Читать онлайн "Парк потерянных зонтиков"

Парк потерянных зонтиков

Машенька обожала дождь. Не проливной, а тот, что стучит по подоконнику тонкими, чуткими пальцами. Для неё не было музыки слаще, чем эта монотонная, неспешная мелодия. Она прислушивалась к тому, как поёт дождь. Иногда ей казалось, что она видит маленьких хрустальных паучков, шуршащих в траве.  Или прямо над ухом раздавался шелестящий шепоток. За ним ещё один, и ещё… Они сливались с её дыханием, но вдруг сбивались с ритма, и она улавливала чужое, слегка хриплое и прерывистое: вдох – выдох…вдох–вы-ы-дох…

Сегодня, как и все последние дни, лил дождь. Раздутые от самодовольства тучи выплёскивали на город холодные рыдания. Машенька торопилась домой, натянув до самых плеч зонтик цвета фуксии – яркий, как кусочек лета посреди осенней хмари.

Ветер нападал, пытаясь вырвать зонт из тоненьких рук, но Машенька ухватилась за него обеими руками, двигаясь вперёд с упорством ледокола «Ленин»:

– Врёшь, не возьмёшь, – сквозь стиснутые зубы бурчала она. – Я тебе не буржуинская Мэри Поппинс – наши люди в булошную на зонтах не летают.

Грубые, царапающие лицо порывы ветра обвивались вокруг хрупкого тела и требовали жертвы. Они, как обозлённые псы, вцепились в тонкую плоть зонта: дёрнули в одну сторону, в другую, рванули вверх и вывернули наизнанку с противным хрустом. Машенька застыла на месте, не чувствуя промокших насквозь волос. Раздираемая злостью и досадой, она посмотрела в небо и гаркнула нечеловеческим голосом:

– Ах, ты ж, скотина безрогая! Это был мой любимый зонт! Мы же с ним и в дождь, и в снег, и в слякоть коммунальную!

Ветер, получив свою дань, утих и ехидно похрустывал почившими останками. Прозрачные спицы, похожие на скелет исполинской бабочки, безвольно торчали в разные стороны и нервно подрагивали.

«Ну и что теперь делать? – думала несчастная. – Выбросить? Жалко, рука окаянная не поднимется. Домой нести? На кой чёрт мне окочурившийся зонт – царство ему небесное».

В тяжёлых раздумьях она побрела, не разбирая дороги. Вокруг стремительно темнело. Вой ветра, хлёсткие удары дождя, всё ниже нависающие тучи…И среди этого беснования снова приглушённое, прямо за спиной: вдох – выдох…вдох–вы-ы-дох… Улицы стремительно пустели, будто гигантская губка впитывала в себя всех прохожих, оставляя лишь мокрый асфальт. Дома глазели на одинокую путницу оголодавшими, мутными провалами окон. Только Машенька не замечала ничего вокруг. Она вяло волочила за собой остатки былой радости и шептала:

Шёл по чаще чёрный кот,

Шесть шагов прошёл вперёд.

Шёпот слышал за спиной:

«Кто шагнёт сейчас седьмой?»

Кто услышал — не шептать!

Больше некуда шагать.

Ноги принесли её в парк, что был недалеко от дома. В оцепенении она присела на первую попавшуюся скамейку, положила нелепую мешанину ткани и спиц рядом. Город размягчался, краски расплывались, как акварель, и над всем повис неуютный, шепчущий шум. Машеньке прислышались крадущиеся, мокрые шаги, будто кто-то невидимый и невесомый пробирается по травяному газону прямо к её прибежищу. Она оглянулась вокруг – никого. Только старые качели поскрипывали неподалёку, раскачиваемые невидимой рукой.

– Чур меня, нечистая ты сила! – выдохнула она, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

И тут её озарила гениальная, как ей показалось, мысль: а ведь старая фуксия достойна не просто замызганной урны. Зонтик нужно упокоить по всем правилам! Она протянула руку, пытаясь нащупать страдальца. Пальцы скользнули по мокрому дереву – ничего…Машенька взглянула на скамейку. Зонта там не было.

В необъяснимой панике Машенька вскочила, как чистокровный рысак рванула к дому, но через несколько шагов тормознула по гравийной крошке, осознавая: дождь продолжался, капли ныряли в лужи, надувая пузыри, но на неё не падало ни одной.

– Ё-ё-ё-ванджелина, твою дивизию! Что происходит? – выругалась она и продолжила движение по заданной траектории.

Дома, заваривая чай, Машенька списала всё на стресс и усталость. «Нервы шалят», – убеждала она себя, заливая кипятком «Царицу Нури». Но через несколько дней, когда небо снова затянуло свинцом, она проснулась от неясного ощущения, словно кто-то звал её. Это был даже не звук, а шёпот, в котором слились воедино шелест мокрой листвы, стук капель по песчаной дорожке и тихий скрип вращающихся спиц.

***

Дождь лил уже неделю. Машенька щёлкала пультом, укутавшись в клетчатый плед. На экране бурое пятно маски Винни-Пуха заполнило кадр, а потом камера резко дернулась – и огромный тесак со смачным чавкающим звуком вошёл в грудь вопящей девушки.

– Рехнуться можно, – вздрогнула Машенька, выключая телевизор. В тишине комнаты ей ещё слышались эти душераздирающие крики. – Вот и лечи нервишки, после такого никакие пилюли и прогулки не помогут. О... доктор велел побольше гулять, – с тоской вспомнила она. Но после памятного вечера в парке прогулки по пустынным улицам уже не казались ей такими приятными.

– Однако марш-бросок до мусорки при такой-то отвратительной погодке, да ещё и с нагрузкой, вполне заменит пару километров пешего моциона, – рассудила она. И тёмные переулки представились ей куда менее жуткими, чем «добродушное» лицо Винни-Пуха.

Машенька с кряхтеньем напялила резиновые сапоги, которые были на два размера велики, натянула дождевик и, бормоча что-то про идиотов-врачей, поплелась выкидывать мусор. Небо висело чернильно-зловещее, низкое, словно пыталось раздавить город вместе с жителями.

У мусорного контейнера, в сияющей луже, лежал сломанный зонт, старый, с выцветшей тканью. Одна из его спиц неестественно выгибалась, напоминая сломанную шею.

– И тебе царство небесное, – буркнула Машенька, торопливо отводя глаза. Спина внезапно покрылась ледяной испариной.

Подходя к парадной, Машенька замедлила шаг. У дверей кто-то воткнул в землю зонт-трость.

– Едрит-кудрит, – ругнулась она негромко. – Люди совсем обнаглели – в таких количествах зонты выкидывать!

Но когда подошла ближе, сердце вдруг ёкнуло.

– Да не может быть... – она застыла на месте. Это был тот же самый зонт: та же трещина на рукоятке, та же рваная чёрная ленточка.

В этот миг уличный фонарь над её головой моргнул, затрещал и погас, погрузив её в мокрую, липкую тьму. Сквозь шелест дождя ветер донёс тот самый хриплый шёпот, в котором теперь угадывались сотни голосов: «Мы... ждём...»

«Жисть моя копеечная! Вот и сходила за хлебушком», – обречённо пронеслись мысли-скакуны. Но сдаваться было не в Машенькиных правилах:

– Ладно, чего тебе надобно, падлюка?

И вдруг шелест смолк, и из темноты, совсем человечьим голосом, с оттенком претензии, ей выдали:

– В парк шурши, старушка. Там разберёмся.

От такой простоты и наглости у Машеньки даже дух захватило. Это было донельзя оскорбительно.

– Ах, вот как? Разберёмся? – вспыхнула она, забыв про страх. – Ну уж нет, милок, мы с тобой на брудершафт не пили! Сейчас мы тут как раз и выясним, кто куда должен шуршать!

И, грозно подбоченясь, она двинулась с крейсерской скоростью в сторону парка, полная решимости проучить наглеца, что посмел с ней так разговаривать.

***

Выскочив с дорожки на полянку с лавочками, Машенька остановилась. Отфыркиваясь, словно утомлённый кит, отдышалась и окинула взглядом поле предстоящей битвы. В воздухе непонятно откуда эхом разнеслись слова её считалки:

– Кто услышал — не шептать! Больше некуда шагать.

– Как же тебя прёт-то не по-детски! – только и смогла выдавить она ошалело. Вязкая темнота чуть разбивалась тусклыми желтоватыми фонарями. Их свет не рассеивал мрак, а лишь лепил из него уродливые формы.

Сначала ей показалось, что это просто игра теней и листвы. Но чем дольше она вглядывалась, тем яснее проступали очертания: гигантские, полупрозрачные купола, воткнутые в землю ручками-стволами, изогнутые спицы, сплетающиеся в кронах, как чёрные прожилки на гниющем листе.

Тени густели, наливались плотностью, и вот уже каждый куст, каждое дерево отбрасывало устрашающий силуэт. Одни были похожи на скелеты исполинских грибов, другие – на ажурные балдахины. А из-под скамеек торчали десятки прямых, иссиня-тёмных ручек, будто костлявые пальцы на кладбище ненужных зонтов.

Вдоль дорожек и на газонах зонты росли из земли, висели на ветвях деревьев. Клетчатые, чёрные, детские с зайчиками, огромные, как навесы, и крошечные, дамские. Все сломанные. У этого не хватало спицы, тот был вывернут, у третьего торчали ржавые рёбра.

Тут Машенька сообразила, наконец, что над ней как будто подвесили невидимый купол, закрывающий от дождя. Она громко судорожно сглотнула, выпрямилась и твёрдым голосом позвала:

– Эй, аспид зонтичный, покажись!

– Ты пришла, – раздался голос. Он был похож на шёпот, пропущенный сквозь охапку мокрых листьев.

Машенька обернулась. В тени старого клёна стоял высокий, чуть размытый силуэт, будто сотканный из тумана и сумерек.

– Заканчивай этот цирк. Я ещё Сталина живым видела – меня твоими бесовскими страхолюдиями не напугать!

– Совсем? Или можно ещё жути подвезти? – с удивлением прохрипело неопознанное существо.

– Совсем, – подтвердила Машенька. – И ты это, к лору сходи, он тебе карасинчиком горло смажет – через пару дней горланить будешь, аки певчие на клиросе.

Существо закашлялось от неслыханной наглости, потом ответило с укоризной:

– Нет у тебя, Мариванна, ни стыда ни совести.

– Ты, обормот каркасный, не учи, меня жить! Кто такой, какой породы?

– Я Хранитель, - он вышел из тени, и Машенька смогла разглядеть его: длинное узкое тело, тонкие, как спицы, руки и ноги, бледное лицо с глазами цвета мокрого асфальта. Его тяжёлый, струящийся до земли плащ неестественно колыхался даже в те мгновения, когда ветер стихал, придавая то ли человеку, то ли монстру схожесть с закрытым зонтом.

Помолчав, он добавил, и его голос приобрёл скорбный оттенок:

– Хранитель этого места. Где должны находить покой потерянные и сломанные зонты. Мы называем его Пристанище.

– Хм, Пристанище… Тут больше Чистилище бы подошло, – недовольно сморщила нос Машенька. – А я тут зачем?

– Ну. Ты могла бы им помочь.

– Чем это я могу им помочь? Огласите весь список, пожалуйста.

– Здесь, как видишь, много зонтов. Какие-то были забыты, кого-то выбросили, кого-то не смогли починить. Они тоскуют по рукам, по небу, по дождю – по своему предназначению. Даже сломанные, они хотят быть нужными.

Он протянул руку, и крошечный розовый зонтик с оторванным кружевом сам подпрыгнул и упёрся ручкой в его ладонь.

– Иногда они зовут – ты же слышала много раз.

– Ох, ты ж, ёжики колючие, - примирительно вздохнула Машенька. – Слышала-то слышала. Да откуда мне было знать, что всё так запущено. Я думала, это у меня от старости глюки начались. – Она осмотрелась, ища чего-то. – А моя фуксия тоже тут?

– Конечно, вон под тем фонарём стоит, - махнул в сторону мерцающего светильника Хранитель.

Машенька подошла, укоризненно покачала головой:

– Ну как-то не по-христиански будет отказать. Пойдём, милок, - подняла она свой зонтик.

Он как будто повеселел, расправил спицы, натянул рваную ткань и счастливо отбил первые упавшие на него капли. Машенька прошлась туда-сюда по дорожке, снова ловя те звуки музыки, что так нравились ей раньше. В траве опять вспыхивали то тут, то там хрустальные паучки. Шелестящие шепотки теперь не казались ей призрачными звуками – они подпевали дождю.

– Хочешь... выгулять кого-нибудь ещё? – с надеждой спросил Хранитель.

– Вон тот, с мусорки, - она взяла старый зонт-трость с треснувшей ручкой. – С тобой мы пойдём другим путём, – улыбнулась она и повернула на боковую тропинку вглубь парка. Зонт гордо шелестел над ней, укрывая от непогоды.

Потом она выбрала смешной детский, с ушастым лягушонком, и он весело подпрыгивал на ходу, словно смеясь. Она разговаривала с ними, гладила потрёпанную ткань, и ей казалось, что они отвечают ей лёгким, едва заметным трепетом. Под её пальцами шершавая ткань становилась теплее, а погнутые спицы чуть выпрямлялись, будто расправляя плечи.

– Ну всё, план прогулок, рекомендованный доктором, на сегодня выполнила, – Машенька присела на скамейку, слегка утомившись и от прогулки, и от обрушившихся на неё эмоций.

– Приходи завтра ещё, – присел рядом с ней Хранитель.

– Завтра не могу, мы по вторникам с девочками собираемся на старушник.

– Ну тогда послезавтра? – неуверенно спросил монстр.

– Дай-ка подумать. По четвергам в поликлинике день пенсионера, а на выходные мне внуков привозят. Так что всё по классике, как трёхразовое питание - понедельник, среда, пятница.

– Это здорово! – обрадовалось чудище. Но тут Машенька спохватилась:

– Только давай днём, а то я такой жути натерпелась – больше не хочется. Да и поспать бабушке Машеньке тоже необходимо. А так как после прогулки аппетит у меня, как у толстого боцмана, то выходит, что с трёх до пяти буду выгуливать твоих подопечных – после шести я не ем, – подвела итог старушка.

– Договорились, – по-человечески тепло сказал Хранитель и протянул костлявые пальцы.

Машенька шла домой. Позади остался парк, постепенно тающий в пелене ночного дождя, свет тусклых фонарей и тихий шелест сотен зонтов, провожавших её. Один из них, ярко-желтый, качнулся ей вслед, словно махал на прощание. Теперь Машенька знала, что где-то там, в этом парке, вход в который может найти только она, сломанные зонтики ждут, чтобы их кто-нибудь ненадолго приласкал и выгулял под дождём.

А впереди поджидала зима…