых девичьих улыбок. Денис попеременно обнимал то прекрасных муз, то единственного человека, который его понимает, а фужеры наполнялись и опустошались со всевозрастающей скоростью. Даже несмотря на то, что виновник торжества категорически отказывался принимать поздравления и пить за здравие современного искусства. В своих жарких, хоть и нестройных и к тому же непрестанно заглушаемых смехом речах он превозносил дружбу, любовь, милых дам, вдохновение и проч. и проч.

Незаметно подкралась полночь, и гости Артура засобирались, чтобы успеть до закрытия метро. Катрин и Анжела спешно наводили порядок на столе, устраняя последствия Денисовых эскапад, а сам разрумянившийся вакхант подбадривал дружескими словоизлияниями вновь загрустившего хозяина.

– Давно хотел спросить тебя, что там? – Денис указал на тяжелую стальную дверь, закрывавшую несуразно прорубленный проем в стене кухни.

– Не знаю, – Артур невыразительно пожал плечами.

– Сколько ты уже живешь тут? – Денис не дал Артуру ответить и заключил: – Ты живешь тут тысячу лет и не удосужился узнать, что спрятано за этим таинственным порталом в неизвестное? В этом твоя проблема, брат. А впрочем, не слушай меня. Я пьян и несу чушь.

Друзья снова рассмеялись и в сопровождении девушек направились к выходу по длинному коридору коммунальной квартиры. Заключительные объятия, шутки, но время уже позднее, и шумное веселье неумолимо удалялось от Артура в глубины лестничного колодца.

Не сказать, чтоб Артур серьезно надеялся на то, что одна из девушек останется, но определенно не исключал такой призрачной вероятности. «Что им, в конце концов, ловить с таким неудачником? – вынес он сам себе безжалостный приговор. – Нет, с Катрин все ясно. Она весь вечер смотрела Денису в рот. Но Анжела? Зачем она вообще приходила? Поумничать, что ли? Анжела… Какая она к черту Анжела? Аня, наверняка. Нюра».

Последняя мысль позабавила Артура, и он вернулся на кухню почти в хорошем расположении духа. Придвинул недопитую рюмку и уселся напротив портала в неизвестное. Перед ним была низенькая стальная дверь, высотой по грудь среднего человека, выкрашенная пресной зеленой краской и запертая тяжелым засовом с увесистым амбарным замком. «Надо было предложить Денису вместе распечатать эти врата. Пожалуй, ради такой авантюры он остался бы на ночь. А вместе с ним и девчонки. А там глядишь…»

Артур потянулся к замку, тот гулко лязгнул металлом, а из-за двери послышался неприятный шорох, и мелкие быстрые шажки прошелестели вдоль стены. Артур с отвращением отдернул руку. «Крыса! Нет, крысами Анжелу не соблазнить, – неосуществленный замысел был скоропостижно похоронен. – Но куда, в действительности, ведет эта дверь? – коньячный туман мешал сосредоточиться и представить планировку. – С той стороны вроде ведь и нет ничего. Ход в соседний дом? Вряд ли. Тупик? Чулан?»

Огромная коммунальная квартира бывшего доходного дома, в которой Артур снимал комнату, была совершенно пуста. Какой-то предприниматель скупал в ней все помещения одно за другим, намереваясь в скором времени остаться единственным собственником. Само собой, он снесет перегородки, сделает шикарный ремонт, вернет квартире былой блеск девятнадцатого столетия. А пока… в заброшенных комнатах свистит ветер, громоздится старчески покосившаяся мебель, грудится по углам мусор, небрежно сметенный съехавшими жильцами.

И посреди этих ненужных вещей и переживших свой век скрипучих сервантов сидит Артур со своими никчемными картинами. Наверное, будет правильно отправить их на свалку вместе со всем остальным хламом. Новый владелец пригласит сюда успешных дизайнеров в модных пиджачках, которые расширят пространство, наполнят его светом, не оставят и следа от закоптелой зеленой краски. Вскроют этот таинственный портал, прогонят обитающих за ним крыс и закроют дыру гипсокартоном. Так уйдет эпоха коммуналок, о которой вроде бы и сожалеть не стоит.

Потерев глаза, дабы рассеять поток мыслей, норовивших увести его на проторенный путь самобичевания, Артур решительно проглотил содержимое рюмки. Распахнул окно, чтобы выветрить клубившийся после бурного застолья чад, и выбрался на широкий карниз мансарды.

Невидимое небо лениво роняло рваные хлопья снега, а внизу разноцветными огнями озарялся Большой проспект Петроградской стороны. Словно широкая река света среди крутых берегов гордых фасадов, он собирал в себе ручейки узких улочек и увлекал их за собой, куда-то в облако снежной пелены. Бесконечная анфилада новогодней иллюминации, вычерченные прожекторами строгие колонны, сияющие витрины, задние фонари машин – мириады щедрых огней, превративших серую зимнюю ночь в великолепную палитру светящихся красок.

Разве можно жить в этом земном Элизиуме и оставаться бездарностью? Дышать одним воздухом с Растрелли и Кваренги и не создать ничего? Видеть, осмыслять, впитывать в себя лучшие творения прошлого и не произвести на свет хоть что-то стоящее? Он, Артур, забрался на вершину прекраснейшего города на Земле и теперь не знает, как распорядиться эти бесценным богатством.

Стало холодать. Артур спрыгнул с подоконника на нечистый кухонный пол и захлопнул ставни. Перед его глазами вновь предстала зеленая дверь, надменно подбоченившаяся стальным засовом. А, может быть, прав Денис? В этом его проблема? Мало знать, мало уметь, мало стараться. Все кругом только и твердят: «найти себя, обрести стиль». Что-то ведь в этом есть? Даже этот ничтожный Севастьян пробился в галереи со своими лужами! И Катрин якобы узнает его манеру. Какая к черту манера у маляра?

А Денис? Нет, Денис – молодец. Он, конечно, настоящий друг. Но чего стоят его картины, если говорить откровенно, по совести? Он изобрел нехитрый прием, который вдруг пришелся по вкусу профанам из Арт-Пассажа. И что теперь? Станет тиражировать его из одной копии в другую, пока не превратится в печатный станок, в такого же унылого поденщика как халтурщик Севастьян? Но в одном Денис бесконечно прав. Чтобы творить новое, нужно постигать новое. Нужно совершать открытия, отпирать запертые двери, видеть то, чего еще никто не видел. И явить увиденное миру!

Артур очнулся от захлестнувших его идей и снова взглянул на невозмутимый навесной замок, готовый к натиску любых воздушных фантазий. «Не сегодня», - обреченно вздохнул Артур и уже собрался было отправиться в свою комнатушку почивать, когда край его глаза заприметил на столе что-то такое, чего там раньше не было. На клеенчатой скатерти среди нестираемых пятен, пустых рюмок и оберток конфет желтел металлический ключ.

Ключ! Может быть, его забыл кто-то из ребят? И теперь несчастная Анжела не может попасть домой? Что за бред! Артур перелил остатки коньяка в рюмку. Нет, это определенно ключ к таинственному порталу. И еще минуту назад его тут не было. Откуда он взялся? Наваждение? Провидение? Перст указующий, что довольно бояться, откладывать на завтра, довольствоваться малым, оставаться в стороне, завидовать и источать яд? Может быть, это тот самый момент, к которому Артур шел всю свою сознательную жизнь? Экзамен, который решит, способен ли он пересечь Рубикон или так и останется топтаться у порога?

В крайнем возбуждении Артур мерил шагами пространство кухни. Разве так важно, что ждет его за стальной дверью? Дело ведь совсем не в двери, а в нем, в Артуре. В его способности принимать решения, в его смелости совершать поступки, в его желании выйти за пределы привычного. Эта дверь – только символ грядущих перемен. Разделительная черта, отмерившая начало его новой жизни. Жизни, которую он изопьет до дна, в которой он не устрашится… Или это все же ключ Анжелы?

Словно опасаясь немедленного разочарования, Артур, не чувствуя вкуса, сначала прикончил последнюю каплю коньяка и только потом осторожно, почти со священным трепетом поднял со стола ключ. Подавляя нарастающее волнение, он приблизился к зеленой двери и поднес свой Грааль к Камелоту. Сердце Артура наполнилось ликованием. Подходит! Да, это тот самый миг. В этом не может быть никаких сомнений. Осталось сделать только один шаг. С почтительным благоговением Артур ввел ключ в личину замка и, вдохновленный патетикой момента, торжественно произнес вслух:

– Искусство будущего, я иду к тебе!

В ответ из-за двери раздался глухой могильный стон. От неожиданности Артура отбросило к противоположной стене кухни. Алкоголь мгновенно испарился из его похолодевшей крови. Вперив вытаращенные глаза в стальную дверь, Артур пытался осознать произошедшее. Могло ли ему послышаться? И чем отчетливее он понимал невозможность положительного ответа, тем сильнее накрывал его дикий ужас. Замерев, боясь даже дышать, Артур прислушивался к тишине.

Трудно сказать, сколько времени прошло прежде, чем Артур смог отвести прикованный к двери взгляд и увидеть оброненный им на пол ключ. Ключ! Он достался ему слишком легко! Так не бывает. Иначе что это за испытание? Преодолеть страх – вот настоящая проверка его решимости. Чтобы открыть искусство будущего, нужно быть сильнее страха. Рафаэль и Микеланджело в поисках новых форм не боялись заимствовать у язычников, рисковали навлечь на себя гнев инквизиции и лишиться шанса на спасение души. А чего боится он, Артур? Призрака в пустой квартире? Или воя ветра в запертом чулане?

Артур поднял ключ и подошел к двери. Но руки не слушались его.

– Я иду, – выдавил он из своей дрожащей груди, чтобы хоть как-то приободрить себя.

И снова ему ответил утробный стон, но теперь более отчетливый и протяжный. Сдавленный, сиплый, нечеловеческий и где-то совсем близко, прямо за дверью. Артур почувствовал, как оцепенели его внутренности, как остановилось его сердце и замерла в жилах кровь. Мускулы его парализовало, а пальцы, сжимающие в болезненном спазме ключ, уродливо скрючились.

– Не смей меня пугать! – срывая связки, выкрикнул Артур и стукнул кулаком в стальную дверь.

Он даже не успел напугаться собственного страшного голоса, как мощный удар изнутри сотряс зеленую дверь. Артур отшатнулся и чуть не потерял равновесие.

– Не смей меня пугать! – прохрипел он искривленным от страха ртом и в безумном отчаянии со всех сил зарядил по двери ногой.

Мгновенно последовавший ответный удар был такой силы, что стальной лист выгнулся наружу, являя жуткие очертания чего-то противоестественного. Оглушающий грохот зазвенел металлом в ушах Артура, стены дрогнули, побелка посыпалась с потолка.

А затем прогремел еще один удар. И еще. Словно гадкие змеи, глубокие трещины расползались во все стороны от зеленой двери, которая теперь ходила ходуном на полувырванных петлях. В такт сотрясающей ее неистовой силе шатались стены. С них обрушивалась кухонная утварь. Штукатурка и гипсовая лепнина отваливались с потолка целыми пластами и, падая на пол, разбивались на куски. С каждым новым ударом зеленая дверь выгибалась все больше, а раскачивающаяся под потолком лампочка начала моргать, угрожая совсем погаснуть и оставить Артура наедине с рвущимся наружу ужасом.

Сам же Артур был не в силах даже пошевелиться. Казалось, невидимое, но осязаемое зло впечатало его безвольное тело в стену. Волосы на его голове стянули кожу к затылку, зубы обнажились в безобразной гримасе, глазные яблоки едва удерживались в орбитах. И даже вместо раздирающего горло крика, вместо родившегося в его грудной клетке и вмиг заледеневшего вопля, он мог издать лишь глухой хрип.

Удар. Со стола полетели рюмки, покатались пустая бутылка. Снова удар. И за металлическим лязгом последовал треск крошащегося дерева. Опять удар. И стальная дверь, уже больше похожая на скомканный лист зеленого картона, слетела с верхней петли и покосилась. Следующего натиска она не выдержит. Послышался хлопок, вспышка желтого света, и мерцающая лампочка разлетелась на мелкие осколки, оставив кухню в кромешной тьме.

Еще удар и скрежет сминаемого металла. Но Артур уже бросился к выходу, в два гигантских прыжка миновал коридор, вырвался на лестничную площадку и, рискуя переломать ноги, опрометью кинулся вниз по ступенькам. Двор-колодец, арка, еще арка. И, наконец, Большой проспект. Где разливают теплый искусственный свет фонари, хрустят шипами автомобили, искрится свежевыпавший снег и безмятежно прогуливаются редкие в столь поздний час пешеходы.

Остаток ночи Артур провел на улице, согреваясь в круглосуточном кафе. А на следующее утро, ни с кем не простившись и оставив почти все свои вещи, холсты, краски, законченные и незаконченные картины, уехал жить к родителям в Тихвин.