Читать онлайн "Новогодняя зарисовка"

Чёрное неприветливое небо было плотно укутано тучами. Ледяной ветер на сквозь пронизывал старую ватную куртку. Сегодня в едва живом швейном цехе прорвало отопление и Василия попросили починить. Раньше он был простым наладчиком швейных машин, а потому у барышень всегда был в почёте. Ещё и фамилия удачная — Шуйский. Однако цеха начали закрывать один за другим, он перестал быть постоянно нужен, с тем его и уволили. А жить на что-то надо. Кем только ни пришлось побыть за три несчастных года: от грузчика до сварщика, благодарный если заплатят.

Василий парень был крепкий, друзья в братки звали, но он не пошёл. Отец же в гробу перевернётся. Папаня, значит, всю жизнь на борьбу с бандитами положил, от их пули слёг, а сынок по кривой дорожке пойдёт? Нехорошо. И вообще не нравилось Шуйскому происходящее. Всё как-то вверх дном стало. Кто в бандиты пошёл, кто в спекулянты, кто сторчаться успел. Хотя в одном классе все учились, сочинения писали про мудрое, доброе, вечное. Куда всё вечное делось-то?

Когда-то вся страна гордилась швейной фабрикой, в музее на самом видном месте висела передовица газеты "Правда" за шетьдесят восьмой год, но от всего величия осталась лишь истлевшая газета и один несчастный цех с половиной штата и то только потому, что новый хозяин поэкспериментировать решил. Мол, а что если попробовать произвести что-нибудь, а не только сдать машины в металлолом? Но делать ремонт или обслуживание в голову горе-хозяйчику не приходило. Сломалась машина — уволил девку, будь она хоть на сносях.

Потому девчата боялись говорить, что с отоплением беда. Этот гад просто цех закроет и всё, а кушать хочется. Вот и сидели, мёрзли, но работали, пока Василий Иванович, дорогой и ненаглядный, пытается заварить течь в чугунной трубе с божьей помощью и чьей-то матери. К концу смены случилось новогоднее чудо и тепло получилось вернуть.

А сейчас Василий стоит вместе со всеми девчатами на остановке и ждёт трамвай, докуривая сигарету. Хотелось бы ещё одну, но надо экономить. Эх, подымить бы как раньше, сильнее паровоза, наесться вдоволь и чтобы послезавтра на работу, зная куда.

— Вась, ты это, свободный?

— Смотря что хочешь.

— Помнишь Лидку с третьего?

— Как же не помнить. Стахановка, спортсменка, комсомолка, честь завода. Резина задолбал её в пример ставить.

— Короче муж у неё окачурился и она без работы, а на шее двое маленьких. Мы вот всем цехом собрали ей, Любка понесёт. Будь добр, сопроводи её, а? А то сам знаешь.

Василий согласился. Тем более на комнате в общежитии его никто не ждёт.

По рельсам полз чудом живой трамвай с таким же полуживым водителем. Вагон, скрипя своими дверями, изнывая от тяжести собственного бытия, принял в себя собравшуюся толпу, отогревая их раскочегаренной печкой, жар в которой брался напрямую из преисподней. Контролёрша, полная женщина неизвестного возраста, неторопливо принимала плату, отрывая последние билеты из рулончика. Кому-то даже попался счастливый.

Остановка за остановкой людей становилось всё меньше. Каждая выходящая поздравляла с наступающим и исчезала за пеленою вечерней метели. Кого-то встречали, кто уходил в одиночестве. Постепенно остались только Любка с двумя авоськами, Василий и контролёрша. Всем на конечную, до неё осталось остановки три.

Остановились перед перекрёстком и вдруг в задребезжали цепи, открывая двери. Щёлкнув ручкой и крепко ругаясь, вышел водитель, суховатый старичок, и сказал:

— Выходим, всё. Товарищ, дай сигаретку стрельнуть, я тут до следующего года походу.

— Что случилось то?

— Да вон, [] впереди с рельс сошёл, ещё и провода оборвал, [].

— Держи, отец. — Шуйский помялся, последняя всё-таки, но всё ж отдал. Хоть что-то хорошее будет у человека.

— Спасибо, сынку — и тут же раскурил.

Контролёрша, а затем и Василий с Любкой исчезли как и остальные, в темноте и метели, пробираясь с двумя авоськами ценного груза из еды и одежды до подъезда Лидки. То и дело по пути мелькали тени то ли собак, то ли людей, но близко никто не подходил, либо потому что Василий — шкаф, либо потому, что он с девушкой.

Квартира у Лидки по старым меркам была хоромами. Трешка, с коврами, в серванте хрусталь, ГДРовская керамика и бронзовые статуэтки, в зале цветной телевизор, правда ламповый, а грамот и медалей сколько. Украшено празднично: висели гирлянды, ёлка обвешена стеклянными игрушками, всё было в мишуре, даже репродукция Айвазовского. Скромным был только накрытый стол.

Лида очень обрадовалась, увидя подружку, и знакомого наладчика. Но услышав мужской голос из зала вышел брат Лиды, в военной форме:

— Лид, это кто? — Сказал он грозно.

— Миш, успокойся — сказала она — Это Вася, наладчик с фабрики.

— Мы его ждём?

— Да, ждём. — настояла она. Надо было как-то поблагодарить за сопровождение, но кроме еды и водки предложить было нечего.

Пока Лида с Любой балагурили на кухне разбирая авоськи, дети носились с игрушками туда-сюда, на фоне болтал телевизор, вроде бы на НТВ, Миша с Васей пригубили по стопке и разговаривали о жизни. Миша как вернулся с Афгана, толком устроиться не успел никуда и тут всё посыпалось. Сначала думал честно трудиться, мундир офицерский позорить не хотел, но ни знакомых, ни умений нет особо. Его всё время муж Лиды устраивал куда-то, а как зарезали его, так и не знает что делать. Скоро метизку закроют, а акромя бандитов он и не нужен никому.

Дети начали донимать своего дяду. Мол, покатай на шее, да покатай. Тот, уставший думать о завтра, сдался, влил себя ещё для веселья и пошёл катать одного, Вася взял второго, устроили скачки. Под это дело, пока дети отвлеклись, Лида положила под ёлочку подарки.

Скоро полночь. все собрались за столом в ожидании речи президента и боя курантов. Взрослым налили по рюмке, детям по стакану компота. Но вместо беспалого пьяницы... выступила Пугачёва. Впрочем, пора привыкнуть. Везде бардак.

Звенит бой курантов. Дети разворачивают свои подарки, взрослые пьют водку и думают как жить дальше в новом девяносто пятом году. За окнами всё так же завывала метель, иногда мерцали фонари, трамвай безжизненно продолжил стоять на перекрёстке с печальным водителем внутри, мусолившим окурок в руках и разглядывающим вымпел.