Записка Эйнштейна о счастье

Реставрируя образы «пророков и поэтов», я испытываю подъем всякий раз, когда дело доходит до проникновения во внутренний мир моих героев. Для меня внутренний мир гения порой важнее его творений, хотя многолетняя работа по очищению творчества величайших гениев человечества от наших скверн позволила мне прийти к выводу, что внутренний мир и плоды творчества гениального творца – это, в сущности, одно: Достоевский, Кафка, Джойс…

Сказанное в равной мере относится как к моим «пророкам и поэтам», так и к гениальным ученым, научное творчество которых тоже вырастало из их «внутреннего мира» (хотя это находится в некотором противоречии с мыслью Альберта Эйнштейна, о котором я поведу речь в этой заметке: «Главное в жизни человека моего склада заключается в том, что он думает и как он думает, а не в том, что он делает или испытывает» (А.Эйнштейн)).

Понять ученого — не значит разобраться в его идеях. Гораздо важнее постичь пути, ведущие к ним, способ их получения, причины продуктивности мысли, «драму идей», как определял научное познание сам Эйнштейн. Само это выражение ставит под сомнение декларируемые Эйнштейном идеалы познания — внутреннее совершенство, гармонию, рационализм, красоту: «Идеалами, освещавшими мой путь и сообщавшими мне смелость и мужество, были добро, красота и истина. Без чувства солидарности с теми, кто разделяет мои убеждения, без преследования вечно неуловимого в искусстве и в науке жизнь показалась бы мне абсолютно пустой».

Добро, красота, истина, гармония много значили для Эйнштейна, но движущими силами его знания были высокая напряженность мысли, мощное внутреннее зрение, интуиция и свобода. Лечивший Эйнштейна врач Густав Букки был потрясен глубиной и неожиданностью его мыслей, а Леопольд Инфельд сравнивал мыслительный процесс друга со страстностью негритянского танца.

Поскольку Эйнштейн стал олицетворением гениальности, человеком, изменившим саму систему мышления, многих людей интересуют глубинные основы его сознания, эффекты управления человеком собственным мышлением, мыслительные стратегии гения, посылки возникновения его идей. Роберт Дилтс свою книгу «Стратегии гениев. Альберт Эйнштейн» начинает словами: «Я надеюсь раскрыть тайну проблемы, “как” рождались “Божественные мысли” Эйнштейна, и обратить чудо его гения в нечто, доступное нашему пониманию, в нечто, способное обогатить нашу жизнь».

Эйнштейн высказывал опасение, что в науке более влиятельное и важное приносится в жертву легче измеримому. Иными словами, мы всегда ищем там, где светлее, не подозревая, что искомое погружено во тьму неведения. Фактически эволюция знания есть движение к свету, постепенное рассеивание тьмы, но, на какой бы стадии процесса мы ни находились, истина обладает свойством ускользать, делая наш путь к ней бесконечным и человечным. Это является несомненным не только для физики, но для любых систем мышления и форм познания.

Не будучи психологом, Эйнштейн много размышлял о работе сознания и природе познания. Он признавался, что мыслил не математическими формулами, а визуальными картинами, образами и чувствами: «Вся наука ничто иное, как обработка повседневного мышления».

В интервью основателю гештальт-психологии Максу Вермейеру, касающемуся развития теории относительности, и в письме к когнитивному психологу Якову Гадамарду А.Эйнштейн объяснял: «Мысли не приходят в каком-либо вербальном воплощении. Я вообще очень редко думаю словами. Мысль приходит, и только после этого я могу попытаться выразить ее в словах». Мышление для Эйнштейна — это постепенная трансформация интуиций (концепций) в последовательность идей, происходящая в ходе «комбинаторной игры» с образами.

Колоссальная напряженность мысли усиливала мощь внутреннего зрения, а неукротимое стремление к истине — интуицию ученого. Сам Эйнштейн засвидетельствовал, что не может рассказать о том, как пришел к той или иной идее. Анализируя ход мысли Ньютона, приведшей к идее эфира, он разделял цепь логических и неосознанных мотивов, считая вторые определяющими, но недокументируемыми. Поэтому Б.Рассел имел все основания считать, что Эйнштейн при открытии теории относительности начал с поэтического проникновения в истину. Неотъемлемой частью «драмы идей» является интуитивность, парадоксальность, неокончательность истины, выражаемая формулой Лессинга: «Стремление к истине ценнее, дороже уверенного обладания ею».

Изменение стиля мышления, обусловленное влиянием на физику Эйнштейна, связано именно с отказом от очевидности повседневного опыта, от догматизма и окончательности научной концепции — всего того, что Карл Поппер называл «неприступной крепостью».

Хотя большинство биографов склонны считать Эйнштейна поборником дискурсивного мышления, я уверен в том, что главным источником его познания была интуиция. Хотя в его мышлении большую роль играла абстракция, величайшим физиком его сделала уникальная интуиция в области физики. Почему я делаю такой вывод? Дело в том, что при работе над созданием теории относительности у Эйнштейна не было тех глубоких математических познаний, которыми славились такие первоклассные физики-теоретики, как Максвелл, Борн, Гейзенберг или Паули. Но дефицит математических знаний не воспрепятствовал ему во многом опередить своих коллег. Вот что он сам позже писал о годах своей молодости:

«Моя интуиция в математике не была достаточно сильной, чтобы я мог тогда различить существенно важное, отделив его от остальной, более или менее необязательной учености. Кроме того, у меня был безграничный интерес к познанию природы, но как студенту мне еще не было ясно, что путь в глубины теоретической физики связан с самыми сложными математическими расчетами. Мне стало это ясно только после многих лет самостоятельной научной работы».

Попытки проникнуть во внутренний мир мысли Эйнштейна предпринимали многие исследователи, включая психологов. У него самого немало «мыслей о мышлении», дающих возможность понять психологические процессы, связанные с его открытиями. Сам он признавался, что творческий процесс не связан с манипуляцией формулами, но исключительно с осмыслением интуиций. Определяющим элементом мышления Эйнштейна является «концепция», «паттерн», некий «организующий элемент», рождаемый интуицией. Вся наука — только обработка мышления, образов и ощущений, их отбор и комбинация.

Открывая и разрабатывая новый пласт понимания мира, А. Эйнштейн был достаточно осмотрителен, дабы не выдавать его за «всю истину». Напомню малоизвестное его изречение: «Возможно, существуют все еще неизвестные нам излучения. Вы помните, как смеялись над электрическими токами и «невидимыми» волнами? Знание о человеке все еще переживает свое детство». Судя по этому высказыванию, Эйнштейн не отбрасывал возможности так называемых «иных миров», отрицаемых физиками-рационалистами и атеистами. Что до знания-веры, то в эйнштейновском варианте вера явно предшествовала знанию:

«Без веры в то, что возможно охватить реальность нашими теоретическими построениями, без веры во внутреннюю гармонию нашего мира не могло быть никакой науки. Эта вера есть и всегда останется основным мотивом всякого научного творчества. Во всех наших усилиях, во всякой драматической борьбе между старыми и новыми воззрениями мы узнаем вечное стремление к познанию, непоколебимую веру в гармонию нашего мира».

Описывая свой метод мышления, Эйнштейн говорил, что он включал «довольно неопределенную» внелогическую игру со зрительными и двигательными знаками, после которой ему приходилось «подыскивать с трудом» поясняющие результат слова. Я не утверждаю, что Эйнштейн иррационален или интуитивен, но, мне кажется, ему не чужд провидческий стиль мышления. Как ученый он не мог избегать силлогизмов, но он силен в утверждениях, а не в аргументах. Сила Эйнштейна — в прозрениях, а не в дискурсе. Поражение позднего Эйнштейна во многом связано с его уходом в «теорию», «математику», «вычисления» — в то, что загромождает путь к «иным мирам»...

В равной мере отрицая «аристократическую иллюзию» схватывания мира чистым разумом и «плебейскую иллюзию» наивного реализма (все вещи «существуют» в том виде, в каком их воспринимают наши чувства, за пределом эмпирики лежат одни спекуляции), Эйнштейн, тем не менее, придерживался аристократической ориентации: наши знания о реальности являются результатом не пассивного восприятия и ощущений, но активной их реконструкции человеческим сознанием. В этом отношении показательно отношение Эйнштейна к доктрине Ньютона «гипотез не измышляю»: «В настоящее время известно, что наука не может вырасти на основе одного только опыта и что при построении науки мы вынуждены прибегать к свободно создаваемым понятиям, пригодность которых можно a posteriori проверить опытным путем. Эти обстоятельства ускользали от предыдущих поколений, которым казалось, что теорию можно построить чисто индуктивно, не прибегая к свободному творческому созданию понятий. Чем примитивнее состояние науки, тем легче исследователю сохранять иллюзию по поводу того, что он будто бы является эмпириком. Еще в XIX веке многие верили, что ньютоновский принцип — hypotheses nоn fingo — должен служить фундаментом всякой здравой естественной науки».

В мышлении Эйнштейна интуиция явно превалировала над логикой, предчувствие над очевидностью, чутье над доказательством. Парадоксы не парализовали, а стимулировали его мысль, расширяли сферу поиска, но при этом физический смысл всегда оказывался первичным по отношению к математической обработке, а математическая обработка — по отношению к опыту.

Эйнштейн вполне осознавал, что каждое открытие содержит «иррациональный элемент» или интуицию в бергсоновском смысле. Говоря в речи по случаю шестидесятилетия Планка о поиске универсальных законов, Эйнштейн замечает: «Не существует логического пути, ведущего к таким законам. Они могут быть получены только при помощи интуиции, основанной на феномене, схожем с интеллектуальной любовью к объектам опыта». Любой логике, в том числе логике математической, предшествует предвосхищение. Практически всегда построение теории начинается с предвосхищения, гипотезы, из которых дедуктивным образом выводятся следствия. Затем полученные следствия сравниваются между собой и с базой опытных данных для выяснения отсутствия логических отношений и противоречий. Значимость теории определяется не столько даже непротиворечивостью или совпадением с экспериментальными результатами, сколько неожиданными предсказаниями.

Сохранились многочисленные воспоминания о внешних проявлениях мыслительного процесса Эйнштейна, для которого наиболее характерными были внезапные «уходы», когда во время общения Эйнштейн внезапно смолкал и в глубокой задумчивости погружался в процесс мышления, не замечая ничего вокруг.

Во внезапно наступившей тишине он начинал медленно ходить взад и вперед или по кругу, не переставая накручивать на палец прядь волос. Все это время у него сохранялось мечтательное выражение лица: мысли его, казалось, витали далеко, но взгляд был как бы обращен внутрь. Ничто не говорило о напряженной умственной работе. Никаких внешних признаков глубокой сосредоточенности. Ни следа возбуждения, вызванного недавним спором. Лишь безмятежность и внутренняя собранность, высочайшая работа мысли. И вдруг, совершенно неожиданно, он спускался на землю — с улыбкой на лице и готовым сорваться с уст ответом. И при этом он не мог бы даже намеком передать ход рассуждений — если таковые вообще имели место, — приведших его к решению.

Эйнштейн неоднократно подчеркивал, что наши представления о реальности никогда не станут окончательными и что наука всегда должна быть готова к изменению самых фундаментальных аксиом. Он ратовал за «свободную деятельность» — свободу конструирования теоретиком понятий и связей независимо от непосредственных наблюдений. Хотя в конечном счете выбирается конструкция, в наибольшей степени отвечающая опыту, сам выбор должен быть свободным и даже произвольным.

Эйнштейн был глубоко убежден в том, что наука не должна становиться средством к существованию: ученый должен быть никому не подотчетен и получать за свои труды не деньги, а радость. В этом отношении его образцом был Спиноза, шлифующий линзы, а своими лучшими временами он считал работу в бернском патентном бюро, где у него возникло большинство величайших идей.

Великий синтезатор, Эйнштейн, связывал не только материю и энергию, волны и частицы, движущегося и неподвижного наблюдателя, но научные и этические проблемы. Хотя содержание науки и этики различно, считал Эйнштейн, их форма во многом подобна. Принадлежа разным уровням нашего сознания, эмпирические знания, тем не менее, неотделимы от человеческого поведения. Способы формирования и реализации человеком его этических воззрений во многом идентичны научному процессу осмысления мира. Этический момент занимал огромное место в мыслях и творчестве Эйнштейна, он даже говорил, что этические предпосылки сходны с аксиомами в математике.

В случае с ложью это может происходить так: ложь разрушает доверие. Без него социальное сотрудничество делается невозможным или, по крайней мере, затруднительным. Именно это сотрудничество вообще делает жизнь возможной и терпимой. И, значит, заповедь «Не солги» отсылает нас к следующему требованию: «Человеческую жизнь надо охранять» и «Боль и печаль должно уменьшить максимально».

Проблема добра и зла воспринималась Эйнштейном не на бытовом, а на космическом, мильтоновском уровне. Однажды ему задали такой вопрос: «Вы признаны во всем мире истинным гением нашего столетия и, может быть, всей истории человечества. Ваш разум способен охватить всю Вселенную — от крохотного атома до космоса. Вы видели, как ваши открытия обогащали мир, но в то же время калечили и разрушали человеческую жизнь, так высоко Вами ценимую. Скажите, какой самый важный вопрос стоит сегодня перед человечеством?» Говорят, что он помедлил с ответом, глядя куда-то в бескрайность пространства, а затем перевел взгляд вниз и, взглянув на интервьюера, произнес: «Думаю, самый важный вопрос: “Дружественная ли среда — наша Вселенная?”»

Свидетельствует Р.Дилтс: «Моральное поведение, по Эйнштейну, — функция непрерывной обратной связи между этическими убеждениями, научным осмыслением и сенсорным опытом. И это не догматическая система правил и ограничений, а живой органичный процесс, постоянно самообновляющийся».

Человек мира, он оставлял право на личный космос каждому: «В каждом человеке существует его собственная космология, и кто может заявить, что лишь его теория правильна?»

Люди творят свои «карты местности» не для отыскания «единственно правильной», но для сотрудничества между собой. Поскольку истинная природа вещей всегда пребывает за скобками человеческого познания, человеку остается осваивать доступные ему территории, не претендуя на прерогативу Бога. Эйнштейн высоко ценил человеческое многоообразие, видя в нем божественный способ обогащения мира.

Применив принцип «необходимого многообразия» к нравственности, Эйнштейн отвергает закостеневшие категорические императивы, предписывающие «правильный образ действия», и провозглашает высшим принципом этики желание «счастливой доли для всего человечества». Для достижения этой цели недостаточно терпимости — необходимо поощрять высшие проявления личностного и культурального разнообразия человечества.

Применяя созданную им методологию мышления к нравственности, Эйнштейн считал, что ни одна точка зрения на Вселенную не может быть реальнее или правильнее других. Поэтому каждый должен иметь возможность свободно выразить себя. Ценность и значимость каждой личности — в ее индивидуальности и способности творить во благо его соплеменникам.

Ясно, что все ценности, которые нам дает общество, будь они материальными, духовными или нравственными, своим происхождением обязаны затерянным в веках творческим индивидуальностям. Пользование огнем, разведение съедобных растений, паровой двигатель — за каждым изобретением стоит отдельный человек. Таким образом, только индивидуальность может творчески мыслить и созидать новые реалии для общества — более того, даже устанавливать новые нормы нравственности, которым подчиняется его жизнь. Без творческих, независимо думающих личностей дальнейшее развитие общества так же немыслимо, как и развитие индивидуальной личности без питательной почвы общества.

Глубочайшее откровение Эйнштейна-мыслителя связано с пониманием многоаспектности познания и опасности догматических решений. Знание — форма приспособления человека к миру, постоянно требующая «обратной связи» и самокоррекции. Оно не терпит единственности, статичности и незыблемости.

Древние знали нечто, что мы, похоже, забыли, — пишет Эйнштейн. Все средства достижения цели обернутся лишь тупыми инструментами, если за ними не стоит живой дух. И если страстное желание достичь цели живет в нас, то не приходится сетовать на нехватку сил в поиске средств ее достижения и претворения в жизнь.

Если мы искренне и страстно желаем безопасности, благосостояния и свободного развития талантов всех людей, у нас не должно не хватать средств для достижения этого. Если хотя бы малая часть человечества стремится к такой цели, их превосходство в конечном счете будет доказано.

Тезис Эйнштейна о «безопасности, благосостоянии и свободном развитии талантов людей» — один из основополагающих принципов его эпистемологии, вытекающий из огромной подвижности его ума и всего жизненного опыта, осознания опасности тоталитаризма не только в политике, но и в человеческом мышлении.

Недавно появилась информация о коротенькой «записке Эйнштейна», проданной на аукционе в Иерусалиме и проливающей свет на внутренний мир гения. Речь идет об эйнштейновском понимании счастья. История появления этой записки очень интересна. Закончив в 1921 году работу по теории фотоэффекта и получил за нее Нобелевскую премию, ученый вместо того, чтобы отправиться в Стокгольм на церемонию награждения, решил посетить Японию. Он остановился в знаменитом отеле «Империал». Когда посыльный зашел к постояльцу с очередной кипой почты, у великого физика не оказалось местной валюты, поэтому он взял письменные принадлежности, лежавшие в номере, черкнул что-то и попросил посыльного любезно принять написанное вместо чаевых. «Сохраните это. Возможно, когда-нибудь это будет стоить денег». И добавил: «Это должно послужить вам хорошим советом на всю жизнь». Свое понимание счастья Эйнштейн выразил в одной строке:

«СПОКОЙНАЯ И СКРОМНАЯ ЖИЗНЬ ПРИНОСИТ БОЛЬШЕ СЧАСТЬЯ, ЧЕМ СТРЕМЛЕНИЕ К УСПЕХУ, СВЯЗАННОЕ С ПОСТОЯННЫМ БЕСПОКОЙСТВОМ».

Израильские аукционисты рассчитывали продать записку за 5-8 тысяч долларов, но когда она была куплена за 1,56 миллиона долларов, зал взорвался аплодисментами. Разумеется, ценность записки объясняется не столько ее содержанием, сколько авторством. И напрасно...

Израильтяне обратили внимание на то, что высказанная Эйнштейном мысль о счастье лежит в сердцевине иудейского мировоззрения. В частности, в известном трактате «Пиркей Авот» приводится высказывание Рабана Гамлиэля: «Умножающий имущество — умножает заботу», а знаменитое высказывание Бен-Зомы гласит: «Кто богат? Тот, кто доволен своей долей, как сказано: когда ешь ты от плодов труда рук твоих, счастлив ты и благо тебе». Рабан Гамлиэль: «Тот, кто умножает богатство, умножает слезы».

«Еврейские мудрецы говорят: в жизни нас сопровождают три друга — богатство, семья и доброе имя. Когда мы умираем, они покидают нас — каждый в свой черед. Как только душа покидает тело, богатство перестает существовать для нас. Семья — более верный друг, она провожает нас к месту последнего успокоения, а затем покидает, чтобы продолжить свою жизнь. И только доброе имя, добрые дела, оказавшие влияние на людей, остаются. Странно: бoльшую часть жизни мы проводим в погоне за деньгами, меньше времени уделяем семье и совсем мало времени — делам, по которым нас будут помнить…»

Увы, человеческая практика далека от эйншейновского понимания счастья,

И только в критические моменты жизни отдельных личностей к ним приходит прозрение… На ум приходят последние слова основателя грандиозной компании Apple Стива Джобса, который умер миллиардером в возрасте 56 лет от рака поджелудочной железы:

«Я достиг пика успеха в деловом мире, в других глазах моя жизнь является сущностью успеха. Однако, кроме работы, у меня мало радости. В конце концов, богатство — это просто факт жизни, к которому я привык. В этот момент, когда я лежу в кровати больной и вспоминаю всю свою жизнь, я понимаю, что все признание и богатство, которые у меня есть бессмысленны и лишены высшего смысла перед лицом неминуемой смерти. Вы можете нанять кого-то, чтобы водить машину для вас, зарабатывать деньги для вас, но вы не можете никого нанять на все Ваши деньги, чтобы он понес эту болезнь вместо Вас. Можно найти и купить материальные вещи. Но есть одна вещь, которую нельзя найти и купить, когда она потеряна – нельзя купить «жизнь». Чем старше мы становимся, тем больше мы умнеем, и постепенно мы понимаем, что часы, которые стоят $30 и часы, которые стоят $300, показывают одно и тоже время. Будем ли мы носить с собой кошелек, который стоит $30 или кошелек, который стоит $300 — оба вмещают одинаковую сумму денег. Будем ли мы ездить на автомобиле стоимостью 150000 долларов или на машине стоимостью 30000 долларов, дорога и расстояние одинаковы, и мы достигаем того же места назначения... Ваше истинное внутреннее счастье исходит не из материальных вещей этого мира. Если вы летите в классе первого класса или эконом-класса, если самолет падает, то ты падаешь вместе с ним. Итак ... Надеюсь, вы понимаете, что когда у вас есть друзья или кто-то, с кем можно поговорить, то это настоящее счастье!»