Читать онлайн "Леран: Заповедь Забвения"

Тишину хижины нарушало лишь потрескивание поленьев в очаге да тяжёлое, хриплое дыхание мальчишки. Егор положил ладонь на его лоб — кожа пылала, будто раскалённая плита. В груди у парнишки клокотало, каждый вдох давался с трудом, а изо рта вырывались кровавые пузыри.

«Чума речная», — с тоской подумал знахарь, и сердце его сжалось от знакомой, ледяной тяжести. Он видел эту болезнь лишь раз, много лет назад, когда был подмастерьем у своего деда. Тогда старик провел над умирающим рыбаком весь обряд, шепча древние слова, в которых слышался шелест тростника и скрежет льда. Но золотой прилив так и не пришел. Только холодный пот на лбу деда и тихий стон отчаяния. Лекарства от чумы не было. Ни в глиняных горшках с травами, ни в толстых фолиантах, что пылились на полке. Но был другой путь. Тот самый, о котором дед говорил шепотом, озираясь по сторонам, будто боясь, что сами стены хижины его подслушают. Путь, не записанный ни в одной книге, живущий только в крови и памяти. Путь, цена которого была неизвестна, но отказ от которого стоил жизни. Егор отодвинул горшок с травами — его пальцы дрожали, и он злился на себя за эту слабость. Он не был героем. Он был просто человеком, который помнил заветы предков. И сейчас ему предстояло ими воспользоваться.

Егор отодвинул глиняный горшок с травами и встал на колени рядом с лавкой. Он не был магом. Не учился в великой Академии Арканума, не гнул спину над свитками с замысловатыми формулами. Знание, которое он сейчас применит, перешло к нему от деда, а тому — от пращура. Оно жило не в книгах, а в крови, передаваясь шёпотом, из уст в уста, как самое ценное наследие.

Он закрыл глаза, выдавив из себя дрожь и кислый привкус усталости. Не силой её берёшь, сынок. Просишь. Дедов голос звучал в памяти так ясно, будто старик стоял за спиной. Как дождь у неба. Как хлеб у земли. Егор прижал к огненной груди мальчика свои ладони — шершавые, исчерченные жизнью, как коряги. Под кожей отдавался слабый, сбивчивый стук — крошечный барабанчик, готовый захлебнуться.

И начал. Шёпотом. Потом громче, входя в ритм, впадая в забытый транс. Древние слова, чужие и гортанные, лились сами, будто не он их говорил, а кто-то через него.

Сначала шёпотом, потом громче, находя свой ритм, он произносил древние слова. Они были странными, чужими, не похожими на его повседневную речь. Язык заплетался, но душа помнила каждую интонацию, каждый изгиб звука. Он вкладывал в них всё: свою боль, свою надежду, свою любовь к этому ребёнку, сыну соседа, с которым они вместе пили мёд в прошлое полнолуние.

И оно пришло.

Сначала — едва уловимое покалывание в кончиках пальцев, будто он прикоснулся к спящей молнии. Потом — стремительный, золотой прилив, затопивший его изнутри. Он чувствовал, как живительный жар пульсирует в его венах, собирается в ладонях, готовый хлынуть в иссохшее тело мальчика и выжечь болезнь дотла. Выплавить её, как ржавчину из раскалённого металла.

«Вот оно... Держу...» — пронеслось в его сознании, и на миг его сердце взлетело от благодарного облегчения.

И в следующий миг мир рухнул.

Это не было похоже на боль. Это было похоже на падение в ледяной колодец с самой высокой колокольни. Тот самый золотой прилив не устремился вперёд — его отрезали, как ножом. Не хлынул, а... испарился. Растворился в ничто, оставив после лишь оглушительный звон в ушах и леденящий вакуум в душе. Словно незримую струну, натянутую от его сердца к самому солнцу, перерубили.

Егор судорожно ахнул, и его руки, всего мгновение назад бывшие проводниками чуда, беспомощно шлёпнулись на грудь мальчика, стали просто кусками мёртвого мяса. Он отчаянно цеплялся за ускользающие остатки силы, мысленно взывая, умоляя, приказывая. В ответ — ничто. Глухая, бездушная тишина, в которой застыл его последний надеющийся вздох. Та самая музыка мироздания, что гремела в нём секунду назад, смолкла навеки.

Он открыл глаза. Мальчик по-прежнему тяжело дышал. Кровавые пузыри на его губах лопались один за другим. Лицо было серым, как пепел.

Егор отшатнулся, ударился спиной о стол, с грохотом опрокинув горшок с травами. Он смотрел на свои руки, которые всего миг назад были проводником чуда. Теперь они были просто руками. Старыми, дрожащими, беспомощными.

Он не знал имени тому, что случилось. Не знал о профессоре Леране, делавшем в это время пометки на полях манускрипта. Не знал о Собирателе, пробуждающемся в бездне времён.

Он знал лишь одно: магия, которую он берег и передавал как величайший дар, покинула его. И больше ему не на что было надеяться.

С последним отчаянным стоном он прижал ладони к лицу, ощущая леденящий холод собственного бессилия. А за спиной у него, в полной тишине, слышалось лишь тяжёлое, предсмертное хрипение ребёнка.