Торговцы страхом

Самое древнее и самое сильное чувство,

ощущаемое человеческим существом, — страх.

Г.Ф.Лавкраф

Страх — один из основных или базовых человеческих инстинктов, унаследованных homo sapiens из эволюции жизни. Хотя мы лишь поверхностно знакомы с проблемой роли страха в человеческой истории, ясно, что «рациональный» или «иррациональный» страх — ключевые атавистические эмоции, во многом определяющие стиль и образ жизни людей. Французский психолог Теодюл Рибо считал, что существует примитивный, инстинктивный, неосознанный страх, предшествующий индивидуальному опыту, и вторичный, сознательный страх, возникающий вследствие опыта. Г.Ф.Лавкраф, чьи слова вынесены в эпиграф, связывал страх с перманентным присутствием необъяснимых феноменов жизни, «которые стремятся наложить свой отпечаток и деформировать отвратительным образом наш мир, привести его к хаосу и смерти», а Т.Рибо — с человеческим невежеством, рождающим парализующую кровожадность соседей.

Так или иначе, человеческий страх по сей день ограничивает волю и свободу человека, как это происходит ныне в массовых обществах при тоталитарных режимах. Страх тем и опасен, что распространяется и усиливается в условиях несвободы. Страх превращает людей в зомби, оглупляет и ослабляет их. Именно поэтому он культивируется всеми без исключения торговцами страхов.

Постоянные страхи и тревоги развивают фобии, или навязчивые иррациональные страхи, с которыми человек не в состоянии справиться самостоятельно. Такие фобии негативно отражаются на физиологических процессах и ведут к тяжким органическим заболеваниям и психическим расстройствам. Последствиями страха являются атаки паники, подавленные и навязчивые состояния, утрата личностного начала, сильное нервное напряжение, психологические срывы и шоки.

В мировых религиях страх возводится на метафизический уровень и включает в себя проблемы жизни, смерти и нравственности. Естественно, как основной инстинкт, страх особое место занимает в искусстве и литературе.

Космический страх, бессознательные ужасы, леденящий, парализующий трепет перед неведомым, дьявольским, инфернальным стал предметом античных мифов и эпосов, готических романов, литературы жанра ужасов (хорроре), разных вариантов Франкенштейнов, Дракул, вампиров и Големов, современных фильмов ужасов: «Монах» Мэтью Льюиса, «Дракула» Брема Стоукера, «Роман мумии» Теофиля Готье, «Дьявольские лики» Барбе Д’Оревилли, «Жестокие рассказы» Вилье де Лиль-Адана, «Комната с гобеленами» Вальтера Скотта, «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона, «Признак Рейксхау» Редьярда Киплинга, «Эликсир дьявола» Эрнста Теодора Гофмана, «Приключения Артура Гордона Пима» Натаниеля Готорна, «Ундина» Фридриха Генриха Карла...

Но одно дело острые имитационные ощущения читающей публики и совсем иное — реальные кошмары исторических продавцов страха…

Уходящая в недра человеческой истории торговля страхами зиждется на огромном количестве факторов: бессознательный трепет перед Неведомым, демонические деформации истории, несусветная и неисчезающая ложь о вездесущих врагах, бесконечный поток клеветы, «война компроматов», «красивые иллюзии», шантаж, подкуп, диверсии, милитаризация, политические провокации, воровство, мошенничество, фальсификации, государственный терроризм, эксплуатация «ядерной дубины» и самых низменных человеческих качеств…

Страх не только парализует, но атомизирует и разобщает, фактически разрушая социальные связи и общественную нравственность. Он оправдывает фарисеев и лицемеров, объясняет, почему во имя грядущего счастья нужно убивать невиновных, заставляет детей отказываться от родителей, попавших в лагеря, а родителей и жен — от солдат, погибших в военных авантюрах…

В век масс запугивание, страх, патологическая агрессивность стали достоянием всех тоталитарных режимов, организованных по принципу «орды». Почему именно «в век масс»? Потому что Гитлера и Сталина массы боготворили, превращали в сошедших на землю богов…

Как сказал Виктор Шендерович, когда к власти приходят сукины дети, собачья жизнь начинается у всех. Потому-то чуть ли не единственным средством борьбы с террористическими режимами, активно торгующими страхами, ныне стала их максимально возможная изоляция. Впрочем, пока цивилизованный мир окончательно не уразумел, что торговля страхом ставит под угрозу весь мировой порядок, остановить новых минигитлеров вряд ли удастся.

Торговля страхом — это державно-патриотическая лихорадка новых «собирателей земель», ксенофобия, жажда власти или личного сверхобогащения выходцами из подворотен или пивных, устранение инакомыслия и политической конкуренции, еще — это лузеры, дорвавшиеся до власти и желающие сохранить ее пожизненно. Чем беспородней и глупее правитель, тем он более жесток к своему народу: ему нечем править иначе как силой или смертельным страхом. Ведь когда мало ума, что остается, кроме страха и репрессий?..

Торговля страхом — это постепенная ликвидация оппозиции, гонения на инакомыслящих, карательная медицина, посадка в тюрьмы за репосты или одиночные пикеты, убийство оппозиционеров, телевизионные угрозы «испепеления» в ядерной войне, гибридные аннексии и войны, установка памятников палачам…

Еще торговля страхом — это компьютерно-информационные атаки, нарушение договоров о контроле над вооружениями, в частности превышение численных пределов оговоренного ядерного арсенала, перманентное ядерное запугивание.

Торговцы страхом хорошо усвоили истины, согласно которым именно из страха большинство людей отказывается от свободы, что страх порабощает и держит человека лучше всяких стен и что ничто не отбирает больше духа у человека, чем трусость и страх. Именно жестокость и страх пожимают руки друг другу, говорил Бальзак.

Торговцы страхом знают, что страх — то единственное, чего люди должны страшиться, что страх имеет над людьми более власти, нежели надежда, что страх рождается невежеством и содействует ему и что в больших дозах он парализует.

Торговать страхом можно лишь постоянно повышая ставки, то есть угрозы. Важнейшим элементом торговли угрозами является пропаганда ненависти, которая также нуждается в постоянном увеличении ставок. Ведь противостоять нормальному развитию человечества в век глобализации и технологического бума и высочайшей цены человеческой жизни можно исключительно угрозами насилия или «испепеления» — то есть языком, близким к троглодитскому.

Для торгующих страхом любая форма компромисса воспринимается как демонстрация слабости. Понимающие это политики давно осознали, что идти на уступки таким режимам означает множить угрозы и количество потенциальной крови. Скажем, если бы англичане и французы в свое время не закрывали глаза на первые авантюры Гитлера, большой вопрос, пошел бы он на более крупные. В какой-то мере феномен гитлеризма связан с тем, что Гитлеру «развязали руки»: «Почему мы должны, — сказал в 38-м Чемберлен, — гибнуть за страну, которую даже не можем найти на карте?»

Все торговцы страхом поощряют и развивают в народе самые худшие его качества, вытаскивая наружу всю потаенную грязь. Они позволяют эврименам сбросить бремя ответственности, свободы, цивилизации и отдаться своим влечениям и слабостям. При тоталитарном режиме человеку легко стать безответственным и несамостоятельным, трусливым и подобострастным — никто его за это не осудит. При нью-Гитлере легко и с удовольствием можно отдаться самой яркой и сильной человеческой эмоции — ненависти. Некоторые народы настолько привыкли к ненависти и лжи, к имитации и страху подумать «не то», что в массе своей не желают знать правду: это какой-то неведомый другим страх, даже какой-то невроз перед правдой…

Удивляет то, что если прошлые тирании требовали жертв ради светлого будущего или генетического превосходства, то нынешние торговцы страхом вполне обходятся без идеалов будущего. Место этих идеалов ныне заняла грамотная эксплуатация страхов в сочетании с беспрецедентной ложью, которая, как показывает современный опыт, вполне способна разрушить сознание масс.

Старший научный сотрудник Atlantic Council Стивен Бланк в статье «Растущая угроза» пишет о кризисе безопасности в Европе: ядерное оружие вновь превратилось в политический инструмент шантажа. Отсюда — постоянно усиливающиеся угрозы или запугивания, бесконечные военные учения с нарушениями многих соглашений о контроле над вооружениями и привлечением подразделений, имеющих ядерное вооружение.

Величайший шахматист и известный общественно-политический деятель Гарри Кимович Каспаров недавно представил в Киеве сборник статей «Торговля страхом», в которой описал типичную инволюцию мимикрирующего режима. Он также показал, что там, где доминирует страх, исчезают нравственность и духовность.

Еще Платон подметил, что тиран — самый боязливый человек на свете: ему приходиться дрожать даже перед бритвой цирюльника в страхе, что его зарежут. Потому-то политические режимы, сеющие страх, сами парализованы страхом и граничат с паранойей: «В политике то, что начинается страхом, кончается обычно безумием». Государственным строем тоталитарных стран и является паранойя. Паранойя — это не только страх, что тобой управляют неведомые силы, но и панические страхи перед расплатой за насилие. Главный мотив массового насилия — страх правящих некрофилов, что обязательно придется отвечать за свои преступления.

Все преступные режимы считали, что обладают иммунитетом к законам истории, но на самом деле история выносит им свои приговоры in statu nascendi, точнее — в момент возникновения. Скажем, приговор Гитлеру был ясен уже в октябре 1938 года, когда он аннексировал Судеты.

Великий украинский хирург Николай Амосов говорил, что живущий в душе народа экзистенциальный страх не порожден внешними обстоятельствами, а является самой основой существования: «Народ не верит никому и всего боится». Этот страх инстинктивен, историчен и культивируем. Абсолютная власть, Малюта Скуратов, глумление опричнины, огненные и пыточные палаты, массовые сожжения староверов, демонстрационные казни и расстрелы, полицейское государство, аракчеевщина, зубатовщина, страхи перед черным воронком и необходимости до утра сидеть на телефоне в ожидании ужасного и чудовищного звонка вождя. «Национальный дух при Иване Грозном был: раболепие, покорность, страх. Власть стала абсолютной и сломила всех. Понятие чести отсутствовало в принципе. Раболепную преданность возвели в принцип. Протест давился в зародыше, и выпалывалось все кругом».

Юрий Нестеренко обратил внимание на само труднопереводимое прозвище «Иван Грозный». На западных языках этого исторического персонажа называют «Иван Ужасный», что гораздо адекватнее характеризует его внутреннюю суть: «грозный» выражает не ужас холопов перед кровопийцей, а уважение и даже восхищение жестокостью («наш-то крут! у него не забалуешь!»), тогда как ужасный — это чистое выражение страха перед живодером… Потому-то в этой стране наибольших успехов добивались самые жестокие режимы: Ивана Грозного (начало имперских захватов), Петра Первого (выход к морю, создание флота, академии наук и пр.), Сталина (индустриализация, атомное оружие).

Закрытая тоталитарная система не предполагает нравственных мотиваций. Российский писатель и драматург Александр Житинский писал: «Нам неведом другой стимул, кроме страха». Наша система этики основана на рабстве и генетическом страхе: «Припугнуть так, чтоб при мысли крамольной штаны мокрели!.. Вожачков прищучили — и тишина».

Рабство чудовищно и оно тоже от исторического страха. Без железных цепей боязнь сковывает рабов и лишает всего: чувств, побуждений, сил. Гибнет всё, кроме одного страха.

Собственно, они и сами этого не скрывают. У одного из нынешних идеологов нахожу: «Единственное, что заставит «пятую колонну» отказаться от своих планов, — страх… Только страх смерти может остановить оппозицию… У нас был Сталин, он оставил нам мощь!..»

Завершу очерк замечательными стихами Булата Окуджавы:

Я живу в ожидании краха,

Унижений и новых утрат.

Я, рожденный в империи страха,

Даже празднествам светлым не рад.

Всё кончается на полуслове

Раз, наверное, сорок на дню…

Я, рожденный в империи крови,

И своей-то уже не ценю.