Сказка "Ветер в ивах". Кеннет Грэхем. Глава 8. Приключения Жаба.

VIII

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЖАБА

Когда Жаб обнаружил себя замурованным в сырой грязной темнице и осознал, что эта мрачная, зловещая средневековая крепость встала между ним и миром превосходных английских шоссе (которые надумал скупить все разом), он впал в беспросветное отчаяние и, роняя крупные слёзы, повалился во весь рост на пол. «Это конец всему (сказал он), по крайней мере, это конец карьеры Жаба, что одно и то же. Популярного представительного Жаба, богатого и гостеприимного Жаба! Жаба, такого независимого, беззаботного и жизнерадостного!» «Как можно мне надеяться на свободу (сказал он себе) - мне, справедливо посаженному в тюрьму за воровство такого красивого автомобиля, да ещё в такой дерзкой манере! За гадкое невообразимое нахальство по отношению к стольким упитанным краснолицым полисменам (здесь рыдания едва не задушили его)». «Глупым животным я был (сказал он) - и теперь я должен томиться в этой камере до тех пор, пока народ, который когда-то гордился знакомством со мной, забудет само имя Жаба!» «О, мудрый старый Барсук! (он сказал) О, интеллигентный Крыс и сообразительный Крот! Как вы здраво мыслите! Каким знанием жизни и материи вы обладаете! О, несчастный и покинутый всеми Жаб!»

В причитаниях такого рода он проводил дни и ночи несколько недель подряд, отказываясь от еды и промежуточных лёгких закусок. Древний тюремщик, будучи полностью убеждён, что карманы Жаба битком набиты, в такие минуты не раз доброжелательно намекал, что немало утех, а то и настоящих благ можно получить с той стороны... по взаимной договорённости.

Надо сказать, тюремщик имел дочь, милую добрую девушку, помогавшую отцу в нетрудные дежурства. Девушка эта безмерно любила животных, особенно свою канарейку, чью клетку днём (к большой досаде заключенных, находивших приятным послеобеденный сон) она вывешивала во двор, а ночью ставила на стол в гостиной и накрывала салфеткой. Кроме канарейки она держала ещё нескольких пегих мышей и невменяемую ходившую колесом белку. Так вот, та добродетельная девушка, сочувствуя стенаниям Жаба, однажды сказала отцу:

- Отец! Я не могу больше видеть эту бедную тварь такой угнетённой и

такой отощавшей! Позволь мне взять над ней опеку! Ты ведь знаешь, как я люблю животных! Я приучу его есть из своих рук, сидеть прямо и ещё многим другим премудростям.

Тюремщик порекомендовал ей делать с ним всё, что вздумается. Он сам порядком устал от Жаба, от его дутья, воя, убожества. И вот воодушевлённая девушка, настроившись на благородную роль, постучала в дверь камеры.

- Ну-ка, взбодритесь, Жаб! - убедительно попросила она, входя. - Вытрите глаза, приведите себя в порядок, сядьте прямо! Попытайтесь съесть хоть чуточку от обеда. Смотрите, я принесла вам немного своего, горячего, прямо с печки!

Мгновенье, и меж двух тарелок лопнул пузырь... аромат содержимого заполнил узкую келью. Всепроникающий залах капусты добрался к носу всё ещё распростёртого на полу Жаба и подсказал идею, что жизнь, видимо, не так уж пуста и бездарна. Мудрая девушка понимающе вышла, оставив позади добрую часть запахов. За жалобами страдалец принюхался, призадумался и начал стройно мысленно рассуждать: о рыцарстве и поэзии; о подвигах, которые предстоит ещё совершить; о просторах лугов; о коровах, щиплющих молодые побеги под палящим солнцем, об огородиках и стриженых газонах; о тёплых встречах с друзьями; о славном звоне тарелок на столе в Жаб Холле и скрежетании ножек стульев о пол, когда каждый подключается к приятной работе. Воздух в тесной камере окрасился в цвета роз. Он начал думать о товарищах, которые, наверняка, в состоянии будут что-то сделать; об адвокатах, способных по-настоящему насладиться его делом, и о том, каким же всё-таки он был олухом, ни разу не поразмыслив об этом прежде. В конце концов он направил мысли на собственную смекалку, на всё то, что подвластно только великим умам - и лечение почти состоялось.

Когда несколько часов спустя, девушка возвратилась, в руках у неё был поднос с чашкой дымящегося душистого чая. Рядом - тарелка с горой толсто нарезанных тостов, сквозь дырочки из которых, подобно мёду в сотах, стекали жёлтые прозрачные капли.

Картина напомнила Жабу о тёплых кухнях; о мурлыкающих кошках; о завтраках морозным ярким утром; о местечке у огня, когда вечерняя прогулка завершена, а усталые ноги поддерживает каминная решётка.

Жаб поддался ещё раз - снова вытер глаза, маленькими глотками отпил чаю, прожевал тост и начал раскованно говорить о себе: о доме, в котором ещё не так давно жил; о своих занятиях; о друзьях, наверняка сейчас о нём хлопочущих; о том вообще, насколько значительной персоной он являлся.

Дочь тюремщика, отметив, что тема приятна не меньше, чем угощение, решила её продолжить.

- Расскажите мне о Жаб Холле, - попросила она, - название звучит так завлекательно.

- Жаб Холл это - обособленная достойная джентльмена резиденция, -солидно сказал Жаб, - очень уникальная, относящаяся, в основном, к четырнадцатому столетию… но насыщенная всеми ультрасовременными удобствами. Новейшая сантехника. Пять минут до церкви, почтового отделения; площадка для игры в гольф, отвечающая мировым…

- Хватит, хватит! – смеясь, перебила девушка, - мне не это надо. Расскажите о чём-нибудь поближе к жизни. Но вначале я принесу вам ещё чаю и тостов.

Она удалилась и вскоре вернулась с заново наполненным подносом. А Жаб, обретя спокойствие, пустился рассказывать ей о плавучем домике, о рыбных прудах, обвалившемся заборе кухонного сада, о хлевах, конюшнях, о голубятнях, о курятниках, о маслодельне и прачечной, о фарфоре в буфетах, о гладильных прессах (что ей особенно понравилось), о банкетном зале и обо всех развлечениях, которые они устраивали там, когда Жаб бывал в абсолютной форме и по части пения, и по части рассказа. Потом она пожелала подробнее узнать о его друзьях и проявила большой интерес ко всем более или менее значимым событиям в их жизни. Конечно, она не призналась ему, что очень любит животных, у неё хватило здравого смысла не забыть, что Жаб - преступник.

Когда, наполнив кувшин водой и хорошо взбив солому, она пожелала ему доброй ночи, Жаб был уже тем самым оптимистичным самодовольным Жабом, как и раньше. Он спел коротенькую песенку или две, из тех, какие припасал обычно для вечеринок, закопал себя в солому и надолго забылся в приятных сновидениях.

В дальнейшем разговоров между ними прибавилось. Дочка тюремщика преисполнилась к нему ещё большей жалостью. Она считала великим позором запереть такое маленькое существо в тюрьму и всего лишь за проступок, казавшийся ей весьма тривиальным. Жаб, конечно, при своём самомнении полагал, будто заинтересованность в нём происходит от растущей к нему нежности. Трудно было побороть сожаление, что социальная бездна между ними настольно широка. Миловидная девушка, по всей вероятности, увлеклась им слишком сильно.

Однажды утром она явилась особенно задумчивой. Отвечала невпопад, и даже, как показалось Жабу, не проявила должного интереса к его осторожным на этот счёт комментариям.

- Жаб, - сказала она неожиданно, - послушайте, пожалуйста. У меня есть одна тётя, она прачка.

- Так, так, - проговорил Жаб снисходительно и очень приветливо. -Ничего, пустяки, не думайте об этом больше. У меня есть несколько тёть, которым следовало бы стать прачками.

- Да остановитесь вы, Жаб, - перебила его девушка. - Вы так много говорите и, главное, постоянно забиваете мне голову. Как я вам уже объяснила, у меня есть тётя, прачка. Она обстирывает всех заключённых в этой тюрьме... мы стараемся придержать для семьи любой бизнес, понимаете? Собирает бельё она в понедельник утром, а разносит в пятницу вечером. Сегодня четверг. Теперь вот что пришло мне на ум: вы очень богаты... по крайней мере, вы мне не раз об этом рассказывали... а она очень бедная. Несколько фунтов ничего для вас не значат, тогда как для неё это очень много. И вот я думаю, если она будет как следует приближена... подкуплена... я это хочу сказать, я полагаю, вы, животные, тоже прибегаете к этому слову… так вы могли бы прийти с ней к какому-то соглашению... например, она могла бы дать вам своё платье, шляпку и прочее... и вы могли бы убежать из тюрьмы как вполне официальная прачка. Вы во многом похожи на неё, особенно фигурой.

- Ну, нет, - задиристо возразил Жаб. – Моя фигура здесь ни при чём... да мне это и не надо!

- Тогда возьмите мою тётю, - вспылила девушка. - больно ей это надо! Всё это лишь для вашей пользы! Я жалею вас и пытаюсь вам помочь, а вы мне платите чёрной неблагодарностью!

- Да, да, вы правы! Спасибо, в самом деле! - покладисто осел Жаб. - Но посмотрите, что ж такое получается! Вы представляете себе мистера Жаба из Жаб Холла, странствующего по дорогам в костюме прачки?

- Хорошо, тогда сидите здесь как Жаб из Жаб Холла, - взорвалась девушка. - Может, вас когда-нибудь вывезут отсюда в карете!

Жаб озадаченно призадумался, начал что-то соображать.

- Вы хорошая, добрая, умная девушка, - сказал он, - а я действительно надменный глупый жаб. Будьте так любезны, представьте меня своей тёте. Я не сомневаюсь, что с этой достойной леди мы придём к обоюдному согласию.

Следующим вечером девушка ввела в камеру женщину, в руках которой был увязанный в полотенце свёрток. Старую даму заранее подготовили к беседе, а вид настоящего золотого соверена, который Жаб намеренно положил на стол, практически довершил дело. Остались детали. Взамен денег Жаб получил хлопковое платье, фартук, шаль и жухлый чёрный капор. Единственным условием леди было, чтобы её связали, затолкали в рот кляп и свалили в угол. Этой не ахти какой убедительной хитростью она вопреки подозрительной ситуации надеялась обезопасить себя и сохранить своё положение.

Жаб уже ликовал. Ему предоставили возможность покинуть тюрьму, не нарушив собственного стиля, с незапятнанной репутацией рискового парня. Он рад был помочь и дочери тюремщика, и её тёте, лишь бы на его счету было побольше жертв собственной безотчётной отваги.

- Теперь ваш черёд, Жаб, - сказала девушка. - Снимайте пиджак и жилет, вы и без него достаточно толстый.

Давясь смехом, она перешила петли и крючки, с трудом втиснув Жаба в ситцевое платье. Привела в порядок шаль, скрестив её на груди и профессионально обвязав поясницу. Соединила ленты капора под подбородком.

- Вы точное её отражение в зеркале, - покатываясь, сообщила она. - И не задавайтесь, я уверена, что вы и наполовину никогда не выглядели так респектабельно. А теперь, до свидания, Жаб, и счастливо! Идите назад по той дороге, по какой пришли. И если кто-нибудь скажет вам что-нибудь такое… ну, как они это делают обычно, будучи заурядными мужчинами, то можете, конечно, отшутиться. Но не забывайте, что вы одинокая вдова и вам легко о себе составить нелестное мнение.

С замирающим сердцем, но твёрдым шагом, поскольку умел быстро приноравливаться ко всему, Жаб отправился на самое что ни на есть отчаянное предприятие. Но скоро он приятно удивился. Несмотря на то, что и положение, и пол (главные предметы его гордости) были круто сменены, все довольно просто складывалось.

Коренастая фигура прачки в её обычном хлопковом наряде для всех дверей и ворот оказалась паспортом. И даже, когда Жаб замешкался и не знал, какое выбрать направление, тюремщик, собравшийся было пойти попить чаю, посоветовал ему живенько идти прямо, а не толкаться здесь до ночи. Безобидные насмешки и колкие реплики, на которые он должен был как-то реагировать, разумеется, стали главной опасностью. Жабу, животному с ярко выраженным собственным достоинством, все эти поддразнивания казались бестактными, жалкими и двусмысленными. Однако он поддерживал их, через силу приспосабливая свой ответный юмор предполагаемому уровню компании.

Создалось впечатление, что прошло несколько часов, прежде чем он миновал последний двор, отверг назойливые приглашения из последней караулки и увернулся от выставленного ружья самого последнего тюремщика, который умолял о прощальном объятии. Наконец, он услышал, как за спиной в огромных внешних воротах захлопнулась калитка, ощутил озабоченным лбом свежее дуновение и понял, что свободен.

Испытав головокружение от успеха, он направил стопы к городским огням, толком не зная, что теперь следует предпринять, но будучи уверенным лишь в одном - следует как можно быстрее уходить от покинутой леди с её мудрёным народным характером.

Он шёл по улочке, следя за светофорами, и вдруг его уши уловили фырканье... пыхтение… скрежет переводимых на запасной путь товарных платформ... «Ага! (мгновенно подумал он) Это - уже удача! Железнодорожный вокзал - та вещь, которая в данный момент попросту необходима! Не нужно идти через весь город, поддерживать унизительные диалоги и в пользу чужой глупости жертвовать самоуважением.»

Подойдя к станции, он заглянул в расписание и узнал, что поезд, следующий в направлении его дома, отправляется через полчаса. «Ещё одна удача!» - возликовал Жаб. Воодушевление охватило его, и он решительно двинулся в кассу за билетом.

Он назвал пункт, по его расчётам ближе всего расположенный к местности, в которой Жаб Холл был основной примечательностью, и механически перебрал пальцами там, где следовало находиться пиджачному карману. Неожиданно пальцы его наткнулись на ситцевые сборки, с чем благородное чванство не вязалось. Платье… про что он основательно подзабыл и что стёрло на нет все его помыслы. Как в кошмаре, он взорвался от странной непредсказуемости. Враз покрывшись бисеринками пота, он попросил стакан воды и не забыл при этом улыбнуться.

Другие путешественники, выстроившиеся за ним в длинную очередь, делали между тем нетерпеливые замечания, уместные, и не очень. Наконец, сам не зная как… он не мог понять как ... преодолел препятствие и достиг цели … добрался туда, где извечно помещались карманы жилета … и нашёл... нет, не деньги… в этой штуке не было не только кармана, но даже жилета, чтобы хранить в его кармане деньги!

С ужасом он вспомнил, что оставил и пиджак, и жилет в камере. А вместе с ними - свою записную книжку, ключи, карманные часы, спички, пенал - короче, всё, что наполняло смыслом его существование, что отличало почтенное животное от более низменного «однокарманного» или « бескарманного».

В прекрасно усвоенной им манере выкручиваться он сделал попытку скомбинировать Сквайра с Преподавателем Колледжа:

- Послушайте! Мне кажется, мой кошелёк дома. Не дадите ли вы мне билет с тем условием, что деньги я вам пришлю завтра? Меня в этих краях хорошо знают.

Клерк вначале посмотрел ему в лицо, потом на жухлый чёрный капор и рассмеялся.

- Я думаю, вас действительно хорошо знают в этих краях, - сказал он, - если вы частенько прибегаете к таким фокусам. Будьте добры, отойдите от окошка, мадам. Вы мешаете другим пассажирам.

Старый джентльмен, который давно тыкал пальцем в спину, осмелев, отодвинул его в сторону. И что особенно покоробило Жаба, адресовался к Нему, как к «своей милочке»!

Вконец расстроившись, он пустился блуждать по платформе, и слёзы ручейками стекали у него по обеим сторонам носа. «Кaк это плохо, - (думалось ему), - как же плохо быть в одном шаге от безопасности, почти дома, и упустить эту возможность из-за паскудного неверия официального лица, из-за каких-то нескольких шиллингов».

Очень скоро побег его раскроется, сам он будет пойман, обруган, закован в цепи, снова помещен в тюрьму. И начнётся… хлеб-вода-солома. Стражников и наказаний только удвоится. И о, какие саркастические замечания выскажет девушка!

Что же делать?! На ногу он не быстр, фигурой, к несчастью, слишком приметен. Может быть, скорчиться и втиснуть себя под сидение? Он видел, как к такому способу прибегали школьники, когда деньги, выданные родителями, растекались по другим надобностям. Размышляя обо всём этом, он дошёл до самого паровоза и рядом с его лоснящимся боком заметил дородного машиниста с большой жестяной маслёнкой и куском ветоши.

- Здорово, мамаша! - окликнул тот. - Что за горе? Вы не выглядите веселой!

- О, сэр! - окончательно расплакался Жаб. - Я бедная несчастная вдова. Я потеряла все свои деньги и не могу заплатить за билет. А я должна быть сегодня вечером дома… как угодно, и что бы ни случилось… ещё как должна, я просто обязана! О, дорогой! О, дорогой!

- Да, похоже, дело швах, - нахмурившись, сказал машинист. - Потерять деньги... и лишиться возможности попасть домой... к детишкам, которые, верно, заждались?

- Да, так, - всхлипнул Жаб. - И они, должно быть, голодны... и играют со спичками... и передрались... и опрокинули все лампы - как обычно!

- Хорошо, я подскажу вам решение, - проговорил машинист. - Вы, вроде бы упомянули, что по профессии - прачка. А я машинист, как видите. И нельзя не согласиться, что это чертовски грязная работа. Расходуется уйма рубашек, моя хозяйка совсем выбилась из сил. Если вы постираете мне несколько штук, когда попадёте домой, а потом вышлете - я обеспечу вам поездку на моём паровозе. Это противоречит правилам Компании, но в подобных случаях мы не очень щепетильны.

Несчастье Жаба сменилось восторгом, Он нетерпеливо взобрался по блестящей лестнице в кабину. Никогда в своей жизни ему не приходилось стирать рубашки. Даже, если бы он в лепешку расшибся, ни за что не сумел бы этого сделать. Да он и не собирался браться за это. Он только подумал: «Когда я укроюсь в Жаб Холле и набью все карманы деньгами, я пришлю этому парню достаточно, чтобы ему хватило не только на стирку, но и на покупку новых, куда более лучших.»

Наконец, кондуктор поднял флажок. Машинист ответил бодрым свистком, и поезд отъехал от станции. По мере того, как скорость возрастала, поля и деревья сменяли друг друга быстрей и быстрей. Жаб, безразличный к проносившемуся пейзажу с радостью думал о том, что каждое мгновение делает его всё ближе и ближе к Жаб Холлу, к сочувствующим друзьям, к звону монет, к мягкой постели, к похвалам и восхищению по поводу его рассказов, о собственной мудрости. Сам не сознавая, что творит, он начал подпрыгивать и выкрикивать куплеты... к великому, надо сказать, удивлению машиниста, который перевидал немало прачек на своём веку, но ни одну не мог сравнить с этой.

Покрыли уже достаточно миль. Жаб помышлял о вкусном ужине, когда неожиданно заметил, что машинист с недоумением изучает пространство по обе стороны поезда. Затем он увидел, как тот вскарабкался на кучу угля, выглянул через люк и повернулся Жабу.

- Очень странно! Наш поезд в этом направлении сегодня последний, но я готов поклясться, что слышу другой, который следует за нами!

Жаб мигом прекратил свои ужимки, сделался серьёзным и даже унылым. Тупая боль, стукнувшая вдруг в поясницу, передалась ногам, вызвав острое желание присесть и отвлечься от возможных случайностей.

Над крышей состава показалась луна, и машинист выкрикнул:

- Сейчас всё видно! Это паровоз, он на нашем пути, идёт с большой скоростью. Такое впечатление, что он нас догоняет!

В страстном желании непременно победить Жаб скорчился в угольной пыли, усиленно соображая.

- Скоро они догонят нас! - сообщил машинист. - Локомотив заполнен народом! Мужчины, вроде как древние стражники, размахивают алебардами. Полицейские в шлемах махают дубинками. Какие-то странно одетые люди в котелках – заметно даже на расстоянии, детективы, вращают револьверы. Все чем-то вертят и кричат: «Стоп, стоп, стоп!»

Немедля, Жаб среди комьев угля рухнул на колени, воздел к небу сжатые в мольбе лапы:

- Спасите меня, только спасите меня, милый дорогой Мистер Машинист, и я во всём вам признаюсь! Я не прачка, как прикидывался! У меня нет детей ни непослушных, ни послушных! Я Жаб... широко известный и популярный мистер Жаб, землевладелец! Я только что сбежал из тюрьмы, благодаря лишь своему уму и смелости! Из отвратительной темницы, куда меня бросили мои враги! И если те парни на том паровозе снова меня захватят, опять начнутся цепи, хлеб-вода-солома и другие лишения для бедного несчастного Жаба!

Машинист строго смерил его взглядом и приказал:

- А теперь рассказывайте всю правду: за что вас посадили в тюрьму?

- Это пустяк, - густо краснея, проговорил Жаб. - Я только позаимствовал автомобиль, пока владельцы завтракали. Он не был им нужен в то время! И я не думал его воровать, честное слово. Но эти люди… особенно судьи… они придерживаются таких крайних взглядов на романтические поступки…

Машинист стал ещё строже, чем раньше, и очень серьёзно проговорил:

- Я опасаюсь, что вы действительно безнравственный жаб. Если по справедливости, то я должен вас сдать правоохранительным органам. Но вы, я вижу, сейчас в глубоком горе, поэтому я вас пощажу! Мне безразличны как автомобили, так и полицейские, когда я на паровозе. Но слёзы животного меня просто угнетают, они смягчают моё сердце. Поэтому, Жаб, придите в себя! Я все сделаю, чтобы вас выручить!

Он начал ожесточённо швырять в топку уголь, пламя заревело и из трубы посыпались искры. Он метался, загребал, отчаянно кидал снова и снова, но преследователи неумолимо приближались. Иссякнув, он вздохнул, отёр лоб клоком ветоши и произнёс:

- Я боюсь, Жаб, у нас с вами ничего не получится. Видите, как легко они идут, их машинист более опытен. Нам остается одна возможность, и это для вас – единственный шанс, поэтому слушайте внимательно! Очень скоро мы подойдём к длинному тоннелю, по выходе из него начнётся густой лес. Перед тоннелем я дам максимальную скорость, а те ребята, натурально, сбавят её, чтобы, упаси бог, в нас не врезаться! Когда же минуем тоннель, я сброшу пар и нажму на тормоза так сильно, как только сумею. Наступит самый ответственный момент: вы должны будете спрыгнуть и скрыться в лесу прежде, чем они выскочат и вас увидят. Потом уж я опять наберу скорость, и пусть они гонят за мной так долго как им хочется и так быстро, как смогут. Теперь внимание, будьте готовы прыгать, когда я скомандую!

Он ещё разок подбросил уголька. Поезд влетел в тоннель, засвистел, загрохотал, забарабанил. Потом вырвался на свежий воздух под спокойный лунный свет через густой и темный лес по обе стороны дороги. Нажав на тормоз, Машинист выпустил пар, Жаб занял нижнюю ступеньку, и когда скорость стала почти прогулочной, он услышал, крик: «Ну, прыгайте!»

Жаб спрыгнул и, немного прокатившись по насыпи, поднялся живым и невредимым. Осторожно глянув из зарослей, он заметил, как его поезд быстро прибавил скорость и исчез. Затем из тоннеля, скрежеща и раскачиваясь на стыках, со всей своей пёстрой командой выскочил преследователь. Все они по-прежнему размахивали чем ни попадя и орали: «Стоп, стоп, стоп!» Жаб проводил их взглядом и впервые с тех пор, как его бросили в тюрьму, искренне расхохотался.

Но скоро он посерьёзнел, когда осознал, что уже очень поздно, темно и холодно, а он один-одинёшенек в незнакомом лесу, без денег, без возможности поужинать, всё еще далёкий от друзей и дома. Мертвенное молчание после недавнего рёва и тряски шокировало. Но он ни за что не осмелился бы покинуть свое укрытие. Напротив, он углубился в лес с мыслью оставить железную дорогу как можно дальше.

После стольких недель, проведенных без общения с природой, он нашёл лес чужим, неприветливым и даже насмешливым. Ночные действующие на нервы звуки приводили к мысли о том, что лес кишмя кишит тюремщиками. Сова, хлопнув крыльям, коснулась его плеча, заставив подпрыгнуть от ужаса. Затем, как мотылёк, перелетела куда-то дальше, похабно рассмеявшись при этом: «Хо! Хо! Хо!» Неожиданно ему повстречалась лисица, которая оглядела его с головы до ног и нагло хмыкнула:

- Привет, прачка! На прошлой неделе мы не досчитались одного носка и наволочки. Смотри, чтоб этого не повторилось!

Жаб рассвирепел, бросился искать, чем бы в нее запустить, но не найдя ничего, сильно огорчился. Наконец, голодный, холодный, полностью выбившийся из сил, он набрёл на убежище в дуплистом дереве, где из ветвей и старых листьев смастерил себе на скорую руку постель, шумно вздохнул и забылся.