Читать онлайн "Кельдор"

Пар кубарем повалился из почерневших ноздрей. Мальчик сделал опустошающий выдох. Плотный слой красной глины на его теле расходился от пят до шеи, изгибаясь на бледном лице подобно щупальцам. Они касались глубинно серых глаз с едко жёлтыми бровями. С обритой макушки стекал пот. На бёдрах запачканная белая повязка, из которой торчал охотничий ножик.

Кулаки сжались, когда позади послышалось горловое пение. Перед ним пролегали бескрайние поля цвета его волос, над ним ширилось грозовое небо цвета его глаз.

Он шагнул вперёд, трава промялась и захрустела, шагнул ещё и со скрежетом застопорился. Голая ступня продырявила ржавый нагрудник, из-под которого торчал скелет. В едко жёлтых листьях грудами разлеглись оранжевые мечи, доспехи, голые кости и треснувшие черепа. Человеческие и животные. Мальчик не стал смотреть под ноги, но продолжил идти.

Горловое пение усилилось. В ход пошли барабаны.

Поодаль, сквозь высокие колосья пробежала дымящаяся блеклая фигура и напоролась на такой же дымчатый меч, затем растворившись. Трава запоздало двинулась за ними. Мальчик, ничуть не удивлённый, сохранил свой темп, хотя блеклость мелькала то тут, то там, всё больше напоминая людей. В ней он стал узнавать лежащих на полях мертвецов. Духи в вечной схватке воспроизводили сражение былых времён до мельчайших подробностей. Эхом проносились голоса с неразборчивым шёпотом, когда по обе руки шеренгой выстроилась преломляющая воздух дымка из погибших. Она следовала за мальчиком, но вмиг испарилась, когда тот обернулся.

Сзади, совсем недалеко, стояли соплеменники, куда взрослее юнца. В броне и лохмотьях, нагие и разодетые, с чучелами из зверей и сена, с тростями и плащами. Среди первых стоял рослый мужчина с бородой, как лезвие топора, на который он опирался. Его рыжие кудри суетились на ветру, как он сам, грызущий ногти. Кольчуга зазвенела, когда его похлопал по плечу один из его воинов, собравшийся уходить.

Рыжий возмутился:

— Не переставайте верить! Не переставайте петь, не дойдёт ведь он!

— Не заслужил, значит. — Жрец растягивал завитушки на бороде. Дряблая рука с закрученным браслетом держала волнистую трость. На голове личина быка с рогами, на теле его шкура, прячущая драный балахон, который спускался до сандалий. На подвеске из телячьих копыт стало одним меньше, когда старец бросил обрубок на землю. — Нарушает правила юноша, помочь мы не в силах тогда. Поглотит эта битва его, сожрут поля, покалечит Высокая Трава.

Остальные, похожие на него, закивали и побросали конечности других зверей.

Шатры в задних рядах стали складываться. Горловое пение утихло, барабаны остановились. Видно было, что соплеменники зароптали и заплевали. Толпа начала редеть, а мальчишка пошёл. Дымчатая вереница возвратилась.

— Не иди, — разобрал он шёпот духов, идя далее.

— Не делай то, на что решился.

Мальчик шёл.

Одухотворённая тусклость с великим огорчением поочерёдно склонила головы, уходя вслед за подувшим ветром, но одна из голов не склонилась, а задралась вверх. Её владелец начал движение к красному от глины мальцу. Очертания духа куда более различимые, чем у остальных, но перемешивались на свету, показывая то смертельные увечья, то пышущее жизнью тело. То раздербаненный, то щетинистый подбородок.

Призрак.

Мальчик разжал кулаки и показал тому два предмета: металлический стержень и камушек. Дымное нечто глухо засмеялось.

— Ты, юное создание, поверил в бредни стариков, доживших до своих лет благодаря страху? Или бездумно следуешь регламенту? Позволь объясниться: так называемого духа ты этим не притянешь, от зла он тебя не спасёт; как и не спугнёшь ты призрака, который, как ожидается, это зло с тобой учинит. Безделушки, тем не менее, ты лучше сохрани, бродят тут всякие люди. Будет, чем в них кидаться. Даже лучше! С них же можно высечь искру?

— Можно, — мальчик был невозмутим.

— Тогда точно пригодятся! Ступай, дитя, если всё ещё желаешь.

Мальчик сжал кулаки и вновь зашагал.

— Моя маленькая гордость, — пришёптывал призрак, следуя за ним.

Эхо былого сражения нарастало, превратив едко жёлтые поля в бесцветное ничто, в борющийся меж собой туман, то захватывающий инициативу, то её утрачивающий. Где-то близ бритой головы свистели стрелы, где-то под боком бряцала сталь — всё было рядом, но неосязаемым и приглушенным.

Ещё поворот назад — и битва расступилась. Серая мгла над мальчиком затемнилась, её рассекали новоприбывшие ветвистые молнии. Наблюдателей из племени было вдвое меньше, но рыжий верить не прекращал. По его плечо стоял старейший из жрецов, разодетый в чистую красную рясу с заштопанной дырой в области груди. Такая же была на спине. Старик высморкался чёрными ноздрями в платок, и развернулся, почёсывая еле голубоватые от извести волосы, собранные в косы. Венец из полевых трав чуть покосился.

— Говорил не оборачиваться я мальцу. Yoilyu. Своевольный.

Своевольный, продолжив ступать, возвратил сражение на то же место. В конце пути завиднелось каменное капище, к которому была привязана блеющая овца. Мальчик взялся за охотничий нож, но не уследил за ногами и наступил на торчащее из земли копьё. Он вскрикнул, отпрыгнул и упал, затерявшись в траве.

Рыжий поджал губы и вздохнул, разворачиваясь.

— Сдаюсь я, наставник, — он обратился к стоящему ближе к полям воину в массе разных лат, видно собранных с побеждённых. Тот перебирал в руке каменный брусок. — Yoilyu наш паренёк, одна дорога им всем таким.

Заячья губа мужчины подскочила от слов ученика.

— Знают Тьяльские Луга, стоим мы на которых, сдавшихся со всех сторон. Сдастся когда-то и твой топор, и ты. Двигается Кралос. — Воин всмотрелся в имя, выцарапанное на бруске, а затем на колыхающуюся траву, из которой выбирался хромающий мальчик. Заячья губа растянулась в улыбке. — Yoilyu.

Кралос, даже не всхлипнув, вприпрыжку добрался до овцы и уселся на капище, рассматривая пятку. От точки, куда попало копьё, лесенкой разбегалась кровь.

— Безделушки, — намекнул призрак.

Мальчик без капли раздумий высек ими искры, которые дождиком полились на рану, с шипением образуя бордовую корочку. Тут Кралос не выдержал и всхлипнул, но всё-таки довершил дело.

— Высохло, — пробурчал он, стуча ногтем по прижжённой точке.

— Повезло, что неглубоко, юное создание. Как пойдёт дождь — а он обязательно пойдёт — не шагай по лужам со стоячей водой, — эхом поучал то ли мёртвый, то ли живой.

Животина заблеяла, когда юнец заблестел ножом. Он разрезал повязку надвое, одну половину обмотав на ноге, а другую вернув на бёдра, и вздрогнул.

Уже совсем стемнело, и невыносимо похолодало. Грозовое небо сулило свой скорый плач. За раздвинувшимся призрачным маревом, в месте, где должна была быть куча народу, стоял всего один человек — наставник.

Кралос, вздохнув, жалобно посмотрел на овцу и схватил ту за холку. Единственным уколом он остановил её сердце, а затем соорудил себе ночлег: вспорол брюхо, вытаскивая нутро, подрезал шерсть и смастерил из неё то ли одеяло, то ли занавес. Все последующие ночи ему пришлось греться внутри. Ударила молния, хлынул ливень, наступил тревожный сон.

Барабаны неспешно, но достаточно громко набивали ритм. Жрецы и жрицы распевали имя мальчика, называли его сыном божества.

Gralas hyodagn

Frija hyojri’mas!

Gralas hyodagn

Frija hyojri’mas!

Они неумело вытягивали каждую гласную. Земляки вокруг них, ряженые в звериные маски, медленно ступали по кругу. Самые молодые из них обнажились по пояс, демонстрируя плоть в расцвете сил. Кожа их была испещрена мурашками.

В самом центре Кралос, на которого девы наносили ритуальную охру, к ней цеплялись локоны состриженных едко жёлтых волос. Ему подняли руки, осматривая подмышки. Ни единого волоска. Старший жрец с косами кивнул, девушки разошлись. Он поднёс кадило к мальчику, окуривая того чёрным дымом фирия. Тот, поморщившись, не вдыхал его, зато заприметил на жестянке стёртые гравировки с чужеземным языком.

— Ворованное, — промямлил он с улыбкой.

Жрец отвесил ему пощёчину. Пошедшая из носа кровь смешалась с охрой, их было не отличить.

— Вдыхай. Будут противиться воле хозяев только боги. Поют так о тебе пусть, но ты не боги, мёртв был бы иначе. Ты ард из клана Алюбианов. Человек. Сплюнь, и вдыхай.

Барабаны ускорились, хождение по кругу превратилось в пляску.

Мальчик послушался, сплюнул и задышал. Кровь закоптилась, когда тёмные миазмы потянулись к ноздрям. Жрец довольно оскалился и стал воспевать громче остальных. Кралос отлично понимал слова песен, от чего неустанно прокручивал их в уме.

Azvag’varm zvada

Miam sval birdi favn’mas!

Azvag’varm zvada

Miam sval birdi favn’mas!

Война должна была дать юноше имя.

Сверкнувшая над овцой молния разбудила ото сна. Сквозь протяжённую щель виднелось ночное поле, освещённое луной. Он зашмыгал, чувствуя запах свежести после грозы, и высунулся из овечки, только заслышав женское пение. Там, на месте наставника, виднелась женская фигура. Она мычала колыбельную, столь знакомую Кралосу.

— Myumifi, мамочка, — вспомнил он.

Такая красивая и нетронутая, в белом льняном платье до земли. Не было в ней никакого дикарства, которому следовал её клан. Их клан.

По лугам пробегали синеватые от лунного света детские образы, оставляющие после себя мутный след. Смеялись и хохотали, дрались и резвились.

— Скучаешь? — вмешался призрак, — Разве заклание ягнёнка не есть символ взросления? Убиения в себе ребёнка, прощания с чистотой? Видимо, расправой над беззащитным животным этого не достичь. Глупо это, совершать лишь ради совершения.

— Не скучаю, — закутался юнец в окровавленной шерсти, — и не ягнёнок это, а старая, дряхлая овца.

Дымящаяся голова наклонилась к щели и заговорила как только можно серьёзно:

— Ешь, Кралос, пока в твоём укрытии не завелись паразиты. Ешь, потому что впереди ещё два дня и две ночи.

Измазанный требухой и охрой мальчик надул щёки. Ни женщины, ни детей не было. Пнув овечку изнутри от досады, он взялся её поедать.

Следующее утро Кралос провёл на корточках у зловонной ямки, которую выкопал сам. Он смотрел на разукрашенную чем попало гримасу в отражении лужи и разбрызгивал воду — руки стали чище. Мальчик подобрался и окунулся в неё, поглядывая на наставника. Над ним кружили падальщики в ожидании звериных подношений, оставленных жрецами.

— Yoilyu, — напомнил себе Кралос.

Подмывшись, мальчишка бродил по Тьяльским Лугам и собирал остатки хоть на что-то годных доспехов. К концу дня тот смог почти полностью заковать себя в проржавевшую броню. Та была ему великовата, отчего детали неуклюже болтались и тёрлись, а вход в убежище пришлось расширить. По дороге к нему хромой юнец приметил труп с синей головой, опухший и покрытый красной охрой.

Призрак тут так тут.

— Довольно свеж парниша, тебе не кажется?

— Кажется, — хрипел Кралос, переворачивая покойника.

Мальчик потупил взгляд и вздёрнул руку над головой. Они были одного возраста. На уме одно слово, «yoilyu». Своевольный.

— А я говорил, всякие тут люди бродят. Этот вот был пару дней назад, ему поверилось, что эти побрякушки меня отпугнули. После он меня не видел.

— Haadgalaz’bri, умер он почему?

— Сам узнаешь.

— Manlag’bri, помогал ты мне до.

— Разве?

Мальчик, фыркнув, не сдавался:

— Скажи, постигла ли его hidagnarv? Смерть от позора.

Призрак молчал, меняя лицо с посмертного на живое.

Кралос, не заметив на теле убиенного объяснений его смерти, кроме съеденных носа и ушей, завернулся в овцу.

Тучи опять захватили небо.

Ночью посиневшие привидения то появлялись, то пропадали каждый раз, когда небосвод половинили молнии. Даже тогда, просыпаясь, мальчик наблюдал наставника, без устали следящего, и приговаривал: «Yoilyu». Днём он пытался есть лежалую овцу, но всё лезло обратно, а огонь из мокрой зелени разжечь не получалось, получалось только пить воду из мха и мыться в лужах, обходя ранку на ноге. Наставник продолжал смотреть издалека, к нему нельзя было возвращаться, и он не помог бы. Пришло время сна, перед которым юноша крепко взялся за охотничий нож.

Окуренный фирием мальчик внимал совету старшего жреца, смотрящего вдаль:

— Запомни мои напутствия, Кралос. Одинок и окружён смертью ты на этом пути, должен взрасти ты не просто как ард, но как сын клана Алюбианов, как его муж. Не поборол ты если свой страх, не простит нам этого ghalgvajg ibrizdana, чёрный народ, живёт что за стенами, — жрец провёл рукой по жёлтому горизонту из полей, граничащим с серыми небесами.

Кралоса пуще нареканий старика интересовал другой вопрос: «Делали на этих необъятных полях неужели только, остригали что златокудрых? Росли здесь откуда иначе мои прекрасные волосы?»

— Бились мы с ним здесь, — пожилой ард вбивал мысль в юношу, — пали наши братья и сёстры, научиться смогли мы дабы. Научишься ли ты, своевольный?

Высокопарную речь прервал мужчина, ворвавшийся сквозь танцующую молодёжь. Кольчуга повторяла его волнение, рыжие волосы трепетали под койфом шлема, прячущим лицо. Положив на землю топор, он сел на колени рядом с мальчиком. С него взяли пример соратники, от коих присутствующие разошлись сами.

— Нанесён щит твой на тебя, — он провёл пальцами по затвердевшей охре, — не дай отравить свою решимость пугалками седой плесени. Знаю я, что воитель ты, друг, чую это своим гузном, молвит об этом моё бурлящее чрево. Попомни, даю я, Ладгаль, слово своё, верить что буду в тебя, стань былью хоть самое худое из знамений.

Жрецы и жрицы заорали песню. Ладгаль из уважения потупил взгляд и вздёрнул над головой руку, скрываясь промеж клана.

Ajfi’dial dilidvalm

Frija adni yoilyu’mas!

Ajfi’dial dilidvalm

Frija adni yoilyu’mas!

Старший напутствовал, вторя песне:

— Поведут тебя духи по этому пути, своевольного! Возьми этот камень, притянет их тот, помогут и направят, — Кралос его взял, а синеволосый отошёл, — Затем…

В круг вкатили телегу с пологом. Синхронным накатом служители сняли его, показав забившихся в угол трёх щенков — кайернов. Смесь ужасного волка и гладкошёрстной ночной кошки, которую вывели арды. Размерами эти зверюги уступали лишь взрослым людям, в два раза превосходя ребёнка. Мальчик замотал губами, зная, до чего могли дорасти эти могучие твари. Их хвосты, длиннее собственного тела, сцепились в тройной узел, а когти расцарапывали деревянный пол. Жрец постучал телячьим копытцем по решётке, и кайерны ринулись к ней, пытаясь цапнуть корм. Их вытянутые морды проскальзывали сквозь прутья, младший из них протиснулся достаточно, чтобы поймать подношение, и того исцарапали и искусали собратья. Кралос утёр подсохшую кровь с носа, признав их свирепость.

— …Справиться должен ты с ними в крайнюю ночь, даю тебе нож для них и детины… — старец выдержал паузу и спросил у жрецов, — нашли вы ягнёнка?

— Старую, дряхлую овцу. Угнал Ладгаль лишь её у селюков.

Старший, поездив челюстью, сглотнул.

— …Для овцы, ждёт что тебя у капища. Для иного тоже. Не справишься если с теми, успеешь заклать себя.

Мальчик взял нож и поменял его местами с дохлой мышью. Пока старший отвернулся, а соплеменники бесились от торжества, он подступил к повозке и протянул угощение кайернам. Самый большой из них, пусть от возрастного величия остались только торчащие рёбра, не дал протиснуться сородичам, и распахнул косую пасть для яства. Кралос кинул ему мышонка, затем собрал пот с подмышек и вытянул пальцы так, чтобы они не стали следующим угощением. Кайерн пододвинулся. Он задержал фырчащий мокрый нос у хилой руки, облизнул её и отодвинулся, кривя спину.

Юнец попробовал слюни псины в ответ.

— Svangiim, солёно… Точно, Svang! Буду звать я тебя… Соль, — с изумлённым лицом утвердил он, пошатнувшись.

Подбежавший со спины Ладгаль рывком повернул Кралоса и повёл его к хмурящему брови жрецу.

— Не будь himni yoilyu! Видишь, насупился он как? Не возьми я тебя, супился бы ты, но уже от боли…

Мальчонок прослушивал нравоучения, проверяя наигранной зевотой, приручил ли он зверя. Соль помотал морду, сдерживаясь, но зевнул в ответ. Пока телегу не накрыли пологом, мальчик в полуобороте запоминал полуволка: вперемешку серый с белым окрас, чем-то схожий с ослиным, с живота раскинулись чёрные крапинки до хвоста, косая пасть и любопытные янтарные глаза. Пусть самый большой, но самый нерасторопный из братьев.

Вид телеги закрыла спустившаяся к лицу рыжая борода. Ладгаль зажал Кралоса в тиски.

— Вот опять! Не подставляй спину, никогда! Даже здесь! Гневаешь ты богов.

— Могу гневать как я мёртвое?

— Стоит ибо перед тобой живое.

Его дёрнули к старшему. Раздались заключительные слова песни:

Driginzdni’dial myongagja drif

Frija anha yoilyu’mas!

Driginzdni’dial myongagja drif

Frija anha yoilyu’mas!

— Не смей слушать призраков, несчастны те ибо — не поели их птицы, не отправили на поиски богов. Не оборачивайся ни за что. Сгинешь даже если ты тут, донесут весть падальщики богам о твоей смерти, услышат, может, они нас наконец. Понял?

Кралос кивнул.

— Повторяй за мной: inzdn’bri sval dridrijal.

— Прошёл я испытание.

— Ayon irl’dial hnyoilsvyu fvan.

— И взять обязан имя.

— Hyol daf fvan…

— Есть моё имя…

— Назовёт тебя война, не скажу потому далее, не повторишь и ты.

Мальчика подвели к полям цвета его состриженных волос, над которыми висело небо цвета его глаз. Смолкла барабанная дробь, закончилась песнь. Слышалось только рычание под пологом повозки.

Овечья крыша промялась, и Кралоса это пробудило. Слышно было, как снаружи кто-то принюхивался.

— Gajirn, — промычал юнец, и стал ножом нащупывать прослойку, понимая, что псина могла опустить морду. С жестяным скрипом он прицелился и пробил крышу насквозь. Тут же зазвучал скулёж и топот. Полуволк сбежал.

Щель приоткрылась наружу. К убежищу подбирался младший кайерн с ранами на пасти. Кралос позволил ему подобраться поближе, а затем усеял того искрами от камушка и стержня. Сбежал и младший, по-кошачьи шипя и по-собачьи тявкая.

На отдалении, в лучах ночного светила завиднелся окрас вперемешку серый с белым, так похожий на ослиный; по животу, вплоть до хвоста, бежали чёрные крапинки. Косая пасть роняла слюни, любопытство янтарных глаз сменилось на неистовость. За эти дни и ночи изголодавшаяся псина мерно шагала к Кралосу.

— Соль! — рявкнул он.

Полуволк, попятившись, гавкнул в ответ, но не остановился. Окровавленная латная перчатка вылезла из овцы навстречу и мигом возвратилась внутрь.

— Заглушит кровь запах, заглушит кровь запах, — бормотал мальчонок, судорожно оттираясь.

Кровь за ночь осела под складками рукавицы и засохла, высыпаясь оттуда хлопушками. Пожёванный ремешок на рукавице расстегнулся.

— Быть мне своевольным до конца, не становился бы я им либо…

Перчатка выскочила к лапам пса, Кралос наплевал на руку и обтёрся ей об почти полностью чистое лицо, измазал пальцы в поту с подмышек и принялся ждать, забившись в угол. Ножичек был наготове в правой руке, а пальцы левой растопырились у входа, который начал раздвигаться.

— Сванг…

Продолговатая морда обшаривала внутренности, пока не столкнулась с детской ручонкой. Соль оскалился, приподнятый нож замер.

Тёплая склизкая жижа разлилась по пальцам, когда шершавый язык полуволка скользнул по ним.

— Соль, — мальчик наполнил имя понятными даже зверю любовью и благоговением.

Вылизанными пальцами он подал Свангу жирный кусок мяса, тот проглотил его и отступил в темень, на прощание зевнув. Зевнул и юноша, не удержав, вследствие, согревающую струю.

Призрак, всегда будучи близко, заворчал:

— Молодец, юное создание, ты справился. Вот только мочиться под себя, возможно, было лишним.

— Сдержал я зато другое место, — похвалился Кралос, выглядывая из шерсти, пока нечто удавилось гоготом.

На том же отдалении, где скрылся полуволк, гурьбой встали прозрачные палатки с миниатюрными звёздами, под мерцанием которых звучно маршировали солдаты. Призрачная война прошла очередной цикл и сменилась переговорами. За столом, в тени массивного шатра, сидел закованный в тёмные парадные латы мужчина и горделиво попивал клубящийся чай. Его оберегали такие же тёмные от брони мужи, по скудности украшений явно ниже его чином. Напротив них, на коленях сидели поверженные и поникшие арды, те, которых когда-то спугнул своеволием Кралос.

На пиках, держащих шатёр, висели перекошенные головы престарелого мужчины и молодых девушек.

— Gvajrn ayon valjgi. Рассказывали мне о вожде и его наложницах.

— Тогда рассказывали и о том, что было дальше?

— Мир. Был дальше мир.

Множащийся голос призрака впервые задрожал по-человечески:

— Как думаешь, за кого я был?

— Важно это?

— Мне важно, — за просвечивающим затылком скатилась фантомная слеза, призрак направил всё своё внимание на переговорщиков, — я с того народа, который вы прозвали чёрным. Я вышел за стены, когда мы ими вас измотали, и это место стало моим домом. Домом ненавидимым. Домом смерти. Но сейчас не слушай моё откровение, должен говорить Риго аэс р’Омсе, вице-командир 11-ого легиона «Eyffinf». «Наказатели».

— Выжил он?

— Выжил.

— Тогда почему здесь, с тобой?

— Можно оставить это место, но оно никогда не оставит тебя. Лучше слушай, внимай командиру.

Расплывчатый дух, посипывающий чай под шатром, прокашлялся, отчего зализанные блеклые локоны разлохматились. Когда он их поправил, дочиста выбритая угловатая физиономия зашевелилась:

— Именем Vell Arti Доминиана Вселюбимого, Свергателя Первенцев, Переродителя Империи Граждан и Народов, Спасителя Гин Эйлина, а теперича и… Душителя Варварства, вам даётся выбор неприлично щедрый: встать под знамёна адалийского владычества и служить победителям, в том числе деля с ними хлеб, либо — и здесь я позволю себе выразиться, насколько может быть ясно дикарской невежде — влачить существование на земле, изгаженной уродством вашей необузданности, жить поистине бессмысленно и жалко, как только может жить слепец, самолично выколовший себе глаза в попытке прозреть. Сделаю акцент, именно Красный Император пытается вас от этого сберечь, не какой-то простой человек вроде меня, лишённый подобной терпимости. — Арды, сидевшие перед ним, застыли, как вкопанные. Его слова не встретили ни толики отклика, потому лицо его обрело больше углов. — Что же, несговорчивые вы мои merfelee, люд несмиренный, выражусь куда яснее: эти луга всегда будут напоминать о нанесённом вам позоре, как цивилизованность побила дикость, сточила клыки и когти, зарыла топоры. Вместо них, конечно, цепи, однако вместе с пышными платьями и светскими раутами. Сервиз в том числе, — Риго демонстративно отхлебнул чай, — Но после пережитого, после моих усилий вас вразумить, всё равно кто-то точно захочет тут остаться. Как ваши братья, ваши сёстры, матери и отцы, дети. Возможно, ножка моего стула упёрлась в кого-нибудь из них, а стул этот, знаете ли, очень дорогой. По всей видимости, дороже ваших людей, раз я по-прежнему на нём сижу. Целый и невредимый. Итак, владыки ардских кланов, надеюсь, ныне обузданные, научитесь же сговорчивости и дайте ваше слово, ваш ничем и никем не скомпрометированный ответ.

Вице-командир заключил речь долгим глотком, удовлетворённо поглядывая из-за узорной чашки на побеждённых варваров. Те осторожно переглянулись, затем каждый по очереди встал на одно колено и вздел руку над головой. В знак уважения.

— Поддержат Даулеги.

— И Тонфры.

— Будут за вас Турии.

— С вами Накии.

Очередь резко остановилась на длинноволосом парне, голову ни разу не склонившим.

— Алюбианы? — поднял брови аэс р’Омсе.

Ард, ещё не сделавшийся мужчиной, встал с колен, но к шатру не приблизился. Чёрные латы загремели, солдаты Риго уложили руки на пояса. Мелькало то будущее старческое лицо дикаря, то на тот момент моложавое, сожаление сменялось злобой.

— Оставили и впрямь здесь вы, чёрная свора, наших братьев, сестёр, родителей, детей, старух и стариков — мрётся да подле них слаще, живётся чем среди вас. Отдал свою голову не затем мой отче, заковали чтоб мы в цепи себя.

Риго, кашлянув чаем, не преминул возможностью прыснуть едкой фразочкой:

— Ты всё про своего Тьяля! А как же «ol dein-esib rix veneed encys eyte»? «Забудeтся в тепле иная печаль», нет? — Молодой вождь в безмолвии показал затылок и удалился от шатра, исчезнув между соклановцами. Риго нервно хихикнул, ругнувшись напоследок, — Furtu.

— Furtu? — в полудрёме поинтересовался Кралос, поправляя подушку из жира.

— Простофиля, если попробовать выразиться культурно. Как ты мог заметить, юное создание, твой клан капитулировал, мир был подписан на бумаге, но в ваших умах так никогда и не наступил. То не стало вам научением, как, впрочем, и мне моя гибель.

Заснувший мальчик ответил храпом. Бледное существо подплыло к нему и погладило по неровной лысине.

— Моя маленькая гордость.

Утро выдалось чересчур безмятежным. Казалось, ни духов, ни призрака, ни самой битвы никогда и не было, что всё привиделось. Раскиданные по лужам Тьяльских Лугов тела убеждали в обратном.

Кралосу оставалось ждать, но тот не мог отцепиться от окоченевшего трупа, теперь со съеденными глазами и кое-чем другим.

— Голодал, — палкой он ковырял откушенный язык во рту, в зубах застряли трава с землёй, — упал, может. — Проеденный в мягких местах мертвец сбивал с толку, ввергая его в мыслительный процесс, от которого терялось равновесие. Мальчик в броне всем весом надавил на старый укол, и с краткой болью того осенило. — Ноги!

На запачканных ступнях не нашлось ни единой царапины. Кралос разве что не мог понять, с чего бы падальщики стали есть такое жёсткое место, где проходила сухожилия, с чего такая рана на обеих ногах выглядела настолько искусно и ровно — и не сыскал ответа.

— Своевольный ты даже дохлым.

Кралос выбросил палку, поднялся и опешил.

Перед ним стоял, опустив руки, парнишка его возраста с завязанными глазами. Что показалось странным, он выглядел совершенно нормально: на нём не было ни худобы, ни ссадины, ни красной охры, из схожего только набедренная повязка. Видно, что тот трясся от холода.

— Aagnajz…’yund?

Чужак приспустил черную ткань с рыскающих глаз. Он не понял.

— Привет! — исправился Кралос.

— Enqi, — последовал ответ.

Оба постояли в неловкой тишине.

— Зовут Кралос. Ты из ghalgvajg? Чёрный народ.

Парниша выдвинул шею и развёл руками, глаза его всё ещё рыскали. Кралос, когда тот начал мешкаться, увидел за спиной такой же ножичек, как и у себя.

— Ты — он ткнул в чужака, потом в себя — я, испытание! — он хаотично перебирал жесты, пытаясь показать отрицание.

Голова непонятливого наклонилась, а Кралос решил показать через нож.

— Nyuriniin, — бил он им по доспехам и корчился, — больно. Drigmjinhyo, нежелание! Vyord!

— Ceo verd?

Собираясь показательно выкинуть орудие, Кралос всё-таки вернул его за пояс, видя, что пришлый этого не делал.

— Мир! Vyord — мир! Drigzvada, не-война!

— Dri… itri adda? Я нет, ers nayll! Gieen erle, erle! Есть там, там!

Парнишка указал за Кралоса, заставив отвернуться. Далеко за капищем высилась стена огня, вызванная молниями.

— Furtu… — решил обозваться мальчик на языке чёрного народа, но обнаружил себя сбитым с ног. В полёте вниз он успел развернуться.

Чужак вопил и колотил по броне охотничим ножиком, но никак не мог её миновать, потому прицелился Кралосу в голову. Не дав себе мгновения на разочарование, ард вмазал латной перчаткой по прищуренной роже, что вылетели молочные зубы, попробовал перехватить инициативу и взобраться на виновника борьбы, но тот занимался тем же — мальчики катались по подтопленным дождями полям, треща костьми почивших.

Они начали вязнуть в грязи, Кралос с её помощью всё больше набирал в весе, и стал удавливать ребёнка, который заплакал и запузырил земляной мешаниной.

— Я больше… не буду! Стой!..

Ард, одержимый обидой, давил соперника до конца, пока тот не стих. Грязевые пузырики перестали лопаться, Кралос отполз, стараясь отдышаться.

— Простофиля, быть могло другое, — расстраивался юноша, вглядываясь в побеждённого.

Внезапно полянка возле него выросла сначала бугорком, затем горой, изображая человека. Паренёк вспрыгнул и вынул ножик, приняв какую-никакую боевую стойку. От травянистой горы веяло угрозой, пускай та по-человечески моргала и не приближалась.

— Aagnajz, — просипел низкий мужской голос, — приветствую. Йанманд я.

Лицо Кралоса расплылось в улыбке, он наконец-то выдохнул.

— Высокая Трава, честь это!

— Разве? — объявился дымный призрак.

Йанманд стиснул веки и подступил.

— Хотел избежать ты боя, натравил однако противника сам. Произнёс «огонь» и «адал» вместе. Принял это адал за угрозу. Спугнул его, подставился, но выстоял. Прошёл ты испытание, взять обязан имя. Fad fvan’yund? Твоё имя.

— Где наставник? Или старший жрец? — вопросил Кралос, украдкой смотря за Йанманда. Наставник не сдвинулся с места, где всё началось.

— Одобрить должен я тебя, прошлый участник ибо.

В ликовании мальчик кинул пренебрежительный взгляд на окоченевший труп, показал ему язык, расплёскивая слюни, и произнёс:

— Yoilyu.

Надрезы. На ногах у убитого были надрезы с чёткими краями, без сухожилий он не смог ходить, его бросили тут умирать. На подобное не способен ни зверь, ни ребёнок, только…

Нависшая над Кралосом тень схватила его за ногу и подняла в воздух, снимая слоистую броню.

— Подумай о своём ab glan fvan, когда реветь ты будешь без продыху под клювами священных птиц и пустым небом, дать не можем тебе имя просто ajglimanb, крикун, не подойдёт и своевольный. Не слышат нас боги, не слышали его, не услышат тебя. Yoilyu ajglimanb.

Пока юнец болтыхался, доспехи часть за частью валились на землю, открыв взрослому арду перевязанную рану с запахом загустевшей крови.

— Кровь!

Мальчик раскачался, пока нашаривал в повязке камешек и стержень, и, найдя их, бросил в маску из травы. Йанманд пошатнулся. Кралос успел выхватить ножик и полоснуть арда по носу так, что кровь дугой брызнула по округе.

Травянистая гора срыву уложила младшего соплеменника лицом в грязь, удавливая его так же, как ранее было удавлено другое дитя. Кралос таким же образом пускал пузыри, теряя сознание. На последнем издыхании сильный толчок оттащил его из лужи. Мальчик вытерся и запечатлел невообразимую картину: пришедший на запах крови Соль закрутил свой хвост вокруг шеи арда, тащил по полю и душил его.

Он собрался было бежать, но наставник, так до сих пор и не покинувший ученика, подавил смятение. Охотничий нож засиял, прорываясь сквозь траву и кольчугу, и вонзился в сердце Йанманда. Муж по-овечьи заблеял, и, в конце концов, размяк.

Лысая голова пригнулась к арду, пролив горстку слёз. Сокрушённый от испытаний Кралос обессилел и свалился на траву цвета его волос. Голова кружилась вместе с небом цвета его глаз. Им уподобились летающие падальщики, желая донести богам весть о произошедшем, если те ещё живы. Соль бодал хозяина, покусывал его и поддевал, укладывая его на свой хребет. Кралос, робко седлая кайерна, засмотрелся на отражение в воде. Едкие брови и глубинные глаза прорежали вместе со слёзными реками мазню на лице, которую, почему-то, впервые не хотелось смывать. Хлопая Сванга по пузу, он взялся за гладкую короткую шерсть. Волк с непривычки поскакал на месте. Мальчик прокричал заученную речь, проглатывая буквы; наставник слушал издали:

— Прошёл я испытание, и взять обязан имя! Есть моё имя… Hyol daf fvan Gildarn! Кельдор, убийца-наездник! Должен я… нет, знать хочу я, как живет ghalgvajg ibrizdana, черный народ за стенами. Знать хочу, боимся почему. Может, следует бояться им. Может, никому.

Там, докуда брела пламенная стена, виднелась другая, сложенная из отёсанных булыжников. Первый Вал, за которым жили адалы. Кельдор натянул шерстяные поводья и поехал к нему, впредь ни за что не оборачиваясь. Слова на языке чёрного народа доносились из его уст:

— Ers nayll itri adda. Я нет огонь адал. Ers nayll itri adda…

Фантомное тело шествующего за ним призрака стремилось развеяться по ветру. Он приостановился и махнул головой к краю луга, к некогда людной ардской стоянке. Посреди неё человек с заячьей губой усердно мерцал инструментом. Бесцветное ухмыляющееся лицо поддалось дуновению и обратилось ничем. Наставник завершил выцарапывать имя на каменном бруске.

Кельдор. Убийца-наездник.