Читать онлайн "Конан навсегда"

Под ногами пыль да кости,

Черепа, как немые гости,

Смеются тебе навстречу,

Знают – никто не вечен…

И дела человека – рутина,

Сам себе мастерок он и глина,

Как лепил себя днем и ночью,

Так и ляжет надгробием прочным…

-

Человек, взошедший на борт "Черного лотоса", форштевень которого украшала свирепая морда дракона, выглядел старым. Простой медный обруч венчал его голову, не давая гриве седых волос разметаться на холодном утреннем ветру. Однако ни годы странствий, ни седина, ни морщины, избороздившие его лицо, не могли скрыть прямой осанки, твердости и силы, с которой он шагнул на палубу корабля. На нем была простая, но добротная одежда. Он также имел при себе котомку за плечами – изрядно поношенную, в заплатах, и огромный двуручный меч – такой же древний и потертый, как и его владелец. В свете подымающегося солнца старик выглядел чужим в этих краях. Он заметно выделялся из разношерстной толпы здешнего городка, переполненного купцами, наемниками, воинами, потаскухами, нищими, рабами и бродягами всех мастей.

– Я слышал, что твоя посудина отправляется на север, в Ванахейм? – густым сочным голосом спросил он Варсаву, владельца "Черного лотоса".

– Я плыву туда, где платят золотом, а не разговорами, – с ноткой завзятого циника обронил Варсава. Его охраняла троица здоровяков, они походили на озлобленных псов, оберегающих своего хозяина. А хозяин был под стать старику, почти вровень с ним, однако чересчур тучен для его морской профессии, полной опасностей, приключений и тревог. Впрочем, он явно не скрывал, что жадность и корысть с лихвой превышают все его страхи перед возможными невзгодами и напастью.

– Надеюсь, этой суммы хватит, чтобы ты не чувствовал себя обездоленным? – не скрывая иронии, обронил незнакомец. Он беглым взглядом окинул оснастку корабля и протянул Варсаве кошель с монетами.

Варсава демонстративно взвесил кошель на ладони, лениво развязал тесемки, на глазок оценил блеснувшее серебро и вполне довольно осклабился:

– С такой щедростью можно отчалить прямиком в чертоги богов.

– Покуда меня устроит приличная каюта и соответствующая пища, – без тени юмора сказал старик.

Варсава склонился над распахнутым зевом люка, ведущим в бездонное нутро корабля, и прокричал куда–то в темень:

– Эй, Кратос, сын зингарской шлюхи и кхитайского бродяги, проводи нашего щедрого гостя в каюту! – он отклячил внушительный зад и с отдышкой громогласно добавил: – Да проследи, чтобы ему подали вина и мяса!

– Какого мяса, хозяин?!

– Того что посвежее, голодранец! Из моих личных запасов!

Оказавшись в каюте, где размещались сундук, низкая лежанка, прикрытая шкурой волка, а также крюк для одежды и колченогий стол, старик неторопливо сбросил котомку на пол, положил меч на стол, затем растянулся на лежаке. Кратос принес ему кувшин вина, вяленного мяса, нож и пару моченых яблок, после чего с поклоном удалился.

Под потолком мирно покачивался фонарь, масляной фитиль которого тускло освещал убогое убранство помещения. Старик лежал недвижимо, но блеск глаз в полумраке и резкие тени на лице, говорили о том, что он только с виду кажется умиротворенным. Было тихо, разве что натужно скрипели снасти корабля да снаружи изредка доносились бранные крики портовых грузчиков, лай собак и несмолкаемый галдеж чаек.

Отчалили ближе к полудню, когда заполнили трюмы связками оружия, недорогим вином, глиняной посудой, пузатыми амфорами с зерном, тюками с аляповатой тканью и дешевыми побрякушками. Этот товар предназначался племенам севера, чьи примитивные желания и варварские потребности находились на уровне каменного века, где шла бесконечная борьба за огонь, женщин и пищу.

Старик поднялся на палубу и долго смотрел на ускользающий в тумане берег. Постепенно волны словно слизнули кромку суши, и вокруг не осталось ничего примечательного, кроме колючего ветра и бескрайней морской дали.

Люди из команды "Черного лотоса", числом не более трех десятков человек, поглядывали на пассажира с интересом. Их бойкий говор и грубые шутки доносились вполне явственно, чтобы их невольный попутчик слышал каждое слово.

– Видно Варсава получил достаточно монет, чтобы мы потеснились ради такой отменной развалины, – ядовито обронил один из матросов.

– Это не нашего ума дело, приятель… – послышалось в ответ. – Вот когда займешь место хозяина, вот тогда и станешь решать, кого следует поместить в подходящее дерьмо, а кому шею намылить, чтобы он поменьше открывал свою пасть и выполнял положенную работу.

Тон был весомый, мрачный, как и тяжелая волна, ударившая в борт "Черного лотоса".

Старик внимал безучастно. Его век был длинным. Он повидал немало, чтобы не ждать от людей ни добрых слов, ни улыбок, ни дружелюбных приветствий. Его глаза излучали холод, он еще раз равнодушно оглядел морской простор, затем столь же холодно окинул взглядом команду корабля. А команда у Варсавы была как на подбор: высоченные, широкоплечие громилы, с рожами отпетых грабителей и кулачных бойцов. Такая публика могла выдержать все что угодно – и жестокие побои капитана, и бешеный натиск бури, поскольку их полудикое существование не предвещало им ни теплого дома, ни легкой кончины.

– Не слушай эту вшивую братию, старик… – сказал подошедший Варсава. Он накинул на плечи теплый меховой плащ, отчего казался еще крупнее. Широкий кинжал, висевший у него на поясе, придавал ему сходство с истинным разбойником, способным запросто отправить за борт любого ротозея. – Говорю же, старик, не стоит слушать это человеческое отребье, – Варсава положил ладонь на рукоять кинжала и тоном опытного морского волка пояснил: – Эти бараны вертят языками, как бабы юбками, они несут всякий вздор, пока их глотки не зальют поганым пойлом.

Старик хмуро перевел на него взгляд – тяжелый, как надгробная плита, после чего коротко заметил, что подобные речи хороши для завсегдатаев береговых таверн, опухших от пьянки и зуботычин, но не для капитана.

– Чего ж так? – нагло осклабился Варсава, прищуриваясь от налетевшего ветра.

– Не хочу убеждать тебя напрасно, – мрачно обронил старик, – но сдается мне, что того, кто обращается со своими людьми как с тупым скотом, не ждет ничего хорошего, кроме стойла, заваленного навозом по самую крышу.

Варсава подбоченился, и самодовольная ухмылка окрасила его лицо:

– Это не люди, это сброд со всех побережий Хайбории, – сказал он, кивая на свой экипаж. – Они уважают силу. Если я дам слабину, то этот корабль превратится в бордель куда быстрее твоих рассудительных слов, старик.

– Сила – дорогая вещь… – коротко отрезал собеседник. – Силу уважают даже боги. Ее нужно применять с умом, ибо глупость порой обходится куда дороже.

– По себе судишь, или как? – довольно хохотнув, сострил Варсава.

– Нет... – жестко обронил старик. – Я сужу по тем трупам, что остались за моей спиной, пока я следовал к своим целям.

После столь мрачного отклика, все разговоры выглядели легкомысленными бреднями, но все же старик уточнил у Варсавы, сколько дней ему придется терпеть компанию капитана и бессмысленную трепотню команды, прежде чем на далеком горизонте замаячат бескрайние снега Ванахейма?

– На все воля небес, – скрипнув зубами, ответил владелец "Черного лотоса". Было видно, что он едва сдерживается, чтобы не вцепиться в горло незнакомца.

Губы старика тронула дерзкая ухмылка, неподобающая его возрасту, словно годы жизни разом слетели с него. Взгляд же выражал холодную насмешку и вызов. Он смотрел на Варсаву спокойно и ясно, как на кусок жирного мяса, не более того.

– Если ветер будет попутным, – недовольным тоном заключил Варсава, – то путь покажется легкой пробежкой между утренними звездами и вечерней мглой. А если нет, то винить в этом придется тех, кто плохо справляется со своими обязанностями.

С такими словами Варсава покинул мрачного собеседника и спустился к матросам. Почти сразу же над водами "Западного океана" послышались угрозы и проклятия, которыми он щедро осыпал экипаж.

– Сыны степных шакалов и конского навоза, здесь вам не суша!.. Крепить паруса! Держать морды по ветру и пошевеливаться на корме, а не сидеть на бочках, иначе кормить вас будут морские твари за бортом, а не судовой кок этого гнилого корыта!

* * *

Ночью старик долго не мог заснуть. Он беспокойно ворочался с боку на бок, чувствую ребрами жесткость пастели. Однако размеренная качка судна и тягучий скрип снастей наконец–то заставили его сомкнуть веки. Он погрузился в сон, тягостный и мрачный, как сама преисподняя. Сон был наполнен голосами. Эти голоса звали его куда-то, окутывали душной тьмой, перекликались эхом, нашептывая ему непонятные, таинственные слова. Старик спал, словно загнанный в логово зверь, мысли которого переполняли жуткие проклятия, картины бесконечных сражений и темные заклинания неведомых созданий.

Старик задыхался, он жарко хватал остатки воздуха открытым ртом, точно тонул в густой кромешной тьме, пока не открыл глаза и не очутился в яви. А явь кругом была куда страшнее иных сновидений: в тусклом свете лампы, он увидел перед собой Варсаву. Мясистый лик Варсавы изменился до неузнаваемости, в нем не осталось более ничего человеческого, одно желание застыло на этом лице – желание убийства и грабежа. Его глаза, словно два змеиных ока, ярко горели в полумраке, и очи эти были переполнены лютой ненавистью. Огромными мозолистыми ладонями капитан "Черного лотоса" сдавливал горло старика и омерзительно скалился от натуги. За ним стояли еще три разбойника. Эта свита выглядела как сборище могильщиков, готовых в любой момент сковырнуть очередной труп в свежевырытую могилу. Компания ждала, когда их капитан отправит свою жертву в холодные объятия смерти, а самый бойкий из них, словно крыса в тюремной камере, уже начинал шманать в котомке пассажира.

В следующий миг картина изменилась. Варсава негромко охнул, а затем с невероятной силой отлетел в распахнутый проем двери. Старик поднялся с лежака, словно древний бог с окаменевшего ложа. Он моментально преобразился, огромная нависшая тень от его фигуры заполнила все пространство кругом. От этого человека веяло такой первозданной мощью и такой страшной угрозой, что разбойники кинулись прочь из каюты. Однако "древний бог" не оставил им ни единого шанса на спасение. И хотя места едва хватало для приличного замаха, для старика это не являлось помехой. Он был более чем опытным воином, его двуручный меч прочертил молниеносную дугу, и голова одного из негодяев с глухим стуком упала на пол, остальных он зарубил как баранов, чуть скривившись от брезгливости.

Варсава вновь охнул, его забрызгало кровью с ног до головы, он ползал в луже крови и теплых кишках, жалко цеплялся руками за ускользающие доски настила и молил о пощаде.

– Ну нет… – тяжело дыша, сказал старик. – Уж лучше пощадить этот мир, избавив его от такой непосильной ноши, как ты, Варсава.

– Я заплачу тебе золотом!.. – умоляюще протянул Варсава, но острие меча закончило его бесполезные мольбы. Оно пронзило его насквозь, пригвоздив к трюмной переборке, словно громадную бабочку в саду жизни у недобрых богов.

Шум и крики разбудили корабль. Через мгновение на старика уже взирали десятки глаз. Команда сжимала в руках клинки, блестевшие в полумраке помещения, как зубы дракона, но не решалась пустить их в ход. Люди молчали, только горячее дыхание выдавало их напряжение. Вопросов не возникало. И без лишних вопросов было понятно, какая трагедия здесь произошла.

– Тут кто–то хотел занять место капитана, – мрачно проговорил старик, устало оперевшись на рукоять окровавленного меча. – Если это так, то штурвал свободен.

– Ну что ж… – неожиданно произнес один из матросов. – Собаке – собачья смерть. Он пнул тушу Варсавы и злобным голосом заметил, что жирный ловец удачи, получил, наконец–то, свою заслуженную награду.

– А чем наградим этого героя? – с саркастической усмешкой справился еще один громила, кивая на обитателя каюты.

– Утром станет ясно, чего он стоит на самом деле, а пока нужно очистить судно от мусора, а затем отдать должное ночным грезам и духам сна.

"Очищение" произошло быстро, как подобает на всяком корабле, где набралась изрядная куча человеческих нечистот. Тела Варсава и его подельников мигов вышвырнули за борт, без напутственных отпеваний и прощальных посиделок.

Старик наблюдал за экипажем "Черного лотоса" безучастно, словно видел перед собой кучу назойливых крыс, но его двуручное оружие постоянно напоминало, что он начеку и в случае нужды сумеет постоять за себя как следует.

* * *

Утром, едва рассвет окрасил горизонт, на палубе "Черного лотоса" уже гудели голоса. Там выбирали нового капитана. Команда разделилась на два лагеря, осыпая друг друга градом упреков, грязных посулов и оскорблений. У каждой группы был свой лидер, и каждый из них обладал своими явными достоинствами, главными из которых были грубая физическая сила и громовая речь. Никто не перечил этим парням, ибо широкие плечи, тяжелая поступь и увесистые кулаки – без сомнения выделяли их из толпы морских "собратьев", давая ясно понять, что на самой вершине достатка и успеха завсегда найдется свободное местечко для подобных ухарей и громил.

Старик прошел на корму "Черного лотоса". Лучи утреннего солнца – чуть теплого после стылой ночи, мягко падали на его голову, подсвечивая седые пряди и суровый лик. Он не вмешивался в перебранку людей, ибо несмолкаемый плеск волн и трепет парусов был ему ближе, чем скабрезные речи случайной голытьбы.

Тем временем у грот-мачты разговор шел уже на повышенных тонах.

– У Баска больше прав на роль капитана, чем у твоего вислозадого Рорика! – говорил один из парней – высокий, кряжистый отморозок.

– Следи за языком, Виннолет! – свирепо возразил ему собеседник, иначе окажешься там же, где и Варсава, с его погаными мечтами о легкой наживе и внезапном обогащении!

– Тебе самому следует прислушаться к своему гнусному говору, Гастон! – яростно выпалил Виннолет, пока ты не захлебнулся в собственных словах, как в помоях!

– Тихо парни!.. – между спорщиками вклинился еще один широкоплечий детина. – Какими бы ни были ваши доводы, но Баск и Рорик могут сами постоять за себя! Пусть жребий решит, кому из них быть у руля "Черного лотоса", а кому и дальше держать рот на замке и драить палубу, когда велят!

– Жребий ничего не решит, ибо миром, без хорошего кровопускания, здесь разойтись не получится! – обронил Виннолет, решительно рубанув воздух ладонью.

– О, друг мой… – ядовито заметил Гастон, – ты наконец–то раскрыл свою пасть по делу и говоришь достаточно мудро для твоего детского возраста.

В воздухе тотчас же мелькнули два кортика. За ними сходу проскрежетала отточенная сталь остального экипажа.

– Держите себя в руках, ублюдки! – неожиданно рявкнул Баск. – Не хватало еще, чтобы мы устроили бойню и перегрызли друг другу глотки!

– Но кому–то точно придется ее порвать! – хмыкнул Рорик, с дьявольской усмешкой взирая на соперника.

– Точно–точно, – мрачным голосом подытожил кто–то. – Миром тут не пахнет…

– Не знаю, о каком мире здесь толкуют… – елейным тоном произнес Рорик. – Но мне лично плевать на весь мир, каков бы он ни был на самом деле, лишь бы никто не стоял на моем пути.

В качестве веского доказательства он смачно плюнул под ноги Баска, после чего, скорчил морду умника и тоном философа твердо подытожил: что два капитана на одном судне – это точно – перебор.

– Даже боги на небесах, – саркастически заметил он, – и те не могут ужиться вместе, а мы уж и подавно – пустим друг друга в расход, жалея только об одном, что не сделали этого раньше, до того, как стали биться за кусок жирного пирога на этом гребанном свете.

– Ставлю свой медный зуб на то, что наш словоохотливый Рорик первым получить ржавый болт под ребро, – немедленно хохотнул кто–то. – Когда выйдет справлять нужду.

– Нет, щепотка отравы подойдет ему куда больше, – ухмыльнулся еще один верзила. – Наш любезный Кратос подаст ее в серебряной чаше, вместе с добрым аквилонским вином.

Люди захохотали.

Когда смех утих, лишь ветер и хлопанье парусины говорили о том, что разговор подошел к своему логическому концу.

– Значит поединок? – сглотнув слюну, молвил Виннолет.

– Пусть решают Баск и Рорик!

– Я уже давно все решил… – лениво помахивая топором, сказал Баск. – Не люблю, когда долго чешут языком. Это удел тех, кто носит юбку и держится поближе к кухне. А серьезные мужчины предпочитают иной "базар".

Топор в руках Баски поднялся к бледному солнечному диску, а затем с невероятной силой врезался в настил под ногами Рорика, только щепки взлетели к небесам.

Люди немедленно расступились, освобождая место для драки.

– Ну что ж, поглядим на твой "базар", – хмыкнул Рорик.

Они приценивались друг к другу недолго, тем более что стопившиеся рядом доброхоты, с глазами прирожденных убийц, безжалостно подначивали их грубыми напутствиями и злыми смешками.

Первым начал атаку Рорик. Он предпочитал действовать мечом, нанося быстрые и точные удары то слева, то справа. Баск отступал, ловко подставляя топор под молниеносное лезвие противника. Один рассчитывал на пробивную силу своего увесистого оружия, а другой – на скорость и маневренность. Казалось, меч явно выигрышнее старого доброго топора, потому как способен угрожать или удерживать на безопасном расстоянии любого наглеца. Однако Баск держался более чем уверенно, будто не замечая летящей к нему стали. Он орудовал топором не менее проворно, чем Рорик своим мечом. Более того, Баск то и дело постоянно сокращал дистанцию, заставляя врага пятиться или отпрыгивать. Противники быстро уставали, поскольку темп боя был очень высоким. Они больше не оскорбляли друг друга, а берегли дыхание. Наконец, Рорик сделал неудачный выпад и раскрылся. Баск тотчас же нырнул ему в ноги и с силой врезал тыльной стороной рукояти в живот. Рорик охнул и согнулся от боли. Шатаясь из стороны в сторону, он попятился к мачте и попытался закрыться мечом. Но Баск не упустил своего шанса, он ловким движением цепанул оружие недруга загнутым лезвием топора, шумно крякнул, а затем мощным рывком обезоружил незадачливого соперника. Кто–то охнул, словно филин, когда выдернутый меч, словно жалкая шпилька, блеснул в лучах равнодушного солнца, чтобы навечно скрыться в набежавшей волне.

– Ты желал выслушать мой "базар", Рорик… – хрипло сказал Баск. – Но я же говорил, что не люблю долгих речей…

Толпа затаила дыхание, когда тяжелый боевой топор вновь поднялся к небу. Баск налету перевернул его щербатым обухом навстречу цели, после чего, с отдышкой опустил его точно промеж глаз Рорика.

Когда тело, а также разлетевшиеся по палубе мозги, смыли за борт, день только набирал обороты. За этот день нужно было решить немало вопросов, а именно: стоит ли плыть к Ванахейму, если этот гребанный путь выбирал предыдущий капитан?

Ближе к полудню экипаж надумал придерживаться намеченного пути, ибо товар, доверху заполнивший темное нутро "Черного лотоса" можно было сбыть только там. Жадность здесь превышала все остальные мысли и планы. Неожиданное имущество окрыляло людей, да и отсутствие ненавистного хозяина с его угрюмым эскортом заставляло смотреть в туманную мглу грядущего с очевидным оптимизмом.

– Ты с нами, старик? – Баск подошел к молчаливому гостю на корабле и уставился ему в лицо.

– Я держу путь в Ванахейм… – спокойно донеслось в ответ. – Если вы не сойдете с этого курса, то я с вами.

– А если мы вдруг передумаем? – Баск ухмыльнулся, выразительно проводя заскорузлым пальцем по окровавленному лезвию топора.

Старик недобро прищурился. Его не смутил этот откровенный вызов, он как будто невзначай тронул рукоять своего огромного двуручного меча, после чего, твердо сказал:

– Не стоит играть словами, Баск, когда рядом находится смерть. Я бы не хотел, чтобы на этом корабле вновь выбирали капитана.

Баск громко рассмеялся, ощерив пасть, в которой не хватало пары–тройки зубов.

– А как же твоя плата?

– Я уже заплатил за каюту и свой проезд, – сурово прозвучало в ответ. – И мне безразлично, в чьем кармане позвякивают нынче мои монеты.

– Ладно, быть по сему... – чуть подумав, заключил Баск. – Однако надеюсь, ты не брезглив, и не откажешься выпить вина с моею командой.

Старик не возражал. Они спустились в капитанскую каюту, где уже шел пир. Люди горячо обсуждали прошедший бой, ничуть не жалея ни чужую жизнь, ни собственную судьбу. Обслуживал публику Кратос, вынося откуда-то с камбуза кучу жратвы и кувшины с вином. Он не перечил, видно привык к доле раба и не стремился к свободе. Было душно, как в склепе. Затейливые клубы табачного дыма и тонкий запах наркотических веществ висели в воздухе. На столе, в центре каюты, стояло огромное блюдо, заваленное ломтями вяленого мяса, лежали сухари, возвышались плошки с сушеным виноградом, салом и сыром.

– "Черный лотос" недаром имеет такое название, – весело сказал Баск, видя, как морщится от наркотического дурмана старик.

– Я уже догадался, – мрачным тоном обронил его пожилой спутник. – Но во имя Крома, я не береговая охрана и мне безразлично, какой груз и какое истинное дерьмо вы перевозите в своих трюмах. Если северяне готовы платить вам за "кхитайский дурман" и "стигийскую травку", чтобы погрязнуть в тех же пороках, каких погрязла южная Хайбории, то это их дело. В конце концов, у каждого своя голова на плечах и каждый сам решает, каким образом ему сходить с ума в этом мире.

– Мы всего лишь честные контрабандисты… – проговорил Баск слегка игривым тоном. Он развел руками и добавил: – Мы всегда плывем туда, где платят золотом, а не разговорами.

– Знакомые слова… – сказал старик. – Если ты стремишься повторить судьбу Варсавы, то ты на верном пути.

– Путь у всех один, старик: от колыбели до могилы, – заключил Баск. Он с силой воткнул топор в переборку, едва не раскроив чью-то взлохмаченную голову, а затем уселся во главе стола и шумной братии.

* * *

Следующие несколько дней походили друг на друга без остатка, как две капли воды на дне разбитой бутылки. Ничего не менялось: матросы жрали и пили, после блевали за борт. Вода гневно бурлила и пенилась им навстречу, а затем успокаивалась и вновь становилась чистой. Свежеиспеченный капитан изредка приходил в чувство, поводил мутными очами вокруг, после чего громогласно требовал выпивки. Сквернословие его было коротким, как и способы управления посудиной. Он шумными пинками выгонял подчиненных на палубу, где заставлял их делать необходимую работу. Его непотребная речь, дикий взор и зуботычины действовала на экипаж безоговорочно. Никто не перечил, не обнажал оружие, в попытке поставить главаря на место, поскольку жизнь была дороже любого унижения и постоянных оскорблений.

В такой ублюдочной обстановке корабль настойчиво плыл к далеким берегам Ванахейма, без устали оставляя за кормой остатки недоеденной пищи, кровавые плевки и нечистоты.

Старик большую часть времени проводил у себя в каюте, откинувшись на лежаке. Его никто не беспокоил, только Кратос не забывал о нем, справно принося кормежку и выпивку. Старик не благодарил его за подобную учтивость, как будто такие люди для него вообще не существовали. Он внимал скрипу судна, изредка поднимался на свежий воздух, стоял на носу корабля, возле оскаленной пасти дракона и подолгу смотрел вдаль. Порывы ветра, плеск волн и хлопанье парусов сопровождали его думы о былых событиях и грядущих днях. По ночам его вновь и вновь тревожили беспокойные сновидения. В этих черных, как омут грезах, он все так же слышал зов потусторонних сил и, просыпаясь в горячем бреду, живо хватался за кувшин с вином и мрачной тенью, пугая экипаж, брел на палубу.

Так могло бы продолжаться долго, бесконечно долго, ибо "Западный океан" относился к экипажу "Черного лотоса" на удивление терпеливо. Небо было чистым, и погода ничем не беспокоила ни команду, ни странного пассажира на борту. Ветер был попутным, как и мысли экипажа об удаче, легкой наживе и распутных женщинах, готовых продать свои ласки и свое тело любому встречному, лишь бы у него в кармане звякали монеты. Ветер дул ровно, без резких порывов, неспешно подгоняя корабль к очевидным неприятностям. И неприятности вскоре появились, как нежданные гости на пороге отчего дома, хотя поначалу казалось, что боги благоволят людям, невзирая на все их склоки, омерзительные поступки, скотские речи и опустошенные души.

Сперва изменился воздух. Он вдруг стал тяжелым и душным, с трудом проскальзывая в глотку, потом наступило безветрие и стало тихо, как в могиле. Корабль замер на месте, ни чувствуя ни качки, ни малейшего плеска волны. Экипаж, дробно стуча сапогами, высыпал на палубу. Народ уставился на горизонт за кормой "Черного лотоса" и ни смел пошевелиться. Там творилось нечто страшное: стена мрака, уходящая прямиком в небеса, неумолимо двигалась по пятам корабля. Эту гигантскую стену расчерчивали узловатые вспышки молний, раскалывая небосвод на бесчисленное множество трещин, доносился угрожающий гул, рев и грохот приближающейся стихии.

Старик также вышел на палубу. Правда молчал он недолго.

– Не стоять!.. – неожиданно проревел он. – Шевелитесь, парни, паруса долой, повернуть корабль мордой к буре!..

– Делайте, что велели, канальи! – не менее громогласно рявкнул Баск. – Да поживее, иначе все мы отправимся на корм той падали, что плавает за бортом!

Размахивая топором, он набросился на команду, однако испуганные люди опомнились сами. Их ненужно было подбадривать ни хулой, ни пинками. Экипаж кинулся по местам не хуже самых трудолюбивых муравьев: кто на ванты, кто штурвалу, а кто в трюм, крепить груз и молиться о спасении собственной плоти.

Ураган обрушился на корабль внезапно, словно коршун на птицу. Вода за бортом тотчас же вскипела, медленно приподнимая свою добычу к нависшим облакам. С подобной высоты океан выглядел огромной поляной, пространство которой сминала чья-то жуткая, первобытная сила. Даже устрашающий лик дракона на носу "Черного лотоса", сделался вмиг жалким символом погибели и бессмысленного предназначения, когда немилосердный вал воды рухнул с высоты небес.

Никто не успел подготовиться, судно накрыло водой по самые мачты, словно гигантской ладонью безжалостного морского владыки. Корабль тащило куда–то вниз, придавливая все новыми и новыми тоннами воды.

Слава богам, но вечность не спешила избавляться от такой жалкой посудины как "Черный лотос". Корабль, застонал как живой, он с немыслимой натугой вынырнул наружу и, словно раненый зверь, тяжко переваливаясь с боку на бок, понесся навстречу собственной судьбе. Слабый луч солнца, ненадолго пронзивший облачный покров, осветил его палубу, где уже не было ни парусов, ни мачт, ни экипажа. Только одна единственная фигура виднелась на этом корабле – фигура старика. Он выжил чудом, успев привязаться канатом к штурвалу. Его двуручный меч, воткнутый в настил едва ли не по самую рукоять, торчал рядом. Седая копна мокрых волос облепила могучий торс этого человека. Сплевывая соленую воду, он огляделся вокруг. Картина ему не понравилась, она не внушала никакой надежды, однако сдаваться он не собирался.

– Есть кто живой?.. – его сильный голос еле пробивался сквозь рев бури, однако никто не отозвался, разве что свежая громада воды ринулась ему навстречу.

Сколько прошло времени, старик не ведал, корабль несло и несло куда-то в зыбкую даль. Луч света исчез так же быстро, как и появился, на смену ему пришла одна беспросветная ночь, поглотившая мировой окоем без остатка. "Черный лотос" выглядел гнилой щепкой, потерявшейся в потоке грохочущего водопада. Казалось, этот водопад низвергается с края земли в гигантскую пропасть, где заканчивалось само время и пространство.

Старик ослаб, но врожденная стойкость не позволяла ему сломаться и упасть духом. Он был готов до последнего бороться за жизнь, где ему, невзирая ни на что, уже не было места. Разбушевавшаяся стихия, как будто стирала его из памяти хайборийского мира, готовя ему на смену новых проходимцев, грабителей и героев.

Потом днище "Черного лотоса" нащупало земную твердь и, раздираемый этою твердью на части, корабль выбросило на берег.

* * *

Очнулся старик внезапно, как будто неведомая сила безжалостно вырвала его сознание из темного болота.

Он лежал на побережье, щедро усыпанном обломками "Черного лотоса". В лицо старика смотрела маска свирепого дракона. Взгляд ее выражал холодную обреченность, давая ясно понять, что всему сущему на этом свете грозит неизбежная гибель, тьма и забвение. Остатки форштевня и большая часть корабельной оснастки покоились неподалеку – там же, где и громадный кусок развороченной кормы, густо оплетенный водорослями. Посреди обломков торчали чьи-то дранные башмаки, расколотая амфора с набухшим от влаги зерном и топор Баски. Это зрелище не вселяло никакого оптимизма, тем более что пара посиневших трупов, с опухшими от воды животами, так же находилась среди вещей.

Пейзаж был мрачен: обледенелый песок, громадные валуны, пологие холмы и редкая растительность вдалеке – вот и все, чем мог порадовать здешний мир своего нежданного пришельца.

Рядом грохотал океан, без устали накатывая гребни косматых волн на сушу. Косо летел и падал на землю снег, а где-то там наверху таился диск солнца, скупо роняя сквозь сизую толщу облаков тусклые нити света. Все так же дул ветер, но он уже не был столь жестоким, хотя и пронизывал до костей.

Старик медленно поднялся, сбрасывая оцепенение. Ни стона, ни браного слова, не сорвалось с его губ. Он быстро оценил свое незавидное положение и, недолго думая, принялся шарить среди обломков. Ему повезло, он сходу обнаружил несколько целых ящиков, доверху набитых съестными припасами. Рядом лежали пакеты с дурманящими травами, размокшие пряности и кувшин с брагой. Затем нашлась бочка с водой, десяток тюков с тканью, и целый ворох затейливых побрякушек, яркий блеск которых не смог скрыть даже снег. В конце концов, он наткнулся на кошель с монетами, а затем и на собственный меч, торчащий как несгибаемый гвоздь посреди всеобщей разрухи.

Меч дал старику силы, и в глазах у него появился неугасимый огонь жизни. Этому огню требовалось настоящее тепло и хоть немного вина и жратвы, чтобы он не угас окончательно. Но за этим дело не стало. Очень скоро под прикрытием раздолбанной кормы, уже горел костер (дело нехитрое для опытного воина, в потаенных карманах которого всегда найдется кремень и кресало). В его жарком пламени, немилосердно шипя и потрескивая, догорали клыки дракона, чьи-то теплые шаровары и резные останки форштевня.

Пакеты с травами также с большой охотой поглотило жаркое пламя костра, отправив к богам вонючую смесь из дыма и дорогостоящего аромата. Оставшаяся снедь послужила приятной наградой за пережитые неприятности.

Обсохнув и утолив голод, старик не стал задерживаться на берегу. Эта суша хоть и была к нему благосклонна, но все же не являлась конечной целью его путешествия. Его путь лежал дальше. Он не знал точно, где именно его цель, но, однако, верил собственному звериному чутью и дремучим инстинктам.

Набив котомку остатками пищи, он положил меч на плечо и двинулся вглубь открытого континента.

Континент принял его охотно, широким простором неизведанной территории, торопливо бросая навстречу человеку колючую поземку.

Позади остался "Западный океан", шум прибоя и выжженное пятно костра на песке. Там же возвышалась невысокая груда камней, под тяжестью которой покоились трупы двух безымянных матросов. Топор Баски венчал эту братскую могилу, символизируя стремление всякого человека к загробному покою, а едва уловимый запах сладковатых трав, витавших в воздухе, напоминал о том, что все в этом мире призрачно и все быть может – всего лишь сон чужого разума, погруженного в наркотический дурман и сказочные грезы.

* * *

Сколько старик шел, упорно сопротивляясь жестким порывам ветра, сказать было трудно. Хруст ледяного наста под сапогами и падающий снег, сопровождали его путь. Несколько раз где-то очень близко раздавался вой волков, однако хищники не трогали его, будто чуяли в нем своего, такого же матерого зверя. Пару раз, в туманной дымке, он видел вдали вершины гор, покрытых ледниковыми шапками.

Берег постепенно отдалился, и стало не так промозгло и сыро. Природа хоть и скупилась на краски, но все же и тут теплилась своя жалкая жизнь. Это был север, безжалостный и суровый. Старик знал его, чувствовал его запахи, жадно впитывал каждой клеточкой тела. Тут повсюду торчали камни и вечная мерзлота. А там, где их не было, можно было заметить редкую растительность, которая тянулась к небесам, невзирая на скудость почвы и лютые морозы. Это был самый край мира, где одиночество и смерть поджидали всякого человека на каждой пяди обледеневшего пространства.

Ближе к вечеру ветер прекратился, небо постепенно очистилось от облаков, и показались бледные искорки первых звезд.

Следовало поторопиться с поисками ночлега, чтобы скоротать ночь и сберечь силы для нового дня.

Когда уже почти стемнело, он неожиданно наткнулся на заброшенную хижину. Высокие сугробы окружали ее со всех сторон, так что пришлось повозиться, прежде чем обнаружить дверь и проникнуть внутрь.

Жилье оказалось сторожкой охотников. Тут находился запас медвежьих и волчьих шкур. Путник накрылся ими доверху и погрузился в тревожное полузабытье. Ладони его сжимали рукоять оружия, а с губ тихо слетали имена богов. Боги, как всегда, помалкивали, терпеливо дожидаясь, когда в этот мир придет окончательная тьма, а вместе с нею, наконец, утихнет бессмысленная людская борьба, щедро наполненная страданиями, кровью, разочарованиями, потом и предательством.

Однако боги ждали напрасно, старик был живучим, хотя на его плечах лежал немалый груз лет. С подобной живучестью он мог бы пережить и самих богов, чтобы заглянуть им в глаза, а затем от души плюнуть им в ноги – за пустые обещания, обманутые мольбы и постоянную готовность к человеческим жертвоприношениям.

В эту ночь, в тяжелых грезах, его снова и снова терзали неведомые голоса. Они звучали громко, почти оглушительно, как будто он находился на арене грандиозного амфитеатра, посреди озлобленной толпы зрителей. Эта публика кричала ему о чем-то, но он никак не мог разобрать ни слова, только шумный гул раздавался в его черепной коробке.

Его разбудили истошные вопли, сквернословие и крики о пощаде. Он отбросил шкуры и, держа меч наготове, скользнул к выходу.

Снаружи, сквозь узкую щель над дверью, пробивался слабый свет. Старик приник глазами к отверстию, изучая открывшуюся картину.

Увиденное не слишком удивило его, такие вещи он наблюдал не раз, когда странствовал по районам куда более знойным, чем здешняя тундра, бескрайнее пространство которой покрывала белая мгла и колючий мороз. Тут все было обычно: несколько крепких мужчин, с виду наемников, повалили на снег женщину. Один ударил ее кулаком в лицо, чтобы она не орала. Другие засмеялись, подначивая своего рослого напарника к следующим действиям. А действия тут были точно таким же, какие испокон веков совершали насильники и подонки по отношению к тем несчастным бабам, которым не поздоровилось оказаться в их полной власти.

Компания была явно навеселе.

– Выпей браги, Харви… – громогласно сказал кто-то из них, протягивая товарищу флягу с булькающим пойлом. – Выпей для согрева, чтобы твое "грозное оружие" не замерзло в этой глуши прежде времени.

Мужчины расхохотались, довольные шуткой.

Кто была эта женщина, старика ничуть не волновало. Ни сомнения, ни страх не терзали его душу. Ударом ноги он высадил дверь настежь, так что она разлетелась вдребезги, после чего вышел на свежий воздух. Лицо его было каменным, этой ночью он основательно продрог и повод согреться казался ему весьма уместным в этот ранний час.

– Если вы оставите женщину в покое, то мне не придется вас убивать, – холодно произнес он.

Охотники не поверили ему. Их было семеро – семеро сытых, хорошо одетых и здоровых мужчин, готовых подчиниться своему вожаку, но только не первому встречному громиле. И у них было оружие, много оружия, столь же острого и холодного, как и окружающий мир. Они живо повытаскивали мечи и стали молча окружать незнакомца. Женщина приподнялась на снегу и тоже уставилась на старика. Под глазом у нее расплывалась синева, губа кровоточила, а рот открылся от удивления и надежды. Она была красива и молода, с длинными и черными, как смоль волосами. Теплая одежда, прошитая грубыми нитями, и меховые сапоги, скрывали ее фигуру, но все же не могли окончательно спрятать ее гибкие движения и стройный стан. Чтобы она держала рот закрытым, ее тотчас же наградили свежей оплеухой и звучным пинком под зад, дабы девка не вздумала рыпаться и смотрела на предстоящий спектакль без лишнего шума.

Увы, представление оказалось недолгим.

– Ты кто такой? – спросил незнакомца самый здоровый.

– Я тот, кто видел и слышал достаточно, чтобы не отвечать на глупые вопросы, – обронил старик.

Здоровяк хмыкнул, нагло оглядел собеседника с ног до головы, затем сообщил:

– Ну а мы, старик, услышали ровно столько, чтобы ты больше уже ничего не видел и ничего не слышал.

Женщина испуганно вскрикнула, когда охотники бросились в бой.

Атаковали они разом, но их противник, словно только этого и ждал. Он свирепо оскалился и сам ринулся навстречу обнаженным клинкам. Его огромный двуручный меч засверкал словно молния, не позволяя пробить подобную защиту. Старик двигался с невероятной для его возраста скоростью, навсегда отсекая нападавшим дорогу назад, к той невидимой грани, что отделяла жизнь от смерти.

Все закончилось быстро, как сход лавины в зияющую пропасть. Зазубренное лезвие огромного клинка успело отразить короткий луч солнца, прежде чем окрасилось кровью. Молодость и уверенность в собственных силах оказались бессильными против многолетнего опыта.

День встречал людей новой смертью, обещая удачу и хорошее настроение тем, кто любит превращать чужую беспечность и необдуманные действия в груду дымящихся останков.

Женщина широко открытыми глазами, полными ужаса, наблюдала за тем, как падают на землю ее насильники, как быстро, один за другим, умирают те, кто еще так недавно тискал ее за грудь, таскал за волосы и ставил на колени. Потом она медленно перевела взгляд на своего спасителя. "Спаситель" не вызывал никакого доверия, скорее наоборот, он выглядел сущим демоном, куда более опасным, чем те, кого он с такой легкостью отправил на тот свет.

Этот демон действовал неспешно. Он аккуратно вытер свое огромное оружие о меховую подкладку одного из покойников и направился к ней. Хруст снега под его ногами вывел ее из оцепенения.

– Я сделаю все, что ты пожелаешь… – испуганно выдохнула женщина, пытаясь отползти подальше. – Только не убивай меня…

Демон угрюмо ухмыльнулся, пытаясь стереть остатки крови, забрызгавшие его лик.

– Где твой дом, женщина? – без обиняков спросил он ее. – Думаю, твои родичи будут рады увидеть тебя живой и невредимой.

Глаза женщины стали круглыми, как тарелки.

Демон вновь ухмыльнулся.

– Если ты намерена отморозить себе зад, сидя на этом снегу, то это твой выбор. Я же не прочь посидеть возле домашнего очага.

Женщина едва не разрыдалась. Слова незнакомца мигом привели её в чувство. Их произносил вполне нормальный человека, привыкший как повелевать, так и миловать.

– Мой дом находится там… – женщина торопливо махнула рукой в направлении далеких гор, чьи обледеневшие вершины торчали на горизонте, словно зубья издохшего чудовища. – Если идти сейчас и не останавливаться, то к вечеру дойдем.

– Тогда веди, – обронил ее спаситель, поднимая женщину на ноги.

– Но там одни враги…

– Враги повсюду, – с усмешкой прозвучало в ответ. – Однако мы с моим мечом сумеем с ними договориться.

И больше ни слова, никакой поддержки, утешений и любопытных расспросов.

Старик перешагнул через трупы, и двинулся в путь. Женщина не прекословила, разве что мимоходом подобрала острый нож и кожаную флягу с булькающим пойлом, оброненную на месте недавнего боя. Ни то, ни другое уж явно не пригодится мертвецам.

Перед ними расстилалась белая пустыня, со своими снежными барханами, котловинами и щепотками хвойной растительности. День едва теплился под крохотным диском солнца, ибо мороз стискивал его со всех сторон. Только размеренные шаги и теплое дыхание двух, еще живых созданий напоминали округе о том, что борьба за существование еще не окончена.

* * *

Привал они устроили после полудня, в низине, возле упавшей ели и нескольких валунов. Споро наломали лапника и разожгли костер. Потом перекусили крохами пищи, что нашлись у них при себе и запили брагой.

Жар огня, скудная еда, а также брага, слегка расшевелили женщину. Старик ни о чем не расспрашивал ее, но женский язык сам по себе, по природе своей, готов разболтать все что угодно, лишь бы рядом имелся толковый слушатель, а не мрачный громила с подходящей затычкой в руках.

Старик являлся слушателем от бога – терпеливым, как само время. Он внимал спутнице без тени возражений.

– Меня зовут Эгилла, – произнесла она, подбрасывая в костер сырых веток. – Люди, которых ты убил – пришлые, они чужие тут. Их было не больше двадцати человек. Целый отряд. Они называли себя охотниками и рыбаками с побережья, но я не уверена в этом, потому что с побережья давно уже никто не появлялся. Говорят, что там все умерли от голода еще десять зим тому назад. А эти… – она махнула в ту сторону, где остались лежать покойники. – Эти пришли к нам вчера, ближе к ночи. Хотели купить рабынь для своего вождя, совали нашим мужчинам медь и серебро, но глава клана отказал им, потому что мы не торгует своими людьми так, как это делают другие племена. "Деревня наша небольшая, и делать ее еще меньше в угоду кому бы то ни было, у нас нет никакого желания".

Так сказал им старейшина нашего рода.

Тогда пришельцы достали оружие. Главный из них обнажил меч и отрубил старейшине голову, затем насадил ее на копье. Другие принялись добивать остальных, не давая пощады ни молодым, ни старым.

Тут женщина разрыдалась, речь ее стала невразумительной, она глядела в пламя костра, бессильно сжимала ладони и горячие слезы текли по ее щекам.

Старик слушал ее невнятный рассказ, и картина недавней трагедии четко вставала перед его глазами. Он сотни раз видел подобные сцены: обнаженное оружие, ругань и проклятия, хрипы раненых и море крови, вперемешку с криками, грабежом и убийствами.

– Мы сопротивлялись недолго, ибо лучшие наши воины ушли на поиски дичи еще два дня тому назад… – чуть всхлипывая и размазывая грязные слезы по лицу, продолжила спутница. – Большинство погибло сразу, не в силах оказать отпора пришельцам… Деревня наполнилась суматохой и криками… А потом, когда все стихло, меня схватили за волосы и бросили к сапогам одного из разбойников… Я была его добычей… Если бы не ты…

– Успокойся, женщина, – спокойно сказал старик. – Не трать свои слезы напрасно. Лучше держись за тот миг, что даровала тебе судьба, а остальное – уже неважно.

– Это Небо послало тебя ко мне.

Губы старика тронула едва заметная усмешка.

– Небо тут не причем, – произнес он. – Небу все равно, какая мясорубка ждет каждого из нас… – Мы сами ищем беды и напасти на свои головы, не замечая, как наши поступки влекут нас к собственной гибели.

– Ты говоришь, как мудрец.

Старик ухмыльнулся:

– Мудрецу нечего делать в этой дыре. А вот твоим сородичам она, похоже, в самый раз. Надеюсь, хоть кто–то из них уцелел, невзирая на отмороженные мозги, ведь ваша деревня не единственное поселение в здешнем захолустье?

– Нет, наш клан большой, только стойбища находятся вдалеке друг от друга.

Старик кивнул. Он хорошо знал, что тут, на краю мира, где суровые зимы лишают племена постоянных источников пропитания, отдельным группам куда легче выживать, чем крупным стойбищам, обо там, где находится толпа, там и добыча далеко и ртов голодных больше.

Передохнув, они отправились дальше. Шли быстро, каждый думал о своем, наст скрипел у них под ногами, чуть проседая под тяжестью ходоков. В таком темпе, они могли бы дошагать к самому полюсу, но им помешали. День уже угасал и звезды высыпали на небосклон. Однако зрение у старика было острым. Еще издали он увидел дым на горизонте, а затем и группу вооруженных людей. Их было чуть более дюжины. Они весьма шустро направлялись в их сторону. Впереди двигался высоченный громила, явный главарь, похожий на Харви как две капли воды.

Разговор был до боли знакомый.

– Ты кто? – спросил старика главарь.

– Мне надоел этот вопрос, – сухо прозвучало в ответ.

– Это женщина наша… – делая зверское лицо, обронил кто–то из мужчин. – Ее отдали Харви и Плотти, чтобы они хорошенько позаботились об этой девке.

– Теперь я забочусь о ней, – твердым, как сталь, голосом отрезал старик и его меч блеснул в свете звезд. – А о вашем Харви и Плотти нынче позаботятся волки.

– Ты убил моего брата! – прорычал главарь и бросился вперед. Пар от его дыхания еще не успел остыть, как меч старика раскроил громиле череп. Все произошло настолько быстро, что никто не успел заметить встречного движения противника.

Кровь вновь обагрила снег, и стало тихо, только ветер прошумел над головами людей. Так продолжалось недолго. Очухавшись, остальная братия рассыпалась кольцом, и это кольцо стало сжиматься вокруг старика и женщины, словно удавка.

– Хорса, Ньял, Сигурд, обойдите его сзади, – хрипло произнес кто–то. – Я не хочу, чтобы эта падаль ушла от нас живой.

Старик поднял меч и приготовился к отражению атаки. Грива седых волос мягко струилась по его плечам и спине, он и впрямь выглядел сущим демоном. Женщина почти прижалась к своему могучему спутнику. Руки у нее дрожали, но она все же обнажила острый нож, ясно осознавая, что лучше погибнуть в неравной схватке, чем быть пленницей тех, кто подчистую вырезал всю ее семью.

Два клинка – короткий и длинный, словно два змеиных жала, угрожающе поблескивали в сумерках упавшей ночи. Звезды горели ярко, освещая картину предстоящего убийства. Они тысячи лет смотрели вниз и тысячи раз видели подобное зрелище. На краткий миг картина замерла, затем раздался тихий свист, и одинокая стрела, вылетевшая из темноты, пронзила горло одного из нападавших. Следующая стрела пробила чью-то ногу, другая с глухим стуком воткнулась в грудь Хорсы, выбивая из него не только его скверное дыхание, но и жизнь. Ниял скрючился от боли, держась ладонями за живот, нашпигованный стрелами, а Сигурда насквозь пробило копьем, и он умер раньше, чем успел рухнуть на снег. Остальные бросились бежать, но их перебили с такой быстротой, как будто это была стая жалких крыс, а не отряд воинов.

Затем из ночной темени, словно черные духи из преисподней, выступили люди. Тотчас же вспыхнули факелы. Огонь немедля осветил лица нежданных спасителей, полных такого же мрака, как и сама ночь.

Эгилла мигом узнала кого-то из своих сородичей и бросилась ему навстречу.

Старик все так же держал меч наготове, давая ясно понять, что никому не верит на этом свете, разве что своему оружию.

– Так кто же ты? – вновь спросили его из темноты. Голос был суровым и повелительным, а его обладатель смотрелся не менее величественно, чем старик.

– Орнар, – Эгилла поспешно встала между мужчинами. – Он спас меня, и хотел привести обратно домой.

– Ну что ж, тебе повезло, женщина... – лицо Орнара сделалось жестким, словно кора дуба. – Но сейчас я сберег ваши шкуры, а не божественное проведение. Можете не благодарить, но и молчать твоему спутнику о том, кто он такой и чего забыл в наших краях, я не позволю.

– Я тот, кто идет своей дорогой… – мрачно прозвучало в сумраке ночи. – Но я был бы рад, чего-нибудь поесть и согреется в этой глуши, ибо путь мой еще не закончен, и я не хотел бы задерживать ни себя, ни вас бессмысленными разговорами.

Орнар оглядел старика с ног до головы. Ответ ему не понравился. Однако спокойный тон и уверенность чужака в своих силах, сделали свое дело. Здесь, на севере, на границах между вечной мерзлотой и теплом солнца, люди умели ценить смелость и отвагу.

Орнар не стал задумываться дважды о своем собеседнике, он почувствовал в нем своего, такого же сурового и несговорчивого воина, каким являлся сам.

– Ладно… – наконец, сказал Орнар. – Двигаемся в деревню, утро само подскажет, кто куда пойдет, а кто осядет тут с концами.

* * *

Утро встретило людей Орнара снегопадом и голодной песней ветра. От деревни, где они скоротали ночь, осталось одно пепелище, тепло которого еще витало в воздухе, невзирая на окружающий пейзаж, наполненный ледяным равнодушием и безысходностью.

Кроме землянки местного колдуна, стаявшей на отшибе поселения, выгорело все самое ценное, вместе с амбаром, где хранились запасы пищи, и домом вождя. Разумеется, выжил только колдун, доказывая тем самым, что его судьбой повелевают создания иного мира, куда более могущественные, чем жалкие обитатели земли.

При свете дня его жилище походило на глубокую нору, на самом дне которой теплился крохотный огонек очага. Тяжелые каменные плиты заменяли этому сооружению крышу. Их покрывали наросты столетнего мха и шапки снега. Вход украшал гигантский череп мамонта, чьи внушительные бивни угрожающе торчали навстречу стылым небесам. Высокие столбы, исписанные грубой резьбой и густо облепленные мумифицированными кишками животных, так же не вызывали приятных ощущений, напоминая о бренности собственной плоти. Было ясно, что пришлый отряд разбойников побоялся тронуть эту обитель темных духов. Чужаки явно опасались тех сил, что способны обрушить свой гнев на головы неугодных гостей. Зато в другом деле "гости" преуспели изрядно, почти поголовно истребив население, неспособное оказать им должного сопротивления.

Звали колдуна Утанага. Он кутался в грязные меха с пролысинами, на которых виднелись пятна засохшей крови. Лицо Утанги не выражало никаких эмоций, это была маска смерти, очерченная мелом. Таких колдунов хватало в Хайбории, особенно на юге и в джунглях Стигии, где слуги Сета издревле оскверняли мир своим змеиным присутствием. Впрочем, и восток был переполнен волшебниками, чернокнижниками, прорицателями, чародеями и магами сверх всякой меры, однако тут – на севере они встречались не столь часто. Колдуны могли врачевать или предсказывать судьбу, могли сделать наговор или задобрить богов на успех в охоте или в предстоящей битве, но могли и наслать порчу, отравить существование и сделать человека податливой куклой в их руках.

Эгилла быстро подошла к колдуну. В глазах ее стояла мольба. Она что-то горячо говорила, указывая на своего спасителя.

Утанга долго изучал незнакомца, не забыв оценить его двуручный меч, обруч на голове и длинные пряди седых волос, однако речь его была странной.

– Здесь нет спасенных, – сказал он надтреснутым голосом после затяжного молчания. – Мы все уже мертвы, только еще не знаем об этом. Души мертвых, чьи останки лежат сейчас под этим снегом, могли бы подтвердить мои слова, но им уже не до нас.

Никто не удивился подобной новости. Трупы и впрямь лежали повсюду, их покрывал снег, скорбно осыпаясь с вершин небес. Эти трупы следовало предать огню, вернув их прах земле, чем и занимались весь остаток дня.

Пока работали, вопросов не возникало. Кто были пришельцы, так же мало интересовало Орнара и его людей. Может, то были асиры, пришедшие из–за хребтов "Синих Гор" в поисках легкой поживы, а может еще кто – земля ведь большая, народов кругом – тьма. Пришли, убили, ограбили – дело привычное, как убой скота в дар богам. При случае, и сам Орнар и его молчаливые парни, увешенные оружием с ног до головы, сделали бы тоже самое, если бы решились на поход в земли Асгарда или еще куда – в Киммерию, Немедию, а то и в земли самого Кхитая, где бы этот загадочный Кхитай не находился. Главное, что набег чужакам не удался, птица удачи отвернулась от грабителей, как от вонючей падали. Жаль, конечно, убитых сородичей, но смерть уровняла всех – и своих и пришлых… Север – есть север, тут всякий встречный ищет свою выгоду и свою сытую долю, а уж суровая действительность сама разберется, кому тут пасть от руки ворога, а кому проламывать чужие черепа, жрать от пуза да девок щупать.

Старик в делах племени никак не участвовал, да и мысли Орнара его ничуть не волновали. Утанга поманил его в свою "нору", где указал на место возле очага, подле кучи дранных шкур и груды глиняной посуды.

Жилье колдуна оказалось неожиданно просторным. Утанга по–хозяйски подбросил огню щедрую охапку сучьев, давая гостю рассмотреть свое убежище.

Гость рассмотрел: прямо над его головой висели связки сушеных корений и трав, пахло каким–то терпким настоем, потом и кислым молоком. Стены были вымазаны засохшей глиной, поверх которой виднелись загадочные рисунки, знаки и древние письмена. В самом дальнем конце землянки стояли несколько крепких, обитых железом, сундуков.

Пламя костра несло живительное тепло. Старик тотчас потянулся к нему, словно к самому верному товарищу.

Утанга наблюдал за ними – и за огнем, и за гостем, шевелил губами, принюхивался, прислушивался.

А старик сидел недвижимо, как скала. Он впитывал силу огня, потом веки его сами собой отяжелели, погружая человека в грезы, которым не было ни конца, ни края.

Почти сразу же к нему пришли голоса, привычные, словно мозоли на пальцах. Они вновь звали его куда–то, шептали и говорили ему, что конец его путешествия не за горами и скоро он встретиться с таким мраком, глубину которого еще никому не удалось измерить.

Проснулся старик внезапно, остро чувствуя чей-то недобрый взгляд.

Кругом стояла давящая тишина. Было темно, только тлеющие угли костра давали малую толику света. Правда, для старика этого было вполне достаточно, чтобы он сумел разглядеть очертания Утанги. Колдун курил трубку, тихо причмокивая губами, и клубы дыма заполняли землянку по самую крышу. Дым был сладковатым, он проникал в легкие, горчил в глотке и одурманивал.

– Я знаю, кто ты и куда идешь… – произнес колдун, скармливая пламени свежую порцию древесины.

Жилье озарилось светом, и сноп искр поднялся к потолку. Утанга словно открывал дорогу своему собеседнику в неведомую даль.

– Ты воин, киммериец, – продолжил колдун. – Я видел твои сны. Ты уже не принадлежишь этому миру. Твой мир остался в прошлом. Волшебство, черная магия, короли, чудовища и боги, алчущие кровавого поклонения, похоти и безграничной власти – это все уходит. Оно уходит точно так же, как уходит вода в песок или жаркое лето в осеннюю слякоть. На смену твоему миру и твоим властолюбивым богам идут новые племена. Их будут целые полчища, тысячи-тысяч, больше, чем звезд в потемках Вселенной. Они построят алтари из золота и драгоценных камней своим богам, столь же слабым, как будут слабы и беспомощны мольбы и желания тех, кто станет им покланяться. И таким варварам, как ты – не станет места среди подобных созданий.

Снаружи донесся протяжный вой волка, словно подтверждая, что мир никогда не стоит на месте и на смену гигантским тварям, ужасным чудовищам, могучим героям и грозным богам всегда приходят одинокие хищники, мелкие грызуны и стаи голодных падальщиков.

Утанга затянулся трубкой, клубы дыма практически скрыли его очертания.

– Ступай к Синим горам, воин… Иди, и не оглядывайся, ибо прошлое гонится за тобой по пятам не хуже стаи голодных псов… – колдун закашлялся. – Золотой пик укажет тебе путь… Там – в долине Грохочущих костей ты встретишь свою судьбу, и твой суровый бог решит, наконец, что ему делать с тем, кого он так безжалостно бросил в самое пекло жизни...

Речь колдуна становилась бессвязной и непонятной. Наконец, он закатил очи, упал на бок и начал биться в конвульсиях.

– Карлики, уроды и пигмеи на плечах былых гигантов… – хрипло выдохнул колдун, едва не расхохотавшись во тьме. – Время бежит по кругу… Вода смывает следы… Черепа мертвецов смеются над небесами, а небо смеется над землею. Смерть приходит за всеми, она начало и конец всему сущему…

Утанга шептал и бормотал еще о чем–то, горячие капли пота выступили у него на челе, а губы запеклись в комках табака и брызгах слюны. Затем кривая усмешка озарила его сумасшедший лик, и он затих.

Старик чуть тронул колдуна за плечо. Убедившись, что жизнь не покинула этого безумного пророка, вещающего на краю земли о том, что никому неведомо, он направился к выходу.

Снаружи его встретил новый день, такой же сумрачный и промозглый, как и предыдущие. Людьми Орнара поблизости не пахло, только Эгилла, как тень, бродила между обгоревших развалин.

Углядев знакомую фигуру, она направилась к старику.

– Чем я могу отблагодарить тебя за спасение? – голос ее был тихим, но глаза излучали гнев и ярость, смешанные с болью и страданием.

– Глоток вина, теплый плащ и еды на дорогу, это все, что мне нужно.

Когда молодая женщина принесла необходимые вещи, неожиданно выглянуло солнце – тусклое и безжизненное, как мысли проходимца.

– Скажи мне свое имя, незнакомец, чтобы я могла помолиться за тебя, – сказала Эгилла, кладя под ноги старика мешок с припасами.

– Я больше не верю богам, женщина, – суровым тоном прозвучало в ответ. – Или живи и сражайся – или умри. Боги нужны слабым людям, нищим духом, как костыли больным или прокаженным.

– Но я всего лишь женщина...

– Я видел многих женщин, которые вели себя стойко и мужественно, не хуже настоящих мужчин. И я видел многих мужчин, которые вели себя, как истинные бабы.

Старик достал кошель с монетами и протянул его Эгилле.

– Это за твои щедрые дары, девушка… – усмехнулся он. – И за твою красоту, единственную ценную вещь в этом краю, опустошенном тьмой, смертью и холодом.

* * *

Старик шел к горам третьи сутки. Ночевал, где придется, хотя и старался заблаговременно выбрать место и наломать сучьев для костра. Экономя пищу, перекусывал вяленой рыбой и сушеным мясом, которыми снабдила его Эгилла, а затем заворачивался в плащ и закрывал глаза. Он почти не спал, а скорее дремал, прикрыв глаза и чутко прислушиваясь к малейшим шорохам. Голоса больше не преследовали его, но они были рядом. Он постоянно чувствовал их незримое присутствие. Более того, старик ясно осознавал, что будь его дорога неверной, то ему бы живо напомнили об этом, сводя с ума и калеча рассудок постоянным шепотом и непонятными речами.

Один раз он переночевал в полуразрушенной башне, столь же одинокой и заброшенной, как и он сам. Кто ее здесь водрузил было неведомо, но в ее руинах он обнаружил компанию обглоданных трупов, а также луки со стрелами, ножи, вязанки с хворостом и крепкий ящик, под крышкой которого нашлось несколько бутылей самогона, медвежья шкура, два мешка сушеных ягод и пара медных слитков.

Тут же, на обледенелом полу, виднелись громадные следы, оставленные существам, чей рост явно превосходил человеческий. Выбитая челюсть, расплющенный шлем и костяной обломок внушительной палицы, валявшиеся рядом, говорили о том, что с этими созданиями лучше не встречаться.

В эту ночь спиртное и запас ягод пришлись весьма кстати. Старик не побрезговал этими дарами, невзирая на близкое соседство с окостеневшими трупами. Подкрепившись, он плотно укутался в медвежью шкуру. Меч лежал рядом, под рукой, отливая ледяной сталью. Старик цедил самогон, вспоминал прошлое, лица былых подруг и давно погибших друзей. Забывшись, он слушал, как сухо потрескивает сгорающий хворост и, постепенно хмелея, тяжелел головой.

* * *

Следующие несколько дней прошли, словно в забытьи: рассвет сменялся ночью, а холод – пламенем костра. Только скудная кормежка давала силы, чтобы двигаться дальше.

Золотой пик открылся путнику неожиданно, на пятые сутки, когда хмурая мгла наконец–то рассеялась, открывая синеву небес и пламенеющий диск солнца.

Старик взобрался на пологий склон и замер, обозревая открывшуюся картину: перед ним располагалась широкая горная долина, в центре которой находилось озеро. Его зеркальная гладь напоминала о драгоценных каплях искристого напитка, оставленного на дне огромной каменной чаши. К озеру тянулась извилистая змейка реки. Старик хорошо слышал, как она бойко шумит и грохочет на перекатах.

Далеко впереди виднелся водопад, оттуда доносился тягучий гул. Там же клубился пар, то и дело били фонтаны гейзеров, щедро, один за другим, выбрасывая избыток горячей влаги в белое безмолвие негостеприимной природы.

Угрюмая череда утесов, поднимаясь широкими уступами наверх – к облакам, превращала местный пейзаж в гигантский амфитеатр, как будто специально созданный руками грозных богов для яростных битв и щедрых жертвоприношений.

Золотой пик, озаренный яркими лучами солнца, располагался в этом пространстве, как хозяин. Здесь все являлось его владениями, включая небо, землю и чахлую растительность, с трудом пробивающую дорогу к жизни.

Уяснив подобную суть вещей, старик мрачно ухмыльнулся. Он словно принимал вызовов, брошенный ему здешним миром. Глубоко вздохнув, он повел широкими плечами, а затем начал потихоньку спускаться вниз, навстречу собственной судьбе.

А судьба, меж тем, вела его прямиком к водопаду, где грохотала и бурлила падающая стена воды. И чем ближе он подходил, тем теплее становилось вокруг. Тут повсюду булькали и клокотали грязевые лужи, смешивая снег, камни и песок в хлюпающую слякоть и черную кашу.

Старик уже видел подобное зрелище. Земля была живая, она дышала клочьями тумана и горячими водяными парами точно так же, как человек дышит воздухом. Он чувствовал это всем сердцем. Иногда Земля переполнялась гневом и тогда ее скрытая сила, огненная злоба и вся подземная ярость выходили наружу, сметая все на своем пути.

Старик шел не оглядываясь. За ним, словно тощая змея, тянулась цепочка его следов, пропадающая где–то там – за горизонтом, куда пропадает и где теряется любой день, с его вчерашними хлопотами, бедами и удачей.

Долину буквально усыпали останки чудовищ, окаменевших под корками тысячелетнего льда и грязи. Тут лежали кости, клыки и черепа исполинских размеров, громоздились целые колонны, анфилады и галереи из гигантских позвонков, ребер, хребтов и суставов, на фоне которых человек выглядел пигмеем.

Это было кладбище древнего мира, мрачное напоминание о том, что род людской – это всего лишь жалкое сборище муравьев под стопами тех, кто воистину царствовал когда-то на этой земле.

Старик шел сквозь это царство былого величия спокойно и уверенно. Он был воином, постоянно готовым к любым неожиданностям. А всякий воин твердо знает, что нет опаснее твари на свете, чем живой человек, алчущий богатства, власти и славы. А кости мертвецов – это скарб Смерти, ее театральная утварь, призванная внушать почтение и страх людям с больным воображением. Этот скарб всегда рядом, как напоминание о том, что все мы – и цари, и простолюдины, рано или поздно, станем прахом, ибо жизнь – это всегда рутина, битва за лучшую долю, где все сражения, подвиги, слава и завоевания быстро превращаются в труху, пепел и забвение.

Порыв ветра, словно тяжкий вздох самого Неба, пронесся меж костяных колонн усопших чудовищ, как будто соглашаясь с подобным мировоззрением. На старика глядели глазницы гигантских черепов, где теплился некогда неведомый разум, однако никто не вставал у него на пути, чтобы наказать наглеца за вторжение. Он был один, единственный живой человек в царстве мертвых, перемолотых безжалостным временем в колоссальные останки. Затем пришелец ощутил чужое присутствие, неуловимый запах угрозы, неожиданно повисший в воздухе: сперва задрожала почва, встряхивая окружающий пейзаж, как шелуху от семечек, потом послышались чьи-то тяжелые шаги – размеренные и гулкие, как будто где-то рядом – прямо в землю – вбивали большущие каменные сваи. После чего из тумана и клубов пара, словно приведения из кошмаров, появились громадные существа. Густая шерсть, отливающая серебром, покрывала их с головы до пят. Они походили на снежных великанов, порожденных вечной мерзлотой и полярными ночами. Их было чересчур много, чтобы безрассудно бросить им вызов.

Великаны двигались неторопливо и уверенно, как древние охотники, опыт которых исчислялся веками. Они привыкли загонять свои жертвы в положенные капканы и знали, что добыча останется за ними. Это было их место обитания. Они находились здесь с незапамятных времен, оберегая покой и прах прежних эпох. Их мерная поступь, неотвратимая как натиск тысячелетнего ледника, вынуждала чужака пятиться к водопаду, грохот которого заполнял все пространство кругом. Наконец старик ткнулся спиной в камень и понял, что отступать больше некуда. Его и впрямь загнали в угол, но и сдаваться он не собирался. Уж если ему суждено погибнуть именно тут – в этой забытой богами долине, то здешняя земля познает не только холодную чистоту льда и снегов, но и сумеет обагриться пролитой кровью.

Рядом шумела река, сияло солнце, синело небо, повсюду громоздились кости чудовищ, черепа и горные пики, били гейзеры, клокотали и булькали кипящие лужи, клубились клочья тумана и пара, вовсю шумел водопад.

Казалось, это мгновение будет длиться вечно. Но, увы, даже вечность идет к своему неизбежному концу, а уж человек – и подавно склонен к быстрой кончине. Потом время снова ускорило свой бег, проверяя на прочность и сталкивая лбами все сущее на свете.

Первыми начали атаку великаны. Ближайший из них рванулся к старику с неожиданной для его роста и веса скоростью, намериваясь размозжить пришельцу голову. Старик увернулся, но его меч сделал свое дело, вонзившись в мясистое брюхо чудовища по самую рукоять. Гигант зарычал от боли и повалился на землю, пытаясь вырвать колючее жало. Его сородичи ответили яростным ревом, после чего бросились к человеку с невероятной скоростью. Однако добыча оказалась проворной. Старик мигом вскарабкался на утесы. Вслед ему полетели камни, обломки костей и комья грязи, делая его положение безвыходным. Этот град становился все более опасным, однако природная ловкость и врожденное проворство спасали человека от верной гибели.

А гибель была рядом, однако пришельцу повезло. Он заметил щель в скале, вполне достаточную, чтобы использовать ее в качестве убежища. Старик так и поступил, с немалым трудом, разрывая одежду на груди, протиснувшись внутрь. За ним тотчас же громыхнула упавшая глыба льда. Потом громыхнуло снова и снова. Его заваливали камнями и комьями грязи, дабы он навсегда остался в этих скалах, но во имя Крома, щель оказалась гораздо глубже, чем выглядела снаружи. Она упорно вела куда-то дальше, в глухие потемки подземелья, в самое средоточие Золотого Пика, словно приглашая чужака спуститься в истинные глубины мироздания, где таился мрак, отчаянье и смерть.

Отогнав ненужные мысли, старик поправил разметавшуюся гриву волос, а затем начал осторожно, шаг за шагом нащупывая дорогу, пробираться дальше.

Проход все время петлял, сужался и вновь ширился. Сверху то и дело сыпались мелкие камни, пыль и песок. Иной раз приходилось вставать на колени и с натугой протискиваться между каменными плитами, раздирая одежду в клочья, а кожу в кровь.

Наконец впереди забрезжил крохотный источник света. Он привел старика в большую пещеру, выход из которой закрывали потоки воды.

После пережитого, это место выглядело вполне безопасным. Оно скрывалось от посторонних глаз за стеной водопада, однако лучи далекого светила проникали сюда даже сквозь толщу грохочущих струй. И хотя света было мало, но все же его хватало на то, чтобы разглядеть узловатые стены вокруг. Их заполняли крупные кристаллы кварца, создавая удивительное сияние вокруг. Это сияние позволяло различить на стенах многочисленные фрески, странные барельефы и цветную вязь мозаики, безжалостно изуродованных временем, плесенью и влагой. Узор местами осыпался полностью, но, все же, недостаточно, поскольку изображения удивительных существ, богоподобных людей и контуры загадочных растений проступали совершенно явственно даже под толщами грязи и вековой пыли. Здесь были сценки из чужой далекой жизни, наполненные красотой и богатством неведомой культуры, от которой не осталось даже памяти в хрониках Хайбории.

Помимо фресок, в центре пещеры возвышалась большая каменная чаша. Ее железной хваткой оплетали узловатые корни, казавшиеся огромными змеями, выползшими из темных глубин неведомых подземелий. Над чашей склонились гранитные изваяния. Их лики были сокрыты под масками фантастических существ – птиц, рыб и зверей, которые, возможно, когда-то населяли здешнюю землю. Плесень, паутина и наросты мха покрывали эти скульптуры причудливыми наростами. Сверху падали крупные капли, было душно, влажно и жарко, в одном углу булькала лужа горячей воды, повсюду росли странные грибы, а в воздухе висел едва уловимый запах сладковатых испарений, стелился густой туман.

Шаги старика взбаламутили этот подземный уголок тишины и покоя. Туман неожиданно заклубился, обволакивая пришельца густым зеленоватым покровом. Ноги его подкосились, он мягко опустился на колени, закрыл глаза и медленно завалился на бок.

* * *

Очнулся старик внезапно.

Бездонный купол чистого синего неба навис над его головой, как вывороченная наизнанку бездна. Он стоял на возвышении, точнее на вершине крутой лестницы, белокаменные ступени которой каскадом сходились вниз, в долину, наполненную грохотом адской битвы, где сражались толпы обезумевших людей – как конных, так и пеших. Диск раскаленного светила озарял эту кровавую картину палящими лучами. В самой гуще битвы мелькали тела громадных чудовищ, облепленных атакующими противниками, словно муравьями.

Эту долину старик узнал сразу. И хотя в ней не было уже ни водопада, ни реки, знакомые очертания скалистых утесов почти не изменились. Они все так же грозно нависали над этим суровым и равнодушным пространством. Пожалуй, только там, где ранее располагалось озеро, зияли вздыбленные ребра гигантского кратера. В этот кратер, словно в ненасытную пасть свирепого монстра, падали люди, лошади и чудовища. Воздух буквально содрогался от рева толпы, грохота копыт и лязга оружия.

Зрелище будоражило кровь, заставляя старика чувствовать себя вновь молодым и снова сильным, как никогда прежде, готовым безрассудно броситься в бой.

– Умри или сражайся, – донеслись откуда-то знакомые голоса. Правда, теперь они звучали рядом, близко, как дыхание ветра, коснувшиеся волос.

Старик оглянулся, но никого не обнаружил.

Тихий смех раздался над его головой.

– Мы звали тебя, и ты пришел туда, где твоим умениям воина, вора и убийцы всегда найдется должное применение.

Меч и щит, упавшие рядом, говорили старику без обиняков, чего от него требуется.

– Это не моя битва, – тотчас же отрезал старик.

– А кто тебя спрашивает об этом? – громыхнуло в ответ.

– Я не танцую под чужую дудку!

– О, нет, мы все танцовщики и куклы в потемках чужих снов, где играет загробная музыка, и падает свет Луны.

– Так говорят рабы, смирившиеся со своей участью!

– Увы, все мы рабы и жертвы чьих-то безумных планов, идей или торгашеских расчетов. И все мы пленники своих ролей, своих надежд и фантазий, так что у тебя нет выбора!

– Выбор есть всегда!

– Ха! Тогда сделай правильный!

Старик промолчал, только глаза его сощурились от гнева, как у дикой кошки, предвещая скорую смерть тем, кто посягнул на его свободу.

Но свободы не было. Вместо свободы старика, словно бешенным ураганом, подхватила неведомая сила и бросила в самую гущу сражения. Оскаленные рты, рев, проклятия и стоны умирающих, раздавались отовсюду. Выбора здесь также не существовало. Вместо выбора – дождем падали стрелы, звучали гулкие удары палиц, звенела сталь топоров, мечей и копий, пробивающих доспехи, плоть и черепа озверевших противников.

Подняв щит, старик увернулся от налетевшего всадника, затем стремительно разогнулся, и его меч начал свою погребальную песню смерти.

Казалось, старик был неутомим. Сталь его клинка вспарывала броню и животы, подрезала сухожилья, калечила и наносила страшные раны. Он был пахарем и жнецом на поле брани, он снимал свою спелую жатву во время самого щедрого урожая. Вокруг него быстро росла груда мертвых тел. Горячая кровь, словно растопленное на адской сковороде масло, стекала ему под ноги, заставляя скользить в останках павших воинов, разбитых шлемах, брошенном оружии и лошадиных кишках.

И он был не один. Вместе с ним бились воины из разных эпох, культур и народностей, чье облачение выглядело странным и вызывающим, как фантастические наряды пришельцев из неведомых стран. Отличительные вымпелы, озаренные лучами солнца, яркие знаки, причудливые гербы и разноцветные флаги враждующих сторон мелькали в самой гуще сражения. Флаги падали и поднимались снова и снова, их месили в грязи, рвали на части, топтали копытами, однако на их место тотчас же поднимались другие.

Это был спектакль во имя тех, кто правил этим миром с начала времен, подчиняя его обитателей бесконечному круговороту порочных страстей, гибели, тлену и забвению. Тут правили законы ненависти, трусости, предательства, подлости и сумасшествия. Это был триумф безумия, гимн боли, отчаяния, лютой злобы и предсмертных хрипов.

Само небо смеялось над тем, что творила друг с другом толпа людей и зверье. Небу вторили рыки и визг громадных чудовищ, от топота которых содрогалась не только земля, но и само мироздание.

За кого и за что бился здесь старик – оставалось неизвестным. Эта была бойня во имя богов, во имя тех, кто погряз в разврате и вседозволенности, во имя тех, кто менял свое правление на земле согласно своим, неведомым для простого человека правилам. Это был пир во время чумы, торжество смерти, безграничной власти, алчности, равнодушия и похоти, прославляющий приход новых времен, где уже не должно было быть ни капли здравого смысла, ни крупицы мира, ни покоя, и никаких надежд на справедливость и свободу.

Гнев переполнял старика. Он ненавидел тех, для кого был игрушкой судьбы, он истово желал смерти тем, кто посмел повелевать его жизнью, как своей собственностью. Но смерть шла за ним попятам, посылая к нему все новых и новых противников. Наконец, обвешанный телами врагов с ног до головы, старик из последних сил выпрямился во весь свой немалый рост, издал рев, наполненный страшной яростью, а затем рухнул в темный провал кратера. Вместе с ним обрушился целый гребень развороченной и вздыбленной земли, спекшейся от сгустков крови, разорванных тел, блевотины и плевков.

* * *

Старик падал в кромешную тьму беззвучно, словно в колодец мрака. Только сладковатый дурман клубился вокруг него, наполняя голову сказочными грезами, тяжелыми видениями и миражами. Перед его глазами мелькали лики давно погибших друзей и врагов, раздавалось гулкое эхо речей и смех распутных дев. Потом пришли знакомые голоса. Они шептали о том, что все мы, быть может, и впрямь всего лишь горькие плоды чужих фантазий, чужого бреда и сумасбродных видений.

Потом голоса пропали и стало тихо, как в склепе. Старик ожидал скорого конца, последней капли боли, однако вдруг, краешком угасающего сознания, на самом дне предначертанной злыми духами бездны, увидел образ мужчины, с фигурой атлета и волевым лицом. Тот склонился над женщиной, руки, волосы, глаза и улыбка которой живо напомнили старику о матери. Эта женщина, образ которой почти исчез из его памяти в бурном потоке ускользающих лет, держала на руках новорожденного ребенка.

– У нас родился сын, – произнесла она, с нежностью взирая на крепкого малыша.

– Как мы назовем его? – спросил мужчина, бережно обнимая женщину за плечи.

– Мы назовем его Конаном, – тихо прозвучало в ответ. – Он будет жить вечно…

15.08.2013