Читать онлайн "Безмолвие на болотной"

Первый ключ был ржавым и холодным, даже несмотря на летнюю духоту Вермонта. Он с трудом повернулся в замке с громким, утробным щелчком, который, показалось Эланор, отозвался эхом во всём мёртвом пространстве за дверью. Она толкнула массивную дубовую панель, и ей навстречу хлынул воздух — спёртый, пахнущий пылью, забвением и чем-то ещё, сладковатым и гнилостным, словно запах увядших лилий на давно забытой могиле.

— Ну вот, мисс Кроули, — произнёс за её спиной нервный голос мистера Хендерсона, риелтора. — Добро пожаловать в... ваш новый дом.

Не дом, — промелькнуло в голове у Эланор. — Руина. Склеп. Мавзолей для моей умершей карьеры.

Она переступила порог. Пятна сырости расползались по обоям с выцветшим викторианским узором, словно карта неведомых земель. Паутина, тяжёлая от вековой пыли, колыхалась в такт движению воздуха с улицы, словно кружевные занавески. В огромном холле с потемневшими дубовыми панелями царил полумрак, сквозь который лучи солнца с трудом пробивались из высокого витражного окна на лестнице, окрашивая воздух в кроваво-красные и угасающие синие тона.

— Проведка есть, — поспешно добавил Хендерсон, не заходя внутрь. Он стоял на пороге, в прямоугольнике солнечного света, как актёр, боящийся уйти со сцены. — Вода. Крыша, в общем-то, цела. И... история. Много истории.

Эланор кивнула, не оборачиваясь. История. Именно за этим она и приехала. Не за романтикой старого дома, а за его язвой. За его грязным секретом. Семья Грейс: Томас, Шарлотта и их десятилетняя дочь Элис. Исчезли. Ни тел, ни следов, ни мотива. Идеальная загадка. Готовая пугающая пустошь, которую она могла бы заполнить словами. Если бы слова снова решили к ней прийти.

Она сделала несколько шагов по скрипящему полу. Её собственное дыхание казалось ей неестественно громким. Тишина в доме была не просто отсутствием звука. Она была плотной, вязкой, внимательной. Казалось, сами стены затаили дыхание, ожидая, что же она скажет.

— Спасибо, мистер Хендерсон, — сказала Эланор, наконец повернувшись к нему. — Я справлюсь отсюда.

Риелтор выглядел так, будто она предложила ему оставить её на съедение волкам. — Вы... вы уверены? Одна? В первую же ночь? Миссис Поттер, в библиотеке, она сдаёт комнату...

— Я уверена. Мне нужно... почувствовать место.

Хендерсон поспешно кивнул, сунул ей в руку конверт с остальными ключами и отступил, почти споткнувшись о порог. — Звоните! В любое время! — бросил он и почти побежал к своей машине.

Эланор закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал окончательно и бесповоротно. Теперь она была одна. Одна с этим молчаливым, голодным великаном из дерева и камня.

Она прошла в гостиную. Массивная каменная каминная полка была завалена хламом: сломанные свечи, пустые банки, высохшая муха, застывшая на подоконнике в вечном танце. Её взгляд упал на единственный оставшийся на стене предмет — потемневшую от времени фотографию в замысловатой раме. Семья Грейс. Томас — серьёзный, с прямым пробором. Шарлотта — красивая, но с грустными глазами. И маленькая Элис с большим бантом в волосах и куклой на руках. Все они смотрели в объектив с тем одинаковым, застывшим выражением, которое было у людей на старых фото. Но Эланор показалось, что в их глазах читалось нечто большее. Не просто строгость эпохи, а предчувствие. Как будто фотограф запечатлел их за мгновение до того, как занавес упал.

Вечером, разбирая коробки с самым необходимым, она нашла его. Заночевав в спальнике посреди пустой гостиной, при свете керосиновой лампы (электричество, как выяснилось, было чисто номинальным понятием), она решила осмотреть книжные полки, встроенные в стену. Большинство книг рассыпалось от прикосновения. Но одна полка, самая верхняя, была наглухо забита. Отодвинув её с усилием, царапая ногти о старую краску, она обнаружила за ней не стену, а узкую, тёмную щель.

Сердце её заколотилось — не от страха, а от азарта археолога, нашедшего гробницу. Она просунула руку в проём и нащупала что-то холодное и кожистое.

Это была записная книжка в потёртом кожаном переплёте. На обложке не было ни имени, ни даты.

Дрожащими от возбуждения пальцами Эланор раскрыла её на первой странице. Чернила были выцветшими, почерк — изящным, женственным.

«3 мая 1972 года. Сегодня Томас посадил у крыльца новые розы. Говорит, они должны прижиться до зимы. Интересно, увидим ли мы их цветение...»

Эланор замерла. Это был голос Шарлотты Грейс. Голос из небытия.

Она лихорадочно пролистала страницу за страницей. Бытовые заботы, переживания о дочери, намёки на напряжённость в отношениях с мужем... И затем, ближе к концу, тон начал меняться. Записи становились отрывистыми, параноидальными.

«12 сентября. Я уверена, что положила ножницы на комод в спальне. Их там не было. Нашла их в подвале. Ржавыми.»

*«29 сентября. Элис говорит, что по ночам с ней разговаривает стена. Я ругаю её за ложь. Но сама слышу... шёпот. Как будто кто-то очень быстро читает на непонятном языке.»*

Эланор читала, затаив дыхание, погружаясь в нарастающий ужас этой женщины. Это было именно то, что ей было нужно. Подлинный, сырой материал.

И тогда она добралась до последней, заполненной страницы. Та самая, от 14 октября. Последняя запись. Про топор. Про шаги на лестнице. Про прорехи в сюжете.

Эланор перечитала её дважды, и по её спине пробежал ледяной мурашек. Это было не просто безумие. Это была метафора. Блестящая и пугающая.

Она перевернула страницу, ожидая увидеть чистый лист. Но он не был чистым.

Внизу, на самой кромке бумаги, свежими, почти влажными чернилами, которые пахли так же, как и воздух в доме — сладко и гнилостно, был выведен один-единственный вопрос. Почерк был её собственным.

«И что ты будешь делать теперь, писательница?»

Эланор отшвырнула дневник, как раскалённый уголь. Кожаный переплёт мягко шлёпнулся о пыльный пол, но страницы, перелистываясь, прошептали что-то на непонятном, шипящем наречии.

Она вжалась спиной в холодные дубовые панели стены, сердце колотилось где-то в горле, выстукивая сумасшедший ритм. Глазами, широко распахнутыми от ужаса, она водила по пустой, погружённой во мрак гостиной. Свет керосиновой лампы отбрасывал на стены пляшущие, уродливые тени, которые казались теперь куда более осязаемыми, чем сама комната.

— Это не со мной, — прошептала она, и её голос был чужим и хрупким в этой гнетущей тишине. — Я сплю. Устала. Галлюцинации. Стресс.

Рациональное объяснение. Ей всегда нужно было рациональное объяснение. Оно было её щитом и оружием. Но здесь, в этом доме, где сама реальность казалась зыбкой, щит трещал по швам.

Она зажмурилась, пытаясь отдышаться, сконцентрироваться на физических ощущениях. Холод пола сквозь тонкий спальник. Сладковато-гнилостный запах, въевшийся в одежду. Тишина.

Тишина была неполной.

Вначале она не придала этому значения, списав на старый дом. Но теперь, прислушавшись, она осознала. Из-за стен, с того самого чердака, о котором писала Шарлотта, доносился едва уловимый, монотонный звук. Не скрип. Не шорох.

Это был тихий, размеренный скрежет.

Словно кто-то точил нож. Или водил пером по чернильнице, готовясь сделать новую запись.

Эланор медленно, как во сне, поднялась на ноги. Колени подкашивались. Она должна была посмотреть. Она должна была доказать себе, что это ветер, что это трубы, что это что угодно, только не...

Она подошла к дневнику, лежавшему раскрытым на полу. Страница с вопросом, адресованным ей, была чиста. Никаких чернил. Никакого почерка. Только пожелтевшая, пустая бумага.

Лёгкая дрожь сменилась леденящим волнением. Дом не просто пугал. Он играл. Он давал ей улику, а затем отнимал её, оставляя лишь сомнение и семя страха, которое уже пускало корни в её сознании.

Она подняла лампу и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Дубовые ступени громко заскрипели под её ногами, и ей показалось, что в такт этому скрипу скрежет наверху на мгновение затих, будто прислушиваясь.

— Кто здесь? — крикнула она, и голос её прозвучал дерзко и неуместно.

В ответ только тишина, ставшая ещё гуще, ещё внимательнее. Она поднималась выше, и свет лампы выхватывал из мрака портреты незнакомых людей в золочёных рамах. Их глаза, написанные маслом, казалось, провожали её. На площадке второго этажа она остановилась. Двери в спальни были закрыты. Дверь на чердак, та самая, узкая и неприметная, была приоткрыта. Из щели между дверью и косяком тянуло ледяным воздухом.

И скрежет доносился именно оттуда.

Эланор протянула руку, пальцы коснулись шершавой, облупившейся краски двери. Сердце бешено колотилось, крича «беги», но любопытство — этот проклятый, профессиональный рефлекс писателя — оказалось сильнее. Она толкнула дверь.

Она вела не на чердак, а в маленькую, похожую на келью комнатку. Кабинет. Узкое окно, затянутое паутиной, письменный стол, заваленный пожелтевшими листами, и стул. На столе стояла чернильница, и рядом лежало стальное перо.

Скрежет стих.

Эланор подошла к столу. На верхнем листе, лежавшем ровно по центру, кто-то только что вывел одну-единственную фразу. Чернила ещё блестели, отражая свет её лампы. Это был снова её почерк.

«Она подходит к столу. Она видит слова. Она понимает, что уже является частью текста.»

Она резко обернулась, ожидая увидеть кого-то за спиной. Комната была пуста. Но в воздухе витало ощущение присутствия, плотного и недоброго, как взгляд невидимого наблюдателя.

Она снова посмотрела на лист. И закричала.

Буквы под её взглядом начали медленно расплываться, как будто кто-то проводил по влажным чернилам мокрой губкой. Они потекли вниз, оставляя синие разводы, и на очищенном месте стали проявляться новые слова. Более старые, выцветшие, написанные тем изящным почерком, что был в дневнике Шарлотты.

«Он знает, что я здесь. Он спускается по лестнице. Я слышу его шаги.»

И тут же, как эхо, из холла на первом этаже донёсся тяжёлый, мерный стук. Один. Два. Три. Чьи-то сапоги уверенно ступали по дубовому полу внизу.

Дом не просто повторял историю. Он ставил её на повтор, меняя актёров. И для Эланор Кроули роль была уже отведена.