Читать онлайн "Аллея для двоих"

Татьяна Паешкова

Аллея для двоих

Я сижу на краю деревянной песочницы. Я жду Её. Вот уже много дней я жду, и жду… Но Она всё не приходит почему-то. Я не грущу и не тоскую – я просто жду. И ещё скучаю немного… по её ласковому взгляду, нежным рукам с тонкими длинными пальцами. Она гладила меня по щеке, улыбалась и говорила: «Ты моё счастье, мой самый любимый мужчина». И я верил ей.

Сегодня обычное утро. Солнце лениво выползает из-за дома, нагло заглядывает в окна, блестит на влажных от росы листьях. Когда я был совсем маленьким, мне казалось, что у солнца вкус мёда. Вот и сейчас я чувствую этот сладкий, тягучий запах, который кружит голову и вызывает тошноту. Я не люблю мёд.

Я запрокидываю голову и долго смотрю на небо – прозрачно-голубое, бесконечно высокое, неподвижное. Крохотная белая точка стремительно приближается, увеличиваясь и превращаясь в птицу, скользящую по безупречному холсту небосвода. Я никогда не летал на самолёте. В детском саду мы сбивались в кучу при его появлении и яростно, до хрипоты орали: «Самолёт, самолёт, забери меня в полёт!» Ха! Вот дураки! Я завидую тем счастливчикам, что, возможно, сейчас спят в своих креслах. Они закрыли иллюминаторы, чтобы солнце не мешало им. Они тоже дураки. Они всё проспали! Вот я бы…

Тут запиликал домофон, и с гулким раскатистым вздохом открылась тяжёлая дверь. Из дома вышел дядя Петя. Он работает на автобусе и встаёт раньше всех. Дядя Петя огляделся вокруг, почесал наполированную лысину, достал сигареты и прикурил. Раз…два…три. Сегодня всего три затяжки. На одну меньше, чем вчера, и на две, чем позавчера. Он бросает курить. Постепенно. Снова царапнув лысину и бросив короткий взгляд на песочницу, печально произнёс: «Нда… Ёшкин кот», - бросил недокуренную сигарету и торопливо удалился.

Через несколько минут снова заголосил домофон. Нет, это не Она.

Дед Варфоломей, постукивая палочкой, сгорбившись, мелкими шажками бодренько засеменил по тротуару. Это его «жизненный моцион», как он сам говорит. Два-три раза в день Варфоломей накручивает несколько кругов вдоль дома. Раньше он всегда угощал меня конфеткой, а теперь будто не видит, даже голову не повернёт. Сначала мне хотелось скулить от обиды, я ведь так его любил. А потом наступило безразличие. Или мне так казалось.

Солнце поднимается выше, пустынный двор постепенно оживает, наполняется звуками вокруг меня. Люди суетятся, бегут по своим делам, но никому нет до меня дела. Это странно: вот я есть – а дела нет. Разве такое может быть? И где Она? Почему не идёт? Я не хочу без неё. Я не могу без неё. Однажды я спросил её:

- Что будет с нами после смерти?

- Если люди любят друг друга, то они и после смерти будут вместе, - сказала Она и поцеловала меня в горячий лоб.

- Значит, мы всегда будем вместе?

- Мы всегда будем вместе. И вообще, 37 и 8 – это не повод умирать, - засмеялась Она.

Я ей верил. Всегда и во всём.

Воспоминания атакуют меня, как пчелиный рой, жалят больно, очень больно. Под их тяжестью сначала сминается тело, расплющивается, потом голова лопается, как орех, с треском. Темнота…

Детский гомон выводит меня из забытья. На качелях, на горке, на кораблике и в ракете – везде дети, девочки и мальчики. Они кричат, смеются, капризничают, размазывают шоколадное мороженое по щекам. Но никто из них, никто не играет в песочнице. Это запрещено. Может быть из-за того, что здесь сижу я. А может просто потому, что песочница сломана. Раньше тут был грибок с красной шляпкой и белыми точками – мухомор. А сейчас он хмуро лежит в стороне, развалившийся на части, а его ножка, словно дуло пушки, целится куда-то в небо.

Девчушка лет пяти, заливисто смеясь, промчалась мимо меня. Бегущий за ней малыш вдруг останавливается и серьёзно смотрит на меня, словно только что увидел. Я улыбаюсь ему и протягиваю руку. Какое-то время он думает, улыбается в ответ и делает шаг навстречу.

- Костик! Нет! Не ходи туда! Вернись немедленно! – голос женщины срывается на визг. Она несётся к песочнице с выпученными от ужаса глазами, хватает сына и уносит его на другой край площадки. Я разочарованно смотрю им вслед.

Соседки на лавочке опять обсуждают недавние события. Я прислушиваюсь, но до меня долетают только обрывки фраз.

- …божечки, жалко её… всё из головы не выходит её мальчишка…

- …хороший такой мальчик, умный, красивый…совсем на неё не похож…

- …кто-то же позарился на неё…горбатая…в дурдоме…

- …и хромая…родила же от кого-то…

Я начинаю злиться на них, сам не понимаю – почему. Мне хочется сделать что-нибудь – вскочить, ударить, закричать – что угодно, только чтобы они замолчали, чтобы перестали сокрушённо кивать головами. Но я лишь задыхаюсь от ярости и начинаю пыхтеть, как паровоз.

Бабки всегда кого-то обсуждали. Ей тоже доставалось от них.

«Не слушай никого. Люди много болтают пустого», - Она успокаивала меня, когда я расстроенный приходил к ней.

«Но они говорят про тебя нехорошие вещи!» Мне хотелось убить их всех. Как они могут такое говорить? Ведь Она - самая прекрасная во всём мире, самая красивая и самая добрая, самая умная и самая-самая…я не мог подобрать слова.

«Люди обсуждают и осуждают других, чтобы не думать о своих бедах. Когда людям плохо и они не могут это изменить, мир кажется им некрасивым. Вот они и треплют всё, что попало на язык. Они не злые, просто они несчастные, - Она обнимала меня, её улыбка была такой тёплой и родной. – А мы с тобой счастливые, поэтому не будем обижаться, а пожалеем их и простим. Хорошо?» Я согласно кивал в ответ, хоть и не мог с этим смириться. «И заканчивай пыхтеть, а то будешь похож на них», - она щёлкала меня по носу и передразнивала.

Вой сирены вернул меня во двор. Скорая помощь стремительно ворвалась в радостно щебечущий мир. Врач с медбратом забежали в подъезд. Закрываясь за ними, громыхнула металлическая дверь. Неожиданно вокруг стало так тихо, что бабки на лавке на несколько мгновений замолчали, а потом зашушукались. Я так напряжённо вслушивался в их шёпот, что не заметил, как рядом со мной вдруг оказался дед Варфоломей. Он улыбнулся мне, потрепал по голове.

- Сидишь?

- Сижу.

- Её ждёшь?

- Её. У меня сегодня последний день. Завтра улетаю, - вздохнул я и посмотрел на небо, выискивая летящую точку.

- Ладно, не переживай. Я скажу ей. На-ка вот конфетку, - подмигнул дед Варфоломей и ушёл.

Я смотрю ему вслед и улыбаюсь. Я счастлив. Я крепко сжимаю в руке конфетку, как обещание, как самый дорогой подарок.

Солнце, кажется, тоже счастливо. Оно больше не обжигает, а ласково гладит меня по лицу, словно Её руки прикасаются ко мне, мягкие, тёплые. Я подставляю солнцу щёки и нос – это даже немного щекотно.

Постепенно всё стихло. Детишки с мамочками разошлись по домам, устало подбирая на ходу лопатки и совочки. Скорая уехала. Соседки, причитая, скрылись в своих квартирах.

Дядя Петя вернулся сегодня раньше обычного, прикрикнул на них: «Ишь, раскудахтались!» Потом посмотрел на песочницу, на окна первого этажа, где жил дед Варфоломей, сел на лавку, закурил и тихо заплакал. Сигарета выпала из пальцев. Она медленно тлела на сквозняке. Блестящая лысина чуть подрагивала в такт беззвучным всхлипываниям.

Что они там кудахтали? Кто умер?

Страх овладевает мной - а что, если Она не придёт? День кончается, а я всё сижу. Вот и солнце постепенно прячется за раскидистым тополем, который, словно богатырь, стоит на своём посту. Его листья в отблеске лучей горят золотом и вспыхивают ослепительными каплями в стёклах домов.

Я жду. Я верю.

Тишина.

Мне пора. Я опускаю голову, словно хочу что-то найти под ногами. Но на самом деле я просто не могу встать. А потом вдруг вскакиваю и начинаю яростно пинать сломанную шляпку грибка.

- На тебе! На! На!

- Никита…

Я не слышу Её голоса и продолжаю мстить песочнице.

- Никитка!

Я испуганно замер на месте, боясь ошибиться – вдруг мне послышалось?

- Это я. Я пришла, сынок.

Я развернулся и кинулся к ней, обнял со всей силы и разрыдался.

- Кккак… тты… уузнала? – Я заикался от слёз.

- Дед Варфоломей мне сказал. Пришёл, говорит: «Твой Никитка тебя там уже сороковой день ждёт в песочнице». Конфетку вот мне дал.

Она протянула ладонь. В ней лежала маленькая конфета в блестящем фантике. Я разжал кулак – такая же.

- Но как? Тебя ведь не пускали.

- А я их перехитрила. Я ведь обещала, помнишь? – всегда вместе.

— Помню.

***

По зелёной аллее в лучах заходящего солнца шли двое: горбатая хромая женщина и шестилетний мальчишка. Мальчик подпрыгивал и всё спрашивал:

-А мы на самолёте полетаем?

- Обязательно полетаем.

- А на пароходе?

- И на пароходе полетаем.

- Мама, ну что ты? На пароходе плавают.

Они смеялись и шли вперёд, держась за руки и не оглядываясь.

***

На следующий день жители сами снесли остатки песочницы и сожгли их, место сравняли с землёй и забетонировали. Со временем там сделали квадрат для футбола. Так людям было проще не помнить тот страшный день, проще забыть горбатую Веру и её мальчика, которого раздавила машина. Водителя, решившего припарковаться на детской площадке и не услышавшего крика из-за громкой музыки, никак не наказали, даже права не отобрали. Он по-прежнему ездит по городу на своей машине, в которой всё так же гремит музыка. Люди сперва возмущались, а потом стали просто жить.

***

Мы никогда больше не возвращались в тот двор. Да и зачем? В мире ещё столько всего, чего я не видел и чего не сделал!