Читать онлайн "Навстречу ветру"

Введение

Италия. 1964 год.

Флоренция — город ренессансных фасадов, политических альянсов и браков, заключённых с точностью дипломатии.

Здесь семья Лоренцо и Альбы Росселлини владеет текстильной фабрикой, старинной виллой с виноградниками, полями, конюшнями и безупречной репутацией.

Их дочь, Сильвия, воспитана со вкусом и строгостью: французский лицей, фортепиано, уроки придворного этикета.

В двадцать один год она считается идеальной невестой.

Её жених — Фабио Альбанези, итальянец с римкими корнями, сын сенатора.

Союз, одобренный обеими семьями, должен был завершиться безупречной помолвкой. Но этим летом Сильвию отправляют за город — на одну из ферм её отца, чтобы она немного отдохнула от светской суеты.

Это путешествие станет первым звеном в цепи событий, которые изменят всё.

Глава 1 "Поездка.. в другой мир"

Автомобиль с шофёром свернул с главной дороги. Асфальт сменился пыльной колеёй, уходящей вдоль виноградников и оливковых рощ. В окно доносились запахи травы и пыли. Сильвия сидела на заднем сиденье «Альфа Ромео», молча разглядывая мелькающие за стеклом пейзажи.

— Ещё минут пятнадцать, синьорита, и мы на месте, — заметил шофёр, взглянув в зеркало.

Она не ответила. Головная боль после утреннего визита к портнихе всё ещё не отпускала её. Фабио был раздражён, что она уезжает. Но отец поддержал поездку: «Это освежит её молодую голову». А мама Сильвии лишь пожала плечами, а затем присоединилась к идее:

— Пожалуй, ты прав, Лоренцо. Дочери нужно уехать из города и всё хорошенько обдумать.

Девушка же казалась равнодушной к происходящему.

Одна из ферм Росселлини в провинции находилась недалеко от Пьенцы* — в самом сердце Валь-д’Орча*, среди золотых полей и виноградников, где ветер был свободен, как детские мечты.

Эти места славились своими пшеничными и лавандовыми полями и мягкими холмами, спускавшимися к реке. Летом они превращались в настоящий океан золотистой пшеницы, переливавшейся на солнце. Здесь скакали лошади — вольно, без ограды, по просёлочным тропам и пастбищам. Воздух пах хлебом, розами, травой и чем-то вечным.

Сноска:

;* Пьенца — небольшой город в Тоскане, известный своей гармоничной архитектурой эпохи Ренессанса. Входит в список всемирного наследия ЮНЕСКО.

;* Валь-д’Орча — живописная долина в Тоскане, известная холмами, кипарисами, виноградниками и традиционными фермерскими усадьбами. Одна из самых узнаваемых областей Италии.

Эта ферма была одной из нескольких, где Росселлини разводили лошадей, — и именно здесь работал двадцатисемилетний Маттео Верди. Он заведовал местной конюшней и знал каждого жеребца по имени. О нём Сильвия почти ничего не знала. До неё лишь доходили слухи: в прошлом — жокей, замешан в скандале, уехал на юг, а потом неожиданно вернулся. Поговаривали, что он нелюдим, но отец заверил в надёжности молодого управляющего: всё под контролем, бояться нечего.

Лоренцо уважал таких, как он: выживающих, имеющих разный опыт за плечами, человечных и цепляющихся за любой шанс удержаться на плаву. Как правило, такие работники проявляли себя как верные делу и надёжные, особенно в перспективе. Маттео не было и тридцати, а он уже хорошо проявил себя в своей страсти к лошадям — а это было главной причиной его нахождения на ферме. Он был трудолюбив, служил хозяину верой и правдой и быстро вырос до должности управляющего.

В целом у Росселлини-старшего были на парня неплохие планы — возможно, когда-нибудь он доверит ему и другие свои поместья с конюшнями. А пока Маттео был там, где ему и полагалось быть — уже два года.

Фермерские угодья находилась вдали от главных дорог, на просторной территории, огороженной по периметру. Въезд охранялся — у ворот сидел старый Дженнаро, сторож, служивший семье много лет. Он знал всех поставщиков, работников и гостей в лицо и не пускал посторонних. Людей сюда отбирали строго, по надёжным каналам, и каждый знал своё место. Отец всегда подчеркивал, что доверяет лишь тем, кто умеет работать — и не болтать лишнего.

Лоренцо Росселлини любил эту ферму. При первой же возможности он приезжал сюда сам — кататься верхом, уединиться, вдохнуть запах сенокоса. Возможно, именно поэтому он выбрал это место для Сильвии — чтобы отвлечь её от суеты, вернуть к простоте и напомнить о детстве.

А может быть, чтобы она снова села в седло. Чтобы научилась не только держаться, но и падать, если нужно.

Он не говорил об этом прямо — просто поставил перед фактом: она отправится на виллу в Валь-д’Орча на пару недель.

Так Сильвия оказалась в самом сердце Тосканы, где началось всё, что она тогда ещё не могла предвидеть.

Машина замедлилась и остановилась у конюшни. Вдалеке стоял мужчина.

Наверное, это он, управляющий, — подумала девушка.

Она открыла дверцу машины сама и вышла на территорию поместья с виллой. Это была самая большая из всех, что находились на угодьях её отца.

Солнце било ей в глаза. Пыль под ногами была сухой и рыхлой. Она достала из сумочки солнечные очки и посмотрела вдоль сада и на конюшню.

Мужчина стоял чуть поодаль, неподвижно, словно ожидая её выхода. У него были светлые волосы, чуть растрёпанные ветром, и усталый, но уверенный взгляд.

— Синьорита Росселлини? — голос был ровным, вкрадчивым, но без оттенков почтения. Он махнул рукой и неторопливо пошёл к машине.

Она кивнула.

— Добро пожаловать на ферму.

Молодой человек выглядел не как типичный итальянец. Светлые волосы, серо-голубые глаза... Скорее северный, альпийский тип. Но голос — тёплый, глубокий, с хрипотцой южанина.

Сильвия даже опешила: в его облике было что-то... узнаваемое. Эта светлая кожа, почти прозрачная, холодные, вырезанные скулы, серо-голубые глаза. Почти как у неё. Впервые за долгое время она увидела перед собой кого-то, кто внешне казался ей почти отражением — чужой среди своих.И в нём, как и в ней, сразу угадывалась инаковость.

Он не поторопился открыть дверцу автомобиля, не подал руки — как делают те, кто встречает важных гостей. Просто стоял, не отводя взгляда. Это удивило её больше всего.

Сильвия ожидала чего-то другого. Возможно, поношенной кепки, грубого акцента или хотя бы фальшивой улыбки — той самой, дежурной, которую надевают перед богатыми дамами.

А он даже не потрудился улыбнуться. Только чуть прищурился от солнца — и уголки губ скривились в едва заметной ухмылке. Он смотрел на неё так, будто вовсе не собирался изображать вежливость, а ждал, что она первой скажет что-то ещё.

В его чертах чувствовалась едва уловимая аристократичность — не в поведении, нет, скорее внешняя, словно случайно унаследованная от кого-то, кто когда-то умел держать осанку.«Вот что значит среда обитания», — подумала Сильвия. — «В нём от благородства осталась только оболочка, выжженная солнцем и работой».Сама она тоже не вписывалась в привычные представления о тосканской девушки. Светлая кожа, серо-голубые глаза — черты, унаследованные от матери.

Альба Бартолини была утончённой женщиной северного типа, а отец, Лоренцо, имел строгий, почти швейцарский профиль.

С детства Сильвия слышала: “ты не похожа на остальных” — и давно к этому привыкла.Поэтому, встретив такого как он, она и удивилась. Словно увидела кого-то… из своей породы. И, возможно, именно это её и задело.

— Вам показать дом? — спросил он невозмутимо.

— Нет нужды, — фыркнула девушка. — Я была здесь раньше.

Он кивнул, но не отошёл.

— Вы родом откуда? — не сдержалась она. Вопрос вырвался сам собой.

— Кампания, — коротко ответил он.

Она прищурилась. С такой внешностью — и оттуда? Что-то не сходилось. Уже сделала шаг в сторону дома, но тут же услышала его негромкий голос:

— Если вы про внешность... Мать была швейцаркой. Переехала в Италию до моего рождения.Отец — из местных, но с северной кровью по линии деда. Вот и сложилось.

Сказано было спокойно, без тени оправдания. Как человек, привыкший, что его всегда переспрашивают. Сильвия ничего не ответила — просто кивнула и пошла дальше, внутренне всё ещё переваривая услышанное.

— А вы давно здесь не были? — поинтересовался молодой человек.

— Более десяти лет назад. Когда была ребёнком.

Она неторопливо прошлась по территории, осматривая владения.

— Да, здесь многое изменилось, — заметила Сильвия почти шёпотом.

— Но всё же к лучшему? — отозвался Маттео и снова слегка ухмыльнулся.

Сильвия не поняла, к чему он клонит, и слегка напряглась. Он говорил просто, почти монотонно, но в его словах чувствовалась внутренняя сила — та спокойная уверенность, которая не требует доказательств.Она ощутила себя так, будто кто-то только что распахнул перед ней дверь в незнакомую комнату — и застыл в проёме, не приглашая войти, но и не мешая. Словно это было некое испытание. Или лёгкая насмешка.

— Мой багаж привезли? — спросила она, чуть поправив сумку на плече.

Он кивнул.

— Да, поставили наверху. Ваша спальня на втором этаже, с балконом, окна выходят на восток.

— Прекрасно. Я поднимусь.

Он не двинулся с места.

— Если захотите лошадь — скажите. С ними лучше не рисковать. Особенно тем, кто... не привык.

Она резко повернулась и посмотрела на него:

— Вы хотите сказать, что я не умею ездить верхом?

— Я сказал, что лучше не рисковать, — он не изменился в лице. Всё та же ухмылка и дерзость. Но взгляд был спокойным и прямолинейным. Он не боялся её.

Щёки Сильвии вспыхнули, но она сдержалась.

— Благодарю за заботу, синьор Верди. Но я привыкла делать выбор сама.

Он кивнул, будто это было вполне ожидаемо. И медленно отвернулся, направляясь к стойлам.

Только когда он исчез за углом, Сильвия осознала, что сжимает ручку своей кожаной сумки с такой силой, что побелели пальцы.

Он мне грубит. Или… просто такой упрямый и самобытный?

На ферме пахло лошадьми, сеном и... свободой. Ветер гулял в её волосах. А этот человек... он показался ей слишком уверенным в себе для наёмного работника. Это напрягало Сильвию — и... вызывало интерес.

Глава 2 "Свобода в пшеничном поле"

Сильвия не знала, как надолго задержится здесь. Отец говорил — на пару недель, но не настаивал. Просто распорядился уехать на природу, подальше от её терзаний, которые, как ей казалось, никто не замечает. Но это было не так.

— Отдохнёшь немного. Там воздух чище. Вернёшься через две недели, — сказал Лоренцо, заметив, как дочь всё чаще молчит и избегает разговоров о свадьбе.

Ей осточертело жить по светской указке, а о предстоящей свадьбе она и думать не хотела.

В последнее время она стала как не от мира сего... Ни одна девушка из её круга не отказалась бы от свадебного платья, сшитого на заказ. Ни одна не сидела бы до полуночи в пижаме с книгой о Климте, игнорируя вечерние приёмы. Да, Сильвия была другой.

Она окончила университет год назад — факультет искусств в Париже. До этого училась в одном из престижных лицеев, как и полагалось девушке её круга.

Именно там, ещё в лицее, она познакомилась с Элен Дюваль — тонкоустроенной, скромной француженкой с медно-рыжими волосами и слишком пронзительным взглядом для своих лет.

Элен была воспитанной, не кичилась своим положением, говорила тихо, но всегда по делу. За внешней уравновешенностью скрывался напуганный ребёнок — как и в самой Сильвии. Это сблизило их, помимо общей любви к живописи и книгам.

Они были почти ровесницами, обе из обеспеченных семей, но у Элен была своя история.

Её отец, Альберто Спинелли, родом из Сицилии — когда-то человек из тех кругов, о которых не принято спрашивать. Иными словами — мафии. Он отошёл от дел ещё до её рождения, сбежал из Палермо, женился на парижанке благородного происхождения и начал новую жизнь.

Мадам Катрин Дюваль была женщиной из уважаемого, старинного рода — с манерами, достойными портретов.

Но Альберто захватил её, как буря захватывает парус: решительно, резко, не оставив право личного выбора. И она подчинилась, как подчинились многие женщины её времени.

Мать Сильвии, Альба Бартолини, была такой же — утонченной, воспитанной, родом из флорентийской семьи с богатой историей.

Она тоже вышла замуж не по любви, а по выбору мужчины, которому было достаточно её молчаливого согласия.

Лоренцо Росселлини, отец Сильвии, был человеком амбициозным: архитектурное образование, политические связи, осторожное, но уверенное движение к верхам.

Он, как и Альберто, знал, когда пора уходить в тень, а когда возвращаться.

Даже во времена хаоса второй мировой они сумели оставаться на плаву.

В 1943 году, в разгар войны, обе семьи — Спинелли и Росселлини — приняли одинаковое решение: увезти женщин и новорождённых дочерей в Швейцарию. Элен родилась в Париже, Сильвия — во Флоренции, но вскоре после этого их спрятали за границей.

В Швейцарии, вдали от бомбёжек и политических чисток, они жили до окончания войны. Девочки не помнили друг друга, но семьи продолжали общаться.

После победы над нацизмом одни вернулись во Францию, другие — в Италию.

Муссолини пал, и старые связи реорганизовались. Альберто ушёл в тень, а Лоренцо — в политику. Но между ними осталась та тонкая нить, которая однажды снова сведёт их детей.

Так Сильвия и Элен встретились вновь — уже в парижском лицее, куда обеих отправили учиться. Позже они поступили в университет искусств.

Формально они жили, как обычные студентки, в общежитии, с выставками, лекциями, совместными прогулками. Но за ними тайно присматривали — и Спинелли, и Росселлини.

Обеих оберегали, давая достаточно свободы, чтобы не задохнулись, и достаточно границ, чтобы не забыли, кто они.

С Элен Сильвия подружилась сразу. Они любили обсуждать книги, в особенности Климта и Шагала, спорили о любви и долге, делились секретами.

Девушки весело проводили время во Франции.

Они впервые почувствовали, что можно быть собой — не прятаться под маской учтивости, а быть живыми и раскрепощенными.

Они однажды даже поехали вместе на юг — под присмотром, конечно. Но и тогда это казалось настоящей свободой.

А потом всё произошло слишком быстро.

Сильвию поздравили с окончанием учёбы, вручили диплом и кольцо с фамильным изумрудом — и тут же сообщили о помолвке.

Элен, узнав о планах Росселлини не сказала Сильвии ничего — только крепко обняла её перед отбытием во Флоренцию, словно прощаясь с подругой навсегда. Она смотрела на Сильвию со слезами и одновременно пыталась подбодрить.

В этом взгляде Элен было всё: и тоска, и восторг, и тревожное «а ты уверена?».

Сильвия не была уверена. Более того, она желала этой свадьбы меньше всего на свете. Но это уже не имело значения.

Она покидала Париж так, словно прощалась с самыми лучшими годами своей жизни — в боли и опустошении.

Фабио Альбанези, грамотно подобранный её отцом в будущие мужья, был дипломатичным, сдержанным, внешне приятным. Он прекрасно подходил молодой светловолосой красавице-дочери.

Это был выгодный брак не только для Сильвии, но и для семей Росселлини и Альбанези.

Эмпозантный брюнет обращался к ней cara mia («моя дорогая», «любимая»), целовал руку и говорил, что горд ею. Но в его голосе никогда не было влюблённости до дрожи. Он любил идею о ней — состоятельную, молодую наследницу, девушку, которая прятала эмоции, как было положено по этикету, словно пряча себя живую где-то внутри своего напуганного детского сердца. Не свободную, а скорее выверенную на выгоду, словно они заключили сделку с её отцом, а она стала разменной монетой.

Иногда ей казалось, что он хочет жениться не на ней, а на фамилии Росселлини.

Отец был таким же. Точнее, он был архитектором их мира: строгий, влиятельный. Он не кричал, не бил кулаком по столу (он предпочитал делать это подальше от чужих глаз, выпуская эмоции как настоящий итальянец) — он действовал тише, но строже. Его «я разочарован» звучало как приговор. Поэтому жизнь единственной дочери всегда укладывалась в его планы.

Тоскана словно стала отсрочкой от будущей «каторги по уставу».

И Сильвия молчала — с виду принявшая судьбу, но внутри её бушевала буря негодования и бессилия.

А потом всё изменилось.

Теперь её утро начиналось не с кофе, гувернанток и зеркал, а с запаха навоза и сена.

В большой светлой комнате огромной виллы, где устроилась Сильвия, она встречала свое первое утро на ферме.

Ветер шевелил занавески, отражая прыгающие солнечные зайчики на стенах, а птицы кричали так навязчиво, будто подталкивали гостью как можно скорее покинуть комнату и выйти на улицу — послушать их пение...

Несмотря на некоторые неудобства, утро было солнечным и приветливым, словно сама погода подавала знак, что девушка поступила правильно, приехав в это чудное место.

Она встала рано — спать совсем не хотелось. Казалось, она отлично выспалась всего за пять часов.

Сильвия надела короткие шорты, большую шляпу, протёрла сандалии и стала пробираться вниз, чтобы выпить утренний кофе на ступенях, пока никто её не видит.

В такие моменты ей не хотелось думать ни о чём на свете. Ни о будущем, ни о своём происхождении, ни об обязанностях, ни о помолвочном кольце на пальце. Сейчас ей хотелось слиться с природой и её абсолютом.

Ближе к полудню, решив осмотреть окрестные владения, Сильвия направилась в сторону поля и конюшни.

Там, среди простора, её взгляд задержался на одинокой фигуре — Маттео стоял у невысокой деревянной изгороди, отделявшей лошадей от дороги. За ним тянулось зелёное поле, по которому медленно бродили лошади, лениво пощипывая сочную июньскую траву. Время от времени они сбивались в тень раскидистых деревьев, укрываясь от солнца.

Между их копыт петляли вороны — чёрные, как уголь, силуэты, то поднимаясь в воздух, то исчезая в высокой траве.

Сильвия подошла ближе, будто просто рассматривает животных. Но взгляд её снова и снова возвращался к нему — к человеку, который не заметил её приближения или сделал вид, что не заметил.

— Они такие свободные… И совсем не боятся вас, — нарушила она тишину.

Он обернулся.

— Лошади?

— Да. И птицы, — кивнула она, глядя на него так внимательно, что он усмехнулся.

— Они любят тишину. А я в основном молчу. Животные это уважают, — парировал молодой человек.

Сильвия улыбнулась в ответ.

— Я тоже всё больше молчу, — произнесла она. — Но, как мне кажется, люди от этого не уважают больше. Скорее — настораживаются.

Он смотрел на неё, не перебивая. Тишина между ними была… не глухой, а словно прозрачной.

— Вы могли бы уехать, — сказал он.

— Почему это? — её удивление было искренним.

— Потому что вам здесь будет непривычно.

Она опустила взгляд.

— Мне бежать некуда. Раз я приехала — значит, так будет лучше, — сказала она, оглядываясь по сторонам.

Небо будто начинало заволакиваться облаками.

— Здесь очень красиво… Дышится свободно, — заметила Сильвия. — Кажется, будет дождь?

Она вопросительно посмотрела в небо.

Он кивнул, подтверждая её предположение. И больше ничего не сказал.

Она осталась с ним ещё на несколько минут, просто глядя вдаль — на лошадей и сгущающиеся тучи. Затем покинула поле, не оглядываясь. Капли уже постепенно обрушивались на двор.

И впервые за долгое время в груди не болело. А свежесть долгожданного дождя освежила её мысли.

Так постепенно подходил к концу её первый день поездки в Тоскану.

Сильвия ещё не знала, что за этой тихой, почти сказочной атмосферой скрывается своя повседневная, живая жизнь — неспешная, но полная звуков и движения.

На ферме были не только лошади.

С утра до вечера повсюду доносился лай — не злой, а сторожевой, рваный, как дыхание земли.

По двору бегали собаки: одна белая овчарка с густой шерстью — спокойная, будто вечно дремлющая; пара резвых дворняг — не то гончие, не то пастушьи, быстрые и тонконогие, и один старый пёс с лысеющей мордой и задумчивыми глазами, похожий на философа.

Они сновали по территории, встречали рабочих, лаяли на ветер — будто проверяли, кто идёт, и стоит ли его пугаться. Но не приближались к людям, не рычали, не мешали. Они просто были частью этого места — как трава, как свет, как пыльная дорога.

Сильвия их боялась. Неистово, почти по-детски. При каждом резком звуке она вздрагивала, дыхание сбивалось, пальцы сжимались в кулак.

Но стоило Маттео выйти из конюшни, как всё замирало. Он не кричал, не делал жестов. Только один взгляд — и псы опускали головы, успокаивались, ложились на камни у стены, словно их выключили. Это завораживало. Казалось, он не управлял животными — он чувствовал их, как дирижёр слышит оркестр.

В нём было что-то необъяснимо цельное.

Мягкая сила, уверенность, не нуждающаяся в словах. Он двигался спокойно, будто у него в груди находилось не сердце, а точка равновесия вселенной.

Из всех животных Сильвия гладила только кошку. Серая, осторожная, с янтарными глазами, она сама подходила к ней — садилась на ступеньки, свернувшись клубком. Сильвия ощущала себя здесь в полной гармонии. Словно это была её среда, а не город с его вечным шумом и суетой.

Она наблюдала, как Маттео перемещается по территории — легко, как будто сливается с этим местом.

И думала: «Как же гармонично он смотрится во всём этом простом великолепии».

Солнце пробивалось сквозь сухой воздух, оставляя золотую пыль в просветах. У забора что-то чинили, но у конюшни царила глубокая тишина — почти священная.

Сильвия стояла у входа, сжав в пальцах край своих шорт — неуверенно, будто этот жест мог удержать её от какого-то важного шага.

— Подойти хотите? — прозвучал знакомый голос.

Маттео стоял рядом с гнедой кобылой, которая лениво пощипывала сено. Его ладонь лежала на шее животного, как будто они были частью одного дыхания.

— Я… — Она кашлянула. — Просто наблюдаю.

— Это Луна. Она спокойная. Умная. Лучше любого дипломата.

Сильвия усмехнулась.

— Лучше, чем Фабио?

Он не ответил — только поднял бровь. И всё стало ясно: он понял, кого она имеет в виду.

— Хотите подойти? — повторил он.

Она не спешила. В груди что-то сжималось…

— Боюсь, — ответила она честно.

Он не стал переубеждать. Просто сделал к ней решительный шаг, осторожно приближаясь к Сильвии, как к пугливому жеребцу — точно зная: сейчас важна не сила, а спокойствие и уверенность.

— Тогда доверьтесь мне, — сказал он. — Бояться нечего.

И протянул ей руку.

Сильвия робко посмотрела на него и сделала шаг к лошади. И ещё один.

Сердце её колотилось, как в детстве, когда она впервые стояла перед своей первой лошадью. Но кобыла даже не шелохнулась. Луна была очень терпеливой.

Маттео внимательно наблюдал за их знакомством с девушкой.

— Видите? Не всё дикое — опасно.

Сильвия молча кивнула. Она гладила лошадь по загривку, её пальцы дрожали, но она не убирала руки.

Она посмотрела на молодого человека — и в эту секунду почувствовала, как впервые за долгое время кто-то не пытался её завоевать, а просто был рядом, помогая ей справиться с волнением. И этого было достаточно…

Она улыбнулась Луне — и та, кажется, улыбалась в ответ…

Поздним вечером Сильвия вышла на задний двор с маленькой пачкой сигарет. Тусклая лампа над дверью освещала угол здания. Она прикурила, закрыв ладонью огонь, как делала это сто раз — в общежитии, на балконах парижских квартир или в дамской комнате после приёмов.

Никто не должен был знать её секрет. Но шаги Маттео она услышала сразу. Он проходил мимо и остановился рядом с ней.

— О, да вы ещё и курите? — удивился он, заметив её неловкость.

Она уронила сигарету.

Сильвия достала новую из пачки, закурила и отвернулась.

— Вам какое дело, мистер? Следите за мной? — фыркнула она. — Ясно, мой папа и здесь распорядился.

Управляющий подошёл ближе. В его голосе не было упрёка — только… лёгкое разочарование. Но не в ней, а в этом её жесте.

— Это не ваше, — повторил он почти шёпотом. — Этот сигаретный дым вас не красит, синьорита Сильвия. Всё это — не вы.

— Вы не знаете меня… И не надо фамильярности, прошу. Просто Сильвия, — сказала она, сама не зная зачем… словно вырвалось из уст.

— Знаю, — сказал он и посмотрел ей в глаза.

В его взгляде не было презрения, но было нечто страшнее: участие в её жизни и решениях.

— Давайте это сюда, — сказал он тихо, протянув ладонь.

Сильвия оторопела под его напором. Она медленно вложила в его руку сигарету. Он бросил её на землю, затушив тлеющий огонёк ботинком.

— Если хочется дымить — лучше пробежаться и глубоко дышать.

И в следующий миг он схватил её за руку. Не грубо, но решительно.

Он стал уводить её со двора — вдоль тропинки, ведущей к калитке, затем вдоль загона. Она не сопротивлялась — сама не зная почему. Ноги подкашивались, а сердце грохотало.

Они выбежали за территорию фермы, и перед ними раскрылась яркая и пёстрая картина полей.

Пшеница была высокой, колосья — тёплыми, как живое золото. Ветер скользил по ним, как по воде. Маттео отпустил её руку.

— Снимайте туфли, — сказал он.

— Что?

— Снимай, — он улыбнулся.

Она послушалась, не обратив внимания, что они перешли на «ты». Он уже стоял босиком в пыли, потом шагнул в колосистое поле и обернулся:

— А теперь беги.

— Зачем?

— Чтобы почувствовать, что ты жива. Не под контролем, не по протоколу. Просто — дыши, пока можешь.

Она сделала шаг. Потом ещё один. А затем, словно потеряв рассудок, побежала…

Навстречу ветру, смеху — словно врываясь в шёпот пшеницы, в небо, темнеющее над головой. Волосы выбились из заколки, юбка запуталась в колосьях.

Где-то сзади был Маттео — бегущий за ней, но не догоняющий, а словно направляющий её побег… в свободу природного пространства.

Сильвия на мгновение остановилась, задыхаясь, и вдруг снова рассмеялась — да так, как не смеялась давно. Смех её был громким, заливистым, настоящим. Она обернулась в поисках виновника этого торжества.

Он стоял в нескольких шагах, тоже тяжело дыша. Их взгляды встретились.

Всё внутри вмиг затихло. Сумерки уже опускались над ними. Всё словно отошло на задний план. И было только это мгновение.

Она упала первой — прямо в густые колосья. Пшеница приняла её мягко, как помятая подушка. Ветер шелестел, щекотал щёки, а сердце отбивало свой ритм — не страха, а свободы.

Маттео лёг рядом, не касаясь её. Они оба дышали тяжело и смеялись — то ли от усталости, то ли от этого странного чувства, будто сбросили старую кожу.

Сильвия прикрыла глаза.

— Такое со мной было только в детстве, — сказала она, глядя в небо. — Но и тогда всё было по расписанию. Я училась танцевать с шести лет, читать — с четырёх. Говорить — только когда спрашивали.

Маттео молчал. Он слушал. И это сейчас было нужнее любых слов.

Она повернула к нему голову. Его профиль был тёмным на фоне золотого неба.

— В университете я пробовала писать. О живописи. Ещё в лицее я любила искусство, но тогда никто не воспринимал это всерьёз.

В университете всё было иначе, но меня не печатали — говорили, что не хватает академичности. Я писала слишком эмоционально.

Я тайно рисовала портреты. Однажды отец увидел и сказал: «Оставь это. Мы не для того тебя растили».

Потом я почти всё сожгла, — она усмехнулась.

Он смотрел на неё, не отрываясь.

— Почему же ты слушалась?

— Потому что… родителей нельзя разочаровывать.

Она прервалась... затем тихо добавила:

— Да, я слушалась. Но со временем поняла: я — их диплом с отличием. Такая правильная, примерная дочь.

— Поэтому ты куришь. Это протест. Теперь мне понятно, — подытожил Маттео.

Сильвия хмыкнула и повернулась на спину, глядя в небо. Казалось, сумерки понемногу начинали сгущаться — а там и до звёзд рукой подать.

— Расскажи что-нибудь о себе, — прервала она тишину.

— А ты мне поверишь? — спросил он и посмотрел на неё очень внимательно и строго.

Она усмехнулась:

— Я только что выбежала с тобой в поле босиком. Думаю, доверие у нас не за горами…

Маттео, словно собравшись с мыслями, начал свой рассказ:

— Моя мама умерла, когда мне было восемь. После этого всё пошло как-то в сторону. Отец женился снова, стал чужим. Брат — тоже. Он быстро обзавёлся своей семьёй, а я остался сам по себе. Сначала пас лошадей в Калабрии, потом — в Кампании. В пятнадцать убежал из дома, работал на скачках в Риме.

Связался не с теми. Был у меня один друг — как брат. Его посадили за чужую вину. Я пытался что-то доказать, влез не туда. Делал то, что приносило деньги. Просто чтобы выжить.

Когда стало совсем плохо, я обратился к отцу. Он не ответил. А брат сказал — «ты сам виноват».

С тех пор для меня их нет.

— Мафия? — шёпотом сказала она.

Он кивнул.

— Немного. Ровно настолько, чтобы понять: если не исчезну — сожгут всё, где бы я ни жил. Я исчез.

Во Флоренции началась новая жизнь.

Твой отец знал, кто я. Он взял меня, потому что я умею обращаться с лошадьми и молчать.

— И всё?

— И всё.

Она повернулась к нему и посмотрела в глаза.

— Но ты ведь не убил никого, так? — спросила она и снова легла на спину, боясь его ответа. Она смотрела в небо на звёзды, которые уже становились заметными, стараясь быть отрешённой.

— Нет. Я крал. Но это в прошлом. Благодаря твоему отцу — здесь я при деле. Он отогнал нечто жужжащее рядом с ними и продолжил.

— Он даже медконтроль установил, — усмехнулся Маттео. — Проверяют не только лошадей, но и меня. Постоянных работников. Он знал, кто я. И всё равно взял. Не из жалости. Ему нужен был человек, который умеет работать — и не болтать лишнего. Он таких жалует.

Через старые связи в Риме ему меня и порекомендовали.

— Но, надеюсь, у тебя всё хорошо? — вдруг сказала она с лёгкой тревогой в голосе. — Я имею в виду… ты физически здоров?0

Он взглянул на неё и чуть улыбнулся.

— Да. Ничем не болею.

Кроме, пожалуй, одной зависимости... — он повернулся к небу, вдохнул аромат трав. — Свобода.

Та, которую дают эти места. И лошади.

Они — моя страсть, — ухмыльнулся он.

Они лежали и смотрели на звёздное небо, словно оно спасало их обоих от неловкости.

Сильвия молчала, но в ней боролись чувства сострадания, нежности и некоего собственничества.

Наконец она спросила, хотя ей было неудобно влезать в его личную жизнь, но она не могла справиться с любопытством:

— А… у тебя есть девушка?

Он усмехнулся:

— Девушки?.. Были, до переезда во Флоренцию. Но несерьёзно. Кому нужны те, кто живёт как я? Бандиты, беглецы, выживающие… Они просто не задерживались рядом.

Хотя одна — да.

Дочь хозяина остерии; в Кампании;.

Наивная, светлая любовь, — он мечтательно взглянул в небо, пожёвывая пшеничный колосок.

— Мы встречались тайком… — продолжил он после небольшой паузы. — Пока её отец не узнал. Тогда всё и закончилось. Он выгнал меня из тех мест.

С тех пор — никого у меня не было. Погрузился в коневодство.

Сильвия была рада таким его ответам — от сердца отлегло. Она больше ничего не спрашивала у своего нового друга.

И вдруг поняла: он не просто сбежал от прошлого — он всю жизнь избегал одиночества. И, как некий сирота, всё ещё ждал, что его кто-то примет всем сердцем.

Сноска:

; *Остерия — небольшое деревенское итальянское заведение, где подают простую домашнюю еду и вино. Близка по смыслу к трактиру.*

; *Кампания — южный регион Италии с центром в Неаполе. Известен сельскими пейзажами, виноградниками и традиционной жизнью.

Пшеница шелестела, будто шептала древнюю песню земли — размеренно и успокаивающе. Ветер пробегал по колосьям, как заботливая рука по детским волосам. Вокруг стояла тишина — живая, полная дыхания жизни. И в этой тишине две души, будто сбросившие с себя все роли, маски и страхи, впервые за долгое время не прятались. Не притворялись сильными, не заискивали, а просто были такими, какие есть. Настоящими. Уязвимыми. Цельными.

Глава 3 "Между двумя мирами"

Сильвия проснулась раньше обычного. Сквозь тонкую занавеску пробивался мягкий утренний свет. В воздухе стоял запах сена, пыли и чего-то ещё — почти неуловимого, как воспоминание о сне, который не хочется терять.

Она долго лежала, не двигаясь. Словно нежилась в солнечных утренних лучах. Не хотелось ничего нарушать. Даже рука не потянулась к прикроватной тумбочке — привычным жестом, нащупать портсигар. Да, в этот раз она остановилась. Курить совсем не хотелось.

Словно табачный дым мог стереть с её кожи вчерашний вечер с Маттео. Их Смех, побег в золотистые пшеничные колосья, и тот.... Совершенный покой от слияния с природой, который не покидал клеточки её сознания до сих пор....

Она медленно поднялась, босиком подошла к окну. На ферме было тихо. Вдали кричала птица, отдалённо лаяли собаки. Лошади неспешно двигались у конюшни. И он был там — прекрасный Маттео. В простом свитере, со спущенными рукавами, он проверял сено, потом наклонился к щенку, который крутился у его ног.

Сильвия смотрела, прижавшись к оконной раме. Он не видел её, но, казалось, чувствовал на её её прикованный взгляд. Она поймала себя на мысли, по крайней мере она верила в это, что между ними больше не было тайн, они оголились в своём доверии друг ко другу.

Когда она спустилась вниз, он уже ждал на веранде с двумя чашками кофе и тарелкой хлеба с мёдом. Не сказал ни слова — просто отодвинул стул, и она села.

— Ты всегда так гостеприимен? — спросила она, когда сделала первый глоток бодрящего ароматного напитка. Он посмотрел на неё боковым зрением, улыбнулся краем губ,,,, и продолжил делал тосты.

— Нет, я увидел тебя в окне, и решил, что захочешь кофе — ответил он спокойно. — Обычно я кормлю себя и.. Лошадей с собаками. Он ухмыльнулся.

Но ты особенный гость.

Она улыбнулась. Не нужно было уточнять, кто она и откуда приехала. Это утро не нуждалось в разговорах. Всё было на своих местах — впервые за долгое время.

Они закончили завтрак и вышли прогуляться вдоль оливковых рощ, а затем вышли к лавандовому полю.

Маттео рассказывал о своём раннем детстве, а Сильвия только смеялась. Она и представить не могла, что детство может быть таким отчаянно свободным. Да, её контролировали всегда, и до конца не верилось, что её отпустили в Париж на учёбу.

А сейчас..

Сейчас она уже была достаточно взрослой, чтобы принимать решения самостоятельно. К слову, в данный момент курить ей совсем не хотелось.

Яркое солнце входило в зенит и ребятам ничего не оставалось, как вернуться обратно, изнывая от жары.

Закончив получасовую прогулку они заглянули на виллу выпить прохладной воды.

И вдруг послышался звук подьехавшей на территорию машины.

Это был явно не трактор и не грузовик. Это были звуки города.

Маттео подошёл к окну.

— Кто-то из твоих? — спросил он.

Сильвия подошла к окну, в сердце ёкнуло. Во дворе она увидела машину — блестящую, чёрную, элегантную и какую-то знакомую. На ферму автомобиль въехал как к себе домой. Бесцеренно и без предупреждения.

Из него гордо вышел Фабио Альбанези: высокий брюнет в дорогом костюме, в солнечных очках, и с кожаным портфелем в руке.

Впрочем, так он выглядел почти всегда, как будто только что сошёл с обложки журнала "Milano Finanza", но при этом он не был отьявленным модником. Хотя чувство вкуса и стиля безусловно имел.

Он был словно безукаризненным проектом: выверенным во всём, и внешне смахивал на Ретта Батлера из романа "Унесённые ветром".

Он сразу поспешил в дом, а шофёр припарковал автомобиль в тени деревьев. Гость явно пожелал задержаться на какое то время.

Когда он увидел Сильвию впервые за всё время их отношений, улыбнулся почти искренне.

— Amore mio, — произнёс он. — Какое счастье видеть тебя на фоне пшеницы и сена. Словно Авродита сошла с полотна Сандро Боттичелли.

Он мечтательно посмотрел вдаль, озирая пространство.

Она не успела ответить, а он уже поцеловал её в щёку, как это принято было в светских кругах.

— Я был в Монтальчино, обсуждали будущее виноградников. Он посмотрел на растерянную девушку и продолжал.

Проездом был, вот и решил заехать. Ну и, конечно, проведать свою невесту.

Маттео стоял у стены, как часть пейзажа. Он не шелохнулся. Только слегка напряглась челюсть.

Фабио обернулся к нему:

— Синьор Верди? Управляющий, верно?

— Да. Добро пожаловать, — ответил тот сухо.

— Слышал о вас. Говорят, у вас хороший глаз на жеребцов. У нас в Риме один жокей вас поминал. В хорошем смысле.

— Рад слышать.

Фабио задержался на нём взглядом несколько секунд, словно оценивая внешний вид, и затем посмотрел на Сильвию.

— Я ненадолго. Надеюсь, ты не против. Я соскучился, — снова прозвучала фраза, будто записанная в блокноте, в графике распорядка дня.

— И мне показалось, ты могла бы скучать тоже... Ты какая-то... негостеприимная, или мне показалось, cara mia?

Он приподнял бровь и налил себе воды.

Сильвия опустила взгляд.

Внутри всё словно сжалось.

— Конечно. Я рада, что ты приехал. Здравствуй, Фабио, — выдавила она почти шёпотом.

Маттео откланялся и ушёл в сторону конюшни.

Фабио посмотрел ему вслед.

— Хм… интересный тип. Надеюсь, не пристаёт к моей принцессе? — спросил он и взял её за руку.

— Нет, конечно. Он просто умеет сдерживаться и... молчать.

— Да. Это редкий дар, — усмехнулся гость. — А теперь покажи мне, где у вас тут вино или кофе. Я уже засыпаю от этой деревенской неги...

Сильвия спустилась в погреб и принесла бутылку вина, а также сделала кофе. Он был крепким, как любил её жених, даже терпким, но обжигающим и приторно сладким — как он сам.

Сильвия поставила чашку на деревянный стол, не притронувшись.

После вина он сделает лишь глоток, как за ним часто водилось.

Фабио прошёлся по комнате, заглядывая в ящики, осматривая стены, словно проверяя, насколько всё здесь «настоящая провинция».

— Уютно, — сказал он, открывая бутылку. — По-свойски. Теперь я понимаю, почему ты не вернулась обратно в первый же день.

Он усмехнулся и разлил вино по бокалам.

— Ммм. Что за прекрасное вино, какой год? Белиссимо!

Он взял второй фужер и направился в сторону девушки.

— Ваш бокал, cara mia! — Он подошёл ещё ближе, обнял её за талию. Руки его были прохладными, как и его расчётливое сердце.

— Я скучал, моя милая, — повторил он снова и наблюдал, как она крутит фужер в руках.

— Правда? — она попыталась отстраниться мягко, но он не отпускал.

— Конечно. Ты же моя. — Он наклонился, коснулся её шеи губами. — Я всё думаю, зачем откладывать свадьбу? Мы уже муж и жена давно...

Она напряглась. Выпила вина почти залпом. Это его рассмешило, и он продолжил приставать.

— Ты точно приехал не по просьбе моего отца? — вдруг спросила она, не глядя на него.

— Ну полно, не превращайся в Евгению Гранде*, — сказал он с легким раздражением. — Я сам принял решение. Хотел тебя увидеть. Вот и приехал. Да и твой отец — прекрасный человек!

— Перестань сравнивать меня с героинями романов, — холодно произнесла Сильвия. — Я — это я.

— Ах, cara mia, но ты же как «маленькая хозяйка большого дома»*, — усмехнулся он, обводя рукой обстановку. — Одна здесь хозяйничаешь, как вдова... Без мужской ласки...

— Прекрати. Я здесь такой же гость, как и ты... — парировала Сильвия и закатила глаза.

Он снова наклонился и прошептал:

— А я всё же скучал...

Он положил руку ей на бедро, от чего она слегка вздрогнула.

— Фабио, здесь неуместно. Это кухня, — одёрнула его Сильвия.

— Что с того? — он усмехнулся. — Здесь никого нет.

Она попыталась вывернуться, но он только сильнее притянул её к себе. От него веяло дорогим одеколоном и мускусом, запах которого когда-то будоражил её, а теперь — только раздражал.

— Ты же взрослая женщина, а не фарфоровая девочка, — прошептал он ей на ухо. — Мы с тобой взрослые люди. Всё же уже решено.

Сильвия почувствовала, как что-то внутри неё нарастает, как волна. И в этот момент она увидела в окне Маттео.

Он стоял, будто случайно проходил мимо, но на мгновение их взгляды встретились.

Сильвия отпрянула от Фабио резко, будто обожглась.

— Ты что, милая? — возмутился тот.

— Ты же знаешь, папа не любит сплетен, — отмахнулась девушка. — Ты хочешь, чтобы по Флоренции прошёл слух, будто невеста Росселлини развлекается на ферме?

Он поднял руки, словно она наставила на него револьвер, и он сдавался без боя.

— Спокойно, amore. Не кипятись. Я просто... соскучился. В Риме всё одно — политика и утомляющие деловые переговоры.

— А я — не игрушка, — прошептала она, отвернувшись. — Я не кукла для развлечения и не трофей.

Мужчина смотрел на неё, прищурившись. Ему не понравилось её поведение, да и вообще он не любил отказов — он их, собственно, и не знал. Но всё ещё улыбался.

— Ладно, ты победила, не буду настаивать.

Хочешь — я выйду на воздух? В конце концов, здесь и правда неплохой вид.

Он ушёл, оставив дверь приоткрытой. Сильвия тяжело выдохнула, прислонившись к стене.

Она снова посмотрела в окно. Маттео уже не было видно. Но внутри осталась боль непонимания — она была сильнее, чем прежде, как и желание вернуться туда, где можно свободно дышать...

Сноски:

*Евгения Гранде — героиня одноимённого романа Оноре де Бальзака (1833), дочь скупого и жестокого отца, страдающая в тени его власти.

*«Маленькая хозяйка большого дома» — роман Джека Лондона (1915), история сильной женщины-вдовы, окружённой мужчинами, но внутренне одинокой и ищущей настоящей любви.

После отъезда жениха Сильвия не выходила из комнаты.

Она не спала, с полудня ничего не ела. Лежала на кровати, затем садилась на пол, вставала и снова подходила к окну — и так по кругу.

Книга её лежала открытой, но читать не хотелось. Сигареты улетали одна за другой, и вкус дыма будто бы горчил сильнее обычного.

В голове всё ещё звучал самоуверенный голос Фабио:

«Ты моя.»

«Ты же взрослая женщина.»

«Всё уже решено.»

Она вновь посмотрела в окно. Поднявшийся ветер гонял сухие остатки сена во дворе.

"А я не хочу быть вещью. Ни для него, ни для отца, ни для родовой фамилии." Пронеслось в её голове.

В её дверь постучали. Стук был мягким, едва слышимым.

— Сильвия? — послышался голос Маттео.

— Прости, что беспокою.

Она не ответила сразу. Потом медленно подошла к двери и открыла.

Он стоял, опираясь на косяк. В руках была кружка с какао.

— Ух, да здесь дымовая завеса. Сказал он оглядевшись. А на тебе и лица нет. Он посмотрел на уставшую девушку с тенями под глазами.

Той, казалось, было уже всё равно.

Я подумал... ты не пришла на обед, и весь день не выходишь — он замялся. — Всё в порядке?

Он ласково посмотрел на девушку и протянул ещё горячую кружку.

Сильвия чуть отступила вглубь комнаты.

— Заходи, Маттео...

Она взяла какао и сделала небольшой глоток.

— Очень вкусно, — заметила Сильвия. — Спасибо большое.

Он вошёл, ненавязчиво осмотрелся и заметил открытую книгу на кровати.

— Флобер? — улыбнулся Маттео. — Madame Bovary (роман «Мадам Бовари»)? — Он взял книгу и стал листать.

— Да. Читал, полагаю?

Сильвия смотрела на молодого мужчину и мысленно ещё раз поблагодарила его за какао — оно было очень кстати. Она постепенно отвлекалась от тяжёлой необратимости своих мыслей.

— У нас была одна копия на двоих с братом. Я тайком читал по ночам, когда никто не видел.

Сказали бы, что такие книги портят юношей. Но я был уже испорчен, — он усмехнулся, закрыл книгу и положил её на прикроватный столик.

Сильвия улыбнулась и посмотрела в окно. Вечерняя дымка спускалась на холмы за горизонтом.

Маттео тем временем осмотрел переполненную пепельницу, но ничего не сказал. Только спокойно добавил:

— Если хочешь, пойдём к Луне. Сейчас как раз прохладно. Она будет спокойной.

— Я... — Сильвия сначала хотела отказаться, но на мгновение задумалась и ответила утвердительно:

— Да. Пойдём.

На конюшне пахло сеном, кожей и наступающим вечером. Луна стояла тихо, покачивая головой, будто ждала их. Сильвия медленно подошла, провела рукой по шее лошади — теперь уже с внутренним трепетом, а не страхом.

— Ты готова? — спросил Маттео, уже оседлав лошадь.

— Не знаю. Но попробую.

Он помог ей сесть в седло. Осторожно, без спешки, как внимательный наставник. Она схватилась за поводья. Сердце стучало, но тело слушалось.

Луна сделала шаг вперёд.

— Просто дыши, — сказал Маттео. — Ты же это умеешь.

Она кивнула. Несколько кругов они прошли ровно и спокойно. Потом — чуть быстрее. Ветер обдувал лицо, гуляя в её распущенных волосах. Сильвия вдруг почувствовала свободу. Настоящую. Ни с чем не сравнимую.

— У меня получается! — вскрикнула она и чуть поддала Луну в бок.

Лошадь вдруг резко сорвалась в галоп и помчалась навстречу ветру.

— Сильвия, держись! — вскрикнул Маттео.

Он быстро вскочил на соседнего жеребца и погнался вслед за ней. Пыль поднялась над полем. Луна неслась, словно ошпаренная. Сильвия вцепилась в поводья. Кричать она не могла — страх встал комом в горле, а дрожь звенела в руках.

Он догнал их уже у самой изгороди. Окликнул лошадь мягко, но властно. Луна послушалась его, будто услышала знакомый голос своего покровителя. Она остановилась, прерывисто фыркая.

Сильвия дрожала. Он подошёл и вытащил её прямо из седла, не давая упасть.

— Как ты? Жива, дорогая? Ну и напугала ты меня! — Он аккуратно сел на траву вместе с девушкой на руках.

Она обняла его за шею, лицом уткнувшись в плечо. Дыхание её было тяжёлым и сбивчивым.

— Прости... я… я думала… — начала она сквозь слёзы.

— Я знаю, — прошептал он. — Ты просто хотела почувствовать её. Управлять ею.

Она кивнула. Он держал её крепко, но бережно — как держат в руках живое сердце.

И в этот миг своего спасения она вдруг поняла: всё, что было до этой встречи, уже не имело для неё веса...

Глава 4 "В седле любви"

Утром, проснувшись от шороха за окном, Сильвия знала наверняка: она остаётся.

Не на неделю, а на всё лето.

И даже не ради отдыха, но чтобы научиться наконец ездить на лошади и победить страх перед ездой верхом.

Телефон на ферме был один — в доме управляющего. Старый, с тяжёлой трубкой и дребезжащим голосом линии. Она позвонила отцу ещё до завтрака. Голос его был, как всегда, спокойным, отстранённым, но внимательным.

— Скучаешь по дому? — спросил Лоренцо.

— Не сильно, папа... Прости.

— Томмазо сказал, что ты какая-то напряжённая.

— Всё в порядке. Я... хочу остаться здесь до конца августа. Хочу поучиться ездить верхом.

— А как же твои обязанности, милая? Твоя мама волнуется за тебя.

— Не стоит. Я вернусь осенью с новыми силами и всё успею. Обещаю. Целую вас.

На другом конце провода воцарилась тишина. Затем отец вынес свой вердикт, отпустив дочь до начала осени — если ничего в планах резко не поменяется.

Сильвия была благодарна родителям как никогда. Она жила на ферме в неком, только ей понятном счастье.

Каждый день Маттео учил её терпеливо вести лошадь. Он стал её наставником.

Сначала они отрабатывали шаг, затем рысь. Позже — галоп. И так по кругу.

Луна была предоставлена Сильвии. Кобыла уже начала привыкать к новой наезднице и была спокойной.

У Маттео был другой жеребец — тёмный, почти чёрный, с огненными глазами и звонким именем: Трамонто, что означало «закат». Маттео любил закат. Это время казалось ему самым волшебным завершением дня.

Они скакали по угодьям — вдоль виноградников, через редкие рощи, по полю, где ветер гулял во всю силу. Дорога уходила вниз, петляла у ручья, затем снова поднималась.

Сильвия впервые за долгое время чувствовала себя счастливой. Лошадь неслась вперёд, ощущая уверенность всадницы.

Руки Сильвии больше не дрожали от страха. Плечи её были расправлены. Дыхание стало ровным и наполненным.

Они с Маттео ехали рядом. Иногда он обгонял, иногда она. Не было соревнования — только ритм, как в танце, когда двое чувствуют музыку и двигаются в унисон друг с другом.

Ради таких моментов стоит жить, — ловила она себя на мысли.

Без страха. Просто — мчаться вперёд, пока воздух ещё тёплый, пока сердце бьётся от жизни, а не загоняется в рамки чьих-то ожиданий.

Их взгляды всё чаще встречались.

Руки иногда касались в пути — ненароком, как бы случайно.

Их симпатия становилась всё более глубокой и волнующей...

Вечер у костра

Сумерки уже наступали. Начинала сгущаться ночь — мягкая, как бархат. Воздух пах сухим сеном, дымом, в нём плыли звуки потрескивающих поленьев и шагов, затуха;ющих в траве.

Костёр развели у старой стены за амбаром — в тени, где по вечерам собирались рабочие. Кто-то играл на губной гармошке, кто-то смеялся, перебрасываясь словами. Лошади были накормлены, собаки мирно отдыхали, кошка Белла перебралась в дом, где ждала свою новую хозяйку. День подходил к концу.

Сильвия сидела на брёвнах, обхватив колени. Волосы её были заплетены в лёгкую косу, а простое удлинённое синее платье в горошек сидело на ней как на королеве.

Рядом с ней сидел Маттео. Он не был слишком близко, но его тепло словно пропитывало её насквозь.

Сильвия не удержалась и постаралась перевести тему на что-то более объективное.

— Они ведь видели меня? Знают, что я дочь Росселлини? — спросила она, кивая на рабочих.

— Конечно. У тебя всё написано на лице, — он усмехнулся. — Тебе не о чем переживать. Они живут не здесь, вечером уедут.

— Да, я это поняла. Это хорошо. А то мне немного не по себе, — она вздохнула. — Но они уважают тебя — это главное. Ты здесь за старшего.

Маттео кивнул.

— Да. Распоряжения мне передаются лично от твоего отца. Так что, не бойся.

Он встал и подкинул веток в догорающий костёр. Его слова явно её успокоили.

— Бояться я перестала недавно, — сказала Сильвия. — После того, как ты спас меня.

Она взглянула в огонь.

— Жаль только, что я не могу спасти себя.

Он чуть повернулся:

— От кого?

Она не ответила. Было слышно только потрескивание веток в тлеющих углях.

— Через месяц... может, два — отец решит вопрос с датой свадьбы. Всё будет оформлено как положено.

— И ты согласна?

Она усмехнулась:

— Я же невеста своего отца. — Она развела руками. — У меня не спрашивают. Просто говорят, когда надо надеть платье.

Он внимательно смотрел на неё. В глазах девушки виднелись смешанные чувства.

— Я не могу тебе помочь, — сказал он. — У меня нет ничего. Ни земли. Ни имени. Даже этот воздух — не мой. Я работаю на твоего отца.

Он на миг прервался, посмотрел на пастбища вдали.

— У меня только лошадь и... моя правда.

— Ты даёшь мне больше, чем думаешь, — вдруг сказала она и посмотрела на него очень твёрдо. — Знаешь, тебе лучше загнать лошадей в стойло, принять душ и возвращаться к костру, а то уже смеркается.

— Да, пожалуй, ты права. Сейчас проверю рабочих — кто ещё не уехал, пригоню лошадей и вернусь. Ты тоже иди ужинать, не жди.

Она кивнула, наблюдая, как Маттео удаляется. Быстро пробежала в дом, зашла в душевую, а затем надела новое платье. Ужинать ей не хотелось. Она вернулась к догоревшему костру очень быстро. К её удивлению, он уже был потушен водой.

Какой предусмотрительный, — подумала Сильвия. — Не зря отец так ему доверяет.

Она встала, обошла кострище. В траве кто-то оставил флягу. Она взяла её, но потом снова выбросила.

Нет, так не пойдёт. Она не будет опускаться до уровня бренди в чужой фляге.

Девушка спустилась в винный погреб и принесла бутылку. Это было выдержанное белое полусладкое вино. Когда она вернулась, Маттео уже ждал её.

Увидев в её руках фужеры и штопор, он сперва удивился, но, заметив, как она принарядилась, понял: Сильвия хочет устроить им вечер для двоих.

— Признаюсь, ты меня удивляешь. И выглядишь прекрасно. Но вино... Ты уверена, что оно нужно сейчас?

— Я уже взрослая, и мне положено вино, — сказала она утвердительно, но с иронией.

Он рассмеялся и начал откупоривать бутылку. Затем аккуратно разлил вино по бокалам.

Сильвия сделала первый глоток и почувствовала крепкий, насыщенный вкус. Затем передала Маттео его бокал. Он чуть отпил.

— Да, хорошее, — заметил молодой человек.

— Только костра у нас нет — придётся разводить другой, — он посмотрел на девушку. Та кивнула в ответ.

— Если хочешь, можно в другом месте разжечь. В более романтичном — подальше от стойла и тракторов, — продолжал Маттео. — Может, у воды? Или там, где растёт лаванда…

Но Сильвия покачала головой.

— Подожди. Не уходи никуда.

Она подошла ближе к фонарю у стены. Тёплый свет мягко обнял её плечи. Сильвия сделала глоток вина. Потом второй.

Платье слегка колыхалось от вечернего ветерка. Она вдруг приподняла подол и, словно забыв обо всём, закружилась. Легко. Почти босиком.

Тень от света металась по её фигуре. Она двигалась, как дитя воздуха — без тяжести, без приличий. Словно оживала.

Маттео смотрел и не знал, как удержать себя от желания. Она была как пламя: не крикливое, а завораживающее.

Она засмеялась:

— Что ты боишься? Что я забуду, кто я такая?

— Я боюсь, что ты вспомнишь, — его голос стал ниже. — И уйдёшь.

Она подошла ближе. Вино горело в венах. Свет фонаря отражался в её зрачках.

— Пока я здесь. И я не боюсь. Ни тебя. Ни себя.

Он осторожно коснулся её щеки.

И в этом касании было больше страсти, чем в сотне поцелуев.

---

Вечер давно вступил в свои права. А их пламя только начинало разгораться.

И вдруг — она запела. Тихо. Почти шёпотом:

— Quand il me prend dans ses bras…

Il me parle tout bas…

Je vois la vie en rose…*

Маттео вскинул бровь:

— Париж?

Она кивнула.

— Мне было восемнадцать. Окна мансарды. Подруга-актриса, белое вино и старый проигрыватель. Мы пели, то смеясь, то в слезах. А потом танцевали. Даже в одиночестве.

Он встал. Протянул ей руку:

— Станцуй и со мной, синьорита.

Она взяла её. Без слов. И закружилась. Не как на балу — а как в Париже, где можно быть собой.

Вдруг она встрепенулась:

— Маттео! Здесь есть старый проигрыватель, я знаю — из моего детства. Он должен быть здесь, и пластинки тоже. Пойдём скорее!

Они побежали в дом. Сильвия указала на чердак:

— Там, он точно там! Дверца не заперта.

Маттео принёс лестницу и фонарь и поднялся. Повсюду было море хлама и коробок.

— Ты уверена, что стоит здесь что-то искать?

— Да, определённо. Залезай, я за тобой, — девушка махнула рукой, указывая путь вверх, и полезла следом.

— Сильвия, ты меня с ума сведёшь… — буркнул молодой человек и полез на чердак.

Как только она оказалась наверху, сразу направилась к коробкам. Там были книги, старые игрушки, пластинки — и… проигрыватель. Тот самый, из детства.

— Вот, видишь? Я же говорила, — ухмыльнулась Росселлини.

Она начала перебирать виниловые пластинки — и нашла её. Эдит Пиаф. Она прижала пластинку к груди.

— Пошли обратно, Маттео. Я хочу танцевать с тобой… и вина!

Они аккуратно спустились и подключили проигрыватель. Звуки Франции разлетались по округе. Казалось, даже лошади их слышали. Собаки залаяли. Теперь далеко уйти они уже не могли. Костёр разожгли с другой стороны двора — ближе к саду.

Они приглушили звук и налили ещё вина.

Ночь обнимала их костром.

И Сильвия вдруг осознала: как выглядит свобода и... счастье.

Они танцевали вокруг костра, как языки пламени, под звёздами, горящими на небе, и под голос Эдит Пиаф, звучащий между ними.

Сильвия смеялась, кружилась, чуть оступилась — и он ловко поймал её. Как будто заранее знал, что она вот-вот потеряет равновесие.

Их танец стал медленнее.

Они стояли почти вплотную.

Только пылающий костёр рядом — и внутри их сердец.

— Маттео, всё это не по правилам, — прошептала она. — Я ведь невеста другого... но я так этого не хочу.

— Забудь об этом. Правила здесь не нужны, — ответил он.

И в следующую секунду все слова потеряли силу, отдаваясь тишине.

И только поцелуй — долгий, тёплый, полный сдержанных чувств, запретов, молчания и ожидания — захватил их.

Как глоток после долгой жажды.

Как последняя нота после любимой мелодии.

Огонь понемногу затихал, переливаясь тлеющими угольками,

а вступающая в свои права ночь ложилась плотно, как бархатная накидка.

Танец угасал — движения стали тише, будто они просто дышали в такт.

Они почти не двигались. Только стояли — близко друг к другу. Сердце к сердцу.

Музыка осталась где-то позади, доносилась из проигрывателя.

И в ней звучала последняя строчка:

Je vois la vie en rose…*

*Сноска:

"Je vois la vie en rose" (фр.) — «Я вижу жизнь в розовом свете». Строка из знаменитой песни Эдит Пиаф "La Vie en rose", символизирующая восприятие мира через любовь, нежность и ощущение счастья.

Маттео медленно провёл рукой по её щеке, по шее. Он почувствовал, как её веки дрогнули.

Сильвия больше не анализировала происходящее и не пыталась контролировать.

Она просто отпустила всё и растворилась в этом мгновении.

И тогда он поцеловал её снова… и снова.

Сначала — медленно, почти несмело, будто боялся спугнуть это хрупкое мгновение: дрожь её ресниц, прикосновение, близость.

А затем — глубже, страстно, как будто всё в нём стремилось к ней и только к ней.

Земля уходила из-под ног, а мир вокруг словно исчезал. Остались только тлеющие огоньки костра с привкусом Франции, ночь в объятиях звёзд —

и двое, которые больше не могли сдерживаться…

Где-то вдалеке уже начинало светать. Летнее утро в Тоскане приходило рано — едва заметное, почти неосязаемое, оно пробиралось сквозь верхушки деревьев и скользило по выжженным холмам.

Они сидели у догорающего костра. Огонь уже почти угас, лишь изредка вспыхивали угольки, напоминая о прожитой ночи.

Маттео взял кувшин с водой и тихо залил оставшиеся языки пламени. Сильвия встала, отряхивая подол платья.

— Ну, пойдём? — спросила она, тихо, как будто приглашая на прогулку.

— Встретить утро? — улыбнулся он.

Они не шли, а словно летели — сквозь шелестящую пшеницу, лаванду, кусты розмарина и дикого тимьяна. Влажная трава цеплялась за подол платья, а в воздухе витал пряный аромат роз и трав. Всё вокруг дышало тишиной и первыми мягкими поцелуями рассвета.

Сильвия словно кружилась в вихре чувств. Вино, дым костра, тёплый ночной ветер, опьяняющий дурман близости с любимым — всё смешалось в ней. Она ощущала себя словно между небом и землёй. И чувствовала свою руку в его крепкой ладони.

Вдруг Маттео подхватил её — так легко, будто она была соткана из воздуха.

— Куда ты меня несёшь? — смеялась она, обвивая руками его шею.

— Пожалуй, мы нагулялись, синьорита. Пора прилечь и отдохнуть. Мы не спали всю ночь, — ответил он с лёгкой улыбкой.

Она лишь кивнула в ответ. Спорить уже не было ни сил, ни желания.

Он отнёс её в комнату, где она привыкла спать одна — или, в последнее время, с кошкой Беллой. Кошки не было — будто та заранее знала, что произойдёт, и выбрала себе более спокойный ночлег.

Маттео закрыл за собой дверь. В комнате стояла полутьма. Он подошёл и, не говоря ни слова, бережно опустил её на кровать.

Сильвия смотрела на него, не отводя взгляда. Всё уже было решено.

Он наклонился, нежно коснулся губами её шеи. Поцелуи становились глубже, а его руки — смелее. Они скользили по её телу, затем он начал снимать с неё платье, целуя плечи, запястья, грудь.

Она вся дрожала. Но не от страха.

Это было впервые настолько…волнующе и по-настоящему.

Он любовался ею, как художник — своей обнажённой музой.

Сильвия протянула к нему руки, и он лёг на неё, накрыв всем телом, словно тёплым покрывалом. Их губы встретились в долгом поцелуе.

Она стянула с него рубашку, проводя нежно и трепетно — мягкими прикосновениями пальчиков по его груди, плечам, спине — пока он весь не задрожал.

Маттео не мог передать, что чувствует, — ему было так хорошо с ней, по-настоящему. Он целовал её шею, грудь, живот, пока не опустился ниже, к внутренней стороне бедра.

Сильвия выгнулась в блаженстве, будто её тело само звало его.

Он вошёл в неё — медленно, сдержанно, как будто проверяя: «не слишком ли мы спешим?»

Она ответила движением бёдер, и он стал смелее.

Сначала он лёг рядом, отражаясь в её серо-голубых глазах — в их взгляде отражалась вся глубина этой близости. Оказавшись сверху он почувствовал её всю, а она стонала от удовольствия.

Насладившись друг другом Маттео лёг на бок, и притянул её к себе — так их тела соединились в нежности и страстной проникновенности. Он держал её за бёдра, гладил спину, шептал на ухо — и она таяла.

Но страсть не отпускала.

Он мягко повернул её на живот, нежно, но с лёгким напором провёл рукой по спине и бёдрам. Движения его тела становились более глубокими, сильными и напористыми. Он вёл этот танец.

Она чувствовала его полностью, до самого конца — и доверяла ему без остатка.

Они катались по постели, как волны без берега. Он держал её крепко, прижимал к себе, словно боялся, что она исчезнет.

— Я люблю тебя, Сильвия… — шептал он, вдыхая аромат её волос и целуя её пылающие щёки.

— Да, Маттео… Да… И я люблю тебя, — шептала она надрывно, растворяясь в нём.

Он чувствовал её тело, как ветер чувствует листья — поднимал, направлял и тонул в ней.

Это была не просто ночь любви.

Это был выбор, сделанный не только страстью, но и чем то гораздо большим.

Такого в их жизни никогда ещё не было...Не зря говорят, что взаимность есть великий дар от Бога.

На утро они проснулись в обнимку, на светлых простынях и прыгающих солнечных зайчиках по стенам и подушкам. Солнце ласкало плечо Сильвии. Маттео лежал рядом, гладил её волосы, целовал руки и плечи. Она улыбалась в ответ его нежности, и грезила, чтобы время остановилось и замерло в этом моменте навсегда. Это был момент их общей благодарности....

Весь день они провели вместе. Обнимались, целовались и смеялись. Гуляли вдоль лавандового поля, катались на лошадях.

Рано утром они приняли душ в брызгах, смехе и нежных прикосновениях, которые закончились короткой вспышкой страсти прямо там, под освежающими каплями воды.

Позже Маттео отдал несколько распоряжений по хозяйству, а затем подозвал одного из молодых помощников:

— Рикардо, под вечер принеси нам большой арбуз и пару дынь. Остуди их в бочке — да как следует.

Днём они снова оседлали лошадей — Луну и чёрного жеребца Маттео по кличке Закат. Проехались к тихому месту у реки, где трава была высокой и шелковистой, а вода — прозрачной и прохладной. В тени старого дерева, что склонялось к самой воде, они расстелили плед и устроили лёгкий пикник: сыр, хлеб, персики, немного вина. Лошади лениво паслись неподалёку, щипая траву в тёплой полуденной тишине.

Сильвия лежала у Маттео на груди и слушала, как поёт ветер и птицы. Где-то высоко в небе звенел жаворонок, в листве мелькали стрижи, а у самой воды цикады стрекотали неспешно, как пульс дня, словно сама земля играла на скрипке. Всё это сливалось в одну мелодию — словно музыка природы звучала им в такт.

Он гладил её плечо, вдыхая аромат её духов — лёгкий, как шёпот листвы над водой: зелёное яблоко, лимон, капля сладкого пралине и тонкий шлейф белого мускуса. Этот аромат пьянил не меньше её дыхания. Маттео накрыл её собой — в их поцелуях снова вспыхнул жар. Под шелест ветвей, в прохладной тени, они снова занялись любовью, словно соединились две вселенные — в покое, ласке и наполненности.

Вернувшись под вечер, уставшие и счастливые, они отдыхали на летней веранде.

К этому моменту сочные плоды уже ждали их — холодные, с каплями воды на корке. Рикардо достал их из глубокой деревянной бочки, наполненной колодезной водой, и поставил на столик под навесом.

Маттео поблагодарил помощника и разделал арбуз и дыню на ровные, сочные кусочки. Сильвия вкушала их с удовольствием — сладкий сок стекал по её пальцам, а косточки прилипали к ладоням. Она хихикала, он поддразнивал её, и всё вокруг казалось лёгким, простым и настоящим.

А ближе к началу сумерек в дом кто-то постучал. Это был посыльный.

— Синьорина, телеграмма. Срочно, — прозвучало у дверей, и пришедший быстро протянул запечатанный лист. Он положил телеграмму на стол и, получив подпись, спешно удалился.

Сильвия взяла листок и быстро пробежала его глазами. Телеграмма гласила:

«Здравствуй, Сильвия! Я не смогла дозвониться на ферму. У тебя всё хорошо? Возвращайся домой как можно скорее. Подготовка к свадьбе начинается уже сейчас. Сенатор вернулся из Филадельфии и настаивает на торжестве своего сына. Возможно, без Фабио здесь не обошлось. Твоё платье почти готово. Приезжай на примерку.

С любовью, твоя мама,

Альба Росселлини»

Её мир снова рухнул. Бумага выпала из рук. Она подняла её и села на диван.

— Ну вот и всё... — прошептала девушка, закрыв лицо руками. Слёзы скатились по её некогда счастливому лицу, которое теперь обретало мрачные оттенки скорби.

— Я не знаю, что делать...

Маттео сел рядом и взял её за руку. Он прочитал телеграмму и тихо сказал:

— Мы найдём выход, милая. Теперь ты не одна. А твоя мама волнуется — позвони ей.

— Отец убьёт тебя, если узнает. Он... он не простит, — Сильвия металась в своих мыслях.

Одна часть её души оставалась той самой девочкой, послушной, любящей родителей и подчиняющейся без спора. Другая — уже стала взрослой женщиной, которая хотела жить своей жизнью… и, может быть, даже нарушать правила.

— Я больше не отпущу тебя, Сильвия. Здесь ты решаешь. Мне тебя звать некуда — по крайней мере, пока. Но если скажешь: «поехали» — я не спрошу куда.

Она смотрела в его глаза, полные глубины и решимости. В них не было страха — в них отражались его выбор и её свобода.

И теперь — только она могла решить, куда ей идти дальше.

Позже она позвонила маме и пообещала скоро вернуться домой.

Сильвия не уехала сразу. Ещё сутки они были вместе. Машина с личным шофёром ждала у ворот в назначенный час.

Влюблённые попрощались, но не называли это прощанием. Сильвия, обняв Маттео и уткнувшись в его плечо, тихо шептала, что не уйдёт из его жизни навсегда и найдёт способ вернуться. Он не давил, не спрашивал когда. Он просто тихо отпускал её в глубине своего сердца.

Она сказала, что позвонит, как только сможет. А ещё они пообещали писать друг другу письма — где бы ни были.

Но оба понимали: время уходит, как вода сквозь пальцы. И неумолимое расставание ждало их впереди...

Глава 5 "Побег в Париж"

Когда Сильвия вернулась в родовое поместье во Флоренции, в своём родном доме её уже ждали родители.Они встретили дочь без лишних слов. Мама обняла, а отец, напротив, сдержанно кивнул — хотя, безусловно, он ждал её возвращения. Мать всегда была готова её поддержать — так сказать, на всех уровнях: моральном, эмоциональном, психологическом, душевном, финансовом и так далее.

Сильвия рассказала о делах в поместье, о конюшне на ферме, о том, что ей, как выяснилось, действительно было необходимо пожить на природе и подумать о своей жизни.Отец молчал, но было видно: он хочет поскорее забыть об этом и вернуться к насущным делам.

Сенатор настаивал на женитьбе своего сына, и это теперь занимало Лоренцо Росселлини больше всего.

Подготовка шла полным ходом. Подруги невесты — те, кого подобрали для сопровождения на торжестве, — сновали по территории поместья, словно тигрицы, охотящиеся на лань. Они смотрели на Сильвию с недоверием. Между ними уже пронёсся слушок: якобы наследница Росселлини живёт не на модном курорте, а где-то на ферме своего отца.Словно она вообще не годилась в жёны влиятельного жениха — не то что они... Да! Какая-то странная эта Сильвия, где её носило? — думали они.Вместо того чтобы примерять свадебные аксессуары, выбирать торт и обсуждать медовый месяц с таким желанным, состоятельным женихом, она, дескать, прозябает в деревнях.

Но Сильвия даже не сомневалась, что Фабио знал этих «подруг» гораздо ближе, чем полагалось. Просто все молчали, как это принято в высшем обществе, — только чирикали в кулуарах.Она была выше этих низкопробных сплетен среди куртизанок, охотниц за богачами.

Да, к сожалению — или к счастью — настоящих подруг у неё не было. Лишь одна — парижанка Элен, к которой Сильвия и собралась сбежать…

Прямиком из Тосканы ехать в Париж она не решилась. Это выглядело бы слишком дерзко и стремительно. Нужно было обдумать план.

Ночью она позвонила Элен. Та недавно вышла замуж за очень состоятельного француза и была занята своей новой жизнью.Сильвия просила приюта — хотя бы на время.

Элен ответила с пониманием:

— Приезжай. Поживём, как в старые времена. И не теряй времени. Всё должно быть по любви.

Сказано было коротко, по делу — и, как всегда, в самую точку.

Через пару дней, воспользовавшись отъездом родителей на деловой ужин, Сильвия с небольшим чемоданом покинула Флоренцию и отправилась в Париж. Благо, личные сбережения у неё были — хотя бы на первое время. Доступ к семейным счетам был закрыт: родители опасались, что она примет необдуманные решения. Как, например, это.

Она оставила письмо в тумбочке в комнате матери — просила прощения за неудобства, писала, что ей нужно немного времени, чтобы подготовиться к будущей жизни, попрощаться с друзьями по учёбе, прежде чем погрузиться в новый мир замужней дамы навсегда. Про Элен она молчала.Но Альба прекрасно всё поняла. Она прочла послание между строк — как и полагалось проницательной матери.

Сказать, что Лоренцо Росселлини рвал и метал после прочтения письма — ничего не сказать. Он был в бешенстве.Альба уже знала: дочь окончательно отвергла брак с Фабио. И она честно сказала об этом мужу:

— Она не любит его, Лоренцо, пойми. Она — не куш, не ставка в ваших политических играх. И больше не может молчать об этом. Поэтому за неё говорю я. Её мать.

Впервые в жизни Альба говорила с мужем несдержанно. В её голосе звучала собственная боль.

Он молчал. Уже в дверях бросил:

— И слышать этого не желаю. Сенатор будет разочарован. На кону ставка высокого ранга. А мы — Росселлини. И не посмеем упасть в грязь лицом. Найди и верни её домой. Иначе я сделаю это сам.

Он вышел, хлопнув дверью.

Альба упала на кровать и разрыдалась.

— Мы должны понять, что наша дочь давно выросла. И, возможно, она не оправдает твоих ожиданий, Лоренцо... — говорила она в подушку, обливаясь слезами.

Она желала Сильвии только одного — счастья. И если оно в этом побеге... значит, пусть так.

Париж встретил Сильвию прохладой, запахом свежих круассанов и узорами старинной архитектуры.

Элен встретила её на перроне вокзала. Подруги обнялись, не скрывая радости встречи.

Француженка была, как всегда, вежлива и гостеприимна, но, конечно, не могла не спросить, что же произошло.

Уже вечером, за ужином в ресторане, Сильвия рассказала всё как есть. И не встретила ни осуждения, ни удивления — только поддержку и сочувствие близкого человека.

— Элен, я так благодарна тебе… — Сильвия взяла подругу за руку. — Я очень скучала по тем нам… беззаботным студенткам.

— И я скучала, милая. Не волнуйся, всё будет хорошо, — тихо ответила Элен, не убирая руки.

Они сидели в вечернем ресторанчике, и парижские фонари, будто в кино, освещали их разговор.

— Я бы хотела найти хоть какую-то работу, чтобы стать немного самостоятельной, — осторожно сказала Сильвия.

Элен вздрогнула.— Думаешь, отец не догадается, что ты у меня?

Сильвия опустила взгляд.— Знаю… Прости, что втягиваю тебя во всё это. Но мне некуда больше идти. С Фабио моя жизнь превратится в ад. Он всегда мне изменял. Я — лишь трофей для его статуса.

Элен смотрела на подругу с той же теплотой, с какой когда-то слушала её откровения.

— Хорошо, Сильвия. Я поговорю с Фернандо. Он любит искусство, возможно, сможет порекомендовать твои работы нужным людям. Но ты же понимаешь — твоё имя всё равно всплывёт. Ты не сможешь быть «рядовой художницей», особенно в мире искусства.

Она на мгновение замолчала, заметив, как у Сильвии блестят слёзы. Потом продолжила:

— Пока можешь пожить с нами, в новой квартире. Там ты сможешь рисовать. О ней пока никто не знает — даже наши родители. Оставаться одной в съёмном жилье слишком рискованно.Она нежно промокнула салфеткой ресницы итальянской подруги.— А там посмотрим.

Сильвия крепко сжала её руку.— Спасибо, моя милая Элен… Я этого не забуду.

Сильвию поселили в одной из комнат просторной квартиры, оборудованной под мастерскую. Там она могла творить, чувствовать себя спокойно и в безопасности. Она в основном молчала, читала, старалась не мешать хозяевам, а также писала письма любимому — отправляя их в Тоскану.

С тех пор прошёл месяц, как Сильвия жила в квартире Элен и Фернандо — в небольшой, но уютной, спрятанной на одной из тихих парижских улочек. О ней не знал никто из родных — ни родители Сильвии, ни семья Элен. Эта квартира была тайной, и не только для прикрытия подруги.

Для самой Элен она тоже многое значила.

Да, у них с мужем был просторный дом в Провансе — родители знали об этом, приезжали туда, присылали слуг. Но эту квартиру они купили совсем недавно, почти спонтанно — по инициативе Фернандо, который не имел прямой связи с отцом Элен и появился в её жизни не по воле семьи, а вопреки ей. Они познакомились на одном из приёмов в высшем парижском свете, но не через отца, а через искусство, книги, общее чувство иронизации над системой.

Квартира стала их неким маленьким протестом, островком личного пространства, не продиктованного никем. Ни одна бумага, ни один адрес, ни один звонок не связывали её с прошлым. Она не фигурировала в родительских списках, и потому была идеальным укрытием для двоих.

Сильвия чувствовала это — и непрестанно благодарила.

Днём она почти не выходила. Утром варила себе кофе, потом садилась у окна и работала: писала холмы, вечернюю Тоскану, землю, пшеницу, лаванду.На одном из холстов она изобразила Луну, свою любимую гнедую кобылу, вместе с Закатом — чёрным как уголь жеребцом Маттео, таким же диким и свободным, как и его покровитель.

Днём или по вечерам она выходила ненадолго — прогуляться в сад неподалёку или заглянуть в ближайшую лавку за необходимым. Перед сном Сильвия читала или писала письма в Тоскану, рассказывая Маттео о последних днях и делилась чувствами.

Она уже получила два письма с обратным адресом — тем самым, где жила летом и полюбила голубоглазого блондина.Маттео ждал эти письма с нетерпением, отвечал с откровенностью. Он надеялся, что она вернётся. Он ждал её каждый день.

Сильвия рассказала ему, как рисует картины Тосканы и тех прекрасных полей, где пасутся лошади. Она даже нарисовала Луну и Заката — как они вместе щиплют траву.

Так проходили её дни в Париже.

Фернандо, по просьбе Элен, осмотрел её картины. Он, заметив силу её работ, предложил осторожно выставить несколько полотен под псевдонимом на закрытом аукционе.

Картины ушли с молотка. Гонорар передали через него — наличными.Сильвия была безумно рада и благодарна. Все полученные средства она аккуратно складывала в шкатулку и почти не прикасалась к ним.

Предложение о персональной выставке, которое ей передали через Фернандо, она деликатно отвергла.В противном случае это означало бы, что она вернулась в такой знакомый ей светский мир, где была бы мгновенно узнана — особенно на фоне скандала с родителями. А этого она допустить не могла.

Прошло около двух месяцев.

Сильвия почти не выходила из квартиры, где чувствовала себя одновременно в безопасности и в изоляции.Элен с мужем то бывали в Париже, то уезжали в их особняк на юге Франции, в Провансе.

В один из дней, когда Сильвия работала над новой картиной — портретом руки, сжимающей повод, — её резко стошнило. Резкий запах масляных красок ударил в голову, перед глазами всё закружилось. Она схватилась за подоконник, побледнела.

Это было не впервые, но сегодня всё было иначе: слабость, головокружение, тяжесть в теле.

Элен, заметив её состояние, немедленно вызвала врача. Он приехал быстро. После осмотра, без тени сомнения, он произнёс:

— Поздравляю. Вы беременны. Срок — около двух месяцев.

В комнате воцарилась тишина. Сильвия закрыла глаза.Ребёнок...Ребёнок от Маттео — пронеслось обрывками в её голове.

Элен тоже была в шоке, но, будучи сдержанной от природы, подошла и обняла её:

— Ты не одна, милая. Мы справимся.

Сильвия плакала — то ли от счастья, то ли от страха.

— Но, Сильвия, тебе нужно подумать. Что ты будешь делать дальше? — продолжила Элен мягко.

Та молчала. Потом только прошептала:

— Я никому не скажу. Ни ему, ни отцу. Он не должен знать.

— Кто — отец? — осторожно спросила Элен.

Сильвия молчала. Ответ был слишком очевиден.

Тем временем во Флоренции…

Фабио бесился. Он поднимал связи, устраивал поиски, шептался с полицией.Лоренцо подключил своего старого друга — Альберто Спинелли, отца Элен, надеясь, что тот что-нибудь знает. Альберто с женой были искренне удивлены и сообщили, что Элен с мужем сейчас отдыхают в Провансе, а Сильвию не видели.Элен бы им сказала… наверное. Но она отлынивала от разговоров с родителями под любым предлогом.

Фабио, чувствуя подвох, продолжал копать. И — нашёл.

Один из аукционов, где были выставлены картины неизвестной художницы под псевдонимом, оказался связан с мужем Элен — Фернандо Сопрано.Где-то была указана фамилия получателя гонорара — Росселлини.

Фабио собрался и, как только закончил срочные дела, вылетел в Париж.

Сильвия осталась одна в квартире — Элен и Фернандо уехали в Прованс на пару недель. Она получила от них ключи, обещала быть осторожной.Токсикоз усиливался. Краски вызывали тошноту, еда не лезла в горло. Но она старалась держаться.Элен оставила номер врача и свой парижский телефон в Провансе — на случай крайней необходимости. Также были оставлены запасы продуктов — Сильвия могла не выходить из дома.

Сначала всё было спокойно. Девушка отдыхала, почти не рисовала, читала. В одиночестве ей было легче — здесь никто не требовал от неё быть сильной.

Но однажды, посреди дня, раздался громкий, настойчивый стук в дверь. Сильвия замерла. Сначала подумала, что ошиблись дверью. Но за стуком последовали голоса:

— Синьорина Росселлини! Это полиция. Откройте!

И чуть тише, но ясно — знакомый, ненавистно-чёткий голос:

— Сильвия! Это я. Фабио.

— О, нет… только не это, — прошептала она и метнулась по квартире.Мысли путались. Что делать? Куда деваться?

Наконец, с дрожащими пальцами, она набрала номер виллы в Провансе. Через несколько гудков ответила Элен.

— Он здесь. Мой жених. Вернее, нет. Не жених. Он с полицией. Они стучат, требуют открыть. Что мне делать?..

Элен выдохнула:— Не волнуйся, милая. Открой дверь спокойно. Мы как раз скоро выезжаем, будем примерно через восемь часов. Попробуй потянуть время. Скажи, что ты в положении и ждёшь хозяев квартиры. Без них никуда уехать не можешь. Они скоро прибудут.

Сильвия открыла дверь. И, едва поздоровавшись, развернулась и побежала в ванную.Из-за двери слышалось, как её рвёт.

Полицейский переглянулся с Фабио:— Ей плохо? Может, вызвать скорую?

— Не нужно, — отрезал тот. — Я сам разберусь. Спасибо.

Он провёл их до лестницы и, дождавшись, пока они уйдут, вернулся в квартиру.

В квартире повисла тишина.

Сильвия вышла из ванной, умыв лицо холодной водой. Шатаясь, прошла в спальню и легла на кровать. Она даже не смотрела в сторону Фабио — не было ни сил, ни желания.

Он прошёл в квартиру медленно, затем нашёл комнату Сильвии и встал у её кровати.

— Что случилось? Почему ты сбежала? Что с тобой творится, чёрт побери? — начал засыпать её вопросами брошенный жених.

— Я беременна, — просто сказала она. — И мне плохо. Меня постоянно тошнит. И ты меня напугал.

Он побледнел. Во взгляде смешались растерянность, недоверие, страх. Он сел на краешек её постели.

— От кого?.. — всё же выдавил он.

Сильвия опустила глаза.

— Я не помню. Это был француз… в трактире. Я была пьяна. Это была ошибка. Прости.

Фабио резко отпрянул, прошёл по комнате, потом вернулся, остановился посреди.

— Как ты могла… Я всё верх дном перевернул, чтобы тебя найти, а ты... — он схватился за голову, затем метнулся к бару, нашёл бутылку виски.

Налил в изящную хрустальную рюмку, попутно оценивая хрусталь, и выпил вприкуску с яблоком, найденным во фруктовой вазе на столе. Затем повторил процедуру.

От запаха всего происходящего Сильвию снова вырвало. Она поднялась и вернулась в ванную.

Когда она вернулась, он сидел на краю её кровати, бледный, измученный.

— Прости… — прошептала она. — Но я не люблю тебя. Никогда не любила. И от запаха алкоголя мне дурно.

Он молчал. Потом сел рядом.

Сильвия отвернулась.

— Давай скроем это, — сказал он почти умоляюще. — Скажем, что ребёнок от меня. Я оформлю его как своего. Всё будет, как должно было быть.

Сильвия лишь покачала головой.

— Не мучай меня, Фабио. Прошу. Эта свадьба — не моя. Она словно хитросплетенный план вашего мира. Моего отца. Тебя. Но не меня. Я… не могу.

Он опустил голову. Потом поднялся, прошёлся по комнате.Остановился у окна, смотрел вниз, на брусчатку, словно там был ответ.

— Что мне теперь сказать отцу? Сенатор будет в ярости.

— Скажи ему правду. И что всё сорвалось. Иначе это сделаю я. При всех. — Она, казалось, пришла в себя и начала защищаться уже более активно, понимая, что так больше нельзя, и сбежать от него не получится.

— И я знаю про твои измены, — продолжила Сильвия.— Найди себе другую богатую невесту, которой не будешь изменять. Или — которая будет это терпеть. Но только не я.

Фабио не ответил. Словно это было не про него, но его взгляд побитой собаки выдавал его с потрохами.

Да, чувство вины в нём было, но сил — мало. Он уже не был тем двадцатилетним резвым парнем, каким был когда-то, когда любил поспорить с умными, привлекательными женщинами.

Ему уже было за сорок, и он быстро уставал. Эта поездка в Париж его утомила. Он почти не спал.Да, он мог бы принести извинения, как это делают настоящие джентльмены, но...

Фабио был слишком горд и пьян, чтобы что-то доказывать или оправдываться. Тем более они теперь квиты — она тоже изменила ему.

И всё же он не переставал восхищаться этой своенравной девушкой. Но сказать об этом вслух не было уже никаких душевных сил.

Он прошёл вглубь просторной французской квартиры и просто рухнул на диван в одной из комнат — и захрапел.

Ближе к полуночи вернулись Элен и Фернандо.

Сильвия ждала их на большой, просторной лоджии с видом на старинные кварталы Парижа, приоткрыв окно и вдыхая чуть прохладный, свежий воздух.

Накануне она приготовила лёгкий ужин, накормила гостя, сама немного перекусила и ушла к себе.А теперь просто дышала и смотрела на звёздное небо.С Фабио они не разговаривали.

При виде мужчины, сидевшего в столовой с чашкой чая и пустым взглядом, Элен замерла. Она видела его впервые.

— Добрый вечер, мадам, — негромко произнёс Фабио, подняв глаза.

Элен слегка кивнула в ответ — настороженно и сдержанно. Атмосфера была напряжённой.

Сильвия отвела её в комнату и рассказала всё:

— Я соврала ему, что ребёнок от случайной связи с каким-то французом. Сказала, что мы просто выпили много вина и… даже имени его не помню.Главное — чтобы они с моим отцом не тронули Маттео.

— Всё будет хорошо, — Элен снова обняла девушку.

Затем все переместились в зал — просторную, светлую комнату в глубине квартиры, с высокими потолками и большими окнами, через которые проникал мягкий свет вечернего города. На стенах висели старинные литографии и картины в тонких рамах. В углу стояло фортепиано с аккуратно разложенными нотами, рядом — плетёное кресло и торшер. Книжные полки, заставленные томами в кожаных и матерчатых переплётах, тёплый свет абажуров, мягкие кресла и диван придавали комнате особую, интеллигентную, почти домашнюю атмосферу.

Фернандо кивнул Фабио, и тот сдержанно поздоровался и представился. Сопрано в ответ сделал аналогичный жест. Напряжение понемногу начало отступать.

Когда разговор коснулся того, что Сильвия уезжает домой, Фабио вдруг сказал:

— Она поедет со мной. Ей явно нужен врач. Мы это вместе решили, да, Сильвия?

Девушка молча кивнула. Она была истощена и прекрасно понимала, что теперь нужно думать о ребёнке, а не только о себе и своих чувствах. Дома, с мамой, ей будет лучше.

— А её мама… не спит ночами, — добавил он. Он снова взглянул на Сильвию. Она опустила взгляд.— Но не волнуйтесь, мы всё уладим. И вам не выдадим. Я уже пообещал это Сильвии, — он сделал паузу, что-то обдумывая.— Я распорядился о транспортировке своей невесты. Вернее... — он запнулся.— Моей подруги, — поправил он себя и продолжил. — Мы поедем домой на удобном автобусе. Прошу прощения, мне пришлось воспользоваться вашим телефоном.

Он взглянул на хозяев. Те молча слушали, не двигаясь.— Но все счета за переговоры будут непременно оплачены, как только мы доберёмся до Флоренции, — закончил Фабио.

— Да, конечно, — ответил Фернандо. — Без проблем. Звоните сколько будет угодно.

Элен помогла девушке собрать вещи, картины, всё необходимое.Она не комментировала и не восхищалась бывшим женихом подруги, но была рада, что тот серьёзно подошёл к делу и вёл себя сдержанно и галантно, не позволив ситуации скатиться до скандала.

А перед отъездом она ещё раз обняла Сильвию.

— Он дал слово не трогать вас. Он пообещал, а иначе я всё расскажу о нём — и его репутация рухнет, — сказала она Сильвии.— Передай Фернандо благодарность. И… не выбрасывай письма.

Элен кивнула и крепко прижала её к себе.— Я никому не скажу. Береги себя и малыша. Это сейчас главное.

Сильвия молча кивнула и вышла из квартиры.За ней последовал Фабио с чемоданом. Картины помог вынести приглашённый посыльный.

Внизу у дома их уже ждал специально оборудованный автобус дальнего следования — Renault Galion M;dicalis; или Fiat 306 с переделкой — предназначенный для перевозки раненых или тяжело больных: с душевой, туалетом и местами для отдыха и сна.Внутри была даже мини-кухня с шеф-поваром, место для гувернантки и небольшой медкабинет, где её мог осмотреть обученный врач, которого тоже взяли с собой — на случай, если беременной понадобится срочная помощь.А рядом с автобусом стояли машины полиции — для сопровождения в Италию.

Сильвия была приятно удивлена — так она ещё не путешествовала. Но, судя по её состоянию здоровья, ей бы не помешало и в больнице полежать — а не то чтобы отправляться из одной страны в другую.

Их поездка заняла почти сутки. К счастью, в дороге ничего страшного не случилось.Они добрались до пункта назначения и отпустили всех обратно.

Фабио отдал за эту транспортировку кругленькую сумму.Пожалуй, ни одна поездка в Париж не была для него столь дорогостоящей.Казалось, он искупил вину перед Сильвией — как мог.

Она же не говорила ни слова — только смотрела в окно на пролетающее пространство, мысленно прощаясь с Элен и Францией.

А когда автобус наконец въехал в пределы её родного, солнечного города, девушка внутренне расслабилась.Тот самый воздух, знакомые места — всё её успокаивало.Но она ощущала, будто возвращалась на родину уже другой.

Глава 6 "Возвращение"

Скоро Сильвия снова стояла на родной вилле во Флоренции. Родители приняли её без допросов.Фабио рассказал отцу Сильвии, Лоренцо, всё как есть: что семейной жизни у них не получится и что ребёнок, которого ждёт его дочь, не от него.Лоренцо был в шоке и в стыде, но настаивать больше не стал. Раз дочь пошла на такой отчаянный шаг — измена с первым встречным, чтобы не выйти замуж за Фабио, — значит, она действительно не хочет.О свадьбе больше не говорили. Все мероприятия свернули, всех распустили.В доме царила напряжённая, но терпимая тишина.

Лоренцо поговорил с Альбой наедине:— Поговори с ней. Выясни, кто отец ребёнка, — приказал он.

Альба, как мать, была одновременно и в радости — от того, что дочь беременна, — и словно в трауре: ведь Сильвия не хочет замуж за Фабио и носит под сердцем ребёнка от незнакомца. Она попыталась аккуратно поговорить с дочерью.

Сильвия отдыхала в своей комнате, когда к ней зашла Альба.

— Доченька, давай поговорим, — начала она учтиво и нежно. — Мы с отцом знаем, что ты беременна. Фабио всё рассказал.

Казалось, у Сильвии перехватило дыхание.

— Но ты не волнуйся. Отец не сделает ничего дурного. Просто он хочет знать, кто отец малыша. И я тоже...

Альба смотрела на дочь с материнским трепетом и надеждой. Но Сильвия, казалось, была категорически против откровенности.

— Нет, мама. Я не хочу об этом, — отрезала она.

— Он знает? Отец ребёнка?

Мать взяла дочь за руку, но та резко убрала её.

— Нет, — ответила девушка.

— Хорошо. Пусть всё будет так, как ты решишь. Не хочешь — не говори. Мы всё равно не оставим тебя.

Но Сильвия уже не могла решать ничего одна. Жизнь требовала ответов.Её письма в Париж становились всё тяжелее. В них было больше вины, чем надежды.

***

В марте на свет появился мальчик. Сильвия назвала его Федерико.

Маттео продолжал писать в дом Элен, не зная, что Сильвия уже несколько месяцев как вернулась во Флоренцию.

Подруга Элен сначала молча складывала его письма в стопку, но потом не выдержала — и вскрыла одно.Оно было полным боли и негодования. Он отчаянно искал Сильвию, спрашивал, где она. Почему молчит. Что с ней происходит.

Элен решила написать честный ответ:

«Сильвия давно во Флоренции. Она недавно родила ребёнка. Твоего ребёнка. Поздравляю!Я больше не могу это скрывать. Она не разрешала говорить. Прости нас обеих.»

Когда Сильвия узнала об этом письме — было уже поздно. Она схватила телефон и позвонила на ферму.Ей ответили:

— Он уехал. Уволился. Сказал, что найдёт другое место для работы и жилья.

Сильвия онемела. Сердце дрогнуло.

В панике она собрала чемодан. Решение пришло ночью. Она пошла к матери и всё рассказала:о Маттео, о том, что ребёнок от него, о том, что он уехал.И о том, что всё это время она хранила этот секрет, чтобы отец и Фабио его не тронули. Она пыталась его защитить.Она винила себя. Но она по-прежнему любит его — и хочет быть с ним.А теперь он исчез. И неясно, где его искать.

Альба выслушала внимательно. А потом сказала:

— Знаешь, доченька... Когда мне было восемнадцать, я тоже полюбила одного человека. Его звали Николо. Он был беден.Но я вышла за твоего отца — потому что так было нужно всем. Кроме меня.Да, сейчас мы с Лоренцо живём душа в душу. Но сколько слёз я тогда пролила, переступив через себя...Иногда до сих пор думаю — а если бы?..Не упусти то, что не отпускает. Если вы любите друг друга, и ваш ребёнок тому подтверждение — будьте вместе.С отцом я поговорю.

Сильвия смотрела на мать с волнением.

Альба замечала: Лоренцо стал спокойнее с тех пор, как родился внук.А новость о скорой свадьбе Фабио с дочерью банковского магната будто поставила точку. Он быстро нашёл замену.Пока Сильвия вынашивала ребёнка, Фабио ни разу не появился в её жизни. Значит, всё было к лучшему.

— Ты мне поможешь его найти? — Сильвия взглянула на Альбу, и на глазах её блестнули слёзы.

— Я попробую, — тихо ответила мать. — Я сделаю всё, чтобы ты не жила с этой болью. Даже если отцу это не понравится.

Когда Лоренцо Росселлини узнал обо всём — он был в ярости.Он пришёл к Сильвии и закричал: как она могла так поступить? Он потерял хорошего работника. А она опозорила его — с конюхом!

Сильвия пыталась объяснить, что они любят друг друга и ни в чём не виноваты.Она никогда не любила Фабио и всё равно бы сбежала.

Но никакие слова не успокаивали отца.Он вышел из комнаты, хлопнув дверью — так, что проснулся малыш Федерико и заплакал. Малышу недавно исполнилось два месяца.

Сильвия понимала: сама она Маттео не найдёт. Её силы на исходе. А отказ отца уничтожал её.Она плакала каждый день, перестала есть, плохо спала.У неё пропало молоко. Ребёнка перевели на искусственное вскармливание.

Альба не могла на это смотреть. Она видела, как дочь медленно умирает от тоски.

Она снова пошла к Лоренцо.

— Ты не видишь, что наша дочь погибает? Она уже на грани.

— Ты хочешь, чтобы наша дочь стала женой бывшего жокея с криминальным прошлым?

— Он кого-то убил? — спокойно спросила Альба.

— Нет. Но он воровал. Был связан с мафией.

— Значит, не убивал. Просто пытался выжить. Не все рождаются в знатных семьях. Но и это не делает человека плохим.

Она посмотрела на мужа.

— Посмотри на лицемера Фабио. Он устроил выгодную партию. А его отец? Да у него руки по локоть в крови.Ты хочешь такого мужа нашей дочери?

Лоренцо молча сел за письменный стол.

— Она не наша собственность, — продолжала Альба. — Она уже мать. И хочет любви.И чтобы у её ребёнка был любящий отец.Наша дочь не предательница. Она просто жила в страхе.Мы должны найти Маттео. Он даже не знает, что у него родился сын...

Лоренцо молчал, уткнувшись в бумаги.

Альба молча вышла из кабинета и тяжело выдохнула.

Через неделю, благодаря связям семьи, Сильвия знала, где искать своего избранника.Она поехала одна. И была решительна, как никогда.

Маттео не ожидал увидеть её. Он сидел у порога старого дома, который ему сдавали почти за бесценок. Дом стоял на отшибе.Рядом паслись лошади. На веранде лежала старая собака.Когда за воротами остановилась машина, он не пошевелился.Но когда она вошла в калитку — он не поверил своим глазам.

— Сильвия?.. — голос его дрогнул.

Она стояла, как тогда, когда он впервые увидел её. Только теперь она казалась взрослее и строже. С небольшим чемоданом в руке и блестящими от слёз глазами.

— Я… Прости, что не писала. Я боялась. Я не знала, хочешь ли ты… Боялась, что отец и Фабио…

Она не договорила.

Он встал и подошёл. Обнял её крепко.Сильвия достала из сумочки фотографию — младенец со светлыми глазами — и протянула ему.

— Это твой сын. Наш сын. Я не смогла сказать раньше. Прости меня...

Он с волнением посмотрел на фотографию. Потом — на неё. А затем снова обнял её. Крепко.Слеза скатилась по его щеке.

— Я не прошу ничего. Но если хочешь — поехали со мной. Отец всё знает. Мама с ним поговорила.Он всё поймёт. Ради ребёнка. Ради нас… — лепетала Сильвия.

Но Маттео, казалось, её не слышал. Он был ошеломлён происходящим.

Он молчал. Потом прошептал:

— Я всё это время ждал тебя, Сильвия. Даже когда думал, что зря. Я не смогу снова потерять тебя. Вас…

Через два дня они вернулись во Флоренцию.

Большое родовое поместье встретило их тишиной и мягким светом. Сквозь высокие окна в гостиную лился закат. Воздух был напоён запахом весны, влажной земли и свежевыстиранного белья. Всё было на своих местах — так, будто время замерло и ждало их возвращения.

Младенец спал в колыбели в просторной комнате, где некогда росла сама Сильвия. Белоснежные пелёнки, вышитое покрывало, мерное дыхание малыша — в этом было нечто святое, нетронутое болью и страхом.

Маттео вошёл несмело. Как будто боялся нарушить тишину. Он подошёл к колыбели и склонился над ребёнком. Мальчик потянулся во сне, зевнул и — будто почувствовал — тихо, едва заметно улыбнулся.

У Маттео дрожали руки. Он осторожно взял сына на руки, словно держал самое хрупкое сокровище на свете. Его губы дрогнули, он не мог отвести взгляда — сдержанная мужская нежность прорвалась сквозь года боли, страха и одиночества.Он прижал малыша к груди и замер, слушая, как бьётся его маленькое сердце рядом с его собственным.

Сильвия молча стояла рядом и плакала от счастья, которое наконец обрело очертания.

Альба стояла у окна, слегка прижав руки к груди. Она смотрела на них с тихой улыбкой — той самой, материнской, благословляющей их союз. В её взгляде было всё: и облегчение, и прощение, и любовь.

И тогда, почти неслышно, в комнату вошёл Лоренцо.

Он остановился в дверях, будто не решаясь переступить порог. Его взгляд упал на Маттео — тот, в чьих руках сейчас был его внук.Он ничего не сказал. Только медленно подошёл ближе и встал рядом.Долго смотрел, не перебивая молчания.

В этой комнате, наполненной детским дыханием и солнечным светом, он увидел не то, чего боялся, а то, что так долго не хотел признать:он увидел семью. Настоящую. Любящую. И крепкую.

Он посмотрел на Сильвию. Она посмотрела в ответ — без упрёка, с надеждой.

И тогда Лоренцо кивнул. Один раз. Коротко, твёрдо.А потом развернулся и тихо вышел, оставив за собой распахнутую дверь.

Больше слов не требовалось. Всё было сказано без них.

Эпилог

Флоренция, 5 лет спустя

Маттео работал на Росселлини уже не как простой работник, а как зять — и партнёр по делу.Он стал управляющим винодельни в одной из тосканских долин. Самостоятельная должность, отдельный дом, уважение подчинённых.С отцом Сильвии они не были близки по духу, но между ними установилось негласное доверие и сдержанное уважение.Лоренцо видел, как Маттео заботится о его дочери и их сынишке, как честно ведёт дело, добросовестно вкладываясь. Этого было достаточно.

Маттео знал каждую лозу, каждую лошадь, каждый камень на их земле. Он любил Тоскану и был по-настоящему благодарен — за землю, за людей, за семью.

Однажды Лоренцо подошёл к нему и сказал:

— Я с самого начала видел в тебе и потенциал, и человечность. Да, были сомнения, не скрою. Но ты их развеял. Я горжусь, что ты мой зять.

Он крепко пожал руку Маттео. Тот кивнул и ответил просто:

— Благодарю вас, синьор Росселлини. Спасибо за доверие. И за вашу дочь. За всё.

Сильвия вела арт-пространство при благотворительном фонде семьи.Писала небольшие тексты о культуре, работала масляными красками, курировала выставки, помогала молодым художникам.Она не стремилась к свету рампы — ей было достаточно того, что работа приносила радость.О ней писали в местных газетах и приглашали на симпозиумы.

Сильвия жила между семьёй и творческой самореализацией, принимала участие в меценатстве, в делах фонда, в бизнесе и прочих аспектах жизни семьи Росселлини — как части семейного наследия.Фамилия больше не тяготила её — она приняла её с достоинством, как свою судьбу.

Да, казалось, совсем недавно она стала Росселлини-Верди, добавив к своей фамилии имя мужа.(Они поженились через месяц после того, как Маттео вернулся в её поместье — то есть пять лет назад.)Но главное — её положение как наследницы рода Росселлини теперь обязывало быть гораздо более включённой: она была совладелицей виноградников, учредительницей фонда, участницей ключевых решений.Это не утомляло её.Наоборот — наполняло жизнью, смыслом и зрелостью.

Их сын, Федерико, рос в любви — среди виноградников, лошадей и солнечного света.Дедушка Лоренцо называл его «маленьким герцогом», а Маттео носил его на плечах, рассказывая, что всё в этом мире начинается с любви и свободы.Бабушка Альба наблюдала за ними из окна или из сада, тихо улыбаясь. С каждым годом в её взгляде становилось всё больше покоя.

Сильвия регулярно звонила в Париж. Они с Элен, как и раньше, делились новостями и секретами. Однажды, под вечер, когда в Тоскане уже опускались сумерки, Элен на том конце провода вдруг сказала:

— Я беременна, милая. Срок 12 недель.

Сильвия замерла, а потом рассмеялась от неожиданности и радости. Обеим на тот момент было по двадцать два года. И хотя они жили в разных странах, но по-прежнему чувствовали, что взрослеют вместе, хоть и по-разному.

Федерико подрастал. Ему исполнилось уже два года — он уже бегал по траве, болтал, тянул маленькие ручки к родителям и бабушке с дедушкой.

Тем временем в Париже, в семье Дюваль-Сопрано, маленькой Жюли — дочке Элен и Фернандо — исполнилось полтора годика. И в один из тёплых апрельских дней семьи решили встретиться: Сильвия и Маттео вместе с сынишкой отправились в Париж.

Элен с семьёй жила теперь преимущественно в Провансе — на вилле, подаренной родителями ещё на свадьбу. Там, среди виноградников и олив, проходило взросление малышки Жюли.

Семья Сильвии прибыла в Прованс — это была их первая встреча с Элен и её семьёй.

Когда Элен увидела, как Маттео бережно помогает жене снять пальто, поправляет выбившуюся прядь, как легко и уверенно подхватывает на руки сына, смеясь в ответ на его лепет, — она всё поняла без лишних слов.Он ей сразу понравился.Не потому, что старался — а потому, что просто был собой. Тёплым, надёжным, настоящим. Тем, кем должен быть мужчина рядом с женщиной, которую любит.

Позже, когда они остались вдвоём, Элен сказала, улыбнувшись:

— Именно таким я его и представляла. Простым, но достойным тебя. И — быть частью твоей семьи.

Сильвия лишь улыбнулась в ответ.

На следующий день они устроили пикник прямо в саду. Расстелили пледы под деревьями, достали корзину с багетом, выдержанным сыром, виноградом, мёдом и свежими яблоками. Рядом лежали деревянные игрушки, которыми играли дети.

Федерико и Жюли с восторгом перекатывали по траве резную лошадку, смеялись, роняли фрукты и с интересом исследовали каждый листочек, каждый камушек, будто весь мир начинался с этого сада.

Фернандо и Маттео, устроившись на террасе, беседовали о виноградниках, влажности почвы и предстоящем сборе урожая. Постепенно разговор перешёл на банковские гарантии, контракты на экспорт и недавние колебания курсов акций аграрных компаний.

А Сильвия с Элен, наблюдая за детьми, переглядывались и улыбались. Они делились радостью и деталями материнства, рассуждали о любви и ответственности — о том, как меняется человек, когда становится не просто собой, а чьим-то домом и опорой.Казалось, все они были абсолютно счастливы.

Теперь, спустя три года после той поездки в Париж, во Флоренции, в доме Росселлини, всё шло своим чередом.

Когда в саду пахло лавандой, Маттео и Сильвия садились на скамью под кипарисами, брались за руки и молча смотрели на землю, которая стала их общей судьбой.Они больше не делили любовь и долг, не сомневались в выборе. Всё в их жизни, наконец, встало на свои места...

Конец

© Copyright: Евгения Любимова Ласточка, 2025