Читать онлайн "пьеса "Новый театральный сезон""

Пьеса «Новый театральный сезон»

Действующие лица:

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ – старый актер, ушедший на пенсию, но мечтающий возродить заброшенный театр.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ – старый импресарио, друг Петра Сергеевича. Тоже мечтает возродить старый заброшенный театр.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА ЯБЛОЧКИНА-ВЕТОЧКИНА – старя актриса, некогда блистала на сцене этого заброшенного театра. Сводила с ума все мужское население города. Сейчас коротает свой век в доме для ветеранов сцены.

КОСТЯ, ДИМА, ВАНЯ, КРИСТИНА, ЛЕНА, МАША – молодые артисты из местного Культпросветучилища (кулька). ВАНЯ хочет сыграть Гамлета. КРИСТИНА вампиршу, одну из девиц Дракулы (заодно и ЛЕНА и МАША). КОСТЕ и ДИМЕ пофиг лишь бы в училище зачет поставили, они будут играть матросов анархистов с «Громобоя».

СВЕТЛАНА - красивая продавщица из аклкомаркета.

ОЛЬГА – помощник режиссера, ровно как вообще режиссер в театре.

ТАТЬЯНА УХОВА – главный спонсор театра. Особа безвкусная, но латентная романтическая эротоманка. Хочет спектакль «Дракула».

ВИТЯ – главный в театре по всем техническим вопросам. Вечно философствующий забулдыга.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ – представляет интересы отставного генерала Михалыча, давнего и верного поклонника ЕКАТЕРИНЫ ПАВЛОВНЫ.

ЧЕРЕП ЙОРИКА – неизвестно чей череп, из-за того, что его покрыли папье-маше долго считался обычным театральным реквизитом.

СТАРАЯ БОЛЬНИЧНАЯ УТКА – череп самозванец ЧЕРЕПА ЙОРИКА.

Старый импресарио и старый актер решили возродить заброшенный театр в провинциальной России. Когда-то этот театр блистал постановками, но со временем его забросили. Одно время он складом для сельхозпродукции, потом коровником. Но в конце концов здание расчистили и выставили на аукцион. Но желающих купить развалюху не нашлось. Его выкупили старый актер и старый импресарио, заняв денег у местной партии коммунистов, у землевладелицы госпожи Татьяны Уховой и местного полукриминального бизнесмена Василия Свирепого. Теперь здание представляет собой довольно удручающее впечатление. Части дверей нет, окон тоже, крыша протекает. Всюду гуляют сквозняки. Но они не унывают и надеются привести старое здание театра в надлежащий вид без большого вложения денег. И главное им надо поставить три пьесы для спонсоров иначе несдобровать.

АКТ 1.

Сцена 1.

Занавес открывается.

Перед нами бывший зрительный зал провинциального театра. Картина удручающая. Грязь, пыль, обломки стульев. В нескольких местах провалился паркет. Высоченные окна без стекол, через которые виден серый пасмурный день. Сквозь дыры в потолке, откуда свисают обрывки когда-то роскошной лепнины, льется тусклый свет. В воздухе висит пыль. Откуда-то сверху доносится унылое капанье воды. В центре зала, спиной к зрителям, стоят ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ и ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ. Они смотрят на руины сцены, от которой остался лишь деревянный настил и фрагменты бархатного занавеса, висящего клочьями.

Молчание затягивается. Только ветер гуляет по залу, поскрипывая остатками стропил.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Бррр…. Какой же здесь холодище… Я помню... здесь пахло гримом, пудрой и сценическим трепетом, одеколоном возбужденной публики... А сейчас... пахнет историей. И увы скотской историей с нотками навоза.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(кутается в потертый шарф)

Петя не драматизируй и не будь мелодраматичен. Пахнет пылью и забвением. С легкой нотой того, что здесь последние десять лет держали коров. Моя первая жена готовила с примерно таким же настроением. И кстати из-за постоянных сквозняков запах уже выветрился.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(поворачиваясь, задумчиво)

Странно… Мне кажется, что я все еще ощущаю запах духов Екатерины Яблочкиной-Веточкиной. А сейчас… пахнет временем, которое всё проело. Включая мою память.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(тоже поворачивается и сметеся)

О да… Здесь блистала сама Помидоровна-Огурцова! Так мы её за глаза звали. Она была богиней, музой, вожделением всего мужского населения города. Я, стоял за кулисами и думал только о том, чтобы она случайно на меня посмотрела.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

И где же сейчас наша богиня сцены?

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

А теперь она в Доме актёра ведёт войну с санитаркой за лишний кусок сахара и вспоминает былые победы. Жизнь – дама с неважным чувством юмора. Она сначала надевает на тебя костюм принца, а потом без предупреждения меняет его на халат и тапочки и больничную утку под кроватью.

Петр делает широкий жест рукой, указывая на пространство зала. В этот момент порыв ветра срывает со стены большой клок обоев.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(смотрит на упавшие обои)

Вот. Даже здание не выдерживает нашего пафоса и стремится к минимализму. (Вздыхает, достаёт блокнот.) Три спектакля, Петя! Наша троица. Татьяна Ухова, наслушавшись светских сплетен в Москве, желает ни много ни мало «Дракулу»! Уверена, что это высокая история о любви между милой девушкой и вечно молодым аристократом с небольшими проблемами по части диеты. Никогда не думал, глядя на нее, что в ее каменном сердце бизнес вумэн есть оазис трогательного романтизма.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(усмехаясь)

Прекрасно. Играть вампира в моём возрасте – это как предлагать даме руку и сердце, а потом вспоминать, что оба они остались в прошлом веке. Моя единственная вечная молодость – это вечная молодость моего проклятого артрита.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Саше Свирепому – «Гамлета»! Он где-то вычитал, что это признак ума. Человек, который начинал с торговли на рынке контрафактной водкой, хочет видеть философские терзания датского принца. Черт побери, есть в этом своя поэзия.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

«Быть или не быть?» Для него это вопрос исключительно о целесообразности очередной покупки. А нашим старым товарищам из обкома?

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(читает по блокноту)

«Оптимистическую трагедию». Говорят, для поднятия угасшего духа. Хотя что может быть оптимистичного в трагедии на фоне всего этого… – он обводит рукой зал, – …мне не совсем ясно.

Петр Сергеевич поднимается на сцену. Доски под ним жалобно скрипят.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(голосом, полным былого величия, но с ироничной ноткой)

«Быть или не быть — вот в чем вопрос...»

Его монолог прерывает громкий скрежет и глухой удар где-то за кулисами. Оба вздрагивают.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(после паузы)

Кажется, само здание подаёт реплику. И, должен сказать, играет очень убедительно.

Петр Сергеевич спускается со сцены, сдувая пыль с ладоней. Он подходит к Игорю Дмитриевичу.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Мы сделаем это, Игорь. Мы будем играть вампиров, принцев и матросов анархистов на этих подмостках. Если, конечно, подмостки к тому времени не решат сыграть свою собственную пьесу под названием «Обвал».

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(смотрит на него)

А ты не боишься, что мы просто станем живой иллюстрацией к слову «маразм» старого актера и старого импресарио?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(улыбается своей знаменитой, чуть печальной улыбкой)

Мой друг, в нашем возрасте любое начинание, кроме поиска очередного дешевого лекарства, уже выглядит маразмом. Так уж лучше маразм творческий.

Он обводит зал взглядом, в котором смешаны вызов и самоирония.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(тише)

Они думают, что купили себе развлечение. А мы купили себе последнюю роль. И это – лучшая из возможных сделок. Пойдем мой друг собирать блистательную труппу.

Ветер снова завывает в щелях. Они стоят посреди хаоса, два человека, затеявшие, возможно, свою самую смешную и грустную пьесу.

Сцена 2.

Комната в Доме ветеранов сцены.

Комната маленькая, заставленная старыми вещами, но с претензией. На тумбочке — пожелтевшие фотографии в роскошных рамах, на вешалке — вылинявшая бархатная шаль. В центре — кресло-качалка. В нем, как на троне, восседает ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА ЯБЛОЧКИНА-ВЕТОЧКИНА. Она одета в домашний халат, но на голове — легкий, почти театральный тюрбан. Рядом стоит ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ, держа в руках потертый портфель и снимая капельки дождя с пальто.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(не глядя на него, рассматривая свои руки)

Игорь Дмитриевич, милый! Вы принесли с собой запах сырости и поражения. Так пахло фойе нашего театра после провала «Чайки» в восемьдесят первом. Только тогда это было благородно. А сейчас… пахнет просто дождем и тоской. Присаживайтесь. Если, конечно, ваши кости еще способны на такой трюк.

Игорь Дмитриевич осторожно садится на краешек стула.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Екатерина Павловна, вы, как всегда, зорки. Я пришел по делу. Мы с Петром…

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(перебивая, мечтательно)

Петр… Петр Сергеевич! Ах, какой это был Ромео! Правда, уже тогда с сединой на висках и с одышкой как у паровоза. Но какой голос! Когда он говорил: «Но тише! какой свет вон в окошке заблестел?», у всех дам на галерке синхронно подскакивало артериальное давление. А у меня… у меня в гримерке стояла такая корзина хризантем, что я могла бы открыть собственный цветочный магазин. И шампанское! «Советское», конечно, но в него хоть и не бросали жемчуг, зато бросали взгляды… какие взгляды!

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(пытаясь вернуть нить разговора)

Вот именно о театре я и хочу… Мы с Петром возрождаем тот самый театр. Ваш театр.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(вдруг насупившись)

Мой театр? Тот, что пал жертвой сельскохозяйственного прогресса? Я слышала, там теперь вместо кресел — стойла, а вместо люстры — аппарат для доения. Опять же, искусство и скот — всегда были рядом. Как говорила незабвенная Фани, только раньше скот сидел в партере, а теперь… ходит по сцене. В прямом смысле.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Мы нашли деньги, все расчистили! Ну, почти. И хотим сыграть. И нам нужна… нам необходима ваша помощь. Ваше присутствие, ваш блистающий талант!

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(с горькой иронией)

Мой талант? Дорогой мой, мой талант сейчас заключается в том, чтобы без половины лекарств дойти до столовой и не перепутать соль с сахаром. А мое присутствие… Оно нужно разве что моей соседке по коридору, Марии Ивановне, чтобы было с кем посплетничать о том, у кого из нас зубной протез новее. Что вы можете предложить мне? Роль? Какую роль вы можете предложить женщине, у которой даже возраст уже вышел на пенсию?

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(раскрывая портфель)

Мы ставим «Дракулу»! Для госпожи Татьяны Уховой. Вам — роль графини…

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(вспыхнув, с прежним огнем)

Ах, вот как! Значит, Уховой? Та, что ходит в платьях с рукавами, как занавески, и пахнет не то деньгами, не то нафталином? Ей — романтическую историю, а мне — роль старой вампирши? Это остроумно. Очень. В молодости я была музой, в зрелости — роковой женщиной, а на склоне лет мне предлагают роль дамы, которая вечно молода, потому что пьет кровь? Жизнь — это плохая пародия, Игорь Дмитриевич!

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Нет! Не старой! Мудрой! Загадочной! Той, в чьих жилах течет лед и страсть! Той, кто помнит все! Это же ваша роль! Кто, кроме Екатерины Яблочкиной-Веточкиной, сможет сыграть женщину, пережившую века и любовь?

Екатерина Павловна смотрит на него, ее ирония постепенно тает, сменяясь заинтересованностью.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(после паузы, тише)

Пережившую века и любовь… Да, это про меня. (Вздыхает.) Гримерка, конечно, уже не та. Цветов не будет. От шампанского у меня сейчас изжога. А поклонники… мои поклонники сейчас либо носят подгузники, как я, либо уже разобраны на атомы.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Зато будет сцена, огни рампы. И публика. Пусть не та. Но она будет. И они увидят не старуху из Дома актера. Они увидят Легенду.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(поднимается с кресла с неожиданной легкостью)

Легенду… Хм. Легенда, согласившаяся на роль в коровнике. В этом есть какой-то декаданс. Мне нравится. (Подходит к зеркалу, поправляет тюрбан.) Ладно. Я согласна. Но при двух условиях. Во-первых, в моей уборной должно быть зерцало. Пусть треснувшее. Пусть в нем я буду выглядеть, как Гойя в дурном настроении, но оно должно быть! И во-вторых…

Она оборачивается к Игорю, и в ее глазах вспыхивает тот самый, старый огонь.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

Никакого «Советского» шампанского. Только настоящее. Пусть однофлаконное. Я буду пить его из пластмассового стаканчика, но я буду знать, что оно — настоящее. Как и я. Договорились, импресарио?

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(с глубоким поклоном)

Договорились, богиня.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(машет рукой)

А теперь идите. Мне нужно отдохнуть и вспомнить, как это — быть вампиршей. По личному опыту, это не так уж и сложно, когда тебе за восемьдесят. Иногда я и так просыпаюсь с мыслью, что пережила всех, кого любила. И ненавидела. В общем, всех.

Игорь Дмитриевич идет к выходу. Екатерина Павловна подходит к окну, гладит бархатную шаль.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(про себя, глядя в дождливое небо)

Графиня… А почему бы и нет? Все равно уже никто не предложит роль Джульетты. Хотя, кто его знает главное найти подслеповатого Ромео…

Игорь Дмитриевич уже почти вышел за дверь, но вдруг останавливается, хлопает себя по лбу и возвращается.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(с деланной легкостью, словно вспомнил о пустяке)

Ах, да, Екатерина Павловна, чуть не забыл… Мелочь.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(не поворачиваясь)

Мелочь? Выглянуло солнце? Или у Марии Ивановны наконец-то отвалились пару зубов из протеза? Говорите, милый, я ко всему готова. Ну, почти ко всему.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Дело в том, что для наших… э-э-э… многоуважаемых спонсоров, нам нужно поставить не один, а три спектакля. Так уж вышло.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(поворачивается, с интересом)

Три? Ну, разумеется! После вампирши-аристократки я просто создана для леди Макбет. Или, на худой конец, для Мамаши Кураж. Я вся — ожидающая трагедия.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(кашляя в кулак)

В некотором роде. Второй спектакль — для местных товарищей коммунистов. Им… им очень хочется «Оптимистическую трагедию».

В комнате повисает гробовое молчание. Екатерина Павловна смотрит на него так, будто он только что предложил ей сыграть роль табуретки.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(ледяным тоном)

«Оптимистическую трагедию»? Прошу прощения, у меня слух, видимо, тоже вышел на пенсию. Мне показалось, вы предложили мне, Екатерине Яблочкиной-Веточкиной, чьи Катерины и Ларисы заставляли рыдать даже статистов, играть комиссаршу? В кожанке? С маузером?

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(пытаясь шутить)

Ну, маузер, я думаю, мы найдем… А кожанку… Вам будет в ней очень… решительно!

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(вспыхивая)

Решительно? Дорогой мой! Я в жизни приняла только одно решительное решение — отказать генералу Свиридову, который предлагал мне руку, сердце и собственную конюшню! Я — воплощение декаданса и богемной хандры! Я плакала, читая Блока, и смеялась над Чеховым! А вы — комиссарша! Это все равно что просить паву из «Лебединого озера» станцевать танец с шашкой!

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(тихо, но настойчиво)

Екатерина Павловна… Это необходимо. Иначе театр закроется, не успев открыться. А кроме вас… Кто еще сможет сыграть эту железную леди с трагедией в душе? Ведь это же и есть трагедия — быть сильной, когда внутри все разбито. Вы же всегда играли не персонажей, а судьбы.

Екатерина Павловна медленно отходит к креслу и опускается в него. Она смотрит в пустоту.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(после долгой паузы, почти шепотом)

Сударь, вы несете чушь. Но… чертовски лестную чушь. (Вздыхает.) Кожанка… Боже мой, в мои-то годы. Мой бюстгальтер и то давно сдался в борьбе с гравитацией, а тут — кожанка. Ладно. (Поднимает на него взгляд, в котором снова мерцает огонь.) Но учтите: это будет самая аристократичная комиссарша в истории мирового театра. Она будет отдавать приказы с придыханием куртизанки и смотреть на матросов, как на недостойных поклонников. И маузер я буду носить как сумочку от Шанель. Договорились?

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(с облегчением)

Договорились, Екатерина Павловна. Самый элегантный комиссар в анналах истории.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(машет рукой, прогоняя его)

Теперь точно идите. Мне нужно срочно перечитать пьесу и решить, в каких именно перчатках будет уместно размахивать наганом. И чтобы шампанское было не однофлаконное, а целых два. Я теперь зарабатываю на двух амплуа. Кровопийцы и комиссарши. Господи какая роскошная старость!

Игорь Дмитриевич быстро уходит, пока она не передумала. Екатерина Павловна берет с тумбочки пожелтевший томик.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(про себя, с горькой иронией)

«Оптимистическая трагедия»… Ну что ж, хоть трагедия — это уже что-то знакомое. А насчет оптимизма… Я прожила восемьдесят лет в этой стране. Если это не оптимизм, то я не знаю, что это такое.

Дверь снова с визгом открывается. На пороге, запыхавшись, стоит ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Я на секунду! Чуть не забыл! Екатерина Павловна, вопрос на засыпку! У вас же, по счастливой случайности, из реквизита не остался череп несчастного Йорика? Мы бы его у вас забрали, чтобы не искать.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

Ко мне в былые времена липло столько недобитых дворян и банкиров, что я скучаю по ним, как протез по зубной боли. Но они хотя бы дарили бриллианты. А этот дарит лишь возможность сыграть комиссаршу в кожанке. Ах, этот Игорь Дмитриевич! Он надоедает с упорством старого комара без хобота, которому приспичило сдать норму по крови. И ведь знает, что крови-то почти не осталось — одна ностальгия!

Екатерина Павловна медленно поворачивается. На ее лице — смесь изумления и театрального величия.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

Череп? Йорика? И куда вы его, позвольте спросить, денете? В авоське, рядом с картошкой? Нет, милейший! Такого партнера просто так в руки не отдают. Он сопровождал меня дольше, чем любой из моих мужей. С ним играл еще Шумский! Потом Бравич!

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Екатерина Павловна, умоляю да что с ним сделается! Он же папье-маше! Безродный! Небось валялся у вас на антресолях лет сорок, если не все пятьдесят!

Она подходит к старой коробке, сдувает пыль и достает пожелтевший театральный череп.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(продолжая, с нежностью)

Папье-маше… (Вздыхает.) Как и вся наша жизнь, впрочем. Да, он здесь. Старый грешник. (Достает пожелтевший театральный череп.) В семьдесят девятом он так неудачно упал со стола во время монолога Гамлета, что у бедного Петра Сергеевича случилась настоящая икота. Публика думала — такой новый актерский метод. Нет, он останется со мной. Я сама привезу его на спектакль. Лично в руки Петру Сергеевичу. Как полагается — с церемонией.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Но, Екатерина Павловна, это же лишние хлопоты для вас...

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(обрывая его)

Молчите! Хлопоты? Это не хлопоты, а традиция! Если уж Йорик возвращается на сцену, то это должно быть событие! Я приеду, возьму его под мышку — ах, прости, старый грешник! — и вручу Петру как эстафету. Пусть помнит, с кем имеет дело. И передайте ему: пусть готовится. Скажите, что Йорик едет к нему с персональным курьером. Только, ради Бога, пусть на этот раз не икает. Представляете милейший, я потащусь через полгорода с покойником в сумке? Я, конечно, играла Саломею, но не настолько буквально! И потом, какой кошмар для полиции, если остановят! «Гражданка, что у вас в саквояже?» — «А это, дорогуша, мой бывший поклонник. Немного потрепан, но молчалив и предан, как и при жизни».

Она прижимает череп к себе, как дитя.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(смиряясь и слегка тронутый)

Как скажете, Екатерина Павловна. До скорого. Мы будем ждать. И Йорика тоже.

Игорь Дмитриевич наконец-то исчезает за дверью. Екатерина Павловна остается одна, держа в руках череп.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(разговаривает с черепом)

Ну что, старый дружок. Слышал? Нам снова выходить на сцену. Тебе — быть символом бренности, а мне... мне снова приходится изображать, что все это имеет смысл. Но хоть компания хорошая.

Она аккуратно кладет череп на пол и задвигает под кровать, где стоит больничная утка.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(садится в кресло и бормочет про себя)

Череп, вампиры, комиссары... И ведь повезет же так — дожить до ролей, где тебя уже никто не заставляет играть молодых и красивых. Одно сплошное достоинство. И призраки в придачу.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Пустая аудитория в культпросвет училище. Пахнет пылью и разочарованием. ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ стоит перед шестерыми студентами двоечниками и должниками (КОСТЯ, ДИМА, ВАНЯ, КРИСТИНА, ЛЕНА, МАША). Они выглядят так, будто только что прослушали пятичасовую лекцию о бренности бытия.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(пытаясь очаровать их голосом)

Дорогие... юные дарования! Я – Петр Сергеевич. Когда-то мои монологи заставляли плакать даже суровых билетеров, а это, поверьте, высшая мера одобрения. В свои семьдесят лет я достиг того просветленного состояния, когда понимаешь, что вся жизнь – это плохо прописанная пьеса, а мы в ней – статисты, которые вечно путают выход на сцену. Но я принес вам... счастливую возможность!

Студенты переглядываются. Костя зевает.

(Петр Сергеевич, нервно поправляя воротник и хохотнув продолжает)

Я всегда нервничаю, когда предлагаю людям присоединиться к тонущему кораблю. В метафорическом смысле! Хотя, учитывая количество дыр в крыше нашего театра, и в буквальном.

Студенты смотрят на него с вежливым безразличием.

КОСТЯ

А оплачиваемая эта... возможность? Или она из разряда «бесценный опыт»? Нам за это хоть что-то будет? Например, деньги? Или хотя бы оправдание для родителей, почему я опять провалил теорию Станиславского? Ну или может ректору скажете, чтобы нам все долги закрыли.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(гордо вскинув голову)

Деньги? Молодой человек, деньги – это всего лишь бумага, испорченная типографской краской! А я предлагаю вам валюту, которая никогда не обесценится! Я предлагаю вам... Вечность!

(заламывает руки)

Но вы правы! О да деньги! Вечный вопрос! Знаете, один мой друг пока не сошел с ума – говорил, что деньги это лишь сублимация страха смерти. А я предлагаю вам нечто более ценное! Я предлагаю вам... торжество над самой смертью через черную богопротивную гордыню! В художественной форме, разумеется! Мы будем ставить бессмертие, любовь, страсть, трансформацию личности! В вашем возрасте я только об этом и думал, если не считать навязчивых мыслей о том, что мои почки вот-вот откажут.

ВАНЯ

(заинтересованно)

А можно я буду тем парнем, который просто держит череп? У меня к этому явная предрасположенность. Моя социальная жизнь уже давно его напоминает.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Идеально! Ты рожден для этой роли! В тебе явственно проступают черты Владимира Высоцкого. А потом, друзья мои – «Оптимистическая трагедия»! Сложный психологический разбор революционного сознания!

Студенты смотрят на него с немым ужасом.

КОСТЯ

Слушайте, а можно как-нибудь без оптимизма и трагедии? Ну, просто посидеть, потупить?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(на грани истерики, но сохраняя улыбку)

Жизнь, дорогой мальчик, и есть сплошная трагикомедия с элементами абсурда! А вы спрашиваете – можно ли без оптимизма! Мы все играем свои роли на этой сцене, которую кто-то явно плохо проветривает! Моя роль, например, – старика, который пытается уговорить молодежь работать бесплатно, притворяясь, что это – великая честь! А ваша роль... ваша роль – стать теми, кто сказал «да» хаосу и безумию во имя искусства!

Он замолкает, тяжело дыша. Студенты переглядываются. Воцарилась тишина.

МАША

А что играть-то будем? Что-нибудь современное? Типа перформанс «Экзистенциальный кризис в трех актах с антрактом на чай»?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(оживляясь)

Да я же вам говорю! То, что я вам предлагаю еще лучше! Классика! «Дракула»! Вампиры, страсть, вечная жизнь! Идеально для вашего возраста! В моем возрасте уже понимаешь, что даже два литра чужой свежей крови не возродят былой страсти.

КРИСТИНА

(подходит к нему и делает селфи)

А мне достанется роль главной вампирши? Только если у меня будет классный черный корсет. У меня еще много черной подводки для глаз. И чтобы я могла его выложить.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

У тебя будет лучший корсет! Пусть и картонный, но мы его покрасим в такой цвет, что он будет кричать о вечной тоске громче, чем моя первая жена во время ссоры! А потом – «Гамлет»! Шекспир! Экзистенциальный кризис датского принца, который, будь у него Instagram, ограничился бы сторис «Снова мучаюсь вечными вопросами. #бытьилинебыть #скучно».

ЛЕНА

(поднимая глаза от телефона)

Слушайте, а нельзя что-нибудь попроще? Типа «Трех поросят»? У меня после ваших слов голова болит, как после лекции о постмодернистской деконструкции традиционного нарратива.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(почти истерично)

У меня от твоих у самого голова разболелась…. Господи, чему же сейчас только учат несчастных детей… Но, я тебе скажу жизнь не бывает простой, дорогая! Жизнь – это как раз постмодернистская деконструкция традиционного нарратива, только без перерыва на кофе! Послушайте, я предлагаю вам великий шанс! Прямо сейчас вы – просто студенты с невысоким средним баллом и туманными перспективами оказаться на дне социального колодца...

ДИМА

Эй! Полегче неудачная реинкарнация Станиславского.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(не обращая внимания словно он играет на сцене)

...но через месяц вы сможете сказать: «Я играл в настоящем театре, чистом от скверны мздоимства за искусство! Да, там текло с потолка и пахло исторически достоверным навозом, но это был мой выбор свободного актера!» Вы сможете смотреть свысока на своих успешных и презренных однокурсников, которые продали души корпорациям за проклятые деньги! Вы будете голодать, мерзнуть, терпеть нужду и сомневаться в своем выборе, как настоящий бедный… Но!

(он делает театральную паузу и продолжает)

Гордый актер! О боже, это же настоящая богемная жизнь!

(все студенты восхищенно уставились на него)

МАША

(все еще сомневаясь, задумчиво)

А... а если мы откажемся?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(театрально мрачнея и сникая словно под грузом печали)

Тогда вы будете жить обычной бесцветной жизнью. Ходить на скучную работу, заводить ненавистную семью, платить ипотеку, бесславно жить в квартире, где о вас будет вспоминать только ваш кот, когда ему нужно насыпать в миску корм. И в восемьдесят лет, глядя в потолок, вы спросите себя: «А что, если бы я тогда согласился играть Горацио в полуразрушенном театре?» И ваш ответ... ваш ответ будет пожирать вас как червь изнутри. Как невысказанный монолог талантливого актера. Как плохая рецензия от собственной совести. Боль… боль…

Студенты переглядываются. Воцарилась звенящая тишина.

КОСТЯ

Ну, когда вы это так подаете... Похоже на мой последний шанс совершить ошибку, о которой потом можно будет жалеть всю жизнь. Я в деле. Только если мне не придется произносить длинные монологи. У меня от них голова чумная как с похмелья.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Я все твои монологи сокращу до понятных реплик! «Умри!», «Люблю!», «Хочу жрать», «Где буфет?».

КРИСТИНА

Ладно, я тоже. Но только если мой вампирский образ будет в афише. Да, и дома сидеть уже надоело. Пойду вампиршей побуду. И еще мне сделают классный грим?

(она демонстрирует оскал имитируя вампира)

ЛЕНА

(в который раз отрываясь от телефона)

Ну... если честно, у меня альт по сценическому движку все равно висит. А тут хоть как-то зачтется. Я участвую.

ДИМА

А у вас там точно есть розетка? Хоть одна? И еще wi-fi, у меня трафик заканчивается?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(ликуя)

Мы купим переноску и кабель Интернета! На десять метров! Она будет как аорта, питающая искусство жизненно важным электричеством!

ВАНЯ

А я буду тем, кто молча стоит и создает антураж. Специализация у меня такая – «одушевленный реквизит».

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(сияя)

Великолепно! Я набрал труппу! Труппу мечты! Правда, мои мечты в последнее время носят несколько тревожный характер, но это детали!

КОСТЯ

Так с ректором вопросы порешаете?

(студенты стоят и молча выжидающе на него смотрят)

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Заметано! Забились как вы говорите.

(про себя, в сторону зала, пока студенты лениво бредут к выходу)

Боже мой, как я играл! Давно я не испытывал такого вдохновения. Я только что набрал труппу. Они идеальны. Они молоды, полны апатии и не знают ни одной пьесы Чехова. Они чисты как ангелы! Они – будущее театра. Мне нужно срочно записаться к психоаналитику. Если, конечно, он согласит меня принять после того, как узнает, что я добровольно руковожу этим сумасшедшим домом.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Закулисное пространство театра. Темно, пыльно, пахнет старой древесиной и отчаянием. ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ и ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ перешептываются, как заговорщики. Они решили нанять на роль Офелии и Мины молодую красивую девушку, но так как нет денег на профессиональную актрису они решили нанять девушку из магазина алкомаркета. Петр держит в руках смятый листок.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(нервно оглядываясь)

Ты с ума сошел! Это все равно что принести свежий сочащийся кровью бифштекс в логово тигрицы, которая три года сидит на диете! Она почует молодую кровь за версту! И мы оба умрем. Не метафорически.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(энтузиастично, но тихо)

Послушай, Игорь! Она идеальна! У нее глаза цвета дорогого коньяка и голос, который заставляет забыть о повышенном холестерине! Она продает алкоголь в алкомаркете на вокзале! Это же готовый трагический образ – «девушка из народа с душой Медеи»! И согласись нам позарез нужна красивая девушка для сцены. Она затмит взор всем нашим спонсорам.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(заламывая руки)

Она продает портвейн пенсионерам, Петя! Какая Медея?! Екатерина Павловна сожрет ее на завтрак вместе с тостами и своим утренним настроением! Ты забыл, что она сделала с той бедной девушкой, которая осмелилась надеть такое же платье на премьере «Трех сестер» в семьдесят восьмом? Та девушка до сих пор, я уверен, где-то отмывает грехи в тибетском монастыре!

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Нам надо омолодить наши спектакли! Кто будет играть невинных девиц? Мы? Или Екатерина Павловна? С нашими лицами, которые больше подходят для ролей библейских пророков, переживших апокалипсис?

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(истерично)

Лучше уж мы в париках, чем наша прима-балерина Терпсихоры устроит нам сцену ревности, от которой сбегут последние спонсоры! Представляешь? Свирепый будет требовать кровь, Ухова – страсти, а коммунисты – дисциплины! А мы получим трагедию в трех актах с разгромом последних развалин театра!

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(фотографию)

Но посмотри на нее! Ее зовут Светлана! Она в свободное от продажи алкоголя время читает Бодлера и интересуется Энди Вурдхолом!

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(смотрит на фото и хватается за сердце)

Боже мой, она прекрасна. И молода. Это худшее, что ты мог сделать. Екатерина Павловна ненавидит две вещи: молодость и красоту. Именно в других. Если мы ее возьмем, Помидоровна-Огурцова может потребовать, чтобы мы в спектакле добавили сцену жестокого принесения юной девы в жертву искусству. И сыграет это с таким удовольствием, что все подумают, что это по Станиславскому. Да… Она черт побери вызовет настоящего Дракулу, чтобы он загрыз ее.

Оба в ужасе молчат, глядя на фотографию.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(вдруг осененный идеей)

А что, если... представить ее не как актрису? А как... специалистку по алкогольному антуражу! Она же в этом разбирается! Для «Дракулы» нужно вино! Для «Гамлета» – эль! А для «Оптимистической трагедии» ... ну, что-нибудь покрепче, для оптимизма! Что там пили матросы анархисты? А потом она выйдет на сцену играть свою роль, и Екатерина Павловна не будет знать. Представляешь какая из нее в тот момент получится комиссарша.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(задумывается)

Ты гений, Петя! Гениальный безумец! Мы нанимаем ее как... реквизитора по жидким сценическим средствам! А если она случайно выйдет на сцену... ну, так, для массовки... кто мы такие, чтобы запрещать? Просто сделаем постные лица, и да пусть она репетирует инкогнито.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(с облегчением)

Именно! Екатерина Павловна никогда не станет ревновать к реквизиторше. Разве что к той бутылке шампанского, которую та будет держать.

Оба смеются нервным, прерывистым смехом, который сразу же обрывается, когда за кулисами раздается шорох.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(шепотом)

Тише! Мне показалось, или пахнет ее духами? «Шанель №5» и подавленной яростью?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(прячет фото)

Это ветер. Или крысы. Или призраки прошлых театральных сезонов. Давай быстрее наймем эту девушку, договоримся, пока я не передумал и не ушел в монастырь. Хотя, учитывая нашу ситуацию, это звучит как неплохой карьерный рост.

СЦЕНА ПЯТАЯ

Магазин «Напитки № 7». За прилавком стоит СВЕТЛАНА, девушка с глазами, как у ангела, и выправкой, выдающей суровую школу торговли вокзальным портвейном. Перед ней — ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ и ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ, которые пытаются выглядеть непринужденно и таинственно, но выглядят как пара заговорщиков с плохо скрываемым тиком.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(приторно вежливо)

Здравствуйте, прелестная особа! Мы – представители... возрождающегося храма искусств. Нам срочно требуется человек вашей... э-э-э... фактуры. Мы вас похитим из этого прибежища тошноты и восторга.

СВЕТЛАНА

(безразлично)

Фактуры? Вы вход перепутали, у нас нет кефира и ряженки. Есть дешевая «Столичная». Думаю, для вас будет лучший выбор по цене и качеству… Переживете… Если у вас еще есть печень.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(выхватывая инициативу)

Нет-нет, мы не о водке! Мы о... более возвышенном! О Творчестве! О Сцене!

Светлана смотрит на них с легким подозрением, как на клиентов, которые вот-вот попросят в долг.

СВЕТЛАНА

У нас сцен нет. Есть полки с товаром. И касса.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(понижая голос до конспиративного шепота)

Видите ли... у нас в театре есть небольшая... дипломатическая миссия для вас. Мы хотим предложить вам работу блистательной актрисы. Но... с небольшим элементом маскировки.

СВЕТЛАНА

Маскировки? Что-то я вас не понимаю… Это что, налоговая проверка скоро?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(оживляясь)

Хуже! Хуже! У нас есть одна... дама. Прима. Легенда сцены. Она, как древний дракон, охраняет свою пещеру от... молодых и красивых. Поэтому... мы нанимаем вас официально как... специалиста по алкогольному реквизиту!

Светлана медленно ставит бутылку портвейна на полку. Поворачивается. Смотрит на них.

СВЕТЛАНА

То есть, я буду бутылки расставлять в спектакле?

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(поспешно)

Не только! Вы будете... присутствовать. Создавать... антураж. А в свободное от расстановки бутылок время... мы будем потихоньку, так, знаете, между делом... вводить вас в спектакли. Но мы не просто реплику дадим! Вас ждут как минимум две главные роли!

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(страстно)

Ваше лицо! Ваш взгляд! Они созданы для того, чтобы освещать собой подмостки, а не... полки со слезами Бахуса! И смотреть на лица местных алкашей.

СВЕТЛАНА

(смотрит на них подозрительно, потом на бутылки, потом снова на них)

Понятно. Прошу прощения, что я вас изначально за них и приняла. Такой вопрос. Платить вы мне будете как реквизиторше? Или как актрисе?

Игорь и Петр переглядываются в панике.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(уклончиво)

Мы... заплатим вам бесценным опытом! И... возможностью избежать внимания нашей примы. Поверьте, это дорогого стоит. Ее внимание сравнимо разве что с визитом санэпидемстанции, а в конце вас ждет слава актрисы и безмерная щедрость поклонников.

СВЕТЛАНА

(задумывается на секунду, пожимает плечами)

То есть денег у вас нет, они у поклонников… Ну, ладно. Почему бы и нет? Здесь скучно. А вы... веселые, говорите красиво. Только одно условие.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(с надеждой)

Любое!

СВЕТЛАНА

Я не буду мыть полы в гримерках. И еще у меня плавающий график. Во вторник у меня поставка.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(с облегчением, хватаясь за сердце)

Вы — ангел! Ангел, сошедший с небес, чтобы спасти наш тонущий... то есть, возрождающийся театр! Своей красотой вы осветите стены нашего мрачного театра.

СВЕТЛАНА

(сухо)

Я Света. И я с четвертой смены. Когда начинать?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(про себя, глядя на нее с восторгом и ужасом)

Боже мой... Она идеальна. И даже не подозревает, в какую пьесу мы ее вводим. Это будет шекспировская комедия с элементами триллера.

Оба провожают ее восхищенными взглядами, полными страха и надежды.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(шепотом)

Ты понял, что мы сделали? Мы подложили молодую, красивую мину под кресло нашей собственной примы. Мы или гении, или самоубийцы.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(с блеском в глазах)

В настоящем искусстве, Игорь, грань между гениальностью и самоубийством всегда была очень... очень тонкой. Почти как у нее талия.

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Сцена театра. Вечер. ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ и ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ сидят на краю подмостков, свесив ноги. Они неподвижны, как памятники самим себе. Их позы выражают столько усталости и стоического принятия судьбы, что это уже сродни просветлению. Они молча наблюдают за хаосом, разворачивающимся перед ними. Рядом проходит ЗАБУЛДЫЖНЫЙ РАБОЧИЙ (ВИТЯ) с огромным рулоном дерюги в одной руке и гвоздями в другой.

ВИТЯ

(останавливаясь перед ними, сиплым голосом)

Опять философствуете, как два греческих мудреца на развалинах Акрополя! Петр Сергеевич! Ну скажите, как человек искусства, вот эта дыра в стене… Она у нас должна быть в стиле «готический провал» или «брешь в деревенском заборе»? Я уже три часа с этой тканью танцую, а она на меня смотрит, как на пустое место! Я ей: «Держись!», а она мне: «Сам держись!». И гвозди эти… Игорь Дмитриевич, откуда вы такие гвозди достали? Они же кривее, чем судьба русского интеллигента! Ими совесть свою заколачивать!

Петр Сергеевич, не поворачивая головы, медленно поднимает руку и показывает большой палец вверх.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(без интонации)

Вертикально, Витя. Всегда вертикально. Как строй солдат перед расстрелом. А гвозди… считай, что это твои партнеры по сцене. Тоже с характером.

ВИТЯ

(кивая)

Понял. Вертикально. Буду с ними, как с примадоннами, нежничать, уговаривать. А по поводу крыши… Рубероид этот старый на востоке плачет, как душа без водки. Я его кладу, а он шепчет: «Брось ты это дело, Витя, давай лучше по рюмочке…». А куда девать эти исторические лепешки от прежних жильцов? Они уже вросли в паркет, как грехи в мою душу! Может, оставим? Будет у нас «Уголок деревенского быта»? Или «Инсталляция «Прощай, молодость»?

Не дожидаясь внятного ответа, Витя удаляется, бормоча: «Искусство, блин, понять его…». Его сменяет ПОМОЩНИЦА РЕЖИССЕРА ОЛЬГА, женщина с волевым лицом и стопкой бумаг, которая вот-вот загорится от ее ярости. Она говорит в рацию, но, по сути, это монолог на весь театр.

ОЛЬГА

(в рацию, сквозь зубы)

Нет-нет-нет! Я тысячу раз тебе говорила – рубероид на ВОСТОЧНЫЙ скат! Над будущей гримеркой Екатерины Павловны! Если на ее тюрбан во время исполнения арии вампирши упадет даже росинка, она заставит нас всех пить это шампанское, которое пахнет уксусом и мы помрем от диареи! И это будет не метафора! Это будет наш последний ужин! Да, КРИСТИНА, я тебя слышу! Нет, твой вампирский плащ не может быть розовым! Это «Дракула», а не «Барби в Трансильвании»! Костя! Прекрати репетировать Гамлета с гамбургером в руке! «Быть или не быть» – это не вопрос о том, класть ли в него второй кусок колбасы!

Она замечает неподвижную пару, подходит и встает перед ними, уперев руки в боки.

ОЛЬГА

Вот. Сидят. Два столпа. Два краеугольных камня нашего… цирка. Игорь Дмитриевич, решение по навозу! Я не шучу! Эти засохшие свидетельства прошлой жизни уже стали частью нашего творческого процесса! Артисты на них оступаются и падают, Витя с ними разговаривает! Выбрасывать или объявить их символом нашего театра? «Театр, возрожденный из… этого»! И кто эта новая девочка, которая гордо ходит с бутылкой и смотрит на всех, как на пустые банки? Она уже третий час измеряет взглядом пространство, как будто ищет, где бы пристроить бомбу!

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(не двигаясь)

Оленька, золотце… Навоз – оставить? Он хоть и наша история, наш фундамент. Буквально. Но лучше его отскрести. А девочка… это наш новый… реквизитор по жидкостям. Специалист широкого профиля.

ОЛЬГА

(закатывает глаза)

Реквизитор по жидкостям… Ясно. Как же я рада, что у нас теперь есть и реквизитор по твердым телам, по газам и по душевным терзаниям! Прекрасно! Тогда я иду дальше, потому что мне еще нужно объяснить Вите, что «горизонтально» – это не когда пьяный падает, а «вертикально» – это не когда его ведут под руки! И да, Екатерина Павловна что-то задерживается!

Ольга фыркает и бежит дальше, продолжая свой монолог в рацию. Петр и Игорь снова остаются одни.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(после паузы)

Знаешь, я начинаю понимать, что мы создали не театр. Мы создали сумасшедший дом, где у каждого пациента – своя пьеса.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(кивая)

Не драматизируй. Да. Но пьесы… вот в чем парадокс… они начинают получаться. Сквозь запах навоза, крики Ольги и философию Вити… проступает… искусство. Страшноватое, кривое, но – искусство. Вот смотри, они прекрасны.

Мимо них, по сцене, прохаживаются два молодых актера – КОСТЯ и КРИСТИНА. Они репетируют.

КОСТЯ

(с пафосом, глядя в зал)

«О, проклятый рок! Зачем ты дал мне эту душу, если ей суждено разбиться о скалы жестокого мира?»

МАША

(глядя в телефон)

«Не знаю. Может, закажешь пиццу? У меня тут купон на скидку.»

КОСТЯ

(срывается с роли)

Маша, ну я же стараюсь! Это же Гамлет!

КРИСТИНА

А я стараюсь не умереть с голоду. И вообще, мой вампирский монолог мне нравится больше. Там хоть есть конкретика: «Я жажду крови».

Они уходят, споря. На сцене снова на несколько мгновений воцаряется тишина. Петр и Игорь все так же сидят.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(наконец, говорит, не глядя на Петра)

Ты знаешь, о чем я думаю?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(так же отрешенно)

О том, что мы создали не театр, а заповедник для редкого вида безумия.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Нет. Я думаю... что это и есть театр. Не тот, про который пишут в книжках. А настоящий. Тот, где прежде, чем произнести: «Быть или не быть», нужно решить, куда девать засохший навоз и как прибить тряпку к стене, чтобы не упала на голову тому, кто будет решать, быть или не быть.

Они снова замолкают. Мимо, держа в руках бутылку безалкогольного шампанского для реквизита, как скипетр, торжественно проходит СВЕТЛАНА словно призрак. Она кидает им деловой кивок. Они кивают в ответ.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ и ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ все так же сидят на краю подмостков, погруженные в созерцание творящегося вокруг безумия. Вдруг на сцену врывается ОЛЬГА. Она не бежит, а летит, словно преследуемая фуриями. Лицо ее выражает смесь ужаса, торжества и неизбывной усталости.

ОЛЬГА

(задыхаясь, почти кричит)

ВСЁ! Венец творения! Апофеоз! Наш театр окончательно и бесповоротно вошел в историю! Но не так, как мы надеялись! нас закроют к чертовой матери!

Петр и Игорь медленно, поворачивают к ней головы.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(безразличным тоном)

Оленька, если Витя наконец прибил себя как Христос к стене вместо дерюги, просто вызовите скорую. Не отвлекайте нас от наблюдения за круговоротом абсурда в природе.

ОЛЬГА

(хватаясь за голову)

Хуже! В тысячу раз хуже! Екатерина Павловна! Наша богиня! Наша Помидоровна-Огурцова! Ее… задержала полиция!

Петр и Игорь замирают. Кажется, даже ветер в дырах перестал свистеть.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(шепотом)

За что? За чрезмерную театральность в общественном месте? За сарказм, наносящий моральный ущерб? Я всегда этого боялся! Я ей всегда говорил, что ее язык доведет ее до тюрьмы.

ОЛЬГА

НЕТ! Из-за этого проклятого черепа! Того самого, Йорика! Она несла его в театр, завернутым в свою бархатную шаль, как младенца! А на улице – облава какая-то, ищут кого-то. Ну, полицейский ее, из вежливости: «Гражданка, что это у вас?». А она, с своим величием: «Мой давний поклонник, молодой человек, который вечно со мной. Немного потрепан, но молчалив и предан, как и при жизни!».

Игорь Дмитриевич медленно сползает с подмостков и садится прямо на пол.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(голосом полным ужаса)

Она не могла просто сказать «реквизит»… Нет. Она должна была создать образ.

ОЛЬГА

Так вот! Они, естественно, заинтересовались ее «поклонником». Отобрали, посмотрели… И вызывают эксперта! Потому что череп, по предварительному заключению, НАСТОЯЩИЙ!

Гробовая тишина. Слышно, как где-то на улице пролетает, каркая ворона.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(встает, его голос обретает металлические нотки)

Настоящий? Как это – настоящий? С ним же Шумский играл! Бравич! Он папье-маше! Он… он должен быть папье-маше!

ОЛЬГА

Какое папье-маше? Только снаружи! Эксперт, который звонил, бубнил что-то про «необходимость проведения судебно-медицинской экспертизы» и протокол об изъятии вещественного доказательства! Личности Йорика, Карл! Екатерина Павловна сейчас в отделении, требует себе отдельную камеру «соответствующую ее статусу» и чай не в пластиковом, а в фарфоровом стаканчике! Она уже назвала участников «статистами в плохом полицейском сериале»!

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Игорь Дмитриевич закрывает лицо руками.

Мы пропали. Нас закроют. Не театр – нас лично! За соучастие в… в чем? В хранении останков? О, боже, я всегда знал, что классическая драма приведет нас к тюрьме!

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(вдруг выпрямляется, и в его глазах зажигается странный огонек)

Стойте… Стойте! Это же… это же гениально!

Все смотрят на него как на сумасшедшего.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Настоящий череп! Какая аутентичность! Какая мощь! Мы могли бы делать такие афиши: «ГАМЛЕТ. С НАСТОЯЩИМ ЧЕРЕПОМ». Ни у кого такого нет! Страховой театр с их папье-маше просто отдыхает!

ОЛЬГА

(смотрит на него с холодной яростью)

Петр Сергеевич, вам в камеру какой стаканчик принести? Фарфоровый или тоже пластиковый? Они там решают, не было ли тут в шестидесятые годы загадочного исчезновения гримера по имени Йорик!

В этот момент на сцену заходит ПОЛИЦЕЙСКИЙ с ВИТЕЙ. Он выглядит смущенным.

ВИТЯ

А я говорил, что у этого черепа взгляд какой-то, слишком осмысленный для искусства. Всегда говорил ему здорово, мужик. Держись там. И оказалось не зря.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Здравия желаю. Здесь руководители... этого? (Обводит рукой руины театра.) По поводу гражданки Яблочкиной-Веточкиной и... э-э-э... предмета.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(бросаясь к нему)

Офицер, умоляю, это недоразумение! Это реквизит! Старинный!

ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Так точно. Старинный. Слишком уж. Его придется изъять для экспертизы. Установления давности или личности... и прочего.

Лица Петра и Игоря вытягиваются. Ольга смотрит на них с горьким торжеством.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ

(внезапно меняя тон на почти светский)

Но есть один нюанс. Гражданка Яблочкина-Веточкина... попросила передать вам, чтобы вы не волновались. И что её... «Йорик» будет возвращён. Лично в её руки. Аккурат перед самым вашим первым спектаклем.

Все трое замирают в изумлении.

ПОЛИЦЕЙСКИЧ

(понижая голос, доверительно)

Понимаете, за неё попросил один человек... Отставной генерал Михалыч. Очень, я бы сказал, настойчиво попросил. Оказалось, он... давний её поклонник. Ещё с тех времён, когда она, цитирую, «была музой, а не заложницей бюрократии». Так что не волнуйтесь. Экспертизу проведём, документы оформим... но к премьере — череп будет у вас. Генерал лично проконтролирует. У него и к нашему начальству свои каналы связи имеются.

Полицейский, кивнув, уходит. В наступившей тишине слышно, как Витя, наблюдавший за сценой, философски изрекает:

ВИТЯ

Вот это связи... У нас не театр, а филиал большого балета под названием «Все друг друга знают». И играют все.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(медленно выдыхает)

Значит... у нашего черепа... есть генерал. И покровитель. И его вернут к премьере.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(снова загораясь)

Понимаешь, что это значит? Это значит, что на афише мы можем написать: «ГАМЛЕТ. С УНИКАЛЬНЫМ РЕКВИЗИТОМ, ПРОШЕДШИМ СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКУЮ ЭКСПЕРТИЗУ!». Ни у кого такого нет! Оленька не забудь, напомни Виктору чтобы он отвез тексты первой пьесы молодым актерам, Светлане и Екатерине Павловне. Только прошу сделай это пока он трезвый.

ОЛЬГА

(смотрит на них обоих)

Боже мой... Вы оба совершенно безнадежны. Нашего театрального склада ума не выдержала бы и тюрьма. Нашли главную заботу. Лучше пойду узнаю, нужно ли нам для генерала отдельное кресло в зале. Или он будет сидеть у Екатерины Павловны в гримерке.

Она уходит, качая головой. Слышен ее крик за кулисами: Витя иди сюда пес, пока ты еще на ногах! Петр и Игорь остаются одни.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(после паузы)

Петя, а ведь это... это очень по-нашему. Даже криминальная история у нас превращается в бенефис со связями и личным покровительством отставного генерала.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(улыбаясь)

Разве не в этом суть настоящего театра? За кулисами всегда происходит пьеса интереснее, чем на сцене.

АКТ 2.

СЦЕНА 1

Фойе театра, если это можно назвать фойе. Скорее, угол, менее других заваленный хламом. Стоят ТАТЬЯНА УХОВА – в дорогом, но безвкусном пальто, и ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ, который пытается выглядеть так, будто у него все под контролем.

ТАТЬЯНА УХОВА

(снисходительно, осматривая его с ног до головы)

Петр Сергеевич, дорогой мой! Вы просто излучаете… творческое напряжение. Я просто хотела сказать… не волнуйтесь. Я верю в вас. Наконец-то в этой глуши я увижу настоящее искусство, а не самодеятельность в ДК с бумажными голубями.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(нервно потирая руки)

Татьяна… Татьяна… Ваша вера для нас – как чистый кислород для человека, которого уже почти засыпали в могиле. А мое напряжение… Это словно меня вот-вот повезут на гильотину, но по дороге меня перехватит «Скорая помощь» с диагнозом «вдохновение». Но мы… мы не просто выживаем! Мы создаем! Сегодня вы увидите не просто «Дракулу». Вы увидите… квинтэссенцию мистической страсти! Трансильванию, проходящую через чистилище провинциального театра! Это будет так мощно, что… что у вас, возможно, пропадет сон на пару недель. Или аппетит. Или и то, и другое, что, в общем-то, экономически выгодно.

ТАТЬЯНА УХОВА

(с легкой гримасой)

Мой аппетит меня вполне устраивает, спасибо. А вот сон… Он и так неважен с тех пор, как я вложилась в ваш театр. Так что ваш вампир – приятное развлечение. Главное, чтобы была романтика. Такая… трепетная. Чтоб мурашки. И чтоб любовь, любовь была вечной, пусть и ценой нескольких литров крови. Это так… метафорично. Прямо как мой последний брак.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(закатывая глаза с неподдельным энтузиазмом)

О, мурашки! Мы обеспечим вам полный комплект мурашек! Они будут бегать по вашей спине, как марафонцы с приступом паники! Наша графиня… она… она будет воплощением той самой вечной любви, что сильнее смерти! Она пережила века, чтобы найти свою единственную… или, по крайней мере, следующую. Это глубоко!

ТАТЬЯНА УХОВА

(с самодовольной улыбкой)

Я рада, что мои скромные вложения помогают вам раскрыть такие… глубины. Знаете, иногда, глядя на отчеты бухгалтерии, я чувствую такую пустоту. А тут – вампиры, вечная жизнь, страсть… Это напоминает мне, что есть нечто большее, чем мои дивиденды. Хотя деньги, конечно, более предсказуемы.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(почти истерично)

Предсказуемость – это смерть искусства, Татьяна! Искусство должно быть как русская рулетка, но вместо пули – озарение! Или нервный срыв! Сегодня вы получите и то, и другое! Я клянусь вам… тем немногим, что у меня еще осталось. Моей пенсией. Моей честью. Моей… способностью запоминать текст.

ТАТЬЯНА УХОВА

(патетически вздыхая)

Ну, что ж… Я жду. (она тыкает ему пальцем в грудь) Жду шедевр! Жду слез. Жду, что вы заставите меня забыть о курсе доллара. Если вам это удастся, я, возможно, подумаю о покупке для вас… новой люстры. Эта, кажется, вот-вот совершит самоубийство. Возможно, я оплачу покупку занавеса, и современного освещения сцены.

Она величественно направляется в зал. Петр Сергеевич остается один, его лицо искажает гримаса паники.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(про себя, зрителям)

Боже мой… Шедевр… Люстра… Вечная любовь… А у нас Екатерина Павловна, которая сегодня утром спросила, не могу ли я сыграть и Дракулу, потому что у нее «настроение больше на комедию». И молодые актеры, которые, я подозреваю, еще не протрезвели. И я только что пообещал этой женщине забыть о курсе доллара. Я должен был пообещать ей полет на Марс, это было бы проще. О, искусство! За что ты так со мной?!

Он поправляет воротник и бежит за кулисы, где его уже ждет новый виток хаоса.

Занавес вот-вот откроется.

Сцена 2.

Театр. Занавес поднят. Сцена изображает причал в английском порту Витби. Декорации состоят из разваливающейся ширмы с нарисованными волнами и огромного куска дерюги, изображающего парус. В зале полумрак. Но зал полный зрителей, так как открытие театра в провинции — это большое событие. На первых рядах сидят все трое спонсоров. Рядом с ними на отдельном стуле восседает ОТСТАВНОЙ ГЕНЕРАЛ МИХАЛЫЧ.

За кулисами – паника. ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ мечется.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(шепотом, полным отчаяния)

Они все опоздывают! Мы пропали! Мы станем посмешищем! Такого провал мы не переживем!

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(хватает его за плечи)

Дыши, Игорь! Невыносимые страдания – наша специальность! Начинаем без них! Кстати, друг мой, давай черт побери помогай мне! Выходи на сцену, и мы с тобой так протянем время… Ты – выживший матрос Ван Хельсинг! Все начали!

Музыка (в лице Вити с губной гармошкой) издает пронзительный вой. Свет выхватывает ПЕТРА СЕРГЕЕВИЧА в роли смотрителя маяка.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(голосом, полным тайны)

О, ночь! Туман зловещий стелет гладь воды. Какие ужасы ты скрываешь? Смотрите! К берегу прибило «Деметру»! Безмолвный корабль, как гробница!

Из-за кулис, спотыкаясь, выкатывается ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ в мокрой робе.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(диким шепотом)

Я единственный, кто выжил! Я не матрос – я на самом деле доктор Ван Хельсинг! Они все умерли... кроме него! Того, кто пьет... кровь!

В этот момент на сцену вываливаются КОСТЯ, ДИМА в тельняшках, МАША ы ярком платье с папироской в руке. Они ведут себя развязано, размахивают черным флагом, где изображен череп и перекрещённые кости и поют известную песню анархистов «Цыплёнок жаренный».

КОСТЯ

(с недоумением смотрят на сцену и громко в невпопад начинает нести «дичь»)

А мы матросы! Мы... э... с того самого корабля! «Громобой»! Только он у нас... немножко... анархический! Да, Машка?

МАША (снимая с губ папиросу и делая кольцо дыма) Ага. Без начальства. И без этого... вашего Дракулы. У нас своя атмосфера. Свободная.

МАША

(снимая с губ папиросу и делая кольцо дыма)

Ага. Без начальства. И без этого... вашего Дракулы. У нас своя атмосфера. Свободная.

ДИМА

(размахивая флагом так, что едва не сбивает с ног Игоря Дмитриевича)

Капитан у нас, понимаешь, был буржуй! Так мы его... в смысле, отстранили от руля! Временно! Для пользы революции матросской!

Игорь Дмитриевич смотрит на них с таким ужасом, что это уже не требует актерской игры. Пауза повисает на грани провала. Но Петр Сергеевич, бледнея, находит в себе силы продолжить. И тут происходит главное. С противоположного кулиса на сцену уверенной походкой выходит ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА в кожанке и буденовке с наганом в руке. Пауза. Все замирают. Лица актеров растеряны. Первой ы себя приходит Екатерина Павловна. Она оценивающе смотрит на новоприбывших. Ее взгляд задерживается на черном флаге.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(твердым тоном)

Так-так... «Освобожденный Громобой». Слыхала я про вас. Ваша «свободная атмосфера» пахнет самопалом и дезертирством. Где ваш комиссар?

МАША

(нахально)

А мы его, товарищ в кожанке, упразднили! Как ненужную надстройку! Теперь у нас самоуправление! И папиросы общие!

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(резким, командирским голосом)

Так, стоять! Стоять я сказала! На месте! По кораблю! Я – комиссар Чрезвычайной комиссии по борьбе с паранормальной контрреволюцией!

Она обводит всех леденящим взглядом. Молодые актеры инстинктивно вытягиваются в струнку.

ДИМА

(выходит вперед, сиплым голосом, с циничной ухмылкой)

Товарищ комиссарша... а вы сами-то не боитесь? Ночью-то он придет. И к такой... видной женщине первым делом спробовать ее. Вы для него как праздничный паёк... с гхлянцем.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА медленно поворачивается к нему. В ее гладах – не страх, а холодная, почти научная заинтересованность.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(спокойно, с лёгкой насмешкой)

Милейший, за мои годы мне предлагали бессмертие тремя способами: через искусство, через богатство и через яд в бокале шампанского. Этот... кровосос – просто очередной неудачник с амбициями.

Она делает шаг к нему, и её голос становится стальным.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

А знаешь, что страшнее любого вампира, матрос? Протокол. И акт о списании из состава. Твой друг уже почти окоченел, а ты всё шутишь про пайки.

Она стреляет в него и оборачивается к остальным, её голос звенит в наступившей тишине:

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

А ну, кто еще хочет попробовать комиссарского тела?! И помните товарищи - это не мистика, товарищи! Это – вредительство! И мы будем бороться с ним методами народной борьбы! Чеснок – в общепит! Осиновые колья – в массы!

Ваня лежи на сцене. Екатерина Павловна переступает через него и заключает, с смертельной иронией:

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(обращаясь к матросам)

Вот что, братки, я бы посоветовала солью натереться. И для дезинфекции, и... для осмысления.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(подходит к Игорю Дмитриевичу)

Товарищ выживший! Докладывайте обстановку! Что за элемент пробрался на борт советского судна "Деметра"?

Потом она вполголоса спрашивает: что происходит?

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(импровизируя с отчаянием)

Товарищ комиссар! Элемент... иностранного происхождения! Аристократического звания! Ведет паразитический образ жизни! Эксплуатирует... кровь трудящихся!

Он отвечает ей так же вполголоса: Я не знаю! Мы играем пьесу «Дракула»! Вы какого черта вырядились?

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(поворачивается к молодым актерам)

Слышите, матросы? Типичный случай классового врага! Маскируется под мифологическое существо, а на деле – обычный кровопийца-буржуй!

Она ему так же вполголоса: Какой Дракула? Ты мне прислал текст «Оптимистической трагедии»!

В этот момент выходит СВЕТЛАНА в белом платье. Екатерина Павловна оценивающе удивленно смотрит на нее.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(Светлане)

А вы кто будете? Местная интеллигенция?

СВЕТЛАНА

(не сбиваясь)

Я.… я жертва обстоятельств. Я Мина мой жених Джонатан Харкер уехал в Трансильванию. А я повстречала загадочного графа, он обещал мне вечную жизнь, но я… теперь сомневаюсь в целесообразности.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(ядовито- саркастически)

Вечная жизнь? Ах какие знакомые маневры! Типичный обман трудящихся! Думаю, вы милочка, подруга всего экипажа разом — падшая женщина, которой революция великодушно вернёт честь и билет в багажный вагон. Но вы должны определиться — вы жертва вампира или матросского быта? Товарищ Ван Хельсинг, на пару слов! Ваше заключение как специалиста?

Она почти вплотную приблизилась к нему и яростно зашептала:

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

Ах ты старый развратный таракан, пока я тут изображаю вампирш с морщинами и мужеподобных комиссарш в климаксе, вы нашли себе юную музу? Прелестно! Надеюсь, она оценит вашу преданность искусству... и свой будущий нервный срыв, который я ей обеспечу!

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(вклинивается между ними, вступая, с новым энтузиазмом, Игорь Дмитриевич, пользуясь моментом поспешно уползает за кулисы)

Товарищ комиссар! Для нейтрализации элемента требуется особый метод! Осиновый кол – это, если хотите, наше революционное оружие!

Он страстно шепчет ей: Прошу Катенька, в память нашего первого брака, сейчас надо спасать театр играем дальше пусть все думают, что это такая авангардная постановка!

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(поворачивается к залу, где на нее смотрят ошалевшие спонсоры, она тычет в их сторону пальцем и ее голос звучит торжественно и грозно)

Запомните, товарищи! Вампиризм – это последняя стадия капитализма! Но и ему придет конец! Вместе с закатом буржуазной луны! За мной товарищи!

Они все в замешательстве уходят за кулисы. Но тут, с другой стороны, появляется Ваня и начинает монолог Гамлета:

О, хоть бы растворилась эта плоть,

Растаяла, росой бы изошла!

Или Всевышний бы не запретил

Самоубийство! Боже, Боже,

Каким усталым, скисшим, бесполезным

Мне кажется сегодня этот мир!

Игорь Дмитриевич машет ему руками из-за кулис пытаясь показать, что не та пьеса сейчас идет, но его дергает Петр Сергеевич.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Стой Гамлет… Стой…

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

- Петя, пусть он играет Гамлета… Нам надо занять внимание публики.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ по-пластунски ползет за сценой и шепчет ВАНЕ.

- Импровизируй…. Импровизируй…. Все перепуталось….. Импровизируй по ситуации….

Он уползает обратно за кулисы там стоят ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА, ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ, ОЛЬГА, ДИМА, КОСТЯ и МАША.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Нам конец. Вы что несете? Мы сегодня играем Дракуллу!

ДИМА, КОСТЯ и МАША

(хором)

Вы нам прислали текст про этих… Моряков-анархистов!

В этот момент на сцену выходит СВЕТЛАНА в образе Мины.

СВЕТЛАНА

простирая руки к залу)

Джон! Где ты, мой возлюбленный? Эти стены старого аббатства так холодны...

ВАНЯ

(радостно)

Офелия? Наконец-то!

СВЕТЛАНА

(холодно)

О нет. Я – Мина. Невеста Джека Хакерта. Мы с вами не встречались.

ВАНЯ

(растеряно почесывая затылок)

А... вы Офелию не видели? Она вроде с букетиком должна была быть...

За кулисами слышен шепот, переходящий в панический крик

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(за кулисами, шипит)

Её надо срочно убрать! Это же сцена из "Дракулы", а не шекспировский водевиль! Екатерина Павловна! Где череп Йорика? Срочно вбейте его в сцену! Ты, Петя, лети Дракулой! Надевай плащ и клыки!

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(изящно протягивая потрёпанный саквояж)

Череп Йорика, как и полагается останкам аристократа, умершего у моих ног покоится в моём саквояже. Извольте взять. Только аккуратнее – он в прошлом сезоне жаловался на сквозняки.

Игорь Дмитриевич хватает саквояж, лихорадочно расстегивает его и с торжеством засовывает руку внутрь. Но вместо черепа он извлекает... железную больничную утку.

В зале повисает оглушительная тишина.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(смотрит на утку с неподдельным ужасом)

Что... что это?

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(с редким замешательством)

Ах... Боже мой... Виновата. Кажется, я.… перепутала. Этот саквояж... я брала с собой в поездку к генералу Михалычу. Должно быть, череп остался в другом... А это... Примите, родной. Новый символ нашего театра. Мы начали с трагедии, продолжили фарсом, а завершили... железной уткой. Это даже не падение — это какое-то цирковое сальто-мортале в бездну. Но раз уж судьба подарила нам такой сюжетный поворот - может, впишем ее в спектакль? "Гамлет" с уточкой вместо черепа — это же новая эстетика!

Игорь Дмитриевич

(бьется головой о балку, но осторожно, чтобы не ушибиться)

Что делать?

От его стука просыпается ВИТЯ

ВИТЯ

Ты чего Митрич?

Тот молча ему протягивает больничную утку.

Игорь Дмитриевич

Мы потеряли череп Йорика, вместо него эта….

ЕКАТЕРИНА ПАВЛРОВНА

Ну продолжай…

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(упавшим голосом)

Она притащила больничную утку

ВИТЯ

Дааа… Жаль парня. Йорик, брат, я тебя понимаю. После стольких лет служения искусству, после всех этих "Быть или не быть" - любая душа возжелает превратиться во что-то простое и практичное. Хотя, должен заметить, для железной утки ты сохранил удивительное сходство с оригиналом - та же глубокая, почти экзистенциальная пустота во взгляде.

Он достает из кармана черный маркер открывает его и поплевав рисует на утке два кружочка глаза и решетку зубов.

ВИТЯ

Точка, точка, запятая —

Вышла рожица смешная.

Ручки, ножки, огуречик, —

Появился человечек.

На Митрич, держи! С тебя причитается за рационализаторство!

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

Господи дожила до глубоких седин и узнала, что сделать человека можно еще простым черным маркером.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(хватает череп)

Ну все быть или не быть! Петя лети!

Он падает и по-пластунски ползет под сценой, где предположительно должна быть могила и там Гамлет найдет череп. Петр Сергеевич, нацепив клыки Дракулы размахивая черным плащом делает вид, что летит летучей мышью.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(загробным голосом)

Миннааа! Моя невеста! Я прилетел к тебе сквозь века и пространство...

Он бежит по сцене ВАНЯ со страху дергается в сторону и наступает на плащ. ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ закашливается и теряя плащ, теряет клыки и равновесие улетает за кулисы, где слышится грохот падения и отчаянные крики проклятия.

СВЕТЛАНА

(подбирает клыки и жалостливо)

О! Он же не сможет без них… Мой князь тьмы постой….

Светлана убегает, размахивая челюстью. Ваня, оставшись один задумчиво осматривается по сторонам.

ВАНЯ

Ну и вот мне осталось найти череп

По сценой ползет ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ в протянутой руке железная утка с нарисованной маркером мордой. Он доползает до нужного места.

ИГОРРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(яростно шепчет)

Череп! Череп!

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(громко и чуть приподнимаясь над сценой изображая могильщика)

Чума на этого придурка! Бутылку рейнского раз мне на голову вылил. Череп этот, сударь, он Йорику принадлежал, королевскому шуту.

ВАНЯ

(Протягивает руку и берет утку и с удивлением ее крутит)

Ну-ка, дай (берет череп). Увы, бедняга Йорик! Я знал его, Горацио, это был бесконечно смешной малый, с совершенно замечательными выдумками. Тысячу раз он носил меня на плечах, а теперь – как ужасен он моему воображению…

Он с грохотом его роняет и снова берет его стоит в оцепенении не зная, что делать. ВАНЯ шепчет в могилу.

ВАНЯ

Я не понял у нас снова поменялась пьеса? Мы играем череп железного человека?

Игорь Дмитриевич в это время уползает за кулисы. И сложив руки с мольбой просит ЕКАТЕРИНУ ПАВЛОВНУ.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Екатерина Павловна сделайте что ни будь у меня сейчас будет инфаркт….

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(холодно)

Инфаркт — это слишком банально для тебя. С инфарктом сейчас лежит моя товарка Мария Ивановна, которая так усердно затягивала корсет, чтобы я влезла в кожанку комиссарши что надорвалась. Поэтому умрите от чего-то более подходящего. Например, от стыда. Или от моих реплик. Это займет немного больше времени, но зато будет стильно. Как в хорошей пьесе — смерть должна быть не случайной, а выстраданной и осмысленной.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Катенька ради твоего четвертого пятого брака, когда мы были счастливы, прошу.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(срываясь с места с неожиданной энергией)

Встать! Антракт объявляется походным маршем! Матросы, их сомнительные подруги и всё, что шевелится! Ольга, дайте отмашку на антракт! Мы не тонем – мы идём на абордаж!

Она величественным жестом собирает за собой растерянную труппу и выходит на авансцену, где застает Ваню, бесцельно бродящего с черепом в руках. Они выходят на сцену.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(голосом, звонким и ясным, как удар клинка)

Товарищ Гамлет! Прервите свои метафизические блуждания! Не видели ли вы тут недобитого буржуя-кровососа, присвоившего себе звание графа?

ВАНЯ

(растерянно тыча пальцем за кулисы)

Он... он туда пролетел. И клыки потерял...

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(разворачивается к труппе с трагическим взмахом руки)

Товарищ Гамлет! Возьмите череп товарища Йорика – пусть и он поучаствует в очищении общества от паразитических элементов! Вперёд! Добьём эту капиталистическую гадину, сосущую не только кровь, но и бюджет нашего спектакля!

Она устремляется в указанном направлении, увлекая за собой ватагу матросов, Гамлета с черепом и прочих персонажей. Сцена пустеет. На её краю появляется ОЛЬГА. Она смотрит в зал мёртвым, ничего не выражающим взглядом.

ОЛЬГА

(монотонно)

Антракт. Пятнадцать минут.

Мимо проходит ВИТЯ с дверью в руках.

ВИТЯ

Я как раз дверь поставлю. А то сквозняк замучил сифонит, как иерихонская труба.

Сцена 3.

За кулисами творится настоящий ад.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

Господи милосердный! Конец! Финал! Апофеоз идиотизма! Я видел лица Свирепого и Уховой! Свирепый смотрел на меня так, будто я его последний Майбах угнал и утопил в пруду! А Ухова… Боже мой, она улыбалась плотоядная амеба! Эта ледяная, мертвая улыбка существа, которое уже решило, что твоя жизнь стоит ровно столько, сколько он в тебя вложил, и теперь пришло время собирать дивиденды… с твоей шкуры!

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

(сидит на сундуке, лицо в ладонях)

Мне уже видится кошмар… Татьяна Ухова оформляет на меня ипотеку. И не одну. А три. Я буду отрабатывать этот «Дракулу» следующие триста лет. Как вампир. Только без романтики. С одними платежами.

ОЛЬГА

(втаскивает за шиворот полупьяного ВИТЮ)

Вот! Виновник торжества! Наш технический гений! Где папки с текстами?! Где?!

ВИТЯ

(сипло, оправдываясь)

Да уронил я их, Оленька родная! Бывает… Все листочки по полу, как осенние листья… Ну, я и собрал. В кучку. Как смог. А чё, они все одинаковые, белые, с буковками… Думал, не перепутаю. Оказалось – перепутал. Ну, бывает. Искусство же, оно… непредсказуемое ты же всегда так говорил Сергееич... Вот тебе и свободное и спонтанное творчество, критерий истины и выражение правды в процессе творения самовыражения.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(сидит на стуле, как на троне, поправляет буденовку)

Ах, Игорь Дмитриевич, не переживайте так! Ваша кончина будет не только неизбежной, но и весьма разнообразной! Свирепый, я уверена, организует для вас театрализованное представление в лесу с элементами народного творчества – закапывание заживо. А товарищи коммунисты подойдут к вопросу с исторической точностью – расстрел в подвале, как последнего Романова. Только, боюсь, без царского достоинства. Скорее, с достоинством неудачного антрепренера.

ИГОРЬ ДМИТРИЕВИЧ

(рыдает)

Я не хочу в лес! И в подвал не хочу! Я хочу обратно, в ту нищету, но с надеждой! Это ваши проклятые амбиции, Петя! «Возродим театр!» Возродили! Как феникса, который возродился, тут же налетел на линию электропередач и зажарился!

КОСТЯ

(Диме и Маше)

Ребят, я всё. Я в Москву поехал. Говорят, там артистов уважают. Или в тюрьме. Не важно. Лишь бы не здесь. И вообще мы сойдем за несовершеннолетних.

МАША

Ага. Я с тобой. Только давай сначала за пивом. Для дороги.

ДИМА

Я с вами. Думаю, жалеть о такой упущенной возможности я точно не буду.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(обращается к Игорю, сладким ядовитым тоном)

А помните, милый, как вы уговаривали меня играть? «Вечность, Екатерина Павловна, вечность!». Я, конечно, думала о вечности в искусстве, а не о вечности в долговой яме, которую вы вырыли с таким размахом! Вы – не импресарио, вы – археолог, откапывающий собственные провалы! И вы нашли свою Трою! Поздравляю! Она воняет навозом и паникой!

В дверях появляется СВЕТЛАНА. Все замолкают и смотрят на нее.

СВЕТЛАНА

(спокойно)

А что, собственно, случилось? У меня там бутылка дорогого коньяка для второго акта. По сюжету, его должен пить Дракула. Или комиссар. Я уже запуталась.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

Что случилось, милочка? А то, что наш общий «Титаник», под названием «Театр двух идиотов», на полном ходу встретился с айсбергом по имени «Реальность». И идет ко дну. С таким шиком и блеском, на какие только способны настоящие артисты. Капитан, – она указывает на Игоря Дмитриевича, – уже надел наручники на себя и готовится петь «Ближе, Господь, к Тебе» в компании с парнями Свирепого. А наш штурман, – кивает на Петра Сергеевича, – подсчитывает, на сколько веков хватит его бренной души для расплаты с Уховой.

СВЕТЛАНА

Вы все готовы бежать?

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

Да, дорогая. Самое время выбирать шлюпки. Вы – молоды и проворны. Хотя охмурить старого развратного таракана много умения не нужно. Успейте занять место. А я… я останусь на капитанском мостике. Утонуть с достоинством – это тоже амплуа. И, должна сказать, мое любимое. По крайней мере, отзывы критиков уже не испортят мне финал. (задумчиво) Хотя… одна шлюпка у меня все же припасена. Генерал Михалыч и его «Волга» с тонированными стеклами. Но это уже не для искусства, а зову меркантильной выгоды. Что, впрочем, тоже прекрасно характеризует нашу эпоху.

Все молча смотрят на нее, понимая, что это – идеальное резюме всей их ситуации.

СВЕТЛАНА (после паузы, ставит бутылку коньяка на стол с таким видом, будто это священная чаша) Нет!

Все замолкают и смотрят на нее. Ее голос, обычно спокойный, теперь звучит с новой, металлической твердостью. Начинает звучать песня QWIN «Шоу маст гоу он!»

СВЕТЛАНА Я пришла сюда не для того, чтобы разливать коньяк или подавать шампанское на тонущем корабле. И не для того, чтобы бежать. Я пришла сюда играть. Вы все говорите о долгах, о расстрелах, о провалах. Вы думаете о зрителях как о палачах или кредиторах. А я смотрю на этот зал и вижу – людей. Которые пришли за чудом. За правдой. Пусть на два часа. Она делает шаг вперед, ее глаза горят. Вы – мэтры, вы – легенды. Вы можете позволить себе панику. А я – нет. Для вас это – позорный провал. Для меня – может быть, первая и последняя роль. Моя единственная сцена. И я ее не отдам! Ни панике, ни Свирепому, ни вашему низкому страху. (с нарастающей страстью) Шоу должно продолжаться. Это не просто красивые слова. Это – закон. Первый и последний закон нашего театрального братства. Закон, который вы забыли. Потому что, если мы опустим занавес сами – значит, мы сдались. Значит, они победили. А я не собираюсь сдаваться. Она обводит всех взглядом, и в ее позе – вызов. Так что решайте. Бегите, прячьтесь, пейте, скулите. А я пойду на сцену! Буду играть вампиршу, комиссаршу или просто саму себя – но я буду там! Мне плевать кого играть! Потому что я – великая актриса. И мое место – на сцене! Даже если это последнее, что я сделаю в жизни. Даже если я умру на сцене!

Она поворачивается и уходит в сторону сцены размахивая бутылкой.

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА

(уважительно)

Моя девочка. Слава Богу я не успела ей насыпать толченного стекла в грим и не насыпала слабительного в кофе перед спектаклем. Клянусь я научу ее всем дамским фокусам, и все поклонники будут целовать ей ноги.

Они все берутся за руки поворачиваются спиной к залу и идут в сторону сцены. Свет начинает медленно гаснуть.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Давайте им покажем сыграем так как не играли никогда! Это будет наш лучший спектакль в жизни!

Все актеры поддерживают его одобрительными возгласами. Сцена погружается в темноту.

Занавес.