Читать онлайн "Там, где небо ниже"

Тишина.

Именно тишина — главный враг снайпера. Не свист пуль, не рваный вой "приходов", не глухой грохот арты, от которого дрожит земля и все внутри.

Тишина.

В самом гуле боя есть ритм. Пусть хаотичный, жестокий, но предсказуемый. В этих звуках можно уловить логику, почувствовать такт, поймать момент. В них можно раствориться, стать частью общей вибрации, почти не думая.

А в тишине что?

В тишине только ты. Ты и твои мысли. А думать здесь смерти подобно. Мысли шумят громче любого выстрела, режут по-живому, всплывают из глубин так резко, что хочется отмахнуться, как от назойливого комара.

Тишина делает рану в душе видимой, обнажённой. И если дать ей волю, она уничтожит тебя быстрее, чем ближайшая мина.

Артём, позывной "Север", знал это лучше многих. Он проживал тишину, как другие проживают боль. Он был её частью, её стражем и одновременно её жертвой. Он всегда четко понимал — снайпер умирает не от пули, а от собственных мыслей, если не умеет их приручать.

Подбитый БТР, вросший в складку мерзлой, жесткой земли, давно ставший братской могилой для своего экипажа, превратился и в его последнее укрытие. Корпус машины пробил мороз, железо пахло старым маслом, гарью и чем-то почти сладким. Запахом смерти, въевшимся навечно.

Артем лежал, прижавшись щекой к прикладу винтовки. Лёд, намерзший на металле, уже не обжигал, кожа давно привыкла. Ружьё стало продолжением его тела — не инструмент, даже не предмет, а орган. Его дополнительное зрение. Его дублирующая воля.

Дыхание редкое, ровное, выверенное разве что не до миллиметра. Каждая секунда как растянутая вечность. Вены на руках замедлили ход крови, мышцы стали каменными, но послушными.

Он не был человеком.

Он был функцией.

Функцией ожидания.

Функцией уничтожения.

И пока тишина стояла над позиций, как тяжёлая крышка саркофага, Артём оставался в ней. Растворённый, холодный, готовый.

Когда-то давно, в другой жизни, такой далёкой, что порой казалось, будто она принадлежала не ему, а какому-то другому мальчишке из другой вселенной, он мечтал о совсем ином небе. О высоком, бездонном, сияющем так ярко, что глаза слезятся. О том небе, в котором ветер не воет, а поёт, где облака не скрывают взрывов, а похожи на огромные белые корабли, лениво плывущие по горизонту.

Он мечтал стать лётчиком.

Парить, скользить в струях воздуха, ловить подъёмные потоки, чувствовать себя частью чего-то лёгкого, свободного. Хотел смотреть на землю с высоты птичьего полёта. На Землю маленькую, спокойную, мирную. Там, наверху, всё казалось бы простым, естественным. И линии дорог, и прямоугольники полей, и блестящие нити рек. Никаких руин, никакой боли. Только чистый воздух и бесконечность.

Но сейчас… сейчас небо было другим.

Низким. Сутулым.

Словно грязный, прогнивший потолок заброшенного дома, подпертый столбами густого, едкого дыма. Тусклое, болезненно-серое, оно казалось тяжёлым до нельзя. Давило на плечи, на затылок, на мысли.

Трассирующие очереди прорезали его, как шрамы.

Редкие вспышки "приходов" подсвечивали рваные клочья копоти.

Небо жило своей жизнью. Но дыхание этой жизни было уродливым. Больным дыханием войны.

Оно нависало над руинами, словно готовое рухнуть в любую секунду, обрушиться, как ветхая крыша и похоронить под собой всё живое, не разбирая, кто прав, кто виноват, кто просто хотел жить.

Артём поднял глаза.

Когда-то он мечтал покорить небо.

Теперь... Просто выжить под ним.

Он на мгновение оторвал глаз от прицела, давая возможность сетчатке расслабиться, а мозгу выйти из узкого коридора концентрации, куда он себя загнал. Мелькнули чёрные точки, расплылись силуэты. Только спустя пару секунд мир снова собрался в чёткую картинку. Он моргнул несколько раз, резко, нервно, будто сбрасывая с век остатки дурного сна.

Рядом, в выемке обвалившейся стены, копошился Сыч, его второй номер, его глаза, его уши, его страховка, его удерживающая нить в реальности. Маленький, сухой, быстрая тень, а не человек. Но главное, и это бросалось в глаза, с выражением лица, которое казалось неуместным на столь хрупком теле. На его лице застыла серьёзность мудрого ребёнка, которого жизнь почему-то заставила повзрослеть слишком рано.

Сыч двигался тихо, почти бесшумно, проверяя антенну, оглядывая сектор, шевеля губами, будто что-то считал. Он всегда так делал, когда нервничал, хотя внешне оставался камнем.

— Север, шевелись. Справа, развалины школы. — его голос прозвучал в наушнике спокойно, почти лениво, но Артём знал, что за внешним спокойствием скрывается стальная собранность. — Второй этаж. Окно с голубым ставнем. Видишь?

Артём, не отвечая сразу, снова приник к окуляру. Мир снова сжался до размеров тёмного круга и перекрестия. Всё лишнее разом перестало существовать. И небо, и холод, и война. Осталась чистая геометрия. Линии. Свет и тень.

Да, он увидел.

Что-то промелькнуло. Резкое, неуверенное движение. В отблеске стекла, отшлифованном временем и пылью, сверкнула крошечная искра. Ошибка. Неосторожность. Человеческий фактор, который всегда решает исход.

— Вижу. Жду. — выдохнул он и дыхание растворилось в металле.

— Ждём. — подтвердил Сыч тем же ровным, деловым тоном.

И снова тишина.

Но теперь это была не та пустая, давящая тишина, что пожирает мысли. Нет. Эта была совсем другой. Полной. Настороженной. Натянутой, как тетива боевого лука перед выстрелом.

В этой тишине жила цель.

Она дышала где-то там, за голубым ставнем.

И Артём чувствовал это дыхание так ясно, будто оно касалось его собственного виска.

Из-под обломков, слегка шевельнув обледенелую доску, выползла худая, как голодная тень, ворона. Перья лохматые, блестящие грязью, глаза наглые, как у старой базарной воровки. Она деловито прошлась по раскисшей, растоптанной грязи, клюнула что-то, подняла голову, будто оценивая публику. И снова принялась за своё.

В наушнике раздался короткий, хриплый смешок.

Борода. Их командир. Старый солдат, переживший, казалось, три войны и две жизни.

— Смотри-ка, Василий наш вылез. — пробормотал он, наблюдая за вороной из своего укрытия чуть ниже по склону. — Голодный, бедолага.

— Ты лучше молчи, — фыркнул Молот, здоровяк-пулемётчик, который чистил свой "Печенег" так нежно, будто это был любимый музыкальный инструмент. — не то он опять твой шлем пометит!

Старый "Печенег" у Молота гремел, звенел железом, но сам хозяин был бесшумен. Его массивная фигура казалась неподвижной скалой, но пальцы работали ловко, уверенно.

Гном, тоже сапёр, сидел рядом, на корточках и что-то тихо мурлыкал себе под нос. Мотив был детский, простой, какой-то странно ласковый среди всего этого мрака. Артем вроде даже узнал мотив, типа "Мимо белого яблока луны, мимо красного яблока заката..." Гном разбирал и собирал свою мину, словно ритуал, доводя одни и те же движения до полного автоматизма. Его губы слегка шевелились, но взгляд был спокойным, опасно спокойным, как у человека, который давно разучился бояться.

Их маленькая стая.

Их изломанное братство.

Этот чёрный, костяной юмор, замешанный на страхе, боли, бесконечном напряжении, был единственным способом не тронуться умом.

Все они были слишком разными.

Борода, словно проживший полвека командир поисковой группы.

Гном — тихоня-инженер, который может собрать взрывчатку из трёх гвоздей и двух проводков.

Молот — человек-скала, для которого пулемёт был продолжением руки. А может и души.

Сыч — мальчишка с глазами старика, видящий дальше всех.

И Север. Тот, кто смотрит в смерть через стеклянный глаз прицела.

Но здесь, в промёрзших руинах, они были одним организмом.

Одной сутью.

Единым осколком, намертво вцепившимся в эту землю, как будто надеялись удержать её от расползания на куски.

И именно в этот миг Артём почувствовал это. Не осознал, не заметил, не услышал. Почувствовал нутром. Тем самым древним звериным чутьём, которое просыпается у человека, пока разум ещё спит.

Предчувствие.

Леденящее, беспричинное, скользящее по позвоночнику, как ледяной нож.

Тишина вокруг стала слишком плотной, как будто кто-то набросил на мир ватное одеяло. Даже для прифронтовой полосы, где звук всегда был рваным, нечётким, тишина сейчас стала неестественной. Слишком ровной. Слишком правильной.

Даже ворон Василий, их чёрный талисман, вечный спутник, замер, будто кто-то нажал паузу. Он настороженно дёрнул головой, раз-два... И вдруг, резко, почти бесшумно взмыл в воздух, исчезнув в серой, вязкой пелене, словно знал, что оставаться ни в коем случае нельзя.

Воздух словно сгустился.

Он перестал вибрировать от далёких разрывов, от дрожи земли, от привычного гула, который всегда где-то, да был.

Казалось сам фронт на мгновение задержал дыхание.

Будто все, живые, мёртвые, металл, бетон, птицы, ветер — ждали чего-то невидимого.

— Сыч… — выдохнул Артём тихо, почти на уровне мысли. Он и сам не понял, почему позвал.

— Я здесь, Север. Куда я денусь с подводной… — начал было Сыч, пытаясь, как всегда, разрядить напряжение привычной шуткой.

— Что-то не так. — перебил его Артём.

— Сам знаю. Слишком тихо. Как перед…

Он не успел договорить. Фраза повисла в воздухе незаконченной, как оборванная нота.

Артём не знал, не мог знать, что этот выход станет для него последним.

Что низкое, давящее небо, которое он так ненавидел и к которому привык, как к хронической боли, уже накренилось над ним, готовое рухнуть.

И рухнет действительно.

Жестоко.

Мгновенно.

Без шанса.

Судьба редко предупреждает.

Даже таким, как Север.