Читать онлайн "Замок тьмы"

Берта выросла в интернате. На самом деле он просто официально назывался так, а по факту это был детский дом. На бумаге вообще все описали красиво. Корпуса в лесу, свежий воздух, дети оздоравливаются днями и ночами. Пятиразовое питание, витаминов – как выразилась однажды нянечка – «до ус-ёру». Воспитатели с опытом, индивидуальный подход.

Предполагалось, что тут будут жить - как в санатории - ослабленные дети из неблагополучных семей (говоря чиновничьим языком). По выходным и на каникулы ребят станут забирать родственники.

Что происходило на деле. Сюда привозили сирот. Настоящих или тех, кто сироты при живых родителях. У кого-то мать уме-рла от туберкулеза, у кого-то предки - канули в неизвестность, у кого-то – быстро спи-вались, и даже перспектива лишения родительских прав не могла их остановить.

Берта своих родителей не помнила вообще. Но из разговоров меж собой воспиталок (тех самых, которые опытные, ласковые, и ко всем – с индивидуальным подходом) узнала, что мать от нее отказалась, и очень даже понятно почему.

Берта была мулаткой. Причем гены белой матери заметно спасовали перед генами африканца отца.

- Вот идешь ты с такой девчоночкой, и все тебе вслед оглядываются… у нас же это диковинка, в нашей глуши…

- И сразу видно, что нагуляла, что на самом деле – никакого мужа нет…

- Моя тетка на повышении квалификации была в Москве. Еще в восьмидесятых. Там у одной ее коллеги такой друг был. Когда уезжал – свои джинсы ей подарил. Ношеные. Но зато модные….

- Ну, сейчас-то джинсы любые купить можно, никто не будет ими расплачиваться, как ценностью какой-то…

- Значит, была любовь.

- И еще как назвала-то дочку– Берта… Берта – это что-то белое…Вот такая прямо ассоциация.

- Нашим девчонкам интернатским и так трудно замуж выйти. А с такой внешностью…

- Ну что ты на нее пылишь – Берта хорошенькая.

- Хорошенькая-то хорошенькая, но уж больно особенная. Шоколадка такая, и волосы колечками…

Почему-то этот разговор – пусть обрывками но все же – маленькая Берта запомнила на годы.

А может – и никогда она не сможет забыть его.

И еще Берта никогда не называла место, где живет – интернатом. Своим умом она дошла до сочетания слов «детский дом», и уверилась, что никому из ребят не суждено покинуть это место пока они не вырастут и не окончат школу. Какие выходные с родителями, какие каникулы! Охрану на первом этаже для того и держали, чтобы здоровый дядька выпроваживал подвыпивших или скандальных родственников, явившихся на свидание. Детей к такой родне вообще не звали, только из окна и можно было увидеть, что к тебе пришли, но их не пустили.

Передач тоже не разрешали, за исключением конфет «Коровка» двести граммов в пакете.

- Мало ли чего они своим детЯм натащут, а те меры не знают, сожрут все под чистую, отхаживай потом их, - объясняла все та же прямолинейная нянечка.

И надо сказать – в этом не было ничего удивительного, потому что пятиразовое питание на деле оборачивалось скудными порциями водянистой каши, или слипшихся дешевых макарон с волоконцами мяса. А витамины присутствовали в виде кислых яблок из школьного сада или подгнивших бананов.

Старшеклассники порой подрабатывали, втихую от воспиталок, конечно. Кому-то в частном секторе требовалось вскопать огород или собрать урожай. Небольшие деньги, которыми расплачивались местные жители, влет уходили в ближайшем магазинчике – на шоколадки, лимонад, жвачку, а то и на сигареты (хотя курить, разумеется, строго воспрещалось). Младшим добыть деньги было негде, и они попросту совершали налеты на окрестные сады. Огурцы, помидоры, стручки гороха… а лишние куски хлеба и соль можно было прихватить в столовой. Вот тебе и пир после отбоя.

Берта не знала, что там у нее было с генами. Но кра-жа за ней числилась только одна. Ей было тогда лет шесть – еще в первый класс не ходила. Теперь эти воспоминания были смутными – точно ныряешь на большую глубину и все вокруг видишь размытым. В чью комнату она тогда зашла вместе с воспитательницей Ниной Ивановной? Была ли это квартирка сторожа? Но там лежала игрушка – собачка. Маленькая, в ладошку поместится. Резиновая, копеечная. Белая собачка показалась Берте настолько прекрасной, что девочка не могла устоять. Тихонько, так, чтобы взрослые за разговором своим не заметили, она взяла ее, спрятала в складках платья. А потом, когда воспитательница уходила, Берта вышла с ней на улицу вместе с игрушкой.

Однако Нина Ивановна шагов через двадцать всё просекла.

- Что это у тебя? – она вывернула ручку Берты, - Откуда взяла?

Берта честно сказала – откуда. Нина Ивановна принялась ее стыдить.

- Немедленно иди и верни. И повинись. Скажи, что, мол, нечаянно…

Но почти сразу Нина Ивановна сообразила, что девочка еще слишком мала.

- Давай мне, я отдам, и извинюсь за тебя. Ах, какой стыд, какой стыд…

И всю дорогу до палаты, где жили младшие девочки, Нина Ивановна выговаривала Берте, как плохо она поступила, говорила, что впредь так нельзя делать, иначе посадят в тюр-ьму.

И Берта больше никогда ничего не крала. Даже падалицу – сливы и яблоки, что лежали на тротуаре – не поднимала. Голод она заглушала книгами. Охочих до чтения среди интернатских было мало, и Берта на этом фоне выделялась. Шкаф с книгами стоял в приемной, там, где сидела секретарша директора, и девочке уже разрешали самой туда заходить и переменять прочитанную книгу на свежую.

Но по вечерам, а иногда даже ночью, накрывшись с головой тоненьким байковым одеялом, Берта все же не могла заглушить чувство голода и мечтала. Когда-нибудь, у нее будет свой дом. Она сядет прямо на пол, на мягкий ковер, и будет пить из большой чашки теплое молоко.

Почему-то именно теплое молоко стало для Берты символом дома. В интернате давали нередко на полдник – стакан кипяченого, остывшего, с чуть заметной мерзкой пенкой. У него и вкуса молока-то не было…

Своя комната. Пусть самая маленькая, но, чтобы можно закрыть за собой дверь. В интернате даже в уборной не имелось отдельных кабинок. Остаться наедине с собой, получить подобие уединения удавалось лишь натянув на голову одеяло, или отвернувшись к стене. Но все равно чужие голоса отвлекали, заставляли жить тем, о чем говорили девчонки. Разве что проснуться глубокой ночью, когда все уже наконец-то спят, и твои собеседники – лишь луна да тополь за окном, да ветерок, что с легким скрипом двигает туда-сюда форточку в старом окне.

Труднее всего было с поздней осени до начала весны. В старой котельной то и дело что-то ломалось, но даже когда всё работало, положенной температуры котельная не давала. Спальни выходили на северную сторону, и если днем, в классах, можно было хоть чуть-чуть согреться (или убедить себя, что согрелась) под солнечными лучами, то в спальнях, как говорила подружка Берты, белобрысая Наташка, царил «колотун-бабай».

Директор не пытался разобраться со всем этом. Вместе с женой он уютно устроился в интернате – сам возглавлял заведение, она была его заместительницей. В соседнем поселке у них был чудесный дом, где зимой - тепло, а летом, благодаря сплит-системам – прохладно.

Когда ночные воспитательницы жаловались, что ходят по интернатскому коридору, не снимая пальто, а в спальнях термометр показывает едва ли пятнадцать градусов, директор пожимал плечами:

- Пусть дети возьмут второе одеяло…

Навсегда запомнила их Берта – эти байковые одеяла, зеленые, с малиновыми полосами по краям. Они были тонкие как пеленки, хоть пять штук на себя набрось – не согреешься.

Наташке все завидовали – у нее была настоящая бабушка. Настоящая – то есть та, что внучку любила, просто ей в силу возраста не позволили взять над Наташкой опеку. Но бабушка заботилась! Она принесла пуховое одеяло немыслимой красоты – голубое, атласное. И Наташка говорила девчонкам, что под ним ночью – даже жарко. Одеяло стало местной валютой. Наташка могла уступить его на время, если ей предлагали взамен что-то соблазнительное. Например, плюшки с сахаром, которые изредка - в месяц пару раз - пекла к ужину повариха.

Берта была нищей из нищих, ее никто никогда не навещал. У нее не было ничего своего, разве что воспитательницы дарили вещи подросших детей. Поэтому от голода и холода она отвлекалась своим способом.

Берта влюбилась.

Влюбилась в мальчика, который был старше ее на целых четыре года, то есть – по меркам детства – был совсем взрослым. Влюбилась в то время, когда для большинства девчонок это чувство – еще абстрактно, живет лишь на страницах сказок про принцев и принцесс.

Мальчик, которого Берта не просто полюбила, а сразу начала боготворить, был необычен внешне, и имел необычную судьбу.

Олег осиротел потому, что родители его, врачи, уехали работать в другую, жаркую страну, и уме-рли там во время эпидемии. Они не собирались переезжать в Африку, у них всего лишь был заключен контракт.

Мальчика они оставили на попечение тетки.

Та с самого начала не нашла с племянником общего языка. Тетка серьезно отнеслась к своим обязанностям, и поставила так, чтобы Олег никуда не ходил, передвигался лишь по маршруту: дом-школа-дом. Чтобы всегда - на глазах, присмотренный.

Мальчик был воспитанный, вышколенный, и нарушить приказание взрослого не мог. Но он изнывал в этом душном доме, где единственное развлечение – телевизор, причем те сериалы, которые выбирала тетка.

Ни лыжи, ни волейбольная площадка, ни курсы английского языка, ни своя собака, ни игры с мальчишками во дворе – ничто не было доступно Олегу. Он взывал к матери, просил забрать его к себе, пусть в «полевые условия». Да что там – он с носорогом готов был сражаться или дружить – как получится – лишь бы не сидеть с теткой.

Мать обещала, писала: «Потерпи». А потом накатила черной волной эта стремительная, несколько дней продлившаяся эпи-демия, и из далекой Африки самолет привез два гро-ба.

Горе изменило Олега. Он не ожесточился, не стал бузотером, но замкнулся в себе. Это открывалось не сразу. Тетка поняла лишь, что с племянником что-то не так, что отвечать за мальчика и впредь – уже выше ее сил. Тем более – за такого мальчика, о котором нельзя угадать – что он думает, что собирается сделать.

И тетка поспешила поместить Олега в «школу санаторного типа», где созданы все условия…

После Олег ни разу не напомнил о себе – не позвонил, ни написал тетке, тем паче - не пожаловался. И она забыла о нем, занятая своей жизнью. Лишь раз в год, на день рождения Олега, тетка приезжала в интернат. Но встречи эти были неловкими, будто на короткий срок сходились в холле чужие люди.

Тетка вежливо ахала, удивляясь, как вырос племянник. Спрашивала – ничего ли ему не нужно? Олег с тою же вежливостью - разве что более холодной – отвечал, что у него все в порядке, и он ни в чем не нуждается. Тетка вручала ему какой-нибудь никчемный подарок – например, новый галстук в нарядном пакете, и с облегчением уходила – еще на год.

И весь этот год Олег не вспоминал о ней.

У него была мечта, которой он жил. Олег хотел стать врачом, как и его родители. Учительница химии была влюблена в него так, как можно влюбляться в гениальных учеников. Она давно уже преподавала по инерции, она отработала в школе столько лет, что любой урок могла провести без подготовки, как говорится, с закрытыми глазами. Но благодаря Олегу, химия вновь очаровала ее. Она задерживалась после уроков, отвечая на вопросы мальчика, приносила из дома книги, которые когда-то купила, надеясь прочитать, но до которых не дошли руки. А он жадно читал все, учебники по химии и биологии знал чуть ли не наизусть, а с интересными книгами по этим предметам мог и ночь просидеть.

Благодаря Олегу, интернат, который всегда плелся в хвосте за районными школами, стал выигрывать олимпиады.

В качестве ответной любезности учительнице – Олег приходил к малышам, в начальные классы, показывал им опыты по химии. Сливал две прозрачные жидкости и получалась иная субстанция, белая, как молоко…

Берта смотрела, открыв рот.

С тех пор вся ее жизнь была посвящена тому, чтобы находиться где-то – пусть не рядом, но близко, «в орбите» Олега, впитывать каждое его движение, поворот головы, взгляд… Он и внешне отличался от всех. Хоть и не было в нем африканской крови, но он был смугл – почти как Берта, черноволос, глаза посажены глубоко, и взгляд такой… пронизывающий, добирающийся до самых-самых глубин…

И поскольку Берта, как радар, была нацелена на Олега, она первая и поняла – насколько он замкнулся в себе. Никогда никому не откроется, никому не станет доверять…Можно всю жизнь подбирать к нему ключик, а потом понять, что замочной скважины и нет вовсе.

Нет заветной двери. Не войти, не поговорить по душам, не отогреть…

Но Берта и на это была готова – лишь бы существовать где-то, где она сможет видеть Олега каждый день, или хотя бы знать, что она может его увидеть.

Берта знала о его пристрастиях, и когда сама перешла в средние классы и началась у них химия, девочка приложила все силы, чтобы стать лучшей в этой науке. Но Берта была из тех, о ком говорят «гуманитарий до мозга костей». С развитым воображением, начитанная, с образным богатым языком – она становилась беспомощным ребенком в мире цифр и формул.

Берту привлекали красивые цвета, которые получались при смешивании веществ. И еще девочку очаровал граф Монте-Кристо, его эксперименты с самыми редкими, экзотическими я-дами – то, что человек был отра-влен ими – никто не сумел бы доказать.

Цвета, лекарства и я-ды – к этому свелась для нее наука.

*

Берта могла бы сказать о себе словами госпожи де Вильфор: «Я обожаю оккультные науки, которые волнуют воображение, как поэзия, и разрешаются

цифрами, как алгебраическое уравнение».

И она жадно, с пробудившимся воображением читала поучения графа Монте-Кристо: «Предположим, в первый день вы примете миллиграмм я-да, на второй день два миллиграмма; через двадцать дней будете поглощать без

всяких дурных для себя последствий довольно большую дозу, которая была бы чрезвычайно опасна для всякого человека, не принявшего тех же предосторожностей; наконец, через месяц, выпив стакан отра-вленной воды из графина, которая уб-ила бы человека, пившего ее одновременно с вами, сами вы только по легкому недомоганию чувствовали бы, что к этой воде было примешано ядо-витое вещество.

Все тайные драмы Востока обретают завязку в любовном зелье и развязку - в сме-ртоносной траве или в напитке, раскрывающем человеку небеса, и в питье, повергающем его в ад. Здесь столько же различных оттенков, сколько прихотей и странностей в физической и моральной природе человека; искусство этих химиков умеет прекрасно сочетать болезни и лекарства со своими любовными вожд-елениями и жаждой мщения.

Эти ловкие обманщики, умеют уйти от людского правосудия и обеспечить успех своим хитроумным планам. У нас глупец, обуреваемый де-моном нена-висти или алчности, желая покончить с врагом или ум-ер-твить престарелого родственника, отправляется к аптекарю, называет себя вымышленным именем, по которому его еще легче находят, чем если бы он назвал настоящее имя, и, под тем предлогом, что крысы не дают ему спать, покупает пять-шесть граммов мы-шьяку; если он очень предусмотрителен, он заходит к пяти или шести аптекарям, что в пять или шесть раз облегчает возможность его найти.

Достав нужное средство, он дает своему вра-гу или престарелому родственнику такую дозу мы-шьяку, которая уложила бы на месте мамонта или мастодонта и от которой жер-тва, без всякой видимой причины, начинает испускать такие воп-ли, что вся улица приходит в волнение. Тогда налетает туча полицейских и жандармов, посылают за врачом, который вск-рывает по-койника и ложками извлекает из его желудка мышьяк. На следующий день в ста газетах появляется рассказ о происшествии с именами жер-твы и уби-йцы.

Отчего совершаются все эти нелепости? Оттого, что в театрах люди то и дело залпом выпивают содержимое флакона или глотают заключенный в перстне я-д и падают бездых-анными; через пять минут занавес опускается, и зрители расходятся по домам. Последствия уби-йства остаются неизвестными: вы никогда не увидите ни полицейского комиссара, опоясанного шарфом, ни капрала с четырьмя солдатами, и поэтому неразумные люди верят, будто в жизни все так и происходит. Но выезжайте за пределы Франции, отправляйтесь в Алеппо, в Каир или хотя бы в Неаполь, или Рим, и вы встретите на улице стройных людей со свежим, розовым цветом лица, про которых хромой бес, столкнись вы с ним невзначай, мог бы вам сказать: "Этот господин уже три недели как отра-влен и через месяц будет хладным тру-пом".

Так, как произошло с Бертой, бывает нередко. Человек, который страстно интересуется астрономией, но совершенно не способен к точным наукам, становится не ученым, а фантастом, описывающим межзвездные перелеты. Любитель природы может дремать над книгами по ботанике, но зато у него верный глаз, он виртуозно работает с кистью и красками, и выходит из него превосходный художник пейзажист.

Берта еще не понимала этого, она всего лишь поглощала книги, в которых было таинственное, необычное.

А впереди ее ждало первое большое го-ре. Учительница химии «подняла всех на уши», связалась и с высоким начальством, и с теткой Олега, получила от нее согласие – и добилась перевода любимого ученика в лицей-интернат, с углубленным изучением естественных наук.

- У тебя дар, - сказала она Олегу, - Не просто какой-то там небольшой талантишка, а настоящий Божий дар. Если ты останешься у нас, закончишь эту школу – тебе впоследствии придется очень трудно. Мы, к сожалению, печально известны, аттестат нашей школы – своего рода клеймо. А лицей, куда ты поедешь – совершенно иное дело. Там тебя «поставят на крыло», научат летать.

Эта старая учительница была первым человеком, которого обнял Олег после смерти родителей.

В интернате знали, что Олег скоро уедет. Ему не завидовали. Невозможно примерять на себя судьбу человека, чьи способности настолько отличаются от твоих. Все понимали, что мальчик – иной, что ему тут – не место.

А вот о влюбленности Берты не было известно никому, она слишком хорошо умела ее скрывать. Не знал ни о чем, даже не догадывался - и сам Олег. Хотя Берте казалось, что не ощутить то напряженное поле – страха, трепета, восхищение – которое исходило от нее - было невозможно.

Но Олег не ощущал ничего. Он попрощался с учителями, с ребятами из своего класса, а вот проститься с Бертой ему и в голову не пришло.

Уехал он в августе, когда самые тоскливые летние месяцы позади. В июне и июле часть ребят разбирали по домам родственники, воспитательницы и поварихи – одна за другой уходили в отпуска, и оставшиеся дети, по выражению злоязыкой нянечки «ныкались», не зная, чем себя занять. А в августе народ начинал съезжаться. Уже чувствовалась приближение учебного года. Но для Берты без Олега «опустела Земля». Она проводила мальчика только глазами, стояла на втором этаже спальни у окна, и смотрела, смотрела как он уходит, как садится в машину…

Единственное, на что она надеялась, так это на то, что Олег будет поддерживать какую-то связь с Маргаритой Ивановной, учительницей химии. И таким образом не пропадет совсем.

Когда начались занятия, Берта сама пришла к Маргарите Ивановне, открыла дверь лаборантской, на что ей потребовалась просто невероятная смелость, и сказала:

- Я знаю, что самая обыкновенная. Но я сделаю всё, чтобы знать ваш предмет на «пятерку». Помогите мне, пожалуйста…

Старая учительница сняла очки, отложила их в сторону, и долго смотрела на Берту, словно вот так, без очков, видела девочку лучше. «Бедная черная ворона, - думала Маргарите Ивановна, - Надо говорить «белая», но не в этом случае»… Она знала, что способности у этой ученицы самые средние, что у Берты почти нет подруг – слишком она замкнутая и ранимая. Нет подруг – и нет вообще никого, на кого можно было бы опереться в жизни.

- Хорошо, - сказала Маргарита Ивановна, - Я согласна с тобой заниматься дополнительно. Во всяком случае – какое-то время. Может быть, дальше ты сможешь сама…

Даже сквозь смуглую кожу Берты заметно было, как девочка покраснела.

- Вы даже не знаете, какое вам огромное спасибо, - тихо сказала она.

С тех пор Берта действительно из кожи вон лезла, чтобы освоить ту науку, которую ей хотелось знать, если и не в совершенстве, то хотя бы лучше одноклассников. Чтобы хоть немного, хоть на цыпочки встав, дотянуться до того уровня, который выглядел бы достойным в глазах Олега.

…Той зимой Берта тяжело заболела. Это было неудивительно, в интернатском холоде то один ребенок, то другой сваливался с пнев-монией. Нянечка говорила – «тех, кто тут сохранит здоровье, потом уже из ружья не убьешь».

Берта лежала в изоляторе, маленькой комнатке на две кровати. Блаженно – тут шумел обогреватель, и было тепло. Можно не подтыкать одеяло так, чтобы не осталось ни одной щелки. Не приходилось обхватывать себя под одеждой ладонями, чтобы согреть ледяные пальцы. Берта лежала и дремала – слабость у нее была просто запредельная. Ей разрешили взять в собой в изолятор книги, и когда у нее были силы проснуться и читать, девочка думала – хорошо бы ее оставили тут навсегда.

Вторая кровать долго пустовала, пока как-то ночью не привели мальчика, совсем маленького, кажется, из второго класса. У него случился приступ аст-мы. Дежурила молоденькая воспитательница, сама еще почти девочка. Она вызвала «ско-рую помощь», но та все не ехала и не ехала, и воспитательница Яна металась от ребенка к телефону, звонила снова и снова, и, кажется, была в полном уж-асе.

Возле мальчика на тумбочке стоял ингалятор, который обычно помогал Мите, но сейчас почему-то оказался бессилен. У Берты уже не было сил слушать тяжелое, сбивчивое дыхание малыша. Ей очень хотелось сделать хоть что-то, чтобы Митька не мучился.

Берта откинула одеяло, медленно встала на неверные ноги, подошла к мальчику. Взяла инга-лятор, подержала в ладонях, словно умоляя его помочь – и протянула ребенку.

- Митька, на…

Тот замотал головой, показывая, что уже пробовал – и все тщетно.

- На, попробуй, - настаивала Берта.

Митька сунул в рот «пшикалку», нажал, а потом затих, сосредоточившись на своих ощущениях. Через минуту он изумленно взглянул на Берту:

- Я вроде как раздышался…

Когда приехали фельдшер и медсестра – Митька крепко спал.

*

В старших классах, внешность Берты стала казаться кое-кому весьма и весьма привлекательной. Из «чернушки», «черной вороны» Берта превратилась в высокую, хорошо сложенную девушку. У нее были правильные черты лица, большие от природы глаза и пухлые губы, а волосы густые и пышные как конский хвост. Берте не было нужды загорать, и теперь другие девчонки мечтали о таком цвете кожи как у нее.

Когда интернатские парни доросли до того, чтобы заинтересоваться слабым полом, Берта показалась им легкой добычей. У нее не было ни строгой матери, ни других родственников, никто не изъявлял желания заботиться о ее нравственности. Наоборот – Берте следовало бы к кому-нибудь прилепиться, найти покровителя. Вместе выживать легче.

Но как с удивлением убедились ребята – девушка всем давала отпор. Любые заигрывания ей только мешали, отвлекали ее от учебы, от настоящей зубрежки, которой она полностью отдалась незадолго до выпускного. И подсмеивались над Бертой, и угрожали ей – вроде бы в шутку, хотя как известно – в каждой шутке… Но на насмешки девушка не реагировала, а тому, кто пытался её запугать, она могла дать и сдачи. Бог знает, где она этому научилась, но била пребольно. А главное – она не боялась.

Теперь, когда другие девчонки, наконец, приняли Берту в свой круг – они все же не могли понять ее. Среди интернатских ребят были мальчики, по которым эти девчонки вздыхали. Завидные парни… Любая девчонка с радостью пошла бы с одним из них…

Почему же Берте никто не нравится?

На этот вопрос, который ей задавали не раз, девушка никогда не отвечала. Только пожимала плечами – мол, откуда я знаю…Нет – и всё.

Но где-то в глубине души Берта как раз понимала все очень хорошо. Она не желала размениваться. Уже изведав, что такое любовь – она не могла согласиться на суррогат.

И это при том, что уж знала она от Маргариты Ивановны – Олег женился.

Маргарита Ивановна, как и все, не подозревала, что таилось в сердце у Берты, и бесхитростно делалась новостями о своем ученике: они писали друг другу – редко, но все-таки эта связь не прерывалась.

Старая учительница качала головой:

- Зачем этот брак? Так рано… Он еще учится в институте. Еще кто знает – какая эта молодая жена… Потребует, чтобы муж в первую очередь зарабатывал, обеспечивал ее. Я понимаю Олежку – он так рано осиротел, и истосковался жить без семьи, без родных… А все-таки мне тревожно. Ему нужна такая подруга, чтобы это она о нем заботилась, берегла его… Ведь он так талантлив – настоящий бриллиант.

Берта пережидала эти оды Олегу, опустив глаза. Она ни с кем не могла о нём говорить, даже с Маргаритой.

Между тем, отчасти в результате дополнительных занятий с учительницей, но еще больше - благодаря собственному упорству, Берта действительно училась на порядок лучше других ребят. А когда вплотную приблизились выпускные экзамены – девушку вообще стало не видно и не слышно. Она занималась исступленно, не уходила из библиотеки - там работала строгая тетка, которая никому не позволяла шуметь. И Берта могла до самого закрытия сидеть в читальном зале, готовясь к очередному испытанию. Если у нее был шанс поступить в институт – она не желала упустить его.

И Берта поступила.

Ей предстояло учиться на фармацевта, а пока она со слезами на глазах стояла в деканате, надеясь, что ей дадут все-таки койку в общежитии. Мест не хватало, а снимать жилье Берте было не на что. Не только квартиру, даже комнату она пока не могла себе позволить.

Отныне девушка была - сама по себе, на своих ногах - и интернат, который она прежде так ненавидела, теперь представлялся ей убогой, но безопасной гаванью, которую пришлось покинуть навсегда.

В деканате сжалились, и место Берта получила. Это была худшая комната на этаже, единственная пятиместная – среди двухместок и трехместок, тут ни днем, ни ночью не было покоя. Так, белокурая Верочка, например, по полночи тусовалась у мальчишек, приходила в три часа и ложилась незадолго до того, как остальным нужно было вставать.

Но Берта не была избалована, она почти не замечала мелких тягот (таких как отсутствие горячей воды или лифта) - гораздо больше радовало ее то, что общага находилась рядом с институтом – две минуты пешком, так что не надо тратиться на трамвай.

И все равно в городе нельзя прожить без денег, выживание стало насущной проблемой Берты. Может быть, поэтому ее и нашел этот человек. Почувствовал исходящие от нее флюиды – неуверенности, страха за завтрашний день, голода...

Берта возвращалась из областной библиотеки, шла через запущенный парк. Даже в вечернее время, любимое молодежью, народа тут было мало. Поэтому, когда ее нагнал парень, и пошел рядом шаг-в-шаг, девушка испугалась. Да, она могла постоять за себя, но не в том случае, когда речь шла о серьезном противнике.

Берта не знала, что ей делать. То ли притвориться, что она не замечает своего спутника. То ли остановиться – подчеркивая, что дает ему пройти. То ли, напротив, ускорить шаг. Последнее, пожалуй, не годилось – он нагонит ее без труда, даже если она сбросит туфли-лодочки на небольших каблучках и побежит босиком.

Между тем он заговорил.

- Всегда голодная, живешь в этой ср-аной общаге, в кармане пять рублей…

Парень говорил это бесстрастно, не глядя на Берту. Она остановилась как вкопанная. Теперь она перепугалась окончательно. Что он хочет ей предложить?

- Хочешь… посотрудничать, - он подобрал слово, - Не бойся. Никакого инт-има. Никто тебя и пальцем не тронет…

Берта смотрела на него своими огромными черными глазами и от страха не могла сказать ни слова. Что-то там упоминали девчонки из ее комнаты про газовый баллончик, который надо всегда носить с собой?….

- Тебе нужно будет работать … по специальности… По прямой специальности… Станешь готовить … лекарства. Просто лекарства эти – как бы это лучше сказать – не вполне лега-льные. Но деньги за них платят самые настоящие. Очень хорошие деньги.

Берта не вчера родилась, и понимала, что стоит за этими обтекаемыми формулировками «не вполне лега-льные лекарства», «в какой-то степени запре-щенные вещества».

Она знала, что откажется, не сомневалась, что откажется, но парень все говорил и говорил.

- Продавать всё это…передавать… Тебя никто не заставит. Внешность у тебя уж слишком характерная. Если что, если возникнут вопросы – тебя сразу вспомнят. И нас спалят. Нет, если ты согласишься - на тебе будет только - чистая химия. И не бойся, ничего такого уж тяжелого мы нашим клиентам не предлагаем. Немного тонуса, радости, эйфории – для тех, кто тонет в депр-ессии, немного обез-бола для тех, кому не помогают лекарства из аптеки. В принципе, мы делаем благое дело. Выходы на нас ищут, нам благодарны.

- Я хотела спросить…

Повисла пауза, потом парень дернул подбородком, как бы давая разрешение на вопрос.

- Вы же – не начинающие… Что стало с тем человеком, который занимался у вас «чистой химией» до того, как вы предложили это мне?

И снова - молчание. И опять – недолгое.

- Видишь ли, когда мы говорим, что платим «хорошие деньги», и называем сумму, у человека сначала отвисает челюсть, и он соглашается на все условия. Но идет время, и кому-то кажется, что он сможет заработать больше, если станет похитрее. Если он сам начнет находить покупателей – в обход нас

- И что происходит с таким человеком? Догадываюсь, что вы не поощряете такой обман…

- Правильно догадываешься. Поверь на слово, я не буду описывать тебе подробно – слишком там жесткие сцены. И еще: мне бы не хотелось давать тебе время на раздумья. Или ты соглашаешься, или я остаюсь для тебя просто неизвестным п[П1] арнем, который прошелся с тобой по парку – и после этого исчез навсегда. Так что?

- Конечно, нет.

Тогда он назвал сумму. Берта, конечно, споткнулась на ровном месте совсем не от этого – просто неудачно наступила в небольшую выбоину на асфальте.

- Нет, - сказала она, но уже без прежней жесткости в голосе.

Парень пожал плечами.

- Как хочешь. Я подойду к тебе еще раз…через какое-то время. Может быть, ты передумаешь.

- Но почему именно я? – едва ли не с отча-янием спросила Берта, - Почему вы не выберете кого-нибудь другого? Вы же знаете, что за такие деньги…

Она повернулась к своему спутнику, и невольно их глаза встретились. Он не был особенно красив, его внешность не запоминалась – так, серость…Но сам взгляд его… Он источал такую внутреннюю силу, такую жестокость, что… Берта поняла, что до этого еще боялась. По-настоящему страшно ей стало только теперь.

- Ты нам подходишь, - сказал он с легкой улыбкой.

А потом как-то незаметно, будто сам собой отстал. Берта снова была одна. Она догадывалась, что вот так же – словно из ниоткуда – этот парень появится, когда решит найти ее. Появится – и вновь пойдет рядом.

Дальше случилось вот что. Девочки из той комнаты, где жила Берта, подняли кипиш из-за еды. Это были «домашние» девчонки, которые на выходные разъезжались по своим семьям и возвращались с полными сумками. Родители пихали им соленья, варенья, пирожки. Нередко привозил кто-то полный контейнер котлет, или жареную курицу. Всё шло на общий стол.

В общежитской кухне готовить было неудобно – одна электроплита на весь этаж, конфорки грели слабенько, да еще нужно было улучить время, когда хоть одна из них свободна, и можно приткнуть на нее свою кастрюльку.

Поэтому девчонки завели в комнате собственную плитку и готовили на ней. Ежемесячно скидывались – на хлеб, сахар, кофе и прочую снедь, которую не было нужды тащить из дома. И каждый день по очереди кто-то стряпал, пуская в ход и привезенные от родителей продукты.

Берта обычно возвращалась в общагу поздно, когда в кастрюле мало что оставалось. Но всё же можно было разогреть себе тарелку супа и выпить чаю с бутербродом.

Воспользовавшись отсутствием Берты, девчонки обсудили все без нее.

- Она только ест и не вкладывается…

- Но откуда она возьмет? Она ж детдомовская…

- У нее стипендия повышенная как раз потому, что она сирота. Нашим родителям тоже не так легко деньги достаются. Мне уже мама говорит: «Набиваю тебе полные сумки, а ты домой приезжаешь, голодная как волчонок. Наверное, в общежитии тебе ничего не достается».

- Хочешь сказать, что мы тебя объедаем? Можешь спрятать свою копченую рыбу, хоть под подушку ее засунь, я больше не возьму…

- При чем тут ты? Я про Берту говорю. Если она ничего не может привезти, пусть тогда сдает на общий стол больше, чем остальные.

- Это – справедливо, - помедлив, сказал кто-то из девочек.

И Берте, когда она пришла, выкатили новые условия. Теперь она должна была отдавать «в котел» почти всю стипендию. Ей доходчиво объяснили – почему.

Девушка побледнела.

- Я буду есть отдельно от вас, - только и сказала она.

- Бойкот? – Ира Прохорова подняла брови, которые выщипывала тоненько, в ниточку, - Тогда – взаимный. На чайник ты скидывалась, когда мы его покупали. А кастрюля – моя, я ее из дома привезла. Так что ее не бери, пожалуйста.

…Берта действительно перестала есть в общежитии. Покупала себе что-то в городе, обычно в киосках – булочку, пирожок. А в комнате пила свой чай со своим сахаром. Деньги кончились, когда до следующей стипендии оставалась еще неделя. Были, конечно, студентки, городские, у которых можно перехватить тысячу-другую. Но отдашь долг, а на что жить потом?

И чувство голода становилось все более острым, мучило все сильнее…

Нет, Берта была все так же против того, что ей предлагали, она понимала, насколько это все дурно, а какую западню она попадет, но сил сопротивляться оставалось все меньше.

Меж тем, в общежитии произошел странный случай. Верочка Пынчук, единственная девушка, которая не приняла участие в бойкоте против Берты, заболела. Верочка проводила в комнате мало времени, в основном, тусовалась у ребят, могла вернуться очень поздно, когда все девчонки уже спали. И нередко она звала Берту:

- Пойдем, чаю попьем…

Большим трехстворчатым платяным шкафом был отгорожен в комнате кухонный уголок. Здесь стоял электрочайник, и на полках теснилась посуда. Верочка звала Берту не просто так – у нее всегда было что-то с собой. Пирожки, конфеты или наскоро состряпанные бутерброды с ломтиками свежей ливерной колбасы.

Девушки сидели при свете маленького ночника, пили чай и болтали почти шепотом, чтобы не мешать остальным.

Когда Берта, наконец, ложилась в постель, она всегда крепко засыпала, так как чувствовала себя сытой.

…В тот раз у Верочки разболелась голова. Девушка сидела на постели, страдальчески сморщившись, прижав пальцы к вискам. Берта рылась в аптечке. Никого, кроме них, не было в комнате. А запасы лекарств оказались более, чем скудными. Берта, нахмурившись, перебирала облатки.

- Давай, я в аптеку сбегаю? – предложила она.

- Та, которая рядом с нами – до шести работает. А в город ехать…Ой….

- Нет, я все-таки съезжу, всего-то две остановки трамваем.

Общежитие, как и институт, располагалось на островке частного сектора, между двумя районами многоэтажек. Поэтому и повелось среди студентов говорить: «Я – в город…»

- А пока…

Берта с задумчивым видом взяла облатку глю-коната каль-ция. Его покупала себе Ирка Прохорова, жрала кальций, как говорится «неду-ром». Берта достала одну из таблеток, принесла Верочке вместе со стаканом воды.

- Вот… ана-льгин. Последний. Поеду, раздобуду еще что-нибудь.

Ей хотелось, чтобы подруга успокоилась хоть немного, поверила, что скоро ей станет легче. И перед тем, как отдать таблетку, несколько мгновений подержала ее в руках, внушая ей, умоляя ее, чтобы помогла…

Верочка выпила и легла, а Берта поехала в ближайшую[П2] аптеку.

Когда она вернулась с настоящим лекарством, подруга весело хлопотала на кухне – жарила яичницу с помидорами[П3] .

- Почти сразу все прошло, - Верочка уже раскладывала еду по тарелкам, - А еще говорят, что нынче таблетки – сплошное палево. Боже, я думала, что это уже навсегда, что мне никогда не станет легче….Ты все-таки купила что-то, да? Пен-талгин? Кинь в аптечку, девчонкам пригодится….

Берта молча опустила красно-синюю коробочку в пластиковый ящик, который «работал» у них аптечкой, и села к столу.

… Вот и сейчас, когда встала перед ней дилемма - этот парень, с такой жутковатой, напоминающей волчий оскал улыбкой, то ли появится еще раз со своим дья-вольским предложением, то ли нет – почему-то воспоминание об этом случае успокаивало Берту. Ей казалось, она сможет, во всяком случае попробует сделать так, чтобы ее не засосало в трясину.

Но как же хотелось иметь свой угол! Даже больше, чем целые сапоги, которые не протекают… Больше, чем лишний кусок хлеба.

…Он нашел ее в институте. Вот уж где Берта не ожидала его увидеть! Она не поверила своим глазам, когда увидела его в вестибюле, возле киоска, где продавали книги. Он выглядел все таким же неприметным – щуплый паренек в черной куртке. Тем не менее, Берта тотчас узнала его. Он с кем-то разговаривал, и она понадеялась, что он пришел не к ней. Берте хотелось иметь еще время в запасе, но внутренне она понимала, что решать придется тотчас же.

И она оказалась права. Парень поднял голову, встретился с Бертой взглядом, быстро свернул разговор с белокурой девушкой, и кивнул Берте в сторону выхода.

На этот раз она послушно пошла за ним. Они спустились с институтской лестницы. Дорога, что сворачивала направо, огибала корпус, дальше была двухэтажная «стекляшка» столовой, а за ней две девятиэтажки общежития. А та дорога что прямо – вела к трамвайной остановке и там обрывалась. Нужно было перейти через пути, миновать глазную больницу, а дальше начинался старый заброшенный парк.

Этот странный ( и страшноватый, что скрывать) парень так и сказал:

- Пойдем в дальний парк…

- Нет… Давай поговорим здесь, где люди.

- Я понимаю, что ты боишься. Но о таких вещах на людях лучше не т.репаться Да и то, что мы с тобой долго беседуем – кое-кто может запомнить…

- Но ты же сам сюда пришел… В институт…

- У нас здесь хватает клиентов, - пояснил он, - Хотя обычно на встречи прихожу не я. Но сегодня мне нужно поговорить с тобой. Объяснить, что тебе предстоит делать…

*

Теперь Берта вспоминала жизнь в общежитии как страшный сон. Она снимала квартиру, в которой было всё, что необходимо. В общаге душ можно было принять только на рассвете – в остальное время из крана почему-то шел кипяток, трубы, проложенные под частным сектором, работали очень своеобразно. За ночь вода в них остывала, и человек, который с мылом и полотенцем отправлялся в душ в четыре утра, имел шанс не обвариться.

А тут – лежи хоть полдня в ванной. На полочках теснились хороший шампунь, пена, несколько кремов, дорогое жидкое мыло… Еще недавно Берта и подумать не могла о такой роскоши.

И всё в квартире ее выглядело так…Берта не могла подобрать слов. Вернее всего, было бы сказать - «как в кино».

Девушка старалась вести обычную жизнь, регулярно посещала занятия, не пропускала лекций, выступала на семинарах. Но однокурсники не могли не заметить, что она очень переменилась. Теперь никому не пришло бы в голову посмотреть на Берту с жалостью. Она хорошо одевалась, у нее появились кое-какие мелочи, которых она раньше не могла себе позволить. Изящная сумочка, стильные сережки…Запах дорогих духов сопровождал Берту.

Девушка знала, какой вывод сделали ее знакомые. Без вариантов – они решили, что девушка нашла себе покровителя. Берта никого не разубеждала – в каком-то смысле это было действительно так. Марк стал ее покровителем, хотя непосредственно с ним она встречалась редко. Обычно за «лекарствами» приходил другой человек. Такой же неприметной внешности, но не вызывающий такого страха.

«Работала» Берта, в основном, по ночам – для этого у нее была отдельная комната. Сначала она чувствовала, что ей не вполне доверяют, ее проверяют. Как-то явился сам Макс.

- Ты знаешь, что твой клиент ум-ер? – спросил он, и угроза чувствовалась в его голосе, - Ум-ер после того, как принял таблетки. Ты состряпала что-то не то?

Берте полагалось изумиться и начать оправдываться. Но она не сделала ни того, ни другого.

Она не смогла скрыть того, что знала – от только ей неведомо было, откуда ей это известно.

- Но ведь он уже уходил, - сказала она, - Четвертая стад-ия. Ему и оставалось-то всего несколько дней…

- Но ты не имела права, - начал было Марк, и не выдержал, улыбка тронула его губы, - Мне его сестра говорила, что ушел он на редкость легко. Будто сон золотой увидел.

*

Иногда она, войдя в «мастерскую» никого перед собой мысленным взором - не видела. Тогда Берта работала «как положено», делала все механически, точно - как автомат. Но порой ей настолько ясно являлись люди, для которых предназначалось то, что, что она смешивала, упаковывала в безликие пакетики и коробочки – точно люди те находились с ней здесь, в одной комнате.

Берта уже привыкла к этому, уже не боялась – то был просто знак, что между ними установилась связь, что она может помочь им без всякой химии. Марк не знал, но этим его клиентам Берта передавала что-то совершенно безобидное, при том оказывавшееся на редкость действенным. Утихали боли, которые не снимали другие препараты, возвращались силы, депр-ессия истаивала как дым - и хотелось жить.

- Ты становишься популярна, - как-то сказал Марк, и щелкнул девушку по носу, - Не загордись…

Берта знала, что он доволен ею. Она была предельно честна с ним. Не просила денег, кроме тех, что он давал ей. И даже не пыталась работать в обход него, хоть ей предлагали, не раз хотели выйти непосредственно на нее. Может, надеялись, что лично ей платить можно меньше, чем посредникам. Или думали заказать у нее нечто особенное.

Когда Берта слышала намеки, а иногда - открытые предложения или даже слезные просьбы – лицо у нее становилось замкнутым, холодным.

- Я не понимаю, о чем вы говорите, - она поднимала воротник пальто и проходила мимо просящего как мимо пустого места.

Да, она была честна… почти.

Существовал и у нее один-единственный собственный клиент, о котором Марк ничего не знал. Это был мальчишка из того же интерната, младше Берты на три года. Славный мальчик, и если говорят о ком-то - «маменькин сынок», то о нем можно было сказать - «бабушкин внук».

Он был единственным внуком, бабушка души в нем не чаяла, и следовало бы Артему вырасти в ее доме, благополучно окончить школу, и дальше пойти учиться. Но бабушка не дотянула до той поры, ушла в мир иной – раньше.

После похорон, службы опеки связались с матерью Артема, очень деловой женщиной, лишенной всяких сантиментов. По молодости совершив ошибку», она отдала малыша на воспитание бабушке и уехала строить карьеру в столице.

Когда она узнала, что о ее сыне больше некому заботиться, - сразу поставила вопрос об интернате или детском доме.

- Лучше, если Артем останется в родном городе. Тут у него друзья, к которым он привык. Я все равно не смогу уделять достаточно времени его воспитанию – возвращаюсь домой поздно вечером, совершенно без сил, засыпаю на ходу...Нужно приехать подписать документы, так как я не лишена родительских прав? Хорошо, приеду и всё подпишу…

Мать приехала утром, а вечером, тем же поездом вернулась назад, в столицу. С Артемом они встретились - как чужие люди. Мать поговорила с сыном вежливо, отметила, как он вырос, спросила – куда собирается поступать.

- Ты скоро закончишь школу. Уже определился с выбором?

Артем только пожал плечами. Откровенничать с этой женщиной он не хотел. Она даже бабушку не приехала проводить! И сейчас появилась только для того, чтобы юридически закрепить отказ от него, раз и навсегда.

- Лучше выбрать что-нибудь техническое, - посоветовала мать, - Гуманитарии сегодня не в почете.

Она не пригласила Артема, получив аттестат, приехать в Москву, не пообещала чем-нибудь помочь. Впрочем, Артем помощи и не ждал. Он так давно видел мать в последний раз, что встретил бы ее случайно на улице – не узнал бы.

…В интернате Артем все никак не мог прижиться. Он был слишком «домашним», не хватало в нем той жестокости, той твердости характера, которые были свойственны здешним мальчишкам.

Артем был слишком взрослым для того, чтобы на людях плакать по бабушке или открыто тосковать по дому. Но Берта почувствовала эту тоску, что сгущалась в душе его. С тех пор их не раз видели вместе. Никогда не стремились они уединиться, никогда не смотрела Берта на Артема иначе, чем на младшего брата. Поэтому насмешки, которыми ребята отметили их зарождающуюся дружбу, быстро сошли на нет.

От них отстали.

Получив аттестат, Берта грустила только о том, что Артем остается в интернате без нее. Впрочем, к этой поре у него уже появилось несколько приятелей. Парень оставался все таким же добрым, ожесточиться он так и не сумел, но мальчишки сменили гнев на милость – поняв, что подлости от Артема ждать не приходится. Наоборот, он поможет с трудной задачей, подскажет на уроке верный ответ или даст списать.

- Если будет такая возможность - когда ты приедешь учиться, то мы поселимся вместе, - обещала Берта Артему.

Но потом мечты эти рассыпались в прах. Сначала вся эта маета с общагой, а потом, когда девушка ступила на новую стезю – и речи быть не могло, чтобы она с кем-нибудь сблизилась. Марк прямо требовал, чтобы Берта домой к себе никого не водила.

Но когда девушка узнала, что Артем не замахнулся даже на техникум и поступил в училище, а там какие-то га-ды подсадили его на то…на чем быстро сгорают, она поняла, что кроме нее, вытащить мальчишку некому.

*

Хорошо, что Берта не была чистоп-люйкой. Интернат здорово отучал от этого, и новая, обеспеченная жизнь не смогла стереть прежних привычек.

Берта пришла в эту зага-женную квартиру, на хозяев которой неведомо почему еще не донесли соседи. Она постучала, ей открыл какой-то тщедушный парень, который еле держался на ногах. Открыл и пошел в глубину коридора на неверных ногах.

Берта опустила нос в воротник пальто, чтобы слабее ощущался тяжелый запах. Настоящий см-рад…

Артема она нашла спящим в позе эмбриона на грязном матрасе в меньшей из комнат. Ей захотелось даже не плакать, а вы-ть от душевной боли- настолько он изменился. Худющий – таким она никогда прежде не видела его, и вид совершенно бо-льной.

И ничего толкового она сейчас не могла для него сделать

Не могла забрать его к себе – Марк никогда не позволил бы этого. На нравственность Берты ему было наплевать, но девушка давно уже поняла – пока она работает на него, придется вести более, чем замкнутый образ жизни. Никаких друзей, никакого сближения ни с кем.

Что бы ни говорил Марк о том, что они не несут зла, а напротив, помогают людям – было ясно как день: попадись один из них, и остальным придется трепетать за свою свободу. Поэтому Марк был просто помешан на осторожности, на конспи-рации. И за Бертой поначалу строго следили, пока не убедились, что она придерживается одного и того же маршрута: дом – институт-дом, разве что заходит в магазины на обратном пути, да и то – в одни и те же.

Так что ускользнуть, пробраться в этот при-тон, ей было нелегко.

Берта опустилась перед Артемом на корточки, взяла в ладони его голову.

- Тёмка, слушай меня…

Он открыл глаза. Берте повезло – состояние кай-фа уже покидало Артема, он мог слушать, он понимал… И не было еще того тяжелого отходняка, когда сопли, слезы, слюни, когда ты на все готов, чтобы кончилась эта пы-тка.

Артему показалось, что Берта ему грезится. Она была красива, гораздо красивее, чем он помнил ее по интернату. От нее пахло дорогими духами. Берта явилась откуда-то из мира небожителей, ей нечего было делать в этом грязном га-дюшнике.

Артему хотелось помахать ладонью, чтобы призрак исчез.

- Тёмка, слушай сюда, - Берта говорила шепотом, чтобы не услышал никто, кроме них, - Теперь ты будешь пить только то, что получишь от меня. Только то, что я тебе дам, понимаешь?

Она вынула из кармана легкого светлого пальто пузырек, вытряхнула из него на ладонь две таблетки.

- Только это, запомнишь? Ничего другого…

- А что у тебя? – голос Артема был еще невнятным, язык заплетался.

- То, что тебе нужно. Хочешь кай-фа? Будет тебе кай-ф…Выпей – и спи. Потом найдешь меня – я дам еще. Сейчас не дам – у тебя тут отнимут. И денег пока не дам – отберут. Всё потом. Ну, пей же… Ты же мне веришь….

Артему до одержимости хотелось вернуться в то состояние, в котором он был. Он чувствовал себя сейчас слишком слабым, чтобы возражать. Поэтому послушано запил таблетки минералкой из маленькой бутылочки, которую Берта принесла с собой.

Вскоре он уже крепко спал и… видел такие дивные сны, какие никогда не приходили к нему прежде. В них не было кошмаров, наоборот, на те картины, что разворачивались перед ним, хотелось смотреть и смотреть – так не можешь оторваться от калейдоскопа, где одно изображение сменяется другим – и трудно сказать, какое прекраснее.

Артем проснулся только на следующий день, и Егор – здешний его знакомый, не друг – потому что не было и не могло быть тут друзей, только головой покачал:

- А я уж думал, что ты отплыл к иным берегам…Надо же – дры-хнешь и дры-хнешь, и не шевелишься. Думал, то ты принял больше, чем можно… Слушай, меня аж зави-дки берут…Скажи, на чем сидишь? У тебя во сне морда счастливая была как у младенца.

Артем помнил Берту словно во сне, но тем не менее, не забыл, что девушка говорила ему:

- Никому не рассказывай, что я тебе дала. Найдешь меня – получишь еще.

Он пришел к ней в тот же день. Прямо в институт – в этом году курс Берты занимался во вторую смену и занятия заканчивались в шесть часов. Артем боялся отложить встречу, потому что уже знал, чем это чревато, если у тебя нет под рукой, чем заки-нуться. Удивляло его лишь то, что он до сих пор не чувствовал приближения лом-ки. Наоборот, он ощущал себя вроде как отдохнувшим. Впервые за много времени

Последние студенты спускались по лестнице, и Берта была в их числе. Она задержалась возле Артема лишь на миг – чтобы передать ему таблетки – опять только две штуки.

Артема не удивило, что Берта не захотела поговорить с ним. В таких делах, чем меньше вас видят вместе – тем лучше. Но ему было грустно, что девушка занялась тем самым ремеслом, которое – он это чувствовал – губи-ло его самого.

Берта могла бы объяснить ему, что табл-етки, которые она дает ему – чистый мел, всё остальное – следствие того ее дара, той силы, которой она сама не знала имени.

Но она не стала говорить ничего.

*

С тех пор Артем появлялся несколько раз, и всегда их встречи с Бертой длились не больше пары минут. Но Берта замечала перемены к лучшему. Сначала вид у парнишки стал не таким измотанным, Артем уже не напоминал тех, о ком нянечка в интернате говорила: «Три дня лишних живет». Потом в глазах у него появилась какая-то живая искорка.

Но настала неделя, за которую Артем не пришел ни разу. И тогда Берта несмотря на то, что так опасалась последствий – все-таки вырвалась к нему в при-тон. Артема могло там не быть, но она просто не знала, где его еще искать.

На этот раз дверь и вовсе оказалась не заперта. Берта вошла, стараясь ступать тихо, остаться – если удастся – для большинства обитателей притона незамеченной. Но Артема она увидела сразу. И глазам своим не поверила. В предыдущий раз она застала его в комнате, в состоянии отк-лючки. А сейчас он сидел на кухне, чудовищно запущенной, как все здесь. Инстинктивное желание у каждого нормального человека в этой квартире было – подбирать даже края одежды, чтобы ненароком чего-нибудь не коснуться.

Но Артем очистил для себя уголок стола – Берта вспомнила, что еще в интернате он считался «аккуратистом», «чистюлей».

Это «хрю-чево», лапшу быстрого приготовления, Артем купил не самую дешевую. Не в пакете, а в лоточке. Наверное, затем, чтобы не пользоваться здешней посудой, а прямо в лоток налить кипятка, и вилку пластиковую взять. К нему возвращалось чувство брезгливости. Раньше ему было все равно. И чувство голода возвращалось тоже. Скоро он и внешне станет другим.

Артем взглянул на Берту смущенно – теперь он понимал ясно: в каком месте она застала его. И что для него делает. А Берта узнала того мальчишку, которого когда-то взялась опекать. Она быстро подошла, и потрепала Артема по волосам. А он ткнулся носом в ее душистый свитер. Девушка стояла так до тех пор, пока не поняла – теперь она может удержать слезы. Ей не хотелось, чтобы Артем видел ее плачущей.

Настало время, когда можно уже предпринимать какие-то шаги. Артему самому теперь было выше сил – оставаться в притоне, но идти ему было покамест некуда. Он не сомневался, что из училища его давно уже отчислили, не до учебы ему было в последнее время, о занятиях он давно уже забыл.

Берта вручила ему телефон – самый дешевый, кнопочный, такой даже украсть мало кто соблазнится. Сим-ка была зарегистрирована на ее имя.

- Я тебе позвоню в ближайшее время, - сказала Артему, прощаясь.

До этого Берта избегала быть кому-то обязанной, но сейчас она впервые пустила в ход свои «связи». И через несколько дней вопрос был решен. Девушка позвонила и назначила Артему встречу – в тихом районе города, где в двух шагах было – троллейбусное кольцо на окраине леса.

Невысокие оштукатуренные дома, построенные еще годах в пятидесятых прошлого века… зеленые дворы… Берта пришла первая и ждала Артема, сидя на старых детских качелях. Ей хотелось остаться здесь надолго – на весь вечер, хотелось вспоминать с Тёмкой прошлое, интернатских друзей. Хотелось взахлеб говорить с тем, кого она любила – и ничуть не боялась.

Но Берта не могла позволить себе этого. Она догадывалась, что Артему сейчас стыдно перед ней за то, что он так опустился. Что он не сможет встречаться с ней, не держа этого в уме.

Да и ее саму до сих пор могли «пасти», и тогда вопросы у этих страшных людей будут и к ней, и к Артему.

Мальчишку (а она все еще думала об Артеме как о мальчике) она так подставить не могла.

Поэтому, когда Артем появился (и очень смутился, что опоздал, что Берта уже здесь), она сказала ему, может быть, жестче, чем следовало – но и он не должен быть поддаться сантиментам.

- Вот здесь, в этом доме, я сняла тебе квартиру.

Он готов был ее послушаться, хотя и растерялся.

- Но как же… я же не смогу платить…

- Вот деньги. На первое время. Это не в долг, это как бы сказать… подъемные. Тебе надо привести себя в божеский вид. Кое-какую одежду я купила, она уже там, в квартире, в шкафу…Вот ключ, запомни адрес – улица Парковая, дом шесть, квартира восемь. Это теперь твой адрес. С хозяйкой о временной прописке я договорилась. Она зайдет – дашь ей паспорт.

Часто я приходить не смогу, звонить тоже. Поэтому вываливаю на тебя всё сразу. Дня через три тебя ждут в автомастерской, вот телефон, спросишь Геннадия…Зарплата первое время грошовая, но если ты удержишься за это место, то получать будешь как человек… И… Темка…

Он вскинул на нее глаза:

- Да?

- Если почувствуешь, что лома-ешься…что хочешь снова…И если ты тогда не придешь ко мне, а возьмешься за старое, учти – больше я не сделаю для тебя ничего. Нет, этого, пожалуй, мало… Я тебя уб-ью своими руками.

Артем во все глаза смотрел на девушку. Когда они учились в интернате, Берта казалась такой беззащитной. Она была худенькой, боязливой – заморышем для всех, да и только. Но он уже тогда чувствовал в ней эту внутреннюю силу, и «притулился» к ней по словам нянечки, потому что не было у него больше никого, и какие-то ростки всходили в их душах – Артему суждено было считать Берту старшей сестрой, а ей – думать о нем, как о младшем брате

*

В ту ночь Берта впервые увидела Её. Она уже привыкла к тому, что спит плохо, что просыпается за ночь по нескольку раз. И хорошо, если при этих «обрывках сна» она чувствовала себя к утру более-менее отдохнувшей.

Девушка много работала, у нее не оставалось времени гулять, да ее положение и не предполагало этого. Тело не уставало, а нервы были измотаны – и Берта расплачивалась бессонницей.

Но когда Берта увидела в зеркале эту фигуру, то решила, что у нее начался бред.

*

В ее квартире было большое зеркало, но девушка не слишком его жаловала, подходила к нему только перед тем, как выйти на улицу – свериться со своим отражением и убедиться, все ли в порядке.

Когда Берта поселилась здесь, трюмо стояло иначе, можно было приподняться в постели – и посмотреться в него. Именно Берта переставила трюмо иначе – подсознательно ей не хотелось видеть, что там отражается в нем - в неверном ночном свете или призрачных сумерках.

Теперь зеркало повернуто было так, что подходить к нему нужно было специально.

… В тот день Берта очень устала. Заказов становилось всё больше, чтобы успеть сделать все в срок, впору было пропускать занятия в институте. Но вот на это девушка ни за что не хотела идти.

Берта вынашивала планы: когда получит диплом – она уедет из этого города. Попросту сбежит, не оставив никому нового адреса и вообще никаких зацепок.

Берта откладывала деньги. Она надеялась, что Марк поймет ее и не станет искать. Все-таки, раз она решила раствориться где-то в необъятной стране, значит, у нее и в мыслях нет закладывать никого из них, ей просто нужна свобода. Но она уже привыкла быть осторожной, даже сверхосторожной, и знала, что побег свой тщательно подготовит.

А пока она не отказывалась от лишней работы, засиживалась в своей «лаборатории» по ночам. Ей хотелось скопить достаточно для того, чтобы купить хотя бы маленькую квартирку. Позаботиться о ней некому, второго такого «доходного места» она не получит уже никогда – и слава Богу.

Берта покупала дорогой, очень хороший кофе, заваривала его настолько крепким, что сердце начинало стучать где-то в горле, после бессонной ночи выпивала чашку-другую, и шла в институт. Вернувшись после занятий, она позволяла себе отдохнуть несколько часов, проваливалась в зыбкий сон, потом снова находила, чем себя подбодрить – и бралась за дела.

И все же примерно за неделю - усталость накапливалась такая, что требовалось взять хотя бы день на то, чтобы отдохнуть от этого беличьего колеса. Тогда Берта бездумно валялась в постели, не было желания ни читать, ни блуждать в интернете. Только спать, просыпаться – и снова спать.

Такой выходной она должна была устроить себе завтра.

Берта шла в тот чуланчик, где была у нее «лаборатория», случайно бросила взгляд в зеркало – и отшатнулась. Такое непроизвольное движение совершаешь в полусне, когда кажется тебе, что ты летишь в пропасть.

В зеркале стояла женщина. Она находилась в комнате, но в своей, не имевшей ничего общего с квартирой Берты. Эта была пустая, заброшенная комната, вроде бы даже не жилая. Сдвинутый куда-то к стене старый стол, несколько стульев, на окне нет штор, и в него льется свет – то ли луны, то ли фонаря. Странный тусклый свет, рождающий длинные тени.

Женщина в черном платье, облегающем фигуру, с длинной – в пол – юбкой. Видно, какая тонкая у незнакомки талия – двумя пальцами обхватишь. Узкие плечи, тонкие руки. На голове повязан шелковый платок – он обвивает шею, и завязан сзади – получается, что голова словно облита этим черным шелком.

Черты лица у женщины правильные, но глаза… Они совершенно неподвижны, точно нарисованы на этом бледном лице.

Незнакомка не была высока ростом или как-то особенно сильна на вид, вроде и не было в ней ничего грозного, но Берту охватил такой ужас, что она не могла сдвинуться с места. Впрочем, подсознание подсказывало девушке, что от гостьи в черном не убежишь.

Ведь перед ней стояла сама См-ерть.

Конечно, это могла быть только галлюцинация, это не могло оказаться ничем иным, кроме галлюцинации. Хотя запре-щенных веществ Берта никогда не принимала. Но она расходовала столько сил – отдавая свой дар тому, чтобы выходило из рук ее, всем этим препаратам…. Берта надеялась – если когда-то найдут ее – наказание будет не слишком суровым. Ведь если бы кто-то в настоящей лаборатории взялся исследовать то, что она отдавала гонцам Марка – по химическому своему составу все эти порошки, таблетки, смеси - были почти безвредным.

- Пытаешься быть мне соперницей?

Голос не прозвучал вслух, хотя губы страшной гостьи шевелились, складывая слова. Низкий голос звучал где-то в глубине головы Берты.

- Только я решаю, какой уход – кому дать. Я решаю. Не ты.

Поднялась рука, шелковый рукав соскользнул, и рука показалась белой и худой как кость на фоне черного шелка и ночной комнаты. Костлявый палец погрозил.

- Смотри!

Берта завороженно глядела на него, словно это и не палец был, а струйка дыма – говорящая, вьющаяся, как от палочки благовоний.

- Мне – бросить?

Берта спросила это слух, но с первого раза – не вышло, пришлось откашляться и облизать сухие губы.

- Мне – бросить?

- Не избавишься от своего дара – заберу тебя вместе с ним.

Это была не угроза. Приговор.

Берта смотрела в пустую комнату – ту, из потустороннего мира. Женщина в черном скрылась там, в глубине – словно сгустилась тень – и исчезла.

Если Берта не станет как все – очень скоро она сама окажется в этой пустой заброшенной комнате, там, где царит вечная ночь.

И уже не вернется оттуда.

*

- Я уезжаю Темка.

Никогда ее Артем не видел Берту такой. Девушка могла злиться – она вообще была вспыльчива. От нее даже пощечину можно было получить. Берта смеялась до слез, бывала обворожительной, когда перед ней невозможно устоять.

Но сейчас она выглядела… поникшей.

Они сидели в том заброшенном парке, где не приходилось опасаться посторонних глаз. Правда, и погода не располагала к прогулкам. Было холодно, небо хмурилось – вот-вот пойдет дождь. Прекрасная золотая осень готовилась уступить унылой поре обнаженных деревьев, заиндевевшей земли Смерть или глубокий сон всего живого перед наступлением зимы – вот что было впереди.

Почему-то в фильмах уж-асов чаще всего показывают позднюю осень. Может быть потому, что она нагоняет такую тоску. На Берте была теплая куртка, но всё равно казалось, что девушка зябнет. Артем коснулся ее руки – она была ледяной и влажной.

- Куда ты собралась? До каникул еще далеко.

Сам прошедший эту страшную школу, больше всего он боялся, что ей что-то грозит. В этом бизнесе судили жестко.

- Тебе чем-нибудь пригрозили?

Артем затаил дыхание. Он не уточнил свой вопрос, но Берта поняла его и покачала головой.

- Нет, там всё как всегда… Но мне надо ехать. Это единственная надежда.

- Ты заболела?

Он испугался еще больше.

- Да нет же! Тёмка, не могу я тебе рассказать – и никому б не рассказала, даже матери, если б она у меня была. Вы все, до единого, сочли бы меня просто сумасшедшей. И нет, я не больна, и не хочу соскочить со своей… работы. Мне просто надо уехать.

- Надолго?

- Может быть, навсегда.

- Да что ж это такое! – почти взмолился Артем, - Ну, намекни… Если бы у тебя была мать, говоришь… У меня вот никого, кроме тебя. Я вообще один остаюсь…

- Я знаю…

Но он не давал ей сказать.

- Ёлки-палки, волчий хвост! Ну, тебя напугал что ли кто-то? Обидел? И как же ты институт-то хочешь бросить – если собралась навсегда… Я вон бросил. Ср-аное училище бросил, и то жалко… У тебя ж все наперекосяк пойдет, если ты не выучишься! Я знаю, ты говорила, что хочешь уехать, но потом, с дипломом. И я бы мог поехать с тобой.

Берта молчала, думала, мучительно подыскивала слова.

-Даже, если ты мне впа-ришь сказку, я поверю во всё, - в голосе Артема зазвучала непривычная твердость, - Если бы не ты, я бы уже не жил, наверное, вообще…

- Поклянись, что не сдашь меня в пси-хушку…

Берта сказала это, и поняла, что Артему не надо клясться. Ничего и никогда во вред ей он не сделает. Вот режь его на этом месте – он и шага не сделает против нее.

Берта быстро, коротко рассказала Артему о том, какие способности помогают ей держаться на плаву. И только благодаря им, занимаясь этим черным бизнесом, она не возненавидела себя.

- Темка, я честно не знаю – гипноз ли это, или что еще… Я не хочу это изучать, боюсь просто, что крыша поедет. Но когда я увидела Её….

Почему-то эта часть рассказала далась тяжелее всего – и ей, и Артему…

- Эй, а ты… - начал он осторожно.

- Нет, я сама не сижу ни на каких веществах. Это не глюк был – понимаешь? Я ее точно видела. Она точно – есть… Можешь теперь считать, что я как тот Наполеон Бонапарт из шестой палаты. Такая крутая – с самой Сме-ртью познакомилась.

- И ты надеешься от нее убежать?

- Нет, Темка. Все эти дни я сидела в интернете. Есть один маленький городок в горах. Это не курорт – про городок тот вообще мало кто знает. Рядом с ним гора - совсем особенная. Там вечные туманы, там морозы ударяют раньше, чем везде – и какие морозы! Там дикие ветра. Раньше там стояла метеостанция или обсерватория, теперь только здание осталось, заброшенное, с выбитыми стеклами. Может быть, эта гора влияет, может, еще что-то… Но в тот городок люди просто так не приезжают. Там живут те, кто как я – устал от своего дара, от своих каких аномальных способностей, кто-то даже от психических болезней. И пока они там живут – они нормальные. Еще раз говорю – я не знаю, с чем это связано. Может, излучение какое-то… я в этом не сильна. А если эти люли возвращаются – то возвращается к ним и то, чем они одарены. Судя по всему, только там, а этом местечке я и могу жить… Во всяком случае – пока. Может быть, потом – См-ерть обо мне на время забудет. Или простит меня….

- За что простит?

Оба помолчали. Потом Артем спросил:

- Когда ты хочешь ехать?

- На днях. И да, мне действительно придется тайно, как будто я сбегаю. Я не хочу говорить обо всем этом Марку.

- Я отвезу тебя.

- Это как?

- Очень просто. Геннадий даст мне машину. Она старенькая, но хорошо тянет…

… Это решало для Берты многие проблемы. Она-то ломала голову, как ей добраться до места. Слишком сложна и многоэтапна была дорога «на перекладных».

*

…Они выехали на другой день, ближе к вечеру. К Берте несколькими часами раньше приходили люди от Марка, забрали большой заказ, принесли сырье для нового. Так что какое-то время ее не должны были трогать. Марк и его подручные знали, что девушка сама позвонит, когда всё будет готово.

Часов в пять Берта вышла из подъезда с небольшой сумкой. Она решила не брать с собой ничего, кроме смены белья, ночнушки и зубной щетки. Все, что нужно – она купит на месте. Главное было – не забыть документы, деньги и новый телефон с подзарядником.

Берта допускала, что уже одержима пара-нойей. Но она боялась – если ее будут искать, то где-то на камере наблюдений останется запись. Большая сумка наводила бы на мысли, что дорога девушке предстоит дальняя.

Берта надеялась только на то, что не такая уж она важная персона – от ее отъезда никто из компании Марка не пострадает. А значит – и поиски ее должны быстро сойти на нет.

Вот если бы Марк знал о ее способностях – тогда другое дело…

На всякий случай Берта зашла в большой продовольственный магазин. Она знала, что там часто бывает открыт боковой вход. Туда подъезжают грузовики, привозят товары. Берте повезло – вышла она именно через этот ход, никто ее не заметил, ни о чем не спросил…Таким образом, если за ней и следили (что было очень маловероятно) она надеялась, что оборвала эту слежку.

Артем уже ждал девушку в условленном месте – на тихой улочке, в этот час - почти безлюдной. Хозяин автомастерской дал ему на несколько дней старенький автомобиль, грязно-красного цвета. Машина выглядела достаточно убого, чтобы сторонний наблюдатель лишь скользнул по ней взглядом. Ничем она заинтересовать не могла.

Артем молча помог Берте устроиться, нашел место для скудного ее багажа. И так же, молча, ехали они через город. Будто здесь нельзя было ни о чем говорить – их могли подслушать. Но вот когда они выедут на темное шоссе, которое освещает лишь свет фар, а по обеим сторонам – лес…

Но и тогда, оказавшись за городом, они не говорили между собой. Берта глядела на дорогу – она видела только асфальт, который непрерывно поглощала машина. Девушка знала, что ехать предстоит далеко, дорога займет много часов – и неожиданно для себя уснула, будто отпустило ее напряжение последних дней.

Проснулась она, когда Артем заехал на заправку. Была уже ночь, и на лице друга явственно обозначились следы усталости.

- Темка, я тебя загоняла… Может быть, потом где-нибудь припаркуемся, и ты поспишь?

Берта чувствовала себя виноватой в том, что не умела водить машину. Не могла сменить Артема за рулем.

- Я в порядке. Вот отвезу тебя – тогда и…. Пойдем поедим чего-нибудь, и кофе выпьем покрепче…

Рядом с заправкой была стекляшка круглосуточного кафе. Оно работало, горел свет, видно было, что есть внутри несколько посетителей, и Берта испытала острое желание поднести к губам чашку крепчайшего горячего кофе, и чтобы сливок налили щедрее, и сахара не пожалели.

Берта вышла из машины. Ночь была очень холодной. Словно здесь, за городом, осень внезапно кончилась и наступило преддверие зимы.

- Иди, - сказал ей Артем, - Грейся в кафе, закажи нам что-нибудь, пока я заправляю машину.

Берта вошла в теплую «стекляшку» и сразу стала объектом внимания шоферов-дальнобойщиков. Их было трое – двое сидели за одним столиком, один в стороне – за дальним. Но за стойкой стояла пожилая полная женщина, и Берту это отчасти успокоило – если кто-то будет к ней приставать, хозяйка наверняка заступится. Да и Артем сейчас подойдет.

Девушка была голодна, но в ночном кафе выбор оказался скуден. Сосиски в тесте, чебуреки и другая выпечка, неизвестно когда приготовленная, даже вид у нее был какой-то унылый, подсохший.

Берта обратила внимание, что мужчина за дальним столиком, которого она приняла сначала за дальнобойщика – на самом деле скорее всего, такой же припозднившийся путешественник, как и они с Артемом. Перед ним стоял стакан с горячим бульоном, и он неторопливо прихлебывал, закусывая пирожком.

- Мне, пожалуйста, то же самое – для двоих, - Берта кивнула одним подбородком в сторону посетителя.

Буфетчица ее поняла. Двигалась она неторопливо – а куда спешить ночью? Народу мало, не надо обслуживать целую очередь. Женщина развернула бульонные кубики, бросила в стаканы, стала наливать кипяток.

Путешественник отставил пустую посуду и вышел.

Артем задерживался. Берта решила сходить за ним, пока их пирожки с курицей грелись в микроволновке. Друга она увидела сразу – он все еще стоял возле своей машины, и разговаривал с мужчиной, который только что сидел за столиком. Разговор, судя по всему, живо интересовал обоих. Наконец, они распрощались, пожав друг другу руку. Мужчина сел в свой джип, Артем же заметил Берту – и пошел навстречу ей.

- Представляешь, - сказал Артем, - Этот чел едет в то же место, что и мы…

- Этого быть не может.

- Почему? – удивился Артем.

- Туда никто не приезжает просто так. Разве что изредка – нагрянут какие-нибудь сумасшедшие туристы, которых никто там не ждет, и которые быстро оттуда сматываются. Так что – но странное совпадение, скажи? – он такой же, как и я…Надо же…

Возвращаясь в кафе, Берта заметила то, что заставило ее резко остановиться. Она не верила своим глазам. Помимо пары грузовиков на площадке возле заправки стояла еще легковушка. Была ли она раньше или подъехала только сейчас – девушка не помнила. На месте водителя никого не было, а на заднем сидении мальчик прильнул лицом к стеклу.

Рот ребенка был закл-еен лентой серого скотча.

*

Они стояли перед входом в «стекляшку». Берта придерживала Артема за рукав, не давала войти. Она уже рассказала другу про запертого ребенка, но оказалось, что в этой ситуации Артем мыслит более здраво, чем она.

- Ты не можешь его сейчас освободить. Машина, наверняка, заперта, если ты будешь открывать ее, то привлечешь внимание - сама понимаешь кого…Наверняка тот, кто увозит этого малыша – сейчас сидит в кафешке и смотрит на машину в окно.

- Но мы можем позвонить в полицию, в МЧС, не знаю еще, куда… Темка, у меня уже пара-нойя. Мне кажется, что у Марка друзья везде, и, если я наберу полицию с нового номера – мой звонок люди Марка как-то отследят, выйдут на меня… Давай ты, ладно?

Артем пожал плечами, достал мобильник, набрал номер МЧС, выслушал предупреждение, что «звонки записываются» и, как только его соединили с живым человеком, выдал ему информацию почти скороговоркой. Но он ничего не забыл – ни номер-цвет-марку машины, ни точное местонахождение. Берта подсказала только внешность мальчика и его примерный возраст. После этого Артем сразу нажал на «отбой», оборвав уточняющие вопросы, которые посыпались градом.

- Сделай для меня еще одну вещь, - попросила Берта, - Иди сейчас в это чер-тово «бистро», нас же там еда за столиком ждет – и как-нибудь всех отвлеки, хотя бы на одну минуточку.

- Что ты хочешь делать?

- Мне это страшно надо… Ну, пожалуйста, хоть что-нибудь…

…Войдя в кафе – Артем упал. Споткнулся о порог. Получилось это у него очень достоверно. Парень сам не ожидал, что сотовый телефон вылетит из кармана, ударится о плитку пола, и вылетит батарея… Пришлось подбирать все части мобильника, соединять воедино. И мелочь тоже высыпалась, ее пришлось собирать. А боль в ноге оказалась такой сильной, что морщился Артем совсем не наигранно.

Один из мужчин за столиком даже буркнул сочувственно:

- Под ноги смотри, парень….

Другой весело хмыкнул:

- Ты трезвый или как?

Буфетчица подняла несколько монеток, подала…

Так или иначе, но на считанные минуты Артему действительно удалось приковать к себе всеобщее внимание.

Этого времени хватило, чтобы Берта подбежала к машине, где томился маленький плен-ник. Артем оказался прав – девушка несколько раз попыталась открыть дверцу, но та не поддалась. Нельзя было терять ни секунды.

Мальчишка смотрел на то, что делает Берта с такой надеждой, а когда понял, что у нее ничего не получилось, едва не расплакался.

- Смотри сюда, - не только голосом, но и жестом показала ему Берта.

Она указывала на свои глаза. За ту минуту, на которую она задержалась возле машины, она постаралась внушить мальчику, что ему обязательно помогут – они с другом вызвали спасателей, которые его освободят. Не надо пла-кать, все будет хорошо…

Больше Берта ничего не могла сделать. Можно было бы, конечно, забежать в кафе, позвать на помощь, но… там ведь сидел и тот, кто это сделал. А люди так не хотят ввязываться в какие-то разборки, весьма вероятно, что никто не попытается задержать похи-тителя и помочь мальчишке. Кроме того, человек, который идет на подобное, может быть воо-ружен.

Берта подставит кого-то из своих добровольных помощников под пулю, возьмет грех на душу.

Да еще после «разоблачения» похи-титель может резко изменить планы, увезет ребенка в другое, более надежное место, или вообще покончит с ним.

Нет, это не выход.

Берта вернулась в кафе, где ее нетерпеливо ждал Артем. Куриный бульон в стаканах давно уже остыл, а пирожок показался девушке – которая еще недавно была так голодна – совсем безвкусным.

Берта лишь оглядывала немногочисленных посетителей – кто из них пойдет к той машине, сядет за руль. Запомнить его приметы…

Поднялся мужчина в черной куртке. Артем мог бы сказать – это тот, кто сомневался в его трезвости. Положил на стойку перед буфетчицей купюру, не стал дожидаться сдачи, и направился к двери.

Берта вся превратилась в глаза. Да, это вон…

Небрежно открывает дверцу, садится на водительское место, и вообще ведет себя так спокойно, словно он один в машине, словно и нет пере-пу-ганного ребенка на заднем сидении. Берта надеялась, что ей удалось хоть немного успокоить мальчика. Во всяком случае, он перестал пла-кать.

Больше задерживаться в кафе не имело смысла. Артем расплатился, и через несколько минут они с Бертой уже тронулись в путь.

- Поспи еще, - предложил Артем, - На месте мы будем только к утру.

- Спать после того, что было?...Господи, если бы я точно знала, что у меня есть время – я бы просто вышибла это чер-тово стекло в машине, и сама украла бы мальчика. Он так на меня смотрел… ты не видел этот взгляд…

Берта все говорила и говорила, но Артем уже не слушал ее. Примерно в паре километров от заправки, где не было уже людей, а только ночной лес по обеим сторонам дороги, тот самый человек, с которым он недавно разговаривал, и который ехал в тот же самый городок – припарковал машину.

Он вышел им навстречу.

Он ждал их.

-

Артем невольно шагнул вперед, так что Берта осталась за его спиной. Девушка подумала, что в случае чего это мало поможет ее другу – ведь у Темки не имелось никакого ору-жия.

Человек же, что теперь заступил им дорогу, был высоким и выглядел сильным. Но он угадал их стр-ахи и вскинул руки ладонями вверх, в знак того, что не несет никакой угрозы.

- Прошу прощения, но вы меня чертовски заинтересовали. Мне кажется, нам надо поговорить.

- О чем? – спросила Берта.

- Вы один? – этот вопрос задал Артем.

- Я один, вы могли убедиться в этом еще на заправке. Но вы же понимаете, что в то место, куда мы с вами держим путь, не едут просто так. И я готов рассказать вам, почему сам собрался в те края.

Берта дернула подбородком, приглашая к разговору, но мужчина сказал:

- На улице холодно и разговор этот – не в двух словах. Давайте сядем в машину – в мою или вашу…

Артем подумал:

- Лучше вы к нам…

Мужчина сбросил куртку, оставил ее на сидении своего джипа. Может быть, он сделал это для того, чтобы они убедились – у него нет при себе ни ножа, ни пистолета… Но Берта подумала, что выглядит мужчина как атлет, и при желании, наверное, способен заду-шить голыми руками. Она теперь никому не верила.

Артем разрешил неожиданному гостю устроиться на заднем сидении, сам сел рядом с ним, а Берта – спереди.

…Его звали Германом. Какое-то время назад он работал спасателем. Сначала – на городском пляже. Не стоит считать, что это – синекура: сидеть на пригорке на лавочке и смотреть в бинокль, как купаются люди. Герман с детства увлекался подводным плаванием, но и ему приходилось нелегко. В основном из-за сумасбродов, которые уходили дальше по берегу, туда, где горы круто обрываются в реку, где глубины - по пятьдесят метров, сильные течения и мутная вода.

Со временем квалификация повысилась – Герман перешел в МЧС. И какое-то время ему тут было даже легче, несколько лет всё шло без трагедий…

- Простите за это отступление, но оно имеет непосредственное отношение к делу, как вы сейчас убедитесь.

…Когда в результате роковых совпадений зат-онул старый пассажирский теплоход – вот тут пришлось тяжко. Человеческое го-ре вокруг сконцентрировалось настолько, что нечем было дышать. Много же-ртв, которых поднимали на поверхность… Их лица, и лица их обе-зумевших от отчая-ния близких, дожидавшихся на берегу, стояли перед глазами.

Кто-то из ребят, с которыми работал Герман, после тра-гедии напился в хлам, кому-то пришлось обращаться к пси-хиатру. Среди последних был и Герман. Ему прописали антиде-прессанты.

- Тогда я и подумал, что у меня поехала крыша, - рассказывал он, - Представляете, смотрю в зеркало – на самого себя, и кажусь себе отвратительным, сразу вспоминается все плохое, что я сделал в жизни. Никто из нас не без греха, но мы же не состоим из подлости, грязи, низких поступков, предательства и обмана…А я смотрю и вспоминаю только это.

Сначала я решил, то это действие таблеток, своеобразный поб-очный эффект. Хотя ни о чем подобном ни разу не слышал. Ну а потом, я стал замечать, что я теперь во всех людях вижу эту тьму. Встречаю на улице человека и знаю, все его боли, вины, обиды… Всё, чем он согрешил, если можно так сказать. Вы понимаете, каково оно – так жить?

К врачам я уже боялся идти. Если меня все понимали после тра-гедии, когда приходилось поднимать со дня утонувших детей, женщин, мужчин – это стресс, этому можно помочь. То теперь налицо была какая-то психическая бол-езнь. Я думал, что меня запрут в больнице, посадят на такие лека-рства, после которых я превращусь в зомби, не смогу уже работать… Но самое главное – жить во всем этом было невыносимо…

Берта прищурилась, склонила голову, смотрела с недоверием.

- Вы и во мне плохое видите?

Герман помедлил, то ли прислушивался к тем «волнам», которые он ловил от Берты, то ли собирался с мыслями, как это лучше сформулировать

- Вас мучает то, чем вы занимаетесь, - сказал он, - И вы хотите от этого сбежать. Но вы кого-то боитесь, страшно боитесь…

- Бабка-гадалка, - фыркнул Артем, - Я тоже так могу…

- Не всем легко заниматься нар-ко-тиками, зная, сколько душ можно погу-бить…, - объяснил ему Герман.

Артем примолк, а у Берты приоткрылся рот.

- Мы с вами будем новичками в этом городке…легче держаться вместе. И, конечно, я почитал про место, куда мы едем, хотя информации почти нет. Красивый городок, каменные дома, мощеные улочки, цветы на подоконниках, кофейни, речушка-горный ручеек. Но дело в том…

- В чем же?

Герман посмотрел на Берту.

- Я до сих пор увлекаюсь книгами Кинга, - сказал он, - И это напомнило мне что-то подобное. Помните его рассказ «Сезон дождя»?

- Нет, не читала…

Артем же досадливо тряхнул головой – он не понимал, при чем тут литература.

- За то, чтобы жить в покое там, где время точно застыло, чтобы избавиться от своего личного про-клятья – жители платят особую цену. Раз в несколько лет они приносят жер-тву. Нет, никакого кровопролития… Они просто оставляют ее в некоем священном для них месте…И этого мальчика в машине, которого мы видели – повезли именно туда, я не сомневаюсь в этом.

- И вы не попробовали его отбить, - почти закричала Берта, - Вы, такой большой, сильный…

- Тогда меня не пустили бы в этот город, - просто сказал Герман, - Не разрешили бы там жить… А у вас, если не ошибаюсь, соперница – сама Сме-рть, так? И вы снова хотели встать у нее на пути?

*

Берта сильно вздрогнула. Она вообще предпочитала не думать об этом. Бывали минуты, когда ей казалось, что страшная гостья ей приснилась, или ее образ был навеян горячечным бре-дом.

- Как бы там ни стало, - сказала она, - Если мы приедем в этот город, я буду искать этого мальчика. Я ему пообещала помочь…

Герман сделал вид, что снимает шляпу. И перевел тему, видимо, не желая говорить дальше.

- Так или иначе – это редкое совпадение, что туда приезжают одновременно для человека.

- А я? – спросил Артем.

- Насколько понимаю, вы там не задержитесь. Там не оставляют чужаков. Только своих. Тех, кто не может жить нигде, только там…Своего рода ИВЛ для наделенных сомнительными дарами, от которых эти люди желают избавиться.

Берта успокаивающе улыбнулась Артему, сжала ему руку:

- Но ведь мы только на это и настраивалась, что ты отвезешь меня и вернешься…

- Ага-ага, это было до того, как ты влезла в эту сомнительную историю с мальчишкой. На тебя сейчас все ополчатся, выгонят оттуда, и что тогда ты…

Артем не мог продолжать, осекся.

- А в общем ты все делаешь правильно.

Берта кивнула.

- Ну что ж, я просто хотел познакомиться с вами. Полагаю, теперь мы встретимся уж в Чертогах….

Девушка вздрогнула. Впервые название городка прозвучало для нее как данность, как то, что ее ждет.

… После этого они ехали уже молча, и Берта, погрузившись в свои мысли, не переживала, что ее друг провел бессонную ночь. Конечная цель поездки приближалась, и естественным было бы думать о том, как их встретит город. Но девушка оставалась мыслями с мальчиком, и ничто другое ей на ум не шло.

Да, это было особенное, ни на что не похожее место. Берта никогда не выезжала из страны, не случалось ей видеть маленьких, чистых, опрятных городков, затерянных где-то в преддверии гор, в отрыве от цивилизации, но в ее представлении они были именно такими. Глянешь вокруг себя – и не знаешь, какой век на дворе. Эта серая и кремовая штукатурка на невысоких домах, эти резные деревянные балконы, эти цветы, что оплетают стены и тянутся к крышам…Эти мощеные улочки…

Вместе с тем, здесь были и приметы времени. Ни лошадей, ни карет, но машины встречались время от времени…И вывески нескольких магазинчиков, мимо которых Берта с Артемом проехали. И запах жареной картошки, что донесся из окна, и напомнил путешественникам, насколько они голодны.

- Где ты остановишься? – спросил Артем.

- Я читала, что тут есть гостиница.

Им не сразу удалось найти этот дом. Гостиница для приезжих не выделялась ни размерами, ни какой-то особенной архитектурой. Каменный двухэтажный дом, отделанный камнем, крыльцо, окаймленное цветочными горшками, и небольшая вывеска с витиеватыми буквами над входом.

Тихо звякнул колокольчик, приветствуя гостей. Внутри пахло так, как иногда пахнет в подсобных помещениях церкви. Воском, каким-то душистым маслом, и чуть-чуть – дымом. Никакого администратора, ничего подобного…Просто – холл, с ковром на полу, мягкими креслами и большими цветами в кадках.

Слышала ли хозяйка звон колокольчика или просто проходила мимо? Это была худощавая женщина лет пятидесяти, светлые волосы забраны в хвост, а челка спускается почти до самых глаз. Голубая рубашка и джинсы.

Ее звали Евой, и она напомнила Берте стареющую девочку.

- Хотите жить на первом этаже или на втором? – спросила хозяйка Берту.

- А постояльцев у вас, я смотрю, немного, - Артем рассматривал холл, картины на стенах.

- Сейчас, кроме вас – никого. У меня хотя бы есть время – никого не обслуживать, а пожить нормальной жизнью…Вязать, сидеть в саду… Но бывает, что одновременно приезжает куча людей – хоть палатки перед домом ставь.

-А куда они потом все деваются? – заинтересовался Артем, - Ну, в смысле все эти люди…

- Те, кто остается, - Ева пожала плечами, - Находят каждый свое место… Здесь как-то каждый находит свое место. А остальные надолго не задерживаются, уезжают. Вот вы, например, молодой человек, уедете…

- Вы здесь все, что ли, такие провидцы? Мне что-то уже не по себе становится… Откуда вы знаете, что я уеду, а она останется?

- А вы посмотрите на нее, - Ева кивнула на Берту, - На ее лицо…

И действительно, девушка выглядела так, словно впервые за долгое время смогла расслабиться. Она достигла безопасной гавани. Полузакрытые глаза, и чуть заметная, но при этом блаженная улыбка.

Берта выбрала номер на втором этаже. Это была узкая комната, обставленная очень просто, если не сказать – бедно. Две постели, крытые розовыми пикейными одеялами, столько же тумбочек и стульев. Стеклянный графин. Из «удобств» – раковина в углу.

- Душ на этаже, - Ева стояла в дверях, - Но там только холодная вода…

- А как у вас насчет еды? – спросил Артем.

- Ниже по улице есть магазин. Я разрешаю своим постояльцам готовить на общей кухне. Главное, чтобы эта обязанность не ложилась на меня. Там же – холодильник, посуда, кастрюли и сковородки. Ну а если не хотите возиться, то у нас открыт чудесный паб. Там вы сможете и поесть, и выпить, и просто познакомиться с людьми. Паб у нас своего рода – городской клуб.

… Там они и встретили Германа два часа спустя.

Паб был не таким уж большим. По гладким, потемневшим доскам пола хотелось пройти босиком – настолько они были чисты. Столики и венские стулья – в расчете на небольшую компанию, у окон мягкие диваны и стулья, низкие лампы с абажурами над барной стойкой.

Народу здесь было немного: кроме бармена - человек пять-шесть. Берта почувствовала особое внимание, адресованное им с Артемом. Их рассматривали, но вполне дружелюбно. Кто-то даже кивнул. Им давали освоиться, не навязывались со знакомством.

Берта выбрала самый дальний уголок, ему даже света доставалось мало. В тяжелых кружках пенилось темное пиво. Берта смотрела задумчиво, как будто залюбовалась цветом напитка. Но Артем знал, что девушка погружена в свои мысли.

Некоторое время они сидели молча. Пото парень тронул свою спутницу за рукав:

- Смотри, Герман…

Уже знакомая высокая фигура маячила у стойки… Герман разговаривал с барменом. Вероятно, их новый приятель и хотел остаться там, где он устроился на высоком табурете. Но Герман заметил их. Взял бутылку с коньяком, бокал и направился в их уголок.

- Я думал, вы остановитесь в той же гостинице, где и мы…, - сказал Артем.

- Нет, я поселился у четы старичков, - и он, сам того не зная, повторил слова, которые сказала Ева, - Тут каждый находит свое место. Но вот что я вам хотел сказать. Я бы не стал к вам подходить, но с этим надо спешить…

Берта вопросительно вскинула брови.

- Дело в том, что здесь с нами будет происходить все то, что происходит с выздоравливающими, - продолжал Герман, - Симптомы болезни будут проявляться все меньше и меньше. Здесь мы станем обычными людьми. Но пока я еще могу читать чужие темные мысли…Вы, кажется, интересовались тем мальчиком?

Он сделал паузу и сам ощутил, какое напряжение повисло в воздухе.

- Дело в том, что мои хозяева думали о нем. Они ждут этого жертвоприношения – ведь это залог того, что в ближайшие годы все у них будет благополучно, и место это сохранит свою особую силу. Так вот – из их мыслей я узнал, где он. Увидел картинку….

«Ты же не заставишь нас умолять рассказывать дальше» - выражение лица Берты говорило именно об этом.

- Поблизости, в числе прочих гор, есть одна особая гора. Немножко не дотягивает до двух тысяч метров, то есть, альпинисты бы ее и всерьез рассматривать не стали. Но климат там такой, что…Если внизу прохлада, то наверху – мороз, если внизу ветер, то на горе – ураган. Когда-то там построили обсерваторию, но просуществовала она недолго. И причина не только в вечных туманах и пасмурной погоде, характерных для этого места…

Герман подлил себе конька и вопросительно взглянул на Артема:

- Будешь?

- Я буду, - неожиданно сказала Берта.

Герман сходил к стойке и вернулся со вторым бокалом. Взглянув на девушку, он налил ей столько же, сколько и себе.

- Это место… Оно, видимо, нивелирует паранормальные способности до нормы. А тот, кто изначально был в норме – опускается до умственной неполноценности. Короче – становится иди-отом. Это заметили не сразу. Место ожило после того, как невольно была принесена первая жер-тва – один из мужчин, живших при обсерватории, провалился в колодец… Нашли его слишком поздно.

После этого все и началось. Те, кто собирался наблюдать за звездами – наверное, доживали свой век в лечебнице для душевноб-ольных. А сюда стали стекаться те, кто уже изнемогал от своего дара.

Так вот – мальчик там, в этой самой заброшенной обсерватории. Там он и останется, и никто его, конечно, искать не будет…

Артем бросил быстрый взгляд на Берту.

- Ты пойдешь?

За окнами уже почти стемнело, только над стойкой уютно горели лампы.

- Как туда можно добраться? – спросила девушка, - Скажите хотя бы точное название этой горы, я найду ее в интернете. В пять утра уже начнет рассветать.

*

… Эту ночь Берте не суждено было забыть. Она должна была думать о мальчике, который остался один на роковой горе, которому холодно и страшно Наверное, ему сказали какие-то слова, объясняющие, что помощь не придет, что он должен умереть. От холода и стресса ребенок может уйти быстро, даже если ему ничего больше не угрожает. Берта должна была волноваться – успеет ли она, застанет ли мальчишку в живых.

Но она почему-то думала об Олеге. Ни с кем и никогда она больше не говорила о нем, и даже те, кто знал о ее «первой любви», не сомневались, что Олега она давно позабыла.

Но сейчас Берта думала, что все вокруг считали молодого человека необыкновенно одаренным, одним из тех, о ком говорят: «Он поцелован Богом». С большим даром жить трудно. Все ждут от тебя чуда, думают, что ты не имеешь права на слабости. Никто не принимает в расчет, что с талантливого человека судьба и спрашивает больше. И порою волком завыть хочется, и мечтаешь окунуться в жизнь обыкновенную, как у всех. Когда ты довольствуешься простыми радостями и не замахиваешься на большее.

Если бы Олег знал про этот городок – захотел бы он приехать сюда? Возможно. А если бы знал, какой ценой платят горожане за благополучную и спокойную свою жизнь – согласился бы присоединиться к ним? Никогда.

Берта понимала, что завтра пойдет на то, что Смерть, уже являвшаяся ей, уже предупреждавшая ее – нельзя вмешиваться – не простит ей. Отплатит. Значит, она пойдет туда, в заброшенную обсерваторию – на свою казнь.

И Берте хотелось, чтобы сейчас ее кто-то пожалел. Один раз в жизни пожалел, как маленькую. Чтобы можно было лечь на чьи-то колени, чтобы погладили по голове, и не нужно было скрывать тихие слезы. Ну, что уж сейчас лукавить. Ей не на чьи-то колени хотелось, а чтобы это был Олег.

Берта еще раз повернулась в постели, стараясь умоститься поудобнее, чтобы сон пришел, наконец.

Вместо этого она услышала голос Артема:

- Не спишь?

- А ты?

- Только не вздумай меня завтра домой отправить. Ты все равно не сможешь этого сделать. Физически не сможешь. Я пойду с тобой.

- Тёмка, ты мне будешь нужен, очень нужен. Поэтому с тобой должно быть сё хорошо. Когда я выведу оттуда мальчика, ты посадишь его в машину и увезешь отсюда. Он же не младенец – он скажет тебе, где его дом, родители…Поэтому я не имею права тобой рисковать.

- А что сделают горожане с тобой, если узнают, что ты похитила их законную жертву?

- А откуда они узнают?

- Потому что к каждому вернется его проклятье, его дар, - объяснил Артем Берте простую вещь, - Они же на многое пошли. Бросили свои дома, свои семьи, начали все с нуля… А ты их всего этого лишишь…

И тут Берта заговорила так, словно была не новоселом, а хозяйкой этих мест.

- Они не понимают, что все их благополучие – до поры до времени… это сейчас у них кофе со сливками, булочки с корицей и герани на подоконниках. Это- до поры до времени. Они словно взяли кредит у судьбы на безбедную жизнь – и платят проценты жизнями других людей. Детей. Но возвращать основной долг все равно придется. Расплата настигнет каждого. И, знаешь, Темка, если бы я знала об этих жертвоприношениях – я бы никогда не приехала сюда. Сбежала бы от Марка, и жила бы себе тихо в каком-нибудь маленьком городке… И, да… если мы всё равно не спим, давай сварим себе кофе покрепче и еще раз посмотрим карту. Какой там маршрут, какие ориентиры. Может быть, в сети есть и спутниковые снимки.

Кипятильник мгновенно нагрел воду в стеклянной банке, и она начала сердито плеваться – хорошо, что не лопнула. Берта заварила кофе в стаканах, достала «порционные» сливки. Пить из стаканов было неудобно. Берта вспомнила – когда они зимой ходили в интернате на лыжах – не по доброй воле, конечно, а на уроках физкультуры, порою к концу занятий замерзали как ледышки. И тогда, если у кого-то водились мелкие деньги – они заходили в кулинарию, где продавали вот такой кофе. Чистый кипяток. Но они пили, обжигая губы, потому что в интернате, куда предстояло возвращаться, в его спальнях с высокими потолками, тоже было адски холодно, и дуло изо всех щелей. Порой и снег на подоконник наметало.

Берта открыла на экране мобильника карту, двумя пальцами расширила, приблизила изображение.

- Смотри, - сказала она другу, - Вот здесь, на склоне горы, маленькая ферма. Кажется, тут уже никто не живет, просто домик и постройки остались. Давай, ты будешь ждать нас там…

*

Ни у кого из них не было опыта чтения карт, мало того – и туристического прошлого не было – не считать же за таковой - вылазки по окрестностям интерната, которые они совершали в детстве.

Но спутниковые карты отчасти нивелировали их неопытность.

- Тут озеро, - с удивлением сказала Берта, - Значит, придется пройти и мимо него. Вон, можно различить тропинку…

Она собиралась так, как будто ей предстоял бой, в котором неизбежно придется проиграть, но нужно было приложить все силы, дабы вырвать у соперника хоть что-то. Теплые носки, две пары брюк – легкие «треники» и плотные джинсы сверху, куртка – снуд вместо шапки, перчатки…Ей даже пришло в голову наполнить маленький термос горячим кофе – для мальчика, который наверняка продрог до костей, если еще жив.

- Еще совсем темно, - сказал Артем, наблюдая за подругой.

Он сидел на своей постели, уже одетый, в свитере и куртке, и ждал.

- Светать начнет вот-вот. В конце концов, на улице никогда не бывает полной тьмы. Я думаю, можно различить и тропинку, и куда идти. А когда я поднимусь наверх, будет уже совсем светло.

Оба знали, что дорога «наверх» займет минимум часа два. И идти придется так, чтобы их не было видно со стороны городка. Эта гора, эти жер-твы – обеспечивали благополучие здешних людей. И чужакам - местные просто не позволят подняться – стащат вниз за милую душу. И,

И уж, конечно, выгонят из города. Но это еще полбеды. Главное в том, что ребенку тогда уже никто не поможет.

- Нам и из гостиницы нужно выскользнуть так, чтобы Ева не вышла, и не спросила – куда это мы направляемся?

Это им вполне удалось. По лестнице оба спускались на цыпочках, а входная дверь, оказывается, закрывалась на один крючок. Его ничего не стоило откинуть.

- Я довезу тебя до того места, где начинается подъем в гору, - в голосе Артема звучала непривычная твердость.

Возможно, он хотел убедить самого себя, что так и сделает. Он ожидал, что Берта начнет спорить. Если машина останется на стоянке, все подумают, что они вдвоем просто отправились гулять. Новенькие, чудаки, им все тут интересно. А если машина исчезнет – ясно, что путешествие они задумали дальнее.

Но Берта не стала возражать. И Артем почти сразу понял - почему. Она хотела немедленно отправить их с мальчишкой как можно дальше от этих мест.

Молча села Берта рядом с ним в машину, устроила на коленях рюкзачок.

Ехать предстояло недалеко, но Артем выбрал не прямой путь – сначала он выехал из городка. Если кто и увидит их из окна – решат, что они просто уезжают. Оказавшись достаточно далеко – Артем развернул машину вправо и стал подбираться в горе иным путем – по бездорожью.

Берту потряхивало, и один раз она больно прикусила губу. Но гораздо большим разочарованием для них обоих было – увидеть у той самой тропы, ведущей в гору – другую машину.

- Чёрт! – выругалась Берта, - Неужели путь кто-то стережет круглосуточно?

Артем вглядывался в сумерках в контуры автомобиля и стоящего рядом с ним человека.

- Постой… Но это Герман. Что ему надо? Хочет нас отговорить?

Это было вполне возможно. В конце концов, он же собирался тут жить до скончания веков – значит, он радел о собственном благополучии.

Берта нахмурилась. Препятствие было неожиданным и серьезным. Даже, если Темка сцепится с Германом (Темка на это пойдет, но допустить этого было ни в коем случае нельзя) – мужчина явно гораздо сильнее щуплого парня. Герману не составит труда отмет-елить Артема, а потом скрутить и Берту. Даже если ей удастся от него убежать (а бегала она быстро) – незаметно для всех вызволить мальчишку из западни уже не получится.

У Берты родилась даже отчаянная мысль – наехать на Германа, сбить его. Пусть останется здесь, на дороге…. Это опять-таки подставляло Артема, так как он был за рулем, но девушка готова была взять вину на себя.

Она не успела ничего сказать другу, как Герман пошел к ним навстречу. Причем так, как он это уже делал – вскинув руки открытыми ладонями к ним, как бы показывая, что он не таит зла. Но, видимо, Герман решил, что и этого сейчас недостаточно, потому что возвысил голос:

- Не смотрите на меня волками. Я решил вам помочь…

… Они стояли все трое, невольно переминаясь и ежась от холодного ветра, и разговор их больше походил на спор.

- Дальше все равно не проехать – бездорожье, и подъем в гору. Надо идти. Я пойду с девушкой, - говорил Герман.

- С чего бы это вы решили играть в спасателя?

- Я не играю, я – он и есть.

- Одну я ее с вами не пущу. Я пойду тоже. Ничего со мной за несколько часов не сделается…

- Я не возьму тебя с собой, сколько раз тебе говорит…Следи за машиной, чтобы ее никто не увел. Тебе нужно будет нас быстро вывезти.

- А если этот добрый «спасатель» - столкнет тебя в эту самую жерт-венную… Пещеру? Колодец? И никто не сможет ему помешать. Я не смогу. И ты просто исчезнешь. И так ведь никто, кроме меня не знает, что ты сюда поехала…

Берта стиснула зубы. Ну что ж, на этот риск придется пойти. Но сильный попутчик ей точно не помешает. Кто знает, где там мальчик… Вдруг потребуется физическая сила, чтобы до него добраться….

Девушка повернулась к другу, и посмотрела ему в глаза так, как глядела давным-давно – целую вечность назад - в грязном притоне.

- Ты будешь сидеть в машине, в тепле, - она отчетливо выговаривала каждое слово, точно слова были чем-то материальным, и она вкладывала их в голову Артема, - Сиди, решай кроссворды, слушай радио, занимайся, чем угодно – и жди нас. Я уверена – с нами все будет хорошо. Мы скоро вернемся. Ты понял? Да?

Артем кивнул. Глаза у него теперь были сонными. Берта потрепала его по голове, как маленького. Правда, для этого ей пришлось чуть приподняться на цыпочки.

- Ну, вот и молодец. Садись в машину и жди.

После этого она поправила рюкзак, и двинулась по тропинке уже не оглядываясь. Только бросила Герману:

- Пойдемте.

Некоторое время они шли молча, пока машины, в одной из которых остался их ждать Артем – не скрылись из виду.

Потом Герман остановился и жестом предложил Берте сделать то же самое.

- Насколько я смотрел карту и читал об этой горе – подниматься на нее можно двумя путями. Один маршрут более пологий. По нему, очевидно и затащили мальчишку наверх. Другой – достаточно крутой, предстоит просто брать гору в лоб. Вариант вроде как неплохой – из города эта тропа не видна. Но осилите ли вы?

- Осилю, - сказала Берта.

Она понимала, что, возможно, преувеличивает свои силы. Какие нагрузки были у нее в последнее время? Дорога от дома к институту – и обратно? Прогулки по магазинам? Она даже в спортзал не ходила, хотя многие девчонки записались на фитнес. Но Берта молодая, здоровая… Она знала, что будет идти, заставлять себя идти – пока не упадет. А после этого еще можно ползком…

У Берты вырвался нервный смешок и Герман с удивлением на нее посмотрел.

- Четыре часа пути по пологому склону, и немного больше часа по крутому – о чем тут думать? Полезем, конечно….

…Эта тропа, казалось, и правда ведет к небесам. Немыслимо, чтобы они каким-то образом добрались до ее вершины… Еще Берта понимала, что, если сорвется – она так и будет катиться по сухой траве до самого подножья. Уцепиться тут не за что…

Но нельзя было думать об этом. Следовало думать только о том, как правильно ставить ноги, как сохраняться равновесие. Каждое движение должно было быть выверенным.

Герман поднимался первым… Ему удалось обнаружить небольшую площадку, где можно сесть и чуток отдохнуть. Там он и устроился, и приветствовал Берту, которая была уже красная как пион и тяжело дышала – словами старой детской песенки…

Пошёл я с другом в горы, ого-ого!

Пошёл я с другом в горы, огого-ого!

Пошёл я с другом в горы, а товарищ не идёт!

Товарищ не идёт!

Я двинул ему в мор-ду, ого-ого!

Я двинул ему в мор-ду, огого-ого!

Я двинул ему в морду, а товарищ не идёт!

Товарищ не идёт!

Тогда я догадался, ого-ого!

Тогда я догадался, огого-ого!

Тогда я догадался, что товарищ мой по-мёр!

Товарищ мой по-мёр!

Я вырыл ему яму, ого-ого!

Я вырыл ему яму, огого-ого!

Я вырыл ему яму, и его там закопал,

Камнями забросал!

Земля зашевелилась, ого-ого,

Земля зашевелилась, огого-ого!

Земля зашевелилась, и товарищ мой встаёт,

И в мор-ду мне даёт!

Тогда я догадался, ого-ого,

Тогда я догадался, огого-ого!

Тогда я догадался, что товарищ мой сачёк!

Товарищ мой сачёк!

Герману хотелось поднять Берте настроение. Они сидели рядом на тесной площадке, и смотрели вниз. Уже совсем рассвело.

*

Девушка понимала, что этими грубоватыми словами, небрежностью, самой невозможностью здесь и сейчас - «миндальничать», Герман старается представить для нее препятствие – несложным, вполне преодолимым. Ра плюнуть…

Он многое знал и понимал – ее спутник. Многое. Кроме того, какую цену ей придется заплатить за это путешествие.

- А что там? – спросила Берта, указывая на несколько домиков, примостившихся ниже на склоне горы. Они стояли отдельно от всего городка – эти дома, и добираться до них, верно, было непросто.

- Это сыроварня… То есть – была в прошлом. Там жили люди, которые разводили коз, и делали сыры. Сейчас, насколько я знаю, там никого нет. Поколения меняются, не все молодые согласны жить отшельниками – и почти без удобств.

Берта сделала над собой усилие.

- Ну что, идем?

Она постаралась встать – насколько могла – легко. Так, чтобы не было заметно, что у нее очень болят ноги. Мысленно Берта обозвала себя гре-баной Русалочкой, помня, что - лишившись хвоста – та ходила словно по лезвиям ножей. Именно обозвала, потому что грубость сейчас и вправду как-то подбадривала.

До вершины остался последний рывок, но останавливались они оба – и Берта, и Герман – каждые несколько десятков метров. Постепенно всё вокруг стало заволакиваться туманом.

- Тут редкий день – без тумана, - сказал Герман.

- Будем считать, что нам повезло. Меньше шансов, что нас заметят снизу, - Берта говорила отрывисто, она задыхалась.

В полном молчании они поднимались примерно еще полчаса, когда Герман указал пальцем:

- Вон он, наш белый слон…

Очертания старой обсерватории постепенно выступали из призрачного туманного освещения. Так, перед исследователями глубин медленно – из полной тьмы - выплывали контуры «Титаника».

- Строили на века…

- Да уж…- Берта рассматривала тяжелые серые плиты, - Как только эти камни сюда поднимали…

На несколько секунд она забыла обо всем, и о ребенке, которого они искали – тоже. Добраться сюда было нелегко. Но нет сомнений – если бы эта крепость стояла внизу – к ней ехали бы и ехали туристы. Величественное сооружение.

- Сколько там может оказаться укромных мест, где легко спрятать ребенка…

Эта фраза Германа вернула Берту к действительности.

- Но ведь они же не уб-или его сразу, чтобы принести жертву? Ведь нет же?

- Нет. Судя по тому, что я читал – нет… Там есть какой-то колодец…

Берта подумала, что ситуация может оказаться еще хуже, чем она ожидала. Если мальчика бросили в колодец… если он еще жив, то, конечно, изу-вечен…И как тогда быть?

…Через четверть часа они уже были у «крепостных стен» - так Берта окрестила про себя обсерваторию.

- Разделимся, - сказала она, - Ты осматриваешь одну сторону, я – другую – в конце встретимся..

«На ты» они перешли как-то незаметно.

- Нет, - возразил Герман, - Лучше так – я заберусь на второй этаж и на башню. Лестниц уже давно нет, так что тебе подняться будет трудно. Там надо подтягиваться, карабкаться… А ты посмотри помещения внизу, только ступай очень осторожно – тут легко можно провалиться. Знаешь, как зовут мальчика?

Берта отрицательно покачала головой:

- Он не успел мне сказать.

Они договорились встретиться у западной части обсерватории, у полуразрушенной башни.

Берта шла по узким каменным коридорам. Почти сразу она поняла, что из-за отсутствия лестниц – внутри довольно-таки запутанный лабиринт. Местами крыши над головой не было, местами над головой нависали тяжелые своды, и не было понятно – не обрушатся ли они на голову.

- Э-эй, ты где-е-е? – звала Берта.

Когда-то здесь были комнаты, и каждая из них – обжита, а сейчас – одни руины.

Наверху, на остатках башни – Берта увидела Германа. Он стоял во весь рост, удерживая равновесие безо всякого труда.

- Ничего? – крикнул он ей.

Берта покачала головой. Но потом ей послышалось какое-то движение.

- Погоди, тут…

Она вошла в небольшой каменный зал, замусоренный, грязный… Да, тут была какая-то дыра в полу и, похоже, достаточно правильной формы.

Берта наклонилась над ней и сразу увидела мальчика. Колодец был глубок, дно его терялось в темноте. А ребенок стоял на небольшом выступе. Рот его по-прежнему был заклеен скотчем – и крикнуть ей в ответ он не мог. А руки – связаны.

Кто бы ни были эти люди, поместившие его сюда – им не было нужды уби-вать малыша. Рано или поздно голод, холод и усталость – сделали бы свое, и мальчик сорвался бы вниз. Возможно, это делало жерт-ву в какой-то мере добровольной. Чем терпеть такие муч-ения, лучше просто шагнуть вперед… Всего один шаг – и пыт-ка кончится.

Берта подавила желание немедленно позвать Германа. Крик мог привести к непоправимому. Она еще успеет…

Берта опустилась на корточки.

- Я пришла, - сказала она мальчишке и улыбнулась, - Я же обещала. Ты меня слышишь?

Не сразу, но мальчик кивнул. Видимо, он уже не вполне ясно понимал, что происходит, и это делало задачу по его спасению еще более сложной.

- Смотри не меня, - велела ему Берта. – Не шевелись. Только не шевелись. Потерпи еще совсем немножко.

Никогда еще она не вкладывала такой силы в свою мысленную просьбу – поверить, послушаться, подчиниться.

Ей показалось или нет, что мальчик перевел дыхание…

- Сейчас я вернусь, - пообещала Берта, и пошла искать Германа.

… Через несколько минут, наклонившись над «колодцем» он оценивал ситуацию. Веревки у них с собой не было. А спуститься вниз и встать на том же каменном выступе – взрослый человек не мог. Там просто не было места – ребенок еле помещался.

Герман мысленно выругал себя. Еще вчера, когда они говорили о том, что нужно вызволить ребенка, надо было любой ценой найти веревку.

Выход оставался только один. Хорошо, что карниз недалеко от края.

- Я сейчас попробую дотянуться до мальчика, - сказал Герман.

Он лег на живот у края колодца и обратился к ребенку:

- Э-эй… Ты можешь поднять руки над головой?

…Хорошо, что кисти мальчишке связали не сзади, а спереди. Тем не менее, Берта прикусила губу, когда малыш послушался и стал изменять позу. Только бы он не потерял равновесие….

Герман наклонился над краем, свешивался с него, тянулся…

Берта схватила его за ноги, намереваясь любой ценой удержать.

- Есть… - донесся глуховатый голос.

Последний рывок был особенно трудным. Герману надо было не только самому не соскользнуть вниз, но и вытащить мальчика. С огромным трудом, но ему это удалось.

Несколько минут после этого все трое не шевелились. Приходили в себя. Берте не пришлось прилагать физических усилий, но она чувствовала, что на лбу у нее выступил пот. Когда она, наконец, нашла в себе силы, то первое, что сделала – оторвала скотч от лица мальчика. А Герман освободил ребенку руки.

«Совсем маленький…как на такого рука поднялась…, - думала Берта, - Разве можно покупать себе спокойную жизнь…такой ценой?»

В этот момент она почти ненавидела жителей городка, к которым еще недавно хотела присоединиться.

- Как тебя зовут? – спросила она мальчика.

- Максим, - ответил тот чуть слышно.

Ей нужно было задать ему еще тысячу вопросов, но сначала Берта достала свой термос и налила малышу горячего кофе:

- Выпей, ты, наверное, совсем задубел…

Если бы стаканчик был не пластиковый, а металлический, было бы отчетливо слышно, как у ребенка стучат зубы.

- Максимка, а ты знаешь, где ты живешь? – Берта сидела рядом и придерживала стаканчик, - Можешь сказать – куда тебя отвезти? Мама, наверное, волнуется…

Он часто закивал.

Адрес свой Максимка назвать смог – и взрослые с облегчением вздохнули.

- Мы же другой дорогой пойдем вниз, верно? – спрашивала Берта, - Там слишком…круто, мы не сможем его спустить…

- Конечно, - теперь уже Герман обратился к ребенку, - Ты – крепкий парень, Максим. Самое страшное ты выдержал, осталось продержаться совсем немного. Я понесу тебя на руках. А там, внизу, посадим тебя в машину и отвезем к маме… Хорошо, что ты помнишь, где она живет.

…Спускаться по пологому склону было неизмеримо проще. Впереди шел Герман с мальчиком на руках. Берта замыкала маленький отряд. У нее было чувство, что они кого-то ограбили – может быть, духа здешних мест. Это было глупо, этого не могло случиться, но она ощущала всё именно так.

Кто погонится за ними – Хозяин тутошний или Сме-рть – страшная гостья? И что им делать тогда?

*

Пологая, вполне проходимая дорога, оказалась на самом деле - бесконечной. Несколько раз им приходилось отдыхать. Герман опускал Максимку на землю, и Берта немедленно наливала мальчику в пластиковый стаканчик немного кофе. Больше всего её беспокоило то, что туман развеивается, и оттуда, из города, могут заметить их маленькую группу, что движется по склону горы.

Пусть снизу не разглядеть лиц, но легко будет сложить два и два– новенькие, еще не проникшиеся той жестокостью, что присуща местным, забрались туда, куда заповедана дорога всем. Почти всем, кроме тех, кто несет в старую башню очередную жерт-ву. Берет грех на душу.

Увидев вдалеке заброшенную сыроварню, Берта чуть не вскрикнула от радости. За этими грубыми толстыми стенами можно было укрыться. Если и вправду тут никто не живет, как сказал Герман.

Девушка понимала, что там, внизу, сходит с ума от тревоги Артем. Только бы он не решил, что надо идти к ним на выручку….

- Отсюда далеко до стоянки? До того места, где мы машины оставили? – спрашивала Берта, - Нам еще долго идти?

Герман прикинул:

- Еще с полчаса…

…Он оказался прав. Люди действительно покинули старую ферму. Они оставили тут все нетронутым. Так уезжают из деревенского дома, ничего не взяв с собой. Ни коврика, что висит над кроватью, ни посуды, ни портретов в рамах.

И старый дом чувствует – хозяева не вернутся. Потому что им не нужна даже память.

Входная дверь была всего лишь завязана на веревочку, истлевшую от времени. Герман потянул за ручку – и она порвалась.

Они вошли.

Маленькие полутемные сени. Ход из них вел в кухню, которая была, видимо, самым просторным помещением в доме - тут и печь, и большой стол, и длинная лавка вдоль стены. Здесь готовили, ели, здесь собирались все вместе по вечерам.

Герман усадил Максимку на лавку и, наконец, перевел дыхание. Только сейчас стало заметно, что ему самому путь дался нелегко. Не смотря на то, что на улице было холодно, а здесь, в хижине - прохладно, на лбу у мужчины выступили капли пота.

Герман быстро осмотрел мальчика. Не похоже, что Максимка заметно пострадал. Синяки – да, по всему телу. Но не больше… Ни пере-ломов, ни вы-вихов.

- Через несколько дней будешь бегать, герой, - пообещал ему Герман, - Если мать тебя, конечно, теперь из дома выпустит.

- Я бы не выпустила, - машинально откликнулась Берта.

И прошла в комнату, единственную, служившую, по-видимому, спальней. Во всяком случае, тут стояла кровать, покрытая отсыревшим лоскутным одеялом. Некоторые из пестрых лоскутков уже заплесневели. Берта представила, как красиво всё выглядело, когда одеяло только что сшили.

Еще она увидела старый комод. Он выглядел таким массивным, что Берта подумала – она даже с места его сдвинуть не могла бы.

Над комодом висело зеркало. Девушка взглянула в него - и сердце у нее остановилось. Раньше она считала это выражение образным. Теперь поняла, что так бывает взаправду.

Берта больше не ощущала биения сердца, потому что из зеркала на нее смотрела См-ерть.

И нельзя было убежать. Девушка точно приросла к месту.

- Ты снова забрала предназначенного мне, - сказала Страшная Гостья.

Она не спрашивала, она утверждала.

Черные, без зрачков, глаза на неподвижном лице…

Берта знала – Страшная Гостья может протянуть руку и сжать ее кисть холодными пальцами, состоящими, кажется, только из костей, и сухой как пергамент, кожи. См-ерть возьмет ее за руку, или стиснет ей горло, и увлечет туда, в бесконечные лабиринты зазеркальной жизни, откуда один ход – в потустороннее, а назад - в жизнь, к близким – хода нет.

-За тебя просили, - сказала См-ерть.

-Кто? – Берта едва шевелила языком.

- Твой отец. Он был моим жрецом. И сейчас он видит нас, и просит за тебя. Свой дар ты унаследовала от него.

Повисло молчание. Берта просто не могла ничего сказать.

Ее заморозил страх.

- Зачем ты пошла туда? Я же предупредила тебя, – бесстрастный голос звучал не наяву, а в голове девушки.

Берта глубоко, судорожно вздохнула. До этого она, оказывается, не дышала.

- Ты же сейчас возьмешь меня, - сказала Берта, - Может, тебе хватит этой жертвы?

Девушка ощутила, что у нее за спиной, на пороге комнаты стоит Герман. Он тоже окаменел и не сводил взгляд с зеркала. Нельзя было оторвать глаз от глаз Сме-рти, когда она смотрела на тебя.

- Меня, - сказал Герман, - Ты возьмешь меня.

У Берты мелькнула мысль, что нельзя ему так говорить. Ведь она одна, без него, наверное, не сумеет спуститься с горы вместе с мальчиком.

- По своей воле? – Страшная Гостья смотрела, кажется, на них обоих одновременно, хотя они стояли в разных концах комнаты.

- Да, - Герман сказал, а Берта только кивнула.

- Вы будете служить мне, как служил твой отец, - это было окончательное решение, приговор, и оба они знали, что обжалованию он не подлежит, - Ваш дар останется с вами…

- Это и есть твое прок-лятье? – горло у Берты было таким пересохшим, что ей хотелось кашлять.

- Это - служенье. Не будет больше жертв, и все обитатели города, по-прежнему будут жить безбедно. Но за всё надо платить.

- Не понимаю.

- Вы останетесь здесь, в этом доме. Станете стражами на пути к Колодцу. Прежде – давно – в городе находились те, кто готов был взять на себя эту миссию: отречься от собственной жизни, поселиться тут.

Не так много на земле мест, подобных здешнему Колодцу. Это Врата. Они ведут в потусторонний мир, и нельзя живым попасть туда. А люди хотят. Кто-то надеется получить исцеление, кто-то желает поскорее встретиться со своими усопшими близкими, или избавиться от своего темного дара.

Пока находились те, кто добровольно селился тут – не было никаких жертв. Но потом люди стали слишком дорожить собой. И решили откупаться от меня - невинными душами. Чужими детьми.

Вы – другие. Вы – рискнули собой, чтобы спасти безвинного. Поэтому вы можете стать стражами, - Гостья опять смотрела на них обоих одновременно, хотя они стояли на расстоянии друг от друга, - К вам будут приходить люди. Те, кто тяжело болен и отчаялся поправиться. Те, кто жаждет избавиться от страданий. Они уже – мои, но ты, девушка, будешь скрашивать их последние часы и минуты. Ты станешь для них о-пиу-мом, и, благодаря тебе – они увидят прекрасные картины по-смер-тья и поймут, что оно не так уж страшно.

А ты станешь читать темные мысли тех, кто придет сюда со злом, кто захочет воспользоваться силой Колодца, чтобы исполнить свои черные желания. И тогда…

- Что - тогда?

- Ты позовешь меня, и я приду….

… Старое, пыльное, мутное зеркало отражало комнату, погружающуюся в вечерний сумрак.

- Отвези мальчика вниз, - сказала Берта Герману.

Она присела на кровать, потому что ноги ее не держали.

- Отдай его Темке и пусть скорее доставит Максима – матери.

- А ты?

- Я останусь здесь, - сказала Берта, как о само собой разумеющемся.

Герман смотрел на нее -и видел, что она не колебалась ни секунды, ей это просто не пришло в голову.

- Да… - задумчиво произнесла девушка, - Вот такие тут жили сыровары…

Герман стоял в дверном проеме с ребенком на руках.

- Я скоро вернусь, - сказал он – До машины – и обратно…

… Через четверть часа кто-то постучал в дверь. Герман не мог еще возвратиться. А если бы даже пришел – он бы не стучал.

Берта открыла дверь. Перед нею стояла коза. С густой светлой шерстью, в которой запутались репьи. С крутыми рогами, которыми она и постукивала в дверь.

У козы было полное вымя…Коза ждала, когда ее подоят.

И сделают сыр.