Зов природы

Юлия Бортновская-Медокс

Зов природы

(рассказ)

Наш костёр уже догорел, только изредка яркие колючие искорки с треском вылетали

из, казалось бы, остывшей золы. Конец августа напоминал о себе: заметно похолодало. Молчание иссиня-чёрного неба, усыпанного звёздами, нарушали тихие всплески волн дремлющей реки. Тоненький, едва народившийся месяц, ярко светился в небе, опустив свой рожок, что предвещало дождливую погоду. Мы с Владимиром Дмитриевичем сидели на телогрейке, смотрели на небо, не нарушая тишины природы.

- Ну, что, Саша, налюбовались мы с тобой звёздной ночью, а теперь пора спать, - встав на одно колено, и с трудом поднимаясь, предложил Владимир Дмитриевич, - что-то ноги разболелись, видно, к дождю.

Я встряхнул телогрейку и забросил её в палатку, потом вымыл в речке котелок, в котором недавно была уха, ложки, и всё это внёс в палатку, сложив в рюкзак. Спать не хотелось, и я присел возле речки, слушая всплески играющих рыбёшек. В нашем садке возле берега дремали сазаны, которых было там предостаточно. Утром нужно было уже идти домой. Место, где мы рыбачили с Владимиром Дмитриевичем, было довольно далеко от нашего районного центра, но здесь везло с уловом.

Я, молодой врач, решивший приобрести опыт после окончания медицинского института, второй год работал в районной больнице хирургом. Поначалу было трудно, но на моё счастье в больнице работал ещё с давних пор врач-хирург Владимир Дмитриевич. Он называл себя в шутку «совком» и очень хвастался этим:

-Ты знаешь, Санёк,- говорил он мне - у кого я учился? У самого Ивана Минаевича Поповьяна. Вот это был хирург! Самой высокой пробы! Во время войны столько операций сделал, что и не сосчитать. Потом был ректором Саратовского мединститута, заведовал кафедрой факультетской хирургии. Сам, будучи доктором медицинских наук, профессором, выпустил из-под своего крыла много кандидатов наук, а в дальнейшем это были в, основном, профессора - отличные учёные. Я, ты знаешь, тоже ведь кандидат наук, но так сложилось в жизни: жена умерла, а до этого сын ...- тоже был хирургом. Вот я и решил в глушь податься, поближе к природе. Так и живу бобылём ...

Лет Дмитричу, как мы, молодёжь его называли, было уже семьдесят с хвостиком, но мужик он был крепкий, оперировал с большим знанием своего дела и выстаивал, как и я, всю операцию от начала до конца. Только изредка позволял себе иногда, в конце операции выйти из операционной пораньше и покурить.

-Что, Саша, не хочется спать?- окликнул меня Владимир Дмитриевич - я тоже в молодости не был большим любителем поспать. Ночь чудная - с восхищением продолжил он - посижу с тобой, пожалуй.

Недалеко от нас послышался треск ломающихся сучьев кустарника, а потом всё быстро стихло. Скорее всего, какое-то животное пробежало между густых зарослей кустарника и деревьями.

-Кабан? - оглянулся я на Владимира Дмитриевича.

-Нет, не похоже, скорее всего, олень - быстро пробежал, но не лось. На лося я охотился, уж его поступь-то я знаю.

-Разве олени здесь водятся? - удивился я.

-Их здесь немного, но есть. Не пятнистые, конечно, такие у нас не водятся, а вот коричневато-бурые встречаются. Рога у них, особенно у взрослых оленей, ветвистые - Дмитрич оглянулся - не подойдёт, пугливые они. А ты знаешь, Сашок, - какой случай был в Лысых горах в селе Широкое, ну ты знаешь Лысогорский район.

Он на минуту замолчал, а потом как бы продолжил свою мысль:

- Да, если бы не Василий Иванович, то того оленя, про которого я хочу тебе рассказать

умертвили бы сразу.

- Лет пятнадцать назад в этом селе, работал мой приятель Василий Иванович. Хороший был хирург, царствие ему небесное. Василию приходилось быть не только хирургом, а замещать и других специалистов. Молодые врачи приезжали по назначению на полгода, а потом под любыми предлогами удирали из села. Леса в тех местах были густые, чащоба непролазная, там водилось много живности, не то, что сейчас. А ещё в лесах жили своры одичавших собак, тех, которых люди просто выгоняли из дома, как надоевших, либо куда-то уезжали, не желая проявлять заботу о когда-то любимом псе. Эти собаки были очень хитрые, умные и злые, хорошо знавшие привычки человека. Они, как и волки охотились стаями на диких животных. Иногда ночью пробирались в селения и там воровали все то, как говорится, что плохо лежало. Короче, эти псы почти ничем не отличались от волков. В каждой стае был свой вожак, матерый пёс. Как-то в начале лета, днём в один из дворов, где были открыты ворота, буквально влетел олень, за которым гналась стая одичавших собак. Олень был далеко не первой молодости; молодой, может быть, и сумел бы уйти от погони, а этот нет. В это время два мужика пилили дрова в том дворе. Когда они увидели открытые кровавые раны и свисавшую кожу с двух боков у оленя, то, схватив лопаты, стали отбивать бедное животное от зверья. Потом один из мужиков вынес ружьё и стал стрелять по псам - те быстро убрались в лес. Олень был настолько задран собаками, что не мог стоять на ногах, и упал тут же посреди двора.

- Тогда мне Василий Иванович рассказывал, что олень, конечно же, бежал за помощью к людям, поскольку чувствовал, что ему не уйти от своры псов - растерзают - закурив сигарету и поёживаясь от ночной прохлады, продолжил Владимир Дмитриевич - Сашок, принеси мне телогрейку.

Я принёс телогрейку и набросил её на плечи Дмитрича.

-Спасибо, Саша, так вот - докуривая сигарету, продолжил он - мужики позвали ветеринара, который только недели две, как приехал в село. Молодой мальчишка, практики никакой, к оленю подойти боится. Что делать: позвали Василия Ивановича. Он пришёл и понял, что животное нежизнеспособно. «Ничего не остается, как только умертвить его» - подумал он, но когда взглянул в глаза оленя, ... то передумал, потому, что олень смотрел на него такими глазами, что Василий отвернулся, вздрогнув: «Неужели понял меня»? Секунду подумав, он сказал: «Будем оперировать, несите его в операционную ветлечебницы». Несколько мужиков вынесли из сарая две доски, соорудили из них что-то вроде носилок и отнесли оленя в ветлечебницу.

Оперировали животное часа четыре, а потом перенесли его в сарай к одному из мужиков, защитившего оленя. Вася каждый день осматривал животное и с радостью видел, что тот быстро идет на поправку, но был еще слаб и часто лежал на соломе в сарае. Через неделю олень твёрдо встал на ноги и начал выходить во двор, но за пределы двора не выходил. Он не боялся людей, и даже брал еду из рук у Василия Ивановича. Жители села приходили посмотреть на оленя, подкармливали его кто чем мог, и уважительно прозвали его «Дед». Посёлок окружал лес, но олень даже не пытался туда уйти, было такое впечатление, как говорил Вася, что олень даже побаивался леса: поднимал уши, прислушиваясь к звукам, доносившимся оттуда, но не пытался даже подойди к ограде двора, чтобы уйти в лес. Наступил сентябрь. «Дед»-олень, можно сказать, был уже здоров. А в это время у оленей начинается гон. «Дед» стал беспокойным и уже подходил к ограде, подолгу стоял рядом, внимательно прислушиваясь к часто доносившимся звукам из леса. И вот однажды, ранним утром Николай, у которого жил «Дед», услышал трубный голос лесного оленя, а за ним послышался крик самки-оленихи. В одно мгновение «Дед» как рассказывал Николай, рванулся к ограде и, высоко подпрыгнув и перескочив через неё, скрылся в лесу. Василий Иванович только вздохнул тогда, узнав об этом, и улыбался: «Зов природы»!

- Потом он мне рассказывал, что не очень беспокоился об участи «Деда». Олени проводят турниры за «гарем» самок. Соперники бьются рогами, но не насмерть, до тех пор, пока один из них не отступит. Так, что если ,,Деду,, не повезёт, то хоть жив останется. - докуривая сигарету, докончил свой рассказ Владимир Дмитриевич.

-Вот таков зов природы, - ничего не попишешь - поднимаясь, вздохнул Дмитрич - давай-ка поспим немного. Гляди, уж рассвет брезжит.

Мы зашли в палатку и, закутавшись в телогрейки, быстро заснули.