Читать онлайн "Реликвия семьи Капулатти"

Реликвия семьи Капулатти

Время подходило к шести часам. На город за окном ложились ранние зимние сумерки. Девушка, работавшая у меня секретаршей, уже ушла домой. Да и сам я обычно не задерживался в конторе дольше указанного на дверной табличке времени. Но на сегодня была назначена ещё одна встреча, и посетительница предупредила, что может задержаться. Честно говоря, она выразилась несколько странно: «Я не смогу прийти, пока не стемнеет». Может я и не стал бы дожидаться эту непунктуальную особу, но дело, по которому она обратилась, касалось изумруда Капулатти.

С той ночи, когда перстень, принадлежавший когда-то пятой графине Капулатти, самой Кровавой Анджелике, был таинственным образом украден из музея Коста-Альгира прошёл почти месяц, а газеты всё ещё без устали мусолили эту тему. Впрочем, называя кражу «таинственной» и «небывалой» они ничуть не преувеличивали. Кольцо с изумрудом просто исчезло из-под бронированного стекла музейной витрины. Следов взлома не полиция не обнаружила; сигнализация не сработала, хотя была исправна.

Конечно, ворам немало поспособствовало, что в ту ночь в музее проходил концерт средневековой музыки – закрытая вечеринка для богачей. Музыканты в старинных костюмах на подлинных старинных инструментах исполняли настоящие средневековые пьесы. Или кантаты. Или как там они называются? Прямо скажу, я не разбираюсь в музыке хоть старой, хоть современной. И подозреваю, что собравшаяся в музее элита тоже мало чего в ней понимала, просто был придуман экстравагантный повод для очередного приёма.

До сих пор я следил за расследованием только по газетным статьям, а они вместо серьёзных деталей больше упирали на мистику, пользующуюся спросом у читателей. Рассказывали о клавесине, который якобы сам собой заиграл на сцене; о портретах, корчивших рожи; о том, что гости с самого начала чувствовали холод потустороннего присутствия. И такой чепухе посвящались целые газетные полосы.

В кабинет постучали, и я машинально сказал: «Войдите!», лишь секундой позже сообразив, что не слышал звонка в уличную дверь. Может секретарша не заперла её, уходя? Дверь кабинета слабо качнулась, как будто у посетителя не хватало силы её открыть. Я подошёл, узнать в чём дело. Дверь подёргивалась. Отчего-то мне вдруг стало не по себе, даже холодок пробежал между лопаток. «Это сквозняк и только», – успокоил я себя. Действительно, последнее время дела шли на редкость мирно, и вроде бы некому было подсылать мне громил. Да и не стали бы наёмники так скромно топтаться за дверью.

– Кто здесь? – спросил я, распахивая дверь.

На пороге стояла девушка в голубом вечернем платье. Бархатный палантин укрывал плечи. Тёмные волосы были заплетены в несколько кос и уложены на голове короной. Старинный гребень удерживал её необычную прическу. Я глянул через плечо посетительницы, ожидая увидеть шубку, брошенную на секретарский стол. Никакой верхней одежды в приёмной не оказалось, будто девушка так и вошла с зимней улицы в лёгком платье. От этой мысли мне самому слало холодно.

Я посторонился, пропуская её. Девушка прошла мимо меня: спина прямая, голова гордо поднята – ни дать ни взять сама Мисс Высокомерие. Платье спускалось до пола, а походка была такой плавной, что создавалось впечатление, будто она плыла не касаясь земли. Вспомнив о хороших манерах, которыми я обычно не сильно-то страдаю, я забежал вперёд и отодвинул для неё стул.

– Пожалуйста, присаживайтесь!

Девушка поблагодарила меня кивком и села, чинно сложив руки на коленях. Я обошёл стол и плюхнулся в своё кресло.

– Курите? – спросил я, протягивая портсигар. Может сигарета поможет ей расслабиться.

– Нет!

Она посмотрела с таким отвращением, что сам я тоже не решился при ней закурить.

– Полагаю, это вы звонили вчера, назначив встречу непременно на тёмное время суток?

– Звонила? – переспросила она чуть удивлённо, но тут же кивнула. – Ах, да! Я говорила с вами через теелефон.

Кончиками пальцев странная девица коснулась аппарата у меня на столе. «Иностранка», – подумал я, только не смог разобрать, какой у неё акцент. Точно не английский и не германский.

– На вашей вывеске написано о расследовании преступлений. Значит ли это, что вы можете вернуть украденную вещь?

– И это тоже. «Детективное агентство Монтегрю» оказывает широкий спектр услуг. А под «вещью» вы подразумеваете перстень Кровавой Анджелики?

Губы красавицы сжались в узкую линию, а в карих глазах заплясали алые искры.

– Вам лучше не употреблять это мерзкое прозвище! – с внезапной злобой прошипела она.

– Хорошо-хорошо! Как вам будет угодно. По телефону вы сказали, что знаете, где находится перстень.

– Да. – Девушка успокоилась так же быстро, как и разозлилась. – Я знаю, где он, но не могу его взять. Поэтому мне нужна помощь.

Я задумчиво посмотрел на посетительницу. Говорит она правду или врёт? Или вообще сумасшедшая?

– Вы понимаете, – медленно сказал я так, чтобы до неё дошло каждое слово, даже если она иностранка, – что изумруд Капулатти является исторической ценностью и национальным достоянием? Присвоить такую вещь, значит совершить государственное преступление. А я стараюсь, по мере возможности, соблюдать закон.

– Да? – непонимающе моргнула она.

– Если я найду перстень, то обязан буду отдать его не вам, а полиции.

– Почему? Ведь это мой перстень и я хочу вернуть его в замок.

– В какой замок? – теперь я чего-то недопонимал.

– В Коста-Альгиро, конечно. Родовой замок семьи Капулатти.

И верно, до того как в здании открыли музей, Коста-Альгиро веками принадлежал знаменитым графам Капулатти. Что это была за семейка! Интриги, убийства, заговоры были их любимым времяпровождением. Кровавая Анджелика – ещё не самый худший образец типичных Капулатти.

Лет сто назад их род, так часто прореживаемый отравлениями, удушениями и прочими покушениями, окончательно зачах, и замок перешёл в собственность государства. Теперь вместо гордых аристократов по его залам и галереям гуляют туристы, а словоохотливые гиды разглагольствуют про зверские убийства, приукрашая свои байки чепухой о неупокоенных душах, всё ещё бродящих по замку. Или не чепухой?

Я внимательно посмотрел на сидящую напротив девушку. По спине опять побежали ледяные мурашки. Я не боялся, а скорее испытывал любопытство. Просто эта особа распространяла вокруг себя холод, словно открытый погреб. Кашлянув, чтобы убрать внезапную сухость в горле, я сказал:

– Думаю, прежде чем продолжить разговор, не лишним будет представиться. Моё имя вы уже видели, оно написано на двери. А вы?..

– Анджелика Лютиэнь Мария Арвен Эстебан Франсиско дель Сантисима Альгиро Паула Джуана лос Ремеди Патрисия Рунис Капулатти.

– И всё это вы одна? – не удержался я от глупой шутки. Даже при моей, без хвастовства скажу, незаурядной памяти запомнить весь перечень с первого раза было трудновато.

– Это неполный вариант, – надменно улыбнулась Анджелика Лютиэнь и так далее Капулатти. – Пятьсот лет назад принято было давать по несколько имён, к тому же уважающие себя люди обязаны были перечислить имена и фамилии предков хотя бы до третьего колена. Если бы у меня родились дети, их имя стало бы ещё длиннее. Но моя семейная жизнь… не задалась. – Она легонько тряхнула головой, отгоняя, вероятно, не самые приятные воспоминания. – Можете обращаться ко мне «графиня Анджелика». Но если добавите Кровавая, я очень, ОЧЕНЬ сильно рассержусь.

Профессиональный интерес всё же взял верх над инстинктом самосохранения, и я поинтересовался:

– Говорят, что вы закололи своего мужа в первую брачную ночь. Это правда?

– Нет! Это нелепые басни, распространяемые экскурсоводами!

– Значит не в первую?

Глаза графини налились кровью.

– Значит не вы, – быстро поправился я. – А кто был настоящим убийцей?

– Не знаю. Когда злодеи стали ломиться в спальню, я спряталась и не видела их лиц. А Парисио – мой так называемый муж, до того напился на свадебном пиру, что не смог защищаться. Да он вообще ничего не смог! Едва доплёлся до кровати, упал в неё бревном и пролежал так, пока его не зарезали как борова. Потом утверждал, будто его опоили каким-нибудь зельем.

Слова так и лились из графини, извините за каламбур, как из графина. Кажется, ей очень хотелось выговориться, будто впервые за пятьсот лет она нашла подходящего собеседника.

– Утверждал «потом»? – заметил я. – Он тоже стал призраком?

– Да. Так и бродит по спальне. Хотя это уже не спальня, а зал египетского искусства.

– Э-э-э… И много в Коста-Альгиро таких как вы? Имею в виду – привидений.

– Около двух дюжин, – сообщила графиня.

Я удивился. Судя по тому, что я слышал о Коста-Альгиро, там не было камня, не обагрённого кровью какого-нибудь убитого бедняги. А значит и привидений должно быть не меньше, чем кирпичей, из которых он построен.

Графиня тем временем принялась перечислять своих призрачных родственников вместе с подробностями их посмертного существования. Оказалось, что двенадцатая графиня Виктория Капулатти почти не выходит из своей картины: гуляет по нарисованному саду, нюхает розы и попивает нарисованное вино. Музейные сторожа прекрасно об этом знают и предупреждают новичков, чтобы те не глазели на неё в открытую, графиня от этого злиться. Кузену Ромальду нравиться гулять по крышам и прыгать с флюгера на флюгер. Кузен совершенно не ведает страха высоты, несмотря на то, что когда-то его сбросили с башни. Однажды, когда луна была особенно яркой, Ромальда заметили снизу, приняли за альпиниста-экстримала и вызвали полицию. Дедуля Лоренцо (на самом деле он внучатый племянник Анджелики, только убился в достаточно почтенном возрасте) единственный кто намеренно доставляет неприятности посетителям. Считает, что лучше бы замок превратился в груду камней, чем стал местом, по которому шастают толпы посторонних.

– Большую часть моих родичей вы не заметите. Становиться видимым для людей – сложное умение. Днём нас вообще невозможно разглядеть. Но даже ночью, даже в полнолуние чтобы показаться хотя бы в виде смутного силуэта, нужно учиться годами.

– Вы освоили это искусство в совершенстве, – ввернул я комплимент. – Выглядите совсем как живая.

Анджелика польщено улыбнулась.

– А вот так? – спросила она и начала бледнеть, становясь всё прозрачнее, пока совсем не исчезла.

– Вы всё ещё здесь? – спросил я, хоть и не сомневался в этом – морозное ощущение никуда не делось.

Раздалось хихиканье, и графиня появилась снова. Она смеялась, прикрывая рот краешком палантина.

– Впечатляет! – сказал я.

– Пустяки! Гораздо сложнее двигать материальные предметы.

– У вас почти получилось открыть дверь, – напомнил я, но Анджелика не сочла эти слова за похвалу. Изобразив на лице недовольную мину, она махнула рукой – с пачки бумаги слетел верхний лист и спланировал на пол. Видимо этим её силы и ограничивались.

– Давайте перейдём к изумруду, – предложил я. – В ту ночь, когда украли перстень, вы находились в музее?

– Да. Никто из нас, призраков Коста-Альгиро, не может покинуть замок.

– Но разве сейчас вы не сидите передо мной?

Анджелика вздохнула, печально опустив глаза.

– Думаю, это получилось из-за него – из-за моего перстня. Я носила его на руке почти всю свою жизнь и, в некотором роде, он был причиной моей смерти. Этот перстень очень многое для меня значит. Очень многое. У меня с ним особая связь, можно сказать, мы чувствуем привязанность друг к другу – поверите или нет, но так бывает с некоторыми особо дорогими сердцу вещами. Когда его вынесли из замка, он словно позвал меня за собой.

Я нахмурился. В речи Анджелики мне послышалась недоговорённость, как будто за своим многословием она пыталась что-то скрыть.

– Хорошо. А кто его вынес, вы видели?

– Да, – опять как-то неуверенно произнесла она, – То есть… Да.

– Расскажите-ка обо всём с самого начала.

Я прожила всего семнадцать лет, а потом ещё пять веков. В Коста-Альгиро есть и более старые призраки, есть и те, кто покинул сей мир после нас. Все мы связаны родственными узами. Все мы приняли смерть в стенах нашего замка, и теперь словно железной цепью привязаны к месту своей гибели. До некоторых пор мне даже на шаг не удавалось ступить за крепостную стену. Если существование на одном и том же месте, рядом с одними и теми же лицами в течение нескольких веков покажется вам непомерно скучным, то вы будете правы. Большинство привидений только и делают, что жалеют несчастных, невинно убиенных себя. Даже до людей доносятся их жалобы и стоны, а что уж говорить про тех, кто вынужден слушать их постоянно. Парисио, мой так называемый муж, как раз из таких. Он всё ещё думает, что именно я отправила его на этот свет. Постоянно ворчит, выдвигает претензии и пристаёт с вопросом, по какой причине я его заколола. Мне так и не удалось его переубедить.

А после того, как открыли музей, стало ещё невыносимее. Если я кого-то ненавижу больше своего убийцы, то только экскурсоводов. О, эти негодяи раз за разом повторяющие одни и те же нелепые обвинения! О, эти глупцы, слушающие их, разинув рот! Иногда я бываю согласна со старым Лоренцо. Впрочем, не настолько я с ним солидарна, чтобы как он колупать песчинка за песчинкой главную несущую стену, в надежде, что когда-нибудь она рухнет на головы туристов. Не беспокойтесь, процарапанную Лоренцо трещину уже нашли и ремонтируют. Коста-Альгиро не рухнет, по крайней мере, в ближайшее время.

Что? Просите не отвлекаться от темы? Я всего лишь хочу показать, каким замечательным событием был для меня предстоящий бал.

Сейчас такие мероприятия называют по-другому: приёмы, презентации, вечеринки. Но по сути все эти праздники остаются старыми добрыми балами.

Зал эпохи Ренессанса с утра был закрыт для посетителей. Сделав некоторую перестановку, там освободили угол под сцену, установили рампу и подмостки, потом занесли инструменты. По-настоящему старинным был только клавесин, да и тот – всего лишь XVII века. Мы кружили среди рабочих и музыкантов, совершенно незаметные днём и, к сожалению, совершенно бессильные. Ромальд перебирал струны арфы, но они не отзывались даже тоненьким звоном. Лишь когда он с досады дёрнул со всей силы, раздалось чуть слышное «треньк!», на которое никто из людей не обратил внимания.

– Гости соберутся к полуночи, – утешила я его. – Вот тогда мы повеселимся на славу! Будешь со мной танцевать?

Кузен согласился, слегка смущаясь. В его времена девицы должны были скромно дожидаться, пока их соизволят пригласить, а не первыми напрашиваться на танец. А как это принято сейчас?

Ох, я снова отвлеклась. Да, вас интересует изумруд. До полуночи он спокойно лежал на своём месте.

Вы помните, что бал проходил незадолго до Сочельника? В это время солнце садится особенно рано, и ночь длинна. Ночь – время когда мы можем не только наблюдать, но и действовать. И именно на эту ночь выпало полнолуние. Не знаю каким волшебным образом луна влияет на призраков… А может она может она действует на ваш мир, сближая его с призрачной сферой? Да, вы правы, не важно. Я только хочу сказать, что чувствовала в ту ночь небывалое воодушевление и в тоже время томилась в ожидание чего-то необыкновенного.

Приглашённые начали подъезжать ещё до двенадцати. Призраки тоже собирались – такие развлечения выпадают нам не каждый день. Кто-то глазел на гостей с портретов; Лоренцо устроился на кресле в углу и колол пружиной тех людей, кто пытался сесть туда же; Ромальдо – любитель поглядывать на всех свысока, разлёгся на люстре.

Сцена пустовала, концерт должен был начаться ровно в полночь. Я не вытерпела и подлетела к клавесину. Клавиши отозвались под моими пальцами вихрем звуков, и я весело рассмеялась. Люди собрались слушать старинную музыку? Так слушайте! Я заиграла незатейливую песенку, которую разучивала в детстве. Наверное, мой учитель был бы рад узнать, как хорошо я её запомнила.

Гости начали оборачиваться к сцене. Поднялся недоумённый ропот, потом кто-то произнёс слово «фоонограмма», и все успокоились. Только самые внимательные заметили, как опускались клавиши под моими невидимыми пальцами. Я закончила песню и поклонилась. Портреты одобрительно закивали. Ромальдо захлопал так, что закачалась люстра. Смеясь, я сбежала со сцены и чуть не столкнулась с моей подругой Селестой. Точнее будет сказать, я чуть не пролетела сквозь неё. Схватившись за руки, мы закружились среди гостей.

– Замечательная ночь! Хочу веселиться! Хочу делать глупости! – воскликнула я.

– А ты видела, как нарядились люди? – спросила Селеста. – Они думают, что представляют былые эпохи, а сами не видят разницы между корсетом и корсажем.

– Былые эпохи? – переспросила я с хитрой улыбкой, и Селеста поняла меня с полуслова.

– Да! Можно стать видимыми. Нас не отличат от своих, подумают, что мы тоже оделись на маскарад. Ромальдо! – крикнула она, подняв голову, – Будь добр, потуши несколько свечей, чтобы никто не заметил, что я просвечиваю.

– Это не свечи. Эти штуки называются «лаампы», их не так-то просто задуть, – отозвался кузен.

Но тут свет начал тускнеть без его помощи. Часы отбивали полночь. На сцену поднимались музыканты, собираясь начать концерт. Ромальдо спустился вниз, чтобы напомнить об обещанном танце. И когда я уже протягивала ему руку, мой взгляд случайно задержался на открытых дверях. Под входной аркой стоял ОН.

Вы верите в любовь с первого взгляда? Нет? Напрасно. Впрочем, я тоже долгое время не подозревала о её существовании. Даже в наивном детстве, слушая баллады менестрелей, я умела отделять выдумку от настоящей жизни. Страстная любовь с первого взгляда была для меня такой же сказкой, как единороги или волшебные феи. Мой брак с Парисио был браком по расчёту, политической необходимостью, нужной для примирения двух давно враждующих кланов. Прибавьте к этому разницу в возрасте: на момент свадьбы мне было пятнадцать, а жениху на двадцать лет больше. Словом, я не испытала любви при жизни и уж тем более не надеялась найти её после смерти.

Пока не увидела ЕГО.

Незнакомец стоял, небрежно прислонившись к дверному косяку и вертел в руках какую-то безделушку. Он был высок, широкоплеч и с узкой талией. Костюмы, которые нынче вынуждены носить мужчины, смешат меня свое нелепостью и разочаровывают блёклостью красок. То ли было во времена моей жизни! Но даже глупая современная мода не могла скрыть его прекрасную атлетическую фигуру. Чёрные, а на изгибах тугих завитков отливающие каштановым, волосы были разделены аккуратным пробором. Высокий лоб, прямой нос, решительный подбородок – с этого мужественного лица можно было писать портреты и ваять статуи.

Что? Особые приметы? Красив! Безумно красив!

Я шагнула к нему, не слушая удивлённое восклицание Ромальдо и летевшие вслед вопросы Селесты. Он окинул зал взглядом бархатисто-чёрных глаз. Как мне захотелось быть увиденной! Но что бы это дало? Он был человеком из плоти и крови, человеком с бьющимся сердцем. Я, чьи кости давно истлели на кладбище, могла обмануть его глаза, но стоило ему взять меня за руку, и он обнаружил бы существо не плотнее тумана и дыма. Я подошла вплотную и провела ладонью по его щеке. Он вздрогнул и повернулся, глядя сквозь меня.

И тут я не выдержала. Стрелой вылетела я из зала и понеслась в сердце замка, в самое охраняемое место – в комнату, где лежали драгоценности семьи Капулатти. Я уже говорила, что носила этот изумрудный перстень большую часть жизни. Возможно, он впитал какую-то частицу живой меня. Когда я беру его в руки, то чувствую себя почти живой. Когда я надеваю его на палец, то перестаю быть мёртвой. С ним я не могу проходить сквозь стены, качаться на лунном луче, заходить в картины. Зато меня можно не только увидеть, но и обнять и, как я узнала в ту ночь, даже поцеловать и не отличить от настоящей женщины.

Да, это я забрала его из витрины. Ваша сиигнализация не реагирует на призраков. Я протянула руку прямо сквозь стекло и вынула обратно с зажатым в кулаке перстнем. Я не могу сдвинуть с места предмет тяжелее трёхсантимовой монетки, но перстень, как будто сам с охотой подчиняется мне.

Я вернулась в зал с сияющим перстнем на пальце и в лучшем своём платье. Вырезанные фестонами рукава, три бархатных юбки: алая, зелёная и лазурная выглядывают одна из-под другой, квадратный вырез отделан жемчугом и золотая цепь лежит на плечах. В этом платье я нарисована на парадном портрете. Вы можете посмотреть на него в том самом зале эпохи Ренессанса – он в резной дубовой раме и висит справа от дверей.

Мой незнакомец сразу же обратил на меня внимание, как же могло быть иначе. Наши взгляды встретились, и словно искра проскочила между нами, словно молния разорвалась, оглушительным треском заставив умолкнуть все разговоры вокруг. Не сводя с меня своих бездонно-чёрных глаз, он прошёл через весь зал и остановился рядом. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, и, наконец, он сказал:

– Именно вас я искал всю жизнь. Разрешите пригласить на танец?

Музыканты играли менуэт, но никто из присутствующих (я имею в виду, живых) не знал, как его танцуют. Селеста в сторонке сгибалась от хохота, глядя на их пляски. Мой кавалер, не стал даже пытаться повторить старинный танец. Обняв меня за талию, он смело заскользил в вальсе. Кажется, музыка не очень подходила для вальса, но какое это имело значение! Настоящая музыка звучала в наших сердцах.

– Я люблю тебя! – прошептал он, когда танец закончился.

Что значит: «Какое скоропостижное признание»? Вы смеётесь?! Нет, всего лишь раскашлялись? Ну ладно. Хорошо, я продолжаю.

Вас не касается, о чём мы с ним говорили на протяжении следующего часа. Боюсь, если я начну пересказывать наши разговоры, у вас опять начнётся кашель. Но через некоторое время мы подошли к моему портрету, и он спросил:

– Твой наряд копирует эту картину?

– А разве я сама не её копия? – сказала я.

– Что ты! – он даже рассмеялся. – Эта кривощёкая уродина с выпученными глазами ни капли на тебя не похожа. Зато я знаю портрет, на котором вылитая ты. Хочешь взглянуть? Он в другой комнате.

Художники в моё время рисовали, как умели. Они старались, но до Тициана или Леонардо им было ещё далеко. Конечно, я согласилась пойти с ним. Любопытно, я не видела в Коста-Альгиро другого похожего на себя портрета, а ведь провела здесь без малого пятьсот лет. Мы вышли из освещённого зала, и некоторое время бродили в потёмках по комнатам и коридорам. Я начала подозревать, что мой милый друг заблудился, когда вдруг он остановился в каком-то закутке, куда не долетали ни шум бала, ни шаги сторожей, совершающих обход. Картин рядом не было, если не считать картиной план эвакуации, висевший рядом с пожарным выходом. Ещё там стоял старый диванчик, оббитый потёртой кожей.

– Я люблю тебя! – прошептал красавец глубоким завораживающим голосом и обнял меня с такой силой, что если бы я дышала, то у меня наверняка перехватило бы дыхание. Он поцеловал меня раз и другой и, не переставая целовать, потянул на диванчик.

Мою первую и единственную брачную ночь вряд ли можно всерьёз назвать брачной. После неё я заслужила такую репутацию, что никто из мужчин не рискнул ещё раз взять меня в жёны. И пусть за 17 лет жизни я ничего не узнала о супружеских делах, но за пятьсот лет смерти я всё-таки повидала многое. И скажу вам честно, такой жгучей страсти, мне наблюдать ещё не приходилось. Ласки, поцелуи, слова любви обрушились на меня водопадом. Я забыла, кто я и где я. Мне казалось, что кровь снова струится по моим жилам.

Внезапно, где-то между двадцать девятым и тридцатым поцелуем, я почувствовала, как перстень соскальзывает с моего пальца. Я сжала руку, но было поздно – изумрудный перстень исчез. А без него я начала таять прямо в объятьях своего изумлённого возлюбленного. На его лице отразился ужас, он закричал, вскочил и бросился прочь, на бегу застегивая одежду.

Несколько минут понадобилось мне для того, чтобы собраться с силами. Нечего было надеяться, что перстень, упав, закатился под диван. Изумруд был словно частицей меня самой, и я чувствовала, как он уходит всё дальше и дальше. Я рванулась следом, напрямик, через стены замка и всё равно опоздала. Когда я вылетела во двор, красавец уже миновал ворота. Я увидела, как он садится в эту современную безлошадную карету – автоомобиль, и с рёвом исчезает вдали. Не знаю, что терзало меня сильнее: желание вернуть мой перстень или желание вернуть мою любовь. В отчаянии я побежала вперёд и впервые за пятьсот лет оказалась за стеною замка.

Я в раздумье побарабанил пальцами по столу.

– Вы хотя бы спросили, как его зовут?

– Барон Станиславич, – произнесла Анджелика. Голос прозвучал с придыханием, а глаза слегка затуманились.

Я вздохнул. Похоже, несмотря на свои пятьсот с лишним лет, Кровавая Анджелика оставалась неопытной семнадцатилетней девушкой.

– Так-так. Послушайте, графиня, мне страшно жаль вас разочаровывать... – Если честно, мне было просто страшно разочаровывать призрачную графиню с кровавой репутацией, но всё равно пришлось бы открыть ей глаза. – Ваш Князь Павлович, ох простите, Маркиз Станиславич – самый обыкновенный жиголо.

– Кто? – переспросила Анджелика, удивлённо моргая.

– Профессиональный соблазнитель. Очаровывает одиноких дам и тянет из них деньги. Или просто обкрадывает.

– Как вы смейте так говорить! Вы его не знаете!

– А вот и нет. Кажется, я догадываюсь, с кем вы имели дело. Бедняга! Вы испарились в такой ответственный момент, что он чего доброго остался импотентом. Ну и поделом подлецу.

– Нет! Это грязные наветы! Вы хуже самого мерзкого экскурсовода! ОН – любовь, которую я ждала пятьсот лет!

Графиня приподнялась над столом и нависла надо мной. Глаза горели красным огнём, пальцы скрючились в когтистые лапы. Вот уж правду говорят, что обманутые женщины страшны в своём гневе. Я сложил два карандаша в виде распятья, но это не произвело на неё никакого впечатления.

– Вам ведь нужна моя помощь, чтобы забрать перстень! – крикнул я, когда ледяные пальцы уже касались моей шеи.

С разочарованным шипением Анджелика вернулась на место. Я повертел в руках карандаши и для проверки снова скрестил их.

– Скажите, вас не пугает крест? – спросил я у призрака.

– Нет. Я всю жизнь была ревностной католичкой. С какой стати мне его пугаться?

– А святая вода? Чеснок? Серебро?

Анджелика покачала головой.

– Ладно, – сказал я. – Расскажите, что произошло дальше. Вы ведь нашли изумруд?

– Да. Поначалу я растерялась. Мир так изменился за прошедшие века! Эта суета, огни, проносящиеся мимо маашины… Всё вокруг было так непривычно и страшно. Но перстень манил меня к себе, указывал путь, словно маяк, и, в конце концов, я пришла к нему. Я нашла их обоих – изумруд и Барона.

Анджелика замолчала, опустив глаза и покусывая нижнюю губку, совсем как волнующаяся школьница.

– Вы всё ещё думаете, что перстень сам соскочил с пальца и совершенно случайно упал к нему в карман? – осторожно спросил я.

– Не знаю! Так могло быть! – воскликнула графиня, цепляясь за тающую надежду. – Я хотела объясниться с Бароном, но он был страшно напуган. А увидев меня, испугался ещё сильней. Он убегал снова и снова. Менял квартииры, и в последнем своём жилье сделал что-то, от чего я не могу к нему войти. И сам он почти не выходит из дома. Перстень до сих пор у него.

– Понятно. Назовите адрес, и завтра я схожу к вашему Герцогу Станиславичу.

– Нет, я сама провожу вас. Прямо сейчас!

Спорить с Кровавой Анджеликой было бы неразумно. Я надел пальто, и хотел галантно распахнуть дверь перед дамой, но она, горя нетерпением, прошла прямо сквозь стену.

По словам Анджелики, идти было недалеко. По небу, как и в ночь кражи, плыла полная луна. Зимы в наших краях бесснежные, но холодные. Даёт знать о себе близость гор. Ветер, налетающий с ледников, пронизывал насквозь. Анджелика бесшумно скользила рядом со мной, в том же голубом платье с лёгким палантином на плечах.

– Вы можете привидеться в любой одежде? – спросил я. – Наколдуйте себе шубу. Иначе мне придётся одолжить вам своё пальто, чтоб встречные не принимали меня за невежу.

– Спасибо, мне не холодно. А держать в воздухе ваше пальто я всё равно не смогу. Нам проще носить ту одежду, к которой мы привыкли при жизни. Чтобы сотворить этот наряд, – она провела рукой по шёлку платья, – мне потребовалось много усилий. К тому же трудно выбрать сейчас что-то приличное, не открывающее напоказ колени. О, боже! Что это?

Она внезапно остановилась, с ужасом и отвращением указывая под ноги.

Я посмотрел вниз. На асфальте были начерчены обычные классики.

– Всего-то детская игра, – объяснил я

– Детская игра?! Похоже на знаки и письмена, вызывающие демонов. В моё время за такую кабалистику могли сжечь на костре!

Она начала осторожно обходить рисунок. У меня в голове сверкнула догадка.

– Подождите-ка. – Я достал из кармана автобусный билет. – Вы можете приподнять эту бумажку?

– Да. Она лёгкая.

Билетик взмыл над моей ладонью. Я поймал его и положил в очерченный мелом квадрат.

– А теперь?

Анджелика пристально посмотрела на билет. Ничего не произошло. Она нахмурилась. Посмотрела ещё пристальней, потом наклонилась и протянула руку, но тут же отдёрнула её и обижено заявила:

– Оно не пускает меня!

– По старинному поверью можно защититься от нечистых сил, окружив себя меловой чертой. Теперь понятно, каким образом Барон от вас спрятался.

Носком ботинка я стёр часть линии. Билетик тут же прыгнул в руку Анджелики.

– Я не якшалась с дьяволом и не могу быть нечистой силой, – возмущённо сказала она. – И вообще, слово «нечистый» тоже употребляйте при мне осторожней. Одна из любимых баек экскурсоводов о том, будто в мои времена люди мылись по три раза в жизни: при крещении, венчании и отпевании. Ерунда! Лично я купалась каждый месяц.

Так беседуя, мы дошли до двухэтажного деревянного дома, зажатого между двух более высоких зданий. Дом состоял их четырёх квартир, каждая из которых имела отдельный вход с улицы. Табличка возле дома сообщала о сдаче жилья. Судя по отсутствию света, три из четырёх квартир пустовали. Да и в окне последней (верхней левой) лишь узкая полоска пробивалась сквозь плотную штору.

– Он там! – графиня указала на занавешенное окно.

Вместе мы поднялись по скрипучей лестнице. Анджелика прижалась к стене, пытаясь пройти её, но лишь застонала от бессилия.

– Побудьте невидимой, чтобы не пугать его раньше времени, – шепотом попросил я и нажал на звонок.

Дверь открылась моментально. Вероятно, хозяин уже догадался о гостях по скрипу ступеней.

– Наконец-то! – воскликнул он, – Наконец-то вы при… – разглядев моё лицо, он замолчал на полуслове. Явно ожидал увидеть кого-то другого.

Я шагнул в комнату.

– Нельзя держать дверь открытой! – испугано крикнул хозяин и захлопнул её за моей спиной.

«Успела ли войти графиня?» – подумал я. Кажется, нет. Я не чувствовал морозного покалывания, которое выдавало её присутствие.

Хозяин квартиры, он же Барон, а иногда Граф или Герцог, посмотрел на меня, недовольно кривясь.

– Монтегрю? Ты не вовремя. Я кое-кого жду. Если у тебя есть дело, зайди через час.

Я не ответил, разглядывая комнату. Даже присвистнул. Всё вокруг было завешано иконами, распятьями, вперемешку с вязанками чеснока. Меловые почеркушки тоже присутствовали: на полу были нацарапаны пентаграммы, а по стенам, опоясывая всю квартиру, шла непрерывная белая черта. Я потянулся, чтобы стереть мел. Барон схватил меня за руку.

– Не трогай! Слушай, Монтегрю, правда, уходи. Ко мне сейчас придут важные люди. И я не сошёл с ума! – быстро добавил он.

– Собираешься продать изумруд Капулатти? Так, Тито?

Настоящее имя нашего Барона Ловеласа было Тито Профитролли. Я узнал этого малого ещё по описанию графини. Вот только сейчас его сложно было назвать красавчиком. Смуглая от природы кожа побледнела, приобретя нездоровый жёлтый оттенок. Под глазами темнели круги. А волосы, обычно так тщательно уложенные, торчали в стороны.

– Откуда ты… – начал он, но осёкся. – Чушь! Какой ещё изумруд!

– Брось прикидываться, я всё знаю. На концерте в Коста-Альгиро ты закадрил девчонку в старинном шмотье. А она взяла и растаяла прямо под тобой.

– Господи… – не выдержал Тито. – Да так всё и было. Как только я увидел этот камешек у неё на пальце, сразу понял сколько денег можно за него зашибить. А потом укатить на Ривьеру, года три купаться в роскоши, ничего не делая. На ней ещё был жемчуг, но он сейчас ничего не стоит. И цепь толщиной в палец – халтурная подделка. Господи… Хватило пары взглядов, чтобы окрутить её. Только я сразу почувствовал неладное. Было в ней что-то пугающее. И ещё она холодная была, словно я с трупом обнимался. Но камешек в колечке так и подмигивал мне! Я не мог его не взять! А потом начался этот кошмар. Она преследует меня. Появлялась каждую ночь, пока я не переехал сюда. И даже тут заглядывает в окно, скребётся в дверь.

– Так верни кольцо и она отвяжется.

– Нет! Это же целая куча баксов.

– Тито, это изумруд Капулатти, – попытался втолковать ему я. – Все газеты только о нём и кричат. Где ты найдёшь покупателя на такой раритет?

– Я уже нашёл! – радостно сообщил воришка. – Он вот-вот придёт, поэтому давай, Монтергю, двигай отсюда.

Не успел он договорить, как лестница опять заскрипела. Выругавшись, Тито кинулся к двери, приоткрыл её самую малость – только чтобы посетитель смог протиснуться, и тут же захлопнул. Вошёдший оказался незнакомый мне щуплым дёрганым парнем со взглядом хорька. С собой он принёс небольшой чемоданчик-дипломат. Быстро оглядев комнату, Хорёк уставился на меня.

– Это кто? – спросил он.

– Никто, – затараторил Тито, – мой приятель, он уже уходит.

– Нет, – решил Хорёк, – Пусть останется.

– Лучше я всё-таки пойду, а вы спокойно решите свои дела, – предложил я, направляясь к двери.

– Стоять! – приказал Хорёк, доставая пистолет. – Иди вот туда к стене. Руки держи на виду. Вот так и стой.

Я прислонился спиной к стене, ругаясь про себя. Какого чёрта я не переложил свой пистолет в карман. Сейчас он лежал в кобуре подмышкой – под пальто, застёгнутым на все пуговицы. Оставалось надеяться только на помощь графини. Стоило Хорьку отвести глаза, я задвигал лопатками, пытаясь стереть меловую черту.

– Где перстень? – спросил парень, переведя пистолет на Тито.

– Сначала деньги! – ответил жадный красавчик. С его стороны это были очень храбрые слова.

– Вот.

Хорёк бросил дипломат к ногам Тито. Тот присел на корточки, отщелкнул замки и поднял крышку. В дипломате лежали аккуратные пачки долларов. Тито восхищённо выдохнул. Не давая ему времени насладиться этим зрелищем, Хорёк повторил вопрос:

– Где перстень?

Тито встал и полез в карман.

– Не отдавай! Скажи, что хранишь его в другом месте!  – крикнул я. Но этот дурачок уже протягивал Хорьку графский перстень на раскрытой ладони.

Хорёк кивнул и выстрелил.

Удивление успело промелькнуть в глазах бедняги Тито перед тем, как он упал рядом с чемоданчиком. Воздухом взметнуло купюры и они закружились, оседая на грудь убитого. Некоторые были долларами. Но больше было просто нарезанной бумаги.

Хорёк повернулся ко мне, собираясь убрать свидетеля. «Чёрт!» – только и успел подумать я.

Холодный вихрь обжёг спину. Кажется, графиня прошла не только через стену, но и через меня самого. Прозвучал выстрел, но трудно было бы ожидать меткости от человека, узревшего привидение. Пуля выбила щепки рядом с моей щекой. Я поскорее упал на карачки и неэлегантно, но очень быстро отполз в сторону.

Хорёк пятился от разъярённого призрака.

– Ты убил его! – завывала Анджелика.

Хорёк выстрелил несколько раз, но пули пролетали сквозь графиню, а она неумолимо надвигалась на убийцу. Прямо на моих глазах его волосы побелели, словно обсыпались пеплом. Сделав ещё один шаг, Хорёк споткнулся об тело на полу, опрокинулся спиной вперёд и ударился затылком о батарею.

Я поднялся на ноги. Анджелика стояла на коленях рядом с Тито. Её платье поменялось на пёстрый средневековый наряд – видимо, тот самый, который был на ней в их первую встречу. Насчёт золотой цепи Тито оказался прав  – она выглядела как грубая подделка.

Анджелика наклонилась и поцеловала Тито в холодные губы. Что ж, парень мог бы гордиться собой. Соблазнить призрака – это, наверное, высшее достижение в его профессии. Я огляделся, ища злополучный перстень. Тито оказался жадиной до самого конца – изумруд поблёскивал между его пальцев. Умирая, он сжал перстень в кулаке. Анджелика протянула руку, чтобы забрать свою драгоценность. Мне пришлось вмешаться:

– Постой! Перстень всё равно вернут в музей. А я без него никак не смогу объяснить полиции здешнюю бойню.

– Он мой!

– Твой, конечно, твой. Только получишь его чуть позже.

– ОН МОЙ!!!

– Предлагаю сделку, – сказал я. – Ты сейчас оставишь перстень, а я выясню, кто убил твоего мужа.

– Ты сможешь это сделать? – удивилась Анджелика.

– Да, – ответил я. Несколько версий у меня уже было.

Она помолчала секунду-другую и, наконец, кивнула:

– Хорошо. Я подожду.

И растаяла в воздухе.

А я пошёл искать телефон, надеясь, что в квартире у Тито он есть. Надо было сообщить о двух покойниках: как законопослушный гражданин, я обязан ставить полицию в известность о подобных вещах, иначе не видать мне моей лицензии частного детектива.

А ещё меня весьма интересовал вопрос: какое там было назначено вознаграждение за возвращение реликвии Капулатти?

Я уже клал трубку, когда голос позади меня произнёс:

– Монтегрю, у тебя вся спина белая.

Вот тут я, действительно, чуть не словил инфаркт.

– Тито?!

Он стоял рядом со своим мёртвым телом. Прилизанный, одетый с иголочки, настоящий красавец, разве что довольно прозрачный.

– Что произошло? – спросил Тито, удивлённо тараща глаза.

– Ты теперь привидение, – сообщил я и опасливо покосился на второго покойника. Слава богу, киллер, вроде бы, не собирался становиться призраком.

– И что мне делать? – заныл Тито.

– Попробуй, догони Анджелику. Ты произвел на неё неизгладимое впечатление.

– Издеваешься? – обиделся Тито. – Я же её до смерти боюсь.

Я не выдержал и истерически расхохотался.

– Боишься! До смерти! Ну ты и сказал!