Читать онлайн "Не тот Хагрид"

Пробуждение было долгим и тягучим. Мысли обретали четкость не вспышкой света, а так — словно в темной комнате медленно, очень медленно открывали тяжелые ставни, впуская внутрь полоску тусклого дневного света. Первым я ощутил запах: чистый, свежий воздух, пахнущий влажной землей после ночного дождя, прелой листвой и чем-то неуловимо сладким, цветочным. Затем пришли звуки — мирное потрескивание горящих в камине дров, шелест листьев за окном и глухое, успокаивающее мужское бормотание, доносящееся из-за стены.

Когда я, наконец, открыл глаза, то увидел над собой низкий деревянный потолок с толстыми, отесанными лакированными балками. Мой взгляд, еще не сфокусированный, скользнул по комнате: крошечные, по-детски яркие занавески на окне, сквозь которые пробивался золотистый осенний свет. Это была не моя спальня. Не моя квартира. Первая мысль, холодная и ясная, пронзила туман в моей голове: «Где я?».

Я попытался сесть и тут же столкнулся со второй, еще более тревожной проблемой. Тело слушалось, но ощущалось чужим. Руки были пухлыми и по-детски мягкими, но при этом широкими и крупными. Я пошевелил ногами под теплым, тяжелым пледом и почувствовал их непривычную длину и массивность — они упирались в резное изножье кровати, которая была мне почти коротка. Паника, липкая и холодная, начала подступать к моему горлу. «Что со мной?».

Мой взгляд заметался по комнате в поисках ответа и зацепился за прикроватную тумбочку. Там, в простой деревянной рамке, стояла фотография. Улыбающийся, немного уставший мужчина держал на руках крупного, счастливого младенца. И в тот момент, когда я сфокусировал на ней взгляд, младенец на фотокарточке вдруг заметил меня и весело помахал своей пухлой ручкой.

Шок был окончательным и бесповоротным. Движущаяся живая фотография... и речь, которую я слышал за стеной, была английской. Английский с горем пополам я знал и уж точно могу отличить речь на нем. Эти два факта — колдофото и английская речь — сложились в моей голове в единственно возможный, безумный вывод. Я начал догадываться, где очутился.

Потрясенный, я рванулся с кровати, желая рассмотреть фотографию поближе, но тело меня подвело. Потеряв равновесие, я с глухим грохотом рухнул на деревянный пол.

Бормотание за стеной тут же стихло. Послышались быстрые, обеспокоенные шаги, и дверь в комнату распахнулась. На пороге стоял незнакомый мужчина — невысокий, с добрыми, встревоженными глазами. Тот самый мужчина с фотографии. Он подбежал ко мне, легко поднял — такого тяжелого! — и усадил обратно на кровать.

— Папа здесь, сынок, папа рядом... — ласково произнес он, его английский был чистым и понятным. — Все хорошо.

Мой разум все еще отчаянно пытался склеить осколки реальности. Я посмотрел на мужчину и, цепляясь за единственное слово, которое имело сейчас смысл, выдавил:

— Папа?

Для него это было чудом. Его трехлетний сын, до этого издававший лишь бессвязные звуки, впервые произнес слово! Лицо мужчины озарилось такой искренней, такой чистой радостью, что у меня на миг перехватило дыхание. Он подхватил меня на руки и, смеясь, закружил по комнате.

— Ты сказал! Рубеус, ты заговорил!

В этот момент, окутанный теплом его любви и оглушенный именем, которое не было моим, я понял: точка невозврата пройдена. Я больше не тот, кем был. Я — Рубеус Хагрид!?

Радость этого человека, моего... отца, была настолько заразительной, что на мгновение вытеснила из моей головы все тревожные мысли. Он поставил меня на пол и, сияя, вышел из спальни, ожидая, что я последую за ним. Я сделал шаг, потом другой. Моя походка была неуклюжей и шаткой, но он, поглощенный своей радостью, казалось, этого не замечал. Для него, видимо, моя неловкость была привычным делом.

Я вошел на кухню — маленькое, но удивительно уютное помещение, где большой деревянный стол соседствовал с потрескивающей дровами печью, а на полках теснились бесчисленные банки с соленьями, травами и какими-то засушенными корешками. Воздух был пропитан ароматом овсяной каши и чего-то жареного, похожего на бекон.

Сев на высокий стул, который отец пододвинул к столу, я с изумлением наблюдал за его действиями. Он достал из кармана длинную темную палочку, и на кухне началось тихое волшебство. Легкий взмах — и половник сам зачерпнул дымящуюся кашу и вылил ее в мою тарелку. Отец при этом беззвучно шевелил губами, словно проглатывая слова заклинаний. Еще один взмах, и кусочки яблока, нарезавшись в воздухе, посыпались сверху. Чайник, весело пыхтя, подлетел к столу и налил в две большие кружки дымящуюся жидкость.

«Я точно герой одного из этих… фанфиков»,— пронеслась в голове совершенно безумная мысль. — «Попаданец!? Серьезно?»

Я начал есть кашу, а затем сделал глоток из кружки. Это оказался не чай, а какой-то травяной сбор. Пряный и слегка терпкий, но согревающий. Я ел, а мой... отец сидел напротив и с восторгом смотрел на меня, то и дело пытаясь снова вызвать на разговор:

— Па-па! Скажи еще раз, Рубеус! Па-па!

Мои манеры за столом, мои движения — все это было несколько не таким, как у ребенка. И, кажется, он это заметил — по тому, как его взгляд на мгновение становился задумчивым. Но радость от того, что я заговорил, была сильнее любых подозрений. Он отмахивался от этих мыслей и продолжал счастливо болтать.

Затем он озвучил наш план на утро:

— Сейчас поедим, а потом нужно во дворе прибраться, да в птичнике порядок навести. Поможешь мне, мой большой помощник?

Закончив завтрак, он взъерошил мне волосы и произнес слова, которые прозвучали для меня как вызов:

— Ну что, мой говорун, готов к приключениям?

Я понимал, что отсидеться в молчании не получится. Мне придется играть роль, и это «приключение» только начиналось. Но окружение всё ещё казалось нереальным — движущиеся фотографии, магия на кухне, этот добрый человек, называющий меня сыном. Часть меня отчаянно ждала, что я вот-вот проснусь в собственной постели, в своей прежней жизни, и всё это окажется просто очень ярким, детальным сном. Но тепло отцовской руки на моей голове было слишком реальным, запах завтрака — слишком конкретным, вкус каши на языке — слишком осязаемым. Нет, это не сон. Это происходит со мной на самом деле. И пока я не разберусь, что к чему, придётся плыть по течению, следовать за этим мужчиной, не выделяться, не показывать, что внутри бушует буря вопросов без ответов. Я посмотрел на улыбающегося отца и медленно, неуверенно кивнул.

Двор оказался небольшим, но ухоженным — большой деревянный сарай с каменным основанием, огород с аккуратными грядками, птичник, из которого доносилось квохтанье. Всё было окружено высоким забором из потемневшего от времени дерева, а за ним на небольшом отдалении начинался настоящий лес — густой, тёмный, пахнущий мхом и влажной корой.

Маг достал палочку и начал работать. Я наблюдал, зачарованный. Сначала он направил кончик палочки на дорожки, пробормотав что-то вроде "Тергео" несколько раз подряд. Мусор, пыль и грязь начали исчезать прямо на глазах — не сметаться в сторону, а именно исчезать, будто растворяясь в воздухе. Лужи на дорожках высохли мгновенно, оставив ровную, чистую поверхность.

Затем он взмахнул палочкой в сторону крыльца — деревянные доски, влажные от ночной росы, в одно мгновение стали сухими. Ещё один взмах вверх, и с крыши дома скатились последние капли воды, черепица заблестела чистой, словно её только что вымыли и отполировали.

Теперь очередь дошла до опавшей листвы, которая покрывала большую часть двора. Отец сделал широкий круговой жест палочкой, и листья начали собираться сами, словно их притягивал невидимый магнит. Они слетались со всех уголков двора, с крыши сарая, из-под кустов, формируя аккуратную кучу посередине.

Следующее заклинание было особенно впечатляющим. Маг ткнул палочкой в кучу листьев и произнёс что-то резкое и короткое. Листья начали измельчаться — рваться на мелкие кусочки, а потом утрамбовываться. Процесс занял всего несколько секунд, и на месте горы листвы осталась аккуратная горка измельчённого материала.

Две большие плетёные корзины, стоявшие у стены сарая, подлетели к куче сами. Измельчённые листья поднялись в воздух и аккуратно распределились между корзинами, заполняя их почти до краёв. Затем корзины взмыли вверх и, покачиваясь, поплыли через двор к дальнему углу участка, где, как я заметил, была вырыта большая компостная яма.

Корзины перевернулись над ямой, высыпав содержимое, потом вернулись обратно на своё место у сарая. Всё это заняло не больше двух-трёх минут. Работа, на которую у обычного человека ушёл бы час или больше, была выполнена за считанные мгновения.

Ведро с водой подлетело к корыту для птиц и опрокинулось точно под нужным углом, наполняя ёмкость. Дверца птичника распахнулась сама, и несколько пухлых коричневых кур важно выступили наружу, направляясь к рассыпанному корму.

Я стоял, раскрыв рот. Видеть магию в фильмах или читать о ней в книгах — одно. Но наблюдать вживую, как обычные предметы оживают, как мусор исчезает в никуда, как природа подчиняется воле человека с палочкой, было совершенно другим опытом. Это было реально. Осязаемо. Невозможно — и всё же происходящее прямо передо мной.

Закончив с двором, отец направился к птичнику. Дверца распахнулась от взмаха палочкой, и я последовал за ним внутрь. Помещение было небольшим, но удивительно уютным — деревянные насесты вдоль стен, несколько гнёзд с соломой, кормушка и поилка. Куры зашевелились, закудахтали сонно, разбуженные нашим приходом.

Первым делом он поколдовал над воздухом в птичнике. Я почувствовал, как температура внутри изменилась — стало теплее, но не душно, словно отец нашёл идеальный баланс для птиц. Затем он направил палочку на пол, покрытый грязной соломой вперемешку с помётом. Грязь начала собираться сама, отделяясь от чистой соломы, формируясь в аккуратную кучу у входа. Взмах — и куча переместилась в стоявшую снаружи корзину. Ещё один взмах, и корзина поплыла по воздуху к той же компостной яме, что и измельчённые листья, опрокинулась, высыпала содержимое и вернулась обратно.

Кормушка и поилка тоже не остались без внимания. Лёгкое движение палочкой — и остатки старого корма, налёт и грязь исчезли, оставив деревянные ёмкости чистыми, словно их только что вымыли и высушили.

Потом произошло нечто особенно интересное. Маг направил палочку вверх, на обычный с виду бронзовый кран, который был закреплён под потолком птичника. От крана шла труба, уходящая куда-то выше — наверное, к резервуару на чердаке или к какому-то магическому источнику воды. Кран повернулся сам, и из трубы полилась чистая вода прямо в поилку, наполняя её до нужного уровня. Затем кран закрылся так же плавно и беззвучно, как и открылся.

Следующим из чердачного хранилища, доступ к которому был прямо в углу птичника через небольшой люк в потолке, магией спустился мешок с зерном. Он аккуратно перевернулся над кормушкой, высыпая содержимое — золотистые зёрна пшеницы и овса, смешанные с чем-то мелким, похожим на дроблёную кукурузу. Куры оживились, закудахтали громче, предвкушая завтрак.

Пустой мешок не улетел обратно. Вместо этого отец направил его к гнёздам и начал собирать яйца. Одно за другим они поднимались в воздух, очищались и аккуратно опускались на сложенный пополам мешок — бережно, чтобы не разбить. Я насчитал около двух десятков — хороший утренний сбор. Когда последнее яйцо было собрано, мешок мягко опустился отцу в руки.

— Вот и готово, — удовлетворённо произнёс папа, оглядывая чистый, тёплый птичник с накормленными и напоенными курами. — Теперь девочки будут счастливы весь день.

Каждое действие было выверенным, эффективным, демонстрирующим годы практики. Это не была показная магия с яркими вспышками и громкими заклинаниями. Это была бытовая магия — тихая, практичная, невероятно полезная. И я понял, что это тоже часть волшебного мира. И я понял, что волшебный мир — это не только битвы и полеты, но и тихие, повседневные чудеса, которые делают жизнь легче и приятнее.

— Руби, оставайся здесь, во дворе, — сказал отец, закрывая дверцу птичника и направляясь к огороду. — Там грязно, можешь испачкаться. Посиди пока, я быстро.

Я послушно кивнул и проводил взглядом, как он направился к грядкам, занимавшим значительную часть двора за домом. Их было больше десятка — аккуратные прямоугольники земли, огороженные невысокими деревянными бортиками. На некоторых уже виднелась разнообразная зелень — то ли капуста, то ли какие-то другие овощи, я не мог определить на расстоянии.

Отец начал с дорожек между грядками. Те же движения палочкой, что и раньше — грязь и лужицы исчезали, земля выравнивалась, становилась плотной и сухой, удобной для хождения. Процесс занял меньше минуты на все дорожки.

Затем он перешёл к самим грядкам. Остановился у первой, взмахнул палочкой несколько раз. Я видел, как почва слегка зашевелилась, словно её кто-то рыхлил невидимыми руками. Потом отец присел на корточки, наклонился низко к земле. Потрогал почву пальцами, растёр между ними. Поднёс к носу, понюхал. Пробормотал что-то, кивнул сам себе.

Перешёл ко второй грядке. Повторил те же действия. Рыхление магией, проверка почвы руками, обнюхивание. У третьей грядки задержался дольше — достал палочку, направил на один из ростков, прищурился. Росток слегка светился зелёным — не ярко, еле заметно, но я видел. Диагностика? Проверка здоровья растения?

Обойдя все грядки таким образом, отец выпрямился, почесал затылок, о чём-то задумался. Потом решительно направился к сараю. Вернулся через минуту с двумя ведрами — одно выглядело наполненным чем-то тёмным, возможно компостом или удобрением, второе было легче, судя по тому, как отец его нёс.

Начались более активные манипуляции. У первой грядки отец достал из первого ведра небольшой совочек, зачерпнул из него горсть темной субстанции и рассыпал вокруг нескольких растений. Не везде, избирательно — только там, где растения выглядели слабее. Магией не пользовался, делал руками, аккуратно, с явной заботой.

У второй грядки начал пересаживать ростки. Взмахом палочки выкопал маленькое углубление в одном конце грядки, затем так же аккуратно извлёк росток с противоположного конца — вместе с комом земли, не повреждая корни. Переместил в подготовленную лунку, присыпал землёй магией, слегка утрамбовал. Полил из второго ведра — обычной водой, судя по всему.

На третьей грядке занялся прополкой. Но не обычной — взмахнул палочкой, и несколько тонких стебельков с мелкими листочками (сорняки или более слабые побеги) вылезли из земли сами, с корнями. Зависли в воздухе на секунду, потом отлетели в сторону, в специальную корзину для растительных отходов, стоявшую у края огорода. Ещё взмах — ещё несколько таких растений выдернулись и улетели. Эффективно.

Четвёртая грядка получила подкормку из первого ведра более щедро — отец рассыпал удобрение по всей поверхности, потом взмахом палочки вмешал его в почву, одновременно рыхля верхний слой. Растения на этой грядке выглядели самыми слабыми, возможно, требовали особого ухода или их просто посадили попозже.

Каждое движение было осмысленным. Отец не просто колдовал наугад — он знал, что делает, понимал потребности каждого растения, каждой грядки. Это было сочетание магии и знания, опыта и заботы. Волшебство помогало, ускоряло процесс, делало его легче, но не заменяло понимания того, как растут растения, что им нужно, когда подкармливать, когда пересаживать, когда просто оставить в покое.

Закончив с последней грядкой, волшебник выпрямился, потянулся, размяв спину. Оглядел свою работу с видимым удовлетворением. Грядки выглядели опрятными, ухоженными, дорожки чистыми. Ещё одна часть работы была завершена.

Он вернулся к сараю, убрал ведра и совочек, вымыл руки у бочки с дождевой водой. Я всё это время стоял, не двигаясь, впитывая каждую деталь. Это был урок — не по магии в привычном понимании, а по жизни в магическом мире. По тому, как здесь люди ведут хозяйство, заботятся о доме, о земле, о животных. И магия была не целью, а инструментом, одним из многих, который делает эту жизнь возможной, удобной, продуктивной.

— Руби, останься здесь, — сказал отец, вытирая руки о полотенце. — Мне нужно в сарае кое-что проверить. Не убегай далеко.

Я кивнул, наблюдая, как он скрылся в полумраке сарая. Оттуда доносились приглушённые звуки — что-то двигалось, переставлялось, скрипело. Потом послышались знакомые уже взмахи палочкой и команды на латыни. Интересно, чем он там занимается? Чинит инструменты? Проверяет запасы? Или просто наводит порядок?

Минут через десять отец вышел, держа в руках небольшую корзинку с какими-то семенами или луковицами — я не мог разглядеть на расстоянии. Повернул в сторону, противоположную той, где были основные грядки.

— Я на дальний огород, — крикнул он через плечо. — Там ещё несколько грядок, нужно проверить и кое-что посадить. Ты тут посиди, отдохни. Я скоро вернусь!

Я снова кивнул, провожая взглядом, как отец обходит дом с другой стороны и исчезает за углом. Звуки его шагов ещё какое-то время были слышны, потом растворились в общем шелесте леса.

Пока отец занимался своими делами, я присел на низкую скамейку у сарая, делая вид, что отдыхаю. На самом деле мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями.

Итак. Факты.

Я — попаданец. Не знаю как и почему, но я оказался в теле малолетнего Рубеуса Хагрида. Того самого Хагрида из книг о Гарри Поттере. Будущего лесничего Хогвартса, друга Гарри, добродушного великана с розовым зонтиком, в котором спрятаны обломки сломанной волшебной палочки.

Точных дат я не помнил — память о прошлой жизни была туманной, особенно что касалось мелких деталей. Но помнил важные вещи, общую картину событий.

Том Реддл учился в Хогвартсе во время Второй мировой. Это точно, ведь по одной из основных версий, с бомбежками Лондона связана его боязнь смерти. Война началась в 1939 году, а к началу военных сороковых он уже был в школе — старшим подростком, не первокурсником и не второкурсником, это я помнил по сцене из фильма. Выглядел лет на шестнадцать-семнадцать. И именно в военные годы он открыл Тайную комнату, убил Миртл и обвинил Рубеуса.

В Хогвартс принимают в одиннадцать лет. Если Том был старшим подростком в начале сороковых... значит, поступил где-то в конце тридцатых. Вычитаю одиннадцать из этих цифр — получается, родился он в конце двадцатых. 1927, 1928, где-то в этом диапазоне.

Хагрид учился вместе с Томом Реддлом — это я помню точно. Были ли они ровесниками или между ними была разница в возрасте? Оба были подростками, не первокурсниками — это точно. Если предположить, что они были примерно одного возраста, или с небольшой разницей в год-два-три... то Хагрид тоже родился в конце двадцатых.

Если я сейчас в теле полувеликана, и судя по тому, что я только заговорил и тому, что отец обращается со мной как с совсем маленьким ребёнком, мне, вероятно, года три-четыре, может, чуть больше... То, прибавляя эти года к предполагаемому году рождения, получаю примерное текущее время. Скорее всего, сейчас начало тридцатых. Точно сказать не могу, но именно этот период наиболее вероятен.

Начало тридцатых — время Великой депрессии, бандитов сухого закона, прихода Сталина и Гитлера к власти. До Второй мировой войны ещё лет восемь-девять. До поступления в Хогвартс — примерно столько же. Достаточно времени, чтобы подготовиться. Достаточно, чтобы спланировать, что делать с Томом Реддлом, когда он появится в моей жизни.