Читать онлайн "Пока дует тыквенный ветер"

“Пока дует тыквенный ветер”

Эта книга посвящается моему коту Боне (он ушел от нас, далеко-далеко, туда, откуда обычно капает дождик или падает пушистый снег)

И всей моей семье, включая толстого и вонючего мопсика и рыжего хулигана кота.

~ С первым осенним холодком жизнь начнется сначала.

@Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Rises to the moon - liana flores, - саундтрек всей истории. (Если хотите погрузится в нее полностью, ваш автор рекомендует вам ее послушать)

Говард Харвест топал новенькими резиновыми сапожками по серым лужам, которые образовались на земляной дорожке после недавнего проливного дождя. Мягкая подошва оставляла неглубокие следы на влажной земле, хлюпая и издавая мокрые звуки.

Осень уже полностью забрала полномочия у теплого лета и, восседая на своем невидимом троне, планировала новое указание. Вся погода готовилась к наступлению октября. Природа приобретала тускло-оранжевый оттенок. Бархатный ветер сменялся на прохладный, а желтое солнце все больше предпочитало скрываться за стеной облаков.

Маленькая бежевая свинка быстро перебирала копытцами и старательно поспевала за хозяином, пытаясь обходить грязные участки, чтобы случайно не испачкаться. Не очень привычное дело для маленькой озорной свинки.

— Пампи, ко мне! — подозвал друга Говард, взял на руки и перенес через большую лужу.

Хмурый пустынный пейзаж стал разбавляться деревьями, рыжие листья которых уже успели попадать и осыпать пестрыми пятнами бледную землю. Игривый ветер сметал и подталкивал их, ускоряя процесс листопада.

Справа, через несколько метров от дороги, росло кукурузное поле, оно тянулось и разрасталось на несколько гектаров, а высотой достигало около трех метров. Кукуруза была такой высокой, что, находясь рядом с ней, не было видно даже кусочка неба. Говард боялся подходить к полю слишком близко, ему казалось, что среди этих длинных и колючих стеблей, постоянно кто-то шуршит и издает непонятные звуки. Отец Говарда – Отэм Харвест, часто рассказывал ему, что это бегают и тычутся своими толстыми бочками, пшеничные свинки, которые потерялись, и ищут пшеничное поле. Вот только Говард никогда их там не видел. Пампи тоже был пшеничной свинкой, его пару лет назад подкинули к крыльцу дома Харвестов, и теперь он был домашним питомцем Говарда.

Спустя несколько рядов тонких высоких деревьев, одного порывистого завывания ветра и пары прилипших к подошве листьев показалась их семейная ферма. Большой деревянный дом с толстыми круглыми окнами, несколько красных сарайчиков и амбаров, все это стояло прямо посреди тыквенного поля, которое отделялось от остальной улицы низким ветхим заборчиком.

Широкая тропа присоединяла к себе тропку поменьше, которая вела ко входу на ферму. Рядом с воротами висела большая, обвитая сухими стеблями вывеска из платанового дерева. Толстыми красными буквами на ней было написано: “Тыквы и Харвесты”.

Говард и Пампи зашли на ферму, аккуратно пробрались сквозь оранжевые плоды и были уже у крыльца. Они осторожно открыли входную дверь и так же осторожно ее закрыли. Стали неспеша подниматься по лестнице наверх, к себе в комнату, но половица издала предательский скрипучий звук. Из кухни тут же послышалось:

— Я знаю, что ты пришел, Говард, — отозвалась мама. — Иди на кухню, я приготовила ужин.

— Я не голоден, мам! — ответил Говард и стал подниматься дальше.

— Говард Харвест, быстро подойди на кухню! — послышался голос отца.

— Уже иду!

Говард без всякого энтузиазма поплелся на кухню, Пампи цокал прямо за ним. Кухня освещалась теплым светом почти перегоревшей потолочной лампы, круглая форточка была открыта настежь и запускала свежий воздух в душное помещение, которое уже успело пропитаться запахом печеной тыквы. Глава семейства сидел за столом и ждал блюдо, которое мама никак не могла вытащить из печи.

— Где ты был? — поинтересовалась мама.

— Гулял, — отрезал Говард.

— Я вижу, что ты гулял, — она потрепала его по влажным волосам. — Ты весь мокрый!

— Я же не виноват, что на улице пошел дождь!

Мама устало на него взглянула. Она сняла с рук кухонные рукавицы и посмотрела на свои мозолистые потертые ладони.

— Лучше бы помог нам с отцом, ты гуляешь целыми днями, пока мы трудимся и работаем на ферме.

Говард сел на скрипучий плетеный стул и стал нетерпеливо болтать ногами, ожидая скорейшего окончания разговора.

— Лэндри, уже готово? — осведомился отец, желающий приступить к долгожданной трапезе.

— Да, все, достаю.

Мама снова надела рукавицы, открыла печь, достала большой тыквенный пирог, поставила его на стол и накрыла салфеткой.

— Теперь подожди пока он остынет, — сказала она и легонько стукнула по руке, тянущейся к пирогу.

Отец неодобрительно фыркнул, а урчание в его животе подтвердило этот протест. Затем он вскинул свои густые рыжие брови, как будто вспомнив что-то очень важное, и радостно сказал:

— Кстати, у меня есть хорошие новости, — заявил отец и указал пальцем за окно. — Все тыквы наконец-то поспели, и мы смело можем начинать сбор урожая!

Говарду казалось, что слова «хорошие новости» и «сбор урожая» никак не могут стоять в одном предложении, поэтому он лишь подпер рукой щеку и тяжело вздохнул. Эта новость для него звучала совсем не радостно и лишь навевала скуки.

Род Харвестов был самым древним в их городке, они выращивали тыквы целые поколения, и вот, в конечном итоге, дело передалось их семье. У них вырастало очень много тыкв, но даже несмотря на это, их запасов едва ли хватало даже на один сезон, ведь помимо фермы Харвесты занимались довольно немаленьким производством.

Тыквенные пироги, мягкий оранжевый хлеб, сладкий джем, протертое пюре, горячие супы, липкий мармелад, свежий сок, молоко и йогурты с кусочками тыквы, тягучие конфеты, хрустящие печенья и хлопья, сушеные чипсы, вязкая рыжая паста и даже чай — все это выпускалось и продавалось под фирменной глянцевой этикеткой - “Тыквы и Харвесты”.

Мама взяла нож и разрезала остывший пирог на части. Куски у нее всегда выходили такими большими, что, съев один, можно было ходить сытым весь день. Она разложила пирог по трем тарелкам, в нос Говарду ударил сладко-мучной запах тыквы, его передернуло и он с отвращением отодвинул тарелку. Говарда уже тошнило от тыкв, ведь они были повсюду, в еде, на улице, даже часы на стене были в форме тыквы.

— Мы хотели с отцом с тобой серьезно поговорить, — сказала мама и посмотрела на своего мужа, как бы передавая эстафету разговора ему.

— Да-да, — отец слегка откашлялся и отложил откусанный пирог. — Так вот, мы знаем, как тебе было тяжело, когда Джек уехал. Ты лишился друга, но мы не виноваты в том, что Миссингтоны переехали… — он взглянул на Говарда, который всем своим видом показывал полною отстраненность от разговора, поэтому он решил перейти к делу сути, которое сразу должно было привлечь юное внимание.

— С этого года будешь помогать нам с фермой!

Говард оторопел и захлопал непонимающими глазами. Помощь, да еще и по ферме, была последним в мире делом, которым он бы занялся в жизни.

— Нет, нет, нет, нет… но почему? — тягостно вырвалось у него.

— Мы давали тебе слишком большую свободу, ты жил в свое удовольствие, не зная труда, он был тебе чужд. Но теперь все изменится! К тому же, мы с мамой уже не справляемся с фермой…

Говард вскочил со стула и гневно топнул ногой.

— Я не хочу ничего делать! Я не виноват, что вам досталась эта ферма! Я не хочу…

— Хватит! — отец поднял ладонь. — Все уже решено, с завтрашнего дня ты приступишь. Я покажу, что тебе нужно будет делать.

Повисло молчание. Щеки Говарда вспыхнули от обиды, он порывисто дышал, а в голове метались мысли недовольства и возражения.

— А теперь, если не хочешь есть, то хотя бы отнеси еду бабушке Лине, — сказала мама, подавая ему тарелку с тыквенным пирогом и подтолкнув его к двери.

Говард робко постучал и зашел в темную комнатку. Бабушка Лина сидела в потрепанном временем замшевом кресле, прямо напротив окна. Это была маленькая старушка, и она была настолько стара, что уже ничего не говорила — либо потому что ей уже нечего было сказать, либо потому что для этого требовалось слишком много усилий. Она отвлеченно перебирала красную пряжу железными спицами, из-под которых выходили причудливые узоры. Иногда, когда получалась не та петля или у нее уставали руки, она поднимала седую голову и смотрела на тыквенное поле, будто спрашивая его о чем-то сокровенном и тайном. Но сейчас был уже поздний вечер, и бабушка Лина задернула свои шторы (отчего-то она делала это действие каждый день).

— Бабушка, я принес тебе поесть, это тыквенный пирог, — Говард поставил тарелку на прикроватную тумбочку, рядом с разбросанными разноцветными клубками. — Ну ладно, я пойду.

Бабушка Лина медленно оторвала взгляд от пряжи, посмотрела на внука и хлопнула дряблой ладонью по креслу, подзывая его к себе. Говард подошел к ней и облокотился на твердую спинку кресла. Она слегка нагнулась к тумбочке, открыла маленький шкафчик, достала оттуда зеленую вязаную шапочку и с трудом одела ее на голову Говарда. Затем она как-то грустно-радостно улыбнулась, так, что все морщинки на ее лице натянулись и стали похожими на паутинки.

— Спасибо, — с натяжкой ответил Говард. Он потрогал мягкий помпон, встал и пошел к двери.

На полпути он остановился и взглянул на старушку. Она опять взяла в руки спицы и начала перебирать ими красную пряжу, уже никого не замечая. Говард быстро вышел из комнаты.

Он ловко забрался по лестнице, на которой было всего пятнадцать ступеней, и знал он это точно, потому что каждый раз, поднимаясь по ней, зачем-то считал вслух. Говард зашел в свою спальню, в бледно-оливковую комнатку средних размеров, с маленькой медной кроватью в углу, прямоугольным письменным столом у правой стены и большим круглым окном посередине, на подоконнике которого лежал Пампи.

Говард уселся за стол, взял рыжий карандаш, нарисовал толстую уродливую тыкву и порвал рисунок на мелкие части, попутно проговаривая:

— Дурацкие тыквы, дурацкая осень, дурацкая ферма! — он подбросил белые клочки над головой и повернулся к Пампи. — Мы не хотим работать, да, Пампи?

Бежевая свинка лишь наклонила голову чуть набок, видимо, Пампи это не так волновало, как его хозяина.

Говард продолжал настаивать на своем:

— Когда все начали уезжать из Сайдфилда стало очень скучно, но, когда переехал Джек с его семьей, здесь стало совсем нечего делать!

Пампи издал утвердительный громкий хрюк.

— А теперь еще заставляют помогать на ферме! Ну куда же это годится?!

Говард разлегся на холодном полу и вопрошающе вскинул руки наверх. Пампи спрыгнул с подоконника и примостился рядом, уткнувшись пяточком, похожим на розовую пуговку, в теплый бок.

— Ну что скажешь, Пампи, что нам делать?

У Говарда на первый день октября были совсем другие планы: залезть в заброшенный фруктовый сад и набрать сочных наливных яблок, зарыться и ненадолго уснуть в крупных оранжевых платановых листьях или набрать опавшие плоды платанового дерева и кидать их в пролетающих ворон. Но уж точно не помогать родителям с фермой.

Говард взял свою маленькую гитарку, которая обычно висела на его правом плече, и попробовал на ней побренчать. Но настроения для этого совсем не было, и он отложил ее в сторону.

— Извини, дружище, сейчас совсем не хочется играть.

Пампи очень любил слушать, как Говард играет, правда, играл он слегка фальшиво и знал только одну мелодию.

— Ладно, посмотрим, что нас завтра заставят делать. Может быть потом отвяжутся, а может, мы сами отвяжемся и пойдем гулять.

До наступления ночи они не занимались ничем интересным. Говард нарисовал еще пару рисунков, но только не стал их рвать, а скомкал и кинул в мусорное ведро. Пампи в это время сидел на подоконнике и ждал появления сияния звезд (он очень любил звезды).

Говард думал, что от досады этой ночью он совсем не заснет, но как только коснулся головой подушки, его сразу одолела дрема. Ему приснился странный сон, будто за ним бежала большая тыква и хотела его раздавить, но Говард достал большую спицу, похожую тонкий меч, и тыква испуганно убежала прочь. Затем он посмотрел на небо и увидел, что на него падают звезды, словно ранний октябрьский снег, они мягко кружились по небу, а затем так же мягко приземлялись. Говард лег на землю и сделал “звездного ангела”. Поднялась метель и запорошила все вокруг. А потом все пропало.

6 утра, первый день октября, время, когда единственное дело, которым хочется заниматься — это спать. Но Отэм Харвест так не думал, его звал долг, настала пора собирать урожай. Он поднялся в комнату к сыну и разбудил его, легонько потрепав его рыжие волосы.

Говард еле открыл глаза, в такую рань он еще не просыпался. Он кое-как встал с кровати, оделся в свою повседневную одежду (зеленый комбинезон и серую водолазку), запрыгнул в резиновые сапоги и вышел за отцом на улицу. Пампи побежал за ним, неся в зубах зеленую шапку, которую Говарду пришлось нацепить.

На влажном поле, еще покрытом легкой туманной утренней дымкой, росло множество тыкв. Их видов и сортов было так много, что Говарду иногда казалось, будто все тыквы в мире растут именно на их ферме. Здесь росли как очень маленькие тыковки, помещающиеся в детскую ладошку, так и очень большие, размером с массивное колесо полевого трактора. Были круглые и овальные тыквы, в форме гитары, садового фонаря, торпеды. Длинные и короткие, приплюснутые и надутые. Оранжевые, желтые, мраморные, зеленые, в горошек, в крапинку, в полосочку. С длинными отростками, с большими листьями или полностью без них.

Но больше всех глава семейства гордился собственным семейным сортом, который вывел когда-то давно его прадед, и назывался он, как не сложно догадаться — “Харвест”. Плод этой тыквы был в меру сладок, упруг, отлично переносил непогоду и имел ярко-оранжевый цвет — слишком яркий, сразу выделявший его среди другой тыквенной толпы.

Они прошли по скользкой каменной дорожке и остановились у старого сарая. Отец зашел внутрь и вышел спустя пару минут с тележкой и специальными инструментами для сбора урожая. Они пошли на поле. Говард все еще никак не мог проснуться, он постоянно тер сонные глаза и даже один раз чуть не раздавил маленькую тыкву. Вдруг отец резко остановившись на середине поля, Говард врезался в его спину, а Пампи в ботинок Говарда. Они пришли.

В воздухе пахло по-особенному, наверное, нотку этого странного запаха можно было уловить лишь осенью. Кому-то этот запах навевал давно забытые воспоминания, кому-то доставлял тоску, а Говарду отрезвлял заспанную голову.

Отец Говарда первым нарушил тишину раннего утра:

— Мы должны успеть собрать урожай до черной луны. Ты должен помнить это, Говард. На это у нас есть всего месяц.

Говард неуверенно кивнул головой. Совсем недалеко, прямо возле кукурузного поля, взметнулась стая ворон и прорезала своим скрипучим голосом утреннюю пустошь.

— У нас обычно нет вредителей, иногда, конечно, залетают вороны. Нужно будет за этим следить, — сказал отец.

Говард делал вид, что слушает, но на самом деле наблюдал за зеленой гусеницей, которая никак не могла забраться на тыкву и все скатывалась по гладкой кожуре. Он хотел было ее поднять, но его остановил отцовский голос.

— Говард, смотри внимательно и запоминай.

Он наклонился к плотной, ярко-оранжевой тыковке и дотронулся до сухого отростка.

— Видишь этот отросток? Это называется плодоножка, и ее обязательно нужно срезать, но при этом необходимо оставить небольшой хвостик на плоде, так тыква будет лучше и дольше храниться.

Он взял какой-то затейливый инструмент, похожий на большие ножницы, и сделал ими срез, оставив небольшую плодоножку с ровным краем.

— Лучше всего для этого использовать чистый и острый секатор.

“Секатор”— повторил Говард в голове новое слово и тут же его забыл.

— Еще запомни, нельзя переносить большие плоды за плодоножку, она может обломаться, поэтому лучше придерживать увесистые плоды снизу.

Он положил тыкву в тележку и сел на корточки перед Говардом.

— Так, ну а теперь твое первое задание, — он сказал это довольно торжественно и положил руку Говарду на плечо. — Нужно просмотреть весь урожай, выбрать все самые здоровые и гладкие плоды, отдельно отложить травмированные, так как их лучше употребить в пищу в первую очередь, — он показал в сторону помятой тыквы.

Говард тяжело вздохнул и почесал подбородок:

— Я не хочу носить эти тухляшки, — протянул он.

Но отец уже повез тележку к амбару и не услышал этого.

— Ну что, Пампи, как тебе предстоящая работенка?

Пампи поднял плечи и неудовлетворенно качнул головой.

— Знаю, мне тоже не нравится… — его слова сдул внезапно поднявшийся ветер.

Говард подумал, что, если сегодня он покажет свою старательность, от него отстанут. Поэтому, как бы ему ни хотелось, он принялся за работу, но только чтобы поскорее ее закончить. Отец вернулся и отдал ему тележку, а сам пошел в самый дальний амбар, где они с женой готовили и производили продукцию.

Небо было пепельно-серого цвета, привычного для этих широт. Желтые листья пытались скрасить своим присутствием мрачную действительность, но у них это не особо это получалось. Ветер дразнил, неожиданно поднимаясь и тихо смолкая до следующего порыва. Тыквенное поле молчаливо ждало нового фермера.

Говард принялся за ненавистную работу. Он отрезал плодоножку, как показал отец, получилось у него не очень ровно, но для первого раза было неплохо. Загрузил помятую тыкву в тележку, поехал в амбар, оставил ее там и вернулся обратно. И так весь день. Пампи тоже старался и помогал как мог, иногда придерживал спинкой тяжелую тыкву, подавал секатор и складывал в кучку обрезки.

С каждым часом на поле появлялись черноглазые вороны, их становилось все больше и больше, пока к концу дня число их голов не поравнялось с численностью тыкв на поле.

Стало темнеть. Говард обрезал и положил в тележку последнюю на сегодня тыкву. Они с Пампи уже собирались уходить, как вдруг Говард остановился и замер. Ему послышалось, что кто-то сзади тихо назвал его по имени. Он обернулся, но там никого не было, лишь изредка вдалеке, в темных сумерках, шевелились кукурузные стебли. Пампи нервно захрюкал, и, быстро забыв об этом происшествии, они зашагали к дому.

Ребята зашли в дом в то время, когда все обычно уже плотно поужинали и собирались вставать и уходить из-за стола. После такой тяжелой работы Говард не отказался от большого куска тыквенного пирога и свежего тыквенного сока, хотя, нужно сказать, насладиться этой едой ему не удалось, так как всего одна мысль о тыквах вызывала у него тошноту.

За усердное старание Говард был награжден восторженной и приятной похвалой, и он уже надеялся, что лимит его заданий исчерпан, но у родителей были другие планы.

— Сегодня ты чудесно постарался, сынок! Завтра продолжишь в том же духе, и тогда мы соберем весь урожай еще быстрее, чем планировали! — гордо сказал отец.

Эти слова не столько огорчили Говарда, сколько ужаснули его. Он понял, что его, как ему казалось, великолепный план, провалился. Говард очень хотел возразить их решению, но, когда встал, и намерился топнуть ногой, понял, что у него совсем нет сил. Мышцы заболели, а тело просило отдыха. Он слишком устал после тяжелой работы, чтобы сейчас что-то выяснять.

В стекло глухо постучали, все обернулись на звук. За окном сидела черная ворона и глухо скрипела своим надоедливым голосом. Говард рассказал отцу о нашествии ворон.

— В этом году ворон и правда много, даже слишком много. Нужно будет как-то с ними бороться, — досадно ответил на это отец.

— Какой же ужас, Отэм, они же испортят нам весь урожай!

— Не переживай, Лэндри, придумаем что-нибудь.

Говард встал из-за стола, еле добрался до своей комнаты и сразу упал на кровать. Пампи даже не смог к нему запрыгнуть, он еле шевелил своими копытцами, зашел в комнату и сразу уснул на пушистом ковре. Тыквенное поле тоже засыпало, медленно и плавно окутываясь флером густого тумана.

Говард перевернулся на живот и стал смотреть в окно, за тыквенным полем виднелось поле кукурузы. Иногда ему казалось, что даже из своего дома он слышит тайное шуршание в этих длинных стеблях, а пару раз он мельком замечал красные огни, пробирающееся сквозь тьму ночи. Но сегодня он ничего не видел и не слышал. Говард заснул. Все спали. И только игривый ночной туман плясал возле окон Харвестов.