Читать онлайн "Что-то не так на фабрике снов"

Мироздание подобно озеру, которое без ливней и родников превратится в болото...

В Сонном городке вставали спозаранку. Лишь только солнце на горизонте заставляло кровоточить тьму, жители, зевая и потягиваясь, обували туфли, ботинки или сапоги, колодезной водой смывали остатки сновидений, меняли пижамы на спецовки и завтракали: кто склизкой жутянкой, кто плетухой с бодрым маслом, иные же просто выпивали чашку крепкого ясноголова. Дети спешили к наставникам за знаниями, растекаясь к центрам научности тремя шумными ручейками. Старики занимались хозяйством, мели дворы, воспитывали крикливую поросль и перемешивали воспоминания заодно с вкусным жидкуном. Взрослое население топало трудиться: низкорослые лысые птули собирали травы, которые потом сушили и истирали в порошок; пузатые краснощекие фряки, помахивая чешуйчатыми хвостами, торопились на ферму к рогатым тырлам; высокие худощавые бозины шли на фабрику, где варили в медных чанах несколько сортов сновидений, затем превращали тягучую массу в смактухи, а после отправляли по всей стране в обмен на добротную одежду, упрямых цоков, провиант или домашнюю утварь.

Так давным-давно решили в столице: пусть, мол, города производят разное и нужное, а потом обмениваются, а мы будем контролировать и танцевать, чтобы всё было по-честному. В столице любили решать за всех – иначе ведь полный хаос. В прежние времена, когда зубчатые горы были пологими холмами, народ жил не по призванию, шлялся туда-сюда по всей стране и как попало размножался. Оттого появились кривые строчки на одежде, дрянные дороги и бестолковые полукровки. Пришлось разогнать всех по городам и наказать плодиться только от себе подобных. Неправильные строчки распороли, примеры кровосмешения истребили, только дороги оставили – в назидание. Теперь все жили по единому закону: родился сонных дел мастером – им и умри, а плясать не смей – в столице и так танцоров хватает. А главное, свой род продолжи достойно, не смей сеять генетическую смуту. И будет тебе тогда почет и электричество!

Такой расклад бозина Бго – директора фабрики снов – более чем устраивал. Он был одним из узкого круга горожан, которые позволяли себе прийти на работу попозже. Поэтому по утрам просыпался не сразу, а постепенно: чесал живот, созерцал потолок, наблюдал за ленивым полосатым мурлоком, сидящим в окружении выводка обнаглевших серых шушей. Потом Бго высовывал из-под одеяла правую ногу, рассматривал и снова прятал, затем наступала очередь левой. Примерно через час дородная Бадяна от души кормила единственного сына сладкими мякотками и заставляла выпить кислющий штанц – для баланса, а после, проводив до калитки, долго смотрела вслед и благословляла на удачу, начертив в воздухе треугольник.

Бго появлялся на фабрике, когда в чанах вовсю кипела белая нутряна, которую давали тырлы. Иногда рогатая скотина артачилась: корм ела за двоих, а нутряну приберегала для тырлят. В таких случаях Бго вызывал к себе старших фряков Фуфа и Фафку и долго и однообразно отчитывал, суя им под нос регламент и стандарты. После их ухода директор открывал нараспашку окно, чтобы выветрился фермерский духан, и приказывал подлить в чаны воды. Стандарты стандартами, а планы надо было выполнять – пучеглазая напасть грозила стране упадком и мятежом. В любом случае главный секрет сонного яства заключался не в жирности нутряны.

Обычный рабочий день повсеместно прерывался двухчасовым отдыхом. Развернув желтый фантик и сунув в рот смактуху, дремали среди луговых трав птули, освободив шестипалые ступни от ботинок. Храпели на ферме хвостатые здоровяки фряки, пугая любопытных тырлят. Кемарили по углам фабрики долговязые бозины, бормоча и пустив слюну. Бго в кабинете уютно устраивался на диване, подложив под щеку ладонь, правда, иногда игнорировал прием снотворного и мечтал о запретной любви. Нравились директору одновременно две девушки: миниатюрная и лысая, что коленка, птуля с чудным именем Птиса и румяная крутобедрая Фынель. А из бозинок почему-то никто не был по сердцу. Вот только Бго свои чувства ни с кем не обсуждал, даже с матерью – мало ли. И вообще, законом порицалась связь телесная, но никак не безобидные мечты.

Раз в месяц Бго и хранитель запасов Бозельшпинт делали ревизию на складах. Чаще нельзя. От благоухания сильно кружилась голова, и затуманивалось сознание. Особенно влияла на самочувствие муть-трава, ее на огромный чан добавляли всего-то пригоршню. Терпко, но безопасно пах дремотник лучистый. Дурманил приторным ароматом засыпляк трехлистный, и заставляла многократно чихнуть грезуха вьющаяся. Вот и сейчас, побыстрей пересчитав общие добавки, перешли к специальным.

– Должно быть двадцать три мешка корневища нестрашника! – удивился Бго. – Куда один мог подеваться? Пересорт?

– Бедные ребятишки! Неужели в детские смактухи переложили? – вывернулся вечно заспанный Бозельшпинт. – Неинтересно, наверное, одни розовые пузыри по ночам смотреть. Когда-никогда легонько испугаться не помешает.

Хитрющие глаза хранителя запасов забегали туда-сюда. Бго недоверчиво хмыкнул и поинтересовался:

– И часто твоим пяти бозятам последнее время пузыри снятся?

– Не знаю, я ведь постоянно на фабрике. Утром ухожу, они еще не проснулись. Вечером возвращаюсь, они уже сопят. Совсем не видят отца. Но я не жалуюсь. Работа превыше всего! Слежу вот... за всем, – последние слова Бозельшпинт едва промямлил и преданно посмотрел на директора, совсем как цепной гавлай на строгого хозяина.

Практически сошелся с ведомостью резерв яркоглюка пластинчатого, совершенно незаменимого для праздничных сновидений. Праздник есть праздник, не пищей единой, так сказать. Директор вдруг припомнил, как совсем недавно наткнулся на Бозельшпинта, разговаривающего с забором на языке клювоголовых, но промолчал.

Зато брикеты с заживинкой обыкновенной, которая входила в состав смактух в зеленой обертке, предназначенных для стариков и больных, были на месте. Однако некоторые оказались обглоданными.

– Проклятые шуши! – объяснил Бозельшпинт и расплылся в подхалимской гримасе, обнажив мелкие зубы. – Хоть мурлоков из-за них на фабрике заводи! Жаль, по регламенту не положено.

А вот в хранилище с главным ингредиентом всех смактух – соногоном свирепым – обнаружился пренеприятный дефицит. Нет, количество совпало. Однако его хватило бы всего на несколько недель.

– Ты чего ж молчал?! – Бго уставился на хранителя-дери его за ногу-запасов и уже представил, как из столицы посыплются телеграммы сначала с вопросами, а после с угрозами.

Бозельшпинт нехорошо глянул и отрапортовал:

– Так я за сохранность запасов отвечаю, а не за пополнение. Поставкой сырья Птюк занимается, которого вы же и назначили. С него и спрашивайте.

– Давно хотел поинтересоваться, почему тебя так назвали? Ведь у всех в Сонном городке имена короткие и приятные. А твое, не подавшись, не выговорить, – Бго явно злился.

– Это вы, уважаемый директор, у мамы моей спросите. У покойной. При встрече обязательно полюбопытствуйте, – осклабился хранитель и, спрятав руки в карманы и насвистывая бозинскую народную, направился в свою каморку – близился законный перерыв.

Директору же было не до сна. Первый час он слушал лопотание тщедушного Птюка о том, что в горах вроде всё как обычно: цветет и пахнет. Всё, кроме соногона свирепого.

– Стрелы мелкие стал выбрасывать. Вот такие, – Птюк показал размер с фалангу собственного мизинца. – И те сразу сохнут. Неделю назад над ущельем, где соногон растет, дожди прекратились. Повсюду льет, а над ним ни капли. Мы землю подкормили: шлепцы тырлов измельчили и под корни подсыпали. Пока никакого толку, только провоняли все.

– С фермы таскали? Фряки хоть помогли? И почему мне сразу не доложили? – спросил бозин Бго и, нахмурившись, навернул пару кругов по кабинету.

– Сами надрывались. Фряки наотрез отказались, сказали их дело нутряное и точка. А вам не доложили, потому как надеялись, что шлепцы сработают, или дождь начнется, или само пройдет. В энциклопедии ведь написано, что может само пройти. Но это еще полбеды… – замялся Птюк, шумно сглотнул и закусил заусенцем.

– Да говори же! И это, с фряками я быстро разберусь, сами у меня будут шлепцы производить. Ты же меня знаешь! – пообещал не по годам решительный директор, за характер, собственно, и получил назначение.

– Вы тогда, уважаемый бозин Бго, заодно и с гуденицами разберитесь. Всё опыляют, а соногон стороной стали облетать. Я одну поймал, принудить пытался, укушен был в руку. Травму производственную нажил, да только напрасно, бесполезное занятие оказалось. Что-то с самим соногоном произошло. Видимо, отсвирепствовал, раз природа его отторгает. Может вам в столицу сразу поехать? Лучше уж вам самому, чем они к нам. Или к магистру сна сходите, у него помимо дырявой мантии книга древняя имеется, в которой подобные казусы описаны со всеми пакостными подробностями…

Весь второй час директор бродил из цеха в цех в поисках решения. Фабрику он любил по-настоящему и помнил, как впервые пришел сюда с отцом – тогда еще крепким, несломленным хворью, самым высоким из бозинов городка. В тот день Бго услышал, как будущие сновиденья булькают в чанах, увидел, как загустевшая нутряна в крапинку перемолотых трав вытекает по желобу для дальнейшего охлаждения и глазировки, и понял, что хочет быть причастным и желает этого не по распоряжению из далекой столицы, а по зову души. Маленький мальчик грезил, как повзрослеет и станет выше отца, чтобы тоже с толком совать нос в каждый фабричный котел. Стал выше, но не ростом, даже низковатый по бозинским меркам. Отец еще долго с гордостью взирал с доски почета на сына, взявшегося за дело со всей юношеской страстью и быстро дослужившегося до директора. А потом вместо покойного родителя по распоряжению из столицы приклеили шушиную физиономию Бозельшпинта, потому что почет, как и сон, когда-нибудь заканчивается.

Теперь же в голову Бго лезло дурное, зловещее, особенно возле гильотины для превращения длиннющей сладкой сосиски в тысячи смактух. Сегодняшняя реальность напоминала свежие отходы жизнедеятельности тырлов – того и гляди поскользнешься. Директор направился в фабричную библиотеку, взял с полки увесистую сонную энциклопедию и погрузился в раздел «Внезапные факторы, влияющие на урожайность соногона свирепого, и способы решения проблем. Размокаемость, усыхаемость, червогадство, депрессия гудениц, само пройдет». Пункт «само пройдет» оказался предельно понятным: «Если само не проходит, обращайтесь к магистру сна». Выходило, что Птюк был прав. Однако бозин, отрицавший антинаучность и мракобесие, решил сначала испробовать другие методы и дал распоряжение толстопузым Фуфу и Фафке:

– Я так думаю, для начала надо побольше шлепцов в ущелье доставить. Чтобы каждый фряк по четыре ведра в день приносил. И вы тоже подключайтесь! Здесь от вас толку немного, сами справимся. Берите упрямых цоков и помогайте птулям. И гудениц растревожьте как следует, с дуплами рядом встаньте и спецовками машите. От вас так фермерскими издержками несет, что мигом не до депрессий станет, как миленькие соногон опылят. И будет у нас тогда порядок и электричество.

После директор, стоя у окна и выкрикивая полезные советы, проконтролировал, как фряки с помощью оранжевой хрумки вывели из загона цоков, как запрягли их в повозку, груженую ведрами, как после вьючные твари дурно орали и не хотели весело бежать, но в итоге сдались и потрусили к ферме, оставляя на дороге бесполезные круглянцы.

В тот день Бго впервые ушел с фабрики последним. Когда макушки гор в лучах заката сделались тревожно-красными, предвещая беду. Когда вечерняя прохлада забралась за шиворот директорской униформы и неприятно сжала горло. Когда кирпичные домики выдохнули через трубы трудный день и стали слепнуть один за другим.

Бадяна укладываться даже не собиралась, стояла у калитки, вглядывалась в сумрак, встречала:

– Ужин два раза грела. Не знаю, что и думать, соседи такие страсти рассказали про соногон проклятый. Чего ему расти-то вдруг расхотелось?! И что теперь будет? – спросила она и погладила сына по плечу.

– Бозельшпинт постарался, не иначе. Весь городок на уши поставил за пару часов. Вот же пакостник! Он так и в столицу напишет, чтобы меня во всем обвинить, если уже это не сделал. А еще бозин называется! – ответил Бго и плюнул себе под ноги.

Гавлай, услышав недовольный тон хозяина, зазвенел цепью и затянул песнь, в которой, судя по количеству тоскливых «у», всё было плохо. Зато в доме пахло наваристым жидкуном и свежими плетухами, а на стуле, шевеля усами, испачканными в нутряне, сидел и жмурился мурлок. И Бго потихоньку успокоился. Поел, поговорил с матерью, рассосал две смактухи, а после утащил полосатого лентяя к себе в постель. Потому что любой бозин с детства знает, что мурлок под боком действует не хуже муть-травы, и что утро вечера нутряннее. Сон приснился настолько же сладкий, насколько преступный. Будто голозадые Птиса и Фынель кружили вокруг Бго, застывая в откровенных позах то на регламенте, то на правилах, раскиданных по всему директорскому кабинету, и предлагали не руку и сердце, а что-то мимолетное и пошлое. Более того, развратницы стали наведываться каждую ночь, предлагая всё более изощренные забавы. Просыпаться, понятное дело, бозину Бго совершенно не хотелось. Так пролетели две недели…

Явь была горька и скреблась на душе, словно когтистые охотники на шушей. Теперь по утрам директор в постели не задерживался. Перестал подолгу нежиться под одеялом и уже не рассматривал поочередно ступни с давними, едва заметными шрамами от зубов ползуна. Он совсем не помнил, как в нежном возрасте наступил на ядовитый клубок и как потом долго не мог ходить, как Бадяна выхаживала его целебным варевом из клювоголовых, как стерегла горячечный сон от полнолунных видений, как молила о чуде святой треугольник, проливая материнские слезы.

В понедельник Бозельшпинт сообщил скверную весть: в столицу отправили последнюю партию смактух, больше соногона на складах не осталось. Во вторник Фуф, Фафка и Птюк, одинаково опухшие и кривоглазые от буйства гудениц, ошарашили еще одной новостью: из-за манипуляций со шлепцами и жужжущими созданиями соногон захирел еще больше, зато вместо него попер в рост особый вид пробуждеца.

– Я в энциклопедии в самом первом издании описание нашел. С картинкой. Пробуждец полный называется. Говорится, что когда он появляется, то перемены грядут неминуемые, – отчитался Птюк.

– А какие именно перемены не уточняется? Хорошие или плохие? – спросил Бго.

– Неминуемые, – уклончиво ответил Птюк и закашлялся. – Надо бы в столицу немедленно написать, мол, плохи дела, пробуждец полный и всякое такое. Там наверняка знают, что с подобными явлениями делать. Мы же не виноваты, это у природы сбой случился.

– Написать говоришь?! – Бго поднялся с кожаного кресла и сжал кулаки. – Ты что же думаешь, идиот плешивый, что они природе башку отрубят, а не тебе или им? – и указал на фряков, у которых от страха затряслись щеки и многочисленные подбородки.

Птюк размашисто нарисовал в воздухе треугольник и честно предположил:

– Вам, уважаемый директор, в случае чего голову первому оттяпают за невыполнение плана и сонную халатность. Я бы на вашем месте к магистру сходил, завтра среда – приемный день значит. И кулек смактух с заживником бы преподнес. Чародей ведь старый, как само мироздание, при ходьбе хруст издает и вонь источает археологическую. С пустыми руками заявиться как-то нехорошо. А Бозельпшинт недостачу спишет, он в таких вопросах опытный.

В обеденный перерыв директор притопал на Скорбный пригорок. Постоял у могилы отца с деревянным треугольником, посидел на выцветшей лавочке, послушал упоительную тишину, нарушаемую лишь сквозняком, запутавшимся в высокой траве.

– Чувствую, отец, лихие времена настали для Сонного городка. Обвинят конечно же меня. Лучше бы я тогда от укуса ползуна умер, чем имя твое честное позорить! – в сердцах промолвил Бго. – Непутевый из меня бозин вырос, папа! Не заметил катаклизм природный, вовремя ничего не предпринял, будет всем теперь вместо соногона полный пробуждец! О-хо-хо!

С этими словами положил под треугольник горсть пестрых сновидений и пошел прочь – дальше отчаиваться. Вечером Бго мякотки в горло не полезли, смактухи категорически отверг, а мурлока за шкирку в подпол забросил – в затхлую сырость, в шебуршащую темень, в шушиное владение. В ту ночь директор не заснул, всё умномыслием страдал, ибо само не проходило, как в энциклопедии написано.

А спозаранку отправился на другой конец города к магистру, который не брезговал колдовством и стародавние письмена без словаря переводил. Чародей сидел на крыльце, прогревая на солнце поскакух, чтобы кусали менее жестоко. По отсутствующему выражению лица, морщинистому как нутряная пенка, было крайне сложно определить: спит ли старый бозин, думает или уже отмучался. Бго громко поздоровался и за минуту выложил суть дела. Магистр прекратил медитировать, почесал межножную чакру и только после открыл глаза, красные от злоупотребления ясноглюком пластинчатым.

– Сегодня точно среда? – на всякий случай поинтересовался старец.

– Точно! Приемный день. Что делать-то будем? Вот, смактухи возьмите, со штанцем вприкуску очень вкусно, – Бго протянул сонную взятку. – На решение вопроса у нас неделя, не больше, иначе в стране мятеж начнется.

Колдун встал, хрустнув всем набором суставов, зашел в кособокий домишко и уже оттуда крикнул:

– Пожалуй внутрь, директор! Чего мнешься на пороге, будто птуля застенчивая? Святого треугольника на эти приемные дни не хватает! Вроде совсем недавно была среда. Сейчас фолиант допотопный принесу, посмотрим, как предки наши при таких обстоятельствах поступали, – и исчез в маленькой комнате.

Бго, впервые оказавшись в приемной магистра, с открытым ртом оценивал обстановку: тут и крылатые шуши, свисавшие с балки, и мохнатые сеткоплеты в углах, и консервированные ползуны в трехлитровых банках, и гербарий из сонных растений, и пылюка многослойная повсюду, и древняя мантия на стуле, вся бледной порхаткой побитая.

Наконец-то с книгой грез в руках притащился скрипучий маг, долго листал истлевшие страницы, а после ткнул в загогулистый текст:

– Есть некоторые варианты! Для начала состав смактух требуется изменить, время потянуть, так сказать. Надо удвоить количество дремотника лучистого, добавить побольше грезухи вьющейся, а еще не пожалеть засыпляка и муть-травы. И нутряну послаще варите – к вкусному-то всегда меньше требований предъявляют. Я сейчас семена зевотуна скороспелого дам – ядреное средство, утром посеете, а к вечеру уже косить можно.

– Заметят ведь в столице! Сразу же заметят! Что тогда?! – замахал руками бозин Бго.

Магистр ловко поймал в седой бороде поскакуху, раздавил с победным «чпок», а после воздел палец к закопченному потолку:

– Ох, молодежь, молодежь! – покачал лохматой головой и добавил. – Говорю же, время надо потянуть. А я в День чистой крови дождь вызывать стану, против самой природы попру с помощью заклятий и специальной курительной смеси. А если в столице подозревать будут, так ты на Бозельшпинта всё вали, типа, не хранил государственное имущество, а наоборот.

Директор поморщился.

– Нехорошо как-то выйдет. При чем тут Бозельшпинт? Не самый лучший представитель бозинов, но всё же… – засомневался он.

– При том! Карма у него плохая! – по тону магистра было понятно, что у того имеется зуб на хранителя запасов, в частности запасов яркоглюка.

– А если и это всё зря? Может лучше заранее на шлепцах погадать? Или на чем у вас, у магов ворожить принято? Чтобы понять, как правильно соногонную беду для столицы в телеграмме обрисовать?

– Ты, главное, кратко обрисуй. Максимально! Пусть сами догадываются. Хоть какое-то полезное занятие, а то лишь дрыхнут и танцуют. А нам работай с утра до вечера! У меня так вообще каждую среду приемный день! – возмутился старый колдун и яростно топнул, подняв в воздух то ли обыкновенную пыль, то ли чудесатый порошок. – А если дожди не поспособствуют, так в древней книге еще записи имеются. На последней странице. Правда, я их еще не перевел – вдруг никогда не понадобится.

За успех общего сонного дела хлопнули по маленькой магического эликсира и пожали руки. По пути на фабрику Бго встретил сначала лысую Фынель, потом крутобедрую Птису, а затем поспорил на философские темы с мудрым деревом. Через полчаса отпустило. Коллеги, хвала святому треугольнику, ничего не заметили, но директор зарекся на будущее. Которое пока было весьма туманно.

Бго и Птюк сделали все в точности, как говорилось в древней книге. Изменили рецептуру смактух и посеяли зевотун скороспелый, который, хвала святому треугольнику, не подвел. Первую партию опробовали на Бозельшпинте – всё равно без дела по фабрике шлялся. Директор быстренько подписал соответствующий приказ. Однако хранитель запасов выдвинул условие:

– Кхе-кхе, – кашлянул он. – Прошу за меня словечко в столице замолвить. О том, что я добровольно вызвался здоровьем рискнуть во благо общего сна.

Директор возмутился:

– Так ведь это я тебя жертвой назначил!

– Понимаете, орден очень хочется, – впервые в жизни Бозельшпинт был предельно честен. – Давайте уже, не томите, несите экспериментальную смактуху. Я готов! – и протянул руку.

Получилось! Практически. Хранитель запасов оглушительно захрапел. И не просыпался почти шесть часов. Но был нюанс: глаза при этом не закрывал и не забывал моргать.

Директор экстренно оседлал самого покладистого цока и нанес визит магистру, наплевав на график приема. Колдун сдался, когда бозин Бго пообещал, что привезет ему из столицы эффективное средство от поскакух:

– Если конечно с головой оттуда вернусь! – почти плача крикнул он и пнул дверь. – В столице им все от чесучести лечатся! Дихлофос называется! Открывай, говорю, шарлатан вонючий!

Через полчаса Бго держал в руках большой пузырь с вытяжкой из слипухи смолоносной, с недоверием приглядываясь к забродившему содержимому. Магистр подтвердил опасения:

– Слегка просроченное средство. Зато верное! По одной капле на пятьдесят литров нутряны. Веки махом слипнутся! Главное, дозировку соблюдать.

Воодушевленный директор пришпорил цока и поскакал на фабрику, крепко прижимая к груди чудодейственную жижу.

Сварили еще одну пробную партию. Хвала святому треугольнику, Бозельшпинт едва разлепил глаза.

– Можно в большом количестве готовить! – распорядился довольный бозин Бго. – А тем временем магистр дождь вызовет, чтобы соногон возродился, а пробуждец от мокроты сгнил. И тогда конец природной непонятности!

Через два дня в столицу отправили целую гору снов в разноцветных фантиках – старались перевыполнить план. Сами же засыпали с помощью остатков из старой партии – не пропадать же добру. Очень скоро выяснилось, что у просроченной слипухи есть побочное действие. Сперва семенящую и зажатую походку Бозельшпинта списали на поганую натуру, мол, какой бозин, такая и походка. Спохватились лишь тогда, когда Бозельшпинт стал подолгу просиживать в фабричном туалет, то ойкая, то грязно сквернословя, и выходил он из срамной комнаты с весьма недружелюбным лицом. Обратились к магистру, тот выписал рецепт: «Дважды в день смазывать слипшееся место бодрым маслом, а также исключить из рациона грохотун колотый». Помогло. Такую же рекомендацию разослали по всей стране в ответ на телеграмму из столицы: «Что там вас происходит тчк Затруднительно не только танцевать тчк Бозельшпинта назначить заместителем». Заместителем кого именно следовало поставить подхалима, в телеграмме не уточнялось. Так у Фуфа появился зам, без которого он до того прекрасно обходился. Директор же сделал вид, что не заметил кислую, как штанц, физиономию Бозельшпинта и более не обсуждал с ним положение сонных дел. Которое должно было измениться в лучшую сторону в День чистой крови.

Главный государственный праздник отмечали на площади всем городом, нарядившись по случаю: фряки привязали к хвостам пестрые ленты, птули до блеска надраили лысины, бозины надели черные высокие шапки, похожие на кастрюли, только без ручек. Радовались, болтали друг с другом и старались держаться подальше от магистра, изобилующего паразитами. Когда толпа воздала почести треугольному монументу и достаточно разгорячилась, колдун ввел себя в транс курительной смесью и прочитал над чаном с водой короткое заклинание:

– Лейся, грю! – трижды гаркнул он и быстро-быстро закружился – аж поскакухи в стороны полетели.

Горожане зачерпнули в кружки заколдованную воду и направились в ущелье с соногоном, чтобы там ее вылить. Спустя полчаса небо нахмурилось, налилось живительной влагой, раскатисто закашляло, заискрило, а после начался ливень. Радости бозина Бго не было предела, он игриво подмигнул Фынель, улыбнулся Птисе и расцеловал Бадяну, которая очень беспокоилась за сына, осунувшегося от переживаний и потерявшего аппетит. Домой вернулись промокшие от шапок до хвостов, а ночью видели удивительные сны, в которых не существовало различий бозин ты, фряк или птуль, в которых не действовал регламент, но дрянные дороги и электричество при этом были. Благодатный дождь лил над ущельем несколько дней и, взяв себе в напарники порывистый ветер, выдалбливал на боках гор послание новым поколениям…

То ли курительная смесь оказалась чересчур забористой, то ли заклинание было слишком лаконичным, то ли природа сыграла злую шутку. Кто ж теперь разберет. Только случилось следующее: соногон еще больше зачах, зато пробуждец распространился на плантации с дремотником, муть-травой, грезухой и другими сонными растениями, отчего те стали быстро увядать. Да что там на плантации! Вездесущий сорняк взошел в каждом огороде, на каждой обочине. Директор метался от фермы к горам, от ущелья к фабрике, от фабрики к дому, смотрел на землю и ошалело повторял:

– Это полный пробуждец! Это полный пробуждец!

Шея у Бго нестерпимо зудела, словно предчувствуя вечную разлуку с головой. В итоге он слег, весь полыхал и бредил. Бадяна ставила сыну на лоб освежающий компресс, клала в ноги ленивого, но лечебного мурлока, поила горячей нутряной и караулила его лихорадочное забытье несколько ночей. А потом насильно притащила магистра:

– Доколдовался! Полюбуйся теперь!

Чародей врачевал молодого директора возложением рук и истово молился на коленях святому треугольнику. И Бго полегчало. Тогда властелин древней книги и колонии поскакух поведал, что в стране началась пучеглазая напасть.

– Четыре дня уже бодрствуем. Смактухи с просроченой слипухой утилизировать пришлось. Коварный продукт оказался. В столице несколько тяжелых случаев ножом лечить пришлось, танцевать теперь минимум месяц не смогут. А новую партию делать не из чего, треклятым пробуждецом все заросло, по пояс вымахал, в колос уже пошел.

– Как мне всё ЭТО в столице объяснить? – спросил директор.

– Бозельшпинт уже опередил с докладом, – вздохнул магистр. – Телеграмму прислали. Короткую. Максимально! «Устранить тчк». А способ-то всего один остался. Невыполнимый, я бы сказал. Я, пока ты тут умирать пытался, последнюю страницу перевел. Полукровка нужен, чтобы его кровью землю оросить в ущелье с соногоном. Да где же взять полукровку?! Ведь истребили их всех давным-давно, – развел он руками. – Может быть в смактухи какой-нибудь ереси добавить, чтобы отсрочку в столице получить? По-о-ка ведь появится новый полукровка. Только кто из уважаемых фряков, бозинов или птулей согласится на такое родительство? Ничего, ничего, представим к награде, почет долгосрочный пообещаем. Ты пока выздоравливай, а в среду ко мне приходи, вдвоем-то не так страшно думать, – магистр похлопал Бго по плечу и ушел, оставив после себя недоумение и смрад.

Вечером Бадяна открыла семейную тайну. Час был самый подходящий: несчастной матери показалось, что Бго вышел во двор не с целью покормить гавлая, а для того, чтобы найти в сарае веревку, так как перед этим долго и обреченно смотрел на крюк в потолке.

– Думала, что никогда тебе этого не расскажу. Не родной ты мне. Мы с отцом девять лет прожили без детей. Отчаялись уже совсем, – начала Бадяна, утирая платком обильные слезы.

– От бозинки что ли гулящей? Отец в молодости нагрешил? – Бго занервничал, вскочил, отхлебнул штанца прямо из кувшина. – Недаром его хворь так рано забрала, не иначе как святой треугольник разгневал!

– Да подожди ты отца винить! Сядь и слушай, – Бадяна вздохнула и продолжила. – В тот год, когда ты родился, с соногоном что-то странное творилось, вот отец и отправился в ущелье. Там тебя и нашел – крошечного, с ладошку всего, недоношенного, но живого, в тряпку завернутого. Пожалел, домой потихоньку принес и сказал: «Смотри-ка, Бадяна, кого нам святой треугольник послал. Если не хватится никто, оставим себе. Ты у меня бозинка округлая, никто и не подумает, что это не наш ребенок. Можешь всем соседкам о позднем сроке беременности объявить, чтобы подозрения отвести, а потом как будто родишь. За это время младенчик-то и подрастет». А я тебя как на руки взяла да как к сердцу прижала, так сразу поняла, что никому не отдам, хоть и не родной ты. Никто тебя не хватился, видимо, кочевая девица в ущелье родила, а потом с табором укатила. Таким ведь закон не писан.

Бго снова встал, подошел к портрету отца:

– Прости меня, папа! Выходит, что спас ты меня, а потом по всем бозинским правилам воспитал, как родного, – с силой сказал Бго, а затем повернулся к Бадяне. – И тебе спасибо, мама, за то, что столько лет мое происхождение в секрете держала даже от меня. Только я никак не пойму, почему именно сейчас решила рассказать.

Бадяна размашисто осенила себя треугольником и выдала:

– Не бозин ты вовсе, сынок! Когда с отцом тебя пеленали, сразу поняли, что ты полукровка. Единственный в нашем мире! Поэтому можешь сейчас страну уберечь от пучеглазой напасти.

Директор загоготал:

– Мама, а магистр тебе зелье никакое не наливал?! А то несет тебя сильно. Какой из меня полукровка? – Бго подошел к зеркалу и широко улыбнулся собственному отражению. – Бозин как есть! В таборе точно такие же бозины ошиваются, я видел и не раз!

– Хвост у тебя был, как у фряков! И по шесть пальцев на ногах, как у птулей!

– И к-к-куда он-н-ни д-д-делись? – едва выговорил Бго и сжал виски, в которых, казалось, поселился рой гудениц.

– Хвост тебе отец в тот же вечер отчекрыжил и угольком хорошенько прижег, чтобы новый не отрос. Он ведь фрячьими хвостищами всегда брезговал. А пальцы я рубить не дала. Ты так плакал, что у меня сердце разрывалось. Я, когда ты немного окреп, лишние пальчики ниточками перевязала, они сами отгнили, безболе-е-езненно…

Придя в себя от услышанного, уже не бозин, но всё еще директор фабрики снов поблагодарил святой треугольник за некоторые мутации:

– Спасибо, что хоть не лысый, как птуль, и не жирный, как фряк! Даже рост вполне подходящий достался!

А после посмеялся над распутными снами с участием Птисы и Фынель – гены-то не проведешь. Впрочем, через минуту стало не до веселья. Как поступают в столице с полукровками, Бго запомнил еще в детстве в центре научности. Однако спасение государства было в его руках, вернее, в его крови. Пришло время действовать во благо страны.

– Нож мне нужен! Да поострее! – настойчиво попросил у рыдающей Бадяны, а когда она трясущимися руками протянула его, удивился. – Ты зачем такой тесак принесла, словно я на дикого тырла охотиться собрался? Тащи другой, тот, которым бодрое масло на плетухи намазываем.

Рассвет едва лизнул спины гор, а директор уже отправился в путь. Остановился посреди плантации с сочным пробуждецом и вялым соногоном, жадно вдохнул утро полной грудью, прислушался к частому биению своего сердца. Рядом с ботинком мелькнул скользкий хвост ползуна, на руку села пестрая порхатка, задела волосы труженица-гуденица, и горное эхо подхватило песнь вольных клювоголовых. Умирать в такой обстановке нисколечко не хотелось. Впрочем, Бго и не собирался. Ибо в древней книге говорилось «оросить», а не «залить по колено». Наскоро помолившись святому треугольнику, директор достал из кармана миниатюрный нож и чиркнул по ладони. Потом еще и еще раз. Драгоценную кровь тут же впитала изголодавшаяся земля. Горы закружились вокруг директора, в ушах зазвенело, словно по чану с нутряной кочергой ударили, он обмяк и провалился в сонную черноту.

Струны мироздания на мгновение застыли, а потом снова завибрировали, рождая новую частицу. Природа приняла сигнал и вытолкнула на поверхность новые растения, предназначенные для новых животных. И озера, наполнившись дождями и родниковой водой, не стали болотами…

Бго проснулся уже на закате и поспешил домой, а по дороге все силился вспомнить, какой же видел сон. И никак не мог.

Весь городок наслаждался долгожданным отдыхом. Дрыхли птули, дрыхли фряки, дрыхли бозины. В пыльной комнате посапывал магистр, положив косматую голову на ветхий «Сонный Завет». Обняв полосатого мурлока, отправилась в царство грез Бадяна, даже не услышала, как вернулся приемный-самый родной сын. Бессонница, обидевшись на жителей страны за недолгий триумф, убралась прочь, оставив вместо себя угольную темень.

Ярких, как обертки смактух, сновидений ждали танцоры и вся страна. Ждали неделю, ждали месяц, но тщетно. Бго вызвали в столицу, магистр вызвался сопровождать:

– Имею что сказать по существу. Да и яркоглюком разжиться можно. Говорят, там его много накопилось. У них ведь каждый день праздник.

А на суде перед самым вынесением приговора вставил веский аргумент:

– Нельзя Бго головы лишать! Вдруг опять в стране напасть пучеглазая приключится? Где тогда брать кровосмесительный элемент? То-то же! И вообще, надо бы полукровками основательно обзавестись, чтобы было в кого пальцем тыкать и обвинять во всем. Для общего блага, так сказать. А сны качественные непременно вернутся, вот увидите!

Домой ехали развеселые. А пока магистр – обладатель пакета яркоглюка и баллончика «Дихлофоса», и Бго – обладатель головы и новой фабричной должности, погоняли упрямых цоков и перебрасывались шутками, вдогонку им летела телеграмма. «Плодитесь зпт как вздумается тчк Делайте зпт что пожелаете тчк Главное зпт нам танцевать не мешайте тчк Бозельшпинта назначаем директором зпт чтобы место не пустовало».

Вскоре грузчик Бго женился на Птисе, которая родила ему лысых близнецов с пятью пальцами на ногах, и несколько лет был очень счастлив. Потом, правда, развелся и сошелся с Фынель, заимев от нее восемь худосочных хвостатых детей. Однако и тут не заладилось. Бго дерзнул в третий раз, теперь с вдовой бозинкой, чтобы она подарила ему упитанного полубозина. «Всё-таки жизнь прекрасна даже без снов!» – частенько повторял своим отпрыскам любвеобильный полукровка, который благодаря полному пробуждецу обрел суть бытия в продолжении, в бессмертном продолжении. Однажды, уже будучи абсолютно седым и переломленным в пояснице, Бго утром вошел на фабрику, а вечером не вышел. Те, кто его обнаружили, говорили, что на лице бывшего директора застыли блаженная улыбка и заслуженный покой.

Позже в столице решили разобраться с кровосмешением, чтобы сделать правильные записи в паспортах. Так появился указ: «Потомков от птулей и бозинов именовать челями, плоды от бозинов и фряков считать ловами, результаты от прочих кровосмешений называть еками. А дальше пусть новые поколения сами придумывают, как не запутаться в генетическом безобразии. Главное, чтобы нам танцевать не мешали».

* * *

Взорвались миллиарды далеких звезд, календарь сбросил листы с миновавшими столетиями, ночь и день тысячи раз встретились на горизонте, и неоднократно сменились символы веры. Сонный городок разросся вплоть до ущелья, стал по-другому называться и даже заговорил на новом языке. На фабрике по производству то сладких смактух, то пастеризованной нутряны, то детского питания из оранжевой хрумки, то бодрого масла, то снова смактух трудились потомки Бго, Фуфа, Фафки и Птюка. А кляузники Бозельшпинты, все как один сделав стремительную карьеру, осели в столице – туда им и дорога.

Воистину мир стал иным. И неясно, хорошие это были изменения или не очень. Но доподлинно известно, что ко всем жителям вернулись сновидения. И для этого не понадобились никакие травы или магия. Правда, теперь это были совершенно обычные сны. Человеческие. Но разве это не настоящее чудо?