Читать онлайн "Урок смерти"

— Прикинь, Кормильцев умер, пока я в армейке был, — сообщил Паша, поправляя свою ушанку, съехавшую набекрень от резкого толчка вагона.

В его голосе звучала не столько грусть, сколько недоумение перед несправедливостью мира, который позволял уходить таким людям, пока он маршировал на плацу и красил траву в зелёный цвет.

— Да мне-то что, я «Наутилусов» больше не слушаю, — спокойно ответила Ира, пристально глядя на брата, стараясь уловить малейшую перемену в его лице за год разлуки. — Я же на Максим и Савичеву перешла.

Она говорила это не из пренебрежения, а чтобы скрыть внезапно нахлынувшую тоску. Смерть Кормильцева была ещё одним кирпичиком в стене, которая медленно, но верно отделяла их беззаботное прошлое от неопределённого и пугающего будущего. Каждый такой кирпичик больно ранил изнутри.

— Ты чё, угараешь? — спросил ошарашенный Паша, не веря своим ушам.

Его широкое, открытое лицо выражало такую комичную растерянность, что Ира не выдержала и расхохоталась во весь голос. Её смех, звонкий и немного нервный, разорвал унылую, давящую атмосферу вагона, пахнущего затхлостью, остывшим металлом и немытой толпой.

— Ты бы рожу свою видел, перекошенную! — выдохнула она, смахивая выступившую от смеха слезу.

— Пипетка, блин, — парировал Паша, отводя взгляд к запотевшему окну электрички, за которым в предвечерних сумерках мелькали огоньки дачных посёлков, утопающих в мартовской слякоти.

Он всегда использовал это детское прозвище, когда хотел подбодрить её или скрыть собственную неуверенность. От этого слова в груди становилось тепло и тревожно одновременно.

— Слушай, а ты людей убивал в армейке? — спросила Ира, всё ещё не отрывая взгляд от брата, от его знакомого до боли затылка, от изменившейся, ставшей более жёсткой посадки головы.

Ей вдруг страстно, до дрожи, захотелось узнать, прикоснулся ли её добрый, смешной брат к той страшной грани, за которой человек перестаёт быть собой и становится инструментом.

— Да какой там, — он махнул рукой, и в его глазах, таких же ясных, как и прежде, промелькнуло что-то усталое, не по-юношески взрослое и горькое. — Маршировали да траву красили. Херней страдали, короче. Всё как обычно.

Ира понимающе кивнула. Она чувствовала ту же бессмысленную трату времени и сил, только в её случае тюремщиком выступала не армейская система, а собственная мать, опутавшая её жизнь паутиной гиперопеки и вечного недовольства.

— У меня тут примерно то же самое. Только вместо прапора — мать. Та же дедовщина, только тихая и под соусом материнской любви и заботы о моей успеваемости.

— Учёба — это хорошо. Ты уже определилась, куда поступать будешь? — Паша перевёл разговор на более безопасные рельсы, почувствовав накал в её голосе.

— Не, щас документы раскидаю, куда баллов хватит, туда и пойду, — искренне призналась Ира.

В её голосе звучала покорность судьбе, которую она ещё не научилась оспаривать. Она чувствовала себя щепкой, которую несёт течением, и у неё не было сил грести против него.

— А давай в Москву рванем? — его глаза внезапно загорелись азартом, и он повернулся к ней, всем корпусом. — Я в пед поступать буду, а ты со мной. У меня щас привилегии, как у отслужившего, могу вообще без некоторых экзаменов пройти. Будем вместе учиться? Как раньше, только лучше!

Для него Москва была синонимом свободы, возможностей и того самого будущего, которого они оба так хотели.

— Да ты чё, мать нас вдвоём не отпустит, — с горькой усмешкой ответила Ира. — Она меня в магазин за хлебом-то отпускает, скрепя сердце и читая инструктаж на два часа. Выросла в лихие девяностые, свои, вот и боится всего подряд, а меня считает вечным ребёнком, неспособным перейти дорогу без сопровождения.

Страх матери был для неё не оправданием, а приговором, пожизненным, без права на помилование.

— Не ссы, сестрёнка, я тебя отмажу. Поедем в Москву учиться, это я тебе гарантирую.

Он сказал это с такой непоколебимой, детской уверенностью, что Ира на мгновение поверила. В его присутствии мир всегда казался проще, светлее и безопаснее. Он был её личным защитником от всех невзгод.

Ира посмотрела на Пашу, и на её губах дрогнула лёгкая, почти неуловимая улыбка. В этот самый момент электричка, с грохотом пройдя стрелку, начала замедлять ход, подходя к их станции.

С шипящим звуком пневматики двери вагона раскрылись. Ира вышла на перрон и оглядела знакомые до тошноты виды: ржавые конструкции, облупленные стены, сгорбившийся столб с бледно моргающим фонарём, будто подмигивающим в предверии беды. Воздух снаружи был холодным, влажным и колючим, он ворвался в вагон, смешавшись с запахом пота и остывшего металла. Рядом какая-то бабушка начала медленно спускаться по ступенькам, за ней вышли ещё пара человек, и в вагоне почти никого не осталось.

— Я поеду с тобой, — внезапно решила Ира, оборачиваясь к брату. — Если мать не отпустит, сбежим, да? — прошептала она, глядя на него с внезапной, острой надеждой.

Это была не просто просьба, это был крик о спасении, последняя попытка вырваться.

— Херня вопрос, — ответил с бравадой Пашка, и его лицо расплылось в ухмылке. — Мне двадцать, меня не имеет права держать, и я твой опекун, если чё.

Он сказал это громко, с вызовом, будто бросая клич в лицо всему миру, который пытался их ограничить, связать по рукам и ногам.

И в этот самый момент, словно вызванные его дерзостью, в соседний вагон вошли трое парней. Не просто парней, а отребья. С бритыми головами, в потрёпанных куртках и в тяжёлых армейских берцах. Их тяжёлые ботинки гулко и мерно стучали по грязному, липкому полу, отбивая шаг. Ира услышала мат, резкий, не скрывающий агрессии, и инстинктивно напряглась, вжавшись в сиденье. В воздухе запахло опасностью, резкой, неприкрытой и животной.

— Ты бы пошла в тамбур, погрелась. Замёрзла же вся, — сообщил брат, не сводя глаз с хулиганов.

Его голос стал тише, ниже, в нём появились стальные, командные нотки, которых Ира раньше не слышала. Он уже не был просто её старшим братом, он был солдатом, оценивающим угрозу.

— Пойдём вместе, — потянула его Ира за рукав, инстинктивно хватая его за куртку.

Её пальцы впились в ткань так, что побелели костяшки.

Но трое парней прошли мимо них, даже не взглянув, и направились в другую сторону вагона, туда, где, уткнувшись в окно, сидела пара молчаливых таджиков-мигрантов. Их сгорбленные, усталые спины выглядели беззащитными и одинокими на фоне всего вагона.

— Видишь татуировку на руке у того лысого дебила? — спросил брат, наклонившись к Ире так близко, как делал, когда она была ещё совсем маленькой и он показывал ей что-то важное и секретное.

Его дыхание было тёплым у её уха.

— Да, пойдём, пойдём вместе, постоим в тамбуре, — начала повторять Ира, словно ей снова стало пять, а ему девять, и за углом их поджидала злая собака.

Она чувствовала, как её охватывает детский, животный, совершенно иррациональный страх, сковывающий мышцы.

— Да не могу я, пойми, они щас нехорошее сделают, может, даже убьют их, а мне они нихера не сделают, понимаешь? Я же в форме, — в его голосе звучала не только решимость, но и отчаяние, яростный протест против несправедливости, которую он видел и не мог проигнорировать.

Это было в его природе — бросаться на защиту слабых, даже ценой собственной безопасности.

— Нет, не понимаю, давай уйдём, пожалуйста, — чуть не плача, прошептала Ира.

Она готова была стерпеть всё что угодно, лишь бы он, её брат, её единственная опора, был в безопасности. Она готова была закрыть глаза на чужую беду, лишь бы его не было рядом с ней.

Ира повисла на руке у брата, пытаясь удержать его, но тот был уже непреклонен. Он мягко, но настойчиво освободил свой рукав и уже пошёл к переходу в соседний вагон. Его плечи напряглись, спина выпрямилась, он как будто вырос на глазах. Все трое парней окружили таджиков, и тот, что с татуировкой, начал что-то грубо и агрессивно требовать, тыча пальцем в грудь одному из них. Картина казалась на первый взгляд мирной — просто разговор, — но Ира, как и, вероятно, все в вагоне, понимала, что сейчас произойдёт что-то ужасное. Даже те несколько пассажиров, что оставались в вагоне, демонстративно отвернулись к окнам, делая вид, что ничего не происходит, что их это не касается. Воздух стал густым, тяжёлым, словно перед грозой, и дышать стало нечем.

— Послушай, — сказал Паша, обернувшись к ней в последний раз.

Его лицо было спокойным и очень серьёзным.

— Пойди в тамбур и жди там меня. Поняла? Я обещаю, что всё будет хорошо. Мне просто нужно знать, что ты в безопасности, а со мной ничего не произойдёт, поняла? Пипетка.

Он снова назвал её детским прозвищем, и от этой простой, нежной ласки по лицу Иры покатились предательские, горячие слёзы. Она злилась на себя за эту слабость, но не могла сдержаться.

Ира, зная характер своего брата, его упрямство и чувство долга, поняла, что спорить бесполезно. Он всё равно пойдёт туда, и единственное, чем она могла сейчас помочь, — это спрятаться, чтобы у этих ублюдков не было на руках лишнего козыря в виде беззащитной девчонки. А брат… он сильный, он со всем справится. Он же всегда со всем справлялся. Она заставила себя в это поверить, загнав парализующий страх в самый тёмный угол сознания.

Паша мягко подтолкнул её в сторону противоположного тамбура, и та, кивнув, сжав кулаки, быстрым шагом направилась прочь от хулиганов. Она вышла в тамбур. Было ещё жутче. Ярко-коричневая, облупившаяся краска на стенах давила, а полное отсутствие окон казалось невыносимым, клаустрофобичным. Она чувствовала себя в ловушке, отрезанной от мира и от брата. Не в силах стоять на месте, Ира перешла дальше, в переход между вагонами, затем в следующий, почти пустой вагон. Она осмотрела помещение. Внутри сидело несколько человек, все отвернувшиеся к окнам, все погружённые в себя. Они были похожи на каменные статуи, настолько глухими и слепыми они казались в своей отстранённости.

— Там гопники дерутся! — закричала Ира, и её голос, сорванный и испуганный, прозвучал оглушительно громко в гробовой, звенящей тишине вагона.

Но люди словно уставились в окна ещё сильнее, вжимая головы в плечи, и никто к ней не повернулся. Ни один. Их молчание, их трусливое безразличие было страшнее любого крика. Это было молчаливое, единодушное согласие с происходящим, трусливое отречение от чужой беды.

— Пожалуйста, там брат. Там хулиганы, — начала, задыхаясь от слёз и ярости, повторять Ира.

Слёзы текли по её лицу, смешиваясь с пылью и грязью, но никто не отреагировал. Она была одна в толпе равнодушных призраков.

Тогда Ира, почти не помня себя от ужаса, нервно начала оглядывать стены в поисках заветного рычага — стоп-крана. Её пальцы скользили по холодному, липкому от грязи металлу, пока не наткнулись на знакомый красный корпус. Когда она наконец его обнаружила, то, не раздумывая, победела и со всех сил потянула на себя. Поначалу рычаг не поддавался, скрипел, но она навалилась на него всем весом, и со второй, отчаянной попытки, из механизма выскочила маленькая проволочная чека, а электричка с оглушительным скрежетом и лязгом начала резко, неестественно тормозить, колёса взвыли на рельсах. Люди в вагоне начали возмущаться, кто-то что-то кричал ей, но она уже ничего не слышала, её уши заложило гулом. Ей надо было бежать обратно к брату, но её ноги сковал свинцовый, парализующий страх, и она просто рухнула на ближайшее сиденье и заплакала, беззвучно, содрогаясь от рыданий, чувствуя себя предательницей, трусихой и потерянным, беспомощным ребёнком.

За окном прошли, спотыкаясь, пара человек, и Ира увидела, как из соседнего вагона, вывалившись и перекатываясь по щебню, бегут те самые гопники. Их фигуры, корявые и нелепые, мелькнули в сгущающихся сумерках и растворились в темноте, как призраки. Она вскочила с места, как ужаленная, и побежала к двери. Всё как будто стало в сто раз тяжелее, её тело не слушалось. Двери не поддавались, но она с силой открыла сначала дверь в тамбур, затем перешла между вагонами, снова тамбур… Ноги заплетались, она спотыкалась о высокие пороги, её дыхание было прерывистым, хриплым и частым.

Наконец, она, задыхаясь, оказалась в том самом вагоне. Внутри, на первый взгляд, никого не было. Воцарилась звенящая, неестественная тишина. Тогда она пошла дальше, в самый конец, и вдруг, заглянув за ряд сидений, увидела его.

Он лежал между сиденьями, скрючившись, как спящий ребёнок. Только из-под его тёмной куртки на грязный, серый пол падала ровная, тёмно-алая капля. Она падала медленно, словно растягивая время, и каждая капля отдавалась в оглушительной тишине оглушительным эхом, бьющим прямо по вискам.

Раз.

Два.

Мир сузился до этого размеренного, ужасающего ритма. До алого, яркого цвета на сером, грязном полу. До неподвижной, безжизненной фигуры брата, который всего несколько минут назад смеялся, строил планы о Москве, о свободе, о их общем будущем. Ира не закричала. Она не могла издать ни звука, её горло сжал тугой, невидимый спазм. Она просто стояла, не в силах пошевелиться, глядя, как жизнь её брата, её Паши, её единственной защиты и поддержки, медленно и неумолимо утекает в грязь пола, унося с собой все её надежды и всё её прошлое. -----------------------------------------------------------------------------

Это был первый урок. Следующий появится скоро.

А пока — дайте волю эмоциям. Эта сцена рождает вопросы, с которыми тяжело оставаться наедине. Как жить после такого предательства? Что сделала бы вы на месте Иры?

Присоединяйтесь к нашему закрытому обсуждению в группе ВК «А.Хром | Автор психологических триллеров». Там мы: → Разбираем характеры героев и мотивы их поступков. → Обсуждаем, можно ли оправдать месть. → Говорим о книгах, которые заставляют чувствовать то же, что и вы сейчас.

Ваше мнение станет частью следующей истории. Переходите по ссылке и напишите, о чём вы подумали, прочитав этот пролог. https://vk.com/a.khrome

С уважением, ваш проводник в темные стороны души, А.Хром.

#А_Хром #Урок_Смерти #Психологический_триллер #Пролог #Криминал #Месть #Книжный_совет