Читать онлайн "Пятьдесят первый"

Пятьдесят первый
Он вёл счёт — пятьдесят попыток. Пятьдесят раз он пытался разорвать этот проклятый замкнутый круг: лезвия, таблетки, высоты, вода. Каждый раз — либо скорая с воем сирены, либо случайные спасители (сосед, продавщица, прохожий), либо просто не хватало воли довести до конца.

Да что со мной не так?! — кричал он мысленно, сжимая в окровавленных пальцах очередное лезвие. Кровь стекала по запястью, капала на пол, оставляя мерзкие бурые пятна. Он ненавидел эти пятна. Ненавидел запах железа. Ненавидел собственное тело, которое упорно не желало умирать.

Жизнь как цепь унижений
Утро начиналось с кошмара.

5:30. Противный писк будильника. Вставать не хотелось — но если опоздаешь на стройку, бригадир устроит такой разнос, что лучше бы и не просыпаться.

В ванной — зеркало. И это было ошибкой.

— Урод. Тварь. Ничтожество, — шептали отражения в глазах.

Он плеснул в лицо холодной водой. Вода смешалась с солёными слезами.

На стройке — ад.

Бригадир, мужик с багровым лицом и голосом, похожим на скрежет ржавого железа, орал:
— Ты чё, ослеп?! Куда арматуру кладёшь, сука?! Сам виноват, что без навыков!

Коллеги перешёптывались за спиной:
— Опять этот… Вечно всё портит.
— Да он даже уровень держать не умеет, лох.

Он пытался учиться. Покупал учебники по строительству, смотрел видео на YouTube, тренировался по вечерам на заброшенном участке. Но любое его движение казалось неуклюжим, неправильным. Он чувствовал себя инородным телом, застрявшим в механизме, который должен был работать слаженно.

Дома — хуже.

Отец, вечно пьяный, встречал его порожней бутылкой и руганью:
— Опять пропил зарплату, тварь?! Дармоед!

Мать, измученная годами нищеты и скандалов, кричала:
— Лучше бы тебя не было! Всё из‑за тебя, поганец!

Эти слова, словно ржавые гвозди, впивались в сознание. Они гнили там, отравляя все мысли, все чувства.

Ритуал боли
Он резал руки не для смерти. Для чувства.

Пустота внутри была такой огромной, что даже боль казалась спасением. Кровь на полу, на простыне, на кафеле — его личный ритуал, его способ доказать: Я ещё здесь.

Доказать кому?

Себе? Миру, который его не замечал?

Иногда он представлял, что его кровь — это чернила, которыми он пишет невидимое письмо. Кому? Возможно, тому мальчику из прошлого, который ещё верил, что всё наладится.

Он собирал лезвия в жестяную банку. Банка уже почти полная. Пятьдесят. Пятьдесят раз я пытался сдохнуть. Пятьдесят раз меня останавливали.

Крепость, которой не было
Он думал, что мозг — крепость. Что там, за черепной коробкой, есть какая‑то защита, какой‑то механизм, который скажет: Хватит, остановись.

Но никакой крепости не было.

Была лишь тонкая плёнка, которая рвалась от малейшего дуновения ветра. Любые слова — ты ничто, тебе не место здесь — впивались в сознание, как ржавые гвозди, и не выходили.

Он пытался выстроить баррикады:

вспоминал, как в третьем классе выиграл конкурс рисунков учительница похвалила У тебя талант!

хранил билет из кинотеатра, где однажды посмотрел фильм, который заставил его смеяться

записывал в блокнот редкие добрые слова продавец в булочной однажды сказал Хорошего дня!.

Но всё рушилось под натиском ежедневной боли.

Мозг не защищал. Он лишь фиксировал боль, умножал её, превращал в бесконечный эхо‑зал страданий.

Я схожу с ума. Я точно схожу с ума, — думал он, сжимая голову руками.

Свет в темноте: Аня
Однажды появилась она.

Аня. Девушка из соседнего подъезда. Тихоня с грустными глазами и тёплой улыбкой. Она работала в библиотеке, и он часто видел её, когда шёл мимо.

Она носила пальто с большим карманом, куда прятала книгу, и всегда улыбалась кошке, жившей у подъезда.

Он долго не решался заговорить. Но однажды, когда шёл под дождём без зонта, она окликнула:
— Эй, ты весь мокрый! Возьми.

И протянула свой зонтик.

Так началось.

Они говорили о пустяках:

о погоде (Знаешь, дождь — это как слёзы неба, но они очищают землю)

о книгах (Я люблю истории, где герои находят силы идти дальше)

о музыке (Слушай, вот эта мелодия… Она как будто говорит: „Ты не один“).

Она слушала его бредни. Не перебивала. Не смеялась. Просто держала за руку.

— Ты не один — повторяла она.
— Ты добрый. У тебя светлые глаза. Ты заслуживаешь счастья.

На миг показалось — спасён.

Он начал верить, что сможет выбраться из этой ямы отчаяния. Начал мечтать:

о маленькой квартире, где будет тихо

о работе, где его не будут унижать
о семье, где будут говорить: Мы тебя любим.

Он даже устроился на другую работу — в типографию. Там было тише, коллеги реже цеплялись. Он копил деньги на курсы дизайна.

Но…

Разрыв
Однажды она пришла с потухшим взглядом.

— Я не могу больше, — прошептала. — Это слишком тяжело. Я пытаюсь помочь, но чувствую, как тону сама.

Он хотел кричать: Не уходи! Но вместо этого кивнул.

Дверь хлопнула. И снова — тишина.

Всё. Конец. Больше нет смысла, — подумал он, глядя на пустую дверь.

Пятьдесят первая попытка
Зима. Лёд на лужах, снег в волосах, холод, пробирающий до костей.

Он стоял на мосту. Ветер свистел в ушах, словно насмехаясь: Ну что, опять?

В кармане — записка. Короткая:

Простите. Я устал. Больше не могу. Пусть это закончится.

Он достал из кармана лезвие. Последнее. Пятьдесят первое.

Рука дрогнула. Кровь потекла по пальцам.

— Хватит, — прошептал он. — Просто хватит.

Шаг вперёд.

На этот раз никто не крикнул стой.

Только снег.
Только ветер.
Только тишина.

что осталось?
На следующий день соседка, старушка с третьего этажа, нашла на скамейке у подъезда зонтик. Тот самый, который Аня когда‑то отдала ему.

Она подняла его, протёрла рукавом.
— Чей это? — спросила у дворника.

Дворник пожал плечами:
— Наверное, чей‑то. Бросили.

Зонтик положили в подсобку. Через неделю его выбросили.

А в библиотеке, на полке с книгами о надежде, лежал блокнот. В нём — десятки записей:

Сегодня я выпил чай без сахара. Это маленький шаг.

Аня сказала, что у меня добрая улыбка. Может, это правда?

Я хочу научиться рисовать. Начну с завтрашнего дня.

Мне страшно. Но я попробую ещё раз.

Я ненавижу себя. Но я всё ещё здесь.

Блокнот так и не нашли. Его случайно убрали при уборке.