Читать онлайн "Холодное правосудие Астрея."

Октябрьский Париж захлебывался в тисках собственных мрачных секретов. Сена, что днём искрилась серебром, теперь волочилась по городу, словно свинцовая удавка, в мутном зеркале отражая багровое, истекающее кровью небо. Недельный дождь превратил мостовые Латинского квартала в зыбкие отражения, где плясали дрожащие огоньки газовых фонарей, словно души неприкаянных. Осень, облачив город в багрянец листвы, принесла с собой и леденящий душу страх, что шептал в кофейнях, змеился меж прилавков рынков. В народе судачили о "Тени" — незримом биче правосудия, карающем пороки, что ускользали от закона. Но ходили слухи и о другом – о демоне, заключённом в смертную оболочку, чьё лицо навеки застыло в гримасе вечного проклятия.

Сесиль, едва расставшаяся с беззаботностью юных лет, предавалась этим россказням с прохладцей. Её вселенную составляли старые книги, пыльные фолианты и рутина, едва позволяющая сводить концы с концами. Служа переписчицей в крохотной антикварной лавке месье Дюваля, приютившейся в тени исполинского Нотр-Дама, сегодня она задержалась допоздна над редким манускриптом. Ветер выл в узких переулках, словно голодный зверь, заставляя её кутаться в старое, но добротное пальто.

Торопливо ступая, она ощущала, как с каждой минутой удушающее предчувствие сжимает горло. Одинокие шаги гулко отдавались эхом в ночи, словно стук костей. Впереди, за поворотом, где обычно кипела студенческая жизнь, царила зловещая тишина. Сесиль замедлила шаг, силясь различить хоть что-то в пелене мороси. Внезапно, словно из чрева мрака, возникли две фигуры. Мощные, плечистые, лица скрыты под широкополыми шляпами. Во взглядах их таилась хищная, голодная жадность.

— Куда спешишь, голубка? — прорычал один, преграждая ей путь, — Не составишь компанию?

Сердце Сесиль забилось в груди, как пойманная птица. Она отпрянула, пытаясь обойти их, но второй мужчина, словно тень, перекрыл дорогу. Спазм ужаса сковал горло. Это были не просто уличные воришки. В их глазах плескалась тьма, от которой веяло могильным холодом. Они охотились.

— Я… я тороплюсь домой, — прошептала она, пытаясь унять дрожь в голосе.

— Не спеши, у нас уйма времени для развлечений, — ухмыльнулся первый, протягивая к ней грязную руку, словно лапу хищника.

Сесиль шарахнулась, но пути к бегству не было. Зажмурившись, она приготовилась к худшему. И в этот миг, сквозь шум дождя и грохот собственного сердца, до неё донёсся новый звук. Лёгкий, почти неслышный. Словно шёпот осенних листьев … обернувшийся поступью по крыше.

Когда она открыла глаза, её преследователи замерли, уставившись куда-то за её спину. Их лица исказились гримасой животного страха.

— Что… что за чертовщина?! — прохрипел один, его голос дрожал, как осенний лист на ветру.

Сесиль обернулась. Во мраке, на фоне старинного здания, словно высеченная из самой ночи, возвышалась фигура. Высокая, величавая, закутанная в тёмный плащ, сотканный из самой тьмы. Но поразило её не это. Лицо фигуры скрывала Маска. Маска демона с острыми рогами и хищным оскалом, словно сорванная с лика самого ада. Но самым ужасающим были глаза. Два алых уголька, пылающих в глазницах Маски, пронзали преследователей Сесиль взглядом, испепеляющим души. И в этот миг, словно из жерла преисподней, оскал Маски стал ещё шире, ещё яростнее, обнажая острые клыки, готовые разорвать саму ткань бытия.

Один из бандитов взвыл, как раненый зверь, и бросился наутёк, второй метнулся следом. Тень пришла в движение. Нет, не побежала. Она словно растворилась в воздухе, а затем, словно призрак, возникла перед беглецами. Послышались короткие, приглушённые звуки ударов, и вскоре всё стихло, лишь дождь монотонным шёпотом оплакивал мостовую.

Сесиль, прижавшись к стене, трепетала от ужаса и странного, обжигающего восторга. Тень медленно повернулась к ней. Маска всё так же грозно скалилась, а глаза пылали адским пламенем. Казалось, что сам дьявол пришёл за ней. Но затем, Тень шагнула к ней, и оскал Маски начал меняться. Медленно, неестественно, он превратился в гримасу глубокой, почти человеческой скорби. Красные глаза, казалось, потускнели, отражая печаль и сочувствие.

— Вы в порядке? — Голос был глубоким, низким, с лёгким металлическим призвуком, но в нём не было ни капли угрозы.

Сесиль лишь безмолвно кивнула, слова застряли в горле, словно комья земли. Тень скользнула ближе, словно ночной призрак, и протянула руку, чтобы поднять ее из пучины страха. Прикосновение его было обманчиво нежным, подобно бархату крыльев ночной бабочки, но в то же время сильным, как стальной капкан, и осторожным, словно он держал в руках хрупкий цветок. Сквозь кожу перчатки она ощутила тепло, горячее, чем дыхание летнего ветра, словно искра тлеющего костра, согревающая в ледяной ночи.

"Идите домой, Сесиль," – прозвучал его голос, низкий, как раскаты далекого грома, и в нем была такая уверенность, такая интимная знакомость, что сердце Сесиль подпрыгнуло в груди, будто пойманная птица. "Здесь больше не рыщут тени, голодные до твоей души."

И прежде чем она успела соткать из чувств вопрос, прежде чем губы смогли произнести хоть звук, он выпустил ее руку, словно отпуская на волю запертую птицу. Он отступил в непроглядную тьму, растворяясь в моросящем дожде и густых тенях, исчезая бесшумно, как первый проблеск рассвета. Сесиль осталась одна на мокрой, словно слезами омытой улице, с сердцем, колотящимся в груди, как безумный барабан, и с образом Маски – вечно меняющей свои личины, от яростной гримасы демона до скорбного лика ангела, – выжженным каленым железом в самой глубине ее памяти.

Дождь, словно слезы небес, омывал булыжную мостовую, смывая последние отпечатки трагедии, но не изглаживая ее из памяти Сесиль. Очнувшись от оцепенения, она, словно марионетка, чьи нити оборвались, двинулась вперед, не чувствуя ни ледяного прикосновения дождя, ни изматывающей усталости. Мысли, как потревоженные осы, жалили сознание, требуя объяснений. Тень… Он знал ее имя. Как? И что скрывалось за этой чудовищной маской?

Ее шаги, ведомые невидимой рукой, привели ее к двери обветшалого, но полного очарования домика на задворках Латинского квартала. Дрожащими пальцами она отворила замок, словно врата в безопасную гавань, и, ступив внутрь, рухнула на старый диван. Перед внутренним взором, как на заколдованном экране, возник лик Маски Демона. Яростный оскал, предвещающий неминуемую смерть. Алые глаза, горящие в ночи, словно два маленьких ада. А затем… скорбь. Бездонная, пронзительная, почти человеческая скорбь, отразившаяся в металлической гримасе. Это было кощунственно, страшно, но в то же время… неодолимо притягательно.

«Демон не способен на сострадание», – прошептала она в пустоту, словно пытаясь убедить саму себя. – «Или это вовсе не демон?»

Сомнения, как цепкие лианы, опутывали разум, не давая покоя. До самого рассвета Сесиль не сомкнула глаз. Каждая тень в комнате казалась отголоском той зловещей фигуры, каждый шорох ветра за окном – его бесшумными шагами. Лишь с первыми робкими лучами солнца, едва пробившимися сквозь плотные занавески, она приняла решение. Она должна узнать. Должна разгадать тайну этого существа.

На следующий день, вопреки изнеможению, Сесиль, одержимая предчувствием, поспешила в антикварную лавку месье Дюваля. Старик Дюваль, относившийся к ней, как к родной дочери, был живой энциклопедией парижских легенд и древностей. Он всегда знал, где искать самые редкие книги и предания.

«Месье Дюваль, – начала Сесиль, осторожно подбирая слова, словно драгоценные камни, – вы когда-нибудь слышали… о Тени? Или о… человеке в маске?»

Дюваль, протиравший очки у камина, нахмурился. «Ах, Сесиль, неужели и тебя коснулось дыхание этих нелепых городских баек? Тень – всего лишь страшилка для непослушных детей. Или для нерадивых чиновников. Говорят, что это дух, что он невидим…» Он пожал плечами, словно отмахиваясь от назойливой мухи.

«Но если бы он был реален? Если бы он носил… очень необычную маску?» – Сесиль не сдавалась, словно охотник, преследующий дичь.

Взгляд Дюваля стал серьезнее. Он опустил очки на переносицу и изучающе взглянул на нее. «Маска, говоришь? Да, есть старинная, почти забытая легенда. О проклятии… и о лице, столь совершенном, что оно навлекло на себя гнев богов или демонов – никто не знает наверняка. Говорят, что в стародавние времена, еще до Великой Революции, один юноша был так прекрасен, что боги, или демоны – тут уж как посмотреть – позавидовали ему. И обрушили на него страшное проклятие. Сокрыли его истинный лик, даровав вместо него… облик того, кем он становился в своих деяниях. Но это всего лишь сказки, дорогая».

«А где можно найти эти сказки? Где хранятся записи о них?» – Сесиль почувствовала, как по венам разливается обжигающий жар предвкушения, словно глоток крепкого коньяка. Это было началом. Той тонкой нитью, за которую можно ухватиться и распутать клубок тайны.

Дюваль указал на дальний, самый запыленный шкаф. «Там, среди старых альманахов и забытых хроник. Но предупреждаю, Сесиль, некоторые секреты лучше оставить погребенными под толщей времени. Особенно те, что касаются демонов и древних проклятий».

Но Сесиль уже не слышала его предостережений. В ее глазах горел огонь решимости, словно пламя факела, освещающего путь в темном лабиринте. Одиночество Тени, его маска, его сострадание, его мощь – все это требовало объяснений. И она намеревалась их найти. Даже если ей придется перерыть все архивы Парижа. Даже если ей придется столкнуться лицом к лицу не только с демонами из сказок, но и с реальным, живым злом, скрывающимся под маской благопристойности. Она еще не подозревала, что ее поиски приведут ее не только к разгадке древнего проклятия, но и к столкновению с тайным обществом, веками плетущим свои интриги в самых темных закоулках Парижа. И это общество отнюдь не горело желанием, чтобы их секреты были преданы огласке.

Предостережение месье Дюваля о нетронутых тайнах, словно погребальный звон, отзывалось в сырой утробе старой лавки, когда Сесиль, ведомая неукротимым пламенем решимости, приблизилась к пыльному шкафу, словно к вратам лабиринта. Ее пальцы, скользящие по корешкам древних томов, ощущали могильный холод веков и терпкий запах тлена и забвения. Каждая книга – молчаливый страж минувших эпох – хранила эхо давно отзвучавших голосов, но Сесиль искала лишь один шепот: тот, что поведал бы ей о дьявольски прекрасном лице и о проклятой маске, словно выкованной в адском пламени.

Ее поиски поглотили ее без остатка, словно зыбучие пески времени. Часы, проведенные в затхлом углу антикварной лавки, за расшифровкой пожелтевших пергаментов, пыльных хроник и опальных памфлетов, казались лишь мгновениями, украденными у вечности. Она погрузилась в пучину забытых легенд Парижа, где магия танцевала в объятиях науки, а тени были не просто похитителями света, но и колыбелью для неведомого, для страхов, сгустившихся в черноту. Сесиль выуживала из глубин памяти упоминания о тайных орденах, некогда процветавших под благосклонным взором французских королей, а затем заклейменных еретиками и преданных анафеме, словно опавшие звезды, оставивших после себя лишь блеклые искры слухов и недомолвок. Она читала о ритуалах, способных даровать бессмертие или вечную юность, но взимающих за это чудовищную плату – душу, облик, саму нить судьбы, вплетенную в ткань мироздания.

Однажды, когда осенний ливень терзал стекла лавки с яростью одержимого, Сесиль наткнулась на обветшалый, переплетенный кожей фолиант без имени – книгу, дышащую древностью, словно извлеченную из саркофага. Его страницы были исчерчены витиеватой вязью старофранцузского, а рисунки являли собой гротескную пляску символов и рун, от одного взгляда на которые по коже пробегал мороз, будто ледяные пальцы смерти касались ее. Среди этих знаков она узнала его. Зловещий лик, дразняще похожий на Маску, словно отпечаток дьявольского поцелуя. Под изображением змеился текст: "La Masque de l'Âme – Маска Души. Проклятие, навеки заклеймившее того, кто был слишком совершенен, чтобы дышать одним воздухом со смертными. Его истинное лицо было стерто из памяти мира, а на его месте возникло зеркало души, безжалостно отражающее любое мимолетное чувство. Улыбка – луч надежды в кромешной тьме, скорбь – эхо вселенского сострадания, гнев – предвестник неминуемой смерти. Избавление возможно лишь тогда, когда смертное сердце, ослепленное внешней мишурой, полюбит безобразие за истинную красоту, сокрытую под покровом кошмара. И это случится, когда небеса разверзнутся и захлебнутся кровавыми слезами раскаяния, а город, словно безумец, погрузится в пучину забвения."

«Багровые слезы Октября…» – прошептала Сесиль, и ее взгляд, словно птица, пораженная стрелой, упал на мокрое стекло окна. Октябрьские листья за стеклом, прибитые к мостовой жестоким дождем, казались напитанными кровью, словно город истекал жизнью. Город, плененный забвением – разве это не сам Париж, утративший свою душу, продавший ее за звон золота и ложные идеалы? Все звенья цепи сошлись в единую, неразрывную петлю. Это было оно. Проклятие, висевшее над городом, словно дамоклов меч.

Тем временем Каллио, или Тень, как его шепотом называли обитатели ночного Парижа, продолжал свою вечную охоту, словно гонимый ветром листок по безжалостным улицам. С тех пор, как он, сам того не желая, спас Сесиль от неминуемой гибели, в его идеально выверенной рутине, словно в безупречном механизме, появилась едва заметная трещина. Он ловил себя на том, что вновь и вновь возвращается к тому мрачному переулку, где впервые увидел ее, ощущая в груди чуждую, прежде незнакомую ноту – легкое, щемящее беспокойство, словно осколок льда в раскаленном сердце. Его сверхъестественные способности, дарованные проклятием Маски, позволяли ему скользить по крышам Парижа с немыслимой скоростью, растворяться в клубах тени, словно призрак, и слышать то, что было сокрыто от обычных смертных – шепот ветра, крики душ, затерянных в лабиринтах города. Маска, ставшая неотъемлемой частью его самого, не только отражала его эмоции, но и усиливала их до предела, превращая гнев в смертоносную стихию, а сочувствие – в невыносимую, почти физическую боль, пронзающую все его существо.

Маска. Его вечный тюремщик и его единственный союзник, словно двуликий Янус, с которым он был обречен делить свое проклятое существование. Под покровом ее бронзовой гримасы томилось лицо, которое он видел лишь в туманных обрывках воспоминаний, лицо, навеки запертое в темнице металла. Одиночество было его верным спутником, темной вуалью, окутывающей его измученную душу. Он – призрак, лишь холодный порыв ветра, тень, скользящая по стенам. Но Сесиль… Она посмотрела на него не с животным ужасом, не с отвращением, а с чувством, которое он не мог сразу понять, как слепой не может описать цвет заката. С обжигающим любопытством? С испуганной, почти безумной отвагой, граничащей с самопожертвованием? И теперь, примостившись на плече высокой горгульи Нотр-Дама, словно хищная птица, он наблюдал за хрупкой фигуркой, спешащей по мокрым улицам, направляющейся к старой лавке Дюваля, словно мотылек на пламя свечи. Он видел ее там каждый день, с головой погруженной в пыльные тома, словно ныряльщик за жемчугом в бездонный океан знаний. Его острое, как у сокола, зрение различало старинные фолианты, которые она перелистывала, и ему, словно прозрение, стало ясно, что она ищет правду. Правду о нем, о Чудовище, скрывающемся под личиной Маски.

Это было подобно касанию крыла бабочки к вечности. Никто не осмеливался искать правду о Тени – лишь трепетали в благоговейном ужасе или возносили молитвы. Но она, Сесиль, искала, словно ныряла в бездонный колодец, и каждое ее погружение отзывалось мучительной пульсацией в проклятом сердце Каллио. Однажды, когда он наблюдал, как она, словно ангел милосердия, протягивает руку старому нищему, его Маска, обычно застывшая в бесстрастной отрешенности, дрогнула, как лед под дыханием весны. На мгновение промелькнула тень улыбки – робкая, как первый луч рассвета, но полная надежды. Надежды на что-то светлое в этом прогнившем мире. Каллио был поражен громом среди ясного неба. Это было невозможно! Маска, эта вторая кожа его души, всегда реагировала лишь на его внутренние бури, а не на внешние проявления. Но сейчас она откликнулась на чужую доброту, словно зеркало, отразила его собственные, глубоко запрятанные мечты о справедливости.

Значит, она приближалась, подобно рассвету, пробивающемуся сквозь многовековую тьму. Его одиночество, тщательно выстроенное, словно неприступная крепость, давало первую трещину. Это было смертельно опасно. Чем ближе Сесиль подходила к истине, тем ближе она становилась к служителям того тайного культа, что веками правил Парижем из тени, словно паук, плетущий свою смертоносную сеть. Конспирология была не просто его миссией, его проклятием, его тюрьмой, выстроенной из лжи и предательства.

В его памяти всплывали обрывки легенд о "Маске Души" – предания, услышанные в детстве, до того, как проклятие сковало его цепями. В них говорилось не только об освобождении, но и о чудовищной цене, которую заплатит тот, кто осмелится прикоснуться к запретной тайне. Цене, которую Каллио не мог, не смел позволить Сесиль заплатить.

В одну из ночей, следуя за Сесиль, когда она возвращалась домой после долгих часов в лавке, Каллио почувствовал дыхание надвигающейся беды. На углу улицы, словно голодные волки, затаились люди. Не обычные воры и убийцы, нет. Эти были облачены в темные, добротные плащи, их движения были отточены и смертоносны, а в скрытых за тенями лицах читалась холодная, расчетливая угроза. Каллио узнал их по почерку, как узнают почерк старого врага. Это были призраки Тайного Общества. Они напали на след Сесиль. Она подошла к их секретам ближе, чем было дозволено смертным.

Древние силы Каллио пробудились, как спящий вулкан. Он скользнул по крышам, его черный плащ взметнулся за спиной, словно крылья демона. Сердце его забилось в лихорадочном ритме – не от страха, а от яростного осознания надвигающейся опасности. Маска, словно послушный проводник его гнева, мгновенно переменилась: оскал ненависти, алые глаза, горящие, как адское пламя. Он не позволит им коснуться ее и пальцем. "Пока я дышу, ты будешь в безопасности," – прошептал он в темноту, словно давал клятву вечности, и ринулся вниз, в самый центр надвигающейся бури.

Скрываясь в бархатной тени, Каллио наблюдал, как Сесиль неумолимо приближается к расставленной паутине. В глазах агентов Тайного Общества, закутанных в траурные плащи, застыла ледяная решимость – предвестница неминуемой гибели. Их движения, отточенные десятилетиями тренировок, напоминали танец смерти, а в хищных руках плясали блики коротких, как сама жизнь жертвы, кинжалов. Здесь не играли в кошки-мышки – здесь охотились, и Сесиль была намеченной добычей.

"Нет!" – беззвучный приказ, рожденный в пучине его сознания, эхом прокатился по нервам. Маска, скрывавшая лицо Каллио, исказилась в зверином оскале такой ярости, что даже всепоглощающая тьма вздрогнула и отступила, уступая дорогу пламени. Алые глаза вспыхнули, словно два багровых солнца, предвещая бурю возмездия. Он был соткан из ночи, но эта ночь имела смертоносные когти.

Сесиль завернула за проклятый угол, когда три фигуры, словно вызванные из самой преисподней, мгновенно материализовались из сумрака, преграждая путь. Сердце оборвалось и камнем рухнуло в пропасть страха. Лица, лишенные человеческого тепла, не имели ничего общего с гримасами уличных грабителей.

"Девочка, – прозвучал голос, холодный и бесстрастный, как приговор, – ты увидела слишком много. Придется тебя забрать с собой, в небытие."

Не дожидаясь ответа, они бросились в атаку, словно стая голодных волков. Сесиль вскрикнула, инстинктивно отступая, парализованная ужасом. И тогда, с нечеловеческой скоростью, которую невозможно постичь, Каллио обрушился на них, словно карающий ангел. Он не слетел с крыши, не вынырнул из портала. Он просто возник, словно сотканный из самой первозданной тьмы, став живым щитом между Сесиль и ее безжалостными палачами.

Маска Демона, с ее полыхающими багровыми очами, стала последним, что увидели некоторые из нападавших. Каллио двигался как вихрь, как сама смерть, облаченная в саван ночи. Его сверхъестественная сила повергала в ужас. Клинки проходили сквозь него, словно сквозь призрачное марево, но его собственные удары были смертоносны и точны, как взмах косы. И вот уже тела в темных плащах, словно скошенные косой, падали на мокрую брусчатку. Кровь, теплая и алая, щедро орошала сцену, смешиваясь с дождем и окрашивая осенние листья в зловещий багрянец.

Сесиль, прижавшись спиной к холодной стене, с широко распахнутыми от ужаса глазами наблюдала за этим кровавым балетом. Она видела, как сталь клинка проходит сквозь тело Каллио, не причиняя ему ни малейшего вреда, но тут же Маска поворачивалась, и бесшумный удар отправлял очередного бандита в вечность, сопровождая его хрустом сломанной шеи. Слышала, как рвутся мышцы под непостижимой силой, как кости превращаются в крошево от одного касания. "Это не человек, – пронеслось у нее в голове. – Это сам демон, о котором с содроганием шепчутся в городских трущобах."

Маска Каллио застыла в гримасе нечеловеческой ярости, ее оскал был столь широк, что казалось, еще немного, и она разорвется. Багровые глаза горели неистовым пламенем, отражая его безграничное желание оградить Сесиль от опасности любой ценой. И эта ярость даровала ему не только неуязвимость, но и дикую, неудержимую мощь, способную сокрушать гранит.

Один из агентов, самый хитрый или же самый отчаянный, улучил момент, пока Каллио разбирался с его сообщником. Заметив Сесиль, сквозь пелену ярости, застилавшей демоническую маску, он, с криком отчаяния, выхватил спрятанный метательный нож и метнул его в девушку.

"Сесиль!" – Голос Каллио, низкий, утробный и металлический, как скрежет двери в ад, был полон невыносимой боли и ярости.

Он бросился к ней, как молния, стремясь перехватить смертоносный клинок. Но был слишком далеко. Нож вонзился Сесиль в плечо. Она вскрикнула, ощутив нестерпимую боль, и осела на мокрую мостовую.

В этот самый миг Маска Каллио претерпела мгновенное, шокирующее преображение. Яростный оскал, предвещавший неминуемую смерть, исчез бесследно. На его месте застыла гримаса такой непередаваемой, всепоглощающей скорби, что алые глаза словно потухли, наполнившись влагой. Это были Багровые Слёзы Октября, символ его боли и её потери. Его тело, до этого обладавшее нечеловеческой стойкостью, на мгновение дрогнуло, словно он сам пронзен смертельным клинком, словно разделил ее боль.

Последний нападавший, пораженный открывшимся ему зрелищем, попытался скрыться в спасительной темноте переулков. Но ему не было суждено избежать своей участи. В глазах Каллио, несмотря на скорбь, терзавшую Маску, вспыхнула новая, ледяная ярость. Он бросился в погоню, как хищник, настигающий свою жертву. Послышался глухой удар, звук ломающихся костей, а затем – зловещая тишина, густая и всепоглощающая, словно сама ночь.

Каллио рухнул на колени рядом с Сесиль, словно подкошенный горем, застывшим в трагической маске. Его призрачные пальцы, вопреки природе бестелесного существа, трепетали, приближаясь к кровоточащей ране на ее плече. Багровый цвет, «словно дьявольская краска, брошенная на холст ночи», зловеще алел на ее одежде под бледным светом фонарей. Он ощущал ее боль – чудовищную, всепоглощающую, пронзающую его проклятую сущность, словно осколки разбитого зеркала впивались в сердце.

"Прости…" – прошептал он, и голос, искаженный маской, звучал как погребальный звон, "Я не успел…"

Сесиль, чье лицо «бледнее луны в час затмения,» смотрела на него, и в ее глазах рождалось новое понимание. Не мститель, не загадка, но существо, запертое в клетке проклятия, способное на жестокость, но и израненное до основания души. Маска являла собой воплощение ужаса, но багровый взгляд, «зеркало скорби и вечного отчаяния», говорил о человеческой боли такой глубины, что ее невозможно было игнорировать.

Ее слабая, дрожащая рука коснулась холодной поверхности маски, словно хрупкая бабочка присела на ледяной монумент.

"Это… не твоя вина…" – выдохнула она, пытаясь улыбнуться сквозь пелену боли, "Ты… ты спас меня."

И в этот момент, среди багрового разгула смерти, под аккомпанемент осеннего дождя и сонных взглядов парижских фонарей, на мертвенно-скорбной маске Каллио промелькнула тень улыбки. Мимолетная, едва уловимая, словно путеводная звезда в бездонной тьме. Улыбка надежды, «таящаяся в руинах отчаяния».

Каллио бережно поднял ее на руки, словно драгоценную ношу. Проклятие даровало ему силу, лишая веса. Он должен доставить ее в безопасное место. Стремительно. Прежде чем охотничьи псы Тайного Общества вновь спустятся с цепи.