Читать онлайн "Приключения Даши и Мити"

На кухне пахло варёной картошкой, майонезом и какой-то тяжёлой, пыльной скукой. Этот запах, казалось, висел в воздухе плотным облаком, не давая дышать полной грудью.

Даша сидела за столом и болтала ногами, глядя, как мама нарезает огурцы.

— Тук-тук-тук, — стучал нож по деревянной доске.

Ритм был идеальным. Слишком идеальным. Мама не останавливалась ни на секунду, чтобы поправить выбившуюся прядь волос или просто вздохнуть. Её лицо было спокойным, даже расслабленным, но глаза смотрели куда-то сквозь гору овощей, словно она видела там не огурцы, а решение сложной математической задачи.

Папа сидел напротив, уткнувшись в телефон. Его палец монотонно скользил по экрану: свайп вверх, пауза, свайп вверх.

— Опять пробки девять баллов, — сказал он, не поднимая головы. — Весь город стоит. Говорят, снегоуборочная техника не справляется.

Даша замерла. Вилка в её руке, на которую был наколот кусочек колбасы, дрогнула.

— Пап, — тихо позвала она.

— М-м? — отозвался он, не отрываясь от экрана.

— Ты это уже говорил.

— Что говорил?

— Про пробки. И про технику. Слово в слово. Вчера за ужином.

Папа наконец поднял глаза. Они были усталыми и чуть красноватыми, как у человека, который очень хочет спать, но забыл, как это делается.

— Ну, Даш, зима же, — он криво усмехнулся, но улыбка не коснулась глаз. — Зимой всегда пробки. Ешь, а то остынет.

Даша перевела взгляд на брата. Митя сидел на подоконнике с книгой, но она видела, что он не читает. Он напряжённо прислушивался. Поймав взгляд сестры, Митя едва заметно кивнул и снова уставился в окно, за которым кружилась серая, невыразительная метель.

Мама смахнула нарезанные огурцы в огромную эмалированную миску.

— Серёж, — сказала она своим ровным, «маминым» голосом, — ты горошек купил? Тот, который «мозговой»? А то в прошлый раз жёсткий попался.

— Купил, Лен. В прихожей, в пакете. Еле нашёл, в «Пятёрочке» очередь — хвост на улице мёрзнет.

Даша почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не от открытой форточки, а от страха.

— Мам, — голос Даши задрожал. — Ты спрашивала про горошек вчера. И позавчера. И папа отвечал про очередь, которая мёрзнет на улице.

Мама на секунду замерла с ножом в руке. На мгновение Даше показалось, что маска спокойствия треснет, что мама скажет: «И правда, дочка, что-то странное творится». Но мама лишь моргнула, и наваждение исчезло.

— Тебе приснилось, выдумщица, — мягко, но безжизненно сказала она. — Предновогодняя суета, все дни смешались. Лучше подай мне лук.

В углу кухни, на маленьком телевизоре, который всегда работал фоном, шёл фильм. Знакомый до каждого кадра. Герой в шапке-ушанке шёл по заснеженной улице. Даша знала этот момент наизусть.

— Сейчас он поскользнётся, — прошептала она, — и скажет: «Ну и гадость эта ваша заливная рыба».

Через секунду актёр на экране поскользнулся. Но фразу про рыбу не сказал — это было из другой сцены, Даша перепутала, но чувство дежавю от этого не исчезло. Оно стало липким и густым. Родители смотрели в экран, но не смеялись. Они сидели, как две фигуры в музее восковых фигур, которых забыли выключить на ночь.

— Это не суета, — раздался голос с подоконника.

Митя спрыгнул на пол. Ему было десять, всего на год меньше Даши, но сейчас он выглядел старше. Он подошёл к стене, где висел старый отрывной календарь — папина гордость, «как в детстве».

— Что ты сказал, сынок? — машинально переспросил папа, снова уходя в телефон.

Митя не ответил. Он подошёл к календарю и ткнул пальцем в красный листок.

— Какое сегодня число?

— Двадцать четвёртое декабря, — ответила мама, начиная резать колбасу. — Тук-тук-тук, — снова застучал нож.

— А вчера какое было? — настойчиво спросил Митя.

— Двадцать третье, наверное. Мить, не мешай, дай дорезать.

Митя повернулся к сестре. В его глазах не было страха, только холодная, взрослая серьёзность. Он протянул руку к мусорному ведру, стоящему под раковиной, и достал оттуда смятый бумажный листок. Расправил его на столе.

На листке краснела цифра «24».

— Это листок, который я оторвал вчера, — тихо сказал Митя, так, чтобы слышала только Даша. — Я помню, потому что нарисовал на обороте танк.

Он перевернул листок. Там синей ручкой был нарисован кривой танчик.

Потом Митя перевёл палец на календарь, висящий на стене. На пухлом блоке, который должен был худеть с каждым днём, красовался точно такой же, новенький, ещё не оторванный листок.

24 декабря.

— Мам, пап, — громко сказал Митя. — Посмотрите. Мы уже прожили этот день. Сегодня снова двадцать четвёртое.

Папа поднял голову. Посмотрел на календарь. Потом на скомканный листок с танком. В его глазах на секунду мелькнуло что-то похожее на рябь по воде — сбой программы. Он нахмурился, потёр лоб… и снова уткнулся в телефон.

— Календарь, наверное, бракованный, — пробормотал он равнодушно. — Два листа одинаковых напечатали. Бывает. Даша, передай хлеб.

Даша посмотрела на брата. Митя медленно опустил руку с листком. В кухне было тепло, пахло сытным ужином, но детям вдруг стало так одиноко, словно они оказались одни посреди ледяной пустыни. Родители были здесь, рядом, но они были заперты где-то там, внутри бесконечного двадцать четвёртого декабря, и достучаться до них было невозможно.

За окном серый снег падал на серый асфальт, точно так же, как он делал это вчера. И позавчера. И, кажется, всегда.