Читать онлайн "Шеньлонг в преисподней."

Шень в очередной раз поднял банку холодного пива, алюминий зашипел в его руке. Он чокнулся с Йоджи — своим близким другом, человеком, с которым его связывало куда больше, чем просто пьянки и случайные разговоры. Хотя, они так и познакомились, после случайного разговора и пьянки. Они сидели на летней веранде одного из немногих мест, где можно было по-настоящему расслабиться: мягкий свет фонарей, запах жареного мяса, приглушённая музыка в стиле блюз — всё это создавало идеальные условия для неспешного вечера.

— Ха, это лучшее, что я пил за всю неделю, — сказал Шень, сделав большой глоток и тихо выдохнув.

— Это потому что ты вечно занятой, как запряженная лошадь, — фыркнул Йоджи. — Хотя, по тебе не видно, всегда такой спокойный ходишь.

Шень рассмеялся. Его голос был низким и расслабленным, как всегда.

— А зачем распыляться? Это не принесет мне ничего полезного.

Они посидели немного в тишине, наслаждаясь вечерним спокойствием. Йоджи вдруг приподнял бровь и, глядя в полупустую банку, спросил:

— Слушай... а как думаешь, я попаду в ад, если умру?

Вопрос завис в воздухе, словно внезапный порыв ветра среди летнего зноя. Шень прищурился, не сразу найдя, что ответить. Он знал Йоджи — тот всегда был сдержан, редко пускался в подобные темы. Значит, за этим стояло что-то большее... или просто слишком много пива.

— Не знаю, — наконец произнёс он. — Я не верю ни в ад, ни в рай. Жизнь и так достаточно сложная штука. Но если они всё-таки существуют... боюсь, мне там уже выделили отдельный котёл.

Йоджи хмыкнул, сделал ещё глоток.

— Почему? Ты же ничего плохого не делаешь. Ты... ты честный. По-своему добрый. Хотя раздолбай, конечно. Мне вот очень жаль того парня... Ян, вроде?

Имя прозвучало тихо, почти виновато. Шень слегка кивнул. Он вспомнил Яна. Все же временами он слишком жесток с ним, а ведь Ся терпит его выходи раз за разом.

— Бездействие — тоже грех, — спокойно ответил Шень. — Особенно, если у тебя были силы что-то изменить. Я не вру людям, когда даю слово. Но иногда... я просто не даю его. И это хуже.

Йоджи посмотрел на него с грустной полуулыбкой, хлопнул по плечу.

— Ты никогда не был философом. Ты просто живёшь по своим правилам и не прогибаешься под кого-либо. Это уже много значит. Джеки, ты мой друг. Кто угодно, но не ты попадёшь в ад, понял?

Шень усмехнулся, глядя на слегка качающиеся светильники над головой. Ветер стал прохладнее, в воздухе пахло грозой.

— Ладно. Хватит мрака. Давай ещё выпьем, а то я что-то трезвею.

Так началась их легендарная пьянка. За несколько часов они осушили больше тридцати банок — Шень их просто считал, а Йоджи в свою очередь собирал пустые банки, словно трофеи. Были дружеские тосты, дурацкие истории, какие-то воспоминания о турнирах, девушках, промахах и победах.

Поздно ночью Йоджи уже сладко дремал за столиком, уронив голову на сложенные руки. Шень откинулся назад, позволив телу расслабиться, прикрыл глаза и произнёс вполголоса, почти шёпотом:

— Думаю... я тоже могу немного отдохнуть.

И всё замерло. Город жил своей жизнью, а они — своей, где между смертью и адом были ещё пиво, друг, и немного тишины. Вулонг заснул.

Шень Вулонг почувствовал, как неуловимо изменилось его положение в пространстве. Мгновение — и что-то стало... не так. Шень моментом оказался на спине, словно его переложили на землю. Он открыл глаза. Мягко, без резких движений, поднялся на ноги, позволяя телу привыкнуть к новой обстановке. Его взгляд пробежался по окружению.

Место было чужим. Воздух густой, тяжелый — словно дышишь сквозь мокрую тряпку. Он пах не жизнью, а её остатками: металлом, кровью, гнилью, перегаром, старым потом и чем-то нечеловеческим. Это был не просто запах — это был вкус смерти на языке. Шень слегка нахмурился. Не от страха — от интереса. Он быстро скользнул глазами по тёмным фасадам, по асфальту, запятнанному пятнами ржаво-бурой крови. Гул где-то вдалеке... вопли... то ли радость, то ли отчаяние.

И вот кто-то приближался. Он услышал шаги ещё до того, как они стали различимы ухом. Не ускоряясь, Вулонг сделал пару спокойных движений — и оказался в слепой зоне приближающегося. Старый рефлекс. Он не нападал — лишь наблюдал.

Но это было нечто. Существо — не человек. Всё тело покрыто багровой кожей, как будто содрали несколько слоёв. Рога, крупные, загнутые, но тело... щуплое, жилистое, будто давно не ел ничего, кроме грязи и химии. Лицо одутловатое, глаза — как две жёлтые капли яда. Воняло от него ацетоном, кровью и гниющим алкоголем. Наркоман, алкаш, и, возможно, бывший человек. Оно не заметило Шеня. Прошло мимо, пошатываясь, бурча что-то себе под нос на языке, который давно забыл грамматику.

Шень слегка повернул голову, глядя ему вслед. Потом перевёл взгляд вверх.

Там небо красно багряного оттенка, словно артериальная кровь. Небосвод тускло светился, словно за смогом билось сердце этого места. Медленно вращалась, обволакивая небосклон. Ни солнца, ни луны. Только пульсация темной энергии.

— Я что, в аду? — тихо пробормотал Шень. Губы его едва шевелились. — Интересно... есть ли тут прошлые «я»?

Он не стал продолжать мысль. Она была не для слов.

Словно по сигналу, его тело пришло в движение. Он заметил переулок — тесный, как горло, и сырой, как мертвец. Он резко отличался от улицы: здесь было тихо, как перед вспышкой насилия. Вулонг шагнул туда, скрывшись в тени.

Он не был брезгливым. Его не пугала грязь. Он прошёл мимо облупленных стен и ржавых баков, от которых тянуло смесью химии, мочи и бензина. Под ногами хрустело битое стекло, шприцы валялись так густо, будто ими вымастили дорогу. На стенах были следы — свежие и старые: кровь, сперма, гной. Ад не был театральным, как в Божественной Комедии...нет — он был бытовым. Современным. Город, где не осталось человечности, но осталась привычка жить.

Шень принюхался, остановился у мусорных баков. Что-то торчало сбоку — ткань. Он аккуратно вытащил её: длинный, потёртый плащ. Тёмный, вонял немногим меньше, чем всё вокруг. На груди — нашивка: "Joseph".

— Что ж... благодарю тебя, Джозеф, — произнёс Шень. — Твой плащ сослужит мне службу.

Он накинул его на плечи. Ткань чуть шуршала, скользя по широкой спине. Плащ оказался велик — и в этом была его прелесть. Капюшон скрыл лицо, плечи растворились в темноте. Он затянул его на груди, спрятал руки в карманы спортивных штанов, всё ещё сухих, но покрывшихся пылью.

Вулонг вышел из переулка и пошёл вперёд, не зная, куда ведёт дорога — но зная точно: она его не пугает.

Этот мир был другим. Местом, где выживают только сильнейшие — не кулаками, а разумом. Хотя, может и всем сразу. Именно в таких местах он чувствовал себя ближе к истине.

А где-то впереди, сквозь грязь, смог и агонию, он почувствовал... силу. Чью-то чужую, незнакомую, но отчётливо опасную. И это было интересно. Скорее всего этот "кто-то", также почувствовал и его мощь. А может он просто слишком много думает.

Шень Вулонг — Соединитель, как его называли те, кто понимал хоть что-то, — двигался сквозь город, растворяясь в тенях. Он не прятался — просто был незаметен. Словно сам воздух отказывался замечать его. Он пользовался пустотами в восприятии, тонкими щелями между вниманием и безразличием. Грешники, демоны, твари, что населяли этот мир, будто инстинктивно не замечали его — как не замечают легкий сквозняк в прокуренном баре.

За прошедшие пять минут Шень понял главное: город называется Бесс-сити или Имп-сити, как угодно. Он устроен как перевёрнутый Вавилон — чем ближе к центру, тем выше уровень жизни, тем чище улицы, тем стройнее законы. Сейчас же он находился на окраине — в гниющем, омерзительном пригороде. И, как ни странно, это было преимуществом.

Местные здесь — не просто отбросы. Они были сознательно гнилыми. Спившиеся, обколотые, обезумевшие от постоянной стимуляции плоти и разрушения духа. Шень наблюдал за ними спокойно, без презрения — как учёный наблюдает за разложением лягушки в банке.

Он никогда не понимал стремления людей убивать себя — не сразу, а по капле. Выпивка, наркотики, переедание, беспорядочный секс, раздражение, гнев, зависть — всё это разрушало не просто тело, а стержень, то, что делает тебя собой. Шень же был другим. Он искал способы продлить жизнь. Не для бессмертия, не ради страха смерти — а ради поиска.

Один из его методов — дыхание, отточенное до уровня древних мастеров Йоги. Один глубокий вдох через нос — каждые пять минут. Он знал, что воздух — это яд. Невидимый, вездесущий. Его нельзя избежать, но можно контролировать. Замедлить разрушение. Замедлить старение. Дышать — но жить дольше. Так он шёл: неуловимый, спокойный, будто растворённый в ритме самого города.

Он двигался неспешно, шаг за шагом, отмечая детали. На стенах висели агрессивные лозунги, рекламы и призывы:

> "Ищи удовольствие — забудь душу!"

> "Грехи? У нас они в меню!"

> "Казино «Гордость» — поставь всё на свою жизнь!"

> "Клуб «Похоть»: вход только без совести."

Витрины магазинов продавали не товары, а иллюзии. Порностудии, бордели, уличные наркоточки с неоновой подсветкой, клубы с вывесками на адских наречиях. Всё кричало: "ты не личность, ты тело, просто плоть." А если отрицаешь все это— ты чужак.

И всё же Шень шёл спокойно, не отвлекаясь. Его взгляд лишь изредка задерживался на чем-то по-настоящему примечательном: старик с выжженным лицом, игравший на губной гармошке мелодию, похожую на колыбельную; демон-продавец, спавший на груде костей, словно на подушках; вывеска, где семь смертных грехов были расписаны как сет-меню на ужин.

Он повернул голову — звук. Скрежет шин. Слева, на дороге с плотным, суматошным трафиком, кто-то пытался перебежать через поток. Молодой паренёк. Слишком чистый для этого места. Видно, ещё не успел вписаться в ритм преисподней. Судя по всему — грешник, из тех, что попадают сюда не по рождению, а по приговору.

Он почти успел. Ещё шаг — и был бы на другой стороне. Но из-за поворота вылетела тяжёлая чёрная машина, будто спущенная с цепи. Удар — и тело молодого грешника отлетело в сторону. Хруст — как сломанная ветка. Он рухнул, не крича. Только сдавленный стон. Жив. Пока что...

Из машины вышли двое. Высокие, мясистые, с татуировками, что пульсировали от собственных проклятий. Без слов, без суеты, они подошли к телу. Обобрали его — сняли обувь, кольцо, вытащили пару купюр. Один из них пнул парня в грудь — просто так. Потом оба сели в машину и уехали.

И вот — новая машина. Меньше. Ближе к центру дороги. Она даже не притормозила.

Тело стало бесформенным. Его даже немножко жаль, остатки костей и кишки распластались по асфальту, часть даже попала на тротуар.

Шень не моргнул. Лишь на мгновение задержал взгляд — и пошёл дальше.

— Это точно ад, — произнёс он вполголоса. — Или что-то похуже. Здесь не карают. Здесь живут.

Он шагал, и с каждым метром его интерес к этому месту рос. Он чувствовал — в центре города что-то есть. Сила. Может быть, даже цель. А пока — он просто идёт.

Шень принюхался. Воздух стал ещё более тяжёлым — насыщенный гарью, железом и чем-то приторно-сладким, будто бы тление сладкой ваты, покрытой гноем. Он дышал носом — редко, глубоко. Чем скорее привыкнет к здешнему смраду, тем быстрее сможет думать намного чётче.

Повернув голову вправо, он заметил, как город вдруг меняется. Прямо перед ним — квартал, словно вырезанный из нуарных фильмов 1910-х: брусчатка под ногами, классические автомобили с длинными капотами, вывески старых закусочных и театр с выцветшими афишами. Антуражно, будто из дерьмовых кинокартин категории С, которые он смотрел с Йоджи.

Йоджи…

Мысль всплыла, как пузырь в тине. А что если он тоже попал в ад? Если так, нужно его найти. Йоджи был силён, но куда менее скрытный. Здесь, в этом аду, подобная неосмотрительность могла стоить слишком дорого.

Вулонг прошёл глубже в район. Повсюду бродили грешники — мужчины в полосатых костюмах, с глиняными лицами и пустыми глазами, женщины в платьях с завышенной талией, в их тонких пальцах — длинными сигаретами, а сами барыши с налётом безнадёжной пошлости.

Но что-то сразу резануло взгляд: одна сцена выбивалась даже по местным меркам.

Четверо мужчин в мафиозной одежде — в шляпах, подтяжках, с окровавленными рукавами — стояли на коленях у тела. Они пожирали кого-то заживо. Шень не понял кто это, то ли мужчина, то ли женщина. Грудная клетка уже была вскрыта, бёдра изгрызены до кости. Несчастный всё ещё шевелился, издавая захлёбывающиеся звуки, то ли от боли, то ли от отчаяния.

Шень не отвёл взгляда. Он не испытывал ни жалости, ни гнева — только лёгкое раздражение. Хотя, скорее всего, это была пылинка, попавшая в нос. Он громко чихнул.

Четверо резко вскинули головы.

Они уставились на Шеня, который всё ещё спокойно стоял в стороне, потирая нос тыльной стороной ладони.

Глаза этих ничтожеств засветились — алчным, звериным блеском, они явно задумали что то не хорошее. Первый, карлик с ножом в одной руке и человеческим пальцем во рту, поднялся, не отрывая взгляда от Вулонга.

— Ооо, а вот и свежатинка пожаловала, — прохрипел он с довольной ухмылкой.

Он лениво опустил ногу на голову умирающего, раздавив череп, как переспелый плод. Верх милосердия от подобного животного. Остальные поднялись, вытирая окровавленные руки об свои рубашки. Блестели лезвия, сверкали кастеты, воздух стал электризованным от предвкушения насилия.

— Я хочу его глаза, — произнёс один, худой, с татуировкой игральной кости под глазом. — У меня со зрением в последнее время хреново.

— Бедро моё, — заявил второй, коротышка с выбритым черепом. — Уж больно мясисто выглядит.

Самый крупный, с лицом быка и запёкшейся кровью по шее, вышел вперёд.

— А я съем его череп. Подарю жене скальп — пусть на зеркало повесит.

Шень не двигался. Он просто стоял и ждал. Его тело казалось расслабленным, взгляд — рассеянным, но в этом стоянии чувствовалась угроза.

Он слегка повернул голову, поиграл пальцами в кармане плаща и тихо, почти с сожалением произнёс:

— Посмотрим… на что вы сгодитесь.

В следующее мгновение сам мрак вздрогнул.

Двое кинулись на Шеня одновременно, стараясь заколоть его короткими лезвиями. Но Соединитель не шелохнулся. Он уклонялся медленно, почти лениво, с той невозмутимостью, что больше раздражала, чем пугала. Он словно заранее знал, где и когда окажется каждый удар. Движения были мягкими, текучими, без рывков — больше похожими на шаги танцора, чем бойца.

Он увернулся от прямого выпада, затем слегка наклонил корпус, пропуская лезвие в сантиметре от ребра. Глаза его оставались полуприкрытыми — он даже не смотрел на лезвия.

— Эй, — спокойно произнёс Шень, нырнув под размашистый хук самого большого из них, — не сжимай рукоять так сильно. Оставь немного пространства — для контроля лезвия.

Он сделал шаг назад, пропуская ещё один удар, затем лёгко скользнул в сторону. Мафиози злились. Они не понимали, как он уходит от всего этого шквала атак. Удары летели, резали воздух, но ни один даже не царапал цель.

Шень двигался по спирали, ведя их в такт, будто бы сам задавал ритм. Он аккуратно переступал, чтобы как минимум двое из нападавших оказывались на одной линии — исключая возможность окружения. Но каннибалы всё-таки сообразили.

— Окружаем! — заорал один. — Он всего один!

Они ринулись, заполняя собой всё пространство вокруг. Шень увернулся от одного удара, тут худой подался с левой, нырнул под ещё один, другой появился — с правой. Третий пошёл в лоб, четвёртый остался чуть сзади.

— Что, некуда больше бежать, мяско? — усмехнулся коротышка.

Шень медленно снял капюшон, открывая лицо и голову. Его взгляд стал шире, поле зрения — чище. В этот момент до них начало доходить. Перед ними стоял не обычный грешник.

— Какого хуя… — пробормотал один, отшатнувшись. — Почему он такой гладкий?..

— Какая, к чёрту, разница! — огрызнулся другой. — Так даже лучше. Давно хотел попробовать что-нибудь по-настоящему экзотическое.

Они атаковали разом. Четыре фигуры метнулись в сторону Вулонга — с воем, с предвкушением, с уверенностью в победе. Но тут…его плащ упал на землю.

— Эй... — прохрипел самый мелкий, оглядываясь. — А где он?— Он обернулся. И понял.

Шень стоял рядом.Прямо возле него.

Высокий, как башня. Больше не сутулясь, не занижая роста. Его глаза — холодные и спокойные:

— Меня ищешь?

Карлик попытался ударить. Нож рванулся вперёд, но в следующую секунду его запястье оказалось в стальной хватке.

Сухой щелчок. И земля. Карлик ударился об мостовую с таким звуком, будто рухнул мешок с костями.

Нож был уже в руке Шеня. Он посмотрел на него как на чужую игрушку. Повернул, разглядывая затупленный кончик. Затем, без особого интереса, бросил его в сторону.

— Как я и думал, — сказал он ровно. — Вы мне даже для разминки не сгодитесь.

Трое оставшихся замерли. Страх начал проступать в их движениях, в зрачках, в дрожащих пальцах. Они вдруг осознали — перед ними не человек.

Не жертва. Не дичь.

Что-то иное. Что-то, что смотрит на них, как на слабый механизм, не заслуживающий ни гнева, ни жалости.

Оба грешника были истощены, но продолжали атаковать, будто их не волновало поражение. Будто они не способны осознать, что всё давно решено.

Неужели они и вправду думают, что могут победить?

Хотя... это же ад. Может, в этом месте они и не умирают в привычном смысле. Может, отсюда и эта отчаянная ярость. Или просто глупость.

Шень, казалось, витал где-то далеко — мыслями точно не здесь. Его лицо было пустым, взгляд слегка отсутствующим, но каждое его движение оставалось идеальным. Он уходил от ударов так легко, будто предвидел каждый из них. Без усилий, без резкости. Плавно, как вода.

Тощий грешник с кастетом всё ещё надеялся на удачу. Удары его были резкими, мощными, но беспорядочными. Чистая злость, без техники. Шень, всё ещё не глядя прямо, вдруг произнёс с той особой интонацией усталого учителя:

— Не сжимай костяшки так крепко. Повредишь суставы, особенно если не попадёшь кастетом. Плоть хрупкая, ты не железный.

Грешник не услышал. Или не захотел слышать. Он снова взмахнул рукой — как можно сильнее, как в последний раз.

И тогда Вулонг выдвинул вперёд свой кулак, не нанося удар, а словно позволяя атаке произойти.

Костяшки его пальцев встретили фаланги противника. Раздался звук — как будто кто-то с силой сломал сухую ветку.

Три пальца — указательный, средний и безымянный — пошли под неестественным углом. Мизинец остался цел, но беспомощно трясся вместе с остальной кистью.

Каннибал застыл, а затем — словно его прошибло током — завопил. Он упал на одно колено, схватившись за раздутую руку. Пальцы уже наливались багровым, синеющим оттенком. Он дрожал. В голосе прорезались всхлипы.

Он начал плакать. Горко, как маленький ребенок.

Настоящий плач — не показной, не демонстративный. Плач боли и испуга.

Шень склонил голову набок и мягко сказал:

— Вот видишь? Я ведь предупреждал. Старших надо слушаться. Я плохого не посоветую. — Он произнёс это с такой спокойной интонацией, что фраза прозвучала даже страшнее удара.

И в этот момент стало ясно: в этом бою — с самого начала — у грешников не было ни шанса.

Вулонг чуть отклонил голову — буквально на пару миллиметров, — и узкое лезвие пронеслось мимо его щеки, едва не задев волос. Он даже не моргнул.

— Эй, — негромко, почти упрёком, — нехорошо перебивать человека, когда он поясняет за ошибки другому.

Он вытянул указательный палец перед собой и сделал им пару неторопливых движений влево-вправо, точно нотация от усталой, но строгой матери ребёнку, который опять испортил настроение за ужином.

Каннибал зарычал, снова метнул удар — на этот раз в живот. Но Шень спокойно сместился, не теряя ни капли грации, будто его тело было невесомым. Сразу же следом последовал ещё один замах: широкий, сверху вниз, явно с расчётом на рассечение черепа.

Соединитель просто отмахнулся от удара, будто сдувал комара. Кистью, чуть резким движением — и нож вылетел из рук противника, описав короткую дугу в воздухе. Лезвие со звоном вонзилось в землю, немного пружиня.

Каннибал, ошарашенный, проследил за ножом взглядом. Ошибка. Он отвлёкся.

И тут Шень нанес первый удар.

Простой прямой в живот, даже спину не подключил — не слишком сильный... по его меркам. Но этого хватило, чтобы вся диафрагма грешника спазмировала, и воздух с хрипом вырвался из лёгких.

Каннибал согнулся, как марионетка с обрезанными нитями, и упал на колени, обеими руками хватаясь за живот. Его лицо перекосилось в гримасе боли, слюна стекала по подбородку, он издал глухой стон, полный страха и поражения.

Шень чуть приподнял бровь и посмотрел на него с лёгкой тоской.

— Надо было уходить, когда я предлагал. Выбор ведь был.

Он выпрямился, посмотрел по сторонам: четверо лежат на земле — кто без сознания, кто всхлипывает, кто просто не может дышать. И среди этого — он, высокий, спокойный, почти не испачкавшийся.

Прекрасная картина: один мужчина средних лет, в синей спортивке, победивший четверых обезумевших от ада грешников. Не вспотев, не выйдя из равновесия.

Он поправил воротник, прошёл мимо стонущего, как будто всё это было всего лишь неприятной, но быстро решённой бытовой проблемой.

Шень поднял свой плащ с пола. Материя была порвана — не сильно, но заметно: следы от ударов, что всё же скользнули по нему в этой стычке. Он пальцами коснулся дыры, провёл по ткани, как будто чувствовал досаду не от удара, а от самого факта повреждения.

— Прости, Джозеф, — пробормотал он, глядя на порванный край, — я обязательно заштопаю твой плащ. Обещаю.

С этими словами он снова набросил на плечи ткань, тяжело осевшую на спине, и двинулся прочь от места схватки. Шёл куда глаза глядят — туда, где нет криков, запаха крови и гнилого человеческого отчаяния.

— Кстати, — негромко сказал он сам себе, вспоминая, — тот бугай что-то говорил про свою жену. Хм... В аду люди всё ещё способны любить? Слабо верится. Хотя... — он усмехнулся уголком губ, — ад — это же не столько место, сколько состояние души. Кто знает.

Улицы вокруг него постепенно оживлялись. В этом районе города всё дышало смрадом, перегаром, гнилью. Продавцы с мутными глазами орали с лотков, крысы делили куски мяса с вялыми детьми. Соединитель двигался сквозь эту суету как призрак, не касаясь никого, не встречая ни малейшего сопротивления — словно его здесь и нет.

Он вышел за окраины, туда, где воздух становился хоть немного чище — меньше гари, меньше концентрированного грехопадения,больше серого пустого ветра. Где пыль не пахла плотью.

И именно там он почувствовал. Чужой взгляд. Царапающий. Пристальный. Точный. Откуда-то сзади.

Шень остановился, словно по команде, и медленно развернулся. На горизонте, на краю полуразрушенного здания, в пыльном мареве, что-то блеснуло. Лёгкий блик. Оптика.

Следом — оглушительный выстрел.

Но он уже знал. Он почувствовал раньше, чем выстрел прогремел. Сдвинулся чуть вбок, и пуля просвистела мимо, ударив в сухую землю. Он даже не поторопился. Плавное движение плеча — и выстрел стал пустым звуком.

— Порох, — тихо сказал он, словно оценивая не оружие, а личность. — Как предсказуемо. Никакой фантазии. Что у людей, что у грешников. Всё по шаблону.

Он поднял глаза. Багрово-красные зрачки сверкнули с силой прожектора, испуская подобие холодного гнева. Словно сквозь дым и расстояние его взгляд пробил пространство.

— Вижу тебя... ясно вижу, — прошептал он, но голос стал плотнее, тяжелее, как будто за ним стояло нечто большее, чем просто человек. — Надеюсь, что ты приготовился.

Он сделал шаг вперёд. И от этого шага, казалось, сама земля чуть дрогнула от его силы.