Роман "Фобия" (книги третья и четвёртая)

ФОБИЯ

Фобия

(неполиткорректное повествование в пяти книгах)

Книга третья

Глава 3.2.

Сволочи

Всё хорошее однажды кончается.

— Вот и ты, мой хороший, кончил! — сказала по этому поводу курсовому офицеру Генке Савину его любовница — пышнобёдрая разносчица плакатов с оперативной кафедры.

— Уху… — глубокомысленно ответил ей тяжело дышащий лейтенант Генка и, рефлекторно дёрнув плечом, замер, уставившись взглядом в потолок.

После слов лежавшей рядом с ним потной девицы он вспомнил о забытой во время процесса неприятности. Вспомнил о том, что у его подопечных именно сегодня заканчивается их первый летний отпуск. И именно ему, уже в 8.00 утра, надо прибыть в расположение, чтобы обеспечить изъятие отпускных билетов, в которых, к самой искренней Генкиной досаде, совершенно опрометчиво значится совсем другое время прибытия — 20.00. Зачем, спросите вы, устраивать это драконство? А затем, что уже на следующий день расположение курса должно сиять чистотой и являть собой образец уставного порядка. Руководить наведением этого самого порядка должен был всё тот же «Вычислитель» — так называли Генку его подопечные за не укладывающееся в уме умение мгновенно определять отсутствующего в строю курсанта. Было у Генки и второе прозвище — «Вешалка». Получил он его за манеру некрасиво дёргать правым плечом и локальные, но катастрофичные для курсантов, последствия его «вычислений». Почему локальные? Да потому что дальше курса разборки с нарушителями всевозможных запретов и табу никогда не шли. Так было принято. Помните, как это делается в приличных семьях? — «Все разборки, милый, когда уйдут гости!»

Так вот, о чём это мы?.. А! О причинах, требовавших всенепременного появления Генки на курсе в столь неурочно-раннее время. Дело в том, что если с самого раннего утра не переловить неосторожно появившихся в расположении второкурсников, то руководить Генке будет некем. Хоть самому в швабру и тряпки впрягайся. Мы это к тому, что без бесплатной рабочей силы, в виде горячо и часто любимого личного состава, уставного порядка не бывает.

Проверено.

А потому ловить курсантов надо было самым беспощадным образом. Генка взглянул на светившуюся в темноте зелёную газоразрядную цифирь новомодных электронных часов и, положив руку на пышное бедро любовницы, вздохнул. Ещё один «заход» — и на сон останется менее пяти часов. Маловато…

— Сволочи! — обозначил он своё отношение к сложившимся обстоятельствам, к несознательным курсантам и к собственному незавидному положению самого молодого на курсе офицера.

— Что?.. — изумилась услышанному любовница.

— Забей! Это я не тебе! — раздражённо скривился Генка и, в который раз дёрнув плечом, неуклюже польстил: — Ты, главное, от процесса не отвлекайся и не разговаривай! И, вообще… ты такая красивая, когда молчишь и ничего не спрашиваешь…

— Правда?! — обрадовалась любовница.

— Истинный крест! — вздохнул Генка и, проведя рукой по бархатистому бедру заинтересовавшейся его последним утверждением собеседницы, совершенно искренне уточнил: — Я от тебя когда-нибудь с ума сойду, — и, подмяв под себя её податливое тело, залепил ей губы поцелуем.

Этот Генкин заход понравился любовнице больше других. Наверное потому, что тот работал на удивление самоотверженно, словно кому-то мстил.

— Ты как Стаханов! — сказала она ему по этому поводу, чувствуя себя совершенно удовлетворённой.

— Вот только не надо меня сравнивать с покойниками и прочими политбюродствующими членами и Героями Социалистического соцелования! — оборвал её Генка и, удержав дёргающий плечо позыв, скривившись, вполголоса добавил: — Дура!!!

— Что?.. — опять не поверила услышанному любовница.

— Это я не тебе! — чуть ли не по буквам повторил ей Генка.

Он был раздражён. Очень.

Ну не нравилось Генке его положение «почти салаги». И эта смазливая дура не нравилась тоже.

А что поделаешь?

30 июля 1978 года. Украинская ССР, г. Киев,

КВВИДКУС[1], 06.15 утра, расположение 17-го курса

Раннее летнее утро. Уже рассвело, но белёсое, толком не напоенное солнечным светом небо ещё не набрало привычной для южных широт лазури. Знаете, как это бывает перед наступлением полноценного дня?

Время, когда дворники ещё не проснулись.

Даже не время, а чуть ли не безвременье.

Тишина… Даже воробьи не чирикают.

Спят, непоседы.

У крыльца училищного КПП, запертого ввиду раннего времени на внутренний замок, лихо тормозит украшенная серо-синими шашечками волга. Такси…

Едва машина остановилась, как со стороны водителя чуть ли не по пояс высунулась блондинистая сорокалетняя тётка. Высунулась, и семиэтажно обложила свою коллегу из ею же подрезанного трамвая. Трамвайщица, явно ошалев от явленного ей акустического великолепия, перестала возмущённо трезвонить и, разинув рот, уставилась на это чудо природы. И в самом деле, не каждый день увидишь знаменитую киевскую таксистку, прославленного ветерана ДТП, государственного извоза и, по совместительству, практикующего носителя непечатного извозчичьего фольклора.

Когда прихрамывающий Серёга вышел из здания Бориспольского аэропорта, именно эта шустрая особа уговорила его не дожидаться автобуса, а «прокатиться с ветерком». Пока странная таксистка «обрабатывала» потенциального клиента, её коллеги делали вид, что стоящего на тротуаре курсанта не существует. Благоразумно не вмешивались…

В извозе свирепые рыночные законы всегда действовали в полный рост. Невзирая на социализм и всеобщее равенство. Мы о том, что и тогда борьбу за денежные знаки клиента выигрывал не тот, у кого выше квалификация или комфортабельнее транспортное средство, а более темпераментный и беспринципный.

Вот и Серёга, несмотря на заломленную таксисткой цену и более чем скромные курсантские доходы, позволил себя уговорить. Впрочем, помимо напористости таксистки, свою роль в его согласии сыграли два немаловажных обстоятельства: то, что растянутая накануне нога за время перелёта окончательно озверела; и то, что предстоящее транспортирование огромной дыни, обретавшейся в огромной сетке, вызывало у него вполне оправданный скепсис.

При таком раскладе поневоле согласишься.

* * *

Расплатившись с таксисткой, Серёга достал из багажника дыню и набитый разной всячиной чемоданчик. Он ещё тянулся рукой к закреплённой на стене КПП кнопке звонка, а привезшее его такси уже скрылось за поворотом, пронзительно взвизгнув нещадно эксплуатируемыми тормозами.

— Вот же шальная баба! — восхищённо покачал головой Серёга и, коротко зевнув, утопил пальцем покрытую утренней росой кнопку.

Он не отпускал её, пока внутри не зашевелились и не послышались чьи-то чертыханья. Вслед за чертыханьями за триплексом огромной стеклянной двери появился зевающий четверокурсник. Увидав Серёгу, он красноречиво покрутил пальцем у виска и лишь потом, не торопясь, освободил удерживавший створки дверной шпингалет.

— Заходи, салага! — и язвительно поинтересовался. — Небось, по сапогам соскучился? — но, разглядев поклажу раннего визитёра, уважительно присвистнул. — Ни себе хрена!!! Где ж такое чудо уродилось?

— А ты через год рапорт напиши! Попроси, чтобы при распределении туда назначили! Там и посмотришь. Во всех сопутствующих подробностях. И плевать, что САВО[2] — округ незаменяемый, зато этого добра там — …завались!

— Чур меня! — разом проснулся старшекурсник. — Это ж надо такое пожелать! Типун тебе на язык! — и посторонился, пропуская окончательно разбудившего его второкурсника.

Когда хромающий Серёга, пройдя вдоль старого корпуса, доволок свою поклажу до крыльца его последнего подъезда и остановился вблизи ведущей на задний двор арки, в окружающем сонном царстве что-то неуловимо изменилось. За бетонным забором хлопнула кем-то неосторожно отпущенная подъездная дверь, возмущённо забрехала разбуженная этим хлопком дворняжка, в кронах окружающих плац каштанов загомонили проснувшиеся воробьи.

Город, в котором Серёга провёл свой первый самостоятельный год и в который только что вернулся, просыпался. Через тринадцать лет великая Страна распадётся, и этот город станет столицей другого государства. Вслед за этим часть Серёгиных однокурсников совершит немыслимое — переприсягнёт и наденет на головы фуражки с бандеровским трезубцем. Не сейчас, не сегодня, а через долгих тринадцать лет…

Сейчас и сегодня ничего особенного не происходило.

Если не считать за происшествие тот факт, что у второго курса будущей связной элиты заканчивался первый летний отпуск.

Весь август второкурсники будут надсаживаться на полевых тактических учениях, а месяц спустя в училище начнётся очередной учебный семестр.

— Здравствуй, жопа, Новый год! — сказал Серёга по этому поводу и потянул на себя ручку массивной входной двери.

Там, за этой дверью, его ждали друзья.

* * *

— Привёз?!! — первым делом спросил Шурка вернувшегося из отпуска Серёгу.

— А поприветствовать друга и поинтересоваться, как он отдохнул? Как его дела? Здоровы ли близкие? — обмениваясь с другом рукопожатием, Серёга второй рукой обнял его за плечо и несколько раз хлопнул ладонью по правой лопатке.

Хлопки отчего-то получились не в меру основательными. Словно они что-то означали.

То ли Серёга спросонья не рассчитал сил, то ли ещё не отошёл от отпускных азиатских реалий, где о делах и об основном, главном интересе никогда не говорят в лоб и с порога. Дело в том, что в Азии все более-менее серьёзные разговоры принято начинать не торопясь, издалека.

Традиция…

— Благополучны ли твои стада, как часто плодоносят нивы и жёны? — морщась от увесистых шлепков, подхватил предложенную ему манеру разговора Шурка. — Привет, Серёга! — в конце концов поздоровался он и тут же повторил волнующий его вопрос. — Привёз?! Не забыл?!

— И тебе, Шура, здравствуй! Когда я что-либо забывал? Конечно, привёз! Дыню будешь? Мирзочульская!!! Тринадцать кило!

— Ты мне про рога отвечай! Рога привёз? — сощурил левый глаз Шурка. — Дыня, кстати, сладкая?

— Послащё КТИЛПовских[3] тёлок!

— Иди ты! — не поверил Шурка. — Хотя, хрен с ним! Не будем отвлекаться на суетное! Доставай обещанное, да пойдём народ будить!

— Сейчас! Только народ мы в первую очередь разбудим! У нас всего час на то, чтобы собраться и слинять! Неслинявших, сам понимаешь, Вычислитель поотлавливает. Отловит, зараза такая, и заставит пол мастичить, окна мыть да кровати ровнять! — блеснул провидческим даром Серёга и, подхватив увесистый чемоданчик и огромную дыню, напоминающую песочного цвета дирижабль-цеппелин, захромал в сторону казарменного помещения.

— Дай помогу! — попытался ухватить сетку с дыней Шурка, но Серёга не дал.

— Чемодан возьми!

Зачем-то эта дыня была ему нужна.

Загадка такого Серёгиного поведения вскоре разрешилась.

Он подошёл ко второй в первом ряду койке и, подняв двумя руками сетку с дыней, начал медленно опускать её на физиономию спавшего в этой койке рослого брюнета. Вскоре брюнет замотал головой, расширил ноздри, вдохнул густой медовый аромат и, открыв глаза, резко сел.

Серёга еле успел дыню убрать.

— Серёга приехал! — сообщил брюнет очевидное и улыбнулся. — И дыньку привёз! Мирзочульскую!!!

— Хез, мардук! (Подъём, вахлак! — перс.) — ответил своему командиру группы Серёга. — Харбуза мехурем? (Дыню будешь? — перс., дословный перевод слова «харбуза» — «ослиный», т.е. большой «арбуз»)

— Мехурем, мехурем! (Буду, буду! — перс., смысловой перевод) — отозвался приходившийся ему земляком и командиром группы брюнет. — Тащи её в класс, а то до вечера даже запаха не останется!

Через полчаса пятеро курсантов, прибывших днём ранее и поэтому ночевавших в расположении, и свежеприехавший Серёга собрались в классе первой учебной группы. К этому времени они уже были умыты, побриты и экипированы для убытия в город. Дарить «системе» ещё один, пусть и неполный, день летнего отпуска никто из них не собирался.

Пока Серёга рассказывал о том, как он растянул ногу, прыгая на спор и на дальность приземления в ближайшее от дома озеро, в результате чего в последний день отпуска лишился личной маневренности — три исходящих соком девяностосантиметровых скибки были разделены пополам, по числу едоков. Через несколько минут оставшиеся от них корки полетели в стоявшую в углу мусорную корзину.

— Дурак ты! — сказал Серёге его командир группы, вгрызаясь в доставшийся ему ломоть. — Пустое геройство всегда так заканчивается. Хорошо, что голову не свернул!

— Дурак… — согласился Серёга и оторвал от спрятанной в стол сетки картонку посадочной бирки рейса 4883 «Душанбе-Киев».

Затем он, истребовав у любовавшегося крупным обрезком оленьего рога Шурки авторучку, старательно, печатными буквами, вывел на обратной стороне этой бирки: «Мужики, это — мой вам подарок из солнечного Таджикистана! Приятного аппетита!»

Саму бирку Серёга воткнул одним из её острых углов в сочную мякоть оставленной на первом столе мирзочульской красавицы.

— А почему не написал про то, что после дыни нельзя пить сырую воду? — поинтересовался Шурка, пряча ручку и обрезок рога в светло-коричневый портфель-дипломат. — Устроишь народу обсиралово — не простят!

— Бирка маленькая. Всё не поместилось. Да и незачем, — пожал плечами Серёга. — В нашей группе таких идиотов нет! — и, кивнув на командира группы, вертевшего в руках ключи от класса, добавил: — Саша Раскин такую же дыньку из зимнего отпуска привозил. Так что наши — в курсе. А кто забыл — другие напомнят!

— Тоже верно! — согласился Шурка и, проходя мимо предупредительно посторонившегося сержанта, поднял левую руку к глазам и коротко взглянул на часы. — Семь тридцать, мужики! Успеваем!

Пока Раскин закрывал дверь, кто-то из курсантов, перед тем как выйти на ведущую на плац лестницу, предусмотрительно выглянул в выходящее на этот самый плац окно.

— Атас, мужики! Вешалка у подъезда!

Курсанты, то ли не поверив, то ли чисто рефлекторно пытаясь оценить опасность, приникли к окну и встретились взглядами с выбрасывавшим окурок в стоящую у подъезда урну лейтенантом Генкой Савиным. Генка дёрнул плечом и, приставив ко лбу ладонь, подслеповато сощурился.

Оконное стекло бликовало в лучах низкого утреннего солнца и было непонятно — разглядел ли Вычислитель лица смотревших на него курсантов или нет.

— Сволочи! — сказал по поводу увиденного лейтенант Генка и потянул на себя ручку массивной входной двери.

— Сволочь! — согласились не слышавшие его слов курсанты и припустили прочь по коридору второго этажа.

Дореволюционный паркет предательски скрипел под ногами несущихся сломя голову курсантов, но молодость и скрывавшие спины беглецов изгибы коридора были на их стороне. Серёга и двое поддерживавших его под локти однокурсников почти не отставали от лидировавшего в этом минимарафоне Шурки. Не умиляйтесь и не удивляйтесь. Ко второму курсу понятия товарищества и взаимовыручки стали для недавних школьников уже не столько осознанной необходимостью, сколько рефлексом. В Армии вчерашние мальчишки взрослеют быстро. Надо полагать, что атмосфера армейских реалий к этому располагает.

В тот момент, когда беглецы миновали КПП, Генка как раз заканчивал проверять опустевшее расположение.

— Сволочи! — повторил он своё отношение к произошедшему, обнаружив в урне туалетной комнаты многочисленные свежие окурки и смятую сигаретную пачку.

* * *

Двадцать минут спустя, спустившись по неимоверно длинному эскалатору «Арсенальной», курсанты расселись в практически пустом вагоне метрошного поезда. Шурка тут же достал привезённые ему обрезки оленьих рогов и снова принялся их рассматривать. Что-то прикидывал, а, может, просто любовался?..

— Нафига тебе это барахло? — спросил Шура Раскин.

— Рукодельничать буду, — пожал плечами Шурка и добавил для явно заинтересовавшихся происходящим однокурсников: — Так, на пальцах, не объяснить. Потом увидите!

— Ну-ну, — улыбнулся Раскин. — Пальцы пальцами, однако, давайте, братцы рукоблудцы и рукодельцы (даже не знаю кому как приятнее и правильнее!), перед тем как разбежаться, всё же договоримся: что мы вечером говорить будем? Чтобы, если что, потом «дудеть» синхронно. На тот случай, если Генка наши физиономии разглядел и пытать примется.

— Вот уж влипли, так влипли! — согласился с сержантом один из курсантов. — Размякли и потеряли бдительность. Вечером, к гадалке не ходить, будет нам и «Вешалка», и оплодотворение по полной программе! Покупайте вазелин и готовьте анусы, господа будущие офицеры! Влипли! А всё твоя, Серёга, дыня расслабила.

— Дыня слабит только тех, кто её сырой водой запивает! — не согласился Серёга. — Опять же никому её силком в рот не заталкивали. А посему не путайте, сэр, слабость собственной яичницы с божьим даром, сиречь с непорочным зачатием!

— Причём здесь непорочное зачатие? — удивился нагнетавший тревожные опасения курсант.

— А притом, что если личный состав трахают в строгом соответствии с уставными требованиями, то его искреннее раскаяние считается зачатым непорочно!

— Ну да, — согласились с ним. — В СССР до сих пор самая востребованная поза из Кама-Сутры — это строевая стойка. Именно в этой позе и имеют пятимиллионную Советскую Армию!

— Короче! — отсмеявшись, предложил Раскин. — Если будут пытать, стоим на том, что торопились в город. Мол, надо было привезённые с собой передачки да подарки знакомым и родственникам представить. Типа того, что оказия и всё такое… Генка — человек сентиментальный, для него это — уважительный повод.

— Думаешь, прокатит? — спросил Шурка.

— У двух или трёх — прокатит! А остальных Вычислитель вряд ли рассмотрел.

К слову скажем, что переживали второкурсники совершенно напрасно. Во всяком случае, по этому поводу. Лейтенант, к немалой своей досаде, никого из них так и не разглядел.

Переживать им надо было совсем по другой причине.

Закреплённые за ними аудитории были временно переданы сдающему экзаменационную сессию четвёртому курсу.

Как думаете, что там обнаружили в классе первой группы пришедшие на самоподготовку старшекурсники? Правильно! — Дыньку! Огромную. Мирзочульскую. С Серёгиными пожеланиями приятного аппетита. Впрочем, ввиду отсутствия подписи дарителя, для них эти пожелания остались анонимными.

* * *

«Место встречи изменить нельзя!» — сказал как-то один из многочисленных классиков и был прав. Что он там имел в виду, и по какому поводу сотрясал воздух и переводил чернила — до сих пор неизвестно, но то, что эта фраза на удивление точно характеризует описываемую ниже ситуацию — сие факт. Непреложный и упрямый. Причём настолько, насколько упрям доведённый до последней крайности осёл.

Кстати, видели ли вы когда-нибудь заупрямившегося осла? А его крайность?..

Видели?

То-то же!

До значившегося в отпускных билетах времени «Ч» оставалось чуть более четверти часа. Секундная стрелка отстукивала ритм, словно сбесившаяся волшебная палочка. На каждом пятом её щелчке в окружающем КПП пространстве материализовывался целеустремлённо вышагивавший в направлении училищного крыльца курсант. Поведение курсантов напоминало движение дождевых капель по поверхности оконного стекла: разгонявшиеся капли сливались в робкие ручейки, а те — в единый постепенно набиравший силу поток.

Курсанты возникали, словно из воздуха.

Оказавшись в пределах взаимной визуальной досягаемости, они кивали друг другу, а сблизившись, не останавливаясь, обменивались рукопожатием. Они явно были рады друг друга видеть, но вели себя сдержано, не позволяя эмоциям брать верх. На эмоции у них не было времени.

Объясняя такое их поведение, повторимся: всё хорошее однажды кончается.

До 20.00 оставалось пятнадцать минут. Отпуск заканчивался.

* * *

Странное началось сразу же при входе в парадную. На широкой лестнице, ведущей в расположение курса, наблюдалось необычное для этих окрестностей скопление старшекурсников. Одни из них с совершенно растерянным видом стояли у перил и у упиравшегося в лестничное окно простенка, прислушиваясь к чему-то странному и тревожному, происходящему то ли совсем рядом с ними, то ли внутри них. Другие, поминутно останавливаясь, осторожно спускались по мраморным дореволюционного фасона ступеням.

— Рейс 4883. Узнаю, какая сволочь им прилетела — убью! — доверительно сообщил Серёге первый же встреченный им старшекурсник.

На лестничной площадке второго этажа, у дверей секретной библиотеки, неторопливо хромавшего Серёгу остановил одногруппник. Он вполголоса поздоровался и, ухватив под руку, с заговорщицким видом отвёл его в сторону…

— Тут такое творится! — восторженно сообщил Серёгин товарищ и вкратце поведал историю о передаче их класса четвёртому курсу и найденной там старшекурсниками дыне. — Сначала они к нам пить повалили. Толпой. Мы думали, что у мужиков сушняк. Типа того, что накануне отмечали и переусердствовали. Ну и с пониманием к ним. А с кем не бывает? Теперь вот гоним, а они не уходят. Не успевают, засранцы!!! Весь сральник нам уделали!.. Дынька, народ говорит, твоя была?

— Моя… — вздохнул Серёга, вспомнив про свои приключения с доставкой мирзочульского «ослиного арбуза» через добрую половину страны.

— Не жалей! — посоветовал однокашник. — Такая развлекуха получилась, просто атас!!! Идём, сам на этот цирк посмотришь! Представление в разгаре!

В подтверждение его слов двое спускавшихся по лестнице четверокурсников вдруг остановились, замерли, но через несколько секунд, переглянувшись, развернулись и, толкая друг друга локтями, устремились назад — в расположение семнадцатого курса.

— Видал?!! — азартно отметил это дело Серёгин однокашник. — Сейчас за свободную лузу драться будут!

Расположение курса сияло чистотой.

Заново окрашенный и надраенный до зеркально блеска паркет настойчиво заявлял о себе густым амбре не до конца застывшей мастики. По «ароматному» зеркалу паркета с деловым видом дефилировали полуодетые курсанты. Курс приводил себя в порядок: кто-то переодевался в «повседневку», кто-то гладился, сдавал в каптёрку чемоданчики с личными вещами, готовился к заказанному с опозданием, на 21.00 ужину.

В отпускных билетах, как вы помните, значилось время прибытия 20.00, вот ужин и сдвинули с поправкой на это обстоятельство.

Почти пасторальную картинку привычной вечерней суеты нарушали доносившиеся из туалета всплески ведущихся на повышенных тонах диалогов. Кому-то настойчиво предлагали «сойти с постамента», он не менее настойчиво отказывался, называя обидчика «сволочью», «вандалом» и «осквернителем» собственной монументальности, которую почему-то называл «историческим наследием». Стоявшая вблизи туалета группка второкурсников встречала каждую удачную реплику радостным гоготом.

В мире опять не было гармонии.

Серёга взглянул на часы: увлекательное дело эти пререкания старшекурсников друг с другом, но у него на них не было времени. Надо было доложить о прибытии, сдать отпускной билет и проездные документы.

Отпуск закончился окончательно.

Серёгин доклад о том, что он «из отпуска прибыл, за время отпуска замечаний не имел», — Савин слушать не стал. Прервав на полуслове, устало махнул рукой и показал на один из стоявших у стены стульев:

— Садись!

Дохромав до стула, Серёга осторожно уселся на его краешек.

— В отпуске переусердствовал? — сочувственно спросил Генка, проследив за его осторожными перемещениями, и передёрнул плечом.

— В отпуске.

— Сильно болит?

— Есть немного, — согласился Серёга. — Устали? — проявил он ответное сочувствие, мысленно отметив тёмные круги под глазами лейтенанта.

— Устал, — подтвердил Генка. — Толком не выспался и с самого утра на ногах.

Ознакомившись с отметками комендатуры в Серёгином отпускном билете и соединив его скрепкой с переданными ему авиабилетами, хмыкнул и, взглянув ещё раз на явно ожидающего какого-то подвоха подчинённого, поинтересовался:

— И как это ты на такой ноге умудрился от меня утром сбежать? Друзья помогли?

Серёга только плечами пожал да ладонями развёл.

Сдавать товарищей было нельзя, но и с тем, что Вычислитель прав, было не поспорить.

— Кто ещё с тобой был? Эти? — и Генка двинул по покрывавшему стол стеклу листок с шестью фамилиями.

Ознакомившись со списком и отметив, что его собственная фамилия, в отличие от других участников утренних событий, дважды обведена шариковой ручкой, Серёга набычился, но промолчал.

— Дурак ты, Серёга, — сказал Савин. — И, если думаешь, что я вас там, в окне, разглядел, то тоже дурак. Я вас вычислил. По оставленным под койками чемоданам. Но всё равно были сомнения. Вы могли уйти гораздо раньше, чем увидели меня. И в окне мог маячить кто угодно. А сейчас вам только и остается говорить, что передачки да подарки по киевским родственникам и знакомым носили. Вы об этом договорились мне дудеть?

— Об этом, — буркнул Серёга и не удержался от встречного вопроса. — Кто-то купился на ваши вычисления и признался? Идиоты…

— Никто не купился, — дёрнул плечом лейтенант. — Я вас сам вычислил. По оставленным тобой уликам.

— Мной? Уликам? Каким ещё уликам?

— Следи за мыслью, — улыбнулся Генка, — и запоминай. Глядишь, потом, после выпуска, пригодится, — он закурил и, выпустив длинную струю дыма в сторону портрета Министра Обороны, с совершенно довольным выражением лица, перечислил упомянутые им «улики» и прокомментировал связанный с ними ход собственных умозаключений: — Те, кто приехал ещё вечером, вчера, когда курили, наверняка делали это на улице. В курилке. Погода хорошая, да и смысла смолить на курсе, рискуя попасться на глаза дежурному по училищу, у них не было… Правильно?

— Я не курю, — заметил Серёга.

— Вот именно. Так вот, старых окурков в ведре туалетной комнаты не было. Зато свежих было пять штук. А чемоданов под койками — шесть. Значит, один из тех, кто был на курсе и сбежал — был некурящим. В этом списке некурящий только ты. Все остальные курят. Пока всё совпадает. Ты следишь за мыслью?

— Слежу. Но это только косвенные улики.

— Правильно. Косвенные. А надо было привязать этих шестерых к какой-нибудь общей, которая говорила бы о том, что именно они маячили в 7.32 в окне. Фактов и улик не было, и я стал наблюдать и ждать. Такого, чтобы улики не нашлись, не бывает. Ближе к одиннадцати на курсе началось водопойное паломничество. Потом водопойцы оккупировали наш туалет. Достаточно было расспросить одного из них, чтобы выяснить — в ваш класс они попали сразу после завтрака, в 8.45. И обнаружили там огромную среднеазиатскую дыню. На курсе два человека из Средней Азии — Раскин и ты. Я позвонил в справочную аэрофлота и узнал, что рейс Раскина из Бухары прибыл вчера вечером, а твой из Душанбе — сегодня под утро. После этого осталось сходить в класс и изъять у этих олухов это… — Вычислитель полез в выдвижной ящик стола и достал из него смятую аэрофлотовскую бирку. Читаем: — рейс 4883. Душанбе. Всё совпало.

— Вам бы шпионов ловить, — сообщил лейтенанту Серёга и, почесав в затылке, добавил. — Что нам теперь будет?

— Ничего, — удивился Генка и опять дёрнул плечом. — Иди, готовься к ужину.

Осторожно закрыв за собой дверь кабинета, Серёга вспомнил передаваемую по цепочке историю про то, как полтора года назад четверокурсник Рязанского училища связи, Генка Савин, будучи на стрельбище, подхватил выроненную неуклюжим второкурсником наступательную РГД-5. В отчаянном, вывихивающим плечо усилии — успел отшвырнуть гранату и, сбив недотёпу с ног, накрыл своим телом. Бог был на Генкиной стороне. Завтрашнего лейтенанта контузило, и осколками взорвавшейся гранаты в лоскутья посекло шинель. Больше — ни царапины.

Но контузии — коварные травмы. Появившаяся в связи с контузией у Генки дурацкая привычка дёргать плечом — стала причиной не менее дурацкого, перечёркивающего офицерскую карьеру вердикта: «Годен к нестроевой».

Ставшего непригодным к службе в войсках Генку назначили курсовым офицером в инженерное училище.

Нормального курсового расстраивать не стоило. Наверное поэтому, Серёга не сказал Савину, что, будь он на его месте, то свои «выяснения» начал бы с того, что позвонил бы дежурному по училищу. Узнать фамилию курсанта, расписавшегося в «Журнале вскрытия помещений» за пенал с ключами от курса, минутное дело. И факт этот — абсолютный. Не сказал и о том, что самолётная бирка могла принадлежать кому угодно, но её номер можно сверить по записи в графе «Ручная кладь» в Серёгином билете, сделанной во время регистрации в Душанбинском аэропорту. Что сделанную печатными буквами запись с обратной стороны бирки можно сверить с оформленными Серёгой стендами в Ленинской комнате. Характерные начертания букв А, Е, К и Д у умеющего писать шрифтом человека настолько индивидуальны, что вполне могут быть использованы в несложной графологической экспертизе. И, наконец, без проверки уже находившихся в распоряжении лейтенанта Савина билетов, на предмет значившихся них номеров рейсов и времени прибытия, его построения были лишь неподтверждёнными фактами версиями.

Кроме того, не стоило принимавшему отпускные документы лейтенанту говорить о собственной усталости и недосыпе, не поправив перед этим ворот его армейской рубашки. Оставшиеся на шее следы поцелуев располагали скорее к иронии, чем к сочувствию.

Серёга представил, сколько курсантов заметили красующиеся на Генке отметины, и хмыкнул.

11 октября 1978 года. Украинская ССР, г. Киев,

КВВИДКУС, расположение 17-го курса

— Какая сволочь? Где он? Где, вашу душу!!! — неистовствовал Колька Мещеряков.

— Кто? — недоумевали товарищи.

Сколько экспрессии, а всего-то делов — из Колькиной тумбочки пропала пластмассовая линейка. Эдакий косоугольный треугольник весёленькой оранжевой расцветки.

Похоже, что пропавший треугольник был Кольке чем-то очень дорог, но даже при таком раскладе он был кругом не прав. Проявление столь бурных эмоций в военном коллективе чревато. Служивый народ — по сути своей — брутален и язвителен, а потому тем, кто постоянно обижен или взвинчен, пощады нет.

— Колька, а ты его не сам на свои химические эксперименты извёл? — поинтересовался один из соседей. — Небось, своим же треугольником мой выжранный на прошлой неделе «Шипр» закусил?!! Не глядя? Вон и башка у тебя подозрительно треугольная!!! Сам сожрал, а теперь проспался и на товарищей «батон крошишь»? Эфирные масла в остатках мозга бродят? Вахлак!!!

— Я «Шипр» не пью! — оскорбился недавно прославившийся изготовлением йодистого азота и распитием чужого одеколона Колька. — От «Шипра» отрыжка керосиновая…

— «Шипр» он не пьёт! А кто мой «Русский лес» вылакал? — возмутился другой Колькин однокашник.

Он, похоже, не забыл, как подпрыгивал от оглушительных хлопков нарезанной на миниатюрные квадратики бывшей промокашки, пропитанной треклятым йодистым азотом. Легко детонирующие квадратики были рассыпаны всё тем же не вовремя чихнувшим Колькой.

Сам Колька, судя его по пылавшей праведным гневом физиономии, и вспоминать перестал, как дважды в день делал влажную уборку в радиусе пяти метров от собственной койки. Дело в том, что во влажном состоянии почти невидимые на красном паркете красно-фиолетовые квадратики не реагировали на неосторожное по ним хождение. Йодистый азот взрывоопасен лишь в виде сухих кристаллов.

— Сравнил! — фыркнул давно не мывший полов Колька. — От «Русского леса» и выхлоп благородный, как в Вермахте, и голова не болит!!! Словно пил, не снимая каски! И не надо меня сбивать и уводить разговор в сторону! Какая сволочь мой треугольник попёрла? Я требую ответа!!!

Через полчаса выяснилось, что Колька в своём «горе» не одинок. Пластмассовых линеек и транспортиров в тумбочках курсантов заметно поубавилось. На месте остались лишь залапанные до полной неприглядности их деревянные собратья.

— Шурка! Сволочь! — наконец сообразил кто-то из курсантов. — Это ты наши линейки попёр?

— Я! А что? — сделал невинные глаза только что зашедший в расположение Шурка.

Народ от такой его наглости опешил.

— Сволочь! — подтвердил всеобщее отношение к произошедшему начавший недавнюю бучу Колька. — Нахрена тебе мой треугольник?.. Верни, а не то рассвирепею!

— Все рассвирепеют! — поддакнули Кольке откуда-то справа, с линии коек пятой группы.

— Да хоть расстреливайте! — улыбнулся Шурка. — Если, конечно, посчитаете, что я ваше барахло на херню извёл, — и, уложив на свою тумбочку новенький светло-коричневый дипломат, щёлкнул его замками. — Вот! Любуйтесь!!! — пустил он по кругу три ножа хищных очертаний: два обоюдоострых клинка, напоминавших морские кортики или испанские стилеты, и зловещего вида тесак, которым во времена оны и капитан абордажной команды с пиратского фрегата не побрезговал бы.

Работа над ножами ещё не была завершена.

Их лезвия уже сияли полированной завершённостью форм, но контуры рукоятей и гарды пока были лишь намечены скупыми, хотя и точными мазками-срезами, оставленными точильным кругом. Рукояти были совсем свежими — пыльно-матовыми, незасаленными частыми прикосновениями отнюдь не стерильных хозяйских рук. Средняя часть рукоятей была изготовлена из оленьего рога, заключённого с обеих сторон в полосатый набор разноцветных пластин.

— О! Да это ж из моего треугольника замайстрячено! — восхитился Колька, колупнув ногтём оранжевую полоску на одном из стилетов, и уточнил: — А это дело не разлетится, если стяжка вдруг слабину даст? — и попытался отвинтить бронзовое, украшенное орлиной головой навершие.

— Не разлетится, — улыбнулся Шурка. — Рукоять, хотя и наборная, но насажена в натяг и на эпоксидку. Да и пластины друг с дружкой перед стягиванием склеены. Я их растворённой в дихлорэтане плексигласовой стружкой промазал.

— Толково! — одобрил Колька Мещеряков и, найдя характерные оранжевые полоски и на втором стилете, успокоился окончательно, а, успокоившись, тут же поинтересовался. Надо полагать, на всякий случай. — Шура, а зачем тебе два кортика? Подари один!.. Подаришь?

— Не могу! — вздохнул Шурка. — Не обижайся. Один я себе делаю, а второй — Серёге. Он мне на полтора десятка рукоятей оленьих рогов привёз.

— А это мачете?

— Шефу. День рождения у него скоро... Старшина попросил сделать. От имени курса подарим.

— Тогда конечно, — согласился Колька.

Как тут было не согласиться? Вещи дорогие — ручной, чуть ли не ювелирной работы. И озвученные поводы их дарения были более чем уважительными. Не сравнить эти поводы с Колькиной наглой просьбой.

— Я не в обиде. Но и ты там того, — буркнул Колька, — не обижайся. Я же не знал, кто и зачем эту чепуху попёр. Ты, если что, больше без спроса не бери. Надо будет — спрашивай. Мне не жалко.

— На такое дело и в самом деле не жалко, — подтвердили остальные владельцы пропавшей пластмассы, дотошно исследовав Шуркины ножи и с удовлетворением обнаружив среди цветных полосок «свой вклад» в появление на свет этого рукотворного чуда.

23 октября 1978 года. Украинская ССР, г. Киев,

КВВИДКУС, учебный узел связи в подвале нового корпуса

— Сволочь! Вы, товарищ курсант, — сволочь! Натуральная и мерзопакостная! Не из чухонцев, кстати, будете? Рожа уж больно снулая… Дохляк-дохляком! И не подумаешь, что столько гадостей наворотить способен!

— Русский я, — вздохнул Шурка и, зорко следя за разбушевавшимся смуглым прапорщиком (как бы руки не распустил!), поинтересовался. — А вот на вашей прабабушке, товарищ старший прапорщик, явно татаро-монгольское иго ночевало! Всей ордой! Причём не один раз и по кругу!

— Ах ты ж, щенок! — взвился прапорщик и, ухватив лежавшую на верстаке киянку, двинулся на Шурку.

Он явно собирался сравнить крепость видавшего виды деревянного молотка и Шуркиного лба.

— Ещё шаг и зарежу, — предупредил Шурка. — Даже мявкнуть не успеешь.

И выставил перед собой сверкающий свежим глянцем нож. Впрочем, какой нож? Лезвие того монстра, который обретался в Шуркиной руке, польстило бы и мексиканскому мачете. Тот же вызывающий невольное уважение фасон и размерчик. Расширяющийся от утяжелённого ассиметрично заточенного острия клинок напоминал хищный лист диковинного тропического растения. Несмотря на грозные размеры, нож смотрелся на удивление гармонично.

И стоял курсант правильно, так, словно родился в стойке ан гард (En garde (исп.) — положение «к бою»): колени согнуты, кисть напряжена, левая рука отведена за спину, клинок нацелен в лицо противнику.

Раздражение и злость в глазах прапорщика сменились уважительным интересом. В них читалось что угодно, только не испуг. Былая готовность растереть строптивого курсанта в порошок куда-то испарилась.

— Классная штуковина, немецкий «Weidblatt»[4] напоминает, — отметил он, бросая киянку на верстак. — Это ты на неё, аспид, три моих алмазных круга извёл?

— На них… — уточнил Шурка, на всякий случай, решив не язвить о том, что вряд ли прапорщик держит на работе личный, приобретённый за собственную денежку инструмент, и, наклонившись, достал из светло-коричневого дипломата ещё два ножа, живо напомнивших классические испанские стилеты.

Именно по образу и подобию испанских стилетов в свое время стали изготавливать кортики для морских офицеров.

Выглядели эти два ножа абсолютно одинаково. Словно близнецы.

— Дай-ка сюда. Хоть заценю.

— Держите, товарищ прапорщик, — вздохнул Шурка. — Только осторожно. Не порежьтесь. Лезвие гвоздь-двухсотку перерубает. Чик — и ты уже без пальца…

— Куда тебе столько? — поинтересовался прапорщик, пробуя пальцем острие самого большого из ножей.

— Один себе, второй — другу на подарок, третий — начальнику курса, — пожал плечами Шурка, сразу же поняв, куда клонит его собеседник.

— А обиженному прапорщику — хрен по всей физиономии? — предсказуемо уточнил тот.

— Ну зачем так сразу и хрен? — снова вздохнул Шурка. — Найдёте ещё один круг — помогу и вам такой же тесак сделать. У меня, вон, и заготовка есть, — и он, с видимым сожалением, достал из дипломата увесистый стальной брусок.

— Что за металл? Откуда? — изумился прапорщик, уважительно взвесив заготовку на ладони.

— Турбинная лопатка от «Антея».

— Обалдеть! А ты к нему каким боком? — окончательно перешёл на «ты» размякший прапорщик.

— Японскую кофемолку Командующему округом отремонтировал, а он потом меня на дачу к директору авиазавода возил. У того — импортный телевизор крякнулся.

— И телевизор сделал?

— А хрен ли его не сделать? — искренне удивился Шурка. — Раз он уже однажды работал, то во второй раз — просто обязан. Опять же от электричества работает, а всё, что от электричества…

Продолжать фразу он не стал, но прапорщик и без того всё понял.

— Так ты у нас на все руки мастер? — уточнил он.

Шурка лишь пожал плечами. Отвечать на риторические вопросы — бессмысленно.

— Ты там того, — буркнул прапорщик уходившему на ужин Шурке, — если что, не обижайся. Я же не знал, на что ты мои круги извёл. И… На будущее… Если что будет надо — спрашивай. Мне не жалко. А то и просто так заходи… Пообщаемся.

Справки:

[1] КВВИДКУС — Киевское высшее военное инженерное дважды Краснознамённое училище связи.

[2] САВО — Среднеазиатский военный округ.

[3] КТИЛП — Киевский технологический институт лёгкой промышленности.

[4] «Weidblatt» (полевой клинок — нем.) — был разработан и запатентован известным немецким натуралистом и художником-анималистом Фридрихом Карлом Липпертом (Friedrich Karl Lippert) в 30-е годы прошлого века для использования на охоте в качестве холодного оружия для добивания крупной дичи. Наиболее крупные модели ножей серии Weidblatt нередко используют в качестве фашинных — европейской разновидности мачете, для расчистки лесной чащи.

Глава 3.2.

Отпуск

Вернемся к фобиям.

Пережив в отрочестве зрелище средневековой казни и прочие сирийские прелести, Шурка невзлюбил Восток, а вместе с ним, до кучи, всю Азию и Африку как таковые. Причем не какие-то там географические аспекты этих континентов, а всех их коренных жителей: как черных, так и просто смуглых, а заодно и всё черное и тёмное. Впрочем, "невзлюбил" - это ещё мягко сказано.

Шуркина аллергия на тёмное с возрастом не только устоялась, но и окрепла. Повзрослев, он патологически не переносил не только всё тёмное на двух или четырех ногах, но и, как это ни странно, любые неодушевлённые объекты темных тонов. У него даже портфель-дипломат был не как у всех, чёрного, а вызывавшего неприятные ассоциации маркого светло-коричневого цвета.

В училище было два факультета - радио и проводный.

Радиофакультет, на котором обучался Шурка, отличался от проводного существенно более сложной и насыщенной учебной программой. Различие было настолько велико, что курсантам радиофакультета вряд ли приходилось немногим легче, чем далёким неграм на южных плантациях Североамериких Соединенных Штатов в период их бесправного рабства.

Неудивительно, что после преобразования училища из среднего технического в высшее инженерное, какой-то безвестный остряк, заметив это бросавшееся в глаза несоответствие объемов учебной нагрузки, окрестил радистов - "неграми". Название прижилось, и, спустя годы, первый факультет называли "негритянским" даже курсовые офицеры и преподаватели. Курсанты, обучавшиеся на факультете проводной связи, в просторечии числились "шнурками".

Эй, негр! - обращался иной "шнурок" к представителю радиофакультета.

Да? - откликался среднестатистический радист, нисколько не обижаясь.

И только Шурка, в ответ на такое к себе обращение, кривился и, уставившись на обидчика неподвижным холодным взглядом, с вызовом цедил:

Вешайся, шнуряра!

К концу первого курса Шурку перестали называть "негром". На негритянском факультете за ним закрепилась репутация человека с замашками "бледнолицего плантатора". Абсолютности и непримиримости Шуркиной фобии могли бы позавидовать даже отцы-учредители "Ку-клукс-клана".

Без видимых усилий он мирился лишь с черным цветом околыша своей фуражки, двух курсантских погон и украшенных связистскими эмблемами петличек. Военная обувь - тоже относилась к редчайшим исключениям в его списке.

Всё остальное было далеко за пределами личных симпатий.

Фобия на черное обострялась в часы, когда Шурка был выпивши или страдал от похмелья. По сложившейся в училище традиции старшекурсников за умеренное употребление спиртного не преследовали, поэтому возможностей понаблюдать за Шуркиной фобией вживую у его друзей и однокашников было более чем достаточно.

* * *

В тот злополучный зимний день у четвертого курса начался отпуск.

В этом году военная судьба занесла служившего санитарным врачом Шуркиного отца за две монтировки по карте. В тайгу.

Строча пространные отчеты об успешной борьбе своего санитарного отряда с энцефалитным клещом, он со стоическим фатализмом добивал последние предпенсионные проценты в Забайкалье.

Клещу, судя по всему, на героические усилия санитарного отряда было начхать.

Ехать в далёкую и совершенно незнакомую засыпанную сугробами Читу - Шурке категорически не хотелось. Их семейное гнездо на улице Сееби в Таллинне простаивало безо всякого толку, а в самом городе Шурку ждали соскучившиеся одноклассники и одноклассницы. Воспользовавшись этим обстоятельством и правом бесплатного проезда, двое друзей - Шурка и Серёга - решили в эту зиму к родителям не ездить, а оттянуться в благополучной по части наличия кабаков Эстонии. Оторваться по-полной, в силу недостатка средств, у них вряд ли бы получилось, но и ограничивать себя в рамках выделенных родителями сумм они не собирались.

Прямого рейса на Таллинн из столицы Украины тогда не было, поэтому, получив на руки отпускные документы, друзья взяли билеты на Ригу. Оставшийся отрезок пути сомнений не вызывал - поезда из столицы Латвии в соседствующую с ней Эстонию ходили регулярно.

Допотопный АН-24-й из Жулян до Риги отправлялся ближе к ночи. Времени оставалось более чем достаточно, и друзья, оставив чемоданы в камере хранения аэровокзала, вернулись в училищное общежитие. Как раз к стихийно возникшему бутербродно-пирожковому обеду. Обед, как это водится в сугубо мужском коллективе, плавно перетёк в коллективное распитие, которое его участники предусмотрительно посвятили начавшемуся отпуску.

Все, кому не удалось уехать в первые же часы, самозабвенно "обмывали" долгожданную свободу. Благо силком никого в это дело запрягать не приходилось.

Есть у военных примета: если грядущий отпуск немедленно не "обмыть", то в нём обязательно что-нибудь пойдёт наперекосяк. А поскольку люди рисковых профессий жутко суеверны, то и пьют они только когда рискуют, а вовсе не из-за якобы присущей им любви к Зеленому Змию.

Впрочем, любая пьянка - мероприятие рисковое, а потому - благородное.

Поэтому на Руси чем больше пьёшь - тем ты благороднее.

От этого, поговаривают, и родилось уважительное: "Вам налить, вашбородь?"

В военной среде утешение страждущих - традиция. И по этой, давно устоявшейся сердобольной традиции, убывавшие на вокзал или в аэропорт "везунчики" оставляли в выставленной на тумбочку дневального картонной коробке заранее заготовленные рубли.

"НА ПРОПОЙ" было каллиграфически выведено на этой коробке.

Оставшимся ничего другого не оставалось, как традиционно рисковать. Опять же - грех бросать бесхозными оставленные более удачливыми сокурсниками "утешительные" деньги…

Отказ от распития для русского человека - тяжкий грех. Почти святотатство.

По этой, или по какой другой причине, участвовавший в общекурсовой отвальной Шурка ни один из объявленных тостов не пропустил, доверив вопрос своей доставки в аэропорт своему непьющему напарнику. Серёга же нервничал, обоснованно опасаясь, что "нахлебавшийся водовки " Шурка устроит за стенами училища бесплатный цирк, раздражаясь при виде каждого тёмного предмета и докапываясь ко всем смуглолицым прохожим. Расправившись с выделенными ему двумя беляшами (больше не дали, чтобы зря закуску не переводил), Сергей уселся в стороне от остальной компании, раскрыл книгу и, прихлёбывая из эмалированной кружки крепко заваренный чёрный чай, лишь изредка поглядывал на "оседлавшего Зелёного Змия" товарища.

Шурка же, как заведенный, раз за разом вскидывал локоть и наполненную до краёв алюминиевую стопку выше украшенного белоснежными полосками курсантского погона, но до состояния риз так и не напился, хотя ближе к вечеру у него азартно блестели глаза и в предвкушении грядущих подвигов непрерывно раздувались ноздри.

Ему было хорошо.

После пятого или шестого тоста Серёга плюнул и перестал считать выпитое его товарищем. Ливень над Марианской впадиной не делает её ужасающую глубину ужаснее.

Ничто не предвещало приближения приключений, но ждать себя они не заставили. Есть у них такая препаскуднейшая манера - приключаться в самый неподходящий момент. Говорят, именно за это их и прозвали "приключениями".

Место и время для приключений были уже предопределены.

На вечер у друзей имелась контрамарка на праздничный концерт во Дворец Украины.

Глава 3.3.

Дворец Украины

Ближе к вечеру захмелевшего Шурку начало клонить в сон. Противиться настойчивым домогательствам Морфея он не стал, его даже не смутил тот факт, что они сидели в самом что ни наесть первом ряду. Набраться сил перед предстоящим полётом представлялось ему куда более важным делом, чем соблюдение дурацких правил неизвестно кем установленных приличий.

В первом отделении пела "Синяя птица". Ведущий приходился дальним родственником Шуркиному другу (откуда, собственно, и контрамарка). Безмятежно спящий в самый разгар концерта Шурка, судя по всему, очень смутил происходившего из интеллигентной еврейской семьи ведущего. Он долго колебался, но, объявляя очередную песню, всё же поинтересовался жестами у бодрствующего Серёги, всё ли в порядке с его соседом. Тот успокаивающе помахал ладонью и, чиркнув по горлу сложенными лопаточкой пальцами, вполне доходчиво пояснил непонятливому родственнику, что его друг просто… устал.

Как водится, от свойственных военной службе тягот и лишений.

Проснулся Шурка лишь ко второму отделению. Его разбудил самодеятельный концерт студентов из экзотических стран. Обделенные фантазией и вкусом чиновники от идеологии понимали укрепление дружбы народов крайне примитивно, и такие приторно-лубочные мероприятия считались чуть ли не традицией. Оскоминно-шаблонный репертуар таких концертов ни особыми перлами, ни каким-либо разнообразием не блистал.

В начале отделения под ритмичную мелодию ситара и двух барабанов сплясала нещадно укутанная в сари индианка. Потом свою революционную песню спели прятавшиеся под пончо и сомбреро латиносы. Третьим номером вышел долговязый негр в чёрных лаковых туфлях, красной косоворотке с балалайкой под мышкой и маленькой колченогой табуреткой в руках. Усесться посередине огромной сцены он почему-то не решился и, после некоторых колебаний пристроился в дальней её трети. Прямо напротив наших героев.

Всё то время, пока ничего не подозревавший иссиня-черный уроженец африканского континента исполнял на ломаном русском "Калинку-малинку", Шурка терпел и крепился. У него только нехорошо заблестели глаза и, словно от крапивницы, пошли красными пятнами напрягшиеся желваки. Когда наглый зулус, сорвав вялые аплодисменты, раскланялся и после забористого проигрыша грянул "Расцветали яблони и груши" - Шурка не выдержал.

Материализовавшееся возмущение перехватило дыхание, он напрягся, сокрушенно замотал головой и громко икнул. Потом ещё раз. И ещё… Приступ икоты перешел в надсадный кашель. Отвлекшись на мешавшего ему курсанта, и без того волновавшийся африканец сбился, а сбившись, напрочь забыл слова.

Наконец, прокашлявшийся Шурка вытер кулаком проступившие слёзы и привстал. Подобно красно-черному буденовцу с плаката времён гражданской войны, он вперил в африканца обличительный перст и, дождавшись всеобщей тишины и внимания, выдал:

Ты! Ботинок нечищеный! Прежде чем браться за такие песни, сначала как следует по-русски говорить научись! - утверждающе кивнув собственным словам, бесслюнно сплюнул и, обернувшись в сторону зрительного зала, с пьяной непосредственностью добавил: - Мой дед не для того с этой песней всю войну прошёл, чтобы зачатые на пальме папуасы здесь на неё пародии изображали!

Опомнившийся Шуркин спутник довольно чувствительно приложил своего друга локтём, но уже было поздно. К ним, волнуясь и багровея от осознания важности момента, в сопровождении двух дюжих милиционеров, спешила женщина-администратор.

Ждать нежелательного развития событий Шуркин товарищ не стал. Он решительно поднялся, приблизился к даме-администратору и, приложив указательный палец к губам, многозначительно вытаращил глаза.

Дама опешила. Какое-то время она растерянно таращилась на призывавшего к молчанию курсанта. Серёга же, не давая ей опомниться, жестом свободной руки предложил отойти для явно важного и не терпящего отлагательства разговора.

Дама невольно поддалась такому напору, а, поддавшись, неожиданно для себя узнала, что главным героем неприятного инцидента является не кто иной, как избравший военную стезю "племянник" первого секретаря ЦК компартии Украины - Владимира Щербицкого. И в свете этого интерес администрации Дворца состоит, прежде всего, в том, чтобы ни в коем случае не придавать случившемуся инциденту огласки.

Сомнения работницы культуры Серёга добил единственным имевшимся у него аргументом:

Если я вру, то откуда тогда у нас контрамарка на первый ряд? - спросил он и, не оставляя времени на размышления, поставил перед фактом. - Вообще-то мы уже уходим. До свидания!

Администрация, как и следовало ожидать, охотно проводила проблемных курсантов до выхода.

Когда за "племянником Щербицкого" и его спутником закрылись массивные стеклянные двери Дворца, и милиционеры, и руководившая выдворением дама вздохнули с облегчением.

До вылета самолёта из Жулян оставалось около трёх часов. Коротко посовещавшись, друзья решили ехать в аэропорт.

Глава 3.3.

Ворона

Полупустой троллейбус, проехав по Крещатику, свернул направо. Не успел он добраться до середины затяжного подъема к Софийскому собору, как кто-то из ехавших в нём пассажиров обратил внимание на собравшуюся у дверей банка толпу не по погоде легко одетых темнокожих студентов.

Гля, что творится! - с провинциальной несдержанностью воскликнул он. - Чего это они все там собрались? Очередь, прям как за югославскими сапогами!

И вправду, - заметил Шурка, - что это они скучковались? Не за киевскими же тортами?

Окинув взглядом ехавших в троллейбусе пассажиров и не найдя среди них ни одного темнокожего, он с пьяной непосредственностью добавил:

Как же я этих чёрных не люблю!!!

Троллейбус настороженно замер. На Украине всегда недолюбливали своих отличавшихся цветом кожи и разрезом глаз сограждан, но заявлять вот так, во всеуслышание о своих попахивающих расизмом фобиях - решались немногие. И, если решались, то - в узком кругу, либо когда на вопрос "Да как вы смеете?" имелся неубиваемый повод для "сильного душевного волнения" и убийственный контраргумент - "А вы посмотрите, что этот черномазый представитель угнетенного народа вытворяет!" А тут наблюдалось отсутствие обоих оправдывающих обстоятельств: негры вели себя вполне пристойно, и минорно улыбавшийся Шурка никак не подходил под определение находящегося в состоянии аффекта человека.

Кто-то из пассажиров вполне резонно мог счесть сказанное провокацией. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Объясняться по этому поводу с училищным особистом Серёге не хотелось, и он попытался обратить слова находившегося "под мухой" Шурки в шутку.

Торты, говоришь? Не-е-е, Шура… Какие в банке торты? - заметил он нарочито громко. - В банке, если ты не забыл - вакса! Негры наш климат не переносят - они в нём линять начинают! Кто до мулатского состояния, а кто - прямым ходом в свою Африку. Вот им с родины регулярно и подвозят их национальную косметику. Чтобы доучились, не потеряв "исторического лица" и не сбрендив. Это у нас такие как ты, обалдуи ею сапоги мажут. А для африканцев дёготь и вакса - это парфюм! Покруче, чем от Коко Шанель!

Пассажиры троллейбуса после Серёгиных слов облегченно рассмеялись, а зацепившийся за расовую тему Шурка - расслабился.

На пути до аэропорта других казусов не случилось.

Приключения продолжились уже в Жулянах.

Едва покинувших троллейбус друзей огорошили объявлением о задержке их рейса. По техническим причинам. Полуторачасовая задержка, с одной стороны, раздражала, с другой - у них появилось возможность перекусить.

Известно, что на пустой желудок плохо летается не только птицам.

Пока проголодавшиеся герои повествования осматривались, в примыкавшей к остановке закусочной коротко хлопнула стеклянная дверь. Облако вырвавшегося из недр заведения пара принесло с собой дразнящие запахи горячих вареников с картошкой и жареного мяса. Ноги сами занесли курсантов вовнутрь. Через несколько минут перед ними стояли исходящие горячим мясным и картофельным духом глечики. Гастрономический натюрморт завершала пара кружек "Пшеничного колоса". Урчащие в предвкушении трапезы желудки звали друзей на ратные подвиги во славу вокзального общепита. В битве с содержимым глечиков убедительную победу одержало чревоугодие.

Когда насытившиеся и повеселевшие курсанты перевели дух, и перед ними материализовалась вторая пара "Пшеничного колоса", Серёга спохватился. Для Шурки этот "пшеничный" довесок к выпитой ранее "Пшеничной" мог стать фатальным. Однако всё надо делать вовремя, и поэтому пиво было выпито, а сомлевшие в тепле друзья, прихватив пакет с купленными в запале пирожками, заторопились на воздух.

На воздухе было хорошо.

На аллеях и газонах аэровокзала всё ещё лежал грязный ноздреватый снег, но мороза уже не было. Воздух отдавал многодневной слякотью и размокшей древесной корой.

Что-то я утомился, - сказал Шурка и, достав из кармана мятую пачку "Столичных", свернул в примыкавшую к аэропорту парковую зону.

Похрустывая подтаявшим настом, курсанты прошли до конца асфальтовой дорожки. Шурка расстегнул шинель, смахнул её полою с подвернувшейся парковой скамейки остатки нерастаявшего снега и осторожно уселся на очищенный краешек. Его друг взгромоздился рядом на относительно чистую спинку той же скамьи.

Раскурив сигаретку, Шурка заглянул в стоявший между ними бумажный пакет.

Здесь съедим или в самолёт возьмём? - спросил он.

Здесь! - ответил посовещавшийся с собственным желудком Серёга и запустил руку вовнутрь пакета. Извлекши лежавший сверху пирожок, он с удовольствием вдохнул его ароматное тепло: - О! У меня с яблочным джемом!

Меняемся? Мой пахнет картошкой, а хочется сладенького…

Бери! - уступил участвовавший на вторых ролях в курсовой посиделке Серёга. Сытной картошки ему хотелось больше, чем яблок.

Благодать! - блаженствовал Шурка, вгрызаясь в душистую прожаренную мякоть.

Серега его восторгов не разделял. В выменянном у Шурки пирожке ему попался комок полусырого нерастолченного картофеля. Скривившись, Серёга сплюнул откушенное безобразие себе под ноги и в зыбком свете далёкого фонаря попытался рассмотреть то, что осталось в руке.

Харчами перебираешь? - поинтересовался довольный состоявшимся обменом Шурка.

С чего ты взял? - раздраженно повел плечом Серёга. - Просто какая-то дрянь попалась.

Эт-т-то они могут! - философски заметил Шурка и, откусив от своего пирожка огромный кус, неожиданно громко икнул. - Вот, блин!

Смир-р-рна!!! - нарушил идиллию чей-то требовательный хриплый голос.

Друзья замерли. Они невольно пригнулись и осторожно огляделись - патруля и прочей военной публики в окрестностях не наблюдалось.

Смир-р-рна!!! - повторилась та же команда, и на покрытую подтаявшей наледью дорожку спланировала самая обыкновенная чёрная ворона.

Она бодро дохромала до скамьи, остановилась перед опешившими курсантами, иронично покосилась на них невозмутимым черным глазом и принялась склевывать разлетевшиеся по мокрому асфальту полупрожеванные кусочки теста и картофеля.

Что же ты, сволочь, делаешь? - спросил её Шурка и, взглянув на Серёгу, добавил. - У меня чуть сердце об кобчик не разбилось! Так ухнуло, аж в ушах звенит… И где она только разговаривать наблатыкалась?

Это у тебя от икоты уши позакладывало. А на ворону - зря бурчишь, - улыбнулся Серёга. - Нормальная птица! Небось, до аэропорта жила при какой-нибудь академии. Или при училище. Нахваталась…

Доев последние крошки, ворона с независимым видом прошлась вдоль скамейки и остановилась напротив Шурки. Только теперь стала видна причина её хромоты: на правой лапке отсутствовали два крайних пальчика - то ли отморозила, то ли в какую другую неприятность попала.

Кар-р-р! - сказала ворона Шурке.

Самим мало! - насупился тот и отправил в рот уже не содержавший джема огрызок. - У Серёги спрашивай! Это ему "сюрпризы" попались!

Что значит, "у Серёги"? Я свой долг перед пернатой фауной уже покрыл. Возьми с полки второй пирожок и угости птичку!

Кар-р-р! - согласилась с его словами "птичка".

Пошла вон, бестия пернатая! - упёрся Шурка. - Я по пятницам не подаю!

Смир-р-рна! - попыталась разжалобить его ворона.

А за такое, в свете моего несостоявшегося инфаркта, можно и в клюв заработать! - заметил Шурка. - Пошла вон! Кыш-ш-ш!!! - гаркнул он и для убедительности топнул ногой.

Убедившись в непрошибаемости Шурки, ворона перешла к более решительным действиям. В два прыжка она приблизилась к своему обидчику и клюнула его в правую ногу. В ту, которая на неё только что топнула. Именно в то место, где между штаниной и выглядывавшим из ботинка носком проглядывала полоска незащищенного тела.

Шурка взвыл и пнул ногою воздух. Вороны, несмотря на её хромоту, рядом уже не было - упорхнула на ветку ближайшего дерева.

Кар-р-р! - совершенно счастливо подытожила она результат поединка.

Нет, ты видел? - растирая ногу, заметил уязвленный Шурка. - Долбанула, как отбойным молотком!

Самое интересное, Шура, что ты бурчишь на самое что ни наесть черномазое создание, - подлил масла в огонь Серёга. - Это тебе, голубь сизорылый, месть за обиженного во Дворце африканца!

Ах, ты ж сволочь! - погрозил кулаком в сторону дерева Шурка. - И точно - негритос это! Только в перьях! И борзометр у этого каркающего дятла - явно зашкаливает!

Он соскочил со скамейки, наскреб полупромерзшего мокрого снега, слепил снежок и запустил его в свою обидчицу. Пущенный нетрезвой рукою снаряд пролетел гораздо выше цели. Птица проводила его ироничным взглядом и издевательски каркнула.

Мазила! - не замедлил отметить результативность броска Шуркин товарищ.

Ждать, пока её обидчик закончит лепить второй снежок, ворона не стала. Она сорвалась с ветки и спланировала в сторону скамьи. Её "бомбометание" было гораздо результативнее. На обшлаге правого рукава Шуркиной шинели расползлось известковое с прозеленью пятно.

Такого парня обос… - окончательно развеселился Серёга. - Как секундант и патологоанатом фиксирую: в этот раз от руки Пушкина пал Дантес!

С чего это вдруг я - Дантес, а этот черномазый дятел - Пушкин? - возмутился Шурка, оттирая рукав сочащимся влагой снежком.

А с того, Шура, что ты от своего эфиопского звания ещё на первом курсе открестился, а посему - путь в классики российской словесности для тебя заказан! Кстати, в какую ногу тебя клюнули? В правую? Вот видишь - именно в ту, которая у неё самой покалечена! Это намёк, что калек и убогих, пребывая в отменном здравии, обижать грех! Особенно зимой! Не стыдно, вояка? Живёшь в тёплой общаге, питаешься по расписанию, сытно и горячим, а у простой уличной вороны - сплошные полевые условия, мороз и бескормица!

Где ты тут мороз видел?

Угу. Вокруг - сплошное лето, солнце и савана. А опосля двух стаканов "Пшеничной" в обязательном меню - глюки в виде карнавала и мулатки из местного ЖЭКа - дворничихи МарьВанны!

Ладно, замяли… Пойдём отсюда, - смутился Шурка.

Вошедшая во вкус неожиданного приключения ворона новых знакомых оставила не сразу. Она ещё некоторое время сопровождала их на пути к аэровокзалу, перелетая с ветки на ветку и напоминая о себе громким карканьем. Отстала возмущенная птица только на границе парка. Явно прощаясь, она ещё раз скомандовала курсантам "Смир-р-рна!" и, исчерпав запал, осталась сидеть на ветке приземистого мокрого каштана. Нахохлившаяся и погрустневшая.

Перед зданием аэровокзала пребывавший в ироничном настроении Серёга на минуту притормозил своего товарища. Благо сделать это было совсем несложно - страхуя от возможного падения, он всё ещё продолжал придерживать Шурку за ремень.

Смотри, ку-клукс-клановец, куда негры забрались!

Негры?!! Где?

Там - на крыше.

На белоснежном фронтоне двухэтажного здания аэровокзала, по модному во времена сталинского новостроя обыкновению, красовались две окрашенные в черный цвет скульптуры. Лётчик с планшетом и опирающаяся на лопасть полутораметрового винта лётчица.

Оценив шутку, Шурка саркастически скривился и с подчеркнутым равнодушием отвернулся. Но потом в его голове всё же сработал какой-то выключатель, он взмахнул рукой и во всю силу тренированных лёгких заорал:

А ну слазь, сволочь черномазая!

Выходившая из здания старушка при звуке его голоса вскрикнула, испуганно шарахнулась и, схватившись за перила, лишь чудом удержалась на мокрых ступенях. С трудом распрямившись, она отпустила стылый поручень и укоризненно покачала головой. Впрочем, делать замечание раскомандовавшемуся военному пожилая женщина не стала.

Шурка же, смутившись и разведя в виноватом жесте ладони, вполне миролюбиво ей пояснил:

Это я не вам. Извините. Это - неграм. Житья, бабулечка, от них не стало! Куда ни сунься - везде они! Вон, уже и баб наших отбивают, - ткнул он пальцем в сторону лётчицы. - Скоро и она чёрненьких нарожает!

Боже ш ты мой! Как же он, бедненький, мается! Как убивается! - сердобольно заметила бабуля и машинально перекрестила обоих курсантов. - Совсем нельзя ему пить!

Осененный крестным знаменем Шурка огнём не вспыхнул и в воздухе не растаял. По этой, или по какой другой причине, но старушка потеряла к курсантам всяческий интерес и неспешно удалилась. Шурка же наклонился, зачерпнул из ближайшего покрытого грязноватой ледяной коркой сугроба пригоршню снега, слепил из него снежок и, практически не целясь, залепил им прямо в дужку очков, сдвинутых на лоб гипсового лётчика.

Вдохновленный попаданием, заготовил с дюжину обильно сочащихся влагой снарядов и принялся методично обстреливать творение безвестного сталинского скульптора.

Мазал Шурка крайне редко.

Всё выходящее за рамки обыденного всегда привлекает зевак, и вскоре возле него собралось человек десять любопытствующих пассажиров и встречающих. В какой-то момент к ним присоединился пожилой милицейский сержант с пышными, печально повисшими усами. Местный страж порядка явно скучал и, наверное, поэтому не стал классифицировать Шуркину "войну" за бледнолицый статус вверенной ему территории как правонарушение. Войдя во вкус, он лишь одобрительно хмыкал, когда очередной описавший широкую дугу снежок попадал в цель.

* * *

Когда последние снаряды были израсходованы, и Шурка принялся озираться в поисках подходящего сугроба - над территорией аэровокзала раздался мелодичный перезвон. Аэропортовская трансляция басовито прокашлялась, и хорошо поставленное контральто огорошило:

Регистрация на рейс Киев-Рига заканчивается!

Оказалось, что увлекшиеся войной с вороной и с её гипсовым коллегой курсанты пропустили объявление о начале посадки на их самолет.

Серёга привычно ухватил принявшегося лепить очередную партию снежков Шурку за ремень и попытался направить его в сторону ведущих ко входной двери аэровокзала ступенек.

Опаздываем! - пытаясь определиться с направлением, он никак не мог преодолеть пьяного сопротивления своего товарища.

То, что его отвлекают в самый разгар сражения, Шурке не понравилось. Он рванулся, высвободился и, высоко вскинув запястье правой руки, с трудом сфокусировал взгляд на часовой стрелке.

Рейс перенесли!- с пьяным упрямством заявил он. - До вылета ещё полтора часа!

Балбес! Только что было объявление! И о том, что балбес и о посадке! Они с переносом назад отыграли!

Тогда бежим! - встрепенулся Шурка, но тут же обмяк и завалился на покрытую заледенелым снегом скамейку. - Нет… Остаемся. В гробу я эти кроссы…

Вставай, вахлак! Боевая тревога! - рявкнул его спутник.

Какая тревога? - встрепенулся и принял вертикальное положение Шурка.

Воздушная! Мессеры противника справа!

Дурак! - насупился Шурка.

Может и дурак, но тревога - воздушная! Пролетим с отпуском, как фанера над Парижем! Где тут у них стойки регистрации? - встряхнул удерживаемого за ремень товарища Серёга. - Ну? Быстрее соображай!

Шурка неуверенно огляделся и развел руками. Однако наработанная за множество отпусков поведенческая моторика не отказала ему даже в состоянии подпития.

Жуляны он знал как свои пять пальцев.

Нет тут никаких стоек регистрации! Есть "сарай регистрации". Нам… туда! - махнул он в сторону неопрятного, крытого замшелым шифером павильончика.

Грязно-синий сборно-щитовой сарайчик и в самом деле оказался искомым регистрационным залом.

Глава 3.4. Пьяный попутчик

Когда забравшие вещи из камеры хранения курсанты оказались в разгороженном деревянным барьером пропускнике, у регистрационной стойки стоял последний припозднившийся пассажир - миловидная молодая женщина, почти их сверстница. Свой паспорт и авиабилет она уже передала работнице аэропорта.

Руки пассажирки были заняты сложенным в большой конверт и перетянутым широкой голубой лентой одеялом. Из-под козырьком нависающего белоснежного уголка одеяла виднелись тронутые лёгким румянцем пухлые щёчки. Глянцевое эллиптической формы колечко яркой пустышки ритмично шлёпало по энергично двигавшемуся детскому подбородку.

Наши в городе! - громким восторженным шепотом отметил эту картину моментально размякший Шурка.

Угу! - выдохнул Серёга, и с облегчением отпустил его хлястик и оттягивавшие левую руку чемоданчики. - Документы давай!

Шурка на просьбу товарища не отреагировал. Его изрядно штормило, и раздраженный этим обстоятельством Серёга кривился и сдержанно бурчал, обследуя карманы окончательно расслабившегося напарника в поисках военного и авиационного билетов.

Любая идиллия имеет свойство заканчиваться в самый неподходящий момент. Наш случай исключением не стал. Неспешное, почти идиллическое течение регистрационной процедуры прервало появление нового персонажа.

В регистрационный зал вбежал коренастый, не по-здешнему смуглый молодой человек. Остановившись, он расстегнул молнию щеголеватого, с меховой оторочкой, пуховика, откинул капюшон, сипло выдохнул и закашлялся. Кашляя и обильно отплевываясь, "смуглый" сыпал ругательствами и проклятиями. Для завершения картины отметим, что ругался незнакомец не по-русски, но энергично и с чувством.

Закончив со словесной преамбулой, "смуглый" перешел к активным действиям. В несколько широких шагов он преодолел отделявшее от регистрационной стойки расстояние и вклинился в разделявший регистрировавшуюся пассажирку и курсантов промежуток. Их вещи он, не долго думая, отпихнул ногой.

Чемоданчики глухо звякнули и опрокинулись.

Оказавшись за спиной молодой мамы, "смуглый" опустил на пол висевшую у него на плече спортивную сумку и полез во внутренний карман пуховика.

Первым на столь наглое поведение незнакомца отреагировал Шурка. Выбросив вперёд левую руку, он ухватил его за ворот и рывком развернул к себе.

Слушай, дитя Востока, - процедил он, нехорошо оскалясь. - Ты когда-нибудь слышал про то, как приличные люди ведут себя в очереди? Что чужое пинать нехорошо, а тем, кто это делает, бывает плохо? А?

!No me jodas! (исп. Не еб… мне мозги). Русски не понимать! Пошел на фуй! - ответил "смуглый" ответно оскалясь и, повысив голос, добавил. - !No te sirvas de los dedos! (исп. Убери руки!)

Он перехватил Шуркино запястье, ловко его вывернул, освободился и, моментально забыв об обидчике, развернулся к стоявшей у стойки пассажирке.

С этой помехой незнакомец расправился не менее решительно, чем с уже поверженными чемоданчиками. Он резко выкрикнул что-то требовательное, но, так и не дождавшись реакции на свои слова, коротко выдохнул и двумя руками с силой толкнул мешавшую ему женщину в спину.

Та коротко вскрикнула, уже в воздухе подхватила чуть не вылетевший из рук сверток с грудничком и, пробежав по-инерции несколько шагов, замерла. Всхлипывая и утирая слёзы, к более-менее адекватному восприятию реальности она вернулась лишь тогда, когда проснувшийся от толчка и непонятных перемещений ребенок, интуитивно оценив обстановку как тревожную и неприятную, оглушительно заорал. Надо полагать, орал он на всякий случай, но с огромным энтузиазмом. Совершенно растерявшаяся молодая мать тут же принялась его укачивать, приговаривая что-то успокаивающее и ласковое.

Ругаться или выяснять отношения со "смуглым" она не стала. Ей было не до того.

У оторопевших курсантов перехватило дыхание.

Между тем незнакомец достал из внутреннего кармана пуховика увесистое портмоне, выудил из его недр паспорт с вложенным в него билетом и со скучающим видом протянул их за стойку.

Как вам не стыдно!!! Разве так можно? Спокойнее надо быть! Спокойнее! Куда торопитесь? Всё равно без вас не улетят! - с нажимом сказала регистраторша "смуглому" и, обернувшись к молодой маме, участливо поинтересовалась. - У вас всё в порядке? Идите сюда, я ещё с вами не закончила.

!Me importa una mierda! (исп. Мне пох…й) - незамедлительно ответил ей "смуглый" и, скабрезно подмигнув, добавил. - ?Quieres follarte, guapa? ?Como te llamas,nina? ?Quieres dormir conmigo? (исп. Хочешь трахнуться, милашка? Как тебя зовут, детка? Переспишь со мной?)

Ты на кого руку поднял, басмач недобитый? - прервал его пришедший в себя и окончательно рассвирепевший Шурка. - На русскую женщину и на Советскую Армию? Ещё и бормочет тут не по-русски. Чего скалишься, плейбой хренов! Гадом буду - запишусь перед выпуском в Афган и половине вашего черножопого племени там хвосты поотрываю!

Незнакомец даже не оглянулся. Он лишь раздраженно, словно отгоняющий овода мерин, передернул плечами и принялся на своём тарабарском языке убеждать в чём-то только ему понятном проводившую регистрацию даму. Уязвленный такой наплевательской реакцией Шурка рванулся, повис на удерживаемом Серегой ремне, дотянулся до затылка своего обидчика и, почти без замаха, отвесил не блещущую изяществом исполнения, однако же, вполне весомую плюху. "Смуглый" вздрогнул, обернулся, возмущенно сверкнул глазами, но, прикинув соотношение сил, в драку не полез.

Пошел на фуй! !Mierdo! (исп. Мьердо - "дерьмо") - упрямо повторил он и, вжавши ушибленный затылок в плечи, опять протянул работнице аэропорта свои документы.

Сам ты "морда", моджахед недоделанный! - возмутился не на шутку оскорбившийся Шурка. - Куда?! Куда ты меня послал? Да я тебя за это…

Он снова рванулся, но в этот раз безуспешно. Потянувшийся было к опрокинутым вещам Серёга успел поймать его за ворот. Незнакомец же, оценив обстановку и окончательно уверовав в собственную неуязвимость, больше не обращал внимания на воинственные потуги возмущенного курсанта. Он лишь энергично размахивал своим паспортом и что-то беспрестанно бубнил.

Убедившись в безрезультатности попыток достать "смуглого" кулаками, Шурка тут же поменял тактику. Он запрокинул руки за голову, ухватился ими за шею своего друга и с силой оттолкнулся от пола. Уже в воздухе сгруппировался и, распрямившись, мощным толчком впечатал обе стопы в филейную часть своего обидчика.

"Смуглый" на ногах не удержался.

Его буквально смело.

Падая, он стремительной торпедой промелькнул мимо регистраторши, миновал и всё ещё не пришедшую в себя молодую пассажирку, кулем проехался по бетонному полу и ошарашено замер, с грохотом вписавшись в непонятного назначения серую тумбу. Оброненные паспорт и билет упали в шаге от курсантов.

Отпустив Шуркин ворот, Серега наклонился, поднял бумаги незнакомца и аккуратно положил их на краешек регистрационной стойки. Его внимание привлек оказавшийся сверху паспорт. У него была необычного темно-зеленого цвета обложка со сквозной сантиметровой ширины прорезью, сквозь которую явственно читалась красовавшаяся на второй страничке надпись - "REPUBLICA DE PERU". И чуть ниже - более крупным шрифтом - "PASSEPORT".

Шуркин спутник изумленно замер и покрылся холодной испариной. Немного придя в себя, он встряхнул удовлетворённого, а потому снова размякшего Шурку, и поделился с ним впечатлениями - сквозь зубы, шепотом и предельно нецензурно. Реалии того времени были таковы, что если бы "смуглому" пришло в голову пожаловаться на поведение будущих офицеров ближайшему милиционеру, то на этом их военная карьера была бы раз и навсегда закончена. Не так давно из училища отчислили несколько человек, имевших куда более безобидные контакты с иностранцами. С той поры курсанты, и до того не стремившиеся к встречам с зарубежными гостями, стали обходить таковых так, словно те были чумными.

Власти, по извечному российскому обыкновению, абсолютно не доверяли своим гражданам, но раболепствовали перед иностранцами.

Пауза в регистрационном зале затягивалась, но понемногу находившиеся в нём персонажи занялись своими делами. Все дружно сделали вид, что ничего экстраординарного не произошло. Работница аэропорта закончила регистрацию наконец-то успокоившей своего ребенка молодой матери и приглашающе улыбнулась принявшим невозмутимый вид курсантам. Их с Шуркой документы Серега положил сразу же за бумагами "смуглого" и скупым, но достаточно красноречивым жестом показал, чтобы иностранца зарегистрировали в первую очередь. Затем он обернулся к возмутившемуся было Шурке и указательным пальцем правой руки постучал себе по лбу.

Тс-с-ссс! - сказал он своему напарнику, приложив тот же палец к губам, а затем им же выразительно покрутив у виска. - Будь добр, сделай каменную морду лица и больше не дергайся. Этот отморозок - американец.

Оба-на! - сказал Шурка. - Какого ж хрена он тогда летает внутренними линиями и народ обижает? Да ещё смуглую физиономию нацепил? Я думаю - он террорист!

Достал ты уже своей фобией! Повторяю для тех, кто на бронебазе - латинос это! Перуанец! Индеец! Быстро сделал каменную морду! Ну?! - повторил Серега заморожено улыбаясь.

Под латиноса прогибаться?!! Щаз-з-з!!! - ответил ему Шурка. - Разбежался!

Очухавшийся перуанец с трудом поднялся, кое-как отряхнулся и направился в их сторону.

Ола, Винету! - сказал ему Шурка. - Эль пуэбло, унидо, хамас сера венсидо! Сальвадор Альенде - но пасаран!

!Hola! (исп. Ола - привет) - как ни в чём не бывало отозвался вернувшийся к стойке "смуглый", густо выдохнул ромом и, мотнув подбородком в сторону работницы аэропота, с внезапно прорезавшимся дружелюбием, заметил: - Este con'o tiene culo guapo. !Tia buena! (исп. У этой пи…ы красивая задница. Клевая тёлка!)

А что мы там ещё знаем из испанского? - обернувшись к Сереге, спросил так ничего и не понявший Шурка.

Из испанского? - на мгновение замер тот. - Да ни хрена не знаем! Всё, что уловил, так это то, что этот урюк и сейчас через слово матерится. Если не чаще.

Так это… может, он нас уже в семь этажей покрыл, а мы ни ухом, ни рылом?! - расстроился Шурка. - А можно я ему ещё и в рыльник впечатаю? Всего разик, чтобы не лыбился?.. Я быстро. Раз - и он уже в нирване!!! Полежит манехо, перекомпостирует билет и полетит, болезный, следующим рейсом… А?

Нельзя! Стуканет, сволочь такая, в органы - потом не отмоемся.

Ну, тогда хоть ты скажи ему чего. Такое, чтобы его, подлюгу, скукожило… Ты же, помнится, за "кубашами" из "Львовского политического" что-то там такое записывал? Помнишь, когда они к нам на КВН приезжали? Неужели ничего в мозгах не осело?

…Эк чего вспомнил. Это в записную книжку надо лезть. Ноль оперативности с нашей стороны и никакой неожиданности для противника. Ни ему поноса, ни нам - морального удовлетворения.

Тоже верно, - согласился Шурка. - Ну, ничего, будет ему понос!

В самолет припозднившиеся пассажиры попали без эксцессов. Места курсантам достались по левому борту, позади "смуглого". Через проход и четыре ряда от него. Молодую маму с грудничком стюардесса проводила в самый нос, туда, где на вмонтированных в потолок крючьях висела аккуратная пластмассовая люлька.

Древний самолетик долго прогревал двигатели, затем коротко разбежался и, натужно воя, взмыл в обложенное низкими серыми облаками небо.

После набора высоты Шурка несколько раз сглотнул и, избавившись от заложенности в ушах, пристал к Сереге с самым важным для него на тот момент вопросом:

Записную книжку доставай!

Зачем?

Испанские матюги учить будем!

Сдурел? - покрутил пальцем у виска Серега. - Оно тебе надо?

Надо! Не проучим этого супостата, так и будет думать, что он высшее существо, а мы тут лаптем щи хлебаем и у половины русских - после запуска очередного космонавта - грыжа!

Да не будет он думать! Ни сейчас, ни после! Он, по-моему, куда пьянее тебя. Пока долетим, проспится и ни хрена не вспомнит.

Думаешь, не вспомнит? - заинтересовался Шурка. - Тогда сам бог велел немного шороху навести. Пусть знает, когда рядом Советская Армия, таким, как он - надо ховаться и ныкаться!

Знаешь что, Шура? Может, и тебе стоит проспаться? Проснешься трезвым, и на все будет наплевать…

Записную книжку давай! - не уступил тот.

Серега вздохнул, щёлкнул замками стоявшего в ногах чемоданчика, и вскоре его друг, прикусив от усердия кончик языка и морща лоб, сосредоточенно листал исписанные аккуратными печатными буквами странички.

Ну что там? - четверть часа спустя вяло поинтересовался Серёга. - Нашел чего?

Не мешай! - ответил вполне протрезвевший Шурка. - Испанский, оказывается, по части матов - покруче арабского или эстонского будет!

Кто бы сомневался, - вздохнул Серега и немедленно уснул.

Разбудил его голос бортпроводницы, попросившей пассажиров пристегнуть их привязные ремни. Самолет шел на снижение, приближалась Рига.

К удивлению Серёги Шурка не спал.

Он влюблено таращился на поминутно оглядывавшегося "смуглого". Поймав взгляд перуанца, Шурка начинал мельтешить языком между губами, энергично показывая довольно недвусмысленные непристойности на пальцах.

Выглядело это всё совершенно похабно.

Перуанец обильно потел и смотрел на Шурку с неподдельным ужасом.

Охренел?! - поинтересовался Серега.

Вовсе нет! - расплылся в довольной улыбке Шурка. - У меня план! Действуем так, типа мы - голубые! И будто на него, болезного, положили глаз!

Дурак? Нет, определенно сдурел! И как только такое в голову пришло?

Не поддержишь - обижусь! - предупредил Шурка. - Ты мне друг или где? Только представь, а вдруг ему действительно тёмнет в голову на нас пожаловаться? А, при таком раскладе, он обязательно распишет, что обижали его два военных гомика в курсантских погонах! Чувствуешь?!

Что?

Не проснулся? Мозги включи! Кто тогда хоть одному его слову поверит? Теперь оценил?

Да уж… фантазия у тебя…

Согласен?! - обрадовался Шурка.

Разбежался… А свидетели? Нет уж! Всё!!! Давай сюда книжку! Авантюры на текущий день кончились! Доберемся до Таллинна, переоденемся в "гражданку" - тогда хоть на голове ходи!

Да мы чуток… Так, чтобы никому и не видно и не слышно было! На крайняк - совершенно непонятно. Пуганем товарища индейца - и свалим! Я тут как раз несколько фраз на испанском составил - не пропадать же трудам? А представь, если он заявит, что мы его на испанском домогались?.. Как пить дать - не поверят! Ещё и в дурку упекут!

Авантюрист! - хмыкнул Серега, но былой непреклонности в его голосе уже не было.

В Шуркиных словах и в самом деле был определенный резон, и Серега заколебался.

* * *

Через полчаса Ан-24-й приземлился.

С протрезвевшим перуанцем курсанты встретились на выходе из самолета.

Шурка незамедлительно протянул руку и ущипнул латиноса за филейную часть, а когда тот, вздрогнув, оглянулся, доверительно склонился к самому его уху и томно прошептал:

!Hola, zote! Tienes buen asero. Te quiero. !Mu-u-ucho quiero! (исп. Привет, глупыш! У тебя классная задница. Я тебя хочу. О-о-очень хочу!)

Перуанец шарахнулся как ошпаренный и налетел на стоявшего с другой стороны Серегу.

Ме каго эн вейнте кватро кохонес де досе апостолес там бьен эн конья де ля вирхен путана Мария!!! (вроде бы испанский - автор не знает, как это переводится) - сказал Серега и, вытаращив глаза, зловещим голосом добавил. - Аллах Акбар!!! Оча та гойдам, джаляб! Керма мехури? Дар кутанат хар бигояд, кунтеи харром. Кси очаи авлодот! (смесь арабского и персидского, лучше это не переводить - прим. автора).

Me gustan los muchachos. ?Be te a la chopar me la? ?Do'nde esta' los condomes? (исп. Я люблю мальчиков. Пойдем, отсосёшь? Тебе есть чем предохраниться?) - положив руку "смуглому" на плечо, предложил Шурка и тем самым окончательно накалил обстановку.

Пили ром и кальвадос, а теперь у нас понос! А вот и доктор Айболит! Проктолога Антона Павловича Чехова вызывали? - голосом завзятого чтеца сказок дедушки Корнея Чуковского сказал Серега и, поправив в правой глазнице несуществующий монокль, незаметно для других пассажиров сделал "смуглому" "козу".

Перуанец вздрогнул и замер. Почему-то изображенную двумя пальцами "козу" он испугался более всего. Наверное, дело было в количестве пальцев. Это и стало той самой последней каплей, что переполнила чашу его терпения. Некоторое время "смуглый" затравленно таращился то на "шевелившую рогами" "козу", то на Серегу, то на Шурку. Однако уже через пару секунд, определившись с опасностями и своими реакциями на них, устремился в направлении подъехавшего к самолёту автобуса. Оказавшихся на пути пассажиров он, каждый раз извиняясь на испанском, энергично расталкивал локтями. Как ни странно, выглядело всё это вполне по-русски.

В автобусе "смуглый" оказался одним из первых и немедленно забился в самый дальний его угол. Наверное, он рассчитывал, что зашедшие следом пассажиры станут живым щитом между ним и осатаневшими военными.

Не получилось.

Дальний угол стал ближним, когда водитель "Икаруса" открыл перед припозднившимися пассажирами и заднюю дверь салона.

"Кто на входе последний, тот на выходе - первый". Памятуя это старое правило, курсанты зашли в автобус вместе с последними пассажирами. Они помогли подняться по ступенькам уже знакомой им пассажирке с ребенком и, вполне довольные собой и своим путешествием, расположились рядом с ней, по обеим сторонам, страхуя её и ребенка от возможного падения.

По стечению обстоятельств между ними и перуанцем других пассажиров не оказалось, да и расстояние в три неполных шага оптимизма ни у одной из сторон не вызывало.

Венгерские "Икарусы", по своей сути, не просторнее средней величины коридора.

Ни уединиться в них, ни спрятаться.

А он больше не будет драться? - поинтересовалась встревоженная таким соседством молодая мать и осторожно покосилась в сторону "смуглого".

Не посмеет! - заверил Серега.

А мы его сейчас спросим! - сказал Шурка. - Эй, Винету! Слышь, ты, Ijo de puta! (исп. …сукин сын!) Ты уже успокоился? Или как? ?Dar una patada en el culo? (исп. Пнуть тебя в зад ещё разик?)

!Be te a la mierda judido bujarron! (исп. Пошел в ж… долбаный пидор!) - взвизгнул "смуглый".

Ругается?! - изумился Шурка и повел корпусом в сторону перуанца.

!Socorro! !Socorro! !Socorro! (исп. На помощь!) - заверещал "смуглый".

Скоро, совсем скоро! - успокоил его Шурка. - Вот видите? - сказал он молодой маме. - Проспался человек. Пришел в себя. Теперь переживает, извиняется. Неплохой, в принципе, парень…

Когда пассажиры "Аннушки" подъехали к зданию аэровокзала, в медленно сереющем небе уже проступали непривычные российскому глазу острые очертания спящей Риги.

* * *

Прошли годы. Шурка уже второй год носил майорские погоны.

В то время служившие в центральном подчинении и во фронтовом звене специалисты, из тех, кто достиг определенной степени виртуозности на своем профессиональном поприще, регулярно направлялись за границу в качестве военных советников. Отправили за рубеж и Шурку.

Шел второй месяц его службы в Сирии. Как ни странно, сирийцы и прочие люди со смуглым цветом кожи Шурку больше не раздражали. Тёмные предметы тоже перестали казаться вызывающе мерзкими.

Теперь у него была другая персональная фобия - дураки-начальники.

Детские фобии остались в прошлом.

Перерос.

2005 - 2007 гг.

Санкт-Петербург, Калуга

Фобия

Книгачетвёртая

(неполиткорректное повествование в трёх частях)

Жизнь до апокалипсиса, политика и история.

Глава 4.2. Богдан

Время - неумолимая инстанция. Оно неуправляемо, и это его принципиальное свойство.

Времени всё равно кто мы: государства, целые народы или нации, творцы или бездари, пророки или подонки. Мы появляемся на поверхности его реки лишь на краткий миг, но затем реальность отторгает нас, словно ребенок опостылевшую игрушку, и мы снова растворяемся в неумолимом течении лет.

Пред Временем все равны. Все и всё в его власти.

Даже известная своим вздорным характером Официальная Историческая Наука, в который раз тщетно пытаясь изменить неугодное кому-то описание событий, попав на шершавый язычок временных квантов, неизбежно теряет свою беспредельную чопорность. Бесстрастному Времени совершенно всё равно, что там значится в пыльных исторических анналах - ложь или правда. Время - вне этих понятий, оно само по себе. И это единственная причина того, что истирается память о кровавых битвах и великих свершениях; уходят в Лету целые народы и те, кто вершил их судьбы; воспоминания и хроники превращаются в легенды и в мифы.

Так было всегда.

Все проходит. Только время остается.

А потому, дорогой читатель, не имеет абсолютно никакого значения - было ли и сбудется ли то, о чем здесь написано. Пусть это всё останется на совести автора.

2004 г. Республика Украина. "Радио Рокс", стенограмма передачи - "Ассаляму Алейкум"

"Бисми лляхи ар-рахмани - р-рахим" ("Во имя Аллаха милостивого и милосердного").

Ассаламу Алейкум Ва-Рахматулахи Ва-Барикату!

Подзвони мені, подзвони...

Мусульмани міста Києва і Київської області як і раніше мають можливість слухати мусульманську пізнавальну радіопередачу "Ассаляму алейкум" на хвилях "Радіо Рокс" 103,6 FM і 67,7 УКВ по п'ятницях о дев'ятій ранку та о шостій вечора. Останнім часом у нашій передачі з'явилися і прямі ефіри, запрошуються цікаві співбесідники, знавці ісламу, які відповідають на запитання радіослухачів.

Не так давно ми обговорювали тему мусульманських засобів масової інформації в Україні. Гостями передачі були редактор газети "Арраїд" Ашраф Авад; президент Ісламського культурного центру Києва, кандидат наук Емір Валєєв і видний вчений, релігієзнавець Микола Аль-Кiрюшко. Ще одна передача була присвячена молодим мусульманам України.

Про свій прихід до ісламу, і про погляди на перспективи ісламізації України розповіли педагог, журналіст Сабрін Ашур і заступник керівника радіопрограми "Ассаляму алейкум" Іслям Гимадутін. Теми, які підіймає „Ассаляму алейкум", знаходять відгук в розумах і в серцях української аудиторії; щирість і доброзичливість співрозмовників, що беруть участь в прямих ефірах, схиляє наших слухачів до спілкування. Вони часто телефонують до студії і їм надається можливість висловити свою думку, поставити питання, що цікавлять їх.

ПЕРЕВОД:

Мусульмане Киева и Киевской области по-прежнему имеют возможность слушать мусульманскую познавательную радиопередачу "Ассаляму алейкум" на волнах "Радио Рокс" 103,6 FM и 67,7 УКВ по пятницам в девять утра и шесть вечера. В последнее время у нашей передачи появились и прямые эфиры, приглашаются интересные собеседники, знатоки ислама, которые отвечают на вопросы радиослушателей. Не так давно мы обсуждали тему мусульманских средств массовой информации на Украине. Гостями передачи были редактор газеты "Арраид" Ашраф Авад; президент Исламского культурного центра Киева, кандидат наук Эмир Валеев и видный ученый, религиовед Николай Аль-Кирюшко. Ещё одна передача была посвящена молодым мусульманам Украины. О своем приходе к исламу, и о взглядах на перспективы исламизации Украины поведали педагог, журналист Сабрин Ашур и заместитель руководителя радиопрограммы "Ассаляму алейкум" Ислям Гимадутин. Темы, затрагиваемые "Ассаляму алейкум", находят отклик в умах и в сердцах украинской аудитории; искренность и доброжелательность участвующих в прямых эфирах собеседников располагает наших слушателей к общению. Они часто звонят в студию, и им предоставляется возможность высказать свое мнение, задать интересующие их вопросы.

2007 год. Июль. Украина. Ялта

Богдану никогда не нравилось это имя.

Семнадцать лет назад, помешанные на национальном колорите родители с какого-то перепугу назвали его в честь отца-учредителя Переяславской рады, и теперь, по их прихоти, заканчивавший одиннадцатый класс юноша, был единственным на всю школу Богданом.

Поначалу его имя давало пищу многочисленным язвительным шуточкам и обеспечило ему целую коллекцию донельзя обидных кличек. Неумолимое время расставило всё по своим местам. На глупую, неистовую, но неорганизованную силу нашлась другая сила. Более жестокая и последовательная. Устрашающее количество методично разбиваемых носов остановило и это поветрие. Теперь Богдана никто не дразнил.

Его боялись.

Возможно сейчас, в нынешние, насквозь новые времена в стенах его Ялтинской школы учились и другие вполне даже многочисленные Богданчики и Богданята, но младшие классы Богдан уже давно в расчет не брал.

Мелюзга…

Не спалось.

Хоттаб… - осторожно попробовал Богдан звучание своего нового имени.

Имя звучало загадочно и внушительно. Пожалуй, даже вполне грозно звучало.

Хоттаб!!! - выкрикнул Богдан уже в полный голос.

Дверь в его комнату тут же открылась и в проёме возникла встревоженная фигурка матери.

Сына? Тебе что-то надо? Ты меня звал?

Не звал! - холодно откликнулся он и уставился на неё равнодушным немигающим взглядом.

Инструктор рассказывал, что даже змея, если на неё так посмотреть, не сможет напасть и предпочтёт убраться восвояси.

Все и всегда должны знать, кто в этой жизни главный. Кто вправе идти, выбирая любые дороги, а кто должен уступать им на этом пути.

Вошедшая со света мать несколько мгновений оторопело вглядывалась в сумрак детской, не различая ничего, кроме раздражающе глянцевой наголо бритой головы лежавшего в своей кровати сына, но вскоре зрение адаптировалось, и она увидала выражение его лица. И его глаза…

Из чрева погруженной в темноту комнаты смотрел изготовившийся напасть на свою жертву зверь. Спокойный и уверенный в своем праве и в своих силах хищник. Для такого - перегрызть горло - рутинное действо…

Когда покрывшаяся холодной испариной мать, забыв пожелать спокойной ночи, осторожно закрыла за собою дверь, Богдан облегченно вздохнул и расслабился.

"Женщина…" - презрительно подумал он. - "Прав Муаллим - с женщинами только так и надо".

Думать так было приятно, но ещё приятнее было ощущать пробивающиеся сквозь вешний лёд прежней сущности ростки своей новой силы. Почти всевластия.

Уверенность в правильности сделанного выбора и грело душу, и успокаивало.

Когда по потолку пробежали отсветы фар проехавшего за окном припозднившегося авто, Хоттаб наскоро прочёл вызубренную пару дней назад "Фатиху", поправил лежавшую на промежности грелку и удовлетворённо закрыл глаза. Вспоминалось разное: густой запах пороховой гари на стрельбищах под Изаром и Ай-Петри и недавние занятия по минно-взрывному делу… Почему-то подумалось, что туго набитая льдом круглая резиновая грелка напоминает небольшую противопехотную мину… Такое сходство показалось мальчику забавным.

Он хмыкнул и с трудом подавил внезапно возникшее желание повернуться на бок. Если повернуться - грелка непременно слетит, а это чревато.

Не спалось. Подживающая ранка на месте обрезанной Муаллимом крайней плоти всё ещё тупо саднила. День назад Богдан стойко перенёс процедуру обрезания и, едва была остановлена кровь, совершенно спокойным голосом произнёс формулу "Шахадата".

Показав своё презрение к боли, ему удалось "сохранить лицо" и вызвать уважительный прищур в глазах Муаллима.

Это было хорошо.

Муаллим был скуп на похвалу, и, может, поэтому заслуживший его уважительное отношение ученик воспринимался остальными как герой.

Ну, почти как герой.

Чувствовать себя героем было приятно, но теперь обратного пути у Богдана не было.

Хоттаб!!! - ещё раз произнёс он своё новое имя и, удовлетворенно улыбнувшись, провалился в тёплые объятия сна.

Прежнее имя Богдану никогда не нравилось…

01.11.2007

Глава 4.4. Хоттаб

Девочка рассталась с мальчиком, мальчик злится — обычная история.

В этой истории есть только одно «но» — мальчик не так давно принял ислам

и новое имя — Хоттаб.

"Крым является национальной территорией

крымско-татарского народа, на которой

только он обладает правом на самоопределение.

Политическое, экономическое, духовное и культурное

возрождение крымско-татарского народа возможно

только в его суверенном национальном государстве".

Декларация крымско-татарского курултая,

июнь 1991 года

Крым. Краткая демографическо-политическая справка:

В 2001 году на Украине проведена перепись населения. Согласно её данным русские и украинцы составляют 83% населения полуострова Крым, крымские татары — 12%. Не принимая в расчёт практически семикратное численное меньшинство, крымско-татарский Меджлис (нелегальный этнический парламент), объявивший себя единственным полномочным представителем татарского населения, задался целью отделить Крым от Украины и создать на его территории исламское государство. Меджлис образован в июне 1991 года решением курултая (национального съезда) крымско-татарского народа. Его активисты непрерывно подогревают сепаратистские националистические настроения на полуострове. Следуя косовскому сценарию, Крым рискует превратиться в очередное непризнанное государство — как Нагорный Карабах, Приднестровье, Абхазия или Южная Осетия.

Вместе с тем, татары — коренной народ Крыма, и поэтому "Декларация прав коренных народов" (принята ООН 12.09.2007 г.) придает намерениям Меджлиса легитимность в рамках действующего международного права. Но 12%, как не крути, для задумок Меджлиса маловато, потому его силовые структуры вербуют боевиков и среди нетатарской молодёжи. Более того — исламские экстремисты действуют в Крыму совершенно открыто. Они создают тренировочные лагеря, проводят теологические конференции, публикуют заявления экстремистского содержания на Интернет-сайтах и даже зарегистрировали официальный печатный орган.

2017 год крымские татары называют годом создания крымско-татарского государства.

Здесь просматривается прямая привязка с тем, что украинские националисты добиваются вывода из Крыма к 2017 году Черноморского флота РФ, после чего в Крыму будут созданы военные базы НАТО, основу которых составят подразделения турецкой армии.

Служба безопасности Украины не реагирует на очевидную угрозу: цели пришедших во власть националистов и сепаратистского Меджлиса на данном этапе совпадают.

Встревоженный ходом событий Муфтий Украины Шейх Ахмед Тамим открыто предупредил власти об активизации на полуострове запрещенной во многих странах мира партии "Хизб-ут-Тахрир", борющейся за создание Всемирного халифата.

Спустя 14 лет после принятия крымско-татарским курултаем "Декларации о национальном суверенитете крымско-татарского народа" президент Виктор Ющенко призвал Меджлис отказаться от её направленных на раскол государства положений.

Меджлис сделал вид, что призыва главы государства не было. Впрочем, он уже давно ведет себя так, словно нет и самого украинского государства.

2007 год. 12-е августа, полдень и вечер. Украина. Ялта

Сиамская кошка "гуляла" уже вторую неделю.

— Старая дура! — бурчала её хозяйка. — Ну пущу я тебя, пущу… А котят потом куда девать? Тебе-то что? — нарожаешь, и трава не расти!

Зажмурившаяся было, кошка открывала наполненные влажной истомой глаза и иронично косилась в сторону хозяйки: "Сама ты дура… — читалось в её взгляде. — Неужели забыла, как совсем недавно сама ночи напролёт стонала в жарких объятиях?"

Что-то такое, наверное, всё же отразилось в мерцавших опаловым огнём глазах кошки, и пожилая женщина невольно вздрогнула. Она знала, что её любимица никогда не предаст свою хозяйку, — "Куда ей — тварь бессловесная, не проговорится… Ой, давно это уже было, а помнится — будто вчера… Николай, как всегда, в командировке, и, по обыкновению, томившие Веру неопределенность и одиночество заполнял мясник из универсама напротив их подъезда… Даже интересно, где он сейчас? Мерзавец, конечно, но не отнять — умел…"

Время, когда Вера терпела мужнины измены, на тот момент уже кануло в Лету.

Как метко заметила одна из близких подруг, пришла её очередь "скрестить рога".

Девки на работе, в который раз усмотрев озорные счастливые искорки в глазах своей начальницы, лишь понимающе переглядывались, да вздыхали.

Богдасик был тогда совсем маленьким, спал крепко и не мешал, а Вера не любила засыпать одна…

* * *

Муськина хозяйка поправила сползшие к кончику носа очки и, покосившись на лежавшую рядом с полуразгаданным кроссвордом оранжевую шариковую ручку, усмехнулась:

— Ладно, дура старая, иди сюда! Так и быть — попользую!.. Или мы обе не бабы… Муся-Муся-Муся…

Поначалу хозяйкина любимица вырывалась, затем, переполошив сидевших на подоконнике голубей, принялась совершенно недвусмысленно орать низким утробным голосом, а под конец и вовсе оцарапала Вере руку.

Десять минут спустя хозяйка брезгливо столкнула с колен окончательно сомлевшую Муську, поднесла к расширившимся ноздрям испачканную кошачьим секретом авторучку и, зачем-то оглядевшись вокруг, осторожно принюхалась. Странно, но сколь-либо заметного запаха не было.

Сброшенная на пол Муська никуда не ушла, а принялась энергично расцарапывать видавший виды палас, кататься по нему, громко мурлыкая, и тереть лапами морду.

Несуразное зрелище. Впрочем, кошка — она и есть кошка. Что с неё взять?

Вспомнив прочитанное где-то: "Половозрелый гуляющий кот чувствует течную кошку за полтора километра… — Вера усмехнулась и пожала плечами, — изощряется природа!"

Её вибратор с безнадежно окислившимися батарейками уже полтора года невостребованно лежал в платяном шкафу, на второй сверху полке, сразу за полотенцами, спрятанный в самом дальнем углу, под аккуратной стопкой тщательно выглаженного постельного белья.

* * *

Два года назад Верин супруг, перепрятывая припасённую к праздникам фляжку перцовки, наткнулся на это хитромудрое изделие предприимчивых китайцев. С пару минут он оторопело таращился на своего пластмассового соперника, а затем, из чистого любопытства, провернул чёрное рифлёное колёсико на его торце и невольно вздрогнул, ощутив в руках упругую бесшумную вибрацию.

— Вот, бля… — только и сказал он и, скрутив оклеенную акцизной маркой алюминиевую головку, надолго приник к откупоренной ёмкости.

В тот раз перцовка его не взяла.

Окончательно спился Николай лишь год спустя.

И вовсе не по причине своей казусной находки. Причина была в нём самом.

Харизматичный красавчик Николай уже десять лет как перестал изменять жене. Впрочем, и с законной супругой у него теперь тоже ничего не получалось. Как отрезало.

Не обманула колдунья. Что Вера просила, то и случилось.

* * *

От грустных мыслей Веру отвлёк телефон. Звонила Лариска — давняя школьная подруга.

Подружка-разведёнка воспитывала своего сына одна, и была горазда устраивать девишники: с ликёрами и блинами — под домашнее повидло; или под водочку — с фирменными сибирскими пельменями.

Жила Лариска совсем недалеко — в чистеньком уютном домишке на Школьной улице. Как оказалось, это обстоятельство скрывало в себе немалые преимущества: бывало, опробовавшие домашней наливки женщины и немного шумели, порой даже доходило до песен и перепляса, но никто и никогда по этому поводу не возмущался. Стучать в потолок или в стены было некому — Ларискин домик стоял на отшибе, в самом начале улицы.

Худо-бедно, но в гостях у подруги Вере удавалось отвлечься и на время забыть о собственной трещавшей по швам семейной жизни. Да и вернувшись домой, она ещё долго пребывала в хорошем настроении и ощущала нешуточный прилив бодрости.

И в самом деле — живёт же Лариска? И, что характерно, умудряется получать от такой жизни удовольствие!

После звонка подруги Вера собиралась недолго. Особ мужского пола на Ларискиных вечеринках отродясь не было, а потому наводить красоту было не для кого. Четверть часа спустя, прихватив плетённую кошелку с бутылкой шампанского и коробкой подаренных на работе шоколадных конфет, Вера захлопнула окрашенную потемневшим от времени суриком стальную дверь и весело застучала металлическими набойками по бетонным ступенькам.

О своих мужчинах она на несколько часов забыла, словно их и не было никогда. И в самом деле, они были сами в состоянии о себе позаботиться.

"Не дети, с голода не помрут!" — приободрила себя Вера, выходя на ведущий в сторону Ларискиного дома проулок.

* * *

Сиамская кошка "гуляла" вторую неделю…

Вернувшийся с тренировки Богдан скинул в прихожей испачканные чернозёмом и кирпичной крошкой кроссовки и прошёл на кухню. Отворив холодильник, он надолго приник к уже откупоренному кем-то из родителей пакету кефира. Исходившая из чрева холодильного агрегата прохлада приятно холодила разгоряченное тренировкой и летней жарой тело, и мальчик невольно растянул процесс утоления жажды. Когда пакет опустел, он с сожалением посмотрел сквозь косо срезанный уголок вовнутрь, на покрытые мутно-белыми каплями стенки, а затем заглянул в холодильник.

Второго пакета не обнаружилось.

Богдан вздохнул и с досадой захлопнул дверцу.

Привлеченная терпким запахом мужского пота кошка увязалась за хозяйским сыном ещё от входной двери. Пока молодой хозяин блаженствовал, утоляя жажду, она, утробно урча, успела "намотать" вокруг его джинсов не менее полудюжины кругов, оставив на их подкатанных отворотах заметный шерстяной след.

Кошка линяла.

Последние три года это было её постоянным состоянием.

— Что, б**дюга? Никак не угомонишься? — раздраженно спросил Богдан и, тщательно прицелившись, с силой пнул материну любимицу прямо в неприлично оттопыренный зад.

Муська, отлетела к мойке и с костяным звуком ударилась о прикрывавшую мусорное ведро дверцу. Боли она не почувствовала, а потому и не обиделась. Терпкий запах мужского пота напрочь отключил инстинкт самосохранения: он кружил ей голову и неумолимо притягивал к себе.

Жить Муське оставалось совсем ничего.

Когда она, придя в себя, вернулась к только что пнувшему её мальчику и, продолжая урчать, снова принялась тереться о его ногу, Богдан окончательно вышел из себя. Он наклонился, ухватил загулявшую Муську за загривок и решительно шагнул к выходившей на балкон двери…

Кто-то рассказывал: если сбросить кошку с высоты — она извернётся, упадёт на все четыре лапы и, спружинив, непременно уцелеет.

Это стоило проверить.

Правая рука ещё не отошла после жесткого блока Муаллима, и мальчик невольно поморщился, когда резкий замах отозвался в украшенном свежим синяком запястье тупой ноющей болью.

Летевшая с четвертого этажа кошка не извернулась. Наверное, она даже не поняла, что падает. После резкого удара головой, а затем и всем телом об умытый ночным ливнем асфальт, Муська всё ещё продолжала ощущать опьяняющий запах мужского пота.

Она была влюблена. Нет, не в конкретного кота или человека. Просто у неё была такая пора.

Кошка гуляла, и на этот момент это было её сутью.

Ей было хорошо.

И в самом деле, когда полностью сливаешься со своей сутью — это счастье…

* * *

Лежавшая вблизи бетонного бордюрчика Муська смотрелась совершенно не страшно, как-то неубедительно и несерьёзно. Словно сломанная домашняя кукла.

Высунувшийся чуть ли не по пояс в открытое окно остеклённой лоджии Богдан прислушался к своим ощущениям и ничего не почувствовал. Досада на отвергшую его ухаживания Олеську никуда не делась, да и ставшее привычным раздражение на вечно занятых своими делами родителей обреталось на своём привычном месте.

Чего-то в окружающей картинке не хватало. Какого-то мелкого штриха, который должен был придать текущим событиям завершенность. Или взорвать их. Изменить тем или иным образом.

К лучшему или к худшему, уже не важно.

То, что в окружающем обывательском болоте не происходит ничего существенного и значимого, взрослеющего Богдана раздражало всё больше и больше. Раздражали все, кто не обращал на него внимания и не считался с ним: совершенно не ориентировавшиеся в преподаваемых предметах школьные учителя; мнившие себя принцессами одноклассницы; не уступавшие дороги прохожие; даже в том, что разбившаяся Муська падала молча — была какая-то не до конца осознанная издёвка.

И тут ему в голову пришла идея — плюнуть туда, вниз.

Интуиция подсказывала, что если плевок попадёт на Муську, то произошедшее станет выглядеть более или менее символичною

Появится в нём какая-то завершенность.

Богдан пожевал губами, но слюнные желёзы не отозвались. Накатило ощущение, что полпачки только что выпитого кефира ему пригрезились. Во рту было сухо — ни малейших признаков влаги. Не наблюдалось даже характерного кисломолочного привкуса.

В этот момент лежавшая на асфальте Муська шевельнулась. Раз, и ещё раз…

Богдан подхватился, метнулся в коридор. На мгновение он остановился у своих валявшихся на дверном коврике так и не расшнурованных грязных кроссовок, но потом решил не переобуваться и выскочил на лестничную клетку как был — в домашних шлёпках. По лестничным маршам Богдан слетел в одно мгновение. Тяжёлая стальная дверь так и осталась распахнутой. Робкий подъездный сквозняк попытался её захлопнуть, но у него ничего не вышло.

Муська и в самом деле ещё дышала. В такт выдыхаемому из разбитых лёгких воздуху из её ноздрей выдувалось тёмно-розовое кружево кровавой пены.

Завидев Богдана, она слабо шевельнулась, её оскаленная челюсть пришла в движение.

Умиравшая Муська не издала ни мурчания, ни стона, но пребывавшему во взвинченном состоянии Богдану показалось, что он явственно расслышал одно единственное внятно произнесенное слово: "Проща-а-а-ю…"

Он вздрогнул, занёс обутую в стоптанный тапок ногу и ударил. Шейные позвонки Муськи хрустнули, она коротко вздрогнула и застыла. В этот раз уже навсегда.

Обнаружившиеся в заднем кармане джинсов сигареты и зажигалка оказались как нельзя кстати.

* * *

Когда в начавших тускнеть глазах Муськи отразилось оранжево-алое заходящее светило, в квартире на первом этаже включили музыкальный центр.

Мальчик стоял возле умершей кошки, нервно курил и слушал Ванессу Мэй. Недавно ставшая популярной китаянка и в самом деле отменно играла на скрипке. Временами на слушавшего её игру Богдана накатывало что-то для него непонятное и непривычное. Ему казалось, что его смятённая душа, не выдержав особенно пронзительного пассажа, плачет. Что у неё янтарные слёзы, и в каждой из них, в такт звучанию скрипки, частыми сполохами дрожат солнечные отблески.

Но это была иллюзия. Богдан ошибался.

Пустота, оставшаяся у заключившего сделку с дьяволом человека на месте его когда-то умевшей плакать души — сама никогда не плачет.

Ей этого не дано.

Хотя… гуляющее в пустоте эхо легко принять за чей-то безутешный плач.

Глава 3.4. "Колбаса"

Вторая чеченская компания. На пункте радиоперехвата ГРУ ГШ [4] идёт рутинная работа — сканирование эфира, сбор разведданных для обеспечения планирования спецопераций, выборочное подавление радиосетей вооруженных бандформирований

— Но если снова начнется война, то погибнут и чеченцы.— А-а... Пусть погибнут. Я, например, так считаю:

или нация будет свободна, или,

если мы не сумеем завоевать свободу,

пусть вся идет к Аллаху. Третьего пути у нас нет".

Из интервью Салмана Радуева газете "Аргументы и факты"

(3 декабря 1996 г.)

Дестабилизация обстановки на Северном Кавказе выгодна многим. Прежде всего, исламским фундаменталистам, стремящимся к распространению своего влияния на весь мир, а также арабским нефтяным шейхам и связанным с ними финансовым кругам США и Великобритании, незаинтересованным в начале эксплуатации Россией нефтегазовых месторождений Каспия, в сохранении её влияния в этом регионе, в усилении России как государства. Политики США и Великобритании всегда стремились к дестабилизации обстановки в претендующих на мировое лидерство странах, к устранению с геополитической арены потенциальных соперников.

Вторая чеченская война[1]. Краткая справка:

Контртеррористическую операцию 1999-2006 гг., известную также как "Вторая чеченская война" принято делить на три фазы:

— активная боевая — до 2000 г.— террористическая — в 2000-2004 гг. — криминальная — в 2005—2006 гг.

С 2006 г. началось налаживание мирной жизни в Чечне, восстановление её государственных институтов.

В 1996 году, после подписания Хасавюртовских соглашений и вывода российских войск, мира и спокойствия в Чечне и прилегающих к ней регионах не наступило.

Чеченские криминальные структуры безнаказанно делали бизнес на массовых похищениях людей, захвате заложников, хищениях нефти, производстве и контрабанде наркотиков, выпуске и распространении фальшивых денежных купюр, терактах и нападениях на соседние регионы. На территории Чечни были созданы семь лагерей для обучения боевиков — молодых людей из мусульманских, а в последующем и немусульманских регионов России. Сюда направлялись из-за рубежа инструкторы по подготовке диверсантов, снайперов, специалисты минно-подрывного дела и проповедники нетрадиционной для мусульманских регионов России радикальной ваххабистской ветви ислама. Значительную роль в жизни Чечни стали играть многочисленные арабские наёмники. Главной их целью стала дестабилизация положения в соседних российских регионах и распространение идей сепаратизма на северокавказские республики (в первую очередь на Дагестан, Карачаево-Черкесию, Кабардино-Балкарию).

В начале марта 1999 года в аэропорту Грозного террористами был похищен полномочный представитель МВД РФ в Чечне Геннадий Шпигун. Это стало последней каплей. Федеральный центр предпринял меры по усилению борьбы с чеченскими бандформированиями: в граничащих с Чечнёй регионах были вооружены отряды самообороны, на Северный Кавказ отправлены лучшие оперативники и отборные подразделения силовиков. На юге Ставрополья организовано дежурство нескольких расчётов ракетных установок "Точка-У", предназначенных для нанесения точечных ударов. Введена экономическая блокада Чечни, развёрнута сеть милицейских блокпостов по всему её периметру. Во всех федеральных округах была усилена борьба с чеченскими преступными группировками, активно финансировавшими боевиков в Чечне. Из-за ужесточения режима на границе криминальный денежный поток из России в Чечню стал иссякать, труднее стало переправлять наркотики и захватывать заложников. Доходы чеченских полевых командиров резко сократились, у них возникли проблемы с закупкой оружия и оплатой наёмников. Бандформирования под командованием Шамиля Басаева и Хаттаба стали готовиться к вооружённому вторжению в Дагестан. С апреля по август 1999, проводя разведку боем, они совершили более 30 вылазок в Ставрополье и Дагестан, в результате которых погибли и получили ранения десятки военнослужащих, сотрудники правоохранительных органов, гражданские лица. В мае 1999 российские вертолёты нанесли ракетный удар по позициям боевиков Хаттаба на реке Терек в ответ на предпринятую им попытку захватить заставу внутренних войск на чечено-дагестанской границе. Глава МВД Владимир Рушайло заявил о подготовке крупномасштабных превентивных ударов.

7 августа 1999 с территории Чечни было совершено массированное вторжение боевиков в Дагестан под командованием Шамиля Басаева и арабского наёмника Хаттаба. Ядро группировки составляли иностранные наёмники и бойцы связанной с "Аль-Каидой" так называемой "Исламской международной миротворческой бригады". Более месяца шли бои федеральных сил с вторгшимися боевиками, закончившиеся тем, что последние были вынуждены отступить с территории Дагестана обратно в Чечню. В эти же дни — 4—16 сентября — в нескольких городах России (Москве, Волгодонске и Буйнакске) была осуществлена серия террористических актов — взрывы жилых домов. В ответ российским руководством было принято решение о проведении военной операции по уничтожению боевиков непосредственно на территории Чечни. 18 сентября 1999 года её границы были полностью блокированы российскими войсками. 23 сентября начаты массированные бомбардировки объектов в Чечне, 30 сентября российские войска вошли на её территорию. Началась активная боевая фаза Второй чеченской войны.

Описанный ниже эпизод относится к более позднему периоду, к 2001 году. Т.е. ко второй, террористической фазе этой войны.

2000—2001 года. Событийный фон повествования:

12 марта 2000 года в поселке Новогрозненский сотрудниками контрразведки в ходе проведения спецоперации захвачен и доставлен в Москву в СИЗО Лефортово террорист Салман Радуев[2], впоследствии осужденный к пожизненному лишению свободы и скончавшийся в местах заключения. Захват Радуева был проведен контрразведчиками настолько мастерски и в таком режиме сверхсекретности, что бандит "ничего не ожидал и был шокирован". По некоторым данным, Радуев был "повязан" в момент, когда вышел из своего убежища "по нужде".

23—24 июня 2001 года — в селении Алхан-Кала специальный сводный отряд МВД и ФСБ провёл спецоперацию по ликвидации отряда боевиков одного из самых жестоких полевых командиров Арби Бараева[3]. Уничтожено 16 боевиков, включая самого Бараева.

11 июля 2001 года — в селении Майруп Шалинского района Чечни в ходе спецоперации ФСБ и МВД России уничтожен помощник Хаттаба Абу Умар.

25 августа 2001 года — в городе Аргуне в ходе проведения спецоперации сотрудниками ФСБ уничтожен полевой командир Мовсан Сулейменов, племянник Арби Бараева.

17 сентября 2001 года — отбито нападение боевиков (300 человек) на Гудермес. В результате применения ракетного комплекса "Точка-У" уничтожена группа более чем в 100 человек.

3 ноября 2001 года — в ходе спецоперации уничтожен влиятельный полевой командир Шамиль Ирисханов, входивший в ближайшее окружение Басаева.

2001 год, 23 июня, полдень и вечер.

Чеченская республика, 12 километров юго-восточнее Грозного.

Спецобъект

"Колбаса" развёрнута в нескольких километрах севернее селения Чечен-Аул, на небольшой, скрытой от случайных глаз поляне, вглуби поросшей чахлым орешником дубовой рощицы, в отдалении от проезжих дорог и других сёл Шалинского района.

Спецобъект — это собственно сама "Колбаса", восемь сориентированных по сторонам света антенн на четырёх шестнадцатиметровых телескопических мачтах, две бочки — одна с водой, другая с солярой, без устали тарахтящий малошумный импортного вида дизелёк, да укрытая в зарослях фундука выгоревшая на солнце палатка.

Идиллия, да и только.

По сонному виду объекта не предположить, что он тщательно охраняется. Подступы к нему со стороны леса заминированы, а на господствующих вершинах круглосуточно дежурят снайперы.

"Колбаса" — штучное изделие. Это под завязку набитый электроникой девятиметровый прицеп-рефрижиратор с выступающими на его торце вентиляторами системы кондиционирования. Внутри "Колбасы" — полумрак, разреженный уютными конусами света от нескольких настольных ламп и приглушённым сиянием сферических панорамных приставок. Панорамные приставки — принадлежность работающих в режиме сканирования коротковолновых "Катранов". В войска связи "Катраны" (известные там как радиоприёмники Р-399А) поставляются без этих приставок. Но здесь не войска связи, здесь — другое.

Прочая электроника — вычислительный идентификационно-пеленгационный комплекс на базе высокопроизводительной А-10 и винегрет из отечественного электронного новодела и пестрящих надписями на английском импортных трансиверов[5].

Внутри рефрижератора прохладно.

За бортом — жаркое чеченское лето. Плюс сорок два в тени. В палатке, на раскладушках, расставленных на истоптанном рифлёными подошвами песке, спят несколько раздетых до трусов офицеров. Это спецназовцы, их видно по развитой мускулатуре и приплюснутым, многократно ломаным ушам, и офицеры радиоразведки — знатоки языков и асы радиоперехвата, выпускники Череповецкого училища радиоэлектроники. Они пощуплее и почему-то все поголовно в тельниках.

Идиллия…

Спящий спецназ ГРУ — это всегда идиллия.

Созданная полтора года назад группа работает "под заказ". Её специализация — устранение или захват заказанных руководством стратегической разведки персон. Что собой представляет такая персона, в каком лагере и где она находится — значения не имеет. В марте прошлого года, ещё при Трошеве, группа доставила в Москву уроженца Гудермеса Салмана Радуева. Полевой командир оказался человеком беспокойным и строптивым, но после того как один из спецназовцев сбрил связанному боевику ваххабистскую бородку, а затем пообещал расколотить его стеклянный глаз и кастрировать — сразу присмирел. Шмыгнув разбитым носом, он заявил, что четыре года был членом КПСС, а кроме того всегда хотел поступить в военное училище и стать офицером.

Спецназовцы только хмыкнули. Обритый "партиец" и несостоявшийся офицер на поверку оказался довольно щуплым низкорослым мужчиной. Без бороды, чёрного берета и солнцезащитных очков полевой командир впечатления не производил. Лёжа на рифлёном полу прилетевшего за ним вертолёта, он выглядел не как грозный боевик, а как заигравшийся в войну недоросль.

Впрочем, ни гонором, ни заискиванием Радуев группу не удивил. И не таких возили.

При такой работе быстро отвыкаешь удивляться.

Кто на кого учился.

Большинство пройденных группой университетов — это локальные войны и никому не известные спецоперации в дюжине зарубежных стран. Для офицеров группы эти спецоперации — не только приключения и экзотика, но и потери. Последние десять лет "командировки" стали носить местный характер. "Местный" — это значит по России.

Менее опасными они от этого не стали.

Напротив — потерь у спецназа стало больше.

* * *

В "Колбасе", за откидным столиком, уронив голову на скрещенные руки, спит заботливо укрытый синим армейским одеялом подполковник — начальник Комплексной станции радиоперехвата (КСРП ГРУ ГШ). Именно так называется "Колбаса".

Звать подполковника Шуркой.

"Шурка" он для сослуживцев. Тех, что имеют близкое воинское звание и не раз сиживал с начальником Комплекса "за рюмкой чая". Для подчинённых рангом пониже и для высокого начальства он — Александр Васильевич.

Спецназовцы называют его полуфамильярно Васильичем, но "на Вы". Такой вот диссонанс. Хотя, что с них взять? — Шурке эти костоломы не подчинены. У них свои начальники и свои задачи. Впрочем, сейчас их задачи целиком и полностью зависят от результатов деятельности Шурки и его подопечных.

* * *

Шурка — связист, уже третий год как переквалифицировавшийся в специалиста радиоразведки. Покинуть войска связи и перейти в другое ведомство заставил застарелый конфликт с высоким руководством. Конфликт обрёк Шурку на рутину и поставил жирный крест на перспективах служебного роста. Смириться и, застряв в майорском звании, молча дослуживать до пенсии на передающем центре Московского военного округа, денно и нощно ремонтируя допотопные "Вязы", 649-е, 140-е и "Молнии" — было бы скучно и глупо. Шурка же любил жить интересно и на дух не переносил рутину.

Переучиваться на новом месте не пришлось — приёмники и передатчики, для каких целей их не используй, устроены одинаково.

* * *

— Шура… Шура!!! — трясёт задремавшего начальника одетый в видавшие виды треники и майку-тельник заросший рыжей щетиной капитан. — Вставай, Васильич! "Араб" в эфире! Ты говорил разбудить, если он проявится!

Шурка сбрасывает с плеч одеяло, трёт зажмуренные веки костяшками указательных пальцев, одевает поданную ему гарнитуру на голову и недовольно щурится…

— Эфир на запись скоммутирован? — спрашивает он севшим со сна голосом и косится вправо, на мерно вращающиеся широколенточные двадцативосьмичасовые бобины.

Два салатно-голубых П-500 — принятые на вооружение в середине восьмидесятых десятиканальные магнитофоны — штука надёжная. А вот личный состав может в запале подвести.

— Обижаешь! — оскорбляется капитан и тычет пальцем в кроссировку на коммутационном поле. — Пятый приёмник, на третьем канале! Можешь проверить запись в коммутационном журнале! — подчёркивает он тот факт, что и формальная сторона дела в полном порядке.

Пожав плечами, Шурка некоторое время слушает мерно диктующего английскую цифирь "Инструктора" и машет рукой подчинённому, — "Принято, не суетись! Работаем!" — Он крутит ручки анализатора спектра и, добившись чёткой картинки, фиксирует её нажатием кнопки. Сличает получившееся изображение с прикреплённым за шильдик анализатора чёрно-белым снимком. Сомнений нет — в эфире передатчик "Инструктора". Несмотря на хвалёное быстродействие, идентификационная программа тратит на свой вывод в два раза больше времени. Результат сравнительных вычислений тот же, и звуковой индикатор комплекса взрывается серией коротких режущих ухо сигналов.

— Заткни эту дуру! — недовольно кривится Шурка и облегченно вздыхает, когда напарник, крутнувшись на вращающемся кресле, хлопает ладонью по кнопке сброса сигнала пьезоэлектрического баззера.

В пользу того, что "Араб" ведёт радиообмен с корреспондентом на территории Англии, а не с кем-то в Чечне или тех же Арабских Эмиратах, говорит не только и не столько выбранный им язык общения. Шурка ещё раз смотрит на светящуюся зелёной цифирью шкалу "Катрана" — 11.623,5 МГц. В это время суток для односкачкового интервала в три с половиной тысячи километров — самый оптимум.

— Азимут?!! — рявкает он, но, убедившись, что напарник и без его напоминаний приник к консоли пеленгационной установки, успокаивается и, приглушив голос, почти шепчет: — Быстрее, Паша… Быстрее! Опять упустим!!!

Его просьба звучит как заклинание.

* * *

"Охота" за инструктором-арабом идёт уже третий месяц. Разведка считает, что "Араб" — не простой искатель приключений, не тривиальный наёмник, готовый резать неверных за одну лишь "ваххабитскую идею", оплаченную зелёными как знамя Пророка долларами, а хорошо подготовленный инструктор Аль-Каиды. "Араб" постоянно меняет места выхода в эфир и одинаково хорошо говорит на арабском, персидском и английском языках. Судя по содержанию переговоров и по тому, как активизируется после проведённых на английском языке сеансов местный радиообмен "Араба" — "Инструктор", так его окрестили разведчики — птица высокого полёта и связан с базирующейся в Англии террористической организацией "Братья мусульмане". ГРУ считает, что неуловимый "Инструктор" — один из основных создателей Абуджафар-лагеря, тренировочного центра, в котором ещё год назад готовились ичкерийские специалисты партизанской войны.

Разведчики знают, что вовсе не скряга Усама бен Ладен, а туманный Альбион финансировал создание на территории Чечни семи тренировочных лагерей ваххабистского толка. Собственно Усама и солидарные с ним арабские шейхи дали не более шести процентов от необходимой суммы — остальное пришло из Англии.

Политика…

В её театре у каждого персонажа своё амплуа.

Великобритания уже вторую сотню лет предпочитает не воевать, а сталкивать лбами своих геополитических противников. Она и Соединенные Штаты Америки стали настоящими победителями в двух мировых войнах. Победитель — это не тот, кто разгромил врага и водрузил знамя над его столицей, а тот, кто сделал это малой кровью. С минимальным уроном для себя и с наибольшим ущербом для всех остальных сторон. Противники эти стороны или союзники — не важно. После потери Индии, у английской политики союзников не бывает, бывают только попутчики. США придерживаются той же линии со времён Первой мировой войны.

Развязывание мировых войн и устроение правительственных переворотов в стране побеждающего или упорно не желающего воевать геополитического соперника — со времён Голландской и Французской революций — фирменное блюдо англосаксонской политики. Собственно сами рецепты революций не новы, а раз за разом черпаются из одного и того же источника, точнее — переписываются английской и американской разведками из известной "поваренной книги" профессионального заговорщика Никколо Макиавелли.

Политика… А там где политика, там и разведка.

Пусть возомнившие себя асами разведывательного дела Германия и Россия второе столетие соревнуются в способах добывания информации и дезинформировании друг друга. Им далеко до тех, кто уже давно привык являться на поле битвы к её финалу. При параде, в белых одеждах миротворцев и победителей. К тому моменту, когда противоборствующие стороны измотали и обескровили друг друга.

Что России, что Германии далеко до тех, кто прикармливает, финансирует и направляет их внутренних врагов: революционеров, сепаратистов, диссидентов и террористов всех мастей. Им далеко до тех, кто раз за разом становится реальным победителем в ни на миг не прекращающейся войне за мировое господство. Прав Макиавелли: "В политике надо опираться на силу, а не на мораль, которой можно и пренебречь ради благой цели", ради победы.

А победителей, как известно, не судят. Да и победа в войне и заработанные на ней деньги — не пахнут.

* * *

Сотрудничая с Россией в партнёрском формате Совета "Россия — НАТО антитеррор", Великобритания и США, и в этом нет никаких сомнений, ведут двойную игру. Спонсирование чеченских террористов — один из элементов этой игры. Интернационализация чеченских событий стала первым признаком того, что у нового ичкерийского руководства появился спонсор. А кто платит, тот и заказывает музыку.

По агентурным данным, "Инструктор" — это один из наиболее близких подручных Хоттаба и ещё в 1994 году прибыл вместе с ним из Афганистана для организации на территории Чечни тренировочных лагерей. И Хоттаба, и неведомого "Инструктора" аналитики ГРУ подозревают в связях с английской разведкой. Руководством поставлена задача: захватить кого-либо из них живьём.

Выполнение этой задачи — это звания и ордена.

Наверху нужны козыри против англичан и американцев.

Очень нужны.

* * *

Хоттаба выслеживать сложно. Он не задерживается подолгу на одном и том же месте и практически не выходит в эфир. Или осторожничает, или недолюбливает связную технику. Более активный в этом отношении "Инструктор" — при выбранном методе "охоты" — по определению более реальная цель.

Шурка поднимает трубку спутникового телефона и просит ответившую ему телефонистку "Рубина" соединить его с "Лайнером".

Сегодня на подмосковном пункте радиоконтроля дежурит его сокурсник, и он, конечно же, рад помочь коллеге и однокашнику в определении пеленгов на интересующие его источники радиоизлучения.

Через несколько минут выясняется, что корреспондент "Инструктора" и в самом деле расположен на территории Великобритании. За это время Шурка успевает связаться с пунктом радиоконтроля Северо-Кавказского военного округа и получить от него второй азимут на продолжающего "активничать" в эфире "Инструктора". Вместе с аналогичными данными "Лайнера" и пеленгом капитана Паши у него теперь есть всё, чтобы составить "треугольник ошибок".

— Карту! — бросает Шурка напарнику в тот момент, когда "Араб" заканчивает работу на передачу, и другой голос на этой же волне спокойно и уверенно начинает диктовать ответную цифирь.

Обведя жёлтым маркером вероятный район нахождения "Инструктора", Шурка отпускает капитана Пашу отдыхать, попросив прислать Рустама и командира группы спецназа. Майор Рустам Асланбеков — уроженец Самарканда, родившийся в семье ссыльного чеченца и учительницы-украинки. Помимо усвоенных в училище турецкого и арабского, Рустам свободно владеет фарси, понимает узбекскую, чеченскую и украинскую речь. В свете интернационализации чеченского сопротивления — это наиболее востребованный список языковых навыков.

Капитан Эдик, командир спецназовцев, появляется первым. Шурка вручает ему конверт с радиоданными для "Кактусов" и коробку с синхронизированными по коду шифровальными приставками для этих радиостанций, приглашает к карте. Через пару минут они определяют точку, в которую надлежит выдвинуться группе захвата.

— Эдик, аккумуляторы у всех заряжены? Не получится как в прошлый раз? — уточняет Шурка и, дождавшись утвердительного кивка, выуживает из щели между стойками личный "Кактус". — Сверим частоты!!!

Собеседник недовольно кривится, но всё же отстёгивает от пояса радиостанцию и, достав из полученного от Шурки конверта плотный листок с отпечатанными на нём радиоданными, щёлкает переключателем режимов работы.

В Шуркином "Кактусе" аккумуляторы почти разряжены, но педантичному — из казахстанских немцев — капитану спецназа знать об этом не обязательно. Настроив свой комплект, Шурка подносит к губам одетую в резину гарнитуру и даёт счёт. Считая, прикидывает — полутора часов на подзарядку аккумулятора хватит. Должно хватить.

Проверив радиостанцию, спецназовец уходит. Его группе следует выдвинуться в Урус-Мартановский район и организовать засаду в лесополосе севернее Алхан-Юрта — вблизи поросшего камышами болотца и мелководной реки, у ведущей в Алхан-Калу дороги. Даже профессионалам на это нужно время. Чем больше его у них будет, тем лучше.

Окончательную задачу группы командование уточнит на месте, после анализа местного радиообмена "Инструктора". У Шурки есть около полутора часов на отдых. Это время потребуется "Арабу" и его руководству на расшифровку полученной из Лондона информации и принятие связанных с нею решений.

Пока не выяснен численный состав боевиков в расположенной северо-западнее Алхан-Юрта Алхан-Кале, а именно оттуда выходил в эфир "Инструктор", невозможно ни оценить обстановку, ни определить задачу группы, ни характер её действий.

Асланбеков появляется в тот момент, когда Шурка докладывает в Штаб Объединённой группировки федеральных войск о вероятном нахождении группы Хоттаба на южной окраине Алхан-Калы. Не прерывая разговора, он кивком приветствует своего подчинённого и красноречиво тычет пальцем в сторону стойки с трансиверами УКВ диапазона. Рустам понимающе кивает в ответ. Усевшись в оставленное капитаном Пашей кресло, он нахлобучивает на виски свободную гарнитуру и, перебирая ногами, едет в направлении указанной стойки. Через несколько минут, включив установленные в ней трансиверы, Рустам задаёт их приёмникам режим сканирования наиболее вероятных участков диапазона, удовлетворённо откидывается на жалобно скрипнувшую спинку и показывает Шурке оттопыренный большой палец, — "Порядок!"

— Эфир на запись скоммутируй! — раздражённо шепчет Шурка, прикрыв на мгновение телефонную трубку ладонью.

Он всё ещё общается со Штабом. Там недовольны скудностью исходных данных. Из-за этого планирование предстоящей операции носит слишком общий, прикидочный характер. Правда, кое-что ясно уже сейчас. Сколько бы ни было боевиков в Алхан-Кале, применение по селу ракет "Точка-У" — исключено. Период, когда артиллерия и ракетчики без проблем "работали" по засевшим в населённых пунктах боевикам, уже в прошлом. Теперь для принятия такого решения нужно чтобы блокированное бандформирование насчитывало не менее тридцати человек. И чтобы эти данные были достоверными. Распоряжение такое есть, но в нём нет разъяснения, кто и каким образом должен пересчитывать вооруженных моджахедов.

Из Штаба сообщают, что через три с половиной часа Алхан-Кала будет окружена сводным отрядом МВД и ФСБ. Это радует — хоть какая-то определенность.

Окна для отхода боевиков будут оставлены у реки с южной оконечности села. Со стороны засады.

Эта метода уже несколько раз срабатывала, должна сработать и теперь.

Через сорок минут "Инструктор" выходит в эфир в УКВ диапазоне. Это заметно раньше расчётного срока, и встревоженный Шурка, включив заряжающийся "Кактус" на передачу, предупреждает выехавшую на задание группу о непонятной преждевременной активности боевиков.

В ответ командир группы докладывает, что начал наблюдение за южной оконечностью Алхан-Калы. Никакой активности в селении он не замечает, если конечно не считать за таковую отъехавший с западной окраины автомобиль "Нива" белого цвета с двумя пассажирами. Но вряд ли это боевики, вспугнутые появлением федералов, так как отъезд "Нивы" совпал с моментом скрытного выдвижения группы к месту засады и выходом "Инструктора" в эфир.

* * *

— Ором! Ором! Ором! Ин'чо "Муаллим"! — раздается из включенного Рустамом динамика голос "Араба". Он, как и многие инструкторы сепаратистов, прошедшие афганскую и таджикскую войны, предпочитает говорить на самом распространенном в их среде языке. На фарси. — Санчиши алока. Маро ки мешунавад? Кабул фармоед!

— Салам, "Муаллим"! Ин'чо "Тарзан"! — деловито отвечает другой голос. — Кабул фармоед!

— Салам, "Муаллим"! Ин'чо "Бародар"! — подключается третий и, не удержавшись, язвит. — Салам ба ту, "Маймун"!

— Салам, "Девона"! — язвит ответно "Тарзан".

— Дар вакти алока 'чан'чолро бас кунед! — возмущён инициировавший радиоперекличку Инструктор".

— Ман кам-кам, "Муаллим"! Магар касе моро мефахмад? — пытается спорить третий. — Хамма хуб мешавад!!!

— Хамааш кори худо, чи мешавад, ки медонад?.. — меланхолично замечает "Инструктор", но сообразив, что его провоцируют на никчемный пустой разговор, свирепеет и взрывается: — Ором! Ором бишин, иншооло, хама хуб мешавад!!!

— Хуб, эфенди! Гап тамом! — дисциплинированно соглашается "Бародар" и в самом деле умолкает.

ПЕРЕВОД (перс.):

— Внимание! Внимание! Внимание! Здесь "Инструктор!" Проверка связи. Кто меня слышит? Приём!

— Здравствуй, "Инструктор!" Здесь "Тарзан!" Приём!

— Приветствую, "Инструктор!" Здесь "Брат!" И тебе здравствуй, "Обезьяна"!

— Здравствуй, "Придурок!"

— Прекращайте выяснять отношения в эфире!

— Я чуть-чуть, "Инструктор"! Да и кто нас понимает? Всё будет хорошо!

— Один Всевышний знает, как оно есть на самом деле и что с нами будет завтра… Молчи!!! Сиди тихо, помалкивай и всё будет хорошо!

— Хорошо, старший! Молчу!

С детства понимающий фарси Шурка довольно оттопыривает большой палец. Рустам, соглашаясь, кивает. Дело в том, что во время сеанса с Лондоном коротковолновым передатчиком "Инструктора" мог воспользоваться и кто-либо другой. Передатчиком, но не его индивидуальным позывным в радиосети боевиков. Теперь ясно, что в селе именно он.

Моджахеды, как радисты, ленивы и не заморачиваются на регулярную смену позывных и рабочих частот. Более того, в качестве личных позывных они предпочитают использовать собственные давно "засвеченные" среди силовиков прозвища.

Иногда Шурке кажется, что мир вокруг сошёл с ума. Что правы боевики, часами переругивающиеся в эфире с радистами федералов, и не права профессура его недавно справившей восьмидесятилетний юбилей бурсы. Что напрасно два десятка лет назад и он, и его однокашники до оскомины, до тошноты, до рефлекторного неприятия позёрства в эфире корпели над теоретическими основами радиомаскировки и скрытного ведения радиообмена. И зря будущим инженерам военной связи внушали мысль, что за пространными разговорами по радио неизбежно следует огневой удар противника или другие не менее неприятные последствия.

Впрочем, чего сетовать на судьбу? То, что среди чеченских боевиков нет выпускников киевской бурсы — сильно упрощает решение стоящих перед радиоразведкой задач.

Переговоры арабских инструкторов с Лондоном дешифрации не поддаются, зато группе радиоперехвата известно, что позывной "Муаллим" уже несколько лет принадлежит арабу-инструктору. Что "Тарзан" — это давно разыскиваемый силовиками Арби Бараев. А самоназвавшийся "Бародаром" абонент, вполне вероятно, один из его племянников — или Мовсан Сулейменов, или Мовсар Бараев.

"Инструктор" — конечно не амир моджахедов. Птица рангом пониже. Но он профессионал. Исполнитель. Свита.

А где свита, там и король.

С учётом того, что у Хоттаба осталось не так уж и много дееспособного воинства, резонно предположить, что и он сейчас тоже в Алхан-Юрте.

Ниточка с иголкой порознь не ходят…

Но пока это только предположения.

Зато есть определенность с "Тарзаном".

"Тарзан", он же известный бандит и похититель людей Арби Бараев, даже среди ваххабитов считается законченным отморозком. На его личном счету более ста убитых. В своё время Арби служил в президентской гвардии Ичкерии, был личным телохранителем Зелимхана Яндарбиева, а со временем стал командиром "Исламского полка особого назначения".

Арби Бараев — это уже серьёзно, и Шурка незамедлительно докладывает о нём в Штаб.

Штаб реагирует сразу же. Бараева приказано уничтожить.

Разведгруппа на задании руководствуется лишь приказами из Штаба, поэтому Шурка уточняет, остаётся ли в силе распоряжение о поимке Хоттаба и "Инструктора" или при таком раскладе они тоже подлежат ликвидации. Из Штаба советуют не рисковать и действовать по обстановке.

* * *

Через четверть часа на другой, близкой волне начинает работать второй передатчик. Здесь говорят на чеченском. Непрерывно повторяемое "Тарзан" наводит на мысль, что в этой сети за старшего Арби Бараев.

У Шурки хорошо сработавшаяся команда. Его подчинённые понимают друг друга с полуслова, а то и вовсе без слов. Получив на свой так и не озвученный вопрос утвердительный кивок, Рустам переключается на прослушивание вновь открывшейся сети и вскоре подтверждает — радиообменом и в самом деле дирижирует "Тарзан". Речь идёт о перегруппировании рассредоточенных по Урус-Мартановскому и Грозненскому районам чеченских отрядов. Конечная цель перегруппировки — подготовка атаки на Гудермес. В ходе ведущейся переклички командиры боевиков докладывают "Тарзану" о состоянии и количественном составе своих групп. Уже через час под готовящейся операцией "подписывается" более двухсот моджахедов.

Азимутальная засечка подтверждает рассредоточенный характер их размещения.

По всему выходит, что командовать захватом Гудермеса назначен Арби Бараев. По отдельным обмолвкам ведущих радиообмен полевых командиров ясно, что операция назначена в ночь на послезавтра.

Встревоженный Штаб даёт указание на уничтожение всех обнаруженных в Алхан-Кале боевиков.

Между тем активность радиообмена в сетях неформалов падает.

— Ужинают… — отмечает Рустам, с трудом разобрав реплику одного из полевых командиров. Судя по артикуляции, тот небезуспешно совмещает переговоры по радио с приёмом пищи. — Пора бы и нам перекусить? А то потом не успеем… — предлагает Асланбеков и, взглянув на часы, добавляет: — Сейчас вообще затихнут. Время намаза.

Шурка тоже смотрит на святящуюся цифирь синхронизированных по эталону времени часов УТВ-2. Время ужина, но есть совершенно не хочется. Он уже давно заметил за собой эту особенность — в напряженные моменты напрочь пропадает аппетит. Но, если командир не хочет есть, это вовсе не значит, что подчиненные должны поститься из солидарности. Шурка достаёт из выдвижного ящика пепельницу, изображающую голову чёрта, закуривает, щурится и, пустив в сторону кондиционера длинную струю дыма, прикидывает: блокирование села начнётся через полтора часа, а боевики и в самом деле затихли. Более удачного времени для приёма пищи не будет. Он согласно кивает и отправляет Рустама ужинать и готовить переносной пеленгационный комплекс.

Не исключено, что к блокированным боевикам придёт помощь, или они сами прорвутся из Алхан-Калы. Комплекс потребуется для мониторинга их перемещений. Полученных из одной точки пеленгов азимутальной засечки для этого недостаточно. Определение местоположения источника излучения возможно не менее чем по двум азимутальным засечкам, сделанным из пространственно разнесенных точек. Переводя на русский, помимо "Колбасы" необходим ещё один пеленгационный пост.

— Принести что-нибудь пожевать? — спрашивает Рустам, остановившись у двери.

— Пожевать? — не сразу понимает вопрос Шурка, но после секундной паузы определяется: — Передай с кем-нибудь пару бутербродов и кофе. Покрепче!!!

— Кофе в термосе? — уточняет Рустам и, дождавшись утвердительного кивка начальника, растворяется в синеющих за дверью "Колбасы" сумерках.

— Хама хуб мешавад! (Всё будет хорошо! — перс.) — говорит Шурка вдогонку Асланбекову после того как за ним закрывается дверь и выпускает в её направлении ещё одну длинную струю дыма.

Эта фраза знакома Шурке более тридцати лет. И более тридцати лет знаком голос, который произносил её в эфире. Голос "Инструктора".

Детская память — штука непредсказуемая.

Она совершенна, а всё совершенное в этом мире непредсказуемо.

Смяв окурок между рогами металлического чёрта, Шурка встаёт, выводит из режима сканирования один из резервных трансиверов и соединяет выход его приёмного тракта на тот канал диктофона, куда до этого была скоммутирована радиосеть "Муаллима".

Теперь диктофон записывает не переговоры арабских инструкторов, а шумы эфира на случайной частоте. После этого Шурка переводит следивший за переговорами "Инструктора" трансивер в режим двусторонней связи, подносит к губам микрофон, щёлкает тангентой и выходит в эфир.

— Як, ду, се, чор, пан'ч! Ором! Ором! Ором! — говорит он. — "Муаллим", ту дар ку'чои? (Раз, два, три, четыре, пять! Внимание! Внимание! Внимание! "Инструктор", ты где? — перс.)

Совершаемое им называется должностным преступлением.

Некоторое время в прижатом к уху наушнике слышен лишь шум эфира, и Шурка, косясь на мельтешащие секундной цифирью часы, мысленно чертыхается. Время, пока занятые намазом боевики не слушают эфир, стремительно тает.

Шуркин расчёт строится на том, что "Инструктор" прежде всего профессионал, а уже потом мусульманин. Вряд ли он настолько беспечен, чтобы отключать на время намаза свою радиостанцию. Да и молится ли он или следует фетве, освобождающей следующего по пути джихада мусульманина не только от поста, но и от пяти обязательных для мирянина намазов?

"Муаллим" не отвечает.

Делать нечего, и Шурка повторяет свой вызов.

В это раз "Инструктор", выдержав непродолжительную паузу, отзывается:

— Ин'чо "Муаллим"! Ки хаст дар ин'чо? ("Инструктор" на связи! Кто здесь? — перс.)

— Ин'чо Искандер! — отвечает ему Шурка. — Салам, Халид! Салам, бародар! (Здесь Александр! Здравствуй, Халид! Здравствуй, брат! — перс.)

— Искандер?.. Бародар?.. — изумляется названный своим настоящим именем "Араб" и замолкает.

— Искандер! — подтверждает Шурка. — Хамсинфи ту ба ханджар. Маро ед дори? (Александр! Одноклассник с ножичком. Помнишь меня? — перс.)

Некоторое время спустя "Инструктор" приходит в себя и сообщает:

— Ман хечвахт номи "душманро" фаромуш намекунам, номи одаме, ки падарамро куштани шуда буд! (У меня хорошая память, и я не забыл имя моего "врага", имя человека, который хотел зарезать моего отца! — перс.) — Халид и в самом деле хороший профессионал. Несмотря на угрожающее содержание фразы, голос его звучит холодно и спокойно. Без эмоций.

Последовавший за этим радиообмен Шурки и Халида длится не более трёх минут.

Переведя трансивер в режим радиоприёма и вернув на место кроссировки, Шурка закуривает и с раздражением смотрит на зажатую в пальцах сигарету.

В полумраке "Колбасы" красный сигаретный огонёк светится, словно глаз голодного волка. И глаз и удерживающая его рука заметно дрожат.

— Ором бишин, иншооло, хама хуб мешавад!.. (Надо сидеть спокойно, и всё будет хорошо!.. — перс.) — говорит Шурка и, подумав, добавляет очевидное: — А я, старый дурак, так не умею…

СПРАВКИ:

[1] Вторая чеченская война — боевые действия на территории Чеченской Республики и граничащих с ней регионов Северного Кавказа. Началась в сентябре 1999 года. Активная фаза боестолкновений продолжалась с 1999 по 2000 год, затем, по мере установления контроля федеральных сил над территорией Чечни, они переросли в тлеющий конфликт.

[2] Радуев Салман Бетырович (прозвище — "Титаник") — один из наиболее известных чеченских полевых командиров, активный участник сепаратистского движения времён первой и второй чеченской войн. Принадлежал к тейпу Гордалой. Террорист, организатор ряда громких диверсий и террористических актов на территорииРоссийской Федерации.

Родился 13 февраля 1967 г. в г. Гудермес Чечено-Ингушской АССР. Закончил гудермесскую среднюю школу №3. Воинствующий мусульманин Салман Радуев в школьные годы "был комсомольским активистом и руководителем атеистического кружка". После окончания школы с марта 1985 года работал штукатуром в строительном отряде горторга в Гудермесе. В июле 1987 года во время прохождения срочной службы в рядах Вооружённых Сил СССР вступил в КПСС. После демобилизации он мастер газосварочного дела в СПТУ № 24 и, одновременно, инструктор одного из отделов Чечено-Ингушского Областного Комитета ВЛКСМ.

Заочно окончил институт народного хозяйства в г.Ростов-на-Дону.Самолюбив, честолюбив, жесток, властен, напорист.

В июне 1992 г. назначен префектом Гудермеса. Тогда же возглавил вооруженное формирование "президентские береты", поддерживающее Джохара Дудаева. Из них впоследствии был сформирован 6-й батальон дудаевских вооруженных сил, получивший название "Борз" ("Волк"), входивший в состав юго-западного фронта. В марте 1995 г. разогнал митинг жителей Гудермеса, требовавших прекращения сопротивления федеральным войскам, и занялся диверсиями на железной дороге. В январе 1996 г., не смотря на приказ Аслана Масхадова прекратить боевые действия против российских войск, принял участие в рейде на Кизляр. "Лавры известности" в Кизляре достались Радуеву "случайно". На последнем этапе он заменил получившего ранение полевого командира Хункарпашу Исрапилова, который и был руководителем операции. После смерти президента Чечни с апреля 1996 по июнь 1997 г. Радуев возглавлял подразделение "Армия генерала Дудаева".Летом 1996 г. он отказался подчиниться требованиям Зелимхана Яндарбиева прекратить террористическую борьбу и взял на себя ответственность за "акции устрашения" на вокзалах в России. В октябре 1996 г. его группировка похищает с целью получения выкупа профессора Грозненского университета Абдурахмана Хасбулатова, родного брата бывшего председателя Верховного Совета РФ Руслана Хасбулатова. С 1997 г. Радуев неоднократно выступал с угрозами в адрес России. Обещал применить химическое оружие, "объявил войну" Воронежу, взял на себя ответственность за взрывы на военных складах в поселке Бира Еврейской автономной области, заявил о своей причастности к взрывам на вокзалах в Пятигорске и Армавире в апреле 1997 года. В июне 1997 г. указом президента Чечни Аслана Масхадова подчинённая Радуеву "Армия генерала Дудаева" расформирована. Отказывающегося признавать российско-чеченский договор о мире боевика вызывают на суд шариата, где он "кается и приносит извинения", о которых тут же забывает и взрывается новой серией угроз в адрес Российской Федерации. Президент Чечни Аслан Масхадов назвает угрозы Радуева — "заявлениями шизофреника". Обидевшийся Радуев обещает вызвать Масхадова на шариатский суд, это ему не удаётся и он берёт на себя ответственность за неудачное покушение на президента Грузии Эдуарда Шеварнадзе в феврале 1998 года.

Впрочем, блефовал Радуев не всегда. Вместе с Хаттабом он создал Урус-Мартановский центр по подготовке диверсантов, выпускники которого причастны к взрывам жилых домов в Москве, Волгодонске и Буйнакске осенью 1999 года. Планировал серию диверсий в регионах России, прежде всего в отношении ядерных объектов, для чего создал мобильные группы численностью до 15 человек.

Своими шокирующими заявлениями и непредсказуемостью поступков Радуев не на шутку раздражал не только российские власти, но и лидеров сепаратистов. Неудивительно, что у него было множество врагов и недоброжелателей. По числу совершенных на него покушений он — абсолютный рекордсмен среди других чеченских лидеров. Российские СМИ неоднократно сообщали о смерти Радуева, но он каждый раз "воскресал".

В феврале 1997 года указом исполняющего обязанности президента Ичкерии Зелимхана Яндарбиева Радуев награждён почётным именным оружием — пистолетом Стечкина, "за заслуги в отражении агрессии российских оккупационных войск". Джохар Дудаев наградил его за успешное проведение террористической операции в Кизляре изготовленными в Турции знаками отличия — медалью "Герой Нации" (чеч. "Къоман Турпал") и орденом "Честь нации" (чеч. "Къоман Сий"). Но в июне 1997 года люди неугомонного Радуева совершают неудачную попытку захвата грозненского телецентра, за что его вскоре лишают всех наград и званий.

Судили Салмана Радуева в ноябре 2001 г. в г.Махачкала (Дагестан). На суде он отмежевался от своих заявлений о том, что организовал серию терактов на территории России. Осуждён за терроризм, организацию вооружённых нападений, умышленные, совершенные с особой жестокостью, убийства мирных граждан, похищение людей и захват заложников, организацию взрыва на железнодорожном вокзале Пятигорска, организацию незаконного вооруженного формирования и участие в нём, бандитизм. Приговорён к пожизненному заключению с отбыванием наказания в исправительной колонии особого режима №14 учреждения ВК-240/3 Главного управления исполнения наказаний по Пермской области, более известной как колония "Белый лебедь". Умер в тюремной больнице г.Соликамск Пермской области 14 декабря2002 года.Был женат. Жена Людмила Радуева — дочь троюродного брата Джохара Дудаева. У Радуева остались двое сыновей, Джохар (1995 г.р.) и Зелимхан (1997 г.р.).

[3] Бараев Арби Алаудинович — полевой командир, "беспредельщик" (прозвища: "эмир Тарзан", "Терминатор", "Лев Аллаха"). Арби был самый младшим в семье Бараевых. Имя Арби дал ему его дедушка. Арби — это "Араб" в чеченском произношении.

Родился 27 мая 1974 года в селе Алхан-Кала. В 11 лет у него умер отец, а в 13 лет он остался круглым сиротой. Ещё со школы Арби усиленно занимался спортом и восточными единоборствами. После её окончания пошёл работать в Департамент Государственной Безопасности ЧРИ. С началом Первой чеченской войны он снайпер, а к концу 1994 года — командир группы из 25 человек. После окончания войны Бараеву присуждено звание бригадного генерала. На тот момент ему всего 21 год и он самый молодой генерал Чечни. После первой войны Арби становится командиром Исламского полка Особого Назначения. В 1998 году его назначают военным эмиром Джамаата Чеченской Республики Ичкерия. К началу Второй чеченской войны Джамаат Арби Бараева насчитывает 400 моджахедов. С 2000 года в его отряде уже 800 боевиков. В 27 лет он перенес 15 покушений, был 18 раз ранен, 8 раз тяжело. .

23—24 июня 2001 года в селении Алхан-Кала специальный сводный отряд МВД и ФСБ провёл спецоперацию по ликвидации его отряда. Было уничтожено 16 боевиков, включая самого Бараева.

У Арби остались четыре жены и три сына.

25 августа 2001 года в городе Аргуне в ходе проведения спецоперации сотрудниками ФСБ уничтожен племянник Арби Бараева — полевой командир Мовсан Сулейменов. Второй его племянник — Мовсар Бараев убит в 2002 году, в октябре, при штурме захваченного террористами Театрального центра на Дубровке.

[4] ГРУ ГШ — Главное Разведывательное Управление Генерального Штаба.

[5] Трансивер — компактная радиостанция, часть узлов которой поочерёдно используется как в передающем, так и в приёмном трактах, в связи с этим одновременная работа трансивера на приём и передачу (организация полноценного дуплексного канала) невозможна.

Глава 4.5. Одноклассники

Средняя школа при посольстве СССР в Сирии и Вторая чеченская война…

Что между ними общего? Ответ на этот вопрос, возможно, знает сайтWWW.ODNOKLASSNIKI.RU .

До появления этого сайта ответов на такие загадки не было. Впрочем…

От камня, брошенного в воду, круги расходятся,

тревожа покой всего, что в водах обитает.

Любой поступок или мысль — тот камень.

Марианна Каменская

С 1994 года значительную роль в жизни Чечни стали играть многочисленные легионеры. Более пяти лет зарубежные спецслужбы и националистические организации, не скупясь, направляли в мятежную республику инструкторов по подготовке диверсантов, снайперов, специалистов минно-взрывного дела и проповедников нетрадиционной для мусульманских регионов России ваххабитской ветви ислама. Большую часть этой разношерстной публики составляли так называемые «арабские наёмники». Впрочем, называть их «наёмниками» надо с оговоркой. Большинство из них — это мусульманские добровольцы: бессребреники, фанатики исламского джихада — граждане Саудовской Аравии, Иордании, Ливана, Йемена, Катара, Кувейта, Пакистана, Афганистана, Турции, Албании. Всего около 1000 человек. «На огонёк» набиравшей обороты войны потянулись представители и других стран, в которых ислам вовсе не является самодовлеющей религией. Пока не является. В обучении боевиков и непосредственно в боевых действиях принимали участие несколько десятков прибалтов и белорусов, но больше всего было украинцев — до полутора-двух сотен. Половина из них состояла в отдельном отряде УНА-УНСО (данные приведены на официальном сайте этой организации и в блогах её членов). Остальные — были рассредоточены по большинству чеченских отрядов [1].

Были в этих отрядах и русские…

Коренные граждане арабских стран среди наёмников встречались нередко, но будем объективны, чаще это были не арабы, а этнические чечены, потомки воинов имама Шамиля, бежавшие после поражения в Кавказской войне или переселенные при Александре II в 1865-67 гг. в Турцию, Сирию и другие страны ближневосточного региона. Многие из них свободно владели языком, и чеченские боевики их чужими не считали.

Турция, помимо добровольцев с чеченскими корнями, была представлена полудюжиной инструкторов от "Серых Волков" и элитного спецназа турецких вооружённых сил. Последние до прибытия в Чечню готовили бойцов спецподразделений армии Грузии и Азербайджана.

Из исповедующих ислам народов СНГ было всех понемногу — волжские и крымские татары, казахи и т.д. Имелось даже палестинцы и азербайджанцы, а также несколько афганских таджиков от шаха Масуда. Системным явлением они не были, скорее — авантюристами, любителями повоевать, которых всегда хватает в любой этнической группе. Заметное количество боевиков было только от соседей Чечни — ингушей и дагестанцев, но основную часть чеченских отрядов составляли жители населённых пунктов самой Ичкерии.

Однако оставим «добровольцев». На регулярной основе оплачивался лишь труд многочисленных инструкторов и действительно хорошо подготовленных профи — снайперов, взрывников.

Мотивация «чеченского добровольчества» была самая разнообразная — многие поверили слухам о длинных баксах и впоследствии были очень разочарованы. Но большинство воевали не за деньги, а по политическим мотивам. Прежде всего, это относится к прибалтам и украинцам.

Как бы то ни было, но участие в войне многочисленных инструкторов, добровольцев и наёмников «со стороны» придавало ей вполне светский характер (хотя формально она считалась джихадом). Только одно формирование чеченских боевиков называлось "Исламский Батальон" (примерно 200 студентов медресе и с десяток инструкторов из Иордании), остальные отряды носили подчёркнуто светские названия.

Только что закончивший переговоры по радио Шурка занимался чёрт знает чем.

Он курил и вспоминал детство. Накатило, знаете ли…

Впрочем, с кем не бывает?

Коттеджный комплекс Аппарата советских военных советников в Сирии и средняя школа при Посольстве СССР в Дамаске. 1974 год, 26 февраля

Будильник уже более полутора минут орал, словно юродивый на паперти, но встать и заткнуть ему пасть сил не было. Впечатавшаяся в подушку голова казалась чугунной гирей.

С самого утра Шурка был не в настроении. Тело ломило, руки и ноги не слушались. Просыпаться не хотелось категорически.

Мать дважды стягивала с него одеяло. Безрезультатно. И лишь угроза окатить соню холодной водой, в конце концов, возымела действие. Шурка знал: мать, если что пообещала — непременно сделает.

Офицерские жёны со стажем — они все такие.

От завтрака он отказался, заявив, что нет аппетита.

— Господи! — всплеснула руками расстроенная мама. — Ну что с дитём делать? Уж и нож ему вернули, и не ругает никто… Что тебе ещё? Третий день ни поговорит толком, ни покушает! Съешь хоть что-нибудь!!!

— Я оладушки ел, — не согласился обувавший ботинки Шурка и, немного подумав, добавил. — Вчера…

Мать вспомнила сиротливо лежавший на блюдце надкусанный сыном оладушек и вздохнула. Оккупировавшая холодильник нетронутая горка его покрытых золотистой корочкой собратьев, доверху заполнявших купленную в Дамасском Военторге кастрюльку из дешёвого французского хрусталя, говорила сама за себя. Впрочем, мать знала, когда сын нервничает — у него и в самом деле пропадает аппетит.

Напрочь.

Аргументы родителей о том, что будущий офицер должен быть крепким человеком, а для этого надо хорошо питаться, Шурка отметал, — «Я не в командиры собираюсь, а в инженеры! А для инженера главное — не мышцы, а мозги!!! Претензии к мозгам имеются?»

Претензий не имелось.

И в самом деле, какие могут быть претензии к круглому отличнику?

Впрочем, есть претензии или нет, а отказ от приёма пищи — не тот поступок, с которым могут смириться заботливые родители. Всему в этой жизни есть предел.

Улучив момент, мать сунула в боковой карман Шуркиного ранца завязанный на узел целлофановый пакет с четырьмя оладушками и бутылку с компотом.

«Ничья! — отметила она тот факт, что всегда бдительный в таких вопросах сын не заметил проявленного ею «коварства». — В лавочку к Мухаммеду без денег вряд ли побежит, а портфель проверит!.. Ничего! За полдня проголодается, съест как миленький! — успокоила она себя, — Голод не тётка!»

Столовой при Шуркиной школе не было. Дети проносили еду из дома. Что-нибудь не очень серьёзное — парочку бутербродов, пахнущую корицей булочку или вафли в шоколаде, а к ним — стеклянную бутылку с пепси или с домашним компотом. Вафли и пепси покупались тут же, в лавочке Мухаммеда, магазинчик которого располагался на территории прилегавших к школе вилл для русских специалистов и всегда был к услугам проголодавшихся школяров. Каждую их покупку Мухаммед упаковывал в украшенный пёстрой рекламой бумажный пакет и совершенно бесплатно прилагал к нему пару красивых бумажных салфеток.

Ажурные салфетки Шурке нравились — он их использовал как закладки для книг.

* * *

От коттеджного посёлка до школы было полчаса езды. Не больше.

Занятия велись в одну смену и начинались в десять утра. Смысла вставать ни свет, ни заря не было. Кстати, именно в таких жизненных обстоятельствах и становятся «совами». А какая уважающая себя «сова» рано встаёт?

К приезду Фаруха, успевшего отвезти отца на службу, взъерошенный, но так толком и не проснувшийся Шурка уже несколько минут стоял на крыльце, зевая и щурясь на утреннее солнце.

— Не выспался? — участливо спросил водитель.

Шурка отвечать не стал. Буркнув что-то неопределённое вместо приветствия, он забросил набитый учебниками ранец на заднее сиденье джипа. Рядом с Фарухом, против обыкновения, не сел, а, недовольно наморщив нос, полез вслед за портфелем. Туда, где обычно располагался один из сыновей Фаруха — Шуркин одноклассник Халид.

Сегодня Халида не было.

«Оно и к лучшему», — отметил это дело Шурка. У него не было желания с кем-либо общаться. Да и откуда оно, это желание, могло появиться? С того самого злополучного момента, как он пропорол подаренным ему ножом ягодицу уважаемого хаджи Фагиза, шли третьи сутки.

Всего третьи.

Шурка смущался. Поступок, что ни говори, был из ряда вон.

Хаджи Фагиз приходился водителю Фаруху старшим братом.

За три дня эмоциональный накал сошёл на нет. Теперь Шурка и сам не понимал причин накатившего на него приступа ярости. Впрочем, чего лукавить? — особой любви к Муське он не испытывал, но, несмотря на индифферентное к ней отношение, на Фагиза был зол до сих пор. Убивать болонку только из-за того, что та напрудила в туфель и лизнула в нос — это как-то слишком.

Мальчик покосился на насвистывавшего что-то весёлое водителя, и ему пришло в голову, что всё ещё, может быть, обойдётся. Что случившийся во дворе их дома инцидент стоит забыть, как, судя по всему, забыл его Фарух. Или делает вид что забыл?.. Впрочем, Шурка знал, что арабы никогда и ничего не забывают. Особенно причинённых им обид. Так говорил отец, но и без его слов Шурка знал, что это — правда, и знание это настроения не прибавляло.

* * *

Первые классы школ при российских посольствах были традиционно переполнены. В семьях молодых специалистов рождаемость, как ни крути, выше, чем у менее многочисленного старшего персонала. На протяжении учебного года ученики изредка уезжали — у родителей заканчивался контракт — но вместо них приезжали новые, и это соотношение не менялось: в Шуркиной школе было по два параллельных младших класса, зато среди старшеклассников был недобор. Из-за этого недобора в прошлом году в Шуркин класс взяли нескольких сирийских мальчишек — детей местной посольской обслуги. Впрочем, и без них кто только с ним не учился: осетины, татары, казахи, был даже якут — сын одного из военных специалистов, первого в истории Якутии полковника. Можно было сказать, что Шурка учился в интернациональном классе, и это обстоятельство не могло не повлиять на его кругозор. К тому же одного из новых учеников — сына персонального водителя Шуркиного отца — закрепили за Шуркой, с тем, чтобы на первых парах помог тому с языковыми навыками и освоением учебных дисциплин.

Обещанное Шурке членство в комсомоле, без которого в училище не поступить, надо было отрабатывать.

Новоиспечённому однокласснику поначалу приходилось несладко — всё-таки школа была русской, и преподавание в ней велось на русском языке. Но Халид, так звали сына Фаруха, оказался человеком одарённым. Год спустя сирийский мальчишка бегло и практически без акцента говорил на русском и вполне сносно читал и писал на этом языке. Шуркино над ним шефство дало и обратный результат — русский мальчик, сам не заметив как, научился общаться на фарси. Вы спросите, почему на фарси, а не арабском? Всё просто — отец Халида был этническим персом, и его домашние говорили именно на этом языке. Впрочем, по ходу дела, Шурка и арабских словечек нахватался более чем. Особенно тех, что покрепче.

* * *

Школа размещалась в красивом старинной постройки здании с просторными террасами, имела собственное футбольное поле и небольшой аккуратный садик. В саду росли экзотические растения — кактусы выше человеческого роста, пальмы нескольких видов и большие, словно деревья, фикусы. На аккуратной зелёной лужайке, выбросив высоко в небо усыпанный жёлтыми цветами стебель, цвела белёсо-зелёная агава.

Школьная биологичка сказала, что агава после цветения и сброса семян погибнет.

Шурке агаву было жаль. Она ему казалась особенной, в чём-то даже завораживающей.

В этот день было два урока физики.

Шурка этот предмет обожал.

В их школе вакансия физика более года была свободной, и занятия проводил приезжавший дважды в неделю учитель-контрактник, преподававший в русской школе в Каире. Там он учил детей таких же военных советников и советских специалистов, работавших на заводе по ремонту дизельных подводных лодок.

Шурке каирский преподаватель нравился. На одном из занятий физик сказал, что в ближайшие пятьдесят лет облик мира будут определять инженеры-электронщики и связисты. Шурка с его прогнозом был целиком и полностью согласен.

И вообще — встретить единомышленника — это приятно!

* * *

Пять уроков пролетели как один миг. Пора было собираться домой.

Подъехал там или нет Фарух, было хорошо видно из торцевого окна школьного коридора. Едва собравший портфель Шурка уселся на подоконнике, как к нему подошёл Халид.

— Сидишь? — спросил он неприязненно.

— И что? — насторожился почувствовавший неладное Шурка.

— А мой отец сесть не может!

— «Гражданин судья, а он сесть не может!» — передразнил Шурка одноклассника, но не видевший «Кавказскую пленницу» Халид шутки не оценил.

— Ты порезал моего отца! — заявил он и уточнил: — Где драться будем?

— А здесь!!! — мгновенно ощерился Шурка. — Только я Фаруха и пальцем не трогал. Я твоего дядю «на перо» посадил!!! И тебя посажу, если хорошо попросишь!

— Моего отца звать Фагиз, — возразил Халид. — А Фарух — это его брат и мой дядя, — и по-прежнему спокойным голосом повторил свой вопрос. — Где драться будем?

— Фагиз?.. Фагиз — твой отец? — удивился Шурка. — Тогда понятно, в кого ты такой идиот!

Окончательно оскорбившийся Халид сделал глубокий вдох и бросился на своего обидчика. Не ожидавший от него такой прыти Шурка замешкался и пропустил резкий удар головой в лицо.

Дрались мальчишки молча, но энергично. С ожесточением.

Испуганные одноклассники брызнули в разные стороны. Разнимать Шурку и Халида никто не рискнул. Минуту спустя кто-то из девочек позвал задержавшуюся в классе преподавательницу литературы. Выскочившая в коридор учительница застала финал драки: обтершие меловую побелку мальчишки стояли, вцепившись друг в друга и шумно дыша. Каждый сжимал в руке нож, острие которого было глубоко вдавлено в подбородочную впадину противника. Немного левее трахеи. Ещё чуть-чуть и…

«Зарежут друг друга!» — поняла учительница и, беззвучно хватая губами воздух, обессилено сползла по стене. Ей стало дурно.

Положение спас появившийся в конце коридора Фарух.

— Вам плохо? — спросил он, подойдя, и галантно подал учительнице свою крепкую смуглую руку.

— Они… Они зарежут друг друга, — пожаловалась учительница и, показав подбородком в сторону неподвижно застывших мальчиков, заплакала. — Их надо разнять…

— Зачем? — удивился водитель, поднимая её на ноги. — Разнимать дерущихся — несусветная глупость. Если разнять, будет неизвестно, кто из них победил и драка повторится. Вот тогда кто-нибудь из них зарежет другого. И не надо так волноваться. Успокойтесь, никто никого не убьёт. Если бы хотели, зарезали бы сразу. Вот увидите: сейчас отдышатся и будут мириться. Пойдёмте отсюда, не будем мешать. Главное, никому ничего не рассказывайте. Успокойтесь и забудьте. Когда научишься забывать плохое, оно непременно уходит и уже больше не возвращается. А за мальчишек не волнуйтесь — они, в отличие от взрослых, ещё не разучились друг друга прощать. Всё будет хорошо. Пойдёмте…

И он увёл её. Вслед за водителем и учительницей ушли и дети.

И в самом деле, чего им было волноваться?

Фаруха в школе уважали.

Все знали, что он слов на ветер не бросает — как сказал, так и будет.

Предоставленные самим себе мальчики некоторое время так и стояли в опустевшем коридоре. Первым опомнился Шурка. Осторожно скосив глаза на зажатый в руке Халида нож и разглядев его рукоятку, усмехнулся.

— Знаешь, брат, а у нас с тобой — одинаковые ножи.

— И в самом деле… — удивился Халид и, убрав нож от Шуркиного горла, улыбнулся: — Что будем делать?

— Что делать? — Шурка тоже убрал нож, потрогал разбитую губу, пошатал пальцем ушибленный, но так и не выбитый зуб и, сплюнув под ноги розовым, предложил: — Для начала пообедаем. Оладушки будешь? Мне мама положила, а я не съел. Аппетита не было.

— А их не на молоке свиньи делают? — поинтересовался Халид, усаживаясь на подоконник.

— У нас свиней не доят, — устало вздохнул Шурка. — Слишком уж они шустрые, эти свиньи. Убегают и не даются, сволочи.

— А так бы доили?

— Не знаю. Может, и доили бы. После того как русские блоху подковали и отправили с Белкой и Стрелкой в космос, им и к медведю не слабо доильный аппарат приспособить. Ты, кстати, медведей видел?

— Видел. В зоопарке, — отозвался Халид и взял протянутый ему оладушек.

Желание драться у него пропало.

Напрочь.

Глупо драться с теми, кто умудряется доить медведей.

* * *

Фарух отсутствовал не более пятнадцати минут.

За это время он успел многое: и успокоить впечатлительную учительницу, и проинструктировать ставших свидетелями произошедшего старшеклассников. Водитель Шуркиного отца был очень убедителен. Впрочем, вряд ли кто захотел бы с ним спорить: умение держать язык за зубами, и в самом деле — крайне полезный для жизни навык.

Не замечали?

Вернувшись, водитель застал Шурку и Халида сидящими на подоконнике. Они непринуждённо болтали, передавая друг другу бутыль с компотом и по очереди отпивая прямо из горлышка.

Между мирно беседовавшими мальчишками была расстелена красивая кружевная салфетка «от Мухаммеда». С двух сторон она была пришпилена к подоконнику абсолютно одинаковыми кинжалами с красивыми костяными рукоятками. Кинжалы были стилизованы под мечи работы мастера Абдаллы Асада. По лезвию каждого из них шла одна и та же надпись, повторявшая выгравированные на легендарном мече пророка Мухаммада слова: «Нет героя, кроме Али и меча, кроме Зульфикара». Украшенные арабской вязью лезвия кинжалов были испачканы липкими крошками испечённых Шуркиной мамой оладушек.

— Вам, наверное, никто не говорил, что если есть с ножа, то станешь злым, как охраняющая стадо баранов собака? — спросил мальчишек водитель.

Те переглянулись и прыснули.

Фаруху же вдруг пришло в голову, что его племяннику-полусироте тяжело живётся без матери и при таком отце как Фагиз. Хаджи, погрузившийся по самую макушку в религию — не лучший воспитатель для взрослеющего юноши. Да и видятся они не чаще раза в месяц… «Надо бы уделять мальчику побольше внимания, а то неизвестно что из него вырастет при таких обстоятельствах, — решил Фарух. — Хорошо хоть с другом ему повезло. С Шуркой».

Шурка виделся Фаруху хорошим мальчиком, из которого непременно вырастет приличный мужчина, сочетающий в себе качества профессионального воина и незаурядного поэта. Именно так виделось Фаруху Шуркино будущее. Впрочем, он был прав: если этих качеств нет, то носящий оружие индивидуум называется не мужчиной, а бандитом.

Дяде Халида не хотелось, чтобы его племянник из-за недосмотра или какой-нибудь нелепой случайности стал в отличие от Шурки бандитом. На Востоке это запросто.

Фарух знал, что детская дружба оставляет в человеческой памяти самый яркий след и с годами не тускнеет. «Было бы хорошо, если бы со временем Халид и Шурка не потеряли друг друга и своей дружбы», — подумалось ему. Вслух же водитель Шуркиного отца сказал совсем другое:

— Ну что, мальчики? Давайте убирайте за собой, да поедем! А вот подоконник вы, разбойники, зря испортили — завтра дам вам с собой автомобильную шпаклевку и краску. После уроков все приведёте в порядок. Это будет правильно. Договорились?

Мальчишки переглянулись и кивнули.

Спорить с тем, кто прав — себе дороже.

— Из-за чего дрались-то? — спросил Фарух потянувшихся за своими ножами мальчишек.

— Он моего отца порезал, — пожал плечами Халид.

— Кто? Шурка? — удивился Фарух. — Не было такого. Фагиз сам на нож сел. У русских есть хорошая пословица: «Когда человек ищет себе на задницу приключения, он их находит!» — А твой отец так старался не попасть задом на киблу, что угодил им на нож.

После этих слов Шурка фыркнул, но, заметив недовольство Халида, улыбку с лица стёр и говорить что-либо в свое оправдание не стал. «Захочет узнать, как всё было на самом деле — спросит!» — решил он.

— Ну что? Драться больше не будете? — поинтересовался водитель и, дождавшись, когда переглянувшиеся мальчишки отрицательно покачали головами, предложил. — Тогда поменяйтесь ножами.

— Зачем? — удивился Халид.

— И вправду… Они же одинаковые? — поддержал друга Шурка.

— Затем, чтобы знали: у каждого из вас теперь будет подарок друга. Чтобы никогда не забывали друг о друге и больше уже не дрались. Подарок друга — вещь для души дорогая и ко многому обязывает…

В джипе Шурка и Халид уселись рядом.

На заднем сидении.

Фарух отметил это дело одобрительным кивком и удовлетворенно хмыкнул.

Когда отъезжавший от школы автомобиль подбросило на дорожной выбоине, Шурка, ойкнув, зажал ладонью губы и подбородок.

— Болит? — посочувствовал Халид.

Шурка вздохнул и, вспомнив, как месяц назад к ним в школу приезжала врачиха-дантистка из каирской школы, помрачнел. Застарелый молочный отросток, не дававший расти новому, постоянному зубу, она выкорчевывала из Шурки более получаса. Безо всякого обезболивания. С наслаждением выкорчевывала. «Экономила, старая дура», — решил тогда Шурка.

— Ты Петухову помнишь? — спросил он Халида, ответив на его вопрос вопросом.

— Помню, — помрачнел тот, наблюдая за полезшим пальцем в рот Шуркой. — И что?

Халиду врачиха Петухова в тот же день рассверлила два зуба, дважды сэкономив при этом на обезболивающем.

— А то! Моли своего Аллаха, чтобы у меня зуб обратно прижился. Если не приживётся — мне его грымза Петухова драть будет. А я, как выйду от неё, буду драть тебя!!! Понятно?

— Понятно… — вздохнул Халид и, на всякий случай, потрогал лежащий в кармане нож.

Он больше не хотел ссориться с Шуркой, но Петухова — не женщина, а зверь в белом халате. Такая и мумию фараона доведёт до белого каления.

Да и Шуркина претензия была справедливой.

23 июля 2001 года. Чеченская республика, Шалинский район. Послеобеденное время

— Ором бишин, иншооло, хама хуб мешавад!.. (Сидеть спокойно, и тогда, может быть, всё обойдётся!.. — перс.) — меланхолично повторил Шурка вызвавшую воспоминания фразу и, подумав, добавил очевидное: — А я, старый дурак, так не умею…— спустя какое-то время ему в голову пришла новая мысль и, он, хмыкнув, добавил: — "Душман", говоришь? (враг, душитель — перс.) Хэ!!!

Ударив кулаком по столу, подполковник прислушался к быстро затихающему эху, но, судя по всему, ничего полезного в нём не расслышал, а потому пожал плечами и, вздохнув, выщелкнул из пачки "Парламента" новую сигарету.

Когда Шурка нервничал, он переставал есть и начинал курить.

Детская привычка.

Впрочем, в детстве он не курил.

Обнаружив, что в зажигалке закончился газ, Шурка, кряхтя и чертыхаясь, некоторое время искал спички. Нашёл он их в кармане висевшего в простенке бушлата. Бушлат принадлежал некурящему Рустаму, и поэтому изъять из него коробок просто так, по умолчанию и в свою пользу, Шурка не рискнул. Он знал, что у некурящих память куда твёрже, чем у их грешащих дымопусканием товарищей. Особенно на принадлежащие им средства добывания огня.

Шурка открыл коробок, выудил из него спичку и чиркнул ею о покрытый тёмно-коричневой массой шершавый бок. Едва на кончике сигареты затеплился долгожданный красный огонёк, Шурка тут же затряс кистью, гася так и не успевшую разгореться спичку.

Внимательно осмотрев оставшуюся в руках опалённую четырёхгранную щепку, он удовлетворённо хмыкнул и сунул её обратно в коробок. После первой глубокой затяжки его вдруг посетила мысль и Шурка, просияв и выпустив, подобно подбитому истребителю, длинную струю дыма, плюхнулся в кресло. Достав из-за уха обретавшуюся там шариковую ручку с зелёным стержнем, он принялся быстро чёркать на чистой страничке лежавшей на столе записной книжки. Исписав страничку мелкими зелёными буковками, он аккуратно вырвал её и, сложив вшестеро, сунул в тот же коробок, поверх оставшихся в нём спичек.

Снаряжённые таким образом спички были возвращены в тот же самый карман того же самого висевшего в простенке бушлата.

Сделанным Шурка был доволен.

На исписанной страничке значилось, что подполковник Александр Васильевич Барановский испытывает ужасные угрызения совести в связи с тем, что без спроса взял спички из кармана своего подчинённого. Что нет ему прощения в связи с тем, что делалось это ради пагубнейшей из человеческих привычек — курения. Далее, однако, отмечалось, что злостный куряка подполковник Барановский проявил себя как экономный и рачительный человек, поскольку израсходовал на это дело не более десяти процентов одной единственной спички, в чём Рустам, как несомненный владелец коробка, может убедиться с помощью лупы и офицерской линейки (спичка прилагается). Значилось в записке и то, что, если Рустам всерьёз оскорбится, то он, Шурка, готов с ним стреляться посредством алюминиевых трубочек от сломанных антенных полотен с десяти шагов жёваной газетной бумагой в присутствии командования и подчинённых.

Представив, каково придётся Рустаму в процессе прочтения записки, Шурка развеселился окончательно. Почерк у него был ещё тот. Кроме Шуркиной матери его мог разобрать только училищный друг — Серёга.

Развлечения развлечениями, но пора было подумать и о деле. Докурив сигарету и прикурив от неё новую, Шурка принялся прикидывать варианты и детали предстоящего вечером действа. Он знал, что когда пытаешься втиснуть в короткий временной промежуток слишком многое, что-нибудь непременно пойдёт наперекос.

Это прокол, а проколов Шурка не любил.

Настроение снова ухудшилось.

Вернувшийся с ужина Рустам застал Шурку нервно дымящим и раздражённым.

Перед начальником Комплекса стояла фарфоровая тарелка с тремя нетронутыми бутербродами, полуторалитровый китайский термос с кофе и сделанная в виде головы оскаленного чёрта стальная пепельница. Не переносивший табачного дыма капитан Паша, судя по всему, сбежал из "Колбасы", едва доставив Шурке заказанную им пайку.

— Оборудование выносного поста проверил? — спросил Шурка Рустама.

— Обижаешь, начальник! — ответил Рустам, разгоняя ладонью дым. — Пост и антенны на джип погружены, аккумуляторы установил свежие, работоспособность оборудования проверил. Хоть сейчас готов к выезду с Матвеичем!

— Отставить выезд, — вздохнул Шурка и принялся упаковывать бутерброды в вынутый из-за стойки с трансиверами украшенный обнаженной красавицей целлофановый пакет. — Ты, Рустам, остаёшься здесь за старшего. С Матвеичем поеду я!

— Типа того, что буду стажироваться? — не удивился усевшийся в скрипнувшее кресло Рустам.

— Типа того…

То, что Шурка готовится к увольнению, а на его должность аттестован Рустам — секретом ни для кого не было.

Справки:

[1] "Серые волки" (СВ) — боевые группы молодежной организации Партии национального действия Турции. Созданы в 1958 г., придерживаются шовинистических, пантюркистских взглядов. Лозунг "бозкуртов" — "серых волков": "Пусть прольется наша кровь, но восторжествует ислам!" Члены СВ: мелкая буржуазия, люмпен-пролетариат, студенты, авантюристы, крестьяне и рабочие. В Западной Европе СВ имели 129 филиалов, зарегистрированных как культурные и спортивные организации. Принадлежать к СВ могли только группы, организованные иерархически, национальные и действующие по приказу из Турции. Боевики готовились в 37 лагерях. К 1980 существовали 1700 отрядов с 200 тыс. членов. В 1977 г. СВ совершены 239 убийств по политическим мотивам (в т.ч. расстрел демонстрации 1 мая 1977 г. в Стамбуле (40 человек погибло)), в 1978 — 831 человек убит при 3121 покушении. СВ практиковали и "безадресный" террор — взрывы автобусов, остановок городского транспорта, кафе, митингов. В конце декабря 1978, группа СВ напала на религиозную процессию курдов-шиитов в Кахранмараше (убит 101 человек, ранены 1052). Были сожжены 210 зданий. Спровоцированные СВ столкновения вызвали волну конфликтов, прокатившихся по всей стране. С января по апрель 1979 убиты 314 и ранены 1088 чел. Деятельность террористов СВ была подавлена военным правительством после переворота 12.09.1981. Всемирную известность СВ получили уже после формального разгрома организации вследствие покушения Агджи на Иоанна ПавлаII. Несмотря на разгром, СВ не оставляет свою деятельность как в Турции, так и за рубежом.

Использованная литература:

1. Сепаратисты. Участие в чеченской войне иностранцев на стороне Дудаева (воспоминания украинского добровольца). По материалам военно-исторического форума РЖ.

Глава 3.6. Встреча

«Если на небе зажигаются звёзды — значит, это кому-нибудь нужно!» — сказал когда-то Владимир Маяковский. Интуиция подсказывает, что этот слоган предельно логичен по своей сути, а лежащая в его основе причинно-следственная цепочка — объективна.

Причём здесь звёзды и наше повествование, спросите Вы?

Просто сейчас тех, кто достиг в своём деле мастерства и шагнул дальше, стал известен, получил всеобщее признание — принято называть звёздами.

Звёзды звёздам рознь, но уж коли речь зашла о них — поговорим о… звёздах террора. И не о зарубежных, распиаренных не ведающей что творит прессой, а о своих — доморощенных.

Будете смеяться, но и в этом вопросе мы — «впереди планеты всей»!

Как, почему и, самое главное, ЗАЧЕМ возникает терроризм? Без ясного и доказательного ответа на эти три, довольно простеньких вопроса говорить о борьбе с этой напастью глупо и безответственно.

«Чеченское сопротивление»... Попробуем расстаться с навязываемыми нам в отношении него иллюзиями. Даже самый общий анализ показывает — начиная со Второй чеченской компании, "независимость Ичкерии" перестала быть для лидеров сепаратистов главной целью, стала не более чем красивым лозунгом для привлечения волонтёров и спонсоров.

Дело в том, что «революции» и «освободительные движения» начинает небольшая группа идеалистов, фанатично стремящаяся к торжеству своих идей. Поначалу не имеющие финансовой подпитки «смутьяны» никем всерьёз не воспринимаются. И в самом деле, кто и когда опасался деревенских дурачков? Но однажды «революционеров» замечают закордонные спецслужбы. Замечают, и решают использовать в своих целях. Тусовавшиеся на кухнях коммуналок и «конспиративных» квартир никому до этого не нужные «повстанцы» получают «деньги на революцию» и у «государства-тирана» начинаются проблемы...

С началом финансирования «революционного процесса» идеалисты никогда в нём не удерживаются — их вытесняют из руководства, дискредитируют, просто убивают. Освободившееся место занимают люди совсем другого склада — умеющие привлекать инвестиции под уже готовый проект, брать заказы и эффективно по ним работать. При этом желательно, чтобы заказчиков и заказов было много — чем их больше, тем лучше идут дела у «приватизировавших» освободительную борьбу рейдеров от революции. Так происходит в любом бизнесе — успешную компанию создают идеалисты: первооткрыватели, романтики и энтузиасты, а раскручивают беспринципные ребята в галстуках, умеющие составлять бизнес-планы и угадывать тайные желания высокого начальства.

Дудаевская "Ичкерия" изначально была слишком "идеалистичной". На чём и погорела. "Масхадовский" вариант того же самого проекта, независимо от воли и желаний нового президента, был уже вполне осознанно выстроен как многоцелевой, с изрядной «коммерческой компонентой». В нём "независимость"— всего лишь одна из решаемых задач. Не самая важная, заметим, задача.

Что предлагает ЗАО "Ичкерия" сейчас? После проигрыша второй чеченской войны, потрёпанное, но не сломленное ичкерийское «сопротивление» позиционирует себя как универсальный подрядчик, принимающий заказы на любые враждебные России акции, с высокой вероятностью их реализации. Врагов у России хватает, и поэтому недостатка в заказах нет. Отсюда, официально объявленное «умиротворение мятежной Чечни» (сколь угодно полное и окончательное) — никак не связано с перспективой новых терактов и прочих безобразий, совершаемых «непримиримыми борцами за свободу».

23 июля 2001 года. Чеченская республика, Урус-Мартановский район. Вечер

Когда собравший портфель и прихвативший укороченный АКС-74У Шурка покинул «Колбасу», уже вечерело.

Матвеич, сидя на крыле перекрашенного в камуфлирующие цвета «трофейного» джипа, возился с двигателем. Увидав направлявшегося в его сторону начальника, он поспешно спрыгнул с бампера на землю, захлопнул капот и, дурашливо выпучив глаза, вытянулся «во фрунт».

— Вольно, гвардия! — улыбнулся Шурка.

Никогда не унывающий Матвеич был ему симпатичен.

Подойдя к джипу, Шурка открыл его заднюю дверь и придирчивым взглядом окинул зелёные ящики, стоявшие на покрывавшем пол резиновом коврике, затем пересчитал стопку стянутых ремнями полутораметровых алюминиевых труб антенной мачты. Убедившись в комплектности погруженного в автомобиль имущества, заметно повеселел.

Нет, в расторопности и обязательности Рустама, готовившего оборудование пеленгационного поста к выезду, Шурка не сомневался. Дело в другом: если предстоит сложная и ответственная работа, то педантичное следование привычному ритуалу само по себе успокаивает. Вселяет уверенность в том, что всё пройдёт удачно.

Впрочем, у профессионалов по-другому и быть не может.

Усевшись в «Тойоту» на место старшего, Шурка полез за сигаретами, но, вспомнив, что Матвеич, как и большинство других спецназовцев, не курит, мысленно чертыхнулся и оставил портсигар в покое. Создавать коллегам проблемы — непрофессионально.

— Пожевать прихватил? — поинтересовался он у Матвеича. — Если командование опять начнёт сопли жевать да «переговоры разговаривать», застрянем на сутки, а то и более…

— Обижаешь, начальник? — оскалился довольный Матвеич. — Моими запасами оголодавшего саблезубого тигра можно прокормить!

— Зато моими — только мышей травить, — подытожил Шурка и вздохнул, вспомнив о несъеденных за ужином бутербродах.

* * *

Из расположения Шурка и Матвеич выехали загодя, с «ефрейторским» запасом.

После Чечен-Аула им надо было двигаться в западном направлении, а затем, примерно через девять километров, свернуть направо. Джип по старой неухоженной просеке, густо заросшей молодым подлеском, не прошёл. Таскать ящики с оборудованием к уже внесённой в расчётную программу точке развёртывания пришлось вручную. Для двух крепких мужиков переместить четыре ящика на 450 метров — не проблема. Впрочем, ящик с аккумуляторами, показавшийся поначалу не слишком тяжёлым, заставил попотеть.

Через час после прибытия антенны и оборудование передвижного пеленгационного поста были развёрнуты, и Шурка приступил к работе. Матвеич же вернулся к оставленному в ложбинке джипу. Наскоро его замаскировав, он переоблачился в украшенный лохматыми висюльками камуфляж и достал из бортового сейфа Винторез[1], несколько запасных обойм к нему и оптический прицел. Немного подумав, прихватил и прибор ночного видения из комплекта Винтореза. Затем, кряхтя, полез на возвышавшийся справа от дороги густо поросший кустарником холм.

Боевое прикрытие — оно и в Африке боевое прикрытие.

Мало ли?

Что касается полупустого рюкзака с обретавшимися в нём наполненным кофе термосом, палкой копчёной колбасы и буханкой чёрного хлеба — не будем. Это уже личное дело Матвеича.

Война войной, а ужин — по распорядку!

* * *

Вечерело.

Офицера, сидевшего у светившейся приглушённым зелёным светом панорамной приставки, Абу Халид заметил издалека. Офицер был настолько увлечён своей работой, что не обратил внимания на крадущегося Инструктора до тех пор, пока тот не оказался у него за спиной, и, ухватив одной рукой за лицо, второй не вдавил глубоко в подбородочную впадину кинжал с остро отточенным лезвием.

Случись такое с гражданским лицом — обморок или опорожнение мочевого пузыря были бы гарантированы. И вовсе не факт, что не произошло бы и то, и другое вместе. Как говорится — в одном флаконе. Впрочем, с простыми гражданами такие приключения, слава Аллаху, случаются не часто. Людей же военных жалеть не будем.

Профессия такая — кто на кого учился.

— Побаловались, и хватит! — сказал Шурка, не оборачиваясь, и, не дождавшись ответа, недовольно поинтересовался. — Слушай, Халид, что у тебя за манеры? Не можешь жить без спецэффектов? Ты думаешь, мне будет удобно накрывать стол и ужинать с железякой у горла? — и, скосив глаза на лезвие, украшенное вязью арабских букв, раздражённо добавил. — Заканчивай свою «цыганочку с выходками»! Я узнал свой нож!

— Стой смирно, Шура, и не мешай мне думать, — не удивился раскрытию своего инкогнито Инструктор.

— Решаешь, прирезать меня сразу или перед этим всё же поговорить и поужинать? Что там у нашего доблестного ваххабита побеждает? Бессмысленная кровожадность или любопытство и осмысленное чувство голода?

— Повернись. Только медленно, — предложил Халид, не реагируя на Шуркину иронию.

Хорошо подготовленный воин умеет держать себя в руках и не позволяет противнику отвлекать своё внимание, ибо известно: тот, кто гневается, всегда невнимателен, и из-за этого проигрывает.

Шурка плавно повернулся. Как и когда он достал красивую, напоминающую испанский стилет, заточку — Халид так и не понял.

Разнимать старых друзей в этот раз было некому.

— Говоришь, не забыл, как порезал моего отца? — уточнил Халид и покосился на заточку, острие которой было глубоко вдавлено теперь и в его подбородочную впадину. Немного левее трахеи. Ещё чуть-чуть и…

— Что будем делать? — деловито поинтересовался Шурка. — Слушай, а давай зарежем друг дружку к едреням?! Всё равно в этот раз маминых оладушек у меня с собой нет.

— Вкусные были оладушки… — вздохнул Халид и, отпустив Шуркино плечо, убрал нож от его горла, ловко крутнул им в воздухе, а затем, не глядя, бросил в болтавшиеся на поясе ножны. Попал.

— Силён, бродяга! — уважительно отметил это дело Шурка и разжал побелевшие костяшки левой руки, до этого цепко удерживавшей ворот куртки школьного друга.

Как и куда исчезла Шуркина заточка, Халид не понял. Она словно в воздухе растворилась.

Повеселевший Шурка с явным удовольствием уселся на своё место, возле мерцавшей частоколом зелёных помеховых отметок панорамной приставки.

— Садись! В ногах правды нет. Куришь?

— Курю, — отозвался Халид и положил болтавшийся до этого за спиной автомат левее Шуркиного на плоскую зелёную крышку ящика, одиноко лежавшего чуть правее от оборудования импровизированного пеленгационного поста.

Прикурив от поданной Шуркой сигареты, Инструктор уселся рядом с ним, на край того же зелёного длинномерного ящика.

Помолчали.

Глубоко затянувшись, первую длинную струю дыма одноклассники выпустили одновременно, не сговариваясь — в одну и ту же сторону. При этом каждый из них смешно наморщил нос и вытянул губы в трубочку. Нечаянное совпадение мимики и моторики отметили оба, а отметив, переглянулись и рассмеялись. Смех, как это нередко случается у курящих людей, сменился дерущим горло надсадным кашлем. Кашляли Шурка и Халид вразнобой, но долго, по очереди хлопая друг друга по спинам и отплёвываясь. Такое иногда бывает — кашляешь, и не можешь остановиться. До слёз на глазах.

Хлопнув друга по спине особенно крепко, Шурка, неожиданно для самого себя, подался вперёд, и они… обнялись.

— Ну здравствуй, Халид… Сколько ж это мы не виделись?

— Двадцать семь лет… Здравствуй, Шура.

Это хорошо, что у слёз, проступивших на их глазах, была уважительная причина — кашель и едкий табачный дым.

На войне не место сентиментальности.

— Надо бросать курить, Шура.

— Надо…

* * *

— На «Региональный штаб»[2] работаешь? — выпустив длинную струю дыма, поинтересовался Халид.

— Бери выше, — отвлекшийся от процедуры сканирования диапазона Шурка взглянул на него твёрдо, предостерегающе.

Спрашивать дальше было нельзя, и Халид это почувствовал — пожал плечами, понимающе хмыкнул. Чувство неловкости давило, и ему вдруг захотелось сказать что-нибудь нейтральное, а то и вовсе сменить направленность разговора, но Шурка не дал.

— Сам-то под кем ходишь? Под Хоттабом или под Масхадовым? — спросил он вроде бы лениво, к слову, но ощутимо напрягся.

— У каждого из нас, Шура, есть хозяин, — ушёл от ответа его собеседник. И пояснил: — Так устроена жизнь.

— У меня, Халид, хозяина нет. И служу я Родине, а не президенту или министру обороны. Профессия у меня такая — Родину защищать. Может, слышал? А вот ты? Ты-то тут какого хрена делаешь?

— Я, Шура, занят здесь тем же самым. Воюю. Что касается «родины» — в моей ситуации это вопрос вовсе не риторический, а очень даже спорный. Так уж распорядилась судьба, что я родился в семье сирийского перса и чеченки. И, не поверишь, моих предков по линии матери переселили в Дамаск русские! Именно из-за них мухаджиры[3] лишились родины и перенесли столько тягот и лишений. И было это при Александре II, в армии которого служил хитрозадый генерал — Муса Кундухов[4]. Этого генерала идея.

— Ты о первом командующем Чеченским военным округом?

— О нём, родимом! Об осетине, в сорок два года ставшем русским генералом!

— Какая долгая обида! Ты, кстати, знаешь, что умер этот генерал в Турции? В том же Эрзеруме, где и так горячо любимый твоими предками имам Шамиль? Причём, умер в чине турецкого паши и в весьма почтенном возрасте. А паша, если ты не в курсе — это комдив и генерал действующей турецкой армии! И повоевал против русской армии этот «инициатор выселения» более чем. Правда, куда менее успешно, чем на её стороне, но всё же...

— Кундухов, как был верным псом царя, так им и остался. Он обманул и предал всех, кого переселил. Иначе, почему этого осетинского «Штирлица» каждый раз с распростёртыми объятиями принимали в российском посольстве в Стамбуле? Да и русский Генштаб всё это время был в курсе малейших деталей турецких планов. Так что, Шура, как ни крути, но есть у меня в здешней войне свой интерес. Причём, кровный. Можешь назвать его «шкурным» — не обижусь. Это — моя земля!

— Твоя, говоришь? А как же русские и другие народы, кто здесь жил и сейчас живёт?

— Неверным и пришлым здесь не место. Они должны или уйти, или умереть. Мир наступит после полного изгнания кафиров[5] с наших земель и освобождения Кавказа от русских. Мир — это возможность распоряжаться собственной судьбой и своей землёй по собственной воле. А эта земля от сотворения мира принадлежала вайнахам, хотя русские уже дважды их с неё выселяли. Теперь — их очередь.

— А то, что оба раза идея выселения принадлежала этническим осетинам, тебя не смущает?

— Не смущает!!! Осетины и русские — это одно и то же!

— Значит, не смущает… А зря! По мне, сказать, что это — его земля, может любой, кто хоронил в ней своих родных и близких. Кто помнит о них и продолжает их любить. Нельзя лишать человека такого веского доказательства существования его души, как умение любить ближних. Отказывать в этом праве — отказывать в праве на любовь. По меркам любой религии за это положен ад.

— По твоим словам получается, что и Кундухов, и Сталин сейчас в аду загорают. Причём, на одной сковородке, — ухмыльнулся Халид.

— Не беспокойся, — улыбнулся в ответ Шурка. — Там места многим хватит. За две последних войны из Чечни уехало полмиллиона жителей. Беженцы — слышал такое слово? Причём, не все уехавшие — русские. Я думаю, что Сталину с Кундуховым недолго осталось греть жопы на этом чугунном пляже в одиночку.

— Не буду спорить… Вот ты, Шура, сказал о любви. Но, раз есть любовь, то и есть право её защищать? Всё остальное даётся человеку временно и не может быть поводом для споров.

— Один хрен не пойму, ты-то тут каким боком? Мухаджир верхом на моджахеде, плюс защитник с мстителем в одном флаконе! Времени-то сколько прошло? А динозаврам ты, кстати, отомстить не хочешь? За какого-нибудь неосторожно съеденного предка?

— Динозавры уже вымерли, а русские ещё нет. Это христиане не мстят за нанесённые их предкам обиды, а я — мусульманин!

— Мститель нашёлся! — хмыкнул Шурка. — Не нагнетай, Халид. Когда это было? Александр когда непримиримых выселял? Полтора века назад? А теперь сирийский мухаджир-полукровка проснулся, вспомнил, что он тоже нохча и вернулся «отомстить»? Халид бессмертный! «Дункан Маклауд» исламского разлива! Ещё скажи, что твою мать убили русские, а я — твой кровник!

— Маму убили израильтяне, — закаменел лицом Абу Халид, но, подумав, вздохнул и добавил: — Да и в Качинское лётное я не поступил не из-за русских, а из-за того, что фосфором от израильских зажигалок надышался. «Спалился» при поступлении на спирометрии. Сгорели лёгкие, а я и не знал. Всё выяснилось только после тридцати приседаний.

— А в арабские инструкторы к Бен Ладену как попал? В лётчики не сгодился, а как террорист и «убийца стариков и детей» — оказался самое то?

— Во время джихада запрещено воевать с немощными. Детей и стариков убивают только идиоты и отморозки, — обиделся Халид.

— А ты их готовишь, — подытожил Шурка. — Чем тогда ты лучше?

— Не всегда труп кровника пахнет цветами. Всё учесть невозможно, и у справедливоймести бывает горький привкус, но зато у неё сладкое послевкусие неповторения однажды сотворённой в отношении тебя несправедливости. Ты — военный и знаешь, что на каждой войне случаются неизбежные издержки. Лес рубят — щепки летят. Кстати, русская артиллерия и авиация тоже не разбирают — на кого падают их бомбы и снаряды. Не будем говорить об отвлечённом!

— Не будем, — согласился Шурка. — Просто наплюём на всё и забудем, что у каждой невинной жертвы есть мать. И вообще, что значит материнская боль в сравнении с удобностью такой «отвлечённой» категории, как «неизбежные издержки»? К тому же мы с тобой не лётчики, и даже не артиллеристы.

— Амиры моджахедов всегда объявляют, что будут мстить. Это в традиции джихада. А если кто-то не понял их предупреждений или не внял им, то это проблема непонявших. На Чечне, как и на трансформаторной будке, было написано «Не влезай — убьёт!» Зачем было влезать?

— Предупреждают они, как же! — хмыкнул Шурка. — Ни на одном поясе шахида ещё никто не видел надписи: «Осторожно, взрывные работы»!!! Скажешь, что и это — война по правилам?

— Не бывает правильных или неправильных методов. Бывают эффективные и неэффективные. Если неверные, в слабости своей и по наущению Иблиса, придумали для себя «Правила ведения войны», это вовсе не значит, что их должны придерживаться те, кто борется с сосредоточенным в мире неверных злом! Любой мусульманин вправе надеяться, что Всемилостивейший Аллах даст ему победу в джихаде, и наградит миром и благоденствием за веру и деяния на пути Аллаха!

— Ты можешь назвать многих великих полководцев, которых именно ислам привёл к победе? Царь Дарий не в счёт — тогда ислама ещё не было. Из оставшихся — знаю только Саладина. Хочешь приравнять к нему Басаева, Бараева или Хоттаба?

— Басаев и Бараев — отморозки, а Хоттаб — просто дурак. Однажды он решил, что победил, и русским каюк. До того в это поверил, что даже завёл семью[6].

— Шибко промахнулся? — вяло поинтересовался Шурка.

Он уже понял, что их спор может длиться до бесконечности.

— Шибко. Как Моська, возомнившая, что победила взрослого слона.

— Не удивляюсь. А всё потому, что Хоттаба плохо учили в его военной академии[7]. Наверное, забыли рассказать, что ещё старик Бисмарк предупреждал: «Тот ошибётся, кто пойдёт войной на Россию!» Полтора века назад на эти грабли наступил имам Шамиль. Когда его, пленённого, везли на высочайшую аудиенцию в Санкт-Петербург, на третий день пути он проснулся и поинтересовался: «Скоро ли столица?» Услыхав, что ехать ещё более двух недель, ужаснулся. Оказывается, не представлял — с какой огромной страной воюет.

— Зато воевал успешно! — напомнил Халид. — Да и потом, после Калужской ссылки, был обласкан и назначен Губернатором Грозненским и Астраханским. И, кстати, неплохо проявил себя. Иначе почему его, после отставки, отпустили умирать в Турцию? Что касается Хоттаба и его личных ошибок и промахов — без комментариев. Каждый сам за себя. Но другой Шамиль — вполне мог стать президентом Ичкерии. На последних выборах он был соперником Масхадова[8]. А потому что моджахед, что имам — не далеко друг от друга ушли. Власть любит сильных — слабому её не удержать. Будет на то воля Всевышнего — и Басаеву повезёт стать президентом, причём не только в Чеченской федерации футбола.

— Сравнил! Ни беспалому Хоттабу, ни твоему «безногому футболисту» в президенты не выбиться! И вообще, старайся держаться от них подальше — с таким «везением» им в следующий раз уже головы поотрывает! А заодно и тем, кто окажется рядом! И рассчитывать, что кто-то их них возвысится — глупо. Даже в старые времена террористы и революционеры без помощи чужой разведки председателями Совнаркома не становились, а уж сейчас и вовсе такой номер не прокатит: на такие персонажи никто теперь не ставит — слишком одиозны и непредсказуемы. Их сейчас, как нашкодят лишнего, и приходит время списания грехов — сдают туземным спецслужбам. В обмен на что-нибудь полезное. А те, пока никто из продажных политиков не амнистировал эту революционную сволочь, шлёпнут, как собаку, да и зароют в безымянной могиле. Времена авантюристов, выбившихся в губернаторы, прошли!!!

— Думаешь?

— Уверен! Следи за статистикой и делай выводы!

— Неужели никто из них не становится со временем у какого-нибудь «руля»? А как же современные российские градоначальники? На большинстве — клейма негде ставить!

— Некорректный пример, Халид. Эти сначала становятся градоначальниками, а уже потом — авантюристами и ворюгами. Да и чья бы корова мычала? Чем Масхадов, Басаев, Бараев или Хоттаб лучше? Тем, что, выполняя заказы западных разведок, делают вид, что не догадываются, откуда денежка пришла? Или тем, что губят свой народ, притворяясь, будто посылают будущих шахидов на смерть ради мифической «Свободной Ичкерии», а вовсе не из-за красивых бумажек с американскими президентами? Ты, кстати, слышал о том, что «тот, кто платит денежки, тот девушку и танцует»?

— Деньги не пахнут, Шура. Глупо отказываться, когда неверные, сводя свои глупые счёты, дают их нам, а не нашим врагам. Ваш Ильич не сомневался, когда брал деньги от английской разведки!

— Дурак ты, Халид! Ленин потом ни недр в вечную концессию не роздал, ни страну на «суверенные осколки» не развалил. Потому и не дали ему тридцать нобелевских сребреников «за усердие по укреплению мира», хотя норвежцы и выдвигали[9]!

— Концессии у вас всё же были, да и Финляндию с Польшей пришлось отдать.

— Это было неизбежное маневрирование, ну и в чём-то блеф, — не согласился Шурка. — А то, что не успел вернуть Ленин, потом Сталин отыграл. Причём, с лихвой!

— Мы этих «спонсоров» тоже надуем! — надулся Халид. — Почему всегда только русские должны быть исключением? Чем Усама[10] хуже Ленина? Опять же — за нас время и тот факт, что мусульмане друг другом не торгуют! Кроме того, Бен Ладена никто и никогда на нобелевскую мира не выдвинет, а вашему Горбачу те же норвежцы нобелевские сребренники дали. И есть за что!

— Горбачу — есть… — вздохнул Шурка, но тут же иронично сощурился. — Но что касается «спонсоров надуть» — хренушки вам, братья мусульмане! Раз деньги берёте, значит уже на крючке, а кто ж вам с него сорваться позволит? Сам-то веришь в то, что сказал?

— Вера, которая боится сомнений, ничего не стоит, — пожал плечами Халил.

— Значит, сомневаешься? И правильно! Терпение у России кончилось. Теперь всю твою шайку будут мочить в сортире, и не остановятся, пока всех не замочат! — Шурка ткнул Халида кулаком в плечо и улыбнулся. — Слышал поговорку про то, что сапёр ошибается один раз, а моджахед — каждый раз, как заходит в сортир?!

— Вы так верите в своего нового президента[11], в этого беса Рас-Путина?

— В последнее время, Халид, я верю только в себя и в своих друзей. Но пока президент ориентирует армию и других силовиков на нужные для страны вещи, те расшибутся, а исполнят. Работа у них такая. Так что, бародар, вали-ка отсюда. Да поскорее. Даже сусликам ясно, что ваххабиты в Чечне продули. Окончательный разгром — дело времени. Доставать тебя из очередной жопы не стану — всему своё время и свой предел.

— Всевышний Создатель сказал: «Аллах очищает временным поражением тех, которые уверовали, и отстраняет через него от них тех, кто слаб сердцем и верой». Ещё не вечер, Шура, но я подумаю над твоими словами.

— Ты ещё скажи, что дело Хоттаба и Басаева правое, враг будет разбит и победа будет за вами!

— Хоттаба и Басаева Аллах лишил своей милости и увлёк с прямого пути. Прискорбно, но лишённые милости Аллаха — безумны. Их уже никогда не наставить на благословленные пути шариата! Все они хотят власти, а Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, никогда не назначал во главе угодного Аллаху дела человека, который желал амирства!

— Тогда зачем тебе оставаться с ними и рисковать потерять своё спасение?

— Пока они сражаются с неверными, нам по пути. Ибо сказано: « …сражайтесь, не жалея ни имущества, ни себя на пути Аллаха. Это лучше всего для вас».

— Неправильно выбранные попутчики собьют с пути любого путника.

— Все мы рискуем. «Рай ближе к каждому из вас, чем ремни его сандалий, и столь же близок к каждому Огонь» (аль-Бухари — прим. автора), — пожал плечами Халид.

— Свободные люди сами строят свою судьбу. Бог им доверяет. Именно так многие называют состояние, когда он тебя бросает. Но свободный человек сам отвечает за свои грехи, за чужие он отвечать не должен. Я знаю, что Бараев всё ещё в Алхан-Кале. Хоттаб тоже там?..

— Давай, Шура, не будем спрашивать то, на что не будет ответа, и не будем обсуждать такие вещи, где всё равно друг друга не поймём. Ты — кафир и служишь делу кафиров, а я — мусульманин и иду путями Аллаха. Я не хочу стать мунафиком[12].

— Глянь на свою рожу, Халид! Какой с тебя мунафик? Типичный «воин Аллаха» в боевом снаряжении. Усовершенствованная модель хоббита-ваххабита из игры «Путь джихада», гейм третий.

— Не агитируй меня, Шура. Это не компьютерная игра, а моя жизнь, и жить её мне. Пророк сказал: «Поистине, Аллах не любит всякого изменника, неверного!» Изменником я никогда не буду, а за остальное на суде Всевышнего, если на то будет Его воля, отвечу.

— Хорошо, не буду. Но и ты тогда, будь ласка, не называй меня ни кефиром, ни ряженкой. Не люблю!!! А за своё, Халид, ты всяко ответишь. Как бы Бог ни назывался — страшного суда не избежать. Хотя бы потому, что Он — в курсе кто тебе платит за твои «труды». Кстати, что бы сказал тебе твой дядя, если бы узнал, с кем ты воюешь, и кто тебе за это платит?

— Мне-то, Шура, хоть платят… А тебе?.. Сколько месяцев ты не получаешь своё жалкое «денежное довольствие»?

— Третий пошёл… — помрачнел Шурка.

— Вот! Ты даже своим начальникам не нужен! Наверное, трудно понять, что самый бедный подданный Саудовской Аравии живёт богаче среднего россиянина? А, Шура?.. И ты утверждаешь, что счастлив служить такой «Родине»?

— Счастье категория не материальная, а духовная. А Родину, Халид, не выбирают. — вздохнул Шурка. — Какая есть, такой и служу.

— Раз не платят, то получается что ты, Шура, за голую идею воюешь?

— Получается так…

— М-да… А Хоттаба в Алхан-Кале уже нет, — вдруг признался Халид.

— Белая «Нива» с двумя пассажирами? — деловито уточнил Шурка.

— Она.

Шурка тут же вскинул вверх палец, призывая своего собеседника к молчанию, и, отстегнув от пояса «Кактус», щёлкнул переключателем. Когда из наушника раздался шум эфира, он поднёс к губам одетый в чёрную резину микрофон.

— «Орёл-23», «Орёл-23», я «Хризолит-13». Приём!

— «Орёл-23», на приёме… — послышалось из наушника.

— «Орёл», примите к сведению, начальника склада на базе нет. Действуйте по второй накладной. Полученный картофель почистить вместе с фермером.

— Я «Орел-23». Принято. Работаем, — отозвался капитан Эдик.

Помолчали.

— С чего это тебя, брат, вдруг на откровенность пробило? — искоса взглянув на Халида, поинтересовался Шурка. — Неужели мне доверяешь больше, чем своим корешам? С чего это вдруг?

— Всё, что ни делается, делается к лучшему. С Хоттабом и Басаевым мне уже давно не по пути, а Арби — Иблис заждался. Да и долг платежом…Ты вытянул меня из Алхан-Калы, а это у вас называется «Должностное преступление»… Чем я тебя хуже?

— Типа того, что и у «воинов Аллаха» бывают «нарушители шариатской дисциплины»? — ухмыльнулся Шурка.

— Типа того, — улыбнулся в ответ Халид и, аккуратно затушив окурок, широким замахом забросил его в ближайшие кусты.

— Ещё по одной? — открыл Шурка портсигар.

— Не откажусь.

Вынув по новой сигарете, друзья некоторое время сосредоточенно их разминали. Пауза затягивалась. Ситуация была неловкой и оба это чувствовали.

— Хорошо устроился твой Хоттаб, — меняя тему разговора, ухмыльнулся Шурка. — Две жены у него называется «семья»!

— По шариату можно иметь четыре, — с облегчением улыбнулся в ответ Халид. — А семья… Семья — это всего лишь место, где мужчина и женщина сообща заботятся о детях. Суть этого понятия от количества жён не зависит, — и, помедлив, добавил. — Знаешь… У Хоттаба есть дочь, и я ему иногда завидую.

— Это нормально, Халид. Чужого счастья не бывает. Бывает неумение радоваться счастью ближнего, и тогда оно кажется чужим... А у тебя нет семьи?

— Нет. Не хочу привязывать к себе женщину…

— Из-за образа жизни?

— И из-за этого тоже. Но главное в другом. Врачи говорят, что я не могу иметь детей. Похоже, израильский фосфор Кунейтры меня и в этом вопросе достал… А у тебя семья есть?

— Жена, дочь…

— Любишь их?

— Думаешь, бывает иначе?

— Думаю, что нет.

Раскурив по второй сигарете, одноклассники некоторое время снова дымили не разговаривая.

Первым нарушил молчание Халид.

— Я бы хотел, чтобы у меня были дети. Хотя бы один. Пусть даже девочка.

— А джихад? — выпустив длинную струю дыма, иронично сощурился Шурка.

— Брось, Шура. Ни один джихад не стоит первого шага собственного ребёнка.

— Это верно… Выпьешь?

— Наливай и не спрашивай глупости! Аллах сводит нас не затем, чтобы мы оглядывались на отжившие себя запреты! Нет ничего вечного под Луной — даже каждому «хараму» отведён свой срок жизни и своё время действия. Не понимать этого — глупо. Ты же не считаешь меня глупцом?

— А как насчёт свиней? Русские их, конечно, не доят, но едят давно и с неизменным удовольствием! Я к тому, что на закуску у нас только бутерброды с ветчиной. Что там по этому поводу думает шариат?

— На Востоке — жаркий климат, — пожал плечами Халид и, с серьёзным выражением лица, пояснил. — Свинина на жаре портится быстро, только поэтому Муххамад, да благословит его Аллах и приветствует, запретил употреблять её в пищу. С появлением холодильников и консервантов этот харам потерял смысл. Доставай свои бутерброды!

Шурка иронично хмыкнул, вздохнул и, мысленно простившись с половиной и без того скудной закуски, полез в светло-коричневый дипломат, стоявший возле укладочного ящика от переносной пеленгационной установки. Идти к оставленному в полукилометре джипу за колбасой, консервами и хлебом, и тем самым задерживать Халида на территории, под завязку напичканной поднятыми по тревоге силовиками Объединённой группировки[13], смысла не было. Немного повозившись, Шурка достал из дипломата непочатую бутылку кизлярского коньяка, пластиковый пакет с бутербродами, украшенный цветной фотографией грудастой девицы, и два коротких гранёных стакана. Коротко дыхнув в каждый, протёр их толстые стеклянные грани носовым платком и испытующе уставился на своего собеседника. Тот, следя за его приготовлениями, крепился из последних сил, но глаза у него смеялись.

— При своих корешах-ваххабитах[14], небось, всё равно не рискнёшь закусить свининкой? — не удержался от подначки Шурка.

— А зачем? — развёл ладонями Халид. — Уважать надо не только тех, кто тебя понимает!

Спорить со сказанным смысла не было.

Установив и разложив вынутое на крышке ближайшего свободного ящика, Шурка попытался откупорить бутылку. Оторвавшийся хлипкий флажок алюминиевой пробки остался у него в руках. Не долго думая, Шурка подцепил оставшуюся на месте пробку остриём не понятно каким образом появившейся в его руке заточки.

— Красивая железка, — заинтересовался Халид, перестав пялится на изображённую на пакете обольстительно улыбавшуюся девицу. — А где мой нож? Видишь — я твой до сих пор храню!

— На таможне отобрали, — вздохнул Шурка и, перехватив заточку за лезвие, вложил её рукоять в ладонь одноклассника.

Разливая коньяк, он на всякий случай следил за реакцией Халида, пытаясь определить, сколько тому наливать — всё-таки мусульманам не рекомендуется употреблять спиртное — но тот молчал, пока оба увесистых стодвадцатипятиграммовых стаканчика не оказались заполненными «под завязку». Он был занят заточкой, хотя краем глаза явно наблюдал за процессом разлития. Закончив с осмотром переданной ему заточки, Халид взвесил её в руке, проверяя балансировку.

— Хорошая сталь и хорошая работа, — отметил он уважительно. — Мастер работал. На зоне сделано?

— Можно сказать и так, — пожал плечами Шурка. — Впрочем, смотря что понимать под «зоной». Это я в училище слепил. От нечего делать. Когда таможенники отобрали твой нож, я сильно на них обиделся. Всё пытался сделать копию, а потом увлёкся. Пока в училище учился, пару дюжин клинков сработал.

— Целая коллекция… Где они теперь? — заинтересовался Халид.

— Не знаю. Раздарил. Этот — последний. Двадцать лет за собой вожу. Забирай! — и, поймав ошеломление в глазах друга, подтвердил: — Дарю!!!

— Мне, Шура, отдариваться нечем.

— Потом, когда-нибудь. С оказией или при случае. Жизнь у нас длинная. Ещё встретимся.

— Не всегда она длинная, Шура, не всегда… Хотя всегда одна. Одна жизнь и одна дружба. На всю жизнь. Почему так?

— Будешь смеяться, Халид, но друзей, судя по всему, нам даёт Всевышний. А у него на эту тему свои соображения. Божественные. И, похоже, что это — самый щедрый его подарок. Над всем остальным приходится работать самим.

— «Нет истинного божества, заслуживающего поклонения, кроме Него. Только Он оживляет и умерщвляет, и только он — Творец наш и Творец наших предков», — процитировал Халид, соглашаясь.

— Красиво сказано…

— О Нём некрасиво не говорят. Не принято. Ну что, Шура, за дружбу?

— За дружбу, Халид!!!

Под неторопливую беседу коньяк и бутерброды с ветчиной закончились незаметно.

О чём там ещё говорили бывшие одноклассники, мы рассказывать не будем.

В конце концов, ничего интересного и нового в таких беседах не бывает. Да и было ли это разговором? Ибо известно, что любой диалог — состоит из двух монологов. И, если два моноложащих человека имеют сходные мысли и взгляды, то со стороны кажется, будто они беседуют.

— Тебе начальство завтра за перегар не «вставит»? — поинтересовался Халид, забрасывая свой автомат за плечо.

— Я сам начальство, — ответил Шурка. — А перегар, при правильно рассчитанной дозе, называется "послевкусием"!!!

Уже было скрывшийся за ближайшими кустами Халид вдруг вернулся и, коротко повозившись, снял с ремня ножны с когда-то принадлежавшим Шурке ножом.

— Я почувствовал, что это надо сделать, — пояснил он в ответ на недоумённый взгляд своего друга. — Пусть у каждого из нас по-прежнему будет подарок друга. Подарок друга — вещь для души дорогая и ко многому обязывает…

Справки:

[1] Винторез — созданный в ЦНИИТочМаше (г. Климовск Московской области) в середине 80-х гг. по заказу КГБ и войск специального назначения ГРУ ГШ Советской Армии, специальный комплекс бесшумного оружия, более известный под условным наименованием «Винторез», предназначен для ведения бесшумно-беспламенной стрельбы по защищенной живой силе противника, а также по небронированной технике. Этот комплекс, помимо 9 мм специальной снайперской винтовки (ВСС) конструкции П. Сердюкова, включает в себя специальный патрон СП-5 с тяжёлой пулей, созданный Н.Забелиным и Л.Дворяниновой на основе гильзы автоматного патрона обр.1943 г., а также оптический и ночной прицелы.

[2] Региональный оперативный штаб по проведению контртеррористической операции на Северном Кавказе (2001—2006 гг.) — создан Указом Президента Российской Федерации № 61 от 22 января 2001 г. «О мерах по борьбе с терроризмом на территории Северо-Каваказского региона Российской Федерации». Во время описываемых в главе событий (с июня 2001 г. по июль 2003 г.) его руководителем был генерал-полковник Ежков Анатолий Павлович. Командующим в этот период был генерал-полковник Баранов Валерий Петрович (сентябрь 2000 — октябрь 2001 г., сентябрь 2003 — май 2004 г.). С 00 часов 00 минут 16 апреля 2009 года режим контртеррористической операции на Северном Кавказе отменён.

[3] Мухаджиры — занимавшие непримиримую позицию кавказцы, переселённые за казённый счёт вместе с семьями при Александре II в Турцию, Сирию и другие страны Ближневосточного региона.

[4] Муса Алхазович Кундухов — мусульманин, сын осетинского алдара (владетеля). В 1836 г. закончил Павловское военное училище. Блестящий русский офицер и генерал, первый командующий образованного в 1858 году Чеченского особого военного округа, инициатор и организатор переселения мухаджиров. Неожиданно для многих Кундухов возглавил это переселение и в 1865 году уехал вместе с семьёй в Турцию. Там он был хорошо принят, получил высокий военный чин, участвовал в 1877-1878 гг. в русско-турецкой войне уже на стороне Порты. Один из сыновей Мусы Кундухова стал впоследствии министром иностранных дел Турции.

[5] Кафир — неверный, иноверец.

[6] Хоттаб был близким другом Шамиля Басаева. Именно Басаев организовал женитьбу Хаттаба на чеченке из селения Ведено, рекомендовав его перед родителями невесты. Впрочем, таких друзей у Хоттаба хватало — он имел несколько жён. Был, в частности, женат на даргинке из дагестанского селения Карамахи, от которой имел дочь. В свою очередь, Хоттаб обучал Басаева специфике войны в горах, взрывному делу, способам и методам диверсионно-террористической деятельности. Хаттаб непосредственно подчинялся указаниям Зелемхана Яндарбиева,

Убит во время проведения спецоперации в апреле 2002 года

[7] Молва утверждает, что Хаттаб закончил военную академию в Аммане.

[8] Речь идёт о выборах Президента Чеченской республики Ичкерия в январе 1997 года, когда Шамиль Басаев был основным соперником Аслана Масхадова. Он выдвигал свою кандидатуру на пост президента Чечни и на выборах в октябре 1991 года.

[9] Председатель Совета Народных Комиссаров России В.И.Ленин выдвигался на Нобелевскую премию мира в 1917 году Норвежской социал-демократической партией.

[10] Бен Ладен, Усама бен Мухаммед бен Авад (араб. #3'E) (F E-E/ (F 9H6 (F D'/F; Us
mah bin Muhammad bin `Awad bin L
din, Osama bin Laden) (род. предположительно 10 марта 1957 г. в Эр-Рияде, Саудовская Аравия) (клички «Моджахед», «Абу-Абдалла», «Хадж», «Директор»), один из крупнейших организаторов террористической деятельности под лозунгами ислама. В 1988 основал международную террористическую организацию «Аль-Каида» («База») (после 1991 получившую название «Исламская армия»), ставящую целью распространение джихада на другие страны («джихад без границ»). Признан террористом №1 в США и других странах.

Бен Ладену принадлежит множество предприятий в различных странах мира, в том числе в Судане, Кении, Йемене, Германии, Великобритании, США, а также крупные вложения в различные компании по всему миру. В общей сложности его капиталы составляют несколько миллиардов долларов. Деятельность бен Ладена пользовалась активной поддержкой США, прежде всего ЦРУ, тративших 500 млн. долларов в год на оплату афганских моджахедов и оснащение их современным оружием, в частности, "Стингерами". В СМИ неоднократно появлялись сведения о его сотрудничестве с северокавказскими "ваххабитами", в том числе с действующим в Чечне арабским полевым командиром Хаттабом.

[11] 26 марта 2000 года Владимир Владимирович Путин впервые был избран Президентом Российской Федерации. За него проголосовали 39 740 467 избирателей, что составило 52,94% от общего числа избирателей, принявших участие в голосовании.

[12] Мунафик — вероотступник, предатель, лицемер, клятвопреступник, отщепенец.

[13]

Объединенная группировка войск (сил) по проведению контртеррористических операций на территории Северо-Кавказского региона образована Указом Президента Российской Федерации от 23 сентября 1999 г. № 1255с «О мерах по повышению эффективности контртеррористических операций на территории Северо-Кавказского региона Российской Федерации».

[14] Ваххабизм — религиозно-политическое движение в суннитском исламе, возникшее в Аравии в середине XVIII века на основе учения Мухаммеда ибн Абд аль-Ваххаба (1703-1787). В его основе лежит представление о единобожии (таухид). Приверженцы учения аль-Ваххаба считают, что "Аллах — единственный источник творения и только он достоин поклонения со стороны людей. Что мусульмане отошли от этого принципа, поклоняясь святым и вводя различные новшества (бида). Поэтому необходимо очистить ислам и вернуться к его изначальным установлениям путем отказа от бида, т.е. культа святых" и дервишества. Первые ваххабиты боролись с пережитками доисламских культов; большое внимание уделяли джихаду…Отсюда их названия — "мувахиддун" (единобожники) и "салафиты" (чистые). Формально ваххабиты — в рамках ислама — "еретиками" не являются (в исламской терминологии "мубтади,а").

Специалисты считают, что теперь, кроме названия, мало что объединяет нынешних ваххабитов с прежними последователями аль-Ваххаба. Современный ваххабизм можно определить как течение политического экстремизма, прикрывающееся исламом и склонное к вооруженной борьбе против всех, кто препятствует распространению этого учения и установлению его монопольного господства. К сказанному добавим, что ваххабизм — основа официальной идеологии современной Саудовской Аравии.

Фразеологизм «мочить в сортире» состоит из двух элементов арготической лексики (мочить арготическое— убивать кого-либо, расправляться с кем-либо; сортир грубое-простонародное— уборная, отхожее место, туалет). Арготизм мочить берёт свои корни из арго преступного мира, однако, по сравнению с другими лексемами семантического поля мочить (мокруха— убийство; мочилово— драка с убийством; мочила— наёмный убийца), он, выйдя за рамки узкого применения преступниками, стал повседневно использоваться как единица общего арго. Если же говорить о происхождении слова сортир, то эта лексема появляется в конце XVIII— начале XIX веков, когда в светских кругах в моде был французский язык. Общеизвестно, что в щекотливой ситуации дворяне переходили на французский язык и прямо не употребляли «я пошёл в туалет», а говорили «je dois sortir» (мне надо выйти). Соответственно от глагола sortir пошёл своего рода эвфемизм со скрытым значением туалет. Теперь же это просторечное слово стало грубее, однако при этом не перестаёт использоваться большинством в повседневной жизни.

После выступления Путина эта идиома приобрела значение «внезапно застигать и беспощадно расправляться с кем-либо где бы то ни было», тогда как прежде в блатном языке «(про)мочить в сортире» значило «убить стукача и утопить его в сортире», см. комментарий В.К.Буковского к употреблению этого выражения Путиным.

Я потерплю. Ведь сказал Всевышний: «О те, кто уверовал! Привлекайте на помощь терпение и молитву: поистине, Аллах - с терпеливыми.» (2:153).

Литература и другие источники:

1. Вадим Корляков, Юрий Кучеров, Информационно-аналитическое издание "Воздушно-космическая оборона", 2012.

2. В.В.Корляков, Ю.А.Кузнецов, Ю.С.Кучеров, Радиолокационные станции обнаружения и наведения самолетов «Перископ» (П-20) и «Обсерватория» (П-50).

3.http://ru.wikipedia.org/wiki/%C7%EE%F0%EE%E0%F1%F2%F0%E8%E7%EC

4. В оформлении главы использованы фотографии, представленные на сайтахhttp://www.tuug.ru,http://fleurs.demoi.ru ,http://www.tourism.tj а также фотоLibra Ney из проекта «Мой Мир» сайтаhttp://www.mail.ru и фотоархива ВНИИРТ.

.