Читать онлайн
"Карлсончик, дорогой!"

Карлсончик, дорогой!

Эдуарду Гилоди посвящается.

Моему другу, фотографу и просто хорошему человеку.

     В комнате рыхлая полутьма. На пустом овале стола силуэт чайника. С протянутой наискосок бельевой верёвки свисают панталоны, с них капает, в подставленный железный таз. Под окном на неудобном диванчике (его он явно перерос) сопит человек, повернувшись коленками к стене, покрывало съехало на пол. Сонным цоканьем сочится время из старого будильника на тумбочке в изголовье. Неплохое начало реальности для вымышленного героя.

     Реален ли он сам? Ведь действительность такова, что он никогда не касается спины, ему больно и неудобно спать таким образом. Он, наверное, единственный человек во всем мире не лежавший на этой части тела, и эта невозможность задевает его, очень и очень. Потому что нельзя упасть спиной в ромашки и смотреть до головокружения в высокое в быстрых облаках небо. А ещё он не любит собак. Однажды, человек, которого он считал другом, променял его на щенка, ужасная дворняга, и самолюбие сыграло с ним непристойную шутку: он стал сомневаться, что он сам человек! И совсем уж непонятное для него самого: он не знает, где и когда он родился, и кто его родители? Он помнит, что как-то проснулся в этой самой комнате, оттого что пока невидимое, яркое щекотало закрытые веки. Спустил босые ноги на прогретый лучами пол и, щурясь от света, прошлепал к двери. За ней оказались: ветер и, куда хватало глаз, разноцветные крыши домов. С этого дня всё его время занимала пустая бравада и желание над кем-нибудь подшутить, поскольку возможности имелись, и шутка с его рождением кому-то удалась. Так он провёл своё детство и юность, заглядывая в чужие окна и в чужую жизнь.

    Вот вроде бы весь набор определяющих судьбу знаков, но изменить себя хочет каждый, кто бунтарь по-определению, поэтому пришлось учиться, выкорябывать неловкими пальцами буквы и слоги на непослушной бумаге, обливаться потом над математикой и штудировать закон Бойля и Мариотта. Мучения его продолжались до тех пор, пока в руки ему не попал обыкновенный фотоаппарат. Первые же опубликованные в местных газетах снимки, произвели на маленькую страну, в которой он тогда жил, впечатление невообразимое. Но последовавшая за этим попытка его поимки и ареста, заставили беднягу скрыться. И эта, как ему показалось удача, наконец-то определила его место в манящем земном мире. 

     Вот он уже идёт по улице с символическим названием Свобода, вдыхая весенние городские пары, впитывая уличный гам и радуясь неожиданным столкновениям с прохожими. По лицу его блуждает  фирменная улыбка «я здесь, и я нигде» и на плече висит кожаный кофр.

     Теперь мысли его становятся яснее, западный туман с промозглых высоток улетучился из головы. Жизнь повернулась и стала на рельсы, по которым ездит вся здешняя молодежь. Для него это ново, и он это принял, как школьник принимает написанные условия теоремы в графе «дано». Теперь его занимают настоящие заботы, те, что можно прочитать в любой нашей встречной физиономии, даже если она сильно накрашена или прикрыта модными в наше время огромными кепи. Он как настоящий рыцарь земного образа бросился в омут борьбы за изъятие из государственного оборота как можно большего количества денежных знаков. Но по сказочной сути своей, не смог стать ни тихим чиновником у щедрой кормушки, ни хватким предпринимателем с цепким хозяйским взглядом и, будучи знаком, с некоторыми положениями здешних законов, завидовал мамам с колясками и инвалидам.

     Вот примерные мысли его, по этому поводу, высказанные в кафе под названием «Бристоль» или как его называют между собой бедные студенты и неформатная молодежь: «Жопа». «То тут, то там перед властью дитём прикрылась, глядишь и выжила, а повезёт так и мужик с тобой останется – вот коровка дойная. Терзай мужа пили, шинкуй, как капусту по осени, а деньги вынь да положь. Теперь ведь не только за воду платят, и за нужду большую и малую. Прижало тебя где-нить на проспекте (мало ли по какой надобности по центрам люди маются, да хоть по самой что ни наесть наиважнейшей надобности), а вот пожалуйте погадить за свои кровные. Так и отдашь, не позорится же на людях. А в столице говорят, и того дороже. Да и не жалко, наверное, на такое дело. Дармовые ведь денежки по проспектам в столице порхают, расходный материал. Не то, что мы тут…крохи собираем», - окидывал он взором присутствующих одобрительно кивающих, - «А ведь большинство желает получать наличные, совершенно того не заслуживая. Хоть актеришкой в заштатном театре, лишь бы с утра не на завод. И  убедить всех сумеют, что талант это и кого нужно уговорят и даже на лапу дадут. Вот где истинные способности пропадают. Никто не хочет инженерную мысль пестовать, обманом бы как, другое дело».

     Я же, как слушатель его в этом суждении поддерживаю. Многие из этих граждан, случись у них на спине самопроизвольный рост мотора, да не абы какой, а описанный знаменитой шведкой, уж выгоду бы свою от этого поимели. Делать то ничего не нужно особо, полетал перед толпой, и барыш в кармане. А льготы, какие, а пособие…ведь инвалид, эдакое на спине растёт, не по твоей же вине выдумка такая явилась миру. Если бы ты специально пропеллер вырастил, то никакого тебе мерси и выплат не положено. А так не понятно кто постарался уродство в твою жизнь, и без того не сахаром обсыпанную, внести. Вот законотворцы и сердобольствуют. Ежели ещё жить и помалкивать про чудо дивное промеж лопаток, другая тогда выгода открывается. Лазай себе по форточкам, бери, что плохо лежит. Можно и покрупнее на что замахнуться. При нынешних средствах образования и воспитания, кто поверит, что ты таким устройством пользуешься. Сейчас многие в Троицу Святую не верят, а тут и говорить нечего.

     Он давно снимает обычную квартиру у какой-нибудь сердобольной тёти, частично заменяющей ему мать, а может быть женщину, а может быть мать и женщину одновременно. Да он иногда и сам путается, кем ему приходится очередная знакомая и всегда спрашивает: «Ну, как тебе она…?», - Показывая из кармана смятое фото, невнятной домохозяйки. Или, наоборот, с сыновней преданностью говорит: «Нужно позвонить маме, сообщить, что всё хорошо». Набирает номер: «Мама это я,…да скоро буду,…да всё нормально. Ты покормила,…собаку спрашиваю, покормила?» Пропеллером своим он уже давно не пользуется, и даже наверняка пытался обрезать лопасти у вентилятора, ножом, повернувшись спиной к зеркалу. Но, во-первых, мне кажется это достаточно больно, ведь пропеллер растёт у него прямо из тела, а во-вторых, только его очередная мама могла ему в этом помочь, наших женщин вряд ли можно чем удивить. А при теперешней нехватке мужиков, будь ты хоть с хвостом, погорюет, что такой достался, а всё равно полюбит. Такое устройство на спине не скроешь, даже отрезав лопасти и замаскировав его под горб. Да и потом отрастают они несмотря ни на что. А как, наверное, чешется и зудит это самое чудо природы, когда начинает работать и вообще очень интересно как оно устроено? Мы же знаем из первоисточника, что только сахар в чистом виде является для него высокооктановым топливом, а ты положим, пиво любишь с хорошо просоленной воблой. А от сладостей тебя тошнит и выворачивает. Вдруг этот пропеллер перегревать нельзя, а ты уже в течении жизни своей ветреной привычку приобрёл засиживаться в парной, рассуждая с мужиками о смысле бытия. Так и приходиться в судьбе своей принимать решения корректирующие чужой нелепый вымысел, цена которого пущена автором на благотворительность, но разграблена ворами и мошенниками.

     Э-э-эх, господа, вы и поверили, всё это мои досужие выдумки. На самом деле Эдик обычный человек, просто он небольшого роста и немного горбится. В холодное время года на нём всегда строгое чёрное пальто и грузинская кепка-аэродром. Он приветлив и галантен, если его не разозлить, с улыбкой на широком лице. Живёт он в нашем городе где-то у железнодорожного вокзала под стук колёс в большом многоквартирном доме вместе с мамой и собакой и работает в разных (каких придётся) газетах фотографом.

Собственно там мы с ним и познакомились. И как это было принято в наших газетных кругах, отправились с ним выпить и побалагурить в конце рабочего дня.

    «Как ты думаешь?» - спрашивал он меня, возникая то слева, то справа из-за моей спины, - «если я буду писать тексты к своим снимкам, мне за это заплатят? Может быть, устроиться ещё в несколько журналов? Ночью работать сторожем, а днём по газетам?» Он никак не мог попасть в такт с моим высоким ростом, и мне приходилось идти медленнее. Тогда вопросы посыпались ещё быстрее, и я снова ускорял шаг.

     Посещение кофеен и чайных для любого корреспондента здешних газет, это воплощение некой «французской свободы». Под  тенью этого Монмартра свершались не только любовные признания, но и великие открытия духа, рождались нетленные строки здешних стихотворцев и оформлялись идеи великих романов. Эдик, нахватавшийся неизвестно где такого всякого кремового и слащавого, был всегда в ударе, попадая в атмосферу застольной сцены.

     Мы частенько захаживали с ним в таковые места и редко начинали с чая. Вот и сегодня, он говорил, а я, не в силах устоять перед обаянием волшебных эмоций, услышал, что…грянул оркестр. Эдуард появился передо мной в лучах софитов на полукруглой сцене в обрамлении красных плюшевых занавесей. Чёрный его костюм плотно сидел на коренастой фигуре и поблёскивал специальной сценической присыпкой. Белая капроновая рубашка под бабочкой, чуть-чуть выступающие краешки манжет на рукавах светились ультрафиолетом при скрещивании с бегающим фосфорическим лучом. Чёрно-белые степовые ботинки и несколько маловатый кардамоновый котелок завершали картинку. Музыка перешла на ритм, и задорная чечётка застрекотала из под шустрых и весёлых ног.

     Не могу сказать, сколько длилось представление, но когда я очнулся, забегаловка, где мы стояли за шатким одноногим столиком, приобрела привычный вид. Продавщица у стойки по-прежнему разливала по мензуркам водку, а за моей спиной подвыпившие обсуждали положение литературы в современном обществе.

     Я с восторгом и вниманием посмотрел на запущенную небритость Эдика. Потом уставился в его мутноватые ироничные зрачки, прямо напротив моих глаз (на какой-то миг сцена вернулась шквалом аплодисментов). Эдик стал опускаться вниз и принял своё обычное положение, ниже меня на голову. Он вообще был ниже всех по сущности своей или искусно притворялся, поэтому я не мог подозревать его в том, что он может и умеет пользоваться такими дешёвыми трюками.

     Знаете, все эти пластиковые стаканчики и одноразовые тарелочки с бутафорскими вилочками, и даже их искусственное содержимое: сосиски со вкусом говядины и химический кетчуп, включая содержимое помещения (продавщицу и соседей за соседним столиком), и сам зыбкий столик, а так же линолеум под ним с узором в несуществующий паркет - во всём этом ненастоящем, мне показалось, что я увидел реальность, так ярко предоставленную мне Эдиком.

     Мы молча вышли из кафе, пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Что это было? Пьяное видение или что-то ещё вам судить. Я же считаю: всё то, что мы видим, происходит на самом деле.

     Позднее я привык к его странным выступлениям и даже просил исполнить ещё что-нибудь эдакое. У него в запасе оказалось несколько достоверных этюдов, отработанных до мелочей. Знакомство с дамой, мы его упустим из приличия. Несварение желудка, также невозможно в полных красках показать здесь. Иван Грозный с сыном, да и так по мелочи.

     Два из них особенно мне нравились. В первом, Эдик, переодетый в советскую военную форму спешил ко мне раненому на помощь. Вокруг рвались мины и снаряды и рубленый фашистский говор орал что-то неподалёку про «русских свиней». Он тащил меня под свист пуль к нашим окопам, подбадривая сам себя громкими остервенелыми криками вроде: «Врёшь, не возьмёшь!» Или: «На поле танки грохотали…».

     Когда вышеназванный иллюзион был проделан со мной первый раз, я находился в шоке примерно час. Беспрестанно курил, потом обнял Эдика как брата и всхлипнул от избытка нахлынувших ощущений. Скорее всего, он владел обычной техникой гипноза. И я его неоднократно спрашивал об этом, но в ответ видел лишь грустнейшие глаза и полуулыбку усталого человека.

     Вторым роликом судьбы по праву считался полёт на геликоптере. Под рёв небольшого мотора и шум винта над головой, на высоте птичьего полёта, мы орали, раздираемые встречным воздушным потоком: «Ой, Мороз, мороз, Солнечный круг, небо вокруг, На переднем Стенька Разин…». Ничего подобного я в жизни не испытывал. Я готов поклясться, что всё это случилось с нами на самом деле, хотя оказывался я всегда за столиком в той же столовке, куда мы и приходили. Очнувшись, я всегда ощущал, что щёки мои настолько замерзли от ветра, что  скулы еле разжимались, хотя вокруг был решительный плюс.

    Однажды, границы наших отношений раздвинулись, и Эдик решил показать мне свои фотографии, о чем я тут же пожалел, но было поздно. Пришлось выносить пытку цветными глянцевыми до конца. Он так трепетал над ними, что просто неудобно было сказать: «Уймись! Это настоящая фигня!»

     Джазовое трио во время срабатывания затвора неожиданно разом отвернулось. Ансамбль девушек одетых в русские национальные костюмы в два ряда с очень серьёзными лицами. Московская знаменитость пять мгновенных снимков потирает кулаком левый глаз, вот она же перед микрофоном с широко открытым ртом, словно собралась кого-то укусить. Некрасиво  беззубо-улыбающаяся баба на фоне неровно окрашенной стены. Политик местного покроя с невообразимо растянутым ухом. Наш губернатор, неуклюже наклонившийся за упавшей ручкой, похожий на персонажа с картины Пикассо. Отрезанная краем снимка остервенелая рука, держащая плачущую девочку в летний день на набережной.

     Он как будто специально выбирал неправильный ракурс и момент для съёмки, в его фотографиях отсутствовала та привычная художественность, которую нам пытаются привить со школы на уроках эстетики. Фотографии для меня были неприятны и не читаемы, ведь когда не знаешь языка нельзя понять содержание текста. Карикатуры какие-то, а не фотографии. Я, поддаваясь лишь внутреннему требованию воспитанного человека, поддакивал ему и смотрел всё новые и новые «картинки». Вот исписанный похабными словами бетонный забор. Новая пластиковая бутылка плавает в блестящей солнцем луже. Ржавое переднее крыло в сочетании с таким же ржавым колесом легковушки. Чья-то голая волосатая нога под столиком в летнем кафе. Красные кирпичи, разбросанные по обочине дороги. Куст на зелёном газоне с обломанными ветками и ещё много всякой всячины нелепой и безликой.

     Я далёк теперь от мысли, что он это делал не нарочно, но если это так, тогда он полный профан. Он ненадолго отлучился в туалет и пока там гремел крышкой, и шумел бачком, я от нечего делать, скорее по тупой инерции попавшего в ловушку безысходной скуки человека взял с полки очередной пакет и вынул оттуда ещё пачку цветных картинок. На первой была запечатлена часть угла крыши в лунную ночь и два кота один против другого с выгнутыми спинами. Снимок был на редкость красив и отличался от тех, что я видел ранее. Я перелистнул следующий, там было изображено большое окно, плотно задёрнутое шторами и на них, как на большом экране, подсвеченный изнутри настольной лампой, грациозно наклонившись, снимал чулки силуэт девушки. Рядом с окном на стене дома виднелся кусочек рекламы одной известной телефонной компании. Эта фотография мне показалась совсем интересной, но я пока ещё бездумно листал дальше. Следующим оказался снятый сверху (перспектива уходит вниз) сорока метровый шпиль здания старинных казарм и вокруг него по кругу летали голуби. Тут я почувствовал некоторое неудобство оттого, что я что-то стал упускать или не понимать, как в комнате неожиданно появился Эдик. Он быстро подошёл и как-то неловко заграбастал у меня из рук пачку фотографий. Отчего они все рассыпались и он, оттесняя меня своим телом, сопел и быстро сгребал их в кучу, ползая на коленках по полу. Я же краем глаза успел заметить, что в этих снимках, синело и переливалось ночными огнями, очень много неба. «Не мои это», - сообщил он хмуро, и стал, как бы невзначай, запихивать их подальше в открытый ящик стола, одновременно выгребая, другой рукой из него уже свои страшненькие цветные прямоугольники.

     Вот опять: на переднем плане одни чёрные зады аплодирующих стоя людей, а где-то далеко на сцене в узкой полоске света (очень мелко и еле узнаваемо) очередная столичная певица.

     Через несколько дней, блуждая по городу после рабочего дня, я увидел эту рекламу телефонной компании. Она висела на высоте восьмого этажа, аккурат возле того самого окна с фотографии. Добраться туда, чтобы сделать такой снимок было невозможно даже с вертолёта. Я не знал, что и думать.

     Уже много позже, анализируя всю эту суету на полу, и колоссальную разницу в качестве и содержании снимков, я вдруг неожиданно понял, что не только я замечал странности за Эдиком.

Кто-то как-то обронил, что возраст у него не определяется, психика расшатана, и самое странное – никто ничего про него не знает.

     Конечно же, я собирался поговорить с ним, может даже в чём – то пожурить его. Даже договорился о предлоге, что он мне поможет выбрать в магазине фотоаппарат, а потом вдруг Эдик исчез.

      В последний раз я видел его по телевизору. Шло русское современное кино. И сюжет ерунда и актёры, кроме некоего модного Миллера, в наше время неизвестные. Человек с фамилией марки пива вбегает в судебный зал, он явно опаздывает, кажется, он играет адвоката. Камера наезжает на него и медленно перемещается вправо. Рядом сидит женщина, она не из нашего рассказа, а уже за ней объектив останавливается и крупно берет, видимо подсудимого, и целую минуту на экране Эдик улыбался о чём-то своём, совершенно отсутствуя в фильме. Пусть так, по-шутовскому, но за все свои проделки на скамье подсудимых он все-таки посидел.

     Наверное, в жизни нужно делать перерывы, ведь просто отдых никому не помешает. Уютная хижина на краю мира рис и манго по утрам. Когда я думаю об этом, вся наша так усердно построенная цивилизация развеивается в теплом немного влажном тропическом воздухе. Обхитрить всех дело не хитрое, но и оставаться нет уже ни каких сил. Поэтому снова сумерки  и чайник на столе, и панталоны сохнут в морском бризе, время сочится тоненькой песчаной струйкой. Вот ты, вполне реальный, замер перед броском в жизнь. Мы видели это такое невообразимое количество раз, что даже писать об этом стыдно. А рюмочку выпьешь и не стыдно. И Эдик пил и отсутствовал в фильме про нас и даже себя. С рюмочкой оно легче. А ведь мечта проста: лети над землёй с виражами, чтобы дух захватывало, и счастье коснется тебя своими вечными руками.

     Потом прошел слух, будто бы Эдик в петлю головой, но «Не смешите мои варежки», - как бы сказал он сам, с присущим ему одесским говором, – «это же анекдот из серии «Колобок повесился».

     И когда я теперь хожу, по известным улицам,  мне хочется развесить то там, то сям своеобразные памятные таблички. Здесь пил пиво, и курил Он. Тут сидел и улыбался Он. На этом углу Он пел песни под гитару. В этой кафешке бывал Он. Так он начертал волосатой гуманоидной рукой по крышам этого города огромными буквами через все его центральные кварталы: «Здесь был Эдик!». А теперь он куда-то пропал, и вместе с ним исчезла из меня, из нас, из города совсем маленькая правда. Ещё я его уважаю за то, что он собрал последние силы и волю и покинул нас злых и неблагодарных, совершенно нас не осуждая, значит так нам и надо.

      А куда улетел?

      Видимо он нашёл и место, и возможность.

Наверняка он давно замышлял этот побег, поэтому позаботился, чтобы мне кое-что передали.  Однажды, уже после его исчезновения, я обнаружил в почтовом ящике письмо.  Конверт снаружи был толст и чист. Надпись: кому, от кого. Содержал в себе пачку разнообразных фотографий, похожих больше на рекламные проспекты туристического агентства «Сафари – тур», где работает одна из многочисленных наших общих знакомых - директором. Остров пасхи с его истуканами, Эйфелева башня ночью вся в электричестве, снимок сделан с вертолёта, развалины Колизея при вспышке молнии, Ниагарский водопад солнечным днём со смотровой площадки и ещё с десяток известных мест на земле не требующих подписи. Только одно изображение с моим портретом. Я стою на картофельном поле, опираясь на лопату, и смотрю в небо, и вроде как тело моё и лопата вытянуты далеко к облакам, а люди вокруг меня (маленькие такие), копошатся в земле. Ничего необычного, кроме того, что фото сделано с очень большой высоты.

2009 г Бодров Валерий.