Застрявшее счастье

      Конец ноября в нашем городе – это не просто время года, это состояние души. Состояние, близкое к клинической депрессии. Особенно если ты десятилетний пацан, волочащийся в школу под хмурым, как лицо директора после педсовета, небом. Воздух – колючий, лужи – затянуты ледышками с мутными узорами, напоминающими о невыученных уроках. Настроение – ниже плинтуса, примерно на уровне промерзшей подошвы сапог.

      В один из таких дней, плёлся я, как арестант на каторгу, мимо обувной фабрики – гигантского серого монстра, чей запах кожи и клея был таким же неотъемлемым атрибутом моего детства, как запах мандаринов на Новый год. Глаза бессмысленно скользили по заиндевевшим лужам у обочины. И вдруг… сердце ёкнуло так, что чуть не выскочило из куртки! В одной из этих замёрзших луж, аккурат у забора фабрики, что-то блеснуло. Не просто стёклышко или жестянка – блеснуло что-то подсознательно желанное.

      Я присел на корточки, забыв про школу, про холод, про вселенскую тоску. Да это же… РУБЛЬ! Настоящий, железный, с суровым профилем Ильича! Не какой-нибудь жалкий пятак или копейка – целый рубль! Для советского третьеклассника это было состояние, сравнимое разве что с кладом пиратов. Можно было купить целых десять стаканчиков мороженного Или…! Или… фантазия разыгралась не на шутку. Но мой восторг быстро сменился ледяным, как сама лужа ужасом. Сокровище было не просто в луже – оно было вмёрзшим в лужу. Намертво. Как будто сам Ленин решил проверить мою решимость. Разум, этот вечный тормоз детских шалостей, зловеще напомнил: до первого звонка – кот наплакал. Опоздать – смерти подобно. Клавдия Семёновна, наша учительница, смотрела на опоздавших так, будто они лично виноваты в дефиците колбасы.

      В душе развернулась нешуточная битва: Жажда обладания Сокровищем против Страха перед Клавдией Семёновной. Жажда победила. Я огляделся. Рядом с лужей лежал старый, обшарпанный кусок кирпича. «Вот он, мой Спаситель!» – ликующе подумал я. Но судьба, видимо, решила испытать меня в полной мере. Кирпич тоже был примёрзшим к земле! Крепко, как будто его специально приварили к асфальту в назидание слишком жадным школьникам. Ё-моё! Я начал его дёргать, пинать ногой, пытаясь вырвать из ледяных объятий. Мороз пощипывал уши, дыхание клубилось паром, а кирпич насмешливо не поддавался. «Ну, погоди!» – мысленно пригрозил я ему, вспомнив любимый мультик. Собрав все силы и представив, что дерусь с проклятым капиталистом, приковавшим мой рубль, я наконец отбил кирпич от земли. Тяжелый, холодный, неудобный. Но теперь он был моим оружием. Я замахнулся и со всего маху шмякнул им по льду над заветным рублем.

      Бдыщь! Лед только слегка помялся. Бдыщь! Откололся маленький кусочек. Бдыщь! Еще крошка. Сердце бешено колотилось от осознания, что время утекает быстрее, чем ломается лед под кирпичом. Я колотил, как заправский каторжник на стройке века, представляя вместо льда злобную физиономию Мишки из 4 «А». Лед крошился, летели брызги, кирпич норовил выскользнуть из окоченевших пальцев. Секунды превратились в вечность. Рука затекла, нос покраснел, как пионерский галстук, а в ушах уже звенел воображаемый школьный звонок. И вот… сквозь мутную толщу показался серый металл. Еще удар! Еще! И наконец-то! Ледяная темница была побеждена. Заветный рубль, холодный и мокрый, лежал у меня на ладони. Он казался огромным, тяжелым и бесконечно ценным. Казалось, даже Ильич на аверсе монеты в тот момент гордился будущим строителем коммунизма.

      Сунув сокровище в карман школьной формы, чтобы Клавдия Семёновна не почуяла запаха капиталистической удачи, рванул в школу. Ноги несли меня так, будто я нашёл не рубль, а сама касса фабрики высыпалась на меня прямо из окна. Влетел в класс… и замер. Тишина. Клавдия Семёновна только поднимала журнал. Я УСПЕЛ! Буквально на последних секундах. Сел за парту, стараясь дышать ровно. Сердце все еще бешено колотилось, но теперь это был сладкий ритм победы. В кармане школьного кителя лежала не просто железка. Лежала целая эпоха детской авантюры, добытая в неравной схватке с природой, временем и примёрзшим кирпичом. Уроки в тот день прошли как в тумане. Я то и дело украдкой сжимал в кармане холодный рубль, ощущая его шершавую поверхность. Это был трофей. Доказательство того, что даже в самый унылый ноябрьский день, по пути в школу, можно стать настоящим кладоискателем и героем ледяного побоища. И знаете, десять стаканчиков мороженного я на него так и не купил. Он стал моим талисманом, напоминанием о том, что счастье иногда лежит буквально под ногами. Главное – вовремя его заметить, отбить кирпич и успеть на урок.

      Время... Странная штука. Молодые думают, его впереди – вагон и маленькая тележка. Старики знают: оно не линейно, не течёт, как река, а скорее сыплется сквозь пальцы, как песок, оставляя на ладони лишь горстку самых ярких песчинок-воспоминаний. И вот сидишь ты у окна, глядишь на ноябрьский, то ли дождь, то ли снег, смывающий последние краски с мира, и вдруг... щелк! Одна из тех песчинок оживает. И ты неожиданно вспоминаешь, не о знаменательных датах или былых свершениях, вовсе нет, а так – о простой железке, советском рубле. Но сколько же в нем тепла! Тепла детства.

      Этот рубль... он был кусочком застрявшего счастья. В прямом и переносном смысле. Вмёрзшим в ледяную грязь у забора обувной фабрики на моём пути в школу. Казалось бы, ерунда. Что такое рубль? Пыль. Прах. Особенно сейчас. Но тогда... тогда он был целой вселенной возможностей, сияющих на фоне серого, тоскливого утра. Целой эпохой отчаянного героизма под стенами бездушного гиганта-фабрики, олицетворявшего собой всю взрослую серьезность и обязательность, которой мне так не хотелось.

      Сейчас-то я понимаю: дело не в рубле. И даже не в мороженном, которое могло стать сладкой  радостью. Дело в том азарте, в той яростной схватке с законами физики в виде льда, времени в образе зловещего школьного звонка и упрямым материальным миром, представленным предательски примёрзшим кирпичом. Это была первая в жизни настоящая, пусть и микроскопическая, победа. Победа упорства над обстоятельствами. Находчивости – над унынием. Детской веры в чудо – над скучной взрослой предопределенностью пути "дом-школа-дом". Глядя назад, через толщу десятилетий, видишь всю наивность этого "подвига". Кирпич давно раскрошился, фабрику прибрали к рукам ушлые дельцы, тот рубль, теперь стал музейной редкостью или переплавленным куском металла. Клавдия Семёновна...Царствия ей небесного. Её строгий взгляд давно растворился в вечности. И сам я – не тот лихорадочно колотящий лед пацан, а седой старик, у которого кости ноют от ноябрьской сырости куда сильнее, чем тогда ныли пальцы от холода.

      Но вот парадокс: именно это ощущение – хруст льда под кирпичом, бешеный стук сердца, смешанный страх и ликование, холодный вес монеты на ладони – оно не бренно. Оно живо. Оно ярче и реальнее многих событий моего вчерашнего дня. Детство... Оно не уходит безвозвратно. Оно застревает в нас, как тот рубль во льду. Маленькими, яркими осколками чистого, не отравленного рефлексией бытия. Остановленные мгновения, которые мы, уже седые, откалываем своими воспоминаниями от вечной мерзлоты прошлого. Они-то и есть самое ценное сокровище. Неприметные, застрявшие где-то на обочине памяти, но способные осветить изнутри самый хмурый ноябрьский день.