Читать онлайн "Галатея из грязи"

Земля, 2050 год. Урок окончательно усвоен.

Планета-катастрофа. Воздух, прошитый токсинами. Вода, несущая смерть в каждой молекуле. Земля — сплошная язва.

Человечество, наконец поумневшее, доживает свой век в стерильных убежищах, взирая на плоды своего величия. Вот только урок без практики — бесполезен. А практиковаться больше не на чем.

Осталось лишь одно абсурдное, богохульное домашнее задание: попытаться создать жизнь из самой смерти. Вылепить надежду из отравленного праха. Большинство смирилось, заменив мир суррогатами. Алексей Маринин — нет.

Он тоже когда-то верил в исправление ошибок. Знаменитый палеогенетик. Лауреат. Человек, вытащивший мамонтов из вечной мерзлоты прямо в учебники истории. Его награды пылились в герметичной витрине — памятник эпохе, когда «воскресить» значило вернуть вид, а не близкого.

Но все его мамонты, носороги и додо не стоили одного. Не стоили того, что он потерял, когда мир начал кашлять кровью. Теперь его лаборатория работала не с древним льдом, а с продуктом полного распада — чёрной, дышащей субстанцией «Омега», концентратом всей погибшей биосферы.

Учёный совет называл это «изучением памяти материи». Алексей называл это домашним заданием. Личным. Безумным. Последним.

Он не хотел воскрешать виды. Он хотел вырвать у смерти единственный, неповторимый образец. Даже если для этого придётся переписать все учебники по генетике и этике. Даже если то, что вернётся, будет сделано из самой смерти.

Алексей Маринин смотрел не в окно. Его взгляд был прикован к голограмме в центре лаборатории. Она показывала не карту загрязнений, а цифровую реконструкцию детской улыбки. Его дочери. Ани. Погибшей семь лет назад, когда мир только начал кашлять кровью.

Рядом с голограммой стояла колба. В ней не было ничего поэтичного — лишь густая, чёрная, дышащая пузырями материя «Омега». Официально — ксенобиомасса, продукт распада биосферы. Неофициально — грязь. Концентрат всех ошибок человечества в одной пробирке.

Теория была проста, как кощунство: если материя помнит структуру всей погибшей жизни, можно вызвать из неё конкретный паттерн. Как вызвать духа.

Алексей дрогнувшей рукой ввёл команду. Игла шприца вошла в колбу, забрала каплю тьмы.

— Прости, солнышко, — прошептал он пустоте. — Папе нужно было попробовать.

Взгляд Алексея упал на стол, где лежал отчёт главного научного сотрудника Звенигородцева А. И. За номером 50/А он выбивался из графика. Он просил ресурсы не на реконструкцию червя или лишайника. Он просил разрешения воссоздать человека.

В графе «Образец для паттерна» значилось: «Маринина Анна, 8 лет. Погибла при Великом Отравлении. Причина смерти: тотальный отёк лёгких от паров сероводорода».

В графе «Научное обоснование» он написал: «Чтобы понять, может ли жизнь родиться из нашей вины, нужно попытаться вернуть то, что мы у неё отняли».

В графе «Этический вердикт» комитет поставил штамп: «ОПАСНО. БОГОХУЛЬСТВО. ОТКЛОНИТЬ».

Конечно, дать добро на такое значило для Звенигородцева подписать себе смертный приговор и быть вычеркнутым из белого списка. Он в глубине души понимал Алексея, но его рационализм и буква закона накладывали вето на человечность.

Алексей Маринин стёр штамп тыльной стороной ладони. У него больше не было дочери. Не было будущего. Осталась только грязь и безумная, святая ярость отца, который решил переписать приговор.

Безумный гений? Еретик? Отец? Для системы — первое. Для совета — второе. Для себя — только третье. Его ярость была не просто протестом. Это был побег. Бегство от бессилия в область, где не было правил, — в область чистой, безрассудной веры.

Вера — сильная вещь. Она может двигать горы. А может заставить гору сдвинуться с места и пойти за тобой, обрушивая всё на своём пути. Алексей горел своим проектом «Пигмалион», который шёл вразрез не просто с моралью. Он шёл вразрез с законом угасания, с самой логикой постапокалиптического мира, где единственной добродетелью было тихое, достойное отмирание.

Он не просто плыл против течения. Он пытался развернуть реку вразрез, вычерпывая воду ладонями. Бился головой о стену, не спрашивая, устоит ли она. Он спрашивал другое: хватит ли упорства у его черепа?

И теперь, когда штамп «БОГОХУЛЬСТВО» был стёрт, а капля «Омеги» висела в левитаторе, начался обратный отсчёт. Не до результата. До точки невозврата. До того момента, когда вера столкнётся с тем, что она призвала.

И вопрос «будет ли толк?» сменится на более страшный: «А что, если будет?»