Читать онлайн "Серебряный ткач"

Серебряный ткач

Серебряный ткач, поторопись, добрый господин!

Мне очень нужны твои цветные нити,

Чистый шелк и жемчуг,

Моря и цветы,

Волшебные корабли и флейты

Для моих снов!

Я оплачу их монетками из своих слез -

Отдам последние!

Просто верни краски хотя бы в мои сны...

Может, ты повстречал оборотня на своем пути?

И поэтому остался только серый камень на дороге...

И нет больше ни Ткача, ни его нитей,

ни кораблей, ни шелка, ни флейты...

Только монетки из слез...

Серебряный ткач, поторопись, добрый господин!

Иначе я так и останусь богачом...

Элиан сидел и слушал. Уже десятый день подряд он таскался по кабакам Леко-Пердю за этим странным парнем, который пел свои странные песни, в которых не было ни капли смысла, но которые проникали прямо в сердце. Элиан даже пробовал записать их, чтобы разобраться получше, но выходила такая бессмыслица, что становилось еще хуже. Но и забыть причудливые образы не выходило. Вот так и получилось, что сегодня он сидел в Смутном воспоминании (а вчера - в Старой кости, а перед этим - в Счастливой химере) и снова и снова пытался понять, что его так притягивает в этих песнях, а главное - как сделать так, чтобы перестало притягивать. Потому что завтра утром он вернется со своим господином из Леко-Пердю в родной Вэглос, оставив смуглого барда и его назойливые песни за спиной. А что, может, и не нужно ничего понимать? Уехать и забыть... Элиан почувствовал облегчение и даже рассмеялся. Ну конечно же! Наваждение пропадет, растает, как только этот чужой, меланхоличный город останется позади!

- Первый раз вижу, как ты улыбаешься. Обычно сидишь, как филин, и таращишься на меня, не моргая.

Элиан вздрогнул. Смуглый бард сидел прямо перед ним, а свой инструмент (интересно, как он называется? впрочем, неинтересно) аккуратно уложил на стол.

- Так зачем ты ходишь за мной уже вторую неделю?

- С чего ты взял, что за тобой? - Элиан наконец взял себя в руки и принял свой обычный прохладно-вежливый, отрешенный вид.

- Ну, - нисколько не смутился черноволосый, - а за кем еще?

- Ладно, - Элиан рассмеялся и решил подыграть, - ты поешь очень странные песни. Вот я и подумал, вдруг удастся уловить суть в этой бессмыслице. Завтра я покидаю Леко-Пердю, хотел оставить себе что-то на память.

- Сильвен Лютнель, - певец протянул узкую руку с длинными, изящными пальцами, - а какие песни поешь ты?

Я? - Элиан растерялся, пожал протянутую ладонь, - Элиан Скрибаль. Я не пою, я пишу. Я писец. Да разве это всем дано? Я вот не умею ни петь, ни играть.

- Ну я же пою и играю. Вот, попробуй! Кстати, познакомься, это Дерньер Фис - Последняя нить, - и Сильвен бережно протянул инструмент Элиану.

Ситара Лютнеля была сделана из темного полированного дерева. По всей ее поверхности вился плавный узор, напоминавший то ли паутину, то ли спираль, в центре которой была вставлена совсем небольшая жемчужина.

Элиан неуверенно взял ее и, подражая Сильвену, попробовал поиграть. Получилось так себе, но звонкие звуки все же неловко рассыпались вокруг и вернули ушедшее было беспокойство.

Сильвен же устроился рядом и стал помогать наигрывать одну из своих песен. Минут через пятнадцать получилось вполне сносно и они даже напели ее дуэтом.

Что напомнило Сильвену о его основном вопросе: как нормальному человеку может прийти в голову такая бессмыслица?

- И все-таки, что означают твои песни? Я запомнил их все наизусть (Сильвен усмехнулся, Элиан же сделал вид, что не заметил), даже пытался записывать - но я не понимаю о чем они. О чем ты думал, когда написал это? А может быть, ты был просто пьян?

Сильвен внезапно стал очень серьезным.

- Конечно, я был пьян. Но только не когда писал эти песни. Видишь ли, я ведь тоже не могу точно объяснить, о чем они. Но я слышу внутри себя эту музыку, вижу эти краски и корабли... И просто пою об этом. Я не знаю ответ на твой вопрос. Но меня слушают люди, эти выпивохи, шлюхи, рабочие, да даже и писари - и не кидаются в меня обглоданными костями или еще чем похуже. А значит, они слышат то же самое внутри. Но самое главное, - Сильвен наклонился поближе, - самое важное, что я понял для себя пока пел эти песни...

И вдруг раздался глухой хруст, голова Сильвена дернулась, он завалился на бок и сполз под стол. Элиан поднял глаза. Прямо над тем местом, где сидел Лютнель, раскачивалась тяжелая железная свечная корона. Одна из удерживающих ее цепей лопнула и люстра с размаху ударила Лютнеля по голове.

Подбежал толстый хозяин Воспоминания, начали оборачиваться посетители. Сильвен был очевидно и окончательно мертв.

Элиан оцепенел. Он никак не мог осознать этот внезапный переход от живого, обещающего раскрыть что-то сокровенное человека к необратимо онемевшему мертвому телу.

- Эй, парень, надо бы уходить, сейчас сюда придет стража, - потянул его за собой один из бородатых завсегдатаев и он в толпе быстро расходящихся людей вышел на улицу. Прошел за толпой несколько переулков, затем свернул в тот, где находился Ауберж-дю-Люс, в котором остановился господин Элиана, и, соответственно, сам Элиан. Уже у черного входа его настиг крайне немелодичный голос одного из удаляющихся посетителей Смутного воспоминания:

"И поэтому остался только серый камень на дороге...

И нет больше ни Ткача, ни его нитей..."

Звуки рассеялись в ночном городе и Элиан вошел в наполненный запахами еды и людей задний коридор постоялого двора. Он дошел до выделенной ему комнаты, закрыл за собой дверь, подошел к отполированной и натертой жиром металлической пластине и только тогда, глядя на свое смутное, темное отражение, заметил, что все еще сжимает в руке Последнюю нить.

- Эй, месье Элиан! Месье Кадрёр уже скоро будет ждать тебя! - громкий стук в дверь и пронзительный голос Этье, мальчика-слуги Ауберж-дю-Люс, вытянули из такого приятного сонного забвения. Этье забавно коверкал имя господина Элиана, герра Кауфа Редлера, но больше ничего веселого в его словах не было.

Герр Кауф Редлер не был жестоким в том смысле, что он не оскорблял и тем более не бил своих "юнитов", как он предпочитал называть слуг, демонстрируя сугубо деловой подход и отсутствие личных связей между собой и юнитами. Но он "ожидал" точности и дисциплины и уж точно не ожидал, что будет ждать своего шрайб-юнита (слово "писец" ему тоже не представлялось достаточно полно описывающим функцию Элиана) в то время, как сам он готов двигаться дальше по четким пунктам своих деловых планов.

Элиан быстро сложил вещи в мешок (замешкавшись на миг, все же аккуратно обернул Последнюю нить одеждой и убрал поглубже в мешок, чтобы она была не видна снаружи и не повредилась во время дороги). Он успел выйти во двор к уже готовому райзвагену господина, на котором они совершали деловые поездки, как раз в тот момент, когда из парадного входа Ауберж-дю-Люс выходил сам герр Кауф Редлер. Фар-юнит (Грегори) восседал с идеально ровной спиной на передней скамье экипажа, а два абсолютно одинаковых вороных цуг-юнита замерли и перестали перебирать копытами и фыркать друг на друга, когда герр Кауф Редлер оказался в их поле зрения.

Господин окинул взглядом своих юнитов и приблизился к Элиану.

- Ты выглядишь бледным, шрайб-юнит - сказал он ровным голосом и едва заметно принюхался. К счастью, хотя Элиан и проводил все последние вечера в кабаках, он не пил алкоголь. Впрочем, все юниты герра Редлера употребляли горячительные напитки крайне редко, в противном случае они быстро переставали быть его юнитами.

- Значит, ты, вероятно, болен, - продолжил герр Редлер, отходя на несколько шагов, не желая находиться близко к больному юниту. Его острый, холодный ум перестраивал уже разработанный план с учетом этого факта, несомненно, извлекая выгоду из непредвиденного, но уже взятого под контроль обстоятельства.

- Оставьте за ним комнату до завтрашнего утра, - обращаясь к хозяину постоялого двора произнес он и тот услужливо кивнул, - а ты останешься здесь еще на день и приведешь себя в порядок. Завтра выезжай на почтовом дилижансе и я жду тебя через три дня в Вэглосе. Ты уладишь недоразумение, которое возникло вчера с партией тканей, - он дождался кивка Элиана, подтверждающего, что тот понимает о каком недоразумении речь и как его нужно уладить, и продолжил, - если же выяснится, что твоя болезнь не прошла, ты останешься здесь сколько нужно до полного излечения и воспользуешься услугами лекаря, - теперь хозяин таверны должен был кивнуть под пристальным взглядом герра Кауфа, показывая, что понял свою роль в плане, - а затем решишь вопрос номер 238, - снова ожидание подтверждения от Элиана, - после чего вернешься в Вэглос. Отправишь мне отчет не позднее завтрашнего вечера, если не покинешь Леко-Пердю завтра утром.

Элиан вновь кивнул. Инструкции господина всегда были предельно точны и это было его несомненным достоинством.

Герр Кауф прошелся внутренним взором по скорректированным пунктам своего плана еще раз, убеждаясь в его безупречности, после чего развернулся, сел в свой райзваген и цуг-юниты, прядая ушами, широко раздувая ноздри и двигаясь совершенно синхронно, вынесли его за ворота дю-Люс. После этого все, кто был во дворе, словно ожили и даже как будто замолчавшие птицы начали носиться надо головами и петь свои бестолковые песни, хотя пользы от них не было никакой.

Элиан вернулся в комнату. Нужно было заняться поручением господина, но сначала он сел за стол, распахнул окно и под многоголосый хор с улиц Леко-Пердю тщательно записал все слова песен Сильвена.

А когда вернулся после "улаживания" (что было очень легко, потому что никто из деловых партнеров герра Кауфа не желал иметь с ним никаких недоразумений, недомолвок, неприятностей или чего-либо еще в таком духе), достал Последнюю нить и попытался наиграть мелодии барда. В окне показалась лохматая голова Этье и начала подпевать.

- Ты что, знаешь эти песни? - спросил Элиан.

- Ага, - ответил мальчишка, - Лютнель играл их повсюду: на улицах, в тавернах... Жалко, что он умер... Мой брат работает в Воспоминании, он все видел: люстра вжжжух! и снесла голову бедному Сильвену... Хорошо, что ты забрал Последнюю нить, а то бы хозяин отправил ее в печку на дрова... Но только ты дергаешь не ту струну на слове "корабли", надо ту, которая повыше.

Дело кончилось тем, что, когда Этье поздно вечером закончил работу в таверне, они с Элианом ушли в самый дальний угол конюшни и там вместе до самого утра восстанавливали порядок "дергания" струн, который Элиан тоже тщательно, сам не зная зачем, записал.

А на следующее утро, взяв с собой все записи, осиротевшую ситару и воспоминания о мимолетном знакомстве, Элиан отбыл в Вэглос.

В Вэглосе жизнь его вновь стала упорядоченной, "по чину и к пользе", как и прежде. Он шел на службу к герру Кауфу, писал, считал, улаживал и всячески способствовал приведению в действие планов господина.

Потом шел в Отсрочку, где снимал комнату.

Перебрасывался короткими фразами с Фредом, жившим там же и проводившим вечера в общем зале постоялого двора. Содержание разговора традиционно сводилось к погоде и ее влиянию на ногу Фреда, темпам роста богатства герра Кауфа, а также прогнозам достижения такого же уровня благосостояния самим Элианом.

Отвечал на дежурный вопрос хозяйки Мэгги о том, как прошел день и стандартно отшучивался на тему когда уже такой видный парень заведет семью.

Вежливо здоровался со смущающейся Бетси, смутно понимая, что она была бы рада более близкому знакомству, но по причине непонятной ему самому внутренней отрешенности не делал никаких попыток к сближению.

Брал на ужин мясную похлебку, ел ее и уходил в свою комнату на втором этаже Отсрочки.

И вот тогда он доставал свои записи, Последнюю нить, напевал потихоньку песни Сильвена и все думал: что же это было такое, самое главное, что не успел ему сказать Лютнель?

А потом он засыпал, и иногда - не очень часто, но все же! - ему снились цветные нити и серебряные корабли.

А однажды Мэгги присела за его стол за ужином и сказала:

- Послушай, Элиан... Тут такое дело... Мы ведь слышим, как ты поешь свои песни у себя в комнате...

Элиан напрягся. Как он мог быть таким неосторожным! Конечно, в других комнатах слышны его песни!

- В общем, мы... ну, хромой Фред, я, Бетси... мы подумали, может, ты иногда будешь петь их в общем зале?

- Прямо здесь? Когда вы все здесь?

- Ну да... Мы все равно их слышим и, знаешь, есть в них что-то такое, что берет прямо за душу... Вот мы и подумали: может, ты мог бы иногда играть и петь их нам в этом зале?

- Ммммм... мда... наверное, мог бы... Только знаешь Мэгги, это ведь не мои песни. Это песни Сильвена Лютнеля, я выучил их, когда ездил с господином в Леко-Пердю, который в Крепускюле...

Элиан заметил, что сторонние посетители и соседи по Отсрочке потихоньку придвинулись поближе, слушая его историю.

И он рассказывал им в этот вечер, а потом и в другие вечера, как он встретил Сильвена и его странные песни, как тот внезапно и нелепо погиб, как они восстанавливали песни с Этье за кучей сена в конюшне Ауберж-дю-Люс и, конечно же, пел.

А потом они спорили, что же такое самое главное не успел сказать Лютнель.

"Монетки из слез, - говорила Мэги, пересчитывая дневную выручку, - Каждый день мы платим ими за то, что живем."

Юная Бетси все сводила к романтике: "О, я уверена, цветные нити и жемчуг — это любовь! А Серебряный Ткач — это тот, кто принесет любовь в нашу жизнь!", - и она тайком поглядывала на Элиана.

Фред непонятно к чему вспоминал свою давно уже почившую прабабку: «А я вот слушаю и вспоминаю слова моей дорогой даади. Она говорила, что до того, как наш город стал «Вейглосом», а страна — «Айзенверком», здесь жили мастера. Они ткали не просто шелк, а делали его серебряным. «Волшебные корабли» — это, может, тарини, на которых наши предки ходили по свету, а не сидели в этом Беспутье... «Оборотень» же, - и Фред многозначительно смотрел в сторону Контроль-Центрума, - украл у нас наши краски и наши имена."

А Элиан ничего но говорил, но думал про себя, что все, похоже, правы, каждый по-своему.

За несколько месяцев каким-то непостижимым образом короткие формальные разговоры с соседями превратились в теплую радость встречи, а дежурный вопрос Мэгги о прошедшем дне стал подозрительно похож на искренний интерес и заботу.

И, когда еще через полгода все сны Элиана стали цветными, он, шагая к месту своей службы, вдруг огляделся, и, как будто очнувшись от затяжного сна, задал сам себе очень странный вопрос: почему старинное здание напротив Контроль-Центрума герра Кауфа так разительно от него отличается? Причудливой формы, узорчатое, когда-то расписанное красками - и серая, тяжёлая коробка Центрума, в которой различные "юниты" служили исполнению стройных планов герра Редлера...

И тут же с потрескавшегося купола - храма? мандира? - сорвалась стая разноцветных птиц и с громкими криками пронеслась прямо над головой Элиана.

Элиан Скрибаль из Вэглоса и его величайшее сокровище — цистра Последняя нить «La Dernière Fils», унаследованная от Сильвена Лютнеля из Леко-Пердю

Вэглос, Горький причал, Потный угол, Отсрочка. страна Айзенверк (Eisenwerk) - железный механизм. Концептуальная мощь: Оно объясняет, почему Вэглос — «беспутье». Потому что вся страна — это один большой железный механизм, где у городов нет свободы, только функция.

Истинные названия (на основе санскрита)

Страна (ныне Айзенверк)

Истинное имя: «Сваргапури» (स्वर्गपुरी)

Буквально: «Небесный Град», «Обитель Света».

Контекст: Когда-то это была процветающая земля, известная своей философией, искусством литья и создания прекрасных вещей («ковали» не железо, а форму и смысл). Теперь это имя запрещено и известно лишь старейшинам.

Город (ныне Вэглос)

Истинное имя: «Гьянамарга» (ज्ञानमार्ग)

Буквально: «Путь Знания», «Дорога Просветления».

Контекст: Этот город был крупным духовным и научным центром, местом, где сходились пути искателей истины. Теперь он стал символом беспутья — «Вэглосом».

Господин Кауф Редлер — это имя-приказ, имя-сделка. Оно идеально передаёт суть персонажа.

Краткий анализ его «звучания» для истории:

«Кауф» — это костяк, сухая, деловая сделка.

«Редлер» — это власть, контроль, намёк на бюрократическую машину («red tape»).

Вместе они создают образ человека, который не просто торгует, а упорядочивает реальность через коммерцию. Он — администратор человеческих судеб, превращённых в товар. Для Элиана Скрибаля работа на господина Кауф Редлера — это ежедневное столкновение с системой, которая перемалывает его народную идентичность в пыль бухгалтерских отчётов и контрактов.

«Господин Кадрёр» (M'sieu Cadreur). От «cadre» (рамка, ограничение) + суффикс «-eur». Он тот, кто загоняет всех в рамки, в жёсткие условия. «Ограничитель».