Читать онлайн "Осколки"

Воздух в Зале Десяти Горнов был густым и ядовитым. Едкая острота протравленного металла резала ноздри. Сладковатый дух расплавленного воска для печатей обволакивал горло. Вездесущая пыль угля и пота оседала на языке. А под всем этим — призрачный, но неустранимый аромат презрения. Он въелся в резные дубовые балки, в каменные плиты пола. Этот зал был святилищем и судилищем гильдии зачарователей Кхазад-Гара. Для Эльты — хирургическим столом, где ее амбиции вскрывали пинцетами холодной учтивости.

Она стояла перед конклавом мастеров, сжимая в потных ладонях свой шедевр. Кинжал. Лезвие из синеватой стали, испещренное капиллярами рунических каналов, сходилось к рукояти из черного дерева. В его сердце пульсировал самоцвет цвета запекшейся крови — фокус, аккумулятор, мозг. Проект «Скорпион». Он должен был чувствовать намерение убийцы до того, как мысль станет действием.

— И ты утверждаешь, — голос мастера Горммака прорвал тишину, словно ломом по граниту, — что матрица предвосхищения стабильна?

Он сидел в центре, его борода, густая и ухоженная, перехваченная серебряными кольцами, лежала на столе как отдельное, значимое существо. Символ. Ярлык. То, чего у Эльты отняла природа, смешав кровь гнома и человека в ее жилах.

— Стабильность обеспечена двойным контуром изоляции, — ее голос прозвучал тоньше, чем хотелось. Она заставила его осесть, стать тверже. — Руна «Отражения» на гарде гасит обратную волну. Резонансный сердечник из чистого аэрира не подвержен дрейфу.

Она легким движением пальца коснулась рукояти. Самоцвет вспыхнул тусклым рубиновым светом. Кинжал с едва слышным, похожим на пчелиное жужжание звуком, дрогнул и повернулся в руке Горммака, словно пытаясь поймать невидимую цель. Демонстрация. Осязаемое доказательство.

Мастер с силой прижал изделие к столу. Свет погас. Жужжание затихло.

— Дрейф? — фыркнул мастер Боррин, его борода, выкрашенная в синий, колыхалась, как ядовитый мох. — Дитя мое, дрейф — это когда зачарование плывет от старости. А это… это просто шум. Механизм не имеет чести. Не имеет интуиции. Он слеп.

— Посмотрите на нее, — Горммак обратился к коллегам, и в его голосе вдруг проскользнула не снисходительность, а нечто иное. Почти жалость. Она была горше прямого оскорбления. Его пальцы, покрытые шрамами, повертели кинжал. — Руки хорошие. Чуткие. Глаз острый. Видно, что вложила душу. Но нет основы. Без бороды — без корней. Без корней — без веса в решениях. Ее идеи — это побеги, тянущиеся к солнцу. Без крепкого ствола они сломаются при первом же ветре.

Приговор был вынесен. Не технический. Антропологический. Ее тело было веским аргументом против ее разума. Гладкие, как у ребенка, щеки — свидетельством незрелости души. Аксиома их мира.

— Проект отклонен, — заключил Горммак, откладывая кинжал в стопку «многообещающих неудач». Звук удара стали о сталь был звуком захлопнувшейся двери.

Ее ноги несли ее сами. Мимо гудящих молотов, где раскаленный металл пахал воздух запахом апокалипсиса. Мимо витрин, где малахит и лазурит лежали, как внутренности разрёзанной земли. Ее мастерская была каморкой в сыром подвале, рядом с цистерной сточных вод. Здесь пахло вечной сыростью, грибком и озоном от ее неудач.

Эльта заперла дверь, прислонилась к ней спиной и позволила телу сползти на пол. Дрожь, которую она сдерживала, вырлась наружу, сотрясая ее мелкой, неконтролируемой вибрацией. Она сжала кулаки, вдавив ногти в ладони, пытаясь заместить внутреннюю боль внешней. Не вышло.

Ее взгляд упал на осколок зеркала. Дешевое стекло, покрытое пятнами окиси. Она подползла к нему.

В осколке отражалось ее лицо. Круглое, с упрямым подбородком. Большие, слишком выразительные для гнома глаза. И — гладкие, как полированный агат, щеки и подбородок. Ни намёка на социальный код. На пропуск в мир полноправных личностей.

«Карьера мертва, — констатировал внутренний голос. — Гильдия — закрытый кровный круг. Тебя в него не примут. Всегда будешь чужой. Вечной ученицей, которая чистит инструменты от засохшей слюны».

Она провела пальцем по холодному стеклу. Замужество? Кто возьмет в жены существо без бороды? Существо, чья женственность ставилась под сомнение самим её видом? Она была ошибкой природы. Недоразумением.

Перед ней вырисовывалась единственная перспектива — медленное угасание в этой сырой норке. Вечное подмастерье. Вечная чужая.

Ее пальцы сжали край осколка. Острая боль. На бледной коже ладони выступила капля крови, алая и живая, в отличие от всего, что она чувствовала внутри. Энтропия. Распад.

— Хорошо, — прошептала она своему отражению. Голос был тихим, но в нем не было смирения. Только горький, металлический привкус тошноты и ржавеющей стали. — Значит, война. Но не их война. Моя. Тихая.

Она отпустила осколок. Тот упал, но не разбился. Просто лег на пол, отражая теперь лишь заплесневелый потолок ее клетки. Первый камень ее крепости был положен.